Корона клинков

Глава 1 ТЕНИ ПРОШЛОГО

Теплым душным вечером, какие не редкость на побережье в последний месяц лета, с корабля сошёл высокий мужчина. Столица Священной Лирийской империи встретила его непривычной тишиной и пустотой: многочисленные уличные кофейни были закрыты, не слышалось смеха, шума и других привычных звуков, которые всегда являются непременными спутниками любого многолюдного портового города. Мужчина, оказавшийся эльфом, нахмурился. Его сильно обеспокоили приспущенные флаги и траурные венки, которые горожане вывесили прямо на выходящих на улицу дверях домов.

Этан Брэк Меллорн, а сошедшего с корабля мужчину звали именно так, быстрым шагом прошёл через площадь Храма всех богов, обогнул крытую пешеходную галерею Форума и свернул в боковую улицу, поднимавшуюся к Патрицианскому холму. Брэк напряжённо думал, по кому в Рие столь помпезный траур. Он отсутствовал почти два месяца, а на острова новости доходят не быстро, если доходят вообще. Рыбаки — народ замкнутый, их мало интересовал странный эльф, что ползал по горам в поисках гнёзд морской гарпии. Теперь же вот, что-то произошло, и от этого чего-то веяло неприятностями.

Кто умер? Император? Нет, Хелвуду Барсу едва за пятьдесят, он здоров и силён, да и война с некромантами закончилась победой ещё в конце весны. Остаются консулы: Марк Луций, Второй консул, ещё не дожил до сорока, так что, этот — вряд ли. Хотя вот кому бы отправиться в мир иной не помешало, мало людей найдётся в империи, чтобы искренне оплакать Марка Луция, прозванного Бестией. Значит, остаётся Первый консул. Флорестан Озёрный уже немолод, да и в последнее время поговаривали о том, что здоровье его пошатнулось. Столичные сплетники не имели представления как именно, но сходились в одном: Флорестан сильно сдал за последний год. Получается, Флорестан. Что ж, возможно. Это вполне приемлемый вариант.

За этими мыслями Брэк дошёл до своего дома. Здесь, на Патрицианском холме, траур не был столь очевиден: большинство домов прятались в глубине парков или фруктовых садов, разбитых по последней столичной моде. Его собственный дом не был исключением. Только вместо сада или ухоженного парка дом, а вернее виллу, окружали старые деревья, посаженные ещё прежними хозяевами. От кусочка леса это место отличала лишь аккуратно подстриженная трава под деревьями.

Эльф открыл дверь своим ключом, и навстречу ему уже спешил старый слуга с выражением искренней радости на морщинистом лице.

— Хвала богам, вы наконец-то вернулись! Я уж думал, конца-края не будет вашей экспедиции.

— Что случилось, Торки, по кому траур в Рие?

— Как, вы не знаете? — слуга скорчил скорбную мину, — вчера похоронили нашего императора, пусть земля ему будет пухом, и всё такое.

— Что? — Брэк сел на скамеечку для снятия обуви, — от чего он умер?

— Дело было так, — чувствовалось, что Торки доставляет немалое удовольствие предстоящий рассказ, — когда Хелвуд Барс разбил некромантов, кое-кто из них всё-таки спасся и скрылся с тайным намерением отомстить. Император, полагая себя после победы в полнейшей безопасности, стал неосторожно появляться где вздумается, по городам кумейским ходить, будто дома, в Рие. Ну и, натурально, поплатился за беспечность свою: кто-то, у меня язык не поворачивается назвать этого человека сволочью, всадил ему арбалетный болт в плечо. Говорят, чуток выше сердца, промазал, стало быть.

— Рана вроде не смертельная, — проговорил Брэк, — что было дальше.

— А дальше самое интересное и началось. Болт тот не простой был, он на себе какое-то заклятие нёс. Стал император чахнуть, болеть, его срочно в столицу привезли. Слыхал я, что его все жрецы скопом лечили, да только бестолку. Помер Хелвуд Барс, помучился с недельку и помер.

Этан Брэк молчал, а старый слуга, видя, что на хозяина известие о смерти императора произвело какое-то странное впечатление, решил продолжить.

— Но это всё так, версия для черни, — важно заявил он, — я тут по случаю истинную историю узнал. Петрония-мясника жена сказывала, что её сестра служит в замке на кухне. Так вот сестра эта клянётся и божится, будто перед смертью император с ног до головы порос сальными серыми волосами, кои его и задушили, а про рану просто придумали. Неловко ведь, когда важный человек от подобной причины умирает.

— Ерунду твой Петроний говорит, — эльф потёр лоб и стал расшнуровывать ботинки, — глупое какое-то колдовство и нерациональное. Такого не бывает.

— Много вы в колдовстве понимаете, — насупился старик, — вы ж — не маг и не клирик.

— Хоть я и не чародей, моих знаний по данному вопросу достаточно, чтобы утверждать, что заклинания с волосами — полнейшая чушь. — Эльф погрустнел, задумался и сказал: — наверное, я скоро опять уеду.

— Ну вот! — Торки пристроил на вешалке плащ и шляпу хозяина, — дома-то вам не сидится. Отдохните хоть пару недель, а то ведь похудели, загорели, прям не благородный господин, а наёмник какой-то.

