Кошачий глаз

Скоро они оказались на берегу реки. Это был не сам Стикс, а какой-то его приток. Стройные пальмы росли здесь повсеместно. У оснований широких листьев уже созревали плоды, и особые пальмовые служители надели на эти плоды специальные тонкие сетки. Когда фиги окончательно станут спелыми, останется только подцепить сетку крюком на конце длинной палки – и снять ее вместе с содержимым. А потом прямо в этой сетке фиги понесут на рынок.

Большинство таких пальмовых плантаций принадлежат в Стигии богатым храмам Сета. Наверное, и эта – не исключение.

Впрочем, можно было не опасаться встретить кого-либо из жрецов змеиного бога: никто из храмовых служителей, разумеется, не трудился и ничего не выращивал; этим занимались рабы, принадлежащие храму.

– По-твоему, среди рабов не может оказаться рьяных приверженцев бога? – удивился Муртан, когда Конан поделился с ним своими соображениями.

Киммериец пожал плечами.

– Рабы редко разделяют верования и убеждения своих хозяев. Особенно если эти верования опасны и могут закончиться кровью для тех, кто не имеет возможности уклониться от участия в жертвоприношении.

– Но случается и иначе, – настаивал Муртан. – Разве не встречаются люди, понявшие, в чем состоит их выгода, и начавшие помогать своим хозяевам против собственных же товарищей?

– Встречаются и такие, – не стал возражать Конан, – однако гораздо реже, чем хотелось бы иным хозяевам… Кроме того, предавать своих – небезопасно. Об этом тоже следует помнить.

– Смотрите! – прервала их разговор Сешет. – Там деревня.

– Что я говорил? – заметил Конан (хотя о деревне он не говорил ровным счетом ничего). – Вот мы и нашли деревню. Здесь наверняка живут те, кто повесил сетки на пальмы. Можно будет расспросить их о гиппопотамах. Наверняка они знают об этих существах что-нибудь интересное.

Между тем гиппопотамы добрались до реки и один за другим скрылись в воде. Теперь они шли по речному дну, выставив наружу только торчащие ноздри, уши и глаза. Вода, как казалось издалека, вскипала, взбудораженная мощными телами животных.

Муртан вдруг пошатнулся.

– В глазах чернеет, – объяснил он с виноватой улыбкой. – Я не то устал, не то… Да, кажется, я напуган.

– Во время битвы ты не был напуган, – указал ему Конан.

– Страх догнал меня здесь.

– Хорошо, что это случилось сейчас, когда все уже позади, – рассудил киммериец. – Гораздо хуже, когда человек пугается еще до сражения и бежит от врагов. Такой человек называется трусом.

– А я? – совершенно по-детски спросил Муртан.

Конан пожал плечами.

– Если бы ты не признался в своем запоздалом страхе, то об этом никто бы и не узнал. Наверное, ты не трус.

– Вот еще один талант, о котором я не подозревал.

– Не возгордись, Муртан, раньше времени… Тебя еще ожидают открытия. Стигия – непостижимая страна. Иногда вообще непонятно, как могут здесь жить обыкновенные люди.

Муртан молча кивнул в знак согласия, по продолжить разговор в том же роде не захотел.

С каждым шагом путники все лучше видели деревню. Десяток круглых хижин, покрытых тростником.

– Похожие строят в Черных Королевствах, – отметил Конан. – Очевидно, здешние жители – выходцы оттуда.

– Это подтверждает твое предположение о том, что обитатели деревни – храмовые рабы, – добавил Муртан. – Вряд ли найдутся поселенцы, которые захотят по доброй воле покинуть родные Черные Королевства и перебраться на жительство в Стигию, да еще поближе к храму Сета, пусть и небольшому.

– Ты прав, – сказал Копан. – Однако теперь помолчи. Я бы хотел послушать, что здесь происходит.

Они остановились и замолчали. Потом Галкарис осторожно коснулась руки киммерийца:

– А что здесь такого происходит? Я ничего не слышу.

Конан повернулся к ней и внимательно всмотрелся в ее лицо. Никаких признаков того, что за девушку говорит вселившийся в нее дух. Все то же ясное, открытое лицо, которое так понравилось Конану с первого мгновения его знакомства с Галкарис.

– В том-то и дело, Галкарис, – подтвердил киммериец, – я тоже ничего не слышу. А должен бы. Звяканье посуды, шум голосов, хотя бы звуки шагов… Здесь слишком тихо.

– Наверное, все просто ушли на работы, – предположила девушка.

Конан, не отвечая, покачал головой.

И тут все разом изменилось.

Навстречу пришельцам вышел человек. Он был высоким, смуглым, с правильными чертами лица и странными при такой темной коже большими, прозрачными, голубыми глазами.

На нем была чистая белая туника, ниспадавшая до пят.

– Привет вам, чужеземцы! – произнес он высокопарно и поднял руки в знак дружеских намерений.

Конан остановился и ответил ему кивком головы и взмахом руки.

Прочие спутники киммерийца рассматривали незнакомца во все глаза. Только Сешет опять закуталась в свое покрывало и задрожала, как будто ей стало холодно. Но Сешет вообще вела себя странно, поэтому на ее поведение никто не обратил внимания.

– Меня зовут Апху, – представился рослый незнакомец. – Я рад встретить новых людей в моей деревне.

– Ты хозяин этого поселения? – уточнил киммериец.

– Здесь живем только я и мои слуги, – ответил Апху, радостно улыбаясь. – Могу ли я пригласить вас ко мне, чтобы вы передохнули и вкусили пищу под моим кровом?

Мы с удовольствием принимаем твое приглашение, Апху, – вмешался Муртан, видя, что Конан колеблется. Молодому зингарцу вдруг показалось, что нет ничего более желанного, чем очутиться под крышей одного из этих круглых домиков и выпить прохладной воды из чаши, сделанной из половинки кокосового ореха. А угощение, которое сулил Апху! Наверняка какое-нибудь чудесное местное блюдо, приготовленное из смокв!

Конан посмотрел на Муртана искоса, и в глазах киммерийца Муртан прочитал явное неодобрение. Однако отступать было уже некуда: повернуться спиной и уйти – не лучший выход, когда предложение нанести визит уже принято.

Апху держался просто и приветливо. Казалось, он испытывает искреннее удовольствие, видя у себя в доме гостей. Первым в хижину вошел Муртан, за ним последовал киммериец. Галкарис ввел за руку сам хозяин; что до Сешет, то та наотрез отказалась входить.

Когда Апху попытался настаивать, она повалилась на землю и, лежа лицом вниз, закричала:

– Кто я такая, чтобы сидеть рядом с господами? Я недостойна разделять кров с моей госпожой! Я – никто, я – пыль и прах! Нет, я должна остаться там, где мне самое место, – в пыли и прахе!

Апху понял, что самое разумное было бы оставить ее в покое.

В деревне по-прежнему не было ни души, если не считать самого хозяина и его гостей. Впрочем, никто не задавал никаких вопросов. Конан понимал: рано или поздно эта загадка разрешится. Он не хотел торопить события.

Помалкивал и Муртан. Теперь он почти жалел, что согласился навестить Апху в его доме. То есть самому Муртану было здесь хорошо. Прохлада, вода, сладкие фиги – все как мечталось. Но настороженный вид киммерийца заставлял Муртана нервничать. Муртан привык доверять варварским инстинктам своего спутника.

А Конан явно ощущал здесь нечто нехорошее.

– Я хочу поднять эту чашу, полную чистой, прохладной воды, за доброе здравие моих неожиданных гостей! – произнес Апху.

Все присоединились к тосту. «Интересно, как там Сешет? – подумала Галкарис. – Она не вошла, но ведь и ее мучает жажда. Может быть, мне следовало бы выйти к ней с водой и напоить ее, коль скоро она отказывается находиться под одной крышей с нами».

Но Галкарис не осмелилась на столь самовольный поступок. Сейчас, когда она оказалась в доме, рядом со своим господином, она вдруг вспомнила о том, кем является на самом деле. Путешествие уничтожило было разницу между нею и Муртаном, но пребывание в обществе вернуло ей сознание своего положения.

Муртан явно наслаждался покоем и прохладой. Что до Конана, то он продолжал напряженно прислушиваться.

Они вели ничего не значащие разговоры – о погоде, урожаях фиг и разливах реки, которые зависели от таяния ледников в горах.

Наконец в деревне послышался шум – долгожданные топот ног, гомон голосов. Лицо Апху просияло.

– Мои люди вернулись с полей! – объявил он. – Теперь здесь будет немного шумно.

– Это не страшно, – ответил Конан.

– Разве госпожа не желает отдохнуть? – Апху перевел взгляд своих удивительных голубых глаз на Галкарис.

Девушка хотела возразить, сказать, что она никакая не «госпожа» и что отдыхать ей некогда… Но миг спустя подумала: «А почему, собственно, некогда? Какие важные дела удерживают меня от отдыха? И почему бы мне не побыть госпожой, коль скоро этот Апху настаивает, а мой господин не возражает?»

Она почувствовала, как веки ее отяжелели… и скоро уже Галкарис блаженно растянулась на циновке, сраженная крепким сном без сновидений.

Муртан недолго противился неге. Он с трудом успел дожевать последнюю фигу и с куском за щекой задремал рядом с Галкарис, обняв девушку одной рукой.

Конан давно улавливал присутствие магической силы. С первого момента их встречи с Апху киммериец инстинктивно не доверял ему. Но пока Апху не прибегал к своим тайным заклинаниям, Конан просто держался настороже. Едва лишь дыхание колдовства коснулось киммерийца, как мурашки предупреждающе побежали по его коже и короткие волоски на его загривке встали дыбом, точно шерсть у дикого зверя.

Теперь киммериец точно знал, что перед ним враг.

Он не стал дожидаться, пока Апху направит на него свое заклинание, и широко зевнул.

– Прости, добрый хозяин, – сказал киммериец, – от сытной еды и покоя меня потянуло в сон. Надеюсь, ты не сочтешь это проявлением невежливости.

И, не позволив Апху ответить, Конан рухнул на циновки и громко захрапел. Сквозь густые ресницы киммериец подсматривал за хозяином хижины.

Тот некоторое время пристально смотрел на простертого перед ним киммерийца, как будто не вполне доверял его внезапной сонливости. Но Конан храпел во всю мочь и делал это так беспечно и так от души, что всякие сомнения у наблюдателя рассеялись.

– В конце концов, это дикарь, – сквозь зубы пробормотал Апху. – Кое-кто полагает, будто физическая мощь в сочетании с неразвитым умом делает людей сильными и невосприимчивыми к магии. Ничего подобного! Человек образованный, умный сопротивляется заклинанию сильнее и дольше. А вот дикарь падает сразу. С ним не приходится долго возиться.

«Я вообще не привык церемониться с магами, – подумал Конан, слышавший каждое слово, – но подобными речами ты подписал себе смертный приговор. Посмотрим, как долго сможешь ты с твоими колдовскими штучками сопротивляться моим заклинаниям – доброму удару меча по шее!»

Он выждал, пока Апху выйдет из хижины, и повернулся лицом к стене. Здесь имелись небольшие щели, и Конан приложил глаз к одной из них.

Он увидел тех, кто вернулся в деревню. То были люди-гиппопотамы. Они снова обрели человекообразный облик. Все они низко кланялись Апху и что-то наперебой ему рассказывали.

