Краем глаза

Вообще-то, я торопилась. Но не слишком.

Зима в этом году выдалась… Нет, я бы не сказала, что совсем противная. Я не люблю мёрзнуть. Мне нравится, когда температура не опускается ниже нуля. Но сочетание нашей «полярной ночи», которая начинается ещё днём, чёрной раскисшей земли и цветных мигающих гирлянд на ветках голых деревьев вызывает не праздничное предновогоднее настроение, а тоску смертную.

Поэтому приходится посильно создавать Новый год дома. Ёлочка. Пироги. Подарок Зайчику от Деда Мороза — вымечтанный набор LEGO, удивительные машины, управляемые удивительными существами, чем-то похожими на египетских богов. Надеюсь, Зайчик его не нашёл, а то он ведь хитрый не по годам. Впрочем, даже если он уже вычислил, что ему «Дед Мороз принесёт», игру он портить не будет и нам с Лёвушкой ничего не скажет. Будет подыгрывать, сказку себе делать. Я точно знаю, что в прошлом году он нашёл наш подарок — сборную подводную станцию, Зайчик обожает конструкторы — но радостно кричал, показывая на конденсационный след самолёта: «Мамочка, смотри, смотри, след от санок с оленями! Дед Мороз уже проехал!»

Интересное создание — Зайчик. В душе поэт и философ, а играть больше всего любит, сооружая сложные механизмы. По человеку шести лет отроду ещё нельзя определить, технарь он или гуманитарий по натуре… Но сын он, в основном, мой, не Лёвушкин, это понятно уже сейчас. С Лёвушкой он откровенничает куда реже.

Подарок для Лёвушки лежал у меня в пакете, завёрнутый в грубейшую обёрточную бумагу, как кусок колбасы из гастронома, чтобы при беглом взгляде на свёрток никто не догадался о его содержимом. Особенно — сам Лёвушка. Ему тоже Дед Мороз под ёлочку подарочек положит. Отличный фотоаппарат. Я ничего не смыслю в этой технике, но меня основательно консультировали ребята из нашей фирмы — и я уверена, что этот фотик хорош. Не просто Лёвушкина мечта — нам всем пригодится летом.

Я шла по тёмному двору, думала о нашем будущем прекрасном отпуске, и вдруг услышала из темноты:

— Туська, куда лапищами! Всё вывозила, холера…

Произнести слово «холера» с такой сдержанной светлой нежностью мог лишь один человек на свете. Я присмотрелась к тёмным силуэтам в сгущающихся сумерках. Большой мужик и маленький, суетящийся у его ног комочек…

— Сват, — окликнула тихонько. — Ты, что ли?

Мужик будто только и ждал моих слов — тут же, в три громадных шага, оказался на пешеходной дорожке рядом со мной. Теперь нас с ним ярко освещал жёлтый фонарь.

— Филечка! Ничего себе… Сколько лет…

Много лет…

Сколько же лет мы не видались? Двадцать?

Я не любительница всевозможных ностальгических торжеств. Всяческие «встречи школьных друзей» меня раздражают, даже аккаунта в «Одноклассниках» у меня нет. Впрочем, социальные сети меня тоже раздражают. Так что — Жору Засватьева я не видела с выпускного.

Изменился…

Впрочем, я-то, наверное, тоже.

— Офигеть, какая ты стала, Филечка, — сказал Жора со странной интонацией. Я не поняла, удивлённой или восхищённой. — Туська, не лезь к Филе, испачкаешь… все лапы в говне… пардон.

— И какая же я? — сорвалось с языка.

— Шикарная и благополучная женщина, — констатировал Сват. Он поднял с земли собачку по имени Туська, крохотного пуделя из тех, что называются фруктовыми, потому что ростом с грушу, достал из кармана пачку бумажных салфеток, вытащил пару и принялся обтирать собачьи лапки. Пошарил взглядом в поисках урны. Не найдя, завернул грязные салфетки в чистую и сунул обратно в карман.

Я, значит, шикарная и благополучная женщина. А Сват ни в коем случае не подходит под определение «шикарный и благополучный мужчина». Как это странно…

Я предполагала, что девяностые не прошли даром нашему классу. Я знаю, что в девяностые умерли двое наших одноклассников, живших в моём дворе, и оба — дурной смертью: Андрюша Хорин был застрелен, говорят, конкурентом по бизнесу, Славик Нечаев спился и повесился. Моя школьная подружка, невесомый ангел Верочка, умерла от цирроза печени в тридцать два года, превратившись перед смертью в ночной кошмар, в живой скелет. Я не питала иллюзий.