— Не получится мне отдыхать. Дела важные, они ждать не будут.

— Интересно, откуда вы про важные дела взяли, почту ведь даже не поглядели. Эпистолок вам много пришло: тут и местные, приглашения всякие, и от знакомых записки, а одно, видать издалека. Вот, гляньте. Хотя оно навряд ли важное, вид у него не ахти.

Однако эльф потянулся именно за потёртым деревянным тубусом, который запечатывали обрывок бечёвки и грубая нашлёпка из сургуча. Из тубуса он извлёк кусок дорогого белого пергамента, исписанный ровными строчками мелкого убористого почерка. Одного взгляда хватило эльфу, чтобы узнать руку писавшего. Это был его друг детства – Антоний Травник, давно живший отшельником в одной из южных провинций. Волею судьбы они не виделись более десяти лет.

Глава 2 НОЧНАЯ ПТИЦА И ПЯТЬ КУБКОВ

Порт Рии по праву считался крупнейшим на берегах Собственного моря. Доки, пирсы и склады протянулись больше, чем на милю, это если не считать таверн, легальных и нелегальных игорных домов, а также борделей разного пошиба, на которые власти давно смотрели сквозь пальцы. Потому что попытки искоренить эти гнезда порока и рассадники срамных болезней давали результата не больше, чем попытка переловить руками всех мух возле кучи отбросов. Одним словом, порт и доки пользовались в столице весьма дурной славой, особенно в ночное время. Но сейчас, ранним утром, здесь было тихо и безлюдно. Из-за склада выкатился пьянчуга в лохмотьях, столь засаленных и грязных, что они только с большой натяжкой могли сойти за одежду. Щурясь обоими подбитыми глазами, он попытался разжалобить ранних прохожих. Чувствовалось: он остро нуждается в порции спиртного. Брэк знал о поразительной осведомлённости подобных типов. Редкое дело или хоть сколько-нибудь значительное событие в округе могло проскользнуть мимо его внимания. Поэтому эльф ссудил бедолагу мелочью.

— Не знаешь ли ты, — поинтересовался он у просветлевшего лицом пьяницы, — кто их капитанов сегодня утром направляется в Сциллию?

— Мне бы не знать! — с нотками законной гордости прогудел бродяга, — Лойко Сапсан нынче с приливом отходит. Точняк, он вчерась бочки с вином грузил и мне, старому матросу, чуток подзаработать дал. А все почему? — он неожиданно возвысил голос, но закашлялся надсадным бухающим кашлем, — Лойко — он человек, никогда своих не бросит в беде. И вы — тоже человек, — пьяница одобрительно позвякал пожертвованной мелочью. — Ступайте прямиком к дальнему пирсу. Как увидите самую нарядную и надраенную посудину, знайте: это «Ночная птица» и есть.

Говоривший облизнул губы и шустро затрусил в сторону портовых забегаловок.

— Только какой из пирсов дальний? — проворчал Торки, вертя головой, — тут до ночи плутать можно.

— Идём, — ободрил его Брэк, — спросим кого-нибудь.

И словно по заказу из-за штабелей, посеревших от постоянной сырости ящиков, вывернулся тощий парнишка, невесть почему поднявшийся ни свет ни заря.

— Дяденька, давай потащу сундучок, — плаксиво затянул он, заискивающе глядя в глаза Торки, который щеголял в виде простоватого деревенского парня, — не то надорвёшься, грыжа выскочит.

— Типун тебе на язык, — шикнул на непрошеного доброхота суеверный фавн, — только тронь наши вещи! Враз твою морду украсит парочка симпатичных синяков. Знаю я вас, портовую шваль, в голове нет других мыслей, кроме как стянуть, что плохо лежит.

— Сироту обидными словами обозвать всякий может, — загнусил парнишка, подпустив в голос плаксивой дрожи, — я воровством не промышляю, стараюсь честно свой грошик заработать. Батьку моего море ненасытное схавало, мамка все кашляла, да кашляла, оттого и померла. Остался я бедный один одинёшенек с двумя сестрёнками малыми, неразумными. Хотел от нужды в матросы податься, но не берут из-за моего телесного слабосилия. Вот и приходится случайной работёнкой перебиваться, чтобы самому с голоду не помереть и сеструх худо-бедно поднять.

Видя, что оборванец набирает полную грудь воздуха перед очередной жалостливой тирадой, Брэк махнул рукой и велел проводить их до дальнего пирса.

— Спасибочки, дядечка добрый господин, — радостно заголосил мальчишка, — провожу со всем нашим удовольствием.

— Тогда уж и сундуки бери, — скомандовал Торки, — раз подрядился на работу — работай!

Опасаясь, что наниматели могут вдруг передумать, паренёк шустро, с неожиданной лёгкостью подхватил вещи, и, загребая ногами в разбитых, потерявших всяческий облик башмаках, затрусил в сторону пирсов. Следом двинулся Этан Брэк, а замыкал шествие Торки, не за какие блага не пожелавший расстаться с корзиной, где хранился запас провизии на дорогу. Фавн недовольно качал головой и бормотал себе под нос, что от малолетних преступников в Вечном городе житья не стало.

