Всё время до ухода Сашка промаялся, не зная за что схватится и чем отвлечь себя. Взявшись за книгу, он вскоре понял, что не запоминает абсолютно ничего из прочитанного, более того, каждая новая строчка кажется ничем не привязанной к предыдущей. Мелькнувшая по привычке мысль посмотреть, что идёт по телевизору, сразу же вызвала в памяти ночной морок и всё, что произошло следом. Нет, даже если бы ящик не зиял серо-чёрной дырой вместо экрана, его Воронков включать бы не стал.

Поесть, что ли? Странно, но он не то что голода не чувствовал — наоборот, мысль о еде вызвала у Сашки активную неприязнь.

Время тянулось медленно и бесцельно — так же медленно и бесцельно, как шлёпались в тазик капли, одна за другой собирающиеся на потолке. Неравномерное булькание в тазу, молчащий телефон, разбитый телевизор, пятно из-под жидкой гадости…

«Ничего себе: мой дом — моя крепость! В такой крепости можно до ручки дойти!» — злился Воронков. В конце концов он не выдержал и засобирался на работу чуть ли не за час до обычного времени, оправдываясь перед собой, что, мол, транспорт в последнее время ходит плохо, да и Олег-сменщик будет рад домой свалить пораньше.

Джой пару раз махнул хвостом, увидев одевающегося хозяина, но следом за портупеей Сашка вытащил из шкафа намордник и радость пса несколько увяла.

— Нечего, нечего…— сказал он недовольной собаке, вновь пристраивая «Мангуста» под мышкой.— У тебя сбруя и у меня сбруя. Тебя без намордника в троллейбус не пустят. Да и с ним тоже через раз ругань, но это пережить можно. А вот меня без пушки и вовсе чикнут где-нибудь в подворотне, благо чем чикнуть найдётся…

Он тряхнул головой, прогоняя видение узкого кинжала со злобным зверем на рукоятке, и направился к двери.


Часть лишнего времени они с Джоем потратили, дойдя до следующей остановки, где к троллейбусу, идущему к «Южной» добавлялся ещё и автобус. Большого удовольствия прогулка не доставила — казалось, сам воздух в городе окончательно отсырел, и водяная пыль не падает сверху, а сама по себе возникает из ничего.

Времени впереди было ещё много, но издалека увидев выруливающий из переулка «Икарус» с яркой надписью «Пиво „Волжанин“ — для вас, горожане!» — Воронков по привычке перешёл на бег — сначала ленивой трусцой, а потом, сообразив, что так он успеет как раз к прощальному клубу копоти, рванул всерьёз.

«Успеваю вроде бы… Чёрт!» — что-то мокрое и большое с размаху ударило Сашку по лицу, закрыв глаза. Он с разгону мотнулся телом вбок, уходя от возможного удара, и в то же время гася набранную в беге скорость. Новый наклон, теперь уже в другую сторону, одну руку выставить вперёд, прикрываясь, другой быстро провести по лицу… Почему Джой молчит?!

Через секунду Воронков обрёл возможность видеть, сначала одним глазом, потом вторым. Никто за это время не нанёс ему удара, никто не подставил ногу, и вообще, активных действий враги не предприняли. Сашка отвёл руку от лица, посмотрел на неё, посмотрел по сторонам…

«Фу, позорище! Хорошо, что народу мало на улице! Блин, хоть хватило ещё ума пушку не вытащить…» — досадовал Сашка, разглядывая остатки мокрого газетного листа со знакомыми заголовками. Ну да, конечно! Он в скверике перед НИИ оставил такую же газету на лавочке, а эту кто-нибудь на балконе бросил, что ли? Подул ветерок — и вот пожалуйста. Таинственное нападение.

А что автобус? Само собой, автобус уже вальяжно отваливал от остановки. Воронков счистил с себя последний клок расползающейся в руках бумаги и неспешно пошёл дальше, решив не слишком-то забивать голову размышлениями ещё и об этом эпизоде. Нельзя же теперь каждую мелочь воспринимать как грозный знак.


Троллейбус пришёл после обычных полутора десятков минут ожидания, и никаких проблем с тем, чтобы в него сесть, у Сашки не возникло. Пассажиров было немного, по поводу Джоя никто возмущаться не стал и, заняв привычное место у заднего окна, Воронков принялся разглядывать дома, машины, людей, куда-то спешащих по мокрым тротуарам, ни на чём специально не задерживая внимания. Остановка за остановкой: наизусть знакомые улицы да повороты, и ничего нового в их облике. Даже метростроевский козловый кран стоял на всё том же краю котлована, что и в позапрошлом месяце (первую очередь метро в городе открыли лет десять назад, и похоже было, что до открытия второй придётся ждать ещё столько же).

Всё знакомо, всё привычно, и Сашке показалось странным, что всего лишь вчера вон там, за тем перекрёстком, его, словно в голливудском боевике, выдёргивала из-под колёс вся из себя прекрасная блондинка, а немногим раньше он где-то здесь же дрался со странными парнями, которые против всякой логики докопались именно к нему… И чёрный рыцарь, блин! Как бы было здорово, если б это был всего лишь бред!

Заверещали тормоза, троллейбус дёрнулся, резко останавливаясь, и у сидящего спиной по ходу Сашки голова мотнулась назад так, что хрустнули позвонки. Из стоявших пассажиров в проходе образовалась куча-мала, раздалось несколько возгласов, а впереди какая-то женщина заорала благим матом: «Не дрова везёшь!» — видимо обращаясь к водителю.

— Чё орёте, тут такое…— тут же отозвался водитель в микрофон, и вновь стронул машину с места, но очень медленно и осторожно, выкручивая руль до предела и перегораживая всю улицу.

— Ой, батюшки, что творится! Господи помилуй…— раздался новый крик всё той же женщины, и пассажиры сгрудились около окон с правой стороны. Воронков, не желая терять место, просто привстал и поглядел поверх голов. Сначала сквозь порядком запотевшие стёкла не было видно ничего, кроме тревожно вспыхивающих отсветов синего проблескового огня, но потом кто-то протёр окно рукавом.

Картину, заставившую крикливую женщину обратиться к Богу, Воронков во всех подробностях не разглядел, но и того, что он увидел, было достаточно: на газоне на боку лежал зелёный армейский КрАЗ, пропахавший в траве широкую чёрную полосу. А дальше, окружённый милицейскими машинами и рафиками «Скорой помощи» стоял автобус с огромной страшной дырой в боку — вся боковина была словно вскрыта огромным консервным ножом, и в скомканном металле угадывались обломки пассажирских кресел. Лишь самая задняя часть автобуса была более или менее цела, и на ней Сашка успел увидеть остатки рекламной надписи: «…горожане!»

Никаких других автобусов по этой улице не ходило, и сомнений быть не могло — в катастрофу попал тот, на который Воронков чуть было не сел.


Троллейбус объехал место трагедии и вновь вернулся к обычному ритму движения, хотя теперь водитель стал притормаживать заметно чаще. Воронков сидел и продолжал вроде бы смотреть в окно, хотя на самом деле вряд ли бы заметил сейчас на улице даже африканского слона.

«Что же происходит?! Бог с ним с „почему“, понять хотя бы „что“! Спокойно, Воронёнок, спокойно. Задачка очень простая. Дано: некий ничем не выделяющийся из прочих человек. Вдруг вокруг него начинают происходить неприятные вещи — значительно больше, чем по теории вероятности положено. Причём не обязательно с ним, но вокруг него. Ничем тривиальным эти события не объясняются. Значит, этот человек… То есть у него… Так ведь чёрт его знает, что во мне такого особенного!»

Размышления Воронкова прервал Джой — лишённый возможности дёрнуть хозяина зубами за рукав, пёс попросту ткнул его головой, и Сашка сообразил, что они доехали до нужной остановки.

— Спасибо, парень! — поблагодарил он Джоя и вместе с ним выскочил в уже готовую было закрыться дверь.

Стоя на обочине и глядя вслед удаляющемуся троллейбусу, Сашка неожиданно для самого себя поднял голову к низкому серому небу и вызывающе сказал вслух:

— Эй, вы, там! Вот он я, вышел. Рогатого не трогайте, он больше ни при чём!

Кроме него, на остановке никого не было, но на секунду ему почудилось, как по лицу мазнул тот самый мерзкий взгляд — словно несомая ветром паутинка скользнула вдоль щеки. Сашка поморщился, и потопал через пустырь по тропинке, ведущей к расположенной в ложбине старого песчаного карьера станции. Где-то надсадно взревели турбины — московский самолёт только начинал разбег. Вот сменщик-то рад будет…


Напарника в смотрительском домике не оказалось, но вскоре он появился и, увидев раньше времени появившегося Воронкова, действительно обрадовался. Олег, как и Сашка, тоже оказался здесь после оборонного ящика, гонимый безденежьем и, само собой, каждая лишняя минута, украденная у неприятной работы, была для него как подарок судьбы.

— Ну, Сань, значит, смотри,— быстро заговорил Олег.— Я до прудов только что сходил, там всё тип-топ. Оператора в ночь сегодня не будет, так что обход каждые три часа пускай директор сам делает. Можешь пилить-строгать свой металлолом хоть до потери пульса. (Считалось, что Сашка в мастерской восстанавливает какие-то автозапчасти. Для поддержания легенды он время от времени действительно вытачивал по просьбам коллег какой-нибудь штуцер для радиатора или вырезал хитрую прокладку.)

— В журнале я уже всё записал, тебе только закорючку поставить,— продолжал тараторить Олег.— Ну, так пошёл я?

— Ну так пошёл ты! — не стал спорить Воронков, сменщик отправился переодеваться, и через пару-тройку минут его силуэт уже мелькнул у ворот.

«Ну вот…— подумал Сашка, глянув ему вслед.— До утра здесь будем только мы с Джоем — самое время „злобным врагам“ что-нибудь устроить. В случае чего — хрен кто поможет!»

Он вспомнил искорёженный автобус, врачей, суетящихся вокруг носилок, и добавил, уже вслух:

— А может, оно и к лучшему. Мои проблемы — мне и решать. Заодно и антураж подходящий — как раз для финальной схватки…

Воронков подошёл к двери и обвёл глазами территорию станции так же, как оглядывал свои будущие владения, попав сюда в первый раз. И так же, как и в первый раз, поразился, насколько неприятным, уродливым можно сделать кусок земли, даже если не стараться специально. Освобождённый от намордника Джой тоже огляделся, но его, в отличие от хозяина, эстетика местности не интересовала, тем более не возмущала. Пёс радостно залаял и тут же умчался — у него было давнее знакомство с местными собаками, и из-за этого Воронкову приходилось постоянно тратиться на средства от блох.


Сашка коротко вздохнул — вздыхать полной грудью на станции он давно отучился — и пошёл обратно в комнатушку. Включил лампу-прищепку, заправил в «Башкирию» новый лист бумаги и принялся неторопливо печатать.

«Когда кто-то пишет книгу или ставит фильм, этот кто-то с одной стороны хочет, чтобы всё было правдоподобно и близко к реалиям жизни, а с другой — чтобы читательский или зрительский интерес поддерживался не только действием, но и обстановкой. Наверное, поэтому, когда не хватает таланта или денег, а чаще и того и другого, режиссёры переносят действия своих фильмов куда-нибудь на свалку, на развалины, или на заброшенный завод.

И что интересно: попадая в подобное место в реальной жизни, человек начинает чувствовать себя словно бы персонажем из подобных фильмов. Не самое приятное ощущение. Но ведь есть на свете и заброшенные заводы, и свалки, и руины поселений, которые бывают мрачнее самых изощрённых фантазий.

Например, если б я был режиссёром, пусть даже с миллионами долларов в кармане, я бы выстроил нечто подобное тому, что забесплатно вижу вокруг „сутки через двое“, а то и чаще.

Геометрически правильные ряды прудов-отстойников с вонючей водой, под тонким слоем которой не менее вонючий ил накапливает в себе все элементы таблицы Менделеева в самых невероятных сочетаниях. Кривоватые мостики над ними, на которые, кажется, кошка ступит — и они развалятся. Покосившиеся решётчатые мачты с прожекторами, из которых горит дай бог один на десяток. Наспех сваренные из бросового металла сарайчики для инвентаря, крытые вперемешку то рубероидом, то линолеумом и подпёртые посеревшими от времени досками. Брошенные чушки электромоторов с выпотрошенными и полувыпотрошенными внутренностями. Выпирающие из земли трубы коллекторов и претендующий на современность дизайна полукруглый пандус для самосвалов, бетон которого уже начал крошиться и осыпаться, обнажая арматуру. Тут же сохранившееся со времён развитого социализма мозаичное панно с ясноглазым широкоплечим рабочим, до середины заваленное отслужившими покрышками. Гул насосов и завывание вентиляции в уродливой одноэтажной коробке здания управления, наскоро собранной из разномастных панелей…»

Воронков увлёкся, пальцы всё быстрее летали над клавишами, словно он описывал окружающее кому-то, с рождения окружённому исключительно красивыми вещами, видящему в окне холёной машины только чистенькие пейзажи, встречающемуся с неизменно добрыми и вежливыми людьми. Интересно, сможет ли этот кто-то поверить в реальность описываемого?

«А над всем этим — мрачное, сочащееся моросью небо, без единого просвета, за которым может быть где-то и есть солнце, но вот только где оно… Зато ночью вполгоризонта встанет кровавое дрожащее зарево, которое даже сейчас угадывается сквозь висящий в воздухе полудождь-полутуман. Почти десяток факелов химического комбината, вознесённые на стометровую высоту, ревут днём и ночью, сжигая те отходы, которые город не решился перерабатывать даже в своём кишечнике».

Сашка усмехнулся, перевёл каретку и закончил сообразно со своими мыслями.

«Может быть, сейчас где-то в обсаженной пальмами Калифорнии или вылизанной Швейцарии, сидит какой-нибудь сценарист-оформитель, под его руками рождаются картины моей несчастной « Южной“, и он гордо воображает, что всё это придумал».

Воронков не знал, что был почти что прав. Только человек, которого он представлял себе, находился не в Европе или в Штатах, а гораздо дальше — может быть…

…в миллионе парсеков от Земли, а может быть и в миллиарде лет, или за тысячу слоёв одиннадцатимерного пространства. Наверняка где-нибудь в одной из бесконечного количества вселенных, населённых людьми, взаимное положение миров Александра Павловича Воронкова и «сценариста» сумели бы измерить и оценить, если бы они об этом попросили. Правда, просить о этой услуге никому в голову не пришло.

