Корона мира

Глава VI

На море стоял полный штиль. Зеркальная зеленовато-голубая поверхность воды едва-едва лениво колыхалась, и чистейшие голубые небеса любовались своей высокой непорочной лазурью в этом гигантском зеркале. Первые золотисто-розовые лучи встающего над восточным горизонтом светила нежно и ласково гладили омытый ночной благовонною тьмою мир.

Поднявшийся в этот рассветный час над океаном некто мог бы видеть, что на многие лиги окрест ничто не нарушает первозданной гармонии небес и вод, и лишь в центре этой воображаемой окружности находится — малой щепкой — чудом попавший сюда маленький ял, где, устав от борения с незнающей милости стихией, спали, разметавшись, трое мужчин. Четвертый — в грубой серо-коричневой хламиде, перепоясанной тем не менее черной кожи с серебром поясом, с массивной серебряной цепью на шее с амулетом в виде крылатого солнца, седой, стриженный коротко, но однако ж с налобной лентою, гладко выбритый, круглолицый, с проницательными, слегка удлиненными глазами, нешироким немного горбатым острым носом — положив на колени резной дубовый посох, сидел смиренно, дожидаясь, пока проснутся первые трое.

Солнце быстро поднималось над горизонтом, и вскоре лучи его не только светили, но и весьма ощутимо грели. Разумеется, все трое, пережившие ураган, вымокли до нитки, но столь велика была их усталость, что ночной холод не мог пробудить их ото сна. На солнце их влажная одежда стала быстро высыхать, что явно понравилось сидящему. Он бы с радостью укрыл всех троих чем-нибудь сухим и теплым, но — увы! — все, что было у них пригодного с собою, также безнадежно промокло. Заботливый жрец прежде всего извлек из походных мешков самые необходимые для просушки вещи и как мог разложил их в небольшой лодке.

Главным образом ему попадались шерстяные накидки, завернувшись в которые удобно было сидеть в замке у камина, идти где-нибудь в предгорьях студеной ночью или путешествовать верхом, но никак не грести веслами. Наконец отыскались два теплых плаща и шерстяная туника. Присовокупив к обнаруженной одежде три накидки, он принялся заталкивать обратно, только что извлеченное на свет платье. Судя посему, бедолаги собирались куда-то на юг, потом что теплой одежды было крайне мало, а вот легких и весьма дорогих нарядов — предостаточно. Накидки же были обретены незадолго до отплытия, ибо покоились на самом верху мешков, то есть были втиснуты туда в последнюю очередь.

Завершив сии благочестивые деяния, жрец решил отдохнуть, да так и просидел чуть не до полудня, созерцая первозданность океана и охраняя сон своих случайно обретенных спутников.

В полдень, когда светило добралось до зенита, изрядно уже припекая, и тень сидящего сделалась короче локтя, невеликого роста желтокожий человек в красивой, но очень странной одежде со множеством пришитых к ней маленьких серебряных колокольчиков пошевелил иссохшими губами, приоткрыл глаза и, увидев нового члена экипажа, неожиданно молниеносно по-кошачьи извернулся, в одно движение оказался на корме у руля, вперив в пришельца цепкий и злой взгляд.

— Кто ты такой? Откуда ты взялся? — сказал человек хрипло, ибо горло у него пересохло, как туранская пустыня. Тэн И — а это был, конечно же, он — на сей раз пренебрег правилами любезного обхождения и хорошего тона, но положение обязывало не доверять никому, тем более какому-то незнакомому мужчине, забравшемуся откуда ни возьмись посреди бушующего моря в их лодку.

Жрец посмотрел на кхитайца внимательным и сочувствующим взглядом своих серо-синих глаз и отвечал:

— Вы поступили очень правильно, когда привязали бочонок и плотно его закупорили. Буря была такой, что не сделай вы так, у вас бы не осталось ни капли воды. Ныне тебе следует смешать воду с вином и напиться, после же, да будет всевидящий Митра свидетелем моим словам, я охотно отвечу тебе.

— Митра? — все еще недоверчиво и одновременно с облегчением переспросил Тэн И. — Ты исповедуешь митрианство, месьор?

— Да. Вы это так называете, — как-то странно согласился жрец. — Вот, кажется, пригодный для питья сосуд. Я нашел его среди ваших вещей. Позволь, я наполню его.

— Если тебе будет угодно. — Не вполне еще пришедший в себя кхитаец начинал понимать, что картина, представшая взору его, если выражаться осторожно, неправдоподобна. Пока жрец, кряхтя, помогая себе кинжалом, снимал с бочонка плотно пригнанную дубовую крышку, пока зачерпывал кружкой, принадлежавшей Хорсе, действительно чудом не потерянную воду, пока доставал из-за пазухи серебряную же флягу и доливал в воду густо-красного цвета крепкое вино, Тэн И напряженно искал непротиворечивое объяснение настоящего.

