Ну что ж, прилив внесет в них поправки своим синим карандашом. Иди и делай, как задумал, мелькнуло у него в голове, когда он направился к пляжу, размышляя о том, что, должно быть, лучше покинуть место своего пробуждения, чем лишить себя жизни столь мелодраматическим способом.
Он шел, освещенный лучами солнца, встававшего из вод Атлантики, и тень опережала его. В это время на пляже было пустынно; только один мальчишка в джинсах и клетчатой рубашке пускал фейерверк.
2
Здорово, его походная сумка вовсе не потерялась. Она валялась вверх дном чуть выше полосы прибоя, буквально "разинув рот". Как пасть голодного чудовища, зарывшегося в песок, подумал Гарденер. Он поднял сумку и заглянул вовнутрь. Пусто. Исчезло даже потрепанное белье. Перевернув сумку и постучав по дну, он обнаружил исчезновение счета на двадцать долларов. Зародившаяся было надежда испарилась в один миг.
Оглядевшись по сторонам, Гарденер заметил поблизости три записные книжки, наполовину засыпанные песком. Ветер перелистывал страницы телефонного справочника. Спокойно, подумал Гарденер. Испей чашу до дна.
Мальчишка, возившийся с фейерверком, двинулся к нему.., но вплотную не подошел. Это предосторожность на случай того, если я действительно столь ужасен, как выгляжу... Он оставляет за собой возможность удрать, подумал Гарденер. Предусмотрительный ребенок.
- Это ваше? - поинтересовался паренек. Его рубаха была щедро осыпана овощным рисунком. "Жертва школьных завтраков" гласила надпись.
- Ага, - отозвался Гарденер. Он наклонился, чтобы подобрать размокшую записную книжку; посмотрев на раскисшие странички, он бросил ее на песок.
Школьник протянул ему две оставшиеся. Ну, что тут скажешь? Не бери в голову, парень? Туда этим стихам и дорога? Поэзия и политика соприкасаются редко, мой мальчик, а поэзия и пропаганда - никогда?
- Спасибо, - поблагодарил Гарденер.
- Не за что. - Паренек раскрыл сумку так, чтобы Гарденер мог бросить в нее две более-менее уцелевшие книжечки. - Диву даюсь, что вы нашли хоть часть потерянного. Летом эти места просто кишат всякими проходимцами. Особенно парк.
Паренек ткнул пальцем, указывая на что-то, находившееся за спиной Гарденера. Тот обернулся и увидел силуэт большого каботажного судна, чернеющий на фоне восхода. Сначала Гард предположил, что он ухитрился протопать довольно далеко на север к Олд Орчард Бич, еще до восхода солнца. Потом он заметил знакомый волнорез. Нет, он там же, где и был.
- Где я? - спросил Гарденер, и в его памяти пронесся тягостный разговор в тюрьме с полицейским, ковыряющим в носу. В какой-то момент, он был уверен, что мальчишка снова ответит вопросом на вопрос. "А вы-то сами, как думаете?"
- На Аркадия Бич, - отозвался парень, глядя на него с недоумением. Похоже, мистер, вы проторчали здесь всю ночь.
- Нынче ночью, верь не верь, - хрипло, дрожащим голосом подтвердил Гарденер, - Томминокер, Томминокер, Томминокер стукнул в дверь...
Парень удивленно уставился на Гарденера... И, нежданно-негаданно, выпалил продолжение куплета, которое Гарду слышать не доводилось: "Я хотел бы выйти, но не смею: я боюсь его там, за закрытой дверью".
Гарденер расхохотался.., и тут же поморщился от проснувшейся боли.
- Где ты это слышал, парень?
- От мамы. Я тогда был еще совсем маленьким.
- Я тоже слышал о Томминокерах от мамы, - вспомнил Гарденер, - но этот куплет слышу впервые.
Парень поморщился, как будто тема потеряла для него всякий интерес.
- Она, бывало, несла всякий вздор. - Он окинул взглядом Гарденера. - Что, очень болит?
- Парень, - начал Гарденер, почти сгибаясь от боли, - если цитировать бессмертные строки Эда Сандерса и Тьюли Купферберга, мое самочувствие сравнимо с "самодельным говном".
- И долго вы пьянствовали?
- А? Как ты догадался?
- Да вы ведете себя точь-в-точь, как моя мама. Она, бывало, когда напьется, то всегда несет чепуху о Томминокерах, или о чем-то вроде этого.
- Она плохо кончила?
- Ага. Разбилась в машине.
Внезапно Гарденера пробрала дрожь. Парень, казалось, не обратил на это внимания; он наблюдал за чайками, пикирующими над пляжем. Они то купались в розовых лучах солнца, то прохаживались по волнорезу, выискивая что-то, бывшее, на их взгляд, съедобным.
Гарденер перевел взгляд на своего собеседника. Окружающее приобретало все более таинственные тона. Этот парень слышал о проделках Томминокеров. Сколько же детей на свете знает об этих существах, если судьба случайна свела Гарденера с одним из них, и многие ли теряли родителей из-за пристрастия к бутылке?
Парень запустил руку в карман и извлек коробочку фейерверк-патронов. Вот она - жар-птица юности, подумал Гарденер, улыбнувшись.
- Хочешь, запустим парочку? В честь четвертого числа? Это должно тебя развеселить.
- В честь четвертого? Четвертого июля, хочешь сказать? А что это за день?
Парень сухо улыбнулся.
- Как же, это ведь День Труда.
Кажется, двадцать шестого июня.., он попытался восстановить последовательность событий. Боже милостивый! Что же он делал все эти восемь дней. Ну.., кое-что вспоминается. Так-то лучше. Отдельные проблески сознания пробивались через кромешную тьму, окутавшую его память, правда, ничего существенного прояснить им не удавалось. Навязчивая идея, будто он покалечил кого-то, снова поселилась в его голове, но уже как несомненная реальность. Хотел бы он знать; кто его (Трептрепл) жертва, и что он сделал ему или ей? Не стоит. Лучше всего будет позвонить сейчас Бобби и, не дожидаясь, пока он вспомнит, что произошло, покончить с собой.
- Послушайте, мистер, а откуда у вас этот шрам на лбу?
- Поскользнувшись, врезался в дерево.
- Держу пари, вы глубоко распахали лоб.
- Даже глубже, чем кажется; впрочем, не стоит об этом. Слушай, есть здесь поблизости телефон-автомат?
Парень кивнул в сторону довольно нелепого домика с зеленой крышей, расположенного примерно в одной миле. Домик смахивал на жилье шотландского пастора; постройка, возносившаяся на гранитном мысе, была пропитана духом ранней готики. Похоже на дачу. Немного поколебавшись. Гард предположил:
- Это, кажется, "Альгамбра", точно?
- Именно так.
- Спасибо, - ответил Гард, направляясь к даче.
- Мистер? Он оглянулся.
- Разве вы не возьмете и эту? - парень кивнул на промокшую записную книжку, вынесенную на песок волнами. - Вы могли бы ее высушить.
Гарденер покачал головой. Мой мальчик, ответил он, да я и сам-то не просыхаю.
- А вы все-таки не хотите зажечь пару штук ракет? Гарденер снова мотнул головой, улыбаясь:
- Будь с ними осторожен, хорошо? Люди часто калечат себя самыми безобидными вещами.
- Буду. - Парень смущенно улыбнулся. - Моя мама прекрасно с ними справлялась, до того как, ну вы понимаете...
- Понимаю. Как тебя зовут?
- Джек. А вас?
- Гард.
- С праздником, Гард.
- Тебя тоже, Джек. И держись подальше от Томминокеров.
- Стукнул в дверь, - уныло закончил тот, глядя на Гарденера понимающими глазами.
В этот момент, Гарденера снова посетило предчувствие ("Кто мог бы предположить, что похмелье обостряет восприимчивость к психическим эманациям Вселенского Разума?" - осведомился горько-саркастический голос в глубине его сознания). Что-то, неизвестно, правда, что именно, снова наполнило его ощущением, что в этот момент он просто необходим Бобби. Он двинулся прочь от школьника, шагая довольно быстро, хотя влажный песок засасывал его ноги, направляясь к домику с зеленой крышей. Вскоре сердце заколотилось так сильно и голова заныла так нестерпимо, что кровь, казалось, пульсирует в глазных яблоках.
А заветная "Альгамбра" оставалась так же далеко, как и прежде. Чуть помедленнее, а то заработаешь сердечный приступ или удар. Или то и другое.
Он пошел помедленнее.., постепенно уясняя себе абсурдность ситуации. Он, который собирался утопиться минут пятнадцать назад, теперь беспокоится о своем сердце. Почти как в старом анекдоте об обреченном чудаке, отвергнувшем сигарету, которую предлагал ему капитан горящего судна.
- Я стараюсь завязать с этой вредной привычкой, - ответил он. Снова вступило в голову, и теперь вспышки боли складывались в скачущие строчки:
Нынче ночью, верь не верь
Томминокер, Томминокер,
Томминокер стукнул в дверь
И я был безумен, а Бобби о'кей
Но это пока не явилися к ней
Томминокеры.
Он стал, как вкопанный. С чего это всякая дрянь лезет в голову? (Дались ему эти Томминокеры!) В ответ оглушительный и жуткий голос, звучащий, словно со дна пустого колодца, отчетливо произнес: Бобби в беде!
Он рванулся вперед, снова перейдя на быстрый шаг.., даже более быстрый, чем раньше. В голове стучало: Я хотел бы выйти, но не смею. Я боюсь его там, за закрытой дверью.
Он взбежал по скользким ступеням, ведущим на вершину гранитного холма к коттеджу; проведя рукой по носу, он обнаружил, что возобновилось кровотечение.
3
Гарденер провел в холле "Альгамбры" ровно одиннадцать секунд - вполне достаточное время, чтобы консьерж обнаружил отсутствие обуви у Гарденера. Консьерж кивнул вышибале, и, когда Гарденер начал препираться, они вдвоем спустили его с лестницы.
Они пинали бы меня, даже будь я обут, переживал Гард. Да что там, я сам втоптал себя в грязь.
Он смотрел свое отражение в стеклянной двери прихожей. Да.., есть на что посмотреть. Он попытался стереть рукавом кровь с лица, но только размазал еще больше. Глаза опухли и налились кровью. Его недельная щетина топорщилась, как иглы дикобраза через полтора месяца после линьки. В солнечной курортной "Альгамбре", где мужчины выглядят как подобает, а женщины носят теннисные юбочки, он выглядел как взбесившийся самец кенгуру.
Было очень рано, почти все постояльцы еще спали, так что у швейцара нашлось время объяснить Гарду, где находится ближайший телефон. Оказалось, что на автозаправке.
- А теперь топай отсюда побыстрее, пока я не позвонил в полицию, напутствовал его швейцар.
Все, что он еще не знал о себе, он мог бы прочитать в презрительном взгляде швейцара.
Гарденер уныло побрел к автозаправке. Дыры в носках все разрастались. Сердце барахлило, как неисправный мотор... Головная боль вступила в левый висок и надежно там обосновалась. Довольно печально, если он намеревается пожить еще какое-то время. Внезапно он почувствовал себя так, будто ему снова семнадцать лет.
Итак, ему было семнадцать, и собственная сексуальная активность волновала его большее, чем всеобщая радиоактивность. Девушку звали Анн-Мари, и он хотел произвести на нее впечатление. Он бы и не ударил в грязь лицом, если бы не сдали нервы. Когда же это было.., может быть, вчера? Тогда в Вермонте они выбрались покататься на горных лыжах. Для Анн-Мари это было легче легкого, а вот он был новичком. Он и не предполагал, что она может врезаться в него, если он свалится. Он так вывалялся, что стал похож на снеговика; нет ничего плохого в том, что вы выглядите слегка неопытным, но вот тупым... Именно тупым он и выглядел, когда лыжи его сошлись крест на крест, зацепились, и он покатился кубарем, прямо к старой сосне. Он помнит только скрип снега; какой-то вкрадчивый, свистящий звук: сшшшшш...
Эти воспоминания навели его на рифму; он остановился, не дойдя до автозаправки. Рифмы то появлялись, то исчезали, все время крутясь в голове. Они складывались во что-то вроде: Нынче ночью, верь не верь Томминокер, Томминокер, Томминокер стукнул в дверь.
Гард глотнул, чувствуя во рту неприятный привкус крови; на плече запекшаяся кровь, смешавшаяся с грязью, образовывала твердую бурую корку. Он помнил, что часто спрашивал свою мать о том, кто такие Томминокеры. Ничего определенного она не отвечала, однако в его представлении они запечатлелись сверхъестественными существами, крадущими лунный свет, приходящими в ночи, под покровом тьмы и подстерегающими жертвы в сумерках.
Он никогда не забудет те мучительные полчаса, проведенные им в темноте собственной спальни, пока бог сна не смилостивился над ним... Тогда он размышлял, что они могут быть не только ворами, но и людоедами, что, быть может, они вовсе не хоронят свои жертвы под покровом тьмы, а, например, готовят из них что-нибудь.., так вот...
Гарденер обхватил своими костлявыми руками туловище (похоже, во время запоя он не уделял должного внимания еде) и поежился.
Он добрался до автозаправки, которая еще не открылась. Вокруг ни души. Стены исписаны вкривь и вкось: просматривается "Боже, храни Америку" и еще что-то, кажется, "Мы лубим выпьить". А вот и телефон-автомат на стене одноэтажной постройки. Слава Богу, новый, отметил Гарденер; значит можно дозвониться хоть в другой штат, не опуская монеты. Это, по крайней мере, хоть немного компенсирует ему утренние унижения, которым он подвергся на почве попрошайничества.
Набрав ноль, он остановился. У него так дрожали руки, что набрать номер просто не удавалось. Прижав трубку плечом к шее, он обхватил правое запястье так сильно, как только мог. Теперь подобно стрелку, прицеливающемуся к мишени, он набрал нужные цифры указательным пальцем, медленно и до жути нерешительно. Автоматический голос предложил ему назвать номер кредитной карточки (что было для Гарда практически невыполнимо, даже если бы у него была эта карточка) или набрать ноль, чтобы связаться с телефонисткой.
Гарденер предпочел второе.
- С праздником вас, с вами говорит Элейн, - прощебетал голос в трубке. Могу я узнать, кто оплатит разговор?
- Вас также с праздником, Элейн, - ответил Гард. - Запишите разговор на счет Джима Гарденера.
- Хорошо, Джим.
- Всего хорошего, - внезапно он добавил:
- Скажите ей, что звонит Гард.
Пока телефонистка соединяла его с номером Бобби, он любовался восходящим солнцем. Теперь оно стало еще краснее и вырисовывалось на фоне гонимых ветром облаков, как огромный сверкающий диск. Солнце и облака вызвали в его памяти еще один детский стишок: Вечером красное небо сулит моряку победу. Красное небо восхода - горе, беда, непогода.