«Очевидно, докладывают о происшествии в Палестроне, – подумал киммериец. – Что-то здесь не так. Одно с другим не вяжется. Эти чернокожие толстяки с большими физиономиями не показались мне опасными. Они были по-настоящему дружелюбны. И Сешет тоже относилась к ним хорошо. А Сешет… что-то знает. Возможно, она и сама не понимает толком, что именно она знает. В Стигии даже магия свихнулась… Но Апху – это зло, и в этом у меня нет ни малейшего сомнения».

Он решил подождать, посмотреть, что будет дальше.

Сешет, очевидно, сидела под стеной хижины и делала все, чтобы о ее существовании забыли. Во всяком случае, люди-гиппопотамы ее не замечали. Они топотали вокруг Апху, и каждый норовил подобраться к нему поближе. Апху охотно возлагал руки на их склоненные головы и говорил с ними ласково, отчего они расплывались в счастливых улыбках.

«Сдается мне, он ловко морочит им голову, – подумал Конан. – Они глуповаты, но не злы. При помощи магии можно воздействовать… на неразвитые умы».

Он хмыкнул, вспомнив о том, что Апху – кем бы тот ни был на самом деле – счел киммерийца «неразвитым» и «диким».

Люди-гиппоптамы постепенно расходились. Некоторые занялись приготовлением пищи. До Конана донесся запах костра, а затем – жареной рыбы. Очевидно, люди-гиппопотамы считали Апху своим господином и обслуживали его: кормили, охраняли и добывали для него необходимые сведения о происходящем поблизости. А иногда – и вмешивались в события.

Не заботясь больше о том, чтобы притворяться спящим, Конан уселся на полу хижины и начал рассуждать сам с собой.

– Положим, этот Апху – служитель Сета… Нет, немыслимо. Даже если он является колдуном, – это еще не означает, что он служит непременно Сету… Не всякий маг – жрец Сета, даже в Стигии. Об этом не стоит забывать. Что же, в таком случае, такое эти гиппопотамы? Есть несколько вариантов, но самым правильным мне представляется один: наш приятель Апху для каких-то своих целей заколдовал целое стадо самых обычных гиппопотамов и вложил в их неразвитые… гм… и дикие головы представление о том, что он-де, Апху, является их господином, благодетелем и прочая, и прочая…

Конан призадумался.

– Но в таком случае, выходит, что они выручили нас в стычке с людьми-крокодилами по приказанию Апху!

Конан тряхнул головой. Одно с другим не сходилось. Какие цели может преследовать Апху? Кто он, в конце концов, такой?

– Не могу же я просто подойти к нему с мечом и, приставив лезвие к горлу, задать все эти вопросы! – сказал себе киммериец. – И не потому, что я НЕ МОГУ этого сделать, – он коротко хохотнул, – а потому, что Апху, вероятнее всего, солжет. Нет уж, притворюсь спящим и попробую понаблюдать за ним.

До самой ночи ничего, однако, не происходило, а после захода солнца в хижину зашел Апху и разбудил своих гостей.

– Темно, сгустилась прохлада, – объявил он. – Если вы хотите отправиться в путь, то сейчас – самое время.

– Ночью? – широко зевая проговорил Муртан. – Но мне это кажется неразумным.

– В жарких странах многие путешествуют по ночам, а днем вкушают прохладу где-нибудь в тени деревьев, – ответил Апху и повернулся к Конану за поддержкой. – Мне кажется, ты, уважаемый, нередко странствовал там, где солнце часто превращается в убийцу, – ты можешь подтвердить, что я говорю чистую правду.

– Да, он прав, – кивнул киммериец. – Это разумно.

– Впрочем, – прибавил Апху, – луна еще не достигла полноты, так что на дорогах довольно темно. Если вы боитесь сбиться с пути, я охотно провожу вас до ближайшей удобной стоянки. Мы совсем недалеко от гор. Вы ведь направляетесь туда?

– Туда и чуть дальше, – доверчиво ответил Муртан.

– Дальше? – удивился Апху. Конану показалось, впрочем, что удивление это наигранно. – Но дальше ничего нет, кроме Песков Погибели. Неужели ваша цель находится там?

– Возможно, – сказал киммериец прежде, чем Муртан снова открыл рот. – Мы не вполне уверены.

– Могу я спросить, что это за цель? – настаивал Апху.

– Вполне, – сказал Конан и замолчал.

– И что же это за цель? – видя, что киммериец не отвечает, Апху решил немного ускорить события.

– Я сказал, что ты можешь спросить, но не говорил, что непременно отвечу.

– Конан! – возмутился Муртан. И с улыбкой повернулся к хозяину хижины: – Прошу его извинить. Он варвар и по природе своей недоверчив. Разумеется, мы ищем Пески Погибели. Согласно легенде, там находится чудесный храм богини-кошки.

– Богиня-кошка давно умерла, – резко произнес Апху. – Вы не найдете ни храма, ни его сокровищ.

– Так ты знаешь об этом храме? – удивился Муртан.

Апху негромко рассмеялся:

– Каждый в окрестностях Птейона слыхал о храме, затерянном в Песках Погибели. Это широко известная легенда, но вряд ли она имеет под собой какие-то реальные основания.

– Любая легенда появляется не на пустом месте, – возразил Муртан. Он чувствовал себя немного задетым.

– Поверь мне, я знавал немало легенд, которые были просто-напросто придуманы людьми, – был ответ Апху. Светлые глаза на темном лице застыли, не мигая, так что Конану, который украдкой наблюдал за их гостеприимным хозяином, показалось, будто они нарисованы на пергаменте. – Например, жил в здешних краях разбойник, который грабил караваны. Он сочинил и позаботился распространить историю о потерянном городе, где отважный путник сумеет отыскать сокровища. И что же? Немалое число этих отважных путников очутились прямо в руках у разбойника…

– И где сейчас этот разбойник? – спросил Муртан.

Апху засмеялся, но глаза его остались неподвижными:

– Он мертв. Давным-давно окончил свои дни в тюрьмах Луксура. Однако к нашему делу это не имеет отношения – я всего-навсего говорил о том, что иные предания возникают искусственным путем и никак не связаны с реальностью.

«Хотел бы я знать, почему Апху старается нас отговорить от путешествия к заброшенному храму в Песках Погибели? – подумал Конан. – Нет ли здесь какого-нибудь тайного умысла?»

Киммериец посмотрел на своего спутника. Лицо Муртана приняло упрямое выражение, зингарец прикусил губу. Теперь стало ясно, что никакие разумные доводы не найдут себе дороги к разуму и сердцу Муртана. И чем больше Апху старается уверить молодого человека в том, что никакого храма богини-кошки в Песках Погибели не существует, тем больше Муртан убеждается в обратном.

«Хитро!» – мелькнула у Конана мрачная мысль.

В разговор робко вмешалась Галкарис:

– Если мы решили идти, то следует выступать в путь, мой господин. Иначе мы останемся в гостях еще на целый день. Я чувствую, как моя воля убывает – мне все сильнее хочется снова лечь на эти циновки и погрузиться в приятный отдых.

– Нет! – решительно произнес Муртан. – Мы действительно слишком задержались. А если ты, уважаемый Апху, действительно окажешь нам любезность и проводишь до надежной тропинки через горы, мы будем тебе чрезвычайно признательны.

Они покинули хижину и быстро зашагали по берегу реки.

Конан внимательно оглядывался по сторонам. В темноте киммериец видел почти так же хорошо, как днем, поэтому ничто не ускользало от его взора. Хижины скоро скрылись из виду, едва путники свернули, следуя по берегу причудливым извивам реки. Несколько раз Конан замечал темные тени, что следовали за путниками. Судя по тому, как неуклюже двигались эти тени, Конан предположил, что то были люди-гиппопотамы. Добродушные существа, они, вероятно, просто пытались охранять Апху и тех, кого их господин взял под свое покровительство.

И еще одна тень бесшумно скользила по земле, сквозь ночь: тонкая женская фигура. Ее не видел никто, даже Апху. У Конана не было ни малейшего сомнения в том, что это Сешет.

Почему Сешет предпочитала скрываться от своих спутников и почему Апху так ни разу о ней не вспомнил? Еще одна загадка.

«Если бы я был «цивилизованным» и «образованным» человеком, – не без самодовольства подумал Конан, – то у меня от всех этих тайн уже давно распухла бы голова. Кром! В том, чтобы оставаться варваром, есть свои преимущества, и будь я проклят, если когда-нибудь откажусь от них!»

Впереди уже виднелись горы. Они темнели зловещей громадой, возвышаясь как неодолимое препятствие на фоне звездного неба.

Слабый лунный свет скользил по их вершинам, блестел па скалах, там, где черный камень выходил на поверхность и был отполирован ветрами и дождями.

– Мы остановимся здесь, – указал Апху на вход в небольшую пещерку. – Здесь удобно развести огонь и передохнуть. Вы отправитесь в путь на рассвете, пока не станет жарко, и углубитесь в горы. Там найдется, где переждать изнуряющую жару. А я вернусь в деревню. Не люблю покидать свой дом так надолго.

Апху не солгал – в пещере действительно было очень прохладно, и путники почувствовали себя там в полной безопасности.

– А почему ты поселился здесь, на берегах Стикса? – спросил Муртан, устроившись поближе к Апху.

– Я всегда жаждал уединения, – был ответ. – Здесь, на этих берегах, которые внушают большинству людей суеверный ужас, никто не станет меня разыскивать.

– А для чего тебе уединение? – удивился Муртан. Он чуть смутился, видя, как посуровело лицо Апху, и поспешно прибавил: – Всякому человеку, мне кажется, естественно стремиться к общению с себе подобными, но ты не таков. Ты хочешь быть один… Это показалось мне странным.

– Я пережил слишком много потрясений, – сурово прозвучал ответ Апху. – Мне нужно было время, чтобы зализать мои раны. Душевные раны, – прибавил он, как показалось киммерийцу, специально для «тупых варваров».

– А эти… существа? – продолжал расспросы Муртан. – Похожие на гиппопотамов? Как ты сумел приручить их?

– Они находились там всегда. Должно быть, остаток какого-то древнего народа, – спокойным тоном объяснил Апху, – Мне удалось вылечить одного из них, когда он сильно поранился об острую корягу на берегу. Этим я легко завоевал их доверие. Они – чудесные создания! Согласно их представлениям, если кто-то был добр с ними, значит, этот «кто-то» заслуживает их ответной любви и преданности. Говоря проще, они приняли меня в семью.

– Но кто они такие? – не унимался Муртан. – Согласись, они выглядят немного… необычно.

– Да, – спокойно подтвердил Апху. Его неподвижное, суровое лицо немного смягчилось, и Конан, внимательно наблюдавший за ним, подумал о том, что, должно быть, Апху на самом деле привязан к людям-гиппопотамам. Могут же быть сердечные привязанности даже у дурных людей, даже у магов! – Они необычны. Но здесь, в Стигии, они, поверьте мне, друзья мои, не являются самыми странными существами. Есть куда более невероятные создания. И гораздо более зловещие.

– Они так легко признали твое главенство, – вздохнул Муртан.

– Я не считаю, что они мне служат, – возразил Апху. – Мы просто друзья. Завтра я вернусь к ним.

Он протянул руку и что-то снял с плеча Муртана. Жест такой естественный и дружеский, что Муртан даже не обратил на него внимания. Зато от чуткого и подозрительного варвара это не укрылось. «Что бы ты ни задумал, – мелькнуло в голове Конана, – я не спущу с тебя глаз, будь уверен».

Скоро все в пещере спали. До рассвета оставалось еще чуть больше поворота клепсидры, в небе появились первые признаки надвигающегося утра – звезды померкли, луна скрылась за горами.

