Глава четвертая

Гроза не спешила уходить, она кружила вокруг вотчины лесника, словно заговоренная, то стихая, то бушуя в полную силу.

Свинцовые тучи плыли по ночному небу. Иногда, буквально на миг, из-за них выглядывала луна и бросала свой бледный свет на землю, но тут же снова скрывалась за грозовой завесой. Она, словно узник, пыталась вырваться из темницы, но зоркие темные стражи продолжали нести свой ночной караул, пресекая все попытки сбежать. Где-то вдалеке свои разноцветные узоры плели сполохи молний, пробиваясь сквозь стену дождя, а воздух сотрясали оглушающие раскаты грома. Деревья гнулись, словно они всего лишь колоски на поле. И где-то среди всего этого ужаса таились серые хищники, что подпевали шквальным порывам ветра.

Фрэд буквально съехал по скользким ступеням и ступил в лужу. Грязные брызги разлетелись по сторонам, оставив на штанинах потеки. Редкие дождевые капли на лице писаря смешались со слезами, выступившими от страха.

— Н-не н-надо… Что вы хотите сделать? — проплакал Фрэд.

— Я? — спросил лесник, злобно ухмыляясь. — Собачек покормить. Иди, давай, за дом.

Писарю пришлось подчиниться. Да и выбора у него особо не было — вороным глазом смерти смотрел на него ствол заряженного ружья злобного деда.

— Но почему я?! Там вон шут есть, а я еще молод… И не пожил-то толком! Зачем я, вообще, поступил на службу во дворец?! — грязь под голыми ступнями Фрэда зловеще хлюпала. Одной рукой он опирался на скользкие бревна сруба, а другой вытирал слезы. — Что же это такое происходит? Может, я просто сплю? Я сейчас проснусь. Ну же! Нет, это не может быть правдой. Какая нелепая смерть. Мама!

Стенания летописца прервал лесник. Сильнейшим ударом приклада в спину, он опрокинул будущий волчий ужин на землю. Фрэд рухнул на колени, как срезанный хорошо наточенной косой стебель ромашки, погрузив руки в жижу, которая покрыла всю поляну. Что-то больно кольнуло его ладонь. Дрожащие пальцы нащупали некий предмет и извлекли его из воды.

Глаза писаря наполнились еще большим ужасом: его ладонь сжимала большую кость. Он начал судорожно копошиться в луже, извлекая оттуда все новые и новые останки, отбрасывая их в сторону. Фрэд все еще лелеял в глубине души надежду, что это всего лишь злая шутка. Вот сейчас лесник засмеется, опустит ружье, и они пойдут в дом, где тепло и уютно. Вот его рука наткнулась на что-то округлое. Летописец чуть не умер на месте: на него смотрели пустые глазницы человеческого черепа, который скалился двумя рядами гнилых зубов.

«Почему же этот шут не спешит мне на выручку?! Трус! Ничего, придет и твоя очередь, трус! — пронеслось в голове королевского трудяги».

Сзади раздался злобный смех старика.

— Знакомьтесь, скоро ты составишь ему компанию. Будите вдвоем веселиться.

— Помогите! — срывая голос, заорал Фрэд и закрыл глаза, потеряв всякую надежду на спасение.

Старик взвел курок, и его скрип заставил сердце писаря забиться в тысячу раз быстрее. За секунду бедолага вспомнил всю свою недолгую жизнь, мысленно попросил прощение у всех, кого успел обидеть, еще раз проклял шута, затем самого лесника, волков, пропавших собирателей грибов и ягод, короля Генриха и, на всякий случай, начальника дворцовой стражи. Пожалел, что не успел-таки уединиться с фрейлиной королевы, которая уже давно строила ему глазки, а он, дурак, своим невниманием набивал себе цену. Осёл! Так и умрет, не познав женских ласк.

— Идите сюда, мои хорошие, ужин готов! — проговорил лесник, и ему ответил волчий вой, донесшийся издалека.

Фрэд теребил на груди промокшую рубаху и шевелил губами, молясь всем известным ему богам. Он обернулся и посмотрел на старика, который отвел факел в сторону, прижал приклад ружья к плечу и прицелился.

— Прощай, путник. Передай на том свете привет сборщикам ягод и грибов, да и пасечнику не забудь.

Писарь закрыл глаза и перестал дышать. Казалось, время застыло. Гроза тоже остепенилась: стих гром и шум деревьев, лишь легкие порывы ветра трепали волосы несчастного.

— Ну, вот и все, — прошептал бедолага и приготовился к смерти.


Неожиданное появление шута показалось Фрэду не иначе как чудом или волшебством.

— Эй, ты! — прозвучал крик Прохора, заставивший лесника на секунду замешкаться.

Этого вполне хватило писарю для того, чтобы на карачках отползти в сторону, подальше от смертоносного ружейного дула. Старик оскалился в кривой улыбке и повернулся вполоборота.

— Какого лешего тебе не спится? Или хочешь занять его место?! Могу тебе это устроить…

Дед развернулся и направил ствол на шута, но тот был наготове. На голове неожиданного свидетеля лесник узрел странный прибор, а его руках — рогатку, заряженную большим желудем, что со всей силы врезался в левую руку лесника. Тот взвыл, как подстреленный лось, и выронил факел, который упал в лужу и с шипением погас. Мир погрузился во тьму. Где-то скулил Фрэд, подпевая серым хищникам, что завывали в лесу. В темноте уже стали видны желтые огоньки их глаз.

— Чтоб тебя! — выругался старик и нажал на спусковой крючок. Из дула вырвалось пламя, на миг осветившее поляну, а воздух разрезал грохот выстрела, сделанного наугад.

Фрэд заверезжал на всю округу. Раздались проклятия, и лесник ударился в бега.

— Никуда не уходи! — прокричал Прохор писарю и побежал вслед за стариком.