Гард не разбирался в этих приметах, но знал, что вереницы облаков сулят дождь.
"Что-то слишком много поэзии для человека, доживающего свое последнее утро, - подумал он раздраженно, а затем:
- Я разбужу тебя в эдакую рань, Бобби. Разбужу, но, обещаю тебе, это будет в последний раз".
Но Бобби не просыпалась. Телефон звонил, но трубку никто не снимал. Звонок.., еще один.., и еще.
- Этот номер не отвечает, - пояснила телефонистка на случай того, если он оглох или забылся на минуту-другую и поднес трубку не к уху, а к заднице.
- Вы хотите попробовать еще раз?
Быть может. Только, пожалуй, придется это сделать из лодки Харона, Элейн.
- Ну что ж, - ответил он. - Всего вам хорошего.
- Спасибо, Гард!
Он отодвинул трубку от уха и уставился на нее. В какой-то момент ее голос стал так похож на голос Бобби.., чертовски похож...
Снова прижав трубку к уху, он крикнул: "Как ты там...", уже потом осознав, что жизнерадостная Элейн успела отключиться.
Элейн. Элейн, а не Бобби. Но...
Она же назвала его Гард. Бобби была единственным человеком, кто...
Нет, не годится, сказал он себе. Ты же сам ей сказал, что Гард на проводе.
Именно так. Вполне здравое объяснение.
И все же, почему ее голос прозвучал так похоже?
Гард повесил трубку. Он стоял посреди заправочной станции разутый, в мокрых носках, замызганная рубашка выбилась из брюк; солнце всходило, и его тень становилась все длиннее и длиннее. Где-то поблизости протарахтел одинокий мотоцикл.
Бобби в беде.
Ты пустишь это на самотек? Просто свинство, как сказала бы сама Бобби. Кто сказал тебе, что люди отлучаются из дома только на Рождество? Просто она вернулась в Ютику, отметить Четвертое число, только и всего.
Предположим, это так. Бобби вернулась в Ютику отметить праздник, и, насколько Гард мог предположить, выразить свое отношение к ядерному агрегату в Бэй Стейт. Сестрица Энн, по всей видимости, отмечает праздник, развешивая фонарики, извлеченные из запасов Бобби, и зажигая их.
Ну, чем черт не шутит, ее могли пригласить в качестве распорядителя парада - или парадным пкрифом, ха, ха - в один из тех скотоводческих городков, о которых она пишет. Дедвуд, Абилен, Додж Сити и тому подобное. Что ж, делай, что можешь. И не бросай то, что начато.
Он уже устал спорить с самим собой, до смерти устал. Никаких аргументов, одно только ясно: Бобби в беде.
Это только отговорка, ты, сорочий подкидыш.
Не правда; Интуиция переродилась в твердую уверенность. Правда это, или нет, но внутренний голос продолжал настаивать, что Бобби попала в беду. Пока он размышлял над этим, его собственные злоключения отодвинулись на второй план. Как он сам сказал себе совсем недавно, океан никуда не денется.
- А может быть, она попалась Томминокерам? - вслух предположил он, и тут же рассмеялся испуганным, приглушенным, сдавленным смешком. Он теряет рассудок, ну, ну.
Глава 7
ПРИБЫТИЕ ГАРДЕНЕРА
1
ШШШШ...
Он не спускал глаз со своих лыж: две узкие прямые полоски коричневого дерева скользили по лыжне. Он смотрел на них только чтобы убедится, что все идет как надо; не желая, однако выглядеть как новичок, впервые вставший на лыжи. Его почти загипнотизировала скорость, с которой он несся по ослепительно белому снежному склону. Он настолько увлекся созерцанием, что опомнился, только когда Анн-Мари закричала:
- Смотри же. Гард. Ты что, не видишь!
Словно луч прожектора разрезал тьму. Только сейчас он заметил, что впал в полузабытье, засмотревшись на лыжню.
Анн-Мари истошно кричала:
"Тормози! Гард! Тормози же!"
Непонятно, что означали ее крики: что ему надо просто падать, или нет? Бог мой, да так ноги можно сломать!
За несколько секунд, предшествовавших удару, он не уяснил себе, что события очень быстро принимают серьезный оборот.
Кое-как ему удалось съехать с левого края лыжни.
Меньше трех ярдов отделяло его от сосен и елей, вечнозеленые ветки которых сгибались под толстым слоем снега. Он просто чудом не наскочил на большой валун, полузанесенный снегом. Все те простые вещи, которым научила его Анн-Мари и которые он запросто бы сделал в спокойной обстановке, выскочили у него из головы. По сути дела, он потерял соображение от страха, сковавшего и тело и мозг.
Он несся со скоростью.., кажется, двадцать миль в час? Или тридцать? А, может быть, все сорок? Ледяной ветер хлестал его по лицу, а он неуклонно несся к заснеженной роще... Он сворачивал в сторону от рощи под углом, недостаточно большим, однако, чтобы уберечься от смертельного столкновения. Конечно, он удалялся от опасной лыжни, и если бы ему удалось остановиться, и остановиться быстро, он мог бы уцелеть.
Она снова что-то кричала, и он подумал: "Тормозить? Неужели она действительно так сказала? Это он-то, который едва стоит на лыжах, должен, по ее мнению, тормозить?"
Он пытался повернуть направо, однако его лыжи упорно придерживались выбранного курса.
Гарденер видел, как дерево, в которое ему предстояло врезаться (старая, шершавая сосна), неуклонно приближалось к нему. Ее ствол был обвязан красной тряпкой - предупреждение об опасности, которое оказалось бесполезным.
Он снова попытался свернуть, но совсем забыл, как это делается.
Казалось, он стоит на месте, а дерево несется навстречу; на всю жизнь он запомнил приближающийся к нему, как в замедленной съемке, ствол, опавшие шишки, усеявшие снег, потрескавшуюся кору с глазками от отвалившихся сучков, корявую ветку, на которую ему предстоит наткнуться, маленькое дупло, и, наконец, красную полоску - сигнал об опасности.
Только когда Анн-Мари снова закричала, он заметил, что заливается слезами.
ШШШШШШШШ...
2
- Эй, мистер? Мистер, с вами все в порядке?
Гарденер вскочил, как ошпаренный, озираясь по сторонам; он ждал, что боль нахлынет снова и сведет виски. Нет, боли не было. Его слегка качало от голода, но голова была ясная. Каким-то чудесным образом боль исчезла, пока он спал, наверно, она исчезла уже тогда, когда ему снилась злосчастная вылазка на лыжах.
- Я в порядке, - проговорил он, осматриваясь. Голова закружилась, но, скорее, от истощения. Девица, в обкромсанных джинсовых шортах, заливалась смехом. - Вы выбрали не очень удобное место для сна. Ничего удивительного в том, что вы бормотали и вскрикивали во сне.
Гарденер обнаружил себя в фургончике - и тут-то все стало на свои места.
- Бормотал и вскрикивал, вы говорите?
- Ага. И причем, очень беспокойно.
- Да, сон был не из приятных, - подтвердил Гард.
- Вот, попробуй-ка, - сказала девица, протянув ему самокрутку с марихуаной. На клочке газеты была фотография старины Дика Никсона (в синем костюме, с пальцами, сложенными в его излюбленный знак "V" - победа).
- Гарантирует защиту от любых кошмаров, - торжественно добавила девица.
Именно так мне говорили и про алкоголь, солнышко. Но это далеко не всегда соответствует истине. Можешь мне поверить.
Из вежливости он один раз легонько затянулся, в голове снова все поплыло. Взглянув на примостившуюся у двери вагона девицу, он попросил:
- Вы знаете, я бы предпочел что-нибудь съесть.
- Возьмите коробку сухого печенья, - отозвался водитель, повернувшись к Гарду. - Все остальное мы уже съели. Бивер слопал даже засохший чернослив. Очень жаль.
- Бивер съест все, что угодно, - отозвалась девица в обрезанных шортах.
В разговор вмешался ребенок, примостившийся на откидном сидении. Теперь Гард смог его рассмотреть: упитанный мальчонка с розовой пухлой мордашкой.
- Не правда, - заявил он. - Не правда. А вот и нет; я ведь никогда не съедал свою маму.
Все, включая Гарденера, расхохотались. Немножко отдышавшись, он сказал:
- Сойдет и печенье. Тоже неплохо.
И действительно крекеры были что надо. Осторожно и тщательно он прожевывал первый, сомневаясь, примет ли желудок пищу. Нет, не тошнит. И тут он принялся наворачивать крекеры целыми горстями, отправляя их в урчащий желудок.
Когда он ел в последний раз? Бог его знает. Все воспоминания о восьми днях запоя стерлись из памяти. По опыту он знал, что, ударившись в запой, он почти ничего не ест, и частенько все съеденное идет не в прок. Как, например, та пицца, которую он ел, пытался есть, в тот судьбоносный вечер 1980 года. В тот самый вечер, когда он прострелил Hope щеку.
- Ты мог повредить один или оба зрительных нерва! - орал на него адвокат Норы. - Частичная или полная слепота! Паралич! Смерть! Вот что могла наделать пуля, выбившая зуб и прошедшая навылет!! Только одна пуля! И нечего здесь сидеть и притворяться, будто ты и не собирался убить ее. Чего еще можно ожидать, стреляя человеку в голову?
Снова навалилась депрессия - черная необъятная туча, окружившая его со всех сторон. Лучше покончить с собой, Гард. Нечего откладывать.
Бобби в беде.
Ну что ж, может быть. Но помощь от такого типа, как ты, равноценна подливанию масла в огонь.
Заткнись.
Ты теряешь время, Гард. Просто трусишь. Ты уже выгорел дотла, как сказал бы тот парень на пляже.
- Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? - спросила девица. Довольно интересная - огненно-рыжая, коротко острижена, ну, и ноги растут чуть ли не от плеч.
- Ничего - ответил Гард. - А что, я неважно выгляжу?
- Минуту назад - просто ужасно, - подтвердила она довольно нерешительно. Это вызвало у него улыбку - не то, что она сказала, а то, как это было сказано: до нелепого торжественно и обеспокоенно. Она улыбнулась в ответ, по-видимому, у нее отлегло на сердце.
Взглянув в окно, он сделал вывод, что они направляются на север и находятся где-то на тридцать шестой миле; не мог же он проспать столько. Постепенно начали всплывать события двухчасовой давности... Он пытается дозвониться Бобби и смотрит на вереницы облаков, предвещающих дождь, до этого он блуждал в темноте; кажется, его поколотили...
Повесив телефонную трубку, он снял носки, бросил их в мусорный контейнер и двинулся по шоссе в северном направлении. Он шагал босиком по обочине, с сумкой в одной руке, выставив другую руку с оттопыренным большим пальцем.
Минут через двадцать появился" фургон - довольно новый "Додж" с пестрыми надписями. Пара электрогитар, с грифами, изогнутыми, как лебединые шеи, украшала одну из стенок кузова, пояснительная надпись на котором позволяла предположить, что в фургоне едет группа Эдди Паркера. Фургон притормозил, и Гард забрался в кузов; задыхаясь, он втащил и сумку. Тут-то, добела раскаленная боль вступила в левый висок. Даже несмотря на боль, его позабавила табличка, прибитая к двери: Когда сам Эдди играет рок, стук в его дверь не пойдет вам впрок.
И вот, сидя на полу, стараясь не делать резких движений и не впасть в забытье, Гарденер увидел, что они подъезжают к переезду Олд Орчард. Почти одновременно первые дождевые капли забарабанили по стеклу.
- Слушай, парень, - сказал Эдди, поворачиваясь, - Мне что-то не хочется бросать тебя в такой момент. Сейчас польет, как из ведра, а на тебе даже обуви нет.
- Перебьюсь.
- Вы и выглядите неважно, - сочувственно подметила девица в шортах.
Эдди снял шляпу ("НЕ ВИНИ МЕНЯ; Я ГОЛОСОВАЛ ЗА ДУШКУ-ГОВАРДА", - написано на тулье) и протянул ее Гарду:
"Возьми себе, парень". Порывшись в карманах, Эдди выудил бумажник.
- Не нужно! Спасибо, конечно, но я не возьму! - Гард почувствовал горячие струйки крови, хлынувшей из носа. Не от смущения, а, скорее, от невыносимого стыда. Что-то, глубоко запрятанное в его душе, было задето за живое. Это было, как ему пришло в голову, последней каплей. Звучит мелодраматично, но верно. Это-то и ужасно. Ну что ж, подумал Гард. Всю свою жизнь твердил людям о разбитом сердце, полном провале и так далее.., надо же хоть раз почувствовать на своей шкуре что-нибудь подобное. - Так вот оно как. Джеймс Эрик Гарденер, собиравшийся стать мессией своего поколения, получает милостыню от странствующих музыкантов.
- Да правда же.., не надо.
Эдди Паркер пропустил возражения мимо ушей. В шляпе уже покоились горсть монет и несколько долларовых банкнот. В свою очередь, Бивер опустил туда пару четвертаков.
- Слушайте, - надрывался Гарденер. - Я, конечно, очень ценю все это, но...
- Ну, ну, Бивер, - увещевал того Эдди, - не жадничай, Скрудж.
- Честное слово, у меня есть друзья в Портленде, я запросто могу им позвонить... Думаю, я забыл чековую книжку у одного приятеля в Фалмуте, сбивчиво втолковывал им Гарденер.
- Би-ивер-Скрудж, - принялась дразниться девица в шортах. Би-ивер-Скрудж, Би-ивер-Скрудж! - Остальные подхватили, и не унимались до тех пор пока Бивер, прыская и блестя глазами, доставал еще четвертак и Нью-йоркский лотерейный билет.
- Пожалуй, раскошелюсь, - важно заметил он, - а не то тебе придется нищенствовать. Музыканты и девица в шортах покатились со смеху. Смиренно глядя на Гарда, словно говоря: Видишь, с кем мне приходится иметь дело? Ты бы это выдержал? Бивер протянул ему шляпу, Гарду пришлось взять ее; иначе, мелочь просыпалась бы на пол.
- Честное слово, - Гард пытался всучить шляпу обратно, - я в полном порядке.
- Не совсем, - сказал Эдди Паркер. - Хватит препираться, говори дело.
- Полагаю, надо сказать спасибо. В данном случае, это единственно верное решение, - Кстати говоря, ты урвал не так уж много из наших доходов, - пояснил Эдди. - Тебе тут хватит на первый случай: купи себе поесть, ну и пару резиновых шлепанцев.
Девица открыла дверь фургона:
- Ну, бывай, - он не успел даже ответить, как она дружески чмокнула его своим ярким, влажным ртом. - Удачи тебе, недотепа.