Но цепь его рассуждений неизменно с печальным звоном рассыпалась. Даже предположение о том, что все они мертвы и теперь очень своеобразно добираются к предвечному свету, не выдерживало опровергающих его доказательств. Ну зачем мертвому утолять жажду? И почему он так озяб, хотя солнце в зените? Разве мертвые мерзнут? Да и не хотелось ему ни к какому свету, а хотелось пить, есть, согреться и узнать поподробнее, как наискорейшим образом прибыть в Кордаву или Мессантию. Да хотя бы и к пиктам, но в обитаемый край. Все это были думы плотские и недостойные царства света.

А странный жрец уже держал перед Тэн И наполненную соблазнительным напитком кружку. Королевский слуга протянул руку, чтобы принять подношение, и тут взгляд его приковал амулет, висевший на цепи на широкой крепкой груди жреца. Это было солнечное колесо — круг с четырьмя спицами, образующими прямой крест. Несли это рукотворное солнце четыре крыла, прикрепленные к ободу колеса в местах, где спицы смыкались с ним, образуя, таким образом, продолжение спиц. По ободу и спицам вился орнамент из переплетающихся волнистых линий и листьев растения, больше всего похожего на папоротник. Символ был, без сомнения, митрианский, но непривычный. Кхитайца не оставляла мысль, что где-то он все же видел нечто подобное или, по крайней мере, слышал о таком.

— Ты хочешь что-то узнать или вспомнить? — сочувственно глядя на кхитайца, поинтересовался жрец. — Испей сначала, после же спрашивай.

Не отрывая взора от амулета, Тэн И сделал пару мелких глотков, стараясь не торопиться — воды было немного и ее стоило беречь, — и почувствовал, что живительное тепло уже разливается по его телу, а утраченные, казалось, безвозвратно силы вновь возвращаются к нему. Вино было великолепным, хотя и явно не из южных, специально отбираемых пород винограда. И тут внезапная догадка озарила его сознание: еще не веря сам себе, Тэн И опустил кружку и осторожно, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, спросил:

— Да не сочтет месьор меня сумасшедшим, но престранные обстоятельства вынуждают меня задать тебе этот вопрос. Не Бейдиганд ли по прозвищу Справедливый зовут тебя?

— А если и так, что же здесь странного? — спокойно ответил вопросом на вопрос жрец. — Да, имя мое Бейдиганд, а зовут меня Справедливым, что, вне всякого сомнения, неверно. Ты опасаешься, что я сейчас растаю как видение? Можешь дотронуться до меня, и ты убедишься, что это не так.

— Я верю тебе, почтенный, — поклонился Тэн И. — Вино, коим ты щедро поделился со мной, не оставляет места для сомнений. Скажи мне, где произрастает виноград, из которого его изготовили? Я много странствовал и немало знаю о яствах и винах, но подобного не пробовал ни разу. Это некий северный род винограда?

— Он растет на моем острове, — пояснил назвавшийся Бейдигандом. — Напиток сей и вправду бодрит и приятен животу.

Как же ты попал в лодку? Откуда? И где твоя кожаная ладья и твои люди? И где мы теперь? И далек ли берег? И что за остров, о коем ты упомянул? И, наконец, прости меня за многословие, кто же ты сам? Дух? Вестник Митры? Архонт?

— Не спеши. Пей вино и слушай, — улыбнулся «призрак». — Мой кожаный челн зовется каррой. Мы встретили вас посреди моря. Своих людей — а было их ныне десятеро — я отпустил. Находитесь вы ныне в океане. Если угодно, называй его Закатным, но помни: воды — едины и омывают все берега. Далека ли суша? И да, и нет. Прежде чем ответить на этот вопрос, я должен знать, как вы попали сюда. У моего острова много имен. Зови его Зеленым. Наконец, кто я? Колдун, чернокнижник, маг или дух?

Бейдиганд забрал пустую кружку из рук внимавшего ему кхитайца, поставил ее рядом с собой на банку, вновь порылся эа пазухой и вытащил большое румяное и сочное яблоко, от коего исходил замечательный аромат. На черенке остался еще совсем зеленый листочек. Придирчиво осмотрев плод, жрец обтер, его полой хламиды и вручил кхитайцу.

— Подкрепись. Сразу после долгого голодания лучше не вкушать грубого хлеба и солонины, — назидательно, с видом человека, знающего предмет досконально, изрек Бейдиганд Справедливый.

Тэн И, благоразумно стараясь не то что не перечить гостю, но и не прерывать его, не преминул последовать данному совету. Яблоко оказалось на диво сытным и вкусным.