Несмотря на то, что дед знал местность, как свои пять пальцев, он не смог оторваться от преследователя. Благодаря изобретению Даниэля, Прохор видел, как днем. Он ни на шаг не отставал от лесника. С поляны погоня перенеслась в самые дебри: дед ловко обегал все ямы и буреломы, но, как бы ему не хотелось, шут не отставал. Мало того, он чувствовал, что преследователей двое. Этот же факт осознал и Прохор, когда за его спиной захрустели ветки.

— Я же тебе сказал оставаться на месте! — крикнул через плечо шут, увидев своего попутчика.

— Я что, похож на идиота?! Боязно одному оставаться, вдруг этот сумасшедший не один! Не беги так шибко, я не успеваю за тобой. Могу заблудиться. Ай! Я, кажется, ногу распорол, — Фрэд отмахнулся от ветки, хлестнувшей его по лицу, и сел на поваленное дерево.

Шут зарычал со злости.

— Дерьмо… Из-за тебя лесник ушел, — Прохор подошел к писарю и осмотрел ступню. — Нет тут ничего. Вдарить бы тебе! — и замахнулся рукой.

— Я не виноват, — вздохнул тот, вжав голову в плечи. — А что это у тебя на голове?

— Много будешь знать, скоро состаришься! — сплюнул дворцовый хохмач. — Где его теперь искать? Он в лесу, как рыба в воде.

— Извини…

— Да иди ты! — шут присел рядом с летописцем.

Сполох молнии осветил лес. Со страху Фрэду показалось, что он полон чудовищ, на самом же деле это просто стволы деревьев и кустарников причудливо переплелись между собой. Неожиданный раскат грома заставил преследователей вздрогнуть. Листва зашелестела под порывами ветра, который сбросил вниз дождевые капли. Писарь поежился толи от ужаса, толи от холода.

— Может, пойдем обратно? — спросил он.

— Ш-ш-ш! — шут приложил к губам указательный палец, призывая своего спутника к тишине, и прислушался. Тот замолчал и навострил уши.

Где-то в чаще прозвучал крик о помощи. Затем зов повторился еще несколько раз.

— Кто это?! — Фрэд придвинулся к шуту.

— Похоже на голос лесника. Надо бы посмотреть… — отодвинулся тот.

— А вдруг это ловушка? — писарь опять попытался прижаться к Прохору.

Но тот уже встал и перешагнул через дерево. Фрэду ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и последовать за бесстрашным шутом. Впрочем, идти пришлось недалеко. Всего в каких-то трехстах шагах от того места, где они потеряли лесника, тот и нашелся.

Деревья расступились, и путники вышли к болоту. Небо уже успело очиститься от тяжелых свинцовых туч, словно никакой грозы и не было вовсе. Вновь появилась бледная луна в окружении сотен тысяч младших сестер — звезд. Она еле-еле роняла свой тусклый след на болотную гать, мимо которой ломанулся лесник и теперь, завязнув в трясине по пояс, молил о помощи. Он беспомощно стучал руками по зловонной жиже, разгоняя ряску и водомерок. Невидимые глазу жабы хохотали, глядя на жалкие старания старика выбраться из этой коварной топи.

— Сынок, не дай утонуть! — прохрипел дед, выплевывая болотину.

Шут с Фрэдом остановились у самого края пади, буквально в двух шагах от того места, где солончак, тем временем, все пуще засасывал свою жертву.

Прохор снял с головы прибор изобретателя, сложил руки на груди и усмехнулся.

— Ты сейчас к кому обратился, папаша? Ко мне или к этому, в портках? — Он кивнул на писаря что переминался с ноги на ногу. — Я тебе помогать не особо хочу. Давай спросим у Фрэда.

Тот присел на корточки и посмотрел в глаза утопающему в грязи старику.

— Ты меня хотел волкам скормить, а теперь хочешь, чтобы я тебя спасал? Ты в своем уме?! Я лучше посмотрю, как ты утонешь. Тем более что я никогда этого не видал. Как голову рубят глядел, но это совсем другое.

Вода в болоте запузырилась, и лесник погрузился в трясину по плечи.

— Помоги мне, парень, выбраться! — прорычал дед. — Пошутил я!

— Шутник, твою мать! — выругался Фрэд и ударил лесника по лысине сломанным прутом. — Теперь пришла наша очередь смеяться. Знаешь что? Сдается мне, что на том свете тебя встретит или мерзкая кикимора, или водяной. Вот с таким, — Он развел руки в стороны, — кайлом.

— Ладно, — прервал описание загробного будущего лесника шут. — Скажи, пропажа королевских сборщиков твоих рук дело? Отвечай, или мы пошли.

Старик подумал несколько мгновений.

— Каюсь… Вытащи меня уже! Их уже не вернуть, а я готов понести наказание, каким бы суровым оно не было!

— Ты зачем волков человечиной кормил? — шут присел.

Старик сплюнул болотину, что снова попала в рот.

— Чтобы они по селам не шатались да скотину не драли. Я жителям услугу оказывал. Откуда мне знать, что те королевскими слугами являлись? Волкам все равно, кого есть. Слушай, вытаскивай меня уже.

— А стоит ли? — Прохор посмотрел леснику в глаза. — Нет человека — нет проблемы. Моя задача выяснить, куда пропали сборщики. Я выяснил, так что…

— Умоляю! — прохрипел дед и стал медленно уходить под воду.

Через несколько мгновений он скрылся из виду, и ряска сомкнулась над ним. На поверхности оставались только его руки. Шут вздохнул и взглянул на писаря, который сидел, выпучив глаза.

— Давай, наклони ему эту березку, а то, чего доброго, в самом деле потонет… — королевский летописец непонимающе посмотрел на него. — Да быстрее, захлебнется же!

