Красная королева

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава 1

Этот роман посвящается Ларисе Педенко.
За ее неоценимую помощь в создании книг, за тонкий вкус, деликатность и чувство такта. За редкое умение незаметно приходить на помощь.
С благодарностью и любовью
Полина Ром

Кто знает, зачем предки меня вообще на свет рожали. Но по факту никому из них я не была нужна. Нет, я никогда не голодала, меня хорошо одевали и покупали все, что необходимо. Только вот времени поинтересоваться мной они никогда не находили. Никто не ходил на утренники в детском саду, никто не ходил на собрания в школе. Даже разговаривали со мной нечасто.

Желая быть кому-то необходимой, я пристрастилась к чтению. Вымышленные миры давали мне и “друзей”, и “врагов”, и чувство причастности и нужности.

Финансовой нужды в детстве я не ощущала. Родители были в разводе еще с моей начальной школы. Но сперва были алименты от отца, вполне нормальные, а потом пенсия по утрате кормильца и деньги от сдачи его жилья.

Еще лет в двенадцать я поняла, что семьи у меня нет и никогда не было. В пятнадцать моих, с разницей в два месяца ушли из жизни бабушка и мой биологический отец. Я его даже помнила не слишком хорошо, и большое фото у гроба казалось мне совсем чужим. Я не плакала, а думала, что, может быть, это ошибка, и хоронят чужого человека? Но рядом молча стояла мама в черной кружевной накидке и очках от солнца.

Я стала единственной наследницей двух квартир, отца и бабушки, которую вообще не помнила, а моя мама тогда просто сказала:

-- Хорошо. Скоро ты вырастешь и сможешь жить одна.

Как будто до этого я жила не одна! Но мне уже было плевать на ее слова.

У нее были подруги, парикмахеры-салоны, путешествия и мужчина. Дома она ночевала пару раз в неделю. От меня требовалось: оценки не ниже тройки, не курить и в 22-00 быть дома. Так что в мои восемнадцать, когда она погибла в аварии, особого трагизма я не испытывала. Просто еще одни похороны. Ими занимались какие-то женщины с ее работы. Они вздыхали и хвалили меня за крепкие нервы, желали не отчаиваться и прочие благоглупости. Для меня же практически ничего не изменилось. Я всегда была в этом мире одна.

Нет, конечно, у меня были друзья-приятели в садике, а потом и подруги в школе. Но я всегда держала внутреннюю границу. Посидеть в кафе, потрепаться и посплетничать? С удовольствием! Пригласить к себе домой и устроить вечеринку? Ни-за-что!

-- Я тебе, Ленка, прямо завидую. Умеешь ты на своем настоять, – Катерина была одной из самых приятных в общении знакомых, и я с любопытством спросила:

-- Чему завидовать-то, Кать?

-- Я вот так не могу. Иногда упираюсь, но если чувствую, что кто-то обижается, отступаю. А ты – прямо кремень! У меня в этом году осенью собирались. Ковровое покрытие в двух местах прожгли, хотя я и просила не курить в комнате. И никто не сознался. А оно новенькое.

Я только пожала плечами: для меня отказ в какой-то неудачной просьбе никогда не был проблемой.

После отца ко мне перешли две двушки: его собственная, в хорошем старом доме с приличным ремонтом, и его матери, унаследованная им буквально за два месяца до. Их я сдавала, а жила в квартире, оставленной мне мамой – просторная двушка, где моей была “маленькая” комната в двадцать квадратов. В комнату матери я заходила раз в месяц, просто смахнуть пыль.

В девятнадцать лет у меня случился бурный роман, сумасшедшая «любофф» накрыла меня с головой, и я полностью утратила способность мыслить критически. Совместная жизнь в моей квартире не задалась. Я принялась готовить и наводить уют, но очень быстро устала от бытового идиотизма «любимого». Носки по квартире и зеркало в разводах будили во мне «зверя». Я ворчала, мы ссорились. А его нежелание даже чашку за собой убрать поставило точку в отношениях. Я устала слушать лекции о том, что быт – это женская епархия и «ты же не работаешь, чем тебе еще заниматься?». Кроме того, очень не кстати подоспела беременность, хотя он всегда утверждал, что «все под контролем». Добавились вопли на тему «…хочешь запихать пузом в ЗАГС…».

Я выгнала «любофф» и сделала аборт. И больше никогда не полагалась на мужчин в этом вопросе.
Потом я иногда встречалась с “для здоровья”, но даже хороший секс не настраивал меня больше на совместное проживание. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

Лет до двадцати пяти я судорожно металась в поисках места в жизни. Один курс юрфака, один год художественного училища, курсы кондитерские и автошкола, работа на кассе в сетевом магазине, на ресепшене в паре фирм, снова поступление. На этот раз – ай ти. Бросила после первого семестра, пошла менеджером по продажам. Точнее, продавцом в сотовый салон. Чтение-чтение-чтение… Бессистемное, но захватывающее полностью.

Мою жизнь перевернуло нападение уличной гопоты. Нет, насилия не было, да и потери свелись к минимуму: телефон и несколько тысяч в сумочке. Но ощущение дикой беспомощности, страх унижения…

Я стала бояться выходить из дома. Через три месяца, поняв, что я знаю в лицо уже всех курьеров доставки в окрестностях и что это не слишком правильно, я отправилась к психологу.

Не сказать, что страх прошел в один день. Мозги он мне полоскал долго, вытягивал какие-то детские воспоминания. Я же считала, что это все не важно. Кое-что я даже поняла, а на некоторые вещи посмотрела по-новому. Итогом таких встреч стало то, что я стала искать секцию. Ставила себе знаменитое: «… жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф.»* и методично обходила близлежащие спортзалы.

Довольно быстро я поняла, что все эти боевики, которые я, разумеется, смотрела иногда, не дают никакого представления о реальной уличной драке. Я шерстила интернет и специализированные сайты, знакомилась с людьми и четко понимала одно: супербойцом мне не стать никогда. И то, что преподают сейчас, это вовсе не боевые искусства. Да, искусство, но не для реальной жизни и реальной драки. Все это хорошо работает только на камеру.

Через пару месяцев поисков пришло понимание – не боевые искусства мне нужны, а умении защитить себя. Любым способом, а не красивым «танцем» профессионального каратиста. Бесконтактным танцем, как выяснилось.

Глава 2

Первое, что ко мне вернулось – обоняние. Странная смесь запахов: немного горелого дерева и сухой пыли, человеческого пота и сладких дешевых духов…

Где-то далеко слышались голоса, слов я не понимала, а глаза открыть не могла: «Спасатели прибыли? Странно, что металл не режут… И голоса странные… Нужно еще поспать…».

Сознание отплывало медленно и возвращалось через какое-то время. Голоса становились то дальше, то ближе, но смысла бесед я не понимала.

-- Как себя чувствует ее величество?

-- Пока без изменений, ваша светлость. Мы все молим Господа о её здоровье.

-- Я понял, Буллерт. Если что-то изменится…

-- Конечно-конечно, ваша светлость! Я сразу же, обязательно…

Кто это говорит и о чем?! Я не понимала. Не понимала также, почему все тело словно парализованное. Это гипс? Меня загипсовали? Почему не открываются глаза? Или на глазах тоже повязка? Почему я ее не чувствую? Почему часто накатывает сонливость, а сон похож на обморок?

Первый момент реальности был слишком неожиданным – кто-то надавил металлом мне на губы, и в рот полилась жидкость. Странная теплая жидкость со вкусом крепкого вина. Именно она попала мне не в то горло, заставив тело инстинктивно ожить, дернуться и принять более безопасную позу: я резко села в кровати и попыталась откашляться.

Слабость и неуклюжие жесты стали понятны, когда я, наконец, протерла слезящиеся глаза: мой вспученный живот указывал на…

Черт его знает, на что именно он указывал, но я попыталась понять, где я нахожусь. Огромная комната, блистающая зеркально натертым паркетом. Не стандартная елочка, а художественно выполненная мозаика из разных сортов дерева, с узорами и виньетками, сложная работа и очень дорогая, сразу видно.

Легкий сумрак – приближается вечер. Метрах в пяти от меня, за большим столом с двумя огромными подсвечниками сидели несколько женщин. А рядом со мной стоят, склонившись к постели, одетый в старинную одежду полноватый мужчина с большой ложкой в одной руке и женщина в костюме горничной, держащая в обеих руках фарфоровую миску.

Откашлявшись окончательно, открыла рот, желая спросить, где, собственно, я нахожусь… Сделала глубокий вдох и закрыла рот… Слишком все непонятно, лучше не лезть с вопросами. Сидела, вытирала слезы со щек рукавом с пышными кружевными рюшами, закрывающими кисть руки. Рассматривала людей: вскочивших со стульев у стола женщин в длинных платьях, спешащую ко мне пожилую даму с чем-то непонятным в руках. На противоположной от меня стене – два роскошных мраморных камина, где пылают огни, бросая на паркет яркие отблески.

-- Ваше величество! Тише, тише! Вы должны лежать! – мужчина бросил ложку в миску, которую держала женщина в костюме и чепце горничной, и за плечи начал укладывать меня в постель. – Помогите мне, мадам Вербент! Королева не в себе, нужно уложить ее! – Это он говорил той самой даме, которая поспешно навалилась на меня с другой стороны. Для этого ей пришлось заползти на кровать, я чувствую, как под ее телом прогибается перина.

Я перестала трепыхаться, хотя и не понимала, что происходит. Это все было неожиданно и страшно, пришлось притвориться, что я в обмороке: обмякла телом, затихла, пережидая ситуацию. Я почти не играла, мозг отказывался воспринимать увиденное как реальность.

-- Ну вот… Ничего, Господь милостив! Через некоторое время она опять придет в себя, – это сказал мужчина.

-- Надо сообщить его величеству, что королева пришла в себя, – это женщина, похоже, та самая, которая мадам Вербент. Только она стоит с левой стороны от меня.

-- Да-да, вы правы, мадам Вербент. Скоро у меня ежедневный доклад его величеству и королеве-матери. Я обязательно упомяну, что её королевское величество пришла в себя.

Бред продолжался… Или не бред? Я тихо и мерно дышала, стараясь не выдать себя. Зашуршала одежда и послышались шаги: женщина в длинном платье отошла. А к моим губам вновь сунули ложку с вином. Я невольно дернулась, вино потекло по щеке и ниже, по шее, а мне пришлось открыть глаза и сказать:

-- Не нужно вина. Меня тошнит от него.