— Это из садов нашего острова, — не без гордости за свое угощение заметил жрец. — Итак, кто же я такой? Не думаешь ли ты, что право на долгую жизнь могут иметь не только духи, демоны, колдуны, чернокнижники, жрецы Сета? Отчего бы честным людям не пожить подольше во благо себе и другим?

— Справедливо, — согласился Тэн И. — Но не является ли смерть, ждущая всякого в конце пути, даром Митры светозарного для всех? Не есть ли это ступень к совершенству для следовавших Брте и воздаяние совратившимся Дрэгой, дабы осознали глубину падения своего и покаялись в конце времен?

— Без сомнения, — быстро согласился Бейдиганд. — Но не есть ли и жизнь дар Митры? Ужели чистота мысли, слова и дела обречены столь быстро покидать сей мир? Не ими ли жива Арта? — Жрец пытливо взглянул на кхитайца, и в глазах его заплясали веселые искорки, — Или открытие мира не угодно Митре вездесущему?

— Я — не призрак и не дух. Я — человек, — просто сказал Бейдиганд. — Митра позволяет мне жить, и я живу и стараюсь не огорчить Его.

— Сколько тебе лет, почтенный? — не удержался от вопроса Тэн И. Яблоко было большое, и кхитаец, увлеченный рассказом, несмотря на голод, справился с ним едва на четверть. — И я ни разу ничего не слышал о Зеленом острове…

— Лет мне побольше, чем вашей Аквилонии, Ты ведь оттуда?

— Я из Западного Кхитая, — несколько огорчился подобным невниманием к его родине со стороны столь сведущего мужа Тэн И. — Это к восходу от Вилайет. А сейчас, ты прав, я служу государю Аквилонии.

— Вот видишь! — воскликнул Бейдиганд Справедливый, доставая из-за пазухи еще одно такое же яблоко — для себя. — Мир столь необъятен, что мне не хватило и полутора тысяч зим, чтобы дойти до Внутреннего моря! Неудивительно, что и ты не знаешь о Зеленом острове. Хотя если бы ты был родом с побережья, то знал бы, сколько раз моряки видели далеко на Закате разные острова, а некоторые и бывали на них. А об удачливых рыбаках, каждый год ходивших на путину куда-то во владения морского Бога, тебе известно? А про Хенгиста Злосчастного, охотника на морского единорога? А…

— Про Хенгиста — да, — похвастался Тэн И, прерывая разговорившегося ровесника блаженного Эпимитриуса, забывшего даже надкусить яблоко. — Брат Касталиус вчера поведал нам о нем. Так он тоже не призрак?

— Нет, — покачал головой Бейдиганд. — Но речь сейчас не о нем. Итак, Зеленый остров. Брат Касталиус о нем не поведал?

— Нет. Вчера у нас было для этого мало времени, поскольку…

— Твой рассказ впереди, — остановил его Бейдиганд. — Это было очень давно, когда хляби морские еще не сомкнулись над Атлантидой. А еще много раньше Закатный материк тоже был гораздо больше, нежели сейчас. Крайняя к Закату часть его канула на дно еще до появления Атлантиды, но некоторые земли остались существовать как острова. Их населяли уцелевшие после той древней катастрофы пастухи-овцеводы — народ простой и грубоватый. Управляли ими немногие вожди и песнопевцы, не павшие в жестоких битвах тех давних дней и не уплывшие в Атлантиду или на Закатный материк. Так и было дано начало Островам В Тумане, о коих говорят сказки Зингары, Аргоса и Ванахейма. И кое-кто еще им верит и поступает верно! Сколько рыбаков искали эти самые владения Морского Короля! Сколько мореходов ушло к Островам Счастья! А уж пираты просто обыскались их — думали, раз счастье — значит золото! И очень немногие добрались до нас, — понимающе и грустно улыбнулся Бейдиганд.

— Почему же так произошло, почтенный? — осведомился Тэн И. — Ты ведь только что сам заметил, что все воды едины. А если так, то…

