Красавица и Чудовище. Другая история Белль

Давным-давно

Давным-давно в одной далекой стране жил в великолепном замке юный принц. У принца было все, чего только могло пожелать его сердце, и все же он был испорченным, себялюбивым и злым.

Как-то раз холодной зимней ночью в замок пришла старая нищенка и попросила разрешения погреться в тепле, а в обмен предложила принцу кроваво-красную розу. Принцу не понравилась изможденная старуха, он с презрительной улыбкой поглядел на ее подарок и прогнал нищенку, но та предупредила его, что не стоит судить только по внешности, ведь истинная красота не снаружи, а внутри. Принц снова велел нищенке убираться прочь, и в тот же миг уродливая старуха превратилась в прекрасную волшебницу.

Принц хотел извиниться, но было уже слишком поздно: волшебница увидела, что в сердце юноши нет доброты. В качестве наказания волшебница превратила его в ужасное чудовище, а также заколдовала замок и всех его обитателей.

– До своего двадцать первого дня рождения ты должен стать таким же прекрасным внутри, каким ты был снаружи. Если не научишься любить других – и если никто не полюбит тебя, – то в тот миг, когда упадет последний лепесток, ты, твой замок и все его обитатели будете прокляты и преданы забвению навечно.

Стыдясь своего отвратительного вида, Чудовище спряталось в замке, и единственным окном во внешний мир ему служило волшебное зеркало.

Шли годы, он впал в отчаяние, потерял всякую надежду, и немудрено: разве может кто-то полюбить чудовище?

Отличная история.

Она часто служила развлечением для женщины, что лежала прикованная к жесткой холодной кровати в темной комнате, похожей на нору.

Женщина годами повторяла в уме эту сказку.

Иногда она вспоминала отдельные моменты по-разному, например, роза могла быть розовой, как рассвет над морем, хотя, конечно, это звучало не так эффектно, как «кроваво-красная».

И та часть в самом конце, где волшебницу подкарауливают у выхода из замка, бросают в черную карету и тайно похищают в ночи, тоже звучит не очень-то впечатляюще. Женщина никогда не вспоминала эту часть истории.

Любой другой на ее месте давно сошел бы с ума, любой другой давно сдался бы перед лицом бессрочного заточения в темнице, забыл бы самого себя.

Порой мысли женщины действительно становились безумными, снова и снова вращаясь в пустом чайнике, в который превратилась ее голова. Если бы она не проявляла осторожность, мысли давно стали бы слишком резвыми, неуправляемыми и попытались бы вырваться наружу через трещины в ее сознании.

Но так приходит безумие, а женщина пока не сошла с ума.

За десять лет она почти забыла, кто она такая, но не до конца…

Шаги в коридоре.

Женщина зажмурилась крепко-крепко, чтобы не впустить внешнее безумие, которое пыталось вторгнуться в ее личное черное безумие.

Голоса. Опять шаги. Шарканье метлы по бесконечному склизкому полу. Звяканье ключей.

– Не стоит, там никого нет.

– Так ведь дверь заперта. К чему запирать пустую комнату?

Следовало кричать, шуметь, разбить что-нибудь, только не дать этому диалогу повторяться – с небольшими вариациями – снова и снова, как происходило последние четыре тысячи дней.

– О-ох, эта дверь заперта. А ты слышишь что-нибудь в этой комнате?

– Эта дверь закрыта. Думаешь, она заперта?

– Та, что внизу, заперта, только я не помню, поместили туда кого-то или нет.

Казалось, будто Бог так и этак меняет текст в дурацкой пьесе, в которую превратилась ее жизнь, и никак не придет к окончательному варианту.

Следующие две минуты полностью предсказуемы: так нашкодивший ребенок ёжится, понимая, что сейчас его будут ругать родители.

Поворот ключа в замке.

Дверь со скрипом открывается.

Отвратительная физиономия, пугающая уже только тем, что она изо дня в день одна и та же, удивленное выражение на ненавистном лице.

Мерзкое лицо принадлежит женщине, в одной руке она держит ключ, в другой – поднос. За ней в коридоре маячит другая тетка, у той в руках швабра. А за спиной второй женщины стоит высокий молчаливый мужчина – он тут для усмирения тех заключенных, которые не привязаны.

Узница открывает глаза, ее любопытство берет верх над инстинктом самосохранения. Сегодня на подносе четыре миски с похлебкой. Иногда их пять, иногда три. А порой только одна.

– На твое счастье я прихватила дополнительную порцию, – говорит тетка с подносом и усаживается, так что ее грязные юбки и фартук вспучиваются парусом.

Эта фраза никогда не меняется.

Узница визжит, не в силах сдержаться, не в силах отвести глаз от удручающего зрелища – жидкой овсянки, которой ее кормят изо дня в день.

Тетка со шваброй возмущенно бормочет:

– Уж поверь, про новенькую я ничего не слыхала. Хотя, право слово, такое отребье следует держать под замком.

– Да уж, эту так точно. А ну-ка, доедай.

Женщина говорит это с неизменной фальшивой нежностью. Миска наклоняется все быстрее, мерзкое варево стекает по щекам узницы на шею, и та против воли изо всех сил натягивает цепи, пытаясь собрать языком последние капли до того, как миску уберут.

– Эта достаточно взрослая, чтобы быть матерью, – равнодушно говорит женщина с овсянкой. – Только подумай, они рожают детей, растят их и все такое.

– Они словно животные. Звери тоже выращивают своих детенышей. Не знаю, зачем их тут держат. Поубивать бы всех разом, и вся недолга.

– О, за этим дело не станет, не сомневайся, – глубокомысленно замечает карга с овсянкой. – Недолго им осталось.

Вот только прошло уже десять лет.

На этот раз эта ведьма уходит, не отпустив ни одной банальности. Закрыв дверь, она тут же забывает о существовании узницы и уходит.

Назавтра… и через день… и через два дня вся эта сцена повторится снова: две мерзкие карги впервые войдут в комнату… Да, для них это будет впервые.

Пленница завизжала в последний раз, отчаянно и безнадежно, а потом над ней сомкнулась тьма.

Придется начинать историю с начала. Если начать рассказ с самого начала и хорошенько его приукрасить, все будет хорошо.

Давным-давно в одной далекой стране жил в великолепном замке юный принц…

Прежде начала

Давным-давно, немного раньше, чем в прошлый раз, было одно королевство, название и само существование которого давно позабылись. Остальной мир сражался за право управлять новыми землями, раскинувшимися за морями, изобретая в этой борьбе всё более смертоносные виды оружия и щедро насаждая собственную религию среди иноземных народов. А это богатое королевство просто было.

В стране этой имелись плодородные поля, дремучие леса, богатые дичью, чистенькая деревушка и красивейший замок, так и просившийся на почтовую открытку.

Королевство уместилось в уютной долине, вдали от больших дорог, и благодаря этому привлекало умных искусников, не похожих на других: чаровников. Они бежали туда, спасаясь от наступавшего на Европу нового мира.

Маленькое королевство благополучно пережило эпохи Средневековья и Ренессанса, и лишь теперь в него все-таки начали проникать недуги цивилизованного человечества.

Однако же там по сию пору жили самые настоящие гадалки, умевшие предсказывать будущее, крестьяне, владевшие искусством добывать воду из камня во время засухи, и фокусники, взаправду превращавшие мальчиков в голубей (и иногда обратно в мальчиков).

Еще королевство притягивало тех, кто, не обладая определенными силами, мог тем не менее похвастаться разными необычными талантами и умениями – словом, тех, кто чувствовал себя не в своей тарелке среди обычных людей. Неудачники и мечтатели, поэты и музыканты, забавные чудаки, отвергнутые миром, – все находили здесь приют.

Одним из таких людей был молодой Морис. Он родился в семье простого лудильщика и с самого детства хотел странствовать, а еще – чинить и изобретать. В отличие от своего отца Морис почувствовал перемены в древнем воздухе Европы, замечательные, механические перемены. Он грезил о будущем, в котором полно работающих на пару ткацких фабрик, воздушных шаров, способных переносить людей в дальние страны, и печей, умеющих самостоятельно готовить еду.

Твердо решив стать частью всего этого, Морис, памятуя о прошлом – паровых машинах Геро – и не забывая о настоящем, жадно выспрашивал всех, кто мог из первых рук поведать ему о чудесах, про которые он так много читал. Он пытливо смотрел по сторонам, высматривая шестеренки, поршни и научные эксперименты.

Однако Морис осознал, что одними странствиями сыт не будешь: ему требовалось место, где можно посидеть и подумать, повозиться с серьезными вещами – машинами, для которых нужно много топлива и плавильные печи. Место, в котором можно хранить все его барахло.

Короче говоря, ему был нужен дом.

Следуя велению сердца, внимательно прислушиваясь к людской молве, Морис забрался в самый отдаленный уголок Европы, совершенно не похожий на остальной мир.

Сначала молодой человек остановился в крохотной деревушке, в которой были все условия для работы с водяным колесом. Однако, понаблюдав за тихой провинциальной жизнью местных обитателей, с ужасом косившихся на тележку изобретателя, полную защитных очков, всевозможных инструментов и книг, Морис понял, что ему здесь не место.

Он переправился через реку и, поплутав по лесам, набрел на странное королевство, в котором запросто можно было увидеть человека, шепчущегося с черной кошкой – а кошка еще и ответить могла. Тут спокойно можно было зайти в трактир, даже если ты весь покрыт серебристой пылью после целого дня работы, посидеть и выпить, и никто не косился на твои защитные очки со слюдяными стеклами. Местечко в самый раз для него.

Морис быстро свел знакомство с несколькими парнями из местных и в итоге стал снимать угол вместе с одним из них.

Аларик, парень, любивший животных намного больше машин, умудрился найти им дешевую комнату на заднем дворе одной конюшни, где сам частенько подрабатывал конюхом.

Комнатушка, надо сказать, была крошечная, да и лошадями там попахивало, зато она располагалась рядом с большим общим двором. Морис немедленно начал сооружать там кузнечный горн, печь для обжига и рабочий стол.

Молодой человек с радостью брался за любую тяжелую работу, чтобы скопить хоть немного денег на свои будущие исследования. Он убирал с полей камни, таскал на плечах снопы, а сам все думал о пределе прочности разных металлов, свойствах сплавов, о том, как изготовить идеально ровный цилиндр, который потребуется ему в ближайшее время.

– Наш старина Морис опять мечтает, – говаривали работавшие вместе с ним здоровые парни, хлопая изобретателя по плечу. Но эти слова неизменно произносились уважительно и сопровождались улыбкой – точно так же работники шутили, когда называли Жозефу, служанку из таверны, Черной Ведьмой. Рука у девицы была тяжелая, и подзатыльники раздухарившимся выпивохам она отвешивала не задумываясь.

В конце лета все крепкие молодые мужчины работали в полях – даже Аларик, предпочитавший ухаживать за лошадьми, а не собирать овес. Каждый вечер после целого дня под палящим солнцем молодые люди, потирая ноющие спины, брели обратно в город, и хотя в горле у них и пересыхало, неизменно распевали песни. Разумеется, они шли прямиком в заведение Жозефы.

Как-то вечером друзья Мориса собрались в таверне, а сам он задержался – отряхивал с одежды пыль и пытался хоть немного привести себя в порядок – и стал свидетелем интересной сцены.

Высоченный и очень крепкий на вид мужчина стоял, широко расставив ноги, и грозно хмурился. Интересно, но дальше случилось нечто еще более интригующее.

Перед здоровяком застыла, гордо вскинув голову, самая прекрасная женщина из всех, кого Морис когда-либо видел. У нее была осанка танцовщицы и тело богини, а волосы в лучах заходящего солнца отливали золотом. На красивых щеках горел гневный румянец, зеленые глаза гневно сверкали.

Девушка взмахнула тонким ольховым прутиком и отчеканила:

– В нас нет ничего неестественного! – Голос у незнакомки оказался мелодичный и выразительный, но от злости она почти выплевывала слова. – Всё, что сотворил Господь, естественно по определению! А мы все дети Божии!

– Вы дети дьявола, – спокойно протянул мужчина с ленцой в голосе. Так обычно говорит человек, заранее уверенный в победе. – Это легко проверить. Вас сотрут с лица земли, как чудовищных драконов в древности, если только вы не очиститесь.

– Очистимся? – На этот раз девушка действительно брызгала слюной. – Меня крестил сам монсеньор[1], так что я, по крайней мере, приняла в этой жизни на одну ванну больше, чем ты, свинячий сын!

Здоровяк медленно потянулся к поясу. Морис по природе своей был добродушен, но ему довелось немало постранствовать, поэтому он знал, что означает этот жест: нож, пистолет, удар по лицу – что-то жестокое. Молодой человек бросился было на помощь девушке.

Однако не успел он сделать и шага, как все уже было кончено: в абсолютной тишине полыхнула какая-то вспышка – ярче молнии, и на миг все вокруг окутал ослепительный белый свет.

Спустя несколько мгновений Морис вновь обрел способность видеть. Рассерженная девица быстро шла прочь, а мужчина остался там, где стоял. В руке он действительно держал пистолет, но уже в следующий миг выронил оружие и схватился за лицо. Да уж, щупай не щупай, а факт налицо: вместо носа у задиры появился ярко-розовый пятачок.

– Свинячий сын… – медленно повторил Морис слова незнакомки, а потом улыбнулся. – Свин!

Тихонько рассмеявшись, он пошел в таверну.

Там уже расположился Аларик вместе со всей их компанией, но сегодня среди них затесался новичок: худой, изможденного вида юноша, похожий на нахохлившегося кузнечика. Одет во все темное, лицо строгое и какое-то нервное – разительный контраст со светловолосым веселым Алариком.

Морис медленно подошел к ним, продолжая размышлять о странной сцене, свидетелем которой только что стал. Правда, думал при этом не о вспышке света, не о схватке и не о свином пятачке, а о том, как искрились локоны той девушки в лучах заходящего солнца.

Аларик нетерпеливо потянул приятеля за стол, вынуждая сесть между собой и мрачным парнем.

– Давай, садись скорее! Ты еще не знаком с доком? Думаю, нет. Фредерик, это Морис. Морис, это Фредерик.

Морис рассеянно кивнул, надеясь, что не выглядит грубым. Жозефа, не дожидаясь просьбы, поставила перед ним высокую кружку с сидром.

– Приятно познакомиться, – сказал Фредерик решительным, хоть и довольно мрачным тоном. – Только я ведь уже говорил, что я не доктор, а только собирался им стать…

– И что случилось? – спросил Морис, пытаясь вспомнить хорошие манеры. Он заметил, что у Фредерика в руках маленький стаканчик с какой-то дорогой выпивкой. Наверное, этот парень из ученых.

– Родители отослали меня прочь, прежде чем я успел доучиться. Они отправили меня в это… чудесное место. Еще и заплатили, только бы я уехал сюда.

– У Фредерика талант, – многозначительно произнес Аларик, дергая край своей шляпы. – Он может видеть будущее.

– Вот как? – уважительно ахнул Морис.

– Не совсем так, у меня не всегда получается, да и то самую малость, – запротестовал Фредерик, качая головой. – Но моей семье и этого хватило, чтобы загнать меня сюда… чтобы я жил с «себе подобными», с людьми, «которые поймут». Или же магическим образом избавят меня от проклятого дара. Я учился в университете, собирался пойти в ученики к великому хирургу. Я хотел стать доктором.

Аларик перехватил взгляд Мориса поверх головы Фредерика и состроил рожицу.

– Я пытался уговорить его переехать к нам, – сказал конюх, отхлебнул пива и по-простому вытер с губ пену тыльной стороной ладони.

– Мне это не нужно, – возразил Фредерик, впрочем, несколько неуверенно. – У меня есть деньги, и я не желаю жить рядом с животными, благодарю покорно. К тому же у меня уже имеется небольшой дополнительный доход. Король с королевой призвали меня, дабы обследовать наследного принца. Это обычная простуда, – быстро добавил он. – Ничего страшного с ним не случилось, ничего, что требовало бы врачебного вмешательства – моего или настоящего доктора. Ignoramuses![2] Однако же они наняли меня в качестве личного врача, так что ваша благотворительность мне не требуется, благодарю.

– Да брось, неужто тебе не хочется квартировать с парнями твоего возраста? Мы помогли бы тебе здесь освоиться. Всяко лучше, чем в одиночку снимать холодный чердак у какой-нибудь вдовы.

– Спасибо за заботу, – снова сказал Фредерик беззлобно. Похоже, он не знал, как еще можно отказаться, оставаясь безукоризненно вежливым. Однако в разговоре возникла неловкая пауза.

– Аларик, та девушка… – начал Морис. – Недавно перед таверной… стояла прекрасная девушка с золотыми волосами… она превратила нос одного молодчика в пятачок.

– А, так это, должно быть, Розалинда! Та еще штучка! – засмеялся Аларик.

– Это немного чересчур, – кисло процедил Фредерик. – Надо же, как ведьмы распоясались.

– Тот малый так ее оскорблял, – проговорил Морис, чувствуя, что обязан защитить девушку, хотя еще минуту назад даже не знал ее имени. – Он обвинял ее, дескать, она бесовское отродье, а магия – это что-то нечистое.

Аларик прищелкнул языком.

– О, боюсь, в наши дни подобное не редкость. Незадолго до того, как ты сюда приехал, вышла ужасная заварушка. Двое парней – чаровник и нормальный вроде нас – сцепились из-за девчонки. Слово за слово, дошло до драки, и чаровник победил, а другой парень умер – словил смертельное проклятие. К делу подключилась дворцовая стража, и пошло-поехало: нарушение общественного порядка, обвинения посыпались направо и налево. Некоторые стражники схлопотали кое-что похуже свиных пятачков… Зная Розалинду, могу предположить, что она расколдует того типа, когда увидит в следующий раз.