У дальнего пирса стояли две подводы, груженные тюками с овечьей шерстью. Не проснувшиеся матросы, вяло перебрасываясь ругательствами, перетаскивали серые полотняные мешки на красивую бригантину, бок которой украшала затейливая надпись «Ночная птица», а нос оканчивался деревянной совой. Этих птиц с древних времён почитали на остовах Собственного моря как воплощение богини мудрости. Брэк расплатился с добровольным носильщиком. Тот было сунулся к матросам в надежде ещё немного подзаработать, но его грубо прогнал маленький кругленький боцман. Парнишка сплюнул и с независимым видом отошёл в сторону закусывающих возниц. Там он подобрал оброненную корку и, усевшись на безопасном расстоянии, принялся завтракать с завидным аппетитом.

— Пошевеливайтесь, плешивые дети козлов, — звонко выкрикивал боцман, энергично подкрепляя свои слова хриплыми свистками боцманской дудки, — лентяи, под завязку набитые рыбьим дерьмом!

Матросы, на лицах которых угадывалось долгое и преданное служение Бахусу, двигались не быстро с какой-то отрешённой меланхоличностью. Боцман походил на бородатого мальчишку, который начал стариться прежде, чем превратился в настоящего мужчину. Это наводило на мысль о толике гномьей крови в его жилах.

— Мне нужно поговорить с капитаном, — сказал эльф, улучив момент между вдохновенной руганью и пронзительными свистками.

Коротышка окинул пришельца неприветливым взглядом и сурово спросил:

— По какому поводу вам понадобился капитан?

Глава 3 ВЫ ОШИБЛИСЬ!

Всё дальнейшее путешествие протекало гладко и однообразно. Погода благоприятствовала, «Ночная птица» шла ходко, чётко выдерживая график. Фавн больше не порывался сойти на берег, да и заслуживающих внимания портов на их пути больше не попадалось.

На исходе седьмого дня «Ночная птица» оставила по правому борту знаменитый Осэнский маяк и величаво вошла в бухту, подковой врезавшуюся в побережье.

Последние дни плавания не выделялись ничем примечательным. У Осокоря с Дурындой установилось некое равновесие по части карточной игры. Брэк подозревал, что тёртый калач — коневод раскусил большинство мухляжных штучек фавна, и даже смог им противостоять. В результате чего все деньги, лежавшие на столе изрядной кучей, к вечеру распределялись почти поровну. Торки вздыхал из-за мизерности прибыли, но не мог не признать, что встретил, наконец, достойного соперника. Морское путешествие, казавшееся в Рие захватывающим и увлекательным, на деле обернулось скучной неделей сидения в четырёх стенах, однообразной едой и надоевшими лицами. Поэтому фавн страстно ожидал, когда борт «Ночной птицы» ткнётся в тюки с соломой на пристани. Он торчал на палубе уже битый час, глазея на медленно наползающий берег. Бухта пестрела парусами, изредка мимо них важно проплывали галеры. Осэна была помимо всего прочего крупным военным портом, жемчужиной в короне Лирийской империи. Вещи фавн упаковал уже давно. Они спокойненько стояли себе на палубе рядом. Брэк коротал время в компании капитана и Осокоря.

— Надеюсь, плавание на нашей «Ночной птице» вам пришлось по душе? — спросил Лойко Сапсан, и весь его вид говорил, что он уверен в положительном ответе.

— Оно достойно самых высочайших похвал, — слегка поклонился эльф. — Не могли бы вы оказать еще одну любезность напоследок: порекомендовать приличную гостиницу.

— Охотно, — капитан кивнул с видом знатока, — на вашем месте я непременно бы устроился в «Жемчужине императора». Очень, знаете ли, модное и шикарное местечко. Одно слово — отель. Дороговато, конечно, но дело того стоит.

— Конечно, только «Жемчужина», — авторитетно поддакнул Осокорь, — любой уважающий себя приезжий останавливается именно там. Во всех отношениях роскошное заведеньице: в комнатах имеются ванны и, даже извиняюсь, туалеты. — Он глупо хохотнул. — И поверьте, я расхваливаю сей отель не потому, что сам там всегда останавливаюсь, и не потому, что управляющий — мой давний приятель. Просто рекомендую от чистого сердца.

— Не смею не принимать в расчёт рекомендации двух столь уважаемых мною людей, — церемонно поклонился Брэк, — думаю, место, где квартировать, я уже выбрал, благодарю.

— Вот и отлично! — обрадовался Осокорь, — совместно отправимся туда прямо из порта. Надеюсь, у вас возражений нет?

— Какие тут могут быть возражения! — Этан Брэк изобразил на лице пресыщенную улыбку.

«Ночная птица» пришвартовывалась к причалу, когда Торки от избытка чувств и удальства вскочил на поручни, выжав эталонную стойку на руках. Эльф, воспользовавшись моментом, незаметно толкнул его, и фавн с отчаянным воплем полетел в замусоренную воду возле причалов. Падение пассажира привлекло куда больше внимания, чем его акробатические экзерсисы. Капитан заорал, боцман свистнул в свою дудку закладывающим уши свистом, матросы замерли, не зная, что им в первую очередь делать: швартоваться или бросаться спасать незадачливого любителя острых ощущений.