Фрэд вскочил и навалился всем весом на тоненький ствол. Цепкие ладони тут же вцепились в ветви, а через мгновение на поверхности показалось серое лицо лесника, который стал жадно хватать ртом воздух.

— Премного благодарен. Я уж подумал, что все, конец мне.

Напрягая мышцы, дед медленно, но верно выбирался из болота. Прохор схватил его за зипун и помог вылезти на берег. Тот растянулся среди папоротника и часто задышал.

— Зря мы его спасли, — крякнул Фрэд. — Вон, какой здоровый, он с нами двумя враз справится, если захочет.

— Неа, — отмахнулся шут. — У него сил не осталось, но на всякий случай…

Прохор пошарил взглядом вокруг себя и увидел небольшую корягу. Перекинув ветку из руки в руку, он с силой опустил ее на голову леснику, выбив из того сознание.

— Так оно спокойнее будет. Сейчас свяжем его, отнесем в дом, а завтра доставим в тюрьму.

— Тащить его через бурелом?! — возмутился писарь.

— Здесь должна быть тропинка, ведущая от гати к дому. Это он от нас через чащу удирал, — сказал Прохор, стягивая леснику запястья бечевкой. — Думал, что мы отстанем, но не повезло. Мы ведь тоже не лыком шиты! Да? — и дворцовый дурак подмигнул писаке.

Тропинка, действительно нашлась, причем тут же. Шут взвалил увесистого старика на плечо и двинулся вслед за Фрэдом. Несли бузотера по очереди, и писарь все больше склонялся к тому, что решение сохранить ему жизнь — ошибочно. Луна освещала им дорогу и не скрылась ни за тучу, ни за облако, пока они не дошли до дома лесника.

До рассвета оставалось всего несколько часов, которые королевские служащие решили посвятить сну, заперев хозяина дома в чулане и заткнув рот кляпом, чтобы не мешал своими воплями, когда придет в себя.

Дрыхли, как убитые, без снов и, как не странно, выспались. По крайней мере шут.


Едва солнце поднялось над лесом, Фрэд, Прохор и лесник двинулись в путь. Причем последнего не то что не развязали, но даже кляп изо рта не вынули. Так он и брел по лесной дороге, и лишь проходя гать, возле которой едва не отправился на утеху водяному или кикиморе, что-то пробубнил и, судя по сверкнувшим глазам, — сплошные ругательства.

Лесные птицы пели, греясь на солнце, пауки плели свои сети. В тех, которые не оборвал шквалистый грозовой ветер, поблескивали капельки воды, в некоторых трепыхались маленькие мушки. За ночь земля насытилась влагой с избытком, поэтому на дороге появились лужи.

Брели молча. Летописец все еще прокручивал в мыслях произошедшее ночью, а Прохор не являлся сторонником праздных разговоров, только по делу и только с теми, кто ему по душе. Фрэд к таким людям не относился, с ним даже помолчать не о чем.

Примерно через два часа путники вышли на тракт, как раз в том месте, где вчера писарь нагнал шута. Оно практически не изменилось за тем исключением, что лошадь пропала.

— Наверняка цыгане сперли! — всердцах выругался писарь. — Теперь из жалования удержат.

— Не переживай, я это улажу, — приободрил его шут.

Фрэд усмехнулся, и в этот самый миг послышалось конское ржание.

— Нашлась! — радостно воскликнул писака, потирая ладони. — А я на цыган грешил. Жозефина, иди сюда!

Спустя несколько секунд появилась кляча, и это событие вновь разочаровало Фрэда. Лошадь оказалось чужой, но имелся и плюс — повозка! Если договориться с хозяином, то можно доехать до столицы, если, конечно, тому по пути. Но договариваться не пришлось, в телеги лежали вповалку дворцовые музыканты, возвращающиеся со свадьбы из Длинных плугов. Одноглазый возница спал. Добредя до путников, кобыла замерла и стала обнюхивать связанного лесника, от которого несло болотиной за милю. Видимо почувствовав, что гнедая встала, погонщик приоткрыл единственный глаз и гаркнул, разбудив своих друзей.

— Какого рожна остановилась, бестия?!

— Рене, — окликнул его темноволосый певец, садясь и хватаясь за голову. — Говори потише, по добру тебя прошу. Голова трещит.

Тут заговорил второй голосарь компании, обращаясь к первому.

— Михась, подвинь свой зад. Я сейчас с телеги свалюсь!

— Дрон, — ответил тот, — иди ты, знаешь куда…

В перепалку вступили и другие участники труппы.

— Мария вообще все место заняла!

На что та ответила.

— А от тебя, Яшка, всю дорогу перегаром несет!

— Да-да, — поддержал ее хозяин звонкого бубна — Сандро.

— От вас самих не розами пахнет! — вступился за друга длинноволосый блондин со странным именем Бал, высунувший голову из-под соломы.

Завязалась толкотня, грозящая перерасти в нешуточное побоище, в результате которой с повозки был сброшен прямо в дорожную грязь ни в чем не повинный возница. Он вылез из жижи, отжал портки, рубаху и, натянув обратно одежду, кинулся в кучу-малу, которая продолжалась пять минут, если верить часам шута.

— Не переубивали бы друг друга! — покачал головой Прохор, но броситься разнимать бузотеров не рискнул. Он, конечно, в драке не промах, но тут не его ума дело. Сами пускай разбираются. Те закончили, когда начала громко верезжать Мария. Кто-то из мужиков, видимо, потерял интерес к драке, и принялся ее щупать за всякое. Она не стала это терпеть и в ответ дала кому-то коленом между ног. Успокоившись, музыканты, наконец, обратили свое внимание на невольных зрителей представления, что они устроили.

— Мое почтение, уважаемые! — махнул рукой Прохор. — Вижу, свадьба удалась на славу.

