Раньше Льюис и представить себе не мог другую женщину в своей квартире. Как ее присутствие изменит воздух, заставляя молекулы вибрировать в каждой комнате.
Но когда он заварил чай, и они снова заговорили, все стало не так уж плохо. Конечно, они разговаривали об Игре Воображения. Ничего личного. Ничего важного. Она жаловалась на забывчивость как результат того, что Игра сделала с ее мозгом. Он сказал, что у него было точно так же. Она сидела за кухонным столом, совсем близко, можно было дотронуться. И казалась вполне уютной, хотя нет, так нельзя сказать по отношению к ней. Он понял это еще сегодня днем, на собрании, по тому, как сдержанно и зажато она вела себя. Притворившись, что ему и дела нет, он позволил взгляду осторожно скользнуть мимо нее. Но затем почувствовал, что она наблюдала за ним. И когда посмотрел на нее, то понял, что она разгадала его сущность, хотя он не произнес ни слова. Потому что он не произнес ни слова. Некий знак, показавший, что они очень похожи: вот так все просто.
За окном небо стало темно-синим, потом черным, и пошел дождь.
– Твой велосипед… Может, занести его в дом? Посмотрю его здесь.
– Уже довольно поздно. Подождем до рассвета. Посмотришь утром.
Она сделала так, как делают девушки, – опустила голову и посмотрела на него сквозь ресницы. И у него свело живот. Он немного потерял навык, но все же знал, что нельзя пригласить девушку домой, часами вести с ней разговоры и после этого ожидать, что ничего не произойдет. Где-то в глубине души он, наверное, все-таки хотел этого.
Только когда ее язык оказался у него во рту, он понял, что не хочет. Даже если формально это и не было обманом, все равно казалось неправильным. И ее вкус был неправильным, и запах, и длинные волнистые волосы, и вся ситуация. Но стоило ему отстраниться, она тут же закрылась, и он услышал, как поворачиваются замки и с лязгом задвигаются засовы.
– Прости. – Извинение, похоже, не возымело действия, потому что она встала, сложив руки на груди.
– За что? Мой косяк. – Она уже шла к двери. Он все испортил…
– Подожди, – сказал он, следуя за ней. Положил ладонь ей на плечо, и она смотрела на него так, будто на нее нагадила птичка, пока он не убрал руку. По крайней мере, сейчас она стояла неподвижно. Ожидая услышать его оправдание.
– Я виноват. Просто… у меня вроде как недавно закончились отношения. Немного сложно, но… В общем, я не готов.
Она пожала плечами, будто ей все равно, и, возможно, ей и правда было все равно.
– Нет закона, который запрещал бы тебе передумать. – Она взяла свою куртку.
Если он отпустит ее сейчас, все закончится, даже не начавшись. Она больше не захочет видеть его, особенно после того, как он все вот так испортил. И он сказал, не раздумывая, пытаясь спасти положение:
– Слушай, ты должна остаться.
Она скорчила гримаску.
– С какой стати?
– Потому что уже поздно. И на улице промозгло. Я просто не могу отпустить тебя в дождь, посреди ночи!
– Как по-джентльменски.
– И еще хотелось бы продолжить наше знакомство. Мне очень понравился сегодняшний вечер. И наши разговоры обо всем. – Он видел, что она принимала решение. – Прошу тебя. Я лягу на диване, а в твое распоряжение отдам кровать.
Она вздохнула:
– Ладно, я останусь, чтобы ты не чувствовал себя таким уж виноватым, но не хочу лишать тебя кровати. Мы можем поделить ее, если ты к этому готов?
Он предпочел бы диван. Но нельзя отказывать ей во второй раз.
– Договорились.
Он одолжил ей футболку, и они по очереди приняли душ; она вышла оттуда босая и естественная, и он не понимал, стоит ли отводить взгляд. В ее защитной реакции странным образом сочетались хрупкость и какая-то безразличная уверенность, что заставило его задуматься, не поступала ли она так постоянно. Мысль о ее привычке делить постель с незнакомцами немного уменьшила его чувство вины в сложившейся ситуации.
Когда он выключил свет, темнота пришла как облегчение, но теперь каждый звук казался таким громким. Она повернулась к нему спиной, и одеяло натянулось. Ее дыхание, его дыхание. Он лежал прямо, как доска, гадая, чувствует ли она себя так же необычно, как и он. Ожидая в любой момент, что она придвинется ближе, коснется его. Но так длилось недолго, ее дыхание замедлилось, стало глубже. Опасаясь разбудить ее, он лежал неподвижно, забыв, что хотел лечь по-другому. Смирившись с бессонной ночью.
Когда он проснулся, было еще рано, остатки сна цеплялись за него. Ему вроде приснилась Кэсси: нежный сон, в котором она не чувствовала себя чужой. Ее голова на его подушке, копна ее волос. Светлых при свете, серых в темноте, светло-серых в полутьме рассвета. На исходе этого сна он позволил себе узнать ее, протянуть к ней руку. Притянуть ее ближе, окутывая их обоих остатками чувства спокойствия и утешения. Понимал, что не стоит так делать, но вдыхал тепло ее шеи, запах ее волос, и все, казавшееся накануне вечером неправильным, теперь стало каким-то знакомым. Глубоким и неотвратимо правильным.