Тем временем сам Торки колошматил по воде руками и ногами, вздымая при этом фонтаны брызг, и орал благим матом. Фавн с водой не дружил, и только жестокая необходимость могла побудить его преодолевать водные преграды вплавь.

На пристани падение пассажира с «Ночной птицы» вызвало настоящий ажиотаж: зеваки толпой повисли на ограждении, со смехом и улюлюканьем давали самые противоречивые советы утопающему. Кто-то делал ставки. Наконец, матросы бросили длинную верёвку, и несостоявшийся утопленник был благополучно вытащен на палубу.

— Это должно послужить тебе хорошим уроком, Дурында, — назидательно произнёс эльф, критическим взглядом окидывая мокрого с ног до головы слугу, — впредь будешь думать, прежде, чем козлом скакать по поручням!

Фавн смолчал, ответив красноречивым взглядом, в котором читалось, что у него найдётся пара ласковых слов. Дайте только остаться наедине.

— Вот теперь твоя оплошность не позволит нам отправиться в «Жемчужину императора» вместе с господином Осокорем, — эльф сокрушённо покачал головой, глядя на лужи воды, которые натекли с Торки на палубу. — Из-за тебя придётся подзадержаться.

Он всем своим видом выражал крайнее недовольство.

— Нашего невезучего купальщика надо обсушить и переодеть. Смотрите, как зубами стучит, бедолага.

— Не равен час простынет, — встрял капитан, — я пойду, распоряжусь, пускай кок для него грог сварит. Грог супротив простуды — первое дело. Что ж ты, Дурында, не ко времени вздумал шутки шутить?!

— Не ждите нас, сударь, — обратился Брэк к Осокорю, — вы ведь торопитесь. В гостинице и нам номер закажите, и чтоб непременно с ванной. А мы подсушим этого обормота (шутливый подзатыльник сбил с кудрей Торки целую россыпь капель) и сразу за вами следом.

Коневод, глазевший на толпу зевак на пристани, кивнул, мягко попенял Дурынде на его неосмотрительность и бесшабашность, затем тепло простился с капитаном. Он не поленился даже растолковать господину Меллорну, как быстрее и проще добраться до гостиницы. Затем он махнул на прощание всем и направился к сходням.

Глава 4 ШЛЯПА В ОКНЕ

Безлюдные ночные улицы вывели Брэка и его спутника к Сухим воротам, за которыми начиналась старая военная дорога Суллы. В просвещённой Рие ворота на ночь никогда не запирались. Это подчёркивало, что столица Лирийской империи может не опасаться нарушения покоя. До самого рассвета через семь ворот по объездным улицам спешили крестьянские телеги, нагруженные всем, что только возможно взрастить на благодатной южной земле. С наступлением дня движение гужевого транспорта прекращалось, и улицами безраздельно властвовали пешеходы, которым иногда только приходилось уступать дорогу верховому или богатой карете.

Здесь, в провинции, эльф надеялся встретить то же самое, на худой конец он ожидал увидеть наглухо запертые с наступлением темноты ворота. На деле всё оказалось иначе. Ещё издалека их внимание привлекли четверо стражников, стоявших у ворот в пятачке света от стенных факелов.

— Это ещё что такое? — негромко спросил Торки, которому ночное бдение вооружённых мужиков показалось не просто подозрительным, а прямо-таки угрожающим. — Неужто по нашу душу?

— Не думаю, — сказал после секундного размышления Брэк. — Слишком быстро. И ещё, когда ловят, обычно ставят дюжину, а не четвёрку. Да и вид у них больно рутинный. Но на всякий случай давай держаться в тени. Подберёмся поближе, попробуем выяснить, в чем дело.

Солдаты вяло курили, а свет факелов превращал для них весь остальной мир в непроглядное сгущение чернильной темноты. Стук копыт, издалека слышный на гулкой ночной дороге, вывел их из состояния небрежной расслабленности.

Два парня схватили пики, прежде подпиравшие стену, и встали посреди дороги. Только теперь Этан Брэк обратил внимание, что городские ворота несколько изменились: в широкой створке была проделана дверь, как раз по ширине повозки. Всадник попридержал лошадь.

— Стой! Стой! — заорал один из стражников, — плати подать за въезд в Осэну. Ночью двойные деньги.

Мужчина видимо уже был знаком с правилами, поэтому безропотно развязал кошель и уплатил требуемую сумму. Тем временем другой стражник устроился за импровизированной конторкой, прибавил свету в фонаре и важно осведомился:

— Ваше имя, звание, цель приезда в Осэну?

Приезжий назвал себя и указал, что прибыл в Осэну по поручению своего хозяина с коммерческой целью.

— Вот ведь гады, — с чувством прокомментировал Торки выразительным шёпотом, — развели бюрократию. Глядите: всякого, кто въезжает или выезжает, в специальную книжицу записывают.

— Ясно, — также негромко ответил Брэк, — мы наблюдаем нововведение местного прокуратора, которое, по моему разумению, призвано убить сразу двух зайцев: пополнять городскую казну и воспрепятствовать проникновению в город нежелательных элементов в лице нищих, бродяг и иных склонных к нарушению закона граждан.