- Выкручусь, не беспокойся, - в последний момент он благодарно обнял ее. Спасибо. Спасибо за все.
Гард стоял под усиливающимся дождем на обочине шоссе, провожая глазами фургон. Девица махала рукой. Серая лента шоссе уносила фургон все дальше и дальше... Гард еще раз махнул рукой, на тот случай, если они еще смотрят на него. По щекам текли слезы, смешиваясь с дождем.
3
Гард так и не воспользовался возможностью купить резиновые шлепанцы, но зато он добрался до Хэвена еще до темноты; хотя он собрал всю свою волю в кулак, он был не в силах добрести оставшиеся десять с небольшим миль до дома Бобби. По логике, автомобилисты должны охотнее подбирать пешеходов, мокнущих под дождем, но в жизни они предпочитают проезжать мимо. Да и кому нужен промокший незнакомец на чистом и сухом сиденье?
И все же напротив ветеринарной клиники Гарда подобрал один фермер, всю дорогу ругавший правительство. Он высадил его около китайского городка. Гард протопал еще пару миль, пытаясь голосовать; покуда он размышлял, действительно ли его ноги превратились в лед, или это только ему так кажется, дверца машины распахнулась перед ним.
Гарденер бросился в машину так быстро, как только мог. Затхлый запах овечьей шерсти и пота ударил ему в нос... Зато там было тепло.
- Спасибо.
- Не стоит, - отозвался водитель. - Меня зовут Фриман Мосс. - Гард благодарно пожал протянутую руку, прикинув, что даже не предполагал встретить такого человека в ближайшем будущем и при столь неблагоприятных обстоятельствах.
- Джим Гарденер. Еще раз спасибо.
- Пристегнитесь, - хмыкнул Фриман Мосс и дал газ. Они выехали на середину шоссе, набирая скорость. Гарденер довольно безразлично констатировал факт, что его трясет озноб. Затасканное выражение - зуб на зуб не попадает; только теперь Гард доподлинно постиг его смысл. Зубы клацали, выбивая чечетку.
Мосс притормозил на обочине:
- У вас свежемороженый вид, приятель. Кстати, есть полтермоса кофе, остался от обеда... Будете?
Гарденер с благодарностью согласился. Кофе был горячий, крепкий и щедро подслащенный. Он также не отказался от сигареты, предложенной водителем; и, хотя дым зверски щипал горло, Гард глубоко затягивался, не скрывая удовольствия. Принятые меры позволили ему слегка воспрянуть духом.
В четверть седьмого Мосс высадил Гарда прямо перед Хэвеном. Дождь прошел, и, мало-помалу, небо на западе прояснилось.
- Что ж, Бог сподобил нас увидеть еще один закат, - сказал Фриман Мосс. Я бы с удовольствием предложил вам что-нибудь обуть - обычно я вожу старую пару на заднем сиденье, но сегодня так лило, что я одел только резиновые сапоги.
- Спасибо, со мной все в порядке. Меньше чем в миле отсюда живет мой друг, - на самом деле до дома Бобби было еще три мили, но он сказал так, потому что Мосс и так сделал для него все, что мог. Гард обессилел, его лихорадило, одежда оставалась мокрой, даже после сорокапятиминутного пребывания в теплой, сухой машине.., однако, на сегодня с него хватит милосердных самаритян. А то, в своем теперешнем состоянии, он запросто свихнется.
- О'кей. Желаю удачи.
- Спасибо.
Он выбрался из машины и, покачиваясь, побрел.
Вот уже скрылся за горизонтом мистер Мосс в его доисторическом экипаже, а Гард все еще стоял на обочине, с промокшей сумкой в одной руке, босыми ногами, белыми, как храмовые лотосы Индии, в насквозь мокрой рубашке и брюках, уляпанных грязью; стоял и смотрел на указатель, сообщавший, где находится искомый дом. Роберт Фрост говаривал: "Дом - это место, где нас принимают, когда приходим мы". К счастью, он не упускает из виду, что дома-то у него нет. Самое худшее, "что можно сделать, это вообразить, что дом твоего друга - твой дом, особенно если этот друг - женщина, с которой, случалось, ты делил ложе.
Дома нет, нет и все тут: но, главное, он в Хэвене.
Он двинулся к дому Бобби.
4
Пятнадцать минут спустя, когда небо на западе окончательно прояснилось и заходящее солнце окрасило размокшую землю розоватыми лучами, случилось нечто потрясающее: пронесся целый вихрь музыки, громкой и отчетливой в голове Гарда.
Он стоял, созерцая мокрые леса и пашни, которым лучи заходящего солнца придавали нечто торжественное, наводя на мысль о закатах в библейском эпосе де Милля. Здесь, где начиналось девятое шоссе, открывался величественный и строгий в своей красоте вид на запад, напоминавший, в лучах вечернего солнца, пасторальные пейзажи Старой Англии... Все окружающее, омытое обильным дождем, блестело, переливалось яркими цветами, казалось наполненным особой значимостью и вселенским смыслом всего сущего, так незабываемо переданным на полотнах да Винчи. Гард с радостью подумал о том, что не совершил самоубийства - не потому, что это было бы опрометчивым шагом; и не из-за каких-то творческих планов, а просто потому, что в противном случае он упустил бы момент красоты и совершенства. Стоя босиком, обессиленный, больной, дрожащий от озноба, он по-детски непосредственно восторгался.
С последними лучами заката на землю словно спустились тишина и покой. Никаких признаков техники или промышленности. Кое-где виднеется жилье: большие красные амбары около белых фермерских домиков, вспаханные поля, может быть, одна-две машины; и все. Свет. Это свет так действует на него. Необыкновенно умиротворяющий, старый, как мир, и насыщенный солнечный свет лился почти горизонтально через застывшие без движения облака, словно говоря о том, что этот длинный, утомительный и полный переживаний день подходит к концу. Этот древний свет, казалось, отрицал само Время, и Гарденер ожидал, что услышит звуки рога, объявляющие: "Все созваны". Затем лай собак, лошадиное ржание, и в этот момент музыка, современная дребезжащая музыка, волной пронеслась в его голове, сметая все мысли. Его руки сжали виски, стараясь отогнать это наваждение. Какофония длилась около пяти секунд, ну, может быть, секунд десять, и то, что он услышал потом, было вполне узнаваемо: доктор Хук напевал "Детка выводит мотив".
Напев негромкий, но достаточно ясный - как если бы он слушал маленький транзистор вроде тех, которые обычно брали на пляж, до того как панк-рок группы типа "Вокмен" и "Гетто-Бластеры" заполонили весь мир. Мотив приходил не извне, а так, словно он раздавался в голове Гарда.., примерно там, где врачи заделали дыру в черепе металлической пластинкой.
Королева птиц ночных
И поет во тьме ночной,
В песне смысл особый скрыт,
В ней молчание звучит,
Ну, а детка все выводит
Свой мотивчик голубой.
Звуки доносились с почти нереальной отчетливостью. Это случалось и раньше. Однажды, в его голове заиграла музыка после того, как его дернуло током - а не был ли он тогда пьян? Дорогой мой, разве собаки писают в пожарный шланг?
Он сделал вывод, что подобные музыкальные феномены не были галлюцинациями в прямом смысле слова - люди ведь принимают радиоволны посредством зубных пломб, металлических оправ своих очков... В 1957 году одно семейство из Шарлотты, Южная Каролина, принимало трансляции классической музыки, передаваемой радиостанцией во Флориде. Это продолжалось неделю-полторы. Сначала звуки исходили от стеклянного кувшина в ванной комнате. Затем все стеклянные емкости в доме зазвучали на разные лады. До того, как все это закончилось, их дом наполнился симфониями, звучащими из стеклянной посуды. Так они без перерыва слушали Баха или Бетховена; музыка прерывалась только сообщениями точного времени. В конце концов десятки скрипок взяли долгую высокую ноту, и вся стеклянная посуда в доме потрескалась; на этом феномен прекратился.
Так что, Гарденер знал, что он не единственный, следовательно, он не сумасшедший - однако, все это несколько давит на нервы, правда, музыка не звучит так оглушительно, как в тот раз.
Песенка доктора Хука прекратилась так же быстро, как и началась. Гарденер терпеливо ждал, не возобновиться ли она. Нет. Вместо этого еще громче и настойчивее, чем раньше, раздавалось снова и снова: "Бобби в беде!"
Он отвел глаза от заманчивого ландшафта и зашагал по девятой дороге. Хотя он выбился из сил и его лихорадило, он шагал очень быстро - потом перешел на бег.
5
Когда Гард добрался до Бобби, было уже полвосьмого. Гард, задыхаясь, свернул с дороги; его раскрасневшееся лицо носило все признаки лихорадки. Дверь была слегка приоткрыта: и Бобби, и почтальон Полсон специально оставляли ее полуоткрытой, чтобы не открывать и закрывать дверь за Питером. В нескольких шагах припаркован голубой пикап Бобби. Откидной верх был поднят, чтобы дождь не залил сиденья. А вот и сам дом; свет горит в восточном окошке, у которого Бобби обычно сидит в качалке с книжкой.
Все выглядело вполне безмятежно; ничего тревожного. Лет пять назад - даже три года назад - Питер ознаменовывал приезд бы любого незнакомца громким лаем, но теперь Питер состарился. Черт возьми, они все не молодеют.
Стоя напротив спокойного, уютного домика и умиротворенный пасторальной прелестью заката, Гарденер предположил, что сам же выдумал все опасности, грозящие Бобби. А может быть, настроение зависти от обстановки. Конечно же, нет ничего тревожного. Чувствуется, что перед ним жилье человека, находящегося в согласии с собой. Который, может быть, не пытается перевернуть мир, а делает свое дело. Дом рассудительной, относительно счастливой женщины. Похоже, в этом доме не бушуют страсти.
И все же что-то не так.
Он замер на месте, вглядываясь в сумерки.
(Но я ведь не чужак, а друг Бобби... Разве нет?)
Внезапно мороз пробежал по коже: бежать.
Взобраться на холм, и по дороге - куда глаза глядят. Потом он усомнился, что же он, собственно, рассчитывал увидеть; вполне возможно, беда именно в доме, что-то случилось с самой Бобби...
(Томминокеры, Гард, кажется, это связано с ними)
Его передернуло.
(Нынче ночью, верь не верь, Томминокер, Томминокер стукнул Бобби в дверь. Я хотел бы выйти)
Прекрати.
(но я не смею. Гард боится их там, за закрытой дверью)
Он облизал губы, пытаясь убедить себя, что в горле пересохло именно от лихорадки.
Берегись, Гард! Кровь на луне!
Страх все усиливался, и если бы не намерение спасти Бобби - своего единственного друга, - он бы бросился отсюда бегом. Ферма выглядела такой мирной и уютной, свет, льющийся из окошка, манил внутрь, все выглядело так хорошо.., если бы не стены и стекла, асфальт шоссе и даже сам воздух не источали ужас и опасность... Казалось, они уговаривали его бежать, предупреждали, что что-то страшное происходит внутри дома, очень страшное, возможно, даже злобное и смертельно опасное.
(Томминокеры).
Но ведь и Бобби там. Неужто он прошагал весь этот путь, через грязь, дождь, усталость, чтобы убежать с порога? Плевать на весь этот бред! И Гард на цыпочках двинулся к дому.
Когда входная дверь открылась, сердце Гарда чуть не выскочило из груди; он подумал: это, должно быть, один из них, Томминокер; сейчас набросится на меня, втащит в дом и загрызет! Он чуть было не закричал.
Силуэт, появившийся в дверях, был слишком уж тонок, чтобы принадлежать Бобби Андерсон, которая никогда не была костлявой, она была вполне округлой, там, где это требовалось. Но дрожащий голос несомненно принадлежал Бобби... Гарденер слегка успокоился, потому что Бобби, казалось, была еще более напугана, чем он.
- Кто это? Кто здесь?
- Это я, Гард, Бобби. Долгая пауза. Недоверчиво:
- Гард? Это правда ты?
- Я, я, - он бросился к ней, спотыкаясь о гравий. Он задал вопрос, давно вертевшийся на языке, вопрос, из-за которого он не свел счеты с жизнью:
- Бобби, с тобой все в порядке?
У нее перехватило горло, и Гард не мог ее толком разглядеть (густая тень окутывала крыльцо). Ему бросилось в глаза отсутствие Питера.
- Более-менее, - отозвалась Бобби, несмотря на то, что она невероятно похудела и голос дрожал от страха.
Она сошла по ступенькам, и тут-то Гард смог рассмотреть ее. С первого взгляда было заметно, что она похудела буквально вдвое. Это потрясло Гарда; дурные предчувствия снова зашевелились в нем.
Стоящая перед ним Бобби была несомненно рада ему. Но... Джинсы и рубашка висели на ней, как на вешалке; лицо осунулось, появились темные тени вокруг глаз; лоб стал больше, кожа побледнела и потеряла упругость. Ее непокорные волосы уныло висели вдоль щек и липли к шее, как мокрые водоросли. Рубашка застегнута не на те пуговицы. Молния на джинсах разошлась наполовину. Похоже, она давно не мылась.., словно, если бы с ней случился провал памяти, и она забывала делать самые привычные вещи.
Внезапно в памяти Гарда всплыл портрет Карин Карпентер, сделанный незадолго до ее смерти, вызванной нервным истощением. Похоже на женщину, которая должна была уже умереть, но все еще жива, женщину с широкой улыбкой и безумными глазами. Именно так Бобби и выглядела.
Кажется, она потеряла не менее двадцати фунтов - похоже, что больше ей терять нечего: она и так чудом держалась на ногах; впрочем, Гард предположил даже, что все тридцать фунтов, судя по тому, как она выглядит.
Она дошла до предельного истощения. Ее глаза, подобно глазам бедной потерянной женщины с магазинной обертки, стали огромными и блестящими, а ее улыбка казалась лишенной смысла.
- Замечательно, - произнес грязный, покачивающийся скелет;
Гард снова услышал дрожь в ее голосе - не от страха, а от истощения. Подумать только, ты приехал. Я рада!
- Бобби... Бобби, Боже милосердный, что с тобой... Бобби подала ему руку. Гард увидел тонкую, полупрозрачную, костлявую кисть, дрожащую на весу.
- Я значительно продвинулась вперед, - произнесла Бобби прерывающимся голосом. - Боже, как много я сделала, но пойдем туда, пойдем, ты посмотришь.
- Бобби в чем...
- Со мной все в порядке, - твердила Бобби, пока не рухнула Гарду на руки в полуобморочном состоянии. Она пыталась сказать что-то еще, но только беззвучно шевелила губами. Поддерживая ее, он заметил, какой плоской и дряблой стала ее грудь.
