Корона когтей

Глава третья

– Арестовали? – я выругиваюсь настолько грубо, насколько умею. – Где она?

– Я подумала, может… – Фрис запинается, глядя на Арона. – Я подумала, может, Ваши Величества захотят позвать кого-нибудь…

– Нет. Я сам с этим разберусь, – Арон и я следуем за Фрис из королевских покоев, растерянные слуги и стражники следуют за нами по пятам. Она ведет нас в южное крыло Цитадели, на верхний этаж, и я понимаю, куда мы идем: в Солнечную камеру, в то самое место, где Зигфрид допрашивал Люсьена.

Темные стражники, дежурящие снаружи, вытягиваются по стойке смирно, когда мы оказываемся рядом.

– Откройте дверь.

Они мгновенно повинуются, и я вихрем врываюсь в комнату.

Летия стоит между двумя другими стражниками со связанными перед собой руками. Лорд Пианет, наш главный секретарь, сидит за столом. Перед ним разложены бумаги, а у плеча стоит клерк. Он охает при нашем появлении и так быстро вскакивает, что опрокидывает стул.

– Ваши Величества…

– Что, во имя Жар-птицы, вы делаете? – я поворачиваюсь к стражникам Летии. – Отпустите ее. Сейчас же!

Они подпрыгивают, чтобы выполнить мою команду, и я спешу к своей подруге.

– Ты ранена?

– Нет. Они нетуго завязали веревку, – она хмурится. – К счастью, для них.

– Ваши Величества, – Пианет вышел из-за стола. – Пожалуйста, позвольте мне объяснить.

По центру противоположной стены стоит тяжелое дубовое кресло. Я сажусь и подзываю Арона и Летию, чтобы они встали рядом. Приказав всем, кроме лорда Пианета, выйти.

– Ну что?

– Ваши Величества… – он замолкает, теребя золотой значок, висящий на шее. – Прошу прощения, если я оскорбил вас и превысил свои полномочия. Я, как всегда, забочусь о безопасности и благополучии Ваших Величеств, а также о безопасности…

– Перейдите к главному, Пианет, – бормочет Арон, – пока я не пожалел, что назначил вас.

Старик кивает.

– Тогда я буду краток, мы получили доказательства заговора бескрылых против трона, план свержения монархии.

– Связан с революцией в Селонии? – спрашиваю я.

– Ну… – он смотрит в потолок. – Не совсем. Сами доказательства несколько устарели. В руки леди Яра Флит, мелкой землевладелицы из Дакии, попало несколько писем, когда ее люди взимали смертный сбор с бескрылых постояльцев.

Я слышала об этой традиции: родовитые землевладельцы ходят по домам своих умерших бескрылых постояльцев и отбирают самые ценные вещи в качестве своего рода «компенсации» за потерю рабочей силы. Мои родители запретили смертные сборы в Атратисе.

Пианет продолжает.

– Она передала письма одному из моих людей. Но, пускай письма и старые, их адресант известен, – он берет со стола лист бумаги и просматривает его. – Цитирую, «уже близок с королевой, кого никогда не заподозрят, кто может нанести удар, когда меньше всего этого ожидают». Госпожа Летия показалась мне очевидным подозреваемым для допроса.

– Значит, вы ждете до поздней ночи и заставляете стражников тащить моего клерка в этот… этот зал суда, чтобы предъявить ей эти нелепые обвинения? – я крепко сжимаю подлокотники кресла, пытаясь хоть как-то контролировать свой гнев. – Вы оскорбляете меня, милорд. Госпожа Летия, может быть, и бескрылая, но она еще и моя подруга. Ее преданность не подлежит сомнению. И я не допущу, чтобы ее обесчестили таким образом.

Арон кладет руку мне на плечо; меня сдерживает ее тяжесть.

Пианет тем временем уже неуклюже опустился на одно колено.

– Я прошу прощения, моя королева. Мое единственное оправдание заключается в том, что я считаю, что есть реальная опасность для вашей жизни. В последние дни до нас дошли и другие слухи о готовящемся покушении. Но, очевидно, мой страх за вашу безопасность заставил меня… – он опускает голову еще ниже, – поступить опрометчиво.

Я смотрю на Летию. Она раскраснелась, крепко сжала губы и уставилась в пол. Арон наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Пианет переусердствовал. И в данном случае явно ошибся. Но я не сомневаюсь в его преданности.

Я вздыхаю. Верность – слишком большая редкость, чтобы мы с Ароном могли позволить себе растрачивать ее.