Чужой голос и чужой язык, хотя говорю я сама… Голос тихий и какой-то трусливый, лебезящий, просящий, а язык… Сложно сказать. Английским разговорным я владела прилично: он необходим был в путешествиях. Как звучит, например, французская, немецкая или испанская речь, знала. Этот язык не похож по звучанию ни на один из них. Резковатый, даже чуть гортанный.

-- Ваше величество! Это не просто вино! Я настаиваю, чтобы вы приняли лекарство! – толстяк не собирался уступать и недовольно хмурился.

Я прекрасно помнила, кто я такая. Я думала на русском языке. Я помнила всю свою жизнь до момента, когда в мое тело попали прутья арматуры. Вывод, хоть и достаточно безумный, напрашивался сам собой: я попаданка в чужое тело. Я в чужом мире. Я совершенно не понимаю, что здесь происходит и как. Потому нельзя выдать себя. Хорошо уже то, что я здесь болею и, это все знают: с больной спрос меньше.

Я просто неловко поелозила в кровати и повернулась спиной к мужчине. Подняла руку на уровень глаз и принялась рассматривать кисть. Очень тонкая, белокожая, слабая. Тонкие прожилки голубых вен, сгрызенные почти до мяса ногти. Противно…

Я опускаю руку: смотреть на нее неприятно. Кровать просто гигантская, не меньше трех метров в ширину. Вдоль изголовья ряд из пухлых подушек. Одеяла такого же огромного размера, а белье, кажется, шелковое. Не белое, а темно-розовое, почти красное.

-- Ваше величество, к сожалению, я буду вынужден доложить королю о вашем непослушании, – толстяк, похоже, был очень недоволен и отступать не собирался.

Больше всего меня в собственном теле смущал этот огромный неуклюжий живот. У меня неоперабельная опухоль? Или же меня держат в кровати перед хирургическим вмешательством? Хотя, если смотреть на их одежду, вряд ли медицина здесь так уж развита. Да и крепленое вино для больных – не лучшая идея.

Глава 3

Штат дам, сопровождающих королеву-мать, резко делится на две части. Три фрейлины в возрасте около пятидесяти лет. Они чуть старше королевы и одеты в скучные дорогие платья: плотный шелк и тяжелый бархат, цвета или черные, или темно-коричневые. Платья почти без вышивки и кружев, даже драгоценные камни в украшениях темные: черные и мрачно-фиолетовые. В сумерках мерещится, что ни одна цветная искра никогда не касалась их одежд.

Еще четыре совсем молоденьких девушки, почти девочки. Они одеты точно так же неприятно, вместо вееров в руках у всех четки из черных или белых крупных бусин. Все они, и молодые, и старухи смотрят в пол и в спину своей королеве. Как и свита моего мужа, меня они не видят. У всех гладко зализаны волосы и поджаты губы. Кажется, что они все чем-то недовольны.

Следующие четыре фрейлины сделаны из совсем другого материала: они молоды и ярко-красивы. Каждая по-своему. Брюнетка, блондинка, две шатенки. Одежда их, пусть и темная, цветет дорогими вышивками и разноцветными камнями. Да и цвета их платьев на фоне черной стаи кажутся почти вызывающе яркими: очень густого бордового тона бархат брюнетки вспыхивает рядом с насыщенным синим роскошной блондинки. Им всем больше двадцати, но не больше двадцати семи. И вот они разглядывают меня, пусть и с полнейшим равнодушием, как нечто незначительное.

Это сложно описать словами, но я прямо чувствую, насколько выше меня по положению эти женщины. Чувство собственного превосходства и презрения ко мне окружает их аурой властности. Они выглядят так, как, наверное, в молодости выглядела моя свекровь.

Ей около пятидесяти, но крашеные в иссиня-черный цвет волосы добавляют лет. Резкие и все еще четкие черты лица: прямой ровный нос, пронзительный взгляд карих глаз чуть смягчают припухшие от возраста веки. Узкие губы слегка поджаты, что только подчеркивает тяжелый подбородок с несколько обвисшими брылями. Брови, мне кажется, тоже подведены: они очень неестественно смотрятся на бледной коже, а глубокие носогубные складки придают лицу некоторую брезгливость выражения.

Голос у королевы-матери низкий и густой. Говорит она не слишком громко, но тишина вокруг такая, что, кажется, все забыли, как дышать:

-- Доктор доложил, что вы отказались пить лекарство, – она не здоровается и не кланяется, она не спрашивает, как я себя чувствую, она говорит то, что считает нужным: -- Утроба, носящая королевское семя, обязана выполнять все, что ей велено, – королева даже не повышает голос, просто смотрит мне в глаза, и я внутренне сжимаюсь от какого-то животного страха. Есть в ее взгляде нечто парализующее волю. Так, почти инстинктивно, некоторые люди бояться змей или пауков.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь сбросить пелену страха и отделить животный ужас Элен от своих собственных ощущений. А этих ощущений много: тут и злость на собственную слабость и беспомощность, и раздражение от ее манеры общаться и приказывать, и понимание – это мой враг. Делаю еще один глубокий вздох и отвечаю:

-- Я не стану пить лекарство, изготовленное на вине. Меня тошнит от него.

Кажется, я слегка ошеломила свою свекровь. На какой-то миг в ее глазах мелькнуло… нет, даже не удивление, а раздражение. Она продолжает давить меня взглядом и через секунду произносит:

-- Вы будете пить все, что я прикажу.

-- Нет.

-- Доктор объявит всем о вашем безумии, и лекарство будут давать принудительно, – она все еще не понимает, с кем столкнулась.

-- Рвота вызывает напряжение живота. Напряжение может вызвать преждевременные схватки и роды. Вы ведь не хотите убить плод короля в моем чреве?

Я говорю спокойно, так же, как и она не повышаю голос. Мой страх съежился и скрылся где-то в глубине. Нет, он не ушел совсем, он еще будет вылезать и пеленать разум, влиять на скорость принятия решения, но я училась бороться с таким половину своей сознательной жизни. И я продолжаю смотреть ей в глаза, не отводя взор ни на секунду, не давая ей возможности отступить с честью, вызывая на скандал. Сейчас, когда здесь присутствуют её и моя свиты, когда все происходит публично, я имею небольшое преимущество.

-- Ко мне следует обращаться «Ваше королевское высочество»! – она совершенно искренне возмущена и, похоже, не слишком понимает, что следует ответить. Я ведь не бросила прямое обвинение, но…

Это временное преимущество, я понимаю. Потому отвечаю:

-- А ко мне следует обращаться «Ваше королевское величество». И кланяться, входя в комнату. Это я ношу королевский плод! -- пусть я и не знаю местных обычаев, но это настолько очевидно, что обвинение в непочтительности я высказала почти машинально.

Лицо королева не потеряла:

-- Я передам сыну, что вы обезумели, ваше королевское величество, – спокойно и ровно говорит она и, повернувшись спиной, выходит из комнаты.

А в моей спальне стоит какая-то совсем уж мертвая тишина. Пульс частит у меня в висках, и я чувствую себя удивительно живой. Прерывается тишина через секунд скрипом, шуршанием и ударом: одна из женщин, что приветствовали королеву-мать, стоя у стола, падает в обморок. Поднимается суматоха, и только мадам Вербент, все еще стоя у моего изголовья, наклоняется и шепотом произносит:

-- Вы сошли с ума, Элен! – и я не могу понять, чего больше в ее голосе – восторга или страха.

Фрейлину выносят из моей спальни, а мне через некоторое время приносят ужин. К королевскому ложу ставят небольшой стол и придвигают кресло.

-- Мадам Вербент, я хочу в туалет.

Мадам гулко хлопает в ладоши, а затем громко и торжественно сообщает:

-- Королеве нужно облегчиться!

Я обалдеваю от такой подставы и чувствую себя очень растерянно. Неужели этот процесс происходит публично?!

Откуда-то появляются две горничные, ловко раздвинувшие большую ширму. Еще две приносят кресло-трон с дыркой по центру. Роскошное кресло, все в позолоте и атласе. Мадам Вербент и еще одна фрейлина помогают мне встать с кровати, почтительно поддерживая за руки, и усаживают на «трон». Как ни странно, их помощь не лишняя: меня шатает от слабости и сильно кружиться голова. А мадам и вторая фрейлина, усадив меня, не уходят, а почтительно остаются смотреть.

Глава 4

Вердикт докторов явно не порадовал королеву-мать. Впрочем, она оказалась весьма достойным противником: с крепкими нервами и стойкой. Уже ее дневной визит на следующий день дал мне понять, что я выиграла только маленькую битву, а основные бои еще впереди. Она продолжала называть меня утробой, носящей королевское семя. Это слегка раздражало, но не настолько, чтобы я рискнула на открытый конфликт. Я прекрасно понимала, что мне нужно узнать об этом мире как можно больше.

Утром, до визита королевы, но сразу после завтрака и благодарственной молитвы, во время которой я просто складывала руки и шевелила губами, чтобы не привлекать внимание, я попросила мадам Вербент поговорить со мной.

-- Мне немного грустно одной, и я скучаю по прежним временам.

-- Вы сердитесь на меня, ваше величество?

-- Почему вы так решили, мадам Вербент?!

-- Вы больше не называете меня Софи…

Слава всем богам, что она сама назвала имя. Я выглядела бы очень настораживающее и неубедительно, объясняя, что я его забыла.

Беседа проходила в обычном для попаданок ключе. Я использовала все знания из всех романов-фэнтези, которые читала в своем мире: пожаловалась на слабость и плохое самочувствие, на то, что у меня, кажется, проблемы с памятью, и, жалобно глядя ей в глаза, попросила помощи. В целом, беседа оказалась весьма продуктивной. Пусть мадам Вербент и перескакивала с одного на другое, зато я утвердилась в правильности многих своих выводов.

В этой стране я – чужестранка, принцесса из соседнего королевства, отданная замуж по политическим мотивам. Если говорить точнее, то как некий символ перемирия двух государств. Софи не слишком хорошо поняла, какие именно у меня проблемы с памятью, и мне приходилось аккуратно задавать множество наводящих вопросов.

Её ответы подтвердили мою правоту: сама мадам приехала со мной из Сан-Меризо. Она с удовольствием и тоской вспоминала южную цветущую страну, периодически вставляя: “Помните, Элен, как мы последний раз отмечали цветение садов? Ах, какой на вас был прелестный туалет!”. Такими и подобными воспоминаниями мадам Вербент пересыпала весь разговор. Я поняла, что здесь, в этой стране, она осталась не совсем добровольно. Мадам тосковала по родине и, возможно, хотела бы вернуться туда. Потому я спросила прямо:

– Мадам Вербент, вы хотите домой?

Она взяла мои руки и, мягко поглаживая их, глядя мне в глаза, ответила:

– Элен, вы – дитя моего сердца! Я никогда не брошу вас одну!