Конан приоткрыл глаз, когда в пещере кто-то пошевелился. Как и предполагал киммериец, Апху что-то затевал. Он осторожно сел и посмотрел на своих доверчиво спавших спутников. Дольше всех он задержал взгляд на Конане, но киммериец похрапывал так убедительно, что Апху в конце концов отвернулся от него.

Он поднял двумя пальцами нечто невидимое и бросил это в огонь. Почти совершенно потухший костер вдруг вспыхнул. Пламя поднялось на половину человеческого роста, и внутри огня Конан увидел подвижную фигуру. Фигура эта была намного темнее огня и напоминала человеческую.

Апху начал раскачиваться перед костром и что-то напевать сквозь зубы. Он пел на древнем, давно забытом наречии, и Конан не понимал ни слова. Но зато киммериец понимал другое: сейчас творилось колдовство, а от магии не следует ожидать ровным счетом ничего хорошего.

Колдун был так увлечен своим занятием, что даже не заметил, как киммериец перестал притворяться спящим и широко раскрыл глаза, наблюдая за подозрительными действиями их проводника.

Существо в костре обрело наконец твердую форму. Как и показалось Конану с самого начала, то был некий человек.

И человек этот явно не понимал, что с ним случилось и где он находится.

Он метался в своей огненной тюрьме в тщетных попытках найти выход. Наконец он сдался и поник. Он уселся на земле, обхватив руками колени.

– Отзовись на мой призыв! – приказал Апху.

Человек, пойманный в ловушку пламени, поднял

голову и начал озираться, пытаясь понять, откуда доносится этот повелительный голос.

– Ты не можешь меня увидеть, – объяснил Апху. – Я тебя вижу, но ты меня – нет. Ты полностью в моей власти. Если я перестану сдерживать пламя, оно пожрет тебя. Это магическое пламя, оно съедает человека без остатка, так что даже костей твоих не найдут.

Человек, кажется, сразу поверил услышанному, потому что вздрогнул и снова опустил голову.

– Ты могущественный маг! – пробормотал он. – А я всего лишь жулик… Как ты нашел меня?

– Я заполучил волос с головы того, кто меня интересует, – засмеялся Апху. То был холодный, равнодушный смех, от которого мороз проходил по коже.

«Так вот что он снял с плеча Муртана да еще так любезно и бережно, – понял Конан. – Ну, негодяй! Волосок… Я должен был сразу догадаться. Этим мерзавцам непременно нужна какая-то часть от живого человека, чтобы начать свое грязное колдовство».

Но при этом Конан не мог не признаться себе в том, что разговор Апху с узником пламенной темницы чрезвычайно его занимает. Кажется, у киммерийца сейчас появится возможность разузнать кое-что любопытное.

– Я не понимаю, – молвил человек, заточенный в огненную тюрьму. – Какой волосок?

– Назови свое имя, – потребовал жрец.

– Грист.

– Отлично, Грист! Вот видишь, между нами уже установились дружеские отношения… Меня весьма занимает человек по имени Муртан. Он знаком тебе, не так ли? Моя магия была направлена на то, чтобы связаться с кем-то, кто, как и я, кровно заинтересован в этом Муртане.

– Да, я его знаю, – подтвердил Грист.

Конан отметил, что всякий страх пропал у Гриста. Должно быть, один негодяй чует другого, даже если их разделяют десятки лиг.

– Кто он для тебя?

– Враг.

– Я так и думал! – обрадовался Апху. – Расскажи подробнее.

– Он богат, я беден.

– Да, это причина для вражды.

– Я стану владельцем всех его богатств, если он погибнет во время своего путешествия.

– Еще лучше!

– А если он вернется и привезет драгоценность из храма богини-кошки, то я потеряю мою жизнь.

– Да ты – просто находка! – возликовал Апху. – Расскажи мне подробнее о своем недруге, Грист, и я тебе помогу.

– Ты весьма поможешь мне, если прямо сейчас свернешь ему шею, – сказал Грист. – Что касается меня, то я сообщил тебе все. Больше я ничего не знаю.

– Откуда ему известно про храм богини-кошки?

– Прочитал в каком-то свитке… Отпусти меня, здесь становится жарко!

– Он любит читать?

– Ты разве этого не заметил? Я хочу уйти!

– Ты уйдешь, когда я тебе это позволю… Кто такая Галкарис?

– Рабыня.

– Мне показалось, что он обращается с ней как со свободной женщиной, более того – со своей возлюбленной.

– Что ж, она – его наложница. Возможно, он привязался к ней сильнее, чем предполагал. Оно и к лучшему – Галкарис моя, и она мне служит.

– У меня не сложилось такого впечатления, – пробормотал Апху. – Вероятно, она сильно изменилась с тех пор, как ты видел ее в последний раз.

– Что ж, – равнодушно произнес Грист, – в таком случае, она сильно пожалеет о твоей изменчивости. Я сумею напомнить ей, кто она такая! Мне не впервой ставить рабыню на место.

– Желаю тебе успеха на твоем поприще, – сказал Апху, поднимая руку, чтобы рассеять видение.

– Ты убьешь Муртана? – выкрикнул Грист прежде, чем Апху прервал их контакт.

– Я убью его, когда сочту нужным!

Костер погас, а Апху, обессилев, опустился на землю. Лицо его посерело, глаза побледнели. Должно быть, магия давалась ему нелегко. Конан отметил это не без злорадства.

– Странно, – сказал Апху, – обычно я так сильно не утомляюсь. Это же было самое простое видение! Что-то здесь творится неправильное, опасное для меня… Кто-то противодействует моим чарам! Хотел бы я знать, кто мой тайный враг!

Он вздохнул и прилег отдохнуть.

Конан посмотрел на спящего мага. «Я – твой тайный враг, – подумал киммериец, – но вряд ли моя ненависть к тебе могла помешать твоему обряду. Нет, здесь действует еще одна сила».

Вот уже третий день Конан, Муртан и Галкарис шли по горам. Торопиться было некуда – воды здесь хватало, дичи – тоже.

– Странное дело, – задумчиво сказал как-то Муртан, – мне почему-то все время кажется, что главное – добраться до того храма в Песках Погибели и отыскать камень. А там все как-то само собой уладится.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Конан. – Что уладится?

– Мы ведь проделали ровно половину пути, – объяснил Муртан. – Мне ведь еще предстоит вернуться в Зингару, а это – вторая половина пути.

– Вторая половина всегда короче первой и к тому же дается легче, – подтвердил Конан. – Ты совершенно прав. Сам-то я редко о таких вещах задумываюсь, потому что, как правило, никогда не возвращаюсь туда, откуда пришел. Мой путь не имеет конца… Пока что. А когда я стану королем, то не буду никуда отлучаться. Засяду в тронному зале, буду пировать и рубить головы непокорным, а в свободное от этих занятий время буду тешиться с женой.

– Похвальное правление, – сказал Муртан, смеясь.

– Обратно ты пойдешь по уже знакомой дороге, – уже серьезным тоном произнес Конан. – Многие опасности будут тебе известны заранее, а большинства из них ты сумеешь избежать. Да и разыскивать тебе больше ничего не придется. Дойдешь до реки, наймешь лодку, доберешься до порта – а там кораблем до Кордавы. Нет ничего проще.

– Не люблю кораблей, – поморщился Муртан.

– Ты сперва отыщи эти Пески Погибели и посреди них – заброшенный храм, а там уж придумывай, как вернуться, – хмыкнул киммериец.

– Ничего не могу с собой поделать, – вздохнул Муртан. – Очень хочется домой.

Конан развел руками, показывая, что в данном случае он бессилен.

Муртан и раздражал киммерийца, и забавлял его, и иногда даже вызывал его восхищение. Конан всегда удивлялся людям, которые ухитрялись действовать за пределами собственных возможностей. Изнеженный богач сумел одолеть дороги Стигии, прошел по пустыне, по берегу Стикса, сейчас карабкается по горам… Он побывал в бою с разбойниками и людьми-крокодилами – и уцелел. И не потому остался жив, что струсил и бежал, – нет, ему просто повезло. Конан уважал подобное везение – оно означало благосклонность богов.

«Интересно, – думал Конан, – почему ни Муртан, ни Галкарис не вспоминают о Сешет?»

Сам Конан не забывал о таинственной безумной нищенке, которая неустанно шла за путниками, держась так, чтобы они ее не замечали. Отчасти она добилась своего, потому что Муртан ни разу не уловил звука ее шагов. Галкарис слишком была утомлена и занята собственными бедами – она сбила ноги, – чтобы следить за происходящим вокруг.

А Конан то и дело видел мелькающую в отдалении светлую тень. Когда киммериец охотился или готовил на костре пойманную им птицу или мелкого зверька, похожего па белку, – он всегда старался оставить часть пищи для Сешет. Он не сомневался в том, что женщина находит эти подношения и таким образом подкрепляется.

Пару раз Конан под незначительными предлогами отходил от лагеря и разыскивал Сешет. Он не приближался к ней, чтобы не спугнуть, просто осматривал ее скромную стоянку и убеждался в том, что с ней все в порядке.

Кем бы она ни была, она не занималась магией, и это успокаивало киммерийца.

На четвертый день путешественники спустились с гор, и сразу же жар пустыни охватил их. Ослепительно-белые пески простирались перед ними до самого горизонта. Посреди этих белых барханов видно было одно пятно медного цвета.

– Вот они – Пески Погибели! – воскликнул Муртан, указывая на них рукой. Он повернулся к киммерийцу. Темные глаза молодого человека сияли. – Как ты думаешь, Конан, сумеем ли мы добраться туда за один день?

– Нет, – сразу же ответил Конан. – Здесь расстояния кажутся меньше, чем есть на самом деле. Мы попадем в ловушку, если сразу же двинемся в путь.

– Что же ты предлагаешь?

– Предлагаю набрать воды про запас, приготовить зонтики от солнца – для этого нужно сплести ветки, – и накоптить птицы. Мы потратим не менее двух дней на то, чтобы очутиться в Песках Погибели. И как справедливо заметил многочтимый Муртан, – тут Конан чуть насмешливо усмехнулся, – кроме дороги «туда», всегда остается еще и дорога «обратно». И в данном случае обе эти дороги будут совершенно одинаковой длины.

– Иными словами, провизии и воды потребуется на четыре дня, – подытожил Муртан.

Конан дружески хлопнул его по спине.

– Люблю людей, которые выражаются четко и ясно.

Они подготовились к трудному переходу и, запасшись, кроме еды и питья, еще и мужеством, двинулись в путь перед самым заходом солнца. Конан предлагал пройти как можно больше, пока держится прохлада.

«В тайне от остальных я не смогу ни кормить, ни поить Сешет здесь в пустыне, – подумал он. – Надеюсь, она не последует за нами… Потому что в противном случае ей придется явиться нам на глаза. Не поползет же она по песку, прячась за барханами!»

Несколько раз он оборачивался, высматривая одинокую фигурку женщины, закутанной в белое покрывало, однако Сешет нигде не было видно.

– Вот они, Пески Погибели! – воскликнул Муртан, изумленно глядя на картину, открывшуюся перед ним.

Они достигли цели перед рассветом на второй день пути через пустыню. Луна была почти полной, но сейчас она уже склонилась к горизонту и вот-вот должна была исчезнуть.

Перед Муртаном и его товарищами лежали руины огромного лабиринта. Стены его наполовину обрушились. Острые зубы времени перемалывали их на протяжении многих столетий. То, что издалека представало взору как пески медно-красного цвета, на самом деле было причудливой сетью переходов и коридоров, кое-где крытых, а во многих местах – лишенных крыши.