– Сложно винить «нормальных парней вроде нас», – с горечью в голосе произнес Фредерик. – Здесь есть люди, владеющие силами, недоступными простым смертным. На этих чародеев нет никакой управы, против них даже дворцовая стража с мушкетами ничего поделать не может. Полагаю, их… то есть нас, нужно контролировать или хотя бы сделать менее опасными.

– Да просто двое ребят подрались из-за девицы, – принялся терпеливо растолковывать Аларик. – Такое случается сплошь и рядом. Парни частенько гибнут и на обычных дуэлях, а тот поединок велся с применением магии. За всеми же не уследишь.

– Ну, раз уж тут случаются такие… неестественные происшествия, такое следовало бы скрывать. Кроме того, магия всегда возвращается, это общеизвестно. И ей бы тоже следовало об этом помнить. Я имею в виду, этой вашей Розалинде.

– Розалинда, – проговорил Морис, словно пробуя имя на вкус.

– О нет. – Аларик округлил глаза. – Морис! Скажи, что это не то, о чем я думаю! Мы же только-только подружились!

– Ее волосы, – задумчиво протянул Морис, – в точности такого цвета, как внутренняя часть моего горна, когда он раскаляется достаточно сильно, чтобы плавить металл.

– А, ну раз так, мы все в безопасности, – вздохнул Аларик, дружески хлопая Фредерика по плечу. – Пока он отвешивает подобные комплименты, мы можем не бояться по возвращении домой обнаружить на двери ленту – знак того, что надо искать другое место для ночевки.

– Говорю же, не стану я снимать жилье вместе с вами, – терпеливо повторил Фредерик.

Но Морис уже не слушал.

Девушка определенно со странностями

Белль всегда забывала, что к книжному магазину месье Леви лучше идти обходным путем. Еще она постоянно читала, мечтала, напевала себе под нос или просто искренне хотела знать, на что похож мир за пределами ее дома и тихой жизни, которую они вели с отцом. Поэтому она всегда шагала напрямик по главной деревенской улице, попутно разговаривала с жителями и краем уха слышала, как те судачат о ней.

Честно говоря, Белль поступала так отчасти специально. На их маленькой ферме очень уютно, но ужасно скучно. Белль всегда хваталась за возможность поболтать, но, к ее глубокому разочарованию, все подобные беседы заканчивались одинаково.

– Очень мило, Белль.

– Купишь булочку, Белль?

– Как думаешь, будет дождь, Белль?

– Не хочешь присесть почитать, а заодно уложить волосы?

– Моя новорожденная малышка прелесть, правда, Белль? Она так похожа на остальных шестерых…

– Ты уже ответила «да» Гастону?

Белль мечтала, что однажды кто-нибудь проявит интерес к тому, чем интересовалась она сама. Вот только такое вряд ли возможно в маленькой деревушке, в которой обитает около сотни человек – они жили здесь всю жизнь и дальше будут жить так же.

Сегодня, по крайней мере, все вели себя вполне дружелюбно, и всего несколько деревенских перемывали ей косточки. Может быть, у кого-то поспела новая партия сидра или чья-то корова произвела на свет теленка с двумя хвостами.

«Нет, даже такое было бы слишком большим событием для этого места».

Белль вздохнула и вошла в книжный магазин, заправив за ухо непослушную прядь волос.

– Доброе утро, месье Леви.

– Доброе утро, Белль! – приветливо воскликнул тот. Старик всегда улыбался ей и неизменно был рад ее видеть, даже если она забегала в его лавку по три раза на дню. – Как поживает твой отец?

– О, папа готовится к ярмарке: дорабатывает паровую рубильную машину для заготовки дров, – ответила Белль, легко поворачиваясь на мысках, чтобы оглядеть книжные полки. В такие моменты она чувствовала себя ребенком.

– Отлично! – воскликнул Леви, растягивая рот в зубастой улыбке. – Старик заслуживает первый приз или хотя бы признание его гениальности!

– Вы единственный человек, который так считает, – грустно улыбнулась Белль. – Все остальные считают, что он сумасшедший, который впустую тратит время.

– Все сочли меня чокнутым, когда я решил открыть книжный магазин в здешней глуши, – хмыкнул Леви, сдвигая очки на кончик носа и глядя на Белль поверх оправы. – Зато здесь тихо, покупателей мало, и у меня полно времени для чтения.

Белль тоже улыбнулась, чуточку насмешливо – эта ее манера улыбаться была у деревенских притчей во языцех.

– Раз уж речь зашла о чтении…

– Боюсь, на этой неделе ничего нового нет, – вздохнул Леви. – Разве что ты захочешь прочесть один из этих религиозных памфлетов, которые выписывает мадам де Фанатик.

– Они философские? – поинтересовалась Белль, страстно мечтая хоть о какой-то новой книге. – Вроде трудов Вольтера или Дидро? Я была бы не прочь узнать противоположные мнения.

– О нет. Вполне стандартные. Там даже стихов и гимнов нет, просто красивая чушь. Еще у меня есть несколько… довольно омерзительных научных трактатов для месье д’ Арка, достойных отправки в психушку, – сказал Леви с таким видом, словно разжевал лимон. – Только, боюсь, я не могу позволить тебе даже дотронуться до них. Месье д’ Арк очень привередлив.

Белль вздохнула.

– Хорошо. Думаю, я просто возьму что-то из старого. Можно?

– Бери что хочешь, – улыбнулся Леви, широким жестом указывая на книжные полки. – Любую книгу.

Белль решила выбрать хорошую книгу. Скоро отец уедет, и ее жизнь станет еще более сонной и тихой. До возвращения отца ее ждет череда солнечных, холодных осенних дней… а из всех дел – только домашнюю живность покормить да прогуляться в деревню, где на нее все косятся.

Сейчас Белль требуется какая-то сказочная книга, какая-то потрясающая история, которая поможет продержаться до возращения отца – или до тех пор, пока в ее жизни не начнет что-то происходить.

И жили они долго и счастливо

Случайно ли, нет ли, но Морис начал замечать хорошенькую девушку с белокурыми волосами повсюду: она волшебным образом чинила нехитрый скарб фермеров и лавочников, раздавала заговоренные розы, чтобы вылечить всевозможные хвори, смеялась с подружками, сидя в таверне у Жозефы, но чаще всего читала книгу, устроившись где-нибудь в тихом уголке.

Морис всегда выделял девушку из толпы, хотя у нее не всегда были светлые волосы.

И зеленые глаза.

Порой она даже была другого роста.

И ее кожа тоже меняла цвет от случая к случаю.

Эти перемены очаровывали.

Но больше всего Мориса изумляло то, как она говорила с другими парнями – а потом просто уходила. Молодой изобретатель недоумевал: почему парни не бегут за ней следом?

Друзья подшучивали над Морисом, говоря, что он страдает куриной слепотой, а Фредерик изводил его нотациями: мол, найди себе милую нормальную девушку, не обладающую необычными способностями. Аларик, с другой стороны, советовал подойти к девчонке и наконец-то поговорить с ней. Представиться. Сообщить о своем существовании.

Впрочем, все обернулось так, что Морису не пришлось этого делать.

Как-то раз он пришел в полупустую таверну пораньше, уселся за стойку и принялся вертеть в руках металлические детали, с которыми работал днем. На первый взгляд детальки напоминали головоломку из шпонок, с которой забавляется провинциальный джентльмен в ожидании выпивки, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это части покрытой амальгамой тонкой медной трубки и серый металлический шарик, которые Морис пытался собрать вместе.

Он по-совиному таращился на тот конец трубки, в который вставлялся шарик, как вдруг осознал, что кто-то сидит на стуле рядом с ним и расправляет пышные юбки.

– Знаешь, тебе нужно говорить с металлом.

Морис поднял глаза на сидевшее перед ним видение и моргнул.

Девушка с зелеными глазами и золотистыми волосами спокойно взирала на него, чуть улыбаясь; в руках она держала книгу, заложив ее пальчиком.

Любой другой на месте Мориса предложил бы купить девушке выпить, сказал бы, что часто видел ее в деревне, принялся нечленораздельно воспевать ее неземную красоту или, на худой конец, спросил бы, почему она к нему подсела.

Но девушка завела речь о металле.

– Говорить? – переспросил Морис. – Что ты имеешь в виду?

– Спроси, что ему нужно, чтобы сделать то, чего ты от него хочешь. По крайней мере, так говорит одна моя подруга, которая в этом разбирается.

– Что же, все остальное я уже перепробовал, – вздохнул Морис. Он собрал в ладони безобразные кусочки металла и кашлянул. – ПРИ-ВЕТ, металл. Что мне сделать, чтобы заставить тебя работать?

Девушка засмеялась, совершенно не обидно, низким мелодичным смехом. Морис обнаружил, что тоже хихикает, и даже ворчун-бармен скупо улыбнулся.

Девушка поправила лезущую в глаза золотистую прядку и, закрыв книгу, положила на стойку перед собой.

– Думаю, следует действовать немного не так. Во всяком случае, говорить нужно не на нашем языке. Нужно знать язык металла. Кстати, я Розалинда. – Она протянула Морису руку.

– Очарован, – искренне сказал молодой человек. Он не стал притворяться, что слышит имя красавицы впервые – вообще-то, он даже иногда шептал его по ночам, просто чтобы услышать, как оно звучит. Он слегка сжал руку Розалинды и поцеловал. – Меня зовут Морис.

– Я часто видела тебя в деревне, – сообщила девушка, ткнув себе за спину своей палочкой из ольхи. – Не важно, чем ты занимаешься – пропалываешь репу, таскаешь камни, копаешь землю, – ты всегда думаешь о чем-то другом: о своем металле. Ты постоянно носишь с собой металлические детали, и ты вечно покрыт сажей, точно кузнец. Чем ты занимаешься?

– Я пытаюсь сконструировать по-лез-ный па-ро-вой дви-га-тель, – ответил Морис, для пущей выразительности постукивая металлической деталькой по барной стойке. – Беда в том, что покамест люди просто открывают клапаны и закрывают клапаны, чтобы слить воду. Их используют для осушения шахт в Англии и Шотландии – у них там прямо беда с водой, но для клапанов можно было бы найти более широкое применение. Вместо того чтобы просто перекачивать воду, можно было бы использовать поршень, такие вот дела.

– Конечно, – сказала девушка и снова улыбнулась. – Такие дела.

Какой-то миг Морис смотрел на нее, пытаясь понять, не издеваются ли над ним, а потом сам засмеялся над собой.

– Я не мастак говорить, придумываю я лучше, чем объясняю… красноречия мне не хватает. Вот так разом всех идей и не перескажешь. Если я преуспею, мир изменится.

– Не сомневаюсь, – кивнула девушка. – Это будет что-то вроде открытия пороха.

– Не совсем. Мое изобретение послужит для созидания, а не для убийств и завоеваний.

– Порох – это не обязательно орудие убийства. Есть у меня одна знакомая, так она делает удивительные фейерверки. И еще – в этом она немного похожа на тебя – хочет запускать вещи в воздух с помощью пороха, всё выше и выше, точно из пушки, нацеленной в небо.

– Я смотрю, у тебя много интересных друзей, – вздохнул Морис. – Хотелось бы мне с ними познакомиться.

– Не имею ни малейшего желания тебя с ними знакомить, – задумчиво протянула Розалинда. – Поступи я так, и ты день-деньской станешь разговаривать с ними, а не со мной.

Какое-то время Морис таращился на нее, соображая, имеет ли она в виду то, о чем подумал он.

А потом девушка улыбнулась, и стало ясно: она имела в виду именно это.

Не до конца веря в происходящее, Морис начал ухаживать за Розалиндой. Его не покидало ощущение, что все это лишь сказочный сон. Хотя, вполне возможно, все было наоборот и это за ним ухаживали. Впрочем, для Мориса это не имело никакого значения.

Он повел Розалинду на танцы и подарил ей розу, собственноручно выкованную из металла. Девушка ловко приколола подарок к корсажу платья, правда, тяжелый цветок оттягивал ткань, так что декольте Розалинды стало почти до неприличия глубоким.

Потом Розалинда повела Мориса смотреть на ее розы – у нее был очаровательный сад, волшебным образом спрятанный в глубине парка; там росли крупные розы всевозможных оттенков розового и красного, попадались и вовсе необычные цвета – прежде Морис и подумать не мог, что цветы могут иметь такой необычный окрас.

Скоро молодой человек узнал, что Розалинде частенько наскучивала собственная внешность, поэтому ее облик и одежда время от времени менялись сами собой. Так что если днем девушка помогала Морису со всякими опасными работами у раскаленного горна, а вечером они шли погулять по городу, ее фартук и старые юбки исчезали, сменяясь изысканным нарядом, достойным парижской модницы, правда, зачастую одеяние было отделано фиолетовым мехом.

Морис никогда не видел сам процесс превращения, он замечал уже готовый результат.

Впрочем, волшебные силы Розалинды распространялись не только на розы, модные платья и поросячьи пятачки. Когда в западной части городка испортилась вода в пресноводном источнике, к девушке заявилась целая делегация горожан с просьбой помочь.

Как сам Морис неделями не отрывался от горна, металлов и инструментов, так и Розалинда день и ночь корпела над старинными манускриптами, бормоча что-то себе под нос, и взмахивала волшебной палочкой, снова и снова рисуя в воздухе один и тот же узор. Если Морис писал знаменитым ученым и изобретателям со всего мира, то она беседовала с робкими существами, похожими на водяные струи, и советовалась с древними могущественными старухами.

Кульминацией всей этой работы стало короткое, вроде бы простое заклинание: чтобы его пропеть, Розалинде потребовалась всего пара минут, после чего вода в источнике вновь сделалась вкусной. Народ радостно заулюлюкал, и мало кто понял, сколько времени и усилий потратила волшебница, чтобы получить такой результат.

Конечно, жизнь состоит не только из работы и изобретательства. Морис частенько проводил вечера в компании с Алариком и Фредериком, а Розалинда – с Аделизой и Бернардом, и тогда наука и магия оказывались благополучно забыты, уступая место развлечениям и смеху.

Итак, днем двое влюбленных работали и гуляли, а долгие вечера проводили в объятиях друг друга, окруженные пьянящим ароматом роз.

Затем в один прекрасный день Морис увидел, как двое здоровых лбов волокут парнишку помоложе в переулок. Дело было в тихой части города, и негодяи, очевидно, рассчитывали провернуть всё втихаря, однако их жертва изо всех сил отбивалась и вопила.

– Прекратите! Эй, вы там! Оставьте его! – закричал изобретатель. – Вы что творите?

– Тебя спросить забыли, – рявкнул один из парней. – Если жизнь дорога, сделай вид, что ничего не видел.

– Он один из этих чаровников, – тяжело уронил второй таким тоном, словно это все объясняло.

– И что? С каких пор это стало преступлением? – сердито и в то же время озадаченно спросил Морис.

– Это всегда было преступлением против природы, да ты бы и сам это знал, будь ты нормальным… но, похоже, ты и сам испорчен злом.

Морис опустил на землю ручки тележки, давая понять, что готов драться. Пусть его одежду покрывали пятна сажи, зато под тканью отчетливо проступали мускулы.

К тому же на поясе Морис, как и все рабочие, носил длинный нож. Он потянулся к рукоятке.

Головорезы подбоченились и оскалились, но молодой человек не спешил убегать в ужасе.

– Предлагаю вам уйти, – прорычал Морис. – СЕЙЧАС ЖЕ! Пока я не позвал стражу или сам не преподал вам урок.

– Дружки его пособников тоже прокляты, как и сам нечистый! – выплюнул один. – Ты свое тоже получишь!

Бандиты бросились наутек, и Морис, глубоко вздохнув, повернулся к спасенному подростку:

– Ты не пострадал, паренек?

– Я же до сих пор жив. – Избитый мальчишка сказал это без всякой издевки, скорее с горькой иронией. Он потянулся и встряхнулся, а Морис заметил, какие у него по-эльфийски высокие скулы, нежная кожа и острый подбородок – необычная внешность для этих мест. – Они снова примутся за меня, когда рядом не будет никого, чтобы защитить. Думаю, мне лучше поскорее сбежать.

Изобретатель с досадой стиснул зубы.

– А дворцовая стража на что? Они что же, вообще граждан не защищают?

В ответ паренек дернул подбородком, указывая на пару дворцовых стражников – те стояли в теньке и, судя по их расслабленным позам, никуда не торопились. Они всё видели. Оба стражника глядели на Мориса подозрительно, даже с отвращением.

– Это нельзя так оставлять, – начал было изобретатель, вновь поворачиваясь к мальчишке.

Однако тот исчез.

На том месте, где он только что был, стояла Розалинда. В следующий миг она бросилась Морису на шею.

– Я все видела. Женись на мне! – воскликнула она.

– Что? Да. Что? – забормотал молодой человек.

– Ты самый лучший, добрый, храбрый и милый человек, какого я когда-либо встречала. Хочу быть уверена, что ты никогда меня не оставишь, хочу, чтобы нас связала клятва.

– Да, конечно. То есть, я и сам собирался просить тебя…

Но его слова были прерваны страстным поцелуем, поэтому Морис лишь на секунду отстранился, дабы прояснить один важный вопрос.

– Это же не ты была тем избитым пареньком, правда? Или ты меня проверяла?

– Не говори ерунды! Я искала тебя с помощью заклинания «найди друга». Мне нужно, чтобы ты мне помог перевезти на тележке большие мешки.