Тот, кого Сашка обозвал «сценаристом-оформителем», на самом деле был представителем особого вида искусства. Когда-нибудь такое наверняка появится и на Земле, ну а сейчас, пожалуй, наиболее близким словом будет термин «художник» — здесь тоже создавались картины, хотя к рисунку масляными красками на холсте такая картина относилась так же, как «Мона Лиза» Да Винчи относится к листочку комикса про черепашек-ниндзя, лежащему в контейнере для типографского брака. Эти картины были объёмными, обладали запахом, а их детали жили своей собственной жизнью, создавая эффект полнейшей реальности. Благодаря особому таланту создателя такие картины на краткий миг допускали присутствие создателя или зрителя внутри себя — ровно настолько, чтобы успеть ощутить атмосферу изображаемого, чтобы проникнуться чувствами, которые вкладывал в картину художник.

Это считалось утончённым удовольствием — на долю секунды оказаться сопричастным к первому эротическому порыву влюблённых или к чёрной тоске приговорённого к смертной казни. Великое счастье или великий страх, великая красота или великое уродство — всё могло найти своих ценителей. Дело лишь за талантом создателя, хотя и ремесленники от искусства тоже не бедствовали: люди есть люди. Кому-то вовсе не нужна какая-то там утончённость, достаточно просто пощекотать нервы. Если на Земле находятся желающие купить видеокассету, заливающую экран потоками дешёвой краски, изображающей кровь, то почему там, за слоями пространства, должно быть как-то иначе?


Художник, о котором, сам того не подозревая, думал и писал Воронков, считался ценителями, да и считал себя сам, очень талантливым творцом, но в то же время не чурался и поделок-однодневок. Кроме материальной выгоды, такие работы, как ни странно, иногда давали ему практически готовые идеи для серьёзных, сильных произведений — как, например, сейчас.

Показать кусочек страшного, уродливого, жуткого мира, в котором нет ничего красивого, нет ничего доброго, и в котором в то же время живут люди — живут, не борясь с этим миром, а пытаясь хоть как-то приспособиться, чуть ли не прислуживая ему. Такая тема не раз и не два была обыграна ищущими дешёвого успеха псевдомастерами, да и сам художник пару раз сляпал на скорую руку нечто подобное. Наверное, именно поэтому взяться за создание подобной «картины» всерьёз ещё никому из его коллег не приходило в голову. Что ж, тем лучше…

Художник был доволен своей работой. Красное зарево в чернеющем небе уже трепетало над примитивными, и в то же время совершенно непонятными, ввергающими в панику свой алогичностью сооружениями. Запах был уже готов, и практически была готова акустическая подкраска — тяжёлая, мрачная нота, постоянно висящая в воздухе, к которой изредка добавлялся накатывающийся и исчезающий в небесах грохот. Убирать звук художник не стал — это хорошо помогало сохранить необходимое для работы настроение. Теперь нужно сделать так, чтобы чувствовалась угроза, добавить к пейзажу действие…


Пока Воронков стучал по клавишам, за окном стемнело. Заметив это, он с некоторым сожалением оторвался от машинки и направился на улицу, заранее поёжившись в ожидании снова ощутить противную морось. Однако там, наверху, наверное, тоже были какие-то понятия об экономии, и по случаю ночи кран прикрыли — правильно, ночь и так время невесёлое, и нет необходимости делать её мрачнее.

Добравшись до щитовой, Сашка включил положенное ночью освещение и направился обратно в дежурку. Несмотря на то, что зажёгшиеся на решётчатых металлических мачтах прожектора заставили немного отступить тьму, на душе как-то резко стало муторно. Пока шёл сюда, пока с напарником трепался, пока умные мысли на бумагу выкладывал — настроение оставалось терпимым.

А теперь — стоило всего-то на десять минут отвлечься, опять накатило. Небось так тяжелобольной человек, вроде бы свыкшийся со своим недугом, вдруг заново осознаёт ужас своего положения.


Воронков бессмысленно громко хлопнул дверью, пнул ножку стола, а потом уселся — но не за стол, к машинке, а на старый, до черноты засаленный диван. Уселся и только потом сообразил:

«Ведь я же из цивильного не переоделся!»

Спешно подскочив, Сашка продолжил мысль вслух:

— Во-во… Забиты мозги всякой мутью, вот и делаю всё наперекосяк!

«И вообще, не худо бы сейчас просто взять и проснуться. Подальше от всяких страхов и предчувствий, а заодно и от среднерусской погоды, которая решила, что мне самое время отсыреть как следует. Лучше всего где-нибудь в Крыму, на пляже…»

Он представил себя на солнечном пляже под Алупкой, вдали от неприятностей, похожих на галлюцинации,— и застонал в голос. Эх, мечты…

Но, кстати, это ещё вопрос — был бы он в Крыму достаточно далеко от помянутых «неприятностей». А куда ещё можно сбежать — на Северный полюс? На Южный?

Воронков чертыхнулся. Сбежать — ага, щас! Случайно сдохший автобус, случайно не тормозящиеся попутки — похоже, что его из города попросту не выпускают! Хотя, с другой стороны, это радует — раз для них это важно, значит их возможности не беспредельны… Но кто не выпускает, чьи возможности?!

Сашка от души врезал по стенке локтем и зашипел от боли.

«Ага, давай,— подбодрил он себя.— Ещё покалечься сдуру. Будет дополнительная причина запричитать в равнодушные небеса — вай-вай, почему я?! А по уму, так глупее вопроса и не придумать. Какая разница, почему именно ты попал под бульдозер? Попавшему уж точно никакой. А вот как не попасть — вопрос более интересный, но для этого надо знать хотя бы скорость и маршрут этого бульдозера…»


Воронков присел на табуретку, пробежал глазами напечатанное недавно, усмехнулся. Если всё вокруг него — гениальная декорация, то сам он со своими передрягами вполне подходит как основа для сценария. Фантастические события требуют фантастических объяснений — разве нет?

Можно взять за основу, к примеру, такой сюжет. Какие-нибудь чужие-марсиане натыкаются на человечество, которое ни сном ни духом не ведает о постигшем его счастье. И начинают марсиане ломать себе головы, или что там у них ещё есть — чего, мол, от людей стоит ожидать? Для разрешения сомнений находят максимально усреднённую особь, изымают из обращения в свою тарелку, и ну куражиться! Особенности поведения изучать, стратегическую информацию требовать… А для чистоты эксперимента берут другую особь, и в привычное окружение привносят некий крышесносящий фактор. Само собой, подлая затея коварных марсиан обламывается о человеческую мудрость, хитрость и благородность духа.

И ничего странного, что обламывается — уж больно метод дурацкий. Для начала: что такое средний экземпляр? Представитель национального большинства? А мужчина или женщина? Может, серёдка на половинку?

Во, точно! Китаец-трансвестит средних лет спасает мир — такого ещё не было!

Сашка попробовал улыбнуться своим мыслям, но веселее и с стало. Дурь это — и только. Если сей кто-то настолько осведомлён о людях, что имеет какие-то критерии выбора, то никакой новой информации ему тесты на агрессивность не дадут. «Ах, что же сделает гр. Воронков Александр Павлович, увидев чёрного рыцаря? Задрожит-убежит или в бой кинется?» Несерьёзно, ей-богу!

«К тому же,— продолжал про себя Сашка,— в роли среднестатистического человека я себя представляю с трудом. А точнее — совсем не представляю».


Мокрый собачий нос, ткнувшийся в ладонь, прервал размышления, заставив его словно очнуться.

— Джой? Ты что, уже всё, вернулся? — удивился Воронков. Обычно его пёс по приходу на станцию исчезал чуть ли не до следующего утра.

Джой ещё раз ткнулся носом в ладонь хозяина, затем начал было укладываться на пол, но снова встал на ноги. Подошёл к двери, понюхал воздух, ткнулся в щель узкой мордой, вернулся обратно, нервно зевнул, показав клыки…

— Ну что ты, что ты? — пробормотал Сашка и, подойдя к собаке, взял её морду двумя руками. Джой что-то проскулил и тревожно заглянул Воронкову в глаза.

«Вот и встретились две озабоченности…— подумал тот, ощущая, что тело пса мелко дрожит.— Похоже, чует что-то зверюга… Или ему моё беспокойство просто передалось?»


Так или иначе, но подспудная тревога угнетала и самого Воронкова. Ничего конкретного, ничего логичного — просто неприятно, и всё тут. Прямо хоть строй поперёк двери баррикаду и отсиживайся всю ночь, боясь высунуть нос наружу. А что — плитка есть, в холодильнике какая-то жрачка с прошлого раза осталась, удобства по коридору и налево…

Старый добрый здравый смысл безоговорочно одобрил идею «не лезть на рожон», но тут же в душе Сашки зашевелилась другая составляющая его личности — чувство противоречия. И зашевелилась достаточно активно.

— Та‑ак.— Воронков обвёл взглядом помещение, как бы прикидывая, стоят ли эти стены чести его неотлучного присутствия, и звучно обратился частично к ним, частично к самому себе: А вот инструкция предписывает по приёму дежурства провести обход вверенной территории. Вверенной! Как гордо звучит это слово… Так могу ли я не оправдать доверия Родины и лично Станислава Геннадьевича, который всего лишь три месяца назад подписал приказ о повышении премии персоналу до ошеломляющего уровня в размере ноль целых семьдесят пять сотых минимальной зарплаты? Нет, товарищи. Не могу не оправдать. Пусть трепещут марсиане и агенты иностранных разведок — обход будет совершён!

Сашка сделал скупой, суровый жест и покосился на мутноватый осколок зеркала у окна. Зеркало его позу проигнорировало, предпочитая отражать стол с машинкой. Ну и ладно. Главное, что настрой теперь деловой, можно даже сказать, боевой, хотя и несколько ёрнический… Но иначе, наверное, разогнать хмарь, собравшуюся на душе, и не получилось бы.


Он повернулся к зеркальцу спиной и скрежетнул ключом, открывая металлический шкафчик. Ключ был, конечно, так, для вида: подобный замок можно без труда открыть согнутым гвоздём. Но зато хоть какой-то символ личного пространства, содержащего, вот ведь ценность, спецуху. Прикид, конечно, не карденовский, пахнет тоже отнюдь не «Цветами России»… Да чёрт с ним пока!

Нагнувшись, Сашка рывком извлёк на свет божий стальной ящик, занимавший почти всё дно шкафчика, и рывком водрузил его на стол.

Внутри, под защитой куда более надёжных запоров, хранилось всё мало-мальски ценное и теперь, предусмотрительно прикрыв входную дверь так, чтоб можно было быстро задвинуть щеколду, он принялся извлекать из ящика его содержимое.

Симпатичный наборчик деликатного инструмента, неприметная картонная коробочка, другая коробочка, изготовленная из щеголеватого серебристого пластика…

Сашка положил на стол рядом с коробками «Мангуста» и, открыв ту коробку, что попроще, снарядил патронами четыре магазина. Как и было задумано ещё при конструировании, боеприпасы шли половина на половину: разрывные и высокоскоростные бронебойные.

После магазинов пришло время серебристого контейнера. Воронков открыл его и, достав оттуда оптический прицел, неторопливо и вдумчиво приладил его к оружию. Грани гладко притёрлись, а винт с потайной головкой (вот и инструмент пригодился!) намертво спаял электрическую штучку с задней частью ствольной коробки, заодно поджав контактные поверхности.


Эту заморскую игрушку Сашке подарил Рыжий, сопроводив подарок, по своему обыкновению, разухабистой охотничьей байкой.

Если верить рассказу, некий современный Кузьма Скоробогатый, ошалев от сумасшедших денег, решил сходить на охоту. И пошёл на кабана… с гранатомётом, навороченным в полный рост — не иначе в «DOOM» переиграл, бедолага. Все перипетии истории уже забылись, но, кажется, вместо кабана этот урод промахнулся по медведю, не успел перезарядиться, а в результате — долго улепётывал, спотыкаясь и теряя по дороге снаряжение и предметы туалета.

Рыжий его, конечно же, спас. И во время последовавшей за этим процедуры «лечения нервов» новорусс клялся в вечной дружбе, ронял в водку пьяные слёзы, и в конце концов отдал спасителю остатки охотничьего оборудования. А кроме того, через день Рыжий не поленился пройтись по местам, так сказать, «боевой славы» и пособирать кое-что сверх подаренного.

Байка она байка и есть, с Рыжим редко поймёшь — то ли заведомую чушь он несёт, то ли реальный казус живописует. Но тогда он и вправду приволок слегка помятый — «там, знаешь, пенёк такой» — прицел системы «Холосайт», добавив, что «ещё имеется смятка от лазерного целеуказателя, но его оживить так же просто, как дядю Вову с-под Мавзолея».

Почти сразу поняв, что прицельчик отнюдь не ширпотребовский, Воронков от души постарался реанимировать редкое халявное приобретение. Корпус, к примеру, почти целиком пришлось делать новый, но уже тогда чувствовалось, что получается здорово.


— Предчувствия его не обманули,— немузыкально пропел Сашка и сжал рукоятку пистолета. Маленькая клавиша автоматического предохранителя попала под средний палец и подалась, замыкая цепь. На миниатюрном подобии прозрачного дисплея загорелся алый кружок с точкой в центре, как на лобовом стекле сверхсовременного истребителя, с удовольствием отметил про себя Воронков. Никаких тебе мушек-перекрестий!

Он вогнал в рукоятку два длинных магазина и передёрнул подвижную рамку, досылая бронебойный патрон в ствол. Подумал, извлёк обедневший на одну одиннадцатую своей ёмкости обойму, добавил недостающий патрон и только после этого вернул «Мангуста» в кобуру. Два других магазина поместились в подсумки на портупее, и теперь в распоряжении Воронкова было сорок пять зарядов. Поди плохо!

«И совсем хорошо будет, если они не понадобятся!» — напомнил здравый смысл.


Сашка аккуратно убрал в ящик инструменты и оставшиеся патроны, но не закрыл его, а достал из другого отделения два объёмистых свёртка и один пакет. Надо обход — будет вам обход!

Проигнорировав грубую робу, он развернул отмытый и продезинфицированный гидрокостюм. Тонкое шерстяное бельё, носки, облегающий свитер под горло — и, растягивая тугую резину, Воронков втиснулся в глухие чулки брючин.