Даже и обрушенные, эти стены достигали в высоту полутора, иногда двух и более человеческих ростов.

– Страшно представить себе, каким был этот храм в те зимы, когда его только что возвели! – проговорил Муртан. Как завороженный, он не мог оторвать глаз от удивительного зрелища.

Галкарис молчала. Она чувствовала, что с нею творится что-то странное. В ней как будто одновременно жили сразу два существа. Разумеется, она знала от своих спутников о том, что иногда ведет себя загадочно. Ни одного своего непонятного поступка Галкарис не помнила, и это яснее прочего говорило о том, что в ней поселилось какое-то другое создание. Очевидно также, что создание это не представляло угрозы для девушки и тех, кто ее сопровождал.

Сегодня впервые обе личности, жившие в теле Галкарис, проявили себя одновременно.

Та Галкарис, что принадлежала Муртану и была его рабыней и наложницей, ощущала усталость и страх. Ей хотелось, чтобы утомительное путешествие поскорее закончилось, чтобы ее господин обрел, наконец, желаемое и вернулся в Кордаву.

Она не испытывала никакой радости от того, что их безумная авантюра наконец достигла апогея – они видят храм в Погибельных Песках, видят его наяву, а не на картинке в древнем свитке! Утомление и страх – вот и все, о чем могла думать Галкарис.

Но вторая ее личность, таинственная и темная, ликовала. Ей хотелось бежать навстречу каменным фигурам, которые еле-еле угадывались впереди, среди нагромождения булыжников. Она мечтала поскорее очутиться внутри лабиринта. Торжествующие гимны зарождались в ее груди, она готова была запеть их во весь голос – напрягая последние силы какие еще оставались у бедняжки Галкарис…

Нимало не подозревая о той сложной внутренней борьбе, которая происходила в душе его рабыни, Муртан удовлетворенно качал головой.

– Все-таки я добился своего! Напрасно меня называли неженкой, избалованным книгочеем, который ничего, кроме выпивки и старинного свитка, не любит. Я докажу всей Кордаве, что чего-то стою!

– Разумеется, – сухо поддакнул Конан. – Тебе осталось лишь войти в зачарованный лабиринт и отыскать среди сотни комнат и переходов камень, давным-давно закопавшийся в песок… Не говоря уж о том, что камень этот не дается в руки посторонним.

– Возможно, я не посторонний, – приосанился Муртан.

Выглядел он, особенно в бледном лунном свете, изможденным и постаревшим: щеки запали, темные глаза ввалились, бородка, доселе ухоженная и умащенная благовонными маслами, свалялась и торчала клочьями, как шерсть на худой собаке. Однако сам Муртан даже не подозревал о том, какие изменения претерпела его щегольская внешность и как он воспринимается сейчас со стороны. К счастью для Муртана. Потому что кордавского гуляку немало огорчила бы подобная метаморфоза. К вопросам наружности он относился чувствительнее, чем иная женщина.

– Дождемся рассвета, – предложил Конан. – Нам нужно передохнуть. К тому же я не хотел бы входить в лабиринт в темноте.

– Мне казалось, тьма тебя не пугает, – заметил Муртан нетерпеливо. – Кажется, ты видишь даже самой черной ночью так же хорошо, как днем.

– Это так, – подтвердил Конан. – Но я не люблю ненужного риска. Хоть темнота и не в силах помешать мне забрать то, что я хочу забрать, многое выглядит в сумерках не таким, каким является на самом деле. Серый свет – самый обманчивый. А здесь древнее, полное магии место. Предлагаю дождаться рассвета.

Последняя фраза прозвучала как приказ, и почему-то Муртан не стал возражать.

Галкарис улеглась на плащ рядом со своим господином. То, второе, существо, которое обитало в ее душе, тихо пело от радости, а сама Галкарис наслаждалась краткими мгновениями покоя.

Конан пробудился первым. Солнце уже высоко стояло в небе. Лабиринт сверкал медью в его ослепительных лучах.

Муртан вскочил, когда киммериец подтолкнул его под бок.

– Смотри!

– Это не камень, – изумленно проговорил Муртан. – Это медь!

– Да, но очень странная медь, – прибавил Конан. – Она почему-то не позеленела, не покрылась патиной… И еще она крошится, как хлеб.

Муртан вдруг заметил, что в речи Конана появились совершенно не свойственные прежде киммерийцу обороты. «Все-таки он далеко не так прост, как прикидывался, – подумал Муртан. – Я не удивлюсь, если в конце концов выяснится, что киммериец и книги читал, и где-нибудь обучался теологии, а то и магии… Он не знает устали, не боится колдунов, бровью не ведет при виде крокодилоподобных жрецов, выскочивших из храма Сета с мечами наперевес… Нужно быть более внимательным, когда имеешь дело с подобным человеком».

– Но когда наши предшественники, ликуя, уже набивали карманы, произошло нечто неожиданное. Нечто такое, что они даже не принимали в расчет. Кто-то или что-то убило всех этих мародеров, – спокойно заключил Конан. – Кто-то, охраняющий лабиринт.

И он встал, показывая рукой куда-то вперед. Муртан последовал его примеру. Он всмотрелся в мерцающее золотое марево и увидел впереди четырех каменных змей.

Змеи эти существенно отличались от всего, что можно было видеть вокруг лабиринта. Во-первых, они выглядели значительно новее, чем стены, хотя и они были достаточно древними. Во-вторых, их создатели – кем бы они ни являлись – сотворили свое жуткое детище не из золотоносной руды, а из обычного желтого песчаника.

– Это всего лишь изваяния, – протянул Муртан. – Не вижу причины бояться их.

– Возможно, те, другие, – Конан кивнул на черепа, – тоже не видели причины для страха.

Он подобрал с земли один из черепов и запустил им в змею.

Неожиданно каменное существо ожило. Еще мгновение назад оно выглядело мертвым, абсолютно лишенным жизни, – и вдруг каменные кольца развились, плоская голова опустилась, в провалах глаз вспыхнул дьявольский огонь.

– Оно почуяло близость человеческой плоти, – проговорил Конан, обнажая меч.

Муртан последовал его примеру. Галкарис обхватила себя руками и вся сжалась. Она никогда прежде не испытывала подобного леденящего страха. Девушка точно знала, что змеи не просто решили атаковать людей, поскольку учуяли плоть и кровь; эти змеи уловили ее запах. Ее, Галкарис. Она и была для них самой желанной добычей.

Конан быстро побежал по песку навстречу первой из оживших змей. Он двигался так ловко и стремительно, что Галкарис невольно залюбовалась им и позабыла весь ужас своего положения. Невольно ей пришла мысль о том, что с такими защитниками она в безопасности.

«Что происходит? – смятенно подумала она. – Кто я? Я – Галкарис, или то непонятное существо, в которое то и дело превращаюсь?»

Конан взмахнул мечом и опустил клинок на шею твари. Кажется, она не ожидала, что человек осмелится дать ей столь решительный отпор. Атака киммерийца оказалась внезапной. Плоская голова змеи с разинутой пастью покаталась по песку.

Миг – и остальные три змеи ожили и стремительно заструились по песку, норовя окружить киммерийца. Одна из них мгновенно оплела его ноги и подняла голову, чтобы вонзить смертоносное жало ему в бок.

Конан схватил ее за шею голой рукой. Змея дьявольски зашипела и принялась бить хвостом. Она вздымала тучи песка, так что Галкарис, застывшая в отдалении, не могла хорошенько рассмотреть ход сражения. Она только надеялась на силу и ловкость своего защитника.

Муртан до крови прикусил губу. Он боялся и вместе с тем знал: если он сейчас па бросится на выручку киммерийцу, то будет остаток жизни презирать свою трусость. И кроме того, разделавшись с Конаном змеи примутся за его спутников. Так что выбора у Муртана не было.

Он заковылял по песку, приближаясь к месту схватки.

Одна из змей сразу уловила колебания земли и догадалась, что это означает. Еще одна добыча, еще один враг, которого нужно уничтожить. Она отползла от Конана и надвинулась на Муртана.

Молодой зингарец замер с поднятым мечом. Как зачарованный, смотрел он на змею. Происходящее напоминало ночной кошмар, которому не будет конца. Муртан не мог сдвинуться с места. Его руки как будто парализовало. Тем не менее он заставил себя крепко держать меч и поклялся не разжимать пальцев ни при каких условиях.

Змея рассматривала его немигающими глазами, в которых явственно виден был холодный, нечеловеческий рассудок. Затем она широко раздвинула челюсти и приблизилась к Муртану. Он понял, что эта змея не ядовита. Она намерена проглотить его живьем.

Оцепенение поднялось по ногам Муртана. Он не в силах был сделать ни шага. Змея продолжала гипнотизировать его.

– Бей! – закричала Галкарис.

Ее голос разрушил злое очарование. Муртану почудилось, будто треснул крепкий кокон, в который погрузила его змея. Молодой зингарец шагнул вперед и с силой вонзил меч прямо в разинутую пасть змеи.

– Ну что тут у тебя? – послышалось недовольное ворчание киммерийца. Конан приблизился к своему товарищу, ошеломленно смотревшему на змею, нанизанную на меч. Тварь извивалась, шипела и пыталась освободиться, но вместо этого все глубже насаживала себя на клинок.

Конан держал в каждой руке по задушенной змее. Они тащились за ним по песку, точно два каната.

– Да брось ты эту тварь, она и так издохнет, – брезгливо поморщился киммериец.

Муртан отшвырнул меч вместе с гадиной подальше от себя. Конан показал ему убитых змей.

– Вот эта – ядовитая, а эта пыталась меня захлестнуть кольцами. Похоже, тут они на все случаи жизни. Интересно, кто их тут оставил?

– Они настоящие? – спросил Муртан. Зубы зингарца постукивали.

Конан бросил мертвых змей. Широко, уверенно шагая, он подошел к мечу Муртана и высвободил его, а затем очистил о песок.

– Змеи-то? – переспросил киммериец. – Да, полагаю, самые настоящие. Они пребывают в каменном положении, пока не учуют добычу. Тогда они оживают и питаются, а затем опять превращаются в статуи. Довольно частое явление, применяемое для охраны старых храмов, где не хватает стражи… Только вот что странно, – продолжал он. – Есть во всем этом одна вещь, которая весьма меня тревожит…

– Боги, Конан! – не выдержал Муртан. – Ты только что разделался с тремя ужасными тварями и помог мне уничтожить четвертую… И ты говоришь о том, что тебя что-то «тревожит»!

– А тебя разве нет? – Конан повернулся к зингарцу и посмотрел на него в упор. – Не изображай из себя хладнокровного и равнодушного к опасностям воина. Ты не таков. Да и я не таков, и говорю тебе: кое-что тут не сходится.

– Что?

Муртан поежился. Неужели есть еще какая-то опасность? Нечто ужасное, о чем они еще не знают и что поджидает их в глубине лабиринта?

– Видишь ли, Муртан, – рассудительно произнес Конан, – храм этот посвящен богине-кошке. Кошка ненавидит змея, потому что он сожрал ее детенышей. Так?

– Так, – кивнул Муртан. – Во всяком случае, нечто подобное рассказывается в предании.

– Это так, – повторил Конан настойчиво. – Но почему же, в таком случае, именно змеям жрецы богини-кошки поручили охранять храм?

Муртан пожал плечами.