– Где была арестована госпожа Летия, Пианет?

– Кажется, в зале для прислуги, Ваше Величество.

– Тогда завтра вечером в это же время я бы хотела, чтобы вы пошли в зал для прислуги и публично извинились перед ней за эту ужасную ошибку. Кажется, это вполне справедливо.

Пианет кивает.

– Как вам будет угодно, Ваше Величество. Мое единственное желание – служить.

Я уже слышала эти слова от своего дворецкого Ланселина, от Люсьена и других. Слишком рано делать вывод, являются ли они в устах Пианета чем-то большим, чем просто слова.

Я заставляю себя говорить спокойнее.

– В данном случае я не могу оправдать ваши действия, лорд Пианет. Тем не менее я благодарю вас за то, что вы старались уберечь нас с королем, – я встаю и поворачиваюсь к Арону. – Ты желаешь что-нибудь добавить, супруг?

– Только то, что я хотел бы лично изучить эти письма. Принесите их мне утром, Пианет. Можете оставить нас.

Затем Арон, Летия и я остаемся одни. Моя подруга делает глубокий, дрожащий вдох и проводит тыльной стороной ладони по глазам.

– Прости, Летия… – уже второй раз за два дня мне приходится перед ней извиняться. – Ты довольна тем, что я сказала Пианету? Хочешь, чтобы я…

– Единственное, чего я хочу от тебя, Адерин, – это чтобы ты сдержала свои обещания. Пианет достаточно честен, я не сомневаюсь, но он считает, что бескрылым доверять нельзя. И пока в этой стране ничего не поменяется… – У нее перехватывает дыхание, – прошу прощения, Ваше Величество. Выдался длинный вечер.

– Конечно, – я протягиваю к ней руку, но она без перчаток, и я не смею рисковать даже малейшим прикосновением. – Иди и отдохни. Фрис поможет мне с приготовлениями ко сну.

Она уходит, и я уже собираюсь последовать за ней, как Арон останавливает меня.

– Адерин, я думаю, нам следует серьезно отнестись к тревогам Пианета. Он ошибается насчет Летии, но это не значит, что твоей жизни ничего не угрожает.

Я уже знаю, что Таллис и Зигфрид убьют меня, если им представится такой шанс. И теперь, похоже, мне угрожает бескрылый убийца. Я вздрагиваю и обхватываю себя руками.

– И?

– И я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Что ты останешься в Цитадели. Никаких полетов и езды верхом, пока мы не узнаем больше.

Сидеть взаперти в Цитадели?

– Этого я пообещать не могу.

– Почему нет? Ты сидела взаперти из-за плохой погоды. Чем эта ситуация отличается?

– Так есть. Погода – это одно, но не выходить отсюда просто из-за слухов, чтобы все подумали, что я боюсь… – мое тело напрягается. – Я не могу застрять здесь, Арон. Я знаю, что я нужна тебе живой, чтобы остаться королем, но…

– Дело не в этом. Я же говорил тебе раньше: дело не в короне, – в глазах кузена на мгновение вспыхивает гнев. Потом он вздыхает. – Я люблю тебя, Адерин. Ты же знаешь, что это так, – он берет меня за руку. – Если ты не хочешь оставаться взаперти, то, по крайней мере, будь осторожнее?

Я киваю.

Он колеблется, и на мгновение мне кажется, что он хочет обнять меня. Но он этого не делает. Просто кланяется и провожает меня из комнаты.

Я знаю, что Арон избегает прикосновений ко мне. Я знаю, что причиной этому то, что он не хочет ставить меня в неловкое положение, учитывая суть нашего брака. Но, по правде говоря, я жажду контакта с людьми. И я не могу сказать ему об этом, не могу попросить его обнять меня за плечи, потому что он тоже может почувствовать себя неловко. Не то чтобы мы об этом говорили. Мы существуем в танце один на один без оговоренных правил, в котором самое большее, что позволено, – это случайное прикосновение его пальцев к моим или тяжесть моей руки на его руке.

Я молча возвращаюсь в свою комнату, думая о Люсьене и тепле его кожи. Думая о словах Летии. И пока все не поменяется… Что она дальше собиралась сказать? Что Соланум может пойти по тому же пути, что и Селония? Что может произойти революция? А если она права – что тогда? Что бы сделали мятежники с ней, бескрылой спутницей королевы, которую они пытаются свергнуть? Стоит ли мне отослать ее подальше от двора, чтобы она была в безопасности?

Я засыпаю, так и не получив ответов на свои вопросы.