— В этом и есть загадка Островов. — Бейдиганд ласково погладил свой шероховатый — теплый, наверно, на ощупь — посох. — Как будто невидимая пелена стоит меж нами и Закатным материком, Я плаваю по всем морям и неизменно возвращаюсь в наш Гленллан, где старый храм из серого гранита на зеленом холме. А другие проходят мимо и исчезают далеко на закате в мглистых туманах, где им суждено спать на скалистых островах или вечно блуждать в тоске по пустынным свинцовым волнам. И далеко не каждый рыбарь находит нас. А кому-то везет, и он видит Исчезающий остров. Он то стоит высоко над морем, и приходится взбираться по его каменным лестницам, чтобы одолеть скалы и попасть на его поля, то спелые тучные колосья едва выступают над соленой хлябью. Тем, кто видел его, сопутствует всю жизнь удача. И много еще чудес хранит море, — поспешил закончить жрец, понимая, что слишком распространяется, а ошеломленный слушатель может спрашивать без конца. — Потому и был я столь изумлен, увидев вас здесь. Берег нашего острова в двадцати лигах на полночь и закат. Наверно, вам позволено было преодолеть пелену. Я не могу допустить, чтобы вы ушли отсюда, не восполнив ваши запасы воды и пищи. Если ты достаточно восстановил свои силы, то нет нужды беспокоить твоих товарищей. Я еще достаточно крепок, чтобы держать весло.

— Почту за честь сидеть рядом с таким великим мужем, — серьезно сказал Тэн И. Вопреки опасениям жреца, он вовсе не собирался засыпать его вопросами. — Сегодня мне явилось доказательство существования богов. Это больше, чем знание. Это оправдывает мою жизнь.

Бейдиганд поднялся со скамьи и уверенно встал во весь рост в небольшом качающемся яле. Он и вправду не был высок, но удивительно благороден и осанист. Казалось, кхитаец видел перед собой не просто ученого жреца, но всю историю земли, озаренной светом всевидящего Митры. Полторы тысячи лет! Сколько же знаний хранил он в своей памяти!

Бейдиганд не сказал ничего, только снял амулет и положил его на дно лодки, чтобы не мешал грести. Потом присел на банку рядом с Тэн И.

Возьми весло. И расскажи мне, как случилось, что вы оказались здесь. И кто твои товарищи?

— Тот молодой месьор, белобрысый, — начал объяснять кхитаец, взявшись за одно из чудом не унесенных волнами весел, — Хорса из Гандерланда. Поверенный короля Аквилонии Конана. Второй — жрец-митрианец из Тарантии. Но он уже двадцать лет странствует по морям. Вчера ему пришлось изображать тебя…

— ???

— Да, это так, — подтвердил Тэн И. — Началось с того, что король аквилонский Конан решил: на Закатном океане слишком неспокойно, чтобы оставить дело без вмешательства. И, по своему обыкновению, вмешался…

…По ходу рассказа Бейдиганд Справедливый не однажды еще искренне удивлялся, мрачнел и хохотал — во всей этой истории обнаружилось немало смешного. Когда же кхитаец дошел до финала, до схватки двух призраков, до черного вала, через гребень коего перенеслись трое морских скитальцев, жрец надолго замолчал, и порой непонятно было, слушает ли он вообще повествование Тэн И.

Кхитаец закончил говорить, а Бейдиганд все еще не раскрывал рта. Так они гребли еще лиги три, прежде чем Тэн И решился вновь нарушить молчание.

— Ответь, почтенный, есть ли на островах люди старше тебя? И каково число прожитых ими лет?

— Есть, — просто ответил Бейдиганд. — Я ведь говорил тебе, что острова были заселены, когда они еще не были островами. Некоторые живут там с тех давних пор. Один песнотворец помнит времена, когда боги приходили к людям и жили среди них.

— Боги? — поразился Тэн И, не веря своим ушам. — Так ты не веришь в Митру?

— А ты и не догадался сразу? — тихо улыбнулся Бейдиганд. — Вести о Митре пришли к нам с восхода, когда о моего рождения оставалось пять сотен лет. Впрочем, все вести приходят к нам с восхода, — как о нежданно скорбно изрек жрец. — Но Митра пришел откуда-то из самых глубин континента. Мы давно уже не были на Востоке. Тебе, должно быть, ведомо куда больше о том, где он явился впервые.

— Есть разные предания, — пояснил Тэн И, — Я надеялся, что ты или кто-нибудь из твоего народа знает точно. Я думал, что кто-нибудь из вас видел Его… Значит, богов было много?

— И да, и нет, — поведал Бейдиганд. — Они были столь могущественны, что их нельзя было звать иначе. Ты назвал меня архонтом? Пожалуй, это слово подошли бы для них, хотя и оно не слишком точно. Но ведь они были однажды сотворены Им. И какая разница, звать его Митрой либо по-иному?

— Некоторые, и их не так мало, зовут его Сетом, — заметил Тэн И. — Они тоже правы?

— Ты говоришь о Восставшем В Мощи Своей? — по-своему назвал это имя Бейдиганд. — Песнопевец видел его во дни былой славы.

— Он был тогда славен? — Удивительным открытиям Тэн И не было конца.

— Песнопевец говорит, да, — спокойно отвечал жрец. — Или тебе известно про него иное? Расскажи мне о Митре, и я лучше пойму тебя.

