Корабль Иштар

ЧАСТЬ 1

Странный, незнакомый аромат струился от камня. Кентону он напомнил легкие прикосновения нежных рук, как будто молящих о чем-то.

Он давно уже ощущал этот запах, неизвестный, ни на что не похожий, он тревожил Кентона, вызывая в сознании какие-то неуловимые образы, обрывки мыслей, которые исчезали еще до того, как разум их улавливал. Кентон ощутил его сразу, как только снял с камня все покровы. Форсит, старый ученый-археолог, нашел этот камень в безбрежных песках, ставших ныне саваном давно исчезнувшего Вавилона.

Кентон еще раз смерил взглядом камень — четыре фута в длину, чуть больше в высоту и немного меньше в ширину. Дымка прошедших столетий подобно невидимому одеянию окутывала его желтоватую поверхность. С одной стороны на камне была надпись — несколько строк древней клинописи; если верить предположениям Форсита, они были выбиты во времена царствования Саргона Аккадского, четыре тысячи лет тому назад. Царапины и трещины покрывали поверхность камня, и от этого полустершиеся знаки были едва заметны.

Кентон наклонился, и струйки аромата, словно десятки щупалец, потянулись к нему, цепляясь, как крошечные пальчики, тоскующие, просящие, молящие о чем-то...

Молящие об освобождении!

Что это вдруг пришло ему в голову?. Кентон поднялся Рядом лежал молоток, он поднял его и в нетерпении ударил по камню.

И камень ответил!

До Кентона донесся слабый шум, становившийся все громче и громче, в котором слышались слабые голоса колоколов, напоминающие отдаленный хрустальный перезвон. Но вот все звуки стихли, и остался только это! высокий, мелодичный перезвон — такой чистый, он доносился к Кентону из глубины бесконечных веков.

Раздался страшный треск, и камень раскололся. В месте разлома вспыхнуло сияние, похожее на блеск розового жемчуга, и волнообразно нахлынул тот же аромат, но в нем больше не было тоски и мольбы.

Кентон ликовал! Праздновал победу!

Внутри камня что-то было. Скрытое от глаз, оно покоилось там со времен Саргона Аккадского четыре тысячи лет.

Хрустальный перезвон раздался вновь. Он зазвучал во всю мощь, затем начал стихать и замер, возвратившись в глубину бесконечного времени, и тогда камень рассыпался распался, превратился в облако сверкающей пыли, которая, кружась, медленно оседала.

Облако парило подобно мерцающей дымке. Оно исчезло, как будто отдернули штору.

Там, где был камень, стоял корабль!

Он качался на волнах, вырезанных из лазурита и увенчанных молочно-пенными гребнями горного хрусталя. Весь корабль светился слабым матово-хрустальным сиянием. Носовая часть его была изогнута подобно турецкой сабле. В носовой части корабля находилась каюта, стенами которой служили высокие борта. В этом месте цвет хрусталя постепенно сгущался, становился теплее, а сама каюта светилась, как розовая жемчужина.

В центре корабля, занимая треть его длины, находилось огороженное углубление. От носовой части сюда спускалась палуба из слоновой кости. Другая палуба, примыкавшая к углублению со стороны кормы, была из черного янтаря; там находилась другая каюта, больше, чем первая, но гораздо ниже и цветом — черная как смоль. По обеим сторонам к углублению примыкали широкие площадки — продолжение палуб. В середине корабля проходила граница между черной и белой палубами, похожая на место встречи двух противоборствующих сил. Это не был плавный переход одного в другое, граница проходила четко, граница между врагами.

Из углубления поднималась зеленая как изумруд, высокая, тонкая мачта. Широкий шелковый парус мерцал, как будто сотканный из огненных опалов. На мачте и реях висели канаты, сплетенные из тусклых золотых нитей.

По семь огромных весел находилось на обоих бортах корабля, их ярко-алые лопасти глубоко погружались в жемчужно-лазурные волны.

Оказывается, это сверкающее драгоценностями судно было обитаемым! Как же он раньше не заметил эти крошечные фигурки?

Похоже, они только что появились на палубе... женщина, выскользнув из розовой каюты, застыла с вытянутой рукой, закрывая дверь. На палубе из слоновой кости располагались еще три женские фигурки, они сидели, низко склонив головы, две сжимали в руках арфы, а третья держала двойную флейту.

Маленькие фигурки высотой не более двух дюймов... Игрушки!

Он никак не мог разглядеть ни их лиц, ни одежды. Очертания фигурок были размыты, нечетки, их окутывала какая-то дымка. Видимо, у него что-то со зрением, решил Кентон. На мгновение он зажмурился.

Открыв глаза, он взглянул на черную палубу. С нарастающим недоумением он стал всматриваться внимательнее: сначала здесь никого не было — он мог поклясться, теперь же у края углубления стояли четыре маленьких человечка.

Загадочная дымка вокруг игрушек сгустилась. Конечно, все дело в глазах — в чем же еще? Ему лучше прилечь и отдохнуть. Кентон с трудом повернулся и медленно пошел к двери. Он остановился в нерешительности, чтобы взглянуть еще раз на сверкающую тайну.

Вся комната потонула во мгле, виден был лишь корабль!

В этот момент Кентон услышал рев наступающих армий, завывание тысяч бурь, пронзительный вой обрушившихся на него ураганов.

Комната рассыпалась, распалась на тысячи частичек. Сквозь шум отчетливо послышались удары колокола — первый, второй, третий...

Он узнал эти звуки. Это часы в его комнате били шесть. Третий удар оборвался на половине.

Твердый пол закачался у него под ногами, и Кентон почувствовал, что висит в воздухе, — в воздухе, подернутом серебристой дымкой.

Но вот дымка .рассеялась.

Перед взором Кентона промелькнул простор синего океана, барашки волн; посмотрев вниз, он увидел на расстоянии примерно десяти футов палубу какого-то корабля.

Внезапно сильный удар в висок оглушил его. Молнии рассекали тьму, поглотившую море и корабль.

Кентон лежал, прислушиваясь к тихим звукам, похожим на слабый шелест волн. Этот легкий шорох, постепенно нарастая, слышался отовсюду. Глаза Кентона были закрыты, но он чувствовал свет. Что-то плавно покачивало его, убаюкивая. Кентон открыл глаза.

Он находился на корабле; он лежал на палубе, упираясь головой в борт. Прямо перед ним вверх тянулась мачта. В углублении у ее основания на веслах сидели прикованные цепями гребцы. Мачта, похоже, была вытесана из дерева и покрыта прозрачным лаком зеленоватого оттенка. Все это о чем-то напоминало Кентону.

Где он видел такую мачту раньше?

Наверху развевался шелковый парус цвета опала. Над головой низко нависло небо, подернутое легкой серебристой дымкой.

Услыхав тягучий женский голос, Кентон сел. Голова у него кружилась. Справа, в изогнутой носовой части корабля, он увидел каюту, светившуюся розоватым свечением. Над каютой тянулась галерея с цветущими деревьями, в ветвях которых шелестели белоснежными крыльями голуби. Их лапки и клювы, казалось, обмакнули в густое вино.

В дверях каюты стояла женщина, высокая и гибкая, как ивовый прут. Она пристально всматривалась куда-то мимо Кентона. Три девушки сидели у ее ног. Две держали в руках арфы, третья поднесла к губам флейту. И опять в сознании Кентона зашевелились смутные воспоминания, замиравшие, как только он вновь взглянул на женщину.

Глаза женщины были подобны лесным долинам — такие же зеленые и полные мимолетных неуловимых теней, изящную головку украшали правильные черты лица, алые страстные губы. Ямочка у основания шеи, казалось, ждала поцелуев. На лбу она носила тонкий серебряный полумесяц, по обеим сторонам которого струились золотисто-рыжие волосы, обрамляя прекрасное лицо. Разделяясь на груди, золотой водопад спускался колечками почти до самых ног, обутых в легкие сандалии.

Она была юной, как Весна, — и мудрой, как Осень; Весна какого-то древнего Боттичелли — но вместе с тем и Мона Лиза; если и девственная телом, то душой уже много испытавшая.

Кентон проследил за ее взглядом. На противоположной стороне углубления, где находились гребцы, стояли четверо мужчин. Один из них был крепкого сложения и явно выше Кентона. Во взгляде его прозрачных глаз, неподвижно уставленных на женщину, читалась враждебность, угроза. Его огромная приплюснутая голова и мертвенно-бледное лицо с ястребиным носом были гладко выбриты. С головы до ног он был запахнут в черную мантию. Слева от него стояли еще двое бритоголовых, сильных и гибких, как волки, тоже закутанных в черные покрывала. Каждый держал в руках бронзовый рог, формой напоминающий морскую раковину.

Взгляд Кентона задержался на одном из бритоголовых. Мужчина сидел на корточках, упираясь острым подбородком в высокий барабан с изогнутыми стенками, обтянутыми чешуей какой-то огромной змеи, — отполированной, переливающейся на свету огненно-красным и черным. Крепкие, но короткие ноги поддерживали чудовищно мощное тело, мускулистое тело гиганта. Обезьяньими руками он обнимал барабан, упираясь в поверхность инструмента кончиками длинных пальцев, похожих на лапки паука.

Но больше всего Кентона заинтересовало лицо этого человека. Язвительность и коварство читались в нем, но. в отличие от других лиц, оно не было средоточием одной только злобы. Тонкие губы большого лягушачьего рта искривились в усмешке. Глубоко посаженные блестящие черные 'глаза с откровенным восхищением смотрели на женщину с полумесяцем во лбу. С оттопыренных ушей свисали круглые пластины кованого золота.

Женщина быстро подошла к Кентону. Она была так близко, что он мог бы протянуть руку и дотронуться до нее. Но казалось, она его не видит.

— Эй, Кланет! — воскликнула она. — Я слышу голос Иштар. Она приближается к своему кораблю. Готов ли ты достойно встретить ее, о Прах у ног Нергала?

Ненависть промелькнула на бледном лице мужчины, и вспышка ее была подобна дыханию ада.

— Этот корабль принадлежит Иштар, — ответил он, — но ведь и мой Мрачный Повелитель имеет на него право, не так ли, Шаран? Дом Богини наполнен светом, но скажи мне, разве это не тьма Нергала — та, что сгущается позади меня?

И Кентон увидел, что палуба, на которой находились эти люди, черна, как отполированный гагат. И опять в его сознании проснулись смутные, неузнанные воспоминания.

Внезапный порыв ветра, похожий на пощечину, накренил корабль. Со стороны розовой каюты раздались крики голубей, птицы взлетели, как белое облако, кое-где помеченное красным, и закружились вокруг женщины.

Обезьяньи руки отпустили барабан, пальцы замерли, не касаясь змеиной чешуи. Тьма сгустилась и поглотила барабанщика; тьма окутала всю корму.

Кентон чувствовал, как сгущаются какие-то неведомые силы. Он скользнул вниз, прижимаясь к фальшборту.

Со стороны розовой каюты раздался звук трубы, сильный и властный. Кентон повернул голову, и волосы у него встали дыбом.

Над розовой каютой поднимался огромный шар, похожий на полную луну, но он не был бледным и холодным, в нем живо пульсировал ослепительный розовый свет. Свет разливался над кораблем, а там, где раньше стояла женщина по имени Шаран, — была другая! Облитая лучами светила, она казалась больше, веки ее были смежены, но сквозь них просвечивало сияние глаз! Зеленым нефритом они светились через опущенные веки, как будто эти веки были прозрачны. Тонкий полумесяц горел сочным огнем, а вокруг него бушевали волны золотых волос.

Голуби, хлопая белоснежными крыльями, с криками кружились над кораблем.

Во тьме, окутавшей корму, раздался барабанный бой.

Тьма стала рассеиваться, проявив лицо; наполовину скрытое, оно парило во мраке, одно лицо, без тела. Это было лицо человека по имени Кланет — и все же оно только отдаленно напоминало лицо Кланета, так же как лицо новоявленной женщины напоминало лицо Шаран. В прозрачных прежде глазах плясало адское пламя, зрачки пропали. Какое-то мгновение лицо парило, окруженное тьмой, потом сгустившийся мрак поглотил его.

Теперь Кентон отчетливо видел, что этот мрак был занавесом, ниспадающим в самой середине корабля, разделяя судно пополам; Кентона от этой границы отделяли какие-нибудь десять футов. Он лежал на светлой палубе. Опять что-то неясное шевельнулось в его памяти. Лучи, исходящие от розового шара, ударились в пелену мрака и образовали на ней большой круг; он был как паутина, сплетенная из лучей розовой луны. Мрак сгустился, пытаясь опутать эту светящуюся сеть.

На черной палубе с удвоенной силой загремели удары в барабан и зазвучали пронзительные звуки бронзовых раковин. Трубный рев смешался с ударами, и в этих звуках слышен был пульс Абаддона, жилища проклятых.

С противоположной стороны раздавались звуки арф, шквалами крошечных стрел взлетали аккорды, сопровождаемые пением флейты, резким и пронзительным, как удар копья. Стрелы и копья звуков, врезаясь в бой барабана и трубный рев, наступали и теснили их.

Во тьме началось какое-то движение. Тьма кипела. Тьма бурлила. Внутри светящегося круга роились темные тени. Похожие на гигантских червей, они врезались в паутину, пытаясь освободиться, пробившись сквозь нее.

И паутина поддалась!

Ореол сохранил очертания, но середина прогнулась, и круг превратился в огромную полусферу, внутри которой корчились и извивались ужасные тени. Барабанный бой и бронзовые трубы на черной палубе проревели победу.

Со светлой палубы раздался плач золотых рожков. Из шара разлилось ослепительное свечение. Края паутины, загибаясь, потянулись друг к другу. Вот они сомкнулись над темным пространством, тени забились и закружили внутри, словно рыбы, пойманные в сеть Затем будто неведомая сильная рука подняла эту сеть, и паутина взлетела над кораблем. Теперь она была такая же яркая, как шар. Слышался тонкий, высокий отвратительный вой взятых в плен черных теней. Они сжались, рассыпались, исчезли без следа

Сеть раскрылась, выпуская маленькое облако черной пыли.

Паутина устремилась к шару, из которого возникла. Потом в мгновение ока исчез и шар! Исчезла и тьма, окутывавшая черную палубу. Высоко над кораблем кружили белые голуби, торжествуя победу.

Кентон почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Он поднял голову и встретился взглядом с затуманенным взором женщины по имени Шаран; теперь это была только женщина, не богиня. В ее глазах он прочел удивление, испуг, недоверие.

Кентон вскочил на ноги. Волна слепящей боли накрыла его с головой, палуба завертелась перед глазами. Он попытался преодолеть слабость, но не мог. Корабль закружился у него под ногами, а вдали кружились бирюзовое море и серебристый горизонт.

Вихрь захватил все вокруг, сам Кентон кружился внутри него, падая все ниже и ниже. Он не видел ничего вокруг. И опять он услышал завывание бури, пронзительный вой неземных ветров. Но вот ветры стихли, и трижды ударил колокол.

Кентон стоял посреди собственной комнаты! Удары колокола — это бой его часов. Шесть часов? Но ведь последним звуком, который он слышал в этом, реальном мире перед тем, как его унесло таинственное море, был третий удар часов, удар, прозвучавший лишь наполовину.

Боже — ну и сон! И все это в течение одного удара часов!

Кентон поднял руку и потрогал ушибленный висок. Он поморщился — удар, во всяком случае, был настоящий. Спотыкаясь, он подошел к кораблю и стал в недоумении его рассматривать. Игрушечные фигурки передвинулись — к тому же появились и новые! Уже не четверо, а только двое человечков находились на черной палубе. Один стоял, указывая в сторону правого борта и опираясь рукой о плечо рыжебородого игрушечного солдата с агатовыми глазами, с головы до ног закованного в сверкающую броню.

Исчезла и женщина, стоявшая в дверях розовой каюты, когда Кентон впервые увидел корабль. На пороге оказались пять стройных девушек с копьями в руках.

А та женщина стояла теперь на площадке, примыкавшей к правому борту, низко склоняясь над ограждением.

Весла корабля не были погружены в лазурные волны: поднятые вверх, они замерли перед ударом.

Кентон попытался сдвинуть человечков с места. Неподвижные, твердые, как алмаз, фигурки, казалось, вросли в палубу; какие бы усилия ни прикладывал Кентон, они не двигались.

Тем не менее фигурки каким-то образом переместились — и куда девались исчезнувшие? И откуда появились новые?

Фигурки больше не были скрыты дымкой — все контуры ясно вырисовывались. У человечка на черной палубе, который протянул руку, указывая куда-то, были маленькие кривые ноги, лысина его блестела, а на ушах висели широкие золотые пластины. Кентон узнал его — это был барабанщик.

Голову женщины украшал маленький серебряный полумесяц, по обеим сторонам которого спадали волны золотисто-рыжих волос,..

Шаран!

А там, куда она всматривалась, — не там ли именно лежал он сам, на том, другом корабле, во сне?

Тот, другой корабль? Он вновь увидел две его палубы, черного дерева и слоновой кости, розовую каюту и изумрудную мачту. Ну конечно, это один и тот же корабль! Или все это — сон? Тогда кто передвинул фигурки?

Удивление Кентона росло. Вместе с ним росло и беспокойство, и острое любопытство. Оказалось, он ни о чем не может думать, внимание его приковано было к кораблю, нервы натянуты, и весь он обратился в напряженное ожидание. Кентон взял покрывало и накинул его на таинственный корабль. Он направился к выходу, с каждым шагом вновь и вновь преодолевая сильное желание обернуться. Он с трудом вышел из комнаты, ему казалось, что невидимые руки хватают его и тянут назад. Так и не обернувшись, Кентон навалился плечом на дверь и запер ее на замок.

В ванной он осмотрел ушиб. Висок болел довольно сильно, но ничего серьезного не было. Через полчаса холодных компрессов все внешние следы происшедшего практически исчезли. Кентон размышлял, что мог упасть на пол под воздействием странных запахов, — и понимал, что все это не так.

Он пообедал в одиночестве, едва замечая, что находится перед ним, тщетно пытаясь разобраться в произошедшем. Какова история этого камня из Вавилона? Каким образом корабль оказался внутри — кто и зачем сделал это? Форсит писал, что нашел его в кургане Амран, к югу от Qger, разрушенного дворца Навополассера. Существовало мнение, и Кентон знал об этом, что на месте этого кургана в древнем Вавилоне находился Э-Сагилла, зиггурат, то есть храм, построенный в виде поднимающихся ступенями галерей. Храм называли тогда Великим Домом Богов. Форсит предполагал, что этот камень был особенно почитаем, иначе чем еще можно было объяснить, что когда Сеннашериб разрушил город, камень уцелел и впоследствии был вновь возвращен в перестроенный храм?

Но почему был он так почитаем? И почему чудесный корабль был заточен в камне?

Ключом к разгадке могла бы стать клинопись, если бы она лучше сохранилась. Форсит писал, что в ней несколько раз настойчиво повторяется имя Иштар — вавилонской Богини-Матери и, кроме того, богини мести и разрушения; четко видны были также украшенные стрелами знаки Нергала, бога, правящего в подземном царстве, Повелителя теней; и символы Набу, бога мудрости. Эти три имени были, пожалуй, единственным, что удавалось разобрать. Как будто тлетворное влияние времени, сгладившее другие слова, оказалось перед ними бессильно.

Читать клинопись для Кентона было почти так же легко, как читать по-английски. Теперь он вспомнил, что имя Иштар в надписи — это имя разгневанной богини, выражающее ее разрушительные ипостаси, несущее в себе опасность, угрозу, поскольку всегда соотнесено со знаками Набу.

Форсит, видимо, этого не заметил, а если и заметил, то не придал значения. И скорее всего он не почувствовал таящегося в камне аромата.

Однако ни к чему было ломать себе голову над этой надписью. Она исчезла навсегда, обратившись в пыль.

Кентон в нетерпении отодвинул стул. Он понимал, что вот уже в течение часа медлит, разрываясь между отчаянным желанием вернуться туда, где находился корабль, и боязнью обнаружить, что все происшедшее было всего лишь сном, игрой воображения, что маленькие фигурки стоят там же, где он впервые увидел их, что все это — и корабль, и человечки — всего лишь игрушки.

— Сегодня больше не беспокойтесь обо мне, Джевинс, — сказал он дворецкому, — у меня важная работа. Если кто-нибудь придет, скажите, что меня нет дома. А я запрусь в своей комнате, и, пожалуйста, не отвлекайте меня, если только не протрубит архангел Гавриил.

Старый дворецкий, служивший еще отцу Кентона, улыбнулся.

— Хорошо, мистер Джон, — сказал он, — вас никто не потревожит.

Чтобы попасть в комнату, где находился корабль, Кентон должен был пройти через другую, хранившую редчайшие находки, привезенные им из разных уголков Земли. Внезапно взгляд его привлекло голубоватое сияние, и он остановился как вкопанный. Это светилась рукоятка меча, хранившегося в одном из шкафов. Любопытное оружие, он купил его у кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на древнем плаще, в который хитрый араб завернул его, прежде чем скрыться в своей палатке. Сколько же столетий оставили свой след на побледневшей лазури этого плаща, на фоне которой, подобно знакам каббалы, свивались и развивались серебряные змейки?

Кентон взял в руки меч. Рукоятку тоже оплетали серебряные змейки — близнецы изображенных на плаще. С одной стороны к рукоятке примыкала бронзовая перемычка цилиндрической формы, длиной восемь дюймов и диаметром три. Книзу она расширялась, расплющивалась и переходила в острый клинок, похожий на лист какого-то дерева. Клинок достигал двух футов в длину и шести дюймов в ширину. В рукоятке меча мутным голубоватым светом мерцал большой камень.

Миг — и это уже не просто мерцание: камень стал прозрачным и засиял, как огромный сапфир!

Подчиняясь какой-то смутной мысли, подсказывавшей ему, что эта новая загадка связана с кораблем, Кентон набросил плащ на плечи. Держа в руках меч, он вошел в свою комнату, закрыл за собой дверь, пройдя к кораблю, сдернул с него покрывало.

Кровь застучала у него в висках, и Кентон отпрянул.

Теперь на корабле было всего две фигурки — барабанщик, закрыв голову руками, сидел, скорчившись, на черной палубе, и девушка на другой половине наклонилась над ограждением, всматриваясь куда-то вниз.

Кентон быстро выключил свет и стал ждать.

Тянулись минуты. Мерцающие огни улицы проникали сквозь шторы, освещая корабль неверным светом. Слышался равномерный шум транспорта, его монотонность нарушалась звуками гудков, похожими на приглушенные взрывы, — знакомый голос Нью-Йорка.

Но что это за ореол вокруг корабля? И что стало с уличным шумом?

Тишина вливалась в комнату, как вода наполняет сосуд.

Вдруг раздался какой-то звук, мягкий, томный, похожий на слабый шелест волн. Он навевал дремоту, усыплял, глаза у Кентона закрывались. С усилием он приподнял веки.

Серебристая туманная сфера медленно и плавно надвигалась на него. В этой дымке парил корабль, весла его не шевелились, парус был слегка спущен. Вокруг его изогнутого носа завивались ажурные барашки бледно-синих волн.

Вот уже половина комнаты заполнилась этими барашками, но Кентон стоял выше, палуба находилась у него под ногами.

Корабль приближался. Кентон не мог понять, почему он не слышит ни завывания ветра, ни рева бури, ничего, кроме слабого шепота волн.

Он отступил и натолкнулся спиной на стену. Перед ним парил таинственный мир, центром которого был корабль.

Кентон рванулся вперед.

И вновь завыли, засвистели ветры. Кентон слышал звуки, но они словно не имели отношения к происходящему. Внезапно все стихло.

Под ногами Кентон почувствовал твердую поверхность.

Он стоял на палубе цвета слоновой кости лицом к розовой каюте, а среди цветущих деревьев ворковали голуби с малиновыми клювами и пунцовыми лапками. У двери каюты стояла девушка, и в ее нежно-карих глазах Кентон прочел то же удивление, испуганное недоверие, что и во взгляде Шаран, когда она впервые увидела его лежащим у изумрудной мачты.

— Ты — сам Повелитель Набу, раз ты возник прямо из воздуха, и на тебе его плащ мудрости, вытканный свивающимися змеями, — прошептала она. — Нет, не может быть — Набу уже стар, а ты молод. Ты — его посланник?

Она упала на колени, потом, скрестив руки, прижала их ко лбу ладонями наружу, вскочила и бросилась к двери каюты.

— Кадишту! — Она ударила в дверь кулаком. — Это посланник Набу!

Дверь распахнулась. На пороге стояла женщина по имени Шаран. Она окинула Кентона взглядом, затем посмотрела в сторону черной палубы. Кентон повернул голову и увидел барабанщика — тот, казалось, спал.

— Стой на страже, Саталу! — прошептала Шаран девушке.

Схватив Кентона за руку, она потянула его в каюту. Две девушки в изумлении уставились на него. Шаран подтолкнула их к выходу.

— Уйдите, — прошептала она, — уходите и стойте на страже вместе с Саталу.

Девушки выскользнули из каюты. Шаран подбежала к внутренней двери и задвинула засов, потом повернулась и медленно подошла к Кентону. Она протянула руки и тонкими пальцами коснулась его глаз, губ, груди — как будто хотела удостовериться, что он на самом деле стоит перед ней.

Она взяла руки Кентона в свои и, наклонившись, коснулась лбом его запястий, окутав их золотом волос. При этом прикосновении желание, острое и обжигающее, пронзило Кентона. Прекрасные волосы походили на шелковистые силки, в которых жаждало задохнуться его сердце.

Кентон собрался с силами и отнял руки, защищая себя от чар Шаран.

Она подняла голову и взглянула на него.

— Что хочет сказать мне Повелитель Набу? — Опасная сладость и легкий вызов, прозвучавшие в ее голосе, задели Кентона. — Что ты принес мне, посланник? Говори — я готова слушать, ибо в мудрости своей разве не послал Мудрейший Повелитель ко мне того, кого буду слушать с радостью?

Вокруг словно затрепетал невидимый шаловливый веер, кокетливая искорка мелькнула во влажных глазах Шаран, на мгновение обращенных к Кентону.

Трепеща от ее близости, Кентон пытался собраться с мыслями, отыскивал нужные слова. Оттягивая время, он осматривал каюту. У дальней стены стоял алтарь, усыпанный сверкающими драгоценностями — жемчугом, бледным лунным камнем, молочноматовым хрусталем. Серебристые языки пламени бились в семи хрустальных чашах, покоившихся перед алтарем. За ними находилась ниша, но яркий свет не давал рассмотреть, чем она заполнена. Кентон ощутил чье-то незримое присутствие — отгороженная пламенем ниша скрывала в себе нечто таинственное.

К противоположной стене примыкало низкое широкое ложе слоновой кости, инкрустированное матовым хрусталем и украшенное золотыми арабесками. На стенах висели разноцветные шелковые одеяла, вытканные цветами. Груды подушек и мягкие шелковые коврики покрывали пол каюты. Через широкие низкие окна сзади и слева от Кентона лился серебристый свет.

На подоконник села птица, белая как снег, с алыми лапками и клювом. Она пристально посмотрела на Кентона, почистила перышки, проворковала что-то и улетела.

Кентон почувствовал легкое прикосновение; лицо Шаран находилось совсем близко, в ее глазах таилось сомнение.

— Ты в самом деле посланник Набу? — спросила она и замолчала, ожидая ответа. А он так и не нашел, что ей сказать. — Да, должно быть, так, — она запнулась, — иначе как бы ты попал на корабль Иштар?.. Это плащ Набу, и ты держишь его меч_ множество раз видела я эти вещи в храме Урука... а я устала от всего этого, — продолжала она шепотом. — Как бы мне хотелось увидеть Вавилон! Ах, как бы мне хотелось!

Наконец Кентон нашел нужные слова.

— Шаран, — начал он смело, — я в самом деле послан к тебе. Это правда, а наш Повелитель Набу — Повелитель Правды, и значит — это он послал меня. Но прежде чем я буду говорить, скажи мне, что это за корабль?

— Что это за корабль?! — Она отпрянула, охваченная смятением. — Но если тебя послал Набу, ты должен знать это!

— Я не знаю, — ответил он, — я не знаю даже, какое послание принес тебе, ты сама должна разгадать его. Но вот я здесь, на этом корабле, рядом с тобой. И я слышу приказ — может быть, это сам Набу говорит со мной — я должен молчать, пока ты не расскажешь мне, что это за корабль.

Некоторое время Шаран молчала, пристально всматриваясь в его глаза, пытаясь его понять.

— Пути богов нам неведомы, — вздохнула она, — нам не постичь их. И все же — я повинуюсь.

ЧАСТЬ 2

Шаран села и указала Кентону на место рядом с собой. Она положила руку ему на грудь, и сердце Кентона встрепенулось; почувствовав это, Шаран немного отодвинулась и, улыбаясь, взглянула на него из-под опущенных ресниц. Она поджала стройные ноги и сидела, задумавшись, стиснув коленями бледные кисти рук. Наконец Шаран заговорила. Голос ее звучал низко, немного монотонно.

— Так слушай же историю прегрешения Зарпа-нит против Иштар — могущественной богини, матери богов и людей, повелительницы Земли и Неба и той, которая любила ее!

Зарпанит была верховной жрицей в храме богини в Уруке. Ее называли Кадишту — Священная. А я, Шаран из Вавилона, была ее жрицей, и она любила меня так же, как ее любила Иштар. С помощью Зарпанит богиня советовала и предостерегала, награждала и наказывала властителей и простых смертных. Тело Зарпанит служило храмом богине, куда она входила, чтобы говорить устами женщины, светиться в ее глазах.

Этот храм назывался Домом Семи Богов. В нем почитались разные боги — Син, Бог всех богов, живущий на Луне, его сын Шамаш, чей дом — это Солнце, бог мудрости Набу, Ниниб — бог войны, темный Нергал, не имеющий рогов, Повелитель мертвых, и Бел-Меродах, Величайший Повелитель. И все же это был храм Иштар — Иштар, почитавшей в своем священном доме всех других богов.

Однажды с севера, из Куто, где находился храм Темного Нергала, такой же, как храм Иштар в Уруке, в Дом Семи Богов пришел жрец. Его звали Алузар, и он стал верховным жрецом Нергала в этом храме. Так же, как Иштар принимала облик Зарпа-нит, Нергал воплощался в Алузаре и говорил через его уста. С Алузаром пришли и другие жрецы, среди которых был и этот выродок Кланет. Он был так же близок Алузару, как я — Зарпанит.

Шаран подняла голову и взглянула на Кентона из-под приопущенных ресниц.

— Теперь я узнаю тебя! — воскликнула она. — Ты лежал тогда на палубе и смотрел, как я билась с Кланетом! Да, теперь я узнаю — хотя тогда у тебя не было ни этого плаща, ни меча, и ты исчез, едва я на тебя взглянула!

Кентон улыбнулся.

— В лице твоем был страх, — сказала она, — страх в твоих глазах; а потом ты исчез!

Она приподнялась; Кентон увидел, что ее подозрительность укрепляется. Услышав в ее голосе нотки презрения, он едва не рассвирепел. Схватив Шаран за руку, он вновь усадил ее рядом.

— Да, то был я, — сказал он, — но не моя вина в том, что я ушел тогда, — ведь я вернулся, как только смог. А глаза обманули тебя. Не смей и думать о том, что ты видела в них страх! Посмотри! — яростно настаивал он.

Шаран пристально посмотрела на него, вздохнула и опустила голову, вздохнула опять и медленно наклонилась к Кентону. Он сжал ее в объятьях.

— Довольно, — Шаран оттолкнула его, — у тебя нет на уме зла. Я отрекаюсь от своих слов — в твоих глазах не было страха. И это не было бегством. Говори — и я пойму тебя. Да будет так!

— Между Иштар и Нергалом, — продолжала она прерванный рассказ, — были и остаются ненависть и вражда. Ибо Иштар дарует жизнь, а Нергал ее отнимает, она служит добру, а он — злу. И кто может соединить Небо и Ад, жизнь и смерть, доброе и злое?

А она, Зарпанит, Кадишту, Священная, любимая жрица Иштар — она соединила. Ибо она не спускала глаз с того, от кого должна была отвернуться, она любила то, что должна была ненавидеть.

Да — жрица Повелительницы жизни полюбила Алузара — жреца Бога смерти! Любовь ее разгоралась ярким пламенем, свет которого озарял его — его и никого больше. Будь Зарпанит богиней, она пошла бы за Алузаром в Жилище Потерянных, как сама Иштар отправилась туда за своим возлюбленным Таммузом, чтобы спасти его или остаться там вместе с ним.

Да, она готова была остаться с ним в холодной темноте подземелий, где блуждают тени умерших и слышатся их слабые голоса. В мрачных владениях Нергала, в пустоте его обиталища, в его черном жилище, где самая темная тень земли показалась бы солнечным светом, Зарпанит была бы счастлива, зная, что Алузар с ней.