– Стигийские боги и обряды слишком таинственны и во многом непостижимы…

– Стигийцы – тоже люди, – заметил Конан, – и вынуждены подчиняться законам здравого смысла. А здравый смысл говорит мне следующее: если тебя охраняет некто, тебе враждебный, значит, он не столько о твоей безопасности заботится, сколько о том, чтобы ты не сбежал.

– Иными словами, – подхватил Муртан, который только теперь уловил логику рассуждений Конана, – эти змеи – тюремщики богини-кошки.

– Полагаю, да, – кивнул киммериец. – И теперь, когда мы уничтожили стражников…

– Вы выпустили на свободу древнее зло! – раздался громовой голос у них за спиной.

Апху стоял, окруженный пламенем, посреди пустыни и с ненавистью смотрел на киммерийца. Галкарис, съежившись, тщетно пыталась спрятаться от него за барханом. Ей хотелось закрыть голову руками, закопаться в песок и тихо визжать от страха. Вместо этого она лишь прижала ладони к ушам и зажмурилась.

– Апху! – воскликнул Муртан. – Я ничего не понимаю… Как ты здесь оказался?

– Я могу перенестись туда, куда захочу, – был ответ из пламени. – Вы пришли к лабиринту и одолели моих змей.

– Твоих?

– Великий Сет! Человек, меня начинает раздражать твоя глупость! – презрительно скривил губы Апху. Огонь вокруг него постепенно угасал, и скоро Апху перешагнул через низенький барьер потухающего пламени и оказался рядом с киммерийцем и его товарищем. – Разумеется, это были мои змеи. Вот он, – Апху кивнул в сторону Конана, – хоть и варвар, но сразу догадался, в чем дело. А ты все еще строишь какие-то иллюзии!…

– Ты клянешься именем Сета! – не уставал удивляться Муртан.

Потому что я – жрец великого Сета! – ответил Апху. – Ты так же глуп, как гиппопотамы, которых я морочил столько лет…

– Почему ты сам не можешь войти в лабиринт и сделать все, что хочешь? – спросил Конан.

Апху стремительно повернулся к нему.

– Ты ведь уже знаешь ответ?

– Да, – кивнул киммериец. – Ты в состоянии приставить к храму своих стражников, чтобы они не пускали туда ни искателей легкой наживы, ни саму богиню-кошку, но войти туда ты не можешь. Есть кое-что, что запрещено и тебе, и твоему «великому богу» Сету. – Последние слова киммериец произнес с явной иронией, от которой верного адепта змеиного божества передернуло.

– Не говори о Сете так насмешливо! – приказал он.

– Почему? – Конан пожал широкими плечами. – Я не верю в его могущество и не поклоняюсь ему. Сет – это чистое зло, воплощенное в змее. Любую змею можно уничтожить.

– Но нельзя уничтожить зло! – воскликнул Апху.

– Да, – согласился Конан. – Малая толика зла так же необходима в мире, как соль в пище или капля вина в стакане с водой.

– Такие, как ты, предпочитают неразбавленное вино, – указал Апху.

– О да, наш разговор приобретает ученый характер, – сказал Конан. – Поэтому предлагаю остановить спор. Для слишком умных собеседников у меня всегда найдется добрый меч. Весьма красноречивый довод, не находишь?

Апху злобно оскалился, но ничего не сказал.

Муртан подошел поближе. Страх почти совсем отпустил молодого человека.

– Чего ты хочешь, Апху? – спросил он.

– Вы должны войти в лабиринт и вынести для меня глаз кошачьей богини, – был ответ Апху. -

Как видите, ничего особенного. Все весьма просто – для таких отважных и сильных парней, как вы. Надеюсь, кошачья богиня не убьет вас прямо в лабиринте. Несколько раз я проводил сюда искателей приключений. Тоже храбрились, вот прямо как вы. Рассуждали о том, как поступят со своим богатством. Я приказывал змеям не трогать их, а затем запускал в лабиринт. Ни один из них не выбрался наружу. Я наблюдал за ними со склона горы. Они ходили между стенами, точно мышки, попавшие в ловушку. Ходили день за днем, а потом падали и больше не поднимались. Кошачья богиня убивала их.

– Почему же ты так уверен, что нас она выпустит, да еще с добычей? – спросил Муртан.

Апху откинул голову назад и расхохотался.

– Я совершенно ни в чем не уверен! Я просто хочу, чтобы вы вошли туда и попробовали выполнить мое поручение. Постарайтесь. А ваша женщина, – он метнул взгляд в сторону дрожащей Галкарис, – останется со мной. Если вы попробуете меня обмануть или просто умрете, я позабочусь о ней.

– Поверить не могу, что мы оставили Галкарис и подчинились этому Апху! – негодовал Муртан, пробираясь вслед за киммерийцем по лабиринту.

Идти было трудно – под ногами хрустели обломки камней, а то и человеческие кости, как мнилось Муртану (в своих предположениях, впрочем, он не был далек от истины: многие останки действительно принадлежали людям, а кое-какие – вьючным животным или птицам, подстреленным и съеденным заплутавшими в лабиринте).

– Это ужасное место, – добавил Муртан с силой в надежде, что последнее замечание заставит Конана ответить хоть что-то.

Киммериец никак не отреагировал. Он спокойно шагал по неровной «мостовой» лабиринта. Блеск золотой руды был здесь ослепительным. У Муртана слезы текли из глаз.

Конан сворачивал то за один угол, то за другой. Каменным стенам не было конца. Небо над головой казалось какой-то насмешкой. «Вот бы взмахнуть крыльями и вылететь отсюда, – размечтался Муртан. – Наверное, так же думали и те бедолаги, которые умирали здесь от голода, жажды и усталости».

Неожиданно Конан остановился и повернулся к своему спутнику.

– Знаешь, Муртан, что я думаю? Я думаю, что Галкарис сама неплохо о себе позаботится. О себе, а заодно и о том негодяе, который, кажется, пытался нас запугать.

Муртан схватил его за руку.

– Признайся, Конан, тебе ведь чуточку страшно?

Киммериец выглядел так, словно никогда прежде

не задумывался над подобными вещами.

– Страшно? – Он пожал плечами. – Любая авантюра таит в себе опасность, это естественно. Нет смысла бояться этого. Если бы я был из пугливых, то сидел бы где-нибудь в трактире, гонял бы пьяных посетителей на радость хозяйке, а по ночам согревал бы ее постель. Многие живут так – и вполне счастливы, но подобная жизнь не по мне. И не по тебе, Муртан, коль скоро ты здесь, со мной. Так что вот тебе добрый совет: выбрось все эти глупости из головы. Конечно, мы очутились посреди лабиринта, в Песках Погибели, у входа нас стережет злобный колдун, жрец Сета, и вообще – мы в Стигии… Разве это не прекрасно? На твоем месте я испытывал бы небывалый подъем духа.

Муртан так и не понял – шутит над ним киммериец или же говорит серьезно. Когда имеешь дело с Конаном, никогда нельзя утверждать подобные вещи наверняка.

– На что ты рассчитываешь? – спросил Муртан.

– На свою силу, – сказал Конан. – На свою сообразительность. Ну и немного – на твою память. Ты не можешь припомнить, кстати, не видел ли ты где-нибудь изображение этого лабиринта?

Муртан закрыл глаза и прислонился к стене. Стена была неровной, она больно впивалась в тело, но Муртан не обращал сейчас на это внимания. Красные круги расплывались у него перед глазами. Он настойчиво пытался вызвать в мыслях некую картину, которая, возможно… Возможно, имеет отношение к лабиринту.

Внезапно яркая вспышка пронзила его мозг, и он поднял веки.

Синие холодные глаза варвара сверлили его.

– Свиток был запечатан печаткой со странным узором… Я тогда почему-то счел, что это – упрощенное изображение цветка. Знаешь, дикари любят превращать в узоры цветы, животных, рисовать всякие завитушки вместо лепестков…

– Не знаю, – отрезал Конан. – Я этим не занимался.

Жаркая волна плеснула в лицо Муртана.

– Прости. Я не это имел в виду.

– Я понял, что ты имел в виду, – сказал Конан. – Ты счел узор простой завитушкой, нечто вроде цветочка, но сейчас полагаешь, что это была карта лабиринта. Так?

Муртан кивнул.

– Вспоминай дальше. Не было ли там каких-нибудь пестиков и тычинок, которые помогли бы нам в наших поисках?

Муртан укоризненно покачал головой.

– Похоже, ты никогда не перестанешь язвить. Я ведь извинился.

– Я не язвил, – Конан искренне удивился. – Я говорил вполне серьезно.

Муртан поглядел на него с подозрением, но Конан был само простодушие.

– Ладно, – вздохнул наконец Муртан, – полагаю, там имелась отметка. Слева от главного входа.

Конан быстро повернулся и посмотрел на стену перед собой.

– Здесь? – Он показал рукой. – Мы ведь стоим сейчас спиной к главному входу?

– Не знаю, – безнадежно ответил Муртан, – я давно запутался.

– Зато я не запутался… То, что мы ищем, должно находиться вот там. Пойдем, тут рядом есть проход.

Они пробрались в узкое отверстие между стенами и очутились в коридоре, который был намного уже всех прочих. Этот переход как будто стискивал людей со всех сторон, норовя их раздавить. Здесь было темнее и дышать как будто стало значительно труднее.

– Кажется, цель близка! – обрадовался Конан. Пот градом катился но лицу киммерийца, белые зубы блестели в улыбке. – Чувствуешь, как здесь паршиво? Наверняка действует какая-то защитная магия!

– Мне кажется… я… умираю, – прохрипел Муртан, держась обеими ладонями за горло. – Не хватает воздуха…

Конан подхватил его за подмышки и потащил дальше.

Они миновали еще один поворот и вдруг очутились в крохотном святилище. Изящные колонны с капителями в виде цветков лотоса окружали комнатку без крыши. В центре находился алтарь, сделанный в виде раскрывшегося цветка лотоса. Четыре девочки с кошачьими головами были изваяны в четырех углах алтаря. Они были сделаны из той же золотоносной руды, что и стены лабиринта, и блестели на солнце, как будто их осыпали золотой пудрой.

А на самом алтаре находился камень – «кошачий Глаз». Он представлял собой самоцвет размером с кулак крупного мужчины. Полупрозрачный, он как бы источал из своей глубины яркий свет. Множество красновато-коричневых точек усеивали его, и каждая эта точка казалась зрачком настоящего живого глаза. Во всяком случае, у обоих мужчин возникло такое ощущение, что сама богиня-кошка смотрит на них из этого камня. И куда бы они ни повернулись, взгляд неотступно следовал за ними.

Конан отпустил Муртана, и зингарец повалился на землю перед алтарем.

– Ну вот, ты и нашел его, – выдохнул Конан. – Теперь остались сущие пустяки: забрать безделушку, выйти наружу из лабиринта, преодолеть пустыню… Я ничего не забыл? Ах да, возле выхода нас поджидает убийца, преданный слуга змея-Сета. С ним, полагаю, мы расправимся в два счета.

Муртан сел на земле. Тяжело перевел дух.

– Просто не верится… Как он красив!

– Камень? – Конан усмехнулся. – Да. Очень красив.

Киммериец протянул руку и коснулся камня, но тотчас отдернул ее.

– Кром! Кажется, он меня укусил.

– Камень не может укусить, – недоверчиво произнес Муртан.

Киммериец сунул свою руку ему под нос. На пальце отчетливо виднелся след укуса.

– Говорят тебе, он кусается. Он живой.

Муртан встал и внимательно осмотрел алтарь. Затем покачал головой.

– Нет, Конан, это не камень. Взгляни сюда.