И кхитаец снова повел речи о Пресветлом и всевидящем Митре, создателе всего сущего, о его враге — Великом Змее, о блаженном Эпимитриусе, о Духе Глубин, хоронившемся под Киммерийскими горами.

Тэн И говорил, Бейдиганд слушал, и оба согласно гребли. Океан был спокоен, как бассейн в королевском саду. С того времени, как кхитаец очнулся, до того, как он закончил повесть о Митре, они прошли лиг пять.

— Океан здесь всегда столь тих? — спросил Тэн И, когда жрец, выслушав повесть, опять умолк.

— Вовсе не всегда, — удивляясь такой наивности, ответствовал он. — Сейчас начало лета, благодатная пора. А что будет поздней осенью! Волны не уступают высотой холмам Гленллана! Однажды с дома сорвало крышу и унесло на три с половиной лиги! Впрочем, скоро ты сам посмотришь на этот дом. А первым взору твоему откроется маяк. Он стоит на самом краешке длинного мыса и виден за десять с лишним лиг. Его высота — шестьдесят локтей. Прибой у нас в Гленллане самый высокий и почти самый шумный на всем Зеленом острове…

Жрец продолжал вести речи о родном Гленллане, как будто все свои полторы тысячи лет не был там и вот теперь возвращался, а Тэн И слушал и думал о том, как же легко уживаются в одном человеке вечность и обыденность. Не верить жрецу было нельзя — уж слишком убедительно звучало все это, да и Зеленый остров, если он и вправду вскоре покажется на горизонте, будет глупо объявить иллюзией. Но как же этот человек, ставший легендой Закатного океана и знающий об этом, видевший, может быть, самого Эпимитриуса и говоривший с теми, кто видел мир столь давний, что его можно было посчитать за вторую Вселенную, — как же просто этот человек говорил о бухте, прибое, маяках и холмах. Он провел здесь полтора тысячелетия, и ему все это ничуть не наскучило!

— Скажи, почтенный Бейдиганд, — остановил Тэн И равномерно что-то вещавшего в ритме гребли жреца. — Ты говоришь об удивительных вещах, и они, несомненно, заслуживают превеликого внимания, но вскоре я увижу все это сам. Скажи мне прежде: мы попали на острова счастья? Мы в землях вечно блаженных?

— Хороши земли блаженных! — рассмеялся Бейдиганд. — На сто лиг на полночь и восход от нас ~ Остров Стеклянной Башни, на двести лиг к северу — мглистые туманы с их скалами и полно еще всяких ужасов и непотребств. Ты думаешь, я живу на небесах и у нас никогда не умирают? Вовсе нет. Всего пятьдесят лет назад ушел Фердиад, а ведь он застал время прихода кхарийцев! Думаешь, у нас никогда не воевали и не преступали клятвы и законы? Думаешь, у нас все купаются в золоте и равно богаты? Думаешь, мы не пашем и не сеем? Нет, ты ошибаешься, если думаешь так.

— Если же ты говоришь о покое, — тут же продолжил Бейдиганд, не давая Тэн И вставить слова, — то и покоя мы не достигли. Да, самый свежий, невесомый и прозрачный день на лугах Гвинид — бледное пламя свечки перед самой мрачной нашей ночью, но некоторые хранят память о большем. И даже те, кто не жил тогда, — всяк снедаем тоской по тому началу, к коему нам не вернуться. О, неверный свет истинной красоты! — вздохнул жрец. — Впрочем, ты сам все поймешь через некоторое время, — закончил он.

Только Бейдиганд договорил, со дна лодки раздался стон человека, которому перед самым пробуждением привиделся кошмар.

— Гвинид… Майлдаф! Откуда ты тут взялся, горский лохматый пес!

Это очнулся Хорса.

— Майлдаф?! — воскликнул Бейдиганд. — Откуда тебе известно это имя?

— Торговля шерстью, купцы Майлдаф и Махатан, — пробормотал гандер, поднимаясь и присаживаясь на банку на корме яла. Он зачерпнул ладонью воду и умыл лицо.

— Теплая и горькая. — Хорса не то пожаловался, не то просто объяснил тем, кто не знает. И только тут он заметил, что в яле находится незнакомец.

— Почтенный, — вымолвил огорошенный поверенный его величества, соблюдая этикет при виде одеяния жреца-митрианца. — Откуда вы тут взялись? Была такая буря…

— На этот счет тебе все поведает месьор Тэн И, я же не намерен еще раз повторять известное каждому ребенку с закатного побережья, — назидательно изрек жрец. — И про бурю мне известно. А вот если бы ты, — в глазах Бейдиганда засветился жадный огонек, — сказал мне, про какого Майлдафа идет речь, Митра зачел бы тебе это как слово во имя правды.