Так велика была ее любовь!

И я помогала ей, потому что любила ее, — прошептала Шаран, — но Кланет вынашивал против Алузара коварные планы, он ждал удобного случая, чтобы выдать его и занять его место. Алузар же доверял ему. И вот наступила та ночь...

Шаран замолчала, словно бы заново переживая ужас случившегося.

— Наступила ночь, когда Алузар и Зарпанит соединились... они встретились в ее покоях. Их руки сплелись, губы слились...

И в эту ночь Иштар спустилась с небес и воплотилась в Зарпанит!

Едва это произошло, Нергал поднялся из своего темного царства и воплотился в Алузаре..

И вот в объятьях друг друга, глядя друг другу в глаза, сгорая в огне смертной любви, лежали Иштар и Нергал, небо и ад, дух жизни и дух смерти!

Дрожь пробежала по телу Шаран, она зарыдала, и прошло немало времени, прежде чем она заговорила снова.

— Наконец объятья их были разорваны, нас закружили страшные ураганы, ослепили молнии. Когда вернулось сознание, мы увидели перед собой всех жрецов и жриц Семи Богов. Все уже было известно!

Даже если бы Иштар и Нергал не встретились в ту ночь, все равно грех Зарпанит и Алузара был бы раскрыт. Кланет, который должен был стоять на страже, выдал их, навлеча на них всеобщий гнев!

— Будь проклят Кланет! — Шаран вскинула руки. Кентон на себе ощущал пульсацию ее ненависти, подобную ударам огненных струй. — Да будет он пресмыкаться в холодной тьме обители Нергала и никогда не сможет умереть! О, богиня Иштар! Гневная Иштар! Отдай его прежде мне, чтобы я сама видела, как он уходит туда!

— Некоторое время, — продолжала Шаран, — мы лежали в кромешной тьме, Зарпанит и я, об Алузаре мы ничего не знали. Велик был грех этих двоих, но была в нем и моя доля. Долго не находили нам кары. Я утешала Зарпанит, как могла, я любила ее и не думала о себе — ведь сердце ее разрывалось, она не знала, что стало с ее любимым.

И вот наступила еще одна ночь, когда жрецы пришли к нам. В полном молчании они отвели нас к Ду-аззага, Сверкающему Залу, где совещались боги. Другие жрецы привели Алузара. Перепуганные, они открыли дверь и втолкнули нас троих внутрь.

Душа моя сжалась и задрожала, и я почувствовала, как рядом вздрогнула Зарпанит: Ду-аззага был весь залит светом, и не изображения богов, а сами боги сидели перед нами! Они смотрели на нас, подернутые мерцающим облаком. Там, где находился Нергал, сгущалась огненная тьма.

В лазурной дымке, окружавшей святилище Набу, зазвучал голос бога мудрости.

— Твой грех, женщина, так велик, — вымолвил он, — и твой, жрец, тоже, что он потревожил богов! Что можете вы сказать в свое оправдание, прежде чем мы объявим о нашем решении?

Голос Набу был холоден и бесстрастен, как свет дальних звезд, но в нем угадывалось понимание.

Внезапно я почувствовала еще большую любовь к Зарпанит, и это придало мне силы; а она стояла рядом со мной, напряженная, дерзкая, защищенная, как щитом, своей любовью. Она ничего не ответила — только протянула к Алузару руки. Его любовь была столь же бесстрашна, он обнял Зарпанит.

Губы их встретились — и карающие боги были забыты!

И вновь заговорил Набу:

— Эти двое сгорают в пламени, погасить которое способна только Иштар, а может быть, и она здесь бессильна.

Услышав это, Зарпанит освободилась от объятий любимого, приблизилась к ореолу, скрывавшему Иштар, и обратилась к ней:

— Скажи, о Богиня, разве не ты порождаешь этот огонь, который мы зовем любовью? Разве не ты создала его, разве не ты зажгла этот факел над бездной Хаоса? И разве ты не знала, сколь велико могущество творения рук твоих? О Священная Иштар, эта любовь пришла ко мне незваной, она явилась и овладела мной, мной, которой ты владела и сейчас владеешь, хотя ты и оставила меня. И моя ли в том вина, что сила этой любви разбила двери моего храма, что эта любовь ослепила меня, что я видела лишь его — его, на которого пролился этот волшебный свет? Ты создала любовь, о Иштар, и если не хотела ты делать ее всепобеждающей, зачем дала ты ей такую силу? А если любовь стала сильнее тебя, тебя, которая создала ее, разве мы — мужчина и женщина — повинны в том, что не смогли совладать с ней? Даже если любовь и не стала сильнее тебя, все равно человек слабее. Так покарай ее, свое дитя, о Иштар, а не нас!

Молчание богов нарушил Повелитель Набу:

— В ее словах истина. О Иштар, это пламя ты знаешь лучше любого из нас. И тебе отвечать земной женщине.

Из-за дымки, скрывавшей богиню, раздался голос, разгневанный, но и в гневе мелодичный.

— Есть правда в твоих словах, Зарпанит, что была мне когда-то дочерью. Есть правда, и поэтому я сдержу свой гнев. Ты спрашиваешь, кто сильнее — любовь или я, ее творец. Мы узнаем это! Ты и твой возлюбленный будете жить вместе. Вы будете всегда рядом, вы сможете видеть друг друга, ваши взгляды будут встречаться, но никогда — руки и губы. Вы сможете говорить друг с другом, но никогда — о том пламени, что зовут любовью! Ибо если оно разгорится и соединит вас, то я, Иштар, сама буду биться с ним. И это будет не та Иштар, которую ты знала. Нет, то будет моя сестра, которую люди называют Гневной, Богиней-Разрушительницей, она примет твой облик, Зарпанит! И так будет до тех пор, пока твое пламя не победит ее или не погаснет.

Голос Иштар затих. Боги молчали. Вдруг из огненной завесы, окружавшей Нергала, раздался громовой голос Повелителя Смерти.

— Вот как ты рассудила, Иштар! А теперь послушай, что скажу тебе я, Нергал, — я не отступлюсь от этого человека! И я не разгневан, нет — ведь это его глазами я видел так близко твои, о Мать Жизни, — тьма содрогнулась от хохота, — я останусь с ним и я встречу тебя, Иштар-Разрушительница! Мое искусство сравнится с твоим, моя сила — с твоей, и так будет, пока я не погашу это пламя, я, а не ты. Ибо в моих владениях нет такого огня, а когда эти двое придут ко мне, огонь этот может испугать мое темное царство!

И опять черное облако затряслось от смеха, а ореол богини задрожал от ее гнева.

Втроем мы были в отчаянии — как бы тяжело нам ни пришлось, намного мучительней было слышать, как насмехается Темный над Матерью Небес.

Раздался тихий голос Иштар:

— Да будет так, о Нергал!

Остальные боги молчали. Я подумала, что в глубине скрывавшей их дымки они смотрят друг на друга в нерешительности. Наконец раздался бесстрастный голос Набу:

— Что станет с той, другой женщиной?

В голосе Иштар звучало нетерпение:

— Пусть судьба ее будет неразделима с Зарпанит. Пусть у Зарпанит будет свита.

Опять заговорил Набу:

— А жрец Кланет — мы отпускаем его?

— Что? Неужели мой Алузар останется без свиты? — захохотал Нергал. — Нет, пусть все будут рядом с Кланетом и служат ему!

И снова я подумала, что боги пребывают в замешательстве. Потом Набу спросил:

— Ты согласна, Иштар?

— Да будет так! — ответила Иштар.

Зал Ду-аззага потонул в дымке, я осталась одна среди пустоты.

Проснулись мы уже на этом корабле, посреди незнакомого моря, в этом неизвестном мире; все, что решили боги в Ду-аззага, начало сбываться. Со мной и Зарпанит оказались еще несколько девушек из храма. Алузара сопровождал Кланет со своими темными помощниками. Нам дали гребцов — сильных рабов из храма, по двое на каждое весло. Боги создали прекрасный корабль, и мы ни в чем не нуждались.

Гневная искорка промелькнула в глазах Шаран.

— Да, — сказала она, — добрые боги сделали все, чтобы нам было хорошо, и потом опустили корабль на море посреди этого незнакомого мира, чтобы он стал полем битвы Любви и Ненависти, ареной борьбы Гневной Иштар и Темного Нергала, камерой пыток для жрицы и жреца.

Вот в этой каюте проснулась Зарпанит — с именем Алузара на устах. Она выбежала на палубу, а из черной каюты уже выходил Алузар, шепча ее имя. Я видела, как она приблизилась к границе между черным и белым, и вдруг! — как будто невидимые руки отбросили ее назад. Ибо там есть преграда, посланник, преграда, выстроенная богами, преодолеть которую не может никто из нас; но тогда мы еще об этом не знали. То же самое произошло и с Алузаром.

Потом, когда они поднялись и протянули друг к другу руки, Зарпанит овладела Разрушительница, Разгневанная Сестра Иштар, а сгустившаяся вокруг Алузара тьма поглотила его. Когда тьма стала рассеиваться, то вместо Алузара мы увидели лик Нергала, Повелителя мертвых!

Все произошло именно так, как объявили боги. Приняв облик людей, так любивших друг друга, бились бессмертные, их ненависть была подобна острым мечам; прикованные к веслам рабы тряслись от страха, или начинали неистовствовать, или, созерцая все эти ужасы, падали замертво. Девушки броеались на палубу или с криками убегали в каюту. Только я не кричала и не спешила укрыться, ибо, увидев богов в Ду-аззага, я никогда больше не чувствую страха.

Так мы и плыли неизвестное время, ибо времени не существует здесь, и нет привычных дня и ночи. Но Зарпанит и Алузар вечно рвались друг к другу, и вечно Гневная Иштар и Темный Нергал препятствовали им. Неисчислимы хитрости Повелителя Теней, и много у него оружия. Но разве не полон всегда и колчан Иштар, разве не многочисленны ее искусства? И я не знаю, посланник, сколько времени страдали Зарпанит и Алузар. Влекомые любовью, они хотели преодолеть преграду, их разделявшую. Пламя их любви пылало ярко — ни Иштар, ни Нергал не могли погасить его. Любовь их только крепла. И вот настал решающий день.

Был разгар битвы. Иштар, воплотившаяся в Зарпанит, стояла на палубе недалеко от того места, где сидели гребцы; Нергал, приняв облик Алузара, посылал навстречу молниям богини свои дьявольские силы.

Притаившись у двери каюты, я наблюдала за ними и вдруг увидела, что сияние, окружавшее Иштар, задрожало и померкло. Лицо богини дрогнуло и побледнело, и вот уже черты Зарпанит проступали сквозь него.

Тьма, окутывавшая Повелителя мертвых, вдруг осветилась, как будто сильное пламя забилось внутри нее!

Иштар шагнула к черной палубе, потом еще раз и еще. И тут я поняла, что она идет не по своей воле. Нет! Она шла медленно, неуверенно, как будто что-то подталкивало ее вперед. Точно так же навстречу ей шел Нергал.

Они подходили друг к другу все ближе и ближе. Сияние вокруг Иштар тускнело, потом разгоралось вновь, а во тьме, скрывавшей Нергала, вспыхивали и гасли опять лучи света. Медленно, но неотвратимо они приближались друг к удругу. Я видела лицо Алузара, оно все сильней проступало сквозь маску, его скрывавшую.

Медленно, очень медленно стройные ноги Зарпанит вели Иштар к границе, так же медленно навстречу ей шел Алузар. И вот они встретились!

Встретились их руки, губы, они сжимали друг друга в объятьях — еще до того, как побежденные боги оставили их.

Они не разняли рук. И упали — мертвые. Умершие в объятьях друг друга.

Никто из богов не одержал победу. Нет! Победила любовь — любовь мужчины и женщины. Теперь эта любовь стала свободна.

Тела Зарпанит и Алузара лежали здесь, на светлой палубе. Не разнимая их рук, мы опустили их в волны.

Я решила убить Кланета. Но я забыла, что битва Иштар и Нергала не окончена. И вот — богиня вселилась в меня, а Нергал принял облик Кланета! Опять, как и раньше, они продолжали борьбу, опять, как и раньше, невидимая преграда крепкой стеной стояла между черной и белой палубами.

И все же я была счастлива, ибо знала, что боги забыли о Зарпанит и Алузаре. Я поняла, что эти двое, нашедшие свободу в смерти, больше не являлись причиной их битв, что их смерть ничего не значила для Нергала и Гневной Иштар — ведь борьбу за корабль они могли продолжать.

Вот так мы плывем — и сражаемся, плывем — и сражаемся... Сколько уже времени, я не знаю. Должно быть, много-много лет прошло с тех пор, как мы предстали перед богами, и все же смотри — я так же молода и прекрасна! Так говорит мне зеркало, — вздохнула она.

Кентон молчал. Да, она была молода и прекрасна, а Урук и Вавилон стали пустыней за эти тысячи лет!

— Скажи, — голос Шаран прервал его размышления, — скажи мне, храм в Уруке все так же почитаем людьми? И гордится ли еще своим могуществом Вавилон?

Кентон не ответил. Он думал о том, что попал в какое-то странное место, где реальность сплетается с порождениями взбунтовавшегося разума.

А Шаран, прочтя в его взгляде тревогу, смотрела на Кентона с возрастающим сомнением. Вдруг она вскочила, и гнев задрожал в ее прекрасных глазах.

— Ты пришел, чтобы сказать мне что-то? — воскликнула она. — Говори — и быстрее!

Кем бы ни была Шаран — жертвой колдовских чар или игрой его воображения, — сказать он мог только одно — правду.

Кентон так и сделал. Он рассказал ей все, начиная с того, как в доме его оказался камень, он ничего не приукрасил даже в мелочах, чтобы ей все стало ясно. Она слушала, не сводя с него глаз, впитывая каждое его слово; удивление на ее лице сменилось недоверием, а потом ужасом и отчаянием.

— И даже точно неизвестно, где находился древний Урук, — закончил он. — Там, где был Дом Семи Богов, теперь пески, а Вавилон, могущественный Вавилон, сравнялся с землей много тысяч лет назад.

Шаран вскочила на ноги и набросилась на него, глаза ее сверкали, золотистые волосы разметались.

— Лжец! — закричала она. — Лжец! Теперь я поняла, кто ты: тебя послал Нергал!

В ее руке блеснул кинжал; заломив запястье, Кентон повалил девушку вниз.

Она перестала сопротивляться и, ослабевшая, лежала у него на руках.

— Урук — пыль! — простонала она. — Храм Иштар — пыль! Вавилон — пустыня! Ты сказал, что Саргон Аккадский мертв вот уже четыре тысячи лет. Четыре тысячи лет! — Она вздрогнула и вырвалась от него. — Но если это правда, то кто тогда я? — прошептала она побелевшими губами. — Кто я? Мне уже больше четырех тысяч лет, и я живу! Тогда кто я?

Шаран была в панике, глаза ее затуманились, пальцы судорожно вцепились в подушку. Кентон наклонился к ней, и она обвила его шею руками.

— Я — живая? — воскликнула она. — Я — человек? Я — женщина?

С мольбой она прижалась к нему нежными губами, благоухание ее волос поглотило его. Он чувствовал ее гибкое тело, призывное в своем отчаянии; он ощущал испуганное биение ее сердца. Между поцелуями она продолжала шептать:

— Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, я не живая?

С каждым поцелуем желание все сильней охватывало Кентона, Шаран сдерживала этот огонь, и он ясно понял, что не любовь и не страсть двигали ею.

Страх был причиной ее ласк. Она испугалась, ужаснулась, заглянув в бездну глубиной в четыре тысячи лет, разделявшую их жизни. Прижимаясь к нему, она искала уверенности. Она прибегла к последнему средству — изначальному признанию в себе женщины, к уверенности в непреодолимых чарах своей женственности.

Нет, обжигая его губы поцелуями, она убеждала не его — себя.

Кентону было все равно. Он держал ее в объятьях и целовал.

Вдруг она вырвалась из его рук и вскочила на ноги.

— Так значит, я — женщина? — торжествующе воскликнула она. — Я — женщина, я — живая?

— Женщина, — прохрипел Кентон, протягивая к ней руки. — Живая! О Боже! Конечно!

Закрыв глаза, она глубоко вздохнула.

— Это правда, — произнесла она, — это — единственная правда из всего того, что ты сказал. Нет — молчи! — остановила она его. — Если я живая, значит все, что ты сказал мне, — ложь, потому что меня бы уже не было, если бы Вавилон обратился в пыль и прошло четыре тысячи лет с тех пор, как я впервые ступила на этот корабль. Лживый пес! — воскликнула она, и Кентон почувствовал на губах удар ее унизанной кольцами руки.

Кольца поранили его, но больше, чем сам удар, его поразила внезапность перемены, которая произошла в женщине. Шаран распахнула внутреннюю дверь каюты.

— Луарда! Атнал! Все сюда! — властно приказала она. — Связать этого пса! Свяжите, но не убивайте его.

В каюту вбежали семь девушек, вооруженных легкими копьями, короткие юбки прикрывали их бедра, а до талии они были обнажены. Девушки набросились на Кентона. Шаран тем временем подбежала к нему и вырвала у него из рук меч Набу.

Совсем рядом Кентон чувствовал нежное благоухание молодых женских тел, но они были безжалостны и неподатливы, как стань. На голову ему набросили голубой плащ, концы завязали вокруг шеи. Но Кентон наконец стряхнул с себя оцепенение, и бешеная ярость проснулась в нем. Сорвав с головы плащ, он бросился к Шаран. Опередив его, Шаран заслонили стройные тела девушек. Девушки пустили в ход копья. Как матадор отгоняет нападающего быка, они теснили Кентона все дальше и дальше. Одежда на нем была разорвана, местами выступила кровь.

До него донесся смех Шаран.

— Лжец! — дразнила она его. — Лжец, трус и глупец! Это Нергал послал тебя, чтобы твоя лжив ад история лишила меня мужества! Убирайся прочь, обратно к Нергалу!

Девушки побросали копья и рванулись к нему. Они были уже совсем близко, Кентон увидел множество рук, которые пытались повалить его. Позабыв, что перед ним женщины, Кентон сопротивлялся изо всех сил. Стараясь не упасть, он неистовствовал, как какой-нибудь древний воин из легенды. Но задев ногой за дверную перемычку, он упал, увлекая за собой нападавших. Падая, они навалились на дверь, та распахнулась, и все они очутились на палубе.

Вдруг Кентон услышал резкий крик Шаран. Вероятно, это был какой-то важный сигнал, потому что руки, крепко державшие Кентона, разжались и выпустили его.

Взбешенный, он вскочил на ноги и увидел, что стоит на самой границе, разделяющей черную и светлую палубы. Вот почему Шаран отозвала от него своих фурий — они приблизились к этому опасному месту.

Опять раздался ее смех, похожий на удар хлыста. Она стояла среди цветущих деревьев, а вокруг порхали голуби. Усмехаясь, она подняла над головой меч Набу.

— Эй, грязный лжец! — издевалась Шаран. — Эй, пес, ты не смог справиться с женщинами! На, возьми свой меч!

— Я иду, черт возьми! — закричал Кентон, пытаясь двинуться вперед.

Корабль качнуло. Теряя равновесие и пытаясь удержаться на ногах, Кентон шагнул назад и оказался на самой границе, разделяющей две палубы.

Вот он уже на другой стороне — и невредим!

Нечто более глубокое, чем обычное сознание, восприняло случившееся как событие первостепенной важности. Какова бы ни была сила преграды, для Кентона ее не существовало. Он уже занес ногу, чтобы вернуться назад, но тут раздался голос Кланета:

— Остановите его!

В ту же секунду длинные жилистые руки схватили Кентона за плечи и развернули спиной к светлой палубе. Перед ним стоял барабанщик. Он подхватил Кентона, вцепившись в него ногтями, и потащил, как щенка, за собой.

Кентон едва удержался на ногах. Вокруг него сжималось кольцо одетых в черное мужчин, их бесстрастные лица покрывала мертвенная бледность. Позади них Кентон увидел рыжебородого воина с глазами цвета бледного агата, с ног до головы закованного в броню; рядом с ним стоял черный жрец.

Но Кентон не почувствовал страха. Он рванулся сквозь черные мантии, но они навалились на него, и он упал.

Корабль опять качнулся, на этот раз сильнее. Сбитого с ног Кентона отбросило в сторону. Волна захлестнула его, а откатываясь, смыла вцепившиеся в него руки. Другая волна подхватила его и выбросила за борт. Выбравшись наконец на поверхность, Кентон поискал взглядом корабль.

Поднялся сильный ветер, корабль летел вперед, удалившись не меньше, чем на сто ярдов. Кентон закричал, поплыл к кораблю. Он видел, как спустили парус, бросили весла, пытаясь совладать с ветром. А корабль летел все быстрее и быстрее.

И наконец совсем скрылся из видимости.

Кентон остался один посреди чужого моря.

Волны накатывались на него, фонтаны брызг хлестали. Он услышал рокот прибоя, шипение воды, разбивающейся о скалы. Опять его подхватила волна; поднятый на гребень, он увидел впереди огромную желтую каменную глыбу, поднимавшуюся среди больших: валунов, морские волны ударялись о камни и разлетались пенными фонтанами брызг.

Огромная волна подхватила его и швырнула прямо на желтый камень.

Силы удара Кентон не почувствовал, ему казалось, что он прорывается сквозь толстую паутину. Бесконечно долго он летел через мягкую плотную тьму, слыша вокруг себя пронзительное завывание тысяч бурь. Внезапно движение прекратилось, и шум стих.

Он лежал ничком, сжимая в руках что-то твердое. Повернувшись, он увидел под рукой прохладное гладкое дерево. Кентон сел...

Он был в своей комнате!

Шатаясь, Кентон поднялся, пораженный. Что это за темное пятно под ногами? Это вода, с него ручьями льется вода, вода странного цвета, с каким-то красным оттенком.

Кентон понял, что промок насквозь, до костей. Облизнув губы, он почувствовал вкус соли. С его одежды, разорванной в клочья, стекала вода.

Смешиваясь с водой, из множества ран сочилась кровь!

Едва держась на ногах, Кентон подошел к кораблю. Человечки на черной палубе наклонились за борт и всматривались в море.

На галерее, украшавшей розовую каюту, он увидел одну фигурку...

Шаран!

Он дотронулся до нее — твердая холодная игрушка.

И все же — Шаран!

И опять накатила волна — волна неистового гнева. Смех Шаран звучал у Кентона в ушах, и он, проклиная все, стал искать что-нибудь твердое, чтобы разбить сверкающий корабль вдребезги. Никогда больше не будет Шаран издеваться над ним!

Он ухватил за ножки тяжелое кресло, занес его высоко над головой и готов уже был нанести сокрушительный удар...

Как вдруг, несмотря на вкус соли, Кентон вновь ощутил на губах мед и мускус ее поцелуев — поцелуев Шаран!

Кресло выпало у него из рук.

— Иштар! Набу! — прошептал он и упал на колени. — Верните меня на корабль! Иштар, делай со мной, что хочешь, только верни меня на свой корабль!

Ответ не заставил себя ждать. Кентон услышал рев волн, разбивающихся о скалистый берег. Шум приближался.

Как будто смытая массой воды, исчезла стена комнаты, на ее месте возникла огромная набегающая волна, она сомкнулась над Кентоном, подняла его, опять бросила вниз и наконец отступила, оставив его, задыхающегося, выбираться на поверхность.

Он опять оказался посреди бирюзового моря!

Корабль был рядом. Рядом! Его изогнутый нос находился совеем близко, вот он уже почти проплыл мимо. Едва касаясь гребней волн, с корабля свешивалась золотая цепь. Кентон потянулся к ней — и не достал.

Его отбросило назад. Сияющий корабль тенью мелькнул мимо Кентона. Но вдруг он увидел еще одну цепь, черную, спускавшуюся с кормы.

Уцепившись за нее руками, он поплыл, рассекая волны. Потом медленно, осторожно он стал выбираться из воды, крепко держась за цепь. Подтянувшись уже к самому борту, он поднял голову, чтобы взглянуть на палубу.

Длинные сильные руки схватили Кентона за плечи, подняли, швырнули на деревянный пол. Его крепко связали, ноги стянули ремнями.

Кентон увидел перед собой лицо барабанщика с лягушачьим ртом, а за его мощной спиной — бледное лицо Кланета. Раздался его голос:

— Гиги, давай его внутрь

Кентон почувствовал, как огромные руки барабанщика легко, словно младенца, подняли его и понесли в черную каюту.

Барабанщик опустил Кентона и стал рассматривать его с удивлением и любопытством. С таким же любопытством на него уставились агатовые глаза рыжебородого воина и прозрачные — Кланета.

Кентон окинул взглядом всех троих Черный жрец — тело его было мощным и мускулистым, как у слона, кожа — мертвенно-бледной, слабый ток крови в жилах ничем не выдавал себя; лицо его напоминало лицо Нерона, ^вылепленное из холодной глины неумелыми руками.

Гиги — барабанщик с лягушачьим ртом. У него были заостренные уши, короткие кривые ноги, поддерживавшие мощное тело, огромные плечи и длинные жилистые обезьяньи руки, силу которых Кентон уже испытал; ядовитая усмешка играла в уголках его узких губ. В нем было что-то от древних богов, что-то от Пана.

Рыжебородый перс, он пришел из тех времен, когда персидские полчища были для всего мира тем, чем позднее стали римские легионы. Во всяком случае, так показалось Кентону, когда он увидел его легкую кольчугу, обтянутые шелком ноги в высоких ботинках, кривые кинжалы и турецкую саблю на поясе. Он больше, чем остальные, походил на обыкновенного человека. В облике Кланета таилось что-то загробное, потустороннее, Гиги напоминал некий мрачный шарж, а у этого под аккуратно подстриженной бородой видны были полные яркие губы, выдававшие чувственность, любовь к жизни, кожа была светлее и нежнее, чем у Кентона, тело — крепкое и мускулистое. Но его угрюмое лицо носило глубокий отпечаток покорности и скуки, которую не могло прогнать даже искреннее живое любопытство, вызванное появлением Кентона.

Перед Кентоном стояла огромная каменная глыба из красного железняка. Шестеро жрецов, преклонив колени, молились чему-то, находившемуся в нише над камнем. Кентон не мог понять, что это было, но чувствовал, что оно источает зло. Существо было чуть выше человеческого роста, черное и бесформенное, оно напоминало какое-то скопление свивающихся теней. Оно пульсировало и трепетало, тени сгущались, сжимались, исчезали внутри него, а на их месте появлялись новые.

Каюта была темной, мрачные стены напоминали черный мрамор. По стенам метались тени, сгущались в углах, казалось, они только и ждут приказа, чтобы обрести плоть.

Зловещие, мрачные тени — они походили на те, что скрывались в нише.

Как и в каюте Шаран, здесь имелась внутренняя дверь, у которой сейчас столпились одетые в черное бледные жрецы.

— По местам, — скомандовал им Кланет, первым нарушив молчание Жрецы исчезли. Закрыв за ними дверь, черный жрец коснулся ногой одного из молившихся.

— Наш повелитель Нергал доволен вашим поклонением, — сказал он, —- смотрите — он услышал ваши молитвы!

Кентон взглянул на существо в нише. Оно не было больше окутано тенью, Кентон мог его рассмотреть. Оно имело человеческое тело, а лицо его было тем самым ужасным ликом, который Кентон видел во время битвы богов.

Лицо Нергала — Повелителя Мертвых!

А что такое эти трепещущие тени, скрывавшие лицо?

Кентон почувствовал, что Кланет тайком наблюдает за ним. Так все это было подстроено! Подстроено, чтобы напугать его! Он открыто посмотрел в лицо Кланету и улыбнулся.

Перс рассмеялся.

— Эй, Кланет! — сказал он. — Там у тебя что-то не сработало. А может, этот незнакомец видел подобное и раньше. Может, он сам чародей и не то еще умеет. Да, Кланет, придется тебе придумать что-нибудь другое.

Он зевнул и уселся на низкую скамью. Лицо черного жреца еще более помрачнело.

— Тебе бы лучше помолчать, Зубран, — сказал он, — а то может статься, что Нергал придумает что-нибудь и для тебя, чтобы навсегда покончить с твоим неверием.

— Неверием? — отозвался перс. — Нергал существует, меня тяготит другое. Мне надоело это однообразие. Неужели ты не можешь придумать ничего другого, Кланет? Неужели Нергал не может? Что-нибудь новенькое, а? Клянусь Ариманом, я хочу, чтобы он сделал что-нибудь!

Он опять зевнул во весь рот. Разгневавшись, черный жрец повернулся к молившимся.

— Уйдите, — приказал он, — и пришлите ко мне Закеля.

Один за другим молившиеся вышли из каюты. Черный жрец, не сводя с Кентона глаз, опустился на скамью. И барабанщик, сидя на корточках, тоже рассматривал его. Перс что-то бормотал про себя, перебирая свои кинжалы. Дверь отворилась, и в каюту вошел еще один жрец. В руке он держал длинный извивающийся кнут с металлическими наконечниками, конец которого несколько раз обвивал его руку. Жрец склонился перед Кланетом.

Кентон узнал его. Он видел его раньше, этот человек сидел на высокой площадке у подножия мачты. Закель был надсмотрщиком, своим кнутом он мог достать любого из гребцов, если тот работал плохо.

— Тот ли это, кого ты видел на палубе несколько снов назад? — спросил Кланет. — Ты говоришь, он растаял в воздухе, когда эта девка Иштар наклонилась над ним?

— Это он, господин, — ответил надсмотрщик, — да, господин, это он, — сказал Закель, подходя к Кентону и всматриваясь внимательнее.

— Куда же он скрылся? — спросил Кланет, обращаясь скорее к самому себе, чем к другим. — В каюту Шаран? Но если так, почему же она выгнала его, отдав на растерзание своим кошкам? И откуда взялся этот меч, которым она размахивала и дразнила его? Мне знаком этот меч...

— Господин, тогда он не был в каюте, — вмешался Закель, — Я видел, как она искала его и вернулась к себе одна. А он исчез.

— И как он догнал нас? — вслух размышлял Кланет. — Два сна назад... Корабль далеко ушел за это время. Мы видели, как он барахтался в воде. И вот он опять здесь. И раны его кровоточат, будто совсем свежие. И как он пересек границу? Да — как пересек границу?

— О, вот наконец-то ты задал хотя бы один существенный вопрос, — воскликнул перс. — Пусть он расскажет, и, клянусь Девятью Преисподними, недолго потом я останусь у тебя, Кланет!

Кентон увидел» как барабанщик делает знаки Зубрану, словно предупреждает его о чем-то, увидел, как подозрительно сощурился черный жрец.

— Ха-ха! — Гиги рассмеялся — Зубран шутит. Разве не покажется ему жизнь там такой же скучной, как и здесь, с нами? Не так ли, Зубран?

И опять в его голосе послышалось предупреждение. Перс понял это.

— Да, пожалуй, это верно, — проворчал он. — Все равно, я ведь дал клятву Нергалу. И все же, — пробормотал он, — боги наделили женщину таким даром, который не надоест и за всю историю мира.

— В царстве Нергала они теряют его, — мрачно ответил черный жрец. — Помни об этом и попридержи язык, а то как бы он не привел тебя в места похуже этих — здесь у тебя по крайней мере есть тело.

— Позволь сказать, господин, — Кентон услышал голос Закеля; в его взгляде Кентон почувствовал угрозу.

Черный жрец кивнул.

— Он, наверное, не почитает нашего Повелителя и поэтому смог перейти границу, — сказал Закель. — Возможно даже, что он вырвался из рук твоих жрецов, сгинул в пучине моря, а потом все равно вернулся?

— Враг Нергала, — пробормотал Кланет.

— Но это еще не значит, что он друг Иштар, — мягко заметил барабанщик. — Справедливо, что, поклявшись Темному, он не смог бы перейти границу. Но справедливо и то, что, служи он Иштар, это было бы столь же невозможно.

— Это правда! — Лицо Кланета прояснилось. — И мне знаком этот меч — это клинок Пабу.

С минуту он молчал, задумавшись. Его хриплый голос зазвучал учтивее, когда он заговорил снова.

— Незнакомец, — проговорил он, — прости, если мы грубо обошлись с тобой. Гости не часто посещают наш корабль. Ты — позволь мне так выразиться — напугал нас до потери вежливости. Закель, развяжи его.

Угрюмый надсмотрщик наклонился и освободил Кентона.

— Если, как я полагаю, тебя послал Набу, — продолжал черный жрец, — то знай, что у меня нет причин ссориться с Мудрейшим и с теми, кто служит ему. И мой господин, Повелитель Мертвых, никогда не имел разногласий с богом мудрости. И как же может быть иначе — ведь один из них хранит ключи знания этой жизни, а другой — ключи, отпирающие двери последнего и всеобщего знания. Нет, меж ними нет разногласий. Ты служишь Набу? Это он послал тебя сюда? Зачем?