Следующие несколько дней я летаю или же катаюсь верхом и с Летией, и с Ароном, как обычно. Но беру с собой больше стражников и добавляю к своему костюму для верховой езды пояс с мечом; что бы я ни говорила Арону, разговоры Пианета о заговорах заставляли меня нервничать. Даже трансформация не может полностью подавить острое напряжение, покалывающее в позвоночнике. Но убийцы не появляются. Люди Пианета не находят никакой новой информации. Постепенно я начинаю расслабляться. Несмотря на снег, все еще сугробами лежащий в садах Цитадели, на клумбах начали появляться тонкие серебристо-зеленые кончики фростфизера. Я вспоминаю лето и розарий своей матери в Мерле, возвращаясь с полета, и нахожу на своем столе записку от Арона. Я направляюсь в его комнату, не переодеваясь. Арон, развалившись на подоконнике и свесив одну ногу, смотрит на фьорд, но когда я пересекаю комнату, он отодвигается, освобождая место рядом с собой.

– Что случилось? – я сажусь и поджимаю под себя ноги.

– О, ничего срочного. Я просто хотел сообщить, что мы получили еще одно письмо, от посла из Фриана, – он морщится, словно надкусил недозрелую сливу. – Он хочет срочно встретиться с нами, чтобы обсудить плачевное положение дел в Селонии и рассказать своему господину об опасениях наследного принца, который считает, что нужно предпринять что-то еще, чтобы помочь селонийской знати.

– Его опасениях, серьезно? – принц Эорман стал фактическим правителем Фрайанландии несколько месяцев назад, когда заболел его отец. С тех пор ходят слухи о его планах расширить сферу влияния Фрайанландии, если не его фактические границы. – Я устала играть в игры. Давай встретимся с послом. Давай спросим его, не приютил ли Эорман Таллис и Зигфрида.

– Давай не будем, – Арон поднимает руку ладонью вверх. – Зигфрид действительно провел некоторое время при дворе Фриана, и у Пианета там все еще есть люди, пытающиеся установить, не было ли более поздних контактов. Если мы выдвинем обвинения без доказательств, мы можем подвергнуть их риску.

– Думаю, да, – я делаю глубокий вдох, пытаясь справиться с раздражением от нашего бездействия. – Если это все, то…

– Есть еще кое-что. Я пригласил лордов Верона и Валентина отобедать с нами сегодня. В тринадцатом часу.

– Но сегодня День красных угольков… – я не могу скрыть своего разочарования. Я думала, что смогу провести обед с Летией. – Они согласились?

– Всего лишь неофициальная трапеза, только для нас четверых. Мы отобедаем в зале для аудиенций, – глаза Арона сияют. – Я не знал, но, оказывается, Валентин чуть не потерял руку из-за травмы. Он рассказывал мне, как это его изменило и как он заинтересовался строительством… – он слегка краснеет. – Кроме того, дружба с ними может оказаться полезной, если Верон однажды станет править в Селонии.

– Сейчас это кажется маловероятным. Но это хорошая мысль.

Арон постукивает пальцами по колену, как будто у него на уме что-то другое, поэтому я медлю.

– Что ты наденешь, как думаешь?

Его вопрос заставляет меня приподнять брови.

– Я не знаю. Наверное, что-нибудь простое. Я спрошу Летию, – он пробудил во мне любопытство, Арон редко обращает внимание на одежду. – А что?

– Просто интересно. Я попросил портного сшить мне новую тунику, – он вскакивает и идет в свою гардеробную. На передней стенке шкафа висит зеленая бархатная туника почти такого же цвета, как и его глаза. Тонкая серебряная нить извивается замысловатым узором по всей передней части туники, но, в отличие от большинства вечерних костюмов, у этой есть рукава. Портной ловко протянул узор так, чтобы он не прерывался, когда пустой рукав Арона будет заколот.

– Что думаешь? – Арон ждет, глядя в мою сторону с волнением, но он не может так волноваться из-за меня. Он хочет произвести впечатление на Верона или на Валентина? – Не слишком? Я мог бы надеть и что-нибудь другое. Ты же знаешь, как некоторые из старых дворян относятся к тем, кто чересчур старательно одевается в День красных угольков…

– Ты король, Арон. Ты можешь носить все, что тебе нравится, – ткань туники оказывается очень мягкой. – Она прекрасно сшита. Цвет тебе подойдет, я не удивлюсь, если ты установишь новую моду на длинные рукава по вечерам. Ты будешь выглядеть очаровательно, – облегчение на его лице заставляет меня улыбнуться. Я мягко толкаюсь в его плечо своим, – увидимся вечером, милорд.