— У меня и без того немало заслуг перед ним, — спокойно парировал гандер, — Бриан Майлдаф из Темры, которую сами горцы зовут землей Гвинид, телохранитель кенига Конана, мой друг. Вот, собственно, и все. А тебе-то откуда про него известно? И разве нужно было плыть сюда, чтобы все это узнать?

— Многие на наших островах — выходцы из Гвинид, и я в их числе, — обращаясь к Тэн И, пояснил Бейдиганд. — Киран Майлдаф — он первым пришел на Острова из Гвинид. Он принес свет на эту землю и сделал ее великой, и славны были деяния его.

— А со святым Диармайдом ты не встречался, любезный? — слегка насмешливо вопросил Хорса.

— Встречался, — с готовностью согласился Бейдиганд. — И ничего смешного в этом не было…

— Так ведь он был митрианец! — удивился Тэн И. — А ты, почтенный Бейдиганд, еще расспрашивал меня о Митре! Или то было испытанием?

— Бейдиганд?! — не поверил своим ушам Хорса. — Так мы все еще разговариваем с призраками?

— Он не призрак! — заявил кхитаец.

— Диармайд еще не знал ничего о Митре! — одновременно с Тэн И возмущенно возразил жрец, — А испытаний вам и так досталось преизрядно!

От поднявшегося шума немедленно пробудился почтенный Касталиус. Едва он приоткрыл глаза, взор его упал на Бейдиганда, а именно на крылатое серебряное солнце на его груди. Жрец снова надел амулет, опасаясь, что забудет его по рассеянности в чужом челне.

— Бейдиганд Справедливый! Мы обрели тебя! — восхищенно прохрипел служитель храма Митры.

Он неожиданно резко вскочил, забыв, что находится в небольшом яле, лодка закачалась больше допустимого, и Бейдиганд Справедливый вместе с Касталиусом дружно повалились за борт, разбив тонкое, едва волнистое зеркало спокойных вод и подняв фонтаны брызг.

Хвала Митре, оба умели плавать, хотя каждый, вынырнув и отплевавшись, поспешил плыть на выручку другому.

Ухватив своего кумира за шиворот хламиды, Касталиус пытался выдернуть того сколь возможно высоко из воды. Сам же Бейдиганд, несмотря на более чем старческий возраст, с проворством, говорящим о большом опыте в подобных делах, и недюжинной силой с легкостью оторвал руку торговца от своей одежды, резко перевернул его, как упирающегося котенка, который не хочет, чтобы его мыли, к себе спиной и, обхватив его под мышкой одной левой рукой, принялся загребать десницей, продвигаясь тем самым к стоявшему в трех локтях ялу.

Хорса также потерял равновесие и съехал на днище, больно ударившись спиной. И лишь кхитаец удержался на месте и теперь прикидывал, как ему подвести лодку к оказавшимся за бортом, чтобы половчее их выудить.

Через несколько мгновений Бейдиганд сообразил, что Касталиус вовсе не нуждается в спасении от смерти через утопание и, отпустив митрианца, ворчливо изрек:

— Вот к чему приводит излишняя поспешность и небрежение советами старших!

Ощупав амулет, Бейдиганд убедился, что нырять на дно океана за ним не придется, и тем несколько успокоился. Ухватившись эа крепкую руку гандера, а другой уцепившись за борт лодки, жрец влез на борт. За ним тем же способом последовал Касталиус.

Мокрые и растрепанные, в обвисших хламидах, с которых ручьем текла вода, жрецы выглядели уморительно, и, как ни странно, в их чертах было несомненное сходство, выраженное, скорее, не во внешности, но во внутреннем облике.

— Не зря я высушивал эти накидки, — мрачно изрек Бейдиганд. — Выпей вот вина, — протянул он Хорсе флягу, — да вылови вон те яблоки, — указал он на воду, где покачивались еще два прекрасных плода. — Подкрепитесь вместе с… Как твое имя, служитель Митры?

— Касталиус, — отвечал тот.

— Вместе с Касталиусом, — подхватил Бейдиганд, — и садись на весла. Да не забудь разбавить вино, не то будет плохо. О воде не беспокойся, скоро берег. Курс… — Бейдиганд сверился с солнцем. — Ладно, на руль сяду я сам. Еще заплутаете, — закончил он мысль. — Держите равновесие, будем переоблачаться, — бросил он приближенным монарха Хайбории и принялся стаскивать с себя прилипшую к телу хламиду.

Бейдиганд Справедливый, видимо, и вправду проплыл по морям не одну тысячу лиг, поскольку нимало не стеснялся своей наготы. Был он мужчина крепкий, широкоплечий, с сильными узловатыми мышцами рук и ног; юношеской стройностью он похвалиться не мог: брюшко отрастил весьма почтенное, что было, впрочем, естественно для таких лет.