Я не рискнула уточнить, почему именно она так ко мне привязана, но судя по ее рассказам, там, на родине настоящей Элен, она была с ней с самого детства. Зато я много узнала о семье принцессы. Королем Сан-Меризо был отец Элен, Геральдо Великолепный. Если судить по отдельным фразам мадам, козлом папенька был первостатейным. Недавно он схоронил третью жену и, по слухам, планировал новый брак. На данный момент у Элен, а точнее уже у меня, было восемь законнорожденных братьев и сестер.

Решив, что сейчас прежняя моя семья не слишком важна, я постаралась вывести мадам Вербент на насущные проблемы:

– Софи, почему королева-мать так не любит меня?

Мадам так явно смутилась, так долго отнекивалась и отговаривалась незнанием и непониманием, что я только усилила нажим. В конце концов, она тихим шепотом объяснила мне причину.

Королева-мать лично ездила с посольством, которое договаривалось о прекращении войны между странами, и присмотрела там себе невестку. Ее выбор пал на мою старшую сестру, принцессу Регину. Судя по обмолвкам мадам, старшая сестра Элен отличалась высоким ростом, плотным телосложением и, как и все дети моего отца, покладистым характером.

В общем-то, королеву можно было понять. Она искала сыну жену, способную рожать, и мой папаша практически пообещал ей это. Однако через месяц, нарушая все устные договоренности, он отдал Регину замуж с неприличной поспешностью. Породниться с королевской кровью пожелала семья Горного Князя. Уточнять, кто такой Горный Князь, я не стала – успею узнать потом. И даже причины, побудившие моего папеньку нарушить договор, мне были непонятны. Однако, когда будущий муж Элен, оставив мать управлять страной, заявился в пограничное княжество Серкано, где и должно было состояться знакомство с невестой, вместо обещанной Регины он увидел трех девчонок мал мала меньше. Правда, помимо мирного договора, за каждой из невест было обещано два арфийских жеребца такой стати, что восхищенный король спорить не стал и просто ткнул пальцем в Элен – старшую из трех сестер по возрасту. Похоже, папаша был достаточно умен и знал о женихе многое.

Во всяком случае, свадьба состоялась там же, и домой вместо здоровой, способной к родам жены король привез тощее недоразумение – Элен. Рожая первого ребенка, Элен чуть не умерла, чем вызвала еще больший гнев свекрови. Сын же, чувствуя вину перед матерью за то, что хитрец Геральдо Великолепный обманул его, за жену не вступался, справедливо полагая, что его дело – зачать ребенка, а вынашивание и все остальное его не касается.

Так я узнала, что у меня есть трехлетняя дочь.

Признаться, эта новость привела меня в шоковое состояние. Я вяло махнула рукой, отпуская мадам Вербент и высказав желание полежать. Подушку из-под спины убрали, одеяло подоткнули и я погрузилась в собственные мысли: “Господи Боже мой… Получается, у меня уже есть приемный ребенок! Не представляю, как с этим со всем справляться. Мне же придется контактировать с девочкой, и рано или поздно она поймет, что я ее не люблю! Это просто ужас какой-то!”

Может быть, от общей физической слабости, а может быть, оттого, что сбывался мой самый большой кошмар, я тихо заплакала.

***

Дни тянулись за днями, как бусины на одной нитке. Регламент дня был четко расписан и никогда не нарушался.

Глава 5

Дни тянулись и тянулись, вымораживая меня бессмысленным лежанием. Сколько могла, я давала мышцам нагрузку, прячась под одеялом, слегка приподнимая ноги, крепко сжимая кисти рук, стараясь двигаться незаметно. При этом я прекрасно понимала, что такие статичные упражнения дают очень небольшой эффект, но это было все, что я могла себе позволить.

Самым противным было то, что доктор запретил мне мыться. Сперва я думала, что он «отыгрывается» за вино, поднимая свой авторитет, но через некоторое время поняла:

мытье тела в этой стране считается крайне вредным. Воспользовавшись моментом, доктор прочитал мне лекцию о том, что теплая вода раскрывает поры тела, куда потом с легкостью проникают болезни.

Мне запрещали мыться, вставать с кровати, ходить, и уж тем более смотреть в окно. Это тоже признали вредным. Единственное, что мне удалось отвоевать, это фруктовый отвар, который подавали теперь к столу вместо вина.

Была и еще одна хорошая новость. Мадам Вербент, которая приехала сюда вместе со мной, вовсе не считала мытье ужасным. Как-то раз она с тоской вспоминала королевскую мыльню во дворце моего отца. Она так восторгалась горячей водой, льющейся из крана и мраморной отделкой стен, что это меня немного успокоило – не все считают чистоту тела кошмаром.

При том, что купаться мне запрещали, ночную сорочку меняли ежедневно и раз в три дня – полностью постельное белье. Это меня и спасало от запаха собственного пота. Софи тишком проносила за ширму, где меня переодевали, мокрое полотенце и торопливо обтирала мне тело, предварительно выгнав горничных. С каждым днем я все сильнее ощущала, насколько всем во дворце, кроме мадам Вербент, наплевать на меня.

Даже мои собственные фрейлины были ко мне вполне равнодушны. Они выполняли приказ, если я обращалась на прямую, но сами совершенно не проявляли интереса, предпочитая днями сидеть за столом и тихонько сплетничать. Иногда состояние становилось просто истерическим: мне хотелось рыдать и ломать все вокруг. Сдерживать себя стоило больших трудов. Думаю, шалили гормоны. Все же я достаточно много знаю о человеческом теле.

А дни все ползли тоскливой вереницей, похожие один на другой, как бильярдные шары – тяжелые и гулкие. Единственной отрадой были рассказы мадам Вербент. Она так явно тосковала по прошлой жизни: достаточно легкой, веселой и несколько безалаберной, что без конца предавалась воспоминаниям. А я получала хоть какое-то представление о бывшей семье Элен. Сведения эти я сложила в копилку памяти, иногда перебирая и уточняя у мадам кое-какие детали. Я прекрасно понимала, что все это однажды может мне сильно понадобиться.

Самым странным во всей этой истории, пожалуй, было мое отношение к ребенку. Точнее, к двум детям. К маленькой принцессе Элиссон и тому малышу, что все сильнее ворочался в животе.

Раз в семь дней дочку Элен по-прежнему приводили ко мне на несколько минут. У меня было достаточно времени рассмотреть малышку и пожалеть ее от всей души. Хорошо уже то, что красотой она пошла в отца, только цвет волос ей достался от матери. Несмотря на трехлетний возраст, это были достаточно густые и красивые пепельно-русые волосы, тяжелые и гладкие. Их нещадно стягивали в весьма сложную прическу. Девочка иногда напоминала мне карлицу, настолько взрослым и печальным был ее взгляд.

Она была хороша собой и почти всегда грустна, что и неудивительно – ей не давали бегать, играть, одевали в тяжелую и неудобную одежду, без конца муштровали, и я не видела хоть капельки любви от ее фрейлин к бедному ребенку. На кой черт ей эта парча, тяжеленный толстый бархат и массивные золотые серьги, которые оттягивают крошечные ушки, если с утра до вечера над ней измываются взрослые со своими правилами?

С малышом же, которого я вынашивала, все было еще сложнее. Я удивительно быстро привыкла считать его своим, откликалась душой и сердцем на каждое его движение, радовалась активности и с ужасом понимала, что его также заберут у меня. Если слабовольного мужа еще можно было как-то прогнуть, то королева-мать явно мне пока не по силам. Эта мысль тревожила меня все сильнее и сильнее. До самого момента родов.

Со дня, когда лекарь торжественно объявил, что малышу уже восемь месяцев и беременность протекает нормально, в моих покоях в углу поставили небольшую койку, и мадам Менуаш находилась при моей особе неотлучно.

Я благодарна была этой даме уже за то, что по ее настоянию несколько лишних раз в течение суток вставала с кровати. Горничные тащили ширму, она просила меня поднять сорочку и осматривала мой живот. Не знаю, действительно ли она была такой уж великолепной акушеркой и что-то там понимала или же, как и лекарь, просто пыталась набить себе цену, но я была за любую физическую активность.

Несколько раз мне даже удавалось побеседовать с ней, задавая вопросы. Неловкость состояла в том, что в отличие от Софи, она не могла присесть в моем присутствии. Поэтому разговоры были не слишко долгими: я чувствовала неудобство оттого, что мадам вынуждена стоять. Она легко и охотно шла на контакт, отвечала на все мои вопросы. Пару раз она вспоминала в разговоре “мои” предыдущие роды и факты, которые она при этом рассказывала, вызывали у меня нервную дрожь. Мне не верилось, что этот процесс будет происходить так по-идиотски.

Когда дошло до самих родов, я поняла, что акушерка не только не преувеличила творящуюся глупость, но просто не додумалась рассказать мне остальные подробности. Если мадам упоминала о присутствии на родах мужа-короля и моей свекрови, королевы-матери, то ей, похоже, просто не пришло в голову упомянуть, что кроме королевской пары на родах присутствуют еще и все мало-мальски значимые государственные чиновники.

Когда начались первые схватки и отошли воды, в мою опочивальню по одному и группками начали входить мужчины и женщины, которых я никогда прежде не видела. Большинство, конечно, составляли мужчины.

Глава 6

Самым омерзительным было то, что с меня окончательно содрали одеяло, довольно грубо и торопливо, и на мои широко расставленные ноги и обнаженное тело сейчас со скучливым равнодушием поглядывали все, кто был в комнате. Ничего более унизительного в моей жизни не было. Чем-то эта сцена напоминала мне тот самый случай, когда меня ограбили гопники. Только этот процесс был гораздо более масштабный, призванный полностью уничтожить меня как личность.

Все это время мадам Менуаш поддерживала и подбадривала меня, а рядом со мной на кровати, подобрав юбки, сидела мадам Вербент, держала меня за руку, периодически тихо сжимая пальцы, как бы напоминая, что она всегда рядом. В моменте просветления, когда боль ненадолго утихала, я чувствовала, как в моем сердце растет благодарность Софи. Несколько раз, почти на грани потери сознания, я просила:

– Только не бросай меня! Мне так больно, Софи, только не бросай меня! Пожалуйста, не уходи… – на что Софи, все также держа меня за руку, торопливо шептала: “Нет-нет, моя королева! Я ни за что не брошу вас! Прошу вас, Элен, тужьтесь сильнее. Вам нужно делать все в точности так, как говорит мадам Менуаш. Помните, Элен, что она лучшая акушерка королевства! Я здесь, я с вами…Тужьтесь, моя королева!”