Но меня почему-то сильно удивил Сват.

Лицом он, мне показалось, почти не изменился. Постарел — но не изменился, так бывает? В школе Сват напоминал мне Сэма Гэмджи перед тем, как отправиться в далёкое странствие — книжного, конечно, не киношного; сейчас он был похож на Сэма Гэмджи, видевшего, как к Ородруину слетели орлы. Мой Лёвушка показался бы младше Жоры лет на пять — хотя я знала, что Лёва старше на пять лет. У Свата было уставшее и какое-то отчаянное лицо, прицеливающийся взгляд, морщины и синяки под глазами. Чёлка поседела.

Одежда соответствовала лицу. Сват носил теперь варварскую кожаную куртку, потрескавшуюся на сгибах, но без износу, из толстенной шкуры какого-то дикого зверя, вроде мамонта, надёжную, как бронежилет, а к ней — камуфляжные штаны и тяжёлые ботинки.

Тем удивительнее была знакомая манера улыбаться. Люди, которых жизнь скручивает в бараний рог, обычно легко отучаются улыбаться, тем более — так лучезарно. И ещё — этот крохотный пудель.

— Жена подарила, — пояснил Сват, поймав мой взгляд.

На женатого он был категорически не похож.

— Перед тем, как уйти, — пояснил он снова.

Его манера точно отвечать на вопрос, который ещё не успел задать собеседник, тоже не изменилась со школьных времён. В этот миг я почти пожалела, что окликнула его. Но Сват снова ответил на мои мысли:

— Ты ведь не думаешь, что я буду по старой дружбе клеить замужнюю женщину? — и усмехнулся всепонимающе.

У меня появилось странное и довольно неприятное чувство. Когда человека видят насквозь, он испытывает дискомфорт. Сват смотрел на меня и видел насквозь.

— Рассматриваешь меня, как Шерлок Холмс, — хихикнула я. Боюсь, получилось довольно нервно. — Ну и что, мистер с-сыщик, говорит ваш метод?

Сват снова улыбнулся. Собачка сунула узенькую мордочку ему в кулак — рука Свата казалась огромной рядом с собачьей головёнкой.

— Мой метод, мэм, — сказал Жора шерлокхолмсовским тоном, деланным под Ливанова, — говорит, что вы благополучны, здоровы, замужем, имеете детей… впрочем, ребёнка, вероятно. Получили высшее образование — экономическое, если не ошибаюсь. Служите в преуспевающей компании, мэм. В настоящий момент ходили куда-то недалеко — и визит нужно скрыть от мужа. Но не к любовнику, очевидно.

— Чёрт возьми, как?! — выпалила я, как правильный доктор Ватсон.

— Твой внешний вид, Филечка, — сказал Сват, пожав плечами. — Шубка. Обручальное кольцо и серёжки с маленькими, по-моему, бриллиантиками. Тон для домохозяйки слишком уверенный — деловая женщина. Очень уравновешенная. Пакет из магазина — но не попросила мужа на авто подкинуть, хоть время позднее уже. Вывод — скрываешь, но не особо. Подарок, что ли, ему искала? Угадал?

— Почти всё, — сказала я. — Кроме экономического образования. Психологическое.

— Один чёрт, — кивнул Сват. — Не шугайся. Профдеформация.

— А кто ты по профессии, Жора? — спросила я, почему-то снижая тон. Сват, вроде бы, собирался поступать на исторический, но кабинетным учёным он не выглядел никак.

— Опер, — сказал Сват кратко.

— Мент?! — вырвалось у меня. Это был шок.

— Мент, — согласился Сват.

Это «мент» так не вязалось со Сватом, что не укладывалось у меня в голове. Быть может, я сужу по сериалам или сенсационным новостям, но мне казалось, что ничто хорошее не может ужиться в современной полиции. Прибежище человеческого хлама. От бандитов недалеко ушли.

Я не смогла сказать это Свату, было неловко. У людей могут оказаться чудовищные жизненные обстоятельства. В конце концов, моя несчастная покойная подруга Верочка, девочка в школе крайне целомудренная, брезгавшая даже конфетами с ликёром и очень красивая, кончила жизнь в качестве не проститутки даже, а просто шалавы, страшной даровой потаскухи для пьянчуг — а цирроз говорит сам за себя.

Я молча смотрела на Жору, и вид у меня, вероятно, был сострадательный.

