Красный Дракон Империи

Глава 3

Сознание выбило мгновенно. Вот я стою с блаженной улыбкой во дворе, потом будто струна с оглушительным треском рвётся у меня в голове – и всё. Темнота.

Обратное включение произошло так же внезапно. Просто вдруг осознал себя лежащим на ставшей уже привычной лежанке. Ещё не открывая глаза, увидел над собой четыре знакомые ауры. Похоже, все здесь, Настя с дядькой Андреем (опять у него нога разболелась, надо будет поправить), целительница Дарья и китаец Шэнли (видно, как он старается спрятать свою ауру, но для меня теперь это не проблема, всё равно увижу).

Что самое интересное, так это то, что голова абсолютно ясная и чистая. С самого первого момента после перехода я постоянно ощущал какое-то давление на сознание, а теперь это давление исчезло.

– Отмеченный Великим Драконом, пройдя испытание, вернулся и теперь сам стал Великим Драконом, – спокойным тоном сказал Шэн-ли.

– Братик, Витюшенька, ты живой?

Так, надо открывать глаза и успокаивать всех. Хотя того же китайца успокаивать не надо, он и так спокоен и воспринимает всё как само собой разумеющееся. Но перед тем как открыть глаза, подлечил ногу дядьки Андрея и увидел, как в его ауре пропадают тревожные всполохи. Видимо, понял, что я очнулся, и почувствовал облегчение в ноге.

М-да. Картина маслом. Красные зарёванные глаза Настёны на таком же красном и зарёванном лице, серое от переживаний лицо дядьки Андрея, постепенно возвращающееся к нормальному цвету, напряжённые глаза тётки Дарьи и абсолютно спокойный китаец Шэн-ли.

– Ну вы чего это? Живой я, живой.

Только успел произнести это, как на шею с рёвом бросилась Настя. Дядька Андрей облегчённо вздохнул и размашисто перекрестился, а Шэн-ли, склонившись в почтительном поклоне, произнёс:

– С возвращением, Великий Дракон.

О как! До чего же любят китайцы всякие цветистые названия. Хотя мне, в общем-то, нравится. Звучит-то как! Не просто какой-то там дракон, а, блин, Великий. Это вам не хухры-мухры.

Как рассказал дядька Андрей, я внезапно свалился во дворе без сознания и до смерти напугал Настёну. Меня занесли в дом, и я два дня пролежал буквально как труп. Без дыхания, и сердце тоже не билось. Прибежавшая тётка Дарья пыталась что-то сделать, но всё без толку, и только китаец Шэн-ли был абсолютно спокоен. Он сказал, что я жив и должен пройти какое-то испытание, после которого стану могущественным, как он выразился, Драконом.

А мне вот интересно стало, что меня так вырубило. Надо будет подумать над этим… И тут я внезапно понял, что все те знания, вся та информация, что в меня закачивали, всё это со мной. Аж сердце забилось учащённо. Пришлось успокаивать его Силой.

Так, что там Лёлик говорил про письмо? Надо будет выбрать время, когда все будут заняты вне дома, и добраться до тетрадок и руч… Блин, тут же пишут перьевыми, а я их и в руках-то почти не держал. Придётся учиться писать пером или изобретать шариковую ручку. Или она уже изобретена? Надо будет при случае уточнить. А по первости буду обходиться карандашом.

Тут надо рассказать о том, что именно представляет собой загруженная мне в сознание информация. Это своего рода файлы, которые при необходимости можно найти и распечатать. То есть мне нужно сосредоточиться на определённом информпакете и воспроизвести его на бумаге. При этом само содержание пакета информации не является осознанным. Тут я выполняю роль носителя. Информация есть, но я её не знаю. Эта методика была создана в СССР для разведчиков-нелегалов и позволяла им таким образом переправлять большие объёмы информации без какого-либо риска.

Интерлюдия (подземный секретный исследовательский комплекс в другом мире-времени)

– У вас всё готово, профессор? – вместо приветствия задал вопрос господин в неизменном тёмносинем, безукоризненно сидящем, костюме.

– Да, мы полностью готовы. Тело объекта находится в реанимационной капсуле и подключено к аппаратуре. Сейчас заканчиваем вывод реактора на заданные параметры и начнём процедуру возврата.

– Что с родственниками объекта?

– Три дня назад мы имитировали обрыв связи с тем миром, и я отправил их якобы за новой аппаратурой. Мне уже сообщили, что они оба прибыли в наш филиал в Петербурге и начали проверку и комплектование оборудования.

– Ну что же, начинайте по готовности.

– Да, конечно. Располагайтесь пока здесь. Отсюда вам будет хорошо видно весь процесс, хе-хе, так сказать, процедуры.

Едва господин в тёмно-синем сел в предложенное кресло, как взревели баззеры тревоги. Он успел только обернуться к выходящему из помещения профессору и набрать воздуха, чтобы что-то спросить, как всё вокруг потонуло в ослепительном, всепожирающем пламени ядерного взрыва.

Интерлюдия (в то же время где-то на окраине Санкт – Петербурга)

Двое молодых учёных, проверяющих на мониторах компьютеров какие-то параметры, переглянулись и чуть заметно кивнули друг другу.