В отличие от него Касталиус предстал худым, как щепка, но жилистым и, несомненно, выносливым человеком. Было видно, что возвеличивание духа не привело в его случае к умерщвлению плоти. Жизнь на свежем соленом морском воздухе остановила, казалось, его годы на рубеже полстолетия.

— Ну вот, теперь можно и побеседовать, — с удовольствием промолвил Бейдиганд, когда уселся на руле. Амулет с крылатым солнцем остался висеть у старика на шее. — Так вот, месьор Тэн И, — со знанием предмета принялся рассказывать Бейдиганд. — Диармайд никогда не был митрианцем. Если ты слышал от кого-то иное, значит, ваши маги сочинили это позднее. Он исповедовал Илу Всеединого, что, в основе своей, одно и то же…

Хорса, про себя проклиная изобретателя весел, греб второй день подряд, стараясь до поры не вмешиваться в разбирательство теологических вопросов, коим занялись Тэн И и оба жреца. Гандеру, разумеется, были знакомы каноны митрианства и, по долгу службы, еще и философия служителей Сета, Дэркето и прочих, менее значительных божеств Закатного континента. Но теперь он предпочитал только послушать и извлечь для себя что-нибудь действительно полезное, а именно: куда их все-таки занесло, и как им выбраться обратно.

Прошло некоторое время, прежде чем Бейдиганд, начавший внимательно поглядывать на северо-запад, возвестил:

— Вот он, маяк Гленллана!

Памятуя о недавнем купании жрецов, Хорса с Тэн И осторожно оглянулись: над горизонтом прямо по курсу в ничем не замутненном воздухе показалась островерхая простая башенка неопределенно-серого цвета. Бейдиганд же глядел на нее так, будто обрел наконец давно потерянную родную душу.

Хорса хотел было пожать плечами и отвернуться, дабы продолжить грести: экая невидаль — маяк! Судя по нетерпению, испытываемому Бейдигандом и Касталиусом в предвкушении вида этой суши, взорам их должно было предстать нечто необычайное, а вовсе не гранитная башня, каких полно на всем побережье от северной Зингары до Куша.

Но что-то заставило гандера еще раз посмотреть туда. И словно бы некий сладкий запах, дурманящий душу, коснулся его обоняния, долетев оттуда. И будто дивные голоса и музыка разнеслись над океаном, произнося и распевая слова на незнакомом, но необыкновенно приятном для слуха языке. И словно кто-то заботливой и ласковой рукой вынул из глаз попавший туда сор и отдернул занавесь мутной пелены, мешавшую взгляду. И та же рука будто бы вынула из сердца неощущаемую до сей поры занозу…

Хорса посмотрел на своих товарищей и понял: каждый чувствует то же, что и он. Эта земля за горизонтом, пока еще сокрытая за его недостижимой гранью, и влекла к себе властно, и тут же просто приглашала в гости, и манила чем-то заветным. Казалось, даже сами волны океана все катились туда, дабы поскорее достичь того невидимого предела, за которым каждого ждет приют и светлый покой.

Такое Хорса испытывал, пожалуй, только однажды: когда увидел графиню Этайн. Но даже тогда все было во многом иначе…

Он повернулся, с неохотой расставаясь на время взглядом с уже недалеким маяком, и вместе с Тэн И, у которого вовсе не надо было спрашивать согласия, они налегли на весла так, что довольно неуклюжая лодка царственным черным лебедем заскользила по лону вод…

…Пологий зеленый берег постепенно поднимал из лазоревого океана свою спину. Сначала стал вырастать вверх маяк. Даже на таком расстоянии чувствовалась молчаливая древность обтесанных в невесть какой давности времена гранитных блоков. Потом показались вершины холмов, Некоторые, что вставали вдали, в глубине острова, поросли лесом, который густо-синей полосой виднелся у самого предела. Те же, что своими подошвами спускались все ближе и ближе к морю, полысели от неистовых ветров и ныне тешили зрение своей изумрудно-зеленой травой. На одном из самых высоких, по левую руку от маяка, был выстроен храм, сложенный из того же серого камня. Храм не был велик, но он не выглядел приземистым и угловатым, как многие храмы Митры. Здание было пропорционально и соразмерно, не принижаясь и не стремясь вверх. Оно вливалось в пейзаж этого места, будто искони пребывало здесь. Венчала его небольшая шестиугольная башенка с острым верхом, фасад же, обращенный к океану, целиком занимала арка, завершающаяся двумя дугами, сходящимися острием.

