Корона Лесной феи

Глава 1. Свадебный подарок Нури

Гроза, бушевавшая почти сутки, умыла Ласиоту, и столица Эль-Бурегаса сверкала под брызжущем веселыми лучами солнцем. Казалось, теперь ничто не сможет омрачить счастливого существования островных народов. Даже морской воздух стал заметно прозрачней.

Увиденное многими «испарение» чуть было не ожившего деспота потрясло Эль-Бурегас. Репейник добился своего: адмиральский авторитет взлетел до невиданных высот. Впрочем, каждый из прибывших на борту «Чертополоха» получил свою долю славы и почестей.

Даже скучавшая всю дорогу принцесса-фея, которой давно уже все надоело и приелось, блаженствовала. Теперь каждый ее выход в город, даже по пустякам, сам собой подразумевал пышную процессию с толпой благодарных зевак.

Но гром отгремел, а загадка оставалась. Друзья ломали голову, откуда уклист Трус мог узнать неизвестное заклинание, и кто мог стоять за «оживлением» Горха. Правитель Эль-Бурегаса Дерг держался бесстрастно и учтиво, как будто ничего и не было. Только единственный раз на вопрос Репейника, что же все-таки он обо всем этом думает, Дерг сказал, что, вероятно, к нему в свиту пробрался уклистам, и что он благодарит небо, что все так закончилось.

— Я даже не знаю, сработало ли мое колдовство как надо, — говорил друзьям Виндибур. — Ведь этот хойб успел произнести почти все.

— Но ведь ты прекрасно знаешь, как важна заключительная фраза, — успокаивал Болто.

Олли только качал головой:

— Это было черноусмариловое заклятие, а они гораздо сильнее…

— А, по-моему, все удалось, — убеждал Репейник. — Ну, конечно, не все прошло гладко…

— Не все?! — Олли так и подпрыгнул. — Да ты понимаешь, что говоришь? А если б Горху удалось освободиться? Мы даже не знаем, кто в этом заинтересован!

— Да ясно кто, — отмахнулся Пит. — Дерг! Это он нам каверзы строит.

Рыжий Эрл с сомнением покачал головой:

— Зачем Дергу смертельный риск? Так он — правитель, губернатор, а так… студень, например. Не вижу выгоды. Да и доказательств никаких. Пожалуй, кроме недобитых уклистов, это не выгодно никому.

Как всегда неожиданно в адмиральской каюте «Чертополоха» где проходило собрание появился загробный Брю.

— Хе-Хе, Питти, протухни твоя селедка, давненько не видились! И вам, ребятки, привет!

— Брю, — воскликнул Олли, — где ты был?

— Вас выручал, чтоб мне воскреснуть!

— Нас?

— А кого же! Кто за вас будет дело до конца доводить, клубки змеиные распутывать, разорви их мурена! А? Горха-то кто освободил, знаете?

— Мы как раз над этим думаем. А что значит «освободил»? — помрачнел Олли. — Уж не хочешь ли ты сказать, что он еще жив?

— Жив — не жив, а запустить его башку в небо — еще бой не выиграть. Он и бестелесный опасен не меньше. А может, и больше, морских ежей ему в койку…

— Так я и знал, — Олли тяжело вздохнул. — Заклинание уклиста все-таки подействовало.

— Ну, я бы не стал, парень, так убиваться, три венка мне на шею, — сказал Брю Квакл. — Оно хоть и подействовало, но не до конца. Твое ведь тоже, бормочи его упырь, пригвоздило так, что только держись. Но наши загробные Горха не видели. Делся куда-то.

— На дно залег, — вставил Репейник.

— Вот-вот, — довольно согласился усопший. — А я кое-что в его клетке обнаружил, вернее, на половине, где сидел зеленобородый.

— Брю, так что ты нашел? — нетерпеливо спросил Олли.

— Улику, подавись ей камбала. У Малины под матрацем на деревянном топчане вырезаны буквы — то самое заклинание!