— «Подзовём-ка её и расспросим: „Как дошла ты до жизни такой?“» — рассмеялся Сват. — Тебя можно читать, как книгу. Никогда не совершай ничего противоправного, Филя — обмануть следака не сможешь, как специалист тебе говорю.

Собачка у него на руках, по-видимому, озябла, начала мелко трястись — и он сунул её за пазуху. Я невольно задумалась, не носит ли Сват с собой пистолета.

— Ты ведь не расскажешь? — спросила я. В действительности мне, пожалуй, было интересно, но не настолько, чтобы пытать своего школьного приятеля, в которого я слегка влюбилась в восьмом классе. И ещё: я боялась услышать что-нибудь ужасное.

— «Нет, тебе состраданья не встретить, нищеты и несчастия дочь!» — пафосно процитировал Сват. — Давай, я тебя провожу, Филечка. Раз уж мы всё равно встретились. Если хочешь — расскажу по дороге.

— Не хочу, — сказала я. — Муж тебя увидит — вопросов не оберёшься. Вообще-то, его не должно быть дома, но мало ли… В общем, не хочу. Если тянет поговорить — пойдём кофе выпьем. В кафешку — вон, через двор.

Мне уже отчаянно не хотелось разговаривать со Сватом. Но теперь захотелось ему, я поняла по глазам и изменившемуся тону. Мне это не понравилось.

Я только надеялась, что Свату не придёт в голову за мной волочиться или что-то в этом роде.

— Пойдём, — сказал Жора. — Погреемся с Туськой, кофейку выпьем.

Мы зашли в маленькую кафешку. В доме напротив продали первый этаж под магазинчики шаговой доступности; кафешку устроили в угловой парадной, в переделанной квартирке. Крохотная живопырочка: в одной комнате размещается стоечка, а собственно зал — в другой комнате, куда еле-еле втиснулись два столика. Посетителей, кроме нас, не было. Молотым кофе всё пропахло насквозь. Я взяла кофе латте, довольно сносный в этой забегаловке, Сват — чашку эспрессо и неожиданную песочную полоску.

Мы ушли в якобы зал и уселись на дизайнерского вида отчаянно неудобные стулья.

— Не думала, что ты любишь сладкое, — сказала я.

— Туська любит, — Сват расстегнул куртку и сунул кусочек полоски в высунувшееся любопытное рыльце. Полоска моментально исчезла вместе с рыльцем.

— Она тебе там накрошит, — сказала я машинально.

— Фигня, пусть. Я ей дома не даю, много — вредно… но тут — пусть.

Я смотрела, как Сват кормит собачку пирожным, и думала, что от него ушла жена. И почему-то не забрала своего гламурного комнатного пуделя. Как у Свата могла быть жена, державшая гламурную собачку, хоть и не самую модную? И почему он не сплавил эту собачку первым же подвернувшимся знакомым?

Хорошо, что эти мысли он не прочёл, занятый пирожным и собачонкой. Чтобы он не успел до них докопаться, я торопливо спросила:

— А ты после армии в ментовку пошёл?

— А? Нет. После универа. После юрфака.

Я чуть не подавилась кофе.

— Ты…

— Ага, — Сват отломил ещё кусочек полоски, и собачка ловко его выхватила. — Хотел быть адвокатом, а работал следаком. Но потом выяснил, что мне надо быть опером на земле. Тут от меня пользы больше. Обстоятельства такие вышли — выяснилось.

— Знаешь, Сват, — сказала я, — ты — псих.

— Угу, — он отхлебнул кофе. — Вот и Лиза говорила. А уж родня моя просто на стенки кидалась. Я настоял, жёстко… с Лизой надо было помягче, не рассчитал.

— Зачем?

Сват задумался. Его куртка шевелилась на животе, и я поняла, что собачка наелась и теперь крутится, устраиваясь поудобнее, чтобы заснуть.

— Своим я не сказал, — проговорил Сват медленно. — И Лизе толком не сказал. Им просто знать было не надо. А вот тебе скажу.

— За что такое доверие? — я изрядно опешила.

— Это не доверие, — сказал Сват грустно. — Это… как газовый баллончик в сумочке. Может неожиданно пригодиться, причём — скоро. А может, и нет. Хорошо бы, чтобы не пригодился. Но бывают обстоятельства. Понимаешь?

— Не понимаю.

Сват отставил чашку и вытащил пачку сигарет.