– Ох.

– Кроме того, если бы те два хулигана попытались напасть на меня, то ослепли бы. А теперь замолчи и поцелуй меня! – потребовала Розалинда, прижимаясь губами к его губам.

Итак, они поженились. Свадьба прошла в тайном месте, тщательно укрытом заклинаниями. Правда, гости на торжество явились немного странные: крошечные человечки, надававшие Морису ценных советов по работе с металлом; длинноухие девушки с копытцами вместо ступней (девицы непрерывно топали ногами, ожидая, когда же священник завершит церемонию); студенты и библиотекари в очках, а также основательно подвыпившие приятели Мориса. Впрочем, праздник удался на славу – давно в королевстве не случалось ничего подобного.

Разве что Фредерик не выказал особого энтузиазма и весь вечер просидел с постной миной, недовольный присутствием такого количества чаровников.

Если не считать непрекращающегося ворчания Фредерика, лишь одно омрачило торжество – дикий боров: привлеченное ароматами еды животное вышло из леса и забралось довольно глубоко в сад, прежде чем подвыпившие гости его изловили.

– До чего же странно, – заметил Морис.

– Магия, – сказала нетрезвая девица-фавн, прижимая пальчик к носику так, что тот стал напоминать пятачок, – всегда возвращается.

Тут-то Морис и вспомнил человека, нос которого Розалинда превратила в поросячий пятачок. Тем временем его молодая жена громко ругалась, негодуя из-за забравшегося в сад борова, однако к магии не прибегала.

– Погоди-ка, неужто это он? – ахнул Морис.

– Не-а! – хихикнула девушка. – Просто свин-ик! Хотя невелика разница. У магии всегда есть последствия. Любовь, магия, поросячьи пятачки. Всё связано.

– В этом есть смысл, – задумчиво кивнул Морис, решив, что, пожалуй, он и сам слегка переборщил с возлияниями.

«Что за чудесное место, – подумал он. – Я женюсь на потрясающей женщине. И свадьба великолепная. Поросячьи пятачки опять же».

Ах, эта свадьба

Белль вприпрыжку взбежала на холм: ей хотелось мчаться как можно быстрее. Следовало бы соблюсти достоинство, но ничего не выходило. Взобравшись на вершину, она продолжала идти очень быстро, стараясь не думать о том, что только что случилось, однако это ей плохо удавалось.

Позади нее, на зеленой лужайке у дома развернулось самое настоящее свадебное торжество.

Там собирались праздновать ее свадьбу.

Хотя нельзя не признать, выглядело все очень красиво.

Изысканный навес, украшенный благоухающими цветами. Высокая арка, перевитая гирляндами из бумажных колокольчиков и розовых ленточек. Столы, застеленные белоснежными скатертями с розовой отделкой, уставленные аппетитными на вид деликатесами. В серебристых ведерках стояли бутылки с игристым шампанским, точно изморосью покрытые блестящими капельками воды. Картина, достойная кисти художника.

Также присутствовали музыканты – играли они ужасно, зато с большим чувством.

И был потрясающий на вид торт – вот его Белль с удовольствием отведала бы при других обстоятельствах. Это трехъярусное произведение кулинарного искусства, выдержанное в бело-розовых тонах, идеально соответствовало обстановке. Вершину торта венчали сахарные фигурки жениха и невесты – вот их Белль выбросила бы не пробуя, чтобы поскорее добраться до самого торта. Месье Буланжер, конечно, изрядный нытик, но кондитер отменный, а сегодня вообще превзошел самого себя.

Довершал идиллическую картину недовольный жених, улетевший прямиком в грязную яму, в которой лежали свиньи. Белль не собиралась так сильно его толкать, хотя не могла сказать, что результат этого поступка ее разочаровал.

Шум позади нее стоял ужасающий: завывали блондинки-тройняшки, надрывались труба и аккордеон – хотя теперь в музыке не было никакого смысла; Лефу что-то громко говорил Гастону, священник сочувствующе хихикал.

Священник.

Почему-то его присутствие расстроило Белль больше всего.

Она могла бы выбросить из головы дурацких музыкантов, торт, стол и все прочие атрибуты влюбленного психа, но присутствие священника означало, что Гастон серьезен, как никогда. Он действительно намеревался жениться, чтобы Белль была привязана к нему, «пока смерть не разлучит их».

– Amor действительно vincit omnia, ты, невежа, – пробормотала Белль. – При условии, что женщина тоже тебя amat![3]

Она быстро спряталась за невысоким дубом, потом осторожно выглянула из-за стола. Сердце у нее упало. Похоже, помимо основных действующих лиц, на свадьбу явился и весь остальной город, дабы присутствовать при величайшей победе Гастона. Были тут и серебряных дел мастер месье Леклерк с семьей, и месье Эбер, изготовитель париков и брадобрей, и мадам Бодетт, портниха… мясник, пекарь, свечник – пришли все. Все, кроме месье Леви, и его отсутствие говорило само за себя: уж он-то знал, за какого парня Белль могла бы выйти, соберись она замуж.

И Гастон таким парнем определенно не был.

Разумеется, ее отец тоже отсутствовал, ведь он сейчас ехал на ярмарку. Не было ее матери, но это и неудивительно, потому что Белль не видела мать с раннего детства.

Подул легкий ветерок, донеся до Белль обрывки разговора.

– Ужасно, но что в этом удивительного? У этой девушки нелады с головой.

– Отказать Гастону? Самому красивому холостяку в городе?

– Ну и дурища. Я отдала бы мизинец на правой руке ради того, чтобы надеть его обручальное кольцо.

– Да кем она себя возомнила?

– Неужели рассчитывает на лучшую партию?

– Может, она нацелилась на сына Дюпуи – ну, знаете, того простака, который целый день считает камни. Он ей больше подходит.

Белль сжала кулаки и побежала к высокому дереву. Все они считают ее недостойной Гастона, этого всеобщего любимчика. Красавчика с голубыми глазами, силача и превосходного стрелка. Никому и в голову не пришло спросить, нравится ли он ей.

В этом все горожане. С другой стороны, они только и делают, что день-деньской сплетничают про них с отцом. Судачат о том, какие они странные, какая она странная. Вечно с книгой в руках. У нее нет друзей. Нет поклонников.

Они судачат о том, что Морис редко заходит выпить в паб, о том, что у него нет достойного занятия. О том, что его жена давно исчезла. Некоторые даже шептались, будто бы изобретатель заключил сделку с нечистым в своем подвале.

В конце концов отец положил конец подобным сплетням, пригласив домой несколько горожан, дабы те осмотрели дом на предмет любых демонических штучек. Свидетелей выбирали тщательно: пригласили месье Леклерка, поскольку тот немного смыслил в технике и металлах, и мадам Бюссард, главную городскую сплетницу – уж она-то наверняка сделает все увиденное достоянием гласности. Свидетели увидели наполовину собранные непонятные штуковины и машины, которые они немедленно окрестили делом рук сумасшедшего. Впоследствии Белль уже не могла с уверенностью сказать, что лучше: страх, с которым на нее таращились до приснопамятной инспекции, или сменившие его жалость и насмешки.

А с другой стороны, был Гастон, который, несмотря на все странности Белль, ходил за ней хвостом – с таким же упорством сумасшедшая охотничья собака преследует кабана. Не то чтобы он не заметил странностей отца и дочери, просто не придавал им значения, видимо, полагая их не такими существенными, как статус первой городской красавицы, каковой считалась Белль.

К тому же он полагал, будто может исправить Белль, сделать ее нормальной. Несомненно, его бьющая через край мужественность и представительная наружность прогонят стремление девушки читать и думать, развеют ее тягу к одиночеству.

Неужели Белль не льстило находиться в центре внимания благодаря такому красивому парню, любимцу всего города?

Конечно, льстило.

Должно быть, Буланжер очень долго колдовал над тем тортом.

Вот только Гастон наверняка стал бы относиться к ней так же, как и все остальные горожане, так что Белль без колебаний выбрала одиночество.

С вершины холма толпа казалась такой крошечной. Белль отошла от дерева, наблюдая, как толпа делается еще меньше. В странном теплом свете дня вся сцена выглядела прекраснее, чем в действительности, и одновременно нереальнее – ни дать ни взять старинная миниатюра. Девушка подняла вверх большой палец и «подретушировала» открывающуюся ей картину, мысленно убрав все лишнее.

Именно так она делала, читая книги.

Стоило ей открыть первую страницу, и весь этот городок исчезал, тонул в огромной карте мира, наполовину реальной, наполовину выдуманной.

Люди внизу, которых она «стерла» одним движением пальца, прибирались после несостоявшейся свадьбы и думать не думали о том, сколько всего интересного или важного находится по ту сторону реки. Их не интересовали далекие страны, лежавшие за морем, и древние восточные земли. Им не было дела до недавних научных открытий, например, что у других планет есть свои луны, похожие на ту, что улыбалась им с небес.

Белль хотелось большего. Хотелось многое повидать, хотелось путешествовать по странам, о которых она столько читала, вроде тех, где люди едят тонкими палочками вместо вилок.

На худой конец, ей хотелось перенестись туда посредством собственного воображения.

Белль опустила палец, и горожане вновь появились на зеленой лужайке.

Девушка плюхнулась на траву, чувствуя себя побежденной.

По правде говоря… чтения ей уже не хватало.

Недостаточно просто краем глаза видеть эти земли, узнавать идеи, заглядывая в крошечное окошко книжной страницы. Белль хотелось шагнуть в это окно, окунуться в желтые воды Янцзы, услышать божественную музыку иноземных свирелей, попробовать еду, описанную путешественниками, которые специально отправлялись в далекие земли, не испугавшись коряво выведенных на карте названий вроде «Здеся живут тигеры».

Поглядев на запад, туда, где день уже клонился к вечеру, Белль видела вовсе не раскинувшийся до горизонта пейзаж, который помогал ей погрузиться в мечты.

Вместо него девушка видела, как небо затягивают тяжелые черные тучи, – они ворочались и клубились под порывами ветра, и их то и дело озаряли молнии. Отлично. Такая картина гораздо лучше подходила под теперешнее настроение Белль. Она неосознанно сжала кулаки, жалея, что не может заставить бурю подползать быстрее, как волшебники и колдуны из ее книг. Хотелось встать на вершине холма, среди ветра и грома, одной, и чтобы все явившиеся на свадьбу гости убежали, ища укрытия под крышами своих домов.

А потом она вспомнила об отце: он сейчас совсем один, в дороге, едет на ярмарку.

Испытывая чувство вины, Белль разжала кулаки и заставила себя расслабить плечи, словно она на самом деле могла управлять погодой. Она перекатилась на живот и посмотрела на дорогу, но отец, конечно же, был слишком далеко или поднятая тележкой пыль скрыла его и Филиппа из виду.

Белль вздохнула и рассеянно сорвала одуванчик. Надежно укрытый защитной покрышкой, в повозке находился шедевр ее отца, его детище. Должным образом заправленная топливом и отлаженная, эта машина могла наколоть целую кучу дров вдвое быстрее, чем это сделали бы двое мужчин. С таким потрясающим изобретением он точно получит главный приз.

Белль округлила губы и подула на одуванчик. Если угадать, сколько семян останется на головке цветка после того, как подуешь на него, или сделать вид, что осталось именно столько, можно загадать желание. Она выбрала последнее.

Если Морис выиграет приз и это будет нечто ценное, то она, возможно, сможет убедить его переехать в город побольше. Может быть, даже в тот, о котором он иногда говорил, когда рассказывал о раннем детстве Белль. Там отец мог бы все свободное время изобретать, и ему не пришлось бы с трудом зарабатывать на жизнь себе и дочери в этой глуши, где все считают его сумасшедшим.

И тогда Белль могла бы получить все книги, какие только захочет, и никто не будет смотреть на нее как на странную девицу, ведь в больших городах и своих чудаков хватает. А вдруг какой-то богатый дворянин увидит изобретение отца, распознает его гений и проспонсирует дальнейшую работу?.. И заберет отца и Белль отсюда, точно фея-крестная, и введет их в мир образования, науки и людей, близких им по духу. Они стали бы частью всех тех чудес, которые сулил нынешний век, и навсегда уехали бы из этого провинциального городка с его дурацкими свадебными церемониями, на которые она не соглашалась.

Белль порадовалась, что отца сейчас здесь нет и он всего этого не видел. Он не рассердился бы так сильно, как она, но наверняка пришел бы в изрядное замешательство, а от этого никому лучше не стало бы.

Уперевшись подбородком в ладони, она смотрела, как собравшаяся на свадьбу толпа быстро редеет, спасаясь от крепчавшего ветра. Лефу пытался поймать улетевшую розовую ленту, змеей вившуюся среди ветвей и стульев. Через несколько минут горожане разойдутся, но Белль хотелось поскорее спуститься с холма и проскользнуть мимо людей незамеченной, чтобы оказаться в доме до начала грозы. Возможно, ей удастся обойти дом с восточной стороны, пройдя через розарий…

Девушка со вздохом обернулась и посмотрела на красивые розовые и белые точки, пестреющие вдалеке. Со свадебной поляны цветы не видны… Именно из-за них отец все никак не решался покинуть скромный деревенский домик. В глубине души он надеялся, что в один прекрасный день его жена снова придет к своим розам, а также к мужу и дочери.

Возможно, он верил, что если будет заботиться о цветнике, жена вернется.

Вздумай они уехать, как она их найдет?

Морис окружил цветы заботой, устроил специальную систему автоматического полива, и розы цвели даже в самые лютые морозы, однако недавно начали увядать и темнеть.

Белль тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Она почти не помнила мать. У нее есть самый лучший в мире отец, а большего ей не надо.

Она бросила последний взгляд на горизонт, грозовые облака и дорогу и вдруг увидела вдалеке какое-то движение.

К дому галопом мчался Филипп, таща за собой повозку.

Вот только отца в ней не было.

Неладно что-то в королевстве

Морис и Розалинда сразу же начали жить-поживать душа в душу. Крошечная, но уютная квартирка, в которую они переехали, располагалась на третьем этаже, а сам дом стоял недалеко от дворца, в самом центре фешенебельного, оживленного квартала. Небольшой садик рядом с домом давал Розалинде все необходимое для магических нужд, а Морис договорился с Алариком, что будет и дальше пользоваться горном рядом с комнатой над конюшней, хотя и съехал оттуда.

В первый год совместной жизни молодой четы их квартира полнилась работой и вечеринками, научными спорами, длившимися до поздней ночи, и громкими развеселыми песнями, исследованиями, розами и металлом. Потом молодые немного поуспокоились, и их жилище стало тихим пристанищем, в котором можно спрятаться от мира.

Квартира находилась достаточно высоко над улицей, и, удивительное дело, городской шум в нее не проникал. Случайные прохожие редко заходили в узкий темный переулок за домом, и мало кому вздумалось бы карабкаться по старой деревянной лестнице на третий этаж, хотя друзья знали, как обойти установленную Морисом хитроумную систему сигнализации.

Именно поэтому изобретатель очень удивился и оказался застигнутым врасплох, когда система сработала.

Загромыхали бьющиеся горшки, посыпались на пол осколки, оглушительно затрубил рожок, ему вторил старый аккордеон – словом, оглушительная какофония звуков разрушила сонную тишину сада, распугав птиц и мотыльков.

– Видишь? Я же говорил, что сигнализация пригодится, – обратился Морис к Розалинде и пошел посмотреть, кто это к ним пожаловал.

У него имелись кое-какие соображения относительно двери: на нее можно установить нечто вроде перископа или монокуляра, что позволит обитателям квартиры видеть, кто находится за дверью, при этом, скажем так, не впуская внутрь холодный зимний воздух.

Да… Скажем, трубка с отражателем внутри…

Изобретатель открыл дверь и с удивлением увидел стоявшего на пороге юношу, изрядно напуганного – кажется, малый даже попытался заслониться рукой.

– Привет, – дружелюбно поздоровался Морис. – Моя сигнализация тебя напугала?

Юноша ничего не ответил.

– Потому что я как раз пытаюсь решить, сделать ли ее беззвучной для тех, кто снаружи, чтобы я мог хорошенько их удивить, или оставить как есть, чтобы отпугивать возможных злоумышленников. Что думаешь? Не мог бы ты… О!

Морис вдруг заметил, что именно паренек держит в протянутой руке.

Это был кусок древесного угля. Глянув на перемычку над дверью, изобретатель увидел кое-как накорябанное, незаконченное, довольно грубое слово.

– И что это значит? – поинтересовался он, в первый миг чувствуя скорее удивление, нежели злость.

– Значит, что тут живет могущественная и жуткая ведьма! – дерзко выкрикнул перепуганный юнец, злобно щуря маленькие поросячьи глазки.

– Ох. – По натуре Морис был человеком великодушным и терпимым – качества, которые волей-неволей приобретают почти все путешественники, мечтатели и лудильщики. Однако он не забыл, при каких обстоятельствах познакомился с Розалиндой, как помнил и избитого паренька в тот день, когда любимая предложила ему на ней жениться. – Ах, вот как… И что дальше?

– ОНА ПРЕВРАТИЛА ЧЕЛОВЕКА В СВИНЬЮ! – завопил парень.

– Нет, она всего лишь превратила его нос в поросячий пятачок. А тот тип вел себя очень грубо. А потом она превратила пятачок обратно в нос, так что никто не пострадал.

– ДЬЯВОЛОПОКЛОННИКИ! – выплюнул юнец, повернулся и убежал.

Вздохнув, Морис вернулся в квартиру, закрыл дверь и, подумав, запер ее, чего прежде почти никогда не делал.