Пит испуганно прикрыл ладонью рот, но потом сплюнул и произнес:

— Но как Малина узнал его? Ведь «замороженный» Грох ни говорить не мог, ни двигаться, а кроме него заклинание никто не знал.

— Вот и я не сразу сообразил, скелет мне на камбуз. А потом докумекал — моргать-то он мог! Хоть и редко.

— Ну и что?

— А я на черепки этого гончара, колоти его тунец, посмотрел и нашел несколько глиняных букв…

Олли догадался:

— Видимо, Малина лепил буквы и показывал их Горху. Медленно, наверное, по одной в один-два дня. А Горх моргал или, скорее, кивал в ответ. Да-да… Течение мысли ни одно заклинание не прекратит.

— Ценное наблюдение, — пробурчал Репейник. — Кивок длинною в день… Похоже, этот зеленобородый держит всех за дураков, но тем хуже для него. Эрл, пошли гонца Бьоргу — пусть этого червяка в самый дальний каземат посадят, а то я приеду и снесу ему башку безо всякого суда.

И в Расшире, и в Эред-Бегасской крепости уже знали, хоть и приблизительно, о том, что произошло в Ласиоте. Эрл отправил гонца в тот же день, когда Горх «испарился». Как водится, история сразу обросла домыслами, особенно среди невысокликов. Но все сходились в одном: если бы не Олли, беды не миновать. Тина ходила страшно гордая своим женихом, принимала благодарности и поздравления. Скоро ждали и самого героя.

Получив послание Эрла, Бьорг сразу же отправил за Малиной стражников. Но его и след простыл. В землях Коалиции объявили розыск, а Магистр гномов Амид Будинрев назначил премию тому, кто поймает мерзавца.

В кабачке Урчи Гагенса, того самого Гагенса, что раньше держал свое заведение на другом берегу Дидуина, было людно. Сюда, закончив работу, сходились строители, хозяева разрушенных водой усадебок, служащие магистрата и переселенцы, ищущие достойное местечко для переезда. В дальнем углу обосновались Виндибур и Репейник, только что покинувшие борт «Чертополоха» и вышедшие из ближайшего перехода.

Олли и Пит, присев за столик, заказали по сочному бифштексу, хлеба, сыра и немного знаменитого хойбилонского вина. Гагенс как всегда метался между посетителями.

— Сей момент, господин Виндибур, — на ходу принимая заказ, кивнул он, и не успели Олли и Пит оглянуться, хлопнул на стол объемистый кувшинчик. — Это вам от вашего дяди. Мастер Годо наказал мне: как только зайдет мой любимый племянник Олли, угости его, и денег не спрашивай. Во как!

— Ишь, раньше ты в любимчиках не числился, — съязвил Репейник. — Вот что делает слава!

— Ага, — в тон ему согласился Олли.

Вдруг сквозь входную дверь просочился прозрачный Брю Квакл. Посетители заведения стали почтительно здороваться с бывшим паромщиком, но он сразу же проследовал к столу, за которым сидели Виндибур и Репейник.

Переселенцы постепенно привыкали к призраку паромщика. В свое время старого Брю Квакла знала вся округа. Никто и не сомневался, что новый Брю, в каком бы виде он не был, не хуже старого. Иногда усопший куда-то пропадал, но мало ли какие дела у привидений. О том смертному невысоклику знать не нужно, а значит, и не интересно, таковы уж эти создания.

Однако Олли и Пит были посвящены в земные дела загробного паромщика. Брю выполнял особое задание Объединенного Совета. Лучше него никто не мог проследить за перемещениями морков. А они в последнее время снова зашевелились.

Небольшие отряды морков, рыскавшие по освободившимся от воды землям, уже два раза атаковали поселения-заставы. И оба раза, во время нападения, словно из-под земли вырастали воины Коалиции. Морки никак не могли сообразить, откуда появляются пограничники. Поэтому, впервые увидев среди противника хойбов, решили, что это все из-за них, что эти существа — шаманы. За каждого убитого шамана ханы объявили награду.