— Как думаешь, здесь курить можно? Пепельниц нет… — сунул пачку назад и принялся щёлкать зажигалкой. — Так вот. Ты, конечно, в курсе, Филя, что в нашем деле человек довольно быстро узнаёт, как фигово устроен белый свет.

— К нашему возрасту, — сказала я, — об этом не в курсе только конченные идиоты.

— Нет. Гражданские о некоторых вещах понятия не имеют. Да что гражданские — даже большинство наших. Есть крайне мало людей, которые хорошо шарят, что к чему. И по кабинетам эти люди не сидят. Обычно им удаётся друг друга найти, они делятся инфой — и… ну… делают, что могут.

— Что делают?

Сват перестал щёлкать и посмотрел на меня. Никто из мужчин меня так не облучал — его взгляд проникал до костей, как рентгеновский луч.

— Попробуй усвоить несколько вещей, которые тяжело усваиваются, Филечка, — сказал он, и по моей спине поползла холодная струйка. — Вещь первая. Люди, конечно, твари. Но на свете не самые страшные.

— Самые страшные на свете — малярийные комары, — сказала я и попыталась улыбнуться.

— Малярия — это просто, — кивнул Сват. — Это всем понятно, к тому же, кажется, лечится. Вдобавок в наших краях такие комары не водятся. А кое-какие другие твари — водятся. Одна из них водится буквально тут рядом где-то. Поэтому сейчас с тобой и разговариваю. Чтобы ты знала, что делать в случае чего.

— Что за тварь? — спросила я. Мне было изрядно не по себе.

— Начнём издалека, — сказал Сват, снова вытаскивая пачку сигарет. Ему хотелось курить и не хотелось вытаскивать меня из кафе раньше, чем я допью, а мне не хотелось выходить и потакать вредным привычкам. Я сделала вид, что ничего не замечаю. — Так вот, — сказал он, крутя пачку в руках. — Люди друг друга убивают, причём делают это довольно часто.

— Ну да, — удивилась я.

Сват продолжил:

— Обычно люди убивают друг друга из корысти и на почве неприязненных отношений. Смысл ясен? Пили, рассорились, один пырнул другого ножиком, которым только что колбаску резали — это самое обыденное. Бытовуха. Уныло и постоянно. Так же уныло и постоянно, как убийства из-за бабок. Или из-за власти. Тут бывает изобретательнее, но всё равно — очень понятно, очень. Одиозно. Улавливаешь?

— Нет…

— Ладно. Дальше. Ради сокрытия следов преступления. Мочат свидетелей. Насилуют какую-нибудь несчастную бабу и душат, чтобы не сболтнула. Это тоже понятно. Мотив понятен. Относительно понятен мотив даже у большинства сексуальных маньяков. Но есть кое-что непонятное. Твари.

— Как это? — Сват был ужасно серьёзен, а мне было очень неловко сидеть с ним в кафе накануне Нового года и слушать странные и принципиально не праздничные разговоры об убийствах.

— Иногда ты влетаешь на серию, которая не объясняется ничем нормальным, — сказал Сват, хмурясь. — Ни неприязнью, ни корыстью, ни властью, ни страхом, ни сексом. Зато от неё тянет безумием. И жмур всегда смотрится ужасно. Они любят либо убивать особенно болезненно, либо потом делать что-нибудь странное с телом. И им, в сущности, всё равно: мужчину, женщину, хорошенькую, страшную, молодую, старую… чаще мочат женщин или детей, но это потому, что им проще ловить тех, кто послабее. Они сами не сильнее людей. Не намного, во всяком случае.

Мне уже очень хотелось уйти.

— Ты о маньяках говоришь?

— Я о тварях говорю, — сказал Сват с бесконечным привычным терпением.

— Слушай, Жора, — сказала я, — в конце концов, я же психолог. Кое-что в этом смыслю, хоть и не занималась такой кошмарной психиатрией. У сексуальных маньяков…

— Филечка, — перебил меня Сват негромко, но очень весомо. — Сексуальные маньяки — люди. В подавляющем большинстве — мужчины. Чаще всего — средних лет. Страшно неуверенные в себе, закомплексованные в стельку, замурзанные, забитые чмыри, ненавидящие весь род людской и боящиеся людей. Или только тёток, как-то так. Среди них обычно нет ни женщин, ни маленьких мальчиков и девочек. И ведут они себя довольно стереотипно. По-человечески.

— У тебя такой вид, будто есть некие нечеловеческие существа…

Сват кивнул. Мне стало страшно.

— Жора, — сказала я тихо, — прости, но мне кажется… Слушай, Жора, мне пора.