«Чем не лосины нового времени? — усмехнулся он.— Хочешь быть красивым — поступай в гусары. Нет вакансий — тогда иди в ассенизаторы!»

Теперь куртка, в которую тоже пришлось влезать со скрипом. Сашка туго закатал подрезанную до минимума поясную манжету, но надевать закрытый шлем не стал, а перчатки просто прихватил резинками к запястьям. Костюм был надет для того, чтобы можно было устранить не очень серьёзную неисправность прямо на месте, не бегая переодеваться, ну и перчатки в таком случае будут нужны. Но пока что ещё и кисти прятать под глухую резину не хотелось.


Старенький «Садко‑2» приятно обтянул тело, обжал каждую мышцу, придавая движениям скупую точность. В Сашкином распоряжении имелась ещё парочка куда более суровых комбинезонов со скучным именем «ГК СВУ‑Б», но это были уже полные презервативы. Резина с головы до ног, секс с гарантией — но их Воронков надевал только когда не было другого выхода, кроме как по шею лезть в дерьмо.

Потянувшись, окончательно переборовший былую подавленность Сашка неожиданно для самого себя выдал тао «Красная куропатка сопротивляется порывам южного ветра». За туманно красочным названием скрывалось маленькое представление для одного актёра, показывающее, как можно запинать до потери пульса активного «доброжелателя», не понеся при этом ущерба.

Быстро разрядив напряжение серией резких и размашистых движений, концовку Воронков смазал. Он завершил «танец» не подсечкой с последующим высоким прыжком (красной куропатке надоело бороться с настырным и тупым ветром, и она улетает по своим делам к чёртовой матери), а попросту припечатал невидимого противника ударом кулака сверху в лоб. Ветру такое «пофигу», а вот «доброжелатель», пожалуй, будет озадачен минут на десять.

На душе полегчало, даже озорство какое-то появилось. Ну, раз пошла такая пьянка… Сашка развернул пакет побольше, и из него с лёгким шелестом заструилось тёмно-серое плетение.


Ещё во времена работы на заводе некий работяга предложил бартер — за общечеловеческую ценность типа «две пол-литры» пообещал притащить два кило титана. Воронков согласился, рассчитывая сделать несколько лопат для знакомых дачевладельцев (на головном московском авиазаводе готовые титановые лопаты те же работяги толкали по двадцать пять рублей). Но обещанный металл оказался в виде пучка тонких трубочек, ни на что, в общем-то, не пригодных, и они долго лежали на балконе.

Значительно позже Сашке в руки попался журнал со статьёй об устройстве старинных доспехов, и он, порубив трубки на колечки, принялся плести из них кольчугу. Строго говоря, это произведение было скорее байданой: каждое колечко он ещё и подплющивал до состояния дырчатой чешуйки. Работа была нудная и однообразная, но торопиться было некуда — со временем плетение превратилось в своеобразную психотерапию. Стоило Сашке зайти в тупик с Мангустом, и однообразное размеренное рукоделье помогало расслабиться. Пальцы без суеты прилаживали звено к звену, соединяли, приваривали, а в душу снисходили спокойствие и мир, пропадало желание побиться лбом о стену в расстройстве от собственной бестолковости.

Опыта ему всё же не хватало, и полноценную «железную рубаху» он делать не рискнул. У него получилось что-то вроде узкого пончо с дыркой-воротом и двумя прямоугольными выростами, закрывающими сверху плечи и руки до локтей. На боках, под мышками и локтями лопасти кольчужного пончо соединялись мягкими ремешками. Взвесив в руках текучий доспех, он через голову накинул его на плечи, затянул шнуровку ворота и ремни. Как влитой! От пули, конечно, не защитит, а вот от какого-нибудь ножа или топора — другое дело. Или от гнусного чёрного копья…

Пол холодил пятки сквозь тонкую резину. Сашка звонко чихнул, потряс головой и вывалил на пол содержимое пакета. Выхватив из антрацитово поблёскивающей кучки наколенники с налокотниками, быстро надел их, поправил эластичные крепления, упал на диван и по очереди вогнал ступни в объятия высоких роликовых ботинок. Старый отцовский подарок, презент из-за бугра. Ещё на шнуровке, тележка с четырьмя широкими попарно расположенными колёсиками, как у скейта. Надёжная вещь. Четыре раза уже «резину» менял, а коньки всё на ходу. Привык он к ним, притёрся. А как же, тачки у него нет, а какой русский не любит быстрой езды? Всё, порядок. Сашка притопнул. Нигде не жмёт, не давит. Теперь уж точно броня крепка и ноги наши шустры. Осталось влезть в сбрую, замкнуть её понизу широким поясным ремнём, повязать буйну голову банданой, застегнуть на запястьях перчатки без пальцев, но зато с приклёпанными по тыльной стороне шипами — и всё, готов к труду и обороне. Ах, да! Минуточку, последний штрих. Остатний свёрток, вздёрнутый за хвостик, живо раскрутился, и в подставленную ладонь увесисто шлёпнулась кожаная пластина ножен. Щёлкнула кнопка стопора, и наружу поползла воронёная полоса клинка. Долго ползла. Потому что длинная. Ровно 30 см.


…Решив однажды подарить Рыжему на четвертьвековой юбилей уникальный охотничий нож, какого ни у кого нет, он преисполнился энтузиазма, как оказалось излишнего. Примерно на полпути стало ясно, что он увлёкся и, пожалуй, переборщил. Тем, что у него получалось, было не зверя свежевать, а, скорее, врагов с оттягом рубить. Другие охотники Рыжего бы засмеяли. Пришлось срочно всё бросать и производить нечто более приемлемое. Гарику подарок понравился. Но позже Сашка всё-таки вернулся к своему первоначально недоделанному произведению и довёл его до ума. Так появился на свет этот нож-переросток. Обоюдоострый в верхней трети клинка, с волнообразной пилкой по обуху, лёгким ятаганным изгибом лезвия и значком изящно раздувшейся кобры у самой рукоятки. Его вполне можно было считать родственником достигавших полуметра и более боевых ножей древности. У тех племён и народностей, что любили это оружие, классический меч долго не находил широкого применения. За ненадобностью. Как говорится, при такой булавке и шпага не нужна…


Сбруя не зря сразу же замышлялась универсальной. Убранный обратно в ножны, потомок кремнёвого рубила уютно улёгся повдоль спины, рукояткой вниз наискосок от левого плеча — только найденные на ощупь замки креплений щёлкнули.

Удерживая на лице хмурое выражение предельной решимости, Сашка завершил гонку вооружений тем, что извлёк из ящика и привесил спереди на пояс два гладких шарика размером чуть меньше теннисного мяча — самодельную карманную артиллерию. Вот теперь точно всё. Во всех смыслах, включая (тьфу, тьфу, тьфу) нежданный прихват родными органами… Но тут он представил, что вылезает наружу безоружным, и его мигом передёрнуло ледяным ознобом. Фигушки! С пустыми руками не на бой как на праздник ходить, а только на собственные похороны. А с другой стороны, хорошо, что его никто не видит.

— Ты куда это парень, такой крутой? На войну?

— Да нет, хочу прогуляться тут промеж отстойников.

— Понятно. А эти штучки «заместо бижутерии»?

— Полтергейст, понимаешь, шалит. Барабашки злые покоя не дают, сглазил кто-то. Буду обороняться.

А что ещё скажешь? И посторонний наблюдатель уверенно подумает: «Ага, приятель, крыша у тебя едет, а в форточку вовсю лезет паранойя. Ну, успехов!»

Самое правильное и, по-видимому, единственно возможное в таком бредовом положении — положить на всё это с привесом. Пусть органы, пусть псих, пусть горячка белая — зато живой!

Обогнув стол, из-под которого за ним внимательно следил Джой, Сашка подкатился к выходу.

— Остаёшься за главного,— сказал он псу.— Никого не впускать, пленных не брать. В случае чего, прошу считать меня пофигистом.

И соответствующую эпитафию добавил Воронок про себя: «Хорошему парню, до последнего защищавшему экологически чистый продукт от посягательств нечистой силы. Эх, и чего это мне так весело? Не к добру»,— вздохнул он и, прихватив с полки казённый фонарик, распахнул дверь.

За порогом его ждал сумрачный осенний вечер. Дождь вроде бы и в самом деле взял тайм-аут, но воздух и без того уже пропитался влагой до предела. Сашка поморщился и провёл по лицу ладонью, стирая с него мгновенно налипшую мокрую плёнку. Без толку. Стопроцентная влажность, не иначе. Он взглянул на жирно залоснившийся резиновый рукав. Правильно он гидрокостюм надел. Лучше и не придумаешь, чтобы по этому подводному царству в серых тонах гулять.

Закат без особого успеха пытался догореть там, где ему и положено — на западе. Над почти невидимой за густой дымкой, далёкой-далёкой, толстой, будто проведённой тупым мягким грифелем чертой леса. Слабенькое такое светлое пятно — вот и весь результат, факелы, что немного в стороне, и то ярче. А в целом — великолепное колористическое решение на тему «Безнадёга, которая навсегда». Оценка — десять баллов. Из десяти. И пейзажик весёлый. Оставь надежду всяк сюда рискнувший… Тьфу!

«Колдун Мганга — сволочь!» — с выражением сказал Сашка, обратив лицо к равнодушным небесам и прислушиваясь к звукам собственного голоса. Эти самые звуки явно глохли, не успев вырваться на свободу. Это было странно. По идее, в воде звук должен распространяться просто отлично. Наверное, всё дело в границе двух сред — воздуха и жидкости. «Нда,— подумал Сашка,— мы с Мухтаром, то есть с Джоем, на границе. Сред, миров, пространств, времён или, может быть, хрен знает чего ещё. Нарушитель прёт косяком и ненавидит отважного Карацупу. И ведь очень даже может быть, всё что угодно может…»

Заперев снаружи дежурку, он после некоторого, вызванного отсутствием карманов, раздумья сунул скользкий холодный ключ в ботинок и не спеша покатился в сторону главного корпуса. Маленькие чёрные катки из твёрдой литой резины бесшумно касались тёмного сырого асфальта, и это рождало привычное, но особенно сильное сегодня ощущение мягкого полёта над дорогой.

Ролики — вообще кайф. Кто понимает, конечно. И к тому же куда быстрее и куда менее утомительно, чем на своих двоих. Выше КПД передвижения только у велосипеда, но зато без такой манёвренности. Сашка где-то читал, что хуже всего в этом отношении приходится несчастным мышам. Они семенят лапками особенно неэкономично. Он невольно представил мышей на роликах. Ха! Бедные кошки.

Бездумно выбрав путь наименьшего сопротивления, он покатился под горку вдоль забора из заржавелой проволочной сетки, а затем свернул к ряду широких низких барабанов, в которых непрерывно вращались, гнали с негромким липким плеском волну осклизлые миксерные решётки. Асфальт тут был самым ровным и целым на всей территории. Разогнавшись, можно было и под ноги не смотреть, а закрыть глаза и лететь, закладывал под свист потревоженного воздуха плавные точные виражи. А ведь, пожалуй, он и впрямь смог бы вслепую проехать этот участок по любой траектории на выбор. Запросто. Попробовать, что ли? Хмыкнув, Сашка подивился своей не слишком понятной лихорадочной весёлости. Вот уж вопреки всему настроение. Хотя с ним, вообще-то, и раньше такое бывало. Перед важным экзаменом, к примеру, или тяжёлым разговором с начальством. Накатывало что-то типа: «Эх, была не была! Где наша не пропадала, и однова живём!» Получается, не блажь это, а индивидуальная реакция на осознанный вызов сложной ситуации, во как!

Не удержавшись, Сашка на ходу прогнулся в сторону и ребром ладони срубил ветку с засохшей на корню берёзки, закрутил себя в крутом пируэте. Мышцы гудели неслышной, требующей движения дрожью. Вспрыгнув на бордюрный камень, он скользнул вперёд, балансируя на одной ноге, оттолкнулся, перелетел, сжавшись в комок, густой куст, мягко приземлился и затормозил. До него вдруг дошло, зачем он сейчас прыгал, срезая угол запущенного газона. На свет не хотелось выходить, вот что. Да и до этого неосознанно старался придерживаться густеющей с каждой минутой в черноту тени. Как таракан какой, честное слово. Тому тоже под яркой лампой ой как неуютно, видать.

Да какого чёрта, в самом деле! Это его место. Его личный, сжавшийся на целые сутки до размеров ограды привычный мирок. Будь он хищником, так, наверное, помечал бы его как свою охотничью территорию. А что, это мысль. Надо было плакат написать: «Чужаки, убирайтесь! По-хорошему! Вам здесь не светит!» Или короче: «Потусторонним вход воспрещён!» И святой водой ещё побрызгать. Вдруг поможет?

Он ведь даже не знает, чего ему бояться. И надо ли. По ощущениям, по интуиции — надо. Невидимая великанская рука уже занесла свою гигантскую мухобойку. А здраво рассуждая — горячечный бред с элементами мании преследования. «Канализаторное» хозяйство — место решительной схватки с неведомым злом. Два раза ха-ха! Верно, всё верно. Вот только применимость здравого смысла отчего-то вызывает серьёзные сомнения. Не работает он, когда творится чёрт-те что. Иллюзии, игра больного воображения? А вот фиг вам — иллюзии. Ободранная морда до сих пор побаливает. Так что зло там или не зло, а весёлую жизнь ему кто-то устраивает. И неплохо бы с ним напрямую обсудить вопрос о взаимных претензиях. А то всё намёками да через третьи руки. На нервах играют, гады. Здоровье им его не нравится, сволочам!

