Кресло Дракулы

Может быть, это галлюцинация? Может, я сошел с ума. Как еще это можно объяснить? Я сижу здесь, беспомощный и одинокий. Я так одинок! Заброшен не в свое время, в чужое тело. Боже мой! Меня медленно убивают или даже хуже! Но что может быть хуже смерти? Только преддверие ада, где томятся язычники, умершие до пришествия Христа и некрещеные, где нет покоя смерти, нет радостей жизни, а есть только кошмар несмерти.

Он высасывает из меня жизнь, но я ли должен быть его жертвой? Как мне сказать ему, что того человека, за которого меня принимают, в чьем теле мечется мой разум, уже нет здесь? Я… а я пришел из другого времени, из другой эпохи, из другого мира!

Боже, помоги мне! Он высасывает из меня жизнь, а я ничего не могу сделать!

Когда же начался этот кошмар? С тех пор прошла вечность. Думаю, все началось, когда мы с женой увидели кресло.

Одним жарким июльским воскресным днем мы возвращались в Лондон, проведя уик-энд на пикнике в Эссексе. Было где-то часа два, когда мы проезжали городок Нью-порт, стоявший на шоссе А11, и вдруг моя жена попросила меня остановиться.

– Смотри, какое потрясающее кресло в витрине того антикварного магазина.

Я не слишком обрадовался, так как хотел пораньше попасть домой, посмотреть по телевизору классический фильм с Хамфри Богартом, которого никогда не видел, хотя и являюсь поклонником Богарта уже много лет.

– Ну и что? – пробормотал я угрюмо, выходя из машины и идя вслед за ней. – Магазин все равно закрыт.

Но он был открыт. Торговля по воскресеньям, когда огромное количество жителей Лондона возвращаются домой после выходных, была очень прибыльной, и поэтому большинство антикварных магазинов здесь открыто во второй половине дня.

Кресло стояло в витрине, подобно одинокому стражу. Оно напоминало квадрат с прямой спинкой и крепкими ручками, сделанный из темного дуба, без обычной резьбы по дереву, о которой вспоминаешь, когда видишь подобные вещи. Вид его был прост и аскетичен. Сиденье было обито выцветшей тканью черного цвета, по всей видимости созданной вместе с креслом. Выглядело оно отталкивающе, наверное, из-за странных голов драконов, изображенных на нем. Такой же рисунок был и на маленькой подушке для спины, полоске в фут шириной, протянутой посреди спинки. Я никак не мог назвать этот предмет мебели потрясающим или изысканным – это было приземистое, уродливое и какое-то агрессивное кресло. И уж точно оно не стоило ста фунтов, как гласила бирка, прикрепленная к одной из ручек.

Но у жены были совершенно противоположные взгляды на него. Она уже решила, что кресло идеально подходит для моего кабинета и даст нам лишний стул, куда мы сможем усадить незваных гостей. Его можно легко обить заново, чтобы оно подходило к общей цветовой, зелено-золотой гамме нашего дома.

– Нам нужно функциональное кресло, – заявила мне жена, – и это оно.

Она была непоколебима, так что я поворчал лишь для порядка, краем глаза поглядывая на часы. Сделку заключили на удивление быстро, хотя моя жена очень любит поторговаться, а продавец магазина, в отличие от обыкновенного антиквара, оказался удручающе болтливым.

– Это очень красивое кресло. Викторианский период, сделано в Восточной Европе. Посмотрите, сзади есть дата и место изготовления. – Он указал на спинку, где маленькими буквами было вырезано слово «Бистриц» и дата «1887». Торговец уверенно улыбнулся. – Его сделали в Румынии. Я купил это кресло в старой Художественной галерее Перфлита.

– Художественная галерея Перфлита? – спросил я, чувствуя, что настало время и мне вступить в разговор. – Это не та старая галерея, по поводу которой прошло несколько акций протеста пару месяцев назад?

– Да. Вам знакомо это место? Городок Перфлит в Эссексе? Галерея располагалась в старинном здании, поместье Карфакс, построенном еще в Средние века. Ее открыли в викторианское время, но из-за недостатка денег расформировали, а здание отдали под квартиры.

Я кивнул, думая, что, пожалуй, не к месту встрял в разговор и нарвался на целую лекцию.