Его милая жена полулежала в кресле-качалке, вид у нее был довольный, но усталый; лениво поводя в воздухе мизинцем, она заставила кресло покачиваться, а потом таким же манером заставила ложку перелететь через всю комнату и положить мед в ее чашку с чаем.

– Дорогая, – проговорил Морис, садясь на табуретку, – кажется, у нас возникли непредвиденные осложнения. Какой-то странный малый пытался разукрасить нашу дверь… похоже, хотел написать ругательства про магию.

– Ох уж эти невежественные крестьяне, – устало проворчала Розалинда, прижимая ладонь ко лбу. – Я так от них устала. Они теперь повсюду, а некоторые просто тупые, злобные животные. Я-то думала, все затихнет после того случая с девушкой…

– Это случилось задолго до моего появления здесь, и что-то не похоже, будто страсти утихли. По-моему, тот парень и писать-то толком не умеет. Кажется, кто-то заставил его заучить одну-единственную гадкую фразу.

– Он еще здесь? Где он? – требовательно спросила Розалинда, с трудом пытаясь подняться, и ее щеки раскраснелись.

Морис поскорее взял жену за руку и успокаивающе прошептал:

– Ш-ш-ш. Тебе нельзя волноваться, это вредно и тебе, и ребенку. Уже все хорошо.

Розалинда стиснула его ладонь и поцеловала, потом приложила к округлому животу.

– Ты уверена, что будет девочка? – прошептал он.

– Абсолютно, – кивнула Розалинда, слабо улыбаясь. – Волшебницы в таких вещах разбираются. Не забудь, когда выйдешь сегодня в город, заверни к Вашти. Она отличная повитуха, помогала моей тете, и та в нее прямо-таки влюбилась.

– Обязательно, дорогая. Все что угодно ради тебя и нашей маленькой дочурки.

Однако повитуху Морис не нашел.

Когда он подошел к ее дому, то увидел открытую дверь – довольно зловещий знак.

– Есть здесь кто? – нерешительно позвал Морис.

Подождав несколько секунд и так и не дождавшись ответа, он потянулся к висевшему на поясе ножу.

– Вашти? Эй? Это Морис, муж Розалинды.

Повитуха, конечно, стара, но еще очень бодрая. В глубине души Морис боялся, что обнаружит ее на полу со сломанным ребром или еще более тяжелыми травмами, однако это явно не тот случай.

В маленьком домике определенно что-то случилось: один стул из трех был отодвинут далеко от стола, единственный глиняный кувшин разбит. На столе лежала половина багета, большой кусок сыра и немного винограда. Похоже, это нетронутый ужин.

– Ау!

Изобретатель забеспокоился пуще прежнего. На ограбление не похоже – ничего не украдено, даже шерстяные одеяла. Как будто старушка просто испарилась.

Морис еще несколько минут оглядывал комнату, потом вышел из дома и отправился расспрашивать соседей, но никто не знал, куда подевалась повитуха. И выходила ли она вообще из дома.

По тому, как соседи отводили глаза, Морис заключил, что они и не хотят ничего знать.

Тогда он решил проверить, не слышали ли чего про Вашти другие друзья Розалинды – возможно, ей пришлось срочно уехать к какой-то роженице.

Однако, шагая по городу, Морис увидел над некоторыми дверями коряво нацарапанные надписи: некоторые были сделаны углем, другие – чем-то, похожим на кровь.

Те друзья его жены, которых он застал дома, поспешно его выпроваживали или же начинали говорить с ним очень громко, так, чтобы их слышала и видела вся улица, причем толковали о какой-то ерунде, раз за разом повторяя, как это прекрасно – иметь такого чудесного друга, к тому же не чаровника.

Никто из них не знал, где сейчас Вашти. Никто даже не догадывался, что она пропала.

Огорченный и озадаченный, Морис решил сначала завернуть в таверну и выпить по кружечке с приятелями, а уж потом возвращаться домой с пустыми руками.

На двери висела табличка.

НОВОЕ ПРАВИЛО: НИКАКИХ СОБАК, ИТАЛЬЯНЦЕВ И ЧАРОВНИКОВ.

Морис заколебался, не вполне уверенный, как поступить, однако, повинуясь силе привычки, шагнул-таки внутрь.

Внутри как будто стало мрачнее. Народ сидел маленькими группами и разговаривал громко, вроде бы оживленно и в то же время как-то натянуто. Новая, унылого вида девица усердно протирала барную стойку грязной тряпкой.

Фредерик и Аларик сидели на своем обычном месте. С тех пор как Морис уехал, доктор так и не согласился квартировать на пару с конюхом, полагая себя человеком куда более важным и солидным; впрочем, выпивать и общаться с Алариком это ему не мешало. При виде Мориса приятели заулыбались.

– А где Жозефа? – тихо спросил изобретатель, кивком указывая на девушку за стойкой.

– Ее… уволили, – с отвращением в голосе проговорил Аларик. – Против воли. Велели ей перебираться в более… подходящую часть города.

– Ей заплатили, – заметил Фредерик, но при этом посматривал на свой стакан ликера с сомнением, словно прикидывая, чистый ли он.

– И куда же она отправилась? Она уже где-то устроилась? Надо бы сходить ее проведать…

– С тех пор ее никто не видел, – ответил Аларик. – Некоторые подозревают, мол, что-то тут нечисто.

– Или она просто сообразила, куда ветер дует, забрала свою плату и покинула город, – предположил Фредерик.

Аларик округлил глаза.

– Дело принимает скверный оборот, – пробормотал Морис. – Все это зашло слишком далеко! Один… мальчишка вздумал накорябать всякие гадости над нашей дверью. И, похоже, нашей дверью он не ограничился. А моя жена твердо вознамерилась воспользоваться помощью повитухи Вашти, которую я никак не могу найти. И никто не желает про нее говорить. У меня нехорошее предчувствие. Что происходит в нашем городе?

Аларик вздохнул и поболтал стаканом.

– Испортились отношения между… обычными людьми…

– Между нормальными, – вмешался Фредерик, – и чаровниками.

Аларик мрачно покосился на приятеля и продолжал:

– Никогда не думал, что до такого дойдет. Все выходит из-под контроля. Идиоты донимают всякого, кто хоть немного необычен – от доморощенных матрон, приторговывающих любовными зельями, до Баббо, который вечно напевает себе под нос и делает игрушки из веточек и мха. Всех необычных людей травят, запугивают, а то и поколачивают.

– Ничего не выходит из-под контроля, – возразил Фредерик терпеливым тоном человека, уже не в первый раз спорящего об одном и том же. – Уже нет. В том-то все и дело. Нормальные люди пытаются всё контролировать, сделать город безопасным. И они не трогают невиновных.

– Невиновных в чем? – сердито спросил Морис. – В том, что владеют магией? С каких пор это преступление?

– Это преступление против природы.

– Но ты же сам…

– Запятнан! – прошипел Фредерик. – Да, я знаю! Говори тише!

Морис сердито стукнул кулаком по барной стойке.

– А… как же Вашти? Розалинда ужасно расстроится, если я ее не приведу. Куда она ушла?

– Вероятно, сбежала, увидев надпись на своей двери, сделанную свиной кровью, – угрюмо заметил конюх. – Чаровники покидают город, исчезают из последней безопасной гавани этого мира, в которой еще оставались магия и чудеса.

– Я бы предложил твоей жене выбрать другую повитуху, а эту старуху больше не искать, – решительно проговорил Фредерик. – Может быть, найти хорошего доктора.

Морис пропустил его слова мимо ушей.

– Но король с королевой наверняка… То есть… ну, ведь главное достоинство этого места и заключалось в его безопасности, необычности и…

– Король и королева ничего предпринимать не станут, – вздохнул Аларик. – Точно так же они ничего не делают с нехваткой соли и запрещением на торговлю с Герендом. Возможно, они решили, что им угрожают, когда пара стражников погибла, попав под случайно прилетевшие проклятья. Или они просто ленивы и им все равно. Уж и не знаю, чем они целыми днями занимаются в своих башнях. Думаю, я это выясню. Они определенно слишком редко выезжают своих драгоценных жеребцов вне замка. – Тут он вдруг просветлел лицом. – Кстати говоря! У меня потрясающие новости! Сегодня вечером выпивка за мой счет, ребята!

– И что за повод? – спросил Морис, надеясь, что какое-то доброе известие рассеет уныние этого дня.

Фредерик тонко улыбнулся.

– Перед тобой новый старший конюх королевских конюшен. Поклонись, как полагается, только глубоко не вдыхай – от лошадиного духа никуда не денешься.

– И все благодаря вот этому славному малому, – заявил Аларик, шумно прихлебывая из стакана и кивая на Фредерика. – Он замолвил за меня словечко самому королю!

Морис улыбнулся и пожал Аларику руку. Он искренне обрадовался за друга.

– Чудесные новости, Аларик! Твоя карьера пошла в гору!

– И это еще не всё! – Конюх многозначительно поиграл бровями. – В замке есть старшая служанка, которая скоро станет экономкой…

Фредерик округлил глаза.

– Воистину, добрые дела наказуемы.

– Ну, а ты? Порадуешь нас чем-нибудь? – спросил Морис.

Фредерик улыбнулся довольно и в то же время застенчиво.

– Вообще-то, да. После того как я вылечил принца – кстати говоря, это полный бред, – король с королевой так прониклись, что предоставили мне возможность проводить собственные исследования. Все это между нами – тс-с-с! – но поверьте, теперь я располагаю такой свободой действий, о какой мог лишь мечтать, учась в традиционном колледже… Скажу только, что теперь на досуге я могу практиковаться в хирургии, отсекая то, что давно заражено и не подлежит исцелению… Кто знает, может быть, однажды я даже смогу вылечиться сам.

Аларик и Морис переглянулись и пожали плечами.

– Обратная сторона медали в том, что теперь ты работаешь за той скучной деревенькой на другом берегу реки, – быстро сказал конюх, чтобы сменить тему.

– Выходит, мы больше не будем с тобой видеться! – запротестовал изобретатель.

– Я же не на другую планету отправляюсь, – поджал губы Фредерик, явно польщенный тем, что кто-то будет по нему скучать. – Сегодня я специально пришел с вами повидаться и поздравить тебя с беременностью жены.

– Сердечно благодарю, месье доктор! – Морис слегка поклонился. – Моя будущая дочурка, случаем, не являлась тебе в видениях? Ты не мог бы предсказать ее будущее?

Фредерик отвел взгляд.

– Видения нельзя вызвать по заказу, к тому же я не хочу, чтобы они снова… меня посещали. Честно говоря, уже одно то, что тебе известен пол твоего ребенка, меня беспокоит.

При слове «пол» Аларик покраснел. Морис лишь вздохнул и поглядел на друзей, качая головой. Странно думать о них как о возможных дядюшках для дочери. Что же, возможно, она чему-то от них научится – например, каким-нибудь врачебным навыкам или искусству верховой езды.

Заколдованный замок

Белль подбежала к Филиппу, стараясь держаться подальше от передних копыт. Она попыталась успокоить ударившееся в панику животное, но страх коня ощущался почти физически и передался ей. Обычно мало что могло вывести спокойного, покладистого коня из себя. Филипп происходил из древней породы боевых скакунов, которых разводили ради их размеров, выносливости и, главное, спокойствия, которое они проявляли в бою.

К тому же Филипп провел большую часть жизни рядом с изобретениями Мориса, а те частенько взрывались. Почти ничто не могло отвлечь коня от дремы или вкусной охапки клевера.

И вот он встает на дыбы, всхрапывает и таращит глаза, словно за ним гналась стая волков.

– Где папа, Филипп? Ты довез его до ярмарки? Что случилось?

Приспособление для рубки дров по-прежнему находилось в повозке и на первый взгляд особо не пострадало, хотя некоторых мелких деталей не хватало. Если бы речь шла об ограблении, воры наверняка забрали бы то, что показалось им ценным, включая отливающую золотом блестящую решетку. Белль осторожно выпрягла коня из оглоблей и отодвинула повозку, не выпуская из рук вожжи.

– Ты должен отвезти меня к нему, Филипп, – сказала она, ловко вспрыгивая на широкую конскую спину. Она с силой натянула вожжи, вынуждая коня повернуть голову к лесу.

Филипп поначалу упрямился и дергал головой, не желая слушаться. Когда он наконец сдался, то устало вздохнул, как будто понимая, что за Морисом все-таки нужно вернуться.

До сего дня Белль случалось ездить по дороге через лес раз или два, но прежде она никогда не была одна и не забиралась так далеко. Добравшись до развилки, девушка хотела было направить Филиппа налево, по дороге, ведущей в соседний город, но конь захрапел и потянул вожжи направо, к старой, заросшей травой дороге, которая явно вела к менее посещаемым местам.

Из-за бури небо уже давно потемнело, к тому же день клонился к вечеру, по обеим сторонам дороги рос густой лес, казалось, ветки тянутся к путникам, словно чудовищные лапы. Несколько белых мотыльков, очевидно, не желавших дожидаться ночи и покинувших свои дневные убежища пораньше, запорхали перед лицом Белль, как будто это фонарь.

Странные, еле видимые насекомые издавали звуки, отличные от тех, что производили их родственники в полях или ухоженных фруктовых садах деревни. Сухие листья шелестели в подлеске, потревоженные существами, которых Белль не могла видеть.

Девушка поймала себя на мысли, что было бы очень кстати, если бы сейчас рядом с ней находился Гастон.

Или кто-то другой с ружьем. Кто угодно.

Минуты перетекали в часы, а мрачная дорога все не кончалась. Возбуждение и адреналин, завладевшие поначалу Белль, схлынули, и теперь девушка каждую секунду ждала чего-то страшного. Вокруг шелестел ветвями зловещий лес.

Теперь она еще сильнее боялась за отца, однако пока ей не удалось найти никаких следов, только время от времени она замечала отпечаток тележного колеса на песчаной насыпи вдоль дороги или в грязной луже.

Ландшафт вокруг них медленно менялся: по обеим сторонам дороги выросли холмы, становившиеся всё выше, и вот уже Белль оказалась в ущелье, а то, в свою очередь, вывело ее в небольшую долину. Небо почти скрылось за высокими острыми скалами и черными соснами. Толстые, усеянные шипами растения обвивали квадратные корни деревьев.

Подождите. Квадратные?

Белль ахнула: то, что она ошибочно приняла за неестественного вида корни, на самом деле оказалось развалинами старинных зданий. Девушка предоставила Филиппу нести ее, куда он пожелает, и повнимательнее пригляделась к камням и кирпичам, пытаясь разобрать, как выглядели постройки до разрушения. Покрывающие их лозы оказались не очень толстыми, вообще-то им не могло быть больше пятидесяти или ста лет.

Но Белль никогда не слышала, что в этой части леса есть деревня, да и в городе ни о чем подобном не говорили.

– Что это за место? – пробормотала она.

Филипп остановился, нервно пофыркивая. Они находились перед массивными железными воротами; одна створка была чуть приоткрыта, но ворота не выглядели разваливающимися от старости. Между створками как раз мог бы протиснуться человек.

Филипп принялся рыть копытом землю и захрапел.

Он в ворота точно не пройдет.

Белль глубоко вздохнула и спешилась. Похлопала коня по теплому боку и пошла вперед, хотя оставлять коня было жалко. Она осторожно протиснулась в щель между створками, так чтобы они не открылись шире и не заскрипели ржавые петли.

За воротами обнаружился укутанный сумраком внутренний двор: широкий, серый, с трехъярусным неработающим фонтаном в центре, покрытым пылью и сухими листьями. Среди всей этой удручающей картины лишь одно яркое пятно бросалось в глаза: лежащая на земле грязная, горчично-желтая соломенная шляпа.

– Папа! – воскликнула Белль, бросаясь к находке и поднимая ее с земли.

Больше ничто не указывало на то, что ее отец здесь побывал, а на вымощенной булыжником земле не осталось никаких следов. Девушка огляделась, запрокинув голову, поглядела на главное здание, и увиденное ее потрясло.

Это не трактир и не приют охотников; та часть постройки, которую она сначала приняла за вход в конюшни, оказалась основанием небольшого, но отлично сохранившегося за́мка.

В темноте было трудно рассмотреть постройку целиком, но в вышине определенно темнели башенки, башни, парапеты и изящные крыши с зубцами и амбразурами, слишком узкими и декоративными, чтобы их можно было по-настоящему использовать.

Белль нахмурилась. Пусть она не успела попутешествовать по миру, зато прочитала достаточно, чтобы понять: замок не древний. Слишком маленький, слишком идеальный, нет стен с бойницами, дабы отбиться от врагов в былые темные времена, когда соседние королевства часто сражались друг с другом.

Зная своего отца, она легко могла представить, что при виде загадочных развалин ему в голову могла бы прийти причуда их исследовать. «Прямо Дон Кихот и его золотой шлем Мамбрино, – подумала она, глядя на желтую шляпу отца. – Вперед, навстречу безумным приключениям».

Эта мысль вкупе с уверенностью в том, что отец где-то неподалеку, придала ей храбрости.

– Папа? – позвала она, приоткрывая одну створку огромных, украшенных металлическим орнаментом дверей – не заперто, как странно! – и проскальзывая внутрь.

Разумеется, в заброшенном замке стояла непроглядная темень, хоть глаз выколи.

– Папа?

Разбуженное ее голосом эхо зловеще зазвучало в мрачном зале; Белль заметила гобелены на стенах, мебель и статуи – насколько она смогла разглядеть в темноте, у статуй были мертвые глаза, когти и клыки.

Показалось ли ей, или где-то наверху раздался дробный перестук шагов?