Схватки все усиливались, хотя казалось, дальше уже и некуда. Свечи стали гаснуть от духоты и я даже не сразу поняла, что вместе со свечами гаснет мое сознание…

В себя я пришла от резкой, даже какой-то острой струи холодного свежего воздуха. Кто-то пихал мне в лицо нечто дымящееся и воняющее. Я слабо отмахнулась, не слишком понимая, что происходит вокруг. Сознание становилось яснее, схватки на мгновение затихли и я различала громкие возмущенные голоса где-то за изголовьем кровати. Даже муж и свекровь отвернулись от меня и смотрели туда, в сторону окон.

К этому моменту мое состояние беспомощности достигло такой степени, что я уже не стеснялась бесстыдного обнажения тела и разведенных в стороны ног – схватки шли мощными толчками. Я еще только стонала, сдерживая рвущийся крик.

Тело пронзила очередная схватка, я истошно закричала и в это время мадам Менуаш навалилась на меня изо всей силы…

Похоже, я снова потеряла сознание на несколько минут и пришла в себя уже когда вокруг королевских кресел толпилась вся эта придворная свора и наперебой восклицала:

– Мои поздравления, ваше королевское величество! Ваше королевское величество, сын – это божье благословение дома Солиго! – несколько скрипучий женский голос обратился из толпы к королеве-матери: – Ваше королевское высочество, поздравляю! Родословная дома Солиго пополнилась новой ветвью!

Практически все в зале стояли ко мне спиной. Тело сотрясали последние спазмы: отходил послед. Но даже в таком состоянии я понимала: королевский инкубатор сработал на славу, больше я никому не нужна. Со мной остались только Софи, мадам Менуаш и три горничные, которые спокойно обтирали меня влажными горячими тряпками, принесли свежее белье и сорочку и, вежливо перекатывая меня по бескрайней постели, торопливо меняли простыни.

Король с маман уже вышли из комнаты и вся толпа, застревая в дверях, валила следом. Мою опочивальню покинули даже фрейлины и лекари.

Ребенка мне так и не показали.

Истерзанная родами, ощущая, как болезненно сокращаются мышцы, как ноет туго перевязанная грудь от прилива молозива, я пыталась уснуть, но предательские слезы все лились и лились. Верная Софи и мадам Менуаш наперебой старались меня отвлечь, но получалось не слишком хорошо. Хотя все их слова я слышала и понимала.

Королевский замок пировал: сквозь разбитое стекло я слышала пьяные вопли под моими окнами. Оттуда изрядно тянуло сквозняком, и мадам Менуаш, взяв одну из подушек, пошла затыкать дыру.

Где-то в ночи грозно рявкала пушка. Салют в честь наследника, как сказала Софи, обязателен:

– Вы же помните, Элен, что в честь маленькой Элиссон пушка стреляла всего шестнадцать раз. Для мальчика же, сына и наследника, священное число повторят трижды!

– Это большая честь – родить королю сына, – мягко добавила мадам Менуаш. – А сейчас, ваше величество, вам нужно поспать.

– Вряд ли я усну, мадам Менуаш, лучше скажите, насколько хорошо прошли роды, все ли в порядке с моим ребенком?

– Старшая фрейлина опочивальни наследника, мадам Суллер, сказала, что ребенок на редкость крепкий. Не плачьте, ваше королевское величество, через три-четыре недели будет назначен День Великой Благодарности, и вам обязательно покажут вашего сына.

На этих словах акушерки в моей душе что-то надломилось, я уткнулась лицом в подушку и завыла, закусывая зубами влажную шероховатую ткань. Даже в этот момент, пусть не полностью, пусть только частично, я старалась контролировать себя. Я не хотела, чтобы этот вой слышал кто-то еще. Похоже, истерика отняла у меня остатки сил, и я не то провалилась в беспамятство, не то все же уснула.

Очнулась я, когда за окнами стоял день, и увидела, что Софи спит, сидя на низкой скамеечке у моего изголовья и положив голову на кровать. А мадам Менуаш в это время пытается раздуть один из каминов. Второй, до сих пор не чищенный, похоже, давно потух.

В комнате было довольно прохладно и неуютно, я не сразу поняла, почему. Потом дошло. Последние несколько месяцев меня всегда окружали люди: фрейлины, горничные, лакеи, приходящие топить камин и приносящие дрова и подносы с едой. Да, здесь, в комнате, они передавали подносы горничным, но в дверях мелькали достаточно часто. Я уже привыкла к почти постоянным звукам и шепотком фрейлин, к тихим шагам прислуги и прочим звукам дворца. А сейчас казалось, что королевский дом вымер.

Почувствовав, что я шелохнулась на кровати, Софи судорожно вскочила и, потирая чуть отекшее, помятое и измученное бессонницей лицо, торопливо заговорила:

– Как вы себя чувствуете, моя королева?

На секунду я даже задумалась – как? Пожалуй, совсем неплохо для того, кто только вчера родил ребенка. Болезненно сокращались мышцы живота, ныло в промежности, грудь напоминала о себе, но в целом, наверное, это нормально? Главное, что у меня была ясная голова, я четко понимала, кто я, где нахожусь, и думала только об одном: “Я хочу увидеть своего сына.”.

Глава 7

Еще раз осмотрела комнату. Никто даже не шелохнулся. Камины потухли еще ночью, а эти пьяные уроды, похоже, бухали до утра.

– Ваше королевское величество, – торопливо проговорила мадам Менуаш, – надо бы переодеть его королевское высочество.

Она повертела головой, оглядываясь, и решительно двинулась к одному из резных шкафчиков. Мадам распахнула дверцы и мы увидели аккуратные стопки тканей и свивальников. Акушерка, между тем, приговаривала:

– Так, надо бы что-то потеплее батиста… ага… вот тут есть пуховое одеяло и…

– Берите все с собой, мадам Менуаш, я забираю сына в свою спальню, – голос мой слегка подрагивал от злости. Я была готова разорвать каждого, кто мне помешает.

Странным образом, через боль и кровь, судьба связала меня с этим малышом. Он – смысл моей жизни сейчас. Если свекрови нужна будет война, она ее получит. Я мрачновато усмехнулась собственной решимости, но про себя подумала: “Если понадобится, я физически устраню эту гадину.”.

Несколько раз я глубоко вдохнула, выдохнула, пытаясь прийти в себя и не сорваться на крики и визг, и с удивлением подумала о том, что мысли об убийстве меня даже не пугают. В этом мире другие моральные ценности. И ради счастья моего сына я пойду на все.

Назад мы возвращались по таким же пустым коридорам. Мадам Менуаш шла рядом со мной, неся на руках моего сына. Софи подставила мне плечо, на которое я тяжело опиралась, и крепко обхватила за талию, помогая переставлять ноги. Во второй руке Софи тащила битком набитый тяжелый узел с бельем для малыша. Шли мы медленно, так как я совсем ослабла за дорогу, и это сыграло со мной дурную шутку.

Примерно на середине дороги, когда я поняла, что сил идти нет совсем, мы присели на длинной кушетке, расположенной в глубокой нише. Мадам Менуаш положила мне малыша на руки. Сын все также жалобно пищал, а моя грудь разрывалась от прилива молозива.

Проблема была в том, что шнуровка платья находилась на спине. Я решительно повернулась к Софи и потребовала: “Развяжи!”. Очевидно, ее способность сопротивляться была подавлена полностью. Мадам Вербент только вздохнула и шустро принялась расшнуровывать платье. Батистовую сорочку я просто порвала на груди, благо ткань была тонкая и не слишком прочная. Оставался еще тугой бинт. перетягивающий грудь и я, скрипя зубами от усилий, просто сдвинула его вниз.

Организм отзывался на крик ребенка: на соске повисла полупрозрачная мутная капля.

— Сейчас, мой хороший, сейчас, – я подхватила ребенка на руки и, поводив соском по открытому в крике ротику, добилась того, что сын вцепился в грудь.

Раньше иногда в книгах мне попадались умилительные рассказы о том, какое блаженство кормить собственного ребенка. Эти эпизоды всегда были пронизаны теплом и нежностью, но, черт возьми, никто не удосужился написать, что такое кормление вызывает резкие спазмы матки. Что она начинает сокращаться, и процесс этот весьма болезнен!

Возможно, это и полезно для роженицы, но больно. Я даже слегка поскуливала от мучительных ощущений. Мадам Менуаш и Софи с некоторым испугом смотрели на процесс кормления, но возражать не осмеливались. Я же в этот момент испытывала некоторые страдания, но и одновременно сладостное ощущение чего-то невообразимо родного и драгоценного рядом. Я была слишком занята процессом, чтобы обращать внимание на время или изменения в окружающем мире.

Мадам Менуаш первая почувствовала приближение грозы. Шепотом, но весьма торопливо, она заговорила:

– Ваше величество! Королева идет… Королева-мать идет сюда!

Она и испуганная Софи застыли по краям кушетки. И даже я уже слышала надвигающееся на нас по коридору шуршание тканей. Надо сказать, в этот раз свита королевы-матери отличалась скромностью.

Сегодня свекровь сопровождали только три пожилые фрейлины, одна из которых выглядела так, как будто испытывает муки похмелья. Не было ни ярких красоток, ни молоденьких девушек с четками в руках. Тем не менее, королева-мать продолжала оставаться королевой.

Заметив в нише нашу компанию, она остановилась и резко развернулась лицом ко мне. Уголки ее рта брезгливо поползли вниз. Осмотрев меня с ног до головы, как уличную девку, она спокойно, но весьма недовольным тоном заявила:

– Я буду вынуждена рассказать сыну о вашем недостойном поведении.

Взгляд королевы-матери я встретила таким же прямым взглядом: спасибо мадам Менуаш за предупреждение. Не меняясь в лице и не показывая испуга, я слегка склонила голову, приветствуя свекровь, и ответила:

– Я тоже рада видеть вас, ваше высочество.

Мадам свекровь злилась, это было достаточно хорошо заметно: ее лицо побагровело и ноздри крупного носа раздулись. Мне даже показалось, что она испытывает растерянность, не понимая, что делать в этой ситуации. Пауза была долгой, но в конце-концов королева собралась:

– Как посмели вы нарушить предписание лекарей? Для моего внука была специально отобрана лучшая кормилица дворянских кровей! Неужели вы думаете, что в состоянии прокормить сына?! Вы ведете себя как простая деревенская девка, позоря королевский дом! Вы обнажаетесь даже не в уединении собственной спальни, а на глазах у фрейлин и любого, проходящего здесь. Я отпишу вашему отцу о ваших мерзких манерах.

