Кремль 2222. Петербург

Это было деревянное укрепление на границе леса и пустоши. Весьма солидное, построенное на совесть. Сразу видно, схема простая, древняя и весьма надежная. Вековые деревья срубили, очистили от веток и вкопали двумя параллельными частоколами пятиметровой высоты. Пространство между получившимися рядами бревен засыпали землей, утрамбовали ее как следует – и вуаля, готова стена, которую нахрапом, без осадных приспособлений взять довольно проблематично. Тем более, что на стене во все стороны топорщатся стволы в обрамлении стальных противопульных щитов. Где самодельных, а где и полицейских, высверленных посередине. Такой вот симбиоз средневековых фортификационных технологий и, на первый взгляд, вполне себе годного автоматического огнестрела. Чем ближе мы подходили к укреплению, тем больше крепла во мне уверенность, что все, абсолютно все эти стволы – новые, будто их только что достали с консервации, стерли смазку и водрузили на стену…

Словно прочитав мои мысли, Анья сказала:

– В Новоселках живет сильный Мастер полей. Любой предмет запросто восстанавливает до временной точки создания. Поэтому товар у местных торговцев всегда самый свежий. Любое древнее дерьмо, которое рабы найдут на свалке, они мигом превращают в продукт наивысшего качества.

«Все-таки рабы», – сделал я себе мысленную пометку, а вслух спросил:

– Тогда что же им нужно на обмен, если у них все есть?

– Оружие, патроны, военное обмундирование, – отозвалась Анья. – И золото с серебром. Все то, что нельзя найти на свалке.

Логично. Получается, что мы для этих новоселкинских прямо как рождественские деды морозы с подарками, бери и потроши, с их-то артиллерией. Остается надеяться только на кодекс торговой чести или что там еще может быть у людей, имеющих такое вооружение.

Правда, когда мы подошли поближе, я понял, что насчет «людей» немного погорячился.

У стены, само собой, имелись массивные, очень широкие ворота, а также ведущий к ним подъемный мост, перекинутый через ров. Понятное дело – землю копали для стены, вот само собой и получилось дополнительное защитное сооружение. Но не оно привлекло мое внимание, а большой жестяной щит, прибитый рядом с воротами.

Когда-то это был агитационный плакат, изображающий жизнерадостную семью – мускулистого мужика, грудастую блондинку и пару их розовощеких разнополых отпрысков. Само собой, плакат когда-то к чему-то призывал, но сейчас оригинальные тексты были тщательно зачищены, а на их месте красовалась надпись, намалеванная кроваво-красной краской: «Хомо праход заприщен! За папытку прахода – нимедленная смерть!» Для усиления эффекта той же краской неграмотный создатель сего шедевра размашисто перечеркнул старательно веселящихся персонажей древней агитки.

Сейчас деревянный мост был опущен, ворота открыты, мол, входи кому не лень. Но как только мы вышли из леса, в воротах немедленно нарисовались три весьма колоритные фигуры, вооруженные до зубов. Причем одного взгляда на этих персонажей хватило, чтобы понять – «нимедленная смерть за папытку прахода» им-то уж точно не грозит.

Один, самый здоровый, упакованный в сапоги, просторные штаны и разгрузку, одетую на голое тело, смахивал на двухметрового стероидного качка, с которого содрали всю кожу. Эдакая гора красного, волокнистого мяса с пулеметом ПКМ наперевес и огромным мачете, висящим на поясе.

Второй, в новехонькой «флоре», наверняка еще хрустящей на сгибах, держал в перепончатых лапках компактный и при этом весьма эффективный автомат «Вихрь». На поясе – кобура вроде как с «Береттой», из-за голенища безразмерного берца рукоять ножа торчит, а из воротника флоры – башка. Лягушачья, со слабым намеком на человеческие черты. Глаза навыкате, без бровей и ресниц, безгубая пасть от одного ушного отверстия до другого. И нос. Вполне себе нормальный, человеческий, с горбинкой.

Но третий, который впереди ковылял, наверняка был среди этих уродов за главного. Потому как они по сравнению с ним казались вполне себе нормальными хомо сапиенс. По крайней мере, они хотя бы симметричными были. А вот их вожака будто слепили из темно-желтого воска, потом расплавили наполовину, потом передумали, собрали всё в кучу, налепили на скелет как попало и так оставили. В общем, в нашу сторону направлялась жуткая мешанина из плоти пергаментного цвета, из которой торчали два характерных «Кедровых» ствола и один внимательный глаз, расположенный примерно на том месте, где у людей положено быть левой щеке.