Не обращая внимания на меня, антиквар беспечно продолжил:

– Когда музей закрыли, множество его экспонатов выставили на аукцион, где я и купил это кресло. Согласно каталогу, оно находилось там еще до открытия галереи и принадлежало бывшему владельцу дома. Говорят, он был иностранцем… румыном, если судить по этой вещице.

Наконец действо свершилось, мою супругу просветили насчет древесных червей и методов обивки мебели, мы передали деньги, прикрутили кресло веревкой к крыше машины и поехали домой.

Наступил понедельник. Жена поехала в офис, а я все утро просидел в кабинете, разрисовывая бумагу, в тщетной надежде написать гениальный сюжет для «мыльной оперы», где работал сценаристом. В середине дня позвонила жена и велела обзвонить обивщиков мебели для сравнения цен. К тому времени я уже совершенно забыл о кресле, все еще привязанном к крыше машины, и, чувствуя себя слегка виноватым, спустился в гараж, снял его, отнес в кабинет и поставил в выбранный женой угол, обозрев новый элемент антуража критическим взглядом. Признаюсь, эта вещь мне не нравилась: она была такой квадратной и, казалось, бросала мне вызов. Трудно описать это ощущение, но вы же видели людей с выставленной вперед челюстью – квадратных и агрессивных? Вот примерно такие впечатления оставляло у меня это кресло.

Через некоторое время, наверное, чтобы ответить на вызов, я сел в него, и по позвоночнику сразу пополз холодок, а в душу закралось странное чувство тревоги, столь сильное, что меня буквально выбросило из кресла. Я стоял, смотрел на этот предмет и чувствовал себя несколько неловко. Смешно! Как прокомментировал бы такое поведение мой друг Филип, психиатр? Конечно, мне не нравилось кресло, но совершенно необязательно было создавать физические иллюзии вокруг своей неприязни.

Я снова сел и как ожидал, холодное чувство тревоги исчезло – всего лишь легкая тень в разуме. На самом деле кресло было потрясающе комфортным. Я устроился поудобнее, положил руки на подлокотники, откинул голову, раскинул ноги. Все было просто замечательно.

Мне стало так хорошо, что потянуло в сон. Признаюсь, люблю поспать минут десять после обеда, это расслабляет и стимулирует разум. Я сел прямо, закрыл и так смыкающиеся веки, позволив нежной дреме унести меня в даль.

Когда проснулся, уже стемнело.

Какое-то время у меня кружилась голова, но затем сон окончательно ушел, и я огляделся вокруг. Который час? За высокими стрельчатыми окнами виднелось темно-голубое небо раннего вечера. Постойте, но в моем кабинете нет высоких стрельчатых окон, их нет во всем доме!

Быстро моргая, чтобы приспособиться к темному комнатному освещению, я неожиданно понял, что нахожусь в каком-то неизвестном мне месте, постарался подняться, но с удивлением обнаружил, что не могу пошевелиться, – все тело было вялым и совершенно не слушалось приказов, хотя разум оставался ясным и твердым. Так что мне пришлось лишь сидеть здесь, обливаясь холодным потом от паники и страха, широко раскрытыми глазами осматривать незнакомое помещение, стараясь проснуться и осмыслить происходящее.

Я мог пошевелить головой и выяснил, что сижу в своем кресле – в этом проклятом кресле! Правда, выглядело оно поновее. Возможно, это были причуды света. Мои ноги прикрывало шерстяное одеяло, а поверх пижамы накинут вельветовый пиджак. У меня такого точно не было. Я переводил взгляд с одного незнакомого предмета на другой, и с каждой секундой мой ужас нарастал, переполняя кровь адреналином. Это была гостиная, забитая викторианской мебелью. Кресло стояло перед открытым камином, в котором слабо светились угли. В углу находились большие старинные часы, их мерное тиканье только добавляло гнетущую атмосферу к обстановке.

Но самым страшным был странный паралич, приковавший меня к креслу. Я дергался, стараясь подняться, до тех пор, пока пот градом не покатился по лицу, открывал рот, пытаясь закричать, но издавал только странные, захлебывающиеся звуки. Что, ради всего святого, со мной произошло?