— Решила, что я не просто псих, а целый параноик, — рассмеялся Сват. — Огорчу. Нормальный. Наш судмед вскрывал одного такого, так что — никаких сомнений. Камуфляж у них сугубо внешний. И кто они такие — никто из нас не знает. Инопланетяне, нечисть или какие-то хищные твари… я без малейшего представления, в общем. И в нормальном состоянии — чертовски человекообразные.

— Этого просто не может быть, — сказала я твёрдо.

— Потому что не вписывается в твою картину мира. Филечка, прости, что я тебе об этом рассказываю. Я не должен, вообще-то. Но, понимаешь, тварь уже пару месяцев как орудует в вашем районе. Поэтому я тут и прогуливаю Туську… живу-то я теперь за виадуком, идти отсюда минут сорок…

— Ты выслеживаешь маньяка? В нашем дворе?! — поразилась я. Мне хотелось думать, что я разговариваю с безумцем, но Сват был совершенно не похож не только на сумасшедшего, но и на одного из классических бредящих наяву нудных фантазёров. Он был собран, целеустремлён, чётко выражал мысли — и его взгляд проникал до дна души. Но, будь он ненормальным, мне не было бы так страшно.

— Не то, чтобы выслеживаю, — Сват отправил в рот последний кусочек полоски, на который у собачки уже не хватило духа. — И не то, чтобы маньяка. Просто… ну, как тебе сказать? У меня в отделе самое сильное чутьё. И это чутьё… в общем, повело меня сюда. А тут — ты. Может, и совпадение, конечно.

— Ты что, экстрасенс, Сват? — сказала я, улыбаясь. Мне всё время хотелось разрядить обстановку.

— В ментовке это бывает часто, — кивнул Сват, не обидевшись и не удивившись. — Мне рассказал один дедок, важняк, ещё когда я работал в прокуратуре. Расколол меня. У самого дар — как у Гэндальфа…

— Сказки ты рассказываешь…

Сват поднял взгляд — и я содрогнулась. Его прозрачные глаза, полные смертельной усталости и тоски, излучали жутковатую радиацию: мне казалось, что, глядя на меня, Сват видит не только мой собственный скелет, но и все скелеты в моём шкафу.

— Филечка, — сказал он нежно, — как бы я хотел, чтобы это было сказками… Но — мы заболтались. Тебе домой пора, а мне курить хочется зверски. Ты ведь допила? Сейчас пойдём. Я вижу, ты насторожилась, собралась, теперь будешь «ходить опасно». Можно приступать к главному: ты должна знать, как, в случае чего, распознать тварь. Если вдруг увидишь — беги, зови людей, кричи: «Пожар!» — или что-то такое, швырни в неё чем-нибудь, не стесняйся. Если ошибёшься — извинишься, в конце концов. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Ну и как? — спросила я, не вставая со стула, стараясь говорить скептически, но вышло — испуганно.

— Смотри на любого подозрительного человека краем глаза, — сказал Сват серьёзно. — Боковым зрением. Не в фокусе, понимаешь? Старая примета — боковым зрением видна истинная суть оборотня. Работает.

— Фу, ты! — вздохнула я. — Не смеши меня, Сват. Это — иллюзия. Боковым зрением, особенно — если ты устал, любое лицо превращается в монстра! Знаменитый эффект.

— Психолог, — протянул Сват с усмешкой. — Ты сама-то пробовала?

Я улыбнулась, пожала плечами.

— Ну, попробуй, — предложил Сват и принял живописную позу. — Посмотри на меня. Когда насмотришься — на барменшу посмотри. И на мужа ты, полагаю, постоянно смотришь искоса. Часто тебе кажется, что ты видишь тварь?

Я, улыбаясь, чтобы он понял — я принимаю игру — наполовину отвернулась и взглянула на Свата краем глаза. Потом попробовала взглянуть с другой стороны. И ещё. Сват как Сват. Иллюзия, о которой мне приходилось читать, почему-то не работала.

— Ты постоянно смотришь на кого-то боковым зрением, — продолжал Сват. — В транспорте, на работе, в магазине… И часто монстров наблюдала?

Он был абсолютно убеждён. Я решила, что лучше не спорить, иначе мы никогда не закончим этот дурацкий разговор.

— Ладно, — сказала я. — Убедил. Буду смотреть искоса на любого сомнительного мужика.

— На любого сомнительного человека, — поправил Сват.