Ощущение близкой неизвестной опасности взвинчивало нервы, заставляло чаще биться сердце и почти желать встречи с врагом. Каким? А плевать, лишь бы закрыть вопрос раз и навсегда. Сашка попробовал представить что-нибудь особенно гадкое. Ну, вроде массированного парашютного десанта «чужих». Не получилось. Не стыковалось такое в его голове с реальностью. Никак. Зато ярко и без спросу вообразился сначала обурелый от безделья ментовской патруль, непонятно зачем забравшийся в эту глушь и случайно накрывший его с той стороны ограды светом фар (очумелые морды, один подавился сосиской в тесте, другой не глядя пытается нашарить на заднем сиденье автомат — ещё бы, при виде такого-то прикида), а затем и нечто вовсе противоположное — тормозящий у ворот чёрный монстровидный джип с братвой, которым взбрела в голову чудная идея спрятать свежего жмурика в отстойнике (бритые тугие загривки, кожаны, стылые глаза живодёров, калаши на коленях). Дальше воображение совсем разыгралось и, перепутав всё в яркий калейдоскоп, живо нарисовало Сашке настоящий боевик с фрагментарно непоследовательным сюжетом. Все стреляли во всех, а он всем мешал, но был неуловим. Словно идиотский персонаж комикса, какой-нибудь кретинский «ниндзя-роллер», он крался во мраке, ускользая от беспомощных преследователей и в свою очередь метко их расстреливая из засады. В итоге раздолбанная милицейская пээмгэшка взорвалась от точного попадания, роскошный джип врубился в мачту с прожекторами, а его груз каким-то образом всё же попал по назначению. Оказавшись в отстойнике, труп вдруг очнулся и пьяно заголосил под аккомпанемент красочных взрывов…

Стоп! Сашка даже головой потряс. Что это с ним? Бред какой.

Хватит с него и реальных приключений, чтобы ещё и фантазировать на эту тему. Да к тому же так лихо. Ссориться что с бандитами, что с представителями власти, какими бы придурками они ни были — дело неблагодарное. Держаться от них по возможности подальше — не худший жизненный принцип. У именуемого социумом мира людей много более-менее обособленных граней, и ни один разумный человек не будет стремиться без веской причины выходить за привычную грань. Превратившись из биологической в социальную, эволюция человека создала новые, социальные разновидности ареалов обитания этакие параллельные жизненные пространства. И стоящий рядом в автобусе человек может оказаться столь же далёким от тебя, как какой-нибудь гуманоид. А уж стражи порядка точно всегда были для Сашки чем-то запредельно чужим и небезопасным. Собственная система нравственных императивов вполне его устраивала, и мысль, что кто-то считает себя вправе навязывать ему другую, чужую и мёртвую, казалась Сашке по меньшей мере дикой. Это всё равно, что заставить здорового человека пристёгивать себе протезы и пользоваться костылями. С какой стати?

Размышляя подобным образом, он потихоньку двигался вперёд. Пропустив первый барабан, он начал не спеша объезжать следующий. Тени здесь были густые, надёжные, чем дальше, тем лучше. Сашка проехал почти четверть окружности и в этот миг, будто подслушав его мысли и опасения, в спину, с то стороны, где никого не могло быть, ударил резкий, полный каркающих начальственных интонаций оклик.

— Стоять! Оружие на землю!

Сашка вздрогнул, как от удара током, и замер. Мысли пресеклись. «Вот такие штуки и называются „ментал стоп“»,— мелькнуло где-то на границе сознания. В глухой, ватной, обвально рухнувшей тишине он почувствовал, как кожа на затылке стягивается под чужим пристальным взглядом. Ощущение было премерзким, от него хотелось немедленно избавиться, и держа руки на всякий случай на отлёте, он стал медленно поворачиваться через левое плечо, заставив себя преодолеть нешуточное оцепенение. К счастью, на роликах для этого и ногами особо не нужно было шевелить. Чуть развернул ступни, спружинил коленями — и кружись хоть до помутнения в глазах Прокружиться, пока в поле зрения не въехала наконец тёмная фигура, пришлось градусов этак на сто.

И вправду мент, твою мать! Вот ведь непруха. Сашка испытал сильнейшее желание выматериться в голос, хотя надежда на иной исход умерла ещё несколько секунд назад. А точнее, она и не рождалась. Вместо неё в первый же миг родилась отвратительная уверенность — это прихват! Кажется, у древних язычников-славян ругань носила иной, сакральный смысл и служила, в частности, для отпугивания нечистой силы. Да, хорошо им было, а тут ругайся не ругайся… И неважно, откуда здесь взялась «серая опасность», надо что-то делать. Находчивость, где ты? Ау! Первой напрашивающейся реакцией было слинять и загаситься в дежурке. Мигом переодеться, сховать пушку и в дальнейшем максимально талантливо разыгрывать репризу «я не я и корова не моя». Тем более темно, лицо хрен разглядишь. Ему, во всяком случае, физиономия под козырьком кепи кажется лишь серым, чуть более светлым пятном. Но это ещё смыться надо. А если этот не один? Обычно-то они стаями ходят. Сашка изо всех сил заставлял себя перебирать варианты, но нежданный визитёр напротив просто его гипнотизировал, будь он неладен. Своей странной неподвижностью, непонятным тяжёлым молчанием. Возникло вдруг неправильное, какое-то беспомощно детское желание действительно положить пистолет, закрыть глаза и ни о чём не думать. Что, на психику давишь, сволочь? — Сашка попытался разозлиться. Но окончательно вывела его из ступора ярко вспыхнувшая перед мысленным взором картинка — он стоит и пялится, как дурак, а другие ребята в сером обошли его по-тихому и сейчас навалятся сзади…

Не раздумывая больше ни секунды, он нажал кнопку фонаря, который всё это время крепко держал в левой руке. На прошлом дежурстве он сам заменил батарейки и теперь надеялся, ослепив мента коротким световым залпом, раствориться в темноте. Эффект оказался потрясающим, вполне достойным ещё одной остановки внутреннего диалога.

Яркий сноп света в упор обрушился на стража порядка и словно сдул с него характерный узнаваемый силуэт. Чёткий абрис кепи, грубые линии негнущейся псевдокожаной форменки, шароварные брюки — всё исчезло.

Перед Сашкой тошнотворно колыхался под несуществующим ветром какой-то гнусно нерезкий, бесформенный балахон, отдалённо похожий на рясу с капюшоном, надетую на невидимое Ничто. Из-под «капюшона» на Сашку тяжело смотрела пустота. И уж она-то была очень даже резкой. И гипнотизирующей, глубокой, как океанская бездна. Общее впечатление было как от добротного кошмара. Даже не успев ничего подумать, он спазматически, так отбрасывают от себя отвратительное насекомое, швырнул в этот ужас фонарём.

Слабый, сопровождаемый хрустом то ли стекла, то ли пластика звук удара догнал его уже на бегу. Сердце снова ёкнуло, когда навстречу кинулись ещё две размытые тени. Получается, и в самом деле обошли, кто бы они ни были! Сжав зубы, Сашка бешено рванулся вперёд и сумел проскочить между ними в самый последний момент. Без роликов бы не успел, точно! Чувство наседающей на пятки опасности несло его вперёд как на крыльях. «Нет, ребята, такие повороты не для моей лошади!» — только и удалось подумать. Непонятно как, но Сашка знал, что с каждым шагом всё больше отрывается и едва не завопил по этому поводу что-то восторженно-ликующее. Что, взяли?! Шокирующая подмена вооружённых людей с отчётливыми намерениями очередной чертовщиной, конечно, ошеломляла, но и странным образом ободрила. Хотел врага — получи! Если выбирать, то, честное слово, лучше уж эти нереально жуткие твари. Не нужно мелко изворачиваться, прогибаться, как последнее чмо. Просто врубай инстинкт самосохранения на полную катушку и — вперёд! Смывайся, оторвись, обмани и напади! Надёжная первобытная тактика. Гаси гадов, как сумеешь, и никакой тебе лирики. О, эта сладкая свобода выбора тернистой тропы выживания. Рехнуться можно от счастья!

«Мангуст» уже лежал в ладони, и Сашка мимоходом этому подивился. Понятно, конечно, сам вместо кобуры оснасти сбрую особым подпружиненным захватом. Стоит надавить и рукоятку вниз и слегка от себя, и пушка как живая выпрыгивает наружу. Всё работало как часики, но не до такой же степени.

Так или иначе, стоило, пожалуй, умерить первый панический порыв, притормозить и попробовать завязать конкретный разговор с позиции силы. Разве только эти привидения окажутся пыле-влаго-удароустойчивыми. Вот тогда уж получится полный компресс! Кстати, запросто, вполне возможный вариант. Но об этом лучше было не думать, и Сашка старательно не думал. И без того страшно. Слишком уж сильной угрозой тянуло на него от этих отвратных, как тяжёлое похмелье, тварей. Тут и захочешь — не ошибёшься. Но куда они подевались? Не могли они так отстать. Это какая-то хитрость, не иначе. Только не паниковать!

Сашка совсем остановился и постепенно набирался решимости для какого-либо целенаправленного действия, которое при этом не являлось бы просто действием. Сомнения его разрешились неожиданным и зловещим образом. По глазам хлестнула тусклая вспышка, плюнула в лицо огнистым взблеском. Тонкое, бледно сияющее веретено мелькнуло у самого виска, заставив Сашку инстинктивно пригнуться. Ого, они ещё и стреляют! Совсем весело. Но чем? На трассер не похоже.

Всё ещё не различая ничего в плотном скоплении теней, он автоматически опустил большим пальцем маленький обтекаемый флажок предохранителя и без колебаний дважды нажал спусковой крючок, целясь по месту вспышки. 3‑з‑занг, з‑з‑занг!

«Мангуст» увесисто толкнулся в обнимающие рельефную рукоятку ладони, пороховое пламя острыми струями брызнуло вверх и в стороны через прорези компенсатора. «Вот и пристреляю…» — подумал Сашка, понимая, что, скорее всего, промазал. Стрельба на роликах явно имела свои особенности, связанные с сохранением устойчивости. Ничего, нечисть тоже может промахиваться, что утешает. Держа оружие перед собой наизготовку, он откатывался спиной вперёд, когда краем глаза зацепил что-то необычное. Пытаясь смотреть сразу в две стороны, он снова повернул голову. Ничего себе! Сквозь медленно тающие пятна засветки от вспышки и своего дульного пламени Сашка разглядел в основании гладкого железобетонного цилиндра немного косую, примерно метровую в диаметре воронку. Он сразу понял, что это такое, и его аж передёрнуло. Результат вражьего «промаха». И, кажется, результат промежуточный. Поражающий фактор «выстрела» в виде синюшно-мерцающего луча, похоже, всё ещё действовал. Он торчал из самого центра слегка наискосок, словно тонкий прозрачный стержень и… продолжал вгрызаться в бетон. Тонкие струйки серого песка и пыли срывались с поверхности воронки и, обтекая медленнее истаивающие рыхлыми хлопьями ржавчины огрызки арматуры, с сухим шелестом сыпались вниз. Воронка на глазах увеличивалась.

Вот это гадство, прорвёт ведь! Объясняйся потом… Сашка представил, как полтысячи кубометров густой вонючей жижи вырываются на свободу, и скрежетнул зубами. Ну стреляют — ладно! Они в него, он в них. Благо есть из чего. Дуэль такая, чтоб её! Хоть в дворяне себя записывай. Если цел останешься. Всё слишком абсурдно и одновременно подчинено, должно управляться высшими правилами! Словно материализовавшийся наплыв предсонных фантазий, порождений внутреннего хаоса, несущих гибель. Ну и что? Во сне тоже можно умереть, но это только твои проблемы. Миру наплевать, что привычно и протеста не вызывает. Однако реальность обычно всегда на твоей стороне. Стоит найти решение, опомниться, вздрогнуть, и она возьмёт верх. Должна быть «кнопка»! Но чтобы так… Сашка содрогнулся, поняв только сейчас вдруг с пронзительной ясностью, что при любом исходе ничего уже не вернётся и не будет таким как прежде. Зловещая шиза окончательно разъела границу меж нормой и безумием, сместив все понятия о возможном. А ты думал, парень, что затронуто лишь твоё драгоценное спокойствие? Она здесь, в реальности. Твоя налаженная жизнь торпедирована, пущена под откос и сброшена в пропасть едва не между делом.

Сашка заглянул в эту пропасть внутренним взором, постоял на краю и почувствовал, как, не выдержав перегрузки, в нём беззвучно перегорают последние поведенческие предохранители. Трещал по швам сам порядок вещей. Теперь можно было всё. Инстинкт самосохранения забился в угол и мелко дрожал. Кровь и смерть! И неудачник плачет…

В этот миг Джой в далёкой дежурке заскулил и заскрёб лапой запертую дверь. Воронок больше не колебался, словно временно разучился это делать. Какие проблемы? У него преимущество в скорости? Вперёд! И пистолет в руке — не просто увесистая железяка. С ним ты берёшь на себя ответственность за свою и чужую жизнь, за то, что происходит вокруг. Больше это не пугало. Как говорили предки, когда ни умирать, всё одно день — терять! Предки были мудры.

Сырая ночь неслась навстречу. Почти по прямой он пролетел между резервуаров, выскочил на открытую площадку и сразу же, срезая дорогу, принял вправо. Не снижая скорости, сгруппировался, прижал подбородок к груди — над головой прошла вязка укутанных в серебристую изоляцию труб. Ещё дважды нырял он под трубы, похожие на застывшие щупальца, раскинутые вокруг чудовищным осьминогом. Последнее щупальце осьминог протянул совсем низко, и Сашке пришлось почти распластаться, чтобы проскочить, но зато этот последний бросок сразу вывел его туда, куда нужно. Трансформаторная подстанция. Вот она. Преубогое сооружение. Но диспозиция — пальчики оближешь.

Резко свернув, он объехал строение слева, прижался ближе к обшарпанной стене, не теряя ни секунды вогнал пистолет под мышку, с разгона подпрыгнул и повис на третьей перекладине металлической лестницы. Вверх, вверх… Ролики мешают, цепляют за перекладины… А… Ну вот и крыша. Плоская, залитая покрытием, давно превратившимся в твёрдую растрескавшуюся коросту.

Пригибаясь, словно под обстрелом, он метнулся к краю и, упав на одно колено возле низкого бордюра, довольно усмехнулся. Обзор, как и ожидалось, был выше всякой критики. «А теперь мы будем шутить! От английского слова „шут“…» — прошептал Сашка и потянулся за «Мангустом». Мягко щёлкнул зажим, рукоятка пружинисто толкнулась в руку. Было в прикосновении к ней что-то очень приятное, вселяющее уверенность. Какое-то тёплое, живое чувство. Будто встреча со старым хорошим другом или мокрый нос Джоя, ткнувшийся в ладонь, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой.