Сообщение РИА Новости: «Сегодня в восточных районах Красноярского края было зафиксировано землетрясение амплитудой 2–3 балла. Эпицентр подземных толчков находился в малозаселённом районе края. По сообщению регионального МЧС, жертв и разрушений нет».

«Витя, брат! Если ты читаешь это, значит, всё у нас получилось, и переход прошёл нормально. К сожалению, не всё с этим экспериментом хорошо. Мы смогли выяснить, что за всеми этими исследованиями стоит один из самых влиятельных и богатейших людей страны. Целью эксперимента является возможность предоставить шанс на ещё одну жизнь некоторым людям. Как ты сам понимаешь, далеко не всем и далеко не бесплатно. Ты тоже являешься частью этого эксперимента. Тебя собирались вернуть обратно в твоё же тело и проверить сохранность вложенной тебе в сознание информации. После тебя должны были ликвидировать.

К счастью, нам удалось вовремя получить эту информацию, так что не беспокойся, лаборатория вместе со всем исследовательским центром и всеми посвящёнными в суть эксперимента, а также с единственным заказчиком и фактически хозяином будет полностью уничтожена. Не останется никаких следов. Ядерный взрыв, знаешь ли, лучшее средство в борьбе с разными паразитами. О нас не волнуйся, нас в тот момент там не будет. Мы уже подготовили себе хороший, так сказать, запасной аэродром.

Теперь о главном. Тебе в сознание было загружено много не нужной, пустой информации, чтобы выяснить допустимый объём памяти и степень сохранности загруженного после перехода. Мы смогли скорректировать программу таким образом, что в момент перехода вся эта вода автоматически стёрлась из твоей памяти. Фактически контрабандно нам удалось загрузить тебе ту информацию, которая тебе больше пригодится в том периоде времени. Извини, но чертежей атомной бомбы не смогли достать (шутка). Зато есть кое-какие описания технологий обогащения урана. Есть ещё много различных чертежей и технологий, так что разберёшься. Полный список загруженного можешь вызвать так же, как и это письмо.

Витя, братишка! Спасибо тебе за всё, что ты для нас сделал! Спасибо за то, что подарил нам настоящую семью, что стал для нас самым родным и близким человеком! Будь счастлив в новом мире и в новой жизни. Мы никогда тебя не забудем! Прощай, брат! Твои Болек и Лёлик. Борис Андреевич Головин и Леонид Андреевич Головин».

Сижу, читаю мной же написанное письмо от братьев, и слёзы текут по щекам. Спасибо вам, братишки. Вы уже трижды спасли мне жизнь. Первый раз, когда не дали умереть после аварии, второй, когда смогли устроить мне перенос в этот мир-время, и третий, когда не дали выдернуть меня назад, на убой. Надеюсь, что всё у вас получится и всё будет хорошо.

Я скомкал письмо, положил его в стоящую тут же, на столе, плошку, нашарил лежащие на подоконнике спички и поднёс огонь к клочку бумаги. Сидел и смотрел, как пламя слизывает строчки письма, будто бы сжигая последнюю ниточку, связывающую меня с той, прошлой жизнью, а губы шептали:

– Прощайте, братишки. Прощайте, Болек и Лёлик…

– А чего это гарью в избе пахнет?..

В дверях стоял дядька Андрей и с тревогой смотрел на сидящего за столом с поникшими плечами и со следами слёз на щеках крестника. Из-за его спины выскочила Настёна и бросилась к своему любимому братику.

– Витечка, что случилось? Тебе больно, да?

И столько было тревоги, заботы и любви в этих словах, что я обнял свою, здесь обретённую сестру, прижал к себе, погладил её по голове, поцеловал в макушку и, с облегчением вздохнув, произнёс:

– Всё хорошо, сестрёнка. Теперь всё будет хорошо.

– А это чегой-то ты тут запалил? – И дядька Андрей кивнул на золу от сгоревшей бумаги.

– А это, Андрей Григорьевич, последний привет ОТТУДА, – выделил голосом я последнее слово.

Старый казак кивнул каким-то своим мыслям и, уже по-доброму улыбнувшись, сказал:

– Ну, будя вам обнимашкаться. Давайте поснедаем, чем Бог послал. Настёна, собирай на стол.

Дни шли за днями, и лето неуклонно катилось к концу. Я уже достаточно окреп, вот только ходил по-прежнему с трудом. Видимо, всё же те десять лет, проведённые в инвалидной коляске, сказались на сознании. Ноги были абсолютно здоровы, но разум отказывался это признавать. Ходил потихоньку, опираясь на вырезанную дядькой Андреем из суковатой ветки клюку.

Пытался чем-то помочь по хозяйству, что было мне по силам, иногда уходил недалеко в тайгу, где медитировал и учился работать с Силой. Прогресс был налицо. Я уже мог вполне осознанно вызывать видение ауры, научился распознавать болезни через изменения в ней, пробовал лечить, вливая часть своей энергии. С этим очень помогла целительница тётка Дарья. Я несколько раз смог доковылять до неё, как раз когда к ней приходили за помощью. Смотрел, как она исцеляет, пробовал незаметно для больного сам лечить и понял, что получается у меня гораздо лучше и эффективнее, чем у неё. Видимо, я и вправду сильнее, чем она. Однако виду не показывал. Мне не хватало ещё толпы болящих у нашей избы. Тем более что времени на них не было.