Гард взял ее на руки, удивляясь, до чего же она стала легкой. Да, она потеряла, по меньшей мере, тридцать фунтов. Невероятно, но, к сожалению, так оно и есть. В голове шевельнулась невероятная догадка: это вовсе не Бобби. Это я сам. Дошел до предела.
Неся ее на руках, он осторожно поднялся по ступенькам и вошел в дом.
Глава 8
МЕТАМОРФОЗЫ
1
Он уложил Бобби на кушетку и бросился к телефону. Он снял трубку, набрал ноль и попросил телефонистку соединить с ближайшим реанимационным отделением. Бобби нужно доставить в клинику Дерри, и прямо сейчас. Обморок, как предполагал Гарденер (хотя, по правде сказать, он был слишком утомлен и испуган, чтобы соображать). Что-то вроде нервного срыва. Кажется, Бобби не из тех, с кем это может случиться, но это так.
Бобби что-то проговорила. Сначала Гарденер не понял; ведь ее голос был не громче шепота.
- Что Бобби?
- Не надо звонить, - повторила Бобби. Она немного набралась сил за это время, но это маленькое усилие утомило ее. На бледном словно восковом лице горели, как в лихорадке, щеки, глаза стали яркими и блестящими, как драгоценные камни - голубые бриллианты или сапфиры. - Нет... Гард, никому!
Она снова рухнула на кушетку. Гарденер повесил трубку и подошел к ней, совсем сбитый с толку. Одно ясно - Бобби нужен врач, и Гард его вызовет.., но, именно сейчас, ее возбуждение казалось ему наиболее важным.
- Я здесь, с тобой, - сказал он, беря ее за руку, - если это тебя волнует. Ты тоже со мной Бог знает сколько возилась. Андерсон покачала головой.
- Просто мне надо поспать, - прошептала она. - Поспать.., и поесть завтра утром. Отоспаться. Не спала.., три дня. Может, четыре...
Гарденер уставился на нее, не зная, что и думать. Он вспомнил как Бобби выглядит: нет повода сомневаться в ее словах.
- Что с тобой стряслось?
И почему? - добавил он про себя. - Снотворное? Колеса? Он отбросил это предположение. Несомненно, Бобби могла без колебаний воспользоваться ими, если бы сочла нужным, но Гарденер прикинул, что даже после трех-четырехдневного голодания человек не тощает на тридцать фунтов. Итак, в последний раз они виделись три недели назад...
- Нет-нет, - сказала Бобби, - никаких наркотиков. Глаза широко раскрыты и блестят. В уголке рта выступила слюна, и она судорожно глотнула. Внезапно Гарденеру показалось, что он уже где-то видел такое же выражение лица... Тоща оно слегка напугало его. Выражение лица точь-в-точь как у Энн. Состарившееся и беспомощное. Когда Бобби закрыла глаза, он отметил, как покраснели ее веки признак полного истощения. Затем она снова открыла глаза и стала прежней Бобби.., только совершенно беспомощной.
- Я тут собирался вызвать врача, - сказал Гард, потянувшись к телефону. Ты ужасно выглядишь, Бо.
Тонкая, костлявая рука Бобби вцепилась в его запястье. Она сжала его руку с удивительной силой. Он присмотрелся к Бобби, и хотя она до сих пор выглядела ужасно истощенной и смертельно усталой, но лихорадочный блеск вернулся в ее глаза. Взгляд снова стал пристальным, ясным и разумным.
- Если ты позвонишь кому-нибудь, - проговорила она почти обычным, только слегка дрожащим голосом, - наша дружба на этом закончится, Гард. Я сдержу свое слово. Вызывай скорую помощь, клинику Дерри или хотя бы старого доктора Ворвика из города, и это будет концом наших отношений. Ты больше никогда не переступишь порог моего дома. Эта дверь закроется для тебя.
Гард уставился на Бобби с недоумением и ужасом. В какой-то момент он предположил, что она тронулась умом, он с радостью с этим согласился бы.., но она была в здравом уме.
- Бобби, ты... Ты понимаешь, что говоришь?
Она понимала вполне; в этом то и был весь ужас. Она угрожала прекратить их дружбу, если Гарденер не сделает так, как она хочет, она впервые прибегала к такому способу давления на него. Что-то новое появилось в глазах Бобби Андерсон: кажется, сознание того, что их дружба - последнее, что представляет для него ценность в этой жизни.
Изменится ли что-нибудь, если я скажу тебе, как сильно ты стала похожа на свою сестру, Бобби?
Нет, - по ее лицу он видел, что уже ничто не способно изменить ее мнение.
- Ты не представляешь, как плохо ты выглядишь, - закончил он.
- Да, - согласилась Бобби, и тень улыбки показалась на ее губах. - Хотя, могу предположить, поверь уж мне. Твое лицо.., лучше любого зеркала. Но, Гард, сон это все, что мне нужно. Сон и...
Глаза снова закрылись, но Бобби приподняла веки с видимым усилием.
- Завтрак, - договорила она, - сон и завтрак.
- Бобби, это далеко не все, что тебе нужно.
- Нет, все, - ее рука не выпускала запястье Гарденера, теперь она снова сжалась. - А еще, мне нужен ты. Слышишь? Я тебя звала...
- Да, - неловко подтвердил Гарденер, - я догадывался.
- Гард... - голос Бобби прервался. В голове у Гарденера все перемешалось. Бобби нужна медицинская помощь.., но она сказала, что на этом кончится их дружба...
Она мягко прикоснулась губами к его грязной ладони. Он просто растерялся и уставился вопросительно в ее огромные глаза. Лихорадочный блеск исчез; теперь в них появилось умоляющее выражение.
- Подожди до завтра, - попросила Бобби, - если я к утру не поправлюсь.., мне станет значительно лучше. Так ведь?
- Бобби...
- Хорошо? - она сжала его руку, требуя согласия.
- Ну.., я подумаю...
- Обещай.
- Обещаю.
Может быть, - мысленно добавил Гарденер. - Только если ты вскочишь на ноги и пустишься вскачь. Только если я встану ночью посмотреть на тебя и увижу, что твои губы яркие, как будто ты ела чернику. Если только ты снова будешь на ногах.
Глупо. Рискованно, трусливо.., но мир вообще держится на глупостях. Он вырвался из безжалостного черного урагана, убеждавшего его, что покончить с собой - наилучший выход из того тупика, куда завели его слабость и ничтожность, и уверявшего, что слабость и ничтожность совершенно не свойственны другим людям. Он уже было поддался этому; поверил, что так оно и есть. Еще один шаг - и он бы оказался в темной, холодной воде. Его спасло убеждение, что Бобби в беде (Я звала тебя, и ты слышал, правда?), и теперь он здесь. А теперь, дамы и господа, казалось, он слышит голос Аллена Лиддена, с его характерной интонацией ведущего конкурсов и викторин, самый сложный вопрос. Десять очков, если сможете ответить, почему Джима Гарденера так беспокоит угроза Бобби Андерсон прекратить их дружбу, если Гарденер сам решился покончить жизнь самоубийством? Почему? Никто не знает? Да, удивительно! Впрочем, я тоже не знаю!
- Хорошо, - сказала Бобби. - Большое спасибо. То возбуждение, которое, казалось, зажгло ее изнутри еще минуту назад, сменилось утомлением. Правда, дыхание участилось, и на щеках проступил румянец. По крайней мере, обещание хоть чего-нибудь да стоило.
- Спи, Бобби, - он внимательно следил за всеми переменами в ней. Он очень устал, но можно ведь взбодриться кофе (надо бы сделать пару чашек из запасов Бобби; у нее где-то есть - она угощала его несколько раз, когда он заходил в гости). Теперь он дежурит у постели Бобби. А сколько ночей она провела, присматривая за ним... - Теперь спи, - он мягко высвободил запястье из ее пальцев.
Она медленно подняла веки. Улыбнулась, да так сладостно, что он как бы снова влюбился в нее. Да, она имела над ним определенную власть.
- Совсем.., как в старые добрые времена, Гард.
- Да, Бобби. Как в старые добрые времена.
- Люблю тебя.
- И я тебя тоже. Спи.
Она глубоко вздохнула. Гард целых пять минут не мог отойти от нее, любуясь этой улыбкой мадонны; наконец, он решил, что она спит. Однако Бобби снова подняла веки.
- Невероятно, - прошептала она.
- Что? - Гарденер подался вперед. Он сомневался, правильно ли он расслышал.
- То, что оно.., то, что оно может делать.., то, что оно еще сделает...
Она разговаривает во сне, решил Гарденер, однако встревожился. Властное выражение снова появилось на ее лице. Вернее, не на самом лице, а где-то внутри нее, где-то под кожей.
- Ты должен найти это... Думаю, это как раз для тебя...
- Найти что?
- Посмотри в саду, - ее голос прерывался, - ты заметишь. Мы закончим копать вместе. Увидишь, это решит.., все проблемы... Гарденер склонился над ней:
- Что именно, Бобби?
- Сам увидишь, - повторила Бобби и заснула, едва договорив до конца.
2
Гарденер снова двинулся к телефону. Занято. Он попробовал снова, но на полпути передумал; вместо этого он подошел к креслу-качалке. Сначала надо бы осмотреться, подумал он. Осмотреться и попробовать решить, что надо делать и что все это значит.
Сглотнув, он почувствовал боль в горле. Его лихорадило, и, как он подозревал, болезнь уже делала свое дело. Это было уже не просто недомогание; он просто валился с ног.
Невероятно.., что это.., что оно может сделать...
Он сидел в кресле и размышлял. Надо бы выпить горячего крепкого кофе и принять полдюжины таблеток аспирина. Собьет температуру, на какое-то время снимет озноб и головную боль. Может быть, перестанет клонить в сон.
...Что оно еще сделает...
Гард закрыл глаза, пытаясь разобраться в своих мыслях. Надо собраться с мыслями, вот только бы не заснуть; ему, впрочем, никогда не удавалось заснуть сидя... Сейчас самое время появиться Питеру; пришел бы посмотреть на старого приятеля; как правило, пес вскакивал к Гарду на колени и лизал руки и лицо. Так было всегда. Питер никогда не изменял своим привычкам. Будь я проклят, если засну. Только пять минут, не больше. Нет вреда - нет вины...
Ты должен найти это. Думаю, это как раз для тебя, Гард...
Почти сразу дремота Гарденера перешла в сон, глубокий, как обморок.
3
Шшшшшшшшшш...
Он не спускал глаз со своих лыж: две узкие прямые полоски коричневого дерева скользнули по лыжне; огромная скорость, с которой он несся по снегу, почти загипнотизировала его. Он даже не осознавал, что впал в самогипноз, пока голос, прозвучавший слева, не сказал:
- Есть все-таки одна вещь, которую ты, ублюдок, никогда не удосуживался напомнить твоим дерьмовым коммунистам на антиядерных митингах: за все тридцать лет мирного развития атомной промышленности не было ни одного прокола.
На Теде был свитер грубой вязки и поношенные джинсы. Зависть берет, когда смотришь, как непринужденно и легко он скользит на лыжах. Гарденер, напротив, еле ковылял.
- Сейчас врежешься, - сказал голос справа. Гард оглянулся и увидел Трептрепла. Трептрепл, похоже, начинал разлагаться. Его жирная физиономия, всегда багровевшая от выпивки к концу застолья, теперь обрела оттенок желтовато-серых занавесок, висящих на грязном окне. Мясо начинало отделяться от костей, обвисать; кожа потрескалась. Трептрепл отдавал себе отчет, какое жуткое впечатление он производил на Гарденера. Затронутые тлением губы расползлись в улыбке.
- Так вот, - сказал он, - я, между прочим, умер. И умер, действительно, от сердечного приступа. Несварение здесь ни при чем; желчный пузырь - тоже. Меня прихватило минут через пять после твоего ухода. Вызвали скорую, и санитарам кое-как удалось снова запустить мое сердце. Правда, я все равно отдал концы по дороге в клинику.
Его улыбка стала чем-то напоминать широко раскрытый рот дохлой форели, валяющейся на берегу отравленного озера.
- Я умер, ожидая светофора на Сторроу Драйв, - пояснил Трептрепл.
- Нет, - прошептал Гарденер. Это... Это как раз то, чего он всегда боялся. Вот он - заключительный неотвратимый результат пьянства.
- Да, - настаивал покойник, в то время как они неслись вниз по холму, стремительно приближаясь к деревьям. - Я позвал тебя в гости, напоил и накормил, а ты отплатил за это, убив меня в пьяном споре.
- Пожалуйста.., я...
- Что ты? Что ты? - раздалось слева. Пестрые олени на свитере Теда исчезли. Вместо них появились желтые символы - предупреждение о радиоактивном заражении. - Ты ничто, вот что ты! Интересно, что же думают ваши современные луддиты о том, куда деваются все радиоактивные выбросы?
- Ты меня убил, - бубнил Трепл справа, - но ты за все заплатишь. Ты врежешься и разобьешься, Гарденер.
- Ты думаешь, что мы это подцепили в стране Оз? - застонал Тед. Внезапно мокнущие язвы покрыли его лицо. Губы растрескались, вспухли и начали гноиться. Один глаз затянула молочная пленка катаракты. С нарастающим ужасом Гарденер замечал все симптомы последней стадии лучевой болезни.
Желтый рисунок на свитере Теда почернел.
- Ты разобьешься, можешь мне поверить, - угрожал Трептрепл, - разобьешься насмерть.
Гарденер закричал от ужаса; закричал совсем как тогда, когда стрелял в свою жену. Незабываемый оглушительный выстрел... Затем он видел, как Нора медленно заваливается на разделочный столик, прижимая руку к щеке, жестом, выражающим крайнее удивление.
- Бог мой! Я никогда!.. - кровь хлынула сквозь пальцы; тогда-то он сделал отчаянную попытку убедить себя, что это всего лишь кетчуп. - Успокойся, это просто кетчуп. Потом он истошно завопил, так же, как и сейчас.
- Если уж мы затронули эту тему, твоя ответственность за все содеянное закончится на склоне этого холма; помнишь, где ты катался, - кожа на лице Теда трескалась и отваливалась. Волосы выпадали в считанные секунды. Постепенно рот расходился в такой же, как у Трепла, оскал. Теперь, когда ужас дошел до предела, Гарденер заметил, что его лыжи несутся по склону независимо от его желания.
- Ты же знаешь, что тебе не остановить нас. Это никому не удавалось; и не удастся. Как видишь, ядерное оружие тоже вышло из-под контроля. Еще давно.., да, где-то с 1939-го, если я не запамятовал. Мы достигли критического объема к 1965-му. Процесс пошел. Скоро все взорвется.
- Нет... Нет...
- Ты высоко поднялся, но чем выше поднимаешься, тем больнее падать, поучал Трепл. - Убийство того, кто тебя принял в своем доме, - худшее из убийств. И теперь ты разобьешься... Разобьешься!..