Следом показались два выдающихся в океан мыса. На левом, холмистом и поросшем кустарником, возвышался маяк. Правый представлял собой почти голую песчаную косу с низкими дюнами. Между мысами оставался проход шириной всего около полулиги, за которым открывалась удобная бухта, расширяющаяся в сторону дальнего берега. А там, у подошвы пяти холмов, даже немного забираясь на них, стоял Гленллан. Это был — по меркам Аквилонии — небольшой городок. Самая старая его часть — кладбище и двухэтажные дома из сурового камня, пригнанного тесно, на века, с двускатными соломенными или камышовыми крышами, длинные и немного пузатые — располагалась у подножия того самого холма, на склоне коего стоял храм. Были дома иные, о трех и даже четырех этажах, украшенные затейливой лепкой, с колоннами и порталами, фронтонами, оштукатуренными стенами. Более всего было двухэтажных кирпичных зданий, снабженных в достатке узенькими стрельчатыми окнами с разноцветным стеклом и башенками с острыми шатровыми крышами. Скорее всего, при частых дождях это были самые удобные перекрытия. Самым же красивым и замечательным являлся, конечно, деревянный двухэтажный дворец: резные бревна, множество галерей, арок, крытых переходов, лестниц и самых разных окон, столбов и витых колонн. Дерево смотрелось на редкость ярким и свежим даже из та- кой дали.

Никаких крепостных сооружений в Гленллане не было. Деревянный небольшой причал с одиноким рыбацким кораблем очень старинной пост-ройки да сети, сушившиеся на берегу, — вот и все.

— Устье бухты перегорожено баром, — предупредил Бейдиганд. Он снова приобрел тот вид, как был описан в легенде: властный, мудрый, осанистый, величественный. — Течение от материка намывает песок. За полторы тысячи моих лет проток сузился на десять локтей. Скоро наша бухта превратится в озеро.

Хорса прикинул в уме, скоро ли придет это «скоро»: получилось что-то около семи тысяч лет.

«А так ли уж это много? — неожиданно подумалось ему. — Интересно, как будет это все смотреться через семь тысяч лет?»

— А догадываетесь ли вы, какое здание здесь старше прочих? — осведомился вдруг гостеприимный Бейдиганд.

Надо ли говорить, что все предпочли храм либо один из каменных домов возле погоста.

— Нет, — покачал головой Бейдиганд и заулыбался, как наставник, коего весьма потешил бойкий, но неверный ответ любимого ученика. — Это деревянный дворец. Говорят, ему десять тысяч лет.

— Да ведь тогда и бухты, наверно, не было? — ничуть не удивившись, спокойно задал гандер само собой разумеющийся ныне вопрос.

— Не было, — так же безмятежно согласился Бейдиганд. — Это очень крепкое и древнее дерево.

Теперь таких почти не осталось. Они есть только на самых западных островах и весьма почитаемы…

…Лодка входила в бухту. Медленно уходил назад маяк — массивная круглая башня с толстыми стенами, словно донжон какого-нибудь замка. Окна-бойницы испытующе взглянули на пришельцев и пропустили их, снова смежив веки и погрузившись в тысячелетнюю дрему. Длинная и очень пологая волна открытого океана сменилась мелкой, совсем почти неуловимой рябью бухты. Казалось, именно здесь вода изменилась: она стала будто бы легче, цвет ее посвежел и налился краской, и едва уловимый аромат поплыл над бухтой.

— Это пахнет вода? — тихо, затаив дыхание, спросил Хорса.

— Нет, — улыбнулся Бейдиганд. — Это запах наших садов, Они там, за кладбищем. Отсюда их не видно.

Причал приближался. Справа от него гандер заметил устье неширокого — локтей в десять — светлого ручья. На потемневших от времени досках стоял высокий, прекрасно сложенный мужчина с ликом дивной, нездешней красоты. Только взор его темных очей где-то в самой глубине был полон невыразимой высокой тоски. Длинные черные волосы падали ему на плечи. Одет он был просто — в широкую голубую полотняную тунику, полотняные же зеленые штаны и невысокие сапоги с отворотами и острыми носами. Хорошей выделки кожаный пояс перехватывал его тонкую талию. Весь облик выдавал в нем великого воина и… и дивного песнотворца.

Красивые тонкие губы мужчины не дрогнули, но гандер слышал, как чей-то звучный и красивый голос изрек нараспев:

На башне храма ударил серебряно колокол, и звук его поплыл над бухтой и долиной у пяти холмов — Гленлланом.

Хорсе подумалось об Этайн.

«Кстати, не унесло ли ветром ее шарф? Да нет, он где-то в сумках, я же его туда положил… Конечно, я вернусь к ней, — решил он. — Скоро… Наверное…»