По вечерам начал заниматься с Настей. Для начала выяснил уровень её знаний. Ну что же, неплохо. Недаром в отличницах числится. Начал диктовать ей темы по алгебре, геометрии, немного по физике. С иностранным языком всё было очень даже неплохо. Мать с самого рождения разговаривала с ней не только на русском, но ещё и на немецком, и на французском. Конечно, за последние пять лет многое забылось, но ничего, вспомним.

Учиться Насте нравилось, особенно физика заинтересовала, но она то и дело удивлённо вскидывала на меня глаза, а однажды не выдержала и спросила, откуда я всё это знаю, если в школе мне такое не преподавали.

– Знаешь пословицу «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали»? Вот и не спрашивай. Забыла, что со мной приключилось? – Настёна замотала головой. – Правильно, и не забывай. Да смотри, никому о том не рассказывай, а то беду на нас на всех накличешь.

– Витюш, а расскажи? – Глаза у Насти стали как у кота из мультфильма про Шрека. – Мне же аж страшно иногда. Ты стал разговаривать и вести себя как взрослый. Будто бы чужой кто-то.

Я обнял её и погладил по голове. Настёнка прильнула ко мне и стала похожа на маленького котёнка, который ищет тепло и ласку.

– Эх, ты, котёнка моя маленькая.

– Я не маленькая.

– Ну, хорошо. Большая котёнка! – Я улыбнулся. – Не бойся, сестрёнка, теперь всё будет хорошо. Просто после того случая я быстро повзрослел. Ну а знаю много, потому что книжек много читал, а теперь вот вспомнил всё прочитанное.

Настёна подняла на меня глаза и недоверчиво покачала головой. Уж она-то прекрасно знала, что застать братца с книжкой в руках было нереально. Но, молодец, промолчала. Хотя разговора с ней рано или поздно всё равно не избежать.

Вечером вернулся из Шимановска дядька Андрей. Хмуро огляделся, молча сел у печи и закурил. На мой вопросительный взгляд только раздражённо махнул рукой.

– Что стряслось, дядька Андрей?

Казак затянулся душистым самосадом, а потом с печалью в голосе произнес:

– В Шимановск откуда-то из центра приехал какой-то уполномоченный. Сказывают, в России голод лютует сильно. Будут хлеб и скотину забирать.

– Ё….! – Я осёкся под нахмуренным взглядом дядьки. – Голод! Как же мог забыть-то? Ведь тридцать второй год же! Ты вот что, Андрей Григорьич, слушай сюда и сделай, как я скажу, иначе плохо нам всем будет, и даже очень. Сейчас вечеряй, а после пойдём с тобой и часть скотины сейчас же пустим под нож.

Дядька Андрей возмущённо вскинулся и хотел было высказать всё, что он думает о некоторых молокососах.

– Погоди, дядька, дослушай сперва. Скотину и хлеб всё равно изымут, и не факт, что что-то оставят на жизнь. А к тебе придут к первому, так как ты не колхозник, а зажиточный единоличник и вообще подозрительный элемент. Поэтому сейчас зарежем часть скотины, мясо уберём в ледник, а лаз в него завалим. Как ты его копал и обустраивал, о том никто не знает и искать, в случае чего, не будут.

Завтра поутру пойдёшь в Чагоян и приведёшь оттуда председателя колхоза и пару-тройку активистов. Пусть составят опись всей оставшейся живности. Также пусть напишут бумагу, что решением колхозного актива тебе оставлены для пропитания и дальнейшего разведения коза с козлёнком, пяток кур с петухом и пяток кроликов. Всю остальную животину свезём с тобой вместе в Шимановск и там сдадим приехавшему уполномоченному как добровольный взнос в помощь голодающим. Лошадь тоже отпишешь колхозу, но оформишь аренду.

В тот момент я подумал, что старый казак меня пришибёт прямо на месте. Вот так вот просто взять и отдать неизвестно кому скотину, в которую вложил столько труда?! Тем более отдать лошадь.

– Да ты думаешь, что говоришь-то?! – кричал дядька. – Вот так взять и отдать за здорово живёшь?! Сведём скотину на дальнюю заимку и там укроем, пока уполномоченный не уедет. Не вечно же он тут будет рассиживать.

– Не дело ты говоришь, Андрей Григорьевич. За скотиной присмотр нужен. Кто там, на заимке, будет ухаживать за ней? Из меня пока присмотрщик никакой, Настя тоже не потянет, тебе здесь надо быть. Да и найдут рано или поздно. Либо сами выведают, либо донесёт кто, и тогда тебя – под суд, а нас с Настёной – в детский дом, и не факт, что не в разные. Так что другого варианта нет. И не расстраивайся попусту. Ты не забыл, где я побывал? Там в точности такое же было. И то, что я тебе предложил, это единственный вариант выжить. Я понимаю, жалко, но по-другому никак, поверь.

Через два дня я сидел в телеге, нагруженной клетками с курами, кроликами и несколькими мешками муки и зерна, в которую была запряжена уже не наша лошадь. За телегой бежали на привязи красавец козёл, пара коз и пара овечек. Сбоку шёл хмурый дядька Андрей.