Самих ханов стало ровно в два раза меньше. Орда подчинялась теперь Мохроку и Глуту. Вернувшийся из-под стен Эред-Бегаса без Горха, без войска, но с неплохим хапосом, Зруюк, раздражал братьев все больше. Отмеченный чародейской молнией младший хан вконец ошалел. Ходил как-то боком, хватаясь за меч по поводу и без повода. Он срубил головы нескольким знатным угробанам и, наконец, добрался до ненавидевшего его Туркана, перерезав братцу глотку у него же в шатре. За что сразу поплатился — Мохрок и Глут убили его.

Олли сразу понял, что хороших новостей ждать не приходится.

— Фух, умаялся, — сказал Брю, усаживаясь рядом с Виндибуром.

— Ты еще скажи «взопрел»! — хохотнул Пит. — Ты же бестелесный!

— Олли, морки украли дверь в Задоле! — продолжал призрак паромщика, не обращая внимания на шуточки бравого адмирала.

— Как это украли? — не понял Виндибур.

— А вот так, хрястни их гроб. Нашли, свалили, унесли. Не выдержала она их вредоносности.

— Невероятно. Осечка какая-то. Но там же вокруг переселенцы живут!

Брю вздохнул.

— Нет там больше поселения. Разорили и сожгли. Пограничники туда не успели — упертый угробанами вход не дает. Морки думают, что дверь приблизит их к хапосу, и тащат ее в стан Мохрока. Сейчас наши отправляются на восемнадцатый переход, на перехват.

— А что, морки в дверь пытались входить? — спросил Питти.

— Еще бы! Они туда, а она их выплевывает. Двери они явно не нравятся. Так и летали по всей округе. Несколько шей свернули, пока не надоело. Теперь тащат ее к ханским шаманам, думают, поможет.

Олли озабоченно посмотрел на Брю.

— А откуда они знают, для чего служит дверь?

— Я видел, как угробаны тащили какой-то тюк — наверное, пленного. Закатали бедолагу и к хану несут, морской еж ему в глотку. От «языка» могли правды добиться.

— Скорее на восемнадцатый переход! — Виндибур встал, дожевывая и допивая обед. — Питти, потом дожуешь. Отправляемся. Спасибо Брю!

Только друзья вышли из таверны, на дороге показался отряд пограничников, возглавляемых Рыжим Эрлом. Они направлялись к ближайшему волшебному входу.

— Что-то маловато вас, — сказал Олли, поровнявшись с Эрлом.

— Брю говорил, что угробанов всего около тридцати.

— Больше я не видел, — поддакнул паромщик.

По расчетам, морки должны были появиться в районе восемнадцатого перехода через пару часов.

Пограничники скорее услышали, чем увидели морков.

Два десятка угробанов тащили здоровенную хрустальную дверь. Еще десяток был на подмене. Огромноносый вожак подбадривал бегущих, монотонно выкаркивая команды.

Рыжий Эрл глядел из-под руки на приближающегося врага.

— Морки еле прут ее. А вон и тюк, про который призрак говорил. Интересно, как они ее не потеряли, ведь дверь должна была пропасть…

Другой пограничник посмотрел на противоположный склон лощины.

— Адмирал знак подает. Они готовы.

— Ну что ж, тогда как поравняются с нами, атакуем.

Но в этот момент дверь, сверкнув внутренним светом, испарилась. Угробаны застыли в недоумении, озираясь по сторонам, а их вожак в гневе затопал ногами и, извергая ругательства, стал пихать ногами тюк. Внутри кто-то попискивал.

— Ну все, даю сигнал, а то этот тыквоносый его убьет, — сказал Эрл и поднял вверх меч. Закаленная гномьими мастерами сталь блеснула на солнце.

Один из озиравшихся угробанов заметил вспышку на склоне и вскрикнул. В это время прогремел выстрел, потом второй. Вожак с дырою в башке рухнул на землю. Морки, взвыв, обернулись и повыхватывали кривые мечи. Из-за камней противоположного склона на них с криком «Чертополох!» выскочило четыре десятка «морских псов». Впереди, размахивая абордажными саблями, бежали два невысоклика, один в шляпе с перьями, а другой в золоченой кирасе и алом плаще за спиной.

