– Каллум, погоди.
Закончился очередной паршивый школьный день, главным уроком которого было напоминание, насколько Кресты нас презирают и обвиняют во всех грехах. Я пытался убедить себя, что на самом деле на меня наезжают только некоторые Кресты, уж точно не все, но это не особенно помогало. Дело в том, что остальные Кресты даже и не думали заступаться за меня.
– Каллум, постой. Погоди!
Я обернулся и увидел, что ко мне со всех ног бежит Шанайя – школьная сумка на боку так и подскакивает.
– Что случилось?
– Ты не слышал? – Шанайя совсем запыхалась.
– Что я должен был слышать?
– Про Сеффи.
– А что Сеффи?
– Ее избили. – Шанайя говорила с нескрываемым удовольствием. – Ее нашли, когда она плакала в женском туалете – том, что рядом с библиотекой.
Мое сердце остановилось. Честное слово. На секунду – но остановилось. Я уставился на Шанайю. И не смог бы выговорить ни слова даже под дулом пистолета.
– И поделом ей! – в восторге воскликнула Шанайя. – Нечего было садиться к нам за стол и выпендриваться! Что она о себе возомнила?
– Она не выпендривалась. Все было совсем не так.
Неужели это мой голос – такой глухой, такой холодный?
– Выпендривалась, конечно. Хотела показать, что она тут главная – что даже такой малявке, и той можно сесть к нам за стол. Хорошо, что нам не пришлось вгонять ей ума куда надо – свои же ее и проучили.
Я встряхнул головой:
– Что ты несешь?!
– Эта Сеффи Хэдли считает, будто, если у нее папаша в правительстве, ей можно разыгрывать Леди Благородство и сидеть с нами. А сама небось пошла руку с мылом мыть, раз я ее пожала! – Шанайя фыркнула.
– Г-где она сейчас?
– Послали за ее мамой, но никто не знает, где она, поэтому за ней приехал шофер. Мамаша-то небось на маникюре…
Дослушивать я не стал. И зашагал прочь, не успела Шанайя закончить фразу.
– Эй, Каллум! Подожди меня. Пошли съедим по мороженому у…
Я бросился бежать – и вот уже ноги у меня мелькали так быстро, что я едва касался земли. Я бежал и бежал и не останавливался до самого дома Хэдли. Надавил на кнопку звонка и держал на ней палец добрых пятнадцать-двадцать секунд, пока кто-то не подоспел открыть дверь.
– Да? – Это была Сара Пайк, секретарша миссис Хэдли, и она смотрела на меня сердито и недоверчиво.
– Я хочу повидать Сеффи. Пустите, пожалуйста.
– К сожалению, врач запретил ее беспокоить. – Сара попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом. Я сунул ногу в щель.
– Я хочу повидать Сеффи. Как она?
– Она вся в синяках и сильно расстроена. Врач рекомендует ей всю неделю побыть дома.
– Что случилось? Почему… – Договорить мне не дали.
– Сара, кто это? – При звуке голоса миссис Хэдли Сара захлопнула дверь до того поспешно, что едва не сломала мне ногу. Я толкнул дверь обратно, и Саре пришлось отскочить, чтобы не получить по голове. Миссис Хэдли при виде меня замерла на лестнице. Она сразу меня узнала.
– Ты сын Макгрегоров, верно?
– Да, миссис Хэдли.
Ей не надо было спрашивать. Она и без того знала, кто я.
– Чем могу помочь? – От ее голоса все кругом подернулось инеем.
– Я только что узнал о случившемся. Мне бы хотелось повидать Сеффи, если можно.
– Тебе не кажется, что ты и так уже достаточно натворил? – Я оторопел, и миссис Хэдли продолжила: – Я полагаю, мою дочь избили за то, что она вчера села за твой стол. Можешь собой гордиться.
Я только замотал головой. Слова не шли. Надо хоть что-то сказать – но что?!
– И, насколько я понимаю, ты отвернулся от нее и прогнал, – сообщила миссис Хэдли. – Это так?
Миссис Хэдли ничего не поняла. Никто ничего не понял. Даже Сеффи.
– Может быть, мне следовало и дальше приглашать ее за наш стол? Я же знал, что будет. Поэтому и не хотел, чтобы она сидела с нами. Других причин нет.