Кентон молчал, тщетно пытаясь хоть что-нибудь придумать. Он понимал, что не может теперь оттягивать время, как в разговоре с Шаран. Понимал он и то, что нельзя говорить правду, как он это сделал в прошлый раз, за что и был вышвырнут вон. Здесь он был лицом к лицу с настоящей опасностью, не то что в розовой каюте. Вновь раздался голос Кланета.

— Но если ты и приближенный Набу, это, кажется, не спасло тебя от копий Иштар, и ты утратил его меч. А раз так, то это, наверное, не спасет тебя от моего кнута и моих цепей?

И Кентон увидел, как огонь злобы полыхнул в мертвых зрачках. Черный жрец вскочил.

— Отвечай же! — воскликнул он.

— Отвечай! — взревел Гиги. — Или ты онемел от страха?

Но в нарочито-гневном голосе барабанщика Кентону послышалось дружеское участие.

— Возможно, это и могло спасти меня, но не спасло, — ответил он мрачно.

Черный жрец, посмеиваясь, вновь опустился на скамью.

— Это не спасло бы тебя и тогда, когда бы я захотел лишить тебя жизни, — сказал он.

— Тебя ждет смерть, если он так решит, — проговорил Гиги.

— Кто бы ты ни был, — продолжал черный жрец, — и откуда бы ты ни пришел к нам, — ясно одно: ты обладаешь способностью разбить цепь, которая давно уже тяготит меня. Нет, Закель, останься, — повернулся он к надсмотрщику, который собрался уходить. — Твой совет всегда полезен. Останься!

— Один из рабов умер, — сказал надсмотрщик. — Я хотел снять с него цепи и выбросить тело за борт.

— Умер? — Кланет заинтересовался. — Который? Отчего он умер?

— Кто знает? — Закель пожал плечами. — От слабости, наверное. Он плыл с нами с самого начала. Он сидел рядом со светловолосым рабом с Севера, которого мы купили в Эмактиле.

— Да, он прослужил достаточно, — сказал черный жрец. — Нергал забрал его. Пусть тело его останется закованным в цепи еще немного. Останься здесь.

Он опять обратился к Кентону, голос его звучал уверенно, казалось, Кланет принял окончательное решение.

— Я предлагаю тебе свободу. В Эмактиле, куда мы направляемся, ты будешь иметь все — почести, богатство, если сделаешь то, о чем я прошу. Если захочешь, ты станешь жрецом, и у тебя будет храм. Золото, женщины, поклонение — если согласишься исполнить мое желание.

— Что же я должен сделать, чтобы получить все это? — спросил Кентон.

Черный жрец встал и наклонился к нему, глядя прямо в глаза.

— Убить Шаран! — сказал он.

— Ничего не выйдет, Кланет, — усмехнулся перс. — Разве ты не видел, как они побили его. Это то же самое, что посылать на львицу человека, который не справился с ее котятами.

— Нет, — ответил Кланет, — я не хочу, чтобы он шел по палубе, где его непременно увидят часовые Шаран. Он может пробраться вокруг по цепи с одного борта на другой. В каюте, где она спит, есть окно, он сможет залезть туда.

— Но, господин, пусть он прежде принесет клятву Нергалу, — вмешался Закель, — иначе он может не вернуться.

— Глупец! — заговорил Гиги. — Если он сделает это, возможно, он вообще не сможет попасть туда. Мы не можем ручаться, что перед ним не встанет та преграда, которая стоит перед нами, преданными Темному, как и перед теми, кто служит Иштар.

— Да, — кивнул черный жрец, — мы не смеем так рисковать. Ты прав, Гиги.

— Зачем убивать Шаран? — спросил Кентон. — Позволь мне сделать ее рабыней, чтобы я смог расквитаться с ней за насмешки и удары. Дай мне ее — и бери себе все богатства и почести.

— Нет! — черный жрец подался к Кентону, пристально всматриваясь в его глаза. — Она должна быть убита. Она — сосуд, в который вливается богиня. Если Шаран умрет, на корабле не останется никого, в ком могла бы воплотиться Иштар. Я, Кланет, знаю это. -Если Шаран умрет, править будет Нергал — через меня! Нергал победит — через меня!

В голове у Кентона созрел план. Он пообещает убить Шаран, а сам прокрадется в ее каюту и расскажет о планах черного жреца. Как-нибудь он заставит ее поверить в это.

Слишком поздно заметил Кентон, что Кланет разгадал его замысел. Слишком поздно понял, что надсмотрщик уже давно не спускает с него пристального взгляда, все замечая и разгадывая.

— Смотри, господин! — воскликнул Закель. — Смотри! Разве ты не читаешь, как я, его мысли? Ему нельзя доверять. Ты хотел моего совета, говорил, что мое слово истинно, так позволь высказать то, что у меня на уме. Я думал, что он тогда исчез, растворился в воздухе, о чем я и сказал тебе. Но так ли это на самом деле? Только боги могут приходить и уходить, как им вздумается. Никто из людей не может. Нам казалось, что мы видим его в морской пучине, но было ли так в действительности? С помощью колдовских сил он все это время мог скрываться в каюте Шаран. Мы видели, как он вышел оттуда.

— Но его вытолкнули ее женщины, Закель, — вмешался барабанщик. — Его били, вспомни. Между ними нет никакой дружбы, Кланет. Они вцепились ему в горло, как собаки, нагнавшие оленя.

— Сплошное притворство! — воскликнул Закель. — Уловки, чтобы обмануть тебя, господин. Они могли бы убить его. Почему же они не сделали этого? Его раны — всего лишь булавочные уколы. Они выгнали его, да, но куда? Сюда, к нам. Шаран знала, что он может перейти границу. Разве стала бы она делать нам такой подарок, если бы у нее не было на уме

чего-нибудь еще? А как ты думаешь, господин, что у нее на уме? Только одно — послать его сюда, чтобы он убил тебя, как ты собираешься послать его убить ее! Он такой сильный — и дает женщинам побить себя! У него меч, острый священный клинок — и он позволяет женщинам отобрать его. Ха-ха! — Закель захохотал. — Ты веришь этому, господин? Я — нет!

— Клянусь Нергалом! — твердил как заклинание Кланет, лицо которого превратилось из бледного в серовато-синее, — клянусь Нергалом!»

Схватив Кентона за плечи, он вытолкнул его на палубу и сам вышел следом.

— Шаран! —- проревел он. — Шаран!

С трудом подняв голову, Кентон увидел, что Шаран стоит в двери каюты, обнимая за талию двух девушек.

— Нергалу и Иштар не до нас, — усмехнулся черный жрец. — У нас скучная жизнь. У моих ног лежит раб, он умирает. Шаран, ты знаешь его?

Он наклонился и поднял Кентона, как ребенка. Лицо Шаран не изменилось, она смотрела так же холодно и презрительно.

— Он для меня ничто — червь, — ответила она.

— Ничто? — заревел Кланет. — Но ведь по твоей воле он пришел ко мне. К тому же он все время лжет, Шаран. По старому закону рабов наказывают за это. Я выставлю против него четверых моих людей. Если он победит, он еще поживет немного, чтобы развлечь нас. Но если нет — я вырву его лживый язык и пришлю тебе, как залог моей любви, о Шаран, Священный Сосуд Иштар! Ха-ха! — засмеялся черный жрец, увидев, как она побледнела. — Проверь свои чары, Шаран. Заставь этот язык говорить! Пусть она, — голос Кланета звучал мягко и вкрадчиво, — пусть он шепчет тебе о любви, говорит, как ты прекрасна, Шаран, как несравненна — о прелестная Шаран! Пусть и упрекнет тебя слегка, ведь это по твоей милости его вырвут! Ха-ха-ха! — захохотал Кланет. — Шлюха! — злобно бросил он.

Кланет сунул в руку Кентона легкую плеть.

— Сражайся, раб! — рявкнул он. — Сражайся за свой лживый язык!

Вперед вышли четыре жреца, доставая из-под одежды плети с металлическими наконечниками. Не успел Кентон опомниться, как они уже рванулись к нему. Как тощие голодные волки они накинулись на него, избивая кнутами. Лавина ударов обрушилась ему на голову, на голые плечи. Он пытался неуклюже защищаться, отвечать на эти удары. Металлические наконечники оставляли на его теле глубокие полосы, по груди, спине, плечам начала сочиться кровь.

Один удар пришелся по лицу, ослепив Кентона.

Издалека до него донесся волшебный голос Шаран, в котором слышалось презрение:

— Раб, неужели ты не можешь даже защищаться?

Проклиная все на свете, Кентон бросил бесполезную плеть. Совсем рядом он увидел ухмыляющееся лицо жреца, который только что ударил его. И не успел тот поднять свой хлыст для очередного удара, как Кентон размахнулся и ударил кулаком в этот усмехающийся рот. Он почувствовал, как треснула кость, зашатались зубы. Жрец упал и откатился к самому борту.

В то же мгновение остальные трое набросились на Кентона. Они впивались в него ногтями, стараясь достать до горла, пытались сбить с ног. Кентон вырвался. Нападавшие на мгновение отступили, потом опять бросились в атаку. Один выдвинулся немного вперед. Схватив его, Кентон заломил ему руку за спину, уперся коленом в бок, приподнял и с силой швырнул на тех двоих. Жрец рухнул, ударившись головой о палубу. Раздался треск, как будто переломили вязанку хвороста; по телу прошла судорога, ноги вывернулись, словно в каком-то ужасном сальто, и наконец жрец ослабел и затих.

— Отличный удар! — услышал Кентон голос перса.

Вдруг он почувствовал, как цепкие пальцы схватили его за щиколотки. Падая, он увидел перед собой лицо, представлявшее собой сплошное красное пятно, — на этого жреца пришелся первый удар Кентона. Чужие руки сжались у него на горле. И тут Кентон вспомнил одну ужасную картину, свидетелем которой он стал во время такого же неравного боя во Франции. Он поднял правую руку, выставив вперед указательный и средний пальцы, нащупал глазницы и надавил изо всей силы. Раздался предсмертный крик, и цепкие пальцы отпустили горло Кентона: по его рукам стекали кровавые слезы. Из глазниц жреца свисали кровавые клочья.

Кентон вскочил. Он ударил ногой окровавленное лицо — один раз, потом еще и еще, и руки, сжимавшие щиколотки, разжались.

Краем глаза он увидел побледневшую Шаран, широко раскрытыми глазами она смотрела на него. Смеха черного жреца больше не было слышно.

Четвертый из нападавших ринулся на Кентона, в руке у него блеснуло широкое лезвие ножа. Кентон наклонил голову и приготовился к встрече. Схватив руку, сжимавшую нож, он заломил ее за спину. Раздался хруст кости. Жрец пронзительно вскрикнул и упал.

Кентон заметил, что Кланет смотрит на него, раскрыв от удивления рот.

Кентон рванулся, целясь кулаком ему в челюсть, но черный жрец выставил вперед руки и, поймав нападавшего посреди прыжка, поднял его над головой, чтобы со всего размаху бросить вниз, на палубу.

Кентон закрыл глаза — значит, это конец.

Вдруг он услышал тревожный голос перса:

— Эй, эй, Кланет! Не убивай его! Именем Ишека, властителя преисподней, не убивай его, Кланет! Сохрани ему жизнь, чтобы он и дальше дрался!

Потом заговорил барабанщик:

— Нет, нет, Кланет! — Кентон почувствовал, что его крепко держат ногти Гиги. — Нет, Кланет! Он дрался честно и хорошо. У нас таких немного. Может быть, он передумает, если мы его поучим. Помни, Кланет, — он может перейти границу.

Огромное тело жреца дрогнуло, и Кентон почувствовал, что его опускают вниз.

— Поучим? Ха-ха! — раздался рявкающий голос надсмотрщика. — Отдай его мне, господин, вместо того гребца, который умер. И я приучу его к порядку!

Черный жрец отпустил Кентона. Постояв над ним некоторое время, он кивнул, повернулся и пошел в каюту. После всего случившегося силы оставили Кентона, он лежал, сжавшись и обхватив колени руками.

— Закель, сними с мертвого раба цепи и брось его за борт, — услышал Кентон голос Гиги. — Я покараулю его, пока ты вернешься.

Кентон услышал шаги удаляющегося надсмотрщика. Барабанщик склонился над ним.

— Хорошо дерешься, волчонок, — тихо сказал он. — Хорошо дерешься! Сейчас тебя закуют, но ты покорись. Жди — и твой час пробьет. Слушай, что я говорю, волчонок, и я сделаю все, что в моих силах.

Он ушел. Недоумевая, Кентон поднял голову. Он увидел, как барабанщик наклонился, поднял тело жреца, которому Кентон сломал шею, и одним движением сильных рук бросил его за борт. Так же он поступил и со следующим телом — это был труп с размозженным черепом. Потом он в нерешительности остановился над безглазым, который с воем ползал по палубе, пытался подняться, но опять падал. Весело усмехнувшись, Гиги взял его за ноги и швырнул за борт.

— Вот уже тремя меньше, — пробормотал он.

Дрожь прошла по телу Кентона, зубы его стучали, подступающие рыдания сдавили горло. Барабанщик с удивленной усмешкой посмотрел на него.

— Ты хорошо дрался, волчонок, — сказал он. — Так почему же ты дрожишь, словно побитая собака, у которой отобрали недоеденную кость?

Он положил руки на кровоточащие плечи Кентона. Кентон постепенно успокоился. Казалось, будто через руки Гиги в него вливается потоком некая сила, и он жадно ее впитывает. Будто открыли шлюзы в некоем древнем озере спокойствия, и равнодушие ко всему заполнило Кентона, равнодушие к жизни и к смерти.

— Вот так! — сказал Гиги, вставая. — Закель уже пришел за тобой.

Надсмотрщик стоял рядом. Дотронувшись до плеча Кентона, он указал на ступеньки, ведущие вниз, туда, где сидели гребцы. Нащупывая руками дорогу в полутьме, Кентон стал спускаться, Закель шел за ним. Они остановились у одного из огромных весел, над которым Кентон увидел мощные плечи, все в узлах мускулов, склоненную голову со светло-золотистыми и длинными, как у женщины, волосами. Золотоволосый гребец спал. Поясницу его охватывало большое бронзовое кольцо, крепкой цепью соединенное с крюком, глубоко вделанным в спинку скамьи.

На руках у гребца были кандалы. Две прочные цепи тянулись от них к металлическому кольцу на весле.

Слева от спящего лежало еще одно бронзовое кольцо, на весле висела пара наручников.

Закель толкнул Кентона к скамье, надел ему на пояс кольцо, запер замок.

Когда надсмотрщик надевал на него наручники, Кентон не сопротивлялся.

Внезапно почувствовав на себе чей-то теплый взгляд, Кентон обернулся и увидел Шаран. В ее глазах была жалость и легкая тень чего-то другого, отчего сердце Кентона бешено забилось.

— Я приучу тебя к порядку, не бойся! — сказал Закель.

Кентон обернулся еще раз.

Шаран исчезла.

Он преклонил голову на весло рядом со спящим гребцом.

На весло... он прикован!..

Раб!

Кентона разбудил резкий звук свистка. Что-то похожее на раскаленный железный прут хлестнуло его по плечу. Он вздрогнул, поднял голову, тупо уставился на закованные в кандалы руки. Удар повторился, на этот раз сильнее.

— Вставай, раб! — услышал он рявкающий голос; Кентону был знаком этот голос, но его как будто опоили одуряющим зельем — он не мог вспомнить, кому этот голос принадлежит. — Вставай! Берись за весло!

Совсем рядом раздался другой голос, хриплый шепот; в нем было дружеское участие;

— Поднимайся, или его кнут оставит на твоей спине кровавые письмена.

Кентон с трудом поднялся, руки сами собой скользнули в два гладких углубления на ручке весла. Стоя на скамье, Кентон видел вокруг себя бирюзовую гладь океана, над которой, казалось, опрокинули чашу с серебристым туманом. Впереди было четверо гребцов, двое стояли, двое сидели, держась за огромные весла, которые, так же как и его весло, были укреплены на борту корабля. За вши поднималась черная палуба.

Внезапно он все вспомнил. Первый голос — это голос Закеля, а горячие удары — это его плеть. Кентон повернул голову. Он увидел еще около двух десятков гребцов, черных от загара; они сидели и стояли на своих веслах, то сгибая, то разбигая спины, и корабль Иштар двигался вперед, разрезая синюю гладь моря. На площадке у подножия мачты, презрительно ухмыляясь, стоял Закель. Кентон получил еще один удар длинного кнута.

— Не оборачивайся! Греби! — рявкнул Закель.

— Грести буду я, — раздался знакомый шепот. — Ты просто качай весло, пока не наберешься сил.

Кентон взглянул на светлые длинные, как у женщины, волосы. Но ничего женского не было в лице, на короткое мгновение обращенном к нему. Глаза, холодные как лед, были, как и лед, синие, хотя сейчас они оттаяли и светились грубоватой добротой. Солнце и морские ветры оставили свой след на этом лице. Не было ничего женского и в мускулах, игравших на плечах и спине гребца, когда он двигал огромным веслом с той же легкостью, с какой женщина держит метлу.

Северянин с головы до ног, викинг из какой-то древней саги и, как и сам Кентон, корабельный раб — вот кем был великан, которого Кентон увидел спящим на весле.

— Я Сигурд, сын Тригга, — тихо сказал северянин. — Какая жестокая Норна привела тебя на этот заколдованный корабль? Говори тихо, наклонись ниже над веслом. У дьявола с кнутом острый слух.

Сгибаясь и разгибаясь с ударами весла, Кентон стоял на скамье. Оцепенение, охватившее его, уже прошло. Прошло еще и оттого, что кровь, подгоняемая работой, быстрее задвигалась в его венах.

— Ты не из слабых, — с одобрением проворчал его сосед. — Весло утомляет, но по нему в тебя вливается сила моря. Ее нужно пить понемногу, набирайся сил, но не спеши. И потом, может быть, ты и я вместе...

Он замолчал и быстро испытующе взглянул на Кентона.

— Если судить по внешности, ты — один из людей Эйрина, с Южных островов, — прошептал он. — Я не имею злобы против них. Много раз мы бились с ними, и после этих битв крылатые Валькирии никогда не возвращались в Валгаллу с пустыми руками. Смелые люди, сильные люди, они умирали с боевым кличем на устах, целуя клинок и острие копья, как будто целуют невесту. Ты — один из них?

Кентон собрался с мыслями. Он должен ответить так, чтобы завязалась дружба, так откровенно ему предложенная; полная правда может вызвать недоумение, а излишняя туманность — подозрение.

— Меня зовут Кентон, — ответил он тихо. — Мои предки служили Эйрнну. Они хорошо знали викингов и их корабли и не передали мне никакой вражды к ним. Я буду твоим другом, Сигурд, сын Тригга, ибо никто из нас не знает, сколько времени я пробуду здесь, рядом с тобой. И раз ты и я вместе...

Он многозначительно замолчал, как и викинг. Северянин кивнул и опять бросил на него острый испытующий взгляд.

— Как постигла тебя эта участь? — проговорил он. — С тех пор как они схватили меня на острове Колдунов, мы не заходили ни в одну гавань. Тебя не было здесь, когда меня приковали к этому веслу.

— Сигурд, клянусь именем Одина, Отца всего живого, я не знаю! — Рука северянина дрогнула, когда он услышал имя своего бога. — Какая невидимая сила вырвала меня из моей земли и принесла сюда. Сын Хелы, что правит на черной палубе, предложил мне свободу, если я соглашусь совершить подлость. Я отказался. Я дрался с его людьми и убил троих. А потом меня приковали к веслу.

— Ты убил троих! — Викинг восхищенно смотрел на Кентона, глаза его блестели, зубы обнажились в улыбке. — Ты убил троих! Браво, друг! Браво! — воскликнул он.

Что-то змеей прошипело рядом с Кентоном и ударило северянина по спине. Брызнула кровь, удары обрушивались еще и еще. Послышалось рявканье Закеля:

— Собака! Свинячье отродье! Или ты обезумел? Я сдеру с тебя шкуру!

Тело Сигурда, сына Тригга, содрогалось под ударами. Он затравленно посмотрел на Кентона; на губах у него выступила кровавая пена. Внезапно Кентон понял, что не удары были тому причиной, а стыд и бессильная ярость; под ударами кнута кровоточило сердце викинга, оно могло разорваться.

Рванувшись вперед, Кентон подставил под плеть свою голую спину, принимая удары на себя.

— Ха! — заорал Закель. — Ты тоже хочешь? Ты хочешь поцелуев моего кнута? Ну так возьми, возьми сколько можешь!

Раздался свист, последовал безжалостный удар, и опять свист и удар. Кентон стойко терпел, ни на секунду не открывая для ударов спину северянина, думая о том, как он расплатится за все, когда пробьет его час...

Когда он завладеет кораблем!

— Стой! — затуманенным от боли взглядом Кентон увидел барабанщика, стоявшего на палубе. — Ты что, хочешь убить его, Закель? Клянусь Нергалом, если ты сделаешь это, я попрошу Кланета, чтобы он доставил мне радость, разрешив приковать тебя хс этому веслу!

—- Греби, раб! — угрюмо проворчал Закель.

Теряя сознание, Кентон наклонился над веслом. Северянин схватил его руку и крепко сжал ее.

— Я Сигурд, сын Тригга, внук Ярла! Повелитель драконов! — он говорил тихо, но в голосе его слышался звон скрещивающихся клинков; глаза его были закрыты, казалось, он произносит молитву. — Мы теперь братья по крови, Кентон из людей Эйрнна. Братья — ты и я. Нас породнили красные руны, начертанные на твоей спине, когда ты укрыл меня от кнута. Я стану твоим щитом, как ты был моим. Мечи наши станут одним мечом. Твой друг будет моим другом, а твой враг — моим. И если понадобится тебе моя жизнь — возьми ее! Я, Сигурд, сын Тригга, клянусь именем Одина, Отца всего живого, и всеми сущими богами! И если я нарушу эту клятву, то пусть будут мучить меня ядовитые змеи Хелы до тех пор, пока не увянет Иггдрасиль, Древо жизни, и не наступит Рагнарек, Ночь Богов!

У Кентона дрогнуло сердце.

Северянин сильнее сжал его руку. Потом выпустил ее и опять склонился над веслом. Больше он ничего не сказал, но Кентон знал, что клятва дана.

Щелкнул кнут надсмотрщика, и раздался свисток. Четверо гребцов впереди, подняв весла, задвинули их в специальные углубления. Викинг сделал то же самое.

— Садись, — сказал он. — Сейчас нас вымоют и накормят.

Целый водопад обрушился на Кентона, потом еще. Соль разъедала раны, на глаза наворачивались слезы.

— Тише, — предостерег его Сигурд. — Боль скоро пройдет, а соль залечит раны.

Затем каскад воды обрушился и на викинга. Двое загорелых мужчин ходили между гребцами, их обнаженные спины были иссечены шрамами. В руках они несли ведра. Они облили водой двух гребцов, сидевших впереди Кентона. Вот они повернулись и двинулись назад по узкому проходу между скамьями. Казалось, они сошли с какого-то древнего ассирийского барельефа — у них были сильные тела, вытянутые лица с пухлыми губами и крючковатыми носами. Никакое движение мысли не отражалось в этих лицах. Глаза их зияли пустотой.

Принеся еще воды, они вылили ее на пол. Двое других рабов поставили на скамью между Кентоном и северянином грубую деревянную тарелку и чашку. На тарелке лежало около дюжины длинных палочек и множество лепешек, похоже было, что они сделаны из маниока; жители тропических стран пекут такие лепешки на солнце. В чашке была густая темнокрасная жидкость.

Кентон попробовал толстые палочки, по вкусу они почему-то напоминали мясо. Относительно лепешек он не ошибся — они действительно были сделаны из маниока. Острая, терпкая жидкость слегка забродила. Такая еда придавала сил. Северянин улыбнулся Кентону.

— Кнута нет, мы можем говорить, но не слишком громко, — сказал он. — Такое правило. И пока мы пьем и едим, брат, спроси у меня без страха, о чем хочешь.

— Из всех вещей прежде всего я хочу узнать две, — сказал Кентон. — Как ты попал на корабль, Сигурд? И как сюда попала эта еда?

— Еда попадает по-всякому, — ответил викинг. — Это заколдованный корабль, к тому же проклятый. Он нигде не может стоять долго, и нигде его не принимают с радостью. Нигде, даже в Эмактиле, где обитает множество чародеев. Там, где мы бросаем якорь, нам быстро приносят еду и питье, чтобы поскорее избавиться от нас и не разгневать демонов, которые там обитают. У них огромная сила — у этого бледного сына Хелана и женщины на светлой палубе. Иногда мне кажется, что она — дочь Локи, которого Один заковал в цепи за его грехи, а иногда — что она дочь Фреи, Матери богов. Но кем бы она ни была, она прекрасна, и у нее светлая душа. У меня нет к ней ненависти.

Он поднес чашку к губам.

— А что касается меня, — продолжал он, — это очень короткая история Я плавал в южных морях на одном из кораблей Рагнора Красное Копье. Сначала с нами было двенадцать огромных драконов. Мы шли к югу, совершая по пути множество набегов. Прошло немало дней, шестеро наших драконов покинули нас, и вот мы пришли в один египетский город. Это был очень большой город, в нем оказалось множество разных храмов, но ни одного храма наших богов.

Нам не понравилось, что среди такого множества ни один храм не принадлежал Одину, Отцу всего живого, и мы пришли в ярость, и вот однажды ночью, выпив слишком много египетского вина, шестеро из нас отправились в храм, чтобы захватить его и отдать Одину.

Мы вошли в храм. Он был весь темный, и там находилось много людей в черных мантиях, как здесь, на этом корабле. Когда мы сказали им, что собираемся сделать, они зажужжали, как пчелиный рой, и, как стая волков, набросились на нас. Мы убили многих и завоевали бы этот храм для Одина, но — протрубил рог!

— Подошло подкрепление, и вы не справились? — спросил Кентон.

— Вовсе нет, брат, — ответил Сигурд. — Это был волшебный рог. Усыпляющий. Сон наполнил нас, как паруса в бурю наполняет ветер. Руки и ноги не слушались, мы уже не чувствовали рукоятей наших окровавленных мечей и выронили их. И, сраженные сном, мы упали среди убитых.

Проснулись мы в храме. Мы думали, что это тот же храм, потому что было так же темно и вокруг было множество жрецов, одетых в черное. Нас заковали в цепи, били плетьми и сделали из нас рабов. Потом мы поняли, что находимся не в Египте, а в городе, который называется Эмактила, на острове Колдунов, он стоит в каком-то заколдованном море. Я и мои товарищи долго работали на черных жрецов, потом меня привели на этот корабль, когда он стоял на якоре в Эмактиле. И с тех пор я склоняюсь здесь над веслом, наблюдая их чародейства и борясь за свою жизнь.

— Усыпляющий рог! — в удивлении воскликнул Кентон. — Но я не понимаю, Сигурд!

— Ты поймешь, друг, — сказал Сигурд мрачно. — Довольно скоро поймешь. Закель хорошо владеет им, вот, слушай — начинается.

Откуда-то сзади раздался глубокий, мягкий, монотонный звук рожка. Низкие вибрирующие звуки, казалось, разливались по всему телу, лаская, как мягкие руки, усыпляя и одурманивая.

Звук порождал сонное состояние.

По глазам викинга было видно, что он пытается побороть дремоту. Но вот веки его медленно сомкнулись, руки ослабли, кулаки разжались, он качнулся, уронив голову на грудь. Тело его тяжело сползло вниз.

Звук не прерывался.

Как ни старался Кентон, он не мог побороть мягкую, обволакивающую дремоту. Тело его занемело. Бесчисленным множеством маленьких струек сон растекался по членам, по его жилам и нервам, опутывал мозг.

Все тяжелее становились веки.

Больше он не мог сопротивляться. Цепи зазвенели, и Кентон упал рядом с Сигурдом..

Какой-то глубокий внутренний голос, проникнув в бездны очарованного сна, потревожил сознание Кентона. Веки его дрогнули, и он стал медленно открывать глаза, но, повинуясь какому-то неясному чувству, замер. Сквозь приопущенные ресницы Кентон посмотрел вокруг. Его наручники соединяла с веслом длинная цепь. Во сне он передвинулся и лежал теперь у спинки скамьи, положив голову на вытянутую руку. Прямо перед ним находилась светлая палуба. Возле самого ее края стояла Шаран, смотревшая на Кентона. Нежно-голубая ткань, по которой руки давно умерших ассирийских девушек выткали золотые лотосы, скрывала ее грудь, обвивалась вокруг стройной талии и ниспадала к обутым в сандалии изящным ножкам. Шаран наклонилась вперед, пристально вглядываясь в Кентона; рядом с ней стояла черноволосая Саталу.

— Госпожа, — услышал Кентон голос Саталу, — он не может служить Нергалу, если люди Нергала заковали его в цепи.

— Нет, — задумчиво сказала Шаран, — нет, в этом я ошибалась. Если бы он служил Нергалу, он никогда бы не смог перейти границу. И Кланет тогда не стал бы так насмехаться надо мной...

— Он молод и очень красив, — вздохнула Саталу. — И он сильный, он дрался, как лев.

—- Если крысу загнать в угол, она тоже будет драться, — ответила Шаран с презрением. — Как побитая собака, он позволил посадить себя на цепь. И он обманул меня! Он оказался вороной в павлиньих перьях! У него был меч, а он не сумел им воспользоваться! О, Саталу! — воскликнула Шаран, и рыдания послышались в ее голосе. — О, мне стыдно! Лжец, трус и раб — и все же он разбудил что-то в моем сердце, чего не касался еще ни один мужчина. О, мне стыдно, мне стыдно, Саталу!

— Не плачь, госпожа! — Саталу схватила дрожащие руки Шаран. — Может быть, ты ошибаешься. Откуда нам известно? А если он говорил правду? Мы не можем знать, что случилось в мире, который мы покинули так давно. К тому же он очень красив — и молод!

— Во всяком случае, — горько сказала Шаран, — он раб.

— Ш-ш, — предупредила ее Саталу, — Закель идет.

Повернувшись, они пошли к каюте, и Кентон не мог больше их видеть.

Пронзительно зазвучал свисток. Рабы зашевелились, Кентон вздохнул, поднялся, протер глаза и взялся за весло.

Он ликовал. Слова Шаран означали только одно — он нравился ей. Возможно, нить, соединявшая их, была совсем тоненькой, но все же она была. А если бы он не был рабом — когда он перестанет быть рабом, — что тогда? Это будет уже не тоненькая нить. Он рассмеялся, но тихо, чтобы не услышал Закель. Сигурд удивленно посмотрел на Кентона.

— Усыпляющий рог, должно быть, навеял тебе сладкие сны, — пробормотал он.

— Да, Сигурд, сладкие, — ответил Кентон. — Они расшатают наши цепи, и мы скоро их разорвем.

— Да пошлет Один побольше таких снов, — тихо сказал северянин.

Когда наступило время усыпляющего рога, Кентон заснул и без него. Острый взгляд надсмотрщика разгадал самоотверженный план Сигурда, и тот постоянно наблюдал за Кентоном, стегая его плетью, когда видел, что всю тяжесть работы берет на себя северянин. Руки у Кентона покрылись мозолями, все тело ныло, чувства притупились. Это продолжалось в течение пяти снов.

Наконец он смог преодолеть свою вялость и задал Сигурду вопрос, который давно уже не давал ему покоя. Половина всех гребцов находилась за линией, разделявшей черную и белую палубы, эту линию не могли перейти ни Кланет, ни Шаран, ни их слуги. Но Закель и другие жрецы ходили среди гребцов, как им заблагорассудится, из одного конца углубления в другой. И хотя Кланет, Гиги или пере никогда не спускались сюда, Кентон не сомневался, что и они смогли бы пройти по углублению на противоположную часть корабля. Почему же тогда жрецы не захватят розовую каюту? Почему Шаран со своими женщинами не спустится сюда и не окружит каюту Кланета? Почему не пускают они свои стрелы и копья в стаю черного жреца?

Викинг сказал, что корабль заколдован, и чары, тяготеющие над ним, на имеют себе равных. Раб, который умер, находился на корабле с самого начала его плавания, и он рассказал Сигурду, что эта таинственная невидимая преграда всегда, разделяла гребцов. Ни копье, ни стрела не могли преодолеть ее, если только они не были посланы богами.

Два лагеря были бессильны друг перед другом. Ни Шаран, ни Кланет не могли покинуть корабль, когда он заходил в гавани. Женщины Шаран и слуги черного жреца могли — но ненадолго. Они вскоре возвращались, потому что корабль притягивал их. Что бы случилось, если бы они не вернулись? Раб не знал, он сказал, что это невозможно, корабль все равно вернет их назад.