Малыш все это время сосавший грудь, согрелся в руках, и хотя пеленки были влажными, очевидно, сильного дискомфорта он не испытывал. Глазки его закрывались сами собой и он явно собирался спать. Совершенно спокойно, не испытывая даже раздражения, а только тихую ненависть, я заговорила:

– Я думаю, что мне стоит написать не только моему отцу-королю, но и во все королевские дома, где пожелают узнать, что наследника престола бросили без охраны, без должного ухода, в выстуженной комнате, где даже не горел камин! Я думаю, ваше королевское высочество, что вам следует обращаться к своей королеве вежливее. Именно я носила наследника девять месяцев и сейчас спасла его от голодной смерти. Это вы, распоряжаясь прислугой, фрейлинами и всем во дворце, допустили столь преступное отношение к дофину. Я вынуждена буду пожаловаться королю.

Глава 8

Подумав о своей команде, я решила уточнить у Софи одну очень важную деталь: кто именно подбирает прислугу для комнаты дофина. Кто выбирал кормилицу, кто решал, в какой комнате малыш будет жить, и прочее.

Надо сказать, что ответ меня вовсе не удивил: всех придворных и служанок для моего сына, как я и думала, выбирала свекровь, а вот покои малышу достались по наследству. Именно в этой комнате, которую пафосно называли Королевская Детская, выросли все последние поколения мужчин правящего дома. Младенцем там обитал прадед моего мужа, затем дед, затем отец и последним – сам король, мой нынешний муж. Правда, в ожидании наследника его величество приказал произвести в комнате ремонт и обновить мебель. Но поскольку первой родилась девочка, покои простояли закрытыми несколько лет.

Часа полтора я наслаждалась обществом сына. Он спал тихо и очень спокойно, а я с каким-то странным душевным волнением отслеживала каждое микроскопическое движение мускулов на крошечном личике. Вот слегка дрогнули ресницы… Вот смешно поджалась нижняя пухленькая губка… Рот капризно скривился, как будто он собирался заплакать, но потом все успокоилось, и сон его продолжился. Все эти наблюдения казались мне необыкновенно важными, я буквально не хотела отрывать от него взгляд. Впрочем, удовольствие мое продлилось недолго. Двери опочивальни распахнулись, возник уже привычный мажордом, может быть, слегка более помятый, и сипло провозгласил:

– Его королевское величество…

Я со вздохом оторвалась от ребенка, успев подумать: ”Началось…” Ко мне пожаловали муж и свекровь.

На удивление, король выглядел несколько свежее, чем его свита. Свекровь же сейчас сопровождали все ее придворные дамы, даже те четыре красотки. Глядя на них, кстати, никто бы даже не предположил, что ночью они пили и гуляли. Напротив, девицы выглядели свежими, как майские розы, и успевали лукаво и насмешливо поглядывать на помятых мужчин, сопровождающих короля.

Я внутренне собралась и приготовилась к бою. Небрежно кивнув мне, муж с порога заявил:

– Элен, что значит ваш возмутительный демарш? Что делает мой сын в вашей опочивальне? Как смеете вы…

Думаю, это было потрясение местных моральных устоев и дикое нарушение этикета, но я перебила короля:

– Ваше величество, кто должен отвечать за то, что ваш новорожденный сын остался без няньки, без кормилицы и даже без охраны? В комнате, где даже не растоплены камины. Как вы, ваше величество, объяснили бы всему свету гибель новорожденного дофина?!

По моей комнате разлилась мертвящая тишина. Казалось, что придворные забыли даже, как дышать. Не слышно было ни шороха тканей, ни покашливания, ни скрипа паркета. Зато внимание каждого из них теперь было направлено на меня.

Король не сразу нашелся, что ответить, но лицо его весьма сильно побагровело, и я видела, что он с трудом сдерживает гнев. Ровным, преисполненным сочувствия голосом, вмешалась моя свекровь:

– Вы видите сами, сын мой, что бедная Элен не перенесла тяжести родов. Только безумица посмеет так разговаривать с королем, – голос ее звучал почти ласково, даже прорывались нотки сожаления, но я достаточно быстро сообразила, к чему она ведет. Позволить объявить себя безумицей я не могла, поэтому уже без гневных интонаций в голосе обратилась к королю, начисто игнорируя слова свекрови:

– Ваше королевское величество! Если я, королева, но сильно ослабленная родами женщина, в сопровождении всего двух человек смогла пройти половину дворца беспрепятственно и также беспрепятственно вынести сына вашего из опочивальни, то подумайте сами, что могло произойти, если бы человек шел к дофину с дурными намерениями. Вы понимаете, что его могли убить, похитить? Он мог умереть от голода и холода. Поэтому я настаиваю, чтобы было проведено самое тщательное расследование, и наказаны все, кто пренебрег безопасностью и даже жизнью нашего сына.

Вряд ли так уж сильно впечатлила короля моя речь, но тут свекровь сделала ошибку. Она повернулась к сыну и недовольно сказала:

– Эта чужачка смеет критиковать сложившиеся в веках обычаи нашего дома! Рождение королевских детей всегда отмечали открытием винных подвалов. Сын мой, ты сам видишь, как репутации дома Солиго наносят урон слова твоей жены!

Похоже, для короля сын все же кое-что значил, а вот любимая матушка, которая норовила отслеживать каждый его поступок и часто требовала решений, которые ему не нравились, слегка утомила. Ничем другим я не могу объяснить этот взрыв королевского гнева. Резко повернувшись к королеве-матери, мой муж каким-то шипящим голосом сказал:

– Ваше высочество! Не вы ли потребовали у меня права подбирать прислугу в детскую? Не вы ли говорили, что Элен слишком молода, чтобы правильно позаботиться о ребенке?

Тишина в зале стала совсем уж пугающей. И только королева, не привыкшая сдаваться, попыталась поставить сына на место:

– В чем же я была не права, сын мой? Родившей женщине неприлично таскаться на следующий день по дворцу, кормить, да еще и собственной грудью, в месте, где этот позор мог увидеть любой!

– А по-вашему, королева должна была смотреть, как ее сын умирает с голоду? – вмешалась в разговор я. И следующей фразой постаралась добить свекровь: – Я не удивлюсь, если дофин уже болен из-за того, что всю ночь провел в нетопленной комнате.

Похоже, что хоть король и огрызался на мать, но принять какое-то решение самостоятельно все же боялся. Совершенно не по-королевски он каким-то визгливым тоном приказал:

– Замолчите вы! Обе замолчите!

После этого выкрика он несколько минут тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. Сердце у меня в груди прыгало так, что мне казалось, это видно даже со стороны. Я ждала королевского решения, понимая, что будет так, как сказал этот слабовольный мужик, и даже представить себе не могла, что он решит.

Глава 9

Когда королевская семейка свалила из спальни, унося с собой моего сына, когда робко и неуверенно, по одной в комнату начали возвращаться помятые фрейлины, благоухая запахами перегара и духов и стыдливо пряча от меня глаза с красными белками, я просто от раздражения и желания хоть как-то обратить на себя внимание этих женщин выговорила той самой миледи Лекорн, которая всегда с особым подобострастием: теперь я это уже отчетливо понимала сама, кланялась моей свекрови:

– Мадам Лекорн, вы по возрасту – самая пожилая среди моих фрейлин, соответственно, именно от вас я ждала максимального благоразумия. Но вы бросили меня именно в тот момент, когда мне больше всего требовалась помощь. Вы даже не побеспокоились о том, что в моей спальне разбито окно, и я могу замерзнуть!

Женщина кланялась и бубнила извинения. Софи, слегка потянув меня за руку и переключив мое внимание на себя, тихонько прошептала:

– Ваше королевское величество, местные не любят, когда вы пользуетесь титулами нашей родины. Чтобы не раздражать миледи Лекорн, не стоит обращаться к ней “мадам”.

– Софи, я очень благодарна тебе за поддержку и внимание, но своих фрейлин я буду называть так, как сочту нужным! А тебя, милая Софи, я буду звать так, как ты сама захочешь.

Софи только порозовела и покорно склонила голову, соглашаясь с моим правом на гнев. Через некоторое время я задумалась: а откуда, собственно, взялось разбитое окно? И поскольку сейчас мне не нужно было ссылаться на потерю памяти и прочие глупости, я спросила прямо:

– Софи, я помню, что теряла сознание, когда было очень душно… Очевидно, я пропустила момент, когда разбили окно. Ты не можешь мне сказать, кто это сделал?

– О, ваше величество, это герцог Роган де Сюзор нечаянно уронил подсвечник.

Случайно уронил подсвечник? Странно… Как можно случайно уронить устойчивую железяку, да еще так, чтобы разбилось стекло? И за каким чертом этому самому герцогу понадобилось брать подсвечник в руки, ведь в комнате было достаточно светло. История разбитого окна показалась мне непонятной, и потому имя герцога де Сюзора я накрепко отложила в памяти. В конце концов, именно эта струя свежего воздуха дала мне возможность прийти в себя. Именно благодаря этому роды и завершились благополучно. Не знаю, знак ли это свыше, просто совпадение или же что-то другое, но очень постараюсь выяснить.

Сейчас, когда я родила, интерес двора, короля и свекрови пропал ко мне окончательно. Не было больше ежедневных контрольных визитов мужа утром и вечером. Его величество навещал меня один раз в неделю. Больная жена, которой пока что врачи не рекомендовали рожать нового ребенка, короля не интересовала.

Более того, через месяц, когда мне официально разрешили вставать с кровати, выяснилось, что теперь я сама должна наносить визиты мужу. Впрочем, все это было пустой формальностью, и при встречах мы оба старались сократить время свидания.

Отвары мадам Менуаш помогали мне значительно больше, чем микстуры лекаря. Именно эти отвары поспособствовали тому, что у меня пропало молоко. Моего сына по-прежнему кормила посторонняя женщина, и видеть его мне дозволяли только дважды в неделю. Первое время визиты дофина в мою опочивальню строго контролировала королева. Каждый раз, когда приносили сына, эта дрянь была тут как тут.

У меня не было даже призрачной возможности как-то поладить с кормилицей: поговорить с ней, выяснить, чем она питается, возможно, подарить какую-то безделушку и добиться ее расположения.

Со слов Софи я уже знала, что графиня-кормилица – вдова и практически разорена, но именно ее необычная особенность, почти постоянное наличие молока, держало даму на плаву. Правда, надо сказать, что выглядела она значительно старше своих лет: лицо покрывала сетка мелких морщинок. Она частенько имела утомленный вид и даже ее полнота казалось не приятной пухлостью, а некой отечностью и обрюзглостью. Графине Матильде Аронской было только двадцать семь лет, но навскидку можно было свободно дать на десять лет больше. Возможно, графиня и была неплохим человеком, но в присутствии королевы-матери держалась почтительно и отчужденно.