Как это верно! Он пытается свернуть, но лыжи упрямо несутся к деревьям. Теперь он снова увидел старую корявую сосну. Тед и Трептрепл исчезли; его осенило: а что если они и есть Томминокеры, Бобби?
Перед его глазами снова оказалась красная полоска, пересекающая шершавую кору.., все ближе, ближе. Он беспомощно несется прямо к дереву.., мало-помалу он осознает, что дерево оживает и стремится поглотить его. Остальные деревья, казалось, расступались перед ним, давая дорогу; теперь красная полоска превращалась в контур губной помады, окаймляющий черную, бездонную, гнилую пасть; казалось, он слышал, как завывает ветер, там - внутри, и
4
в этот самый момент он не проснулся, как того следовало ожидать - принято считать, что даже наиболее невероятные сны воспринимаются как реальность, они имеют даже свою потустороннюю логику; однако этот сон был нереален, не мог быть реальным. Просто, на его место пришел другой сон. Так часто случается.
На сей раз ему снилась его старая лыжная передряга - второй раз за день, можете себе представить? Только на этот раз, дерево, в которое он должен был врезаться, превратилось в огромную пасть, намеревавшуюся поглотить его. Он проснулся в старом кресле-качалке, слишком измученный, чтобы заметить, что его горло настолько воспалилось, что, казалось, его натерли наждаком.
Гарденер вспомнил: "Вроде бы я собирался сварить кофе и принять аспирин. Почему я не сделал это?" Он хотел встать, но тут Бобби открыла глаза. Должно быть, он еще спит, иначе чем же объяснить зеленоватое свечение, льющееся из глаз Бобби. Гарду вспомнились рентгеновские лучи, исходящие из глаз Супермена в комиксах. Однако свет, льющийся из ее глаз, напоминал зеленоватые болотные огоньки; обычно так светятся светляки в гнилушках... Что-то не так, слишком уж похоже на огни Святого Эльма, возникающие на мачтах в жаркие, влажные ночи.
Бобби медленно села и осмотрелась.., перевела взгляд на Гарденера. Он чуть было не сказал ей: "Пожалуйста, не свети на меня".
Не вымолвив ни слова, он уставился на свечение в глазах Бобби - в самом центре лучи зеленые, как изумруд, и яркие, как солнечный свет. Лучи слепили глаза; пришлось зажмуриться. Он попытался заслонить глаза рукой, но рука словно онемела. "Будет ожог, - решил он, - обязательно будет, в течение нескольких дней проявляются результаты облучения; сначала кажется, что это просто прыщи и что они скоро пройдут, но это первые признаки лучевой болезни, так что со временем они только прогрессируют..."
В его ушах снова раздался голос Трепла как отголосок прошлого сна, но теперь в его голосе звучало торжество: "Я ведь знал, что погибнешь, Гарденер!"
Свет коснулся его.., словно омыл. Даже через зажмуренные веки он видел свет, казалось, даже темнота засветилась зеленым. Однако во сне мы не чувствуем боль; здесь ее тоже не было. Яркое зеленое свечение не было ни горячим, ни холодным. Вообще никаким. Кроме...
Горло.
Оно уже не болит.
Затем он услышал вполне ясно и разборчиво: "Снижены цены! Не упустите шанс! Кредит для всякого! Подлокотники! Надувные матрацы! Гостиная".
Снова эти загадочные голоса. Только ушли - и появились снова.
Например, как боль в горле.
И зеленый свет тоже исчез.
Гарденер открыл глаза.., осторожно.
Бобби лежала на кушетке, глаза закрыты, крепко спит... Все так, как было. Так что же с зеленым свечением? Бог мой!
Он снова уселся в кресло. Сглотнул. Не больно. Лихорадка почти прошла.
Кофе и аспирин, решил Гарденер. Ты же собирался принять его, помнишь?
Да я уверен, что сидел в кресле, и только, подумал Гарденер, но ведь во сне-то никто не принимает кофе с аспирином. Я, наверно, принял это, когда проснулся.
Гард, ты спал.
Но этого не может быть. Наяву люди не видят зеленое свечение, излечивающее ангину и лихорадку. Во сне - да, наяву - нет.
Он скрестил руки на груди и снова задремал. Он и сам не знал - во сне или наяву он провел остаток ночи.
5
Когда Гарденер проснулся, яркий солнечный свет бил ему в лицо из распахнутого окна. Все тело жутко затекло, так что, встав на ноги, он застонал. Четверть девятого.
Он взглянул на Бобби, боясь увидеть, что она мертва. Однако она так глубоко и сладко спала, что действительно казалась мертвой. Кто угодно ошибся бы. Только грудь медленно поднималась и опускалась. Гарденер прикинул, что она делает не больше шести вдохов в минуту.
Правда, выглядела она лучше - незначительно, но все же лучше, чем та тень, что встретила его вчера вечером.
Сомневаюсь, буду ли я выглядеть лучше, подумал он и пошел в ванную комнату Бобби бриться.
Лицо, взглянувшее на него из зеркала, было испуганное, и он отметил с ужасом, что его нос кровоточит снова; немного, но вполне достаточно, чтобы залить верхнюю губу. Он отвернулся от буфета направо к раковине и открыл кран с горячей водой.
По многолетней привычке он подставил лицо под воду. В этой колонке вода всегда грелась так долго, что перед умыванием можно было успеть выпить чашку кофе и выкурить сигарету. И это было неплохо.
Ай!
Вскрикнув, он отдернул руку от воды.
Гарденер приблизил ошпаренную руку ко рту и смотрел, как вода вытекает из крана. Низко висящее на задней стенке комнаты зеркало уже запотело. Он отодвинулся, повернул ручку крана, заткнул раковину, налил немного горячей воды, добавил побольше холодной. Подушечка большого пальца левой руки немножко покраснела.
Он открыл шкафчик и перебрал вещи, пока не нашел бутылочку валиума с этикеткой, на которой стояла его собственная фамилия. Если состояние улучшается со временем, то это должно быть значительное улучшение, подумал он. Все еще полная. Что бы Бобби ни использовала, это наверняка было нечто противоположное валиуму.
Но этого он тоже не хотел. Ему нужно было то, что находилось за лекарством, если оно там было...
И - есть!
Он вытащил обоюдоострую бритву и пачку лезвий. И с грустью увидел слой пыли на бритве - она была здесь с тех пор, как он брился по утрам при Бобби. По крайней мере, хоть не выбросила, подумал он. Это было бы еще хуже, чем пыль.
Бритье улучшило его настроение. Он остановился на этом. Сконцентрировался, пока его мысли бежали своим чередом.
Он закончил, поставил позади валиума все принадлежности для бритья и вытерся. Затем он взглянул задумчиво на кран с красной шишечкой на конце и решил спуститься в подвал взглянуть, как она усовершенствовала титан.
Он прошел на кухню, подумал, что действительно хорошо себя чувствует, особенно сейчас, когда боль в спине и шее от проведенной ночи в кресле-качалке у Бобби начала уходить. Мы, похоже, не из тех ребят, что запросто засыпают сидя - он слегка усмехнулся над собой. Ты, пожалуй, лучше сечешь в кипятильниках, дружок, так?
Но это были еще цветочки по сравнению со вчерашними насмешками над самим собой. Единственное, что он постоянно забывал в угаре похмелья и чудовищной депрессии после выпивки, было ощущение возрождения, которое приходило после. Вы могли проснуться однажды, понимая, что вы не запустили яда в систему ни вчера.., ни неделю.., ни даже целый месяц назад и чувствуете себя действительно хорошо.
То, чего он боялся - приступ гриппа или даже пневмонии, тоже ушло. Горло уже не болело, нос не заложен, нет лихорадки.
Одному Богу было известно, что он был отличной мишенью для инфекции, после того как он восемь дней беспробудно пил и провел ночь в жутких условиях и наконец прихромал обратно в Мэн босиком в шторм. Но все это прошло за ночь. Иногда и Бог был благосклонным.
Он помедлил посреди кухни. Его улыбка медленно сползла, и появилось мгновенное чувство легкого беспокойства - вернулись фрагменты сна
(радиопередача вечером... Что-то заставило его выздороветь к утру)
и затем исчезло снова, побледнело. Он забыл это, довольный тем, что чувствует себя хорошо и Бобби выглядит все лучше и лучше. Если Бобби не встанет в десять, то самое позднее пол-одиннадцатого он разбудит ее. Если Бобби почувствует себя лучше, и заговорит более разумно, то отлично. Они смогут обсудить, что это там случилось с ней (что-то действительно случилось, Гарденер думал, находясь в рассеянном любопытстве, получила ли она какие-нибудь ужасные известия из дома.., бюллетень, что несомненно должна была послать сестра Энн). Они бы вышли прогуляться... Даже если бы она все еще немного походила на еле двигающуюся Бобби Андерсон, что приветствовала его прошлым вечером. Гарденер собирался позвать врача, хотела этого Бобби или нет.
Он открыл дверь подвала и нащупал рычаг старого медного выключателя на стене. Он сам прикреплял его. Выключатель был тот же. Света не было.
Вместо жиденькой струйки света от двух 6-ваттных лампочек, что с незапамятных времен составляли единственный источник света у Бобби в подвале, в помещение хлынул поток яркого белого света. Это выглядело, как огни, в отделе магазина. Гарденер пошел вниз, пытаясь нащупать расхлябанные перила, но Обнаружил толстые и прочные вместо старых. Они были прочно прикреплены к стене латунной арматурой. Некоторые ступеньки, которые определенно разболтались, тоже были заменены.
Гарденер достиг самого низа и огляделся вокруг. Его потрясли неожиданно сильные ощущения - это был почти шок. Слегка пахло плесенью.
Она похожа на женщину на грани истощения, кроме шуток. Ходит по зазубренному краю. Она не могла точно вспомнить, когда она спала последний раз. Неудивительно. Я слышал о домашних усовершенствованиях, но это смешно. Она не могла это все сделать, хотя... Все-таки могла? Конечно, нет.
Но Гарденер подозревал, что она все-таки это каким-то образом сделала.
Если бы Гарденер проснулся здесь, как на волнорезе, забыв о прошлом, он мог бы и не понять, что находится в подвале Бобби, несмотря на то, что был здесь когда-то ранее. Только разум ему подсказывал, что это так, потому что он пришел сюда из кухни Бобби.
Затхлый запах не исчез совершенно, но уменьшился. Грязный пол подвала был чистым и опрятным.
Это следовало сделать, если вы планируете проводить много времени в подвале. Андерсон заменила старую землю и увлажнила пол. Гарденер полагал, что именно поэтому здесь такой влажный воздух.
Освещение было подвешено над головой. Арматура свисала со старых брусьев, рядом с цепями и множеством другой латунной арматуры. Они светились в темноте. Кроме того, были приспособления и на рабочем столе, все по парам, все блестело ярко. Гарденер подумал: как в операционной. Он прошелся взглядом по столу. Новому рабочему столу Бобби.
У Андерсон всегда был обычный кухонный стол, покрытый грязной бумагой. Он освещался рабочей лампой и был завален инструментами, многие из которых были в очень скверном состоянии, и пластмассовыми коробками со скрепками, болтами и прочей дребеденью. Это была маленькая мастерская женщины, которая не была спецом по части мелкого домашнего ремонта.
Теперь старый кухонный стол был убран и заменен тремя длинными светлыми столами, на которых обычно раскладывают печенье во время церковных распродаж. Столы были поставлены вдоль левой стороны подвала от стены до стены, как бы составляя один длинный стол.
Здесь было различное оборудование, инструменты и отдельные мотки проволоки - толстой и тонкой, кофейные коробки, полные штифтов, скоб, крюков, задвижек, скрепок - дюжинами каждый предмет. Или сотнями.
Затем еще были батарейки.
Под столом лежали картонки с огромными коллекциями батареек долгоживущих, все в своих коробках: девятивольтовые, пальчиковые, плоские, самые разные. Сколько же сотен долларов стоит все это, подумал Гарденер. И еще сколько-то разбросано на полу.
Какого, собственно, черта...
Изумленный, он шел вдоль стола, словно человек, оценивающий товары и решающий - брать или не брать. Похоже, Бобби сделала несколько изменений сразу.., и Гарденер не был уверен, что понимает, в чем состоят многие из них. Остановившись взглядом на середине стола, Гарденер увидел большую квадратную коробку с панелью, на ней 18 различных кнопок. Возле каждой кнопки надписи названия популярных песен: "Капли дождя падают мне на голову", "Нью-Йорк, Нью-Йорк", "Песня Лары" и т.д. Далее лежала инструкция, которую Гарденер аккуратно взял со стола и прочитал. Единственный и неповторимый звонок с серебристым звуком (сделано в Тайване).
Гарденер не представлял себе, зачем Бобби дверной звонок со встроенными программами различных песен. Неужели ей казалось, что Джо Полсону будет приятно слушать "Песенку Лары", когда он с покупками подходит к двери. Но это было еще не все. Гарденер, на худой конец мог бы понять назначение дверного звонка с серебряным звуком, но при чем здесь Бобби? И к тому же, эта вещь размером с маленький чемоданчик, казалось, находится в процессе разработки.
Полдюжины проводков - 4 тонких, 2 потолще, лежали между радио (его инструкция также лежала аккуратно на столе), и разобранным серебристым звонком.
Гарденер смотрел на это какое-то время и затем отвлекся.
Срыв. У нее какой-то странный нервный срыв. В стиле Пат Саммерал.
Здесь было еще что-то, в чем он распознал печь с дополнительным поддувом. Вы прикрепляете ее к дымоходу, и она использует тепло, которое обычно тратится впустую. Это было одно из тех приспособлений, которые Бобби, вероятно, увидела в каталоге или в "Огаст Трастуорфи Хардуэй Мэгазин". Раньше она никогда бы по-настоящему этим не заинтересовалась, потому что, купив печь, ей нужно было бы ее использовать.
Но сейчас она купила ее и нашла ей применение. Можете сказать, что это срыв и "ничего больше", но если по-настоящему творческий человек трогается умом, то это вряд ли объяснимо словами "ничего больше". Сдвиг по фазе вообще малоприятная вещь, но когда крыша едет у кого-то типа Бобби, то выглядит это удивительно. Нет, ты только посмотри на это дерьмо!
Ты этому веришь?
О, да. Я не думаю, что писатели и художники в чем-то лучше нас, или, скажем, более тонки, и таким образом более подвержены нервным срывам. Пожалуй, у художников очень художественные срывы. Что да - то да. Если кто-то не согласен, повторю: взгляните-ка на все это дерьмо!
Наверху был титан, белый цилиндрический бак справа от входной двери подвала. Все было так, но...