Неужели это золотистый свет фонаря отразился на мгновение в глянцевом холодном зеркале?

– Здесь есть кто-нибудь? Папа?

Не зная, правильно ли она поступает, девушка поспешила туда, где ей померещился свет.

Ковер под ногами был холодный, но мягкий и почти не протертый. За вестибюлем обнаружились крытые галереи с колоннами – ничего подобного Белль еще не видела, если не считать картинок в книгах, посвященных далеким теплым краям. Вдоль стен в огромных количествах стояли латные доспехи и алебастровые погребальные урны, а сами стены были увешаны старинными картинами.

Совершенно не глядя под ноги и не запоминая дорогу, Белль почти взбежала по гигантской парадной лестнице, ведущей на второй этаж.

До ее слуха вновь донеслось тихое постукивание по полу.

Конечно, ее отца не назовешь человеком хрупкого телосложения, да и «проворный» – это тоже не про него, но в замке звуки странным образом искажаются…

К тому же никого другого здесь нет… правда?

«Воры, – рассудительно сказала она себе, – и разбойники уже схватили бы меня».

Верно?

Они бы уже давно скрутили ее и ограбили… или сделали кое-что похуже. Она кричала, звала отца, ее не могли не услышать.

Белль упорно пробиралась по замку, следуя туда, где ей слышались какие-то звуки. Стены надвигались на нее, лестничные марши становились всё у́же, пока не перешли в узкую винтовую лестницу с крутыми ступеньками, и Белль пришлось карабкаться вверх пригнувшись. «Видимо, я в одной из башен», – подумала она. Воздух стал холоднее, запахло сыростью, а паутина густой сетью покрывала почти все стены.

Она неосознанно поднесла руку к шее, на секунду забыв, что не взяла с собой плащ, а значит, не может его запахнуть.

– Папа?

В одной из стенных ниш стоял маленький канделябр с зажженными свечами. В других обстоятельствах Белль обрадовалась бы, но сейчас лишь опасливо поежилась. Кто зажег свечи и оставил здесь канделябр? Почему отец не взял подсвечник?

Опять тот же перестук, как будто каким-то деревянным предметом быстро ударяли по каменному полу.

– Кто здесь? – позвала девушка, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Здесь есть кто-нибудь? Я ищу своего отца! Пожалуйста…

– Белль?

У нее учащенно забилось сердце: это, несомненно, голос отца.

– ПАПА!

Белль побежала по холодному коридору, мрачный антураж которого – железные решетки, запах гниения, длинные колодки, в которых, правда, никто не томился, – недвусмысленно намекал на ужасное предназначение этого места. В стенах помещения имелся ряд одинаковых дверей, запертых на засовы.

Рядом с первой по счету дверью на стене, в каменном канделябре неровно горел единственный факел, и Белль бросилась к нему.

– Папа! – закричала она.

– Белль!

Морис изо всех сил прижался лицом к железным прутьям, врезанным в маленькое дверное окошечко. Потом изобретателя скрутил жестокий приступ кашля.

– О, папа…

Белль просунула руку между прутьями, и Морис ухватился за ее запястье. Девушка так и ахнула.

– Папа, у тебя такие холодные руки… нужно вытащить тебя отсюда!

Морис, бледный как смерть, поглядел на дочь с веселой иронией.

– Белль, дорогая, думаю, мое здоровье сейчас не главная наша забота. Прошу, послушай меня: беги за помощью.

– Ну уж нет! Я тебя не брошу!

– Белль, ты должна выбраться отсюда! Я серьезно! Беги!

А потом будто сами тени вдруг обрели форму и сгустились у нее за спиной.

Что-то темное и когтистое схватило Белль за плечо и рывком развернуло.

– ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ? – взревела тень.

Какой-то частью сознания девушка отметила, что не испугалась. Во всяком случае, не перепугалась до полусмерти.

– Кто здесь? – требовательно проговорила она, вглядываясь в полумрак.

– Хозяин этого замка. И я спросил, что ты здесь делаешь!

– Я пришла за своим отцом, – ответила Белль, начиная злиться. – Отпустите его. Он болен и не сделал ничего плохого.

– Ему не следовало сюда вторгаться!

В голосе прозвучало скорее раздражение, нежели злость.

Это вселило в Белль надежду: так мог бы говорить человек. Во всех прочитанных ею сказках и приключенческих историях не слишком сильные, зато умные герои одурачивали противников именно так. Находили щель во вражеской броне, какой-то недостаток, слабость, которые можно использовать в свою пользу. А потом следовало заставить злодея показать свою силу, превратиться в крошечную мышь (ведь ее легко можно растоптать) или разрезать собственный живот.

Всё, что ей нужно, – это выяснить, какие у ее противника слабости, а для этого нужно время.

– Неужели ничего нельзя сделать? Я могу вам заплатить… – Мысли ее сами собой обратились к их домику, полному металлических деталей, книг, пыли и небольшого количества еды. – Хоть как-то, – с запинкой закончила она.

Ответом ей стал хриплый оглушительный хохот.

– Я владею всем, что ты видишь вокруг. Что ты можешь мне дать такого, чего у меня нет?

Белль в отчаянии огляделась.

– Себя, – выпалила она, не раздумывая.

– Белль, нет! – закричал Морис.

– Меня. Заберите меня, – глубоко вздохнув, повторила девушка. – Я буду вашей пленницей, только отпустите моего отца.

Потом она обязательно что-нибудь придумает. Все герои так делают.

– Белль, нет! Я тебе запрещаю!

– Согласен, – прорычал наконец голос. – Только ты должна пообещать, что останешься здесь навсегда.

В этот миг ветер засвистел в ушах Белль, она поняла, что это переломный момент ее жизни. Всего несколько часов назад она отказалась выйти замуж и мечтала о том, как будет жить вдали от их деревни, когда отец выиграет денежный приз на ярмарке.

А теперь она вот-вот обменяет свое будущее на печальную участь узницы в замке с привидениями.

Она должна увидеть, что ее ждет. Всем героям ее любимых историй давалась такая возможность – по крайней мере, в виде последнего желания.

– Выйдите на свет, – велела она.

Раздался тихий нехороший смешок.

Беззвучно, как свирепый хищник, в маленький круг света шагнуло нечто.

От ужаса у Белль перехватило дыхание. Казалось, будто кто-то взял части от разных животных и прикрепил их к чудовищному телу: задние лапы с огромными когтями гораздо больше лап медведя или льва; узкая талия, массивная грудь, толстая шея. Густая тусклая шерсть. Плащ.

Оно носило потертый фиолетовый плащ, закрепленный под горлом золотой пряжкой. Огромные ноги, выгнутые, как у собаки, обтянуты изорванными синими штанами.

Морда размером с печь. Блестящий, черный, влажный нос, раздувающиеся ноздри. Из черепа – вот нелепость – росли рога, из пасти торчали острые клыки. Удивительные синие глаза… в которых светился ум…

Тяжелое горячее дыхание и слюнявый язык.

Белль, не совладав с собой, отшатнулась. Если бы это было целиком и полностью животное, она бы нашла с ним общий язык. Как с собакой.

Будь это демон или призрак, она знала бы, как держаться с таким противником. Она прочитала много, очень много книг об этих созданиях.

Но это…

Нечто чудовищное, отвратительное, получеловек, полузверь…

Белль заставила себя подняться, хоть и не смогла посмотреть этой твари в глаза.

– Даю слово.

Она произнесла это медленно, делая ударение на каждой букве.

– Нет, Белль! – закричал ее отец. – Я не позволю тебе это сделать!

– Договорились! – рявкнуло Чудовище.

Двигаясь гораздо проворнее, чем можно было бы ожидать от такого крупного существа, и не издав ни звука, Чудовище метнулось к двери камеры и открыло ее одним движением тяжелой лапы.

Морис подбежал к дочери.

– Нет, Белль, послушай меня… Я стар, я достаточно пожил на этом свете!

Однако Чудовище схватило его и огромными прыжками помчалось вниз по лестнице, таща старика за собой.

А Белль тяжело осела на пол и разрыдалась.

Сказке конец

Морис честно рассказал Розалинде про то, как горожане стали обходиться с чаровниками, и о том, что не нашел повитуху, хоть и знал, чем закончится этот разговор.

Узнав об исчезновении Вашти, Розалинда округлила глаза, услышав про увольнение Жозефы и разговор Мориса с друзьями в таверне – зло прищурилась. Наблюдая за женой, изобретатель мог точно предсказать, как она будет реагировать в следующую секунду и куда это приведет.

– Я должна ее найти, – заявила Розалинда, неловко поднимаясь и придерживая большой живот. Из-за беременности у нее отекали и болели ноги. Она быстро, по-деловому окинула взглядом комнату, ища вещи: плащ, дорожная трость, возможно… – В последнее время чересчур много подобных «исчезновений». И я немедленно со всем этим разберусь…

– Розалинда… – твердо сказал ее муж.

– Ты меня не остановишь! – воскликнула женщина. Глаза ее метали громы и молнии, щеки раскраснелись. Некоторые женщины, вынашивая дитя, становятся спокойными и умиротворенными, а у Розалинды, похоже, усилились все присущие ей качества: если она радовалась, то всем сердцем, если злилась, то яростно, и буквально кипела жаждой деятельности. – Вашти была крестной моей кузины! Она мне как родная!

– Я не буду тебя останавливать, – вздохнул Морис. – Лишь прошу тебя быть острожной… Ты… довольно известна… своими поступками. Теперь здесь уже небезопасно находиться людям, владеющим магией. Думаю, не стоит сейчас стучаться в закрытые двери и пытаться что-то выяснить. Это привлечет излишнее внимание к тебе самой.

– Я не собиралась никуда стучаться и выяснять что-то, – ответила Розалинда так высокомерно, что сразу стало ясно: в этом и состоял ее план. – Мы… люди вроде нас имеют много других, более хитрых способов получать информацию.

Морис терпеливо ждал.

– Я… пойду к месье Леви, – решила его жена после секундного раздумья. – С помощью книг и магических зеркал он быстро мне поможет.

– Великолепный план. Просто постарайся… проявить благоразумие.

– Разумеется, это великолепный план. И уж поверь, я буду благоразумной! – отрезала Розалинда, легким мановением руки заставляя плащ опуститься себе на плечи.

Топать на распухших ногах по неровным твердым камням булыжной мостовой – между прочим, дорога содержалась в отменном состоянии: шутка ли, дворец рядом! – оказалось куда более утомительно и выматывающе, чем ей представлялось. И все же тысячи и тысячи будущих матерей трудились в полях и садах, охотились в лесах и рожали прекрасных здоровых детей. Ей грех жаловаться.

Магазин месье Леви располагался на окраине, но желающие все равно его находили.

Даже если магазин время от времени менял дислокацию.

– У меня нет на это времени, – пробормотала Розалинда, поджимая губы и тяжело дыша, пытаясь унять колотящееся сердце. Она закрыла глаза, покачала головой, чтобы сосредоточиться, и зашагала к двери ближайшего магазина.

Вне зависимости от того, какая вывеска висела снаружи, внутри помещение было заполнено бумагой и стеклом. Кипы книг и горы свитков боролись за свободное место с блестящими серебристыми зеркалами, крошечными квадратными окошками, подходящими по размеру для кукольного домика, и мисками, похожими на каменные прудики, заполненные неподвижной водой – ее поверхность не дрогнула, даже когда хлопнула дверь и звон колокольчика оповестил о приходе Розалинды.

Ничто из этого не было заказано, все выглядело так, будто только что извлечено с пустых полок, выстроившихся вдоль стен комнаты.

– Розалинда! – воскликнул владелец магазина, оборачиваясь, чтобы поприветствовать гостью, и его глаза весело блеснули. До прихода женщины он полировал линзы и сейчас продолжил свое занятие, время от времени дыша на стеклянные полукружия.

Месье Леви был худ и, наверное, очень стар, хотя на вид ему было не больше семидесяти. На его голове и остром подбородке росли неряшливые седые волосы.

– Как у тебя дела?

Несмотря на срочность ее дела, Розалинду немного отвлекло то, в каком виде она застала магазин.

– Месье Леви, что здесь происходит? Вы что, закрываетесь?

– Ну, учитывая, как складываются обстоятельства… Лучше исчезнуть самому, чем ждать, пока кто-то «исчезнет» меня. Пора мне и моей старушке, – он любовно оглядел магазин, – собираться и переезжать.

– Нет, нет, – возразила Розалинда. – Не так уж все плохо! – Потом добавила, уже не так уверенно: – Ведь правда?

– Вообще-то все довольно плохо, – уныло проговорил Леви. – Полуночный рынок просто прикрыли… все наши боятся погромов. Флорента нашли избитым до полусмерти на пороге собственного дома, он был весь в синяках. Думаю, мой магазин еще не забросали камнями и не подожгли, как жилища других, лишь благодаря нашей склонности к… переездам…

Розалинда помолчала, осмысливая услышанное – в последнее время она соображала медленно.

– Тогда останьтесь и сражайтесь. Мы можем всё изменить, пока не стало хуже.

Леви сухо усмехнулся:

– Ты говоришь как красивая молодая женщина, которая не сегодня завтра изменит мир. Моя дорогая, я стар. – Он облокотился на прилавок. – Вдобавок… Мне уже случалось видеть нечто подобное, а теперь все повторяется. Не знаю, доживу ли я до нового повторения этой истории, но пока есть жизнь, есть и надежда. Мне хотелось бы сохранить и то и другое… как и книги, которые они, несомненно, вскоре попытаются сжечь. Надеюсь, мы найдем какое-то тихое место, куда еще не добралась эта мерзкая горячка, заразившая всех вокруг. Не знаю, справлюсь ли я с этим недугом в моем-то возрасте.

– О, вы будете жить вечно, – заверила его Розалинда, улыбаясь и успокаивающе взмахивая рукой. – Но в какой части Европы вам довелось пережить нечто подобное? И где находятся те края, в которых магия по-прежнему сильна?

– Не нужно быть ведьмой, чтобы вызывать их ненависть, – просто ответил Леви. – А теперь скажи-ка, чем я могу тебе помочь? Я только что получил восхитительно вкусную кипу не вполне точных с исторической точки зрения романов о поздней Республике. Э-э-э, римляне, как бы это сказать… не очень-то серьезны, но вполне сгодятся, чтобы скрасить вечер у камина. Что скажешь?

– Боюсь, сегодня я пришла не ради книг, – грустно сказала Розалинда, оглядывая стопки старинных фолиантов. – Я пришла ради чтения. Я имею в виду другой тип чтения.

Лицо Леви напряглось, казалось, он не видит Розалинду, глубоко погрузившись в раздумья.

Он побледнел.

– Должно быть, все действительно ужасно, коль скоро сама великая Розалинда приходит ко мне за такой вещью.

– Вашти пропала, – сказала женщина, неосознанно прикрывая рукой живот. – Я хотела, чтобы она помогла мне при родах. Морис зашел к ней домой, так вот, там пусто, на столе остался несъеденный ужин. Я предполагаю худшее.

– Хорошо, – кивнул Леви со вздохом. Он осторожно отложил полукруглые линзы, над которыми работал.

– Что это? – с любопытством спросила Розалинда.

– О, просто мне в голову пришла одна идейка, – ответил Леви, копаясь в только что упакованной коробке. – Эта штучка поможет мне работать, незаметно смешавшись с местными. А, вот оно.

Он достал зеркало с серебряной ручкой – таким мог бы владеть джентльмен – рукоятка без витиеватых украшений и простая оправа вокруг отражающей поверхности.

– Держи, спроси сама. Ты лучше ее знала. Она… была не сильна в чтении. В обычном чтении.

Розалинда взяла зеркало. Оно оказалось тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд, а может, это она в последнее время ослабла, словом, зеркало оттягивало ей руки.

– Покажи мне Вашти, – приказала она.

Леви с любопытством заглядывал ей через плечо.

Ничего не произошло.

Зеркало осталось зеркалом, в нем отражалась сама Розалинда, разве что подернутая легкой дымкой. Женщина рассеянно отметила, что нос у нее покраснел, а лицо отекло из-за беременности.

– Зеркало, – проговорила она громче. – Покажи мне Вашти. Где она?

На этот раз мерцающая поверхность затуманилась, потом сделалась матовой и черной, ничего не отражая. Потом чернота исчезла, и зеркало снова стало обычным зеркалом.

– Не работает, – упрямо пробормотала женщина, протягивая зеркало его создателю.

– Розалинда, – мягко проговорил Леви. – Ее больше нет, и ты это знаешь.

Розалинда прикусила губу, чтобы не заплакать. Собственное лицо казалось ей огромным, словно все слезы, которым она не дала пролиться, заполнили ее череп, давили на глаза и лоб. Если Вашти мертва, тут уже ничего не поделаешь.

Волшебница пихнула зеркало в руки Леви, отвернулась и зарыдала, чувствуя, что ее вот-вот вырвет. Утренняя тошнота, от которой она избавилась с помощью магии еще на втором триместре, внезапно вернулась с новой силой.

– О, Роз, – грустно сказал Леви, не глядя на зеркало.

Он обнял ее за плечи.

– Она никогда бы… никогда бы не покинула свой дом вот так. Она разложила бы вещи по местам. Ее семья жила здесь веками, они были целителями… наверняка она знала, что умрет… от естественных причин. С ней что-то случилось, Леви. Кто-то сделал с ней что-то.

Продавец книг ничего не сказал, лишь молча наблюдал за тем, как эмоции на лице женщины сменяют одна другую.

– Она будет отомщена. Я свершу правосудие, – прорычала Розалинда, не понимая, чего хочет больше: поддаться рвотному позыву, слушать слова утешения или уничтожить полгорода огненным смерчем. – Ведь темные века давно закончились!