Молоко у меня перегорело. Слава богу, обошлось без последствий. Мадам Менуаш как-то позабыли удалить из моих покоев, а при очередном визите мужа я выпросила себе право оставить акушерку при своей королевской особе.

Я думала о своем сыне. Я думала о нем постоянно: днем и ночью, с упорством таксы, пытающейся достать из норы крота. Собирала любые крохи информации, которые могут мне помочь хоть чуть-чуть. Очень часто оказывалось так, что какой-то незначительный разговор о самых простых вещах давал мне эту информацию.

Хорошим примером может служить разбитое окно в моей спальне. Я прекрасно помнила момент родов, когда задыхалась от недостатка кислорода и теряла сознание, но я также помню, что очнулась от ледяной струи воздуха, который и привел меня в чувства. Я начала собирать информацию об этом герцоге и обо всех, кто был близок королевской семье.

Разумеется, вставать с постели я стала значительно раньше, чем лекари одобрили мне “выход в люди”. Мне необходимо было, чтобы тело хоть немного окрепло, чтобы не тряслись ноги, когда я пройду сто метров. Большую часть времени я проводила у окон, разглядывая этот новый и жутковатый мир. Прохаживалась, опираясь на руку Софи и разглядывая пейзаж за стеклом.

Спальня королевы, а теперь, значит, моя находилась на втором этаже дворца. Окна выходили в весенний сад. Я не великий ботаник, но то, что видела там, было довольно близко к обычному земному саду. Клумбы, аллеи, полускрытые цветущими сейчас деревьями, несколько фонтанов, песчаные и мощеные дорожки и раскиданные бестолково, но симметрично статуи, беседки и скамеечки.

Раз в день, обычно примерно через час после завтрака, король имел привычку совершать там променад. Он шел в сопровождении свиты со своей прекрасной спутницей, роскошной брюнеткой. Фаворитка короля величественно плыла с ним рядом, каждый день в новом туалете. Однажды, похоже, голубки поссорились: на прогулке его королевское величество сопровождала одна из блондинок, брюнетка же тащилась в самом конце свиты, картинно поднося к глазам платок и не обращая внимания на суетящегося рядом пожилого мужчину. Похоже, девица прекрасно знала короля и все его капризы, потому зорко следила за высоченной фигурой моего мужа. Каждый раз, когда тот, вроде бы случайно, оглядывался назад, она отворачивала лицо и делала вид, что любуется цветущими деревьями.

Глава 10

Герцог Роган, тот самый, единственный из всех, кто смотрел на меня с сочувствием в ночь родов о чем-то спорил с королем. Звуки через окно не доносились, но я видела, как муж тряс головой и даже остановился, раздраженно сбросив руку Лисапеты со своего локтя. Пожилой герцог был самого обыкновенного роста. Его величество был выше на полголовы, но на фоне злящегося и жестикулирующего короля Роган де Сюзор выглядел спокойным и величественным. Не знаю, чего добивался герцог, но свое он получил.

Раздраженный король щелкнул пальцами, и из самого конца процессии к нему бегом кинулся один из лакеев, таскавших за всей честной компанией всевозможные зонтики, пледы и опахала. Лакей привычно нагнулся, герцог Роган положил ему на спину свою папку, которую до этого крепко держал под мышкой, и подал моему мужу перо, держа на весу какой-то крошечный флакончик. Похоже, король был в ярости. Он подписал то, что требовал герцог, но потом выхватил у него из руки чернильницу – тот самый флакончик, и со злости хряпнул ее о каменные плиты дорожки.

Я наблюдала эту немую сцену и понимала, что мой муж позволяет себе такие выходки регулярно. Видно было, как стоящие за спиной придворные слегка пятились от своего повелителя, заранее предвкушая этот самый бросок. В результате чернила брызнули только на самого короля, лакея и алое платье Лисапетки. Герцог некоторое время стоял молча, пережидая вспышку раздражения яростно жестикулирующего повелителя. Потом коротко, с достоинством поклонился, поправил папку под мышкой и ушел. А его величество был вынужден прервать прогулку и вернулся во дворец не в лучшем расположении духа.

Между тем и прислуга, и фрейлины готовились к назначенному Дню Великой Благодарности. Я аккуратно расспрашивала мадам Вербент и поняла так, что в этот день посмотреть на венценосного младенца допускаются представители местных гильдий, купцы и военные – те, кто не обладал благородством рода. Их допускают в тронный зал, показывают им новорожденного дофина и гости, в порыве энтузиазма, одаривают ребенка и родителей всевозможными дорогими вещами.

– Из-за тревоги его величества о здоровье сына, в этот раз День Благодарности отложили почти на два месяца. Говорят, король даже осмелился спорить со своей матерью! Тянуть дальше становится просто неприлично, – неожиданно вмешалась в разговор мадам Менуаш и тут же испуганно добавила: – Простите мою оплошность, ваше величество! Я вмешалась так некстати…

– Нет-нет, мадам Менуаш, напротив: я благодарна вам за эти сведения, – немного подумав я добавила: – И буду благодарна впредь, если вы сочтете нужным поделится со мной.

Сама идея этого дня мне сильно не нравилась. Тащить новорожденного младенца в огромную толпу, позволять к нему подходить чужим, не всегда здоровым людям – не лучшая мысль. Впрочем, меня, как всегда, никто не спрашивал. Просто однажды вечером в моих покоях появился очередной лакей, который с поклоном сообщил:

– Ваше королевское величество, король, его королевское величество Ангердо Пятый приказал явиться вам в тронный зал завтра, после второй утренней молитвы для приема в честь Дня Великой Благодарности.

Мои фрейлины возбужденно зашептались, а больше всех оживилась мадам Лекорн. Она несколько раз громко хлопнула в ладоши, подзывая к себе горничных, и принялась командовать:

– Проверьте парадное платье королевы! Рузан, проследите, чтобы с утра завтрак подали пораньше, – обратилась она к одной из них. – Не забудьте проверить мантию!

На самом деле мои апартаменты были устроены довольно любопытным образом. К сожалению, я бывала еще не во всех комнатах и сейчас просто увидела хороший предлог посмотреть на гардеробную. Поэтому я встала с кресла, где до этого куталась в плед, и сообщила мадам Лекорн:

– Я хочу лично убедиться, что моя одежда в порядке.

Некоторое время старшая фрейлина растерянно возражала:

– Но ваше величество… Зачем же вам так утруждать себя! Вы же знаете, я строго слежу за прислугой!

Я заставила ее замолчать одним-единственным жестом руки: к этому времени миледи Лекорн уже успела несколько раз убедиться, что возражать мне не следует. Я пользовалась своей крошечной властью по полной: просто запрещала ей разговаривать до следующего дня. Дама бесилась и, возможно, ябедничала королеве-матери, но изменить что-либо пока была бессильна. Потому, заметив мой жест, мгновенно заткнулась. Я посмотрела на слегка растерянную горничную и приказала:

– Ведите меня в гардеробную.

Все рабочие помещения находились по левой и правой стороне моей комнаты. Горничная с поклоном мне открыла неприметную дверь между двумя каминами, и мы с мадам Вербент попали в узкий полутемный коридор. Если встать в моих апартаментах лицом к окнам, то выход в этот коридор был по левую руку. Женщина засветила стоящую на узкой полочке свечу и подняла повыше. Кроме двери, в которую мы вошли, в коридоре было еще три.

– Что находится там?

Приседая и боясь смотреть мне в глаза, горничная отвечала:

– В первой комнате хранятся ваши личные вещи и ткани, в средней – украшения, а последняя дверь ведет в гардеробную.

– Ну что ж, мы идем в гардеробную.

Комната оказалась довольно большой и вытянутой, с одним-единственным длинным окном, расположенным выше человеческого роста. Сквозь пыльное стекло падали солнечные лучи, освещая несколько деревянных манекенов с надетыми на них платьями. Еще три или четыре десятка различных одеяний были развешены по крючкам на стенах, а оставшееся, очевидно, хранилось в нескольких огромных сундуках, стоящих вдоль стен. Парадное платье я определила сразу: на этот манекен, кроме платья сверху была накинута еще и королевская мантия. Нижняя часть ее, довольно длинная, чтобы не валяться на полу, была прикреплена к стене какими-то металлическими штучками.

Глава 11

Внешность мэтра Хольтера была весьма причудлива. Если ростом он был под метр девяносто, то весил, дай бог, килограмм пятьдесят пять-шестьдесят, не больше. Очень худой, с длинными неловкими руками и ногами, подвижными худыми пальцами и маленькой головой, где вокруг глянцево-блестящей лысины ручейками к плечам сбегали тонкие желтоватые остатки волос. Большой костлявый нос, глубоко посаженные темные внимательные глазки и глубокий басовитый голос.

Разговаривать при всех с ним я не стала. Отвела его в гардеробную и показала платье, которое хотела украсить. И задала ему вопрос, который казался мне важным:

– Скажите, уважаемый мэтр, вы случайно не знаете, какой туалет выберет на завтра мой муж? – казалось, мой вопрос озадачил мэтра, он чуть поколебался, но все же ответил:

– Ваше королевское величество, я не могу знать этого точно, но предполагаю, что его величество облачится в новый камзол, который он заказывал у меня.

– Что за ткань пошла на этот камзол?

– Прекрасный фландрский атлас! Мне привезли две штуки! – мэтр слегка поклонился мне.

– А цвет? Какой цвет у этого атласа?

– Темно-синий с золотом, ваше королевское величество.

Ответ портного поставил точку в моих колебаниях. Я поняла, что это случайное совпадение пойдет мне на пользу.

Мэтр некоторое время перебирал ожерелья, что-то прикидывал и вынес свой вердикт:

– Ваше королевское величество, я посажу за работу двух самых опытных швей, и к утру платье будет готово. Но если вы хотите, чтобы туалет ваш выглядел самым роскошным образом, то позвольте мне внести одно дополнение?

– Говорите, мэтр Хольтер, я внимательно вас слушаю.

– Третьего дня, ваше величество, в мастерскую доставили прекрасную золоченую кожу из арахонского мархарата. Вы же знаете, какие они искусники! Я посоветовал бы вам сделать на поясе вставку из этой кожи. Это обойдется вам в восемь золотых. – Он вопросительно глянул на меня.

Я судорожно соображала, не слишком понимая, есть ли вообще у королевы деньги, почему он просит плату за свою работу, если он дворцовый портной? Пауза тянулась и становилась неловкой и тогда я приказала:

– Мэтр Хольтер, ступайте в комнату и дождитесь моего решения.