Гарденер прошелся, желая посмотреть, как Бобби удалось все так рационально изменить.
Она ударилась в домашние усовершенствования. Она, казалось, не видела разницы между установкой титана и изготовлением дверного звонка. Новые перила. Собранная с пола грязь в подвале. Бог его знает, что еще. И, к слову сказать, Гард, как она освоила всю эту хитрую технологию. Если это обучение по переписке из "Попьюлар Мехэникс", то она должна была бы прочесть всю эту ерунду от корки до корки.
Первое удивление в сумасбродной мастерской Бобби начало оборачиваться в тревогу. Неочевидные свидетельства одержимости Бобби, которые он увидел у нее на столе, - слишком аккуратно сложенное оборудование, листы инструкции, прикрепленные за четыре угла - всерьез Встревожили его. И неочевидная мания, проявляющаяся в невозможности различить усовершенствования полезные и бессмысленные (с очевидностью бессмысленные, как был уверен Гарденер).
Что привело его в содрогание, так это сама попытка подумать о той громадной, неконтролируемой энергии, которая была здесь затрачена. Для того, чтобы все это сделать, насколько он смог увидеть, Бобби должна была бы гореть ярче факела. Установлены лампы дневного света, некоторые готовились к установке. Сделано несколько ездок в Огасту, которые были необходимы, чтобы приобрести все это оборудование, металлические изделия и батарейки. Плюс свежая земля вместо старой протухшей. Не забудь это!
Что заставило ее все это проделать?
Гарденер не знал этого, но ему не нравилось представлять Бобби кидающейся здесь взад и вперед, работающей над двумя разными самоделками сразу или над пятью, или над десятью. Образ был очень ярок. Бобби с засученными рукавами рубашки и расстегнутыми верхними тремя пуговицами, капельки пота стекают между ее Маленькими грудями, волосы забраны в небрежный хвост на затылке. Глаза горят, лицо бело, кроме двух алых пятен на щеках. Бобби - похожая на безумную колдунью, осунувшаяся, сваривающая, закручивающая болты, палящая провода, возящаяся в грязи, стоящая на стремянке, изогнувшись, как балерина. Пот течет по лицу, на шее напряглась жилка, когда она навешивает новые лампы. И одновременно с этим - не забудьте - Бобби, устанавливающая титан.
Гарденер притронулся к эмалированной стенке бака и мгновенно отдернул руку. Бак выглядел прежним, но не был таким на самом деле. Он был горяч, как адские угли. Гарденер присел и открыл крышку титана.
Вот тогда-то он и в самом деле приплыл на самый край света.
6
Раньше вода в колонке нагревалась газом, подаваемым под низким давлением через маломощные медные трубы, проложенные за домом.
Газ поступал обычно раз в месяц, подкачиваясь по мере надобности, поэтому резервуары обычно были пусты. Титан был так же бесполезен, как и неэффективен. Две вещи, которые часто сопровождали друг друга. Сейчас Гарденер подумал об этом. Первое, что заметил Гарденер, это было то, что медные трубы не были прикреплены к котлу, они висели свободно и их концы были забиты.
"Едрена мать! Как же она нагревает воду?" - задумался он и затем заглянул за крышку, и в какое-то мгновение застыл совершенно. Его разум просветлел окончательно.
Разрозненные, расплывчатые ощущения вернулись. Гарденер взлетел снова, как детский серебристый воздушный шар. Он знал, что испуган. Но это знание было стертым, едва ли важным в сравнении с тем грустным чувством освобождения от себя. Нет, Гард, боже мой, нет - печальный голос плакал в глубине его существа.
Он вспомнил поездку на Фрайбургскую ярмарку, когда он был совсем маленьким, не старше десяти лет. Он пошел к зеркальному лабиринту с матерью, и они потеряли друг друга. Тогда он впервые испытал странное чувство отделения от себя, взлета прочь или вверх над своим физическим телом и физическим (если можно так сказать) сознанием. Он видел свою мать, даже пять матерей, дюжину, сто матерей. Некоторые были маленькими, другие - высокими, некоторые толстыми, другие сухопарыми. И в то же время - пять, дюжину, сто Гардов. Какое-то время он видел отражения, соединяющиеся вместе (свои и матери), достигающие друг друга. Он почти рассеянно ожидал слабого прикосновения, вместо этого - пустой воздух.., или другое зеркало.
Ему показалось, что он начал паниковать, но это чувство не было паникой и, насколько он помнил, никто не паниковал выбираясь из лабиринта. Его мать нахмурилась на мгновение, но затем ее лицо разгладилось. И все. Но он чувствовал панику. Как сейчас. Ощущение будто твой собственный мозг проваливается куда-то. Как театральные декорации опускаются в невесомости.
Подожди, Гард, подожди, пока это все закончится.
Он присел на корточки, заглядывая в открытый люк в основании титана и подождал завершения, как он однажды ждал, пока его ноги не приведут к верному выходу из этого ужасного аттракциона на ярмарке.
Вместо удаленного нагревательного элемента было круглое пустое пространство в основании титана. Пустое место было скопищем запутанных проводов - красных, зеленых, голубых, желтых. В центре этой путаницы возвышалась картонка из-под яиц.
В каждой ячейке для яиц находились Щелочные D-элементы - батарейки плюс клеммы. Крошечное воронкообразное приспособление, накрывающее клеммы и все провода, казалось, или начинались, или заканчивались под этой крышкой.
При дальнейшем рассмотрении с чувством, что в общих чертах походило на панику, Гарденер увидел, что показавшиеся ему запутанными провода вовсе не запутаны. Нет. В расположении проводов, входящих и выходящих в воронкообразные крошечки, был строгий порядок - не меньше двух и не больше шести проводков входило и выходило в одни или другие крышечки. Некоторые провода изгибались назад, в воронки, накрывая другие батарейки, но большинство огибало края, поддерживая стороны нагревательного отсека титана. Гарденер догадался, что она выдрала их из корейских электронных игрушек - слишком много дешевых серебряных спаек... Какой-то кошмар. Но, тем не менее, это жуткое скопление как-то работало. Например, титан достаточно быстро нагревал воду до кипения.
В центре отделения, четко по краю картонки в своде проводов, пылал шарик света размером не больше 25-центовой монеты, но на вид яркий, как солнце.
Гарденер машинально прикрыл рукой глаза, чтобы отгородиться от этого адского пламени, которое сияло сквозь белую прочную решетку, отчего его тень отползла далеко по грязному полу к двери.
Жжет, как солнце.
Но вместо желтого это был ослепительно голубовато-белый свет, похожий на цвет сапфира. Пламя пульсировало и слегка трепетало, вдруг замирало, а затем снова дрожало и трепетало: движение пламени было циклично.
Но где же жар? Гарденер почувствовал возвращение к самому себе. Но где же жар?
Он протянул руку и притронулся к гладкой эмалевой поверхности бака - но лишь на секунду. Он отдернул ее, думая о парах воды, льющейся из крана в ванной. В титане была горячая вода, хорошо, но...
Она должна была выкипать и испаряться, брызгать паром на весь подвал. Но этого не происходило, и это было странно... И это было еще полбеды в сравнении с тем, что он не ощущал тепла из люка - совсем. Он должен был обжечь пальцы о кнопку, нажатием которой открывался люк, а когда он был открыт, это крошечное солнце должно было бы обжечь кожу на лице. Итак...
Медленно колеблясь, Гарденер потянулся к титану левой рукой, продолжая правой прикрывать глаза от света. Его губы дрожали, он ожидал ожога.
Он сунул сложенные пальцы в люк и наткнулся на что-то мягкое. Он подумал, что это было немного похоже на то, если бы пальцы натолкнулись на натянутый нейлоновый чулок. Только это сравнение годилось - сначала поддалось, а затем остановило. Пальцы не смогли пройти сквозь это, как они не смогли бы пройти сквозь нейлон.
Но барьера не было. По крайней мере, насколько он видел. Он перестал надавливать, и невидимая мембрана нежно отодвинула его пальцы обратно к люку. Он посмотрел на пальцы. Они дрожали.
Силовое поле. Вид силового поля, которое производило тепло. Господи, я попал в научно-фантастический рассказ из "Стартлинг Сториз". Примерно 1947 года, я полагаю. Хотелось бы мне знать, сделал ли я... Если да, то кто написал меня - Вирджил Файлэй, Хане Бок?
Рука задрожала сильнее. Он нащупал маленькую дверцу и захлопнул ее.
...Пройдя сквозь дрожащий поток белого света, он медленно опустил правую руку, но по-прежнему видел отблеск крохотного солнца в зрачках, как бывает, когда в глазах остается остаточное изображение вспышки после того, как она мелькнет перед лицом. Все, что видел Гарденер, это большая зеленая рука в воздухе с яркой эктоплазматической голубизной между пальцами.
Остаточное изображение исчезло. Дрожания не было. Гарденеру никогда в жизни так не хотелось выпить, как сейчас.
7
Он перехватил стаканчик в кухоньке. Бобби не пила много, но всегда держала то, что называлось основным в шкафчике за банками и мисками, - бутылку джина, шотландского виски, бутылку Бурбона, бутылку водки. Гарденер откупорил бурбон (сорт по сниженной цене - просители не выбирают) и налил чуть-чуть в пластиковый стакан и выпил.
Подумал бы лучше, Гард. Ты испытываешь судьбу. Прямо сейчас он бы с удовольствием нагрузился, но ураган отправился куда-то в другое место.., по крайней мере, на время. Он налил еще виски в стакан, на мгновение задумался и большую часть вылил в раковину, после чего поставил бутылку на место и добавил воды и ледяных кубиков, превращая жидкость в цивилизованный напиток.
Он подумал, что мальчик на пляже его бы одобрил. Он считал, что сонное спокойствие, которое окружило его, когда он вышел из зеркального лабиринта и которое он опять почувствовал сейчас, предохраняло его от того, чтобы просто лечь на пол и визжать до потери сознания. Тишина - это было то, что надо. А испугало его то, как быстро сознание убедило его, что все эти вещи - это не правда, галлюцинации. Невероятно, но его сознание предположило, что под крышкой титана он увидел всего лишь очень яркую лампочку, например, двухсотваттную.
Это не была лампочкой и не было галлюцинацией. Это было что-то типа солнца, очень маленькое, яркое и горячее, плавающее в путанице проводов над яичной картонкой, заполненной батарейками. Сейчас ты сойдешь с ума, если хочешь, или увидишь Иисуса, если напьешься. Но ты видишь то, что видишь, кончай придуриваться, хорошо? Хорошо.
Он взглянул на Андерсон и увидел, что она спит как убитая. Он решил разбудить Бобби примерно в десять тридцать, если она не проснется сама. Он посмотрел на свои часы снова и с удивлением увидел - девять двадцать.
Он был в подвале гораздо дольше, чем предполагал. Мысли о подвале, вызванные сюрреалистическим видением маленького солнца, держащегося в арке из проводов, горящего, как раскаленный теннисный мячик.., и мысли о возвращении неприятного чувства, что его мозг разделяется. Он загнал это назад, но оно не хотело уходить. Он нажал на себя сильнее, говоря, что он не собирается думать об этом, пока Бобби не проснулась и не объяснила ему, что там происходит.
Он посмотрел на руки и почувствовал, что вспотел.
8
Гарденер снова отхлебнул из стакана, когда увидел еще одно свидетельство неестественной активности Бобби.
Ее трактор "Томкэт" стоял перед большим навесом слева в саду - ничего необычного в этом не было, чаще всего она его там и ставила, если синоптики не обещали дождя. Но все-таки с 20 шагов Гарденер увидел, что Андерсон сделала какие-то серьезные изменения в моторе "Томкэта".
Нет, Гард, хватит, забудь, иди домой.
Это было нечто вроде бесплотного, бессвязного голоса - это был жесткий, грубый животный страх и ужас. На секунду Гарденер почувствовал себя на краю пропасти и подумал, что это было бы глубочайшим предательством - Бобби и себя самого. Мысль о Бобби удержала его вчера от самоубийства. И оставшись жив сам, он подумал, что удержал Бобби от того же. Существует китайская пословица: "Если вы спасли кому-то жизнь, вы ответственны за это". Но если Бобби нуждается в помощи, как он предполагает это осуществить? Не найдя выход сразу, как сейчас можно его обнаружить?
(но ты же знаешь, кто все это сделал, не так ли. Гард?)
Он допил остатки, поставил пустой стакан на верхнюю полку сзади и пошел по направлению к "Томкэту". Он отчетливо слышал стрекотание кузнечиков в высокой траве. Он не был пьян, даже не был слегка опьянен. Насколько он мог чувствовать, спиртное, казалось, не затронуло его нервную систему. Дал маху, как сказал бы британец.
(словно эльфы сделали туфли, man-man - тапетитап, пока сапожник спал)
Но Бобби не спала, не так ли? Она водила машину, пока не упала, буквально не упала в руки Гарденеру.
(топ-топ-топети-топ, тук-тук-тукети-тук, нынче ночью, верь не верь, Томминокер, Томминокер, Томминокер стукнул в дверь)
Стоя около "Томкэта" и заглядывая в открытый капот, он даже не дрожал, его просто трясло, как человека, умирающего от холода, верхние зубы бились о нижнюю губу; лицо побелело, а лоб и виски покрылись капельками пота.
(Титан и даже трактор был переделан весь. Вот что Томминокеры успели сделать здесь)
"Томкэт" был небольшой машиной, которая была почти бесполезна для тех, у кого фермерство было основной работой. Он был чуть побольше сидячей сенокосилки, но меньше самого маленького трактора "Дэри" или "Фармала", но для того, кто держал участок, который был велик, чтобы называться делянкой, - это было в самый раз. У Бобби был сад, который простирался на полтора акра фасоль, огурцы, горох, кукуруза, редиска, помидоры. Не было моркови, цуккини, капусты, кабачков. "Я не выращиваю то, что не люблю, - однажды сказала она Гарденеру, - жизнь слишком коротка для этого".
"Томкэт" был довольно подвижный, должен был быть. Даже состоятельный фермер-джентльмен, должен был иметь причины, объясняющие покупку 2,500 долларового мини-трактора для обработки одноакрового участка. Он мог косить траву одним приспособлением и срезать сено другим, он мог служить буксиром в плохопроходимой местности (она его так и использовала на склонах, и, насколько Гарденер знал, "Томкэт" застрял у Бобби только однажды) и зимой вычистить дорогу в течение получаса с помощью снегоуборочного устройства. Он имел четырехцилиндровый мотор.
Точнее, когда-то имел.
Мотор был все еще здесь, но он был дополнен ужасным количеством самых невероятных приспособлений и штуковин - Гарденер вдруг поймал себя на том, что он думает о дверном замке на столе в мастерской, и терялся в мыслях, не хотела ли Бобби вскоре поставить его на "Томкэт". Возможно, это был радар или еще что-то. Он вдруг рассмеялся. И этот взрыв смеха отрезвил его.
