Корона из роз, или Дорога домой

Две королевы

Хенол еще не верил, что его накормили, дали воды и просто дали время, чтобы спокойно все съесть. Холод, тянущий с холодных каменных плит, доставлял неприятные моменты, но это было уже меньшим из зол, ведь его не только что накормили, его вылечили. Гнойная рана на спине уже не доставляла ему болезненных моментов, на ноге вылечили палец, который он сломал, пытаясь защититься от кнута. Даже плечо перестало болеть, а ведь оно доставлял ему больше всего боли, кнут прошелся по подмышке, оставляя на нежной коже рваную рану, которую, конечно же никто не захотел лечить и боль от раны отдавалась в плечо, практически лишая возможности двигать левой рукой. Теперь все было вылечено.

— Поел? — спросила женщина, лежащая в кровати под одеялом, он уже и забыл о ней, расслабился. А зря, нужно всегда быть начеку. Хенол встал и поклонился: — Спасибо, да, все съел, как и было приказано.

— Хорошо, теперь иди ко мне.

Хенол кивнул и лег на одеяло, лежать под одеялом ему всегда запрещали.

— Забирайся сюда, здесь теплее, — тихий голос и закрытые глаза светловолосой женщины и его пробирает дрожь. Что она задумала?

— Госпожа, одежда… — попытался он оправдаться.

— Сними ее, если боишься запачкать белье.

— Хорошо, — Хенол встал, освободился от одежды, аккуратно сложив брюки на стул, других у него нет, и забрался под одеяло. Лег у самого края кровати, хотя здесь можно было еще троих положить.

— Ближе.

— Вы хотите любви? — испуганно спросил он, повернув голову. Женщина лежала на подушке, такая доверчивая, спокойная, с закрытыми глазами и молчала.

— Ближе.

Ничего не понимая, Хенол лег рядом с ней. Под одеялом стало тепло, от сытного ужина слипались глаза, но он хорошо помнил, что кнут и пряник идут вровень всегда. Его накормили, может сейчас она хочет, чтобы он отдал немного ласки ей, тогда стоит попробовать. Хенол повернулся к женщине, та молчала, и лишь тихое дыхание говорило, что она еще не спит. Она ждет. Приблизившись к ее лбу, он легко коснулся его губами и замер. Ее кожа была теплой, нежной. Девушка даже не шелохнулась: — Если хочешь секса, то лучше завтра, ибо сегодня я слишком зла, чтобы отдаться ему безоговорочно.

— Простите, — Хенол лег на подушку и вытянулся под одеялом. Тепло, расслабляет.

— Спи, все будет завтра. Я хочу, чтобы ты любил меня добровольно, а не под страхом наказания, — Мэл открыла глаза и замерла. Хенол спал. Время, проведенное в виде Игрушки королевы, было для него обузой, а сейчас поев и в тепле кровати, он, наконец, стал собой. Она привстала на локте и всмотрелась в лицо, которое хорошо помнила. Сейчас оно было измождено голодом, пытками. — Как же тебе досталось? Из нас всех, ты оказался в самом невыгодном положении. Прости меня, если сможешь, — она придвинулась к нему, положив голову на его плечо, удовлетворенно вздохнула, обхватывая его за талию, и закрыла глаза. Что смогла она сделала, завтра будет видно, что можно сделать еще, чтобы оживить его душу.

А Хенолу снился сон. Впервые за все время пребывания здесь, в роли игрушки он видел сон, где девушка со светлыми волосами, цвета золота, убегала от него в длинном коричневом платье. Она хохотала и звала его за собой, а он так и норовил дотянуться до нее, но только хватал руками воздух и злился. Злился, что не может догнать, не может перехватить за талию и впиться в алые губки, а лишь ловит воздух и пытается перехватить взгляд фиалковых глаз.

— Ангел, не убегай, — стон Хенола разбудил Мэл, заставил прижаться к нему еще крепче и попытаться успокоить душу, которую так долго заставляли быть в неволи страха.

«Я, королева этого мира. Мира, в котором меня интересуют лишь мои собственные нужды и желания. Ну, я такая, так что смиритесь. Или умрите у меня в ногах. Меня такой сделали боги и меняться я не собираюсь. Я Гревин, королева мира тьмы, смерти и боли. Герард сам дал мне такую власть, сам дал свободу в выборе своих игрушек, сам это все разрешил. И вдруг он решил меня сбросить с пьедестала? Ворвался в мою комнату и говорит о том, что моя роль на этом закончена и я могу отправляться куда пожелаю, но оставаться здесь я больше не могу. Да, кто он такой, чтобы решать за меня: кем быть и что делать? Бог? Да, у него есть магия, и его магия сильнее моей. Но ведь он дал мне сначала власть, даже не лез в мои дела, отстранился. Да я делила с ним постель редко, не спорю, грешна, но ведь мои игрушки… он не запрещал использовать их по прямому назначению… Тогда что произошло сегодня?»