– У каждого века есть своя тьма, – тихо заметил Леви. – Розалинда, забирай свою семью и уезжай подальше отсюда. Я серьезно. Здесь теперь опасно и для тебя, и для всех нас. Лично я поеду в Новый Свет. Думаю, там уже покончили с охотой на ведьм. А Провиденс производит впечатление города, в котором царит огромная религиозная свобода.

Мысли Розалинды топтались на месте. Похоже, в нынешние, скудные на магию времена королевство заполонили действующие исподтишка, кое-как организованные банды головорезов и разжигателей ненависти, а она, могущественная волшебница, не имеет ни силы, ни власти, чтобы одержать над ними верх. Конечно, как только она их найдет, то сразу же превратит в свиней или насекомых.

Розалинда подумала.

– Я пойду к королю и королеве. Только они могут остановить это безумие. Они должны. Разумеется, беспорядки и беззакония угрожают безопасности королевства. Даже… даже несмотря на случившееся с дворцовой стражей.

– И как же ты добьешься аудиенции? – с интересом спросил Леви.

– Их сын… юный принц. Я не присутствовала на его крестинах, – сказала Розалинда, обдумывая возникший у нее план. Цель, которую она себе поставила, казалась ей правильной, значительной и важной. – Я приду в замок, чтобы сотворить какое-нибудь заклинание или даровать нечто вроде благословения. Мы поступали так в старые времена, когда в королевской семье рождался ребенок.

Леви вздохнул.

– Идея неплохая. Только не жди слишком многого. И, пожалуй, заранее продумай план побега.

Он окинул взглядом наполовину упакованные коробки, потом поглядел на живот Розалинды, который та придерживала обеими руками.

Наряженная в самое изысканное, красивое и волшебное платье, какое только смогла придумать, Розалинда шла по замку с высоко поднятой головой, крепко сжимая в правой руке волшебную ольховую палочку. При ее приближении стражники отступили в стороны; женщина проигнорировала их недоверчивые взгляды.

Король и королева сидели в тронном зале, любуясь своим сыночком – принца держала на руках взмокшая кормилица; все трое были разодеты в богатые бархатные одежды красиво гармонирующих между собой цветов.

– Ваши величества, – проговорила Розалинда, с достоинством склоняя голову – вообще-то приветствовать королевских особ положено низким поклоном, но она, в конце концов, волшебница.

– Чародейка, – произнесла королева таким же нейтральным тоном. Она была красива этакой суровой красотой: волосы точно белое золото, высокие, четко очерченные скулы и пронзительно-голубые глаза. Материнство ничуть не смягчило ее черты и выражение лица.

– Какой необычный визит, – заметил король с улыбкой, однако глаза его смотрели холодно. У него были длинные темно-каштановые волосы, собранные в хвост на затылке и разделенные на прямой пробор, так что лицо обрамляли красивые завитки – очень популярная нынче прическа. Правители не носили корон, поскольку это считалось немодным, однако дорогую одежду обоих дополняло множество поблескивающих булавок, драгоценных брошей и золотых пряжек.

– Я пришла даровать благословение вашему ребенку, наследному принцу, – начала Розалинда, поворачиваясь к мальчику.

– В этом нет необходимости, – скучающим тоном произнес король. – Времена давно изменились. Мы ценим твое отношение и позволяем находиться здесь из уважения к древним традициям, но твое благословение – это просто слова, а твои чары – лишь пустое благопожелание.

Розалинда уставилась на короля, пытаясь скрыть глубокое потрясение. Услышать такое в этом королевстве! В последнем прибежище древних традиций и чаровников.

Магию изгоняют из мира. Женщина поежилась: неужто это на самом деле конец?

– В таком случае позвольте мне перейти к другому делу, ради которого я здесь, – сказала она, разводя руками и опуская глаза. – Я молю вас о заступничестве от лица своего народа. Нас запугивают, избивают, иногда даже убивают. Прошу, положите конец этим гонениям и защитите ваших невинных граждан.

– И о каких же гражданах речь, чародейка? – насмешливо поинтересовался король. – О добрых и нормальных жителях этого королевства? Или же ты причисляешь себя к самым непатриотичным и неестественным существам, обитающим на нашей прекрасной земле, которые угрожают нашим гражданам и разрушают нашу мирную жизнь?

Розалинда стиснула зубы, стараясь не выходить из образа смиренной просительницы и контролировать ярость, о чем всегда предупреждал ее Морис. Она оглядела зал, но слуги и королевская свита делали вид, что все происходящее их не касается. Принц играл с мячиком – выглядела игрушка так, словно сделана из чистого золота.

Женщина глубоко вздохнула.

– Простите мне мою дерзость, но о каких непатриотичных существах идет речь? Кто угрожал лично вам?

– Их существование уже является угрозой, – заявила королева. – У тебя и у всех у них есть способности, против которых наши мушкеты и мечи все равно что игрушки. И они без колебаний используют свои силы в случае возникновения малейшей провокации… словно мы тут живем в какой-то средневековой сказке, а не в век законов и здравого смысла!

– Один юноша умер из-за того, что ему приглянулась чаровница, а ее приятелю-колдуну это не понравилось, – заметил король. – А последовавшие вслед за этим волнения, нападения на наших собственных солдат унесли еще больше жизней.

– Так вы позволяете притеснять народ только потому, что двое парней не поделили девушку? – требовательно спросила Розалинда. – Старая женщина мертва из-за этого безумия, из-за этих… предрассудков! Эта бедная женщина в жизни никому не навредила… она не имела никакого отношения к той дуэли. Эта повитуха только и делала, что заботилась о здоровье молодых матерей и помогала младенцам появиться на свет! Ее смерть на вашей совести!

Король пожал плечами:

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Подобные истории нас не касаются, у нас есть более важные дела. Мы правим королевством, занимаемся государственными делами. Есть сведения, что в нескольких соседних странах появилась чума, поэтому, вероятно, нам придется закрыть границы.

– Значит, если один или два человека, проживающие на вашей земле, вдруг исчезнут, это поможет удержать на месте всех остальных, чтобы не нарушить карантин, c’est bon, n’est-ce pas?[4]

Королева легонько чмокнула сына в щеку.

Принц заулыбался и стал пускать пузыри.

Розалинда смотрела на эту идиллическую картину с отвращением, ненавистью и злобой. Хотелось развернуться, что-то ехидно возразить, например: «Вы об этом пожалеете», – а потом превратиться в золотистый световой шар и с грохотом исчезнуть.

Однако, судя по тому, как складывались обстоятельства, едва ли стоило прибегать к подобному демаршу.

Поэтому она повернулась и гордо удалилась… как обычный человек.

Как неудачница.

Зачарованные обитатели

Белль рыдала, скорчившись на полу тюремной камеры.

Она почти верила в тот миг, что стоит ей закрыть глаза и очень громко закричать, то все это исчезнет. Все равно происходящее так нереально: замок, чудовище, ее заточение… Наверняка она просто заснула, пока читала одну из страшных историй, от которых ее предостерегал отец, и теперь ей снится кошмар.

Однако пол под ее коленями был холодным, как лед, и мокрым от слез.

Нет смысла отрицать очевидное.

Придется навсегда оставить мечты сбежать из скучной деревеньки, в которой она выросла, придется отказаться от путешествий; она проведет остаток своих дней в цепях, заточенная в темной камере, всеми забытая и покинутая. Белль на секунду задумалась, будет ли Гастон искать ее, снарядит ли спасательную группу после истории со свадьбой.

«Я больше никогда не увижу папу».

Белль подскочила, бросилась к одному из окон и прижалась лицом к холодной каменной раме. Внизу по двору ползло, точно огромный жук, нечто, похожее на бесколесный экипаж, очень грязный и старый. Белль ахнула при виде странной штуковины. Внутри находился ее отец, он изо всех сил пытался открыть дверь: девушка мельком увидела его искаженное отчаянием лицо. Потом ворота сами по себе распахнулись, и экипаж уковылял в лес, унося невольного пассажира.

Белль скорее не увидела, а почувствовала молчаливое присутствие Чудовища. Вообще-то жуткий хозяин замка наводил на нее ужас, но сейчас даже страх отступил под напором отчаяния.

– Ты даже не дал мне с ним попрощаться, – прорыдала она, не отводя взгляда от окна. – Я больше никогда его не увижу.

Раздался какой-то странный звук, словно Чудовище шаркало ногой по полу.

– Я… – Оно кашлянуло. – Я покажу тебе твою комнату.

От удивления Белль проглотила слезы. Верно ли она расслышала?

– Мою комнату? – переспросила она, поднимая глаза. – Но я думала…

– Хочешь остаться в башне? – нетерпеливо зарычало Чудовище.

– Нет, конечно, нет, просто…

– Тогда следуй за мной!

Мощным грациозным движением Чудовище развернулось и быстро двинулось вперед, сжимая в передней лапе подсвечник. Если приходилось спускаться по лестнице, оно опускалось на все четыре лапы и передвигалось прыжками, если нужно было идти по коридору, освещая путь, – опять шагало на задних. При этом двигалось оно неестественно и странно, как пудель, шагающий на задних лапках.

Выбора у Белль не было, к тому же она ужасно устала. Пришлось идти следом.

Какое-то время они шли молча, тишину нарушал лишь звук шагов девушки.

– Я… – Чудовище снова кашлянуло. – Надеюсь, тебе здесь понравится.

Что?

Оно надеется, что Белль здесь понравится? Разве она гостья? Довольно странное предположение, учитывая, что она пленница. Этот монстр беседовал с ней почти как человек. Человек, с которым можно договориться. В душе Белль вновь проснулась надежда.

– Простите? – вежливо переспросила она.

– Этот замок теперь твой дом, поэтому можешь ходить куда угодно. Кроме западного крыла.

– А что находится в западном крыле?

Очевидно, она слишком быстро понадеялась на лучшее.

Чудовище повернулось к ней и обнажило клыки.

– ЗАПРЕЩЕНО!

Белль отскочила к стене. При виде огромной распахнутой пасти ей пришли на ум истории про христиан, которых древние римляне бросали на съедение львам. В последний раз издав низкое горловое рычание, Чудовище резко отвернулось и продолжило спуск по лестнице.

Белль неохотно потащилась следом. А разве у нее был выбор?

Упоминание о западном крыле свело разговор на нет, и дальше они шли по темным коридорам молча. Девушка пыталась смотреть по сторонам, не впадать в панику и отрешиться от мысли, что направляется в улучшенную версию тюремной камеры следом за существом, способным сожрать ее в один присест.

Величина комнаты поразила Белль. В центре находилась прекрасная кровать с балдахином и выглядела так, словно на нее постелили свежее белье не далее как этим утром. За толстыми бархатными занавесями скрывались оконные ниши, в которых лежали мягкие подушки, дабы с удобством сидеть и посматривать наружу.

Рядом с кроватью высился позолоченный гардероб размером с их домашнюю кладовку. Стены украшала причудливая роспись и покрытые штукатуркой медальоны. По всей комнате были расставлены позолоченные подсвечники, и Чудовище зажгло свечи от пламени свечи своего канделябра. Вскоре комната приобрела очень веселый и уютный вид.

Чудовище, не говоря ни слова, выскочило обратно в коридор, словно не зная, что сказать.

Белль тоже не представляла, о чем тут можно говорить. Сказать «спасибо» не поворачивался язык – не благодарить же тюремщика.

– Э-э-э… если тебе что-то понадобится, – прорычало Чудовище неуверенно, – мои слуги тебе помогут.

Слуги? Какие еще слуги? До сих пор Белль была уверена, что, кроме нее самой, отца и Чудовища, в замке нет ни одной живой души. Неужели ее пленитель не только чудовище, но еще и безумец?

– ТЫ ПРИСОЕДИНИШЬСЯ КО МНЕ ЗА УЖИНОМ! – проревело вдруг Чудовище. – Это не просьба!

С этими словами оно стремительно развернулось и умчалось во тьму коридора, захлопнув за собой дверь.

Как ни старалась девушка держать себя в руках, этот громкий звук стал последней каплей – она опять разрыдалась. В ее смятенном, утомленном разуме нарисовались две сюрреалистичные картины: «маленькую девочку наказывают в ее комнате» и «запуганная узница чудовища».

Вдруг она услышала тихий стук в дверь.

Какой-то подозрительный звук, люди так не стучат.

Слишком слабый – даже если предположить, что за дверью немощный старик.

Почти робкий. Разве что стучали когтем?

Какие еще ужасы и тайны принесет ей эта ночь?

Белль глубоко вздохнула и заставила себя встать.

– Кто там?

– Это миссис Поттс, дорогая. Домоправительница.

Ага, все-таки тут есть другие люди, помимо ее самой. Немного приободрившись, Белль пригладила волосы и постаралась принять представительный вид. Возможно, она найдет немного утешения в…

– Я подумала, что вам захочется выпить горячего чаю.

У Белль едва не остановилось сердце.

Голос шел снизу, от самого пола.

В комнату, передвигаясь прыжками, проследовали фарфоровый чайник, сахарница, молочник и чашка – ни дать ни взять позвякивающая фарфоровая армия. Чайник задрал вверх фарфоровый носик и заговорил – или заговорила?

Белль отшатнулась и налетела на гардероб.

– Вы-но-вы-же… – запинаясь, пробормотала она.

– Осторожнее, – сказал гардероб глубоким женским голосом.

Белль отскочила от шкафа и упала на кровать.

И тут же с нее спрыгнула, придя в ужас от мысли, что и кровать вдруг заговорит.

– Это просто невозможно, – прошептала девушка. Неужели из-за нервного потрясения у нее начались галлюцинации?

Почему-то в существование Чудовища верилось охотнее, чем в говорящую мебель.

Госпожа-чайник невозмутимо наливала свое содержимое в чашку. Потом заговорила, слегка побулькивая:

– А ну-ка давай потихоньку, не расплескай…

Белль недоверчиво наблюдала, как маленькая чайная чашка с надколотым краем прыгает по полу прямо к ней, а потом терпеливо ждет, задрав… голову?

Окончательно дезориентированная девушка протянула руку и осторожно подняла чашку, отставив мизинец, словно жеманная барышня. Чашка под ее пальцами оказалась твердой, гладкой, теплой от чая и совершенно неподвижной. Просто фарфоровая посуда. Как же она двигается?

– Хочешь, фокус покажу? – спросила чашечка.

Белль ахнула от изумления и едва не уронила чашку. У вещи, которую она держала в руке, не было лица, и все же голосок ее звучал так, будто говорил живой ребенок. Теперь керамическая стенка чашки под пальцами девушки стала пластичной.

Чашка поерзала, и из чая, вздувшись пышной пеной, полезли пузыри.

– Чип! – прикрикнул чайник.

Чашка опять поерзала и – Белль готова была в этом поклясться – хихикнула.

Чувствуя себя очень странно и в то же время понимая, что выбора нет, Белль отпила маленький глоток. Чай оказался великолепный, черный, крепкий, свежий, и сахару в него положили ровно столько, сколько нужно. Очень укрепляет силы.

– Вы сегодня поступили очень храбро, – сказала госпожа-чайник доверительно. – Оставшись вместо отца. Мы все так считаем.

Белль моргнула, пытаясь вникнуть в смысл сказанного и отрешиться от самого факта того, что чайник разговаривает. Чашка в ее руке замерла, так и оставшись почти полной.

– С ума сойти, – ответила Белль, поднимая чашечку повыше и внимательно рассматривая. Чип опять заерзал и захихикал. – Все это словно… не знаю, как будто я попала в самую удивительную сказку из всех, что когда-либо читала. Папа будет так… – Она замолчала, вспомнив, что больше никогда его не увидит. – Но я застряла здесь навсегда.

– Не унывайте, дитя. В конце концов все уладится, вот увидите, – сказала госпожа-чайник ободряющим тоном. Потом подпрыгнула, так что из носика пошел пар. – Только посмотрите на меня, все болтаю и болтаю, а ведь нужно подавать ужин впервые за столько-то лет!

Белль попыталась переварить услышанное: подумать только, ее утешает чайник! Подобная забота казалась неуместной в замке, где хозяйничает чудовище.

Миссис Поттс неловко перепрыгнула через порог, и ее маленькая свита задребезжала следом. Белль допила чай и поставила чашечку в конец упрыгивающей процессии. Чип проворно поскакал за остальными.

Когда дверь за ними закрылась, девушка вдруг ощутила себя покинутой. Жаль, что маленькая чашка не осталась подольше и не рассказала про замок или про то, какой чародей наделил неодушевленные предметы способностью двигаться и какое отношение ко всему этому имеет Чудовище.

Да, оно отдавало приказы, но пока что Белль не видела, чтобы оно колдовало.

Определенно это не Просперо, повелевающий волшебными духами. Нет, Чудовище скорее подобно этакому князьку-захватчику, обитающему в полуразрушенном заколдованном замке, пока тот медленно ветшает век за веком.

«Скорее всего я до сих пор ни разу не слышала об этом месте, потому что его защищают магические чары», – вдруг осознала Белль.

Магия.

Магия существует.

И это не просто немецкие фантазии про Черный Лес или старинные истории о великанах и големах.

Белль попала в замок, полный магии, полностью скрытый от внешнего мира.

При этом он так близко от привычного, скучного места, в котором она выросла!