– Адерин…

– Что?

– Вопрос о том, стоит ли нам помочь селонийской знати вернуть свои земли… – Арон опускает взгляд и трет носком сапога заштопанный кусок ковра.

– Я думала, ты согласился с тем, что мы не должны рисковать и втягивать королевство в войну? – я выпрямляюсь. – Ты слышал, как лорд Валентин описывал происходящее в Селонии. Как думаешь, как откликнется наше бескрылое население, если мы поможем селонианской знати вернуться домой, чтобы они могли и дальше морить голодом свой собственный народ?

– Я не говорю, что мы должны это сделать, но я… – он вздыхает и снова смотрит на меня. – Если ты хочешь, чтобы наши дворяне согласились на настоящие реформы, а не просто позволить слугам учиться читать или открыть школу, тогда, возможно, будет лучше проявить больше сочувствия к селонийцам, чем на самом деле хочется. Помни, ты теперь королева.

Он разговаривал с леди Крамп?

– Имеешь в виду, мне стоит следить за своим языком?

– Я имею в виду: будь добрее, – он улыбается мне наполовину шутливо, наполовину умоляюще. – Пожалуйста?

Мой гнев угасает.

– Я постараюсь. Ради тебя.

Остаток полудня я провожу с Летией за чтением или игрой в дуэль. Мы так часто вместе играли и так хорошо знаем ходы друг друга, что игра занимает целую вечность. К тому времени, как я наконец ловлю ее орла, у меня остается всего полчаса на то, чтобы переодеться. Но Фрис торопливо облачает меня в простое шелковое вечернее платье, такое же бледно-зеленое, как только что распустившийся лист бука. Летия оставляет мои темные волосы распущенными, лишь подхватив несколько прядей одним серебряным гребнем. Я вхожу в зал для аудиенций с опозданием всего на несколько минут.

Наши гости уже там, стоят у камина с Ароном.

– Лорд Верон, лорд Валентин, спасибо, что присоединились к нам.

Оба кланяются, и Верон добавляет:

– Для нас большая честь быть здесь, Ваше Величество.

Арон ведет нас к столу, который слуги заставили едой. Никакого мяса в этот день, зато скумбрия и картофельный пирог, вареный лосось с зеленым соусом, салаты, запеченные в тесте овощи, хлеб, сыры и несколько различных видов тортов и пудингов. За едой мы беседуем на общие темы. Местные продукты, вина, различия в ландшафте между Соланумом и Селонией. Я описываю эксперименты инженеров в Фениане по созданию механического насоса, работающего на пару. Все это кажется очень… неестественным. Верон, в частности, кажется напряженным. Часто мы с ним молчим, пока остальные болтают. Когда Арон встает, чтобы показать Валентину несколько мечей, вывешенных на стенах вокруг нас, я поворачиваюсь к Верону.

– Пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным оставаться, если устали, – он не отвечает мне; нахмурив брови, он пристально смотрит на своего брата и становится еще строже, когда Валентин смеется над каким-то замечанием Арона. Поглощенность Верона дает мне возможность рассмотреть его чуть внимательнее. Его волосы не чисто серебристые, а серебристые пряди, смешанные с бледно-золотыми; у него темно-синие глаза, почти фиолетовые. Без сомнения, он красив. Но неодобрительное выражение его лица, когда он наблюдает за братом, заставляет меня задуматься, не уступает ли его нрав по приятности его лицу. Я говорю громче. – Может показаться странным, что Арон пригласил вас на обед, если брать во внимание, какой сегодня день, но мой муж желает быть гостеприимным.

Верон переключает свое внимание на меня.

– Бесспорно, – он пожимает плечами. – Всем нам нужно есть.

Его тон звучит насмешливо. Я хочу напомнить ему, что он гость в моем королевстве, незваный гость, зависящий от моей щедрости к одежде, которую он носит, и кровати, в которой он спит; но, как напомнил мне Арон, я королева. И я пообещала, что постараюсь. Поэтому я закрываю рот, стараясь не высказать своих мыслей, и, повернувшись спиной к Верону, беру свой бокал вина и подхожу к окну. Луна убывает; в небе за Цитаделью висит неровный круг, добавляя блеска горным вершинам и темным водам внизу.