Скотину сдали без проблем. Всё как положено, под опись, с выдачей соответствующей справки, что излишки скотины и муки с зерном сданы добровольно и доставлены нами на сборный пункт. Уполномоченный покосился было на нашу довольно упитанную лошадку, но ему была предоставлена справка из правления колхоза, по которой лошадь была сдана колхозу и временно выдана нам в аренду для поездки в Шимановск.

Я даже речугу толкнул в том смысле, что наша семья, узнав о бедственном положении с продовольствием в отдельных (это я подчеркнул особо) районах, решила оказать посильную помощь голодающим и передаёт для их нужд почти всю имеющуюся скотину, кроме той, которую будем разводить для последующей сдачи государству. Уж что-что, а красиво трепать языком в своё время пришлось научиться, иначе на различных презентациях, фуршетах и прочей лабуде было нельзя. В общем, речь получилась такая, что если бы сам слушал, первым побежал бы сдавать излишки. Нам с дядькой долго жали руки. Даже приезжий уполномоченный поблагодарил и руку пожал. Вначале – дядьке Андрею, а потом – мне.

И вот тут у меня сработал контакт. Я вдруг ясно увидел все его мысли. С гнильцой оказался товарищ. Даже с очень сильной гнильцой. Была у него мысль хорошо поживиться на обысках у зажиточных хозяев и прибрать ценности себе к рукам. Да и из нашей скотины он уже присмотрел себе угощение на ужин. А вот хрен тебе.

Я с энтузиазмом и с восторгом на лице тряс руку товарища из самого центра, а сам в это время работал с его аурой. Сдохнет он в ближайшие три-четыре дня от сердечного приступа. Хрен с ним, пусть сегодня пожрёт на ужин нашего кроля, угостится напоследок.

А вот наш местный уполномоченный ОГПУ оказался вполне нормальным мужиком. Он и вправду был местным, служил на границе с Китаем, участвовал в конфликте на КВЖД[7], а потом была учёба на краткосрочных курсах ОГПУ во Владивостоке и направление уполномоченным сюда, к землякам.

Заодно заехали в школу. Мне было проще. Школа здесь была семилетней, и я её, как оказалось, в этом году окончил, а вот Насте надо бы учиться ещё три года. Переговорили с директором. Говорил в основном дядька Андрей. Решили, что раз нет возможности ежедневно посещать занятия, то сестра будет раз в месяц приезжать и выполнять контрольные задания, а я буду ей помогать готовиться. С директором тоже сработал контакт. Также оказался вполне вменяемым. Из бывших. Как и мои родители (о как, уже настолько освоился, что называю родителей этого тела своими!), бежал от революции и Гражданской войны и осел здесь.

Решив все свои дела и закупившись необходимым, отправились домой. Уже ближе к дому дядька немного оттаял и иногда посмеивался моей проникновенной речью.

– Вот, ей-богу, – сказал он, смеясь, – не знал бы тебя с малолетства, сам бы поверил, что ты всё там взаправду говорил. А уж какая рожа у уполномоченного была, когда ты тряс ему руку. И где только таких слов-то выучил?

– С волками жить, по-волчьи выть, Андрей Григорьевич. А красивые речи толкать я ещё там научился.

– Хех, теперь главное, чтобы этого приезжего не понесло к нам проверить, всё ли мы сдали.

– Не понесёт, – мрачно сказал я, – не успеет.

– Вон оно как. Это что же, получается ты его того?

– Того, дядька Андрей, того. На днях ему будет того. А если бы я его не, как ты говоришь, того, то он бы вскорости к нам заявился. С проверкой… – Я, обернувшись, посмотрел в глаза казаку. – Осуждаешь?

– Так ведь грех… – И дядька затянулся самосадом. – И жизни лишать, и ведовство, опять же.

– То мой грех, – вздохнул я. Если честно, то на душе мне было паршиво, хотя умом и понимал, что тут либо он, либо мы. – А за свои грехи я на три жизни вперёд расплатился.

…Зима и весна прошли без каких-либо потрясений. Раз в месяц дядька Андрей отвозил в Шимановск мясо-дичину, которую успевал настрелять в тайге, шкурки. Большую часть из этого сдавал на пункт сбора помощи голодающим, часть продавал или обменивал на что-то нужное в хозяйстве, на патроны, порох.

Настя каждый раз ездила с ним, по приезде сразу бежала в школу сдавать контрольные задания. Директор школы очень хвалил её за успехи в учёбе и ставил другим в пример.

Я всё это время так и проходил с клюкой. Ноги ни в какую не хотели меня слушаться. Когда на улице подсохло, начал во дворе заниматься гимнастикой ушу. Вспомнился весь комплекс двадцати четырёх форм тайцзицюань.

Как-то раз эти мои занятия увидел китаец Шэнли. В тот раз почтительный поклон его был особенно глубоким. Похоже, что он на полном серьёзе уверовал, что я являюсь воплощением Великого Дракона. Ну ещё бы ему не уверовать. И с Силой получается работать, и фактически с того света вернулся, да ещё и оказался знатоком традиционной китайской гимнастики. Наверное, это был первый случай, когда защита ауры у китайца дала сбой, и я явственно увидел в ней почтение, уважение и фанатичную веру. Веру не в кого-то гипотетичного, а в самого Великого Дракона, так сказать, во плоти.