— Ну, — рассмеялась я, — в женщинах я редко сомневаюсь. Мне только один раз казалось, что женщина хочет меня убить: когда кадровичка требовала какую-то справку, а я забыла ей принести. Она превращалась в монстра даже прямым зрением.

— Если ты ещё жива, с кадровичкой всё в порядке, — сказал Сват. — Когда тварь хочет убить, она не откладывает дела в долгий ящик. Но бывают они любого пола и любого возраста, имей в виду. Я видел тварь, замаскированную под шестиклассницу.

Меня вдруг молнией ударила ужасная мысль.

— Ты её… не убил, случайно?

Сват вздохнул.

— Убить её было бы очень здорово, — сказал он серьёзно и печально. Но у нас нет полномочий. Иногда удаётся… но конкретно в том случае — не вышло.

— Ты хочешь сказать, — я как-то сразу осипла, — что ты посмотрел на девочку боковым зрением, увидел монстра — и…

Сват кивнул.

— Ага. И это мне всё объяснило. Иначе тяжело понять, почему психически нормальная, как утверждают семья и школа, двенадцатилетняя девочка прекрасным летним днём знакомится на улице с ровесницей, идёт с ней к строительному котловану, полному воды, топит её в этом котловане, а потом вбивает ей в череп обрезки стального прутка, пользуясь куском кирпича, как молотком.

Что-то внутри моей головы переключилось, щёлкнуло некое реле, заставляя воспринять рассказ Свата, как газетную сводку. Выключило воображение. Как раз вовремя.

Это помогло мне мыслить логически.

— А её родители — тоже монстры? Или как?

— Нет, — сказал Сват. — Обычные люди. Они сами были в ужасе. Я этого тоже не понимаю. Может, твари подменяют человеческих детей. Или она съела настоящую девочку. Сама она — не девочка, конечно. И не двенадцатилетняя. Это — видимость.

Уйти уже очень хотелось. Но я чувствовала дикую смесь ужаса, недоверия и мучительного любопытства — бывает такое дурное любопытство, об удовлетворении которого потом жалеешь. Первый раз такое любопытство накатило лично на меня, когда в начальной школе я пошла смотреть на кошку, попавшую под трамвай. За эти дурные импульсы всегда расплачиваешься ночными кошмарами.

Но всегда тянет.

— А куда она делась? — спросила я, жалея, что спрашиваю. — Девочка.

— Её забрали, — сказал Сват. — Мне это не нравится. Но это уже выше наших полномочий.

Я подумала о таинственных спецслужбах, о жутких тварях, которых изучают в каких-то засекреченных местах с непрояснёнными и, быть может, зловещими целями… Но тут у Свата чирикнул мобильник. Не зазвонил, а, похоже, пришла СМС-ка. И это чириканье как-то развеяло морок.

Сват рассеянно взглянул на дисплей мобильника и встал. Встала и я.

— Я тебя, всё-таки, провожу, — сказал Сват. — На всякий случай.

— Нет уж, спасибо, — мне уже страшно хотелось от него отделаться. Он действовал на меня, как цыганка с вокзала, гипнотически — и я хотела стряхнуть этот магнетизм как можно скорее. Кошмаров было многовато, но они, странным образом, связывались не столько с монстрами, вряд ли существующими в природе, сколько со Сватом. В тот момент я была уверена, что всё пойдёт спокойно, как прежде, стоит мне расстаться с моим бывшим одноклассником — человеком удивительной судьбы и редкостных способностей…

Припахивало это психиатрией, а не фантастическим романом. Шизофреники бывают на диво убедительны.

— Я одна пойду, — сказала я. — Тут ходьбы на три минуты.

— Мужу позвони, — сказал Сват.

На миг я почти обиделась. Но тут же поняла, что говорит он здраво. Я позвонила Лёвушке.

— Слушай, солнышко, — сказала я, как только услышала его «приветик» в трубке, — а встреть меня? Во дворе темно что-то…

— А ты где? — спросил Лёвушка встревоженно. — Около дома? А я только из офиса вышел… Буду минут через двадцать, только-только, если в пробке не застряну…

— Да ты не нервничай, — сказала я тут же. — Это я капризничаю. Я у подъезда стою, я думала, ты дома. Приезжай скорей, будем ужинать.

Лёвушка промурлыкал что-то ласковое и дал отбой. Мы со Сватом вышли из кафешки. Заморосил дождь, хмурая темень напоминала октябрь, а не декабрь.

— А больше некому тебя встретить? — спросил Сват.

