Крест и король

Глава 8

– Сожалею о случившемся, – сообщил голос, и по другую сторону стола возникло расплывчатое круглое лицо. – Услышь я о тебе хоть чуть-чуть пораньше, выкупил бы тебя у твоих друзей из Дитмаршена и ничего умнее просто не смог бы придумать. Но ты сам король и знаешь, как это бывает, – король настолько мудр, насколько велики его знания.

Шеф вытаращился, пытаясь разглядеть говорившего, оторопело помотал головой и поморщился.

– Так, – сказал круглолицый, – кажется, ты меня не слышишь. Где болит?

Шеф потер левый висок, осознав в тот же самый момент, что припухлость на голове находится справа. Перед его лицом помахали рукой, и он понял: говоривший проверяет, все ли в порядке у него с мозгами.

– Шишка с одной стороны, а болит с другой. Можно подумать, что мозги свободно болтаются в черепе, – продолжал вежливо беседовать круглолицый. – Вот почему многие ветераны боев становятся… маленько странными, скажем так. Мы называем это vitrhogg, ответный удар. Вижу, ты слегка оправился. Давай начнем сначала. Я Хрорик, король Хедебю и Южной Ютландии. А ты?

Шеф неожиданно улыбнулся, сообразив наконец, о чем ему говорят:

– Я твой собрат, Шеф, король Восточной и Средней Англии.

– Отлично! Я рад, что все обошлось. Подобные волнения на рыночной площади бывают довольно часто, и мои парни знают, как действовать. Набрасывают парусину на всю свору и, пока она барахтается, разоружают самых опасных драчунов. Мы не можем регулярно терять наших клиентов.

Огромная ручища налила вино в сосуд, в котором Шеф быстро признал золотой кубок.

– Добавь сюда воды, и скоро почувствуешь себя лучше.

– Вы сегодня потеряли одного клиента, – заметил Шеф, вспомнив нож, вонзившийся в сердце шведского купца.

– Да, это неприятно. Однако мой ярл сообщил, что погибший сам напрашивался. Кстати…

Толстый палец подцепил и вытянул амулет Шефа из-под рубахи, которую, как тот догадался, кто-то разыскал и надел на него.

– Ты человек Пути, я прав? Поэтому тебе должно быть мало дела до христиан. Совсем не дружишь с ними, судя по твоей победе над франками, и, осмелюсь заметить, христиане к тебе относятся еще хуже. А вот я вынужден иметь с ними дело. По ту сторону Датского Вала – германские копейщики, и только Один знает, сколько их. Это верно, что они все время дерутся между собой, и не менее верно, что они больше боятся нас, чем мы их. Но я не ищу неприятностей, особенно в вопросах религии. Поэтому всегда разрешаю христианам присылать сюда священников и проповедовать учение и никогда не возражаю против крещения рабов и женщин. Конечно, если эти бедняги забредают в глухомань, где их продают в рабство или самих крестят в трясине, с меня взятки гладки. Я поддерживаю порядок в Хедебю и на торговых путях и вершу суд в нашем тинге. Указывать моим подданным, во что им верить или кого оставить в покое… – Толстяк засмеялся. – Ты-то понимаешь, насколько это может быть опасно. Но теперь появилось нечто новенькое. Этой весной, когда священники из Гамбурга пришли на север, каждого из трех или четырех миссионеров сопровождала охрана. Не настолько большая, чтобы назвать ее армией, недостаточная даже для серьезного боя, и вдобавок они хорошо платили. Так что я их впустил. Но вот что я тебе скажу, – круглолицый наклонился к Шефу, – как один король другому. Очень опасные люди. И очень ценные люди. Хотел бы я нанять себе полдюжины таких. О том, которого ты видел, о белобрысом с волосами как щетка, начальник моей стражи сказал, что это один из самых стремительных бойцов. И очень ловкий.

– Он быстрее, чем Ивар Рагнарссон? – спросил Шеф.

– Ивар Бескостный? О, я и забыл, что ты с ним расправился.