— И почему ты вдруг передумал? — женщина грациозно встала с лежака, покрытого шкурой одного из самых бесценных животных, редкого и такого красивого. Зенофы, живут на верхних уровнях, грациозные большие кошки, с рыжим мехом, с клыками, которые могут прокусить шею, но таким кротким нравом. Может потому, их и истребили? Ну, почти истребили, парочку Герард смог спрятать у себя в тайнике. И Гервин это знала.

— Потому что твоя кровожадность сведет в могилу любого достойного, — со вздохом констатировал Герард, глядя на эту женщину. Красива, когда хочет понравиться, вообще умопомрачительна, сводит с ума и стояк гарантирован на пару часов. Но почему-то именно сегодня у него совсем нет желания разбираться в ее желании ему понравится. Она развращена, себялюбива, эгоистична.

— Я тебе надоела, милый? — тонкая ручка залезла ему под плащ, ощупывая талию и спускаясь к ширинке. Герард перехватил ее пальчики и зарычал: — Хватит. Я сегодня не в настроение разбираться с тобой. Ты мне надоела. Надоело выносить за тобой мусор, выносить тела и прибирать покои от крови. Мне надоело слышать стоны тех, кого ты мучаешь. Уж даже не знаю, кем ты была в прошлой жизни, но я уже тысячу раз пожалел, что спас тебя от смерти в той мгле.

О как изменилось лицо женщины, оно исказилось от гнева, яростью полыхнули черные глаза: — Я помню лишь то, что вокруг меня клубился туман смерти, и серые глаза, и голос, который я буду помнить всегда, кричал мне, что я чудовище и мне пора исчезнуть во тьме.

— Как же я согласен с той кто так сказал.

Гревин встрепенулась: — Мой король, ты ведь знаешь ее, ту кто отправил меня в эту преисподнюю. Покажи мне ее, и я уйду с миром, спущусь вниз и буду вести тихий и мирный образ жизни вдали от тебя, — женщина вплотную приблизилась к королю и заглянула в его глаза. Но там был лишь укор, смех: — Чтобы ты убила еще и ее? Нет, уж лучше живи в неведенье.

— Тогда я останусь и буду жить, так же как и всегда, — Гревин отстранилась от него и развела руки в стороны, покачивая бедрами, сделала пару шагов и резко развернулась к нему. — Ты ведь хотел от меня освободиться, так отдай мне эту душу, и будешь свободен.

Герард сложил руки на груди и усмехнулся: — Я и так свободен, нашим отношениям конец. С этой минуты ты никто. У тебя нет слуг, нет игрушек, ничего больше нет. Хочешь жить здесь — живи, но… Еду добывай сама и готовь сама. Или иди на кухню и стань служанкой новой госпоже. И не забудь, эта ночь у тебя последняя, завтра у тебя не будет ничего. Все украшения завтра утром ты вернешь, а комнату можешь оставить себе, если конечно сможешь ее удержать.

— Ты не смеешь? — она рычала, сверкая глазами.

— Смею. Я здесь бог, король, и этот мир создал я. А ты лишь душа, которой я помог выжить, — резкий шаг к ней и мужчина наклоняется к застывшей в ужасе женщине. — Я ведь могу и забрать твою душу, — его голос пронизывает ее до костей, заставляет кожу покрываться мурашками. — Моя магия, позволит мне это сделать, а твоя клятва мне, не позволит тебе причинить мне вред. Помнишь же о клятве?

Гревин передернула плечами. Она помнила. Все помнила. И ужас сковал ее душу, тело. Клятва в полном и безоговорочном подчинении. И она взмолилась: — Я буду добрей, я стану добрей. Я не буду больше никого мучить, обещаю.

Но Герард вдруг стал совсем не так кроток, не так покладист: — Хватит. Я уже видел твои слезы и слышал твои обещания. Все это лишь показуха.

Гревин упала на колени. Что стоят ее разбитые коленки, потом она отыграется на своих игрушках, за все унижения, а сейчас колени и слезы, мольба и пальцы, цепляющиеся за его плащ: — Пожалуйста, еще один шанс.

— Нет. Хватит, я уже видел и слезы и грязь под твоими ногтями, когда ты ползла за мной. Больше меня этим не убедишь. Да и знаешь, я ведь нашел свое солнце, а ты — тьма, беспроглядная, беспросветная, злая и беспощадная. А я хочу греться в лучах солнца, а не мерзнуть в самую темную ночь в одиночестве.

Гревин замерла: «Вот оно что! Он нашел свою мечту? Кто она?» В эту секунду она поняла, что больше ей ничего не поможет, она свергнута. Но ведь так не хочется быть отвергнутой, брошенной…

— Кто она?

— Она мое солнце, в ее лучах мне тепло, легко и она добра. Добра ко всем. А в ее глазах весь мир, — Герард смотрел как Гревин села на пол, опираясь руками о пол и опустила голову. В эту минуту ее надо бы пожалеть, пожалеть как женщину, но отчего-то хочется выйти и хлопнуть дверью, хочется увидеть ее падение и ее шаг в бездну.

— Хорошо, я уйду завтра, — тихий шепот и сердце короля отмирает. Он так не хотел войны.