Они вместе уставились на алтарь. Внезапно обыкновенный камень превратился в кошачью голову. Один глаз у этой головы был закрыт, а второй как раз и являлся самоцветом. Кошачья голова шевельнулась, стала видна пасть, полная острых зубов.

– Это изваяние богини-кошки, – сказал Муртан. – Оно закопано в землю. Осталась только голова.

– И еще оно живое, – проворчал Конан. – По-твоему, мы будем ее откапывать?

– Возможно, именно этого и хочет от нас богиня.

– Интересно, кстати, не сожрет ли она нас в знак особой признательности, когда мы ее вытащим? – хмыкнул Муртан. Самообладание постепенно возвращалось к нему

– А другие вопросы тебя не занимают? – осведомился Конан.

– Какие, например?

– Например, как ты будешь вытаскивать камень? Теперь, когда мы установили, что он является глазом богини и что богиня эта вовсе не так уж мертва, как хотелось бы некоторым из нас, – вряд ли она придет в восторг от твоего намерения выковырять у нее зрительный орган.

– Не стоит язвить, Конан, – сказал Муртан. – Когда ты язвишь, ты забываешь притворяться тупицей-варваром.

– Не может быть! – деланно изумился киммериец. – Какой просчет с моей стороны! Так ты уже догадался о том, что ты – не первый образованный человек, с которым я имею дело?

Муртан кивнул.

– В таком случае, и прикидываться больше нет смысла, – заявил Конан. – К тому же скоро мы с тобой умрем, так что все остальное теряет значение.

– Ты очень стараешься меня запугать, – возразил Муртан. – Но я тебе не верю. Ты убежден в том, что мы сумеем выбраться на свободу.

– Может быть, – не стал отпираться Конан. – Для начала освободим эту богиню. Мы не станем осквернять ее статую, вот что я тебе скажу. Надеюсь, это правильное решение.

Вдвоем они принялись за дело и скоро выкопали каменные плечи, а затем и руки.

Яма вокруг закопанной статуи становилась все глубже.

– Я бы все отдал за глоток воды, – простонал Муртан. Все его лицо было залито потом, липкие струи бежали по телу под одеждой. Каждый вдох давался ему с борьбой: легкие отказывались глотать раскаленный воздух.

Конан снял с пояса флягу.

– У тебя всегда есть запасы? – удивился Муртан, жадно припав к горлышку и тотчас закашлявшись: киммериец носил во фляге не воду, а вино.

Конан поспешно отобрал у него питье и сделал глоток сам.

– Я стараюсь делать запасы, – ответил киммериец. – Это нередко спасало мне жизнь.

Орудуя палками и обломками костей, они продолжили свой нелегкий труд. К вечеру богиня уже освободилась до самых ног.

– Как мы будем выволакивать ее на поверхность? – спросил Муртан.

– Если наши расчеты верны, и она оживет, то нам больше ничего делать не придется, – был ответ.

– Оживет? – переспросил Муртан.

– Ну да, – подтвердил Копан. – Мы ведь этого добивались, не так ли?

Муртан покачал головой и вдруг широко зевнул.

– Я больше не могу, – признался он. – Я так измотан, что…

Не договорив, он провалился в сон. Скоро Конан последовал его примеру. Наступила ночь, и прохладный воздух приятно освежал разгоряченные лица обоих авантюристов.

Утро пришло раньше, чем им хотелось бы. Первые горячие лучи коснулись спящих. Конан пробудился и сразу же растолкал Муртана.

– Статуя исчезла!

Они огляделись по сторонам, как будто что-то могло измениться за столь короткое время. Статуи в глубокой яме не было. Яма зияла посреди храма, а самой богини и след простыл.

– Хорошенькое дело, – проворчал Конан. – Как же эдакая махина выбралась отсюда, да еще так тихо, что ни один из нас не проснулся?

Неожиданно что-то маленькое и мягкое коснулось его ноги. Киммериец вздрогнул и сжал кулак, но задержал удар, сумев не опустить его голову пушистого существа, мелькавшего внизу. Это была белая кошка.

– Они бросили тебя, – говорил Апху, обращаясь к Галкарис. – Напрасно ты ждешь их. Ну что ты уставилась на этот лабиринт? Оттуда никто не выйдет. Они погибли, как многие до них. Жаль, конечно, потому что я хотел бы все-таки заполучить этот несчастный камень и преподнести его моему господину. А ты знаешь, что Сет несколько раз являлся мне лично? И в последний раз он обещал мне власть над всем Птейоном и окрестностями, если я раздобуду для него эту безделушку, глаз богини-кошки. Как многие древние божества, богиня-кошка одноглаза. И мой господин во многих своих воплощениях также обладает только одним глазом. Ему хотелось бы иметь оба. И глаз кошки был бы весьма кстати. Он говорит, что нет ничего лучше, нежели завладеть глазом своего врага. Сразу начинаешь видеть мир с разных сторон… Согласись, весьма мудрая точка зрения!

Он рассмеялся, в восторге от собственного остроумия. Галкарис смотрела на него с тоской. Он не вызывал у нее сейчас ничего, кроме невероятной скуки. Она сама не ожидала, что будет так относиться к своему врагу, к человеку, который хочет ее убить.

Скука. Не страх. Не ненависть.

Боги, замолчит он когда-нибудь?

– Ты, наверное, голодна?

– Нет, – с усилием произнесла она. Язык не хотел ворочаться во рту. На Галкарис напала болезненная молчаливость. Не говорить. Не слушать. Быть одной.

– Выпей воды.

Он сунул ей в руки бурдюк.

Она машинально глотнула и с отвращением вернула бурдюк обратно. Вода показалась ей тухлой.

Неожиданно она почувствовала, как маленькое пушистое существо прикасается к ее руке. Галкарис инстинктивно закрыла его собой и наклонилась. Так и есть! То, о чем она постоянно думала все это время, – белая кошка. На какое-то мгновение Галкарис увидела вместо кошачьей мордочки человеческое лицо, и это было знакомое лицо.

– Сешет! – воскликнула Галкарис. – Откуда ты взялась?

Она говорила в полный голос, не беспокоясь о том, что Апху находится рядом и может ее услышать. Жреца Сета как будто больше не существовало.

– О, я шла за тобой по горам, – ответила Сешет ласково. – Я следила за тобой. Я повсюду следовала за твоими друзьями, Галкарис.

Она потянулась, на миг снова превратившись в кошку, но теперь Галкарис отчетливо видела: один глаз у нее закрыт, а второй тускло светится желтым.

– Я была совсем бессильна, – сказала Сешет, вновь превращаясь в кошку с лицом женщины. – Я жила как нищенка. Меня все принимали за полоумную. Я скиталась по городам Стигии, нигде не находя себе пристанища. Жрецы Сета охотились за мной, змеи пытались отыскать меня. Мои верные друзья люди-гиппопотамы пытались защитить меня, но пришел этот Апху. Одним богам ведомо, что он наплел, но мои прежние защитники поверили ему. Бедные добросердечные существа! Я не сержусь на них, хотя следовало бы…

– Понимаю, – прошептала Галкарис.

Кошка встала на задние лапы и превратилась в женщину. Острые кошачьи уши чутко шевелились, улавливая малейшие звуки, усы встопорщились на мордочке. Прищуренный глаз был слеп, а открытый слезился и выглядел больным.

– Теперь настала пора, – сказала богиня-кошка. – Вы достигли лабиринта и уничтожили моих тюремщиков. Твои друзья скоро найдут мой глаз. Я хочу быть рядом, когда это случится.

– Почему?

– Потому что люди, даже лучшие из них, алчны. Они захотят присвоить мой глаз. Этого нельзя допустить. Я ослепну окончательно и умру, а люди… погибнут. Нельзя брать то, что принадлежит богам.

– Хорошо, – прошептала Галкарис. Она не понимала, для чего богиня ведет с ней этот разговор.

Зачем объяснять вещи, которые простой девушке, рабыне, знать совершенно не обязательно?

Как будто прочитав мысли своей собеседницы, богиня-кошка проговорила низким мурлыкающим голосом:

– У тебя есть нечто не твое.

– У меня нет ничего, что я могла бы с полным правом назвать моим, – возразила Галкарис.

– У тебя есть нечто мое, – пояснила богиня, усмехаясь.

– Забери это, – взмолилась Галкарис, – и не играй со мной в загадки! Меня это мучает.

Богиня-кошка покачала головой и превратилась в Сешет, такую, какой запомнила ее Галкарис по Палестрону. Сешет запела какой-то древний гимн на неизвестном языке, и Галкарис невольно потянулась к ней. Женщины обнялись. Галкарис почувствовала, как нечто исходит из нее – девушке почудилось, что она умирает, таким сильным и болезненным было это расставание с духом богини.

Уже теряя сознание, она обвисла на руках Сешет. Возвращая себе обличье женщины-кошки, богиня прошептала на ухо Галкарис:

– Ты приняла в себя мой дух и донесла его до этого места, Галкарис. Я дарю тебе мое благословение. Ты будешь свободна, как любая кошка. Ты не будешь зависеть ни от одного из своих чувств.

Окутанная сиянием, величественная, удалялась женщина с головой кошки. Она двигалась в сторону лабиринта, и с каждым ее шагом золотые стены вспыхивали все ярче. Галкарис закричала… и проснулась.

– Ты орешь во сне, – с недовольным видом произнес Апху, наклоняясь над ней. – Отвратительная привычка. Твой господин выгонит тебя из своей постели. Такое просто невозможно терпеть!

Следуя за белой кошкой, Конан и Муртан вышли из лабиринта.

– Галкарис! – воскликнул Муртан, бросаясь навстречу девушке. – Ты цела? Этот негодяй ничего с тобой не сделал?

– За кого ты меня принимаешь? – фыркнул Апху, поднимаясь с песка. – Женщины сами забираются в мою постель, если ты об этом. Впрочем, ты, кажется, сам оставил ее на мою милость.

Муртан скрипнул зубами. Галкарис выглядела вполне довольной, только побледнела и осунулась.

Конан подошел ближе, насмешливо улыбаясь.

– Где мой камень? – осведомился Апху.

– Ты о каком камне говоришь? – удивился Конан. – Насколько я могу судить, в лабиринте не нашлось ничего твоего, Апху. Ничего, что принадлежало бы тебе или Сету.

Апху щелкнул пальцами, и прямо из пустоты на песке разгорелся огонь. Внутри пламени показалась человеческая фигура.

– В последнее время я часто беседовал с этим господином, – Апху кивнул на мужчину, сидящего в огне. – Этот огонь по преимуществу представляет собой видение. Способ преодолеть расстояние и увидеть того, кто находится очень далеко от тебя. Но после произнесения особых заклинаний видение превращается в нечто большее.

– Ты можешь вызвать не только образ человека, но и его самого, – сказал Копан, морщась. – Я слыхал о подобных штуках.

Апху отвернулся от него и заговорил с видением:

– Грист!

– Это опять ты, – устало произнес Грист, вскидывая голову. – Мне надоело ждать. Что ты хочешь узнать от меня на этот раз?

Апху молчал. Грист пожал плечами:

– Я сижу в моей бедной хижине и жду, пока ты исполнишь обещание. Я ненавижу мою бедность! До богатства – рукой подать, а я прозябаю в нищете. Ты уничтожил Муртана, как обещал?

– Нет.

Человек внутри пламени вскочил и сжал кулаки.

– Проклятье, колдун! Чего же стоят твои обещания! Я рассказал тебе о нем все, что знал.

– Ты знал не слишком много, – заметил Апху.