— Почему-то мне не показалось, что в городе не хватает нищих и бродяг, — проворчал Торки.

— Естественно. Это пускай прокуратор думает, что нет способа проникнуть в город без записи в милой его сердцу летописи проезжающих. Я уверен, что способ такой имеется, и не один.

Эльф оглянулся и потянул друга в узенький кривой проулок между старыми покосившимися сараями.

— Уверен, немалая часть прибывающих в Осэну обходится иными, пускай и менее удобными проходами.

Они неспешно шли вдоль старой крепостной стены, уже не одну сотню лет опоясывающую город. Проход обнаружился достаточно скоро. Чахлые кустики не могли скрыть пролом в стене. Луна отлично освещала доски, которыми безуспешно пытались залатать даровые ворота в Осэну. С завидным упорством доски отдирались или просто выламывались. Власти понимали, что заделать такие дыры намертво просто невозможно, но они старались. Конечно, провести через пролом лошадь или повозку было немыслимо, но вот человек мог пробраться спокойно.

Крепостная стена, сработанная на совесть, в отдельных местах доходила до десяти шагов. Пролом, широкий в начале, дальше сужался, но и его ширины хватало для целой колонии бродяг, вповалку храпящих у стен. От них отчётливо разило перегаром и мочой. Торки брезгливо скривился, но промолчал, и вздохнул с картинным облегчением, когда они с Брэком выбрались наружу.

Примерно через час они свернули вбок к лесистым округлым холмам, которые простирались до самого горизонта, где подпирали небесный свод невидимые ночью горы.

— Конечно, я вырос в лесах, и ночное зрение меня пока, хвала богам, не подводит, — ворчал фавн, когда они углубились в заросшие обильным подлеском дебри, — но мне не очень-то по душе таскаться по зарослям.

— Идя через лес, мы здорово сокращаем дорогу.

— Отчего же местные не проложили тут дорожку, хоть бы протоптали тропу, что ли.

— Местные сюда не ходят, — эльф не испытывал ни малейших неудобств от хождений по ночному лесу. — Они считают, что леса тут прокляты и населены разного рода чудовищами.

— И это правда?

— Насчёт проклятия или насчёт чудовищ?

— Насчёт чудовищ. — Торки нервно оглянулся. — Я уже давно в городе живу, отвык от всяких там лесных неожиданностей.

— Нет здесь никаких чудовищ, — отмахнулся эльф. — Лет триста назад может, что и водилось, а сейчас нет. Суеверие одно и осталось. Но меня это вполне устраивает: никто за нами сюда не сунется.

Глава 5 ДОМИК С СЕКРЕТОМ.

Глубокий сон, в который Осокорь провалился, как только его голова коснулась подушки, был прерван. Кто-то энергично тряс его за плечо.

— Просыпайтесь, экселенц, — басил Петрокл, — солдаты прибыли.

Осокорь вскочил, словно подброшенный пружиной, зажмурился от света лампы.

— С результатом?

— Да как вам сказать…

— Как есть, так и говори.

— Осмелюсь доложить, — рапортовал Петрокл, как всегда голосом несколько более громким, чем требовалось. Возможно, начальник городской стражи был глуховат, но скорее всего, причина крылась в многолетней привычке беззастенчиво орать на своих подчинённых, — никак нет! Отряд возвернулся с отрицательным результатом.

— Перестаньте орать и подите вон, — рявкнул Осокорь, добавив забористое ругательство.

Дисциплинированный начальник городской стражи не замедлил выполнить приказ. При этом он унёс лампу и тщательно затворил дверь, ни мало не озаботившись тем, что оставляет столичного гостя в полной и непроглядной темноте. Предусмотрительный Медузий задул все свечи, чтобы ничто не тревожило сон высокого гостя.

Осокорю ощупью удалось нашарить только один сапог, к тому же он несколько раз натыкался на мебель. Наконец, дверь была открыта, и легат, щурясь от яркого света, сказал:

— Дайте мне лампу. Пока я буду одеваться, — он скосил взгляд на необутую левую ногу, — пригласите ко мне старшего группы для доклада. Да глядите, чтоб смышлёный был.

— Обижаете, — как то не к месту возразил Петрокл, — я и сам доложиться могу. Не по субординации рядовому перед легатом отчитываться.

— Идите вы к воронам вместе со своей субординацией!

От непроходимой тупости начальника городской стражи начинало сводить скулы.

Возвратившись с секретное гнёздышко Медузия, Осокорь без труда нашёл при свете лампы сапог, плеснул в лицо воды из серебряного рукомойника и накинул куртку.

Когда столичный порученец возвратился в кабинет, там уже с ноги на ногу переминалось несколько молодцов в форме. Видимо, задача выбора среди них самого сообразительного показалась Петроклу не по силам, и он прислал всех четверых. Осокорь уселся за стол и потребовал:

— Рассказывайте, орлы.

— А что рассказывать, — пожал широкими плечами парень, явно старший в группе. Я уже всё обсказал господину Петроклу.

— Молчать! — неожиданно гаркнул Петрокл так, что зазвенели кубки на позолоченном подносе. — Молчать! Трое суток ареста за непочтительное обращение к господину легату и нарушение субординации! В карцер на хлеб и воду клопов откармливать!