Я стояла у другого такого же окна, в другую ночь, с Люсьеном. Он так и не покинул Цитадель. Я думаю о комнатах и коридорах, гадая, где Люсьен, что он делает, пока голос Верона не возвращает меня в реальность.

– Простите меня, Ваше Величество, – он стоит около моего плеча. – Моя скорбь по родине делает меня… безрассудным.

Я наклоняю голову, не особо доверяя своему языку.

– Обед выдался приятным, – продолжает он, – но все напоминает мне о том, как сильно отличается – отличалась – Селония от Соланума. Еда. Вино. Дело в том, что вы можете говорить о своих бескрылых, как об изобретателях. Все это так странно, – он натянуто смеется. – До вчерашнего дня я даже не знал, что вы здесь истинная правительница и что король правит по вашему праву. В Селонии у нас нет – не было – женщин у власти. Никаких женщин-стражниц – тех, кого вы зовете защитницами. Никаких женщин, занимающих такие должности, как ваш клерк. Определенно нет королевы, которая стояла бы выше всей знати королевства.

А я думала, что это Соланум сопротивляется переменам… Верон наблюдает за мной, ожидая ответа, поэтому я заставляю себя сказать что-то более или менее нейтральное.

– Тем лучше для меня, что я не родилась в Селонии.

– Но селонийские женщины находятся под защитой. Никто не ждет, что они будут сражаться или утомлять себя политикой, – он слегка улыбается. – Ни одна селонийская женщина не умеет обращаться с мечом, как вы. Они управляются с домашними делами и считают этого достаточным.

Я собираюсь спросить, узнал ли он это от самих селонийских женщин, но он продолжает.

– Хотя, надо сказать, Селония во многих отношениях пленница своего прошлого, – его взгляд возвращается к брату, который снял со стены один из мечей и взвешивает его в руке, восхищаясь мастерством. – А иногда наше наследство – скорее бремя, чем радость.

Неужели он ничему не научился после восстания, которое заставило его бежать из дома? Что бы там ни думали Арон и леди Крамп, я не могу стоять здесь и молча соглашаться с ним.

– Если наследство для вас тяжкое бремя, я предлагаю вам отказаться от него. Какой смысл цепляться за традиции, которые больше не служат ни вам, ни вашему народу? – Он немного отстраняется, широко раскрыв глаза, но я продолжаю: – Ваш брат говорил о реформах, призванных помочь бескрылым. Почему бы не добиться их? Почему бы не улучшить жизнь и дворянам, если вы в состоянии?

Верон хмурится, и уголки его рта опускаются, на его лице ясно читаются сомнение и недовольство.

– Возможно, вы и правы, – наконец бормочет он. – По крайней мере, частично. Но перемены разрушительны. Даже если завтра я сяду на трон Селонии, мне придется убедиться, что цена того стоит. Я знаю селонийскую знать. Если я предложу им свободное, но неизведанное будущее, большинство будет цепляться за старые пути просто потому, что это их пути. Боль прошлого, по крайней мере, знакома.

Я думаю о бесконечно расстраивающих дебатах, которые мы с Ароном уже провели с защитниками и Собранием по поводу внесения поправок в законы.

– Верно.

Верон вздыхает.

– Как бы то ни было, я не правитель Селонии. А может, и никогда им не стану. Но мой первый долг по-прежнему перед теми, кто следует за мной. Я сделаю все, что смогу, чтобы вернуть им дом. Чего бы мне это ни стоило, – он опускает взгляд, покачивая вино в бокале. – Конечно, вы это понимаете. Цена лидерства. Жертвы, которые могут потребоваться, – когда он снова смотрит на меня, в его глазах появляется намек на приглашение. Поговорить или что-то еще?

Я напрягаюсь, гадая, не рассказал ли ему кто-нибудь о Люсьене, не предположил ли он, что мой брак – фикция.

– Что вы имеете в виду?

Моя резкость заставляет его покраснеть.

– Только то, что вы слишком молоды, чтобы править королевством. Это большая ответственность, – он проводит рукой по волосам, улыбаясь с грустью. – Например, сложно справиться с наплывом беженцев-дворян или чем-то в этом роде. И я полагаю, что дворяне Соланума довольно твердо стоят на своем…

Мне не нужно напоминать о моей молодости и неопытности, особенно тому, чье королевство лежит в руинах.