Не успели угробаны, ошарашенные гибелью предводителя, опомниться, как им в спину ударили пограничники. Морки заметались, пытаясь разделиться, но без вожака у них ничего не получилось. Вскоре почти все были убиты. Только последние пятеро остервенело набросились на Репейника, горя желанием расквитаться за «тыквоносого» и тем самым вернуть свои черные души.

Неуязвимый маленький адмирал рубился как лев. Если бы не волшебный медальон, то Пита давно покрошили в капусту, а так морки, ничего не понимая, падали один за другим.

Когда все было кончено, кожанная куртка Репейника напоминала решето с бахромой. При этом сам Пит не получил ни одной царапины, только кучу мелких синяков.

— Я уже к ним привыкать стал, — посетовал он. — А куртку уже третью меняю — даже запасную ношу с собой, на всякий случай.

— Усмариловую? — поинтересовался Олли.

— Обижаешь, — гордо ответил Пит, — натуральную.

Виндибур что-то хотел сказать, но не успел.

Воздух вздрогнул. В ту же секунду адмирал Эль-Бурегасского флота, словно крокетный мяч, отлетел примерно туда же, откуда начинал атаку. В том месте, где он находился, прямо перед носом Олли возникла дверь. Она стояла так близко, что лицо ощущало прохладу хрустальной поверхности.

«Фу ты, как я мог про нее забыть!» — подумал невысоклик, осторожно поворачивая голову влево и боясь увидеть что-нибудь страшное.

Но ничего особенного, кроме ног, торчащих из щели между камнями, он не увидел. Сначала дернулась одна нога, потом шевельнулась вторая. Потом раздался крик. Питти никак не мог вылезти из трещины. Он застрял, как застревает топор в колоде.

— Вытащите меня! — орал Репейник, дрыгая ногами.

Виндибур что есть сил потянул Пита на себя. Тот застрял так крепко, что не мог даже повернуться. Тогда на выручку подоспели хойбы. Вчетвером гораздо лучше выдергивать адмиралов из каменных трещин. Репейник с хрустом и скрежетом был освобожден. Кожаная куртка теперь и вовсе напоминала разворошенное воронье гнездо, причем один из рукавов остался в трещине.

Первое, что сказал по поводу произошедшего Пит, было старое невысокликовское ругательство. Звучало оно примерно так: «Пропади пропадом пропальная пропажа на тысячу лет». Затем капитан «Чертополоха» ощупал свою голову и глубокомысленно изрек:

— С этими дверьми, когда они не на месте, явно что-то не так. Как хотят, так и пропадают.

— И появляются, — добавил Олли, разглядывая шишку на Питовом лбу. — Хорошо, все-таки, что наши медальоны действуют.

Деревня в Задоле была сожжена. Всюду виднелись следы набега. В живых никого из переселенцев не осталось. Единственный уцелевший оказался малышом-невысокликом из того самого тюка, который несли угробаны. Замотанный в рогожу, он едва не задохнулся. Извлеченный на свет хойбами, малыш испуганно смотрел на них, размазывая по щекам крупные, с горошину слезы.

— Как тебя зовут, парень? — нарочито бодро спросил Рыжий Эрл.

— Как? — растерянно переспросил малыш.

— Ну да, как твое имя?

— Темкинс, Лило Темкинс.

Эрл потерпал малыша по голове.

— Однако досталось тебе, Лило. Ну, ничего, все обойдется. Иди к своим.

Малыш подошел к Виндибуру и снизу вверх посмотрел ему в глаза.

— Я тебя знаю. Ты Олли Громовержец?

Вдруг он обхватил Оллину ногу и прижался к ней всем тельцем.

— Ты меня не оставишь?

У Олли внутри все перевернулось, а к горлу подступил ком. Стало трудно дышать. Карие глаза малыша смотрели с такой мольбой и надеждой, что ответить что-нибудь другое было невозможно.

— Конечно же, нет.

Репейник, увидев это, только развел руками.

— Час от часу не легче… В нашей команде только младенцев не хватало. Эй, а где твои родители?