Артисты одновременно отмахнулись и принялись поправлять растрепавшуюся одежду.

— Не говори ничего, — буркнул Рене, подбирая вожжи. — У тебя, я вижу, тоже все срослось, — и он кивнул на лесника.

— Ага, расскажу — не поверите!

— Прыгайте в телегу, — сказал Михась, припадая к бутыли с водой, — а этого на самое дно кидайте. Инструментов-то нет. Вчера гульнули хорошо. На мандолине всего две струны целых осталось. Кхе…

Дрон выхватил бутыль, которая, в свою очередь, перекочевала к Марии, а уж потом и к остальным. Прохор с Фрэдом забросили лесника в телегу, а сами примостились с краю. Возница попытался причмокнуть пересохшими губами, но у него ничего не вышло, потому он стеганул клячу вожжами и прикрикнул.

— Трогай уже, гуляш ходячий!

Натужно заскрипели колеса, грозящие отвалится в любой момент. Писарь тут же заснул, привалился к Прохору и стал похрапывать, не смотря на то, что ему и нос затыкали и толкали в бок. Не помогло.

На гречишном поле колотили подвешенные к чучелам черепки, отгонявшие настырных птиц. Те взлетали, кружили некоторое время в стороне и снова предпринимали попытку опуститься среди колосьев. Небо окончательно очистилось от облаков, и теперь солнце могло свободно карабкаться вверх, не боясь быть сокрытым от людских глаз. В воздухе, вместе с ветром, носился аромат полевых цветов, и жужжали пчелы.

Рене стеганул чуть было не заснувшую кобылу и обратился к шуту.

— Давай, вещай, чего это ты лесника связал.

— Ты не поверишь, — начал Прохор.

Он рассказал все, что случилось этой ночью, в красках. Потрясал руками, наводя ужас. Музыканты покачивали головами и охали. Когда дело дошло до действий на болоте, сам старик заворочался на дне телеги, за что Яков наградил его ощутимым тычком под ребра.

— Цыц, упырь! — рыкнул он.

Когда шут закончил, все согласились с мнением писаря, что деда не нужно было спасать, но рыжий хохмач отстаивал свою точку зрения, мол, все нужно сделать по закону. Убийцу нужно судить.

— А вы как погуляли? — спросил Прохор.

— О! — хором застонали артисты.

— Да ну их! — сказала Мария. — Как всегда, праздник оказался испорченным. Сыграли все, как положено, а потом понеслась кривая… А ведь хотели вечером уехать!

— Зато теперь есть идея для новой песни! — сказал Михась.

— Это точно! — поддакнул Яков. — Такая история приключилась, что…

Его прервал Дрон.

— Не говори ему ничего, потом не интересно будет! Придет в трактир и услышит!

Прохор почесал затылок.

— Какие вы нудные со хмеля, не уж-то я тоже такой?! Спойте что ли.

Артисты переглянулись.

— Так нет инструментов-то, — развел руками Бал.

— Вы меня удивляете! — шут всплеснул руками. — Так давайте, я не прихотливый. Только не страшилки ваши, что-нибудь спокойное, умиротворяющее.

Рене начал тихонько насвистывать, Сандро застучал ладонями по телеге. Яков стал дергать оставшиеся струны своей мандолины. Мария достала из-под соломы серп и стала водить по нему своим смычком, который чудом уцелел, извлекая околомузыкальный звук. Получалось довольно-таки сносно. Михась потер нос, пожал плечами, мол, почему бы и нет, и запел.

Утренний рассвет, солнце поднималось над землей.

Просыпался лес, восхищаясь розовой зарей.

Над озером стоял, клубился белый туман,

в овраге под горою шелестела листва,

луч солнца улыбался и с росою играл.

Особенно прекрасны утром эти места.

Продолжение сна… Дивная пора.

Как божественна природа и проста!

В небе голубом облака плывут, как корабли.

Теплый ветерок мчится над поверхностью земли.

Еще не пробудились петухи в деревнях,

и рыбаков на озере пока не видать,

коровами истоптана трава на полях…

Как здорово, что здесь мне довелось побывать.

Продолжение сна… Дивная пора.

Как божественна природа и проста!

— Ты чего это, ваше шутейшество?! — спросил Дрон, глядя на Прохора. Тот шмыгнул носом и смахнул со щеки набежавшую слезинку.

— Сам не знаю. Какой-то я в последнее время сентиментальный стал, расчувствовался малясь. Не обращайте внимания.

— Мы довели шута до слез! — ударил себя по ногам Бал. — Ха!

Даже кобыла заржала. Прохор смутился, покраснел, как помидор, и про себя подумал: хорошо, что писарь спит. Точно растрепал бы на весь дворец! Это бы серьезно подмочило репутацию. Смеяться над шутом позволено только Высочайшим особам, остальным даже втихаря нельзя, а Прохор пока не давал даже малейшего повода хотя бы на ухмылку. Его боялись и правильно делали. В конце концов, он является одним из первых лиц государства и от его слова многое зависит. Король прислушивается к Прохору, поэтому неосторожная шутка в адрес любимца Генриха может привести весельчака к потере благосклонности сюзерена. Это в лучшем случае. За артистов Прохор не переживал, свои в доску, и язык за зубами держать умеют.

— Забыли! — нахмурился рыжий балагур и все молча подчинились. — Что нового за пределами столицы?

— Да ничего особенного, если не считать этого, как его там… — Рене приподнял повязку, почесал абсолютно здоровый глаз, что скрывался под ней, и вернул на место. — Искричество, что ли…

— Электричество, неуч! — дал ему подзатыльник Михась.

— Ну да, — хмыкнул возница. — Повезло жителям Плугов: никаких тебе дров. Масла не надо, фитилей тоже. Главное жилы не трогать, а то дух вышибет. У них уже двоих поросей убило, а бычку оторвало эти самые. Не может он больше, в общем. Жилы-то были древесной корой обложены и закопаны, но свиньи разрыли яму, и на тебе.