Сгибая и разгибая над веслом ноющую спину, Кентон размышлял обо всем этом. Да, божества, вынесшие кораблю такой приговор, были дотошливыми, они не упустили ни одной мелочи. Кентона это слегка позабавило.

Они придумали эту игру и, конечно же, сами определили ее правила. Интересно, сможет ли Шаран ходить по всему кораблю, когда он сам станет здесь хозяином?

За этими размышлениями Кентона застал рожок Закеля, и под его монотонное звучание Кентон погрузился в бездонное забытье сна.

Когда он проснулся, разум его был кристально чист, он чувствовал себя прекрасно, тело освободилось от боли и стало гибким и энергичным. Он принялся грести с легкостью.

— Сила вливается в тебя из моря, как я и предсказывал, — проворчал Сигурд.

Кентон рассеянно кивнул — он пытался найти путь к освобождению.

Что происходит на корабле, когда гребцы спят? Может ли представиться какая-нибудь возможность освободиться или освободить викинга, если он сумеет перебороть сон?

Если бы он мог!

Как защититься от звучания этого рожка, навевающего сон подобно древним сиренам, которые своими песнями околдовывали моряков, заблудившихся в их стране?

Сирены! Кентон внезапно вспомнил приключения хитроумного Одиссея. Историю о том, как тот страстно пожелал услышать песню сирен — и не погибнуть. Как он приплыл в их владения, наполнил уши гребцов мягким воском, как приказал привязать себя к мачте и потом, все проклиная, пытался разорвать свои узы, сгорая от желания броситься им в объятья, он услышал эти завораживающие звуки — и благополучно уплыл прочь.

Поднялся ветер — ровный, устойчивый, он наполнил паруса и повел корабль вперед по гребням волн. Раздалась команда поднять весла. Кентон откинулся на спинку скамьи. Сигурд молчал, лицо его было задумчиво, взгляд блуждал где-то далеко, он вспоминал далекие дни, когда его драконы рассекали волны Северного океана.

На коленях у Кентона лежали лохмотья. Опустив руки, он стал тихонько вытягивать нити, сплетая их и связывая в маленькие шелковые веревочки. Викинг не замечал его действий. Вот уже и готовы обе. Зажав одну в руке, Кентон поднял ладонь к лицу и, как бы потирая щеку, незаметно всунул веревочку в ухо. Подождав немного, он то же самое проделал и со второй. Вой ветра превратился в легкий шепот.

Осторожно, не торопясь, он вынул затычки. Скрутив их еще туже, Кентон снова заткнул уши. Теперь вместо воя ветра слышался лишь слабый далекий звук. Довольный, Кентон спрятал затычки за пояс.

Корабль летел вперед. Пришедшие через некоторое время рабы окатили гребцов водой, потом принесли им еду.

Еще не зазвучал усыпляющий рог, а Кентон уже опустился на скамью и положил голову на руку, зажав в ладонях шелковые затычки. Быстрым движением он сунул их в уши и расслабился. Монотонное гудение рожка превратилось в далекий, едва различимый звук. Но все равно слабость постепенно овладевала телом. Кентон сопротивлялся. Вот звук рожка замер, и Закель ушел. Слегка приоткрыв глаза, Кентон увидел, как надсмотрщик поднялся по ступенькам и направился в каюту Кланета.

Черная палуба была пуста. Не открывая глаз, Кентон перевернулся, обхватил спинку скамьи и положил голову на руку. Через опущенные ресницы он осматривал противоположную часть судна.

До его слуха донесся звонкий серебристый смех. К самому краю светлой палубы подошла Шаран в сопровождении темноволосой Саталу. Шаран села и распустила волосы, пламенеющее золотисто-рыжее облако окутало ее лицо и плечи, казалось, что она сидит под шелковистым благоухающим покрывалом. Саталу приподняла эту сверкающую массу и принялась ее расчесывать.

Сквозь эту восхитительную завесу Шаран смотрела на него. Невольно Кентон приподнял веки и встретился с ней взглядом. Она ахнула, приподнялась и, откинув волосы, стала пристально всматриваться в его лицо.

— Он не спит! — прошептала она.

— Шаран! — выдохнул Кентон.

В ее глазах он опять увидел стыд, лицо стало холодным. Подняв голову, она слегка усмехнулась.

— Саталу, — сказала она, — тебе не кажется, что зловоние здесь сильнее, чем обычно? — Она опять поморщилась. — Да, так и есть. Как на невольничьем рынке в Уруке, когда привозят новых рабов.

— Я... я не замечаю, госпожа, — неуверенно проговорила Саталу.

— Ну да, да, конечно, — голос Шаран был беспощаден, — смотри, вот он сидит, новый раб. Странно, он спит с открытыми глазами.

— И все же он не похож на раба, — опять неуверенно возразила служанка.

— Вот как? Что с твоей памятью, девочка? — вкрадчиво спросила Шаран. — Как мы отличаем раба?

Черноволосая девушка не ответила, она только ниже склонилась над локонами своей госпожи.

— По цепям и по следам от ударов кнута, — насмешливо произнесла Шаран, — вот как мы узнаем раба. А у этого есть и то и другое — к тому же великое множество.

Кентон молча сносил ее насмешки, он лежал не шевелясь; он даже не все слышал из сказанного ею, а только жадно смотрел на нее, любуясь ее красотой.

— Ах, я думала, он пришел ко мне с мудрыми словами, с обещаниями, он заронил надежду в моем сердце, — вздохнула Шаран. — И я открыла ему свою душу, ведь я надеялась, Саталу! Мою душу! А он отплатил мне ложью, пустыми обещаниями, к тому же он слаб — не смог справиться с моими девушками. И вот он сидит — лживый и слабый человек, которому я доверилась, его бессильные руки в кандалах, а на спине следы кнута. Раб!

— Госпожа, о, госпожа! — прошептала Саталу.

Но Кентон молчал, хотя насмешки Шаран задели его за живое. Неожиданно Шаран поднялась и запустила пальцы в сверкающие кудри.

— Саталу, — тихо произнесла она, — могу ли я своим присутствием разбудить раба? Может ли раб — если он молод и силен — разорвать ради меня свои цепи?

Она повернулась; сквозь тонкие одежды просвечивали изящные розовые изгибы ее груди и бедер, гибкие и совершенные; тряхнув волосами, она лукаво взглянула на Кентона, поправила локоны и выставила вперед крошечную розовую ножку.

Забыв обо всем, Кентон поднял голову, кровь горячо стучала у него в висках.

— Цепи разорвутся, Шаран! — воскликнул он. — Я разорву их, будь уверена! И тогда...

— И тогда, — отозвалась она, — и тогда мои девушки побьют тебя, как и раньше! — Она усмехнулась и ушла.

Кентон смотрел ей вслед, кровь в голове громко пульсировала. Он увидел, как Шаран, остановившись, что-то сказала Саталу. Девушка обернулась и подала ему знак, предупреждая о чем-то. Кентон закрыл глаза и положил голову на руку. Вскоре послышались шаги Закеля. Раздался свисток.

«Если она в самом деле думала то, что говорила, то зачем бы стала предупреждать его?» — думал Кентон.

Шаран взглянула на Кентона со своей палубы.

С тех пор как она стояла здесь, насмехаясь над ним, уже прошло какое-то время. Но сколько — если измерять его привычными для Кентона мерками — он не мог сказать. Сети безвременья опутали его.

Много раз он без сна лежал на скамье, поджидая появления Шаран. Но она не выходила из каюты, а если и выходила, то не показывалась ему на глаза.

Кентон не сказал викингу о том, что чары усыпляющего рога больше ему не страшны. Хотя он всей душой доверял Сигурду, но не был уверен в его ловкости. Он сомневался, что викинг сможет искусно притвориться спящим. А Кентон не мог рисковать.

И вот опять Шаран стояла у изумрудной мачты и смотрела на него. Рабы спали. На черной палубе никого не было. В этот раз Шаран была серьезна. Она заговорила сразу о главном.

— Кто бы ты ни был, — зашептала она, — ты можешь делать две вещи — перейти границу и бодрствовать, когда спят другие рабы. Ты сказал, что разорвешь цепи. Я верю, что и это правда, если только...

Она замолчала, Кентон прочел ее мысль.

— Если только я не солгал тебе, как я солгал тебе раньше, — сказал он спокойно. — Я не лгал тебе.

— Если ты разорвешь цепи, — сказала она, — ты убьешь Кланета?

Кентон сделал вид, что размышляет.

— Зачем мне убивать Кланета? — спросил он наконец.

— Зачем? — В голосе Шаран появились презрительные нотки. — Зачем? Разве не он заковал тебя в цепи? Бил тебя плетьми? Сделал рабом?

— А разве не Шаран встретила меня копьями? — спросил он. Не Шаран растравляла мне раны солью своих насмешек?

— Но ты обманул меня! — воскликнула Шаран.

Кентон опять притворился задумавшимся.

— Какова же будет награда этому лжецу, этому слабому рабу, если он убьет черного жреца для тебя? — спросил он напрямик.

— Награда? — повторила Шаран, не понимая.

— Чем ты отплатишь мне?

— Отплачу тебе? Да, я отплачу! — Презрение в ее голосе обожгло Кентона. — Я отплачу. Ты получишь свободу, я дам тебе мои драгоценности, возьми все...

— Свобода у меня будет, когда я убью Кланета, — ответил он. — А для чего мне твои драгоценности на этом проклятом корабле?

— Ты не понял, — сказала Шаран. — Когда ты убьешь черного жреца, я высажу тебя там, где ты захочешь. И тогда драгоценности пригодятся тебе.

Помолчав, она добавила:

— А разве они не имеют ценности там, откуда ты пришел и куда, пока на тебе не было цепей, ты всегда возвращался, если угрожала опасность?

Сладким ядом растекался ее голос, но Кентон только рассмеялся.

— Чего же ты еще хочешь? — спросила она. — Если этого недостаточно, то чего еще?

— Тебя! — ответил он.

— Меня! — Шаран не верила своим ушам. — Чтобы я отдавала себя кому-то как награду! Отдавала — тебе! Собака! — бушевала она. — Никогда!

До этого момента Кентон заранее рассчитал каждое свое слово, но сейчас, когда он заговорил, в его голосе звучал такой же искренний гнев, как и у Шаран.

— Нет! — воскликнул он. — Нет! Не ты отдашь! Клянусь Богом, Шаран, я сам возьму!

Он протянул к ней закованные в железо руки.

— Я завоюю этот корабль без твоей помощи — ты называла меня лжецом и рабом, а теперь швыряешь мне плату, как мяснику. Нет! Я завоюю корабль и сделаю это своими руками. И этими же руками я завоюю тебя!

— Ты мне угрожаешь! — Лицо Шаран озарилось гневом. — Ты!

Из-под одежды она выхватила узкий кинжал и швырнула ему. Словно ударившись о твердую невидимую стену, кинжал звякнул и отскочил, расколовшись, упал к ее ногам.

Шаран побледнела и отпрянула.

— Ты ненавидишь меня, — усмехнулся Кентон. — Пусть так и будет, Шаран. Ибо что такое ненависть, если не пламя, очищающее сосуд для вина любви?

Звук, с которым Шаран закрыла дверь, войдя в каюту, нельзя было назвать мягким. Хмуро усмехнувшись, Кентон склонился над веслом. Вскоре он спал так же крепко, как и похрапывающий рядом северянин.

Кентон проснулся от какого-то шума. На обеих палубах стояли люди. Размахивая руками, они показывали куда-то вдаль и громко говорили о чем-то. Над ними парила стая птиц. Впервые Кентон видел птиц в этом странном мире. Их крылья походили на крылья огромных бабочек. Их сверкающие перья, казалось, были покрыты ярко-красным и золотистым лаком. Их голоса звучали как звон маленьких колокольчиков.

— Земля! — воскликнул викинг. — Мы заходим в гавань. Наверное, чтобы запастись водой и пищей.

Дул свежий ветер, и гребцы не работали. Забыв о плети Закеля, Кентон встал на скамью и смотрел на берег во все глаза. Надсмотрщик этого не заметил, он сам был занят тем же.

Впереди поднимался высокий остров, залитый солнцем; разноцветные пятна, как маленькие радуги, вспыхивали тут и там. Если не считать этих ярких вкраплений, весь остров матово светился, как большой изогнутый топаз, лазурное море переливалось у берегов, как молочный опал, а на вершине острова ветви деревьев склонялись под густой листвой, напоминая огромные золотисто-янтарные плюмажи из страусовых перьев. Над островом радужными вспышками загорались яркие цветы.

Корабль подошел ближе. На носу, смеясь и весело переговариваясь, столпились девушки. Шаран стояла на галерее и задумчиво смотрела вперед.

Остров приближался. Разноцветный парус спустили, и корабль медленно подошел к берегу. Ное его уже почти коснулся земли, и только тогда повернули руль. Они плыли вдоль берега, а незнакомые деревья склоняли над палубой свои листья, похожие на те, что мороз рисует на оконном стекле. Листья были топазово-желтые и солнечно-янтарные; ветви деревьев мерцали, словно вырезанные из желтого хризолита. На них висели огромные огненно-красные цветы, по форме напоминающие лилии.

Медленно, очень медленно двигался корабль. Он вошел в небольшую протоку, ведущую к центру острова. Берега были покрыты яркими разноцветными пятнами, и Кентон увидел, что это цветочные поля, поднимавшиеся друг за другом в виде огромного амфитеатра. Разноцветными вспышками оказались всевозможные птицы размером от крошечных стрекоз до огромных грифов, таких, что живут высоко в Андах. Их сверкающие крылья, казалось, были покрыты ярким лаком.

От острова исходил тонкий аромат. В ярком многообразии цветов изумрудом вспыхивало оперение птиц.

Долина кончилась, и листва деревьев вновь медленно шелестела по палубе. Корабль вошел в устье протоки, вдали показался водопад, как будто жемчужный дождь падал в заросшее папоротником золотистое озеро. Раздался лязг цепи, всплеск упавшего якоря. Нос корабля повернулся, врезался в листву и коснулся берега.

Держа на головах огромные корзины, женщины Шаран перелезали через борта. Шаран смотрела на них со своей галереи, ее взгляд стал еще более задумчив. Женщины исчезли в усыпанной цветами чаще, все слабее и слабее доносились их голоса, и наконец их уже совсем не стало слышно. Подперев ладонями голову, Шаран жадными, широко раскрытыми глазами смотрела вокруг. Над ее золотистыми волосами, струящимися по обе стороны серебряного полумесяца, кружила птица, перья которой переливались изумрудным и голубым цветом, а голос звучал, как звон волшебных колокольчиков. В глазах Шаран Кентон увидел слезы. Поймав его взгляд, Шаран смахнула их, рассердилась. Повернувшись, она собралась уходить, но потом медленно опустилась и села под деревом, так что он не мог ее видеть

Девушки возвращались, неся корзины, наполненные фруктами, пурпурными и белыми плодами и пучками тех палочек, которые Кентон уже пробовал. Одна за другой они входили в каюту и возвращались с пустыми корзинами. Так повторялось несколько раз. Потом в руках у них вместо плетеных корзин появились меха и бурдюки, в которые они набирали воду из озера. И опять они приходили и уходили, неся вздувшиеся бурдюки на плечах.

Наконец девушки вышли с пустыми руками, скинули те немногие одежды, что были на них, и с веселыми криками бросились в озеро. Они плескались и плавали, напоминая речных нимф, и переливающийся жемчугом поток ласкал нежные изгибы их тел — цвета слоновой кости, нежно-розовых, светло-оливковых. Выйдя из воды, они стали плести венки и, бережно сжимая в руках благоухающие лилии, нехотя возвращались на корабль, укрываясь в розовой каюте.

Теперь через борта медленно перебирались люди Кланета. Они также приходили и уходили, принося с собой добычу и переливая воду в бочки.

Корабль вновь пришел в движение. Зазвенела цепь, подняли якорь, взлетели вверх весла, и судно отошло от берега. Взвился разноцветный парус. Корабль повернулся, встал по ветру и медленно поплыл, разрезая аметистовую гладь воды. Все чаще взлетали весла. Золотистый остров уменьшился, стал таять в дымке и наконец исчез из глаз.

Корабль шел вперед.

Вперед и вперед — каким курсом и в какой порт, Кентон не знал. День за днем шел корабль. Огромная чаша с серебристым туманом, краем которой был горизонт, сжималась или становилась шире по мере того, как сгущался или редел туман. Поднимались и стихали бури. В их завывании серебро тумана превращалось в огненную медь, в черный, темнее ночи, янтарь. Нередко пелену бурь пронизывали молнии, фантастические и прекрасные. Когда они вспыхивали, казалось, что распадаются на части какие-то гигантские призмы или разбиваются вдребезги радуги из драгоценных камней. Удары грома сопровождали эти бури. Звон колокольчиков, удары цимбал сменялись россыпью огненных самоцветов.

Постепенно, как и предсказывал Сигурд, сила моря вливалась в Кентона, закаляя его, превращая все его тело в совершенный инструмент, прочный и гибкий, как шпага.

Сигурд рассказывал ему предания викингов, неспетые саги, навсегда утраченные сказания Севера.

Дважды за Кентоном присылал черный жрец; расспрашивал его, угрожал, уговаривал — все тщетно. И каждый раз, почернев еще больше, жрец отсылал Кентона обратно к его цепям.

Столкновения богов больше не случалось. Как и Шаран во время сна рабов не выходила из каюты.

Когда все бодрствовали, Кентон не мог даже повернуть головы, чтобы не навлечь на себя удар кнута. Поэтому он часто позволял звукам рожка усыплять себя — зачем бодрствовать, если Шаран прячется?

Однажды, лежа без сна, Кентон услышал, как кто-то спускается по ступенькам. Он незаметно повернулся, так что лицо его было скрыто спинкой скамьи. Шаги затихли рядом.

— Зубран, — это был голос Гиги, — этот человек стал похож на молодого льва.

— Довольно сильный, — отозвался перс, — жаль, что силы его расходуются здесь, на то, чтобы вести этот корабль из одного тоскливого места в другое.

— Я согласен с тобой, — сказал Гиги. — Сейчас у него есть сила. И есть мужество. Вспомни, как он убил жрецов.

Вспомни! — В голосе Зубрана больше не было скуки. — Разве можно это забыть! Клянусь сердцем Рустама — как мог я забыть это? Кажется, впервые за сотни лет я увидел что-то похожее на настоящую жизнь. И этим я обязан ему.

— К тому же, — продолжал Гиги, — он предан тем, кого любит. Я рассказывал тебе, как он подставил свою спину, закрывая раба, что спит сейчас с ним рядом. Мне это очень понравилось, Зубран.

— Это великодушный поступок, — сказал перс. — Для совершенного вкуса, пожалуй, чуточку слишком красивый, но все же великолепный.

— Мужество, верность, сила, — вслух размышлял барабанщик, — и хитрость, — добавил он с веселой усмешкой. — Необычайная хитрость, Зубран, потому что он нашел способ оградить себя от звуков усыпляющего рога, и сейчас он только притворяется спящим.

Сердце у Кентона на мгновение замерло и сразу же бешено забилось. Откуда он узнал? И знал ли он наверняка? Или это только догадка? В отчаянии Кентон старался унять нервную дрожь, заставить тело расслабиться.

— Как! — воскликнул перс с недоверием. — Только притворяется? Гиги, ты бредишь!

— Нет, — тихо ответил Гиги. — Я наблюдал за ним, когда он не видел. Он не спит, Зубран.

Кентон вдруг почувствовал у себя на груди, прямо у бьющегося сердца, его лапу. Усмехнувшись, барабанщик убрал руку.

— К тому же, — сказал он с одобрением, — этот тип осторожен. Он немного доверяет мне, но не слишком. А тебя он совсем не знает и поэтому не доверяет тебе. Он лежит тихо и говорит себе: «Гиги не знает точно. Он не может быть полностью уверен до тех пор, пока я не открою глаза». Да, он осторожен. Но смотри, Зубран, он не сумел удержать кровь, и краска проступила у него на лице, и он не в силах замедлить удары сердца, чтобы оно билось спокойно, как у спящего.

Гиги опять усмехнулся, на этот раз с раздражением.

— Есть еще одно доказательство его осторожности — он не сказал своему другу, что рог не имеет над ним власти. Слышишь, как храпит длинноволосый? В таком сне нельзя усомниться. Это мне тоже нравится — он понимает, что если секрет знают двое, есть опасность, что его узнают все.

— Мне кажется, он крепко спит, — Кентон почувствовал, как перс наклонился над ним.

Веки у него поднимались сами собой, огромным усилием воли держал он глаза закрытыми, дышал ровно, не двигался. Сколько еще они простоят здесь, разглядывая его?

Наконец Гиги заговорил.

— Зубран, — сказал он тихо, — как и ты, я устал от черного жреца и от бесплодной борьбы Иштар и Нергала. Но, связанные клятвой, ни ты, ни я не можем восстать против Кланета или причинить вред его слугам. И не имеет значения, что эти клятвы вырвали у нас хитростью. Мы дали обет — и он нас связывает. Пока жрец Нергала правит на этой палубе, мы не можем сразиться с ним. Но представь, что Кланет не будет больше править, что другая рука ввергнет его в царство его мрачного повелителя, что тогда?

— Сильная должна быть рука! Где мы найдем такую среди этих морей? А если найдем, как заставить ее подняться на Кланета? — усмехнулся перс.

— Я думаю — вот она, — Кентон опять почувствовал прикосновение Гиги. — Мужество, преданность, сила, быстрый ум и осторожность — у него есть все это. И потом — он может перейти границу!

— Клянусь Ариманом! Это так! — прошептал перс.

— Теперь я дам другую клятву, — сказал Гиги, — и ты сделаешь то же самое. Если его цепи будут разорваны, он легко сможет пройти в каюту Шаран, и, я думаю, ему не составит труда получить назад свой меч.

— Ну и что тогда? — спросил Зубран. — Он все равно будет один против Кланета и всей его стаи. Мы не сможем помочь ему.

— Не сможем, — ответил барабанщик, — но мы не станем ему мешать. Наши клятвы не обязывают нас защищать черного жреца, Зубран. Будь я на его месте, когда разорвались бы мои цепи и я добыл бы меч, я нашел бы способ освободить его друга, который спит теперь рядом с ним. А он, я думаю, сумел бы отвлечь на себя всю стаю, пока этот волчонок, который уже стал взрослым волком, встретился бы с Кланетом.

— Да... — неуверенно заговорил перс, но потом продолжил веселее, — я хотел бы увидеть его свободным, Гиги. По крайней мере, кончится это проклятое однообразие. Но ты дал клятву.

— Клятва за клятву, — ответил Гиги. — Если цепи его будут разорваны, если он добудет меч, если встретится с Кланетом и мы не станем мешать ему и если он убьет Кланета, поклянется ли он стать нам другом, Зубран? Как ты думаешь?

— Почему он должен давать клятву, — спросил Зубран, — если мы еще не освободили его?

— Ты прав, — прошептал Гиги, — но если он даст такую клятву, я освобожу его!

В сердце Кентона вспыхнула надежда, потом закралось холодное сомнение. Не было ли все это ловушкой? Хитростью, чтобы помучить его? Он не пойдет... И все же — свобода!

Гиги опять наклонился к нему.

— Верь мне, Волк, — сказал он тихо. — Клятва за клятву, если согласен — посмотри на меня..

Ему предлагали бросить жребий. Что бы ни случилось, он согласится. Кентон открыл глаза и на мгновение задержал пристальный взгляд на светящихся черных бусинах, которые были сейчас так близко. Потом опять опустил веки и стал дышать медленно, притворяясь, что крепко спит.

Гиги со смехом поднялся. Кентон слышал, как они прошли вверх по ступеням.

Опять свобода! Неужели это правда? И когда Гиги — если только это не ловушка — когда Гиги освободит его? Долго лежал он так, и пламенная надежда сменялась леденящими душу сомнениями. Неужели это правда?

Свобода! Свобода и — Шаран!

Ждать Кентону пришлось недолго. Едва только замер звук усыпляющего рога, как он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Цепкие пальцы ущипнули его за ухо, приподняли веки. Перед ним было лицо Гиги. Кентон вынул шелковые затычки, спасающие его от непреодолимого сна.

— Вот как ты это делаешь, — Гиги с интересом стал рассматривать затычки. Он присел рядом с Кентоном.

— Волк, — сказал он, — я хочу поговорить с тобой, чтобы ты смог получше узнать меня Я буду сидеть здесь, рядом, но сюда может прокрасться кто-нибудь из этих проклятых жрецов. И тогда я сразу же сяду на место Закеля. А ты повернись ко мне лицом и прими то обманчивое положение, которому я столько раз был свидетелем.

Он поставил ногу на скамью.

— Зубран сейчас с Кланетом, они спорят о богах. Зубран, хотя и поклялся служить Нергалу, считает, что этот бог — лишь слабое подобие Аримана, персидского бога тьмы. Он также убежден, что во всей этой войне за корабль, которая ведется между Иш-тар и Нергалом, нет не только искусности и оригинальности, но отсутствует всякий вкус, а на это никогда бы не пошли его боги; уж если бы они затеяли нечто подобное, они бы все сделали намного лучше. Зубран радуется, видя, что это раздражает Кланета.

Он опять поднялся и посмотрел вокруг.

— Тем не менее, — продолжал он, — в этот раз он спорит с Кланетом, чтобы отвлечь его, а особенно Закеля, на то время, пока мы с тобой разговариваем. Кланету в подобных спорах всегда нужна поддержка Закеля. Я сказал, что не могу слушать их разговоров и побуду здесь, пока они не закончат. А они не закончат, пока я не вернусь, ибо Зубран умен, о, он очень умен, он ожидает, что наш разговор положит конец его невыносимой скуке.

Гиги хитро взглянул на светлую палубу.

— Поэтому не бойся, Волк, — он покачался на своих кривых ногах. — Только когда я уйду, отодвинься в сторону и наблюдай за мной. Если понадобится, я дам тебе знак.

Он отошел вразвалку и уселся на место надсмотрщика. Повинуясь ему, Кентон притворился спящим, вытянув руку на спинке скамьи и положив на нее голову.

— Волк, — вдруг заговорил Гиги, — там, откуда ты пришел, растет кустарник под названием чилкуор?

Потеряв дар речи от такого вопроса, Кентон уставился на него. Но, видимо, Гиги задал вопрос не без причины. Слышал ли он когда-нибудь о таком растении? Кентон напряг память.

— Его листья примерно такой величины, — Гиги показал пальцами расстояние в три дюйма. — Он растет только там, где начинается пустыня, и крайне редко встречается, и это очень печально, очень. Слушай, а может быть, ты его знаешь под другим названием? Может быть, сейчас ты вспомнишь. Надо растолочь бутоны, когда они уже набрали цвет, затем смешать с кунжутовым маслом и медом, добавить немного жженой слоновой кости и намазать этим голову. И втирать — вот так, вот так, — он энергично продемонстрировал все это на своей сверкающей лысине.

— И вскоре, — продолжал он, — начинают прорастать волосы, они растут, как пшеница весной после дождя, и вот — голой макушки уже нет! Свет уже не убегает в испуге, отражаясь от блестящей лысины, а играет в волосах. И опять человек, который недавно был лысым, становится прекрасным в глазах женщин! Клянусь Надаком, клянусь Танитом, приносящим радости! — воскликнул Гиги с воодушевлением. — От этой мази волосы растут! Еще как растут! Они выросли бы даже на дыне, если ее натереть этой мазью. Они, как трава, полезли бы и из этих досок, если их как следует натереть. Так ты не знаешь, о каком растении я говорю?

Пытаясь побороть замешательство, Кентон покачал головой.

— Да, — печально сказал Гиги, — бутон чилку-ора обладает такой силой. И потому я ищу его, — он глубоко вздохнул, — чтобы вновь стать прекрасным в глазах женщин.

Он опять вздохнул. Потом, одного за другим, он хлопнул каждого раба по спине кнутом Закеля, всех, даже Сигурда.

— Да, — пробормотал он, — да, они спят.

Темные глаза его блеснули, по губам пробежала усмешка.

— Ты не можешь понять, — сказал он, — почему я говорю о таких мелочах, как кусты, волосы, лысина, тогда как ты лежишь здесь, скованный цепями. Но, Волк, это далеко не мелочи. Это они привели меня сюда. А не будь меня здесь, ты думаешь, мог бы помыслить о свободе? О нет, — сказал Гиги, — жизнь — серьезная вещь, поэтому серьезно все то, из чего она состоит. И поэтому в ней не может быть мелочей. Давай передохнем минутку, Волк, пока ты усваиваешь эту великую истину.

И опять он прошелся кнутом по спинам рабов.

— А теперь, Волк, — продолжал Гиги, — теперь я расскажу тебе, как я попал на этот корабль, и причиной тому были чилкуор, его воздействие на мои волосы и моя лысина. И ты увидишь, что и твоя судьба зависит от всего этого. Волк, когда я был совсем юным — я жил тогда в Найневе, — девушкам я казался необычайно привлекательным. Когда я проходил мимо, они кричали: «Гиги! Гиги, красавчик, малыш! Поцелуй меня, Гиги!»

Голос Гиги звучал жалобно, и это рассмешило Кентона.

— Ты смеешься, Волк, — сказал он, — ну что же, так мы быстрее поймем друг друга.

Его глаза лукаво сверкнули.

— Да, — сказал он, — так и говорили: «Поцелуй меня». И я целовал, потому что все они казались мне такими же привлекательными, как и я им. Я становился взрослее, и взаимное притяжение росло. Ты, несомненно, заметил, — сказал Гиги самодовольно, — что у меня необычное телосложение. Когда закончилось мое отрочество, то самое красивое, что у меня было, — это мои волосы. Черные и кудрявые, они спадали кольцами мне на спину. Я заботился о них, надушив ал, и девушки, любившие меня, оплетали ими свои пальчики, когда я брал их на руки и поднимал высоко или когда моя голова лежала у них на коленях. Им и мне это доставляло радость.

А потом меня подкосила лихорадка. И когда я выздоровел, все мои волосы выпали!

Он опять вздохнул.

— Одна женщина из Найневе пожалела меня. Это она намазала мне голову мазью из чилкуора, она рассказала мне, как ее готовят, и показала кустарник. Прошли годы, ах, счастливые годы, и вот я опять заболел лихорадкой. И опять мои волосы выпали. Я был тогда в Тире, Волк, и я поспешил вернуться в Найневе. Но добрая женщина уже умерла, и на том месте, где рос кустарник, были теперь пески!

Он опять глубоко вздохнул. Как ни заинтересовался Кентон рассказом, услышав этот грустный вздох, он не смог удержаться от подозрительного взгляда. В словах Гиги ему почудилась какая-то наигранность.

— Потом, когда я решил продолжать поиски, — быстро заговорил Гиги, — до меня дошли слухи, что влюбленная в меня принцесса направляется в Найневе, ко мне. Какой стыд и отчаяние я пережил! Я не мог предстать перед ней лысым. Ибо никто не полюбит лысого!

— Никто не полюбит толстого, — усмехнулся Кентон. Он выразил свою мысль в привычной ему манере, и Гиги ничего не понял.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Я сказал, — с серьезным видом ответил Кентон, — что для человека е такими достоинствами, как у тебя, потеря волос должна была иметь в глазах женщины не большее значение, чем потеря птицей одного пера.

— Ты красиво говоришь, — вяло заметил Гига. — В нескольких словах заключено так много. Конечно, — продолжал он, — я был в отчаянии. Я мог бы спрятаться где-нибудь, но я боялся, что у меня не хватит силы духа, чтобы долго скрываться. Она была прекрасна, Волк. К тому же я понимал, что если она узнает, что я в Найневе, гС так оно несомненно случится, она найдет меня. Она была светлокожей, а между светлыми и темными женщинами есть одна разница — последние ждут, когда ты к ним придешь, а первые принимаются сами себя искать. И я не мог укрыться ни в каком другом городе — везде были женщины, которые любили меня. Что мне было делать?

— Почему же ты не носил парик? — спросил Кентон. Его так заинтересовал рассказ Гиги, что он позабыл о своих цепях.

— Я же сказал тебе, Волк, что им нравилось оплетать мои волосы вокруг пальцев, — ответил Гиги сурово, — что бы тогда случилось с париком? Нет, нет — парик не для таких женщин. Я скажу тебе, что я сделал, и сейчас ты поймешь, как переплетаются мои волосы с твоей судьбой. Высочайший жрец Нергала в Найневе был моим другом. Я пошел к нему и попросил совершить чудо — сделать так, чтобы моя лысина вновь покрылась волосами. Это привело его в негодование, и он сказал, что он не станет расходовать свое искусство на такие пустяки.