— Виноват, господин начальник городской стражи, — вытянулся в струнку парень, — виноват, экселенц, готов понести заслуженное наказание!

— Хватит! — хлопнул ладонью по столу Осокорь, которому устроенный Петроклом спектакль уже порядком надоел, — замолчите все. Вопросы и приказы с данного момента отдаю я. Итак, — продолжил он после короткой паузы, — я жду детального отчёта о вашем рейде. И вольно, солдат.

Солдат согласно уставу перенёс тяжесть тела на правую ногу, левую отставил в сторону и заложил одну руку за спину.

— В населённый пункт Камышовый плёс наш отряд прибыл ещё до полудня. Однако оказалось, что Антоний-травник проживает не самой деревне, а в трёх милях, у озера.

Сначала парень рассказывал с короткой отрывистостью, которая, по его мнению, должна была соответствовать военному докладу. Но постепенно под доброжелательным взглядом мягких карих глаз человека, так мало походившего на легата, он почувствовал себя гораздо увереннее, расковался, и его рассказ обрёл живость.

Перед мысленным взором Осокоря раскинулось величественное озеро, пыльная дорога вывела к аккуратному беленькому домику среди абрикосовых деревьев. Навстречу прибывшим поспешил благообразный старик, который доброжелательно поинтересовался, чего желают господа военные.

— Да десятник наш почти что и не бил его, — понурился парень, когда очередь дошла до самого неприятного. — Уж больно дед упрямый попался. Мы ему: «Где твой внук? И когда он до хаты воротится»? А он заладил, не хуже попугая на ярмарке: «Нету у меня никакого внука, господа хорошие, да и не было никогда. Один бобылём живу, аки перст». Раньше, говорит, жил с ним малец один. Только не внук он вовсе, а так сирота-приблуда без роду, без племени, им — травником, на сельской дороге подобранная. Коль сей недостойный отрок является объектом интереса господ офицеров, так он помер. Прямо так нам в глаза, гад, и заявляет: «Без малого полгода, как схоронил душу безгрешную». Ещё могилу рвался показать. Такой вопиющей наглости Ароний, десятник, натурально, стерпеть не смог. Врал старикан. Врал прямо в глаза. Кабы добрые люди в деревне нам не сказали, что не далее, как утром травников малец был жив и здоров, дурацкое вранье могло ещё сойти с рук, а тут десятник аж взбеленился и съездил по нахальной лживой роже. Легонько так, чтобы память, значит, освежилась, и чтоб уяснил себе старик, что не с теми задумал шутки шутить. Так ведь нет! Антоний этот только лыбился разбитыми губами и твердил своё: «Нету мальчишки, и не будет, хоть год тут сидите». Сам тем временем на окошко зырк. Я сразу туда. Думаю, неспроста это, не иначе малой ворочается. Шляпу старую сдвинул, глянул влево, вправо. Никого. Тишина и пустота. Одни наши лошади возле забора от жары маются. Когда я обернулся, десятник с дедом уже полную экзекуцию проводил, со знанием дела. Вдруг старик как то захрипел, задёргался, бух со стула и замер.

Глава 6 ПОИСКИ НАУГАД.

Дорога назад оказалась куда более спокойной. То ли Ясень с Торки перебили всех гулей, то ли оставшиеся предпочли убраться подальше, в любом случае, никто не мешал путникам.

Торки, изнывавший от любопытства, выждал подходящего момента и спросил:

— Может объясните, наконец, в какую какашку я вместе с вами вляпался на этот раз. На нас устраивают засады, гоняются замаскированные патриции из тайных служб, я уж не говорю про чудовищ, — он оглянулся назад, где на дороге темнела туша убитого мгляка.

— Положим, насчёт чудовищ ты несколько преувеличиваешь. Их интерес к нам чисто гастрономический, ничего личного, — в голосе эльфа слышалась ирония, — да и засада была не на нас. Я уже тебе говорил.

— А я так и поверил. — Торки с остервенением хлопнул себя по шее, убив не меньше пятка комаров, — я служу у легендарного диверсанта Ясеня, а засаду устраивают на безобидного травника и его малолетнего внучка. Между прочим, вами ещё и после войны детишек пугали, я сам слыхал. Раскрыли вас, вот и всё.

— Нет, мой друг, ты льстишь мне, полагая, что недавние события порождены моим боевым прошлым. — Брэк усмехнулся. — К тому же император Барс объявил военную амнистию, так что дело не во мне. Антоний действительно мой старый друг и отличный врач. Был. Но мальчик ему не внук.

— Понятно, сейчас вы скажете, что мы ищем вашего незаконнорождённого сына, так сказать, грех молодости.

— Удивительная у тебя способность делать неверные выводы.

— Так научите делать верные, — огрызнулся фавн, — тут и так голова кругом идёт, уже не знаю, что и думать.

— Научу обязательно, но для начала ты должен научиться слушать и не перебивать собеседника.

Парень кивнул.

— Не буду тебя томить и скажу сразу: мальчик травника — младший сын покойного императора Барса.