Прохор сделал вид, что очень заинтересовался, сам же прикидывал, почему мастер провел свет в деревню, находящуюся в десятках верст от столицы, а в замок никак не сподобится?! Он не удивился бы, если узнал, что Даниэль там наладил и воду в каждую избу, хотя почти все села в округе и так стоят на реках. Сто шагов с ведром не трудно пройти.

— Слушай, — сменил тему Прохор, — а зачем повязку носишь? У тебя же глаз на месте.

— Я так солиднее выгляжу, мудрее, — ответил Рене. — А кое-кто даже думает, что у меня там огненное око, обладающее воспламеняющим взглядом. Кстати, прошлогодний пожар в поле до сих пор на меня пытаются повесить. Я же тогда там с доярками… Хм.

— Михась, а у тебя с зубами чего? В драке выбили?

— Не, — отмахнулся тот. — Это я с ослом состязался. Перетягивали мои портки. Проиграл.

— Да… С вами не соскучишься. Хочешь, я поговорю с королевским лекарем, он тебе новые зубы у кузнеца закажет? — спросил на полном серьезе шут. — Я как-то по случайности себе один выбил о косяк впотьмах, так вставил, шельмец! — и показал артистам позолоченную фиксу.

— Не, — оскалился тот. — Я так выгляжу не то, что бы страшно… Ну ты понимаешь. Слушай, а ты не поможешь нам новые инструменты добыть, а то нам весь заработок придется потратить? Поговори с королем, так, мол, и так, есть необходимость и все такое.

— Для друзей — все что угодно, — Прохор сплюнул на дорогу и завалился на солому, придавив лесника. — Вечером в трактире обсудим условия сделки.

— Договорились!

Артисты тоже решили прикорнуть, за исключением Рене, ибо он правил кобылой, и Дрона, который достал из торбы клочок бумаги, писало, как у мастера, и принялся что-то сочинять.

Бабочки и стрекозы кружили над путниками, высоко в небе проплывал журавлиный клин. Солнце стояло в зените, нещадно паля все вокруг своими лучами. Лужи постепенно исчезали, а сам тракт становился ровнее. Вдалеке появились шпили дворцовых башен и флаги. Потом стало возможным различить фигуры гвардейцев на крепостных стенах, а спустя еще полчаса повозка проехала через Главные ворота столицы Королевства Серединных Земель.

* * *

Шут предстал перед королем, когда часы на Главной башне отбили три часа по полудню. Перед этим он ополоснулся в тазу, поскольку водоснабжение по-прежнему не работало, и переоделся в свой наряд с бубенцами. Затем посетил королевскую кухню, где лично попробовал все блюда, приготовленные для дневной трапезы, и вошел в Обеденную залу вместе со слугами, несущими подносы с яствами.

Пока челядь сервировала длинный стол, Генрих поднялся со стула и кинулся к Прохору.

— Ну наконец-то! — заключил сюзерен слугу в объятия. — Давай, рассказывай.

Король вернулся на свое место, шут, стянув с головы колпак, сел рядом и скупо кивнул молодой супруге уже пожилого правителя, которая откровенно скучала, разглядывая лепнину на потолке. Слуги закончили расставлять блюда и, склонившись, покинули залу.

Прохор, как всегда, не отличался скромностью, он сразу подвинул к себе блюдо с запеченным осетром и ловко распотрошил его, в то время как супружеская чета скромно начала трапезу с бульона с хранцузкими пампушками.

— Судя по тому, что ты вернулся, я делаю вывод, что все улажено. Так?

— Угу, — ответил шут, обсасывая рыбьи кости. — Виновный в темнице, как и положено. Вынужден тебя огорчить: в твоем королевстве стало на три человека меньше, это как минимум. Лесник, которого я в тюрьму засадил, скормил твоих сборщиков волкам, чтобы те скот не драли.

— Каков наглец! — театрально возмутился Генрих и с хлюпаньем выпил бульон прямо из тарелки. — Надо ему голову отсечь. Как думаешь?

— Я бы не стал, — шут навалил на столе целую кучу костей.

— Это еще почему?

— Ну сам посуди: вот оттяпает палач ему голову, — на другом конце стола королева нарочито громко кашлянула.

— Я, вообще-то, ем.

Шут перешел на шепот.

— Предположим, назначим мы нового лесника. Пока он разберется, что к чему… Старый ему все расскажет, советом дельным поможет. Пускай сидит. А за сборщиков не переживай, я уже новых назначил, тебе остается только указ подписать.

Генрих подвинул тарелку с фаршированным овощами фазаном, налил вина себе и Прохору.

— Вообще-то так дела не делаются. Нужно позвать министра, советника, прочую знать и коллегиально решить, кто займет эти посты.

— Ты смеешься? — рыгнул шут и тут же извинился на иностранный манер. — Пардоньте. Да они сразу своих родственников прочить начнут, которые не отличат мухомор от подосиновика, бруснику от клюквы, а к пасеке вообще подойти побоятся. Они тебя ненароком отравят. Или специально. Мои люди надежные, я и на должность лесника смышленого малого нашел.

— Возмутится знать, — покачал головой сюзерен и хлебнул вина.

— Приди в себя! — Прохор вытер руки о скатерть и пощелкал пальцами перед носом у хозяина. — Ты — король! Как скажешь, так и будет. А начнут вякать — пригрози отправить всех на войну. Работает всегда, сам проверял.

— Какая война? Сплюнь, дурак! Спокойно все уже лет двадцать как. Ладно, уладим этот вопрос. Ты давай, иди к министру, и скажи ему, пусть назавтра собирает народ. Хвалить тебя будем прилюдно, заслужил. Изольда, — Генрих обратился к супруге, — опять мой шут отличился!