– Я уже успела понять, лорд Верон, что судить по внешности опасно, – воспоминание о Зигфриде – улыбчивом, ласковом, злобном Зигфриде – иголками впивается в кожу. – Его Величество и я в состоянии решить проблемы, стоящие перед нашим королевством. И я считаю нашу молодость преимуществом. Мы осмеливаемся мечтать о другом мире и не боимся пытаться воплотить его в жизнь, – слишком поздно я вспоминаю о леди Крамп и пытаюсь смягчить тон. – Я бы посоветовала вам не недооценивать нас.

Верон отворачивается от меня, сжав губы в узкую линию. Я благодарна Валентину за то, что он выбрал именно этот момент, чтобы повесить меч обратно на стену; он и Арон присоединяются к нам у окна.

– Какой меч, брат! – глаза Валентина блестят. – Такое равновесие и такая легкость. – Он поворачивается ко мне. – Из вашего личного доминиона, насколько я понимаю, Ваше Величество?

– Верно. Вам нравится фехтовать?

– Не очень, – он засовывает руки в карманы и бросает взгляд на брата. – Но я восхищен тем, как они выкованы. Восхищен тем, как изготовляются вещи в целом.

– В Атратисе есть несколько прекрасных оружейных мастеров. Может быть, вы захотите навестить их?

– С удовольствием, – он с энтузиазмом кивает, но вскоре его улыбка исчезает, и он снова смотрит на Верона. Я понимаю, что хоть он и ровесник Арона, но и вполовину не так самоуверен, как мой кузен. – Если у нас будет время до возвращения в Селонию.

Высокие часы на другом конце комнаты отбивают час.

– Уже поздно, – бормочет Арон. – Я уверен, вам обоим нужно отдохнуть. – Он дергает за ближайший колокольчик, и тут же входят слуги и начинают убирать со стола.

– Благодарю за сегодняшний вечер, – Верон кланяется Арону. – Благодарю вас за гостеприимство. А что касается нашего разговора, то он был весьма поучительным, – он одаривает меня улыбкой. – И приятным. Надеюсь, мы сможем вновь поговорить и вскоре снова сразимся.

Я замечаю, что несколько дней после обеда Арон показывает Валентину Цитадель; очевидно, наш гость интересуется архитектурой и историей этого сооружения. Мне приходит в голову мысль, что архивариус Цитадели и его каменщик смогли бы успешнее короля провести подобную экскурсию. И все же Арон, кажется, собой доволен. Но я не вижу старшего брата Валентина, пока не замечаю его в углу длинной галерки дождливым утром почти через неделю после нашего обеда. Верон спорит с другим изгнанником, худощавым стариком с красными кругами вокруг глаз и оранжевой кожей стервятника. Они прерываются, когда я прохожу мимо. Оба улыбаются и кланяются, но враждебность в глазах старика заставляет меня вздрогнуть.

Я забываю о наших гостях, когда добираюсь до своих комнат. Лорд Пианет ждет меня в приемной с бескрылым человеком, судя по одежде, купцом низшего ранга. Человек стоит сгорбившись, уставившись в ковер, прижимает к груди шляпу, а Пианет объясняет, почему он здесь: он видел на рынке в Хите объявление о награде за информацию, которая может помочь поймать Зигфрида и Таллис, и пришел рассказать.

Я сажусь и безуспешно пытаюсь погасить искру возбуждения, от которой учащается пульс.

– Не хотите ли присесть?

Мужчина бросает на Пианета испуганный взгляд, но повинуется, присаживаясь на краешек ближайшего стула.

– Насколько я понимаю, вы живете в Хите?

Он сглатывает.

– За пределами, Ваше Величество. Деревня Бичин.

– А вы?..

– Патер Крэксби, Ваше Величество. Агент господина Фингейла, торговец янтарем и драгоценными камнями, – он снова замолкает.

Пианет громко фыркает.

– Просто расскажи Ее Величеству, что ты видел, Крэксби.

– Ну… – Крэксби ерзает на стуле, стараясь отодвинуться как можно дальше от Пианета. – Я был в Вобан-в-Марке, за янтарем… – Он смотрит на меня, и я киваю, показывая, что понимаю. Мой отец позаботился о том, чтобы я была в курсе всех возможных фактов и цифр, касающихся Атратиса. Я знаю, что янтарь – один из наших основных экспортных товаров, что большая часть торговли проходит через Вобан, а сам город разделен: он находится на границе между Селонией и Фрайанландией. – Ну, – продолжает Крэксби, – я согласовывал условия следующей партии с импортерами. Мэррон и Компания; они находятся в Северном Вобане, на улице вдоль пристани. Я глядел в окно на корабли, пока они проверяли документы. Комната находилась на втором этаже, так что оттуда открывался хороший вид. Я наблюдал за толпой; город был оживлен, переполнен селонийскими беженцами из Южного Вобана. И тут я увидел его. То есть Зигфрида Редвинга. – Он бросает взгляд на чашку с водой, которую слуга поставил на стол рядом.