— Стойте, стойте, — Торки остановился в буквальном смысле этого слова, — младший сын Барса умер. Конечно, мы жили в лесу, но это не значит, что фавны — дикари, которые не знают, какой на дворе год, и кто в государстве у власти. Я точно помню, у покойного императора было двое детей. Старший сейчас царствует. Кстати, вы слыхали, что о нем болтают в Рие? — и, не дожидаясь ответа, продолжил, — говорят, он парней сильно любит, — фавн хихикнул, — особливо гладиаторов. Мне один знакомый говорил (он меня в виде Максимуса знает), тебе, то есть мне, хорошо бы на глаза принцу попасться, карьеру можно запросто сделать.

— А ты? — поинтересовался эльф.

— Дал по зубам, вот и весь разговор. Но я не о том. Второй сын Барса точно умер. Погиб, вроде. Помню, ещё моя матушка сильно императора ругала. Кто ж это, говорит, дитё малое по военным походам таскает! Да ещё когда с некромантами война. Совсем мужик умом ослаб. Пацанёнку трёх лет не сравнялось, а папаня его на войну взял. Пускай, говорит, привыкает к походной жизни. Вот он и привык, так привык, что помер где-то вдали от дома. Ещё матушка говорила, будь императрица жива, не за что бы не позволила над младенцем так издеваться. Но боги не дали пожить бедной женщине. Слыхал я, какой-то фанатик ударил её ножом.

Эльф молча кивнул, но Торки не заметил, увлечённый воспоминаниями юности.

— Говорили, редкой красоты была женщина, даже для эльфийки.

— Давай лучше вернёмся к разговору о мальчике. — Торки показалось, что его друг погрустнел. — Хоть все и думали, что младший сын Барса, Аэций, умер, это не так. Мы решили спрятать его. После смерти жены Барс ужасно переживал, что не смог защитить её в собственном дворце, и опасался за мальчика. Антоний был идеальным кандидатом в воспитатели. Я отвёз мальчика в Камышовый плёс. И многие годы никто не знал о его существовании. Но теперь всё изменилось. За ним началась охота. Думаю, в Рие есть те, кто совсем не хочет, чтобы Аэций попал в столицу.

— У меня два вопроса, — сказал ошарашенный Торки, — какое вы имеете ко всему этому отношение, вы так запросто говорите: мы решили, я отвёз, будто речь идёт не о сыне великого завоевателя, а о каком-то вашем родственнике. Не знай вас, я бы подумал, что вы банально привираете. И второе: почему к младшему сыну такой интерес. Принц-регент Аурон по закону у власти. Не понимаю, почему сыр-бор вокруг младшего?

— Отвечу по-порядку, — эльф откинул назад волосы, — Аэций, действительно мой племянник. Барс был женат на эльфийке. Ирис моя младшая сестра.

Торки даже споткнулся от неожиданности, ругнулся и спросил:

— Вроде Барс женился на дочери короля эльфов, с которым воевал. Тогда получается, что вы — принц?

— Бастард, — поправил его Брэк, — я, конечно, Меллорн, но я незаконнорождённый. Сейчас в королевстве эльфов царствует наш брат Эверетт. Он меня любит не больше, чем Бестия. Поэтому я на родину не езжу. Что касается второго вопроса, Барс объявил наследником Аэция, а шаман Проргол зачаровал Корону клинков, и короноваться ею может только истинный наследник.

— Получается, любитель гладиаторов не сможет короноваться, — удовлетворённо заметил фавн, — и ему появление брата спутает все карты.

— Именно. Но я подозреваю, что не только в нём дело. Меня беспокоит Бестия. Возможно, он связан ещё с кем-то, а, может, у него свои интересы. Одним словом, мы должны найти Аэция первыми.

Фавн кивнул и смолк. Ему нужно было время осмыслить то, что он услышал этой ночью. Но он ни капельки не жалел, что напросился ехать с хозяином.

Глава 7 ОСЭНА В ОСАДЕ

Легат Первого безымянного легиона Марин Туллий, больше известный как Осокорь, щурился полутьме хлебной лавки. Трупы стражников уже унесли. О недавнем убийстве напоминала лишь лужа крови на полу, кое-как присыпанная песком, да бледное до зелени лицо хозяина. Он всеми силами избегал смотреть в пол и, заикаясь, давал показания.

— Он, говоришь, метнул твои ножи? — Осокорь вытер испарину на лбу.

— Ножи, — как эхо отозвался лавочник. — Он сперва схватил один, затем другой, и кинул их, будто жонглёр на ярмарке.

— Уверен, что у него не было посоха с двумя лезвиями?

— Ножи, ваше превосходительство, — затряс головой сциллиец, — у того паломника ни посоха, ни даже палки не было, это я точно запомнил. Он руки в рукавах спрятанными держал, пока за ножи не схватился.

— Хорошо, ножи так ножи.

Легат брезгливо провёл пальцем по грязноватому прилавку.

— Мужик тот был эльфом?

— Эльфом? — как глуховатый переспросил торговец, — вы шутите! Не эльф он никакой, а просто обыкновенный паломник: в халате, платке, рожа ещё такая небритая. А вот пацанёнок сразу видать, не из местных. Волосы на солнце уж больно сильно выгорели, и глаза светлые. Я на его глаза уже давно внимание обратил.