Шэн-ли какое-то время молча стоял и смотрел на мои занятия, а потом показал несколько движений комплекса, которые я, по его мнению, выполнил недостаточно совершенно. То ли упражнения помогли, то ли организм сам справился, но к концу лета тридцать третьего года я ходил уже вполне нормально и даже начал понемногу бегать по утрам.

В один из дней, когда я вернулся с очередной утренней пробежки и, фыркая, умывался во дворе у бочки, ко мне рядом на завалинку подсел дядька Андрей. Привычно набил свою трубку и, затянувшись самосадом, выпустил облако табачного дыма, которому позавидовал бы любой паровоз. А затем он спросил:

– Виктор, а как оно там всё было? Может, расскажешь? А то ты об этом всё время помалкиваешь.

– Рассказать? – Я сел рядом, вытираясь рушником. – Рассказать можно. По-разному там было. Ну, до сего дня различий вроде никаких. И там и тут были и война с германцем, и революция, и с китайцами схлестнулись в двадцать девятом, и голод тоже был. А вот дальше там были репрессии, наверняка не такие, как у нас там писали, но тем не менее были. Много кого посадили, а то и расстреляли. Кого-то за дело, кого-то по доносу.

Страна тем временем строилась и развивалась. Жизнь понемногу налаживалась. В Германии, как ты читал в газетах, к власти пришёл Гитлер. Вот он скоро и начнёт подминать под себя всю Европу, а в сорок первом году на нас попрёт. И будет страшная война. Пожалуй, самая страшная из всех. Немцы дойдут до самой Москвы, уже в бинокли будут её рассматривать, но получат по зубам и откатятся от её стен.

Ленинград полностью окружат и будут морить людей голодом. По разным оценкам, от 900 тысяч до полутора миллионов мирных жителей умрёт от голода или погибнет от обстрелов и бомбёжек, – сбоку раздался треск: дядька Андрей сидел с белым лицом, держа в руках сломанную трубку, – но город выстоял. Люди получали по сто двадцать пять граммов хлеба в день и всё равно шли на заводы и выпускали танки и боеприпасы. Да и хлебом-то это назвать нельзя было. Я до сих пор помню его состав. Жмых, пищевая целлюлоза, обойная пыль, выбойка из мешков, хвоя и немного обойной ржаной муки. И так почти девятьсот дней и ночей. Им по льду Ладожского озера машинами возили продовольствие, а обратно вывозили детей и совсем ослабших, а немцы обстреливали и бомбили эту дорогу.

Самое удивительное, что в это время в Ленинграде в Институте растениеводства в хранилище лежали десятки тонн семян. Сотрудники музея получали такую же мизерную пайку, как и все, падали в голодные обмороки, но не взяли ни зёрнышка. Под бомбёжками и обстрелами они с риском для жизни разыскивали дрова, чтобы не дать замёрзнуть уникальной коллекции растений.

Война продлилась до мая сорок пятого года. Немцев разбили, над их Рейхстагом в Берлине водрузили Красное Знамя. Потеряли при этом разрушенной всю западную часть страны и почти тридцать миллионов погибшими. При этом на фронте погибло меньше, чем было убито мирных жителей. У немцев была цель уничтожить как можно больше славян и всех евреев. Некоторые деревни и сёла они сожгли вместе с жителями. Сгоняли всех, и старых и малых, в какой-нибудь сарай и заживо всех сжигали.

Потом страну долго поднимали из руин. Бывшие союзнички, американцы с англичанами, нас традиционно предали, и началось противостояние уже с ними. До открытой войны, слава Богу, не дошло, но легче от этого не стало.

В пятьдесят седьмом году запустили в космос первый спутник Земли, а в шестьдесят первом первым космонавтом планеты стал наш русский человек. Не всё, конечно, было гладко, проблем и дурости хватало, но жили, в общем-то, нормально. В восьмидесятых к власти пришёл то ли просто дурак, то ли откровенный предатель, который запустил развал страны. Потом его сменил другой, который страну окончательно разрушил. Опять вернулись разруха, гражданская война, а кое-где и голод.

Со временем стали как-то приспосабливаться к жизни. Кто-то совсем хорошо приспособился, а кто-то до нищеты скатился… – Я обернулся к сидящему со стеклянными глазами дядьке. – Но это всё было там. Здесь, я надеюсь, будет по-другому. Во всяком случае, я приложу к этому все силы и знания, которых тут, – я постучал пальцем по лбу, – очень много.

Дядька Андрей порывисто вздохнул и, качая из стороны в сторону опущенной головой, тихо произнёс:

– Сколько же бед и страданий уготовано России-страдалице.

– Ещё не уготовано, Андрей Григорьевич. В моих силах многое изменить. Надо нам в Ленинград перебираться. Есть у меня задумки, как донести информацию до Сталина. Знаю я, как ты к нему относишься, но именно во многом благодаря ему смогли выстоять в войне и страну возродить. Он и через сто лет будет у простых людей одним из самых почитаемых правителей России.

– Да-а, Петроград, – протяжно сказал казак. – Будто в другой жизни всё было. Вспоминаешь, и не верится, что это всё со мной случилось. – Он вздохнул и продолжил: – Ты прав, Виктор, надо тебе отсюда уезжать. И Настёну с собой возьми. Не место ей здесь, да и растёт девка, скоро уж женихаться будет, да где же тут жениха путного найдёшь. А там и образование своё продолжит, и ты ей жизнь поможешь устроить.