— Их больше нет, — тихонечко сказал Лило.

Олли так взглянул на Пита, что тот сразу отправился изучать окрестности.

Лило оказался очень смышленым малышом. Ему ничего не нужно было повторять или заставлять делать, если он считал это правильным. Он умел не путаться под ногами и не задавать глупых вопросов. Но когда нужно, всегда оказывался под рукой.

— Лило, иди ужинать! — говорил кто-нибудь, и мальчишка не заставлял себя ждать.

Сироту пока поселили у Уткинсов. Тина с удовольствием взялась за воспитание малыша, хоть так и не смогла определиться, кем себя считать по отношению к этому ребенку. Он вполне мог быть ее младшим братцем, а мог бы… Впрочем, для последнего ей явно не хватало нескольких лет. Но когда Тина наблюдала, как Лило играет с Олли, подобные мысли все сильнее будоражили воображение.

Даже папаша Уткинс, бурчавший время от времени что-то вроде: «Ну и скорость… Еще не поженились, а уже ребенка завели», в общем, ничего не имел против нового родственника. Часто видели, как старый да малый всерьез спорят, отстаивая свои точки зрения. «Ну, малыш и хваток! — удивлялся Уткинс. — И где только таких находят? Ни за что не сдается».

Тина только смеялась. С ней-то Лило никогда не спорил.

А между тем день свадьбы близился. Свадьбу назначили на середину последней недели июля. Событие это с нетерпением ждало все невысокликовское население. Народ был заинтригован и ожидал от чародейской женитьбы чего-то невероятного. А тут еще и Лило объявился.

Папаша Уткинс стал принимать поздравления за неделю. Даже те переселенцы, с которыми он знакомства никогда не водил, считали своим долгом раскланяться и сказать что-то хорошее. Наконец-то старого Уткинса перестали терзать сомнения, и он успокоился. «Раз общество не против, то почему я должен переживать?» — думал он в самом, что ни на есть, обывательском стиле.

Свадьба у любого народа — свадьба. Даже у гномов. Правда, вряд ли чужеродец получит большое удовольствие от присутствия на подобной церемонии третьего народа. Во всяком случае, на безудержное веселье и обильное застолье можно даже не рассчитывать.

То ли дело у невысокликов. Вся округа сбегается и начинает радоваться так, как будто каждый из гостей в этот день тоже женится или выходит замуж. Конец веселью приходит только тогда, когда последнего пирующего покинут силы. И никто не удивляется, если день на четвертый молодожены вдруг обнаружат у себя в кладовке парочку дальних родственников или друзей, продолжающих поднимать тосты.

В день свадьбы жених и невеста не должны видеть друг друга до усаживания гостей за стол. Шафер и подруга невесты приводят их к первому тосту, а самый старый невысоклик из числа почетных приглашенных связывает молодоженам руки виноградной лозой. Потом старейшина пьет первую чарку с отцом невесты, и начинается застолье…

Во дворе Уткинса на этот раз собралось раза в два больше народу, чем во время официального визита Пины. Папаша с утра начал принимать поздравления — ведь на невысокликовских свадьбах подарки дарят родителям. Подношения так и сыпались, да все какие-то пустяковые. Только Дальний Бибус приволок откуда-то огромный оркестровый барабан.

— Вот, — сказал он Уткинсу, — будешь учиться аккомпанировать.

— Кому? — удивился новоиспеченный тесть. — Тебе?

— Зачем мне? Внуку.

Пока Уткинс силился представить себя за барабаном, Лило затряс его за штаны.

— Слышь, деда, ты же глухой, вот и орешь на всю округу, потому что себя не слышишь: «Лило, иди обедать!» Теперь в барабан тихонько стукнешь, и я прибегу.

Вторая необходимая в хозяйстве вещь поступила от семейства Модлов. Это была старая пожарная каска. Папаша Модл, который, кстати, оказался старейшиной свадьбы, когда-то был бравым хойбилонским пожарным. В ответ на вопросительный взгляд Уткинса старейшина молвил: «А вдруг тебе на голову что-нибудь свалится?»