Мама, сидевшая с Зайчиком, явно отпадала. Не хватало ещё, чтобы она увидела меня в общества Свата. Моя мама не из тактичных.

— Ладно, всё, — сказала я в манере школьницы-динамщицы. — Я побежала, а то мы оба намокнем. Твой монстр, кто бы он ни был, уже телевизор смотрит — в такую-то погоду. Ни одно живое существо в такую мокреть по доброй воле не выползет. Чмоки-чмоки, была рада повидаться. Желаю успехов в работе и в личной жизни.

— Ага, — сказал Сват.

И это «ага» закрыло все скобки. Кое-кто из моих одноклассников мёртв, а кое-кто, видимо, в те же девяностые, сошёл с ума. И вот теперь рассказывает, как был ментом, как ловил агрессивных инопланетян, как работает давно почивший в бозе КГБ…

У Свата — глаза психа. Очень обаятельного маньяка. А я-то думала — откуда эта сверхчеловеческая проницательность…

Заскочив под арку, в свой двор, я сразу почувствовала себя легче.

Ходьбы было не на три минуты, а минут на пять. Может, на шесть.

Длинный двор окружали пять многоэтажек: две стояли боком, а три — торцом. И мне предстояло пробежать полтора дома, с десяток подъездов. Так рутинно, что обычно этой дороги и не замечаешь.

Я просидела со Сватом в кафе минут двадцать-тридцать; ещё не поздний вечер — двор был не совсем пустынен. У парадных и на автомобильной стоянке уже горели фонари, зажглись фонари над гаражом — было не так уж и темно. На той же площадке, где Сват выгуливал свою собачку, маячили толстые тётки и тоже выгуливали болонок; фонарь их хорошо освещал, лучше, чем Свата. Компания подростков на сдвинутых скамейках пила пиво и вопила. Обстановка не подходила ни для Чикатило, ни для графа Дракулы — такого рода чудовища предпочитают уединение, а с уединением было плоховато.

Но тяжёлые шаги сзади меня всё-таки напугали.

Я быстро обернулась, взглянув краем глаза — не удержалась. За мной шёл громадный страшный мужик. Только этого и не хватало.

Я обернулась откровеннее. Он и впрямь был страшен, хоть боковым, хоть прямым зрением. Жёлтый фонарь над подъездом осветил унылую горилью морду и нескладную фигуру дегенерата. Я остановилась, принялась рыться в сумке, пропуская его вперёд, а он, проходя, смерил меня отвратительным взглядом. Людоедским.

Я уже жалела, что выпроводила Свата. Этот урод был, судя по морде, способен на всё, вдобавок, зачаточный интеллект явно не давал ему предвидеть последствия поступков — страх перед наказанием такого не остановит. Я бегло осмотрела двор — и увидела, как по дороге, шагах в десяти от меня, бредёт интеллигентного вида дедушка. Воротник его пальто был поднят, а непокрытая седая голова уже покрылась водяной пылью.

— Простите, — обратилась я к деду, — вы не могли бы… Вы ведь идёте в ту сторону? Вы не проводите меня до подъезда? Вон того, где трансформаторная будка.

Дед улыбнулся.

— Охотно, — сказал он сипловатым голоском. — Это даже лестно.

Впереди, почти напротив моей парадной, стоял и курил дегенерат. Мне показалось, что он за мной следит — и стало по-настоящему страшно. Дедок ничем не сможет мне помочь, если эта горилла решит напасть. Но бежать и кричать, как советовал Сват, было глупо.

Дед взглянул на меня — у него было лицо пожилого киноактёра из советского фильма — и перевёл взгляд на маньяка. Мина деда сделалась озабоченной и тревожной.

— Ничего, — сказала я тихо. — Вы просто постойте около двери парадной, пока я вхожу.

Дед понимающе кивнул.

— А парадная у вас ведь закрывается? — спросил он. — На кодовый замок?

У меня слегка отлегло от сердца. Маньяк точно не жил в нашей парадной — у него не могло быть ключа от входной двери.

— Да, — сказала я и вытащила из кармана ключи, зажав их в кулаке.

— Ну вот и славно, — сказал дед и снова улыбнулся уютной улыбкой.

Мы подошли к моей парадной. Маньяк переместился так, что теперь стоял прямо напротив входа. Он курил уже вторую, наблюдал. Это было так жутко, что мне хотелось взять деда под руку.

— Не беспокойтесь, гражданочка, — сказал дед. — Что он сделает?