– А ты как же, дядька? Разве не с нами?

– Да куда уж мне срываться-то на старости лет? Да и привык я тут, прижился. А выйду на Зею, зажмурюсь, и будто бы на родном Дону побывал…

Старый казак зажмурился, губы его растянулись в чуть заметной улыбке, а от его ауры вдруг нахлынула тёплая волна, в которой явственно виделись бескрайние донские степи и бесконечный простор до самого горизонта.

– Может, всё же подумаешь, Андрей Григорьевич? Как ты тут один-то будешь?

– Это почему это один? – Казак хитро прищурился. – Я, вон, Дарью позову. Вместях-то оно завсегда легче, чем поодиночке.

– Так давно бы позвал уже, или боишься, что мы с ней не уживёмся?

Хлопнув себя ладонью по коленке, я поднялся и отправился в избу. На кухне что-то стряпала Настя.

– Всё слышала?

Настя замерла, втянув голову в плечи. То, что она стоит за открытым окном и, стараясь ничем не выдать своё присутствие, слушает мой рассказ, я заметил Силой сразу. Настя, не оборачиваясь, чуть заметно кивнула.

– Надеюсь, ты понимаешь, что обо всем этом нельзя никому рассказывать, даже намёком?

Настя, по-прежнему не оборачиваясь, несколько раз мелко кивнула. Потом набралась смелости, обернулась и спросила:

– Витя, а страшно было обратно возвращаться?

– Страшно.

– А больно?

– Очень… – Я вспомнил ощущения от перехода, и меня непроизвольно передёрнуло. Не хотел бы я ещё раз подобное испытать.

В этот же день произошло ещё одно событие. У меня открылась новая способность. Я только прошёл свои обычные ежедневные двадцать четыре формы тайцзицюань, как пришёл китаец Шэн-ли. В руках у него был продолговатый свёрток, обвязанный красным шнурком. Подойдя, он низко поклонился, затем опустился на колени и, положив перед собой принесённый свёрток, склонился, так что лоб коснулся земли. Дядька Андрей в это время сидел на лавке у завалинки и выкраивал из кожи заготовки, чтобы пошить новые ичиги[8]. Отложив кожу, он с любопытством стал наблюдать за развернувшимся перед ним действом.

– Позволено ли будет мне, недостойному изгнанному монаху, показать воплощению Великого Дракона несколько упражнений из древнего искусства даошу, искусства владения мечом дао?

Во как! Я уже не отмеченный Драконом, а само воплощение этого самого Дракона. Не знаю, как сказанное китайцем звучало бы по-русски, но вот по-китайски это звучит довольно торжественно и возвышенно.

– Благодарю тебя, уважаемый Шэн-ли. Я готов насладиться великим древним искусством воинов Поднебесной. – И я сделал лёгкий поклон, но чуть глубже, чем обычно.

Видно было, что китаец это оценил. В свёртке, как и ожидалось, оказались два меча дао, прекрасной работы. Один из них Шэн-ли с глубоким поклоном на вытянутых руках протянул мне. Меч идеально ложился в руку.

Надо сказать, что в своё время, ещё в той жизни, занимаясь ушу и, в частности, тайцзицюань, я заинтересовался работой с холодным оружием. Даже, и не без успеха, научился некоторым упражнениям с ним. Несколько раз, ещё во время учёбы в институте, приходилось демонстрировать свои навыки на показательных выступлениях.

Вот и сейчас, взяв в руки меч дао, я провел один из своих комплексов, чем вызвал очередную волну удивления и почтения со стороны китайца. Потом мы с ним вдвоём около часа позанимались.

Дядька Андрей, посмотрев на бесплатный цирк в нашем с Шэн-ли исполнении, хмыкнул и ушёл в избу. Вскоре он вернулся, также неся в руках что-то продолговатое, завёрнутое в чистое тряпицу.

– Ну-ка, Виктор, подь сюды, – позвал казак.

С этими словами он развернул свёрток. Там оказались две казачьи шашки. Одна попроще, а другая, чуть покороче, с красным темляком и знаком ордена Св. Анны с гравировкой «За храбрость». Знаменитое аннинское оружие.

Дядька Андрей бережно взял шашку и протянул мне.

– Это твоего отца. Черкесская гурда[9]. Её ему подарил великий князь Михаил Александрович, командир Дикой дивизии, за беспримерную храбрость на поле боя. Теперь она твоя. Не посрами её.

Горло сдавил комок. Я преклонил колено, затем, взяв в руки шашку, обнажил на треть клинок и приложился к нему губами. Одна-единственная слеза упала на остро отточенную сталь. Дядька Андрей положил руку мне на плечо и слегка сдавил в знак одобрения.

Затем обнажил свою шашку и, лихо присвистнув, закрутил её вокруг себя так, что воздух загудел.

Посмотрев на бешеную пляску стали, я не выдержал:

– Ну-ка, дядька, дозволь и мне разгуляться.

Откуда умею? Тут всё просто. Однажды меня, что называется, развели на слабо. Да не кто-нибудь, а родная жена. Как-то, посмотрев видео, где красивая девушка лихо крутит шашкой, она сказала, вздохнув:

– Красиво. Умеет же кто-то.