С одной стороны машины выступала майонезная банка. Она была наполнена жидкостью, слишком бесцветной для газолина и закреплена в латунной установке.
Новейший карбюратор был заменен каким-то странным устройством. Чтобы освободить для него место, Бобби пришлось проделать отверстие в металлической оболочке двигателя.
И тут также были провода - провода везде, они сновали, вползая и выползая, поднимаясь и опускаясь, кружась, соединяясь, совершенно без всякого смысла.., по крайней мере, насколько Гарденер мог видеть.
Он глянул на панель управления и застыл. Когда он рассмотрел ее как следует, его глаза расширились.
У "Томкэта" была рукоятка.., и схема переключения передач, напечатанная на металлической пластинке, привинченной на щитке над показателем масла. Гарденер видел эту пластинку достаточно часто. Он многократно садился за руль "Томкэта". Раньше она всегда была такой:
1...............3
N..............4
2...............R
Теперь добавилось нечто новое - что-то, что было достаточно простым, но от этого не менее грандиозным:
1.................3
N.....4.........ВВЕРХ
2.................R
Ты не веришь в это, не так ли?
Я не знаю.
Подожди, Гард, летающие тракторы? Держите меня!
Но подключила же она солнце в миниатюре в своем титане.
Чушь. Я думаю, это проста яркая лампа ватт на двести.
Это не было лампой!
Ничего, ничего, успокойся. Ты поверишь в летающий трактор.
Заткнись.
Он снова стоял на кухне Бобби Андерсон, глядя длительное время на шкафчик с выпивкой. Он отвел глаза - это было нелегко - и вернулся в жилую комнату. Он увидел, что Бобби изменила положение и ее дыхание стало учащенным. Первый признак пробуждения. Гарденер взглянул на часы снова и увидел, что время около 10 часов. Он подошел к книжному шкафу возле письменного стола Бобби, желая найти что-нибудь почитать, пока она очнется, что-нибудь, что отвлечет его от всего этого хоть на какое-то время.
Что он увидел на столе Бобби, рядом с разбитой старой пишущей машинкой это было наихудшее потрясение из всех. Потрясений достаточно, по крайней мере, тех, которые он едва отметил: рулон перфорированной бумаги для компьютеров висел на стене позади стола, и машинистка была похожа на гигантское рулонное бумажное полотенце.
БИЗОНЬИ СОЛДАТЫ
Роман Роберты Андерсон
Гарденер отложил верхний лист, перевернув его, и увидел свое собственное имя - или, скорее, кличку, которую знали только они с Бобби.
Посвящается Гарду, который всегда рядом, когда он нужен.
Снова дрожь прошла по всему телу.
Он отложил второй лист, перевернув его.
1
В те дни, еще до того, как Канзас был залит кровью, бизонов было так много на полях - достаточно много: для бедняков, белых и индейцев, что людей предпочитали хоронить в бизоньих шкурах, а не в гробах.
- Однажды ощутив вкус бизоньего мяса, ты никогда снова не захочешь говядины, - говорили старики. И они верили в то, что говорили. Потому что эти охотники в степях, эти - бизоньи солдаты, казалось, существовали в мире волосатых, горбатых духов - все вокруг них хранило память о бизонах, запах бизонов - запах, да, потому что многие из них натирали шеи и лица бизоньим салом, чтобы солнце прерий не темнило им кожу. Они носили зубы бизонов на шейных шнурках и иногда в ушах, а некоторые носили бизоний пенис как гарантию долгой потенции.
Духи следовали за стадами, что кочевали по полувытоптанным травам, как облака, отбрасывающие на прерии свою тень. Облака остались, но огромные стада исчезли, как и бизоньи солдаты, сумасшедшие из пустыни, что не знала оград, люди, которые пришли из ниоткуда и вернулись назад в никуда, люди с бизоньими мокасинами на ногах и с костяными трещотками на шеях, духи без времени и места, что существовали еще до того, как вся страна была залита кровью.
Поздно вечером 24-го августа 1848-го года Роберт Хоуэл, который умрет в Геттисбурге через 15 лет, разбил лагерь рядом с небольшой речкой в жутком месте, известном как "Песочная гора". Речка была маленькой, но вода пахла вкусно...
Гарденер на 40 страниц углубился в рассказ и полностью погрузился в него, когда услышал сонный голос Бобби:
- Гард? Гард, ты еще здесь?
- Я здесь, Бобби, - ответил он и встал, опасаясь того, что сейчас будет, и почти веря, что сходит с ума. Могло быть и так, конечно. Могло не быть ни крохотного солнышка у титана Бобби, ни нового приспособления у "Томкэта", который обещал левитацию, но для него было легче поверить даже в эти вещи, чем в то, что Бобби написала роман на 40 страниц, который называется "Бизоньи солдаты", за три недели или прошедшие с тех пор, как Гарденер последний раз видел ее - роман, который был, совершенно случайно, - лучшая вещь, что она когда-либо написала. Невозможно. Черт, проще - да и разумнее - верить, что он сошел с ума и просто оставить все как есть...
Если бы он только мог.
Глава 9
АНДЕРСОН РАССКАЗЫВАЕТ
1
Бобби поднималась с постели медленно, морщась от боли, как старуха.
- Бобби, - начал Гарденер.
- Боже, у меня все болит, - сказала Андерсон. - И мне нужно пере.., а, ничего. Сколько я проспала? Гарденер глянул на часы.
- Я думаю, около четырнадцати часов. Чуть больше. Бобби, твоя новая книга...
- Да. Подожди с этим, пока я не вернусь. - Она медленно пошла к ванной, расстегивая на ходу рубашку, в которой спала. Пока она ковыляла к ванной, Гарденер хорошо разглядел - лучше, чем ему хотелось бы, - как она похудела. Это была худоба на грани истощения.
Она остановилась, как будто знала, что Гарденер смотрит на нее, и, не оборачиваясь, сказала:
- Знаешь, я все могу объяснить.
- Правда?
2
Андерсон пробыла в ванной слишком долго - гораздо дольше, чем требуется для того, чтобы сходить туалет и переодеться, а Гарденер был уверен, что только это она и собиралась сделать. На ее лице было написано выражение черт-меня-подери. Он прислушался, течет ли вода в душе, но душ не работал, и он начал беспокоиться. Бобби казалась почти сияющей, когда проснулась, но значило ли это, что она действительно так себя чувствовала? Гарденеру представилось, как Бобби выбирается через окошко ванной и, дико хохоча, убегает в лес, в одних голубых джинсах.
Правой рукой он потрогал шрам на левой стороне лба. В голове начало слегка пульсировать. Он подождал еще пару минут, затем встал и направился к ванной, стараясь ступать бесшумно, что ему не вполне удавалось. Видение Бобби, выбирающейся из окошка ванной, чтобы избежать объяснений, сменилось другой картиной - Бобби, спокойно перерезающая горло одним из бритвенных лезвий Гарденера, чтобы навсегда избавиться от каких-либо объяснений.
Он решил просто послушать. Если он услышит обычные звуки, то пойдет в кухню и поставит кофе, может быть, приготовит яичницу Если же он ничего не услышит, то...
Его опасения были напрасны. Закрывая дверь ванной, она не закрыла ее на задвижку. И, помимо прочих прелестей, двери, не закрытые на задвижку, по-видимому, сохранили свойство приоткрываться от малейшего ветерка. Вероятно, для этого ей потребовалось законопатить всю северную часть дома. Может, таков был план на следующую неделю, подумал он.
Дверь приоткрылась достаточно, чтобы увидеть Бобби, стоящую перед зеркалом, где недавно стоял он сам. В одной руке она держала зубную щетку, в другой - тюбик с пастой, еще не открытый. Она всматривалась в зеркальное отражение с почти гипнотической пристальностью. Ее губы были растянуты, обнажая зубы.
Она уловила движение в зеркале и обернулась, не особенно стараясь прикрыть истощенную грудь.
- Гард, как тебе кажется, с моими зубами все в порядке? Гарденер посмотрел на ее зубы. Они казались ему такими, как всегда, хотя он не мог припомнить случая, чтобы ему приходилось так разглядывать их, - и это снова напомнило ему о той жуткой фотографии Карин Карпентер.
- Конечно. - Он старался не смотреть на ее ребра, на болезненно выпирающие тазовые кости над поясом джинсов, которые сваливались с нее, несмотря на ремень, затянутый так туго, что, казался куском бельевой веревки, какой подпоясывались бродяги. - Я так думаю.
Он осторожно улыбнулся.
- Смотри-ка, ни одного дупла.
Андерсон попыталась ответить на улыбку Гарденера с губами, все еще прижатыми к деснам; результат получился полугротесковым. Она нажала указательным пальцем на коренной зуб.
- ачается, ада-а-так-деаю?
- Что?
- Качается, когда я так делаю?
- Нет. По крайней мере, я не вижу. А почему?
- Я просто видела это во сне. Это... - Она оглядела себя. - Выйди, Гард, я не одета.
Не беспокойся, Бобби. Я и не собираюсь кидаться на твои кости. Главным образом потому, что это было бы слишком близко к тому, что я действительно должен был бы делать.
- Извини, - сказал он. - Дверь была открыта. Я подумал, что ты уже выходишь.
Она закрыла дверь на задвижку.
Из-за двери она отчетливо произнесла: "Я знаю, что тебя занимает".
Он ничего не сказал, только остался стоять за дверью. Но он чувствовал, что она знает, знает, что он все еще стоит там. Как будто она видит сквозь дверь.
- Ты думаешь, не сошла ли я с ума. Тогда он сказал:
- Нет. Нет, Бобби. Но...
- Я так же нормальна, как и ты, - сказала Андерсон из-за двери. - Я так одеревенела, что едва двигаюсь, у меня повязка на правом колене, я совершенно не помню почему, я голодна, как волк, и я знаю, что очень сильно потеряла в весе.., но я нормальна. Гард. Я думаю, что до конца дня у тебя еще будут поводы задуматься, нормален ли ты. Ответ таков: мы оба нормальны.
- Бобби, что здесь происходит? - спросил Гарденер. У него вышло что-то вроде беспомощного вскрика.
- Я хочу размотать проклятую повязку и посмотреть, что под ней, - сказала Андерсон из-за двери. - Похоже, что я здорово звезданулась коленом обо что-то. Наверное, там, в лесу. Теперь я хочу принять горячий душ и надеть что-нибудь чистое. Пока я все это делаю, ты можешь приготовить нам завтрак. И я все тебе расскажу.
- Правда?
- Да.
- Хорошо, Бобби.
- Я очень рада, что ты здесь, Гард, - сказала она. - Раз или два у меня было плохое предчувствие. Как будто с тобой не все в порядке.
У Гарденера в глазах стало двоиться, троиться, затем уплывать в призмы. Он провел рукой по лицу.
- Ни боли, ни переутомления, - сказал он. - Сейчас приготовлю завтрак.
- Спасибо, Гард.
Он пошел на кухню, но очень медленно, потому что, как ни тер он глаза, его зрение все время пыталось отказать.
3
Войдя в кухню, он остановился и пошел обратно к запертой двери ванной, так как его посетила новая мысль. Сейчас в ванной шумела вода.
- А где Питер?
- Что? - переспросила она через шум душа.
- Я спросил, где Питер, - сказал он, повышая голос.
- Он умер, - откликнулась Бобби под барабанный шум воды. - Я плакала, Гард. Но он был.., ты знаешь...
- ..старый, - пробормотал Гарденер, потом вспомнил и громко сказал. - Ведь он был старый?
- Да, - откликнулась Андерсон под шум воды. Гарденер постоял немного под дверью, прежде чем отправиться обратно на кухню, размышляя о том, почему же он не верит словам Бобби о Питере и о том, как он умер.
4
Гарденер приготовил яичницу и поджарил бекон в гриле Бобби. Он заметил, что с тех пор, как он был здесь последний раз, на обычной печи была установлена микроволновая, и сейчас полоска света шла через всю рабочую площадь и кухонный стол, за которым Бобби ела чаще всего, обычно с книгой в свободной руке.
Он заварил крепкий черный кофе и уже переносил все на стол, когда вошла Бобби, в брюках и футболке с изображением мухи и подписью "Птица штата Мэн". Ее мокрые волосы были обернуты полотенцем.
Андерсон оглядела стол:
- А тостов нет? - спросила она.
- Приготовь свои, замороженные, - сказал Гарденер дружелюбно. - Я добирался за две сотни миль автостопом не для того, чтобы подавать тебе завтрак.
Андерсон уставилась на него:
- Что ты сказал? Вчера? Под дождем?
- Ну да.
- Господи, что наконец происходит? Мюриэл сказала, что у тебя чтения, и они заканчиваются 30 июня.
- Ты звонила Мюриэл? - он был до смешного тронут. - Когда? Она махнула рукой, как будто это не имело никакого значения - вероятно, так оно и было.
- Что произошло? - спросила она снова.
Гарденер подумал, не сказать ли ей - он хотел сказать ей, но представил себе и испугался. Было ли это тем, для чего предназначена Бобби? Не была ли Бобби Андерсон, к которой он обращался, в действительности не более чем стенкой? Он сомневался, хотел сказать ей и - не сказал. Для этого еще найдется время потом.
Может быть.
- Потом, - сказал он. - Я хочу знать, что произошло здесь.
- Сначала завтрак, - сказала Андерсон. - Это приказ.
5
Гард дал Бобби большую часть яичницы и бекона, и она не теряла времени набросилась на них, как женщина, которая долгое время не ела досыта. Глядя, как она ест, Гарденер вспоминал биографию Томаса Эдисона, которую читал в детстве, в десять-одиннадцать лет. У Эдисона как настоящего трудоголика бывали такие "запои", когда идея следовала за идеей, изобретение за изобретением. Во время этих спуртов он забывал о жене, детях, ванной, даже о еде. Если бы жена не приносила ему еду на подносе, он бы умер от истощения между электрической лампой и фонографом. Там была его фотография - с руками, запущенными в шевелюру, дико взлохмаченную, как будто он действительно пытался извлечь из-под волос и черепа мозг, который не давал ему покоя, - и Гарденеру вспомнилось впечатление, что человек этот выглядел очень нездоровым.
Он подумал, потирая левую сторону лба, что Эдисон страдал мигренью. Мигренью и глубокими депрессиями.
Но у Бобби он не заметил признаков депрессии. Она проглотила яичницу, съела семь или восемь ломтиков бекона с тостами с маргарином и выпила два больших стакана апельсинового сока. Покончив с едой, она издала звучную отрыжку.
- Фи, Бобби.
- В Португалии хорошая отрыжка воспринимается как похвала хозяйке.