Продолжая улыбаться, Сашка ласково погладил ствол, вдарил шершавую кнопку стопора и откинул узкую титановую штангу приклада. Цевье на её конце плавно повернулось, превращаясь в затыльник. Затем снова опустил флажок (когда только успел поставить на предохранитель?), проверил прицел (работает) и подсумки (на месте). Оставалось ждать. К счастью, пауза не затянулась. Первая тварь показалась почти сразу. Сейчас она выглядела по-другому, ещё более расплывчато, но не менее мерзко. Островерхое, расползающееся понизу в стороны облако, в глубине которого прячется какая-то страшная весьма вещественная гадость. Что, казалось бы, такого? Здоровенный клуб густого дыма шевелится — подумаешь! А без дрожи не взглянешь. Может, весь секрет в том, как шевелится. Короче, редкая дрянь, которой самое место на мушке. Всех их отправить туда, откуда вылезли, или ещё подальше. Ага, и второй экземпляр не задержался. Счастье вдвойне и лучше бы ему не быть…

Твари никем больше не прикидывались. Правильно, впредь этот номер у них не выгорит. Зато неслабо маскировались. В тени или просто на тёмном фоне растворяются, как сахар в кипятке. Раз — и нету. Ничего, учтём. Скользят гладко, не спеша, как на прогулку вышли. Даже обидно. Напрашиваются. Что ж, постараемся не разочаровать.

Сашка окончательно сел на пятку, прислонился боком к парапету и поудобнее пристроил «Мангуста» на колене… И только тут увидел Художника, стоявшего почти рядом. Подрамник с холстом опирался на парапет, и Художник с кистью в руке явно собирался наносить первый мазок…


…Сашка совершенно не понял, как и откуда появился Художник. («Тут даже и Козя не поможет разобраться,— подумал Сашка,— разве что Саша Бирюков с его буйной фантазией попытался бы объяснить, да когда ещё с ним встретимся?») Художник сделал кистью первый мазок, и внизу что-то вспыхнуло. Твари-тени исчезли…


Утро поленилось обозначать себя солнечными лучами или хотя бы оптимистической полоской на горизонте. Просто грязная вата низких облаков за пару рассветных часов превратилась из беспросветно-чёрной в беспросветно-серую, а зарево факелов с химзавода поблекло, добавляя теперь лишь немного красно-рыжего тона в тусклые цвета западной части неба.

Выйдя из дежурки и глянув вверх, Воронков отметил про себя факт наступления «светлого времени суток», согласно должностной инструкции выключил прожектора и обесточил осветительный щит. Эти привычные действия заставили его наконец-то вспомнить о начальстве, о своих обязанностях, и вообще о том, что он на работе.

В слабеньком свете занимающегося дня следы ночных событий стали ещё более заметными, и никакая уборка не смогла бы их скрыть — да и чем убираться-то, бульдозером? Или сбегать до аэропорта и одолжить там «Ураган» со списанным реактивным двигателем, который полосу чистит? Делать было нечего, Сашка пошёл к подъезду управления, и вытащил из-под карниза второго справа окна ключ.

Внутри здания было пусто, тихо и спокойно. Воронков зашёл в предбанник к директору, сел на секретарское место (на самом деле должность секретаря сократили уже два года назад), вытащив из стола лист бумаги, написал слова «Объяснительная записка…» и задумался. Ну что он сможет объяснить? Да и вообще, так ли это нужно — объяснить? Главное, чтобы бумажка была написана и подшита, а что в ней написано — дело шестнадцатое.

И вскоре под его пером родился дайджест производственного романа о полезности соблюдения техники безопасности и вреде несоблюдения оной. Скупым и суровым слогом, с соблюдением всех правил канцелярского новояза, в романе описывалось, как в процессе работ сварочно-ремонтных произошло возгорание остатков топлива органического (отрицательный пример), каковое было ликвидировано собственными силами при помощи штатного песка и огнетушителя углекислотного (положительный пример). В заключение Сашка признавал свою вину и брал на себя обязательство добровольно возместить стоимость погибшего топлива и испорченной тары (бочка железная БЖ‑300 б/у) по остаточной балансовой стоимости. То есть, поправился он, «стоимости балансовой остаточной».


Перечитав бумажку, Сашка удовлетворённо кивнул, положил её в папку с тиснёной золотом надписью «к докладу», а потом взялся за телефон. Сначала он набрал телефон Рыжего, и его жена с подозрительным энтузиазмом сообщила, что «Игорька ещё долго не будет. Радиограмма пришла: у них какой-то мост размыло, а на вертолёт денег нет. Ещё неделю будут лесовоза ждать…». Не дослушав, Сашка положил трубку и позвонил напарнику.

Насколько Олег обрадовался Воронкову вчера вечером, настолько же недовольным он оказался сегодня с утра, и Сашка его вполне понимал. Самому случалось идти навстречу сменщикам и выходить на работу два, а то и три дня подряд. И хотя это давало возможность подольше повозиться в мастерской, да и деньги дополнительные лишними не были, но всё равно — энтузиазма такие просьбы не вызвали.

Однако Олег ещё с прошлого месяца был должен Воронкову трое суток. Поэтому ругань руганью, но когда Сашка пообещал ему зачесть за «посидеть до вечера» целую смену, прийти он всё же пообещал, и действительно явился даже раньше, чем кто-нибудь ещё из работающих днём. Сашка по-быстрому обрисовал ему события ночи, не слишком уклоняясь от версии, изложенной в «записке», а присутствие Художника объяснил просто:

— Двоюродный племянник, сын дяди Сени — ну, я тебе рассказывал, есть у меня такой родственник.

— А, тот алкаш из Прибрежного?

— Ага. В общем, из интерната парнишка сбежал, я его пока приютил. У него какие-то нарушения в развитии: с одной стороны, талант художественный, а с другой…

— Дурачок, что ли?

— Ну, не то что бы совсем, но иногда его понять трудно. Да ты парнишку, главное, не дёргай и не показывай никому, а сам он к тебе лезть не будет. Пусть себе сидит, рисует, а я его скоро сплавлю куда-нибудь.

— Очень нужно мне его дёргать,— пожал плечами Олег, и Сашка почти бегом бросился переодеваться. Ему очень не хотелось встретиться в воротах с директорским «Жигулёнком» и полчаса стоять в кабинете, виновато кивая головою в такт нравоучительной речи.


Кобура с «Мангустом» привычно устроилась под плечом, и прижатый к стенке троллейбуса Воронков то и дело ёрзал, пытаясь сдвинуть её поудобнее и вызывая недовольство окружающих.

«Небось скоро на рёбрах профессиональный синяк будет… Хоть прямо сейчас вылезай!» — подумал он, когда щуплая на вид женщина так энергично стала пробиваться к выходу, что кобуру в буквальном смысле впечатало в бок.

«А действительно! — вдруг сообразил Сашка.— Надо же предупредить Козю, что я приеду, а то опять куда-нибудь ускачет. Только рассказывать по телефону ничего не буду. И так всё выглядит бредом сивой кобылы, а по телефону так и вовсе на дурацкую шутку потянет, не более того!»

Решив так, Воронков двинулся вслед за энергичной дамой и вывалился из троллейбуса на первой же попавшейся остановке. Этот район, застроенный казённого вида сталинскими домами, Сашка знал не очень хорошо, но телефонную будку долго искать не пришлось. Она сама попалась на глаза, словно нарочно для Воронкова поставленная у глухого участка стены первого этажа, которая метров через двадцать переходила в витрину булочной. Ко входу в магазин от остановки шла прямо через газон натоптанная тропинка, зато мимо будки была проложена явно непопулярная в народе асфальтовая дорожка.

Сашка бросился к телефону, но вдруг остановился и нервно огляделся. Уж больно удачно эта будочка ему попалась, и сама она чистая такая вся, стёкла целые, трубка не оборвана… Хотя нет, вроде всё нормально! Целые стёкла, конечно, случай нетипичный, зато сделанная аэрозольной краской разляпистая надпись: «Коля — щит, я фак ю!» — подтверждала реальность объекта. Интересно, почему секунду назад будка показалась такой чистенькой?


Дверца открылась с громким натужным скрипом и тут же захлопнулась. Воронков привалился спиной к боковому стеклу, полез в карман за записной книжкой, и тут раздался телефонный звонок. Звук его был один ко одному похож на звук звонка телефона у Сашки дома, поэтому он сначала машинально снял трубку и лишь затем, уже поднеся её к уху, с изумлением уставился на автомат.

В трубке что-то трещало и завывало, словно в плохо настроенном приёмнике. Как и в прошлый раз дома, Сашка смог разобрать лишь отдельные слова: «…Уничтожить… Не сможем помочь… Обязательно…»

— Какого чёрта!!! — рявкнул взбешённый Воронков так, что отразившееся от стёкол эхо крика чуть не оглушило его самого.— Мать-перемать, чего вам от меня нужно, так вас и эдак?!!

Трубка на мгновение замолкла, а потом оттуда донеслось протяжное: «Береги-и-и-сь-щ-ш-ш…» — и голос, словно под рукой опытного звукооператора, превратился в «улетающее» шипение.

В этом предупреждении необходимости не было — Сашка шестым чувством ощутил надвигающуюся со спины опасность и, отшвырнув трубку, рванулся назад, одновременно поворачиваясь. Он хотел ударом плеча распахнуть дверь и выскочить наружу, но дверь осталась неподвижной, словно приваренная. Сила собственного толчка отбросила Воронкова обратно к автомату, только теперь он оказался к нему спиной, а лицом к улице. И по этой улице бешено летела большая, чёрная, распластанная по дороге машина с тонированными до полной непрозрачности стёклами — всеми, включая и лобовое. Всё было так же как вчера — только теперь некому было его вытащить из-под колёс…

Понимая, что счёт идёт на секунды, он плотнее опёрся спиной на телефон и резко ударил в дверь ногой — сначала по хлипкому на вид алюминиевому переплёту, а затем по стеклу. Тщетно! Чёртова будка была словно сделана из легированной стали и бронестекла…

На краткое мгновение Сашка смертельно испугался, и тут же испуг сменила собой знакомая холодная ярость. Может быть, «они» и задумали показательную казнь, но вот беззащитной жертвы у них не будет! Его рука нырнула за отворот куртки, пальцы ухватили рукоять «Мангуста» — жаль только, патронов осталось мало…

Прищуренный, словно он уже заранее начал целиться, взгляд Воронкова был устремлён на стремительно приближающуюся машину, и поэтому то, что случилось дальше, он увидел во всех подробностях.


Чёрный автомобиль, приближаясь, нёсся по середине улицы, плюя на все правила, и какой-то импозантно выглядящий джип, давая дорогу «крутым», услужливо шарахнулся вправо — прямо под колёса гружённому кирпичом КаМАЗу с прицепом. Водитель грузовика ударил по тормозам, и КаМАЗ с жалобным воем остановился, косо развернувшись поперёк дороги. Но тяжёлая «баржа» замедляться и не подумала — прицеп сорвало и с прежней скоростью понесло дальше, одновременно закручивая по оси. Кирпичи полетели во все стороны, чёрная машина отчаянно вильнула, выскакивая на тротуар, но крутящийся, словно на льду, прицеп принял её в борт, зацепил, протащил через встречную полосу, и, не долетев полутора десятков метров до телефонной будки, они ударились в стену.

Медленно, как показалось Воронкову, очень-очень медленно гофрированный борт прицепа начал вминать машину в каменную стену. Чёрный кузов перекосило, переднюю часть повело вверх, расплющивающийся бампер отогнулся книзу, и вдруг вместо машины Сашке увиделся огромный чёрный ящер, встающий на дыбы и раскрывающий пасть в крике боли…

Полыхнула вспышка взорвавшегося топлива, и время пошло в своём обычном темпе. За первым взрывом последовали ещё два, и по стёклам телефонной будки простучал град осколков. Именно простучал — ни один из них не пробил окна, даже царапин не осталось, но не успел Воронков осознать это, как ещё один обломок кирпича, практически на излёте, с дребезгом разнёс одно из стёкол и смачно шмякнул по болтающейся на проводе трубке.

Посыпалась пластмасса, смешиваясь со стеклянным крошевом. Сашка инстинктивно отдёрнул ногу, задел дверь — и та распахнулась с такой лёгкостью, словно никогда и не была намертво заклинена.


У стены дома разгорался пожар, языки жёлтого пламени лизали искорёженную кучу металлолома, в которую превратились прицеп и чёрная машина, в небо валили едкие клубы по-химически вонючего дыма. Откуда-то взялась милицейская машина, бьющая по глазам синими и красными вспышками огней, около места аварии уже собиралась толпа зевак, в основном состоящая из покупателей магазина — они громко гомонили, и до Воронкова несколько раз донеслось слово: «Повезло!»

«Ещё бы! — мысленно согласился с ними Сашка.— Возьми прицеп немного с недолётом, и войди он в булочную через витрину… Жуть. И на крематорий тратиться не пришлось бы. Да и мне тоже повезло, будка эта противоударная… Да какое к чёрту везение, это же очередной ход в дурацкой игре, которая вокруг меня крутится! Да я им… А что я им? Да и кому — им?»

Сашка отошёл в сторонку и, устало прислонившись к стене, стоял, почти не обращая внимания на нарастающую суматоху вокруг, хотя посмотреть на что было.

Завывая сиреной подкатил красный «ЗиЛ», пожарные и милиция начали отгонять любопытную толпу.

Схлынувшее напряжение оставило после себя почти ко всему равнодушную слабость, и от этого равнодушия Сашка получал сейчас даже какое-то удовольствие — стоишь себе и стоишь, живой, невредимый, опасность миновала, на всех вокруг плевать… Стоп! А вот и не на всех!


Он оттолкнулся от стены и, забыв всё своё равнодушие, рванулся вперёд: там, в толпе зевак, мелькнул белый брючный костюм и белёсо-бесцветные волосы девицы-альбиноски. Теперь Сашка не сомневался: это не бред и не наваждение, он видел её вполне ясно и отчётливо. Девушка стояла, окружённая людьми, но в то же время словно отгороженная от них невидимой стеной — может, дело было в том, что она разительно отличалась от них.

В общем-то, каждая отдельная черта её лица, каждая отдельная деталь одежды или оттенок цвета лица, волос и ткани — всё по отдельности укладывалось в рамки «допустимой необычности». Но вместе они создавали такое сильное впечатление «нездешности», что было просто поразительно, как этого люди вокруг не обращают внимания на эту девицу.