Я как раз вышел из кухни с кружкой кофе.

– Да любой сможет, если захочет и приложит усилия.

– Ну, смоги.

– И смогу.

– И смоги! – Марина с улыбкой хитро прищурилась. – Или слабо?

– А спорим, что смогу?

– А давай! На что спорим?

– Ну, я не знаю. Давай в пределах разумного.

– Ага, испугался! – Марина аж захлопала в ладоши смеясь. – Ладно, давай на желание.

Так я увлёкся ещё и фланкировкой. Нашёл энтузиаста, который занимался этим казачьим искусством, и с ним тренировался. Вначале из-за спора, который я, надо сказать, выиграл, а потом втянулся и занимался уже для своего удовольствия. Уже поверьте, лучше любой качалки будет. А адреналин, когда шашка со свистом рассекает воздух вокруг тебя, выделяется литрами. И неописуемый первобытный восторг. Ну и плюсом пошло моё давнее увлечение ушу и даошу.

Вот и сейчас, выйдя на середину двора, я обнажил отцовскую шашку и лихо закрутил её вокруг себя. Сознание уже полностью адаптировалось к телу, и все навыки и умения полностью восстановились. Покрутив гурду пару минут, я остановился и, протянув руку к дядькиной шашке, сказал:

– Дозволь, Андрей Григорьевич.

Казак с интересом глянул на меня и, скинув ножны, протянул клинок мне.

И тут такая необузданная лихость на меня накатила, что я, громко крикнув:

– Эх, разгуляемся, казаки! – с посвистом закрутил уже две шашки и громко запел:

В припев, смахнув непрошеную слезу, подключился дядька Андрей:

И тут с нами вместе вступил сильный красивый женский голос:

В воротах стояла целительница Дарья, она и присоединилась к нашей песне. Так втроём и допели до конца. Я с приплясом крутил оба клинка и пел, китаец Шэн-ли, подхваченный огромнейшей энергетикой казачьей плясовой, хлопал в такт в ладони, отбивая ритм.

С последними словами песни я, упав на колено, лихо воткнул оба клинка в землю.

– Любо!!! Ох, любо!!! Ну, Витька, ну порадовал! – Дядька Андрей кинулся обнимать меня.

А я стоял, и на душе у меня было спокойствие и умиротворение. Китаец, видимо, почувствовав моё состояние, улыбался и кивал головой, словно соглашаясь с чем-то, видимым только ему.

Сладко вздохнув от нахлынувших чувств, я, кивнув в сторону тётки Дарьи, сказал:

– Ты, Андрей Григорьевич, поговори пока с Дарьей Степановной, а мы с уважаемым Шэн-ли ещё немного позанимаемся…

И вот во время этих занятий произошло ещё кое-что. В какой-то миг я решил попробовать одновременно работать с мечом и контролировать движения Силой. Эффект был поразительный. Время вокруг будто бы замедлилось. Движения китайца стали медленными и предсказуемыми. Мои же хоть и требовали заметно больше усилий, как будто воздух вокруг загустел, но остались такими же быстрыми. Я разорвал контроль Силой, и время вновь побежало с привычной скоростью. Китаец же сказал после тренировки, что в какой-то момент я будто растворился в воздухе, и мои движения стали подобны вспышке молнии.

Получается, что это не ход времени вокруг замедлился, а я настолько ускорился. Я назвал этот эффект форсажем. Вот только мышцы и суставы после таких экспериментов ломило немилосердно. Пришлось прибегать к самолечению Силой. Да и сил этот форсаж отнимает тоже довольно много. Значит, надо больше тренироваться работе с ним, иначе такой режим, в случае чего, долго не продержишь.

В начале осени 1933 года наша дружная семья увеличилась на одного человека. Целительница Дарья переехала в наш дом. Расписались они в Чагояне у председателя колхоза и получили на руки справку, что теперь они законные муж и жена. По этому поводу собрали небольшое торжество. Чисто семейное. Из посторонних был лишь китаец Шэн-ли, да и того чужим можно было считать исключительно формально.

Молодожёны были немного расстроены лишь тем, что в округе не было церкви. Даже в Шимановске церковь ещё в двадцатые годы закрыли. Вроде как не совсем по-людски, без венчания. И тут я решил кое-что попробовать. Попросил дядьку и Дарью дать мне руки. Соединил ладонями вместе, а сверху и снизу накрыл своими ладонями и влил немного Силы. Две ауры смешались, полыхнули чистым светом и вновь разделились, но светили уже в унисон друг другу. На лицах жениха и невесты было умиротворение и благодать, а в стороне стоял Шэн-ли и тоже светился от счастья, увидев своими глазами благословение Великого Дракона.

Тем временем осенние дни становились всё холоднее и короче. К Дарье приезжали больные с надеждой на исцеление, причём ехали не только из Чагояна и Шимановска, но даже и из Благовещенска, бывало, приезжали. Я вместе с ней практиковался в диагностике и лечении, а заодно смог саму целительницу кое-чему научить.

Как-то после одного особенно сложного больного Дарья устало опустилась на лавку.

– Ох и силушки ушло, – вздохнула она, – теперь седмицу придётся восстанавливаться.

– А почему так долго? – спросил я удивлённо. Я-то восстанавливаю силу очень быстро с помощью медитации.

– Ну а как иначе-то? Пока сама собой сила не восстановится, так сколько времени-то пройдёт.

Пришлось показать, как быстро восстановиться и как развивать свой источник силы, чтобы он быстрее наполнялся. А вообще с возрастом целительницы я здорово промахнулся. Её было всего сорок пять лет. Столько же, сколько и мне там. А про то, что выглядит старше, она сама сказала:

– То плата за дар целительский. Часто хворь чужую, да всякие порчи, да наговоры на себя брать приходится и в себе сжигать. Вот и не хватает сил на то, чтобы выглядеть моложе.

И опять мне пришлось показывать, как всю эту мерзость изничтожать, не беря её на себя, да как себя самому излечить.

Ну и она тоже многому меня научила. Как распознать порчу (это как системный вирус в компьютере, только на уровне ауры), как от неё избавиться, как самому её навести, да так, что человек будет медленно буквально сгорать.

А между тем время отъезда всё приближалось. Я много думал о том, как жить дальше, и решил, что если не помогу своей стране, во всяком случае, если даже просто не попытаюсь это сделать, то не смогу себе этого простить.

Я обдумывал и такие варианты, как эмиграция в ту же Америку, чтобы стать там мультимиллионером, но понял, что это точно не моё. Не смогу я там жить. Да, возможно, там коврижки и слаще, но это не моё. Моя Родина здесь. Хоть это и пафосно звучит, но Россия одна, в каком бы мире-времени она ни была. А значит, хватит рефлексировать и пора действовать.

Когда-то мне в руки попалась книжка из жанра альтернативной истории, так там главный герой-попаданец вышел на Сталина через Кирова, закрыв его собой во время покушения. Вот и я решил действовать похожим образом. А именно, предотвратить убийство Кирова 1 декабря 1934 года. Только закрывать его собой я не собираюсь, придумаю что-нибудь получше, тем более при моих-то способностях. А там, как говорится, война план покажет.

Значит, решено. Где-то в середине лета следующего года надо отправляться в путь в Ленинград. А к тому времени надо, чтобы Настя сдала экзамены за последние два года школы-семилетки, чтобы в Ленинграде или в Москве могла пойти в полную среднюю школу и продолжить образование. Да, Настю я заберу с собой.

Вся зима, весна и первая половина лета прошли в подготовке к отъезду. Где-то за неделю до неё дядька Андрей достал из-под полов старый саквояж и сказал:

– Вот, Виктор, тут то, что осталось от ваших отца и матери. Теперь всё это я отдаю тебе, ты и распоряжайся.

С этими словами он щёлкнул замками и начал выкладывать содержимое. На столе появилось несколько внушительных кучек отдельно с царскими и с советскими золотыми червонцами, связанные пачки советских бумажных денег и две шкатулки. В одной лежали женские драгоценности, а в другой – ордена и золотые погоны подполковника русской армии.

– Драгоценности Светлана Борисовна просила передать Насте, когда та вырастет, а награды и шашка теперь твои. Деньгами сам распорядишься.

– Откуда столько? – я кивнул на разложенные монеты и пачки купюр.

– Да мы тут с твоим батюшкой… – начал, опустив глаза, дядька Андрей. – В общем, золотишко мы нашли. Видать, кто-то скрал с приисков, спрятал, да и не вернулся за захоронкой. Видно, что долго лежало золото, как бы не несколько лет. Вот мы его и прибрали, да потихоньку через верных людей обменяли на монеты. А уже после того, как отец твой погиб, я остатки золота поменял на бумажные деньги. Монетами-то золотыми не особо где расплатишься. Вмиг лихие люди узнают, да и прибить за такое богатство могут. Тут вся доля твоего отца. Без обмана. Всё до монетки и до рубля.

Он замолчал и вновь опустил руку в нутро саквояжа.

– Тут вот ещё какая штука есть… – С этими словами он достал какую-то небольшую коробку и что-то, завёрнутое в тряпицу. В тряпице находился пистолет Браунинг FN модель 1910 и три запасных магазина, а в коробке лежали 9-миллиметровые патроны к нему.

– Думается мне, что тебе это может пригодиться.

На следующий день мы с ним вдвоём съездили в Шимановск. Мне нужно было оформить себе паспорт. В принципе он сейчас не особо и нужен, но пусть уж лучше будет.

В здание местного отдела, уже НКВД, я прошёл один. Немного придавил Силой сидящего за столом дежурного, и он, как само собой разумеющееся, выписал мне пропуск к начальнику отдела. Начальником оказался наш старый знакомый уполномоченный ОГПУ, который после прошедшей 10 июля 1934 года реорганизации занял этот пост уже в структуре НКВД. Рассказал ему, что собираюсь ехать учиться в Москву и мне нужен паспорт, что есть постановление Совнаркома от 27 декабря 1932 года «Об установлении единой паспортной системы».

Опять пришлось применить Силу, так как было видно, что меня сейчас просто пошлют, и далеко. И меня действительно послали, но лишь в фотомастерскую за снимком. В итоге через несколько часов я стал обладателем обклеенной серой тканью книжицы с гербом СССР чёрного цвета в верхнем углу и мелкой чёрной надписью «паспорт». И ни разу он не был похож на красную книжку с золотым большим гербом и буквами СССР.