Как только мэтр вышел, я принялась за Софи. Возможно, я была тороплива, но в конце разговора она даже выразила озабоченность тем, что мои “провалы в памяти” слишком велики. Я только отмахнулась от ее тревоги и сказала, что беспокоиться не о чем. Между тем, разговор принес мне довольно интересную пищу для размышлений.

На королевскую семью работали несколько мастеров. Их рабочие помещения находились в полуподвале дворца. Здесь была сапожная мастерская, швейная, чулочная и перчаточная. Возможно, были и еще какие-то, но я не стала уточнять. Мастера эти добились своего места, будучи редкими умельцами каждый в своем деле. Корона всего лишь предоставляла им помещение.

Мастера сами нанимали людей, закупали материалы для работы и даже платили налоги. А вот заказчики у них были непростые. Приоритет, разумеется, отдавался членам королевской фамилии, однако и прочие сановники и придворные не брезговали получить изделие из их рук. Но даже сам король оплачивал и материалы, и услуги.

Со слов мадам Вербент, раньше Элен не так часто пользовалась услугами мастерских и деньги у королевы были. Ее кошельком распоряжалась миледи Лекорн. Она же получала у казначея каждый месяц весьма достойную сумму, выделенную королеве по брачному договору. Также она же следила, как и куда тратятся деньги: оплачивала счета из мастерских, выдавала королеве мелочь для раздачи милостыни и оплачивала все покупки, которые королева захотела сделать на стороне.

По мнению Софи, цену мастер запросил немалую, но и не настолько большую, чтобы от покупки стоило категорически отказаться:

– Вы же понимаете, моя королева, что арахонцы славятся выделкой кожи, а уж золоченую никто не делает лучше них. Кроме того, мэтру придется доплачивать своим служащим за срочность, но я так рада, Элен, что вы проявили хоть какой-то интерес к нарядам! Как будто возвращаются старые добрые времена!

Я вернулась в свои апартаменты и потребовала у миледи Лекорн, чтобы она оплатила работу мастера и материалы. Мэтр ушел в сопровождении горничной, несущей за ним мое платье, а я, чтобы занять себя хоть чем-то, потребовала у старшей фрейлины все бумаги и счета за последний год. Мне кажется, это требование не привело ее в восторг, но и возражать она не осмелилась: в конце концов, это были мои собственные деньги. Для меня же эта самая тетрадь послужила способом ознакомиться с местными ценами.

Мадам принесла очень толстый, плотно сшитый том, где несколько бестолково велись записи. Месяцы разделялись даже не названиями, а только фразой: “Получено на содержание – 300 зл.” Дальше в столбик записывались расходы, как то:

раздача милостыни – 6 зл.;

туфли домашние две пары из красной кожи – по 7 зл., 7х2=14 зл.;

духи и две банки помады из лавки мэтра Суле, общ. цена – 9 зл…

Напротив некоторых строчек было написано: “оплачено”. На некоторых строчках таких записей не было. Самое отвратительное было то, что итоги месяца не подбивались. Я пролистала несколько страниц в начале книги и обнаружила даже там неоплаченные строчки. Было совершенно невозможно понять, сколько конкретно сейчас денег у меня есть, а сколько я должна.

Итак, месячное содержание королевы от казны было триста золотых. Но чтобы понять, сколько у меня долгов, пришлось позвать к себе миледи Лекорн. Помня, как ей не нравится обращение “мадам”, я старалась называть ее только так:

– Мадам Лекорн, я хотела бы знать, какова общая сумма моих долгов и сколько денег сейчас находится в моем кошельке.

– О, ваше королевское величество, но я не могу так сразу назвать сумму долгов, – мадам смотрела на меня такими честными и кристально чистыми глазами, что я почувствовала тревогу. Не исключено, что у меня вполне серьезные долги.

Глава 12

Утро Дня Великой Благодарности началось почти обычно: публичный туалет, умывание, свежее белье,прическа. Правда, в этот раз укладку не делали, просто расчесали и подготовили волосы к дальнейшей обработке. А вместо стандартного домашнего платья, которые я носила каждый день, на меня накинули теплый пеньюар, ну если попроще – бархатный халат, который было легко как надеть, так и снять.

Мэтр Хольтер лично доставил в мои апартаменты платье, дождался от меня благодарности и оплаты и ушел совершенно довольный собой. Я не позволила убрать платье в гардеробную, заявив мадам Лекорн, что еще не налюбовалась им: распустив ожерелья, портной закрепил все эти драгоценности именно так, как я ему и сказала: на передней половине одежды. Сейчас бархатный туалет смотрелся более чем роскошно: кровавые рубины в золоте и в окружении молочно-белых камней только подчеркивали глубокую синеву бархата. Шика и богатства добавляла золотая вставка на поясе.

Завтракала я так же, как и всегда, а вот сразу после еды поднялась серьезная суматоха.

Во-первых, вновь был вызван местный ключник, и я достала из собственной сокровищницы тот самый рубиновый набор. Венец оказался очень тяжелым, и чтобы эта штука держалась на голове, ее попросту привязали моими же волосами: выдергивали из прически длинную прядь и несколько раз обматывали ею нижнее кольцо венца, затем прядь заправлялась и закреплялась шпилькой. Теперь, если я вдруг надумаю упасть, эта штука, скорее всего, оторвет мне голову, ну или в лучшем случае, снимет скальп.

А дальше начался тот самый конфликт, который я выиграла только благодаря отсутствию у миледи Лекорн времени. Миледи потребовала принести мое парадное платье, на что я, небрежным жестом руки остановив горничных, заявила:

– Не стоит беспокоиться, мадам Лекорн. Сегодня я надену другой туалет.

Сперва мадам просто уговаривала. Потом начала заламывать руки и давить на жалость:

– Ваше величество! Королева-мать сочтет это неуважительным! Ее высочество воспримет это как личное оскорбление! Она решит, что во всем виновата я! Что я не досмотрела и не указала вам, ваше королевское величество…

– А вы и не можете указывать мне, мадам Лекорн. Королева-мать, безусловно, влиятельная особа при дворе моего мужа. Но нравится вам или нет, королева этой страны – я!

– Но, ваше королевское величество! Вы же понимаете, что это грозит вам гневом вашей свекрови?!

– Главное, мадам Лекорн, чтобы вам не грозил мой гнев. Я думаю, в первую очередь, вы должны беспокоиться об этом.

Больше всего мне не понравилась реакция фрейлин. Поскольку, в отличие от миледи Лекорн, к скандалу я была готова, то успевала краем глаза наблюдать и за ними. Выражения их лиц читались достаточно просто, и кроме изумления, некой гадливости и испуга я заметила еще и сильное недовольство, недовольство именно моим решением.

В общем-то, я и раньше понимала, что все мои фрейлины, кроме Софи, приставлены свекровью, и задачей номер один для меня становилась замена этого гадюшника на что-то более приемлемое. Наверняка не только миледи Лекорн шпионит за мной. Иначе зачем бы сейчас леди Богер, торопливо приседая передо мной, просила разрешения покинуть мою царственную особу:

– Ваше королевское величество! Я только попрошу у мэтра Борена декокт от головной боли, – дама постно смотрела в пол, стараясь показать, как ей плохо.

– Леди Богер, я думаю, если вы просто сядете за стол, а не будете суетиться вокруг меня, ваша голова пройдет сама собой. Я не отпускаю вас.

Поскольку я, как настоящий тиран, категорически отказалась выпустить из комнаты хоть одну из этих женщин, то им пришлось смириться с моим решением. Медленно и неохотно, под вздохи и предсказания моего ужасного будущего, синее бархатное платье надели на меня. Шнуровку я не доверила ни одной из горничных: все эти фокусы с туго перетянутой талией мне не нужны нафиг. Потерять сознание от недостатка кислорода – совершенно недопустимо.

Поверх платья мне закрепили мантию, и я сполна оценила бремя королевской власти: и сжимающий мою голову венец, килограмма на три-четыре весом, и десятки килограммов ткани и меха, давящие мне плечи.

К тому времени, как я выиграла этот маленький бой, настал час выхода. Я шла впереди, а сзади и по бокам четыре фрейлины тащили на весу неподъемную мантию. Я серьезно начала опасаться, что не смогу нормально сесть, имея на плечах такую нагрузку.

Софи шла рядом со мной, как я и попросила. Хотя сперва миледи Лекорн пробовала возражать. Но делала это так слабо и вяло, что я решила просто не обращать внимания на ее слова и даже не удостоила даму ответом. Софи рядом мне нужна была просто для того, чтобы показывать дорогу.

Вся наша процессия на мгновение остановилась около огромных двустворчатых дверей, которые почти мгновенно распахнулись, и чей-то громкий голос прокричал:

– Ее королевское величество Элен из дома Солиго! Подданные, приветствуйте свою королеву!

Когда мы проходили первый раз тронный зал в поисках моего сына, он выглядел холодным и пустым. Сейчас от самых дверей до некоего подиума из трех ступенек в конце тянулась широченная ковровая дорожка густо-зеленого цвета. С двух сторон от этой дорожки, боясь наступить на алые полоски по ее краям, толпились разодетые придворные. Было их значительно больше, чем в моей спальне во время родов.

Софи тихо и незаметно скользнула назад, а я почувствовала настоящий страх: я понятия не имела, как я должна приветствовать придворных, как должна сесть в одно из двух кресел, стоящих на ступеньку ниже трона, да и просто не представляла, какое из двух моё.

Впрочем, выбора у меня все равно не было…

С совершенно каменным лицом я двинулась по проходу между людьми и поняла, что мне нет нужды кого-либо приветствовать: все склонили головы, никто не пытался поймать мой взгляд. Когда дошло до выбора кресла, все оказалось еще проще: фрейлины привычно начали заносить мою мантию так, что у меня даже сомнения не осталось. Моим оказалось кресло по правую руку от трона.

Глава 13

Королева-мать навестила меня сразу после очень позднего обеда. Она явно до сих пор не понимала, что ненавистная ей невестка слегка изменилась. Да и, признаться, есть большая разница между тем, лежишь ли ты беспомощная в кровати под надзором лекарей и фрейлин или же более-менее твердо стоишь на ногах.

Свекровь я встретила, как и полагается, встав и поклонившись ей. Насколько я поняла местный этикет, кланяться должна была она мне первая. Все же она не правящая королева. Но тут я лишила ее возможности пожаловаться собственному сыну на тему моей грубости и непочтительности: я была максимально вежлива по местным меркам. Зато сразу после поклона я села, не предлагая кресло ей. Нравится это свекрови или нет, но разговаривать со мной она будет стоя.