– Это ты так говоришь. – Миссис Хэдли отвернулась и двинулась вверх по лестнице.
– Если бы я принял ее за нашим столом с распростертыми объятиями, вы бы первая осудили и ее, и меня! – крикнул я ей вслед.
– Сара, проводите этого… юношу. И проследите, чтобы его нога больше не ступала на порог моего дома.
Миссис Хэдли отдавала распоряжения, даже не оборачиваясь. Просто поднималась по лестнице – безмятежно и аристократично.
– Пожалуйста, позвольте мне увидеться с Сеффи! – взмолился я.
– Вам пора уходить, – извиняющимся тоном сказала мне Сара.
– Прошу вас…
– Извините. – Сара мягко, но настойчиво оттолкнула мою ногу носком туфли и захлопнула дверь.
Я устало провел ладонью по лицу, покрытому испариной. Никто ничего не понимает. Никто.
Особенно я.
По ящику абсолютно ничего не показывали. Тоже мне, выбор! Идиотские мультики, тупая викторина, новости или фильм про войну. Я со вздохом включила новости. Уставилась в экран невидящим взглядом. Ведущий заканчивал рассказывать о банкире, попавшем в тюрьму за мошенничество, потом стал рассказывать про троих грабителей-нулей, которые разбили витрину роскошного ювелирного магазина и скрылись с драгоценными камнями, украшениями и часами почти на миллион. Почему, если преступления совершают нули, всегда подчеркивают, что это были именно нули? Банкир был Крест. Об этом ведущий ни словом не обмолвился.
– Кто это сделал?
Я повернулась и увидела свою сестру Минни.
– Кто, Сеффи? – повторила она. – Кто тебя избил? Кто бы это ни был, я убью его.
Я помотала головой, выключила телевизор и перевернулась набок спиной к ней. «Уйди, Минни», – подумала я.
Приятно, что она так возмущается, хотя и неожиданно, мягко говоря. Но сейчас мне хотелось одного – чтобы меня оставили в покое. У меня болело все, кроме, пожалуй, трех ресниц на каждом глазу. Все остальное горело огнем. И мне меньше всего на свете хотелось что-то говорить разбитыми ноющими губами.
– Сколько их было?
Я показала три пальца.
– Ты их узнаешь, если увидишь снова?
Я пожала плечами.
– Узнаешь?
– Не знаю. Может быть. Уходи.
Говорить было трудно, словно рот у меня был набит камнями – причем острыми и зазубренными.
– Никто не может избить мою сестру и уйти безнаказанным. Никто.
– Ну вот меня избили и ушли.
– Я выясню, кто это сделал, и тогда – тогда они очень сильно пожалеют.
По взгляду сестры я поняла, что она говорит серьезно. Более чем. Впервые с того момента, когда эти три свиньи набросились на меня, мне стало прямо-таки хорошо. Минни еще никогда не вставала на мою защиту с такой решимостью. Если от этого мы с Минни подружимся, можно сказать, дело того стоило…
– Никто не смеет трогать Хэдли. Никто! – Минни вся кипела. – Если решат, что можно обижать тебя, то и до меня скоро доберутся. Я этого не потерплю!
Мой нежный пузырек радости и надежды лопнул раз и навсегда.
– Уйди, Минни. Уйди сейчас же! – заорала я, немилосердно шепелявя. Слов было и не разобрать, но выражение моего лица, очевидно, говорило само за себя.
Минни встала и молча вышла из моей комнаты, хлопнув дверью.
Я закрыла глаза. На чем бы сосредоточиться, кроме синяков по всему телу? Каллум… Даже мысли о нем не приносят обычного облегчения. Всем на меня наплевать. Наплевать на то, кто я есть, какая я на самом деле, что я думаю и чувствую. Что во мне такого, что всех отталкивает? Даже лучший друг отвернулся от меня. Я понимала, что устроила фестиваль жалости к себе, но сдержаться не могла. У меня никого не осталось. И ничего.
Треклятые нули! Это все они виноваты. Если бы не они… И если бы не Лола с подружками… Я до них доберусь, даже если это будет стоить мне жизни. Обязательно доберусь – и поквитаюсь. Я открыла глаза и не увидела ничего, кроме ненависти. Оказывается, у нас с Минни гораздо больше общего, чем я думала. Ну и пожалуйста.