Троица остановилась по одну сторону короткого моста, загораживая нам проход, мы – по другую.

– Стало быть, кто такие? – вопросил одноглазый.

– Люди, – коротко бросила Анья.

– Вижу, – кивнул одноглазый верхней частью себя. Похоже, говорил все-таки он, хотя я никак не мог взять в толк, чем именно он это делал. – Тебя – вижу. Его – не уверен. Он похож на хомо.

– Ты тоже похож на хомо, которого съели, переварили, а потом извергли наружу, – довольно нахально парировала Анья. – Но ведь ты – не хомо.

Над мостом повисла напряженная пауза… Я бы, например, на месте моей спутницы не стал так шутить, так как не знаю способа, как можно спастись от четырех стволов на расстоянии пяти метров, если те начнут палить одновременно. Но, видимо, в этих местах нахальство было не вторым, а первым счастьем, потому что одноглазый внезапно рассмеялся – если похлюпывания и подергивания его несуразного тела можно было так назвать. Следом за начальством заквакала-захихикала его пристяжь.

– А ты веселая, белоглазая сестра, – выдал предводитель троицы, вдосталь нахлюпавшись. – Но, стало быть, закон есть закон. Мы не можем считать братом того, кто так похож на хомо, пусть даже он и не пахнет, как хомо.

«Ничего себе, – подумал я. – Надо срочно записаться в мутанты и разыскать в их гадюшнике душ с горячей водой. Или хотя бы бадью и колодец. А то уже после всех своих геройских приключений, несмотря на относительно недавнюю помывку, воняю за пять метров так, что даже муты не могут разобрать, чем это от меня несет».

– Он со мной, – отрезала Анья. – И он готов доказать, что не имеет отношения к презренным выродкам.

Я не успел ничего сказать, как предводитель троицы радостно хлюпнул, а его единственный глаз замаслился, словно в предвкушении изысканного удовольствия.

– Отлично! – воскликнул он. – Но учти – если твой спутник окажется хомо, ты, стало быть, будешь изгнана из Новоселок за обман, а все твое имущество конфисковано. Вы можете перейти через мост, но, пока мы не получим доказательств, все ваше оружие придется сдать. Только люди имеют право носить его на территории нашего города.

– Не спорь, – прошептала Анья мне на ухо. – Все равно у нас нет другого выхода.

Ну, я и не стал спорить – вряд ли какие-либо слова смогут перевесить молчаливую аргументацию четырех стволов, нацеленных точно тебе в брюхо.

«А ведь у них реально все, как у людей, – думал я, идя бок о бок с Аньей по направлению к воротам. «Каждый урод считает себя человеком. И чем больший он урод, тем крепче его уверенность».

Изнутри Новоселки представляли собой неожиданно продуманное поселение. Два десятка больших и длинных бревенчатых домов, смахивающих на бараки для зеков, были построены в четыре ряда с очень небольшими промежутками между стенами. Понятное дело, в любой крепости на счету каждый сантиметр площади… Кроме площади. Такая вот тавтология. Как бы тесно ни было внутреннее пространство укрепления, под центральную площадь всегда стараются выделить максимум пространства.

Ход стратегически обоснованный – в основном, в центр крепости летят заряды осадных орудий, бьющих навесом. Плюс если враг ворвется внутрь, какое-то время его будет очень удобно обстреливать из домов, ютящихся возле крепостных стен. Но все-таки главное предназначение площади другое. Прежде всего, это место для решения насущных вопросов и для развлечений, без которых любому живому существу довольно быстро захочется сдохнуть со скуки.

Вот и сейчас из домов на площадь почти сразу вывалилось неслабое количество невообразимых уродов, многие из которых, на мой взгляд, были просто нежизнеспособны. Что, впрочем, не мешало им подпрыгивать на месте, пытаясь разглядеть нас с Аньей из-за спин более высоких соплеменников и потирать кривые лапки в предвкушении бесплатной развлекухи.