– Пожалуйста… – я указываю на чашку.

Крэксби осушает ее.

– Он был на улице прямо подо мной, разговаривал с большим седовласым парнем, одетым как моряк, с заплетенными в косу волосами, – Крэксби дотрагивается до своих волос, – и в брезентовой куртке. Оба указывали на корабли.

– Вы уверены, что это был он?

– Да, Ваше Величество. Дул свирепый ветер. На нем был плащ, но я разглядел под ним богатую одежду. И хотя седовласый мужчина был в перчатках, на нем перчаток не было. Так что могу сказать, что он был дворянином. А потом с него сорвался капюшон, и как только я увидел его лицо, я все понял, – он обращается к Пианету. – Я изучал рисунки на рынке. Все мы в Атратисе хотим помочь Ее Величеству, поскольку она, если можно так сказать, одна из нас.

Пианет выглядит так, словно не знает, как проглотить это замечание, поэтому я тепло улыбаюсь Крэксби.

– Спасибо. Как давно это было?

– Три недели назад, Ваше Величество. Я не мог добраться сюда быстрее. На обратном пути в Хит дул встречный ветер, а потом после зимы дороги стали очень плохи. Не то чтобы они были хороши раньше… – он замолкает, слегка задыхаясь.

Я помню комментарии Люсьена прошлым летом о дорогах Соланума: их не поддерживают в хорошем состоянии, потому что ими пользуются только бескрылые.

– Вы правы, Крэксби. Дороги плохие. Надеюсь, со временем мы сможем их улучшить. Еще один вопрос: корабль, на который они показывали, вы знаете, куда он направлялся?

– Я не был точно уверен, что это был за корабль. Но я стоял прямо напротив Атратской пристани…

Мой собственный доминион – я прижимаю руку к груди, делаю вдох, чтобы замедлить бешено колотящееся сердце.

– Лорд Пианет, пожалуйста, соберите королевский совет как можно скорее и пошлите письмо лорду Ланселину в замок Мерл, сообщите ему, что Атратис находится под угрозой и что он должен предпринять все необходимые действия.

Слова Крэксби доказывают, что Зигфрид и его сводная сестра не просто исчезли. Достаточно доказательств, чтобы убедить мое непокорное дворянство, что пришло время подготовить королевство к войне.

Крэксби поднялся со стула и протянул небольшой сверток.

– Это… подарок, Ваше Величество, от моего господина. Он хотел, чтобы я заверил вас в его вечной преданности.

Я разворачиваю мягкую кожу и обнаруживаю большой, красиво вырезанный огненный камень. Королевский дар; полагаю, что бескрылые так же, как и дворяне, обеспокоены последствиями селонийской революции.

– Из Фениана, я полагаю?

Крэксби кивает.

– Там лучшие из них. Я привез его из Фениана прошлым летом.

Когда он кланяется и начинает пятиться назад, в моей памяти всплывает кузина Фрис.

– Крэксби, когда вы бывали в Фениане, вы слышали истории о каких-нибудь странных людях, которые не являются ни бескрылыми, ни знатью?

Мужчина нерешительно смотрит на Пианета.

– Вы можете свободно высказываться.

– Ну… – он тяжело сглатывает и мнет в руках поля шляпы, – я слышал такие истории. Но я их никому не рассказываю. И не верю им, в том числе. – Он выпрямляется, словно снова стоит на твердой земле. – Народ на севере Фениана говорит много всякой чепухи.

Крэксби и Пианет уходят. Я расхаживаю по гостиной, прислушиваясь к буре, бушующей за окнами, и гадаю, где же сейчас Зигфрид.

Дождь идет весь день. Ближе к вечеру, не в силах улечься, я спускаюсь в уединенный сад на крытой западной стороне Цитадели. Одетта, облаченная в мантию, встречает меня в прихожей. Вода с ее мокрых волос капает на мраморный пол.

– Ты летала в такую погоду, кузина?

– Я только что вернулась из Ланкорфиса. Я отправлялась навестить Ниссу, чтобы попытаться убедить ее вернуться ко двору, – Нисса отправилась в замок Сенаида на последний полет своего жениха и с тех пор была там.

– Безуспешно, как я понимаю.

Моя кузина качает головой.

– Но она дала мне прядь своих волос, – она дотрагивается до мешочка, висящего на шее, – и попросила принести его в жертву в святилище. Вчера должна была состояться их свадьба. – Одетта шмыгает носом. – Было так грустно, когда она говорила об этом; с каким нетерпением они ждали этого, насколько радостным должен был быть день свадьбы… – она замолкает, сжимая в руке мешочек.

Размышляет ли она о свадьбе, которая должна была состояться у них с Зигфридом? Или о моей свадьбе с Ароном, тайной и поспешной, устроенной ради безопасности королевства и спасения жизни Люсьена? Возможно, да. Я кладу руку ей на плечо.

– Мне нужно немного покоя. Я подожду, пока ты переоденешься, и пойду с тобой.

Спустя полчаса мы вместе входим в святилище. По высокому куполообразному пространству разносится отголосок пения. У входа стоит бронзовое блюдо на треноге; я задерживаюсь, пробегая пальцами по сухим лепесткам роз, пуская их сладость в воздух в ожидании, пока глаза привыкнут. Святилище сегодня тусклое, освещено только двумя масляными лампами и слабым дневным светом, который просачивается сквозь кольцо высоких витражей. Наконец мне удается разглядеть почтенных сестер в галерке над главным алтарем. Их церемониальные сюртуки обшиты перьями, сорванными, как однажды сказала мне няня, с их собственных преображенных тел. Пока мелодия сплетается вокруг нас, Одетта пересекает мозаичный пол и идет в свою любимую боковую часовню, кладет локон волос Ниссы на маленький алтарь. Некоторые волосы уже превратились в перья, как это обычно бывает у нашего вида. Пока моя кузина молится, я бреду туда, где на подставке раскрыта книга литаний [1] за этот месяц. Сегодняшняя литания находится в самом верху второй страницы: Не забывайте и о том, что листья дуба, прячущие и желудь, и орла, приносят жизнь в один день и смерть – в другой.

Так и есть, я полагаю. И если это так для дубов, то еще более верно для людей. Я вспоминаю свою зарождающуюся дружбу с Зигфридом и ту легкость, с которой он скрывал свои истинные намерения.

Последняя фраза респонсория [2] эхом разносится по святилищу, и сестры выходят с галерки. Одетта присоединяется ко мне.

– О чем задумалась, Адерин?

– О правде. О лжи. Как трудно бывает порой отличить их друг от друга, – я указываю на огромную мозаику, украшающую потолок святилища. Это изображение Творца в форме Жар-птицы, которая вылетает из звезды. – Даже здесь… ты веришь в буквальную истину всего, чему нас учили?

Одетта проследила за моим взглядом, глянула вверх и поджала губы.

– Если ты спрашиваешь, верю ли я, что земля на самом деле образовалась из перьев Жар-птицы, а море – из ее крови, то нет. Но я верю, что может существовать что-то или кто-то, кто мудрее и добрее нас. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Я тоже, – я бросаю последний взгляд на литании. – А ты знала, что Зигфрид посещал Фриан? Арон сказал об этом.

– Зигфрид? – ее рука скользит к шее. – Многие дворяне проводят время за границей.

– Сегодня утром ко мне приходил человек. Купец из Атратиса. Он видел Зигфрида в Вобане три недели назад. Только Творцу известно, где он сейчас, – я замолкаю, не желая делиться с Одеттой своими опасениями, что Зигфрид уже вернулся в Соланум. – Но Таллис… должно быть, ее прячут во Фриане. Может быть, мне самой туда съездить? – Одетта начинает говорить, но я не хочу слышать ее возражений. – Или, может быть… может быть, нам следует пригласить сюда принца Эормана, а потом… – я пожимаю плечами, – схватить его. Держать его в заложниках, пока он не выдаст Таллис.

– Адерин, ты не можешь…

– А почему бы и нет? Обезопасить королевство, обуздать дворянство, заставить их изменить законы, а потом…

Свобода. Вернуться домой в Атратис, если захочется. Быть с Люсьеном.

По мраморному полу раздаются шаги. За нами идет крупный мужчина, судя по одежде, дворянин, хотя я его не узнаю. Он кланяется. Колеблется, будто не знает, пройти ли ему мимо меня к алтарю или заговорить со мной.

Но я слишком тороплюсь обсудить свой план с Ароном, чтобы ждать. Я киваю мужчине и иду к двери.

– Одетта, ты не могла бы…

Ее крик перебивает мои слова.

– Нож, Адерин! У него…