Та отвлеклась от поедания королевских креветок и обратила свое внимание на мужа.

— Дорогой, ты же знаешь, что я политикой не интересуюсь. У меня от нее мигрень и аллергия.

— У тебя на все аллергия, — отмахнулся король. — Вот точно я тебя лекарю покажу. Твои ночные кошмары мне покоя не дают. Кстати, сегодня их, похоже, не было. Не читала на ночь?

— Нет, — отрезала та.

— А почему тогда ко мне в покои не явилась?!

Изольда зарычала, словно собака.

— Ты мне дашь поесть?! Разговаривай со своим шутом, оставь меня в покое!

Она сполоснула ладони в специальной серебряной плошке и вытерла их салфеткой. Затем демонстративно встала из-за стола и покинула залу под пристальным взглядом Августейшего. Шут тоже закончил трапезу и теперь ждал хозяина, который только перешел к десерту.

— Не нравится мне все это, — нахмурился король. — Какая-то она нервная стала в последнее время.

— Может, государыня наша понесла? — предположил Прохор.

— Ты думаешь? — поднял взгляд сюзерен. — Интересно как? У нас, если откровенно говорить, близости еще ни разу не было, а это… Сколько же прошло-то?

Генрих откинулся на спинку стола и закатил глаза, потом поправил корону и стал загибать пальцы, но сбился со счета. Шут заскучал.

— Слышал я в детстве одну сказку, как некая особа обрюхатилась, когда к ней голубь в дом залетел. Непонятное зачатие называется. Может, с госпожой та же беда приключилась?

— Голубь, говоришь, прилетал? — нахмурился король. — Если узнаю что это за птица, он у меня с башни вылетит, — и с силой опустил кулаки на стол. Стоявшая тут же тарелка с яблоками подпрыгнула, а фрукты попадали на пол. — Слушай меня внимательно: тебе надлежит скрытно следить за моей женой и выяснить, нет ли у нее какой тайны.

Шут усмехнулся.

— Ты подозреваешь… — король кивнул, приподнял корону и промокнул платком лысину. — Значит, в голубя не веришь? Ну, не знаю. Мне нянька рассказывала, что в далеких странах в это все верят, а кто сомневается, того на кострах жгут, что наших ведьм. Правда, еще она утверждала, что все они дикари. Ладно, пойду я, мне еще к министру нужно, потом к изобретателю заскочить треба и еще пару мест посетить. Велеть музыкантам песнь хвалебную сложить в мою честь?

— Конечно! — Генрих отхлебнул вина. — Хоть так послушаю. Изольде они не нравятся, даже есть в тишине приходится. Чтобы я без тебя делал…

Прохор закинул в рот виноградину, встал из-за стола и протанцевал к выходу, звеня бубенцами. Уже скрывшись за позолоченными створами, он высунул голову в шутовском колпаке и спросил:

— А если все-таки голубь?

— Убью! — прошипел сюзерен.

* * *

Министр нашелся в своих покоях. Он сидел за большим круглым столом и играл в шахматы сам с собой. Его мундир, как всегда, был безупречно чист, медали начищены так, что слепили глаза. Пистоль на боку переливался изумрудами, а сабля, наверное, прикипела к ножнам, но тоже покоилась там, где и должно.

Прохор не постучался по своему обыкновению, а просто толкнул створы и вошел. Он осмотрелся, словно впервые посетил данное пристанище тупоголовия и скудоумия. Все стены увешаны портретами героических предков генерала с самых древних времен, когда из оружия в наличии имелось только копье, а из одежды — набедренная повязка. Затем шут подошел к огромному глобусу, на котором самым большим государством значилось, естественно, Королевство Серединных Земель. Следующую остановку шут совершил у стены, где висела карта королевства с нанесенными на ней укреплениями и регулярными частями гвардейцев. Покрутил в руках все пистоли и ружья, что висели на стенах, проверил на вострость саблю. За его передвижениями внимательно следил хозяин апартаментов.

— Тебе чего тут надо? — не выдержал генерал, когда нежданный гость попытался открыть тайный шкафчик, вмонтированный в стену и спрятанный за портретом сюзерена. Министр отогнал шута и вернул картину на прежнее место, закрыв ее своей могучей спиной.

— Король велел тебе на завтра собрать народ, чтобы объявить мне очередную похвалу. Разобрался я с делом о пропаже сборщиков ягод и грибов, разузнал, куда подевался пасечник.

— Тоже мне, герой! Любой дурак смог бы.

Шут внимательно посмотрел позиции на доске. Часть фигур уже были съедены, как с одной, так и с другой стороны. Прохор сделал ход черными.

— Ну, тебе что-то не улыбнулась удача. Шах.

— Так я и не дурак, — парировал генерал и тут же спохватился. — Как шах?! В этой партии должны белые выиграть, я все продумал! Ты ошибся. Ну-ка посторонись.

Министр оттолкнул шута и стал проверять правильность хода, но не узрел ошибки. Он зло выдохнул и почесал подбородок. Потом перешел на сторону белых и передвинул одну из фигур, довольно потерев ладони. Прохор не думал ни секунды.

— Смотри сюда, — Он шагнул ладьей. — Тебе мат. Отдавай кошель.

— Да ладно?! Теперь-то как?! — генерал опять уставился на доску. Он несколько раз обошел вокруг стола, но не обнаружил подвоха. Поражение одержано по всем правилам игры. — Давай еще!

— Опять проиграешь, — учтиво предупредил балагур. — Плохой из тебя стратег. Начнется война — нам швах.

— Поговори мне еще! — огрызнулся тот, расставляя фигуры и делая первый ход.

Прохор только покачал головой. Он налил в генеральский кубок вина из графина и залпом выпил, утерев рукавом своего наряда стекавшие по подбородку капли.