Благодаря вину зрение Шефа постепенно прояснилось, и он повнимательней присмотрелся к крупному мужчине, откинувшемуся на стуле так, что спинка трещала. Золотой венец на голове, тяжелая золотая цепь на шее и массивные браслеты на руках. Внешность добродушного мужичонки, какого-нибудь хозяина мирной городской таверны. Но глаза под густыми бровями проницательные, и сеточка шрамов от затянувшихся ран покрывает мускулистое правое предплечье, как у заядлых бойцов. Удачливый боец, потому что у неудачливых раны уже не затягиваются.

– Да, я тебе, конечно же, за него признателен. Ивар очень меня беспокоил, а его братья беспокоят и до сих пор. – Хрорик тяжко вздохнул. – У короля здесь трудная жизнь, по ту сторону Датского Вала грозят христиане и их империя, а на севере – пятьдесят морских королей, вечно спорящих, кто самый главный. Христиане говорят, что им сейчас нужен император. Я иногда думаю, что и нам тоже. Но дело вот в чем. Если вдуматься, нам ведь придется решать, кто им станет. Может быть, я. Может быть, ты. А может быть, Сигурд Рагнарссон. Если он, то ни ты, ни я не доживем до следующего дня, да и не захотим дожить.

Ну да я увлекся. Вижу, тебе здорово досталось, и сдается, ты не откажешься от хорошего ужина. Почему бы тебе не посидеть где-нибудь на солнышке, пока не придет пора трапезничать? Я прослежу, чтобы ты был в безопасности.

– Мне нужны деньги, – сказал Шеф. – Человек, которого я ударил на рынке, – это он привел меня сюда, и он неделю меня кормил. Я должен заплатить ему. А еще нужны деньги на проезд домой. Может, в порту есть английские купцы? Я бы взял у них в счет моих собственных средств или средств моего соправителя Альфреда.

Хрорик оставил в покое звонок:

– Все улажено, за все заплачено. Дитмаршенцев я отпустил вполне счастливыми. Я всегда стараюсь ладить и с ними тоже, ведь когда разъярятся, они несносны. Хотя один юноша настоял на том, чтобы задержаться. Не благодари меня, ты всегда сможешь расплатиться. А насчет возвращения домой… Что нет, то нет.

Шеф взглянул в хитрое веселое лицо. В углу виднелось копье Гунгнир, прислоненное к стене. Но он не питал иллюзий относительно возможности добраться до него.

– Остаться здесь, с тобой?

– Собственно говоря, я тебя продал, – подмигнув, ответил Хрорик.

– Продал? Кому?

– Не волнуйся, не Скули. Он предложил пять фунтов серебра. Христиане дошли до десяти плюс отпущение всех грехов – от самого папы и написанное пурпурными чернилами.

– Тогда кому?

Хрорик снова подмигнул:

– Твоим друзьям из Каупанга. Жрецам Пути. Их предложение было слишком хорошим, чтобы отказаться. Они все твердили о каком-то испытании. Но это ведь лучше, чем пытки Сигурда Змеиный Глаз? Как считаешь?

С кольцами кровяной колбасы на поясе, большой буханкой черного хлеба под мышкой и щепоткой соли в руке Шеф вышел под лучи послеполуденного солнца, собираясь дождаться обещанного королем Хрориком ужина. Его окружали с полдюжины стражников, гарантируя одновременно, что никто на него не нападет и что он сам не сбежит из города. Их сопровождал Карли, на этот раз довольно грустный, со своим мечом на поясе и копьем Шефа на плече.

Несколько минут ватага двигалась по тесным улицам Хедебю, заполненным лотками с янтарем, медом, южными винами, оружием, костяными гребешками, обувью, железными слитками и всем, что только можно было купить или продать в Скандинавских странах. Затем, когда Шеф уже устал от тесноты и нескончаемой сутолоки, он увидел невысокий зеленый бугор, находящийся внутри городского частокола, но в стороне от построек и толпы. Он молча указал на ограду и первый направился туда. Боль в голове прошла, но двигался он все еще медленно и осторожно, боясь случайным движением разбудить ее. И Шеф с трудом понимал, что происходит, как будто он находился под слоем воды.

А ему было о чем поразмыслить.

Взобравшись на курган, Шеф сел на его вершине, устремил взор на север, где синел залив и зеленели поля. Карли помялся, потом воткнул копье древком в мягкую почву и тоже уселся. Стражники переглянулись.

– Ты не боишься курганных ведьм? – спросил один из них.

– Я бывал на могильниках и раньше, – отвечал Шеф.

Он заметил, что нож с его пояса исчез, – Хрорик ни в чем не полагался на авось. Шеф отдал колбасу Карли и попросил нарезать, а сам стал ломать хлеб. Стражники с опаской устроились вокруг них, кто на корточках, кто прямо на земле.

Через некоторое время, набив живот и погрев спину на солнце, Шеф указал на плодородные земли, окружающие город. Река Шлей текла севернее, и на противоположном берегу виднелись огороженные поля, пахари с упряжками волов, черные свежевзрытые борозды. Тут и там среди деревьев курились дымки. Англичанину земля викингов представлялась родиной огня и меча, а ее обитатели – моряками и воинами, а не пахарями и углежогами. Но здесь, в самом сердце норманнской вольницы, окрестности выглядели так же мирно, как Суффолк в летний день.

– Я слышал, что именно отсюда когда-то давно племена перешли в Англию, – сказал Шеф ближайшему стражнику. – Здесь еще живут англы или саксы?

– Нет, – ответил стражник. – Только датчане. Некоторые называют себя ютами, когда не хотят признавать родства с королями островов. Но они все говорят по-датски, как и ты. Хотя эта сторона все еще называется Англе.

Вот этот клин между рекой Шлей и фьордом Фленсбург, – похоже, англичане и в самом деле родом отсюда.

Шеф задумался. Вот и рухнула его надежда спасти здешних англичан от датского гнета. А все-таки непонятно, почему в Дитмаршене не говорят на языке датчан, хотя живут бок о бок с ними. И странный у них язык: не английский, и не датский, и даже не тот неизвестный, напоминающий немецкий язык, на котором говорил священник сегодня утром. Имеет что-то общее с каждым из них, но больше всего, пожалуй, похож на фризский, которому Шеф научился у людей с островов, расположенных вдоль немецкого берега. Когда-то здесь смешивались все племена и языки. Теперь границу можно провести отчетливей: христиане по одну сторону, язычники – по другую, здесь говорят по-норманнски, там – по-немецки. Но варево еще кипит. Стражник уверен, что Шеф говорит на датском, donsk tunga, другие считают этот же язык норманнским, norsk mal. Одни и те же люди сегодня называют себя датчанами, а завтра ютами. Шеф – король восточных англов, а Альфред – западных саксов, но и те и другие считают себя англичанами. Германскими народами правит тот же самый папа и та же королевская династия, что и франками, но они не считают себя родственниками. Шведы и готы, норвежцы и гадгедлары. Когда-нибудь все это придется рассортировать. Давно пора навести порядок. Но кто сможет прочертить границы, принять законы, и все это на уровне более высоком, чем порядок Хрорика: «хорошо для торговли»?

Без особого удивления Шеф увидел, что к ним с улицы направился светловолосый германец, тот самый, который утром убил шведа и спас от рабства священника. Стражники Хрорика тоже увидели его и не стали корчить из себя хладнокровных воинов. Двое с обнаженными мечами и поднятыми щитами сразу загородили ему путь, а еще четверо, в пяти шагах позади, вскинули копья.

Светловолосый улыбнулся, с преувеличенной старательностью расстегнул перевязь меча и уронил ее на землю. По резкому приказанию начальника стражи он снял кожаную куртку, извлек из рукава тяжелый метательный нож и короткое шило из сапога. Тогда один стражник приблизился и обыскал его со всей тщательностью. И наконец охрана неохотно отступила и позволила блондину пройти, держа наготове сулицы. Когда его отделяли от Шефа последние несколько шагов, Карли тоже вытащил меч и принял агрессивно-недоверчивую позу.

Светловолосый глянул, как Карли держит меч, вздохнул и, скрестив ноги, уселся напротив Шефа. На этот раз его улыбка была заговорщицкой.

– Меня зовут Бруно, – заявил он. – К датчанам я приехал по поручению архиепископа Гамбурга и Бремена. Да ты знаешь, нужно выкупить некоторых наших людей. Мне сказали, что ты знаменитый Шеф Сигвардссон, победитель еще более знаменитого Ивара.

По-норманнски он говорил с заметным акцентом, из-за чего имя Сигвард звучало у него почти как Зигфрид.

– Кто тебе это сказал?

Снова понимающая улыбка.

– Наверное, ты уже догадался: это твой маленький соотечественник, дьякон Эркенберт. Он очень сердит на тебя. И все же не стал отрицать, что ты побил Ивара на мечах.

– С алебардой против меча, – поправил Шеф и решил больше не вдаваться в подробности.

– Пусть так. В этой игре не часто выигрывают. Но ты пользуешься необычным оружием. Можно взглянуть на твое копье?

Бруно поднялся и стал рассматривать копье, демонстративно заложив руки за спину.

– Отличное оружие. Недавней ковки, как я погляжу. Я интересуюсь копьями. И другими вещами. Можно взглянуть, что ты носишь на шее?

Игнорируя предостерегающее ворчание Карли, Шеф снял цепочку с серебряным амулетом Рига и подал Бруно, который снова уселся и погрузился в раздумье.

– А скажи, как вы это называете?

– Kraki, – ответил Шеф. – Такая лесенка: один шест и в обе стороны от него перекладины. Это знак моего бога.

– Однако ты, я полагаю, крещеный? Какой срам, что человек, познавший истинного Бога, поклоняется языческому идолу. Не чувствуешь ли ты потребности вернуться назад? Скажем, если некоторые… э-э… препятствия будут убраны с твоего пути.

Шеф впервые за время разговора улыбнулся, вспомнив ужас, который внушали ему и другим черные монахи Вульфхер и епископ Даниил. Он помотал головой.

– Понимаю, ты не хочешь ни с того ни с сего менять свое решение. Но позволь предложить тебе две темы для размышления, – продолжал светловолосый. – Первая такая. Со стороны кажется, будто причина всех религиозных распрей – земли и деньги. Так оно и есть! Хрорик не отдал тебя мне потому, что от других надеялся получить больше, и потому, что не хочет ни в чем нам помогать. Мне известно, что ты покорил английское королевство, отменив десятину, которую люди должны платить церкви, и введя вашу ересь – право верить в любых богов. Но ты, конечно, понимаешь, что под спудом этих распрей скрывается нечто более важное. Не просто борьба людей, а борьба иных, высших сил.

Вспомнив недавнее загадочное видение, властные голоса своих покровителей и других богов в Асгарде, непостижимом мире снов, Шеф медленно кивнул.

– Существуют силы, с которыми человеку лучше не связываться. Святая Церковь зовет их чертями и дьяволами, и ты можешь подумать, что это просто предрассудок, защищающий ее – как это называется? – исключительное право на спасение души. Что ж, я тоже знаю попов и тоже презираю их за жадность и торговлю святынями. Но я говорю тебе, Шеф Сигвардссон, как воин воину: грядут великие перемены и приближается Тот, кто вызовет их. В этот день царства будут разрушены и переплавлены в новый сплав, а священники – да, и архиепископы, и папы римские, – которые норовят вести паству, сами будут ведомы. В этот день ты не захочешь оказаться на стороне лживых.

– А как узнать, на чьей стороне правда? – спросил Шеф, завороженный отблеском страсти на суровом чеканном лице.

Услышав, как зазвенел голос Бруно, стражники подошли ближе; они словно ожидали вспышки ярости.

На лице блондина вдруг появилась на удивление привлекательная улыбка.

– О, будет знак. Да такой, что никаких сомнений не останется. Чудо, реликвия, что-то ниспосланное Господом для царя земного. – Он встал, собираясь уходить.

– Ты говорил про две темы для размышлений. Быть на стороне правды, когда царства разрушатся, – это первая. А вторая?

– Ах да. Я должен сказать, что ты несколько заблуждаешься насчет твоего знака. Надеюсь, другие знаки распознаешь лучше. То, что ты носишь на шее, может называться «краки» на норвежском языке или «лестницей» на нашем с тобой. Но на латыни… Ты слышал латынь от священников? Так вот, это graduale. От слова «ступенька», понимаешь?

Шеф выжидал с недоумением.

– Есть люди, которые верят в святой Graduale. Франки называют его святым Граалем. Ужасно, как франки коверкают латынь: можешь представить себе язык, на котором aqua – «вода» – произносится eau? Да, святой Грааль – это и есть то, что ты носишь на шее. Некоторые утверждают, что он должен сочетаться со Святым Копьем.

Бруно шагнул к своей одежде и оружию и стал не спеша собирать, по-прежнему под прицелом копий. Он кивнул Шефу на прощание и размеренно зашагал в сторону рынка.

– О чем он говорил? – с подозрением спросил Карли.

Шеф не ответил. Усиливалось ощущение, что он находится под водой, теперь уже на глубине в несколько саженей, но в воде чистой, не замутняющей зрение. Продолжая смотреть на мирные поля Англии, он почувствовал на шее хватку, которая подсказала, что его взор будет направляться сторонней силой. Поверх зеленеющих и свежевспаханных полей и струящегося из печных труб дыма начали разворачиваться другие картины.

Он снова видел ту же самую местность, но на ней не было построек Хедебю, деревья росли гуще, а пашни встречались реже. Это Англе, каким оно было при англичанах; знание пришло к Шефу само.

В устье реки Шлей входили десять длинных боевых ладей, похожих на корабли Сигурда Рагнарссона, но более примитивной конструкции. Неуклюжие и громоздкие посудины без мачт и парусов, без изящной завершенности и плавности линий. Просто большие весельные лодки. Взгляд Шефа следовал за ними. Вот они, поднимаясь по реке, обнаружили приток и прошли по нему в неглубокое озеро. На мелководье викинги высадились и рассыпались по берегу; возвращались уже ближе к вечеру, с вьюками награбленного скарба, с бочками и кусками металла, с гуртами скота и полоном. Они загрузили ладьи, разожгли во тьме костры и принялись забивать скот и насиловать женщин. Шеф смотрел не шевелясь – в реальности он видел вещи и похуже, причем вблизи, а не только издалека.

Воины этой земли не рассеялись в панике, они вооружались и собирались с силами. У них появился вождь. На речке, по которой добрались до озера, жители загородили проход поваленными деревьями. Затем мстители подобрались к месту пиршества и буйства. Из-за деревьев посыпались стрелы. Враги бросили свои забавы, кинулись за оружием, выстроились для обороны. Несколько женщин сбежали, ускользнув в заросли или укрывшись в черных водах озера. Другие были сражены стрелами, зарезаны разъяренными чужаками.

Местные построились в линию и, подняв щиты, атаковали. Захватчики встретили их, несколько минут противники кромсали желтые деревянные щиты, затем местные отступили. Из-за деревьев снова посыпались стрелы. В темном лесу раздался голос, обещавший отдать всех врагов богу войны, а трупы развесить по деревьям на корм птицам. Пришлые сели на свои ладьи и в лучах рассвета попытались отступить к морю, но встретили завал из бревен. За время долгой утренней сечи Шеф видел – в ускоренном движении, словно сражались две армии муравьев, – как чужаки гибли или разбегались, как уцелевших ловили сетями или зажимали щитами. Под конец десять ладей с разбитыми веслами были вытащены на топкий берег, в них стояли и лежали сто двадцать угрюмых пленников.

Победители очистили местность от тел и оружия, по приказу своего вождя сложили их у захваченных судов. Шеф ожидал увидеть, что у пленных отнимут доспехи и все ценное и поделят между собой. Вместо этого в ладьях стали пробивать дыры. Захваченные копья втыкали в бревна и гнули так, что железные наконечники становились бесполезными. Луки и стрелы ломали, в бронзовых шлемах делали пробоины, мечи размягчали на огне и щипцами скручивали в спираль. Наконец занялись пленными; каждого подводили к котлу, наклоняли и, перерезав глотку, сливали кровь, как из свиньи на Михайлов день. Трупы побросали в ладьи, которые оттолкнули от берега, чтобы тонули на середине озера, а испорченное оружие оставили на болотистом берегу.

И люди ушли из этих мест. Долгие годы все валялось там, где было брошено, и никто туда не приходил, кроме редких озорных ребятишек. Лодки, обглоданные червями тела и оружие медленно тонули в черном иле. Еще медленней высыхало озеро. Теперь на его месте паслись коровы, никакой памяти о случившемся не осталось ни у победивших англов, чьи потомки ныне жили далеко за морем, ни у островитян, которые так ничего и не узнали о судьбе ушедших в бесславный поход.

Зачем же они так поступили, задумался Шеф. Тут вместо реального мира с его реальной историей предстали картины движущиеся, картины фантасмагорические. Над голой равниной вставало солнце. Нет, не солнце, а огненный шар на колеснице. Взмыленные кони в ужасе несли ее прочь. За ними по небу мчались гигантские волки, высунув язык; эти звери были полны решимости догнать коней и проглотить светила. Когда не видно солнца или луны, подсказал кто-то Шефу, это значит, что на них падает тень волков. Однажды волки догонят, и кровавый дождь прольется с неба, прежде чем солнце и луна исчезнут.

На равнине росло огромное дерево, дававшее воздух, тень и жизнь всему миру, раскинувшемуся под его ветвями. Присмотревшись, Шеф заметил, что дерево постоянно извивается от боли. Под землей он разглядел змея, что глодал, брызжа ядом, главный корень. В море плавал еще более устрашающий змей, время от времени всплывая, чтобы одним движением гигантских челюстей утащить корабль вместе с парусом. В глубине, далеко от древесного и морского гадов, Шеф своим новым зрением видел неясные очертания змея поистине чудовищных размеров, прикованного цепью к основанию мира и корчащегося в муках так, что тряслась земля. Он тоже страдает, постоянно борется и однажды вырвется на свободу, чтобы подгонять небесных волков и морского змея.

Таков мир, который знают язычники, подумал Шеф. Неудивительно, что они боятся своих богов, ненавидят их и стараются умилостивить собственной жестокостью. А боги тоже боятся, даже Один, Отец Всего Сущего, страшится предстоящего Рагнарёка, Судного дня, но не знает, как избежать его. Если бы язычники ведали лучший путь, они бы вступили на него. Он вспомнил проповедь Торвина о дороге в Асгард. Подумал также о Белом Христе[2], о страдальческом лице под терновым венцом, которое видел однажды у деревянной статуи в кафедральном соборе города Или. Вспомнил злосчастного короля Эдмунда, умершего от руки Ивара.

Но это еще не все, подсказал ему кто-то. Это только часть. Однажды ты сможешь увидеть мир таким, каким его видят христиане. А пока запомни то, что увидел. Помни о волках в небе и змее в море.

Приятное тепло, согревавшее спину Шефа, исчезло. Когда наконец вернулось обычное зрение, он осознал, что широко раскрытым немигающим глазом по-прежнему смотрит за реку. Зеленые поля никуда не делись, но вечернее солнце скрылось за облаками. Охранники, отойдя в сторону, поглядывали на Шефа и встревоженно переговаривались.

Прямо перед ним стоял, преклонив колено, человек и пытливо вглядывался в лицо. Шеф по белым одеждам и ожерелью из ягод рябины признал жреца Пути и заметил серебряную лодочку, свидетельствующую, что это жрец морского бога Ньёрда.

– Я Хагбарт, – сказал жрец. – Пришел, чтобы сопроводить тебя в Каупанг. Мои собратья с волнением ждут встречи, дабы испытать тебя на нашей земле. Нам очень повезло, что ты приплыл сюда из Англии… – Он помялся. – Не расскажешь ли, что сейчас видел?

– Ничего, кроме мира, каков он есть, – отвечал Шеф.

– Видеть вещи такими, какие они есть, – это редкий дар, – заметил Хагбарт. – И уж совсем редкость – видеть средь бела дня. Возможно, ты истинный пророк, как утверждает Торвин, а не лживый посланник Локи, как считают остальные. Я буду твоим свидетелем. А сейчас мы должны идти.

– В замок Хрорика?

– А оттуда в Каупанг.

Шеф встал с земли и понял, что успел закоченеть. Ковыляя вниз по склону холма, а потом по улицам Хедебю, он размышлял об увиденном. Его ли собственный разум подсказывал принять предложение христианина Бруно? Было ли увиденное предостережением, рассказом об истинной природе мира, в котором он пребывал, – мира морских королей, мира, возникшего за сотни поколений из крови и страха?