Если бы это был просто затерянный в чаще леса «замок с привидениями», в котором никаких привидений и в помине нет, в деревне непременно о нем судачили бы. Ребятня пробиралась бы туда на спор (слабо́ провести ночь в заколдованном замке?); а люди вроде Гастона и подавно почли бы своим долгом отправиться в подобное место и перестрелять все, что движется. Из замка давным-давно украли бы все зеркала, канделябры и статуи. И, вне всякого сомнения, раз в неделю это место осаждала бы толпа британских туристов, умоляя провести их в романтический заброшенный замок, дабы рисовать там пейзажи и сочинять низкопробные стихи о своих приключениях.

Нет, этот замок отлично замаскировался. Интересно, как отец с Филиппом вообще сумели сюда попасть? Старый умный Филипп.

Белль прикусила губу, вновь ощущая себя как никогда одинокой.

Неужели у чайника столько срочных дел, что он не мог ненадолго остаться и поговорить с ней? Как вообще госпожа-чайник будет готовить ужин? Она назвалась домоправительницей: может быть, она просто командует другими слугами?

Эти слуги настоящие или тоже ожившие вещи? Или чудовища? Или…

Шкаф откашлялся.

– Итак, какое же платье вы наденете к ужину?

«Я сплю», – снова подумала Белль, все еще надеясь, что вот-вот проснется.

Гардероб распахнул дверцы. Внутри было много интересных вещей: самое огромное и высококачественное зеркало из всех, что Белль когда-либо видела, несколько бабочек моли и очаровательная коллекция платьев, при виде которой тройняшки Полетта, Клодетта и Лоретта запищали бы от восторга.

Белль с сомнением поглядела на платья. Конечно, если события и дальше будут развиваться как в волшебной сказке, эти наряды идеально ей подошли бы. Вот только на память упорно приходила история жен Синей Бороды и прочие ужасы.

Чувствуя бесконечную усталость, девушка повернулась и пошла к кровати. По крайней мере, сей предмет меблировки пока не проявлял никаких признаков одушевленности.

– Я не пойду на ужин.

– О! – потрясенно ахнула госпожа шкаф. – Но вы должны!

– Нет. Раз я пленница здесь, то так тому и быть, но это чудовище не может заставить меня делать что-то против воли.

Или может? Хороший вопрос. Нужно непременно узнать, как далеко она может зайти в своем упрямстве и злости – только так она сможет придумать план бегства.

– Но… Вы не можете отклонить приглашение особы королевской крови! – пробормотала госпожа-гардероб.

– Королевской крови? – переспросила Белль, садясь прямо. – Это… чудовище… член королевской семьи?

У госпожи-шкафа вдруг сделался очень виноватый вид.

– Я… я хотела сказать… – залепетала она. – Это не тема для беседы.

– Это запрещено? Какое-то проклятье или колдовство не дает вам об этом говорить? – не отставала Белль в надежде узнать хоть что-то.

– Нет, это просто… не принято.

Белль выгнула бровь.

Тетушка-гардероб сделала движение, которое можно было бы назвать «пожала плечами».

– Разговоры делу не помогут, – сказала она извиняющимся тоном. – Если хозяин захочет о чем-то вам рассказать, он это сделает сам.

– Кто же он такой на самом деле?

– Если хозяин захочет о чем-то вам рассказать, он это сделает сам, – терпеливо повторила тетушка-гардероб.

– А о чем вы можете говорить? Возможно, о себе? Из какой древесины вы сделаны?

– Милая, если бы я смыслила в древесине, то была бы заколдованным топором, – вздохнул гардероб. – Мое дело разбираться в корсетах, лентах, осиных талиях, а также знать, по какому случаю надевают те или иные туфли, как завязать шарф пятьюдесятью разными способами и какая шляпа подходит для прогулок на свежем воздухе.

Белль быстро обдумала услышанное.

– Знаете, я никогда не разбиралась в моде, хотя бы потому, что всю жизнь прожила в деревне, – произнесла она невинным тоном. – Какую шляпку могла бы надеть девушка вроде меня для послеобеденного чаепития в саду в обществе других дам? При условии, что меня пригласили, разумеется.

– О, это просто… милая соломенная шляпка с широкими полями, прическа в греческом стиле, если вы обедаете среди развалин, возможно, украшения из цветов и перьев и изящная шпилька… что-то в таком духе.

Белль позволила себе легкую улыбку.

– Никто не носит такие шляпы уже лет десять, во всяком случае, в этой части мира. Даже мадам Бюссард недавно выбросила такую из своего гардероба, а она очень бережно относится к аксессуарам. Выходит, что бы тут ни произошло, это случилось лет десять назад.

Госпожа-шкаф нервно передернула створками.

– А вы умная девочка, – сказала она с ворчливым восхищением. – Мне это нравится. Думаю… быть может… содержимое моих ящиков немного подождет… Разве что вы в самом деле спуститесь к ужину? – добавила она с надеждой.

– Ни за что. – Белль решительно покачала головой. – Мой отец и я оказались здесь случайно, поэтому наказывать нас за такую ничтожную ошибку – это просто варварство, настоящая жестокость. Я пообещала не покидать замок, но и только. Лучше умереть от голода, чем ужинать с таким монстром.

С этими словами она опять бросилась на кровать и отвернулась от гардероба, чтобы скрыть бегущие по щекам слезы.

Тетушка-шкаф ничего не сказала. Вообще-то она не издавала ни звука, так что и впрямь казалось, будто она просто неодушевленный предмет меблировки. Может быть, Белль уже сходит с ума и ей кажется, что минуту назад они со шкафом разговаривали?

Тут девушка испуганно распахнула глаза.

Если кровать не разговаривает, это вовсе не означает, что говорить она не умеет.

А как же окна, коврики, камни в стенах? В этом странном месте что угодно может ожить и обратиться к ней. Или просто безмолвно наблюдать…

Девушка крепко зажмурилась и вцепилась в подушку. «Тогда я просто не буду смотреть по сторонам».

Помимо этой мысли, ничего путного в голову не приходило. На пустой желудок много не надумаешь.

Тут как по заказу скрипнула, открываясь, дверь, и новый голос, высокий и немного гнусавый, торжественно объявил:

– Ужин подан.

Еще один слуга, возможно, дворецкий. В Белль взыграло любопытство: интересно, а этот как выглядит? Это щетка, вешалка или, может, сервировочный столик? Однако девушка твердо решила продолжать дуться и игнорировать все попытки хозяина замка взаимодействовать с ней. В конце концов, он ее тюремщик.

Поэтому она лежала не шевелясь, подсматривая из-под полуприкрытых век.

К счастью, на стене ничего не двигалось, даже паук не проползал.

– Мисс? – настойчиво повторил слуга. – Юная леди? Ужин…

Наконец он ушел.

Замки, по крайней мере современные, не скрипят, подобно домам. Этот, во всяком случае, не скрипел. На миг снаружи завыл ветер – Белль услышала, как задребезжали стекла. Но замок стоял недвижимо, не шатаясь.

Надежный.

Было тихо-тихо.

Наверное, Белль даже задремала, а может, погрузилась в полуобморок из-за темноты, тишины, слез, чувства голода и – хоть ей и не хотелось этого признавать – страха. Она лежала на боку, подтянув колени к груди, как больной ребенок. Совсем как в детстве, когда Морис пытался уговорить ее пойти погулять и поиграть вместе с милыми сестрами-тройняшками. Вот только Белль не нуждалась в компании. У нее был отец, а больше ей ничего не было нужно.

– Они вредные, – настаивала девочка, надув губы. Она слышала, как отец на кухне что-то бормочет, извиняясь то ли перед девочками, то ли перед их матерью.

– Ты просто плохо их знаешь, – жизнерадостно заявлял Морис, вновь заходя в ее комнату. – Человек по природе своей сторонится всего нового… А может, им просто нужно получше узнать тебя… и понять, что ты сама вовсе не вредина.

– У тебя же нет друзей, – возразила Белль.

– Ну, это потому, что я сейчас очень занят. Но когда-то у меня были довольно… странные друзья, – признался Морис. – Правда, имен их я, хоть ты меня режь, не помню… и как они выглядели тоже… Ну да ладно, это было так давно. Суть в том, что мы узнали друг друга получше и стали приятелями не разлей вода. Даже самый жуткий и пугающий человек может оказаться прекрасной личностью… если дать ему время.

Белль села, обдумывая эти слова. Как-то раз Гастон толкнул ее прямо в лужу… а Полетта одолжила ей носовой платок, чтобы оттереть грязь. Кажется, в тот миг в глазах девочки даже мелькнула симпатия.

Белль глубоко вздохнула, вытерла слезы и уже открыла было рот, чтобы позвать тройняшек, как вдруг с кухни долетел звонкий голосок – вероятно, говорила Лоретта:

– Все равно мы не хотим с ней дружить. Мы же пришли сюда только потому, что мама и священник попросили. Из милосердия.

Белль рухнула обратно на кровать и отвернулась от отца.

– НЕ НУЖНЫ МНЕ ДРУЗЬЯ!

Стараясь не расплакаться из-за жестокого замечания соседской девочки, Белль схватила книгу, которую недавно начала читать, и открыла на странице, где был изображен взлетающий на волну галеон.

Из соседнего помещения донесся топот шести маленьких ног – девочки торопились покинуть дом изобретателя. Теперь они могли заниматься любимыми играми, скорее всего где-нибудь в теньке, дабы не испортить нежную кожу вульгарным загаром.

Отец Белль вздохнул и тяжело опустился на край кровати. Он улыбнулся, увидев, что именно читает дочь.

– Белль, девочка моя, настоящих приключений ты в книгах не найдешь. За ними нужно отправляться в большой мир… нужно встречаться с людьми…

– Не нужно, – запротестовала маленькая упрямица.

– В молодости я так и поступил, – мягко проговорил Морис. – Не пустись я в странствия, не встретил бы твою маму. Настоящая любовь не упадет тебе в руки с потолка, чтобы ее найти, нужно покинуть дом и искать свою половинку.

– Но твоя… моя… она же выпала у тебя из рук. Мама ведь ушла.

Морис моргнул, несомненно, удивленный этим кратким и точным определением, прозвучавшим из уст дочери. Потом обнял и усадил себе на колени, как делал, когда она была еще совсем крошкой. Белль не противилась и тоже обняла отца.

– Приключений без риска не бывает. Нельзя добиться успеха, если постоянно боишься потерпеть неудачу. И благодаря твоей маме я стал гораздо, гораздо лучше. В конце концов, она подарила мне тебя.

Он поцеловал дочь в лоб и обнял крепче.

– О, Белль, что же мы с тобой будем делать, маленькая моя мечтательница?

При воспоминании об этом у взрослой Белль по щекам потекли слезы. Она все-таки отправилась на поиски приключений, а в итоге потеряла все: отца, дом, книги и всю свою жизнь.

Это просто невыносимо.

Ее горестные размышления прервал оглушительный стук в дверь. Кто-то так долбил по деревянной створке, что та сотрясалась и прогибалась. Не будь дверь такой массивной, ее уже сорвало бы с петель.

Разумеется, это явилось Чудовище.

– Я ЖЕ ВЕЛЕЛ ТЕБЕ СПУСТИТЬСЯ К УЖИНУ!

– Я НЕ ГОЛОДНА! – завопила Белль в ответ, вне себя от злости. Она даже представить не могла, что способна так злиться. Мысли о тройняшках и их поведении отнюдь не улучшили ей настроение.

– ТЫ ВЫЙДЕШЬ, ИЛИ Я… ВЫЛОМАЮ ДВЕРЬ!

– МОЖЕШЬ ПЫЖИТЬСЯ СКОЛЬКО ВЛЕЗЕТ, ТЫ, СТРАХОЛЮДНЫЙ ВОЛК! – выплюнула она. – ДАВАЙ, ВПЕРЕД! ЭТО ЖЕ ТВОЙ ЗАМОК, ТАК ДЕЛАЙ С НИМ ЧТО ПОЖЕЛАЕШЬ! Я ЖЕ ПРОСТО ТВОЯ ПЛЕННИЦА!

За дверью помолчали. Белль показалось, будто она слышит чьи-то тоненькие голоса, что-то умоляюще втолковывающие Чудовищу.

– Ты-поужинаешь-со-мной? – наконец скороговоркой пробормотал хозяин замка.

– НЕТ!

– Мне было бы… очень приятно… если бы ты… присоединилась ко мне… за ужином… ПОЖАЛУЙСТА.

– Нет, спасибо, – процедила Белль таким же официальным, хотя и в два раза более ехидным тоном.

– ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СИДЕТЬ ТАМ ВЕЧНО! – взревело Чудовище.

– ЭТО МЫ ЕЩЕ ПОСМОТРИМ! – заорала в ответ Белль.

– ОТЛИЧНО! ТОГДА ГОЛОДАЙ!

– ТАК И ПОСТУПЛЮ!

Чудовище зарычало, а потом все стихло. Из-за двери не доносилось ни звука, ни топота лап… лишь тишина, как недавно произошло с гардеробом, вдруг ставшим неподвижным и бессловесным. Невозможно было понять, ушел ее тюремщик или просто притаился под дверью.

Крещение

Морис и помыслить не мог, что возможно любить другого человека сильнее, чем его дорогую жену, и все же отнимать у него дочь приходилось с боем – ведь нужно же и покормить ребенка. Он неохотно передавал младенца матери, совершенно очарованный поблескивающими глазками-топазами и пухлыми розовыми щечками.

Розалинда тоже очень любила дочь, но с какой-то обреченной страстью, которая с течением времени только усиливалась.

По утрам над городом частенько поднимался дым: участились случаи поджогов, причем их целью неизменно оказывались дома или лавки чаровников. Теперь чаровники старались не выходить из домов по ночам, однако это не помогало: чаровники просто исчезали, и их тела находили очень редко.

Трудно сказать, что пугало сильнее: растущий список пропавших или таинственные обстоятельства их исчезновения.

Лихорадка, охватившая несколько городов на севере, все-таки добралась до маленького королевства; король с королевой, как и обещали, закрыли границы, но, по всей видимости, опоздали. Никто не мог покинуть страну, атмосфера накалялась всё сильнее, как будто само королевство уменьшалось, исчезало вместе с чаровниками.

На крестины Белль явилось гораздо меньше друзей Розалинды, чем ей хотелось бы, – отсутствовали даже многие заклятые враги, а ведь им выпал такой отличный шанс шутя проклясть новорожденную, например, наслать на нее нелюбовь к моркови или привычку чихать, если на нее падал солнечный свет.

– Нас здесь должно было быть семеро, – сокрушалась Розалинда, укачивая маленькую Белль. – Семь волшебников сплетают чары, чтобы защитить ребенка. Так было испокон веков.

– Я до сих пор здесь только ради тебя, малышки и нынешнего праздника, – сказала девушка-фавн Аделиза. Она сняла огромные сапоги, в которых ходила по городу, и теперь с наслаждением разминала свои козлиные ноги. – После того как сегодня вечером мы с тобой попрощаемся, я переберусь на острова к югу отсюда, буду жить со своими кузинами в Летних Землях – если мои родственницы всё еще там. Розалинда, ты не права. Твои друзья пришли бы, имей они такую возможность. Некоторые просто не могут.

Аделиза подарила новорожденной желудь, зачарованный так, чтобы из него быстро выросло новое дерево, которое защитит молодую семью. Розалинда нервно перекатывала подарок между пальцами.

– Дайте я скажу, – вмешался Бернард. В его внешности не было ничего очаровательного, во всяком случае, если рассуждать буквально. Бернарду пришлось пригнуться, чтобы уместиться в доме, и зажать руки между коленями, чтобы втиснуться в круг друзей. – Моя семья жила здесь веками, и мы никогда никому не чинили вреда. Не сомневаюсь, люди об этом не забудут. Все это рано или поздно закончится… всем этим… глупостям придет конец.

Он подарил новорожденной плоский камешек: закопав его, семья получала помощь земли во всех своих начинаниях.

– Да? А как же лихорадка, что косит всех без разбору в Восточных Землях? – спросила Аделиза. – Если так и дальше пойдет, какой-нибудь умник додумается обвинить во всех бедах королевства ведьму или домохозяйку, дескать, это они сварили заразу в своем котле; или скажут, что все это месть обиженной дриады, чье дерево свалил дровосек! Я считаю, надо уходить сейчас, пока карантин еще действует не везде, не то потом будет поздно.

– Если мы подставим другую щеку, станем сотрудничать и покажем, что мы ничем не хуже прочих верноподданных, все будет в порядке.

– Сотрудничать? – Месье Леви рассмеялся. – Видимо, под словом «сотрудничество» подразумевается готовность покорно положить голову на плаху ради удовольствия крестьян… Нет уж, мои дорогие. Именно поэтому я перенес свой магазин в деревню за лесом у реки.

Леви подарил новорожденной красивую книгу: казалось, картинки в ней двигаются, если не смотреть на них прямо. Возможно, содержащиеся в книге истории всякий раз заканчивались по-разному.

Розалинда повернулась и посмотрела на него:

– Мне казалось, вы собирались в Новый Свет.

– Ну… – Месье Леви снял с носа новые очки со стеклами-полумесяцами и тщательно протер линзы краем рубашки. Потом снова надел очки и многозначительно поглядел на ребенка. – Раз уж я крестный, то решил остаться пока неподалеку и посмотреть, как малышка будет взрослеть… а для этого нужно жить по соседству.

Розалинда села и принялась укачивать дочь, но в каждом движении молодой женщины сквозила нервозность. Из ниоткуда вдруг появилась крупная розовая бабочка и принялась медленно кружить над головой малышки, а та тянула к ней ручки.

Морис вновь наполнил чайные чашки и стаканы гостей, внимательно прислушиваясь к разговору.

– Я не хочу уезжать, – сказала его жена. – Мне здесь нравится. Я люблю людей.