Математика! Наконец-то я хоть что-то смогу! Наконец-то я займусь тем единственным на свете, в чем могу увидеть смысл. Миссис Пакстон уже успела отвести меня в сторонку и сказать, что после новогодних каникул меня, возможно, переведут в класс углубленного изучения математики в нашей параллели. Миссис Пакстон была одной из немногих учителей-Крестов, кто не смотрел на меня как на собачью какашку, которую нужно срочно оттереть с подметки. И предложила позаниматься со мной дополнительно на большой перемене или до уроков, если я захочу. Я собирался задать последний вопрос по системам уравнений из своего списка, когда по классу пронесся непонятный ропот. Я поднял глаза.
Сеффи.
Сердце у меня запрыгало, будто на резинке. Сеффи вернулась. Я не видел ее и ничего не знал о ней целых пять дней. Выглядела она нормально. Вроде бы одна щека слегка опухла, но все остальное – совсем как раньше. Кроме глаз. Она смотрела куда угодно, только бы не на меня.
– С возвращением, Персефона, – улыбнулась миссис Пакстон.
– Спасибо. – Персефона тоже улыбнулась, но лишь на миг.
– Садитесь. – Миссис Пакстон снова отвернулась к доске.
Сеффи огляделась, все остальные тоже. Единственное свободное место было рядом со мной. Сеффи посмотрела на меня – и тут же снова отвела взгляд. Глаза ее забегали по классу. Я опустил голову. Снова пронесся какой-то ропот. Миссис Пакстон обернулась.
– Что случилось, Персефона?
– Мне некуда сесть, миссис Пакстон, – тихо проговорила Сеффи.
– Рядом с Каллумом есть место. Эй! Что вы расшумелись? За работу! – Миссис Пакстон повысила голос, чтобы перекрыть шушуканье в классе.
– Но миссис Боуден запретила мне садиться с нулями…
– Миссис Боуден имела в виду столовую, – объявила миссис Пакстон. – Здесь осталось только одно свободное место, и советую вам занять его, если вы не предпочитаете сидеть на полу.
Сеффи подошла, волоча ноги, и села рядом со мной, отодвинув стул как можно дальше. И ни разу не взглянула на меня. Внутри у меня все словно плавилось.
– Ну, кто решил первый пример? – спросила миссис Пакстон.
Поднялось несколько рук. Моя – нет. Я хотел посмотреть на Сеффи, но не решался.
Стиснуть пальцы. Склонить голову. Закрыть глаза.
Я знаю… я знаю, что нулям не положено верить в Тебя и молиться Тебе, потому что на самом деле Ты Бог Крестов, но прошу Тебя, прошу Тебя, пусть никто и ничто никогда на свете не встанет между нами с Сеффи. Умоляю. Пожалуйста. Если Ты есть на небесах.
Да пропади все пропадом! Время тянулось еле-еле, словно тащило за собой синего кита. Так выразился бы Каллум. Я улыбнулась, но улыбка тут же погасла. Так выразился бы Каллум раньше, когда еще разговаривал со мной. Раньше, когда был моим другом. Миссис Пакстон все разорялась про системы уравнений, как будто это было самое гениальное изобретение на свете после компьютера. И каждое ее слово влетало мне в одно ухо и с жужжанием вылетало из другого. Когда же зазвенит звонок? Ну, скорей, скорей… Наконец-то! Я даже не стала складывать учебники и тетрадки стопкой, а просто смела их в сумку как попало.
– Сеффи, подожди.
Я застыла полусидя, полустоя – будто курица, готовая снести яйцо. Медленно села обратно.
– Как ты себя чувствуешь? Все прошло?
– Да, спасибо.
Я по-прежнему не могла на него смотреть. Решила снова встать. Мне помешала ладонь Каллума, которая легла мне на руку. Он сразу убрал ее. Не может даже заставить себя прикоснуться ко мне.
– Я рад, – шепнул он.
– Правда? – Я вскинула голову. – А по первому впечатлению и не скажешь.
– Что это значит?
У меня зачесались кулаки: вот бы стереть это ошарашенное выражение с его лица. Кого, собственно, он хочет обмануть? Я оглядела класс. Все напряженно прислушивались, правда, изо всех сил старались не подать виду. Я понизила голос настолько, чтобы то, что я сейчас скажу, слышал только Каллум. И твердо решила про себя, что это последнее, что я ему скажу.