– Побольше, чем ты!

– Эй, может быть, вы оставите свои ссоры на потом? – вмешался Конан. – Или ты решил напоследок раскрыть перед нами все изумительные бездны твое души? Учти, Апху, нет такой низости, которой я не ожидал бы от колдуна. Тебе не слишком удалось меня удивить.

Огонь вокруг Гриста поднимался все выше. Пламя начало реветь. Грист стоял, подбоченившись, и наблюдал за происходящим.

Странное это было зрелище: люди, между которыми пролегали лиги и лиги трудного пути через несколько стран, могли видеть друг друга и разговаривать.

Белая кошка носилась по песку, как легкая, почти невесомая тень, и вдруг прямо к Апху приблизилась рослая женщина, облаченная в узкое белое одеяние. Она как бы встала из песка – самого превращения кошки в богиню никто не видел. Это произошло неуловимо для человеческого глаза.

Видел это один только Грист, погруженный сейчас в магию Апху и потому обладающий нечеловеческим зрением. Он вытаращился на богиню.

– Значит, это правда! – воскликнул он. – Вы встретили ее в Песках Погибели!

– И освободили, – негромко произнесла богиня. Ее голос шелестел, точно песок, гонимый ветром, но в нем еле уловимо звенели мелодичные нотки. Как будто очень далеко кто-то тихо играл на серебряных колокольчиках. – Я теперь свободна! – звон колокольчиков приблизился. – Свободна!

Вспышка серебряного пламени окутала ее фигуру, и богиня открыла второй свой глаз. Оба они – огромные, с вертикальными кошачьими зрачками, ярко-желтые, усеянные точками крохотных зрачков поменьше, – уставились на Апху.

Под лучами этих очей колдун съежился. Он зашевелил пальцами и начал бормотать заклинание в слабой надежде, что оно сработает.

Внезапно песок забурлил, и отовсюду начали вылезать горбатые демоны с длинными ручищами. Они передвигались, согнувшись и полуприсев, но тем не менее достаточно быстро, а руки их выглядели мускулистыми и заканчивались длинными пальцами с острыми когтями.

Лица демонов были слепы, но их широкие ноздри все время с шумом раздувались, и они, судя по всему, безошибочно чуяли близость добычи.

– Во имя Сета! – из последних сил выкрикнул Апху и повалился набок. Он растянулся на песке и мог теперь только наблюдать за происходящим.

Демоны окружили Конана и Муртана, пытаясь дотянуться до них когтями. Мужчины отбивались, рассекая мечами корявые демонские тела, из которых вытекала черная кровь. Но кровь эта обладала дьявольской особенностью – при соприкосновении с песком она порождала новую демонскую плоть.

– Их становится все больше! – в отчаянии крикнул Муртан. – Я не в силах сражаться!

– Бейся! – рычал киммериец, снося одну уродливую голову за другой. – Сражайся! Кром! Бейся, иначе позор тебе!

В колдовском пламени смеялся и бил в ладоши, точно ребенок на празднике, Грист. Галкарис с ужасом и отвращением следила за происходящим.

Богиня подошла к девушке и остановилась рядом с ней. Галкарис робко подняла голову. Облеченная в сияние, стояла женщина-кошка, и ее лицо, нечеловечески прекрасное, было одновременно и лицом юной девушки, и мордочкой животного. И при этом, подумала Галкарис, ничего более совершенного, ничего более красивого в мире не существует.

Богиня же смотрела на рабыню Муртана с любопытством, с легким состраданием. Наконец она прошептала, нарочно умеряя голос, чтобы не оглушить столь слабое существо, каким является смертный:

– Это ты носила в себе частицу моего духа?

– Наверное… да. Ты, госпожа, одарила меня своим доверием, – сказала Галкарис.

Богиня наклонилась над ней, и Галкарис ощутила прохладу и благоухание.

– Ты бедняжка, – произнесла богиня. – Я подарила тебе свободу.

– Сешет, – вымолвила Галкарис. – Ты была Сешет?

– Сешет! Жалкое обличье, которое я вынуждена была принять, пока твои мужчины не освободили статую и глаз и пока ты сама не пронесла мой дух сквозь пустыню, к моему древнему храму! Теперь следует забыть о Сешет!

– Богиня, – сказала Галкарис, чуть осмелев, – о богиня, ты видишь, что мои мужчины опять сражаются. Им не победить колдуна.

– Мне нет до этого дела, – ответила женщина-кошка. – Я помогла тебе, но я не стану помогать мужчинам. Они поработили тебя, так не лучше ли избавиться от них раз и навсегда?

– Они будут чтить твою волю и не посягнут на мою свободу… Без них мне не добраться до дома. Спаси их!

– Это твое желание?

Желтые глаза женщины-кошки сощурились, и длинный острый луч изошел из них, как меч.

– Да! – воскликнула Галкарис от всей души. – Спаси их! Я не хочу, чтобы демоны порвали их на части!

– Хорошо.

И богиня подняла над головой свои сверкающие руки. Трижды хлопнула она в ладоши, и пустыня наполнилась рычащими золотыми львами.

Конан опустил меч, тяжело переводя дыхание. Даже могучий киммериец утомился, отражая атаки демонов. Бесполезные победы, которые он одерживал, тотчас оборачивались поражением: существа возрождались снова и снова, и с каждым мгновением их становилось все больше. Апху торжествующе хохотал, лежа на песке. Конан ненавидел колдуна в эти мгновения сильнее, чем кого бы то ни было.

Что касается Муртана, то он, весь исцарапанный черными дьявольскими когтями, опустился на землю у ног киммерийца и, кажется, окончательно сдался. Он даже не пытался отражать удары. Все, на что хватило молодого зингарца, – это держаться возле Конана и надеяться на то, что его могучий товарищ сумеет защитить не только себя.

– Кром! – прокричал Конан. – Что за новая дьявольщина?!.

Золотые львы были теперь повсюду. Несмотря на то, что они могли нести в себе новую опасность, – возможно, последнюю и смертельную, – Конан невольно залюбовался ими. Роскошные создания, они переливались на солнце, как будто были смазаны маслом.

«Так поступают торговки на рынках Шадизара, – подумал вдруг Конан, сам дивясь неуместности своей мысли. – Смазывают фрукты и украшения, чтобы ярче блестели!» Он понял, что стосковался по городу воров…

«Я слишком задержался в этой пустыне. Ненавижу Стигию! И почему только меня занесло сюда? Скорее бы все закончилось, так или иначе!»

Золотые львы с рычанием набросились на демонов. Они убивали своих врагов без пролития крови – просто ломали им хребты своими могучими лапами. Людям оставалось лишь наблюдать за происходящим.

Конан вздохнул и уселся рядом с Муртаном.

– Как тебе нравится эта картина?

– Очень нравится, – искренне сказал Муртан. – Боги, я уж решил, что мне конец.

– Ха! – воскликнул киммериец. – Даже я так решил, так что уж говорить о тебе…

Муртан покосился на своего приятеля, не зная толком, как следует относиться к подобному заявлению. Возможно, киммериец просто подшучивает над ним. У Конана был довольно тяжеловесный и временами жестокий юмор.

Когда последний демон испустил дух, золотые львы подбежали к богине и начали ласкаться к ней. Она для каждого нашла слово, к каждому прикоснулась, а затем повелительным жестом отпустила их, и они, с ликующим рычанием, разбежались по пустыне.

Скоро уже никого из них не было видно, только песок то и дело вспыхивал на солнце ослепительным золотым блеском.

Богиня засмеялась и медленно зашагала к лабиринту. Галкарис смотрела ей вслед так пристально, как будто старалась навечно запечатлеть в своей памяти каждый ее шаг. Богиня-кошка ни разу не обернулась.

Что-то покатилось по песку. Никто не заметил этого, кроме девушки, которая не сводила глаз со своей спасительницы – или, может быть, с той, которую спасла она.

Между обеими женщинами – простой смертной и великой древней богиней – установилась некая связь, порвать которую не могло теперь ничто.

Поэтому Галкарис и заметила прощальный дар богини.

Девушка встала и приблизилась к этому предмету, мерцавшему среди песка. Она осторожно опустилась рядом с ним на колени, затем накрыла его ладонью. На ощупь предмет был гладким и прохладным. Галкарис спрятала его под одеждой, ощущая разгоряченным телом его приятную прохладу.

Это не был глаз богини. Это был просто драгоценный камень – самоцвет, который люди иногда называют «Кошачьим Глазом».

Апху чувствовал, что силы оставляют его. У него хватало магического запаса лишь на то, чтобы поддерживать колдовской огонь. Грист внутри пламени грозил кулаками и пытался вырваться наружу.

– Выпусти меня! – орал он из далекой Зингары. – Если ты не в состоянии расправиться со своим врагом, это сделаю я! Ничтожество, слабак! Сделай так, чтобы я вышел наружу! Чего стоит твоя хваленая стигийская магия, раз ты не умеешь ею толком воспользоваться!

От ярости и отчаяния Грист чуть не плакал. Апху вдруг вскочил и бросился прямо в огонь.

Но Муртан внимательно следил за своими врагами. Появление золотых львов вдохнуло в него новую надежду, поэтому он воспрял духом. И даже силы откуда-то явились.

– Помоги мне, Конан! – воскликнул Муртан. – Если наши враги объединятся…

Договаривать не пришлось. Киммериец побежал впереди Муртана, стремясь скорее добраться до Апху. Колдун уже вставал на ноги. Он понимал, что долго ему не продержаться. Сейчас, когда его магия иссякла, силы были слишком неравны.

Разъяренный варвар с длинным киммерийским мечом – не самое лучшее из того, что можно повстречать на пути.

Муртан ковылял следом за Конаном, сжимая рукоять меча и выкрикивая бессвязные угрозы в адрес Гриста и Апху.

Колдун решился. Он остановился и развернулся лицом к Конану. Подняв руки, Апху пробормотал новое заклинание, но только бледная струйка пламени изошла из его ладоней. Изошла и погасла в воздухе, даже не лизнув лицо Конана жаром.

– Ты мерзкий колдун, – сказал Конан. – Ты не стоишь того, чтобы жить. Ты обманывал тех, кто тебе доверял. Ты использовал их ради своих мерзких целей. Ты пытался уничтожить Сешет.

– Я служу Сету, – прошипел Апху.

– Больше нет, – усмехнулся Конан.

Апху корчился на песке у его ног, полный ядовитой ненависти, но не способный никак повредить киммерийцу. Конан с презрением смотрел на него. Апху не знал, что варвар не в состоянии убить беспомощного врага, поэтому ужас сковал колдуна и стал для него худшим наказанием.

Несколько мгновений Конан смотрел на него, а затем плюнул.

Апху решился. Он вытащил из складок одежды длинный острый нож и метнул его в киммерийца.

Реакция Конана была мгновенной. Одним ударом он отбил летящий кинжал и пригвоздил Апху к песку, точно ядовитую змею.

Раздалось оглушительное шипение. Прямо на глазах у пораженных людей колдун начал изменяться. Тело его удлинилось, руки наоборот стали короче, а ноги срослись. Большая ящерица с изуродованным подобием человеческой головы корчилась на песке, пронзенная доброй сталью.

Конан выдернул из руки Муртана тонкий меч, которым был вооружен зингарец, и отсек Апху голову. Тело, истекая кровью, несколько раз еще приподнялось и с силой ударило по песку, а затем стихло.

Конан высвободил свой меч и тщательно вытер сталь обоих клинков о песок.