«Да и пусть не обращают, лишь бы мне её сейчас поймать и потребовать, наконец, ответа…» — лихорадочно думал Воронков, врезаясь в толпу, и грубо расталкивая всех подряд.

— Ты куда прёшь? — раздался густой бас, и Сашке показалось, что он наткнулся на бетонную стенку. Поперёк дороги стоял здоровенный — не толстый, а именно — здоровенный мужчина с широким, спокойным лицом. Его рука упёрлась Воронкову в грудь и шутя остановила его движение.

— Не видишь, люди кругом? — продолжил тот увещевающим тоном.— Надо куда — иди спокойно…

Сашка вспыхнул, готовый одним ударом в шоковую точку свалить здоровяка наземь, и тут же овладел собой. Дядька, в общем-то, говорил верно, а он был не прав.

— Извините…— выдохнул он.— Пропустите, пожалуйста, мне срочно надо тут…

Здоровяк не торопясь опустил руку, чуть-чуть подвинулся, Давая возможность протиснуться мимо себя, и Сашка возобновил движение, теперь уже стараясь быть повежливее. Однако когда он всё же добрался до того места, где от стены приметил альбиноску, той уже и след простыл — наверное, заминка со здоровяком сыграла свою роль.

— Вот сволочь! — в сердцах бросил Воронков вслух, и стоящий рядом мужик в испятнанной маслом спецовке так же мрачно и раздосадовано ответил, скорее себе, чем ему:

— Да уж точно, блин! Я ж, твою мать, не чайник, пятнадцать лет за баранкой — а иди теперь доказывай, что тормоза с утра чин-чинарём проверил! Козлы на лимузине, что б их, глаза залили, а у меня в прицепе пять тонн, и джипа поперёк дороги встала! Ну и фигли было делать? Я ж говорил этим долбакам в гараже — не ставьте китайские шланги, ищите наши, а они всё: подожди, подожди. Дождался, мать…

Сашка понял, что это и есть водитель того самого КаМАЗа, сочувственно кивнул и пошёл к остановке, решив поехать домой. Искать следующую телефонную будку ему почему-то совершенно расхотелось.


Торопливо поднимаясь по лестнице и заранее вытаскивая ключи, Воронков соображал: у Кози скоро начнётся обеденное время, и можно попробовать уговорить его пересечься на полдороге.

«Пусть хоть как смеётся, но рассказать про чёрную машину ему нужно прямо сейчас. Не поверит ведь… А надо, чтоб поверил! Не хватало, чтобы через мои беды ещё и друзья попадали в переплёт! Блин, но какая у нас длинная лестница… Сейчас ещё с замком возиться!»

Но трудностей с замком не возникло. Когда Воронков по привычке попытался с напором вставить ключ в скважину, дверь неожиданно подалась, и он неловко ввалился в прихожую.

«Урод, забыл закрыть…» — было первой мыслью, но одного взгляда на комнату хватило, чтобы понять: незапертую дверь за собой оставил кто-то другой. И, в общем-то, логично, потому что после визита этого «кого-то» ворам в Сашкином доме делать стало абсолютно нечего.

Громили квартиру основательно и с душой. Дверцы стенного шкафа валялись сорванными, несчастный телевизор добили, скинув на пол, а в углу диванные подушки, взрезанные крест-накрест, демонстрировали свою поролоновую начинку. С кухней обошлись так же круто, а в дополнение к общему бедламу в ней содрали с пола линолеум и отшвырнули в прихожую.

На этот ком линолеума Воронков и уселся, подперев голову рукой. А что ещё было делать? Кричать, плакать, посыпать голову пеплом, звонить в милицию? Можно ещё напиться до бесчувствия — а толку?

Сашка продолжал тихо сидеть, а в голове надоедливо крутилась невесть где подхваченная строчка: «Здравствуй, жопа, я узнал тебя в лицо…» — ситуация вызвала аналогии именно с этой малопочтенной частью тела. Впрочем, собственное лицо, отражаемое зеркалом в прихожей, тоже не казалось слишком симпатичным.

— Ну что? — наконец спросил Воронков у себя-отражения.— Получил подарок из Африки?

Отражение спорить не стало, получил так получил. Сашка вздохнул, поднялся и побрёл подсчитывать убытки, заодно отмечая уцелевшее. Вот, например, то же самое зеркало: как висело, так и висит себе. Ничем погромщиков не возмутило, так что запишем в плюсик. Рядом опрокинутая телефонная тумбочка, а под ней…

Он даже радостно присвистнул — совсем забыл про него! Экая нечаянная радость: соседкин навороченный телефон, свалившийся под тумбочку, был цел, и красненький огонёк по-прежнему сигнализировал о его работоспособности.

Сашка аккуратно перевернул аппарат, поднял трубку — гудок был. Вспомнив инструкцию, пару раз нажал на кнопку, и в узеньком окошке высветилось: было два звонка. Ну и кто чего хотел?

Первое сообщение тонуло в уже знакомых помехах. Через бульканье и свист неизвестный доброжелатель пытался что-то объяснить про какой-то барьер, но по-прежнему разобрать можно было лишь отдельные слова, да и то с трудом. Вместо номера абонента в окошке АОНа горело «error #252», так что вся затея с определителем оказалась бесполезной. Второй звонок прошёл сегодняшним утром со служебного телефона Серёги, и запись на кассете звучала так:

— Воронёнок, что за розыгрыши? Так порядочные люди не поступа… А это ещё что?! — голос обрывался, и плёнка некоторое время крутилась молча, пока автоматика не остановила запись.

Сердце сжало дурное предчувствие, и Сашка начал лихорадочно набирать номер, в спешке промахиваясь пальцами мимо кнопок.


Гудок, ещё гудок, ещё один… Там что, уже разбежались все? До обеда же полчаса! Нет, вроде трубку подняли…

— Алло?

— Сергея будьте добры! — попросил Сашка.

— Какого Сергея? — недружелюбно спросили в трубке.

— Обычного. Он у вас один и есть…— удивился Сашка. Коллектив лаборатории насчитывал шесть человек, все они прекрасно знали воронковский голос, да и никаких других Сергеев, кроме Кози, там не было.

«Практикант какой, что ли? Вряд ли… Голос взрослого человека, причём явно привыкшего, что на его вопросы отвечают без пререканий».

Тем временем на другом конце линии послышались неразборчивые звуки — похоже, что трубку прикрыли рукой и о чём-то совещаются. Потом незнакомый голос послышался снова:

— Он сейчас не может подойти к телефону. Что вы хотите?

— Это из канцелярии. Он ведомость на отпуска ещё не принёс,— сам не зная зачем соврал Воронков и повесил трубку. Так ему и поверили — из канцелярии. По городскому-то телефону!

Он немного поколебался, а затем набрал другой номер, похожий на первый. Благодаря Козе он перезнакомился с половиной девушек отделения «Э», с некоторыми даже подружился, и сейчас звонил одной из них. На этот раз трубку взяли сразу.

— Марина? — заторопился Сашка.— Это Воронёнок. Что у вас там в шестой происходит? Я звоню — там вместо Серёги кто-то незнакомый, да въедливый такой!

— Ой… Сашенька, тут беда. Серёжку…— девушка всхлипнула.— Убили его. Прямо там, в лаборатории нашли!

— Как? — остолбенел Воронков.

— Я не знаю! Там все куда-то ушли, а пришли, он уже… всё. Милиция приехала, следователь, собаку привели — только она как остановилась перед дверью, так дальше ни в какую. Химии, наверное, не любит… Ой, да что я говорю! Тут такое, а я про собаку…— Марина снова всхлипнула, и в трубке запищали короткие гудки.

— Извини,— тихо сказал Воронков, обращаясь то ли к Марине, то ли к Сергею, и машинально опустил трубку на рычаг.

«Я вроде бы куда-то шёл…— подумал он безо всякого интереса.— Ах, да, подсчитать убытки…»

Сашка вспомнил вчерашнее утро и Козю, уходящего за дверь с баночкой в руках. Всего лишь маленькая такая баночка с жидкой дрянью в ней, такой дряни в каждом отстойнике кубометры — и вот: милиция, следователь, собака… Свидетели, экспертиза, отпечатки пальцев — деловито, отработано, обыденно.

А как теперь жить человеку, твёрдо уверенному в том, что именно он, и никто другой, стал причиной смерти друга?! И мало ли что этот человек сам уже раза три чудом уходил от опасности — чудом или не чудом, но ведь уходил! А Серёга не ушёл. Наверное, даже не успел понять, что вот она, опасность…

Сашка медленно поднял с пола чудом уцелевшую чайную чашку, повертел в руках и с размаху швырнул её об стену, вложив в бросок такую силу, что в стороны полетели даже не осколки, а мелкая пыль. Убытки, значит? Он вытащил «Мангуста», снял пистолет с предохранителя и вернул под плечо. Ладно, посчитаемся!


Идя по улице быстрым пружинистым шагом, Воронков едва сдерживался, чтобы не заорать во весь голос «Вот он я, сволочи, здесь!». Специально свернул в памятный переулок к поликлинике — сейчас он даже хотел, чтобы чёрный «рейтар страха» вновь поджидал его где-нибудь за углом, неважно в каком обличий: всадника ли, мотоциклиста…

Но ни в переулке, ни в глухих дворах, ни на оживлённых улицах, ни на территории ТЭЦ, куда он наконец забрёл, — нигде Сашка не встретил никого из тех, с кем хотелось встретиться и потолковать тет-а-тет. Прохожие, по случайности взглядывавшие ему в лицо, сразу же прятали глаза и делали вид, что совершенно не интересуются этим крепким парнем в дешёвой куртке, напротив, у них сразу же появлялось срочно дело где-нибудь в стороне от его пути.

Несколько раз он вызывающе неторопливо пересекал улицы, по которым шёл плотный поток машин. Визжали тормоза, мигали фары, из-за стёкол доносилась матерщина, но ни разу среди них не возник распластанный чёрный силуэт — в том, что такая машина у «них» не одна, Сашка не сомневался. Не обращая внимания на возмущения водителей, он шёл в следующий проходной двор, а после него снова подставлял себя под колёса, оставаясь готовым в любую секунду начать схватку.


Но ничего не происходило, и через некоторое время Сашка понял, что уже сам не очень-то и хочет в очередной раз лезть под машину.

Человек не может находиться в каком-то одном состоянии вечно. Потрясение, гнев, отстранённое желание разом со всем покончить — примерно через час эти чувства покинули Воронкова, сменившись усталостью и тоской. Никто не хотел выходить на смертный бой, никто не хотел принимать вызов, и та решительность, с которой он вышел из дома, казалась теперь нелепой.

«Герой, блин…— мрачно думал Сашка, возвращаясь.— Кому ты на фиг нужен, красавец? Думал — будет мортал комбат[3] по заказу? Как же! Да плевали на тебя — сиди, жди своей очереди… Знают, сволочи, что хуже этого нету — сидеть и ждать неизвестно чего!»

Тем не менее некоторую пользу этот час на сырых улицах принёс — Воронков вновь обрёл способность рассуждать более или менее спокойно и трезво. Серёгу, конечно, не вернуть… А вот что делать теперь ему? Может быть, стоит пойти в милицию и рассказать обо всём?

Нет, «обо всём» — это перебор. Лучше почти обо всём. А вот насколько «почти»? Можно, конечно объяснить, что с испугу раздолбал телевизор гостевой пепельницей. Так ведь останки несчастного «Рекорда» наверняка повезут на экспертизу — следы жидкости искать. А найдут для начала следы пороха!

Значит, про телевизор нужно будет молчать. И про весёленькую ночь на станции тоже. Зато можно долго и красиво рассказывать про рыцаря. И заодно добавить классическое: «Гражданин Шин провертел в моей стене дырку, и пущает скрозь неё отравляющих газов»,— с точно таким же успехом.

А с другой стороны — мало ли что? В милиции ведь не одни хапуги сидят, вдруг попадётся умный человек, который поверит и что-то такое профессиональное предпримет, отчего сразу всем станет хорошо. Кроме Серёги, конечно…


Дверь квартиры вновь распахнулась легко и без сопротивления — на этот раз её забыл закрыть точно сам Воронков.

«В порыве, так сказать, праведного гнева, мститель, блин…» — оценил он свой поступок. Для большей язвительности Сашка повернулся к зеркалу, оскалил зубы, скорчил рожу — и вдруг заметил, как на разгромленной кухне что-то мелькнуло.

«Так, значит, они всё-таки решились кренделей с доставкой на дом выдать. Ну вот, Воронёночек, а ты волновался!»

Он быстро глянул сквозь дверной проём вперёд.

«Как у нас в комнате? В комнате пусто. Значит гость на кухне, стоит около раковины, иначе был бы виден прямо отсюда. Ладно, добро пожаловать!»

Продолжая двигаться спокойно, словно ничего не заметив, он снял кроссовки и поставил на пол. Потом повернулся и пробормотал как бы под нос, но достаточно громко:

— Хорошо хоть унитаз целый. А то к соседям бы бегал…— и брякнул после этих слов дверью туалета. Извлёк «Мангуста» и, осторожно ступая ногами в носках по полу, пододвинулся к углу, за которым начиналась собственно кухонька. Чуть присел, набрал полную грудь воздуха…

— На пол! — заорал он. Одновременно с этим ноги распрямились, толкая тело вперёд и вверх. Сашка в прыжке перелетел через поваленный холодильник и, вывернувшись как кошка, приземлился спиной к окну, держа пистолет в полусогнутых руках. А ответом ему была лишь ослепительная улыбка — белые зубы между тонких ярко-красных губ. И хотя губы сразу же сжались, Сашка сначала вспомнил именно эту улыбку и лишь потом обратил внимание на всё остальное — белый брючный костюм, бесцветные волосы, как те, что бывают у альбиносов… Вот только глаза у девушки были совсем не красные, а вполне нормального светло-серого цвета.

Альбиноска, поняв, что её узнали, сделала улыбку ещё шире.

— Так всё-таки на пол? Или можно постоять? — спросила она неожиданно низким и сильным голосом. Тон вопроса подсказывал, что в ответе она ничуть не сомневается.

— Ладно, оставайся так, — не стал спорить Воронков и поёрзал спиной, устраиваясь поудобнее, а заодно опирая один локоть на подоконник. Он не хотел, чтобы в случае долгого разговора у него устали руки. Только вот как с ней говорить? Не с банальных же «кто с тобой работает?» «кто тебя послал?» начинать?