– Людей, которых ты любишь, больше нет, – отрезал Леви. – А все остальные либо отворачиваются, либо помогают изводить оставшихся чаровников. Жители тех мест, куда я переехал, возможно, невежественные крестьяне и у них полно собственных предубеждений, но пока что они никого не притесняют. Они здравомыслящие, чтобы не сказать скучные, нормальные. Не обижайся, Аларик.

Конюх пожал плечами:

– Я делю людей только на две категории: на хороших и плохих. А в наши дни тут, похоже, верховодят плохие.

Он преподнес молодой семье искусно выкованную подкову – повесить над дверью Белль, на удачу.

Дверь со стуком распахнулась, и внутрь не вошел, а скорее упал Фредерик – выглядел он нервным и дерганым, точно огородное пугало в поисках убежища.

– Простите, опоздал, – пробормотал он. Одет он был как всегда аккуратно, темные волосы собраны в скромный хвост, перехваченный мрачной черной лентой.

– Фредерик! – радостно воскликнул Морис, хлопая приятеля по плечам. – Я уж думал, ты не придешь!

Фредерик улыбнулся, смущенный и польщенный таким теплым приемом, но потом обвел взглядом комнату и побледнел.

– Ты собиралась плести чары семи волшебников вместе с этим вот? – громко прошептала Аделиза, обращаясь к Розалинде.

– «Плести чары»? – с ужасом в голосе переспросил Фредерик. – Что это? Чем вы тут занимаетесь? Я не давал согласия на участие во всяких магических… сборищах.

– И что же ты имеешь против магии? – спросила Аделиза, вставая и подбочениваясь. – Мне казалось, ты человек образованный – не говоря уж о том, что ты и сам чаровник – и не похож на невежественных людей-свиней, которые бегают по городу и убивают всех подряд!

– Эй, эй, а ну-ка успокоились! – вмешался Морис, вклиниваясь между ними. – Мы празднуем крещение, Фредерик, только и всего, и тебе это прекрасно известно. Неужели мы не можем просто посидеть по-дружески, ради Белль?

Все взрослые виновато обернулись и посмотрели на новорожденную – невзирая на шум, та мирно спала, прижавшись личиком к материнской груди.

Какое-то время все молчали. Наконец Фредерик неловко промолвил:

– Я принес подарок.

Он протянул Морису крошечный игрушечный экипаж, очень красивый и явно дорогой.

Даже великан Бернард скептически нахмурился.

– Она же еще младенец, – пророкотал он низким голосом. – Она может проглотить игрушку.

– Мы сохраним этот чудный дар до тех пор, пока Белль не подрастет, – быстро сказал Морис. Он забрал у приятеля экипаж и принялся с восторгом его рассматривать, любуясь тонкой работой.

– Я… э-э-э… также использовал собственный проклятый… дар, – признался Фредерик. – В последний раз… перед тем как его отринуть. Я открыл лекарство! Но об этом позже. Я вызвал видение… чтобы увидеть ваше будущее.

Все присутствующие поглядели на него с изумлением.

– Спасибо, – удивленно поблагодарил Морис. – Но… зачем?

– Потому что ты мой друг. И потому что это дитя невинно.

Длинным костлявым пальцем он указал на спящего ребенка.

– Что вы имеете в виду под словом «невинно», месье? – вскинулась Аделиза, и в ее голосе прозвучало плохо скрываемое отвращение.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, – ответил Фредерик. – Девочка не наделена никакими силами, она чиста.

– Чиста? Ах ты…

Аделиза двинулась было вперед, но Бернард мягко придержал ее огромной ладонью.

– Прошу, выслушайте меня. Я видел ее будущее… вам нужно уходить, Розалинда, – без обиняков заявил Фредерик. – Послушай своих друзей. Бегите отсюда. Лихорадка будет распространяться, и никто не сможет уехать из-за карантина. Всё… выйдет из-под контроля. Начнут искать виноватых и явятся сюда. Не стоило тебе показываться на глаза королю и королеве. Ты совершила глупость.

– Я должна была защитить свой народ!

– ТВОЙ НАРОД? – с издевкой в голосе проговорил Фредерик. – Этих извращенных, тошнотворных уродов, которых ты считаешь истинными людьми? Сообщество ненормальных прокаженных?

– Достаточно, Фредерик! – рявкнул Аларик, вскакивая с места. – Я, как ты выражаешься, «чист», но никогда не считал чаровников угрозой. Не забывай, ты и сам принадлежишь к этому народу. За тобой придут, как и за остальными, сколько бы ты ни пытался к ним подольститься, чтобы влиться в их ряды, и никакое лечение и кровопускание тут не поможет.

– Значит, ты видел ее будущее? – спросила Розалинда у доктора, пропустив слова конюха мимо ушей.

– Да, – кивнул Фредерик, не сводя глаз с Аларика – тот уже потянулся к поясу. – Вас с ребенком растопчет толпа во время бунта. Мориса изобьют до полусмерти, так что он потеряет зрение.

Фредерик старался говорить в своей обычной прохладной манере, но у него ощутимо перехватывало дыхание.

– Даже если вы уйдете сейчас, нет никаких гарантий лично твоей безопасности, Розалинда, – тихо добавил он. – Зато Морису и малышке уже ничто не будет угрожать. Видения будущего… туманятся, грядущее постоянно меняется, но тебе не миновать своей судьбы.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание.

– Ты сделала все от тебя зависящее, волшебница, – мягко проговорила Аделиза, кладя руку на плечо Розалинды. – И всегда делала. Только, думается мне, эта война окончена, и наше время в этом мире подошло к концу. Теперь твоя главная задача – вырастить это дитя, дать ей безопасность и свободу, а также научить ее тому, что нынешняя ситуация в корне неправильна и не должна повториться.

– Нам следует остаться и сражаться… – обратилась Розалинда к Морису, полувопросительно, полуутвердительно.

– Тогда ты потеряешь всё, – просто сказал Фредерик.

Будь нашей гостьей!.. В общем, вы поняли

Белль отказывалась поддаваться голоду.

Однако, поспав и наплакавшись вдоволь, она не могла думать ни о чем, кроме еды.

«Ты всю жизнь ждала приключений, – говорил ее разум. – И вот приключения тебя нашли, а ты просто лежишь и ничего не делаешь?»

Белль свернулась клубком, представив, что она в своей собственной кровати, снова дома.

«Что за чушь, – не сдавался внутренний голос. – Да, ты можешь валяться на этой, безусловно, удобной и красивой кровати, но ты находишься в замке, где обитают говорящие чашки и гардеробы-сплетницы. Разве так вел себя Гулливер, живя пленником при дворе Бробдингнегов? Постоянно дулся и не вставал с кровати? Нет, он наслаждался приключением, не оставляя попыток вернуться домой!»

В последний раз хлюпнув носом, Белль решила, что ее внутренний голос прав. Она ведет себя как ребенок.

Она пообещала остаться здесь навсегда.

Но что подразумевается под словом «здесь»?

Определенно речь шла не о тюремной камере – Чудовище выпустило ее оттуда.

И речь шла не об этой комнате: хозяин замка ждал, что она спустится к ужину.

Значит…

Глубоко вздохнув, девушка встала с кровати, стараясь двигаться бесшумно. Гардероб ничего не сделал: не заговорил, не пошевелил створками, хотя еще совсем недавно они становились эластичными, имитируя движения человеческих рук и не издавая ни малейшего скрипа. Возможно, госпожа-шкаф спала, погрузилась в спячку или что там положено делать говорящей мебели, когда она не разговаривает.

Белль быстро натянула платье и отвела от лица волосы, заправив мешающие пряди за ухо. Потом крадучись, на цыпочках добралась до двери и выскользнула в коридор.

Куда же пойти сначала?

«Госпожа-чайник. Нужно найти ее, она со мной поговорит».

Белль задумчиво нахмурилась. В маленьких домах кухни обычно располагаются со стороны двора, дабы летом обитатели дома не страдали от лишнего жара. Девушка решила придерживаться этого направления и спустилась вниз по первой же попавшейся ей на пути лестнице.

Устилающие пол роскошные ковры по большей части выглядели чистыми, и все же на каждом девятом или десятом шаге из-под ног Белль поднимались облачка пыли. Спускаясь по каменной лестнице, с которой запросто можно было свалиться, девушка провела по перилам пальцем, и на нем осталось довольно много пыли. Здесь могло бы быть очень красиво, если все отмыть, почистить и убрать оплывший воск с канделябров.

Мысленно Белль принялась заселять замок королевскими особами всех эпох, какие только могла вспомнить: вот современная мода – огромные напудренные парики, увенчанные причудливыми шляпами в виде кораблей, пышные юбки и кричаще раскрашенные лица, прячущие ехидные улыбки за шелковыми веерами.

Правители эпохи Ренессанса в толстых гофрированных воротниках плетут хитроумные заговоры за каждым ужином, поигрывая начиненными ядом перстнями.

Короли и королевы древности в длинных тяжелых платьях и плащах; на их лицах лежит отпечаток мудрости, головы увенчаны массивными золотыми коронами; они наивно верили, что в мире существуют единороги и драконы, а в дальних странах, уместившихся на самом краешке карты, за огромным морем живут неведомые звери тигеры.

Может быть, рядом с этим замком действительно обитают драконы и единороги. Кто знает? Живут же здесь говорящие чашки.

При мысли об этом Белль застыла как вкопанная.

Когда гардероб в ее комнате неподвижен, он ничем не отличается от простого шкафа. Какая часть окружающих ее вещей лишь притворяется обычными, затаившись, выжидая, пока она с ними заговорит?

Белль постояла, прислушиваясь…

Ребенком она, попав в полутемное зловещее место, съежившись на кровати или стоя на пустынной дороге, так же пыталась сообразить, действительно ли вон та тень – это жуткое чудище или просто ее отец.

Погодите-ка… Что это было?

Девушка зажала рот ладонью, чтобы не завизжать. Сердце отчаянно колотилось в груди, того и гляди выпрыгнет наружу.

– До сих пор никто даже не пытался причинить мне вред, – прошептала Белль, чтобы собраться с духом.

Она постаралась успокоиться и просто прислушаться, вглядеться в темноту.

Ничего.

А потом она чуть повернула голову и снова уловила какой-то звук. Опять-таки, Гастон, этот великолепный охотник, наверняка без труда обнаружил бы добычу на слух.

Вот опять.

Рядом с ней никого нет, звук идет из одного из соседних помещений. Теперь Белль отчетливо слышала приглушенные голоса и позвякивание посуды. Вздрогнув от облегчения – ведь посуда совсем не страшная, правда? – Белль пошла на звук.

Она старалась двигаться как можно тише, неловко балансируя на цыпочках.

Голоса становились громче, говорящих было несколько, и они спорили. К счастью, Чудовища среди них не было.

Белль узнала голосок миссис Поттс и высокий, чуть гнусавый голос, который слышала раньше. Дворецкий?

Она спустилась еще на пол-этажа по каменной лестнице и увидела в конце коридора открытую дверь, из которой шло тепло и доносились чудесные ароматы.

Белль крадучись подошла поближе к двери и осторожно заглянула внутрь.

Всего в нескольких футах от нее, на обеденном столе для слуг собралась самая удивительная компания, какую ей когда-либо доводилось видеть.

Заварочный чайник, каминные часы и маленький канделябр ожесточенно спорили, выгибаясь, жестикулируя – словом, вели себя как дети, не подозревающие, что за ними наблюдают.

Белль прикусила губу. Именно о таком приключении она могла бы только мечтать, если бы вдруг сошла с ума.

– Если хозяин не научится держать себя в руках, то никогда не разрушит…

Белль вежливо кашлянула.

Трое спорщиков разом умолкли и резко повернулись к ней – точно слуги в одной из пьес Мольера, пойманные за обсуждением какой-то хитроумной каверзы.

– Какое счастье лицезреть вас, мадемуазель, – проговорили часы. Именно этот голос объявлял недавно о том, что ужин подан. Часы засеменили к ней, потешно перебирая деревянными ножками; позолоченные резные украшения под циферблатом распрямились, превратившись в некое подобие рук, и часы отвесили легкий, но изящный поклон.

«Как странно, – подумала Белль. – Почему стрелки на его лице не выполняют функцию рук? Это было бы логичнее».

– Я Когсворт, мажордом.

Когсворт протянул к Белль позолоченную руку, явно примеряясь поцеловать ей пальчики.

Тут его проворно отпихнул в сторону подсвечник. У него имелось три рожка, причем средний был одновременно его телом и головой, два остальных – руками, а горящие в них свечи – ладонями.

– Это Люмьер, – проворчали часы и сердито фыркнули.

– Enchanté, ma chérie[5], – проговорил Люмьер, целуя тыльную сторону ее ладони. На миг кожу Белль легонько обожгло, как будто из камина вылетел уголек и упал ей на руку.

Подсвечник обернулся и торжествующе поглядел на часы. Когсворт определенно счел это непростительной наглостью и попытался отпихнуть Люмьера.

Канделябр не растерялся и прижег деревянную руку Когсворта горящей ладонью-свечой.

– АЙ! – не сдержавшись, завопил мажордом.

Белль не знала, смеяться или жалеть бедолаг. Интересно, они вообще-то взрослые или дети? Или к ним эти понятия не применимы?

Часы вновь вернули себе несколько подпаленное достоинство, поправили минутную и часовую стрелки – таким жестом человек мог бы пригладить усы.

– Если мы можем каким-то образом сделать ваше пребывание у нас более комфортным… дополнительные подушки, возможно, пара тапочек…

– Вообще-то я немного проголодалась, – сказала Белль.

– Слышали, мои хорошие? – воскликнул чайник. – Она голодна! Разжигаем огонь, собираем серебро, будим фарфор!

Белль с тревогой заозиралась: отовсюду послышались шорохи, постукивания и позвякивания.

Мирно дремлющий до сего момента фарфоровый сервиз действительно просыпался; блюда очень осторожно снимались с мест; чашки подпрыгивали, выбираясь из застекленного буфета. Стоявшая у дальней стены печь, до сего момента тихо-мирно источавшая тепло, теперь принялась зевать во всю духовку, разминать черные железные руки и выпускать пар из трубы. Белль испуганно обхватила себя руками за плечи. Память услужливо подсовывала истории с очень, очень жутким концом, в которых фигурировали ведьмы и горящие печи. Баба Яга, Гензель и Гретель…

– Помните, что сказал хозяин, – строго напомнил Когсворт.

– О, что за вздор, – возразила миссис Поттс. – Я не позволю бедной девочке голодать.

– Ну, что же, раз это крайняя нужда… Стакан воды, черствый хлеб, я полагаю…

– Когсворт, ты меня удивляешь, – возмущенно воскликнул Люмьер. – Она же не пленница, она наша гостья. И мы должны оказать ей самый теплый прием.

– По правде говоря, я была твердо уверена, что являюсь пленницей, – сухо заметила Белль. Однако ее уже никто не слушал. Горшки запрыгивали на конфорки печки, приоткрывали крышки, дабы выпустить пар. Сама же печь словно сделала глубокий вдох и как будто раздулась; огонь вдруг вспыхнул ярче и загорелся веселее. Печка что-то недовольно забормотала, дескать, сначала велят закатить пир, потом отказываются есть и еда остывает…

Столовые приборы, точно маленькие солдатики, маршировали в соседний зал, прямо к длинному столу. Охваченная ажиотажем фарфоровая посуда толкалась боками, каждая тарелка пыталась встать перед Белль и остаться единственной. Горшочки с горчицей, чатни и прочими приправами один за другим спрыгивали с полок на стенах, приземляясь точно на серебряные подносы.

Вокруг перемещалось множество предметов, которым вообще-то двигаться не положено. От всего этого мельтешения у Белль кружилась голова… и все это немного пугало.

– На самом деле это не обязательно… – проговорила она, чувствуя жгучее желание сбежать. К ней, по-паучьи перебирая серебряными ножками, ползла корзина, в которой возлежал целый каравай, источавший аппетитный запах.

– Нет-нет-нет, ma chérie[6], – возразил Люмьер, жестом указывая куда-то ей за спину. Тут что-то ударило девушку под колени, и она, не устояв на ногах, с размаху села на довольно неудобный стул. Происходящее пугало и нервировало, от восхитительных запахов еды голова шла кругом. Героям сказок, попавшим в сказочный мир, как правило, нельзя есть тамошнюю еду, ведь иначе можно застрять там навечно.

С другой стороны, Белль еще не доводилось читать сказки, в которых героям подавали бы паштет…

– Наш господин немного… грубоват, – тактично заметил маленький канделябр. – К тому же он так долго жил один… что совершенно позабыл о хороших манерах. Мы так надеялись, что вы насладитесь этим званым ужином вместе с ним.

– Он бросил моего отца – безобидного старого человека – в тюремную камеру, а потом обменял меня на него. Это поступок настоящего бандита, а вовсе не отсутствие хороших манер, – возмутилась Белль. – Да еще и когти… и клыки…

– Попробуйте gougères[7], – перебил ее Люмьер, ловко запихивая девушке в рот пирожок. Подогретый на огне пирог таял во рту – ничего общего с вкусными, но твердокаменными образцами выпечки, которая получалась у них с отцом.

– М-м-м… – промычала Белль.

Миссис Поттс радостно танцевала по столешнице, каким-то образом ухитряясь складывать салфетку своим изогнутым носиком, так что получалось что-то вроде лебедя. Потом она швырнула ее на колени Белль, и салфетка, опускаясь, расправила крылья, словно собираясь пуститься в полет. Белль отшатнулась, опасаясь, что «лебедь» того и гляди взлетит.