И тогда, Волк, я впервые усомнился в силе этих колдунов. Я видел раньше, как этот жрец совершил чудо. Он вызвал духов, и волосы зашевелились у меня на голове — тогда у меня еще были волосы. Я думал, что ему будет несложно сделать так, чтобы мои, собственные, волосы зашевелились у меня на голове.

Но теперь-то я знаю. Он просто не мог! Я избрал наилучший путь — и попросил его спрятать меня где-нибудь на некоторое время, так, чтобы моя принцесса не смогла отыскать меня, и откуда я сам, несмотря на мое безволие, не мог бы пробраться к ней. Он улыбнулся и сказал, что знает как раз такое место. Он сделал меня слугой Нергала и дал мне одну вещь, благодаря которой, как он сказал, меня узнает и будет ко мне благосклонен некто Кланет.

Он также заставил меня дать клятвы, которые нельзя нарушить. Я с легкостью поклялся, думая, что эти обеты всего лишь временны и что его друг Кладет — это верховный жрец какого-нибудь тайного храма, где я буду в безопасности. Я отправился спать, преисполненный надежд, счастливый, как ребенок. А проснулся — здесь!.. Это мрачная шутка, — гневно проговорил Гиги, — и такой же мрачной местью обернется этому жрецу из Найневе, если я только смогу найти его!.. И с тех пор я здесь, — добавил он, — связан службой Нергалу и не могу пойти на палубу, где обитает этот маленький сосуд радости по имени Саталу, которую я охотно заключил бы в объятья. Я связан клятвами и не могу покинуть корабль, когда он пристает к берегу, ибо я просил укрыть меня в святилище, куда бы не могла пройти моя принцесса и откуда я сам не мог бы уйти.

— Клянусь Тиаматом, повелителем Бездны — я попал в такое святилище! — уныло воскликнул он. — И клянусь Белом, покорителем Тиамата — как и Зубран, я устал от этого!

— Но не будь меня здесь, — добавил он, помолчав немного, — кто бы разбил твои оковы? Этот кустарник и моя лысина, влюбленная принцесса и мое тщеславие — все это привело меня сюда, чтобы, когда придет время, я освободил тебя. Из таких вот нитей сплетают боги наши судьбы.

Он наклонился к Кентону, в его блестящих глазах не было никакой враждебности, в изгибе лягушачьих губ читалась непривычная нежность.

— Волк, ты мне нравишься, — сказал он просто.

— И ты мне, Гиги, — Кентон забыл все свои опасения. — Очень нравишься. И я во всем доверяю тебе, но Зубран...

— Не сомневайся в Зубране, — быстро сказал Гиги. — Его тоже заманили хитростью на этот корабль, и он рвется на свободу еще сильнее, чем я. Когда-нибудь и он расскажет тебе свою историю. Ха-ха! — он засмеялся. — Зубран всегда в поисках нового, а известное ему надоедает. Такова его судьба — попасть в новый, незнакомый мир и увидеть, что он хуже, чем старый. Нет, Волк, не бойся Зубрана. С мечом и щитом он будет рядом с тобой, пока и это ему не надоест. Но и тогда он останется верен тебе.

Гиги стал серьезным и не мигая смотрел на Кентона, казалось, он вглядывается в его душу.

— Подумай хорошо, Волк, — прошептал он, — преимущества не на твоей стороне. Может быть, нам не удастся помочь тебе, пока Кланет правит здесь. Может быть, ты не сумеешь освободить длинноволосого, что сейчас рядом с тобой. Против тебя будет Кланет, двадцать его слуг и, может быть, сам Нергал! Если ты проиграешь — тебя ждет смерть, долгая и мучительная. Сейчас, прикованный к веслу, ты все-таки жив. Подумай хорошо!

Кентон протянул ему скованные запястья.

— Когда ты разобьешь мои цепи, Гиги? — таков был его ответ.

Лицо Гиги осветилось, черные глаза заблестели, он вскочил, и в ушах заиграли золотые пластины.

— Сейчас! — ответил он. — Именем Сина, Отца богов, именем Шамаша, его сына, и Бела-Победите-ля -— сейчас!

Просунув руки внутрь огромного бронзового кольца на поясе Кентона, он легко раздвинул края, как будто в его руках был воск, а затем разбил замки на запястьях.

— Беги, Волк! — прошептал он. — Беги!

Ни разу не оглянувшись, Гиги зашагал вверх по ступенькам. Кентон медленно поднялся. Цепи упали. Он взглянул на спящего викинга. Как освободить его? И как потом разбудить его, пока не вернется Закель?

Кентон огляделся. На месте, где сидел надсмотрщик, он увидел сверкающий нож с длинным тонким лезвием. Гиги оставил его здесь — для него? Кентон не знал. Зато он знал точно, что теперь может разомкнуть оковы викинга. Он шагнул вперед...

Как много времени прошло, прежде чем он сделал второй шаг.

Туман застилал ему глаза.

Этот туман размыл очертания спящих гребцов, они казались привидениям. И Кентон не видел больше ножа.

Кентон протер глаза и посмотрел на Сигурда. И этот тоже стал призраком!

Он оглядел корабль. Четкие линии бортов таяли под его взглядом. Краем глаза он увидел сверкающее бирюзой море, но вот оно скрылось в тумане, стало таять. Исчезло совсем!

Какое-то мгновение Кентон словно парил в густом тумане, пронзаемом серебряными лучами света. Вот свет погас. Кентон летел в черную пустоту, а вокруг завывали буйные ветра.

Темнота растаяла. Сквозь закрытые веки он чувствовал свет. И он уже не падал. Он стоял, покачиваясь. Кентон открыл глаза..

Он опять находился в своей комнате!

За окнами слышался гул машин, его однообразие нарушалось резкими звуками автомобильных гудков.

Кентон бросился к кораблю. Не считая рабов, там была только одна маленькая фигурка, одна игрушка. Человечек стоял на ступенях, ведущих в углубление гребцов, рот у него был раскрыт от удивления, кнут застыл в опущенной руке; каждая напряженная линия его тела выражала безграничное изумление.

Закель, надсмотрщик!

Кентон иосмотрел на гребцов. Рабы спали, их весла замерли...

Вдруг он заметил в зеркале свое отражение. Он долго стоял, внимательно разглядывая себя.

Ибо человек, стоявший перед ним, был совсем не тот Кентон, кого унесло из этой комнаты ворвавшееся сюда загадочное море; у него была твердая линия рта, бесстрашные глаза по-соколиному сверкали. На широкой груди играли мускулы — красивые, гибкие и твердые как сталь. Он согнул руки, и на них тоже обозначились выпуклости мышц. Повернувшись, он стал рассматривать спину.

Ее покрывали шрамы, следы укусов кнута. Кнута Закеля..

Закель — игрушка?

Никакая игрушка не могла бы оставить таких шрамов!

И никакая игра не могла так развить мускулы.

Сознание Кентона встрепенулось. Он ощутил стыд, страстное желание, отчаяние.

Что подумает о нем Сигурд, когда проснется и увидит, что его нет, Сигурд, которому он поклялся быть братом. Что подумает Гиги — Гиги, с которым они обменялись клятвами и который, доверяя ему, разбил его оковы?

Отчаяние охватило Кентона. Он должен вернуться! Вернуться раньше, чем Сигурд и Гиги обнаружат его исчезновение.

Сколько времени он здесь? В ответ ему раздались удары часов. Он насчитал восемь. Восемь!

В его привычном мире прошло два часа с тех пор, как он попал на корабль. Всего два часа! И за это время столько произошло? Так изменилось его тело?

А что случилось на корабле за эти две минуты, что он здесь?

Он должен вернуться! Он должен...

Кентон подумал о схватке, ожидавшей его. Мог ли он взять с собой пистолет, когда вернется, если только он мог вернуться? С таким оружием он готов будет сразиться с любыми колдунами черного жреца. Но пистолет находился в другой комнате, в другой части дома. Кентон опять посмотрел на себя в зеркало. Если бы его увидели слуги — вот таким! Они бы не узнали его. Как он объяснит все это? Кто ему поверит?

И они могут выгнать его, выгнать из этой комнаты, где стоит корабль. Закрыть ему единственный путь назад, в мир Шаран!

Он не мог так рисковать.

Кентон опустился на пол и схватил золотые цепи, висевшие на носу корабля, — такие тонкие, такие маленькие были они! Они украшали игрушечный корабль, сделанный из драгоценных камней.

Всю свою волю Кентон сконцентрировал на этом корабле, звал его, приказывал!

Он почувствовал, как золотая цепь шевельнулась в его руке, стала увеличиваться. Дернулась еще, и Кентон почувствовал боль. Цепь все. росла. Вот он стал разгибаться в пояснице, и опять ему показалось, что кто-то больно тянет каждый его мускул, каждую кость, каждый нерв.

Его ноги оторвались от пола.

Взвыли ветры — но только на одно короткое мгновение. Наконец все стихло, и слышался лишь слабый шелест волн. Кентон чувствовал их соленые поцелуи.

Внизу плескалась лазурь. Вверху поднимался изогнутый нос Корабля Иштар. Но этот корабль совсем не был похож на драгоценную игрушку. Нет! Заколдованный корабль — живое воплощение того маленького символа; реально существующий корабль где удары настоящие и где подстерегает настоящая смерть, может быть, и сейчас она подкарауливает его где-нибудь совсем рядом!

Цепь, на которой висел Кентон, поднималась вверх и входила в отверстие, похожее на огромный глаз, находившееся между каютой и изогнутым носом корабля. Неподалеку поднимались и опускались огромные весла. Отсюда его не было видно; гребцы сидели спиной к Кентону, и дыры, в которые вставлялись весла, были плотно закрыты толстой кожей, чтобы через них не проникала вода. Скрытый отвесным бортом, Кентон был незаметен и для тех, кто находился на черной палубе.

Медленно, как можно теснее прижимаясь к борту корабля, Кентон осторожно пополз по цепи. Вверх, к каюте Шаран. Вверх, к маленькому окошку, которое открывалось из ее каюты на палубу. Огромная турецкая сабля — нос корабля — скрывала эту часть палубы.

Он двигался медленно, очень медленно, все время останавливаясь и прислушиваясь. Наконец Кентон добрался до отверстия, перекинул ногу через борт и выбрался на палубу. Пробравшись к окну, он прижался к стене каюты. Теперь никто на корабле не мог увидеть его, никто, даже Шаран, если бы ей вздумалось выглянуть в это окно.

Он притаился и стал ждать.

Кентон осторожно поднял голову. Цепь, по которой он поднялся, была накручена вокруг грубой лебедки, и к ее концу был прикреплен тонкий крюк, больше похожий на дрек, чем на якорь. Несомненно, что если черный жрец следил за рулем, мачтой и гребцами, то якорем занимались женщины Шаран. Кентон слегка встревожился, заметив дверь в дальней стене каюты, — там располагались девушки-воительницы. Но он подумал, что вряд ли кто-нибудь выйдет сюда, пока корабль не пристанет к берегу. Во всяком случае, ему придется рискнуть.

Через открытое окно до него доносился шум голосов. Кентон услышал презрительный голос Шаран:

— Да, он разбил цепи, как и обещал, а потом сбежал!

— Но, госпожа, — это говорила Саталу, — куда он мог пойти? Быть может, его схватил Кланет?

— Нельзя обмануться в гневе Кланета, — ответила Шаран. — Нельзя обмануться в том, как он избил Закеля плетью. Все это не притворство, Саталу.

Значит, черный жрец избил Закеля. Что ж, это, во всяком случае, была хорошая новость.

— Нет, Саталу, — сказала Шаран, — к чему спорить? Он накопил сил, разбил цепи и сбежал. И доказал этим, что он трус, что я всегда и говорила, но чему никогда не верила — до сегодняшнего дня!

Наступило молчание, Потом опять заговорила Шаран:

— Я устала. Луарда, стой на страже за дверью. Все остальные — идите спать или делайте что хотите. Саталу, расчеши мне волосы, а потом оставь меня.

Снова наступила тишина, продлившаяся на этот раз дольше. Потом раздался голос Саталу:

— Госпожа, ты почти спишь, я ухожу.

Кентон еще немного подождал. Подоконник находился примерно на уровне его подбородка. Он осторожно выпрямился и заглянул внутрь. Сначала взгляд его упал на алтарь, украшенный светящимися драгоценностями — жемчугом, лунным камнем, молочным хрусталем. Казалось, внутри каюты никого нет. Не было и огня в семи хрустальных чашах.

Кентон посмотрел вниз. Прямо под ним находилось изголовье широкого ложа, украшенного золотыми арабесками. Уткнув голову в подушки, на нем лежала Шаран, только тонкое шелковве покрывало и поток золотых волос скрывали ее тело: Она плакала, как плачет любая женщина, когда у нее болит душа.

Плакала — из-за него?

Взгляд Кентона привлекло мерцание стали, сияние сапфира. Это был его меч — меч Набу. Он поклялся, что не примет этот меч из рук Шаран — возьмет сам, без ее помощи. Меч висел низко на стене, прямо над головой Шаран, так близко, что ей достаточно было только протянуть руку, чтобы взять его.

Кентон отступил назад и стал в нетерпении ждать, когда затихнет плач Шаран. Любовь — или страсть — переполняли его, но, как он ни старался, он не мог найти в своем сердце жалости.

Вскоре всхлипывания Шаран стихли. Подождав еще немного, Кентон опять осторожно приблизился к окну. Шаран спала, повернувшись лицом к двери каюты, на ее длинных ресницах все еще дрожали слезы, грудь мягко поднималась и опускалась в размеренном дыхании сна.

Ухватившись за подоконник, Кентон медленно приподнялся, так что его голова и плечи оказались внутри. Он подтянулся еще, и вот его руки коснулись мягкого ковра на полу. Он соскользнул вниз, удерживаясь за подоконник ногами. Медленно, как акробат, он стал опускать ноги. Наконец замер ничком у изголовья кровати Шаран, вытянувшись во весь рост.

Он подождал еще. Ровное дыхание Шаран не изменилось. Кентон поднялся на ноги и скользнул к двери, которая вела в каюту остальных девушек. Оттуда слышался приглушенный гул голосов. Кентон беззвучно задвинул засов на двери. Эти кошечки под замком, сказал он себе, усмехаясь.

Кентон огляделся. На низком сиденье лежал небольшой кусок шелковой ткани, на спинке висел еще один, длиннее, похожий на шарф. Кентон взял маленький и ловко скрутил его — получился подходящий кляп. Потом он взял большой кусок ткани и осмотрел его. Ткань оказалась плотной и крепкой, как раз то, что надо, но этого было недостаточно. Он подошел к стене и снял еще одно такое же полотно.

Кентон на цыпочках приблизился к Шаран. Она беспокойно зашевелилась, как будто почувствовала на себе его взгляд, и стала просыпаться.

Она еще не успела открыть глаза, а Кентон уже сунул ей в рот шелковый кляп. Потом, навалившись на нее всем телом, Он резким движением приподнял ее голову и обмотал шарф вокруг, закрыв рот. Концы шарфа он связал. Так же быстро он приподнял Шаран и длинными концами скрутил ей руки.

Шаран узнала его. Ее глаза гневно засверкали, она вырывалась, стараясь ударить его коленями. Навалившись ей на ноги, Кентон вторым шарфом обвязал ей колени и щиколотки.

Шаран лежала не шевелясь и не спускала с него глаз. Дразня ее, Кентон послал ей воздушный поцелуй. Аккуратно и бесшумно он снял со стен еще несколько полотенец и завернул ее. Потом крепкими веревками привязал получившийся кокон к кровати.

Не обращая больше внимания на спеленутую Шаран, Кентон вышел из каюты. Каким-то образом надо заманить сюда девушку по имени Луарда и сделать ее столь же беспомощной, как и ее госпожа. Он самую малость приоткрыл дверь и заглянул сквозь узкую щелку. Луарда сидела к нему спиной, совсем рядом, устремив взгляд на черную палубу.

Пробравшись назад, Кентон сорвал со стены еще одно покрывало и нашел кусок ткани поменьше, из которого сделал кляп. Потом он опять слегка приоткрыл дверь и позвал девушку высоким тонким голосом:

— Луарда! Госпожа тебя ждет! Быстрее!

Луарда вскочила. Кентон отпрянул и прижался к стене. Ничего не подозревая, девушка открыла дверь, сделала шаг и остановилась как вкопанная, увидев связанную и беспомощную Шаран.

Именно этого Кентон и ждал. Обхватив девушку за шею, он свободной рукой сунул ей в рот кляп, одновременно закрывая дверь ногой. Девушка как змея извивалась у него в руках. Кентон связал ей рот. Она сопротивлялась, пытаясь поцарапать его, обвить свои ноги вокруг его ног. Он сильнее стянул ткань у нее на шее. Девушка перестала сопротивляться, и Кентон связал ей руки. Потом, положив ее на пол, он связал девушке ноги, как и Шаран.

Теперь Луарда была так же беспомощна, как и ее госпожа. Кентон поднял ее, перенес туда, где лежала Шаран, и положил на пол рядом с ложем.

Только теперь, стоя перед Шаран, он снял со стены меч.

В горящих глазах, устремленных на него, Кентон увидел безграничную ярость, но в этом взгляде не было страха.

Тихо засмеявшись, Кентон склонился к Шаран и прижался губами к ее связанному рту, поцеловал ее горящие гневом глаза.

— А теперь, Шаран, — сказал он со смехом, — я покорю корабль и без твоей помощи! А когда я сделаю это, я вернусь и покорю тебя!

Он слегка приоткрыл дверь и оглядел корабль.

На черной палубе сидел Гиги, упершись лбом в край барабана, его руки безутешно обмякли. Вся его фигура выражала такое отчаяние, что Кентону захотелось окликнуть барабанщика. Но это желание пропало, как только он увидел в углублении гребцов голову Закеля.

Кентон присел, и голова его исчезла; теперь он знал, что в таком положении надсмотрщик его не увидит. Привязав меч у пояса, он осторожно выполз из каюты. В каюте женщин Шаран не было двери на палубу, а имелось только окно. Чтобы выйти, женщинам необходимо было пройти через каюту Шаран. Если они почувствуют что-то неладное и обнаружат, что дверь заперта, они несомненно выберутся через окно. Ну что ж, с этим ничего не поделаешь; к тому же Кентон надеялся, что справится со своей задачей раньше, чем охранницы начнут беспокоиться. Если он сможет застать Кланета врасплох в его логове, быстро и бесшумно покончить с ним, то вдвоем с викингом они бы легко справились с остальными, и пусть тогда женщины делают, что им вздумается. Они уже не смогут ни помочь, ни помешать ему.

Прижимаясь к палубе, Кентон подполз к окну и прислушался. Голосов не было слышно. Приподнявшись немного, он осмотрелся; Закеля он не увидел — его загораживала мачта. Не спуская глаз с безутешного Гиги, Кентон встал и заглянул в окно. Восемь девушек спали в каюте, свернувшись на шелковых подушках или положив голову на грудь подруге. Кентон бесшумно закрыл окно.

Он опять приник к палубе и пополз к правому борту. Перекинув тело через борт, какое-то мгновение он висел вверх головой, держась только руками, а ногами нащупывая цепь. Спустившись по ней, он опять ухватился за борт и, цепляясь и перебирая по его образу руками, стал двигаться дальше.

Поравнявшись с мачтой, откуда он собирался нанести свой первый удар, Кентон подтянулся на руках и змеей соскользнул на палубу. Прижавшись к самому борту, он переждал некоторое время, чтобы восстановить дыхание.

Прямо перед ним был Гиги — вот он резко поднял голову от барабана и уставился на Кентона. Уродливое лицо прорезали тысячи морщинок изумления, но в то же мгновение оно опять стало безразличным и неподвижным. Гиги зевнул, поднялся, потом, прикрыв рукой глаза и повернувшись лицом к левому борту, стал внимательно всматриваться, как будто увидел что-то вдалеке.

— Клянусь Нергалом, Кланет должен узнать об этом! — сказал он и заковылял к черной палубе.

Кентон приблизился к краю углубления. Он увидел Закеля, который, привстав со своего места, всматривался вдаль, пытаясь разглядеть, что же так заинтересовало барабанщика.

Одним прыжком Кентон очутился около мачты. Надсмотрщик резко обернулся. Он уже открыл рот, чтобы закричать, и опустил руку, нащупывая кинжал, спрятанный у пояса, когда меч Кентона, просвистев в воздухе, врезался ему в шею.

Голова Закеля скатилась с плеч, рот широко раскрылся, глаза выпучились. В течение трех ударов сердца его тело еще держалось на ногах, обливаемое потоком крови, рука все еще сжимала кинжал.

Тело Закеля стало медленно оседать.

Из-за пояса выпал рожок, Кентон протянул к нему руку, но мертвое тело упало прямо на рожок, раздавив его.

Ни звука, ни выкрика не было слышно со скамей гребцов, они сидели, раскрыв от удивления рты, весла замерли у них в руках.

Кентон принялся искать ключи, чтобы освободить Сигурда. Он отстегнул их от пояса Закеля, вырвал из негнущихся пальцев покойника кинжал и бросился по узкому проходу вниз, к викингу.

— Брат! Я думал, ты ушел! Забыл Сигурда! — лепетал северянин. — Клянусь Одином, великолепный удар! Голова этого пса скатилась с плеч, как будто сам Тор ударил своим молотом..

— Тише, Сигурд! Тише! — В отчаянной спешке Кентон пытался найти в связке ключей тот, который подойдет к кандалам викинга. — Мы должны завоевать корабль», вместе, ты и я... чертовы ключи, где же... Если мы доберемся до логова Кланета до того, как поднимется тревога, возьми на себя жрецов. Кланета оставь мне. Не трогай Гиги и Зубрана, рыжебородого. Они не могут нам помочь, но они поклялись не поднимать на нас руки», помни это, Сигурд.» ах...

Лязгнув, наручники раскрылись; разомкнулся и замок большого кольца на поясе Сигурда. Сбросив наручники, северянин вскочил и сдернул с себя металлический пояс. Он стоял, и его светлая грива развевалась по ветру.

— Свобода! — взревел он. — Свобода!

— Замолчи! — Кентон зажал ему рот рукой. — Ты что, хочешь, чтобы все они сбежались сюда, пока мы и шага не успели сделать?

Он вложил в руку викинга кинжал.

— Возьми пока это, — сказал он, — потом найдешь себе что-нибудь получше.

— Это! Ха-ха! — засмеялся Сигурд. — Женская игрушка! Нет, Кентон, Сигурд поступит не так!

Бросив кинжал, он схватил огромное весло и вырвал его из уключины. Сигурд резко наклонился вперед, прижимая рукоять весла к борту, послышался треск разламывающейся древесины. Он наклонился назад, опять раздался треск, и в руках Сигурда оказалась огромная дубина длиной десять футов. Держась за сломанный конец, Сигурд стал размахивать ею над головой, цепи с висящими на них наручниками раскачивались, как булавы.

— Пошли! — рявкнул Кентон, подбирая кинжал.

Поднялся страшный шум: рабы, крича, пытались разорвать цепи.

С противоположной палубы послышался резкий визг: это девушки Шаран выбирались через окно.

Кентон сожалел, что теперь не удастся застать черного жреца врасплох. Надеяться можно было только на свои силы — на меч, зубы и когти. Его меч и дубинка Сигурда против Кланета и всей его стаи!

— Быстрее, Сигурд! — закричал Кентон. — На палубу!

— Сначала я, — ответил Сигурд, — я буду тебе щитом!

Оттолкнув Кентона, он бросился вперед. Не успел он взбежать на палубу, как наверху уже столпились бледные рычащие жрецы, в руках у них сверкали мечи и короткие острые кинжалы.

Вдруг под ногой Кентона что-то шевельнулось, и он упал. Посмотрев вниз, он увидел усмехающееся лицо. Кентону помешала отрубленная голова Закеля. Подняв ее за волосы, Кентон размахнулся и швырнул ее прямо в лицо стоявшего впереди жреца. Послышался тупой удар, голова упала и откатилась в сторону.

Жрецы отпрянули. Они не успели вновь собраться с силами, а викинг уже поднялся на палубу и начал теснить их, размахивая дубиной. По пятам за ним шел Кентон, пробираясь к черной каюте.

Восемь черных мантий преграждали им путь. Ударом весла северянин раскрошил череп одному из жрецов, словно яичную скорлупу. Не успел он еще раз поднять свою дубину, как двое набросились на него с копьями. Меч Кентона опустился, глубоко вонзаясь в руку, -нацеленную в сердце Сигурда. Одним быстрым движением он распорол тело от пупка до подбородка. Викинг схватил второе копье, закрутив, вырвал его из рук жреца и вонзил ему в сердце. Под ударом клинка Кентона упал еще один.

Со всех сторон стекались другие жрецы, вооруженные копьями и мечами, в руках у них были щиты. С криками они приближались.

Сжимая в руках огромный меч, из черной каюты с ревом вырвался Кланет. За ним шли Гиги и перс. Как нападающий бык, черный жрец бросился вперед, прорываясь сквозь круг своих приближенных. Гиги и перс отошли в сторону и, наблюдая, стояли у барабана.

На мгновение замерев перед Кентоном, черный жрец обрушился вниз с такой силой, что разрубил бы Кентона от плеча до бедер, если бы удар достиг цели. Опередив меч Кланета, Кентон отскочил в сторону и ударил своим клинком.

Он почувствовал, как меч глубоко вошел в тело черного жреца!

Кланет вскрикнул и упал. В то же мгновение его слуги бросились к нему и оттеснили от хозяина нападавших. Сигурд и Кентон оказались в кольце.

— Встанем спина к спине! — закричал викинг.

Кентон услышал звук ударов и увидел, как три черные мантии упали, словно подрезанные гигантским серпом. Мечом Кентон расчищал себе дорогу.

Теперь они были совсем рядом с барабаном. Кентон увидел перса, его твердая рука сжимала обнаженный ятаган. Проклиная все на свете, он тяжело дышал, нервно вздрагивал, как собака, которую держат на привязи и не дают вонзить зубы в добычу. Рот Гиги был широко открыт, на губах выступила пена, лицо исказилось, он стоял, вытянув вперед дрожащие руки, сжигаемый тем же желанием.

Кентон знал, что это было желание помочь ему и Сигурду, но нерушимые клятвы удерживали обоих.

Гиги показал куда-то вниз. Проследив за ним взглядом, Кентон увидел, что совсем близко от викинга крадется жрец, вооруженный мечом. Только одно движение — и Сигурд упал бы с перерубленными сухожилиями. Забыв о себе, Кентон рванулся вперед и нанес удар. Голова жреца откатилась прочь.

Но выпрямившись, Кентон увидел, что Кланет опять занес над ним меч!

«Конец!» — подумал Кентон. Прижимаясь к палубе, он успел отползти в сторону.

Кентон не рассчитывал на викинга. Сигурд заметил мгновенную немую сцену между ним и Гиги. Держа весло горизонтально, он с силой ударил Кла-нета в грудь.

Несмотря на всю свою мощь, черный жрец пошатнулся и стал падать.

— Гиги! Зубран! Ко мне! — закричал он.

Кентон не успел подняться, как на него напали еще двое. Выпустив из рук меч, он схватил кинжал Закеля. Он ударил, тело над ним замерло и рухнуло вниз, как проколотый шар, в тот же момент он почувствовал удар в плечо. Кентон опять ударил не глядя. Хлынула кровь, он услышал какое-то бульканье, и второе тело тоже свалилось.

Схватив меч, Кентон стал медленно подниматься. Из всей стаи Кланета в живых осталось не более полудюжины. Они отступили, спасаясь от дубины викинга. Сигурд стоял, тяжело дыша. Черный жрец тоже жадно ловил ртом воздух, сжимая рукой то место, куда пришелся удар весла. Меч Набу пронзил его, и из раны лилась кровь, у его ног уже натекла кровавая лужица.

— Гиги! Зубран! — прокричал Кланет. — Схватите этих псов!

Барабанщик злобно взглянул на него.

— Нет, Кланет, — ответил он, — мы не давали клятвы помогать тебе.

Гиги наклонился, мощным плечом приподнял высокий барабан и швырнул его за борт.

Послышался ропот. Кланет стоял, онемев от удивления.

Волны бились о борт — громко и зловеще.

Раздался грозный барабанный бой, как будто зазвучал призыв!

Врум-ррум-рум!

Барабан бился о борт корабля! Поднимаясь на руках волн, он стучал о корабль!

Он призывал Нергала!

Корабль качнулся. На море упала тень. Вокруг Кланета стала сгущаться тьма.

Удары зазвучали яростнее, извиваясь, черный туман сгущался вокруг жреца; началось адское превращение, превращение жреца в страшную суть Повелителя Мертвых.

— Бей! — закричал Гиги. — Быстрее, бей сильнее!

Он бросился за борт.

Кентон кинулся в самую гущу ужасной тьмы, внутри которой находился черный жрец; размахнувшись, он ударил мечом, раздался пронзительный крик боли и ужаса. Это был голос Кланета. Кентон ударил еще раз.

Вдруг ©н осознал, что не слышит больше барабанного боя, звуки стихли. Кентон услышал крик Гиги:

— Волк, бей еще! Бей сильнее!

Тьма, окружавшая Кланета, рассеялась. Глаза черного жреца были закрыты, рука зажимала рану, из которой струей текла темная кровь

Кентон поднял меч, но в это мгновение черный жрец взмахнул рукой, и его кровь брызнула Кентону в глаза. Ослепленный, Кентон замер, и черный жрец бросился на него. Защищаясь, Кентон выставил вперед свой клинок, увидел, как Сигурд нападает на остальных, и услышал хруст костей, переломанных окровавленным веслом.

Меч Кланета оказался сильнее.

Кентон поскользнулся в луже крови и упал. Черный жрец бросился на него и обхватил руками. Они покатились. Кентон видел, как Сигурд с победными криками наносил удар за ударом..

Вдруг Кланет ослабил хватку, и Кентон сумел вырваться, теперь он прижимал жреца к палубе. Руки Кланета разжались, он ослаб и лежал не шевелясь.

Кентон наклонился над ним, потом взглянул на северянина.

— Не твой, — прохрипел он. — Мой!

Он стал нащупывать кинжал. Вдруг тело жреца напряглось, и, как освобожденная пружина, он вскочил на ноги, оттолкнув Кентона.

Не успел викинг поднять свою дубину, как Кланет был уже у борта.

Он бросился в воду!

Примерно в ста футах от корабля плавал барабан, изрезанный ножом Гиги. Через некоторое время голова Кланета показалась рядом, и он ухватился за барабан. При этом прикосновении огромный инструмент начал погружаться в волны, раздался унылый звук, похожий на плач.

Из серебристой дымки возникла тень, сгустившаяся вокруг жреца. Наконец она полностью окутала его и — исчезла! Не было больше ни жреца, ни барабана!

Кровь все еще кипела в жилах Кентона. Он огляделся. Черная палуба была покрыта телами; одни погибли под ударами Сигурда, других сразил его меч, везде были груды тел; некоторые еще шевелились, издавая слабые стоны.

Он посмотрел в другую сторону. Побледневшие девушки столпились у дверей каюты.

А у самой границы между двумя палубами стояла Шаран. Она взглянула на него с гордостью, но в ее затуманенных глазах все еще стояли слезы, дрожавшие на длинных ресницах. Светящегося полумесяца не было, исчезла и божественная аура, которая окружала ее, этот живой храм богини, — даже тогда, когда Иштар была далеко.

Шаран была обыкновенная женщина. Нет, совсем юная девушка! Живая и прекрасная...

Гиги и перс подняли Кентона высоко над головами.

— Да здравствует Владыка корабля! — воскликнул Гиги.

— Владыка корабля! — закричал перс.

Владыка корабля!

— Опустите меня, — приказал Кентон. Они повиновались, и Кентон, пройдя к светлой палубе, наклонился к Шаран.

— Владыка корабля! — он рассмеялся. — И твой владыка, Шаран!

Схватив ее изящные руки, он привлек Шаран к себе.

Вдруг раздался крик Гиги, подхваченный персом. Шаран побледнела...

Из черной каюты вышел Сигурд, неся в руках темную статую, окутанную зловещею тенью, которая стояла в святилище Кланета.

— Остановись! — закричал Гиги и бросился к нему. Но он не успел. Сигурд поднял идола над головой и бросил его в волны.

— Последний дьявол! — закричал он.

Корабль задрожал, как будто огромная рука подняла его за киль и начала трясти.

Движение прекратилось. Вода вокруг потемнела.

В глубине черных волн засветилось огненное пятно. Оно росло и расширялось, становясь похожим на огромную грозовую тучу. Взвилось кроваво-красное облако, местами помеченное черным. Оно росло, красный цвет становился все более яростным, черные тени таили угрозу.

Облако кружилось, от него исходили странные лучи, похожие на веер. Это подрагивающее свечение вертелось, как огромное колесо; от него стали отделяться большие черные и красные шары. Они приближались, постепенно разбухая.