Когда до нее дошел проделанный мной фокус, лицо свекрови начало наливаться темнотой. Тем не менее, в руки она себя взяла быстро. Думаю, сказывались годы интриг.

– Элен, почему вы не надели на такое важное событие парадный туалет? – очевидно, самообладание мадам было просто железным. Голос звучал мертвенно и ровно.

– Ваше королевское высочество, позвольте, я задам встречный вопрос?

Мадам была сбита с толку, но справилась быстро:

– Слушаю вас, Элен. И поверьте, мне действительно интересно, что вы скажете в свое оправдание.

– Что именно делает туалет королевы парадным, ваше высочество?

Последовала легкая, едва заметная пауза: королева соображала, что ответить и, почувствовав слабость своей позиции, ловко перевела тему:

– Вы не предложите мне стул, Элен?

– Охотно, ваше высочество, – я была довольна тем, что она вынуждена была спрашивать.

Каждый раз, когда она придет ко мне, она будет или стоять, или просить меня. Я кивнула замершим у моего плеча фрейлинам. И поскольку в комнате не было лакеев, миледи Лекорн лично подала королеве легкий стул. Свекровь удобно уселась напротив меня, неторопливо расправила складки платья и после этого заговорила:

– Элен, я обеспокоена вашим здоровьем. Мне кажется, вам стоит обратиться к лекарю и, вполне возможно, съездить помолиться по святым местам.

– Место любой матери рядом с сыном. Вы предлагаете мне взять с собой дофина? Или оставить маленького принца без матери? У меня складывается странное впечатление, ваше высочество, что вы недолюбливаете дофина, – лучшая защита – это нападение, поэтому я продолжила: – Ваш непростительный промах при наборе прислуги в опочивальню дофина, ваше желание отлучить ребенка от благотворного влияния матери – все это наводит меня на странные мысли.

Возможно, противники, с которыми раньше сражалась королева, были мощными фигурами в масштабах дворца. Вполне возможно, что мадам свекровь привыкла рулить и политикой, и мужчинами, и самим королем. Но, похоже, до сих пор никто из женщин не осмеливался ей перечить. Мысль о том, что ей возражает ничтожная слабовольная невестка, явно выбивала даму из колеи. Поняв, что сейчас она не сможет заставить меня отправиться поправлять здоровье, мадам отложила этот момент в собственных мыслях, собираясь позднее поговорить с сыном.

Не то, чтобы я была пророчицей, но эти мысли и желания очень отчетливо читались на ее лице. С одной стороны, мадам от рождения привыкла носить маску невозмутимости, с другой – я не была достойным противником в ее глазах, и сейчас именно это подводило ее. Она вернулась к прежней теме:

– Вы считаете мой свадебный подарок недостойным называться парадным платьем? – в ее голосе прорезался хорошо разыгрываемый гнев.

“Ну что ж, ваше высочество. В такие игры я тоже умею играть!”

– Вы считаете возможным обращаться ко мне, как к горничной? – я добавила немного нежности в свой голос и с улыбкой склонила голову к плечу, вопросительно глядя ей в глаза. – Вы не считаете нужным, ваше королевское высочество, обращаться ко мне с титулом?

В целом королева нарушила правила этикета лишь слегка. В конце-концов, это был частный визит, а не официальный. Однако я понимала, что чем чаще я буду напоминать свекрови о том, что королева в этой стране я, тем больше злости и раздражения вызову. Если раньше я для нее была неким досадным предметом, с которым не стоит считаться, то сейчас я прямо объявляла себя ее врагом .

Да, мне было страшно. Я недостаточно наивна, чтобы скидывать со счетов ее огромный опыт. Но если я заставлю королеву-мать не просто мелко пакостить и унижать меня в глазах придворных, а полноценно интриговать против, это привлечет ко мне внимание всего двора и со временем сделает меня заметной фигурой. Я не могу позволить себе метаться между придворными и, заглядывая в глаза, спрашивать: “А вы не желаете присоединиться к коалиции против королевы-матери?”. Сейчас за мной нет силы, но меня защищает мой титул и рождение сына. Однако я четко понимала, что с сегодняшнего дня мне придется опасаться как минимум отравления.

– Я считаю, ваше королевское высочество, что заслуживаю не одно парадное платье. Это я подарила государству, правящему дому Солиго и собственному мужу наследника престола. Это я рисковала здоровьем, рожая дофина. Вы хотите обвинить меня в расточительности?

Вот тут моя позиция была откровенно слабовата. Я до сих пор не знала, каковы мои финансовые дела. У миледи Лекорн было слишком мало времени, и я еще не получила отчета. Но даже если там беспорядок и я в долгах, как в шелках, то и королева-мать об этом тоже пока не знает.

Решив не продолжать бессмысленное с ее точки зрения противостояние, королева покинула меня. Взгляд, который она метнула в свору моих фрейлин, говорил, что мадам в бешенстве.

Я провела вечер среди моих притихших придворных дам. Сегодня почти не было шепотков, хихиканья и сплетен – каждая из них предвкушала выволочку от королевы-матери и переживала за собственную задницу. Меня такое настроение только порадовало: пусть боятся, крысы!

Глава 14

Так увидела героиню книги артер. Второй портрет будет тогда, когда героиня полностью приведет себя в порядок.)

Когда с ритуальными приветствиями было покончено, его величество, все также хмуро оглядывая меня, спросил:

– Скажите, Элен, вы специально решили оскорбить своим поведением мою мать?

– Что именно показалось вам оскорбительным в моем поведении, ваше величество?

– День Великой Благодарности – это повод надеть ваш лучший туалет. Почему вы вышли к подданным не в том платье, что было на вас в день коронации? Это платье было свадебным подарком моей матери, и она обижена и оскорблена вашим вызывающим поведением. Признаться, Элен, я тоже недоволен вами.

– Ваше королевское величество! Прошу вас, напомните мне, сколько лет прошло с момента моей коронации?

Казалось, от такого простого вопроса его величество слегка растерялся. За спинкой королевского стула стоял его родственник, герцог Саймер де Богерт. Он наклонился к уху короля и что-то шепнул.

– Четыре с половиной года, Элен.

– Вы считаете, ваше величество, что за четыре с половиной года, надевая коронационное платье множество раз по различным поводам, родив вам двоих детей, один из которых сын и наследник, я не заслужила новый туалет? Когда-то после свадьбы с вашим отцом, ее высочество Ателанита тоже проходила обряд коронации. Почему же она на торжества не надевает то же самое платье?

Я заметила на губах герцога Богерта тонкую, почти змеиную улыбку. Думаю, ему приятно было мое противостояние королеве-матери. Он снова склонился к уху кузена и что-то шепнул. В этот раз король слушал его внимательнее. А я, воспользовавшись молчанием, дождалась, пока герцог замолчит, и жалобно добавила:

– Кроме того, муж мой, новое платье идет мне гораздо больше. Вы сами это отметили.

Этот великовозрастный мамсик, похоже, находился в некотором сомнении. Ему не хотелось воевать с матерью, но точно также ему не хотелось воевать и со мной. Пусть он и не понимал, что его жену заменила другая личность, но изменения в характере не мог не почувствовать. Именно это, еще не осознанное королем противостояние и вызывало его колебание: он не знал, на какую сторону склониться. Я решила бросить еще один довод:

– Ваше королевское величество! Не кажется ли вам, что когда супруги: король и королева предстают перед подданными на больших приемах, то будет правильным показываться в одежде одного цвета? Это будет только подчеркивать, что королева принадлежит вам, ваше величество, как и все остальное в ваших землях. Согласитесь, если вы первый введете такое правило этикета, то ваши потомки будут восхищаться изяществом решения.

– Я нахожу ваши доводы разумными, Элен. Признаться, я и сам давно обдумывал подобное нововведение. Мне оно кажется очень элегантным. Пожалуй, я так и сделаю!

– У вас удивительно тонкий вкус, ваше величество. Я буду благодарна, если ваш камердинер станет накануне сообщать мне, какой цвет одежды мне следует выбрать. Ведь даже в священных книгах пишут, что жена должна следовать за мужем, – я поклонилась и получила дозволение уйти от довольного короля.

Разумеется, никаких священных книг я еще толком не знала. Но раз это общество настолько патриархально, то ничего другого в священных книгах и не могли писать. Практически все религии Земли учат поклоняться сильнейшему, и совсем не важно, кто в обществе считается сильнейшим. Уверена, что в каких-нибудь африканских племенах, где царит жесткий матриархат и, вполне возможно, даже нет письменности, устные предания учат мужчину идти за женщиной. Поклонение сильнейшему – основа любой религии.

Возвращаясь в свои апартаменты, я обратила внимание на одну интересную деталь: комната перед покоями короля называлась приемная, дверь в его личные покои, куда я заходила, охраняли гвардейцы. Там, в этой самой приемной, толпились придворные, которые не были допущены на малый утренний прием. В этой комнате они просто дожидались, пока его королевское величество соизволит выйти.

Перед моими покоями была точно такая же комната, чуть скромнее обставленная и чуть меньше размером. И даже двое гвардейцев, охраняющих вход ко мне, были точно в такой же форме, как и у покоев короля. Но при этом моя приемная была абсолютно пустая. Никто не спешил пожелать доброго утра королеве и попросить её о милости.

Вернувшись к себе, я решила: хватит затворничать! На улице прекрасная весенняя погода, на улице встречаются придворные и служащие. Возможно, это шанс приблизить к себе хоть кого-то. Поэтому я громко объявила:

– Мадам Лекорн, я собираюсь на прогулку.

Миледи очередной раз всполошилась:

– Но ваше королевское величество, скоро на прогулку отправится сам король!

– Встречаться в парке с королем запрещено этикетом?

– Нет, не запрещено… Но так не принято, ваше королевское величество! Мы можем столкнуться с королем на одной аллее!

– Значит, мы отойдем в сторону, уступим королю дорогу и низким поклоном окажем ему все возможные почести.

– Но вы так никогда не делали, ваше величество. Это будет смотреться вызывающе! – миледи Лекорн явно не собиралась отступать.

– Мадам Лекорн, я всего лишь сообщила вам, что я отправляюсь на прогулку. Я же не приглашала вас с собой, не правда ли?

Миледи покраснела и не нашла, что сказать, зато я нашла:

– Я отправляюсь гулять в обществе Софи. А вы, мадам, садитесь и продолжайте готовить мне отчет. Я хочу точно знать свое финансовое положение.

Миледи Лекорн молча поклонилась и обиженно отправилась к столу, где лежала расходная книга. Я с сожалением подумала о том, что у меня нет даже преданной лично мне горничной, которая могла бы проследить: побежит ли миледи на доклад к королеве-матери.