Повисло долгое молчание, и первой не выдержала альбиноска.

— Ты разве не хочешь у меня что-нибудь спросить? Например, кто я такая и что мне нужно?

— Хочу. Только, думаю, ты сейчас сама мне расскажешь. Всё-всё расскажешь.

— Ого! Ну и аппетиты у тебя! Всё — это как? Начиная от Большого Взрыва?

— Слушай, красавица, не дури, а? Я ведь сейчас не в том настроении, чтоб шутки понимать.— И для внушительности Сашка качнул пистолетом.

— Да уж вижу! — фыркнула девушка. Даже если она и испугалась, то виду не подала и продолжила: — Ладно, если ты такой нервный, я специально предупреждаю — я попить хочу. Не будешь стрелять?

Не дожидаясь ответа, она повернулась спиной, и наклонилась к крану, предоставив Воронкову оценивать форму обтянутого белой джинсой зада. Форма была неплоха, хотя «объект» и был излишне сухощав. В принципе, женщина должна быть всё же пошире, хотя и в тощих есть свой шарм… Сашка вдруг понял, что разглядывает альбиноску с откровенным плотским интересом, и очень этому удивился. И не время ведь, и не место, а смотри-ка, куда вдруг мысли поскакали!

Она наконец-то выпрямилась (Сашка подумал, что он бы напился за половину того времени, что она простояла, нагнувшись) и сообщила:

— Среди того, что я тебе сейчас расскажу, будет мысль, что я тебе не враг, а скорее друг. Ты в это поверишь сейчас авансом?

— Допустим.

— Тогда, пожалуйста, перестань держать меня под прицелом. А то мне очень неуютно.

Сашка кивнул и пистолет опустил. В кобуру, тем не менее его не убирая. Она продолжала:

— И вообще, пойдём в комнату, что ли? Там хоть на что присесть найдётся.

Воронков сомневался, что это так, но всё-таки кивнул и полез обратно через холодильник, который только что так браво перемахнул.


Под сидение девушка приспособила себе одну из порванных подушек, а Сашка устроился на тумбочке из-под телевизора — у неё теперь была обломана одна из коротких ножек, и сидеть приходилось с опаской. Пистолет он не убрал, продолжая держать его в правой руке, потому что авансы авансами, а мало ли что.

Альбиноска явно обратила внимание на этот нюанс, но вслух комментировать не стала, и перешла к объяснениям.

— Итак, что я могу тебе рассказать… Мне довольно сложно будет сделать это, потому что я не очень хорошо представляю себе, до какой степени ты способен поверить в мои слова. Они будут тебе наверняка казаться странными и нелепыми, но поверь, это не уловка. Дело в том, что то, где живёшь ты — это ещё не весь мир.

— Я так и знал. Ты — марсианка,— буркнул Воронков.

— Нет, ты не понял! Вернее, понял слишком упрощённо. Вам известны измерения «далеко — близко», «давно — недавно», но возможны и другие способы совместить или отвести друг от друга части одной и той же Вселенной. Да, Марс от тебя далеко… А моя земля, на которой родилась я, она… нет такого понятия у вас, словом тоже далеко, но не так. Вы, люди Земли, учитесь преодолевать пространственную удалённость, а вот со временем такое делать не можете, хотя и имеете о нём представление. Про остальное же, про что у вас и представления-то нет, даже говорить нечего. Я понятно говорю?

— Понятно, понятно. Пока ничего нового…— Сашка вспомнил Художника, его объяснения и свои догадки.

Он чувствовал, что девушка не врёт, и в то, что она действительно с какого-нибудь параллельного Марса, вполне верилось. Верилось хотя бы потому, что никакому обычному объяснению события последних двух дней не поддавались, а бредовая версия про «пришельцев ниоткуда» логично ставила всё на места. Вернее, позволяла не заботится о какой-то логике. Пришельцы, и всё тут. Что с них взять…


Альбиноска продолжала говорить. Потратив ещё с десяток минут на объяснения, дескать, все миры, несмотря на всю свою разделённость, есть части одного целого, она наконец перешла к своей персоне.

— И получается, что обитатели разных миров имеют разные взгляды. Есть такие, кто исповедует великое зло и активно используют чёрные силы, для того чтобы склонить всё вокруг к своей власти. Есть и те, кто им противостоят, кто служит свету и Добру…

«Я что, всё-таки сплю?! — поразился про себя Воронков, продолжая вслушиваться в высокопарные слова про тёмные и светлые силы, которые извечно противоборствуют во Вселенной.— Может, эта подруга не из параллельного мира родом, а сбежала из какого-нибудь дурного фильма для подростков? Или на самом деле всё так и должно быть, а дурак как раз я, который в подобное не верит?!»

Нет, и ещё раз нет. Невозможно, чтобы всё было так просто. Либо альбиноска держит его за «малахольного адиёта» (ох уж этот Рыжий со своими как бы одесскими словечками!), неспособного понять высшие мотивы, либо… Либо что? Она решила заморочить ему мозги, чтобы в какой-то момент воспользоваться этим? Так или иначе, но фальшь в словах девушки Сашка ощущал вполне.

— …И таким образом мы противостоим друг другу. Случайно в поле зрения врагов оказался ты. Но поскольку мы, исповедующие путь света, не можем допустить, чтобы пострадали невинные, я послана тебя охранять и оберегать. И пока что мне это удавалось! — закончила альбиноска свою речь с победоносной улыбкой.

Воронков кивнул. За то короткое время, пока она договаривала, он принял решение свои сомнения не выказывать, но и не забывать о них. Если это игра, то пусть эта белоснежная красавица думает себе, что он её принял. А потом ведь, чем чёрт не шутит, вдруг она говорит совершенно искренне? Как ни крути, а из-под колёс в первый раз вытащила его именно она, да и с телефонной будкой история — тоже наверняка без неё не обошлось.

Вслух же он сказал:

— Спасибо, конечно. А вообще, что им, как их там — тёмным? Что им от меня нужно?

— Мы пока что этого не знаем,— с готовностью ответила девушка.— Но что-то нужно… Может быть, ты как раз и поможешь разобраться, что. Хотя, надо заметить, ты и сам парень не промах! И в переносном, и в прямом смысле слова…

Глаза альбиноски чуть прищурились, и она чуть искоса смерила Воронкова взглядом, словно оценивая, достоин ли он внимания большего, чем положено ей по обязанностям. И, похоже, решила, что достоин — по крайней мере, так показалось Сашке.

«Чёрт возьми, марсианка она или нет, но девчонка вполне приятная, и если я ей нравлюсь, то может получиться интересно…»

— …Да и стыдно из такой пушки промахиваться. Дашь глянуть? — закончила альбиноска и протянула руку. Сделала она этот жест с такой же уверенностью в том, что ей не откажут, с какой вела себя до сих пор. Но что-то в этом проскользнуло не то — может быть, она протягивала руку слишком быстро, или изменился прищур её глаз, став чуть более пристальным, чем требовалось? Воронков не смог бы сказать, что конкретно его насторожило, но неприятное ощущение, сродни ощущению, испытанному под взглядом куклы-с-чайника вдруг вновь заставило его вздрогнуть.

— Нет, не дам! — довольно-таки резко ответил Сашка и, желая загладить неловкость попытался перевести всё в шутку: — Цвет этой железки не пойдёт к вашей сумочке.

По лицу девушки проскользнула лёгкая тень досады — или Воронкову показалось, что проскользнула,— но она тут же вновь тонко улыбнулась, раздвинув губы лишь чуть-чуть.

— Я вас разочарую — у меня нет сумочки!

— Вот-вот, поэтому и не подходит,— не уступил Сашка и решил перевести тему: — Слушай, а может, поедим? Я-то уже давно голодный, ну и ты за компанию пристраивайся. Правда, разносолов не обещаю, но макарон с тушёнкой сварю… Если только эти скоты банки тоже не повскрывали. Слушай, а что они искали, ну хоть примерно подскажи?

— Не знаю! — отмахнулась альбиноска и предложила: — Поскольку я твоя защитница, от язвы желудка я тебя тоже защищать должна. Да и тушёнки твоей мне не хочется. Поэтому сегодня обед обеспечиваю я.

— А у меня всё равно готовить больше не из чего.

— Глупый, я совсем не собираюсь стоять у плиты. Как тебе идея пообедать в «Апеннинах»?

Воронков даже присвистнул.

— У меня денег ровно столько, чтоб туда войти. А за столик сесть уже не по карману.

— Я же сказала — обеспечиваю. Вот уж о чём не беспокойся, так это о деньгах.

Сашка задумался, а потом согласно махнул рукой. Отобедать в приличном месте с привлекательной спутницей — почему бы и нет? В конце концов, этот обед можно рассматривать как некую компенсацию за злоключения. Должна же быть на свете справедливость!


На улице Сашка сначала порадовался наконец-то проглянувшему в облаках солнцу, а потом вновь вернулся к финансовому вопросу:

— А деньги вы, небось, на каком-нибудь кварковом дубликаторе делаете? А то ведь на бумажках там номера разные, можно и нагореть!

— Ох, милый, ну и начитался же ты всякого! Деньги у меня вполне настоящие, я б даже сказала, заработанные честным трудом. Каждый мирок, до которого мы доходим, перво-наперво исследуется и в нём закладывается что-то вроде базы. Чтобы в случае чего не испытывать нужды в чём-то. Ваша система основана на деньгах — так мы их и зарабатываем, причём вполне законно. У нас есть пара фирм, которые выполняют заказы… Ну, словом такие заказы, на которые у вас надо затратить уйму времени и средств, а нам это ничего не стоит. А цены ставятся среднеместные. Вот и доход, понимаешь?

— Понимаю, чего тут не понять,— кивнул Воронков. Альбиноска искоса взглянула на него, и сообщила ободряюще:

— Так что, если надо, можем и тебе подбросить. Кстати, а действительно — ведь всё время быть рядом с тобой у меня не получится. А с деньгами ты и самостоятельно сможешь продержаться на плаву гораздо доль… лучше. К тому же макароны с тушёнкой из рациона исчезнут. Как тебе идея?

— Идея хорошая, я подумаю,— без энтузиазма ответил Сашка.

— А что тут думать?! — удивилась девушка.

— Ну… Я так сразу не могу. Это всё так неожиданно…— начал мяться он, и альбиноска не стала настаивать, лишь заметила, что размышлять стоит побыстрее, ибо «дают — бери».

«Да, дают — бери, а бьют — беги,— согласился про себя с ней Сашка.— Только бывает — для того и „дают“, чтобы не убегали, когда начнут „бить“».

Он усмехнулся про себя: «Странное какое-то у меня отношение к этой красавице: с одной стороны, она мне безумно нравится и меня к ней совершенно откровенно тянет, на самом что ни на есть физиологическом уровне. Хотя чисто внешне она и не в моём вкусе. А с другой — я на сто пудов уверен, что она чего-то крутит. Не договаривает, просто врёт, или осуществляет какой-то план — хрен знает. Но крутит, ой крутит…»


Идти с альбиноской по городу было приятно, и в то же время как-то странно. Приятно потому, что она прямо у подъезда так доверчиво приникла к Сашке, что ему ничего не оставалось сделать, кроме как обнять её за плечи. Она в ответ положила руку на пояс ему, и дальше они шли в положении «любовь до гроба ещё с прошлой пятницы».

А странно потому, что путь до «Апеннин» занял гораздо меньше времени, чем ожидал Сашка. Несмотря на то, что он считал себя знатоком всех окрестных переулков и дворов, несколько раз альбиноска заворачивала в совершенно незнакомые места, которых — он мог бы поклясться! — в округе просто не могло быть. Совершенно точно не было, например, большого здания в стиле «стекло-бетон-металл» с внушительным табуном иномарок на стоянке, но девушка уверенно провела его вдоль ограды этой стоянки. Сашка, как бы невзначай, отломил сухую ветку с деревца на газоне и по-мальчишески провёл ею по прутьям — ограда оказалась совершенно реальной.

Вновь участок знакомой улицы, и вновь никогда не виденный раньше двор, мощёный булыжником, с высокой травой, торчащей из щелей. Курица бродит, два гуся полощутся в луже — да господи, тот ли это город?!

Однако вскоре сомнения Воронкова рассеялись: после очередного поворота он увидел знакомый проспект и чуть поодаль — жёлтенькие шары на чугунных столбах и плакат на разделительной полосе, извещающий «уважаемых дам и господ» о существовании ресторана.


Вопрос с материальной помощью остался открытым, и поэтому платить предстояло девушке. Перед дверями «Апеннин» она мило пошутила на эту тему, и откуда-то из внутреннего кармана достала кошелёк. Сколько там было, Сашка не стремился разглядеть, но судя по реакции швейцара (сначала у того вытянулось лицо, а затем он и весь вытянулся в струнку), сумму на карманные расходы альбиноска прихватила внушительную.

В культурных заведениях подобного класса Воронкову бывать не приходилось, но какие-то представления о том, как всё должно выглядеть, он имел. Они оказались, в общем-то, верными: мягкий свет, удобная мебель, приглушённая музыка, со вкусом расставленные цветы. Спокойная, даже уютная обстановка настраивала на благодушный лад, и ему показалось, что альбиноска волшебным образом перенесла его куда-нибудь в чистую, работящую Европу. Негромко разговаривали немногочисленные посетители, одетые кто со вкусом, кто без, но все одинаково дорого…

Впрочем, нет — за одним из столов сидели трое коротко стриженных мужчин лет под сорок-пятьдесят, в потёртых пиджаках и подлатанных брюках. Поверх белоснежной скатерти на их столе была расстелена газета, на ней лежали несколько варёных картофелин, полусъеденная селёдка, а сбоку возвышалась бутылка водки. Один из них улыбался, оскалив зубы, половина из которых были золотыми, а его сосед сосредоточено резал буханку чёрного хлеба финкой с наборной рукояткой.

Эта деталь сразу разрушила всё очарование «культурного европейского заведения», и Сашке вдруг подумалось, что в заплёванной «Ромашке» ему было бы гораздо уютнее, чем тут, рядом с «откинувшимися» уголовниками. Здесь он был чужой, гораздо более чужой, чем та, которая привела его сюда. Интересно, она таким образом надеялась доставить ему удовольствие? В таком случае она просчиталась…


Блюда тоже выбирала альбиноска. Официант бросил удивлённый взгляд на Воронкова, облик которого очень не вязался с окружающим, но слишком заметно демонстрировать презрение к «шляпе» не стал и холодные закуски принёс практически без задержки.