Внутри шаров Кентон различил какие-то неясные очертания, фигуры воинов, закованных в броню, сверкавшую черным и алым.

Воины внутри шаров!

Они сидели согнувшись, уперев головы в колени, они были закованы в мерцающую чешую. У них в руках были призрачные мечи, призрачные луки, призрачные копья.

Шары опускались несметными тысячами, приближаясь к поверхности воды.

И наконец лопнули!

Полчища воинов покрыли потемневшую гладь моря. Их полуприкрытые глаза, в которых не было зрачков, казались глазами мертвецов, их лица покрывала смертельная бледность. Перепрыгивая с волны на волну, они бежали по воде словно по полю засохших фиалок. В полной тишине они приближались к кораблю.

— Слуги Нергала! — застонала Шаран. — Воины Черного! Иштар! Иштар, помоги!

— Призраки! — воскликнул Кентон и высоко поднял обагренный кровью меч. — Призраки!

Но он понимал, что, кем бы ни были эти воины, они представляли опасность.

Первый ряд выстроился на гребнях волн, будто на длинном холме. В руках воины сжимали луки, которые больше не казались призрачными. Вот они подняли длинные стрелы. Раздался резкий звук спущенной тетивы; словно град ударил по кораблю. Несколько стрел прозвенело у мачты, одна упала к ногам Кентона. Стрела была покрыта змеиной чешуей, черной и красной, ее острие вонзилось глубоко в палубу.

— Иштар! Матерь Иштар! Спаси нас от Нергала! — молила Шаран.

В ответ на это корабль резко двинулся вперед, как будто невидимая рука подтолкнула его.

Раздались крики воинов, бросившихся догонять корабль, взвилась еще одна туча стрел.

— Иштар! Мать Иштар! — рыдала Шаран.

Нависшая над кораблем тьма раскололась. В самой гуще ее загорелся светящийся шар, опоясанный гирляндами маленьких лун. Из него вырвалось серебристое пламя, живое, трепещущее. Оно коснулось поверхности моря, проникло в воду. Тени сомкнулись, шар исчез.

Лунное пламя опускалось все ниже и ниже. Навстречу ему засверкали другие шары, розовые, серебристые и жемчужные, они переливались и мерцали нежным перламутром, светились мягким розовым светом.

Кентон почувствовал, что там внутри кто-то есть, какие-то существа, тела, нежные и дивные, женские тела, это они освещали каждый шар своей красотой!

Женщины внутри шаров!

Волшебные сферы опускались и, достигнув поверхности тусклого моря, раскрылись.

Женщины вышли. Обнаженные, если не считать волосяных покровов, черных, как полночь, или серебристых, как лунный свет, пшенично-золотых или ярко-рыжих, как маки, они выходили из мерцающих сфер.

Женщины подняли руки — белые и смуглые, похожие на розовые раковины и на светлый янтарь; эти руки манили к себе морских воинов.

Глаза женщин светились, как маленькие самоцветы — синие сапфиры, темные и светлые, бархатночерные, солнечно-желтые и волшебно-янтарные, серые, как острие меча, освещенное светом зимней луны.

Пышнотелые и девически стройные, они качались на волнах и взывали к воинам Нергала, манили их к себе.

В их зове слышалось голубиное воркование, жалобный крик чайки, страстный призыв ястреба, сладость и горечь. Услышав этот зов, чешуйчатое войско дрогнуло, остановилось. Натянутые луки опустились, мечи упали в воду, копья закружились в пучине волн. Мертвые глаза воинов загорелись вожделением.

Раздался призывный клич. Воины рванулись вперед к женщинам..

Гребни волн, по которым шло закованное в броню войско, столкнулись с волнами, на которых восседали прекрасные женщины. Закованные в броню руки обняли их обнаженные плечи, а облака волос, темных, лунно-серебристых и пшенично-золотых, окутали черно-красную броню.

Корабль спешил вперед; воины и женщины слились воедино со сверкающим, переливающимся потоком, который уносил их; волны качались и вздыхали, они были душой влюбленного моря.

— Иштар! Возлюбленная Мать! — молилась Шаран. — Хвала Иштар!

— Хвала Иштар! — отозвался Кентон, преклоняя колено.

Поднявшись, он притянул девушку к себе.

— Шаран! — прошептал он. Нежные девичьи руки сплелись у него на шее.

— Господин мой, я молю о прощении, — вздохнула Шаран. — Я молю о прощении! Но как же мне было знать правду, когда ты лежал на палубе? Я думала, что тебе страшно, — а потом ты исчез! Я любила тебя, — и все же откуда мне было знать, что ты так могуществен?

От нее исходило благоухание, и Кентон был буквально потрясен, от близости ее нежного тела у него перехватило дыхание.

— Шаран! — бормотал он. — Шаран!

Их губы встретились, опьянение жизнью загорелось в жилах Кентона, в сладком пламени губ Шаран сгорели все обиды, нанесенные ей Кентоном.

— Я... отдаю себя... тебе, — прошептала Шаран.

Кентон словно вспомнил что-то...

— Нет, Шаран, — ответил он. — Это я беру!

Взяв ее на руки, он шагнул в розовую каюту, захлопнул ногой дверь и задвинул засов.

Сигурд, сын Тригга, сидел на пороге розовой каюты. Он чистил меч черного жреца, тихо напевая какой-то древний свадебный гимн.

На черной палубе Гиги и Зубран сбрасывали за борт мертвые тела и прекращали мучения еще не умерших, бросая их вслед за остальными.

Два голубя один за другим вспорхнули с цветущих деревьев и опустились вниз. Продолжая напевать, викинг наблюдал за ними. Вслед за этой парой спустились и остальные. Они ворковали, пытливо склоняя головки набок, шептали и целовались. Выстроившись полукругом перед закрытой дверью каюты, белогрудые голуби с красными клювами и алыми лапками шептались, ворковали, лаская друг друга, и устилали путь, лежавший перед Кентоном и Шаран, белоснежным ковром.

Их повенчали голуби Иштар!

ЧАСТЬ 3

— Кентон, мой дорогой повелитель, — шептала Шаран, — даже ты, наверное, не знаешь, как велика моя любовь к тебе!

Они сидели в розовой каюте, голова Шаран склонилась на грудь к Кентону.

Человек, смотревший в это прекрасное лицо, был совсем другим Кентоном. В нем не осталось ничего прежнего. Он стал выше, его лицо и грудь, не закрытая легкой туникой, казались бронзовыми от загара. В бесстрашных голубых глазах смеялась отчаянная дерзость, смешанная пополам с суровой жесткостью. На левой руке Кентона выше локтя светился широкий золотой браслет, на котором Шаран вырезала таинственные знаки. На ногах были надеты легкие сандалии, украшенные магическими символами Вавилона, чтобы ноги Кентона никогда не сбились с тропы любви, ведущей к Шаран, к ней одной.

Сколько же прошло времени с тех пор, как он сразился с черным жрецом, подумал Кентон, крепко обнимая Шаран. Казалось, целая вечность — и как будто это случилось вчера. Сколько же?

Он не знал: в этом мире без времени вечность и вчерашний день сливались воедино.

И Кентону уже было безразлично, сколько времени минуло с того дня.

Корабль плыл вперед, скользил по лазурным волнам, а память о той, другой жизни стиралась и пропадала за горизонтом сознания, как земля скрывается с глаз наблюдателя, стоящего на корабле, который уходит в море. А если Кентон вспоминал о той жизни, душу его охватывал леденящий страх при мысли, что он может перенестись обратно в свой прошлый мир.

Покинуть корабль! Покинуть Шаран, никогда не вернуться!

Корабль шел вперед. Силы зла оставили черную каюту, и теперь .здесь жили Гиги, викинг и перс. Сигурд и Гиги управляли двумя огромными веслами, укрепленными на корме и служившими рулем. Иногда в хорошую погоду их сменяли девушки Шаран. В подвале черной каюты викинг обнаружил наковальню, устроил кузницу и выковывал мечи. Один, девяти футов длиной, он выковал для Гиги, и кривоногий великан играл с ним, как с тонким прутиком. Но Гиги больше нравилась булава, которую сделал для него Сигурд: она была такой же длины, как и меч, с огромным бронзовым шаром на конце, утыканным шипами. Зубран не расставался со своим ятаганом. Викинг трудился в кузнице, выковывая более легкое оружие для девушек-воительниц. Он сделал для них щиты и обучил их пользоваться одновременно и мечом и щитом, как это делали викинги в те давние времена, когда плавали на дракарах.

Рассказы о давних временах, а также игры на мечах с Сигурдом, борьба с Гиги, фехтование с Зуб-раном изменили Кентона.

Вдохновителем этих перемен был Гиги.

— Мы не можем оставаться в безопасности, пока жив Кланет! — говорил он. — Корабль должен быть сильным.

— Мы покончили с Кланетом! — ответил тогда Кентон не без хвастовства.

— Это не так, — сказал Гиги. — Он вернется с огромным войском. Рано или поздно черный жрец вернется.

И вскоре все убедились, что Гиги был прав. На корабле давно уже не хватало гребцов. Однажды, встретив другой корабль, они попросили отдать им одного гребца, капитан согласился, выполнил их желание и в страхе увел корабль прочь.

— Он не знал, что Кланета здесь больше нет, — усмехнулся Гиги.

Но вскоре они повстречали еще один корабль. Капитан, выполняя их требование, не остановил судно, и тогда им пришлось применить силу. Это был небольшой корабль, его быстро догнали и захватили. Капитан рассказал им угрюмо, что Кланет сейчас в Эмактиле, он — Верховный Жрец храма Нергала, а также жрец Святилища Нергала в Доме Семи Богов. И кроме того, черный жрец пользуется особым расположением некоего Повелителя Двух Смертей; это, как они поняли, был правитель Эмактилы.

Капитан рассказал также, что Кланет распространяет слухи, будто корабля Иштар можно не бояться, ибо на нем нет больше Нергала и Иштар, а находятся обычные мужчины и женщины. Сам же корабль надо утопить, а тех, кто находится на борту, захватить в плен. За них Кланетом обещана большая награда.

— И будь мое судно побольше, а команда — многочисленнее, я мог бы претендовать на эту награду, — резко закончил он.

Взяв необходимое, они отпустили его. Но когда корабль был уже на некотором расстоянии, капитан закричал, чтобы они спешили насладиться жизнью, потому что Кланет с многочисленным войском на большом корабле ищет их, и жить им осталось совсем немного!

— Хо-хо, — ворчал Гиги, — о-хо-хо! Кланет ищет нас, вот как. Ну что же, я предупреждал тебя, Волк. Что будем делать?

— Надо пристать к какому-нибудь острову, выбрать удобное место и ждать, — ответил Кентон. — Мы сможем возвести укрепления — так мы встретим его достойнее, чем на море, если, конечно, то, о чем рассказал капитан, — правда.

Мнение Кентона признали разумным, и они стали искать подходящий остров. Сигурд сидел у руля, Гиги, перс и женщины зорко всматривались в горизонт.

— Да, мой дорогой повелитель, даже ты не знаешь, как велика моя любовь, — опять шептала Шаран, обвив шею Кентона руками; в ее глазах светилось обожание. Кентон припал губами к ее рту. Даже сгорая в сладком огне ее прикосновений, он, не замечая своего перерождения, не переставал удивляться, восхищаясь этой перерожденной Шаран. Любовь изменила Шаран с тех пор, как он впервые внес ее в этот приют; когда она стала наградой, завоеванной им по праву сильнейшего.

Мгновенно нахлынули воспоминания — образ покоренной Шаран, картина таинственного чуда, которое ярким пламенем разгорелось над алтарем и огненными узами сплело их души воедино, соединив их нитями обжигающих экстазов!

— Скажи мне, о мой повелитель, как ты меня любишь, — томно шептала Шаран.

Вдруг раздался громкий голос Сигурда:

— Будите рабов! Опустите весла! Начинается шторм!

В каюте стало темнее, Кентон услышал пронзительный звук свистка, крики и топот ног. Он разомкнул объятия Шаран, поцеловал ее, и этот поцелуй заключил в себе больше, чем можно было выразить словами. Кентон вышел на палубу.

Небо быстро темнело, его раскалывали резкие вспышки молний. Подобно ударам цимбал, гремел гром. Завывал ветер.

Парус спустили. Подгоняемый сильным ветром, корабль летел вперед. У руля сидел Сигурд.

Хлынул дождь. Корабль стремительно двигался сквозь завесу воды; тьма окружала его, вспышки молний пронизывали черноту мириадами разноцветных прозрачных змей, вытянувшимися до моря.

Резкий порыв ветра накренил корабль. Дверь каюты Шаран распахнулась. Пошатываясь, Кентон подошел к Гиги и крикнул женщинам, чтобы они шли внутрь. Он смотрел, как они, спотыкаясь, уходят.

— Зубран и я останемся на вахте, — крикнул он в самое ухо Гиги. — А ты иди и помоги Сигурду.

Но не отошел Гиги и на ярд, как ветер стих так же внезапно, как и поднялся.

— Направо! — Кентон услышал крик Сигурда. — Посмотрите направо!

Все трое бросились к правому борту. Посреди тьмы, словно далекий прожектор в тумане, тусклым светом мерцало большое круглое пятно. Оно быстро уменьшалось, одновременно разгораясь все ярче.

Ослепительный луч прорвал туман, пробежал по бурным волнам и осветил корабль. Кентон успел заметить два ряда весел, которые с огромной скоростью несли прямо на них гигантское судно. В носовой части виднелся таран, и его заостренный конец делал корабль похожим на атакующего носорога.

— Это Кланет! — взревел Гиги и бросился к черной каюте. Зубран поспешил за ним.

— Шаран! — закричал Кентон и побежал к девушке.

Корабль резко повернул, его накренило так сильно, что через левый борт полилась вода. Кентон не мог удержаться на ногах и кувырком скатился к борту, на какое-то мгновение замерев на месте.

Маневр Сигурда не мог спасти корабль. Галера тоже сменила курс и двигалась теперь параллельно с кораблем, пытаясь уничтожись его весла с правого борта. Викинг хотел избежать удара, но на атакующем судне находилось множество гребцов, и скорость была слишком велика, чтобы с ним могли соперничать весла корабля Иштар. Взлетая, весла обрушивались на воду, и галера неслась вперед. Ее тяжелый борт ударил по кораблю, и весла раскрошились, как спички!

Пошатываясь, Кентон поднялся. К нему уже бежал Гиги с булавой, за ним Зубран, у которого в руках сверкала сабля. Бросив ненужный теперь руль, к ним присоединился Сигурд, держа в руке щит и высоко подняв свой огромный меч.

С появлением Сигурда слабость Кентона сняло как рукой. Викинг протянул ему щит, Кентон вынул свой меч.

— К Шаран! — задыхаясь, произнес он, и они побежали.

Но они не успели защитить каюту. Множество закованных в броню воинов, вооруженных короткими мечами, опередили их. Спустившись с галеры на корабль, они загородили проход к каюте. А за ними двигались еще многие десятки.

Взвилась вверх гигантская булава Гиги, нанося первые удары. Голубой клинок Набу, ятаган Зубрана, меч Сигурда взмывали и обрушивались, рубили и кололи. В мгновение ока все вокруг стало красным от крови!

Но соратники не могли сделать и шага вперед, потому что другой воин занимал место убитого, а с галеры спускались все новые и новые.

Просвистела стрела, задрожав в щите Сигурда. Потом другая, пролетев, заделд плечо Зубрана.

Раздался рев Кланета:

— Никаких стрел! Черноволосого пса и рыжего взять живыми. Остальных, если надо, убейте мечами!

Воины с галеры окружили их. Сомкнувшись спинами, все четверо продолжали драться. Облаченные в броню воины один за другим падали на палубу. Груды мертвых тел росли. Струйки крови сочились из голубой раны на волосатой груди Гиги. Кровоточили многочисленные порезы Сигурда. Но Зубран был невредим, если не считать раны от стрелы. Он бился молча, тогда как Сигурд, нанося удары, пел и кричал, а Гиги, когда его огромная булава крошила кости и рвала жилы, смеялся.

Но все равно прочная стена преграждала путь к Шаран.

Что с ней? Сердце Кентона оборвалось. Он бросил быстрый взгляд наверх, на галерею. Шаран стояла там вместе с тремя девушками. Сжимая в руках мечи, они отбивались от воинов, пробравшихся сюда по толстым доскам, перекинутым с галеры.

В то самое мгновение, когда Кентон поднял глаза, его поразил вражеский меч. Кентон упал бы, если бы не поддержка викинга.

— Держись, брат! — услышал Кентон. — Вот мой щит. Переведи дух!

На корабле Кланета раздался победный крик. С палубы протянули два длинных шеста с туго натянутыми веревками. Веревки распустились, и сеть накрыла Шаран и трех девушек!

Они пытались разрезать нити, но сеть затянули, и женщины бились внутри, как бабочки. Сеть сомкнулась, и шесты стали медленно подниматься, доставляя груз на корабль!

— Эй, Шаран! — издевался Кланет. — Эй! Сосуд Иштар! Добро пожаловать на мой корабль!

— Боже! — простонал Кентон. Ярость и отчаяние удвоили его силы, он бросился в атаку. Под его натиском воины отступили. Он рвался вперед. Вдруг что-то закружилось в воздухе и ударило его в висок. Он упал. Вокруг него толпились воины Кланета, они хватали его за руки, за ноги, пытались задушить.

Внезапно что-то отшвырнуло их в сторону. Кентон лежал между кривыми ногами Гиги, булава которого свистела; люди падали, сраженные ее ударами. Кентон с трудом поднял голову: Сигурд защищал его справа, Зубран слева и сзади.

Он посмотрел вверх. Сеть, в которой были женщины, опустилась на палубу галеры.

Кентон опять услышал рев Кланета:

— Добро пожаловать, прекрасная Шаран! Добро пожаловать!

Пошатываясь, он встал, вырвался из рук викинга и двинулся вперед — к ней.

— Схватить его! — раздался крик черного жреца. — Тому, кто поймает его живым, дам столько золота, сколько он весит!

Воины Кланета окружили Кентона, оттесняя его назад. Между ним и тремя его защитниками завертелся новый водоворот людей, которые падали, сраженные булавой, мечом и саблей, но на их место вставали другие — они вклинивались в самую гущу битвы, неуклонно отдаляя Кентона от его товарищей.

Кентон прекратил борьбу. В конце концов он сам этого хотел. Это было самое лучшее. Они схватят его — и он будет с Шаран!

— Держите его! — взревел Кланет. — Пусть эта шлюха увидит его!

Чьи-то руки высоко подняли его. Он услышал плач Шаран...

Вдруг голова его закружилась, казалось, какой-то водоворот подхватил его и уносит все дальше, дальше!

Он успел заметить, что Сигурд, перс и Гиги пристально смотрят на него, на их окровавленных лицах начертано недоумение. И они больше не ведут борьбу. Он увидел другие лица, множество лиц, и все они с тем же недоумением смотрели на него, хотя теперь в них появился еще и страх.

Казалось, что они смотрят на него, находясь на краю какой-то огромной воронки, в которую он падает!

Руки, сжимавшие Кентона, растаяли, лица исчезли,

— Гиги! — позвал он. — Сигурд! Зубран! Помогите! Вместо ответа Кентон услышал завывание ветров. Потом раздался трубный звук и — стих. Звук этот что-то напоминал Кентону. Кентон слышал его в той, другой жизни — давно, очень давно! Что это? Звук стал громче, повелительней, резче..

Сигнал клаксона!

Вздрогнув, Кентон открыл глаза.

Он увидел свою комнату!

Перед ним стоял сверкающий драгоценностями корабль — игрушка!

Раздался стук в дверь, послышался беспокойный шум взволнованных, испуганных голосов.

Потом — срывающийся голос дворецкого Джевинса, охваченного паникой:

— Мистер Джон! Мистер Джон!

Поборов приступ слабости, Кентон протянул дрожащую руку, чтобы выключить свет.

— Мистер Джон! Мистер Джон!

Старый слуга стучал в дверь, дергал за ручку, в его голосе слышался страх.

Держась за стол, чтобы не упасть, Кентон собрался с силами и заговорил:

— Что случилось, Джевинс... — Он хотел, чтобы его напряженный голос звучал легко и естественно. — В чем дело?

Он услышал слабый вздох облегчения, перешептывания слуг. Опять заговорил Джевинс:

— Я проходил мимо и услышал, как вы вскрикнули, сэр. Ужасный крик. С вами все в порядке?

Кентон собрал все силы, чтобы побороть мучительную слабость, и заставил себя рассмеяться.

— Да, конечно, — я просто уснул. Увидел страшный сон. Не волнуйтесь, идите спать.

— Ах, вот оно что...

Явное облегчение слышалось в голосе Джевинса, и все же сомнения не оставляли его. Джевинс не уходил, в нерешительности перетаптываясь за дверью.

Прозрачная красноватая пелена застилала Кентону глаза. Ноги его подкосились, он едва не упал. С трудом добравшись до кровати, он опустился на нее. Внезапный страх охватил Кентона, ему захотелось позвать Джевинса, приказать ему взломать дверь. Но что-то подсказывало ему, что этого делать нельзя, он должен сражаться в одиночку, если только хочет ступить на палубу корабля вновь!

— Идите, Джевинс! — крикнул он резко. — Черт возьми, я ведь просил оставить меня в покое! Убирайтесь!

Слишком поздно он понял, что никогда раньше не говорил в таком тоне со старым слугой, который любил его, как родного сына. Неужели он выдал себя и подозрения Джевинса превратились в уверенность? Страх заставил его заговорить вновь.

— Со мной все в порядке! — Он с трудом засмеялся. — Конечно, все в порядке!

Если бы не этот туман перед глазами! Что же это такое? Кентон провел рукой по лбу. Увидев на ладони кровь, он тупо уставился на свою руку.

— Ну что ж, хорошо, мистер Джон. — Сомнения больше не было, в голосе Джевинса были только любовь и преданность. — Но услышав, как вы кричите-

О Боже, неужели он никогда не уйдет? Скосив глаза, Кентон осмотрел руку. До самого плеча она была красной от крови. Кровь капала с пальцев.

— Всего лишь страшный сон, — добавил он тихо, прервав поток собственных мыслей. — Я не буду спать, пока не закончу дела и не лягу в постель, так что идите.

— Тогда спокойной ночи, мистер Джон.

— Спокойной ночи, — ответил Кентон.

Он сидел, превозмогая слабость, до тех пор, пока шаги Джевинса и остальных не замерли вдалеке. Потом он попытался подняться. Но силы оставили его. Кентон упал на колени. Ползком он добрался до маленького шкафчика, с трудом открыл дверцу и вынул бутылку коньяка. Поднеся бутылку ко рту, он сделал большой глоток. Огненный поток пробежал по всему телу, придавая силы. Кентон поднялся.

Почувствовав внезапную резкую боль в боку, Кентон зажал рану рукой. Тонкие теплые струйки сочились сквозь пальцы.

Он вспомнил — его ударил мечом один из воинов Кланета!

В памяти вспыхивали картины случившегося: дрожание стрелы в щите викинга, булава Гиги, немое изумление воинов, сеть, наброшенная на Шаран, удивленные лица..

И потом — это!

Кентон снова взял бутылку. Не успев поднести ее ко рту, он замер, напрягая каждый нерв, каждый мускул. Прямо перед собой он увидел очертания какого-то человека, мужчины, с ног до головы забрызганного кровью. На него смотрело волевое, свирепое лицо, в глазах сверкала угроза, на залитые кровью плечи ниспадали длинные спутанные пряди черных волос. Кровью сочилась рана, рассекавшая лоб. Мужчина был голым до пояса: от левого соска до самого бока тянулась глубокая кровоточащая рана, обнажающая ребра!

Окровавленный, грозный, вселяющий ужас всем своим видом, на Кентона смотрел какой-то оживший призрак пиратского корабля, несущего смерть.

Но что это! В его лице было что-то знакомое — глаза! Взгляд привлекло золотое мерцание на правой руке незнакомца. Браслет. И Кентону был знаком этот браслет...

Свадебный подарок Шаран!

Кто стоял перед ним? Мысли Кентона путались, он не мог думать, рассудок охватило какое-то оцепенение, красная пелена застилала глаза, мучительная слабость валила с ног.

Внезапная ярость обуяла Кентона. Он размахнулся, чтобы швырнуть бутылку прямо в это дикое, свирепое лицо.

Человек напротив тоже поднял левую руку, сжимая точно такую же бутылку..

Это был он сам, Джон Кентон, его отражение в длинном зеркале на стене. Этот залитый кровью, израненный, охваченный яростью человек был он сам!

Часы пробили десять.

В Кентоне произошла мгновенная перемена, как будто удары часов были магическим заклинанием. В голове прояснилось, вернулись воля и решительность.

Он сделал еще один глоток и, не глядя в зеркало, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на корабль, пошел к двери.

Уже взяв в руки ключ, он остановился в раздумье. Нет, так не пойдет. Выходить в холл было слишком рискованно. Джевинс, наверное, все еще где-нибудь поблизости, и другие слуги могут заметить Кентона. А если он сам не узнал себя, что подумают они, когда его увидят?

Кентон не мог выйти из комнаты, не мог принести воды, чтобы промыть раны и смыть кровь. Придется довольствоваться тем, что есть под рукой.

Он вернулся к шкафчику, по дороге сорвав со стола скатерть. Нога задела какой-то предмет. На полу лежал меч Набу. Он больше не светился голубым, а весь был залит кровью, как и сам Кентон.

Оставив меч на полу, Кентон вылил на ткань немного коньяка, чтобы промыть раны. Потом достал аптечку, где хранились бинты и йод. Закусив от боли губу, Кентон залил йодом глубокую рану на груди, смазал порез на лбу. Из корпии он сделал повязки и перетянул обе раны. Кровотечение остановилось. Жжение йода стало стихать. Кентон опять оглядел себя в зеркале.

Пробила половина одиннадцатого.

Половина одиннадцатого! Сколько было времени, когда он усилием воли вызвал корабль, взяв в руки золотые цепи, которые подняли его и перенесли из этой комнаты загадочный мир?

Было девять!

Прошло всего полтора часа! Но в том, другом мире, где время не существует, он побывал уже рабом и завоевателем, дрался в сражениях, покорил корабль и женщину, которая смеялась над ним, а потом полюбила, и наконец стал таким, какой он теперь!

Не прошло и двух часов!

Взяв меч, Кентон подошел к кораблю. Рукоятку он вытер, но клинок не тронул. Прежде чем Кентон решился взглянуть на корабль, он осушил бутылку.

Сначала он посмотрел на каюту Шаран. Цветущих деревьев, казалось, стало меньше. Сорванная с петель дверь лежала рядом, окна были разбиты. На крыше, опустив головки, тосковали голуби..

Всего четыре весла вместо семи оставалось на каждом борту. Из двадцати восьми гребцов осталось десять, на загребных веслах сидели по двое, на остальных — по одному.

Правый борт покрывали глубокие выбоины, следы ударов галеры; корабль Иштар все так же плыл неведомо куда в этом неизвестном мире, из которого Кентон был вырван неведомой силой.

У руля стояла маленькая фигурка — игрушка, управляющая игрушечным кораблем. Это был мужчина с длинными светлыми волосами. У его ног сидели еще двое — один с обезьяньими руками и лысой блестящей головой, другой — рыжебородый, с агатовыми глазами — держал на коленях сверкающий ятаган.

Депрессия охватила Кентона, он почувствовал себя оторванным от самого дорогого; так страдала бы человеческая душа, покинутая всеми на какой-нибудь незнакомой звезде на краю Вселенной.

— Гиги! — простонал Кентон. — Сигурд! Зубран! Возьмите меня к себе!

Наклонившись, он нежно гладил фигурки, согревая их теплым дыханием, как будто пытаясь оживить их. Он задержался на Гиги — Кентон инстинктивно чувствовал, что тот сильнее и может помочь ему. Сигурд был мужественным, Зубран — проницательным, но в жилах кривоногого великана текла сила земных богов, сила радостно-юной земли, древняя неузнанная сила, давно уже утраченная людьми.

— Гиги! — прошептал он, наклонясь к самому лицу фигурки. — Гиги, Гиги! Ты слышишь меня?

Кажется, фигурка передвинулась?

Чей-то крик нарушил его сосредоточенность. Мальчишки — продавцы газет со своими дурацкими новостями, которые считаются важными в этом нелепом мире, где он чувствует себя изгнанником! Этот крик разорвал тонкие и хрупкие нити, которые уже стали протягиваться между ним и фигурками. Кентон выпрямился, ругаясь. Вдруг в глазах у него потемнело, и он упал. Сказалась огромная потеря сил, опять подкралась предательская слабость. Кентон дотянулся до шкафчика, отбил горлышко второй бутылки и вылил в рот половину ее содержимого.

Подстегнутая кровь шумела в ушах, возвратившаяся сила разливалась по телу. Кентон выключил свет. Сквозь тяжелые шторы с улицы проник тонкий луч, очертив силуэты трех фигурок. Еще раз Кентон собрал всю свою волю.

— Гиги! Это я! Я зову тебя! Гиги! Ответь! Гиги!

Фигурка пошевелилась, вздрогнула, подняла голову.

Откуда-то издалека до него донесся голос Гиги, слабый, холодный, как острие ледяного ножа, нарисованного морозом на стекле, призрачный и неживой, — казалось, он долетал из неизмеримых далей.

— Волк, я тебя слышу! Волк! Где ты?

Кентон ухватился за эту ниточку звука, как будто она была канатом, протянутым для него над бездной.

— Волк! Или сюда! — голос зазвучал громче.

— Гиги! Помоги мне, Гиги!

Два голоса — тот, далекий и слабый, и его собственный — встретились и слились воедино. Они протянулись над пропастью, разделявшей Кентона и то неведомое измерение, в котором существовал корабль.

Наконец маленькая фигурка выпрямилась, и голос Гиги раздался громче:

— Волк! Иди сюда! Мы слышим тебя! Иди к нам!

И следом — как заклинание:

— Шаран! Шаран! Шаран!

Влекомая звучанием любимого имени, воля Кентона яростно устремилась вперед.

— Гиги! Гиги! Зови меня!

Кентон больше не видел комнаты. Далеко-далеко внизу был корабль, а сам Кентон превратился в маленькую частичку жизни, парящую в пустоте, рвущуюся к кораблю и зовущую, молящую о помощи. Нить звука, связавшая их, натянулась и дрожала, как паутина. Она удерживала Кентона в своих сетях и опускала его вниз.

Корабль начал расти, он был еще окутан дымкой, но становился все больше и больше, и Кентон все ниже и ниже спускался по нитям звука ему навстречу. Эти нити становились крепче, потому что другие звуки вплетались в них — пение Сигурда, выкрики Зубрана, шелест ветра, похожий на звучание арфы, монотонное бормотание разбивающихся волн, читающих свои молитвы по четкам морской пены.

Корабль приближался. В какое-то мгновение на его фоне проступили дрожащие очертания комнаты Кентона. Казалось, они хотят заслонить корабль, поглотить его. Но корабль вырвался, взывая к Кентону голосами его товарищей, голосами ветра и моря, слитыми воедино.

— Волк! Ты где-то рядом! Иди сюда! Жаран! Шаран! Шаран!

Призрачный силуэт обрел плоть и поглотил Кентона.

Руки Гиги протянулись к нему, схватили и вырвали из чужой материи.

В этот момент Кентон увидел кружение хаоса, услышал рев и вой, как будто другой мир уходил у него из-под ног, уносимый сильными ветрами!

Он опять стоял на палубе корабля.

Гиги крепко прижимал его к своей волосатой груди, Сигурд обнимал за плечи, Зубран, выкрикивая от радости замысловатые персидские ругательства, сжимал руки Кентона, вцепившиеся в спину Гиги.

— Волк! — проревел Гиги, и слезы заполнили глубокие морщины на его лице, — Где ты был?

— Неважно! — ответил Кентон со слезами в голосе. — Неважно, где я был, Гиги. Я вернулся! О, слава Богу, я вернулся!

Слабость одолевала Кентона, напряжение и раны истощили его. Он очнулся в каюте похищенной Шаран. Его раны недавно перевязали. На Кентона смотрели трое мужчин и четыре девушки. В их лицах не было упрека, а застыло любопытство, сдерживаемое благоговейным страхом.

— Должно быть, это очень странное место, — то, где ты был, Волк, — наконец произнес Гиги. — Посмотри! Рана у меня на груди уже зажила, порезы Сигурда — тоже, а твои — как будто совсем свежие.

В самом деле, Кентон увидел, что от раны Гиги остался только красный рубец.

— И ушел ты от нас необычно, брат, — громко произнес викинг.