Возвращая Муртану его оружие, киммериец заметил:

– Постарайся не порезаться этой штукой. Подозреваю, что кровь колдуна ядовита.

– Он был человеком или змеей? – тихо спросил Муртан. Молодой человек завороженно смотрел на мертвое тело, простертое перед ним, и не мог оторвать глаз. Все это было слишком страшно, слишком непонятно…

– Он был служителем Сета, – ответил Конан, полагая, что подобного объяснения будет достаточно. – Никогда нельзя знать наверняка, люди они, демоны, змеи… Все сразу. Зло разъединяет людей, но соединяет несоединимое. В этом его сила и слабость, Муртан. Можешь записать это в своих книгах. Ты ведь напишешь книгу о путешествии в Стигию?

Муртан слабо улыбнулся.

– Вторая половина пути. Вряд ли она окажется такой уж быстрой и легкой, как мечталось. К тому же я, кажется, разорен. Согласно завещанию, которое я подписал, все мое имущество должно отойти Гристу…

Пламя колдовского костра еще горело, хотя гораздо слабее, чем раньше.

Грист кривлялся внутри огня.

Внезапно Конана осенило. Он схватил Галкарис, толкнул ее в объятия Муртана и, обняв обоих своими мощными ручищами, швырнул их прямо в колдовской огонь.

В то же мгновение огонь погас. Муртан и Галкарис исчезли. Киммериец остался в пустыне один.

Он огляделся по сторонам. Никого и ничего. Впереди сверкает лабиринт, в котором вновь обитает прекрасная богиня с головой кошки. Но Конану туда не пойдет. Хватит с него богов. По крайней мере, на ближайшее время.

– Опять я, кажется, остался ни с чем, – пробормотал он. Он поднял глаза и посмотрел на золотой лабиринт, сверкавший перед ним в ярких лучах стигийского солнца. – Если не считать этого огромного храма, построенного целиком из золотоносной руды. Полагаю, богиня-кошка не будет слишком возражать, если я прихвачу два-три самородка…

Он зашагал к полуразрушенным стенам.

– Или четыре, – прибавил киммериец после некоторого раздумья.

Грист не знал, снится ему жрец Апху из Стигии или же это происходит наяву в каком-то другом, демонском мире. И то, и другое устраивало его одинаково, поскольку собственно в существовании этого самого Апху Грист ничуть не сомневался.

Реальность всегда преподносит сюрпризы. В чем-чем, а в этой истине Грист был убежден вот уже много лет.

Простодушные люди, богатые и бедные, образованные и невежды, – все одинаково полагали, будто чудеса и неожиданности случаются лишь в рассказах. Ничего подобного! Самая серая, скучная, обыденная реальность таит в себе огромное количество тайн. И чаще всего тайны эти бывают зловещими и очень неприятными. А когда кое-что выходит наружу, люди удивляются. Для них это, видите ли, всегда неожиданность!

Грист сильно отличался от них. Не в пример многим и многим Грист всегда был готов к любым неожиданностям. Он мог встретить любую неприятность во всеоружии. Ничто, кажется, не могло бы застать его врасплох.

И все потому, что в любом явлении, в любой, самой невинной на вид вещи, он подозревал подвох.

И был прав! Взять хотя бы огонь домашнего очага. Самая мирная на свете вещь. Горит себе под котелком и согревает скудный ужин. Как там называют его поэты и все эти людишки со скудным воображением? Символ мира и покоя?

Уже несколько раз в языках мирного пламени Гристу являлся стигийский жрец Апху, поклоняющийся Сету. Само появление жреца не слишком испугало Гриста, даже в первый раз. Он быстро понял, что Апху – его союзник. Как и сам Грист, Апху желал уничтожить Муртана.

Основная опасность исходила от Конана, от этого рослого киммерийца. Откуда он взялся в стигийской пустыне? Киммерийцы – северяне, их родина – далекие заснеженные горы… Зачем же великан-варвар бродит по южным королевствам, для чего ему тревожить Пески Погибели? Неужели ищет сокровище?

Конан – глуп, решил Грист. Взялся защищать Муртана, потому что Муртан-де выведет его на клад забытой богини.

Ничего подобного не произошло. Начались события, предсказать которые оказалось невозможно. Хуже всего было то, что Грист сидел у себя дома в Кордаве и ровным счетом ничего не мог поделать. Не мог вмешаться в ход истории, не мог выйти из костра в стигийскую пустыню и разобраться с происходящим на месте.

Он даже не все знал. Ему удавалось ухватить какие-то отдельные эпизоды истории, когда Апху в очередной раз вызывал его на связь и показывал ему отрывочные картинки – каких-то людей, пейзажи, храмы…

Некие существа выскакивали, как казалось Гристу, из ниоткуда и набрасывались на 'Муртана и его спутников, но чем заканчивалось дело – Грист не видел. А спустя некоторое время видение возвращалось, но уже совершенно по-другому: никаких существ, никаких сражений, Муртан по-прежнему жив и движется к своей цели…

Но в последний вечер все происходило иначе. Видение держалось очень долго и с каждым мгновением становилось все ярче и выразительней. У Гриста как будто рос кругозор, он видел все лучше и лучше, все больше и больше.

Перед ним распахнулся храм богини-кошки. Он видел силуэт женщины в белых узких одеждах – женщины с кошачьей головой, с изящной фигурой, с легкой походкой… Ее силуэт как будто растворялся в серебристом сиянии. Очень красиво, подумал Грист и облизнулся. Наверняка у этой богини целые горы сокровищ.

Неожиданно богиня-кошка обернулась и посмотрела на прямо Гриста.

Соглядатай мог бы поклясться в том, что она его видела! Видела, несмотря на лиги и лиги разделяющего их расстояния! Один ее глаз был закрыт, второй горел желтым огнем.

И внезапно она раскрыла и второй глаз. Грист ахнул – перед ним был тот самый «Кошачий Глаз», легендарный самоцвет, о котором он слышал в доме Муртана! Выигрыш Муртана находился совсем близко от молодого зингарца. Тому стоило лишь протянуть руку и забрать свою победу.

И вернуться в Зингару с камнем. И предъявить этот камень – а вместе с ним и права на жизнь Гриста. Они ведь поспорили на самое дорогое из всего, чем обладают: Муртан – на свое имущество, а Грист, за неимением равноценного достояния, – на собственную жизнь.

Муртан не может не понимать: сейчас богиня-кошка очень слаба. Она только-только возродилась, она лишь недавно завладела вторым глазом и обрела плоть. Ничего не стоит напасть на нее и отобрать камень. И будь Грист на месте Муртана, он не колебался бы ни мгновения – сделал бы это и даже не задумался о последствиях своего поступка для богини.

Однако Муртан, естественно, вел себя как размазня. Ему и в голову не пришло, что можно выиграть спор, изувечив какую-то далекую, совершенно ему чужую стигийскую богиню. Он помышлял только о Галкарис. Думал, как защитить ее.

Грист недоумевал: как это девчонка осталась жива после стольких приключений? Она давно уже должна была погибнуть! Впрочем, Грист подарил эту рабыню Муртану лишь ради того, чтобы иметь предлог для близкого знакомства с богачом. Дальнейшая судьба девушки его не занимала. Если Муртану угодно было полюбить ее – что ж, это забота Муртана.

… И тут картинка, за которой наблюдал Грист, смазалась. Исчезло все: и далекий сияющий храм, и фигура уходящей вдаль богини, и широкоплечий киммериец, забрызганный чужой кровью и лоснящийся от пота, и глупый жрец Апху, который позволил убить себя в песках… Из очага поднялись тучи пепла, посыпались поленья. Котелок с похлебкой опрокинулся… И прямо перед Гристом показались из пламени Муртан и Галкарис!

Грист отскочил, прижавшись к стене. Видений он не страшился, особенно таких, которые заперты внутри магического круга. Но эти двое пришельцев из Стигии были во плоти. От них до сих пор пахло жаром песков. Пылающее солнце Стигии как будто вошло вместе с ними в дом Гриста и наполнило его смертоносным светом.

Муртан сильно изменился. Теперь, когда Грист видел его лицом к лицу, он не мог не признать этого. Изнеженный богач, кутила и беспечный щеголь исчез безвозвратно. Лицо Муртана покрывал бронзовый загар. Темные глаза обрели уверенный взгляд и блестели в предвкушении схватки. Даже улыбка – и та стала другой. Прежде она была мягкой, примиряющей, обличающей безволие молодого человека, – теперь же она сделалась дерзкой: то была усмешка воина, не сомневающегося в своей победе.

Галкарис стояла в стороне и смотрела на своего бывшего господина холодно и равнодушно: она даже не оценивала его, она давно его оценила и вынесла неутешительное суждение. Та, которая хоть ненадолго побывала богиней, не могла больше видеть в Гристе ни своего возлюбленного, ни тем более своего повелителя. Он понял, что кажется ей жалким, и поежился.

Всю свою ярость Грист обратил на Муртана.

– Ты не посмеешь! – прошипел Грист. – Ты проиграл!

– Я был в Стигии и вернулся, – спокойно ответил Муртан.

– Мы спорили не об этом, – сказал Грист.

К нему постепенно возвращалась его былая самоуверенность. Главное – не смотреть на Галкарис. Что-то в облике бывшей рабыни настораживало Гриста. Не стала же она колдуньей? Или стала? В Стигии, говорят, самый воздух пропитан магией…

– Ты принес камень? – поинтересовался Грист. Теперь он ухмылялся с откровенной насмешкой.

Да уж, стоило пожалеть беднягу Муртана! Претерпеть столько бед, пережить столько испытаний – и все напрасно. Камня нет. Если бы камень был, богиня, изуродованная, сейчас корчилась бы среди Песков Погибели, и Грист с помощью Апху сумел бы это разглядеть сквозь магический огонь…

Галкарис сунула руку под одежду и что-то вытащила. В угасающем свете углей очага блеснул желтый огонек.

– Что это? – кривя губы, спросил Грист. Он по-прежнему избегал смотреть на девушку.

Она подняла камень повыше.

– Это «Кошачий Глаз» – самоцвет, который подарила мне богиня! – воскликнула Галкарис. – Что же ты отворачиваешься, Грист? Мы принесли то, о чем говорилось на пиру в доме Муртана!

– Вы пришли забрать мою жизнь? – хрипло произнес Грист.

Муртан покачал головой.

– Меньше всего мне нужна твоя жизнь, Грист.

Теперь, когда я обрел мою собственную, чужая меня совершенно не интересует.

С громким воплем, похожим на клекот разъяренного стервятника, Грист набросился на Муртана с кинжалом. Все произошло очень быстро. Муртан не успел даже понять, что он делает и почему, – приученный Конаном отражать любую опасность прежде, чем на нее отреагирует сознание, Муртан нанес ответный удар мечом.

Грист с рассеченной грудью повалился на пол. Кровь хлестала из широкой раны. Муртан в ужасе смотрел на умирающего. Грист еще раз поднял руку с кинжалом – пальцы его так крепко стиснули рукоять, что побелели, и даже приближающаяся смерть не могла заставить их разжаться, – и прошептал:

– Ты победил, Муртан. В конце концов ты взял свою награду.

Он затих с кривой ухмылкой на губах.

Муртан отвернулся и обнял Галкарис.

– Я взял мою награду, – прошептал он ей на ухо, – но это вовсе не та награда, о которой он говорил. Уйдем отсюда, Галкарис. Нас ждет мой теплый дом, моя шелковая постель, роскошные яства, вина… любовь…

– И новые свитки, – шепнула в ответ Галкарис. – С новыми чудесными историями…