– Не притворяйся, будто волновался за меня, – процедила я. – Ты даже не пришел меня проведать. Даже открытку «Не болей» не прислал.
Взгляд Каллума прояснился. Он подался ко мне, тоже прекрасно понимая, что нас подслушивают.
– Я приходил к тебе каждый день. Каждый божий день, – шепнул он. – Твоя мама приказала не пускать меня. Я стоял за твоими воротами каждый день после школы. Спроси маму, если не веришь… Нет, спроси ее секретаршу Сару.
Молчание.
– Ты приходил навестить меня?.. Каждый день?.. Правда?..
– Спроси Сару.
Мне не нужно было спрашивать Сару.
– Сеффи, меня оттуда не оттащил бы целый табун мустангов.
Мы уставились друг на друга одинаково мрачно.
– Мне пора. – Я встала. Мы привлекли слишком много внимания.
Каллум тоже выпрямился.
– Послушай, давай встретимся сегодня на нашем месте после ужина. Здесь не поговорить.
Я повернулась, чтобы уйти.
– Сеффи, если не придешь, я все пойму, – прошептал Каллум.
Она не придет. Да и понятно – после всего, что ей пришлось пережить. После того как я бросил ее в беде. Надо быть честным с собой. То, что я сделал в столовой, было не ради Сеффи и даже не ради меня самого. Просто я испугался. Испугался, что меня заметят, испугался, что стану невидимкой. Испугался, что буду выглядеть слишком большим, испугался, что стану слишком маленьким. Испугался, что буду с Сеффи, испугался, что расстанусь с ней. Тут нет места ни шуточкам, ни увиливанию, ни вранью, ни иронии. Я просто испугался, испугался, испугался.
Одному богу известно, как я устал вечно всего бояться. Когда же это кончится?
– Привет, Каллум.
Голос Сеффи за спиной заставил меня развернуться на месте.
– Ой, привет. Ты как?
– Отлично. – Она отвела взгляд и посмотрела на море. – Славный вечер.
– Правда? Я не заметил. – Я проследил, куда она смотрит.
Да, и верно. Очень красиво. Небо полыхало, волны без устали бились о каменистый берег, рассыпая белые и серебряные брызги. Но я не стал ими любоваться. У меня были другие заботы.
– Персефона, пожалуйста, поверь мне. Я приходил тебя навестить, клянусь…
– Да, я знаю. – Сеффи улыбнулась мне.
Я нахмурился:
– Ты говорила с Сарой?
– Это было ни к чему. – Сеффи пожала плечами.
– Не понимаю. Почему ты не спросила у Сары?
– Потому что поверила тебе.
Тут я внимательно посмотрел на Сеффи и понял, что прежняя Сеффи, моя Сеффи снова со мной. От облегчения я словно воспарил на ангельских крыльях. Меня прямо затрясло – такое сильное оно было, это облегчение.
– Да и вообще моя мамочка в своем репертуаре. – Сеффи фыркнула.
Меня так и подмывало наброситься на нее с расспросами – и что, и где, и почему, – но я не мог. Не хотел испытывать удачу. Мы постояли некоторое время – просто здесь и сейчас. Но мне не давало покоя стремление все объяснить и попросить прощения: оно глодало меня, и дыра с каждой минутой становилась все больше.
– Жаль, что я не смогла в субботу поехать с тобой в Праздничный парк. – Сеффи вздохнула. – А ведь так ждала.
– Ничего страшного. Мы там уже бывали и поедем еще, – отмахнулся я.
Молчание.
– Сеффи, ты помнишь нашу последнюю поездку в Праздничный парк?
Сеффи сдвинула брови:
– Летом на пикник?
Я кивнул.
– Ага, конечно, помню. А что?
– А что ты помнишь? – спросил я.
Сеффи пожала плечами:
– Мы поехали на поезде. Пошли в парк, нашли укромное местечко, устроили пикник, поиграли в дурацкие игры, вернулись домой – и все, прекрасно провели день.
– Ты только это помнишь?
– Ну да, а что?
Я вгляделся в лицо Сеффи – не кривит ли она душой? Или это просто ее представление о правде – точка зрения, которая никогда не совпадала и никогда не совпадет с моей. Прекрасно провели день… Неужели она и в самом деле больше ничего не запомнила? Как странно. Мои воспоминания об этом дне были несколько иными…