— Вот почему я не ходил в рестораны даже в лучшие времена,— признался Сашка, с удовольствием уплетая что-то рыбное.— Уж больно откровенно дают понять, что если ты не способен каждый день одаривать «человеков», то нечего было и вообще здесь появляться.

— Ну так в чем проблема? Моё предложение в силе! А то, хочешь, можно устроить, чтоб тебя всегда принимали, как принца египетского. Так сказать, по безналичному расчёту?

— Нет, пожалуй.

— Ну как знаешь! — усмехнулась его спутница, и точным движением подцепила на вилочку тонкий пласт ветчины — розовый, с красивыми красными прожилками. Дожевав его, она спросила: — Слушай, а ты в курсе, что джентльмен должен ухаживать за дамой?

Спохватившись, Сашка разлил по бокалам белое вино из бутылки с малопонятной надписью.

— За знакомство! — альбиноска улыбнулась, показав свои ослепительно белые мелкие зубы.

Сашка машинально чокнулся и так же машинально выпил, не чувствуя вкуса. Эта улыбка… Он опять не смог бы сказать наверняка, что в ней было такого неправильного, но было совершенно точно! Иначе не скользнула бы по лицу знакомая липкая паутинка.

— Что с тобой? — удивилась девушка.— Не нравится? Неужели ты так привык к своим ликёрам а‑ля «карамелька в самогоне»?

— Нет-нет… Что-то мне вдруг нехорошо стало… Не ел давно, наверное,— пробормотал Сашка.

— А, ну это ничего. Сейчас горячее принесут, и будет лучше.


Лучше Воронкову не стало. Он по-прежнему ел, не обращая внимания на вкус и последовательность блюд, а под конец хлопнул коньяк из широкого бокала двумя глотками, словно водку. Два совершенно разных чувства владели им одновременно: сидя рядом со своей спасительницей и защитницей, он всё сильнее и сильнее её боялся. Боялся — и в то же время страстно желал обнять её, прямо здесь, в зале, а потом, дома…

«Что-то здесь не так, что-то здесь не так,— повторял Сашка про себя, как заклинание.— Мне она не нужна, она некрасивая, она в конце концов марсианка! Да что же это… А ведь она уже не раз и не два дала мне понять, что стоит мне только захотеть… Видит ведь, зараза, что уже хочу, но ждёт, чтобы я сам начал. Правильно, психологически верно — мужчина должен гордиться, думая, что это он завоевал женщину. И что теперь мне делать — воспользоваться ситуацией? Нет, Воронёнок, нет. Ты же нюхом чуешь, что тут ловушка — так какого рожна в неё лезть?!»

Воронков икнул и сообщил нетвёрдым голосом:

— Вот теперь лучше. Знаешь, меня со всей этой к… культурной выпивки немного развезло.

— Меня тоже…— с готовностью подхихикнула альбиноска и многозначительно посмотрела на Сашку.

Выждав некоторое время, он вновь заговорил, как бы не в силах противиться жажде душевного общения, обычно сопутствующей опьянению.

— Слушай… А тебя как зовут? А то ведь и не познакомились даже.

— Вот так…— девушка проговорила-пропела короткое слово, и великодушно добавила: — У тебя всё равно не получится. Поэтому придумай имя — и называй.

— М‑м‑м… А давай я тебя назову Альбина? Ласкательно будет Альба. Альбочка…— и Сашка глупо засмеялся.

Она снисходительно кивнула, а он доверительно продолжал:

— С таким именем у меня знакомых нет. Зато Ирка есть, Маринка есть… А особенно Ленка! Вот это классная подруга. Ноги — во, грудь третий размер, умная девка, всё понимает. Я ведь её в гости зазвать хотел на прошлый вечер, до сих пор жалею, что не получилось… Ой, Альбина, ты извини, я чего-то не то. Ты тоже очень красивая.

Сашка на секунду замолчал, а потом, как бы не удержавшись, добавил:

— Особенно в длину.

«Что, съела? Раскручивала парня, раскручивала, а он об какой-то Ленке думает, а тебя в лицо хает. Впрочем, ты, Воронёнок, тоже — съел. Теперь вряд ли тебе с ней что светит, даже если все твои подозрения окажутся полной туфтой».

Появившийся неизвестно откуда официант оценивающе поглядел на гостей, и пришёл к выводу, что секьюрити (по-старому — вышибала) здесь не потребуется. Сделал гостеприимное лицо — Сашку чуть по-настоящему не стошнило от его выражения — и подал счёт. Альбиноска, теперь официально окрещённая Альбой, не вникая в цифры, сунула «человеку» пару бумажек и, повернувшись к Сашке, сказала голосом ещё более низким и грудным, чем говорила до сих пор:

— Ну так мы пойдём?

— А, да-да, конечно. Пойдём. Да, ты знаешь, ведь я с Ленкой познакомился…

И Сашка принялся в подробностях рассказывать историю своего знакомства с Ленкой.


На улице Воронков, как и полагалось, несколько «протрезвел» и принялся извиняться. Альбиноска уверяла, что совсем не обиделась, потому что личная жизнь есть личная жизнь. Они вновь шли в обнимку, но теперь девушка уже не так активно прижималась к нему, и Сашка понял, что её планы изменились. Только вот в какую сторону?

Теперь Альба вела его исключительно знакомыми улицами, и как Воронков ни крутил головой, он так и не смог найти выход из того, мощёного булыжником, двора. Наверное, девушке надоело, что кавалер всё время старается что-то разглядеть по сторонам, и она мягким движением высвободилась из его руки, отодвинувшись на пионерскую дистанцию.

— Сашка! Привет! — раздалось вдруг откуда-то от ларька с сигаретами. Он резко повернулся и увидел ту самую Ленку, стати которой недавно расписывал.— А меня тут девчонки в общаге вдруг за сигаретами послали! Смотри-ка, как удачно встретились! У нас там день рождения, а парней нет ни одного. Я им про тебя, кстати, уже рассказала! — Ленка подмигнула, давая понять, что рассказ был достаточно откровенным.— Так что они теперь хотят с тобою познакомиться поближе. Ну как, зайдёшь?

И Ленка подмигнула ещё раз. Сашка прекрасно знал, что обозначают её подмигивания, и в другой раз конечно же не преминул бы заглянуть на огонёк. Но только не сейчас.

— Знаешь, Лен,— извиняющимся тоном протянул он.— Я, вообще-то, на работе, просто сбежал ненадолго. Ты ж знаешь, я б зашёл, но никак не получается…

— Ну и работай себе, ударник! — сразу сменила милость на гнев Ленка.— Смотри, чтоб фуфайка не завернулась. И без тебя найдём, кем компанию разбавить.

С этими словами она обижено повернулась и вскоре затерялась среди прохожих.


— Что случилось? — поинтересовалась Альбина, словно возникнув из воздуха рядом с Воронковым, и он только теперь осознал, что во время разговора с Ленкой её рядом не было.

— Да так. Знакомую встретил,— осторожно ответил он.— А что?

— Нет, ничего. Просто я не могу понять — тебе что, вообще ничего от жизни не нужно? Денег «сухими» не надо, платные услуги за бесплатно — тоже отказываешься. На меня глазел-глазел, а потом вдруг застеснялся. Ленку расхваливал — так вот она, уже готовая, да ещё не одна,— и вновь у тебя какие-то завихрения. Ты учти, у меня возможности большие, но не беспредельные!

— Так Ленка тут не случайно оказалась…— полувопросительно-полуутвердительно процедил Сашка.

— Конечно случайно! — фыркнула Альба.— Только случайностями тоже можно управлять, хотя и не всегда. Поэтому я спрашиваю впрямую: чего бы ты хотел? А то пока я буду наугад тыкаться — все ресурсы истощу!

— Так-так-так… Отойдём-ка в сторонку, чтоб на проходе не стоять! — И Воронков попятился к установленной у газончика скамейке. Поворачиваться к альбиноске спиной очень не хотелось.

— Так,— серьёзно повторил он, усевшись.— Не знаю как там в ваших четвёртых измерениях, а в нашей лапотной провинции бесплатный сыр бывает только одного сорта — со стрихнином. Ты можешь хоть ещё три дня подряд рассказывать о противоборстве светлых и тёмных сил, но я всё равно не поверю, что все твои попытки меня ублаготворить объясняются исключительно альтруизмом и бла-а-ародством.

— И ты так говоришь после всего, что я для тебя сделала!

Воронков вскочил и почти выкрикнул:

— Да!!! Я именно так говорю!!!

Голуби, топтавшиеся перед лавочкой в надежде на подачку, шарахнулись в стороны, а прохожие заинтересовано повернули головы, но Воронков уже говорил нарочито тихо:

— Конечно — ты опекаешь меня, ты дважды или трижды спасала меня неизвестно от кого. А почему тогда у Серёги рядом не оказалось никого, кто его бы спас один-единственный раз?!

Девушка медленно улыбнулась, сначала просто искривив губы, а затем обнажив все тридцать два ослепительных зуба… Нет, не тридцать два! И Сашка наконец-то понял, что до сих пор его так пугало в улыбке альбиноски — и верхние, и нижние клыки у неё были сдвоенными.

Так же медленно Альба вернула лицу спокойное выражение, только теперь это спокойствие было не доброжелательным как раньше, а жёстким и холодным.

— Ладно, Александр Павлович, давай по-твоему. Да, действительно, сыр для тебя у нас не бесплатный. Но пока что ничего особенного взамен не требуется. Так, мелочи. Для начала — как можно дольше оставаться в живых и не идти на контакт с нашими врагами. Впрочем, второе не так важно, потому что на переговоры с тобой они пойдут в последнюю очередь.

— Для начала,— произнёс Воронков, как бы пробуя слова на вкус.— А ближе к концу? И почему Сергей…

— Не спорю, с ним получилось нехорошо, но если всё называть своими именами — ты нам гораздо нужнее. А до него у нас просто руки не дошли. Да и вообще — дался же тебе этот бедолага!

На секунду Сашке показалось, что он не сдержится и ударит альбиноску с той же ненавистью, с какой бил бандитообразного «пацана». Его мускулы напряглись — сначала готовясь к удару, а потом — подавляя чуть было не начавшееся движение.

— Ты…— дыхание Воронкова перехватило, и он говорил сипло.— Ты лучше так о Серёге не говори больше, да? А то ведь я могу не посмотреть, что женщина…

Девушка кивнула и почти виновато произнесла:

— Извини. Я ощутила.

Она помолчала, потом добавила с оттенком уважения:

— От тебя сейчас такой эмоциональный выброс прошёл… Ты ведь, если потренируешься, сможешь безо всякого ушу обходиться. Даже сейчас, когда ты со мной разговаривал, я могла бы тебя понимать, даже языка не зная. Ты даже сам не замечаешь, как на энергетическом уровне всё дублируешь.

— Хм, и ты туда же.— Сашка уже досадовал на свой чуть было не случившийся взрыв и решил переменить разговор.— Прямо вот как ни пришелец, так сразу и хвалит — мол, способности да энергетика. Или вы все из одной бочки налиты?

— То есть как — мы все? Есть ещё кто-то?! — её глаза впились в лицо Воронкова.

— Есть, есть. У нас этих пришлецов — как грязи…— при этих слонах зрачки Альбины сузились, лицо окаменело, а сама она чуть ссутулилась и подалась вперёд.

«Прямо как кошка птичку увидала! Не иначе думает, что я успел с её врагами стакнуться!» — с мстительным удовольствием подумал Сашка, но всё-таки снизошёл до пояснения:

— Да сидит уже один у меня на «Южной». Правда, денег, в отличие от тебя, не предлагает, а только и знает, что ныть, мол, домой надо. Уж он-то чистой воды случайность!

Но девушка не успокоилась и заставила Воронкова подробно рассказать историю появления Художника. И хотя по ходу рассказа она заметно успокоилась, но под конец всё равно сказала не допускающим возражений тоном:

— Мне надо его увидеть. Обязательно. Так что сейчас мы пойдём к тебе на станцию.

Сашка пожал плечами, но спорить не стал — он и сам уже начинал подумывать о том, что пора бы вернуться на рабочее место.

Вместо того чтобы двинуться к остановке троллейбуса, альбиноска взяла противоположный курс. Воронков попытался объяснить, что так они, конечно дойдут, до станции, но часа через два, и получил в ответ на это лишь короткую усмешку, означавшую: «Всё порядке, я знаю, что делаю».

Сашка настаивать на своём не стал, и они вновь свернули в незнакомый двор, только на этот раз в нём не оказалось ни сверкающих автомобилей, ни гуляющей домашней птицы, а был только потрескавшийся ноздреватый асфальт, которым была залита вся площадь двора. Неожиданно синее небо перечёркивала мохнатая дымная полоса, а с асфальта пускали зайчики в глаза крошечные осколки стекла.

И опять Воронков не смог вспомнить такого места в городе, хотя подобные дворы с таким же тёмно-синим небом над головой видал — но видал он их десять лет назад, когда с институтским стройотрядом попал в Норильск.

«Интересно, это тоже „управляемая случайность“ — шли по одному городу, дальше идём по другому, за три тысячи километров от первого? И какой в этом смысл?»

Смысл стал понятен достаточно быстро: перейдя двор по диагонали, Альба поднялась по железной лесенке к узенькой щели между корпусами, а когда в ту же щель протиснулся и Воронков, то он увидел знакомый силуэт козлового крана. Получилось, что пройдя максимум метров сто, они сократили свой путь по городским улицам километра на два.

«Ох и ни фига ж себе!» — восхитился Сашка и уже без колебаний двинулся за девушкой в следующую подворотню, гадая, а через какой город они двинутся теперь? Может, через Рио-де-Жанейро?


Однако пробежаться по городу мечты Остапа Бендера Воронкову оказалось не суждено. Рывками сокращая расстояния, Альба так и не провела его больше ни по одному знакомому месту. Более того, одна из незнакомых улиц оказалась вообще не земной — если только это была не декорация в каком-нибудь Голливуде во время съёмок — вдоль ровной шеренги коттеджей по синеватому асфальту топала шестиногая чешуйчатая уродина, впряжённая в тележку с молочными бидонами, а маленький мальчик понукал уродину игрушечного вида кнутом.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник