Коридор

Глава 10

2 октября 1943 г.

I/JG 26

— А те Харикейны, что мы здесь не успели сбить, англичане сплавили русским. — Подойдя к окну, Бренеке, о чем-то задумавшись, стал беззаботно чесать острым концом указки спину промеж лопаток. Казалось, сейчас его совершенно не заботило то, что в классе находились пилоты двух штаффелей полка, внимательно следивших за каждым его жестом. — Им они, правда, тоже не особо помогли. Но разговор сейчас не об этом. У нас до сих пор их можно изредка встретить, жаль только, не в таких количествах, как раньше.

— Англичане используют их в воздушной разведке и в качестве корректировщиков, — не торопясь, продолжил он. — Вторая модернизация 41-го года имеет вместо 12-ти крыльевых пулеметов четыре 20-миллиметровые пушки. Я бы не сказал, что это сильно изменило представление о самолете в целом но, тем не менее, не стоит его недооценивать. Если случится чудо, и этот анахронизм английского самолетостроения случайно зайдет вам в хвост, — Шеф сделал небольшую паузу, чтобы еще раз почесать свербящее место на спине, — то порвет, как собака кость.

— У него отвратительная скорость — кстати, этим и надо их бить. Полный газ до упора с резким уходом вниз и в сторону. Тогда этот летающий утюг быстро потеряет вас из поля зрения. И не стоит забывать про его вираж, он такой же, как у нашего мессершмидта серии F или G. Поэтому не надо соревноваться с ними в своем умении «низшего пилотажа». Здесь нужно работать без тех воздушных кульбитов, которых я вчера насмотрелся. Если вы так же будете вести себя в бою, то за всю свою недолгую летную карьеру сможете сбить только два самолета. Причем, оба наши. Первым будет машина ведущего, а вторая — ваша. Отсюда вывод. Никакой самодеятельности и беспрекословное выполнение приказов своего первого номера.

Внимание Бренеке привлекли два очень молодых пилота за первой партой, которые вместо того, чтобы внимательно слушать его, беззаботно трепались о чем-то между собой. Указка Шефа, описав в воздухе крутую петлю, с диким хлопком обрушилась на стол, после чего вздрогнули даже те, кто морально подготовился к выходке майора. Оба же перепуганных оберфельдфебеля теперь стояли по стойке смирно, растерянно хлопая ресницами.

— Фамилии?

— Гримм. Эбербах, — в один голос выкрикнули оба провинившихся.

— Опять Гримм, — Шеф, судя по мимике, еле сдерживался, чтобы не озвучить свои мысли вслух. — Когда вы своими куриными мозгами поймете, что все это нужно в первую очередь не мне, не им, — Шеф указал указкой в сторону галерки, — они сами не по одному десятку сбили. Вам, вам это больше других надо. Процент потерь таких, как вы, после первого боя составляет свыше восьмидесяти процентов. Через неделю я уже должен допустить вас к боевым. А вы ни хрена не можете — даже от Харикейна удрать. Что тогда говорить, если не дай бог вам попадется «Спитфаер»[29]?

— Не-е. Бог не даст. Он же не изверг, — раздался под довольные смешки чей-то голос сзади.

— Чьи это «орлы»?

По последним партам прокатился встревоженный ропот. Там сидели те, кто были старше по возрасту, а главное, по званию. Они тоже, как и их более молодые и менее опытные сослуживцы, ничего не слушали. Но делали это так, чтобы не мешать Шефу в его нелегком деле. Понимая это, он старался на них до поры до времени не обращать особого внимания. Но вот настал и их черед.

— Так чьи же они? Вы, что, уже совсем расслабились? Даже не помните свой личный состав?

— Это подопечные маршала авиации Отто фон Ливена, — раздался другой безымянный голос.

Комнату разорвал дружный хохот. Шутка явно удалась.

— А где он сам?

— С наряда сменяется.

Как будто в подтверждение слов, раздался стук в дверь, и на пороге появился сам Отто, встреченный бурными овациями присутствующих.

— На ловца и зверь бежит, — приветствовал его Шеф. — Твои «орлы»?

— Так точно.

— Завтра у вас троих зачет по тактике. И если они его завалят, то ты будешь бедным.

— Но они же должны были сдавать его только через неделю.

— Я сказал завтра. Еще вопросы есть?

— Никак нет.

— Вот и хорошо. Все остальные подробности тебе сообщат эти два аса, — он еще раз махнул в сторону будущих пострадавших. — Можете садиться.

Отто уже хотел последовать разрешению и ударится в поиски свободного места, но из коридора раздался до боли знакомый возглас, который нельзя было спутать ни с чем. Все замерли в ожидании второй серии «развлекательного шоу», расталкивая тех, кто не удосужился очнуться на первую часть.

— Прошу разрешения войти.

В дверях, оправдав все ожидания, стоял Хельмут с как всегда задвинутой на затылок фуражкой и с неизменной, беззаботной улыбкой на лице.

— Половина пилотов нашего полка в сборе, а вот вы удосужились прийти за полчаса до конца занятий. Знаете, Хольцер, меня это почему-то совершенно не удивляет. Вы не догадываетесь почему?

— Вы, наверное, уже привыкли…

Новая волна смеха не дала договорить ему до конца.

— К вашим выходкам невозможно привыкнуть, — Бренеке, не желая превращать занятие в балаган, решил не вступать в долгую полемику. — Почему вы опоздали?

— Служба, я только с наряда сменился. Вы же меня с него сами чуть не…

— Все, можете садиться.

Хельмут хотел было еще что-то добавить, но передумав, принялся пробираться к Карлу, сидящему в углу за предпоследней партой.

— Уже утро, завтракать пора, — растолкал он мирно сопевшего до его прихода Ганза. — Тебе давно пора заняться своими формами, а то туша уже на парте не помещается.

— Следи лучше за своей, она ничуть не меньше.

— Да? Скажешь тоже…

— А ты чего после наряда сюда приперся? — прервал их перепалку Карл.

— Позвонил дежурному узнать, куда вы все подевались, а он возьми да и ляпни, что у нашего штаффеля большой сбор. Ну, я руки в ноги, и сюда. Встречу этого засранца Губера, все ноги повырываю. Лучше бы сейчас помылся и спать лег. У меня после этой столовой скоро обмороки начнутся.

— Это от переедания, — из-за плеча Хельмута пробубнил Ганз.

— Да спи ты уже…

— Так, а ну прекратили там трепаться, я указкой не достану, поэтому готовьтесь ее ловить, — замечание Шефа подействовало. В классе моментально воцарилась гробовая тишина.

— Гримм — шторы, Эбербах — экран.

После недолгой заминки с настройкой и включением диапроектора свет в классе погас, а на экране стали появляться слайды местности и самолеты с американскими опознавательными знаками.

— Это P—47 D10 «Тандерболт»[30], — на экране возник силуэт истребителя с большим, пузатым фюзеляжем и «горбом», как у Харикейна. На борту красовались эмблемы с синими звездами американских ВВС, а перед машиной стояли в обнимку два молодых офицера, которые, судя по форме и фирменным улыбкам, были родом оттуда же, откуда и сам самолет.

— Смотри, наши рыцари плаща и кинжала сперли у кого-то семейное фото. Карл, как ты думаешь, кто из них муж? — Попытался шепотом произнести Хельмут. Но его фраза стала достоянием общественности, которая тут же бурно отреагировала.

— Еще один комментарий, Хольцер, и занятие вы будете дослушивать за дверью. Итак, на чем я остановился? А…

— Последние полтора месяца разведка сообщает о поступлении этих машин в 8-ю воздушную армию американцев в Англии, а также в 15-ю воздушную армию в Италии. Если наш доблестный Вермахт и дальше с такой же интенсивностью будет сдавать итальянские города, и янки дойдут до севера страны, то вполне возможно, что мы в скором времени встретим их на своей территории в качестве самолетов дальнего сопровождения. Итак, еще раз отметьте у себя те, кого в прошлый раз не было. Потолок — 12 800, дальность — 3060 километров.

— У-у-у… — Прокатился недовольный гул тех, «кого вчера не было».

— Да, ребята, тут мы заметно отстаем. Наши 545 километра по дальности на серии G никуда не годятся. Но у каждой машины свои цели. И это не тот показатель, который является решающим фактором в бою. Итак, поехали дальше. Скорость у земли — 536, на девяти тысячах — 697, набор высоты — 6100 за 11,5 минуты. Вооружение — восемь пулеметов калибра 12,7. Если сравнивать с нашими машинами, то тут видна разница…

— Свежий анекдотец хочешь? — прошептал Карлу на ухо Хельмут.

— Ты, что, хочешь, чтобы нас обоих выперли?

— Конечно, а ты что думал, я тебя сюда развлекать пришел? В общем, слушай. Идет старик по пустыне, а к нему с небес спускается Иисус. Подходит и спрашивает:

— Старец, что ищешь ты уже который год, по миру скитаясь?

А тот и отвечает:

— Я сына своего ищу.

— А как он выглядит, сын твой?

— У него гвозди вбиты в руки и ноги.

Тут Иисус растрогался. Слезу пустил. Подошел к старику, обнял его.

— О-о-о, отец…

— Пиноккио?!

За спиной Хельмута раздался довольный смешок Ганза.

— Ну, что, понравился анекдот про коллегу? У тебя, кстати, с ним очень много общего. Ты потерял память, а Дженнетто — сына. Есть точка соприкосновения.

— Соприкосновения чего?

— Хельмут, тебе этот анекдот наш пастор Теллер рассказал? — опять вмешался в разговор Ганз, который был явно в большем восторге от услышанного, нежели Карл.

— Как же! Если он от меня такое услышит — вмиг от церкви отлучит.

— Надо будет ему сегодня вечерком обязательно рассказать, как ты над его начальством глумишься.

— Предпоследняя парта, делаю последнее «румынское» предупреждение.

— О, я своего почти добился, — сквозь зубы пробормотал Хельмут.

— Напоследок хочу сказать, что эксперты не рекомендуют вступать с ними в бой на высотах свыше 7000 тысяч метров, а также в случае преследования делать отрыв вниз с набором скорости. Он со своим 2300-сильным двигателем в любом случае «шустрее» нас. Поэтому далеко не убежишь, все равно догонит. Нам же они рекомендуют в бою использовать его низкую скороподъемность и плохое маневрирование на низких высотах.

— А как же нам его вниз выманивать, если он, сопровождая бомбовозы, будет постоянно находиться в верхнем эшелоне? — сразу с нескольких сторон послышался один и тот же вопрос.

— Вот для этого вам голова и дана. Думайте, кто чего путного надумает, подходите, обсудим. Пока они их не задействовали, еще есть время для размышлений. Потом поздно будет. Все, на сегодня занятие окончено. Дежурный. Командуйте.

— Сми-ирно, — тут же скомандовал молодой лейтенант, сидящий за первой партой возле двери. Все встали, провожая приободрившимися взглядами удаляющуюся фигуру Шефа, после чего дружной гурьбой направились каждый по своим делам в коротании времени до ужина

— Что там у нас сегодня на ужин, дружище Хельмут? — со всей дури хлопнул по плечу друга Ганз.

— Ты опять о насущном. А как же диета, о которой ты столько говорил?

— Ею я займусь прямо после кормежки.

— О-о-о, очень рационально подмечено.

— Хольцер! — на весь коридор раздался оклик Шефа.

— О, ты, как всегда, влип. Нужно валить поскорее, а то нас тоже сейчас приработают. Карл, ты со мной?

— Нет, я подожду.

— Ну, смотри, когда Шеф с ним общается, достается всем.

— Да иди ты уже.

Хельмут между тем, подойдя к Шефу, сперва молча все выслушал, а потом с правотой стал что-то ему доказывать. Карл уже приблизительно знал, чем закончится эта полемика. Впрочем, это знал и сам Хельмут. Но при каждой удобной возможности нарывался на новые неприятности, как будто ему их постоянно не хватало для жизненного тонуса.

Тем временем спор, судя по накалу страстей, подошел к своему апогею, поэтому в целях собственной безопасности, Карл решил отвернуться в сторону, чтобы найти себе новый объект для созерцания, и он моментально нашелся. Какой-то хороший человек клеил на доску объявлений афишу фильма, который должны были привезти завтра.

Лени Рифеншталь.

«ТРИУМФ ВОЛИ»

начало в 19:00

— «Да, могли бы фильмец поинтересней найти». — «О нет»,— только сейчас Карл, наконец, узнал «хорошего человека» клеящего афишу. Это был никто иной, как капитан Питер Хант, секретарь местного отделения партии НСДП, курирующий и их полк. Он уже почти четыре месяца преследовал его, добиваясь обещанного «доклада». Но Карл примерно с таким же упорством не желал его предъявлять, с каким Хельмут не хотел мирно сосуществовать с начальством.

— Карл, как хорошо, что мы с тобой встретились, а то я уже собирался тебя навестить. Ну, что, ты нашел потерянную третью часть доклада?

— Не-ет. Я ее сейчас как раз заново пишу.

— Давай, давай. Чтобы к среде она была готова. Я надеюсь, ты не забыл, что в среду у нас собрание?

Увидев боковым зрением приближающегося к ним Хельмута, Карл понял, что спасен.

— Питер, ну что ты нам за новую киношку привез?

Даже не поздоровавшись, он стал бесцеремонно вытаскивать у того из рук скрутку таких же афиш, которые после небольшой заминки россыпью разлетелись на пол. Как в дальнейшем выяснилось, это было совершенно не то, что собирался увидеть Хельмут, а газеты с агитационными плакатами, призывающими вступать в ряды Фольксштурма. На них двое рабочих с постными лицами и вооруженные карабинами стояли на фоне багрового пожарища, точно отражавшего то, во что превратился мир.

— «Другого нет у нас пути. У нас в руках винтовка», — непонятно к чему вдруг вспомнились слова забытой песни, — «Вот тебе и „дружеский“ немецкий пролетариат».

— На, и газету не забудь, — помогая бедолаге собрать растерянную поклажу, Хельмут с ускоряющимся темпом пихал ему в руки все больше и больше газет.

— Оставьте себе.

— О, спасибо, дружище. Почитаю после ужина, что там в мире нового стряслось, пока я тараканов по кухне гонял. — Он хотел было похлопать его по плечу в знак благодарности, но тот с ловкостью змеи вывернулся, быстро встав на ноги.

— Карл, не забудь про доклад, — произнес он, кивнув головой, и попятившись вглубь коридора, — я на тебя очень надеюсь.

— Надейся, надейся, — напутствовал его для убыстрения хода Хельмут. — Какой человек хороший! В кино пригласил, газетку для души почитать дал. Прямо душка.

Только сейчас он прочитал название газеты «Народный обозреватель»[31] и с недовольной миной на лице медленно перевел взгляд на афишу.

— Да, у него что фильмы, что газеты. Тебя хоть, как всегда, спас.

— К сожалению, не сегодня. Ты чуточку опоздал, так что мне в среду придется выступать на собрании с этим… — не найдя слова помягче, он решил его никак не называть.

— А я вообще не понимаю, почему ты не сдался еще три месяца назад, а вместо этого бегаешь от этого «рупора партии».

— Ладно, пошли, любитель периодической печати. Пока мы еще кого-нибудь не встретили.

Одевая на ходу кожаные куртки на меху, они вышли на улицу. Погода была не ахти какая. Небо до самого горизонта затянуло серыми осенними облаками, а моросящий мелкий дождь освежал кожу своей обжигающей влагой.

— Хоть одну ночь без тревоги поспим.

— Да, хорошая погодка, почаще бы так. Особенно, когда я в дежурной смене, а не в наряде по кухне.

— А ты Пиноккио помолись, может он тебе и поможет.

— Скажешь тоже, он ведь деревянный.

Поддавая друг другу дружеских тумаков, они выбежали из лабиринта небольших одноэтажных боксов на аллею, затянутую маскировочной сеткой, и, к своему удивлению, обнаружили, что общий людской поток идет совершенно не в том направлении, в котором предполагалось. А именно не к столовой, а от нее.

— Мы или опоздали на ужин, или моя стряпня им здорово не понравилась!?

— Сейчас все узнаем.

В толпе мелькнула бородатая физиономия Клауса, и, не мешкая ни секунды, они стали пробираться ему навстречу.

— Чего это вы здесь резвитесь, как два горных барана? Опять чего-то не поделили?

— Нет, как раз делим. Ты лучше, всезнающий брат наш, поведай, куда это все так торопятся, даже не отведав моей высоко эстетичной кулинарии. На кухне, что, обнаружили палочку стафилококка?

— Все гораздо хуже. У второго КП стоит наше новое чудо техники — танк «Пантера». Вот все на него и бегут посмотреть. Слышали? Говорят, они на Курском выступе произвели большой фурор.

— «Да, да. Слышали, слышали, и не только мы. Так драпают ваши „Пантеры“, что до сих пор остановиться не могут», — тут же про себя парировал Карл.

— Ну что? Пойдем, посмотрим на эту чудо-кошку?

— А как же ужин?

— Ну его к черту. Мы с тобой сегодня вкусно поужинаем в другом месте, а заодно и мягкого французского вина отведаем.

— Ладно, вы тут сами дальше фантазируйте, а мне на службу пора, — махнув на прощанье рукой, Клаус быстро растворился в людском потоке.

— Ты, что, в наряде переутомился сверх нормы, что у тебя такие навязчивые идеи?

— Вот нахал, я для него суечусь тут, а он вместо благодарности еще и хамит!

— Неужели? И в чем, позволь узнать, это выражено?

— Помнишь мой недавний разговор с Бренеке?

— Дальше можешь не продолжать. Ты опять втянул меня в какую-то гадость?

— Вовсе нет. Просто он меня слезно умолял выполнить одно поручение. И в конце концов, я решил согласиться.

— И меня за одно приработал?

— В некоторой степени. Но ты меня еще сам за это благодарить будешь.

— С какой это стати?

— Этот засранец Бренеке решил испортить мне настроение, послав сопровождающим почты на станцию. Но один я с этим заданием справиться не могу. Мне нужен был помощник. Машины-то две. И угадай, кого я назвал?

— Я уже давно угадал. Спасибо тебе большое.

— Да ладно, не дуйся ты, я же все специально подыграл.

— Вот это-то меня и пугает.

— Помнишь ту мадам, — не обращая на его постоянные колкости никакого внимания, продолжал Хельмут, — с которой я познакомился на прошлой неделе?

— Не помню, у меня на всех твоих мадам никакой памяти не хватит.

— Ну, черненькая такая. Ее Николь зовут.

— Ну?

— Что ну, помнишь или нет?

— Прекрати тянуть резину, иначе сам поедешь на станцию.

— В общем, у Николь есть свое заведение на 31-м километре — называется «Prestige», ты его, наверное, и сам не раз видел, проезжая мимо. Я ей уже позвонил, так что на обратном пути нас ожидает теплый прием.

— Ну и?

— Что ну и? Давай, топай на второе КП. Там должны уже стоять обе машины. Отыщешь дежурного по автопарку. Он передаст сопроводительные на груз, а я пошел в штаб за пропусками.

— Только давай по-быстрому.

— Постараюсь! — прокричал он уже издалека.

Проводив его взглядом, Карл направился в сторону второго КП, где, к своему удивлению, обнаружил почти весь личный состав авиаполка. Плотное кольцо из двухсот человек окружило трех громадных монстров, не давая возможности подойти к ним ближе сорока метров. Поэтому тем отважным, которым хотелось не только посмотреть, но и пощупать, приходилось чуть ли не локтями пробивать себе дорогу. Все же остальные, кому не хватило мест в первых рядах, старательно лезли на близлежащие деревья, а за одно и на грузовики, стоящие неподалеку. Водитель, вылезший из машины, пытался их оттуда согнать. Но все было тщетно. Определенно, Карлу следовало поторопиться, в противном случае ужин, а вместе с ним и важная миссия по доставке почты, могли запросто накрыться медным тазом.

— Так, безбилетники, а ну брысь с машины, — произнес он, пытаясь сделать свою интонацию более грозной. Но безбилетники на его интонацию никак не отреагировали. По-видимому, они его попросту не услышали.

— Я кому сказал. Вы, что там, оглохли?!

На этот раз его заметили. Те, кто сидел на капоте, попрыгали сразу. А висевшие на тенте кузова помедленней, с этакой неохотой. Карл же, осознавая свою значимость, вошел в кураж, и на этом не остановившись, дальше продолжил разнос.

— Где этот чертов дежурный по автопарку?

— Я здесь, — из-за кабины с водительской стороны показалась высокая фигура Рихарда. На его левой руке красовалась синяя повязка с белой полосой посередине и аббревиатурой из двух букв — «ДА».

— Чего разорался, тебя, что ли, грозное начальство ссылает на станцию?

— А я так понимаю, что автопарк ближайшие сутки будет разлагаться под твоим чутким руководством?

— Там разлагаться уже нечему. Три машины, и все на капиталке. А эти ведра, — он указал кивком в сторону автомобиля с почтой, — я вообще не принимал. Официально они выехали из базы полтора часа назад, так что я выполняю чистую формальность.

— Ну, тогда все понятно.

— Я за тебя очень рад. А теперь ты мне, дураку, объясни. Что ты здесь делаешь? Ведь Шеф по телефону сказал, что поедет Хольцер.

— Он и едет.

— А ты тогда зачем?

— В нагрузку, чтобы ему скучно не было.

— Ха, вот умора, узнаю старину Хельмута. Ты, что, был где-то по близости, когда он получал свою дневную порцию тумаков?

— Ты почти угадал.

— Ну, ты даешь…

Карл не успел дослушать до конца всех саркастических напутствий Рихарда, потому как новая «штурмовая» группа пошла на приступ грузовика.

— Куда вы все прете? Сейчас эта рухлядь из-за вас развалится, — ему уже не надо было настраивать себя на суровый тон. Эти постоянно карабкающиеся дети Маугли начали не на шутку выводить его из себя.

— Да не трогай ты их, пускай порезвятся. Когда к нам еще зоопарк приедет? Ты лучше занял бы свободное место в «Опеле», пока Хольцер не пришел, иначе, если поедешь на этом, — он многозначительно указал в сторону трофейной русской полуторки, — всю душу на дороге оставишь.

— Ладно, разберемся, — отмахнулся Карл, пытаясь из-за спин впередистоящих рассмотреть железных монстров. Любопытство оказалось вещью довольно заразительной.

Но отсюда и вправду ни черта не было видно. По крайней мере, Карлу с его небольшим ростом. Поискав глазами какую-нибудь возвышенность, он ничего не нашел лучшего, как согнать с подножки кабины двух солдат из команды аэродромного обслуживания, став на которую, на две головы возвысился над общей толпой.

— Быстро ваш штаффель осваивает новую технику, — Рихард указал на рыжую гриву Ганза мелькающую на броне танка. Тот, как будто бы услышав его слова, обернулся, и, разглядев их в общей толпе, помахал пилоткой.

Танк действительно восхищал своими размерами. На его внушительной по размерам башне большими белыми цифрами красовался номер 707. Рядом был изображен непонятный геометрический символ с готической надписью «Hitlerjugend 12 „SS“ P.D.»[32]

Башня начала медленно поворачиваться, и вскоре ее грозная 75-миллиметровая пушка уперлась жерлом своего орудия в сторону второго грузовика. Наводчик, что-то проверяя, стал изменять угол по вертикали, перемещая ее вверх-вниз, после чего, вновь развернувшись, башня приняла исходное положение.

— Все, хватит, — прокричал седовласый фельдфебель с наушниками, одетыми поверх фуражки, в открытый люк башни. Ствол перестал двигаться, и из люка показалось чумазое лицо подростка, которому на вид было не больше 17 лет.

— Эта машина может все, — продолжал свою лекцию перед зеваками седовласый фельдфебель. — Вы бы видели, что они под Курском вытворяли.

— «Как будто бы ты видел. Герой тыловых резервов», — тут же про себя съязвил Карл. Он вдруг вспомнил про деда, сгоревшего в танке несколько месяцев назад где-то под Малоархангельском от снаряда, выпущенного, возможно, вот из такого же танка.

— Эта машина не имеет аналогов, ни у русских, ни тем более, у американцев и англичан… — продолжал распинаться фельдфебель.

— Впечатляюще, а? — задрав голову вверх, поинтересовался Рихард.

— «Ага, передрали наш Т-34. Да так бездарно, что он весит на десять тонн больше прототипа, — и радуетесь теперь».

— Так что, впечатляет? — повторил свой вопрос Рихард.

— Да, серьезная машина, — спохватившись, ответил Карл.

— Вот дали бы нам еще реактивную авиацию, как давно обещают. Тогда уж точно они бы у нас все получили. Что на Востоке, что на Западе.

— Скоро дадут.

— Дадут, дадут, — совсем рядом раздался голос Хельмута. — Ты машины принял? Здорово, Рихард.

— Нет. Дежурный сказал, что передаст их только лично тебе. Мне он не доверяет.

— А кто у нас сегодня дежурный?

— Вот он, — кивнул Карл на Рихарда, старательно прячущего руку с повязкой за спину.

— А-а-а, опять вредитель заступил на службу, — Хельмут стал в шутку заламывать тому руку, уводя прочь из толпы. — Ну, пошли, разберемся.

— Да отстаньте вы все. Мне еще целую ночь бессонно коротать впереди, а тут вы со своими газетами.

— Знаем мы эти бессонные ночи. Во всем полку потом стекла дрожат от твоего храпа. Уснуть невозможно.

— Кто бы говорил? У меня, между прочим, от твоей вечно подгоревшей кормежки скоро гастрит будет.

— Ах, так. Ну, я сейчас тебе покажу. — неожиданно отпустив Рихарда и обернувшись к Карлу, Хельмут поднес палец ко лбу, собираясь сообщить что-то важное. — Чуть не забыл. Там тебя какая— то мамзель дожидается на третьем КП. Посыльный уже весь полк оббегал.

— А кто именно, ты не узнал?

— Ну, уж извини. Не успел.

Уверенно шагая меж вековых сосен по известной только ему тропинке, Карл все ближе приближался к заветной цели. И чем дальше он продвигался вглубь леса, тем сильнее все вокруг окутывалось туманной дымкой вперемежку с легким полумраком надвигавшихся сумерек. Подойдя к третьему КП, он тут же разглядел стоящего возле сторожки автоматчика, с жадностью смотревшего на каждую молодую особу, коих здесь было в изобилии. В голове промелькнула дежурная реплика Кюстера, которую тот произносил каждый раз, устраивая кому-нибудь разнос: «Полк превратился из боевого подразделения в загородный пансион, в котором никто не думает о службе».

— «Может быть, он в чем-то и прав. Но какое это имеет значение, если всего этого через каких-то полгода уже не будет?».

Пробежав глазами по незнакомым лицам, он быстро нашел ожидавшего его человека, которым, как и предполагалось, была Мелен. Припарковав «Ситроен» вдали от всех, она терпеливо дожидалась Карла, между делом изучая окружающих.

Кивнув знакомому офицеру, дежурившему на КП, Карл ловко проскочил под шлагбаум, уверенно направившись ей навстречу. Как ни старался, но он так до сих пор и не смог справиться с каким-то внутренним беспокойством, которое возникало всякий раз при их встрече. Нечто подобное он испытывал и во время полетов. Впрочем, там удавалось худо-бедно себя контролировать. А здесь…

По возращении из «Бриза» она передала ему мини-камеру и после длительного перерыва состоялись еще три встречи. Свидания происходили где-нибудь в городе, причем каждый раз в новом месте. На них он возвращал контейнер с отснятой пленкой, после чего они ужинали и ехали к ней, проводя «бурную ночь» в разных спальнях. Но на этом его злоключения не заканчивались. По соседству с комнатой Карла обитал Жан, который, регулярно прогуливаясь по коридору, не давал уснуть до самого утра. Ему, видимо, тоже ничего не доставалось от «сладкого пирога», а присутствие соперника делало эту диету просто невыносимой.

Так происходило на протяжении всех четырех визитов. Каждую проведенную ночь Карлу мерещилось, что, как только он уснет, Жан ворвется в комнату и заколет его тем самым штык-ножом, образ которого неизгладимо врезался в память. Единственное, что помогало немного успокоиться и под утро уснуть, так это крепко сжатый под подушкой люгер. Его девятимиллиметровая пуля могла успокоить кого угодно. А если первая доза не имела должного действия, то можно было повторить и всадить в особо буйного гостя еще порцию, и так все восемь раз до полного успокоения.

Но, несмотря на ночные переживания, когда Мелен приходила его будить, он спал, как полено, и ей требовалось немало усилий, чтобы растолкать его. После того, как ей это удавалось, он умывался и спускался в зал, где они прилюдно завтракали, изображая влюбленных голубков. Вернее, всю трудную работу выполняла она. Карл же так и сидел, как неотесанная заготовка «папы Карло», не в состоянии привыкнуть к метаморфозам ее изменчивого характера.

— «Интересно, что стряслось? Надеюсь, что это не проблемы с последней пленкой. Документы эти в секретной части мне все равно не дадут».

— Чего ты такой кислый? Или не рад меня видеть? — еще издали приветствовала Мелен.

— А ты хоть раз видела меня счастливым при нашей встрече? — ответил он, уверенный, что его никто не услышит.

— Зато ты постоянно счастлив, когда возвращаешься от меня в полк. Ты, наверное, единственный военнослужащий Вермахта, который с таким рвением стремится после увольнения, проведенного со своей французской любовницей, вернуться назад в часть.

— Им просто повезло больше. У них любовницы не состоят во французском Сопротивлении.

Ее ухоженный пальчик лег ему на губы, закрывая рот на замок.

— А про это, — она сделала многозначительную паузу, заглянув прямо в глаза, — даже про себя думать не надо.

— Я про себя и не думаю, только про тебя.

— Вот это похвально.

Вместо пальчика к его губам прильнули ее страстные губы. И хотя Карл понимал, что это всего лишь часть легенды и ничего больше, тем не менее, сердце начинало биться чаще, зная, что при расставании он получит еще один такой же, если не жарче.

— Не увлекайся так сильно, а то мы начнем привлекать внимание.

— Мне наплевать.

— К счастью, мне нет.

— Ну, раз целоваться больше не будем, то перейдем к менее приятному. Ты ведь не ради ласки сюда приехала. Или, может, я ошибаюсь? Только не говори мне, что пленка опять засветилась. Я все делал, как положено, а эту документацию мне на руки больше не дадут.

— Нет.

— Что нет?

— Оба ответа на твои вопросы НЕТ.

— Да? — Он сделал паузу, вспоминая очередность вопросов и их содержание. — Ну, на первый могла бы и соврать.

— Я учту на будущее.

Мелен плавно провела ладонью по плечу, после чего, опустив молнию, засунула руки под куртку. В следующее мгновение ее голова опустилась ему на грудь, а непонимающий Карл стоял как вкопанный, пытаясь понять, что же на нее нашло.

— Милая, ты часом не приболела?

Мелен, проигнорировав грубость, еще крепче прижалась к нему, изображая нежную влюбленную. Не зная как реагировать на очередной финт, Карл, положив ей руки на талию, с наслаждением принялся подыгрывать этой приятной, как оказалось, игре.

От ее аккуратно уложенных волос исходил какой-то таинственный аромат. И во многом благодаря этому, очень скоро он стал забывать о цели их встречи.

— Ну, на этом мы и остановимся, — первой прекратила все это она.

Карл не стал ее удерживать, зная, что делать это практически бесполезно, и к тому же опасно.

— У тебя в нагрудном кармане лежит инструкция.

— Ну, я так и знал, что ты опять фокусами занимаешься.

— Это ты должен выполнить сегодня вечером и передать завтра вместе с тем материалом, который подготовил.

— Ну, это вряд ли. Я сейчас еду на станцию, сопровождать груз. И вернусь поздно ночью.

— Что за груз?

— Почта.

— Жаль, знать бы заранее, можно было бы…

— Никаких «можно было бы». Я еду не один, и этим всем сказано.

— Ну, один, не один, это не проблема. На дороге сейчас всякое случается, — она как-то странно улыбнулась, не давая понять, шутит или говорит серьезно. Карл же, в свою очередь, всем своим видом старался показать, что он совершенно не разделяет этого веселья или того, что за ним скрывалось.

— Ох, и не нравится мне эта твоя дружба с «арийской братией». Может, ты нам всем головы морочишь? А я тебе, наивная, верю, как дура последняя.

— Ты бы об этом лучше думала, когда благодарности получаешь за мои данные.

— Да, информацию ты приносишь ту, что надо, без мусора. Но в нашем деле и не такое бывает. А что касается благодарности, то я не ради нее работаю.

— Приятно слышать. Первый раз в жизни вижу человека, который трудится безвозмездно. Жаль только, я не такой. Кстати, когда, наконец, вы переправите меня в обещанную Швейцарию? Или ты мне снова ответишь.

— Еще не время.

— Я так и знал. Ты хоть отговорку смени.

Мелен перестала улыбаться, опять скрываясь за маской безразличия ко всему окружающему.

— По этому делу, конечно, тоже ничего не прояснилось?

Карл, не решаясь назвать «дело» вслух, многозначительно качнул головой. Как будто оно имело еще большую секретность, чем то, что прозвучало раньше.

— Почему же — прояснилось. Только я вот не знаю, поможет ли оно тебе.

— Так чего ты молчишь? Рассказывай, давай.

— Сейчас не время и не место, потерпи до завтра.

— Какое, к черту, завтра! Я уже пятый месяц живу в этом кошмаре. А ты мне предлагаешь ждать еще целые сутки.

— У тебя нет выбора. В противном случае ты вообще ничего не узнаешь.

— Но.

— Никаких «но». Я не могу об этом говорить, когда вокруг народу больше, чем на ярмарке.

— А про… — Карл остановился на полуслове, чуть не сказав о том, о чем лучше молчать, — дело, значит, можешь.

— Про дело могу, а про это — нет. И давай закончим эти препирательства. Проводи меня лучше до машины. Мне уже пора. Завтра встречаемся в половине седьмого на базарной площади возле табачной лавки. И постарайся не опаздывать, как в прошлый раз. Договорились?

— Договорились, если наш автобус опять по дороге не сломается. Кстати, а где твой шофер? Неужели он тебя отпустил ко мне одну?

— Во-первых, у нас всех отпускаю только я. А во-вторых, зря ты его так не любишь. При всех своих недостатках он очень честный, преданный и порядочный человек.

— Ага, я до сих пор забыть не могу его «порядочность». Вот только честным это назвать как-то язык не поворачивается.

Карл указал пальцем на шрам, который у него не так давно появился над левой бровью.

— Ты все об этом? С другой стороны, все могло закончиться гораздо хуже. До сих пор ума не приложу, как тебе удалось меня переубедить?

— Виной всему мое врожденное обаяние.

— Да в вас «обоих» этого хоть отбавляй.

Одарив Карла дежурным поцелуем, она села за руль автомобиля, после чего, включив двигатель, поставила его на холостой ход.

— Я надеюсь на твою пунктуальность завтра, ты обещал. А то, что я передала сегодня, подготовь к следующему разу.

— Хорошо, постараюсь.

Наклонившись к крылу автомобиля, Карл попытался снять налипший ком грязи. И тут в мутном отражении зеркала показался знакомый силуэт в сером пальто, с собранными в хвост белокурыми волосами.

Карл обернулся, на что незамедлительно последовала реакция девушки. Она быстро зашагала к перекрестку, возле которого стоял небольшой санитарный фургон и два грузовика. Карл ускорил шаг, и вскоре ему пришлось почти бежать за ней. С детским упрямством она все больше ускоряла темп при каждом его новом окрике, так что нагнать ее удалось только у самого перекрестка. Схватив за руку, он резко повернул ее лицом к себе, при этом чуть не получив увесистую оплеуху.

— Убери от меня свои грязные руки, я больше не хочу тебя видеть, — лицо Хильды было мокрым от слез. Губы слегка дрожали. А большие карие глаза блестели, излучая боль и страдание вперемешку с презрением и яростью.

— Дай я все объясню.

— Все что мог, ты уже объяснил.

Хильда попыталась высвободиться из крепкого захвата, но у нее ничего не вышло. Не сдаваясь, она продолжала предпринимать все новые и новые попытки, и, воспользовавшись последним шансом с неимоверной силой, резко дернула руку на себя. Влажная от моросящего дождя, кисть проскользнула по ладони Карла, и он на мгновение ощутил острую, режущую боль. Ладонь инстинктивно сжалась в кулак. Но кровь от этого меньше идти не стала, продолжая тоненькой струйкой стекать на мокрый гравий.

Хильда хотела побежать дальше к машине, но вид крови остановил ее. Медленно открыв свою ладонь, она кинула какой-то серый предмет к его ногам, попав им как раз в то самое место, куда капала кровь.

— Это тебе. Подарок, — произнесла она на изумление спокойным голосом. — Надеюсь, ты не истечешь кровью, пока дойдешь до санчасти. Вот приложи это, он чистый, — в ее руке появился маленький, клетчатый платочек. — Прижми сильнее.

Повернувшись, она уверено направилась к фургону, а Карл, подняв пораненную руку с уже побагровевшим платком, хотел было ее окликнуть. Но, осознав бессмысленность слов, тут же отказался от этой затеи. — «Лучше потом».

Водитель завел двигатель, и фургон, потихоньку набирая обороты, стал медленно растворяться в вечернем тумане, удаляясь все дальше и дальше, пока красные габариты огней вовсе не исчезли в непроглядных сумерках.

Тем временем, завизжав тормозами, рядом с Карлом остановилась машина Мелен. Опустив стекло, она протянула ему свой белоснежный платок.

— Спасибо, у меня уже есть, — процедил сквозь зубы он.

Но Мелен, ничего не говоря, по-прежнему продолжала держать платок в вытянутой руке, при этом едва заметно указывая на левую щеку. Наконец догадавшись, Карл провел рукой по лицу, тут же обнаружив причину ее заботы. На щеке оказалось ничто иное, как след алой помады

— Ну, я и осел.

— Не огорчайся сильно на этот счет. Вам мужикам это свойственно.

— Ты знала, что она здесь, поэтому и вела себя так?

— Нет, ну что ты. Откуда ж мне было знать? — изображая невинность на лице, произнесла она.

— До завтра, милый, — утопив в пол педаль акселератора, Мелен быстро пропала из виду, оставив вместо себя белоснежный платок на бурой поверхности мокрого гравия.

Подобрав предмет, брошенный Хильдой, Карл медленно побрел к головному из стоящих на обочине грузовиков, возле которого все это время его поджидал Хельмут.

— Залазь сюда, вдвоем мы тут запросто поместимся. А то в том гробу далеко не уедешь.

Карл молча влез в кабину «Опеля», и после того, как за ним последовал Хельмут, машина, несколько раз качнувшись, тронулась с места. Только сейчас открыв ладонь, он посмотрел на «подарок» Хильды, которым оказался старинный серебряный крест, переживший не одно столетие. На тыльной его стороне была выгравирована какая-то надпись, но прочитать ее было довольно сложно.

— Братья немецкого дома, — первым разобрал надпись Хельмут.

— Что это значит?

— Это одно из первых названий «Тевтонского ордена». Можешь гордиться, тебя только что посвятили в рыцари, причем даже с пролитием крови по случаю церемониала.

— Уже.

— Что уже?

— Горжусь.

3 октября 1943 г.

Сен-Ло. Квартира Мелен

Карл одиноко сидел в спальне Мелен, которая, благодаря письменному столу, была еще и кабинетом. Уже добрых полчаса он дожидался, когда она вернется с проявленной пленкой, отснятой накануне. Материалы должны были отправить сегодня вечером, поэтому ее затянувшееся отсутствие начинало слегка беспокоить. Хотя дело было даже не в этом. В своей работе он был полностью уверен, его больше волновала предстоящая беседа и этот ужасный запах тухлой сырости, исходящий непонятно откуда.

Дверь отворилась, и на пороге появилась хозяйка дома с папкой в руке. На ее лице сияла довольная улыбка.

— «Значит, все в порядке, теперь ей не отвертеться, и она мне все расскажет».

— По твоему сияющему виду можно сделать вывод, что с документами все в порядке. И теперь-то мы сможем заняться моим делом, — добавил он вслух.

— Конечно, только после нескольких моих вопросов.

— Ну что еще? — с тоской в голосе почти простонал он.

Мелен взяла небольшой стульчик, стоящий возле будуара, и, пододвинув его к Карлу, села напротив.

— Во-первых, меня интересует материал по этому модернизированному устройству форсажа GM—1. На ваших новых машинах в полку они уже стоят?

— Да, на всех четырех. Но, как я слышал от механиков, в этой модернизации никаких особых изменений нет. Они просто взяли и подогнали его под более мощный двигатель «G6»[33]. На этом все и закончилось.

— Хорошо, с этим понятно. Теперь с вооружением на «G6». Я правильно поняла, что на базовых версиях оба пулемета 7,9 заменены на калибр 13,0 мм?

— Да.

— Так, теперь дальше.

Ловким движением она извлекла уже сухой снимок, в котором он тут же узнал свою недавнюю работу.

— Вот здесь что написано? — она указала пальчиком на смазанную строку. Из всего написанного можно было разобрать только цифры «108. 30». — Я же говорила тебе, правильно держи камеру, а то резкости не будет.

— Только вот не надо меня, пожалуйста, сейчас пилить. Я все делал не в фото-лаборатории, а за спиной у начальника секретной части.

— Так ты, оказывается, настоящий герой? — произнесла она, сложив ладошки в лодочку и округлив глаза.

— Твой сарказм не уместен, я действительно к этому не имею доступа. И мне пришлось…

— Я тебе верю, не отвлекайся, — прервала она, опять подсовывая неудавшийся снимок.

— 108, 108, 108, — бормотал он, пытаясь вспомнить, что там было написано. — Слушай, а у тебя здесь всегда такой запах? Или только по случаю моего прихода?

Казалось, болтовня Карла совершенно ее не задевала. Лишь в подтверждение его слов она слегка принюхалась.

— А что, еще пахнет?

— Нет, милая, здесь не пахнет. Здесь воняет.

— Странно, а я почти не чувствую. Наверное, привыкла. Это Жан вчера вечером разлил в погребе пр… — она осеклась на полуслове.

— В общем, гадость одну. А наша двухсотлетняя чудо-вентиляция теперь разносит эти ароматы по всему дому.

— Этому сараю двести лет?

— Этому, как ты выразился, сараю гораздо больше. Просто двести лет назад пожар в доме уничтожил все деревянные перекрытия, оставив только стены. Поэтому его пришлось отстраивать практически заново. А в конце прошлого века к нему был пристроен третий этаж.

— Вот чудеса…

— Ладно, мы отвлеклись. Давай лучше расшифровывай свой брак, — она опять придвинула к нему нечеткую фотографию.

— 108, 108. А вы всегда материал отпечатываете на бумагу перед отправкой? Это ведь неудобно?

— Ты посмотри на него! — по-видимому, Мелен начинала терять терпение. — Нет. Мы сделали это специально для тебя. Теперь ты мне скажешь, наконец, что здесь написано или нет?

— Да откуда же я знаю? Я его, что, читал что ли? Быстро отснял, меня там и видели.

— То, что быстро, это заметно. Жалко, что качества нет.

Ответ на эту головоломку вдруг всплыл сам собой.

— А, понял. Это MG—108. Новая пушка в валу винта. Ее ставят на серию «G6» вместо старой 20-миллиметровой. Но из-за нехватки новые машины сейчас поступают со старым пушечным вооружением.

— А какой у нее калибр?

— Тридцать миллиметров.

— Тридцать? — Недоверчиво переспросила она.

— Да, и еще самолет этой серии может нести под крыльями два пилона с 20-миллиметровыми пушками и боекомплектом по…

— Эта хорошо получилась, можешь не рассказывать. Скажи лучше, сколько к нам на Запад пришло таких вот машин с новым вооружением?

Мелен слегка увлеклась, но поздно поняла это.

— Ну откуда мне может быть это известно? Знаю только то, что к нам в полк прибыло четыре новых Густава[34]. Из них полностью новое вооружение стоит только на одном. А на трех остальных — частичное. Причем этот единственно укомплектованный себе сразу же забрал Шеф.

— Шефом вы называете майора Бренеке?

— Да, его самого. Так что теперь кому-то точно не поздоровится. Машина в его руках — грозное оружие. Две лобовые атаки, 38 сбитых самолета. Я вообще не представляю, как можно все это пережить. Если вы меня не переправите отсюда куда подальше, то они меня в скором времени начнут ставить на боевые. И мне тогда точно придет каюк. Причем в первом же бою, — как-то незаметно перешел он к более насущной для себя теме. — Что там вообще ваше начальство обо мне думает?

— Ничего.

— Как ничего?

— Оно даже не догадывается о твоем существовании.

— Но как же? Почему? Ты же говорила…

— Я говорила тебе то, что ты хотел слышать. На секунду только представь себе, сколько бы ты времени оставался в живых, если бы они знали, что ты располагаешь сведениями об их собственных действиях, которые им самим еще не пришли в голову. «Контора» тут же приказала бы тебя ликвидировать, причем лично мне. Так что можешь радоваться тому, что о тебе почти никто не знает.

— Об эвакуации, значит, тоже никто не узнает?

— Нет. Ты узнаешь, если будешь хорошо себя вести. Раз я пообещала, значит, сделаю. Я никогда не подвожу своих людей.

Непонятно почему, но ее словам он верил.

— А за полеты можешь не беспокоиться. Никуда отправлять тебя они больше не будут. Я уже воспользовалась одним каналом, а там передали кому следует, что ты летаешь без допуска медкомиссии. Поэтому скоро тобой займутся и окончательно спишут на землю.

— А меня не спишут куда-нибудь туда, где пули свистят?

— Нет, ты останешься в этом же полку. Будешь какой-нибудь там ротой обеспечения командовать.

— Ну, я надеюсь.

— Надейся, я — твой ангел-хранитель. Кстати, ты мне так ничего и не говорил про полеты. Никак не могу представить тебя в кабине самолета после рассказа о той ужасной аварии.

— Ужаса за это время стало еще больше. Особенно последние пять вылетов, когда я самостоятельно летал на «Фридрихе»[35]. До этого еще куда ни шло. На «Аисте» инструктор рядом, и самолетом его по большому счету назвать трудно. А тут настоящий боевой истребитель. После полета они меня встречают чуть ли не овациями, а я прямиком переодеваться, потому что от пота весь комбинезон мокрый насквозь. В общем, жуть.

— И как тебе это все самому дается?

— Да отвратительно дается — не мое это все. Я по натуре земноводное существо, а не крылатое. Единственное, что мне помогает, так ЭТО…

— Что ЭТО?

— Я называю это РЕФЛЕКСАМИ. Мои руки в кабине почему-то реагируют быстрее, чем мозг. Как будто бы во мне что-то осталось от «прежнего» Карла. Причем это касается еще некоторых других вещей, о которых я раньше не имел ни малейшего представления. Правда, это рефлексами уже не назовешь.

— Да. — Мелен встала и, подойдя в плотную, нежно, едва касаясь его волос, провела рукой. Затем взъерошила их, после чего вернула прическе прежние контуры, оставив все как было.

— И чего они над тобой издеваются? Чего хотят? А? Земноводное существо? — слегка наклонившись, она медленно положила руки ему на плечи.

Карл, опять не понимая, к чему она клонит, продолжал стараться вести себя спокойно. Но это с каждой ее новой выходкой становилось все труднее делать.

— Ты бы видела, кого они к нам из летных школ присылают, — продолжал он нести какую-то ерунду. — Эти мастера на тренировочных полетах уже два самолета угробили… Поэтому, как я понял, у них просто нет выбора.

— Слушай, — Мелен вдруг встрепенулась и ожила. Глядя на ее «нездоровый» блеск в глазах, он понял, что эта идея не сулит ему ничего хорошего. — А что если ты.. — она на мгновение задумалась.

— Ты бы мог управлять этим новым самолетом, который у вашего Бренеке?

— Нет, об этом не может быть и речи.

— Но почему? — на милом личике Мелен заиграла очередная «невинная» улыбка. — Ты так хотел поскорее слинять отсюда. А когда я предлагаю такой шанс, ты наотрез отказываешься покидать Францию. Тебе-то всего-навсего надо перелететь Ла-Манш, а там тебя встретят.

— Какой, к черту, Ла-Манш! Я дальше Сен-Ло на запад не летал. И вообще, если они меня не собьют еще при взлете, то уж точно меня угробит мое…

— Я ПОШУТИЛА, — уже не скрывая радости, вовсю хохотала она. — Ты бы видел свои глаза, когда мне все это рассказывал. — «Я не летал дальше Сен-Ло. А если они меня собьют?» — пыталась скопировать его манеру разговора Мелен.

— Неправда, я так не говорил.

— Да ладно тебе.

— Ты сейчас досмеешься, и не получишь вот это.

Карл медленно извлек из нагрудного кармана небольшой клочок бумаги.

— Это то самое, о чем я думаю?

— Именно.

Она перестала смеяться и, торопливо выхватив листок из рук Карла, быстро прочитала содержимое написанного.

— Молодец. Ты даже не представляешь себе, как это важно. Особенно информация о переброске 54-й эскадры с востока. Ты заслужил поощрение.

— Не заслужил, а переслужил. Причем не один раз.

— Я все помню, так что сегодня ты получишь за все свои труды.

— Я на это очень надеюсь.

Мелен, подойдя к ночному столику, поставила перед собой массивную медную пепельницу и подожгла обе бумаги. В следующий момент полыхнуло яркое пламя, вскоре оставив от некогда важных документов лишь мелкие пушинки пепла да едкий, химический запах фотобумаги.

— Во-первых, — неторопливо начала она, — что касается эвакуации, она состоится не ранее февраля. Можешь даже не спрашивать, почему. У нас есть определенные правила и графики, которые нельзя нарушать. Но к этому времени тебе еще придется здорово потрудиться, чтобы заработать на билет отсюда.

— Главное, чтобы это все не затянулось до начала будущего лета.

— Не затянется. Во-вторых, это тебе на личные нужды.

Мелен кинула ему в руки толстую скрутку немецких рейхсмарок, вытащенную из верхнего ящичка трюмо.

— Мадам, это совершенно лишнее. Гусары с дам денег не берут.

— Это не от меня, а от Георга VI. Возьми и без разговоров. А то на одних ужинах со мной ты скоро разоришься. Старайся их никому не показывать, а если кто и увидит — скажешь, что у меня одолжил.

— Ну, если только от короля, то я подумаю.

— Так, а теперь об этом, — Мелен непонятно откуда извлекла листок бумаги, свернутый вчетверо, и села на край кровати.

— Вот, пришел ответ на мое письмо, адресованное Этьену, — она развернула бумагу и показала ему содержимое — страницы убористого текста. — Ты даже не представляешь, чего это все стоило. Мы не пользуемся обычной почтой, и ради этого письма своей жизнью рисковал человек.

— Хорошо, хорошо, давай только по делу. Не надо мне про чужое геройство здесь рассказывать. Я ведь тоже кое-что делаю.

— Он не может сказать, что произошло с тобой. Сейчас он по-прежнему находится в Швейцарии, так что как только мы тебя переправим, он тут же постарается помочь.

— Что значит «постарается»? — уровень адреналина моментально зашкалил за предельно допустимую норму, быстро выводя из рамок равновесия, — Он, что, не мог написать чертово заклинание в этом сраном письме. Мы бы оба побегали голышом вокруг костра, побили в бубен. Ты прочитала бы, что надо, и еще до Швейцарии я был бы дома.

— Ты не понимаешь.

— Куда мне, идиоту. Зато ты, я смотрю, многое понимаешь.

— Тут главное не заклинания и слова, а сам человек. Этьен — избранный, он имеет выход в другие измерения и способен на такие вещи, которые, кроме него, на всей земле могут сделать буквально считанные единицы. Я не могу тебе объяснить, кто он такой и чем занимается, потому что сама не являюсь лицом «посвященным».

— Да, я это уже успел на себе ощутить. А твой Этьен — кретин. И если я его когда-нибудь повстречаю, то по стене размажу. Он, видите ли, «постарается»!

— Прекрати истерику, иначе ты от меня вообще больше ничего не услышишь.

На некоторое время в комнате воцарилась гробовая тишина. Каждый пытался перевести дыхание, чтобы хоть немного успокоиться.

— Хорошо. Раз ты ничего не можешь рассказать о нем, так хоть расскажи мне о самом «себе». До того, как я сюда попал. Почему вы это со мной сделали?

— О самом себе? — переспросила она.

— Называй это как хочешь. За последнее время я с этим уже свыкся, так что мне все равно, — Карл взял со стола зажигалку и прикурил сигарету для Мелен, после чего закурил сам. — Мне нужно знать, что прежнего Карла подвигло пойти на этот шаг.

— Глупость. Большая человеческая глупость. — Произнесла она, выпустив большой клуб дыма в потолок. — Когда я с тобой, то есть с ним встретилась, он уже давно был одержим идеей о «Высшей Силе», по крайней мере, он так ее называл. Я лишь слегка воспользовалась его увлечением в своих интересах.

— Он тоже таскал тебе информацию? — Карл кивнул на горстку пепла, оставшуюся от некогда важных документов.

— Нет, что ты, — Мелен звонко рассмеялась, — он был на это неспособен. Его фанатизм был за гранью допустимого. Он даже в постели пытался со мной рассуждать на эти темы.

— Значит, постель все же была?

— Да, была. Так что, как ты понимаешь, у Жана есть веский повод тебя не любить.

— Теперь я это понимаю. А чем еще вы занимались, о чем я не знаю? А то неприятно будет, если меня снова начнет лупить твой очередной воздыхатель, а я даже не буду знать за что.

— Воздыхателей больше не будет. А что касается всего остального, то я воспользовалась его услугами всего только раз. За день до твоего появления здесь, когда он помог вывезти из города Этьена. До сих пор не могу всего этого забыть. Дождь проклятый, ночь, мы с фальшивыми пропусками. Да ты рядом. — Ее «ты» невольно прозвучало с каким-то упреком. Почувствовав это, она тут же попыталась смягчить тон. — Я на самом деле ему тогда не верила. Думала, что он нас на первом же посту сдаст. Но его идея фикс перевесила чувство долга, или то, что он за этим скрывал, так что все прошло благополучно. На одном блокпосту нас, правда, чуть не раскрыли… Я уже даже с жизнью прощаться начала. Но твое прежнее «Я» нас тут всех и спасло. А потом…

— Что потом?

— Потом пришел час расплаты. Он же ввязался во всю эту авантюру только ради ритуала. Ему нужна была высшая сила его предков, а для этого следовало открыть коридор, и мы это сделали. Он только одного тогда не понимал. Найти дорогу назад с темной стороны может только человек посвященный. Этьен говорил ему об этом, но он и слушать его не хотел. Думал, что готов. Оказалось, что ошибался. Когда ритуал закончился, мне специально пришлось делать крюк, чтобы отвести его поближе к части, высадив в лесу недалеко от аэродрома.

— Постой, а в чем заключалась твоя роль во время этого «ритуала»?

— Я ему ассистировала.

— Ум-ум, — что-то нечленораздельное промычал Карл, как будто бы осознавая, что она имеет в виду.

— Когда я его там оставила, он еще находился в трансе, еле стоя на ногах и твердя одно и то же: «Я там был, я все видел». Честно говоря, я думала, что больше никогда его не увижу, потому что, по словам Этьена, с его способностями он мог попасть только в черный коридор. Но тут появился ты, и все перемешалось.

— Постой, ты говорила, что все это произошло ночью. Но я хорошо помню, что попал сюда днем. Во время того боя. До него я отчетливо помню себя там…— Карл небрежно махнул рукой куда— то за спину.

— Возможно, что он не до конца вышел из этого состояния и…

— И в полуобморочном состоянии на следующий день поднял по тревоге самолет в воздух? Нет, это исключено.

— Ты меня не понял, я говорю не про тело. Оно после такого довольно быстро восстанавливается, а про его внутреннюю оболочку — про душу. После ритуала он в лучшем случае должен был сойти с ума, а в худшем — умереть телесно и духовно. Но каким-то чудом он остался жив, найдя дорогу обратно. Как я поняла, коридор после его выхода не закрылся, а перенесенный стресс во время боя послужил катализатором, который снова перенес его ТУДА.

— Хорошо, но я не понимаю одного. Причем здесь я?

— На этот вопрос не может ответить даже Этьен. Мне кажется, это могло случиться случайно. Попав туда, он обратился к первому попавшемуся.

— И им оказался я, да?

— Но есть еще второй вариант. Ваши души действительно имеют родственные корни.

— Ничего не вижу общего между собой и этим «нацыком».

Мелен едва заметно улыбнулась.

— Я говорю про душу, а не про его теперешнюю жизнь.

Карл схватился за голову и стал судорожно массировать виски.

— И что же мне теперь делать?

— Я не знаю, какая у вас связь. Скорее всего, придется ждать пока с ним там, — она махнула рукой за спину Карла, — что-то случится. И все не выстрелит обратно.

— Стой, подожди. Ты хочешь сказать, что все это время он прохлаждался там за меня, пока я тяну его лямку? И мне, чтобы вернуть все, как было, нужно ждать, пока он там переживет стресс?

— Да. А ты что думал? В природе, как и везде, действует закон взаимозаменяемости. И если ты здесь, то он там.

Карл, казалось, уже совсем ее не слушал. В своем массаже он давно перешел с висков на затылок и теперь методично взъерошивал себе волосы.

— Ты не понимаешь. Если мне придется ждать его стресса, то я не дождусь его никогда.

— Почему?

— Самый большой стресс в моей жизни был, когда меня в третьем классе покусала собака. И мне потом все пузо искололи уколами от бешенства. Да вот недавно, когда… Ну, в общем, это неважно. Не дождусь я от него стресса. Войны там нет, работа у меня спокойная, а будущее не предвещает никаких изменений в худшую сторону.

— Но мы что-то придумаем, я уверена, что Этьен тебе обязательно поможет.

Карл опять ушел в свой внутренний стрессовый транс и, казалось, ничего не слышал. В дверь кто-то постучал, и через мгновение в приоткрытом проеме появилась голова Жана. Он обратился по-французски, и Мелен, не говоря ни слова, последовала за ним.

— Ты куда?

— Я скоро буду. Одно неотложное дельце на пять минут.

Дверь бесшумно закрылась, и он остался наедине со своими мыслями, которые давили безысходностью и тоской по уже безвозвратной, прошлой жизни. Единственное, что его сейчас раздражало больше того, что он никогда не увидит своих родных и близких, так это «ЗАПАХ». А точнее, вонь, которая, благодаря Жану и вентиляции, распространялась на весь дом, становясь просто невыносимой.

Посмотрев на красные гардины, находящиеся в противоположном углу комнаты рядом с отдушиной, Карл, быстро оценив обстановку, решил, что с ними ничего не случится, если до прихода Мелен они спасут его от вони.

Прикрыв одной рукой лицо, он с помощью стула дотянулся до отдушины и попытался шторой закрыть это маленькое окошко в «царство вони». Но гардина была так тяжела, что постоянно соскакивала с верхнего края решетки. Вскоре у него закончился воздух, поэтому пришлось дышать ртом, что, впрочем, не избавило от зловонного запаха, который чувствовался даже сейчас.

Странный звук из вентиляционной шахты отвлек от «печальных» мыслей. Карл прильнул ухом к отверстию в стене, и ему показалось, что кто-то уронил небольшой предмет на каменный пол, который, амортизируя, разносил стеклянный звон по всему дому. Несомненно, это «что-то» упало на кухне, находящейся под комнатой Мелен, потому что во всем остальном доме был паркет.

— Ну что, достал? — послышался слегка раздраженный голос Мелен. Она говорила по-немецки.

— Oui[36].

— Так давай сюда. О, слава богу, не разбился.

Голоса стихли, после чего послышалось кряхтение, как будто «кто-то» откуда-то вылазил. По характерным звукам, издаваемым этим «кем-то», Карл понял, что это был Жан.

— Запомни, — кого-то наставляла Мелен. — Полтюбика на литр воды или другого любого напитка.

— Только смотри, не перепутай. А то потом врачи не спасут, — говоря со своим ужасным акцентом, добавил Жан.

— «Постойте, а с кем же они там говоря? Там еще кто-то есть?» — промелькнуло в голове Карла. — «Третий? Но кто? И почему она говорит по-немецки?»

— А точно сработает? — послышался голос третьего. Но из-за шума кем-то открытого крана, Карл не смог опознать голос.

— Точно. Но, смотри, с дозировкой не перепутай. А то, действительно, потом могут быть плачевные последствия. Выпьешь стакан «этого» за пятнадцать минут до вашего инструктажа, и тебя уж точно не допустят к полетам.

— А со мной серьезного ничего не случится?

— Нет, просто немного повысится кровяное давление и пойдет кровь носом. Потом полдня поспишь и будешь чувствовать себя, как новенький. Но не беспокойся, раньше среды оно тебе не… — Дикий хлопок и рокот из-под крана заглушили все звуки.

— «Наверное, отвар Мелен случайно попал в водопровод».

— А то, про что я тебя спрашивала, постарайся достать в течение ближайшей недели.

— Хорошо.

Вне сомнений, Карлу была знакома эта интонация. Быстро перебирая в голове образы своих сослуживцев, он пытался вспомнить их голоса. Но по одному ясно услышанному слову очень трудно было узнать человека, хотя, безусловно, они были очень хорошо знакомы.

— «Мелен знала обо мне много такого, что гражданскому человеку из-за ограды из колючей проволоки не разглядеть. Но кто именно этот таинственный „Мистер Х“?»

— Ну, тогда до скорого. Встречаемся, как и условленно, там же, в то же самое время.

— «Спасибо за точность».

— Bon voyage[37]. — прохрипел Жан.

В ответ на прощанье Жана «Мистер Х» предусмотрительно промолчал или попрощался очень тихо. В любом случае, Карл, больше ничего не услышав, решил, что аудиенция закончена. Поставив стул на место и поправив гардину, он уселся на свое прежнее место. Запаха он уже не чувствовал — наверное, привык.

— Тебе здесь не было без меня скучно? — только через четверть часа войдя в комнату, спросила Мелен.

— «Нет, я ведь слышал весь ваш разговор».

— Я тут журнальчики листал, — добавил он вслух к мысленно сказанному, указывая на кипу разбросанных на кровати журналов.

— Oh! La! La![38] — произнесла она, представляя, как все это ей потом придется убирать.

— Я тебе помогу.

— А куда же ты денешься?

Поднявшись с кресла, он стал помогать Мелен, убирая им же специально устроенный бардак.

— Слушай, а этот Этьен Жоме, кроме того, что он такой «супер-колдун Вуду», кто он такой вообще? Почему ему пришлось в такой спешке делать отсюда ноги?

Укор в глазах Мелен был лучше любого ответа. Он быстро согнал блуждающую улыбку с лица Карла, вернув в привычные рамки их общение.

— Я, может, что-то не то спросил?

— Да. Все. И давай договоримся на будущее, чтобы это имя ты больше никогда не упоминал. Забудь его.

— Но мы здесь одни, и мне кажется, я имею ПРАВО знать, кто тот человек, благодаря которому я очутился здесь. А то, кроме того, что он до войны был аптекарем, я ничего и не знаю.

— Право? — медленно повторила за ним Мелен. — Знаешь, есть такая поговорка: «Меньше знаешь, лучше спишь». Она к твоему незабвенному чувству любопытства подходит больше всего.

Бросив на журнальный столик стопку собранных журналов, она закурила.

— Он работал над очень серьезной операцией по вербовке одного «господина» из контрразведки. В последний момент все сорвалось, и нам срочно пришлось его эвакуировать. Большего, для твоей же безопасности, тебе знать не надо.

— А вы в последнее время, случайно, не собираетесь проводить каких-нибудь «серьезных операций»? Например, разнести к чертовой матери склад с боеприпасами нашего полка?

— А почему ты спрашиваешь? — сильно насторожившись, спросила Мелен.

Карл ожидал совершенно другой реакции и прогадал. Теперь же надо было как-то выкручиваться, а то она вмиг могла догадаться о том, что не так давно он сказал «про себя».

— Ну, мало ли. Может быть, пришлось бы еще кого эвакуировать, тогда взяли бы и меня прицепом. А я с удовольствием бы сейчас махнул в страну часов, сыра и шоколада.

— Не сомневаюсь.

По ее интонации можно было понять, что Карлу опять повезло. Он отвертелся.

— Все, на сегодня хватит разговоров, я устала. Давай, проваливай в свою комнату, — безапелляционно произнесла она, выставляя Карла за дверь.

— А как же наше прошлое? — сделав печальную гримасу, спросил он, намекая на интимные подробности ее рассказа.

— Наше прошлое — у нас в прошлом.

Громкий хлопок двери возвестил на весь дом о выдворении Карла из спальни, после чего из комнаты Жана послышалось довольное хихиканье. По-видимому, он тоже любил подслушивать чужие разговоры и теперь, узнав о неудаче Карла, даже и не думал скрывать свои эмоции.

— «Ну и пошли вы все к чертям собачим…».

Уже который час он ворочался в кровати не в состоянии уснуть. Его голову продолжали будоражить мысли о том, как разгадать загадку и узнать имя той таинственной личности, разговор с которой подслушал не так давно.

— «Сколько же сейчас времени?»

Обернувшись к часам, висящим на противоположной стене, он разглядел на голубоватом от лунного света циферблате точное время.

— «2:49. Ничего себе. Уже и Жан перестал по коридору носиться, а я все уснуть не могу. Надо было у Мелен попросить снотворного. Теперь-то уж точно поздно».

Из-за бессонницы в голове водоворотом крутилась череда того, что с ним произошло накануне. Хотя, может быть, именно из-за того, что в голове варилась такая каша, он до сих пор не мог уснуть.

— «Вот лиса. „Наше прошлое у нас в прошлом“. А зачем так было меня заводить?» — Карл нащупал на груди массивный серебряный крест, «подаренный» Хильдой. — «Да, по-свински я все— таки с ней поступил. А кто мог знать, что она вообще приедет? Мы же с ней после госпиталя всего только два раза виделись. Все времени не было. Теперь-то его уж точно не будет», — на него накатили воспоминания, связанные с Хильдой, и на душе вдруг стало как-то тоскливо.

— «Нет, однозначно, надо будет с ней объясниться, причем прямо завтра. У меня время до вечера есть, так что я все верну, как было. Ох, уж эта Мелен. Голову даю на отсечение, что она все специально подстроила. И было бы не так обидно, если бы между нами действительно что-то было. А тут, какой-то невинный поцелуй. Два раза. Если она следила за нами с самого начала… Нет, на ее месте я бы тоже немного попсиховал. Но это же все не смертельно».

Карл обернулся еще раз, чтобы посмотреть на часы.

«2:55. Время, что, на месте топчется? Мало того, что уснуть не могу, так оно еще тянется с черепашьей скоростью», — заворочавшись под одеялом, он попытался принять более удобную позу.

— «И все-таки это был Отто», — опять в памяти всплыл недавно подслушанный разговор, — «Он ради этой ведьмы что угодно сделает. Четыре месяца со мной уже не разговаривает. Ну и какого черта ты передо мной эту комедию ломаешь, раз у вас все так славненько происходит. Или, может, не он?»

Его взгляд остановился на окне, за которым вовсю правила хозяйка луна. Из-за отсутствия ночного освещения, а также благодаря светомаскировке, она была единственным светилом на всю округу. И с работой своей справлялась лучше любого «прожектора».

Едва заметный ветерок от беззвучно закрывающейся двери пролетел по комнате, и тут же на спине и лбу Карла выступили холодные капельки пота.

— «И все-таки, Жан, ты, наконец, решился».

Больше всего его поразило то, как ЕМУ бесшумно удалось открыть проклятущую дверь, тогда как в этом «ведьмином доме» скрипело абсолютно все, начиная от половиц и дверей и заканчивая маленькими ящичками серванта. Причем все звучало с разной тональностью, позволяя человеку, прожившему здесь больше недели, без труда по звукам отслеживать всех постояльцев дома.

— «Ну, ничего, подойди поближе. Сейчас я тебя неприятно удивлю».

Засунув руку глубже под подушку, он крепко обхватил рельефную рукоятку «снотворного» большим пальцем, сняв его с предохранителя.

— «Подходи, подходи, не бойся. У меня для тебя есть что-то вкусненькое».

Шагов слышно не было, только едва ощутимое дыхание и какой-то незнакомый, мягкий запах, быстро расплывавшийся по комнате.

— «Раз, два, три».

— Ну что, сволочь, а это ты видел?

Резко вскочив и обернувшись лицом к двери, он встал на колени посередине кровати, обеими руками сжимая люгер, направленный в сторону опасности.

В следующее мгновение, чья-то тень, словно пролетев по комнате, устремилась в темный, дальний угол. Определенно, это мог быть кто угодно, но только не Жан. Если бы со своей тучностью он попробовал с места прыгнуть назад, то от грохота его приземления проснулся бы весь квартал.

— Кто здесь? А ну, выходи на свет.

Самостоятельно подойти к двери и повернуть рубильник, Карл почему-то не решался. Постепенно его глаза стали привыкать к кромешной тьме после непродолжительного созерцания лунного света.

— Я не шучу, а ну выходи. У меня пистолет, — он махнул им в сторону широкой полоски света, растянувшейся от края кровати до середины противоположной стены.

Нервное напряжение Карла с каждой секундой все возрастало. Сейчас он готов был начать пальбу из-за любого неосторожного шороха. А тот факт, что это был не Жан, а кто-то другой, вызывало еще большее волнение, накаляя обстановку до предела.

— Повторяю, я не шу…

— Я уже поняла. Ты не шутишь, — послышался из темноты знакомый женский голос. — Если ты и дальше будешь так громко орать, то о моем визите узнает вся улица.

— Это ты? Какого черта ты бродишь здесь в… — Карл посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого утра. — «Что за чертовщина, я же пару минут назад смотрел. Было без пяти минут три, куда полчаса делись???»

— Что-то не так? — заметив его пристальный взгляд, отозвалась Мелен.

— Да нет, все нормально, — произнес Карл, переведя взгляд со стрелок часов на тень в дальнем углу. — Ты скажи лучше, чего тебе надо от меня в такую рань?

— А как ты думаешь, что порядочной женщине в половине четвертого утра нужно в спальне непорядочного мужчины, который много врет? Особенно в последнее время.

Мелен начала медленно двигаться к лунному отблеску, прижимая ладони к стене и словно пытаясь влиться в нее.

— Я смотрю, полнолуние здесь действует на женщин по-особому.

Дойдя до середины комнаты, Мелен остановилась в самом центре освещенного участка, после чего, повернувшись, стала медленно приближаться к кровати. Под ее белым, прозрачным пеньюаром абсолютно ничего не было, а идеально отточенная фигура завораживала взгляд, не давая отвести его в сторону. Впрочем, любоваться на полуобнаженную нимфу с бледно-голубым цветом кожи Карлу пришлось недолго. Дойдя до края кровати, Мелен неожиданно вышла из тени. Все это время она наблюдала за ним из темноты, и, судя по едва заметной улыбке, эта «игра» доставляла удовольствие не только ему.

— Ты так и будешь им в меня целить?

— О, извини, я это… — быстро опустив оружие, Карл тут же поставил его на предохранитель и теперь не знал, куда деть, чтобы не объяснять Мелен, за кого он ее принял.

— Я уже поняла, что ты не меня ждал.

— Нет, я просто не люблю, когда ко мне вот так вот, ночью… — он сделал какое-то нелепое движение рукояткой люгера в сторону двери, смысл которого со стороны, наверное, не понял бы даже он сам.

— Странно. Обычно мужчинам такие фокусы нравятся. Может, мне уйти?

— Нет, не надо, — моментально выпалил он.

Аккуратно взяв пистолет, Мелен небрежным движением швырнула его в тот самый угол, из которого только что вышла. Но, как ни странно, грохота не последовало. По-видимому, он угодил в лежавшие у входа сапоги.

— Неплохой бросок.

— Это один из моих самых незначительных талантов, с которыми ты сегодня познакомишься.

— Я весь в предвкушении.

Незаметным движением она избавилась от того, что на ней было, представ перед Карлом в образе Афродиты, выходящей из пенистого моря. Только вместо воды был лунный свет, а солнечное утро заменяла непроглядная ночь.

— Как тебя зовут? — произнесла она, обвивая его своим телом.

— Карл, — даже не задумываясь, ответил он.

— Нет, я хочу знать твое настоящее имя?

— А-а, настоящее… Андрей.

— Andre[39], — нежно произнесла она. — У тебя красивое имя.

— Ты все равно лучше.

Мягкий, приятный запах действовал опьяняюще, унося все дальше от земных забот, в тот мир, куда мог попасть каждый «непосвященный». Но тот коридор, в который вела его она, был известен не каждому.

Глава 11

6 октября 1943 г.

I/JG 26.

— Как ты думаешь, что это наши задумали?

Хельмут стоял возле окна и с любопытством наблюдал за тем, что творилось на базе. Там подходили к концу приготовления к какой-то крупной «заварушке», из-за которой уже второй день полк напоминал растревоженный улей, соответствуя своему радиопозывному имени.

— Сегодня перед завтраком докладываю Кюстеру, — все так же монотонно продолжал Хельмут, думая, что его кто-то слушает, — а он меня вместо «доброго утра» спрашивает: «Почему вы сегодня в наряде?» — Ну, я, не задумываясь, сразу же сдал Шефа. А тот стоит, дурень, глазами хлопает, ничего понять не может, как же он так мог просчитаться. А ведь вчера утром сам меня с наряда снял, сдвинув график.

Хельмут с облегчением выдохнул воздух.

— Да, что не говори, а я себе даже не представляю, как бы жил без него. Он меня своими дурацкими наказаниями бережет, как сына родного. Я уже и не помню, когда последний раз был в дежурной смене.

Обернувшись, Хельмут, наконец понял, что его никто не слушает. Единственный «неблагодарный слушатель», которому все это и было адресовано, сидел сейчас за обеденным столом мрачнее тучи, рисуя химическим карандашом чертика на тыльной стороне тарелки. Стандартный штамп свастики приходился тому как раз на грудь, из-за чего получалось, будто производители тарелок наградили его орденом.

— Ты меня вообще слушаешь? Какая муха тебя укусила?

Ответа опять не последовало. Карл с какой-то отрешенностью продолжал дорисовывать кисточку хвоста чертенка, который сейчас во всю хозяйничал в его голове, не давая забыть лица тех, кто через каких-то пару часов «станет историей».

Во время завтрака все они были в приподнятом настроении. Шутили, смеялись, даже не подозревая, что их ждет впереди. А он почему-то боялся смотреть им в глаза. Как будто, как только это сделает, тут же провалится в ад.

— К нам, кажется, гости. Что-то у меня плохое предчувствие. — Продолжал «сам с собой» беседовать Хельмут.

Плохое предчувствие и вправду его не подвело. Посыльный, которого он заприметил еще издали, со всех ног несся в сторону столовой. И вскоре с шумом отворив дверь, ворвался в помещение.

— Чего тебе надо? — не дал ему даже опомниться Хельмут.

Зная крутой нрав оберлейтенанта, тот моментально вытянулся по струнке, принявшись докладывать.

— Разрешите обратиться?

— Валяй, — небрежно кинул он, оседлав стул.

— Вас вызывает к себе оберст Кюстер. Он в центральном ангаре на инструктаже.

— А что он от меня хочет?

— Не могу знать, но, по-моему, там кому-то стало плохо.

— Вот сволочь, — непроизвольно вырвалось у Карла.

Теперь все встало на свои места. Последние двое суток он только и думал что о сегодняшнем дне, путаясь в догадках и предполагая разные пути развития. Но такой вариант он почему-то совершенно не предусмотрел — «Почему Хельмут, а не „молодняк“? Неужели вместо этой сволочи Отто на верную смерть должен идти именно он?»

— Ты чего?

— Да вот, — Карл, пытаясь скрыть истинную причину своего поведения, поднял вверх карандаш. — Сломался.

— Вас, кстати, он тоже вызывает, — на этот раз обернувшись к Карлу, произнес посыльный.

— Меня?

— Да, вас.

— Ну, Карл, раз и тебя вызывают, то дела действительно плохи.

— Поднявшись со стула, Хельмут направился к вешалке. — Пошли, пока они без нас не улетели.

Госпиталь № 56/358.

Кто-то негромко постучал в дверь кабинета доктора Коха, и после дежурного «войдите» дверь отворилась. На пороге стояла Хильда. Она была, как всегда, безукоризненна, представляя собой образцовый пример того, какой должна быть молодежь в трудные для страны годы.

За ее спиной стоял невысокий плотный мужчина в форме полковника медслужбы, с глубокими морщинами на лице и почти белоснежными, седыми волосами. На вид ему можно было дать чуть больше шестидесяти. Доктор Кох сразу узнал в нем своего коллегу доктора Лансена, с которым был знаком не один десяток лет, искренне считая своим другом.

— К вам пришли, герр доктор.

Доктор Кох тем временем уже успел встать из-за стола, выйдя навстречу гостю.

— Хайнц, дружище, почему же ты не предупредил, что приедешь? Я бы подготовился и встретил тебя более достойным образом.

— К сожалению, это обстоятельства. Иначе мы бы с тобой еще не скоро увиделись.

— Ну, раз мы увиделись, то, скорее, все-таки к счастью.

— Да, пожалуй.

Они обменялись крепким рукопожатием. После чего доктор Кох на правах хозяина сопроводил друга к небольшому кожаному дивану, напротив которого стоял журнальный столик с аккуратно сложенными газетами и журналами.

— Чай, кофе или что-то покрепче?

— Что-то «покрепче» для меня уже давно под запретом. Давай лучше чайку.

— Хильда, будьте так добры, приготовьте, пожалуйста, два чая. Один без сахара.

— Я помню, герр Кох.

Она поспешно удалилась в смежную с кабинетом комнату, которая была для доктора и комнатой отдыха в редкие минуты затишья, и местом ночлега, а заодно и кухней.

— Ну что, рассказывай, как у тебя дела, — первым завел разговор доктор Кох. — Мы наверное уже месяца три-четыре не виделись?

— Шесть.

— Да? Вот время бежит. Кажется, что только на прошлой неделе разговаривали, а оказывается, что уже прошло целых полгода. Ну, рассказывай, как там твои поживают. Как Марта, как Пауль?

После упоминания о сыне Лансен заметно посуровел. Поспешно потянувшись к нагрудному карману, он вытащил из пачки сигарету и закурил.

— Пауль сейчас где-то под Петергофом. Уже второй месяц от стервеца ни слуху, ни духу.

— Да не волнуйся ты, — тут же попытался успокоить друга доктор Кох. — Война людей нашей профессии щадит, и с ним все будет в порядке. Зарылся где-нибудь по уши в работу, вот времени и нет. Ты же сам знаешь, что там сейчас творится.

— Пусть только появится, я ему эти самые уши… — доктор Лансен нервно затушил окурок в пепельнице. — Вот скажи мне, почему он, молодой, здоровый, там жизнью рискует? А я здесь, старый пень, в Биаррице[40] косточки свои грею под нежным французским солнцем. Зачем они все это затеяли? Почему, скажи мне, пожалуйста, погибают самые молодые и лучшие наши ребята? Во имя чего? Если война продлится еще хотя бы год, то «Он» для Германии сделает то же самое, что и Наполеон в свое время для Франции. Загубит лучший генофонд нации.

— Ты не хуже меня знаешь, что это не наше дело.

Доктор Кох с легкой опаской посмотрел на приоткрытую дверь, за которой хозяйничала Хильда, готовя им чай. Лансен моментально перехватив взгляд, все понял, тут же охладив свой пыл.

— Может быть, ты и прав.

— А как Марта? — перевел разговор в другое русло доктор Кох.

— Да что с ней будет? Сидит себе дома, очаг бережет, — при упоминании о жене переживания за сына сменились легким безразличием.

— Пишет, правда, что и в Берлине сейчас тоже неспокойно. Авианалеты происходят по несколько раз на день. Кстати, я к тебе приехал именно по этому поводу.

— То есть? Какое я имею отношение к бомбардировкам Берлина? — на его лице возникло неподдельное изумление. Ход мысли доктора Лансена явно завел его в тупик.

— Ну, не к бомбардировкам именно, а к людям из этой «отрасли», если можно так выразиться. Помнишь, перед той летней кампанией на Курском выступе ты присылал ко мне летчика на обследование? У него была контузия второй степени с признаками амнезии.

После небольшой паузы доктор Кох утвердительно качнул головой.

— Да, у него было проникающее ранение плеча и растяжение обеих лодыжек. Его фамилия, если я не ошибаюсь, Меер, нет, Маер. Точно, Маер.

— Да, да, да, именно он.

Доктор Лансен, склонившись над портфелем, извлек лист бумаги с множеством резолюцией в левом верхнем углу и, быстро пробежав по документу глазами, протянул его доктору Коху.

— На, полюбуйся.

Не торопясь, вытащив очки из футляра, тот быстро ознакомился с содержимым документа.

— Ну и как тебе это?

— Что за бред? — произнес вместо ответа доктор Кох, возвращая бумагу Лансену. — Им там, что, заниматься больше нечем? Впервые вижу такую дурь.

— Вот, вот. А представляешь, как я «обрадовался»? У меня сегодня должны были быть три операции, я уже не говорю обо всем остальном. И вместо этого мне приходится рыскать по этой глуши в поисках непонятно кого. Его, видите ли, без разрешения медкомиссии допускают к полетам. Вот и посылали бы эти бумажки их начальству. Пусть у них головы болят, если он такой особенный.

В соседней комнате что-то со звоном разбилось и, судя по характерному звуку, в самые что ни наесть вдребезги. У доктора Коха тут же возникло тревожное предчувствие, что это был предсмертный зов его любимого фарфорового сервиза на четыре персоны, который он повсюду возил с собой в напоминании о доме.

— Хильда, я надеюсь, это был не сервиз? — с угасающей надеждой в голосе спросил он.

— Мне очень жаль, герр доктор. Я случайно. — прозвучал в ответ едва слышный, растерянный голос.

— Вот черт.

— А я к тебе приехал вот по какому поводу, — не унимался со своими проблемами доктор Лансен. — Мне нужно, чтобы ты выделил человека, который смог бы указать дорогу до этой самой части. Как ее там? А вот, I/JG 26.

— Где же я тебе такого следопыта найду? Лично я понятия не имею, где этот аэродром находится. Впрочем, как и все остальные.

Хотя водители могут знать, но они приедут только под вечер. Даже не знаю, как тебе помочь.

— Герр Кох, можно я покажу дорогу? — Откуда-то сзади раздался взволнованный голос Хильды. Она стояла в дверях, нервно пытаясь сложить две половинки, на которые раскололась одна из чашек. В ее глазах читалось безудержное отчаяние, которое не смог выдержать даже доктор Кох со своими стальными нервами.

— Да, конечно, — после легкой заминки произнес он, — а вы точно знаете, где это находится?

Ее утвердительный кивок был лучше любого убедительного ответа.

— Ну, раз чая сегодня не будет, тогда в путь, — произнес доктор Лансен, поднимаясь с дивана. — После обеда мне еще надо заскочить в Вийе-Бокаж.

I/JG 26

Незаметно прошмыгнув в ангар, Хельмут и Карл пристроились позади столпившихся у самого входа техников. От их комбинезонов исходил характерный запах машинного масла, авиационного керосина и еще бог весть чего, делая долгое нахождение рядом попросту невыносимым. Впрочем, самим техникам на это было глубоко наплевать. Ведь для них этот запах уже давно стал чем-то обыденным и незаметным, и им искренне было непонятно, чем он так раздражает окружающих.

— Так, у техников вопросы есть?

— Нет, — после небольшой паузы ответил их начальник майор Гуденгаст.

— Тогда свободны, — продолжил Бренеке. — Через 32 минуты вылет. Все машины должны быть в полной боевой…

— Все по местам, — продублировал команду майор. И вся «масса» в черно-зеленых комбинезонах с легким гомоном направилась к выходу. — Старшие групп доведите распоряжение господина оберста до своих подчиненных. И не забудьте о прерывателях. Каждую машину я буду принимать лично.

— Да, проваливайте, господа, проваливайте, — морща нос, напутствовал их Хельмут, — без вас здесь будет значительно легче дышать.

По мере их выхода в ангаре становилось все просторнее. Вскоре в помещении осталось только человек двадцать пилотов, сидящих в раскладных креслах напротив большого деревянного стола, за которым, кроме Кюстера и Бренеке, находились медик Липерт и начальник метеослужбы хауптман Весредау.

Бегло пробежав взглядом по присутствующим, Карл к своему изумлению обнаружил человека, который, по его убеждению, никак не должен был здесь находиться. Чувство ненависти вдруг резко сменилось глубоким удивлением и окончательным непониманием происходящего.

— «Неужели я и здесь просчитался?» — тут же подумал он.

Отто спокойно сидел в третьем ряду и о чем-то беззаботно перешептывался с Клаусом. По пышущему внешнему виду трудно было сказать, что у него проблемы с кровяным давлением.

— А, вот и вы. Как раз вовремя, — заметил их Шеф. — Хольцер, вы заступаете во вторую штурмовую группу вместо лейтенанта Губера.

— Губера? — вместо Хельмута переспросил Карл.

— Да, Губера. Ему стало плохо, и прямо на инструктаже он потерял сознание. От переутомления, наверное.

— «Знали бы вы, от чего он переутомился», — тут же про себя парировал Карл.

— Поэтому вместо него пойдете вы, Хольцер. Молодых я брать не могу. Мы их за неделю даже «обкатать» не успели, а задание слишком ответственное. Свой наряд можете сдать Маеру.

— Есть, — тут же козырнул Хельмут.

На его лице сияла счастливая улыбка, как будто сейчас его отправляли не в бой, а в долгосрочный отпуск, и из-за этой самой улыбки Карлу стало еще больше не по себе.

— Не переживай ты так, в столовой еще никто не умирал. Это я тебе как «ветеран» говорю. На, держи, — достав из кармана большую столовую ложку из нержавеющей стали, он впихнул ее в руку Карла. — Наряд сдал. — После чего, дурачась и изображая строевой шаг, направился в сторону ближайшего свободного стула.

— Маер, можете идти, — небрежно кинул Шеф, ставя точку под проделанной рокировкой.

— А для тех, кого с нами не было, повторяю. Второй штаффель работает в прикрытии. Радиопозывной «Белая команда». Истребителей противника не ожидается, но вполне вероятно, что они пошлют ближнее сопровождение. Так что будьте начеку. Первый и третий штаффель работают по бомбовозам. Радиопозывной, соответственно, «Черная команда». По предварительным сведениям разведки, будет три волны, общей численностью в 200—250 единиц. Цель их налета, предположительно, Реймс, Компьен и электростанция в Поршвиле. Но главный удар должен быть нанесен по Алансону. Они думают, что сегодня туда должен прийти состав с 17-й бронетанковой «гренадерской» дивизией «SS». Но вместо этого их будет ждать радушный прием наших зенитчиков. — По классу прокатился одобрительный ропот и едва слышимые комментарии.

— Тем не менее, — продолжил доклад Шеф, — несмотря на поддержку, мы должны выложиться по максимуму, чтобы до цели дошло как можно меньше самолетов. Кроме нас, в операции участвует группа «A». Фокеры из III/JG27 полка, работающие двумя штаффелями. А во втором эшелоне в районе Флер будет находиться группа «С», I/JG300, из сводной группы ночных истребителей Bf.-110. Толку от них, как вы сами знаете, не особо много. Так что вся тяжесть операции ложится на наш первый эшелон. Всего нас вместе с III/JG27 должно быть тридцать две единицы. Этого вполне достаточно для успешного проведения данной операции. Встречаемся с группой «А» в береговой зоне квадрата 34/98, на высоте 8500 метров. Первый и третий штаффель поведу я, а руководить «Белыми» будет командир второго штаффеля хауптман Кауфман.

По ангару пронесся легкий смешок, и голос, видимо, принадлежащий Клаусу, произнес вслух отрывок из поэмы, преследовавшей Рихарда Кауфмана с того самого момента, как ему присвоили капитана и поставили командовать вторым штаффелем:

— Хауптман Кауфман нас в бой поведет,

Из которого назад никто не придет.

Смех перерос в бурные овации, но они были не долгими. Негромкий голос оберста Кюстера моментально отбил желание веселиться, быстро напомнив всем присутствующим, где они находятся.

— Прекратить балаган. Хауптман Кауфман, наведите порядок в своем подразделении. Что у вас там за панибратство творится? Начальник вы или кто? То же касается и вас, майор Бренеке. Вы, как мой заместитель, должны понимать это лучше других.

В ангаре воцарилась тишина.

— Продолжайте, майор Бренеке.

— У меня, в общем-то все. Мои задачи знают. Хотя нет, кое-что еще есть, — обведя взглядом присутствующих, он остановил его на Ганзе, который о чем-то беззаботно шептался с лейтенантом, неделю назад прибывшим с Востока.

— Сегодня лейтенант Циндлер идет моим вторым номером вместо оберлейтенанта фон Ливена. А вы, фон Ливен, будете первым номером в третьем звене.

— Есть, — слегка улыбаясь и косо посматривая в сторону Ганза, отрапортовал Отто.

— А вы все поняли, Циндлер? — обратился Шеф к растерянному Ганзу.

— Так точно.

— Вот и хорошо. А то над вами уже скоро вороны смеяться будут. За два года службы один сбитый самолет. Да и тот в составе группы.

— Два, — поправил его Ганз.

— Что два?

— Два самолета в составе группы.

По ангару опять прокатился легкий смешок.

— Целых два? — делая круглые глаза, с выражением произнес Бренеке, что вызвало бурный смех даже у Кюстера. — Ну, тогда, Циндлер, я перед вами снимаю шляпу. Вы определенно здесь засиделись. Пора вам полк давать.

— Лучше сразу дивизию, — из общего смеха выкрикнул кто-то справа.

— Ну, ничего, Циндлер, сегодня на пару собьем третий, и сразу пойдешь на повышение.

Слова Шефа сорвали новый гвалт хохота.

— Так, все, заканчиваем веселиться, — Бренеке сел, уступая свое место хауптману Весредау. — Метеослужба докладывайте.

С места поднялся пожилой капитан, который медленно стал зачитывать метеосводку на ближайшие пять часов.

— Ветер юго-западный 3—6 метров в секунду. В районе проведения операции низкая облачность…

Все внимательно слушали доклад синоптика. Только поглощенный своими проблемами Ганз, казалось, совершенно ничего не замечал. Сама по себе операция должна была быть довольно опасной, раз столько сил стянули. А перспектива находиться в этой мясорубке рядом с Шефом, который постоянно лез в самое пекло, делало задание еще более рискованным. Повернув голову, он еще раз посмотрел на своего недавнего собеседника, безмятежно слушавшего метеосводку. Ему-то и предстояло в скором времени стать вторым номером у Отто.

— «Ну и повезло же тебе, балбес», — без всякой зависти и злости, на которые он попросту был не способен, подумал Ганз. Мелкой дрожью в пальцах к нему подбирался страх.

— У кого какие вопросы? — опять поднялся Шеф, когда свой доклад закончил хауптман Весредау.

Молчание было ответом.

— Вы что-то добавите, господин оберст?

— Нет, кроме того, что я всех жду дома с победой. Наша разведка здорово потрудилась, готовя эту операцию. Теперь, ребята, ваша очередь. Хайль Гитлер!!!

— Хайль! — эхом разнесся по ангару ответ на приветствие.

На пол с шумом упало несколько раскладных кресел, и все вытянулись по стойке «смирно», моментально забыв про недавнее беззаботное настроение.

— Пять минут перекур, — произнес Кюстер, посмотрев на наручные часы, — и по машинам.

Не теряя времени, все быстро потянулись к выходу, и на Карла, стоящего возле выхода, навалился плотный людской поток, преодолеть который оказалось не таким уж легким делом. Дождавшись момента, он выхватил из общей массы людей нужного ему человека, ловко уводя его в сторону.

— Чего тебе? — судя по взгляду Клауса, ему сейчас совершенно не хотелось любезничать с Карлом. К тому же к ним приближался Рихард с выражением лица не евшего несколько дней людоеда из племени лестригонов[41].

— Где Губер?

— А зачем он тебе?

— Нужен.

— Посмотри в каптерке, — Клаус указал на небольшое подсобное помещение, находящееся в самой глубине ангара. — Его, кажется, туда отвели.

Больше не говоря ни слова, Карл уверенным шагом направился в указанном направлении. Он совершенно не представлял, что будет дальше делать. Но сейчас его это почему-то совершенно не беспокоило.

Рывком открыв дверь, он шагнул вовнутрь. Посреди каптерки сидел Губер с запрокинутой вверх головой, а вокруг суетились два санитара, изо всех сил стараясь ему помочь. По-видимому, при изготовлении «напитка» он слегка перестарался, и теперь кровь из его носа хлестала, словно из прорвавшей водопроводной трубы, даже и не думая останавливаться.

— Ребята, а ну-ка идите-ка прогуляйтесь, — прямо с порога обратился он к санитарам.

От неожиданности его появления те остались стоять как вкопанные.

— Вы что не поняли, я сказал все ВОН!!!

Санитары, нерешительно переглянувшись, посмотрели на Губера. И только после его утвердительного кивка удалились, предусмотрительно не став закрывать за собой дверь.

— Чего тебе надо? — произнес Губер, смотря на Карла краем глаза из-под окровавленного платка.

— Ты сейчас пойдешь к Кюстеру, — резким выпадом ноги Карл закрыл дверь. — Скажешь, что у тебя все нормально, и пойдешь на боевой.

— Не понял?

— Чего ты не понял? Я все знаю. Она все мне про тебя рассказала. К тому же я находился за дверью, когда тебе передавали эту «отраву».

После слов Карла, Губер слегка переменился в лице.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Не понимаешь? — Карл, осознавая всю тупиковость разговора, решил действовать по-другому.

— Ну ладно, — расстегнув кобуру, он вытащил пистолет, положив его на стопку папок, выложенных на столе. — Я тебе соврал, она мне ничего не говорила, а ваш разговор я подслушал… Честно говоря, не думал, что это ты… Я Отто подозревал.

При упоминании имени Отто, Губер едва заметно улыбнулся.

— Но я точно знаю, что ты знаешь, кто я такой. Поэтому, если наш разговор и дальше пойдет в том же русле, я не посмотрю, что мы с тобой на одной стороне и… В общем, выйдет отсюда только один. И поверь мне, это будешь не ты.

Губер, не торопясь, повернул голову. Все его тело содрогалось мелкой дрожью — он смеялся. А хитро прищуренные глаза пренебрежительно прожигали Карла насквозь.

— Так в чем ты подозревал Отто?

Не в силах противостоять прямому взгляду, Карл, резко отвернув в сторону, выхватил лежавший на столе пистолет, направив прямо в лицо Губеру. — «Неужели я ошибся, и он здесь не причем. Тогда почему пошла кровь носом? Ведь таких совпадений не бывает. А если бывает, то это конец…», — мир вокруг поблек, перед глазами все плыло. В отчаянии, слыша только его презрительный негромкий смех, Карл нажал на спусковой крючок. Но тот каменной глыбой продолжал стоять неподвижно. Быстро поняв, в чем дело, он потянулся к предохранителю, но тут воплем раздался голос Губера, сорвав с глаз пелену забвения.

— Постой. Я, все… я сдаюсь.

— Что? — не веря услышанному, переспросил Карл.

— Я сделаю все, что ты хочешь. Только объясни, зачем тебе это нужно?

— Как зачем? — считая, что очевидность ответа должна быть понятна каждому. — Вместо тебя поставили Хельмута.

— Ну и что? Он же фриц. Какое тебе до него дело?

Опустив пистолет, Карл, облокотившись на стену, медленно сполз вниз.

— Так-то оно так, но он шкуру мою спас. И я не могу позволить, чтобы он вот так по глупости…

Очередная волна чего-то тяжелого накатила сверху, давя только одной-единственной мыслью — о собственном бессилии.

— Слушай, а как ты вообще попал к Мелен? — непонятно к чему вдруг спросил Карл.

— То есть, попал к Мелен?

— Ну, ты же немец, как же ты можешь?

— А, ты об этом. Я немец только наполовину, по линии отца, а так считаю себя поляком. В 39-м я служил офицером в ВВС. Только подпоручика получил, а тут война. На второй день мой П-25[42] сбили под Гданьском. И я тут же попал в плен. Потом был фильтрационный лагерь, вот тут-то они и раскопали, что я наполовину немец[43], предложив перейти на службу в Люфтваффе. Я согласился, что от меня толку за колючей проволокой??? Меня направили во вновь сформированный полк ПВО VIII/JG18 под Краковом, где на вооружении были наши старенькие истребители, доставшиеся немцам в качестве трофея. Там я быстро освоился, а потом через брата вышел на Сопротивление. После были курсы переподготовки и направление сюда, где «контора» вывела меня на «группу Мелен».

— Контора?

— Да, контора. — Губер махнул куда-то неопределенно в сторону Запада. — Слушай, ты извини, что все так вот вышло. Знаешь, если даже сейчас я сам пойду к Кюстеру, он все равно не допустит меня к полету.

Карл, казалось, уже совсем не слушал его, весь погруженный в себя. По всему его виду можно было понять, что мыслями он находится где-то очень далеко, а все его внимание было приковано к одной-единственной точке на плакате, висящем над дверью в каптерку.

— Где? — неожиданно вскочив на ноги, почти прокричал он.

— Что?

— «Ведьмино зелье»? Где этот чертов тюбик, который она тебе дала.

Губер стал как-то отрешенно бить по карманам. Потом, подняв глаза на термос, стоящий на столе рядом с полупустым стаканом какого-то буро-коричневого напитка, указал пальцем.

— Там. Один к литру.

— Давай его сюда. Сейчас мы все исправим.

— На, — протянул он термос, — но я совершенно не представляю, как ты собираешься им воспользоваться, времени почти нет.

Дверь широко отворилась, и в каптерку ввалился бедолага Гримм в полной летной выкладке и пристегнутым сзади парашютом. От ходьбы в таком наряде на его лице выступил пот, и неудивительно, ведь при каждом новом движении парашют в резонанс шага со всей дури лупил его по ногам, придавая дополнительно «поступательную» энергию. Чтобы хоть как-то держаться на ногах, ему постоянно приходилось придерживать его руками сзади.

— Господин лейтенант. Оберлейтенант Хольцер послал меня за вашей полетной картой.

Не говоря ни слова, Губер вытащил ее из планшета на левой ноге комбинезона и протянул Гримму.

— На.

— О-о. Спасибо. А что это у вас, кофеек? Можно мне? — не дожидаясь ответа, Гримм опрокинул содержимое стакана себе в рот. — У-у-у, какой горький. Сразу видно, настоящий.

Все произошедшее случилось так быстро, что они даже не успели отреагировать. Поставив стакан на место, Гримм своей дурацкой гусиной походкой направился снова к дверям, быстро исчезая из поля зрения.

— Ну, и раззява же ты, — выпалил Карл, засовывая пистолет обратно в кобуру. Его план только что рухнул, так и не успев толком начаться. — Вылей эту гадость куда-нибудь, пока еще кто-то «кофейку» не захотел.

Последовав за Гриммом, он хотел было его догнать, но прямо в дверях столкнулся лицом к лицу с Кюстером.

— Вы еще здесь, Маер? Зайдите ко мне после обеда. Нам надо кое о чем серьезно потолковать. Вы меня слышите?

Переведя взгляд с удаляющегося вприпрыжку Гримма на начинающего терять терпение командира полка, Карл автоматически отрапортовал заученной фразой.

— Так точно, господин оберст.

За спиной Кюстера стояли начальник медслужбы капитан Липперт и капитан Фреш из «особого отдела», который встретил Карла очередным «приветливым» взглядом, присущим каждому немецкому «чекисту», служащему в «SD».

— Да, и кстати…

— Господин оберст, господин оберст, — неистово завопили два санитара, внося в широкие ворота ангара еще одного «любителя кофе».

Сознание в его теле отсутствовало напрочь, а волочащийся по земле парашют превратился из средства спасения человека в «кару Господню» для тех, кто его на себе волок вместе с хозяином.

— Что с ним?

— Да вот, еще один сознание потерял. Бежал и прямо на ходу упал.

В руке у Гримма по-прежнему была зажата летная карта Губера. Голова при помощи санитаров была запрокинута вверх, а из ушей и носа сочились тоненькие струйки крови.

— Здесь, что, эпидемия началась, что ли? — эхом разнесся недовольный голос Кюстера. — Ну, кого я вместо него поставлю. Остальные же вовсе ничего не умеют.

Ответ на вопрос Кюстера пришел сам по себе. Вернее, он в него уперся глазами.

— Карл, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил он.

— Да вроде ничего, — не понимая до конца, куда тот клонит, нерешительно ответил Карл.

— Ты сможешь лететь?

— Я категорически против, господин оберст. У него нет допуска медкомиссии, — тут же вмешался капитан Липперт, который вместе с санитарами пытался привести в чувство оберфельдфебеля Гримма.

— Мне наплевать на допуск. Маер, сколько у вас часов-вылетов после аварии?

— Двенадцать. Семь на «Аисте» и пять на «Фридрихе».

— Все, вы идете вместо Гримма. Вы сможете?

— Ну, я не зна…

— Меня не интересуют ваши соплежуйские размышления. Мне нужен только ответ ДА или НЕТ.

Гробовая тишина воцарилась в ангаре. Все, затаив дыхания, ждали от Карла положительного ответа, даже ни на секунду не сомневаясь, что он может ответить как-то по-другому. Казалось, что даже Фреш и Липперт, находящиеся на другой чаше весов от мнения Кюстера, тоже не ожидали сейчас услышать ничего другого, кроме утвердительного ДА.

— Наверное, да, — произнес Карл, не выдержав всеобщего напряжения.

— Хорошо, тогда вы выступаете ведомым… У кого был Гримм?

— У Хольцера, господин оберст, — быстро отрапортовал дежурный.

— К Хольцеру. Ваши двенадцать часов гораздо больше, чем семь у Гримма в летной школе и полчаса у нас с разбитой вдребезги машиной.

— Но, господин оберст, у него же нет… — опять попытался вмешаться Липперт.

— Я еще раз для глухих повторяю. Мне наплевать на допуск и на всех медиков вместе с вами. Можете написать на меня рапорт хоть в министерство. А если вы и дальше будете стоять поперек моего пути, то в кабину я посажу именно вас. Больше у меня пилотов нет.

— А как насчет моего рапорта? — раздался негромкий голос капитана Фреша. — Я думаю, моему начальству не понравится тот факт, что вы нарушили наше распоряжение.

От бессилия того, что он не может поставить на место этого зарвавшегося наглеца, у Кюстера непроизвольно сжались кулаки. Медленно обернувшись, он так выразительно на него посмотрел, что тот не выдержав, отвернулся в сторону.

— Я, к счастью, подчиняюсь не Вальтеру Шеленбергу, а генштабу Люфтваффе под командованием рейхсмаршала авиации Генриха Геринга, поэтому впредь свои распоряжения извольте непосредственно присылать через мое руководство, причем в письменной форме.

Кюстер разошелся не на шутку. Казалось, еще чуть-чуть — и его негодование выплеснется наружу. Но он быстро взял себя в руки, став прежним, рассудительным и с виду спокойным начальником, коим все его так хорошо знали.

— Кстати, ЭТО, — на слове ЭТО он постарался особо акцентировать внимание, произнося его чуть ли не по буквам, — будет лучшим опровержением ваших бредовых гипотез.

— Ну, мы это еще посмотрим.

— Можете смотреть, сколько в вас влезет… Маер, — опять перевел он свое внимание с Фреша на Карла. — Займите немедленно свое место. Через несколько минут вылет.

Техники ловкими движениями избавили тело Гримма от подвесной системы с парашютом, чем изрядно облегчили работу санитаров, до сих пор тыкавших тому под нос нашатырем.

— Давай, Карл, быстрее, — подхватив с двух сторон, технари чуть ли не поволокли его к самолету. — Времени совсем нет.

На ходу они с не меньшей ловкостью, чем накануне, водрузили на него подвесную систему Гримма. Так что его «гусиный» бег ничуть не отличался большей изысканностью от прежнего владельца парашюта. С одной лишь разницей — ему все же удалось добраться до самолета без происшествий.

Когда же он, наконец, втиснулся в кабину, то в соседнем самолете увидел недоумевающего Хельмута, который, пытаясь привлечь внимание, замахал руками.

— Ты чего здесь делаешь? — услышал Карл его голос в динамиках наушников.

— Гримму дурно стало. И теперь я твой второй номер, — прижимая к шее ларингофон[44], прокричал Карл.

В наушниках раздался довольный смех Хельмута.

— Так ты, что, получается мой роттенфлигер[45]?

— Выходит, что да.

— Вот умора.

Ловкими, отточенными движениями старший механик стал запускать двигатель, и тот, несколько раз чихнув, выпустил большой клуб черного дыма, который, быстро растекаясь по обе стороны борта, очень скоро стал пепельно-белым, а после того как двигатель с ревом завелся и вовсе исчез. Быстро набирая обороты, машина Карла очень скоро присоединилась своим рокотом к монотонной вибрации всего аэродрома, напоминающего сейчас растревоженный улей.

— Хельмут, у меня нет полетной карты, — сильнее прижимая ларингофон, попытался перекричать ветер Карл.

— Ну и черт с ней, — в ответ вперемешку с негромким пощелкиванием радиоэфира послышался задорный голос Хельмута. — Я всю эту чертовую Нормандию могу с закрытыми глазами пролететь. Так что не дрейфь.

С взлетной полосы один за другим ввысь стали уходить самолеты второго штаффеля. Первым поднялся самолет Рихарда, который прямо после отрыва от земли резко взял в сторону, и с набором высоты пошел на круг. Следом за ним тут же устремился ведомый, четко повторяя маневр своего первого номера.

Повернув голову в сторону Хельмута, Карл увидел условный знак, и в тот же момент над головой хлопнула крышка фонаря, герметично закрыв его от окружающего мира. На ВПП с рулежки стали выходить машины первого и третьего штаффеля.

I/JG 26

2-е КП

— Я еще раз повторяю, господин полковник, я ничем вам помочь не могу. До десяти сорока пяти въезд на территорию полка категорически запрещен.

— Слушайте, лейтенант…— артерия на шее доктора Лансена начала пульсировать мелкой дрожью, а глаза стали, как у «оппонента» тореадора во время корриды, когда после нескольких уколов рапиры перед его носом начинают махать алым полотнищем, цвет которого он не может различить из-за своей физиологии. Но, тем не менее, это ни сколько не мешает ему поднять своего обидчика на рога, отбив тем самым всякое желание, вести себя впредь таким беспардонным образом.

— Вы, что, надо мной издеваетесь? Сначала вы двадцать минут пытались безуспешно вызвонить свое начальство. А теперь, когда выяснилось что ОНО не на месте, вы заявляете, что мне придется торчать здесь еще полчаса.

— Двадцать три минуты, — тут же поправил его дежурный по КП со спокойствием заправского тореадора.

— Так. Немедленно свяжитесь еще раз со своим начальником.

— Беймер, штаб, — без всякого энтузиазма продублировал команду лейтенант.

Беймер, на протяжении всего захватывающего представления, выполнявший роль «людских масс», запрокинув за спину автомат, нехотя направился в сторожку, и после недолгого диалога с кем-то на том конце провода, протянул трубку лейтенанту.

— Оберст Кюстер на проводе.

— Господин оберст. Дежурный по второму КП, лейтенант Феллер. Здесь находится полковник медслужбы Лансен и срочно требует, чтобы его пропустили к Вам.

— Требует? Что этому ослу от меня надо?

— Не могу знать.

— Так узнайте. Или мне самому вместо вас это сделать?

Прикрыв телефонную трубку рукой, лейтенант повернулся к Лансену.

— Господин оберст хотел бы знать цель вашего визита?

— Инспекторская проверка, — почти прокричал в ответ тот.

— Он говорит, что…

— Я слышал, что он там вопит, — не глухой. Пусть ждет конца «карантина» вместе со своей проверкой.

— Это касается оберлейтенанта Маера, — как будто предвидя реакцию Кюстера, добавил Лансен.

— Он говорит, что это касается оберлейтенанта Маера.

— Кого?

— Он сказал, что…

— Да слышал я, что он сказал, — опять перейдя на крик, прервал лейтенанта Кюстер. — Вот, сукин сын. Но когда он успел, я ведь только что с ним… Ну, держись у меня…

По частому зуммеру из динамика телефона лейтенант Феллер понял, что разговор окончен. Нелепо улыбнувшись еще раз, он положил трубку на рычаг.

— Господин оберст просил Вас еще немного подождать.

— Ну, знаете… — резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, Лансен направился в сторону машины. — Это уже слишком.

Сидящая на заднем сидении «Опеля» Хильда, жадно впившись глазами в небо, беспомощно наблюдала, как ввысь, один за другим, стали подниматься крошечные силуэты самолетов.

— 6, 7, 8. — «А если в одном из них сейчас он, и я больше никогда его не увижу?»

— Не волнуйтесь вы так, — по-отцовски попытался успокоить ее доктор Лансен. Для него уже давно было не секрет, зачем она вызвалась его сопровождать. — Ничего с вашим кавалером не случится. Вон их там сколько. Справятся.

С аэродрома потянулась вторая волна самолетов. Кругами набирая высоту, они потянулись вереницей ввысь, чтобы вскоре исчезнуть за нижней кромкой облаков.

В небе над п-ом Котантен.

— До места встречи с группой «А» около пяти минут полета. Направление 7-3. Высота 8-0. Всем перестроиться в боевой порядок.

Клин рассыпался, и самолеты, разбившись на пары, стали медленно набирать высоту, принимая новый строй.

В наушниках раздался сначала негромкий треск, через какое-то время сменившийся низкочастотным писком радиоволн.

— «Эльба», «Эльба», это «670-й». Как слышите меня, прием, — прозвучал чей-то чужой голос в эфире.

— Слышу вас хорошо «670-й». Это «Эльба». Прием.

— «Эльба», «Эльба», мы в квадрате 41/44. Задание выполнено, иду домой.

— Вас понял «670-й». Высылаю «Семерку». Встреча в квадрате 41/19.

— Внимание, экипаж, это командир. Мы возвращаемся домой. Передаю управление бортмеханику Лангу. Дальше поведет нас он.

В эфире послышался встревоженный ропот.

— Командир, это нижний стрелок. Разрешите подготовиться к экстренному покиданию борта.

Возню эфира разверз дружный хохот.

— «Осиное гнездо», «Осиное гнездо», это «Первый», — тут же отреагировал на все услышанное раздраженным голосом Шеф, — немедленно разберитесь с эфиром. Прием.

— «Первый», вас понял. «670-й», «670-й», это «Осиное гнездо». Немедленно перейдите на другую радиочастоту. Эта волна идет по «красному коду». Как поняли меня, прием?

— «Осиное гнездо», говорит «670-й», это наша резервная волна связи согласно регла…

— Повторяю, «670-й», — перебил диспетчер, — немедленно освободите частоту. Вы мешаете проведению «красного кода». Как поняли меня? Прием.

— Вас понял. Выполняю, — в наушниках еще раз что-то щелкнуло, погрузив эфир в привычный ритм монотонных постукиваний.

Карл вдруг понял, что именно сейчас больше всего на свете завидует этому незримому экипажу борта «670» какого-нибудь Хенкеля или Юнкерса, для которого уже все далеко позади. И сейчас он отдал бы все сокровища мира, лишь бы поменяться с кем-то из них местами, сменив лихорадочное волнение на ту бесшабашность, в которой они все пребывали.

— «Первый», это «семнадцатый». Вижу группу «А» на девять часов, — отрапортовал Бренеке, командир третьего штаффеля, идущий в нижнем эшелоне.

— «Семнадцатый», вас понял. Я их вижу. «Беркут 1», «Беркут 1», это «ястребы», рады видеть вас.

— И мы рады, — прозвучало в ответ приветствие «Беркута 1», — давно не виделись, Густав. Ну, что, покажем им, кто здесь главный?

— А как же?

Повернув голову влево, Карл разглядел вдалеке две идущие рядом группы. Они шли параллельным курсом на расстоянии четырех-пяти километров западней.

Впереди из-за облаков показалась береговая линия. И теперь все пространство вокруг приобрело ярко-синий, режущий цвет, от безоблачного неба сверху и зеркальной глади Ла-Манша снизу.

— Направление один, три, шесть, — опять в наушниках раздалась команда Шефа, — высота восемь, пять.

Огибая незримый угол, самолеты стали разворачиваться вглубь полуострова Котантен. Группа «А» совершила тот же маневр, и теперь благодаря ему, оказалась далеко впереди, быстро удаляясь вглубь побережья Нормандии.

— «Ястреб 1», «Ястреб 1», это «Гнездо». Как слышите меня? Прием.

— Это «первый». Слышу вас хорошо. Прием.

— К вам приближается стая «крачек» по направлению 3-1-5. Повторяю. Большая стая крачек по направлению 3-1-5. Как поняли меня? Прием.

— «Гнездо», вас понял. Стая «крачек» по направлению 3-1-5.

На том конце эфира послышалась негромкая возня.

— Густав, это я, — в скромном «я» легко узнавался знакомый голос Кюстера, который появился на связи вместо диспетчера. — Сторожевик, сообщивший об их приближении, докладывает что… — шквалом помех связь неожиданно прервалась.

— Надеюсь всем все понятно, — после короткой паузы опять послышался голос Шефа, который моментально понял, что ему так хотел сообщить Кюстер. — После первой атаки в «белую команду» переходит третий штаффель. Как поняли меня, командир третьего? Прием.

— Это командир третьего. Вас понял. Прием.

— Ну, тогда с богом. Направление 3-1-5. Высота 9-0.

Развернувшись на 180 градусов, самолеты вновь взяли курс в сторону Ла-Манша. На горизонте не было видно никаких признаков приближающейся угрозы. Но нервное напряжение с каждой секундой все возрастало. Казалось, что все сейчас было на пределе и даже окружающие небесные тона действовали будоражаще, еще сильнее нагнетая нервозность перед приближающимся боем.

Вскоре на горизонте маленькими пятнышками начали появляться те, о ком недавно предупреждал диспетчер. Жадно впившись глазами в небо, Карл внимательно смотрел в сторону тех, с кем через каких-то пару минут придется вступить в смертельную схватку, и осознание того, что изменить что-либо уже не в силах, все больше вгрызалось в сознание.

— Направление 3-5-8, — спокойно скомандовал Бренеке, уводя самолеты дальше на север для того, чтобы потом выполнить классическую атаку с заходом на противника со стороны солнца.

Маленькие точки на горизонте с каждым мгновением все интенсивнее увеличивались в размерах, так что очень скоро уже можно было различить сначала колонны машин, а затем и четкие контуры самих самолетов. Теперь уже безошибочно можно было сказать, что это были Б-17 и Б-24. Они шли ниже на несколько сот метров, группами в форме ромбов — по двенадцать единиц в каждом. А высоко над ними, барражируя по курсу, шли самолеты сопровождения. Две их группы были непосредственно над бомбардировщиками, а третья шла далеко позади, на удалении нескольких километров. Судя по силуэтам, в них легко было узнать новенькие П-47, которые только недавно стали принимать участие в воздушных схватках и о которых так мало было известно.

Даже с такого расстояния можно было определить, что «Тандерболтов» было нисколько не меньше, чем бомбардировщиков. Когда Карл это осознал, его прошибла очередная волна холодного пота. Получалось, что самолетов сопровождения было в два раза больше, чем их с группой «А», вместе взятых. — «Бомбардировщики при этом тоже не будут молчать. Не зря же их „летающими крепостями“ прозвали» — «Что же с нами всеми будет?»

Тем временем группа «А», не стала повторять маневр Бренеке, начав свою атаку. К ним тут же устремилась первая группа сопровождения, которая, быстро обгоняя бомбардировщики, направилась встречным курсом. Вскоре противники столкнулись в лобовой атаке, но, несмотря на шквальный огонь, существенных потерь ни одна из сторон не понесла. Лишь за несколькими машинами, с той и другой стороны, потянулся длинный белый шлейф авиационного керосина, распыляемого из пробитых топливных баков.

Большая часть Фокеров из группы «А» тут же увязла в бою с истребителями сопровождения, и лишь двум парам удалось прорваться к бомбардировщикам. В результате последующей атаки вторая пара метким, пушечным огнем подпалила бак одной из «крепостей», и подбитый самолет с ярко полыхающим крылом устремился навстречу земле.

— Молодец, «девятый», — послышался чей-то разгоряченный голос в эфире.

— Вот так надо, — вторил ему Шеф, внимательно наблюдая, как экипаж покидает обреченный самолет. — Теперь, ребята, наша очередь. Направление 2-7-0. «Белая команда», займитесь сопровождением.

— Вас понял, «первый». Начинаю работать.

Все три штаффеля, развернувшись на запад, устремились в атаку. Расстояние до боевого соприкосновения с каждым мгновением все сокращалось, и вскоре первой преградой на их пути встали истребители второй группы сопровождения американцев. Сходу вступив в схватку с самолетами второго и третьего штаффеля, они тут же навязали бой, не дав пробиться к плотному строю бомбардировщиков. Первому же, который вел лично Бренеке, удалось уклониться от их натиска и выйти на точку атаки с ослепляющим бортовых стрелков солнцем за спиной.

Под углом в двадцать градусов Шеф направил машину на головной бомбардировщик ближайшей группы. Самолет Ганза, неотрывно идущий позади него, пошел следом. Через каких-то пару секунд после начала атаки обе машины открыли огонь.

Даже с такого расстояния Карлу был виден чудовищно-разрушительный эффект мощной тридцатимиллиметровой пушки Шефа. Уже с третьего выстрела он попал в самый центр левого крыла Б-17, которое, на мгновение содрогнувшись, развалилось, как карточный домик, на внушительные по своим размерам части. Четвертый двигатель, продолжая бешено молотить лопастями воздух, метеором ринулся вниз. А сам самолет, разрушая плотный строй, чуть не протаранил рядом идущую машину, которой только в последний момент чудом удалось избежать столкновения.

Бренеке, поразив цель на дальней дистанции, решил не выходить из атаки сквозь строй. Вместо этого, резко потянув штурвал на себя, он стал подыматься ввысь, уходя тем самым от шквального огня бортовых крупнокалиберных пулеметов противника.

Сотни огненных трасс взмыли вверх, пытаясь не дать первой паре безнаказанно уйти с поля боя. Казалось, стреляли абсолютно все, даже те, кто находились вне зоны досягаемости. В этой неразберихе ведомый на секунду замешкался, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы нижняя точка выхода из атаки оказалась на сотню метров ближе к неприятелю. Буквально в доли секунды его взяли в клещи, и сразу с нескольких направлений в его борт устремились длинные очереди свинца, прошивая насквозь фюзеляж самолета.

— Не-е-ет. Я горю, — эхом разнесся истошный крик Ганза. Из-за надрывной интонации его почти невозможно было узнать.

— Циндлер, прыгай! Немедленно прыгай!

Но было уже слишком поздно. В этот момент расстрел самолета с бортовым номером «06» достиг своего апогея. Его одновременно рвали на части не менее десяти пулеметов. Очередная очередь прошила центр фюзеляжа, после чего позади кабины полыхнул ярким пламенем топливный бак, моментально превратив самолет в пылающий факел. Истошный крик Ганза сменился гортанным хрипом, а затем и вовсе стих, после того как яркий огненный шар на мгновение затмил собой солнце. Когда же он погас, то на его месте не осталось ничего, что напоминало бы о некогда грозной боевой машине. Лишь маленькие дымящиеся осколки, кувыркаясь в воздухе, медленно полетели к земле.

Невидящим взором, переведя взгляд на часы в панели самолета, Карл понял, что прошло чуть меньше двадцати секунд. Его почему-то сильно удивило, как долго они тянулись. — «Неужели это и мои последние двадцать секунд?»

— Карл, не спи, — вывел его из оцепенения Хельмут, — мы выходим на цель.

Самолет ведущего вышел на точку атаки, и, изменив тангаж, пошел четко на сменившего лидера группы бомбардировщиков. Карл, крепко «вцепившись» в хвост ведущего, пошел следом, стараясь не отставать.

Время замедлилось, как будто потекло вспять. Вскоре он отчетливо увидел, как из-под брюха машины ведущего, яркой россыпью стали вываливаться латунные гильзы, и почти не отдавая отчет происходящему, Карл, будто завороженный, нажал гашетку.

Перед его глазами до сих пор стоял пылающий остов с бортовым номером «06».

— Командир, «Оклахому» подбили! — Что есть сил прокричал второй пилот, с ужасом наблюдавший за тем, как самолет ведущего вываливается из строя.

— Вижу, Майк, вижу. Держи машину. А то мы сейчас пойдем следом.

— Это радист. Сэр, полковник О’Конор передал командование группой вам.

— Понял.

— Смотрите! — снова воскликнул второй пилот. Все это время, он, не отрываясь, следил за подбитой машиной, которая стремительно пошла резко влево, угрожая протаранить их самолет.

С каждым новым мгновением расстояние между ними катастрофически сокращалось, и уже можно было отчетливо разглядеть небольшую эмблему, расположенную чуть ниже кабины пилота. На ней белокурая, длинноногая красотка в открытом купальнике, оседлав огромную бомбу, неслась с бешеной скоростью по направлению к земле. И теперь уже не только на изображении, но и вместе с «холстом», на котором была изображена.

— Майк, лево выше.

Оба пилота, потянув штурвал на себя, начали уводить самолет от столкновения. Но машина с полной боевой нагрузкой тяжело слушалась руля, отчего приближающаяся катастрофа казалось неизбежной.

— Командир, мы сейчас в него въедем.

Подбитый самолет продолжал вращение вокруг оси, пока его единственное правое крыло не застыло под углом девяносто градусов. Только сейчас все поняли, что столкновения не будет — машины разошлись в каком-то метре друг от друга.

— Экипаж, всем осмотреться, — по внутренней связи дал команду командир.

Первую атаку экипаж выдержал, но это было только начало.

— Сэр, сэр. Я попал в него. Он дымит. Получи за «Оклахому».

— У-у-ух, — разнесся радостный вопль всего экипажа.

— Сэр, мы уделали одного фрица, — крепко прижимая к горлу ларингофон, закричал стрелок-радист, у которого из верхней вращающейся башни был лучший обзор всего происходящего. — Даже мокрого места не осталось.

— Радист, передай «Браво 8», что я принял командование. Направление группы 1-4-0.

— Вас понял.

— Сэр, еще два «бандита» заходят на десять часов.

Задрав голову в указанном направлении, командир увидел, как на них по длинной глиссаде мчится пара мессершмидтов. Еще через мгновение сначала первый, а за ним сразу же и второй, открыли ураганный огонь из всего имеющегося оружия. Сверкающие трассы запестрили впереди левого крыла, и вскоре очередь достигла третьего двигателя, выбив из него большой огненный факел, от которого содрогнулся весь самолет.

— Командир, третий горит.

— Вижу. Отрубай его к чертям собачим. Всем осмотреться.

— Сэр, Тодэский ранен, — раздался чей-то взволнованный возглас.

— Что с ним?

— Плечо задело.

— Еще раненые есть?

В ответ послышалось лишь монотонное гудение трех оставшихся двигателей.

— Хоть это радует. Все целы.

— Капитан, — опять обратился второй пилот, — в четвертом падает давление масла.

Все левое крыло производило удручающее впечатление. Из покореженного третьего двигателя сочилась густая, черная гарь, сильно закоптившая после того, как в двигатель прекратилась подача топлива, и погасло пламя. Дальний же четвертый двигатель тоже начал постепенно выходить из строя, все интенсивней меняя тональность звука и грозя в скором времени закоптить, как заводская труба.

— Экипаж, слушать всем, — стараясь говорить спокойно, произнес капитан Джеферсон, — Мы уже потеряли один двигатель. Другой выйдет из строя в ближайшее время. Приказываю всем приготовиться к экстренной эвакуации. Надеюсь, мы дотянем до береговой линии.

— Радист, передай «Браво 8», что группа переходит к «Айдахо».

— Есть, сэр.

Чем ближе становился заветный берег, тем все сильнее четвертый двигатель терял свою мощь, заглушая своим скрежетом все вокруг. Пристально смотря на него, командир ждал, когда тот полыхнет так же, как и «третий», чтобы вовремя обесточить его.

— Билл, что же с нами будет? А если плен?

Капитан Джеферсон, обернувшись, посмотрел на своего второго пилота. В его глазах отчетливо читался страх.

— С нами все будет нормально, ведь мы американцы, — попытался спокойно произнести он. — Мы находимся под защитой Женевской конвенции.

Вторая пара не стала повторять ошибку Бренеке. При выходе из атаки, Хельмут устремился напролом, направив машину сквозь строй бомбардировщиков, застлавших все небо.

Идущая позади машина ведомого едва поспевала следом. Когда оба самолета вошли в зону действия бортовых пулеметов, американцы открыли шквальный огонь, поразив в равной степени обе машины, но не причинив при этом серьезного ущерба.

Когда первая очередь забарабанила по обшивке самолета, состояние отрешенности, в котором пребывал Карл, тут же улетучилось. Дернув штурвал в сторону, он выпал из строя, вмиг потеряв самолет Хельмута из поля зрения. Вокруг творилось что-то невообразимое. Все небо, где только хватало глаз, было застлано самолетами — бой был в самом разгаре. Истребители обеих противоборствующих сторон водили какой-то адский хоровод, стараясь метким огнем отправить противника к земле, которая ни для кого из них не была родной.

Только крепким усилием воли ему все же удалось взять себя в руки и развернуть машину в том направлении, где, как ему казалось, находился Хельмут. Глядя на творившуюся вокруг вакханалию, в голове тут же всплыли слова Бренеке, которые тот без конца твердил на каждом тактическом занятии: «Паника — самый опасный враг пилота в воздушном бою». И почти бессознательно он сначала про себя, а затем и вслух, еле слышно стал произносить заученные фразы.

Когда он проходил мимо очередной воздушной «своры», его внимание привлек одинокий фокер. Вывалившись из «круга»[46], машина, пересекая черным шлейфом синюю гладь неба, быстро пошла вниз, а следом за ней тут же устремились три П-47. С каждой секундой преследователи все быстрее настигали его и вскоре, открыв «кинжальный» огонь, почти в упор стали разносить израненный самолет в клочья. Первым не выдержало крыло, меткая очередь у основания с корнем вырвала его из искореженного фюзеляжа, после чего самолет, тут же завертевшись волчком, устремился в свое последнее пике.

— «Неужели и я вот так же???»

— Карл, Карл, где ты, черт побери? — прохрипел в наушниках голос Хельмута.

В эфире творилась полная неразбериха. Под стать бешеному накалу боя, сейчас в нем были слышны обезумевшие крики и призывы о помощи, вперемешку с радостными возгласами тех, кто заставлял противника на своей частоте вопить от страха и боли. Из-за всего этого, чтобы докричаться до своего ведомого, Хельмуту приходилось до упора напрягать голосовые связки, фактически перекрикивая всех остальных.

— Хельмут, я не слышу тебя. Где ты находишься?

— Я на северо-западе. Высота 3-1. У меня на хвосте два янки.

Карл бегло бросил взгляд на альтиметр, который показывал 4800, после чего, быстро оглядевшись по сторонам, наконец-то заметил машину Хельмута. Два П-47 изо всех пулеметов утюжили самолет ведущего, который, выполняя головокружительные «бочки», едва уворачивался от их огня.

Не медля ни секунды, Карл завалил машину на крыло и под предельно допустимым углом атаки пошел на перехват. Скорость неумолимо стала расти и, вскоре перевалив отметку 690 километров, грозила вызвать неминуемое возмездие в виде флаттеров[47]. К счастью, в этот момент он приблизился на расстояние ведения огня и, целясь примерно на три корпуса вперед, нажал гашетку. Орудия извергли град свинца, и, несмотря на то, что упредительного огня не вышло, преследователи все же ретировались в разные стороны, видимо опасаясь, что Карл не сможет вывести машину из пике и протаранит оба их самолета.

Только на двух тысячах Карлу удалось выровнять машину. Чтобы погасить скорость, он, потянув штурвал на себя, начал набирать высоту. Из-за сильной перегрузки к голове тут же прилила кровь, а все тело до боли вжало в пилотское кресло. Когда же она ослабла, Карл оглядевшись по сторонам, быстро нашел самолет Хельмута. Тот, изловчившись, крепко сел на хвост одного из преследовавших его П-47, так что теперь, не теряя ни секунды, следовало поскорее идти на прикрытие, пока не появился второй американец.

Уже совсем было собравшись направить машину к своему ведущему, он неожиданно обернулся и с ужасом заметил, как ему в хвост заходят три «Тандерболта», которые, по-видимому, были теми же самыми, что недавно расправились с «Фокером».

Дернув штурвал в сторону, Карл завалил машину вправо, одновременно с этим выравнивая ее по горизонтали и не давая тем самым с набором высоты терять драгоценную скорость. После нескольких колебаний стрелка застыла на отметке 320 км/ч.

— Хельмут, Хельмут, — почти задыхаясь от волнения, прокричал Карл, — мне нужна помощь.

Но его крик так и остался не услышанным в общем водовороте возгласов и призывов о помощи, слышимых в эфире. Преследователи тем временем приблизились на предельно допустимое расстояние, и тот, что был ближе всех, открыл огонь.

Для любого пилота с двенадцатичасовым налетом, с трудом владеющим пилотажем вообще, не говоря о высшем, ничего не оставалось делать, как «встать в круг» и громко молить о помощи. Тогда появлялся шанс, что его кто-то услышит, придя на подмогу. Карл так и поступил.

— Хельмут, Хельмут! Где ты, Хельмут? Ну где же ты, когда нужен?

С перепугу он так мастерски водил своих преследователей по горизонтальной амплитуде, что ведущий по нему огонь самолет никак не мог ровно зайти в хвост, чтобы меткой очередью отправить экстренным рейсом на землю. Вместо этого тот бессмысленно расстреливал пространство позади него, попусту расходуя свой боекомплект. Заметив это, Карл нервно заулыбался. Но улыбка его больше походила на гримасу буйно помешанного, нежели то, чем должна была быть по определению. Впрочем, на душе у него сейчас творилось именно то, что выражала мимика лица.

Безумно вращая головой на все 360 градусов, он умудрялся смотреть сразу во все стороны, моментально оценивая обстановку и принимая нужное решение. В очередной раз оглянувшись, он заметил, что единственный из трех самолетов, который вел по нему огонь, стрелял уже не из восьми пулеметов, а только из четырех. Это был хороший знак. — «Значит у него боеприпасы на исходе, и скоро их будет на одного меньше».

Словно в подтверждение его слов, самолет прекратил огонь и под довольные возгласы Карла, вышел из преследования. Но радость длилась недолго. Место выбывшего тут же занял следующий самолет, пилот которого оказался намного опытнее своего «торопливого» коллеги. Быстро сократив дистанцию до сотни метров, он совершил несколько пристрелочных выстрелов, после чего открыл огонь из всего имеющегося оружия.

Пули с пугающей регулярностью стали колотить по хвостовой части фюзеляжа, медленно подбираясь к бензобаку. Только от одной этой мысли Карла опять бросило в жар, и чтобы хоть как-то успокоиться, он вновь, как молитву начал бубнить под нос заученные фразы, бессмысленно повторяя: «Паника — самый большой враг пилота в бою. Паника — самый большой враг пилота в бою…»

— Правильные слова говоришь, Маер, — из ниоткуда отчетливо послышался голос в эфире. — А я-то думал, ты ничего не усвоил.

Карл, моментально узнав голос майора Бренеке, понял что «ЭТО» самое прекрасное, что когда-либо слышал в жизни. В следующий момент в бешеной лобовой атаке на неприятеля обрушился Шеф, длинной очередью поразив массивный двигатель «Тандерболта». От точного попадания в машине тут же заклинило винт, а из-под кожуха потянулся шлейф черного дыма.

Переполняемый эмоциями и не в силах сдержать слез радости, Карл внимательно наблюдал за только что нокаутированным самолетом, который, неумолимо снижаясь, стал медленно приближаться к земле. Вскоре из откинувшегося фонаря вывалился пилот, и на синем фоне водной глади раскрылся белоснежный купол его парашюта.

Обернувшись назад, Карл посмотрел на последнего преследователя, который, судя по развороту куда-то в сторону, совершенно не стремился его атаковать.

— «Сейчас Шеф вернется, и ты отправишься следом за своим друганом», — миролюбие Карла уже давно куда-то улетучилось, поставив на первый план инстинкт самосохранения, безраздельно властвовавший в его голове.

Больше не ожидая угрозы, он развернул самолет в сторону побережья, до которого было не больше пяти километров и, изменив тангаж, стал медленно набирать скорость.

— Третий вызывает четвертого. Где ты?

— Я здесь, — тут же откликнулся Карл.

— Где здесь?

— Да черт его знает, — он огляделся по сторонам, чтобы отыскать ориентиры, — километра два севернее маяка.

— Я тебя вижу. Можешь поздравить — я на свой счет записал еще один самолет.

— Поздравля…

Шквальный огонь не дал больше сказать ни слова. Тот самый, П-47, который Карл перестал брать в расчет, подобрался почти вплотную, и теперь целые тучи пуль пятидесятого калибра в упор рвали его самолет на части.

Очень скоро пилот преследующего самолета стал перемещать огонь с кормы на нос, и пули, барабаня по переборкам, стали пробивать стекло фонаря. Несколько осколков угодило в бронированную спинку кресла, заставив Карла зажмурить глаза в ожидании неизбежного. Но обстрел так же неожиданно прекратился, как и начался. Только где-то справа послышался рокот мощного двигателя «Тандерболта», уходящего куда-то в сторону.

Открыв глаза, Карл понял, что все еще жив. Ни одна из пуль его не задела. Только из левого плеча торчал небольшой осколок стекла, врезавшийся как раз в то самое место, где был старый шрам. Рана почему-то не болела. Лишь в голове слышался какой— то странный, все нарастающий гул.

Осмотрев кабину, он с ужасом заметил, что в фонаре не осталось ни одного целого стекла, а из всех приборов панели управления работали только часы да сигнальная лампочка перегрева двигателя. Хуже дело обстояло с самим самолетом. Весь фюзеляж был пронизан пулевыми отверстиями. На правом крыле был оторван элерон, а двигатель, издавая дикий скрежет, дымил изо всех щелей.

— Четвертый, четвертый. Карл, ты жив? Что с тобой? — заглушая всех, прокричал Хельмут.

— Меня только что кто-то записал на свой счет.

— Держись, я им сейчас займусь.

Где-то вверху прострекотал двигатель мессершмидта, и Карл, порыскав взглядом, быстро нашел своего недавнего преследователя. Медленно разворачиваясь, тот шел на второй заход.

— «В следующий раз он уж точно не промахнется. Пора отсюда валить…»

Резко потянув на себя чеку, он задействовал механизм экстренной эвакуации. Замки разжались и, сорвавшись с места, остатки верхней части фонаря исчезли за кормой самолета.

Оглядевшись еще раз, он сорвал с лица кислородную маску и расстегнул замок привязных ремней, крепко вжимавших в кресло пилота. Оставалось сделать всего только одно движение, и весь этот ад останется далеко позади, но, казалось, сил уже нет. Как раз в этот момент под крылом самолета потянулись укрепления береговой линии.

Вдавив до упора левую педаль и потянув штурвал на себя, Карл выполнил свою последнюю бочку. Уже через несколько мгновений его тело само вывалилось из кабины, устремившись навстречу земле, а рука инстинктивно потянулась к спасительному кольцу… Но тут все краски мира слились воедино. Тишина поглотила все звуки, и только багрово-красный свет, который очень скоро сменился ослепительно белым, говорил о том, что все закончено.

— «Да — это конец».