— Чур, не драться потом!

Все кончилось меньше, чем через две минуты. Шут специально засек время. Офицер от злости аж побледнел и потерял дар речи. Он расстегнул китель, оттянул ворот рубахи и трясущейся от злости рукой указал весельчаку на двери. Тот пожал плечами и подчинился.

— Захотите еще сыграть, я всегда к вашим услугам! — Он склонился на пороге так низко, разведя руки в стороны, что бубенцы его колпака едва не коснулись каменного пола, после чего выскочил из покоев министра.

* * *

Прохор вышагивал по улицам города, насвистывая веселую мелодию. Шутовской наряд остался висеть на стуле в коморке, и его сменили штаны, рубаха и любимая весельчаком кожаная жилетка. Под ногами то и дело пробегали то кошки с собаками, то гуси с поросятами. Где-то слышались крики: родители орали на своих детишек за то, что выпустили скотину во двор, а та разбежалась.

Полные прачки развешивали свежее постиранное белье на веревки, которые растянули от одного дома к другому, перегородив таким образом проход. Шут ловко подныривал под преграду, стараясь не испачкать простыни и не задеть головой чьих-то огромных размеров панталоны, которые больше походили или на парус от фрегата, или на королевский охотничий шатер.

Потом Прохор свернул на базарную площадь, где полузгал семена подсолнуха, честно купленные у старухи (обычно он воровал), послушал бабские сплетни, посмотрел петушиные бои, перекинулся парой фраз с отрядом гвардейцев, которые обходили улицы дозором. Среди них оказались и те двое, что помогли ему забороть старосту из Большой пахоты. Завершив каждодневный ритуал, Прохор отправился туда, куда, собственно, и собирался, а именно к изобретателю в гости.

Тот, как обычно, забаррикадировался у себя в мастерской и открыл дверь только через пять минут. К тому времени Прохор уже отбил все кулаки, пока колотил в дубовые створы.

— Кто там такой не терпеливый?! — проорал голос изнутри, и петли скрипнули.

— Кто, кто… акробат из шапито! — ответил шут и протиснулся в помещение. — Ты чего в потемках сидишь?

Даниэль прошел в помещение и отворил ставни, впустив солнечный свет, в котором заплясали пылинки.

— Спал я. Тебе чего надо? Опять на важное задание Государь послал?

— Нет, я по другому вопросу. Во-первых, вот, держи, — шут достал из торбы прибор и протянул его мастеру.

— Пригодился? — спросил тот.

— Очень даже. Весьма полезная вещица. Непременно сделай мне такую же. Ты, шельмец, когда воду пустишь? — уже совсем с серьезным видом спросил Прохор.

Изобретатель опустился на край стола, заваленного всяким хламом.

— Завтра с восходом точно будет. У меня там кое-какие шестерни сломались. Только утром ремонт закончил.

Шут сел рядом.

— Посмотрим. А что на счет электричества? Ты когда обещал? Ну, в самом-то деле, у тебя есть совесть? Ночью нужду приходится впотьмах справлять.

— Тут не все так просто, как ты думаешь, — Даниэль потряс пальцем. — Нужно все рассчитать, то-сё, пятое-десятое…

Прохор соскочил со стола и стал мерить шагами комнату.

— Вот смотрю я на тебя, — шут остановился и посмотрел мастеру в глаза, — и не пойму: ты шпиён или нет?

— Ты сейчас это к чему? — спросил изобретатель закашлявшись.

Рыжеволосый слуга короля подошел вплотную к хозяину дома.

— В Больших плугах электричество уже есть! Тогда почему его еще нет в замке? А? Думал, никто не узнает? Или оправдывайся, или собирайся в тюрьму. На твое место найдутся желающие. Пусть не такого ума, но все же.

Даниэль всплеснул руками, соскочил со стола и подошел к окну, в сетку которого бились мухи.

— А ты знаешь, сколько стоит купить у кузнеца железные жилы, по которым это электричество двигается? Денег нужно на годовой запас свечей или масла для ламп. Потом еще на ремонт механизмов и все такое! Жители деревни мне деньги принесли и получили свой заказ. Ты меня извини, но я за свой счет должен жилы во дворец тянуть? Траншею для них через всю улицу копать опять я?

Прохор умерил свой пыл.

— А зачем обещал?

— Так я думал, что король отдаст приказ казначею, тот выделит денег на работников и материалы…

Шут подошел к изобретателю и положил руку ему на плечо.

— Я поговорю с Генрихом. Знаешь, что я думаю? Может, не закапывать жилы, а пустить их поверху?

— Это как? — удивился мастер.

— Ну, у нас есть столбы, где лампы ночные висят, вот и растянем между ними. Это же удобнее: и в кору их заворачивать не надо, и на виду. Слышал, в Больших плугах свиньи твои жилы раскопали и их переубивало? — изобретатель кивнул. — Для начала осветим Главную площадь, потом весь город, а там, глядишь…

— Ну не знаю, — замялся Даниэль. — Если будут деньги…

— А сколько надо?

— Так я писал в бумаге фицияльной, сейчас уже и не упомню.

Шут вернулся за стол, выдвинул табурет и сел, вытянув ноги.

— Я тебя как-то просил сделать мне пистоль маленький, чтобы в торбе помещался, ты не забыл?

Изобретатель ударил себя по лбу и полез в сундук, что стоял у окна. Он долго копошился в нем, а потом извлек оттуда маленькую кожаную сумочку.

— Вот, держи. Уже давно смастерил, хорошо, что ты напомнил.

Прохор покрутил в руках подарок: им оказался совсем крохотный, с ладонь размером, пистоль, только вид у него был какой-то странный.

— И что это? Как работает?

Изобретатель взял оружие в свои руки.

— Видишь крутящийся барабан? В нем шесть отверстий, в каждое вставляешь заряд и все. Это как обычный пистоль, просто сразу на несколько выстрелов. Барабан крутится сам, когда взводишь курок. Меньше просто уже не получится. Его можно под курткой носить, я сумочку специально для этого придумал. Видишь, как пистоль доставать легко? — и он продемонстрировал, как оружие входит и выходит.

Шут покивал, забрал подарок и повесил через плечо. Сумочка оказалась аккурат под мышкой.

— Удобно, — Прохор поднялся со стула. — Спасибо, с меня причитается. Предлагаю сходить в таверну, выпить по кружке доброго эля и погорланить песни. Что скажешь?

Изобретатель почесал затылок. По правде говоря, ничего делать ему сегодня не хотелось, новые идеи в голову не лезли, а к старым интерес уже успел остыть. Тем более что шут угощает, не придется тратить своих денег, которых и так кот наплакал.

— Почему бы и нет?

* * *

Таверна оказалась набитой людьми, как бочка сельдью. Под потолком клубился сизый табачный дым. Воздух наполнялся глухими ударами кружек, зычным смехом выпивох и визгами разносчиц, которых хмельные посетители хватали за всякое. Здороваясь налево и направо, Прохор с Даниэлем протиснулись к излюбленному шутом месту, которое, естественно, оказалось свободным, ибо дворцовый балагур исправно платил трактирщику, и тот следил, чтобы столик никто не занимал. Гости сели на свои места, и им тут же принесли по кружке пива и миску с солеными сухарями: обязательный минимальный заказ для любого посетителя.

— Твое здоровье! — кивнул Прохор мастеру и залпом ополовинил посуду.

— И тебя туда же! — ответил тот, стирая рукавом пену с губ, забрасывая в рот горсть сухарей. — Хорошо пошло.

— Угу, — отозвался шут, прислушиваясь к посетителям за соседним столиком.

Там седели почтенные старцы, с проплешинами и бородами чуть ли не до пупа. Они то громко гоготали, то переходили на шепот, словно плели заговор, но тут же начинали вновь хохотать. Чуткий слух шута уловил отрывок разговора.

— Вчерась-то, когда мы разошлись, я, стало быть, пошел домой, — дед отхлебнул из кружки. — Ага, значит. И знаете, где проснулся? В будке Трезора, представляете?! Наверное, жена домой не пустила, вот я и решил к нему забраться, чтоб не замерзнуть. Еле вылез, даже застрял чуток, но моя меня спасла, стерва. Еще насмехалась, мол, я с псом еще полночи разговаривал о чем-то.

Собутыльники деда покатились со смеху.

— Вечно с тобой, Клаус, всякие истории происходят, — один смахнул слезу и ощерился.

— А сам-то? — отмахнулся старик. — Помнится, тебя самого третьего дня баба домой тащила за ноги. Вся улица вышла смотреть.

Прохор потерял всякий интерес к этой беседе и, допив эль, подозвал хозяина таверны. Толстяк в сию же секунду появился перед дорогим гостем, одернул фарткук и поправил перекинутое через руку полотенце.

— Чего изволите?

Прохор отсчитал из кошеля монеты и протянул толстяку.

— Неси, любезный, еще две кружечки темного и скажи, где музыкантов носит? Становится скучновато.

Хозяин убрал деньги в карман.

— Должны уже быть, сейчас узнаю, — и крикнул в никуда. — Мадлен, две кружки темного господину шуту и его другу!

Трактирщик поклонился и растворился в табачном дыму, а уже через мгновение пышногрудая дева поставила на стол заказ, за что получила от Прохора одобрительный шлепок по заду. Когда и эта посуда опустела, появились музыканты, и таверна пришла в движение. Посетители поприветствовали артистов топотом и улюлюканием.

— Наконец-то!

— О, сейчас начнется!

— Прощай разум!

Участники балагана помахали собравшимся. Михась жестом попросил тишины, а когда шум смолк, начал свою речь.

— Привет, други! Шапка на своем обычном месте, не жалеем, даем, кто сколько может. И так, мы начинаем представление! Вчерась мы гуляли на свадьбе в Больших плугах, где произошла весьма занятная история. Наш Дрон сложил про это стих и хотел его вам прочесть, но я решил, что песня из него получится куда лучше, — Он кивнул музыкантам и те, прокричав дружное «Хэй-хэй-хэй!», заиграли, а Михась и Дрон запели.

На свадьбе скоморох

был прытким, как горох,

он бегал по столам,

кидался пудингом в гостей.

Такую чушь он нес,

что ржали все до слез,

смеялся даже старый пес.

Праздник веселый на селе,

пляшет хмельной народ,

и угощенья на столе —

свадьба вовсю идет.

Воскликнул скоморох,

лишь только смех заглох:

- Хотите, я вам фокус покажу?

Невесту он схватил

и в бочку посадил,

всех отвернуться попросил.

Праздник веселый на селе,

пляшет хмельной народ,

и угощенья на столе —

свадьба вовсю идет.

Раздался женский крик,

и в тот же самый миг

на длинной сельской улице

погасли фонари.

Включили люди свет,

глядят — невесты нет,

и скомороха не нашли они.

Праздник веселый на селе,

пляшет хмельной народ,

и угощенья на столе —

свадьба вовсю идет.

Едва песня закончилась, подвыпившие посетители захлопали в ладоши, а некоторые даже стали восхищаться проворным скоморохом, мол, молодец, парень, увел бабу. В шапку полетела звонкая монета, артисты промочили горло вином и заиграли свое самое популярное творение: про колдуна, подчинившего себе разум молодой девушки, которая стала куклой в его темной игре. Им хором стала подпевать вся таверна. Шут горланил до хрипоты, даже спокойный Даниэль несколько раз срывался в пого.

Покинули питейное заведение приятели только около полуночи.

Загрузка...