- А что же они делают после того, как хорошенько потрахаются? Пердят?
Андерсон запрокинула голову и расхохоталась. Полотенце свалилось у нее с головы, и Гарду неожиданно захотелось потащить ее в постель, мешок с костями она или нет - неважно.
С легкой улыбкой Гарденер сказал:
- Это было хорошо. Спасибо. Как-нибудь в воскресенье я сделаю тебе несколько великолепных яиц по-бенедиктински. А сейчас давай...
Андерсон протянула руку сзади него и достала полупустую пачку "Кэмела". Она закурила и подвинула пачку Гарденеру.
- Не стоит благодарности. Это единственная вредная привычка, от которой мне практически удалось отказаться.
Но прежде чем Бобби кончила свой рассказ, Гарденер выкурил четыре сигареты.
6
- Ты осмотрелся вокруг, - сказала Андерсон. - Я помню, что говорила тебе прямо, чтобы ты сделал это - и я знаю, что ты это сделал. Ты выглядишь точно так же как я, когда я нашла эту вещь в лесу.
- Какую вещь?
- Если бы я сказала тебе сейчас, ты бы решил, что я сошла с ума. Попозже я покажу тебе, а сейчас, я думаю, лучше просто поговорим. Скажи мне, что ты увидел вокруг этого места. Какие изменения?
Итак, Гарденер отмечал: усовершенствования в погребе, беспорядочные проекты, жуткое маленькое солнышко в нагревательном приборе. Странная работа по усовершенствованию двигателя "Томкэта". Он с минуту колебался, думая о дополнении к диаграмме у рукоятки, и решил пропустить это. Он предполагал, что Бобби знала, что он ее по крайней мере видел.
- И когда-то посреди всего этого, - сказал он, - ты нашла время для написания еще одной книги. Длинной книги. Я прочел первые примерно сорок страниц, пока ждал твоего пробуждения, и думаю, что она так же хороша, как и длинна. Возможно, это лучший роман из всех, что ты когда-либо написала.., а ты писала хорошие романы.
Андерсон кивала, польщенная.
- Спасибо. Я тоже так думаю. - Она показала на последний ломтик бекона на блюде:
- Хочешь?
- Нет.
- Точно?
- Точно.
Она отправила ломтик себе в рот.
- Сколько времени ты писала?
- Я не помню точно, - сказала Андерсон, - что-то около трех дней. Не больше недели, во всяком случае. Большую ее часть я сделала во сне.
Гард улыбался.
- Знаешь, я не шучу, - улыбнулась Андерсон. Гарденер перестал улыбаться.
- Мое ощущение времени совсем заглохло. Я точно знаю, что не работала над ней 27-го. Это был последний день, когда время - последовательное время казалось мне до конца понятным. Ты добрался сюда прошлой ночью, 4 июля, и она была готова. Значит.., неделя, максимум. Но на самом деле я думаю, что на это ушло не больше трех дней.
Гарденер изумленно смотрел на нее. Андерсон спокойно огляделась, вытирая пальцы о салфетку.
- Бобби, это невозможно, - сказал он наконец.
- Если ты говоришь так, то ты не видел еще моей пишущей машинки.
Гарденер глянул мельком на старую машинку Бобби, когда садился, но и только - его внимание тут же приковала рукопись. Старый черный "Ундервуд" он видел уже тысячу раз, рукопись же была новая.
- Если бы ты повнимательней посмотрел, увидел бы рулон бумаги для компьютера на стене за ней и еще одно из этих приспособлений за ним. Упаковка от яиц, сверхмощные батареи и все. Что? Эти?
Она подтолкнула пачку к Гарденеру, он взял одну.
- Я не знаю, как она работает, я действительно не представляю, как работает ни одна из них, включая и ту, которая гонит сюда весь ток. Она улыбнулась, видя выражение лица Гарденера. - Я отключилась от центральной силовой установки, Гард. Я заставила их прекратить подачу.., то есть, они охотно пошли на это, совершенно уверенные, что я попрошусь назад через некоторое время.., ну-ну, посмотрим.., четыре дня назад. Это то, что я помню.
- Бобби...
- Здесь есть такая же машинка, как та штуковина в нагревательном приборе, и та, что за моей пишущей машиной сзади в коробке соединения, только та штука - дедушка всех остальных. - Андерсон засмеялась. Это был смех женщины, вспомнившей что-то приятное. Там 20 или 30 D-элементов в одной. Я думаю, Поли Эндрюс из Супермаркета считает, что я занимаюсь чепухой - я купила все батарейки, какие были у него на складе, а потом поехала в Огасту покупать еще.
- Не в тот ли это день было, когда я привезла грунт для погреба? последнюю фразу, нахмурившись, она адресовала самой себе. Потом ее лицо прояснилось. - Я думаю, да. Историческая Гонка за Батареями 1988 года. Обежала около ста магазинов, вернулась с сотнями батарей, а потом остановилась в Альвионе и взяла грузовик плодородной земли, чтобы удобрить погреб. Я почти уверена, что оба эти дела я сделала в один пень.
Она снова напряженно нахмурилась, и Гарденер в какой-то момент подумал, что Бобби выглядит снова испуганной и опустошенной - конечно, она все еще была опустошена. Истощение того типа, что Гарденер видел прошлой ночью, истощение до мозга костей. То, что она поспала одну ночь, неважно насколько долго и глубоко, не могло компенсировать это истощение. А потом этот безумный, подобный галлюцинации рассказ - о книге, написанной во сне; о том, что весь ток в доме от D-элементов, какие-то безумные поездки в Огасту.
Кроме того, доказательства были здесь, вокруг него, он видел их.
- ..то самое, - сказала Андерсон и засмеялась.
- Что, Бобби?
- Я сказала, что у меня была чертова пропасть работы с установкой того, что вырабатывает ток здесь, в доме, и там, на раскопках.
- Что за раскопки? Это там, в лесу, что ты мне хотела показать?
- Да. Скоро. Дай мне еще несколько минут. - когда Андерсон заговорила, ее лицо снова приняло удовлетворенное выражение. Гарденер внезапно подумал, что таким должно быть выражение лиц тех, кто знает что-то, что не хотел бы рассказывать, но должен рассказать - из тех наскучивших всем лекторов, которые были частью Антарктической экспедиции 1937 года и которые до сих пор хранят свои выцветшие слайды, доказывающие это. Измаилу-моряку, последнему со злосчастного "Пекода", который заканчивает свой рассказ предложением, кажущимся отчаянным криком, только небрежно замаскированным под некое подобие сообщения: "Я последний, кто может рассказать вам это". Было ли таким отчаянием и безумием то, что обнаружил Гарденер в веселых и бессвязных воспоминаниях Бобби о Десяти Странных Днях в Хэвене? Гарденер думал, что да.., он знал это. Кто был лучше приспособлен к тому, чтобы видеть призраки? С чем бы ни столкнулась здесь Бобби, пока он читал стишки, чтобы увеселить матрон и их скучающих мужей, это почти свело ее с ума.
Слегка дрожащими руками Андерсон зажгла следующую сигарету, заставив задрожать огонек спички. Это было одной из таких вещей, которые можно заметить, только если ищешь и ждешь их.
- К тому моменту я вытащила их из коробки для яиц, и получилось, так, что батарей оказалось слишком много для одной или двух по крайней мере. Поэтому я взяла одну из сигарных коробок дядюшки Фрэнка - на чердаке их, таких старых, деревянных, должно быть около дюжины, может быть, Мейбл Нойз из магазина заплатила бы мне за них несколько долларов, но ты же знаешь, какая она скряга - и я набила их туалетной бумагой и попыталась устроить в бумаге гнезда для батареек, чтобы вставить их туда. Ну, знаешь.., гнезда?
Андерсон сделала правым указательным пальцем быстрый тыкающий жест и, блестя глазами, взглянула на Гарда - уловил он или нет. Он кивнул. Чувство нереальности постепенно овладевало им, чувство, что его сознание готово просочиться сквозь череп и всплыть под потолок. Пьяный смог бы определить это, подумал он, и пульсация в голове усилилась.
- Но батарейки продолжали падать. Она загасили сигарету и тут же зажгла новую. - Они были дикие, совсем дикие. И я тоже. Потом меня осенило.
Они?
- Я поехала к Чипу Маккосланду. Ну, вниз по Проселочной дороге.
Гарденер кивнул головой. Он никогда не ездил вниз по Проселочной дороге.
- Ну, он живет там со своей мымрой и с десятком ребятишек. О, такая неряха... Гард, грязь с ее шеи.., можно смыть, только если сначала применить отбойный молоток. Я думаю, он женился на ней раньше, и.., не имеет значения.., это просто... Мне было не с кем поговорить. Я имею в виду, что они-то не говорят так, как говорят друг с другом два человека.., я смешиваю незначительные вещи с вещами, которые...
Речь Андерсон начала убыстряться и убыстряться, пока слова не стали перекрывать друг на друга. Сейчас она быстро бормочет, подумал Гарденер с тревогой, а очень скоро может закричать или заплакать. Он не знал, чего страшился больше, и снова подумал об Измаиле, бредущем по улицам Бедфорда, штат Массачусетс, от которого несло безумием сильнее, чем китовым жиром, хватающем тех, кому не посчастливилось проходить мимо него, и выкрикивающем: Слушайте! Я последний из тех проклятых, кто остался, чтобы рассказать вам! Поэтому лучше слушайте, окаянные, слушайте, если не хотите схлопотать гарпун в задницу! Я расскажу вам историю об этом проклятом белом ките, и ВЫ БУДЕТЕ СЛУШАТЬ!
Он прошел вдоль стола и тронул ее руку:
- Ты расскажешь это так, как захочешь. Я здесь и намерен тебя слушать. У нас есть время. Этот день у тебя выходной - ты сама сказала. Поэтому давай помедленнее. Если я усну, ты поймешь, что слишком далеко отошла от темы. Ладно?
Андерсон улыбнулась и расслабилась на глазах. Гарденер хотел снова спросить, что было в лесу. И, более того, - кто такие они. Но подумал, что лучше бы подождать. Все неприятности случаются с тем, кто ждет, подумал он, и, после паузы, собравшись с мыслями, Бобби продолжила.
- У Чипа Маккосланда три или четыре курятника - об этом я начинала говорить. За пару долларов я могла купить столько коробок от яиц, сколько хотела, даже несколько больших листов упаковок для яиц. В каждом из этих листов по десять дюжин ячеек.
Андерсон весело засмеялась и прибавила нечто такое, от чего у Гарденера тело покрылось гусиной кожей.
Хэвен не использует и одной из них пока, но когда я сделаю, я думаю, у нас будет достаточно энергии для всего Хэвена, так что мы обойдемся без внешней электроподачи. И еще останется для Альвиона и большей части Трои.
- Ну вот, у меня здесь проходит ток - Боже, я перескакиваю с предмета на предмет - и у меня уже есть приспособление, прицепленное к пишмашинке - и я действительно поспала, ну, во всяком случае, вздремнула - и примерно в это время мы вошли, да?
Гарденер кивнул, все еще пытаясь справиться с мыслью о том, что проскользнувшее утверждение Бобби о том, что из 120 D-эле-ментов она может сделать "машинку", снабжающую энергией три близлежащих городка, может оказаться правдой и бредом в равной степени.
- Приспособление за пишущей машинкой работает... - Андерсон нахмурилась. Ее голова чуть приподнялась, будто она прислушивалась к голосу, которого не слышал Гарденер. - Легче показать тебе. Поди туда и вставь листок бумаги, ладно?
- Ладно, - он направился к двери в комнату, потом обернулся на Андерсон:
- А ты не пойдешь? Бобби улыбнулась:
- Я останусь здесь, - сказала она, и тогда Гарденер понял. Он понял это, и даже осознал на каком-то из ментальных уровней, где действует чистая логика, что так могло быть - не говорил ли сам бессмертный Холмс, что когда вы исключите невозможное, вы должны поверить в то, что останется, как бы невероятно оно ни выглядело? И ведь действительно был новый роман, лежащий там, на столе, около того, что Бобби иногда называла "мой словесный аккордеон".
Да, кроме машинок, пишущих книги сами по себе, старина Гард. Знаешь, что еще мог бы сказать бессмертный Холмс? Что факт существования романа, лежащего рядом с машинкой, плюс тот факт, что ты никогда не видел этого романа раньше, не значит, что этот роман новый. Холмс сказал бы, что Бобби написала эту книгу когда-то раньше. Потом, когда ты ушел, и Бобби подвинулась рассудком, она достала ее и положила рядом с машинкой. Она может верить в то, что тебе говорит, но это не значит, что это правда.
Гарденер дошел до того загроможденного угла комнаты, который служил Бобби рабочим местом. Он был довольно удобно расположен, так что она могла, просто качаясь на стуле, брать с книжной полки, все, что хотела. Он слишком хорош для "романа из ящика".
Он знал, что бессмертный Холмс сказал бы также и об этом: да, он бы согласился, что "Бизоньи солдаты" вряд ли "роман из ящика", но на утверждение о том, что можно написать роман за три дня и не сидя за машинкой, а чередуя короткий сон с приступами бешеной активности, ответил бы, что это, черт возьми, абсолютно невозможно.
Кроме того, роман вовсе не был вытащен из какого-нибудь ящика. Гарденер знал это абсолютно так, как он знал Бобби. Бобби была бы так же неспособна мириться с тем, что хороший роман лежит в ящике, как сам Гард был неспособен оставаться спокойным при обсуждении вопросов о ядерной энергии.
Отвяжись, Шерлок, и уезжай-ка в своем двухколесном кебе вместе с доктором Ватсоном. Боже, как хочется пить!
Желание - срочная потребность - пить вернулось в полной и пугающей мере.
- Ты там, Гард? - окликнула Андерсон.
- Да.
В это время он внимательно рассматривал моток компьютерной бумаги. Он свободно свисал вниз. Он посмотрел за пишущей машинкой и действительно обнаружил еще одно "приспособление" Бобби. Это было меньше - в половину коробки из-под яиц, в которой не были заполнены две последние ячейки. D-элементы стояли в остальных четырех, каждый плотно закрыт колпачком (приглядевшись, Гард решил, что это остатки оловянных консервных банок, аккуратно обрезанных), каждый с проводом, идущим из-под колпачка к "плюсу".., один красный, один синий, один желтый, один зеленый. Провода вели к другой плате, которая, как казалось, могла быть взята из радио. Она была установлена вертикально, зажатая между двух коротких плоских кусочков дерева, приклеенных к панели. Эти кусочки дерева, немного похожие на желобки для мела у классной доски, были до смешного знакомы Гарденеру, но некоторое время он не мог опознать их. Потом вспомнил. Это были подставки, на которые выкладывают буквы, когда играют в "Эрудит".
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