Неожиданно открылась дверь. В комнату вошла девушка лет семнадцати, держа над собой старую медную масляную лампу, одну их тех, которые в наши дни модники переделывают в электрические. Но в этой лампе потрескивало пламя, распространяя вокруг запах горящего парафина. Девушка была в длинном черном платье с высоким воротником на пуговицах и белом льняном переднике. Ее светлые волосы были подоткнуты под маленькую белую шапочку, лихо заломленную набекрень. Она выглядела как служанка из какой-нибудь викторианской драмы, которые мы так часто ставили для телевидения. Горничная подошла поближе, поставила лампу на столик рядом со мной, но затем отшатнулась, увидев мои широко открытые глаза, смотрящие прямо на нее. Я старался заговорить с ней, потребовать, вымолить объяснение, которое помогло бы понять смысл этой чудовищной аферы, но из моего горла вырывались только задушенные хрипы.

Девушка испугалась и сделала реверанс, прежде чем повернуться к двери.

– Мэм! Мэм! – Я с трудом понял, что она зовет хозяйку, так как из-за ее чудовищного акцента рабочих кварталов, это слово прозвучало, как «мама». – Хозяин проснулся, мэм. Что мне делать?

В комнате появилась еще одна женщина, высокая, изящная, в элегантном викторианском платье, не закрывающем плечи и выставляющем практически на полное обозрение грудь. Ее стройную шею обвивала черная лента с камеей, иссиня-черные волосы убраны в узел на затылке, а лицо было маленьким, красивым, в форме сердца. Губы горели ярко-красным цветом, хотя и несколько мрачным для ее хорошенького лица. Глаза сияли глубокой зеленью и казались грустными. Она подошла к креслу, склонилась надо мной и устало улыбнулась. Кожа ее была странной, неестественно бледной.

– Можешь идти, Фанни. Я пригляжу за ним.

– Хорошо, мэм. – Девушка сделала еще один реверанс и ушла.

– Бедный Аптон, – прошептала мне женщина. – Несчастный Аптон. Я бы хотела знать, а болен ли ты? Никто не может понять, что за странный недуг поразил тебя. – Она встала и горестно вздохнула. – Пора принимать лекарство.

Женщина взяла бутылку, ложку и влила в меня пахучую, горькую на вкус жидкость янтарного цвета. Я почувствовал, как у меня занемел пищевод.

– Бедный Аптон, – снова вздохнула она. – Горько, я знаю, но доктор сказал, что это снимет боль.

Я старался произнести хоть слово; сказать ей, что я не Аптон и не хочу принимать ее лекарство, крикнуть, чтобы люди вокруг прекратили разыгрывать спектакль, но услышал только скрежетание своих зубов и нечленораздельные звуки, похожие на вопли дикого зверя. Женщина отошла в сторону, ее глаза расширились от страха, но затем она вновь овладела собой.

– Прекрати, Аптон. Не надо. Постарайся расслабиться.

В дверях вновь появилась Фанни:

– Пришел доктор Сьюард, мэм.

В комнату вошел коренастый, приземистый человек в коричневом твидовом костюме, похожий на персонажа из романа Диккенса, и наклонился поцеловать предложенную ему руку.

– Джон, – улыбнулась ему женщина. – Я рада, что ты здесь.

– Как ты, Клара? Ты выглядишь очень усталой, такой бледной.

– Все в порядке, Джон. Но я беспокоюсь об Аптоне. Мужчина повернулся ко мне.

– Да, ну и как наш пациент? Клянусь, сегодня он какой-то встревоженный.

Женщина, Клара, развела руками:

– Мне кажется, что ему немного лучше. Даже когда Аптон взволнован, он может только выть как зверь. Я стараюсь, как могу, но боюсь… я боюсь, что…

Мужчина по имени Джон похлопал меня по руке и жестом попросил Клару соблюдать тишину, затем повернулся ко мне и приветливо улыбнулся.

– Странно, – пробормотал он. – Совершенно непонятное заболевание. Но по-моему… по-моему, его взгляд сегодня более осмысленный. Привет, дружище, ты меня узнаешь? Это Джон… Джон Сьюард. Ты понимаешь меня?

Мужчина наклонился так низко, что до меня донесся запах апельсинов в его дыхании.

Я изо всех сил старался сбросить охвативший меня паралич, но преуспел только в очередной серии стонов и нечленораздельного рычания.

– Клара, а что, разве раньше он вел себя столь же воинственно?

– Не совсем, Джон. Аптон так развлекается в присутствии гостей. Хотя, скорее всего, он просто хочет нам что-то сказать.

Мужчина хмыкнул и согласно кивнул:

– Единственное, что мы можем для него сделать, – это облегчить боль и давать настойку опия, которую я прописал. Мне кажется, нашему пациенту несколько лучше. Тем не менее я приду завтра, посмотрю, нет ли каких-либо изменений. В худшем случае мне придется попросить твоего разрешения проконсультироваться со специалистом, скорее всего с доктором с Харли-стрит. Есть несколько моментов, которые приводят меня в недоумение, – анемия, видимая нехватка красных телец в крови или гемоглобина. Его бледность и слабость. И эти странные раны на шее, которые ничем не вылечить.

Женщина закусила губу и тихим голосом спросила:

– Ты можешь быть откровенным со мной, Джон. Ты знаешь меня и Аптона уже несколько лет. Я понимаю, что его состояние может только ухудшиться. Я боюсь за него. Очень боюсь.

Мужчина бросил нервный взгляд в мою сторону:

– А разве нам следует говорить о подобных вещах в его присутствии?

Женщина вздохнула:

– Он ничего не понимает, в этом я уверена. Бедный Аптон. Только подумать, еще несколько дней назад он был так полон жизни, так оживлен, а теперь его сразила эта непонятная болезнь…

Джон снова кивнул:

– Ты – истинная богиня, Клара, само милосердие, ты столько сил тратишь, ухаживая за ним день и ночь. Я загляну завтра, но если никаких улучшений не будет, то мне придется обратиться за помощью к специалисту.

Клара склонила голову, как будто покоряясь обстоятельствам.

Мужчина повернулся ко мне и натужно улыбнулся:

– Не унывай, мой старый друг…

Я старался крикнуть, отчаянно пытался позвать на помощь, но он ушел.

Минуты складывались в часы, женщина, Клара, которая, судя по всему, была моей женой, сидела у камина, неотрывно смотря на языки пламени, а я был прикован к этому проклятому креслу. Как долго это продолжалось, не могу сказать. Время от времени она печально и задумчиво смотрела на меня, но затем где-то в глубине дома раздался бой часов. Спустя несколько секунд оживились и старые часы в гостиной, наполнив пространство гулкими и какими-то пустыми звуками. Не поднимая головы, я насчитал двенадцать ударов. Полночь.

Клара неожиданно взвилась из своего кресла и встала, выпрямившись, рядом с камином.

Она как-то изменилось, это трудно объяснить. Ее лицо будто стало грубее, каким-то одутловатым. Алый, сверкающий язык нервно метался, облизывая губы, делая их еще более красными на фоне бросающейся в глаза белизны зубов. В глазах появился странный блеск. Она вяло подняла руку и принялась медленно, чувственно массировать себе шею.

Неожиданно Клара засмеялась. Низко и сладострастно. Так, что волосы у меня на голове встали дыбом.

Она взглянула на меня жарким, иссушающим взглядом, похотливо улыбнувшись.

– Бедный Аптон. – Голос ее был злорадно нежен. – Он уже идет. Тебе же нравится это, правда? Я не могу понять, почему он предпочел тебя. Почему? Разве я не полна теплотой жизни, разве в моих венах не кипит горячая, молодая, густая кровь? Почему ты?

Она непристойно, соблазняюще принялась ласкать свое тело.

То, как Клара напевала, слюна, текущая из уголка ее красных, ослепляюще алых губ, заставили мое сердце биться чаще, но в то же время кровь во мне, казалось, застыла, и по жилам текла обжигающе-холодная, ледяная жидкость.

Что за новый кошмар предстоит мне испытать?

Я не понял, как появился он.

Высокий мужчина, по-видимому в возрасте, хотя на его бледной коже и не было признаков старения, только длинные, седые усы, ярко выделявшиеся на его в остальном гладко выбритом лице, говорили об этом. В нем все дышало силой, орлиный нос с характерно изогнутыми ноздрями, высокий лоб. Волосы незнакомца были очень густыми, только около висков они торчали клочками, а брови практически срослись.

Но больше всего в нем привлекал внимание рот, как будто вырезанный на лице, его жесткая, даже жестокая складка, зубы выступали над ярко-красными губами, почти что светящимися на белой коже, делая ее ужасающе бледной. Клыки же незнакомца были белоснежными и острыми.

Глаза мужчины были призрачно-красными от мерцания затухающего огня в камине.

Клара подошла к нему, раскинув руки, как будто умоляя, на ее похотливо изогнутых губах застыл крик радости, грудь тяжело вздымалась, женщина была будто пьяна от дикого, неземного удовольствия.

– Мой Повелитель! – закричала она. – Ты пришел! Высокий незнакомец не обратил на нее внимания. Взгляд его красных глаз словно пожирал меня. Клара вскинула руку к своему горлу:

– Повелитель, возьми меня первой! Возьми меня, молю! Мужчина одним быстрым движением подошел к ней и оттолкнул.

– Я возьму первым его, – с шипением произнес он, говоря по-английски с каким-то странным акцентом. – Тебе придется ждать своей очереди, но скоро придет и твой срок.

Женщина захотела было возразить, но незнакомец оборвал ее, подняв руку.

– Ты осмеливаешься просить меня? – мягко сказал он. – Не бойся. Ты как бутылка изысканного вина, которому надо вызреть. Но сначала я утолю жажду им.

Мужчина возвышался надо мной, а я был беспомощен, по-прежнему прикован к этому проклятому креслу. Улыбка исказила его лицо.

– Разве это не справедливо? – прошептал незнакомец. – Разве не справедливо, что, помешав мне, ты, Аптон Уэлсфорд, теперь стал тем, чего так боялся и так презирал?

И пока часть моего разума отказывалась верить в эту ужасную галлюцинацию, в глубине меня зрело странное чувство, почти сексуальное наслаждение, пока мужчина склонялся надо мной… все ближе надвигались эти страшные красные глаза, взгляд которых, казалось, проникал на самое дно моей души. Его рот слегка приоткрылся, я почувствовал едва уловимый запах тления. В движениях незнакомца было намеренное сладострастие, одновременно завораживающее и пугающее, – он облизнулся как голодный зверь, алый язык вспышкой мелькнул между белыми острыми зубами.

Его голова опускалась все ниже, и я уже не видел его лица, только слышал причмокивание и чувствовал дыхание на своей шее. И затем обжигающе-холодные губы прикоснулись к моей коже, а два острых клыка погрузились в мою плоть!

На какое-то мгновение я отдался наслаждению, забыв обо всем на свете.

Затем он встал, сардонически улыбаясь, а по его подбородку катилась капля крови. Моей крови!

– Осталась еще одна ночь, – мягко сказал мужчина. – Еще одна ночь, и ты станешь моим братом, Аптон Уэлсфорд.

Женщина крикнула со злостью:

– Но ты обещал! Обещал!!! Когда ты призовешь меня? Незнакомец повернулся к ней и засмеялся.

– Да, я обещал, мое изысканное вино. На тебе уже горит моя метка. Ты принадлежишь мне и станешь со мной одним целым, не бойся. Скоро ты обретешь бессмертие, дашь мне вино жизни, и мы разделим нашу жажду. Терпение, ибо лучшие вина надо смаковать. Я еще вернусь.

Затем, к моему ужасу, мужчина исчез. Просто исчез, как будто распавшись в изначальную пыль.

Какое-то время я сидел, не в силах прийти в себя от страха, глядя на женщину, которая погрузилась в некое подобие транса. Затем раздался звон древних часов, и Клара очнулась, как будто пробудившись от глубокого сна. Она в изумлении взглянула на циферблат, а затем в сторону окна, где уже показались первые лучи восходящего солнца.

– Боже мой, Аптон. Мы с тобой бодрствовали всю ночь. Надо уложить тебя в постель. Должно быть, я заснула. Прости меня. – Она вздрогнула. – Мне приснился такой странный сон. А, не важно. Надо уложить тебя в постель. Пойду позову Фанни.

Женщина нежно улыбнулась мне, в ее изысканных чертах не осталось и следа от той развратной соблазнительницы.

Клара вышла, оставив меня одного в этом кресле-тюрьме.

Я сижу здесь, беспомощный и одинокий. Я так одинок! Заброшен не в свое время, в чужое тело. Боже мой! Меня медленно убивают или даже хуже! Но что может быть хуже смерти? Только преддверие ада, где томятся язычники, умершие до пришествия Христа и некрещеные, где нет покоя смерти, нет радостей жизни, а есть только кошмар несмерти.

И где сейчас этот человек… Аптон Уэлсфорд, в чьем теле я нахожусь? Каким невиданным усилием воли сумел он поменяться со мной и сейчас очнуться от сна где-то в будущем? В моем теле, в моем кабинете, чтобы начать жить моей жизнью? Аптон будет жить, когда я уже умру? Что все это значит?

Может быть, это галлюцинация? Может, я сошел с ума. Как еще это можно объяснить?