— Клянусь огнем Ормузда, — заговорил перс, — это было прекрасно. Это помогло нам. Король Цирус учил, что хороший генерал всегда знает, как надо отступать, чтобы спасти свое войско. А твое отступление, друг, было поистине совершенным Если бы не твое умение, нас бы сейчас здесь не было.

— Это не было отступлением! Это произошло помимо моей воли, — прошептал Кентон.

— Ну что ж, — перс в нерешительности покачал головой, — как бы там ни было, мы спаслись благодаря тебе. Ты был в лапах этих поганых псов, а через секунду ты превратился в тень. И потом даже тень вдруг исчезла!

— Как взвыли эти поганые псы и бросились бежать! — засмеялся Зубран. — И те, что нападали на нас, тоже разбежались, они бросились в свою конуру, на галеру, несмотря на все проклятья Кла-нета. Они очень испугались, друг, да и я тоже, на какую-то минуту. Потом их весла погрузились в воду, и они поспешили прочь, а проклятья Кланета все еще доносились до нас, даже когда галеры уже не было видно.

— А Шаран? — простонал Кентон. — Что они с ней сделали? Где она?

— Я думаю, она в Эмактиле, на острове Колдунов, — ответил Гиги. — Не бойся за нее, Волк. Черным жрецам нужны вы оба. Кланету мало будет просто убить тебя или замучить ее — нет, надо, чтобы твои глаза смотрели на ее муки и чтобы она видела твои агонии. Нет, пока он не добрался до тебя, Шаран в безопасности.

— Она, конечно, несчастна, и ей плохо живется, но жизнь ее, несомненно, в безопасности, — подтвердил перс.

— Трех девушек они забрали вместе с Шаран, — сказал Сигурд. — Трех убили. Остались вот эти четыре.

— Они забрали Саталу, мой маленький сосуд радости, — горько сказал Гиги — И за это Кланет тоже ответит, когда придет расплата.

— Половина рабов погибла, когда галера налетела на нас, — продолжал викинг. — Одним веслами переломало ребра и спины, другие умерли спустя некоторое время. А этот чернокожий, которого мы посадили на место Закеля, — ну и герой! Он сражался там, внизу. У нас теперь осталось всего восемь весел. Чернокожий тоже гребет, но он не прикован. Когда у нас будут новые рабы, он опять станет надсмотрщиком, и его будут почитать.

— Я вспомнил, — опять заговорил Гиги, возвращаясь к тому же, — когда я вытащил тебя из воды, в тот день, когда ты сражался со жрецами Кланета, твои раны, что нанесли тебе девушки, тоже были совсем свежими. А ведь прошло уже много времени, и они должны были зажить. И опять твои старые раны кровоточат, словно свежие. Да, это, видимо, странное место — откуда ты пришел. Волк, там совсем нет времени?

— Это ваш собственный мир, — ответил Кентон. — Вы все — оттуда.

Они в молчании смотрели на него; Кентон вскочил.

Плывем в Эмактилу! Сейчас же! Искать Шаран! Мы должны освободить ее! Когда мы пойдем, Гиги? Когда?

Внезапно рана его открылась, и он упал в полном изнеможении.

— Сначала пусть зарубцуются твои раны, — сказал Гиги и начал снимать пропитавшиеся кровью повязки. — К тому же мы должны подготовить корабль к такому путешествию. Найти гребцов. А теперь лежи тихо, пока не поправишься. Кланет не причинит Шаран никакого вреда, пока остается надежда поймать тебя. Это говорю тебе я, Гиги. Поэтому не тревожься.

Для Кентона потянулось нетерпеливое ожидание. Находиться здесь, тогда как черный жрец, возможно, несмотря на уверения Гиги, изливает все свое мщение на Шаран! Это было невыносимо. У Кентона началась лихорадка. Его раны оказались более серьезными, чем он предполагал. Гиги ухаживал за ним.

Лихорадка прошла, и когда Кентон несколько окреп, он рассказал Гиги о мире, который они оставили, о произошедшем в нем в течение тех долгих веков, что они плавали на этом корабле, не зная времени, о машинах и войнах, о новых законах и обычаях.

— Значит, нет больше викингов, — задумчиво произнес Сигурд. — Мне теперь ясно, что там нет места для меня. Сигурду, сыну Тригга, лучше всего окончить свои дни здесь.

Перс кивнул.

— И для меня там нет места, — отозвался он. — Ибо для человека с изысканным вкусом жить в таком мире, кажется, невозможно. Мне не нравятся ваши правила ведения войны, и я не смог бы к этому привыкнуть, да, я — воин очень старой выправки.

Даже Гиги задумался.

— Мне бы, наверное, там не понравилось, — сказал он наконец. — Все совсем не так. И мне кажется, Волк, ты рискуешь своей свободой и жизнью, вырываясь из того мира в этот.

— Эти новые боги совершенно глупы, — уверенно произнес Зубран. — Они ничего не делают. Клянусь Девятью Преисподними, здешние боги тоже глупы, но они все же чем-то заняты. Хотя, возможно, лучше вообще ничего не делать, чем много раз повторять одну и ту же глупость, — размышлял он.

— Когда мы найдем женщину Кентона и убьем черного жреца, — сказал Сигурд, — я поселюсь на каком-нибудь из этих островов. Я найду себе сильную жену и буду растить потомство. Я научу своих детей строить корабли, и мы будем ходить в походы, как и раньше. Ура! Да здравствуют драконы с красными воронами на парусах и с черными воронами, летящими впереди! — кричал Сигурд.

— Скажи, брат, — обратился он к Кентону, — когда ты найдешь свою женщину, ты поселишься рядом со мной? И Зубран найдет себе жену, и Гиги, если только он не слишком стар. Мы будем растить детей, с нами рядом поселятся другие люди, и, клянусь Одином, мы все могли бы стать старейшинами нового мира!

— Мне это не очень нравится, — быстро отозвался перс. — Для того чтобы вырастить сильных сыновей, которые могли бы сражаться вместе с нами, потребуется много времени. Нет, когда мы покончим с Кланетом, я вернусь в Эмактилу, где меня, я думаю, уже ждут. Я уверен, там есть недовольные, которых можно поднять на борьбу. Если их окажется мало, что ж, вызвать недовольство в человеке проще простого, это гораздо легче, чем растить сыновей, Сигурд. А я хороший воин, сам король Дирус говорил так. С войском недовольных я захвачу гнездышко короля и сам буду править,, в Эмактиле! А потом, смотри, Сигурд, не нападай на мои корабли!

Так они беседовали, рассказывая Кентону о своей жизни, и рассказы их казались ему настолько же странными, насколько его истории удивляли их. Раны Кентона заживали быстро, и вскоре на их месте остались лишь красные рубцы. Силы вернулись к Кентону.

Покуда Кентон выздоравливал, они стояли на якоре в маленькой бухте золотистого острова. Скалистое устье бухты оказалось настолько узким, что корабль едва смог пройти в него. Место было вполне безопасным — оно укрывало и от преследования, и от вражеских глаз. Тем не менее корабль скрывался за высоким скалистым берегом, резко обрывавшимся в воду. Над самой палубой шелестела густая листва.

Настало время, когда Кентон почувствовал небывалый прилив сил. Он прошел на корму, где, растянувшись на палубе, беседовали Сигурд, Гиги и перс. В сотый раз остановился он, чтобы взглянуть на странный компас, который указывал путь в этом мире, где не было ни солнца, луны и звезд, ни востока и запада, севера и юга. На деревянной подставке покоилась серебряная чаша, накрытая толстой хрустальной пластиной. По краям чаши были выложены шестнадцать клиновидных алых знаков. Со дна вертикально вверх поднималась тонкая игла, от острия которой отходили голубые стрелки, сделанные в форме змей. Та, что побольше, всегда указывала на Эмактилу, куда, если верить Гиги, черный жрец увез Шаран. Вторая стрелка указывала направление к ближайшей суше.

Как всегда, Кентон терялся в догадках, какие таинственные токи вызывали движение стрелок в этом мире, где не знают полюсов, какие магнитные течения исходят от разбросанных в море островов и притягивают маленькую стрелку. А что такое постоянное притяжение Эмактилы, которое управляет большой? Какая-то более мощная сила, нежели та, что притягивает стрелку земного компаса.

Внезапно он увидел, что маленькая голубая стрелка завертелась и остановилась параллельно большой, — обе показывали на остров Колдунов!

— Это знак! — воскликнул Кентон. — Смотри. Сигурд! Гиги, Зубран, смотрите!

Все наклонились над компасом, но за этот краткий миг маленькая стрелка передвинулась, и теперь опять показывала на их остров.

— Знак? — спросили они удивленно. — Какой знак?

— Обе стрелки показывали на Эмактилу! — объяснил Кентон. — К Шаран! Это был знак, призыв! Мы должны идти! Быстрее, Гиги, Сигурд, снимаемся с якоря, мы идем в Эмактилу!

В сомнении они посмотрели на Кентона, потом опять на компас, украдкой переглянулись.

— Говорю вам, я видел! — повторял Кентон. — Мне не померещилось, я вполне здоров. Шаран в опасности! Мы должны отправляться!

— Шш-ш-ш! — Гиги сделал знак рукой, призывая к молчанию. Он прислушался, раздвинул листву и стал всматриваться вдаль.

— Корабль, — прошептал он. — Скажите, чтобы девушки приготовили копья и стрелы. Вооружайтесь — все! И тише!

До них донеслись всплески весел, голоса, приглушенные удары молота, задающего ритм гребцам. Девушки молча стояли у левого борта, подняв луки с натянутой тетивой, рядом находились их разящие копья и мечи, у ног лежали щиты.

Мужчины, пригнувшись, всматривались сквозь листву, Что это за корабль? Кланет напал на их след? Или кто-то другой ищет их, подгоняемый желанием добиться награды, обещанной черным жрецом?

В тесное устье бухты вошла галера. Это было одноярусное судно длиной в два раза больше, чем корабль Иштар, оно имело пятнадцать весел, по двое гребцов на каждом. Еще около десяти человек стояли на носу, но были, наверное, и еще люди. Корабль медленно двигался вдоль берега. От скрытых наблюдателей его отделяло уже менее двухсот футов.

— Здесь приличная глубина, — услышали они, — а это все, что нам нужно.

Обняв товарищей за плечи, Гиги притянул их к себе.

— Волк, — зашептал он, — теперь я верю в этот твой знак. Смотри — прямо за ним последовал еще один, гораздо лучший! Это в самом деле призыв. Вот рабы, которых нам так не хватает, и в трюмах, я уверен, есть золото, которое понадобится нам в Эмактиле.

— Да, рабы и золото, — пробормотал Кентон, но, увидев, как на палубу поднялись еще несколько человек, язвительно добавил; — Осталось только взять все это, Гиги.

— Это не составит особого труда, — прошептал Зубран, — они ничего не подозревают, а захваченные врасплох уже наполовину побеждены. Мы вчетвером прокрадемся к кораблю по берегу. Когда Зала, — он указал на одну из девушек-воительниц, — досчитает до двухсот, они все вместе выпустят свои стрелы, только надо хорошо прицелиться, чтобы уложить как можно больше; А потом мы займемся оставшимися в живых. Только девушки не должны больше стрелять сюда, в носовую часть, чтобы не попасть в кого-нибудь из нас. Пусть они следят за тем, чтобы не подошла помощь. Ну что, хороший план? Клянусь, мы успешно завершим его и потратим на это меньше времени, чем я излагал этот план.

Кентону стало не по себе.

— Клянусь всеми богами! —- раздался голос, видимо, это говорил капитан галеры. — Если бы здесь был этот проклятый Корабль Иштар! Будь он здесь, я уверен, никому из нас не пришлось бы больше выходить в плавание. О боги! Если бы нам удалось захватить этот корабль и получить награду Кланета!

Угрызения совести оставили Кентона; перед ним были охотники, волею судьбы оказавшиеся в руках тех, за кем они охотились.

— Ты прав, Зубран, — горячо прошептал он, — позови Залу и объясни ей все.

Они двинулись к чужому кораблю, скрываемые выступом. Кентон с жадностью смотрел на галеру, победа над которой могла приблизить его к Шаран, и ему казалось, что стрелы девушек никогда не взлетят.

Но вот наконец они взвились в воздух и, жужжа, как пчелы, врезались в самую гущу людей. Добрая половина стоявших на носу — а их было около двух десятков — упала, сраженная, остальные с дикими криками бросились врассыпную. Кентон спрыгнул на палубу, рубя мечом направо и налево, взлетала булава Гиги, сверкал клинок Сигурда, и ятаган Зуб-рана собирал свою дань. Побежденные прежде, чем успели поднять оружие, оставшиеся в живых на коленях просили о пощаде. Кинувшиеся им на помощь с кормы были встречены тучей стрел. Побросав оружие, они сдавались, поднимая руки.

Пленников заперли в каюте, удостоверившись сначала, что в ней не было оружия и оттуда нельзя было выбраться. Расковав гребцов, викинг выбрал девятнадцать самых сильных из них, переправил рабов на корабль, приковав их к пустующим веслам.

На корабле нашлось много золота и других вещей, которые могли бы понадобиться в Эмактиле, — одежду мореплавателей, какую носили в тех местах, длинные плащи, которые помогли бы им остаться неузнанными.

Оставалось решить вопрос, что делать с галерой и с оставшимися на ее борту. Гиги был за то, чтобы всех предать мечу. Перс считал, что будет лучше привести рабов обратно, свой корабль оставить в укрытии и, покончив со всеми пленными, отправиться в Эмактилу на захваченной галере. В этом плане многое привлекало. Корабль Иштар был легко узнаваем, чужое же судно ни у кого не вызовет подозрений. Они могли бы прийти на нем в Эмактилу, когда выполнят все задуманное, и на нем же отправиться обратно на свой корабль.

Но Кентон не согласился. Дело кончилось тем, что, позвав капитана галеры, ему сказали, что, отвечая на вопросы правдиво, он сохранит жизнь себе и остальным.

Капитан рассказал очень немногое, но это немногое заставило сердце Кентона биться учащеннее и вселило в него новые опасения. Да, Кланет, жрец Нергала, привез в Эмактилу какую-то женщину. Он сказал, что добыл ее в бою, в морской схватке, в которой погибло много людей. Он не сказал, с кем сражался и где, и его воинам было приказано молчать. Но поползли слухи, что женщина эта была с

Корабля Иштар. Жрицы Иштар требовали ее к себе, но Кланет, наделенный большой властью, не допускал этого. Совет жрецов, пойдя на компромисс, сделал пленницу жрицей бога Бела, и теперь она находится в Приюте Бела, на самой вершине Храма Семи Богов.

— Я знаю этот храм и Приют Бела, — кивнул головой Сигурд, — как и то, почему жрица должна жить там, — прошептал он, искоса взглянув на Кентона.

— Иногда жрица, скрытая тяжелым покрывалом, появляется на торжествах, связанных с Белом. Но кажется, что она живет в мире грез. Она ничего не помнит, во всяком случае, так говорят.

Больше капитан ничего не знал, кроме того, что Кланет удвоил награду за поимку этих троих, — он показал на Гиги, Сигурда и Зубрана, и утроил за этого — он показал на Кентона.

Оставшихся рабов отпустили на берег. Потом нубиец привел захваченную галеру. Капитан и его команда скрылись в чаще острова.

— Сколько воды й пищи, — ворчал Гиги. — В нашем плену им гораздо лучше, чем было бы нам, попадись мы им в лапы.

Привязав захваченную галеру к своему кораблю, они медленно вышли из скалистого устья. Когда было преодолено около мили, Сигурд спустился на галеру, хорошенько поработал там топором и, вернувшись на корабль, перерубил канат. Галера быстро затонула.

— Вперед! — воскликнул Кентон, работая штурвалом и направляя корабль туда, куда показывала длинная голубая стрелка.

В Эмактилу, к Шаран...

Шаран!

Удача сопутствовала им. Над кораблем парила серебристая дымка: простираясь вокруг на довольно большое расстояние — на две длины корабля, — она всегда скрывала судно. Кентон, отдыхая очень мало, заставлял и рабов на веслах работать до изнеможения.

-- Надвигается буря, — предупредил Сигурд.

— Молись Одину, чтобы он задержал ее, пока мы благополучно не доберемся до Эмактилы.

— Если бы у нас была лошадь, я принес бы ее в жертву Отцу Всего Живого, — сказал Сигурд. — Тогда бы он задержал бурю до тех пор, пока бы она нам не понадобилась.

— Говори тише, а то как бы нас не затоптали морские кони! — предостерег его Кентон.

Он стал расспрашивать викинга о том, что тот имел в виду, когда прервал своим замечанием рассказ капитана галеры о жрице, живущей в Приюте Бела.

— Она там в полной безопасности, даже Кланет не может причинить ей вреда, но лишь до тех пор, пока ее возлюбленный — один только бог, — сказал Сигурд.

— Один только бог ее возлюбленный! — Кентон свирепо взглянул на Сигурда и схватился за меч. — У нее не будет никого другого, кроме меня, ни человека, ни бога, — понятно, Сигурд? Ну что скажешь?

— Не хватайся за свой меч, Волк, — ответил Сигурд. — Я не хотел обидеть тебя. Но все же боги есть боги! А тот человек сказал еще, что твоя женщина живет в мире грез, она потеряла память, ты помнишь это? А если так, брат, то и ты остался в потерянных ею воспоминаниях!

Кентон содрогнулся.

— Нергал пытался однажды разделить любящих, они любили так же, как я и Шаран, — сказал он. — Но он не смог. И вряд ли жрецу удастся сделать то, что оказалось не по силам его повелителю.

— Это еще ничего не доказывает, —- к ним неслышно подошел Зубран. — Боги сильны. Поэтому им не нужны ловкость и коварство. Они рубят с плеча — и добиваются своего. Это противоречит законам красоты, я согласен, но это — самый верный путь, А человек, не имея силы богов, вынужден прибегать к ловкости и коварству. И поэтому человек способен на большее зло, нежели бог. Слабость вынуждает его исхитряться. И богов можно винить лишь в одном — в том, что они не наделили нас своей силой. А значит, тебе следует больше опасаться Кланета, чем Нергала, его повелителя.

— Он не может заставить Шаран забыть меня! — воскликнул Кентон.

Викинг наклонился над компасом.

— Возможно, ты прав, — пробормотал он, — возможно, прав Зубран. А я знаю только одно — пока она во владениях Бела, никто из людей не может причинить ей вреда!

Какими бы смутными ни были его представления, викинг всегда был твердо убежден в своем мнении и высказывался откровенно. Он всегда внимательно присматривался к жрецам Нергала, хорошо помнил город и Храм Семи Богов, а также знал, как войти в Эмактилу, минуя гавань.

И это было чрезвычайно важно, потому что невозможно было представить себе, что они смогут войти в гавань не будучи мгновенно узнанными.

— Смотрите, друзья, — острием меча Сигурд нацарапал на деревянном покрытии палубы некое подобие карты. — Вот город. Он стоит на берегу фьорда. С двух сторон его окружают горы, длинные скалистые хребты глубоко вдаются в море. Но вот здесь, — он указал на то место, где в воду входила левая гряда гор, — есть небольшая бухта, соединенная с морем узкой протокой. Здесь жрецы Нергала совершают тайные жертвоприношения. В город ведет затерянная в горах тропа. Она выводит к Большому Храму. Я ходил по ней, я стоял на берегу бухты. Вместе с другими рабами мы несли жрецов на носилках и все необходимое для жертвоприношений. Кораблю потребуется добрых двое суток, чтобы дойти до этого места из Эмактилы, расстояние же по суше вполовину меньше того, которое сильный человек в моей стране может пройти от зари до полудня в зимний день. Кроме того, здесь можно спрятать корабль. Галеры там проходят редко, и никто не живет поблизости, поэтому жрецы Нергала и выбрали это место.

— Я хорошо знаю Храм Семи Богов, ибо долгое время он был моим домом, — продолжал Сигурд. — Он в тридцать раз выше мачты этого корабля.

Кентон быстро подсчитал: получилось шестьсот футов — приличная высота для храма.

— В центре, — продолжал викинг, — расположены храмы разных богов и богини Иштар, они поднимаются один над другим. Вокруг них — жилища жрецов и различные святилища. Всего тайных храмов семь, последний из них — святилище Вела. Оттуда поднимается лестница, ведущая в его Приют. У подножия храма широкая площадка, где находятся алтари и всевозможные святыни. Люди приходят сюда молиться. Все входы в храм надежно охраняются Вчетвером мы не сможем войти туда!

— Но вокруг Храма, который имеет вот такую форму, — он начертил усеченный конус, — ведет большая каменная лестница — вот так, — он нарисовал спираль, соединяющую основание и вершину конуса. — По всей лестнице на определенном расстоянии стоят часовые. У ее основания — гарнизон. Понятно?

— Понятно одно, — проворчал Гиги, — нам потребуется целая армия, чтобы попасть туда.

— Это не так, — ответил викинг, — вспомни, как мы захватили галеру, хотя враги и превосходили нас числом. Мы приведем корабль в эту скрытую гавань. Если там будут жрецы — что ж, мы сделаем, что сможем, — вступим в бой или пустимся в бегство. Но если Норны рассудят иначе и там никого не будет, мы спрячем корабль, а рабов поручим чернокожему. Потом мы переоденемся в одежды моряков и длинные плащи с галеры и по тайной тропе пойдем в город.

Что касается этой лестницы, у меня есть еще один план. Она огорожена стеной высотой примерно по грудь. Если нам удастся ступить на нее незамеченными, мы сможем пробраться в тени этой стены, убивая по дороге часовых, и так добраться до Приюта Бела и увезти Шаран.

— Но в хорошую погоду наш план не удастся, — закончил он. — Должна подняться буря, чтобы стало темно и нас не заметили снаружи. И поэтому я молю сейчас Одина, чтобы собирающаяся гроза не разразилась до тех пор, пока мы не прибудем в город и не взойдем на эту лестницу. Под прикрытием наступающей бури мы сможем быстро осуществить мой план.

— Но так мы не убьем Кланета, — взревел Зуб-ран. — Мы прокрадемся в город, прокрадемся по лестнице, прокрадемся назад с Шаран, если сможем, и на этом все. Клянусь Ормуздом, мои нош не приспособлены для этого! К тому же моему ятагану не терпится попробовать шкуру черного жреца!

— Нам не будет покоя, пока жив Кланет! — воскликнул Гиги, возвращаясь к своей излюбленной теме.

— Я сейчас не говорю о Кланете, — громко проговорил викинг. — Сначала — женщина Кентона, а потом мы займемся черным жрецом.

— Признаю ошибку, — сказал Зубран, — мне следовало помнить об этом. Хотя, сказать по правде, мне было бы лучше, если бы нам удалось покончить с Кланетом еще по пути к ней, потому что Гиги прав — пока он жив, не будет покоя ни тебе, ни любому из нас. Но сначала, конечно, мы освободим Шаран.

Викинг уже долгое время не спускал глаз с компаса. Вдруг он отпрянул и показал на него остальным.

Голубые стрелки лежали параллельно, указывая в одну сторону.

— Мы идем в Эмактилу, — сказал Сигурд. — Но я не знаю, где находится вход в этот фьорд. Он должен быть где-то рядом.

Сигурд повернул руль влево. Корабль качнулся. Большая стрелка передвинулась вправо и замерла между двумя красными знаками. Маленькая не шевельнулась.

— Это еще ничего не доказывает, — ворчал викинг. — Ясно одно, мы уходим в сторону от города. Но может быть, горы рядом. Надо идти медленно.

Корабль сбавил ход, медленно пробиваясь сквозь туман. Внезапно дымка сгустилась, потемнела: что-то неотвратимо надвигалось на них. Впереди лежал низкий берег, круто поднимавшийся вверх и таявший в густом тумане. Волны нежно ласкали острые скалы. Сигурд произнес благодарственную молитву.

— Мы на другой стороне гор, — сказал он. — Где-то совсем рядом та бухта, о которой я говорил вам.

Он рванул руль вправо. Корабль повернулся и медленно пошел вдоль берега. Вскоре они смогли различить неясные очертания высокой скалистой гряды. Обогнув ее выступ, викинг повернул руль, направив корабль в другой открывшийся перед ними узкий пролив.

— Здесь можно укрыться, — сказал он, — мы оставим корабль вон там, среди деревьев, стоящих в воде. Корабль не будет видно ни с берега, ни с моря.

Судно медленно вошло в рощу. Густая листва мгновенно поглотила его.

— Надо привязать корабль к стволам, — прошептал Сигурд. — Будьте осторожны, жрецы могут оказаться поблизости. Мы проверим, нет ли их здесь, когда будем уходить. Корабль останется на попечении женщин. И чернокожий будет с ними. До нашего возвращения они должны сидеть тихо, как мыши...

— У тебя будет больше шансов на возвращение, если ты отрежешь свои длинные волосы и бороду, Сигурд, — сказал перс. — И у нас, кстати, тоже, — добавил он.

— Что! — взбешенно воскликнул викинг. — Отрезать волосы! Еще чего! Даже когда я был рабом, к ним не прикоснулись!

— Мудрый совет! — заметил Кентон. — Зубран, а эта твоя огненная борода и рыжие волосы! И тебе, и нам будет лучше, если ты сбреешь то и другое или хотя бы перекрасишь.

— Ни за что, клянусь Ормуздом! — воскликнул перс, рассерженный не менее викинга.

— Не рой другому яму!„ — рассмеялся Сигурд. — И все же это дельный совет. Лучше остаться без волос, чем без головы на плечах!

Девушки принесли ножницы. Смеясь, они разом отхватили гриву Сигурда, сохранив волосы до плеч, укоротили его длинную бороду. Удивительное превращение совершила эта стрижка с Сигурдом, сыном Тригга.

— Вот кого Кланет ни за что не узнает, если им доведется встретиться, — заявил Гиги.

После этого в руки женщин отдал себя и перс.

Они смочили его волосы и бороду какой-то черной жидкостью. Рыжина поблекла, затем потемнела и приобрела каштановый цвет. Зубран переменился не так сильно, как Сигурд. Но Кентон и Гиги одобрительно кивнули — во всяком случае, исчезла яркая рыжина, которая выдала бы его так же легко, как длинные волосы — северянина.

Очередь была за Кентоном и Гиги. Придумать что-нибудь для них оказалось сложнее. Изменить лягушачий рот Гиги, блестящие бусины глаз, его лысину, мощные плечи было невозможно.

— Сними серьги, Гиги, — обратился к нему Кентон.

— Сними свой браслет, — ответил тот.

— Подарок Шаран! Никогда! — воскликнул Кентон в ярости, не уступавшей гневу северянина и перса.

— Шаран, любившая меня не меньше, чем тебя, надела мне эти серьги, — впервые за последнее время Кентон услышал в голосе Гиги гневные нотки.

Перс тихо рассмеялся, и это сняло напряжение. Кентон чуть виновато улыбнулся барабанщику, Гиги ответил тем же.

— Что ж, — сказал Гиги, — каждому из нас придется чем-то пожертвовать.. — Он начал расстегивать серьги.

— Нет, Гиги, нет! — Кентон не мог заставить себя разорвать золотые узы, на которых были начертаны знаки любви Шаран. — Пусть они останутся. И серьги, и браслет можно скрыть.

— Я не знаю... — Гиги замолчал, задумавшись. — Мне кажется, так будет лучше. Чем-то нужно пожертвовать, эта уверенность растет во мне.

— Твои слова лишены здравого смысла, — продолжал настаивать Кентон.

— Да? — задумчиво произнес Гиги. — Но ведь, должно быть, многие видели твой браслет, когда ты сражался с воинами черного жреца и когда они похитили Шаран. И Кланет, наверное, заметил его. Внутренний голос подсказывает мне, что этот дар куда более опасен, чем мои серьги.

— Ну, а мне никакой голос ничего не подсказывает, — отрезал Кентон. Он прошел в бывшую каюту Кланета и стал раздеваться, чтобы надеть на себя одежду моряков с захваченной галеры. Примерив свободную рубашку из тонкой дубленой кожи, он застегнул на запястьях длинные рукава.

— Смотри, — сказал он Гиги, — браслета не видно.

Затем Кентон надел широкие кожаные штаны и туго затянул их ремнем, натянул высокие ботинки на шнуровках, на плечи набросил легкую кольчугу без рукавов. На голову он надел конусообразный шлем, закованный в металл, с обеих сторон которого до самых плеч спускались складки пропитанной маслом шелковой ткани.

Каждый нашел что-нибудь для себя. Один только перс не хотел расстаться со своей собственной кольчугой. Ее прочность много раз проверена, говорил он, а что ждать от этой, неизвестно. Кольчуга — старый друг, всегда служивший верой и правдой, он не откажется от нее ради новых, еще не проверенных. Поверх кольчуги перс надел рубашку и тунику. А Гиги, нахлобучив на голову шлем, закрыл уши и серьги складками ткани. Еще один кусок ткани он обмотал вокруг шеи, потом связал его с теми, что спускались по обеим сторонам шлема, и рот его скрылся.

Накинув на плечи длинные плащи, друзья с облегчением осмотрели друг друга. Викинг и перс изменились до неузнаваемости, за них можно было не бояться. Новый наряд, казалось, достаточно изменил и Кентона. Коренастые ноги Гиги скрылись под плащом, а лицо так изменилось благодаря шлему и складкам ткани, что узнать его было нелегко.

— Хорошо! — пробормотал викинг.

— Очень хорошо! — отозвался Кентон.

У пояса они закрепили свои мечи и те короткие клинки, которые выковал Сигурд. И только Гиги не взял ни клинок северянина, ни свою огромную булаву. Последняя была слишком хорошо известна, а меч — слишком большим, ни то, ни другое нельзя было спрятать. Он выбрал два не очень длинных меча, затем взял кусок тонкого каната и привязал к нему небольшой крюк. Обмотав канат вокруг себя, он повесил крюк у пояса.

— Веди нас, Сигурд, — сказал Кентон.

Один за другим они спрыгнули за борт, прошли по мелководью и ступили на берег, а Сигурд тем временем уже искал тропу. Туман сгустился. На его фоне, словно на древнем китайском полотне, четко вырисовывались золотистые листья, малиновые и желтые гроздья соцветий. Из тумана неслышно вышел Сигурд.

— Идем, — позвал он, — я нашел дорогу.

В полном молчании они шагнули вслед за Сигурдом в туман, и серебристые ветви деревьев поглотили их.

ЧАСТЬ 4

Они действительно вышли на потайную тропу. Кентон не мог сказать, чем руководствуется Сигурд, прокладывая путь сквозь мерцающий туман, но викинг уверенно шел вперед.

Узкая тропа вела меж высоких скал, поросших золотистыми листьями папоротника, через непроходимые заросли, где воздух был напоен ароматами мириадов незнакомых цветов, через густые рощи стройных деревьев, похожих на побеги бамбука, покрытые алым лаком, и через рощи, напоминавшие парки, — в таком строгом порядке росли там деревья, отбрасывающие густую тень. Мягкие мхи поглощали звук шагов. Давно уже не было слышно шелеста волн. Казалось, все звуки вокруг замерли.

Викинг остановился на опушке небольшой рощицы.

— Место жертвоприношений, — пояснил он шепотом. — Я посмотрю, нет ли поблизости черных псов Нергала. Ждите меня здесь.

Он растворился в тумане. Остальные ждали, не произнося ни слова. Каждый чувствовал, что какое-то зло притаилось в этих деревьях, и, заговорив, можно разбудить его. Отовсюду струился одуряющий сладкий аромат — тот, что царил в каюте Кланета.

Сигурд появился так же бесшумно, как и исчез.

— Никого нет, — сказал он, — и все же здесь всегда чувствуется присутствие этого черного бога. Не хочется здесь оставаться. Пойдемте быстрее, только тихо.

Они двинулись вперед.

Наконец Сигурд остановился и вздохнул с облегчением.

— Мы прошли это место, — сказал он.

Они двигались все быстрее. Теперь тропа круто поднималась в гору. Они миновали дно глубокого оврага, едва различая свой путь среди валунов в неровном мерцающем свете.

Овраг кончился, и, оказавшись между двумя огромными каменными глыбами, они остановились. Плотная пелена тишины, окутывавшая их все это время, разорвалась. Впереди встала стена тумана, и ничего не было видно, но издалека, откуда-то снизу, доносились звуки большого города, скрип мачт, лязг железа, всплески весел, а иногда в этом шуме раздавался громкий выкрик, рвущийся в выеоту, подобно бумажному змею.

— Это гавань, — сказал Сигурд, указывая направо вниз, — Эмактила совсем близко, прямо под нами. А там, — он показал налево, — стоит Храм Семи Богов.

Кентон следил за его движениями. Что-то огромное вырисовывалось темным пятном в серебристой дымке. Кентон увидел размытые конические очертания, плоскую вершину. Сердце его забилось.

Они стали спускаться. Звуки города приближались. Теперь все яснее вырисовывалась громада храма, поднимавшегося в небеса. Но сам город все еще был скрыт в тумане.