Так. Осокорь остановился. Упустил, из-под самого носа ушёл. Что бы там ни говорил этот испуганный торговец, а здесь был Меллорн. Он нарядился паломником и всё время слонялся по Осэне, выслеживая мальчика. И преуспел в этом куда больше солдат, усиленных ночными сторожами. Однако ж ловок, мерзавец! Уложить двоих вооружённых мужиков двумя хлебными ножами. Это не могло не вызвать уважения.

Осокорь прошёл мимо застывшего в просительной позе хозяина злосчастной хлебной лавки, и вышел на улицу.

Итак, их уже трое, ну что ж, ловить троих куда проще, чем одного. Нужно перекрыть все ворота из города и заблокировать порт. Однако легату никак не удавалось сосредоточиться на обдумывании необходимых распоряжений. В неприкосновенных тайниках его памяти ворочалось воспоминание. Оно впивалось в мозг неприятным зудящим чувством, скребло подспудной тревогой, будто Осокорь пропустил, оставив без внимания что-то важное.

Кабинет коменданта порта дохнул в лицо духотой, разогнать которую не могли хилые сквозняки от раскрытых настежь окон. Легат в очередной раз утёр пот, которым мгновенно покрылся, войдя в помещение, хотел потребовать холодного вина, но посмотрев на тугую повязку, стягивающую левую руку после кровопускания, поморщился и велел подать фруктов со льдом.

Если бы румяному адъютанту вместо того, чтобы со всех ног мчаться на кухню, пришла в голову мысль возвратиться и тихонько заглянуть в кабинет, он мог застигнуть своего патрона за весьма странным занятием. Легат вышагивал по комнате взад-вперёд со скрещёнными на груди руками. Глаза его при этом были плотно закрыты.

Таким, необычным с точки зрения простого человека, способом он пытался выудить беспокоивший его факт из целой вереницы воспоминаний суматошного сегодняшнего дня, встававшего перед его внутренним взором яркими картинами. Для этого необходимо было расслабиться и хотя бы на время отрешиться от бесконечного внутреннего диалога, который всякий мыслящий человек ведёт с собой беспрерывно. Поток сознания вынес Осокоря в хлебную лавку. Он снова мысленным взором увидел полного, небрежно выбритого хозяина с темными разводами пота под мышками и раздражающей привычкой постоянно заправлять за ухо прядь волос. Но это — только зацепка, так сказать, привязка к местности. И он начал поиск. Медленно, неуверенно, как двигается внезапно ослепший человек, отсчитывая узлы вдоль натянутых в разных направлениях верёвок в своём, вдруг ставшим незнакомом доме. Осокорь видел перепуганного до зеленоватой бледности торговца хлебом, он не в силах отвести взгляда от темных луж крови, жадно впитывающих небрежно насыпанный песок. Не то. Десятник близоруко щурится и подбадривает солдат, которых прислали убрать убитых. Люди, деловитый нестройный гул голосов, начисто лишённый той многозначительной приглушённости, какую обычно вызывает смерть. Здесь просто работа. Не то.

— Эй, поднавались, братва! — браво командует десятник, — да не стой, будто девка на смотринах! Берись ловчее, за плечи его, бедолагу. Нешто трупаков прежде не видал?

Последние слова относились к выкатившему глаза новобранцу, который шумно дышал ртом и мог сам в любой момент грохнуться в обморок.

— Ничего, ничего, обвыкнешься. На поле боя ещё и не такое бывает. Там кишки и конечности всяческие отрубленные повсюду валяются, — подбадривающе сказал более опытный солдат. — Опосля их в огромадные кучи стаскивают.

Новичка шатнуло. От этого неловкого движения голова убитого откинулась подобно крышке жбана, рана раскрылась, обнажая перерезанные жилы и окровавленную плоть до смутно белевших костей позвоночника.

— На воздух, на воздух, — командовал десятник, — а ты, парень, продержись ещё чуток. Дыши поглубже и не гляди сюда.

Вот оно. Стоп. Воспоминание потянуло за собой то самое, спрятанное и давно забытое: перерезанное горло одного и нож, торчащий в глазнице второго убитого, напомнил об очень давних временах, тогда Осокорь не прибавлял ещё к своему имени патрицианское Туллий, и имел куда как более скромное воинское звание. Он исполнял обязанности старшего письмоводителя и страшно гордился новыми знаками отличия. Именно тогда, незадолго до окончания Северной войны, много говорили о своеобразной манере лидера эльфийского сопротивления расправляться со своими врагами. В голове всплыло имя Ясень. Да, в те времена это звучало. По всему приграничью мало нашлось бы чиновников, ведавших финансами, кто мог спать спокойно. Небольшая группа эльфов появлялась, словно по волшебству, забирала деньги, с отчаянной жестокостью расправляясь с начальством. Они исчезали так же ловко, как и появлялись, оставив на груди одного из убитых веточку ясеня. Чего только не болтали об этих эльфах! И волшебное оружие, и боевые заклинания, и ещё бог знает, что. Но по сводкам, проходившим через руки Осокоря, фигурировал знаменитые удары Ясеня — точно в глаз или по горлу до позвоночника. Причём оружием при этом служили самые безобидные предметы, какие найдутся в любой комнате. Например, нож для разрезания бумаг. Или хлебный нож…