Только из дома возле северной стены, стоящего особняком, никто не вышел. Был тот дом покороче остальных, повыше чуть ли не вдвое и сложен – сразу заметно – из гораздо более тщательно ошкуренных бревен. Понятное дело, резиденция местного короля, правителя, короче, хрен знает как тут у них называется главный урод. Подозреваю, мой одноглазый конвоир он и есть, судя по тому, как уважительно кланяются ему его соплеменники.

– Граждане Новоселок! – возопил он, когда мы всей компанией достигли центра площади и остановились. – Братья и сестры! Сегодня, стало быть, в наш дом пришли двое – сестра и ее спутник, подозрительно похожий на хомо. Все мы знаем, что презренные человекоподобные не способны даже постоять за себя, не говоря уж ни о чем ином.

Толпа одобрительно загудела.

«Ишь ты, как заворачивает, сволочь, – подумал я. – Ну да ладно, разберемся, кто из нас на что способен. Хорошо, что хоть Анью не приняли за… хммм… хомо, благодаря ее глазам».

– Все мы, стало быть, знаем закон. Все мы чтим наши правила, благодаря которым Новоселки живут и будут жить вечно, – продолжал надрываться одноглазый, а его спутники тем временем продолжали внимательно следить за нами, держа нас на мушке. Излишняя предосторожность. Мигни этот горластый кусок дерьма, и нас тут же обглодают до скелетов, вон как некоторые облизываются, аж слюна из пастей капает…

– И сейчас я предлагаю нашему лучшему бойцу испытать того, кто считает себя человеком. Пусть, стало быть, Высшие решат, правда ли это или же наглая ложь! Свобода и справедливость!

«И тут Высшие, – мысленно усмехнулся я. – Блин, во всех мирах как только кто-то хочет загнобить кого-то более слабого, по крайней мере с виду, так сразу к этому делу приплетаются боги – мол, мы тут ни при чем, это воля высших сил. Кстати, лишнее доказательство их отсутствия: на их месте я бы за такое давно надавал по шее почитателям, любящим по малейшему поводу переводить стрелки на своих покровителей».

Однако в следующий момент мне стало не до теологически-философских размышлений. Потому, что высокие двери высокого дома распахнулись и наружу шагнуло… нечто.

Рост – метра два, не меньше. Голова на длинной, мускулистой шее обычной человеческой формы, но ни глаз, ни носа нет. Вместо них гладко, только длинная кожистая складка на месте рта. И уши. Большие, заостренные кверху и гофрированные внутри, как у летучей мыши. Чуткие, шевелятся, малейший звук ловят. В общем, жуткая голова.

А тело – и того хлеще.

Наверное, родиться все-таки двое должны были, а получился – один. С двумя телами, одно из которых оказалось впрессованным в другое, крест-накрест, как оперение стрелы. Причем на удивление симметрично. Два торса, растущие одно из другого, четыре руки, четыре ноги. Эдакий живой подсвечник для ушастой головы-яйца. Но и это еще не все. Конечности твари были длиннющие, и каждая с четырьмя суставами, будто к плечам монстра присобачили по китайскому многосекционному цепу. Но в данном случае руки-цепы оканчивались здоровенными кистями, пальцы которых венчали крепкие и длинные раздвоенные когти, напоминающие окостеневшие языки змей. А четыре ноги чудовища оканчивались самыми настоящими копытами, над которыми торчали длинные шпоры, наподобие петушиных, только длиной сантиметров по двадцать каждая.

И, что самое интересное, двигался этот с виду нежизнеспособный урод на удивление проворно. Кожаные локаторы на его башке шевелились каждый сам по себе, сканируя обстановку, а растопыренные когтистые лапы шарили по воздуху, словно щупая его. Я тут же обратил внимание, что ладони у слепого урода очень гладкие и нежные. Похоже, он ими тепловые волны ловит и тем самым, вкупе со звуками, улавливаемыми ушами-локаторами, рисует себе вполне живенькую картину окружающего мира.

Толпа немедленно расступилась, образовав большой круг. В центре остались я, Анья и урод.

– Ты уйди, сестра, – подал голос одноглазый. – Испытание только для твоего спутника.

Девушка не сдвинулась с места.

– Мы пришли вместе, и если уйдем, то тоже вместе, – процедила она сквозь зубы. – Если вы не доверяете ему, значит, не доверяете мне. Так что получается, это испытание для двоих.