В три часа пополудни Олли Виндибур последний раз посмотрелся в зеркало. Он поправил аккуратно уложенные волосы, пышно повязанный галстук и одернул жилетку. Жилетка была особенная — ее на свадьбу одевал еще его прадед Дюк Виндибур. Тот самый школьный учитель, который оставил в наследство старому Брю таинственную половинку карты.

Деда Олли помнил и любил. Остальная же родня его мало интересовала. Тем более что почти все родственники до сих пор считали его никчемным неудачником, а теперь еще и фокусником.

— Едят меня рыбы, если передо мной не самый красивый жених в Расшире, — раздалось над ухом.

Олли рассмеялся.

— Опять ты, Брю, возникаешь непонятно откуда, да еще заставляешь вздрагивать.

— Кхе-хе! Придется потерпеть. Такие уж у нас, привидений, повадки, задави их трепанг, — кашлянул паромщик, выпустив изо рта дымное колечко.

Олли повернулся перед зеркалом, пытаясь осмотреть себя сзади, и осторожно спросил:

— С чем на этот раз?

— Не дрейфь, салага, — Квакл подлетел с другой стороны. — Я поздравить явился. Жаль, призраков, наверное, не берут в посаженные отцы…

— Спасибо, о дух старичины Брю! — картинно поклонился брачующийся невысоклик. — Что пить будете?

— Сто медуз тебе в склеп! Не издевайся над бестелесным созданием! — усопший сделал гневно-обиженный вид, но уже через секунду переменился.

— Я, старый ропан, все думал: что ж тебе на свадьбу подарить? Может, знакомых бесов попросить устроить выступление с плясками для гостей? Ребята, кстати, неплохо поют, ракушек им в кишки… Или летом каток наморозить, пусть малышня и твой Лило душу отведут. Но…

— Дорогой мой покойничек, — прервал его Олли, — ты ведь уже все подарил. Помнишь? Ты мне настоящего меня подарил, тогда, вместе с картой. Не надо ни бесов, ни катка. Сам лучше побудь с нами подольше.

Если бы Брю мог, он наверняка прослезился.

— Спасибо, парень, самое что ни на есть океаническое. Но с катком все-таки неплохая идея. Наш Лило запищит от радости!

Глаза Олли потеплели, и он улыбнулся:

— Люблю я этого малыша.

Легок на помине, Лило вкатился в комнату.

— Дядя Пит! Дядя Пит идет!

Олли еще раз глянул в зеркало и провел ладонью по волосам.

— Ну, все… Пора.

Жених и невеста появились одновременно с разных сторон. Тина была изумительна. Аккуратно расчесанные золотистые волосы, ниспадающие на плечи, украшал венок из красных и белых цветов. Платье цвета морской волны оттеняло глаза. Щечки горели нежным румянцем, а тонкую талию охватывал золотой ремешок с рубинами. Тина была так потрясающе красива, так юна и обворожительна, что Олли чуть не задохнулся от избытка охвативших его чувств. Ему так вдруг захотелось обнять свое ненаглядное сокровище, что, не удержи его Пит, он бросился бы к Тине.

Гости зааплодировали стоя. Загробный Брю Квакл был прав: такой великолепной пары Расшир не видел давно, а может, и никогда.

Когда молодых усадили во главе огромного стола, место между ними занял старый Модл. «Лозу мне!» — скомандовал он. Тут же подошла Ружа Зайкл — давняя подруга Тины и Пины, а теперь подруга невесты, и на серебряном блюде поднесла гибкий побег винограда. Модл придирчиво и неторопливо его осмотрел, помял, а затем попросил жениха и невесту подняться.

«Дети мои! — проговорил старейшина. — Отныне вы навсегда объединяете свои души. Наша земля, наш благословенный Расшир в виде этой лозы дает вам…» — Модл задумался, вспоминая, что же Расшир должен давать. Потом, видно так и не вспомнив, раздумал продолжать, взял и в полной тишине связал Олли и Тине руки. «Живите дружно, — сказал он, — любите друг друга. Помните: в том доме, где есть любовь, даже мыши счастливы!»