Меня насмешило и успокоило это «гражданочка» — дед, небось, помнил битвы за урожай кукурузы и полёт Гагарина. Я повернула к парадной, стараясь не смотреть на выжидающего маньяка. Дед шёл рядом со мной. Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь из соседей вышел или вошёл, но площадка у парадной была пустынна и ярко освещена.

Я открыла дверь и хотела сказать деду спасибо — полуобернулась и уже открыла рот, но тут у меня полностью отшибло дар речи.

Я увидела деда боковым зрением. Не в фокусе.

Это продолжалось много меньше секунды, но каким-то чудом мой мозг сфотографировал это моментальное и не резкое изображение.

Бледно-серое, мертвенное, плоское лицо. Не то, что неприятное лицо — просто не человеческое. Совсем. Скошенные щели глаз — в них горели холодные белые огоньки. Носа нет вовсе, вместо него — две треугольных дыры, чёрных и глубоких. И — пасть.

Не человеческий рот. Даже не пасть хищного зверя. Капкан. Мясорубка, плотно усаженная по краям толстыми иглами с косо срезанными остриями.

«Кричи, беги», — прозвучал голос Свата в моей голове, но я не могла ни кричать, ни бежать. У меня перехватило дух, и подкосились ноги. Меня хватило только на то, чтобы отшатнуться. А дед, вытянув руку, с ужасной силой толкнул меня в дверь.

Я влетела в парадную, мои ноги заплелись, я выронила сумку, но не успела поднять руку — и ударилась головой об стену, так что белое пламя полыхнуло перед глазами. Кажется, на миг я потеряла сознание — и пришла в себя, услышав яростный тоненький лай, воткнувшийся в муторную головную боль, как спица.

Оказывается, я успела упасть на пол под лестницу — прямо напротив распахнутого настежь спуска в подвал. Рядом со мной присел Сват; маленький, персикового цвета пудель ткнулся крохотным мокрым носом мне в щёку — и лизнул.

Как его зовут? Тонька? Тошка?

— Туська, не приставай к Филечке, — сказал Сват, бережно помогая мне подняться. — Филя, как ты? Как голова, болит? Эх…

Вокруг вдруг оказалось на удивление много народу. Я увидела, как двое в штатском, скрутив твари руки, с усилием тащут её к полицейскому автомобилю, не иначе, как материализовавшемуся рядом с парадной из воздуха. Дегенерат достал блокнот и авторучку-роллер.

— Спасибо, Миша, — сказал ему Сват.

— Немного не успел, жаль, — сказал дегенерат печальным басом и почесал небритую щёку. — Шустрый, сука. И потерпевшая нервничала сильно, не мог ближе подойти. Спугнуть боялся гада. Вы уж простите, дама…

— Скорую вызвали? — спросил Сват у кого-то молодого, оказавшегося рядом.

— Не надо, — пролепетала я. — Я в поря… — и тут мне захотелось сесть. Сват подхватил меня, подал сумку и усадил на скамейку.

— Может оказаться ушиб головы или сотрясение мозга, — сказал он грустно. — А нет — так и слава Богу. Мы тебе так благодарны, Филечка… ты просто идеально его вела, как профессионал… Эта гнида больше никого не убьёт, гарантирую. Миша, записывай: «Потерпевшая — Филонова Алина Игоревна, семьдесят второго года рождения, проживающая по адресу…» Филечка, квартиру можешь назвать?

Я попыталась отвлечься от нелепых мыслей о том, цел ли фотоаппарат и вспомнить номер своей квартиры. Больше ничего пока не умещалось в моей гудящей от боли голове. Свет фонаря ломил глаза. И вдруг я вспомнила.

— Тварь! — выдохнула я, глядя на Свата. — Краем глаза…

Сват присел на корточки рядом со скамейкой. Туська юлила у моих ног.

— Тебе показалось, Филечка, — сказал он, чуть улыбаясь, но глаза его были серьёзны. — Просто — маньяка взяли. У нас были сведения, что он тебя выслеживает. Не бери в голову всю эту чушь. И не говори никому… про боковое зрение.

Скорая, пульсируя синим светом, вплыла во двор. Сват и громадный Миша помогли мне встать и дойти до машины. Кто-то, видимо, позвонил маме — и она выскочила из парадной в халате и шали. Я обнимала её, несла какой-то успокаивающий вздор, фельдшер мерила мне давление — и дикое знание, которого не могло быть, знание, разрушающее порядок вещей, уходило куда-то вглубь души за обыденной, хоть и необычной суетой…