Потом Модл поднял высоко над головой фужер с вином, провозгласил здоровье Уткинса и выпил до дна. «Ура!» — закричал Хрюкл, сидевший рядом с Питом. И все подхватили: «Ура-а-а! Слава Уткинсу! Да здравствуют молодые!» Лило запрыгал вокруг Модла и заверещал, хлопая в ладоши. «У меня теперь семья!» — хохотал он. Казалось, счастливей этого малыша нет никого на свете.

Гости, давно истомившиеся в предчувствии сказочного угощения, налегли на закуски так, что вскоре столы опустели. Оценили и угощение толстяка Годо Виндибура — три бочонка старого красного вина лучшей марки. После обильного пира настала пора песен и танцев.

Изрядно заправившийся старейшина Модл смешил всех своими хромыми скачками. А Репейник был само воплощение мужественной галантности. Он приглашал девушек на танец с видом легендарного героя, следующего к месту совершения очередного подвига.

Рыжий Эрл только качал головой:

— Вот это да! Даже Амид Будинрев так выцаряться не сможет!

Стемнело. Но веселье и не думало прекращаться. Папаша Уткинс принялся зажигать укрепленные вокруг столов факелы. Подошла Тина. Она поцеловала отца в щеку и сказала:

— Брось, папочка. Мы с Олли все сделаем. Иди лучше к гостям.

Ночной воздух над танцевальной площадкой вспыхнул мягким волшебным светом. Волны таинственного сияния, сменяя друг друга, переливались всеми цветами радуги. На какое-то время музыку перекрыли ликующие крики. Гости как зачарованные смотрели вверх. Налюбовавшись вволю, вновь принялись танцевать. К чудесам в Норном поселке потихоньку начинали привыкать.

Последним из приглашенных на празднике появился Нури. Гном теперь был постоянно в разъездах: он занимался делами трудовых поселков — рабуцев на Эль-Бурегасе.

— Приветствую тебя, достопочтенный Нури Орбуж! — широко улыбаясь, по гномьи начал Виндибур. — Для нас большая честь видеть тебя гостем на…

Но Нури, увидев друга, махнул рукой: дескать, брось церемонии.

— Привет, Олли! Здравствуй, Тина!

Гном подошел к невесте и поклонился. Гости открыли рты от удивления. Даже самый несведущий невысоклик знает, что гномы никогда не раскланиваются с женщинами. Но Нури поклонился, причем на виду у всех, и протянул Тине подарок. Все ахнули. В его руках блистала усыпанная изумрудами серебряная диадема. Сразу было видно, что работа очень древняя и тонкая, с искусным филигранным узором. Переплетение лесных побегов и листьев в центре украшал золотой дубовый лист, черенком уходящий под оправу самого крупного изумруда и, как бы, растущий из него.

— По преданию, в незапамятные времена эта диадема была сделана нашими мастерами для Лесной феи. Но почему-то так и осталась лежать в кладовой королей. Говорят, фея заказывала две диадемы. А про эту сказала, что когда-нибудь у нее будет другая хозяйка. Только родиться она должна в особенный день.

— Особенный? Какой? — не вытерпел Репейник.

— Я только догадываюсь…

Тина осторожно взяла диадему в руки.

— Спасибо, о самый достойнейший из гномов! — произнесла она, подарив Орбужу благодарный и полный сердечной теплоты взгляд. Потом подошла к гному и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.

— Милый Нури… Рыцарь Нури.

Гнома можно разозлить, испугать, заставить сомневаться, но смутить очень трудно. Хорошо, что на улице было уже темно. Нури опять поклонился, чтобы скрыть охватившее его волнение, и отошел в сторону.

Но на него никто уже не смотрел. В Тининых руках лесная корона начала светиться. Таинственный, легкий и какой-то очень спокойный свет исходил из глубины изумрудов.

— Я знаю этот день, — вдруг сказал Олли. — Это двадцать первое марта — день весеннего равноденствия. Твой день рождения, любимая…