Они подошли к высокой каменной стене. Тигурд свернул и повел их в густую темную рощу. Теперь он двигался с еще большей осторожностью.

Наконец, выглянув из-за толстого ствола, он поманил к себе остальных. За деревьями лежала широкая дорога, изрезанная глубокими колеями.

—- Это дорога в город, — сказал Сигурд, — здесь мы можем пройти, ничего не опасаясь.

Спустившись по крутому склону, они пошли по дороге. Вскоре деревья уступили место полям, протянувшимся насколько хватало глаз; на них росли какие-то высокие растения, формой листьев напоминающие кукурузу, но не зеленые, а шафранно-желтые, и вместо початков на них висели гроздья слабо светящихся белых зерен; ветви кустов сверкали изумрудно-зелеными ягодами, какими-то незнакомыми плодами; на вьющихся стеблях висели звездообразные тыквы.

Они увидели двухэтажные дома, которые, казалось, были собраны из детских кубиков — необычно раскрашенных чередующимися желтыми и голубыми вертикальными полосами шириной в ярд, по бледно-голубому проносились алые зигзаги, похожие на молнии, некоторые фасады были украшены широкими ярко-красными горизонтальными полосами, чередующимися с узкими зелеными линиями.

В городе дорога сузилась. Разрисованные дома жались друг к другу. Мимо проходили темнокожие мужчины и женщины, одетые одинаково — в белые платья без рукавов длиной чуть выше колена. На правом запястье у каждого из них было бронзовое кольцо с цепью, и все они несли что-нибудь в руках — кувшины, корзины с фруктами и плодами, румяный хлеб, плоские лепешки, с любопытством рассматривая четверых путешественников.

— Рабы, — сказал Сигурд.

Теперь разрисованные дома стояли еще плотнее, их украшали галереи с цветущими деревьями и растениями, и это напоминало розовую каюту Шаран. На галереях стояли женщины, наклонявшиеся и окликавшие идущих мимо путешественников.

Улица кончилась, и путники оказались на другой — широкой, ревущей, запруженной людьми. Кентон остановился в полном изумлении.

В конце улицы вырисовывались очертания огромного храма. Его окружали лавочки, из дверей которых люди зазывали покупателей. На домах висели шелковые флаги с вытканными клинописью названиями товаров.

Мимо шли ассирийцы, жители Найневе и Вавилона с курчавыми бородами, финикийцы с горящими глазами и крючковатыми носами, одетые в муслиновые юбки черноглазые египтяне, улыбающиеся эфиопы с миндалевидными огромными золотыми кольцами в ушах, проходили закованные в броню воины, стрелки с колчанами за плечами и луками в руках, жрецы в черных, красных и голубых мантиях. Взгляд Кентона упал на крепкого загорелого воина: на одном плече он нес обоюдоострый критский торопик, другое его плечо обнимала белая женская рука. На женщине была юбка в складку с каким-то непривычным рисунком, пояс в виде змеи и открытая блузка, сквозь ткань которой просвечивала белая грудь, а на ногах — сандалии. Кентон понял, что это миноец и его подруга. Возможно, они видели, как молодые юноши и девушки — дань Афин Минотавру — заходят в лабиринт, где чудовище ожидает их в своей берлоге.

А вот закованный в латы римлянин, который, возможно, помогал прокладывать дороги Цезаря, сжимает в руках короткий бронзовый меч. Следом за ним идет курчавый великан-галл, холодной синевой глаз похожий на Сигурда.

Рабы проносили носилки с мужчинами и женщинами. Взгляд Кентона задержался на молодой гречанке, длинноногой и стройной, с волосами цвета спелой пшеницы. Он заметил, возможно, карфагенянку с горящим взором, достойную по своей красоте стать невестой Ваала, — она выглянула из носилок и улыбнулась ему.

— Меня мучают голод и жажда, — ворчал Сигурд. — Почему мы стоим здесь? Пойдемте.

И Кентон понял, что эта живая картина прошедших веков вовсе не кажется необычной его товарищам — они попали в свое время. Кентон кивнул. Они смешались с толпой и вскоре остановились перед дверью лавки, где можно было поесть.

— Нам лучше войти по двое, — сказал Гиги. — Кланет ищет четверых, а мы — как раз четверо чужестранцев. Волк, иди сначала ты с Сигурдом. Потом пойдем Зубран и я, но не подходите к нам, когда мы войдем.

Хозяин принес еду и высокие стаканы с красным вином. Он был словоохотлив, спросил, когда они вошли в гавань и было ли их плавание удачным.

— Сейчас не время выходить в море, — продолжал болтать он. — Приближается шторм, и нешуточный. Я молю Повелителя Вод, чтобы он задержал бурю, пока не закончится праздник Бела. Я закрою лавку и пойду взглянуть на эту новую жрицу, о которой так много говорят.

Кентон сидел наклонившись, лица его было не видно. Но услышав эти слова, он поднял голову и посмотрел говорившему прямо в лицо.

Хозяин побледнел, запнулся и широко раскрытыми глазами уставился на Кентона.

Неужели его узнали? Кентон осторожно нащупал меч.

— Извините меня! — задыхаясь произнес хозяин. — Я понял, что ты не... — Он стал вглядываться, потом выпрямился и рассмеялся. — Клянусь Белом! Я думал, что ты — другой! О, боги!

Он торопливо отошел, Кентон не спускал с него глаз. Не было ли это хитростью? Может быть, он узнал в нем человека, которого ищет Кланет? Нет, это невозможно. Испуг лавочника был неподдельным, а облегчение — искренним. Кого же тогда напомнил ему Кентон, кто мог вызвать такой страх?

Быстро закончив еду, они расплатились золотом, найденным на галере, и вышли на улицу. Вскоре к ним присоединились Гиги и перс.

По двое они не спеша шли вперед, как люди, только что вернувшиеся из дальнего плавания. Но Кентон замечал, что прохожие бросают на него взгляды, останавливаются в изумлении и, отводя глаза, быстро проходят мимо; беспокойство Кентона росло. Остальные тоже заметили это.

— Закрой лицо тканью, — сказал Гиги в тревоге, — мне не нравится, как они смотрят.

Кентон в двух словах рассказал ему про хозяина харчевни.

— Скверно, — покачал головой Гиги, — но кто же это — на кого ты так похож и кого все так боятся? Как бы там ни было, постарайся закрыть лицо.

Кентон последовал его совету. Тем не менее люди продолжали оборачиваться.

Перед ними расстилался большой парк. Люди гуляли по траве, сидели на каменных скамьях и на огромных корневищах деревьев, стволы которых были толстые, как у секвойи, а кроны терялись в сгущающемся тумане. Пройдя еще немного, Сигурд свернул в парк.

— Волк, — сказал он, — Гиги прав. Они слишком пристально тебя рассматривают. Мне кажется, для всех нас будет лучше, если ты не пойдешь дальше. Сядь на эту скамью. Наклони голову, как будто спишь или пьян. Здесь мало людей, а когда все пойдут в храм, станет еще меньше. Туман скроет тебя от прохожих, А мы втроем подойдем к храму и посмотрим, что там творится. Потом вернемся и будем держать совет.

Кентон понимал, что викинг прав. Его тоже одолевало растущее беспокойство. И все же как тяжело было остаться, своими глазами не увидев то место, где в плену томится Шаран, предоставив возможность сделать это другим.

— Крепись, брат, — сказал Сигурд, когда они уходили. — Один задержал бурю, и Один поможет нам найти твою женщину.

Некоторое время — ему казалось, что очень долго, Кентон сидел на скамье, закрыв лицо руками. С каждой минутой возрастало его желание самому увидеть темницу Шаран, чтобы отыскать ее уязвимые места. В конце концов, его товарищи не могут чувствовать то же, что и он, их зрение не обострено любовью. Там, где у них ничего не полупится, он, может быть, добьется победы, увидев то, чего они не заметили. Желание одолело Кентона. Он встал со скамьи и пошел в сторону оживленной улицы. Не доходя до нее нескольких шагов, он свернул и пошел парком параллельно дороге.

Очень скоро парк кончился, и Кентон остановился, скрываясь за деревьями.

Прямо перед ним высилась громада Семи Богов.

Похожий на огромного циклопа, здание поднималось над землей и загораживало все вокруг. Широкая лестница змеей обвивалась вокруг него. Взмывая ввысь, храм светился, словно башня из кованого серебра. На огромной высоте конус разрезала широкая терраса. Дальше, еще на сто футов в высоту, стены были покрыты каким-то ярко-оранжевым золотистым металлом. Потом опять терраса, а над ней — глухая мертвая чернота. И еще одна терраса. Дальше стены храма скрывал туман, но Кентону казалось, что он различает ярко-алую вспышку, а за нею — голубоватые тени.

Кентон стал рассматривать лестницу. Чтобы видеть лучше, он шагнул вперед. От основания широкие ступени вели к большой площадке, где стояли вооруженные до зубов воины. Это и был тот самый гарнизон, который им предстояло перехитрить или одолеть. Сердце Кентона замерло, когда он пересчитал воинов.

За площадкой лестница плавно поднималась вверх. Парк приближался к стенам храма на расстояние примерно в пятьдесят футов. Высокие деревья почти касались лестницы.

Веревка и крюк Гиги! Да, мудрый Гиги предвидел такую возможность. Кентон был легче остальных, он мог залезть на дерево и спрыгнуть на лестницу или, если это не удастся, закинуть крюк и взобраться по веревке!

По веревке смогли бы забраться и все остальные, это казалось вполне реальным! Если же поднимется буря, как предсказывал Сигурд, то воины внизу, конечно же, ничего не заметят.

Внезапно Кентон почувствовал на себе чей-то взгляд. Около храма никого не было, только у подножия лестницы стоял офицер.

Кентон быстро обогнул улицу и вернулся на свою скамью. Он уселся так же, как сидел раньше, — склонив голову и закрыв лицо руками.

Вдруг он ощутил, что кто-то опустился на скамью рядом с ним.

— Что с тобой, моряк? — раздался добрый грубоватый голос. — Если тебе плохо, почему не идешь домой?

Кентон заговорил, не отнимая рук от лица, стараясь, чтобы голос звучал хрипло.

— Слишком много эмактильского вина! — ответил он. — Ничего, это пройдет.

— Хо! — рассмеялся тот и схватил его за руку чуть выше локтя. — Слушай, шел бы ты домой, пока не разразилась гроза.

— Ничего, — ответил Кентон хрипло, — я не боюсь грозы, от воды мне станет легче.

Пальцы незнакомца разжались, еще какое-то время он сидел молча, потом поднялся.

— Ну что ж, моряк, — сказал он дружелюбно, — оставайся. Ложись и немного поспи. Да пребудут с тобою боги!

— И с тобой! — пробормотал Кентон. Услышав удаляющиеся шаги, он поднял голову и посмотрел вслед незнакомцу. Среди деревьев он различил несколько фигур. Это были старик в длинном голубом плаще, офицер, похожий на того, что смотрел на Кентона с лестницы, моряк и горожанин. Который же из них?

Человек, сидевший. здесь, схватил его за руку схватил как раз в том месте, где был браслет Ша-ран! А этот офицер — часовой на посту! Значит, за ним следили?

Кентон выпрямился и коснулся рукой кожаного рукава рубашки. Браслет! Рукав распороли ножом, и браслет обнажился!

Кентон вскочил. Не успел он сделать и шага, как сзади послышался шорох, шаги. Тяжелое покрывало упало ему на голову, чьи-то руки вцепились в горло. Его связали.

— Откинь покрывало с лица, но не отпускай рук, — раздался холодный безжизненный голос.

Покрывало сняли, и Кентон увидел перед собой бесцветные глаза Кланета!

Двойное кольцо воинов окружало их, и вдруг все они, как один, вскрикнули от удивления и в ужасе отпрянули. Офицер шагнул вперед и недоверчиво уставился на Кентона.

— О, Матерь Богов! — простонал он и опустился перед Кентоном на колени. — О, Повелитель, я не знал... — Он вскочил и вынул нож, собираясь разрезать веревки.

— Остановись! — заговорил Кланет. — Перед тобой раб! Посмотри внимательнее!

Дрожа, офицер стал всматриваться, поднял ткань, закрывавшую Кентону лицо, выругался.

— О боги! — воскликнул он. — Я думал, что это...

— Это не он, — мягко прервал его Кланет, который просто пожирал Кентона глазами. Он протянул руку и вынул у него из-за пояса меч Набу.

— Держи! — Офицер послушно взял меч. — Этот человек остается моим пленником до тех пор, пока я не передам его королю. И до тех пор у меня будет его меч.

Злой огонь светился в зрачках черного жреца.

— Он отправится в храм Нергала! — громко произнес Кланет. — И смотри, капитан, не стой на пути у Кланета!

— У Кланета или у кого другого, — ответил офицер, — а я служу королю, и подчиняюсь его приказам. А король приказал всех пленных приводить сначала к нему, что бы ни говорили верховные жрецы, ты это знаешь не хуже меня. И потом, — добавил он хитро, — есть ведь еще вознаграждение. Лучше уж сообщить об этом пленнике. Король справедлив.

Черный жрец молчал, потирая губы. Офицер рассмеялся.

— Марш! — рявкнул Кланет. — Идите в храм. Все вы отвечаете за него головой!

Кентон шел, окруженный тройным кольцом воинов. С одной стороны шли офицеры, с другой — черный жрец, не спускавший с него глаз. Время от времени Кланет облизывал губы.

Так они пересекли парк, вышли на улицу и, миновав высокую арку, скрылись в воротах храма.

Король Эмактилы, Повелитель Двух Смертей, сидел на высоком троне, подобрав под себя ноги. Он был веселый и румяный, словно король Кол из детской песенки, он походил на большое яблоко. В его чуть водянистых голубых глазах светилась радость. Одет он был в свободное алое платье.

Его длинная белая борода, закапанная красным, пурпурным и желтым вином, то и дело шаловливо вздрагивала.

Зал правосудия короля Эмактилы был огромным. Королевский трон стоял на пятифутовом возвышении, которое, подобно сцене, тянулось через весь зал. Темные и светлые плиты пола, расположенные в шахматном порядке, поднимались в этом месте выпуклой дугой, рассеченной широкими низкими ступенями. Трон стоял примерно в пяти футах от этой лестницы.

Двенадцать лучников в серебряно-алых подпоясанных куртках стояли плечом к плечу на нижней ступеньке. Тетивы у их луков были натянуты, готовые в любую минуту выпустить стрелу. Еще двадцать четыре лучника стояли, преклонив колено, ниже. Тридцать шесть смертоносных стрел целили в Кентона, черного жреца и капитана.

По обеим сторонам лестницы на всю длину зала протянулась еще одна цепь лучников, одетых в алое и серебряное; они стояли плечом к плечу, держа оружие наготове. Блестящие глаза короля видели их затылки, обрамлявшие сцену подобно огням рампы.

Вдоль других трех стен также тянулись бесконечные ряды серебряных и алых лучников, стоявших плечом к плечу, державших наготове стрелы и не спускавших глаз с короля Эмактилы. Они стояли молча, своей напряженной неподвижностью напоминая сжатые пружины, готовые распрямиться от малейшего прикосновения.

Окон в зале не было. Стены были покрыты бледно-голубыми шпалерами. Сотни ламп светились ровным желтым светом.

По левую руку от короля стояла какая-то неподвижная фигура в два раза выше человеческого роста. Она была закрыта покрывалом, но даже под этим толстым слоем ткани можно было угадать нечто прекрасное.

С другой стороны стояла еще одна фигура, также окутанная покрывалом, но эти тяжелые покровы таили внутри себя нечто поистине чудовищное.

Некие токи исходили от одной из этих фигур и замирали, коснувшись другой.

На полу, у ног короля, держа в руках изогнутый темно-красный меч, сидел великан китаец.

По обеим сторонам трона стояли прекрасные полуобнаженные девушки, шесть с одной стороны и шесть — с другой. В руках они держали кувшины с вином. У их ног покоились огромные белоснежные чаши, наполненные красным, пурпурным и желтым вином.

Справа от Повелителя Двух Смертей, преклонив колени, стояла девушка, на вытянутых руках державшая золотой кубок. Еще одна девушка стояла слева, сжимая в ладонях золотой кувшин. Протягивая поочередно то одну, то другую руку, король брал кубок и кувшин, подносил к губам и возвращал девушкам, которые вновь наполняли сосуды вином.

Капитан и черный жрец привели Кентона сюда, пройдя множество переходов, король отхлебнул вина, поставил кубок и хлопнул в ладоши.

— Король Эмактилы вершит суд! — торжественно провозгласил китаец.

— Вершит суд! — отозвались лучники слаженным хором.

Кентон, черный жрец и капитан сделали шаг вперед, и стрелы стоящих перед ними лучников оказались совсем рядом. Король наклонился, не спуская с Кентона светящихся весельем глаз.

— Что за шутки, Кланет? — воскликнул он высоким тонким голосом. — Или храмы Бела и Нерга-ла объявили войну друг другу?

— Нет, повелитель, — ответил Кланет. — Этот человек — раб, за которого я обещал большое вознаграждение, и я предъявляю на него свои права, ибо я захватил...

— Ибо я захватил, о Могущественный, — прервал его капитан, преклоняя колени перед королем. — И заслужил вознаграждение Кланета, о Справедливый!

— Ты лжешь, Кланет! — фыркнул король. — Если нет войны, то зачем же ты связал...

— Присмотрись внимательно, повелитель, — прервал его Кланет. — Я не лгу.

Водянистые глаза уставились на Кентона.

— Да! — король рассмеялся. — Ты прав. Тот, другой, мог бы стать таким, как этот, не будь он таким ничтожеством. Ну что ж...

Король взял кувшин, но, не донеся его до рта, замер и заглянул внутрь.

— Здесь только половина! — захихикал он. — Только половина!

Он поднял глаза и взглянул на стоявшую слева девушку.

— Насекомое! — произнес он со смехом. — Ты забыла наполнить кувшин!

Король поднял палец.

У левой стены запела тетива, и в воздухе просвистела стрела, попав в правое плечо дрожащей девушки. Та покачнулась, закрыв глаза.

— Плохо! — весело воскликнул король и опять поднял палец.

Теперь пение тетивы раздалось справа, и опять в воздухе просвистела стрела. Она пронзила сердце лучника, который стрелял первым. Не успело его тело коснуться земли, как еще одна стрела взвилась в воздух.

Она вонзилась в грудь раненой девушки.

— Хорошо! — рассмеялся король.

— Наш повелитель даровал смерть! — провозгласил китаец. — Воздадим хвалу!

— Воздадим хвалу! — как эхо повторили лучники и девушки с кувшинами.

Но Кентон рванулся вперед вне себя от ярости при виде этой жестокой расправы. В то же мгновение туго натянулись тетивы всех тридцати шести луков. Черный жрец и капитан, схватив Кентона, оттащили его назад. Он упал.

Вынув маленький молоток, китаец ударил по клинку своего меча. Меч зазвенел подобно колоколу. На возвышение поднялись двое рабов и унесли мертвую девушку. Другая встала на ее место. Потом рабы оттащили убитого лучника. Другой стрелок выскользнул откуда-то из-за тяжелой занавеси и занял его место.

— Поднимите его, — сказал король и осушил свой кувшин до дна.

— Но повелитель, это мой раб! — несмотря на всю свою волю, черный жрец не мог сдержать надменного нетерпения. — Его привели сюда, подчиняясь твоему приказу. Он перед тобой. Теперь я хочу осуществить свое право и отвести его к месту наказания.

— О-хо-хо! — король поставил кубок и лучезарно улыбнулся Кланету. — О-хо-хо! Так ты не дашь ему встать? И унесешь с собой? О-хо-хо! Ах ты гнилая блоха! — закричал он пронзительно. — Я король Эмактилы или нет?! Отвечай же!

Со всех сторон раздался звук натягиваемой тетивы. Каждая стрела в серебряно-алом ряду лучников была нацелена на мощное тело черного жреца. Капитан бросился на пол рядом с Кентоном.

— О боги! — услышал Кентон возле плеча. — Пропади пропадом и ты, и эта награда! Зачем только я тебя увидел!

Раздался голос черного жреца, в котором слышались одновременно и ярость, и страх:

— Ты — король Эмактилы!

Он встал на колени. Король взмахнул рукой. Луки опустились,

— Встаньте! — воскликнул король. Все трое поднялись. Король сделал пальцем знак Кентону.

— Почему ты так разгневался, — спросил он, посмеиваясь, — когда я даровал смерть этим двоим? Да знаешь ли ты, как пламенно ты будешь молить о смерти и вспоминать быстрые стрелы моих лучников, пока Кланет не расправится с тобой?

— Это было убийство, — ответил Кентон, не мигая глядя в водянистые глаза.

— Мой кубок должен быть полон, — спокойно ответил король. — Девушка знала, какое наказание ее ждет. Она нарушила закон, и она убита. Я справедлив.

— Наш повелитель справедлив! — пропел китаец.

— Он справедлив, — отозвались лучники и девушки с кувшинами.

— Стрелок заставил ее страдать, тогда как я хотел для нее безболезненной смерти. Поэтому он убит, — сказал король. — Я милосерден.

Наш повелитель милосерден! — пропел китаец.

— Он милосерден! — эхом отозвались лучники и девушки с кувшинами.

— Смерть! — радость заиграла на морщинистом лице короля. — Знаешь ли ты, что смерть — величайшее из всех благ? Она — единственное, в чем боги не могут нас обмануть. Только она одна сильнее их непостоянства. Только она одна полностью принадлежит человеку. Она выше богов, сильнее богов, она не считается с ними — ибо даже боги должны умереть, когда пробьет их час! Ах! — вздохнул он, и на какой-то краткий миг исчезла вся веселость. — Ах! Когда я жил в Чалде, там был один поэт, знавший, что такое смерть и как рассказать о ней. Его звали Малдронах. Здесь никто не слышал о нем...

Потом он продолжил тихо:

Кентон слушал, и постепенно его гнев сменялся интересом к этой странной личности. Он знал Малд-ронаха из древнего Ура; как раз на это стихотворение он наткнулся, когда исследовал надписи на глиняных табличках, которые Гайльпрехт нашел в песках Найневе, это было в той, другой жизни, теперь почти забытой. И невольно Кентон начал читать последнюю мрачную строфу:

— Что?! — воскликнул король. — Ты знаешь Малдронаха! Ты...

Опять превратившись в короля Кола, он затрясся от смеха.

— Продолжай! — приказал он. Кентон почувствовал, что Кланет весь дрожит от ярости, и тоже рассмеялся, встретившись взглядом с блестящими глазами короля. Пока Повелитель Двух Смертей коротал время, осушая по очереди кубок и кувшин, он дочитал стихотворение Малдронаха, в необычный танцевальный ритм которого странно вплетался медленный размер:

Король долго сидел задумавшись. Наконец он взял кувшин и сделал знак одной из девушек.

— Он будет пить со мной, — сказал король, указывая на Кентона.

Лучники расступились, давая дорогу девушке. Она остановилась перед Кентоном и поднесла кувшин к его губам. Кентон выпил и в знак благодарности поклонился королю.

— Кланет, — сказал король, — если человек знает Малдронаха из Ура, он не может быть рабом.

— Но повелитель, — продолжал настаивать черный жрец, — этот человек — мой раб.

Король вновь замолчал и только поочередно протягивал руку то к кубку, то к кувшину, переводя взгляд с Кентона на Кланета.

— Подойди сюда,' — наконец произнес он и сделал Кентону знак пальцем, указав ему на место рядом с китайцем.

— Повелитель! — сказал Кланет обеспокоенно, но все столь же упрямо. — Мой раб останется рядом со мной.

— Вот как? — рассмеялся король. — Язва на брюхе комара! Рядом с тобой?

Опять натянулись тетивы.

— Повелитель, — Кланет тяжело вздохнул и склонил голову. — Он идет к тебе.

Проходя мимо черного жреца, Кентон услышал, как у того скрежетали зубы и как тяжело он дышал, будто только что пробежал большое расстояние. Усмехнувшись, Кентон прошел между расступившимися лучниками и предетал перед королем.

— Человек, знающий Малдронаха, — сказал король. — Ты недоумеваешь, как это я один обладаю большей властью, чем все эти жрецы и их боги? Знаешь, это потому, что я — единственный во всей Эмактиле, для кого не существует ни богов, ни суеверий. Я — единственный, кто знает, что только три вещи реальны в этом мире. Вино — в определенных количествах оно делает человека более зорким, чем боги. Власть — если она сочетается с хитростью, то человек станет выше богов. И смерть — ни один бог не может отменить ее, а я распоряжаюсь ею по своей воле.

— Вино! Власть! Смерть! — провозгласил китаец.

— У этих жрецов множество богов, и они не могут поделить власть. Ха-ха! — рассмеялся король. — У меня же вообще нет богов, поэтому я справедлив со всеми. Справедливый судья должен быть лишен предрассудков, лишен веры.

— У нашего повелителя нет предрассудков! — провозгласил китаец.

— У него нет веры! — громко произнесли лучники.

— На одной чаше весов — я, — король кивнул, — на другой — все боги и жрецы. Существует только три вещи, в которые я верю. Вино, власть, смерть! А у тех, что на другой чаше, верований — множество раз по три. И поэтому моя чаша перевесит. Если бы на другой стороне был один бог, одна вера, тогда — увы! — они бы перевесили! Да, трое не устоят перед одним. Это парадокс и, тем не менее, правда.

— Повелитель Эмактилы провозглашает правду! — прошептали лучники.

— Лучше иметь в колчане три прямые стрелы, чем двадцать раз по три кривых. А если появится в Эмактиле человек всего лишь с одной стрелой, но она будет прямее, чем мои три, то этот человек скоро займет мое место на троне, — смеясь, сказал король. — Итак, — продолжал он, — поскольку все боги и все жрецы борются друг с другом, мне приходится — мне, королю Эмактилы, кому нечего делить ни с богами, ни со жрецами, — сохранять между ними мир и смотреть, чтобы они не уничтожили друг друга! А поскольку на каждого из их лучников приходится десять моих, и двадцать моих воинов на каждого из воинов этих жрецов, то с этой задачей я справляюсь хорошо. Ха-ха! — король засмеялся. — В этом и заключается власть.

— Наш повелитель наделен властью! — воскликнул китаец.

— А имея власть, я могу напиваться, когда захочу, — усмехнулся король.

— Наш повелитель пьян! — зашептали лучники по всему залу.

— Пьяный или трезвый, я — король Двух Смертей! — сказал правитель Эмактилы и прыснул со смеху.

— Двух Смертей! — прошептали лучники, кивая.

— Тебе — человеку, который знает Малдронаха, — я покажу их, — сказал король.

— Лучники, склоните головы! — крикнул китаец. В то же мгновение головы стрелков, стоящих вдоль стен, упали на грудь.

С фигуры, которая стояла слева от короля, упало покрывало.

Это была женщина. В ее глубоких, устремленных на Кентона глазах светилась нежность матери, застенчивость девушки, страсть верной возлюбленной. Ее обнаженное тело было совершенно. Красота матери, девушки и подруги сливались в нем в один стройный аккорд. От фигуры исходило дыхание всех весен, когда-либо ласкавших землю. Она открывала дверь в заколдованные миры, она олицетворяла собой всю красоту и радость, которую могла дать жизнь. В ней воплотились все услады жизни, ее посулы и восторги, ее прелесть и ее смысл. Глядя на нее, Кентон ясно ощущал, что жизнь — самое дорогое, что есть на свете; она полна чудес; она — совершенство, и человек должен беречь ее!

А смерть — ужасна!

Кентон не почувствовал страсти к этой женщине, но она разожгла в нем бушующую любовь к жизни.

В правой руке она держала какой-то странный инструмент с острыми крюками и рядами зубьев.

— Ей, —- усмехнулся король, — я отдаю только тех, к кому испытываю самые отрицательные чувства. Она убивает их медленно. Глядя на нее, они цепляются за жизнь, яростно, из последних сил цепляются за жизнь. Каждая секунда жизни, которую она отнимает, впиваясь в них этими крючками и зубцами, становится для них вечностью, в которой они борются со смертью. Медленно, очень медленно она вытягивает из них жизнь, а они рыдают, цепляются за нее, упрямо отворачиваясь от лица смерти! А теперь — смотри сюда!

Покрывало упало с другой фигуры, которая стояла справа от короля.

Это был черный скрюченный карлик, уродливый и отвратительный. В его пустых глазах, уставившихся на Кентона, таились все печали, все горести и разочарования жизни, ее бесполезность, ее скука, ее пустой изнурительный труд. Глядя на карлика, Кентон забыл о прекрасной женщине, уверовав, что жизнь ужасна, невыносима.

И что смерть — единственное благо!

В правой руке карлик держал узкий меч с тонким клинком. Острие сверкало, и Кентон ощутил непреодолимое желание кинуться прямо на это острие, умереть на нем!

— А ему, — сказал король, посмеиваясь, — я отдаю тех, кто сделал мне приятное. Смерть для них мгновенна, и вкус ее сладок.

— Эй, ты, — король сделал знак капитану, — я не очень доволен тем, что ты взял в плен этого человека, который знает Малдронаха, будь он даже рабом Кланета. Ты пойдешь к левой смерти!

Побледнев как полотно, капитан шагнул к ступенькам, негнущимися ногами прошел мимо лучников и остановился только перед женщиной. Китаец ударил по мечу. Вошли двое рабов; их головы были низко опущены. Они принесли металлическую решетку. Раздев капитана, они привязали его к решетке. Женщина склонилась над ним, в ее дивном лице светились нежность, любовь, все услады жизни. Это лицо не дрогнуло, когда женщина воткнула ему в грудь свой острый инструмент.

С уст капитана сорвался пронзительный крик, крик боли и отчаяния.

Женщина склонилась над ним, нежная улыбка играла на ее губах, глаза смотрели в глаза.

— Довольно! — хихикнул король. Женщина отняла от груди капитана орудие пыток и накинула на себя покрывало. Отвязав дрожащего капитана, рабы одели его. Не сдерживая рыданий, он побрел прочь и упал на колени рядом с черным жрецом.

— Я недоволен, — весело сказал король, — но ты исполнил свой долг. И поэтому — поживи еще, если хочешь. Я справедлив.

— Наш повелитель справедлив, — эхом отозвался зал.

— А ты, — король сделал знак лучнику, убившему девушку и стрелка, — тобой я очень доволен. Ты получишь свою награду. Иди к правой смерти!

Лучник нерешительно шагнул вперед. Но он пошел быстрее, когда его взгляд встретился с пустыми глазами карлика. Быстрее, еще быстрее — он взбежал по ступенькам, оттолкнул лучников и упал на острие тонкого меча!

— Я великодушен, — сказал король.

— Наш повелитель великодушен, — произнес китаец.

— Я хочу пить, — рассмеялся король. Он отхлебнул из кубка и из кувшина. Голова его склонилась, он покачнулся, совсем как пьяный. — Вот мой приказ! — Он открыл и закрыл по очереди оба глаза. — Ты слышишь меня, Кланет? Я хочу спать. Я буду спать. Когда я проснусь, приведи опять ко мне этого человека, который знает Малдронаха. Не причиняй ему никакого зла. Это мой приказ. Его будут охранять лучники. Уведите его. Он должен быть в безопасности. Это мой приказ!

Он потянулся за кубком. Слабые руки не смогли удержать его.

— Клянусь моими Смертями! — захихикал он. — Какой позор, что в бочку входит так много, а в человека — так мало!

Он повалился.

Повелитель Двух Смертей захрапел.

— Наш повелитель спит! — тихо произнес китаец.

— Он спит! — прошептали лучники и девушки.

Китаец встал и наклонился над королем. Он взял его на руки, как ребенка. Две Смерти последовали за ним. Двенадцать лучников, стоявших внизу, повернувшись, поднялись по ступеням и окружили их. Двадцать четыре лучника повернулись, поднялись и окружили тех. Стрелки, стоявшие у стен, развернулись и рядами по шесть человек поднялись по ступеням. Серебряно-алые ряды дрогнули, и по шесть человек стрелки отделялись от стен и подходили к возвышению.

Двойное кольцо сомкнулось и скрылось за тяжелыми шторами в дальней части зала. Стрелки последовали следом.

Шестеро отделились от общего ряда и выстроились вокруг Кентона.

Подхватив чаши и кувшины, девушки скрылись за шторами.

Один из лучников сделал Кентону знак. Тот спустился вниз,

В сопровождении черного жреца и бледного капитана Кентон вышел из королевского зала правосудия. Трое лучников шли впереди них, трое — сзади.

Кентона привели в темную комнату с узкими окнами, похожими на щели. Сюда вела тяжелая бронзовая дверь. Вдоль стен тянулись каменные скамьи. Еще одна скамья стояла в центре. На нее лучники посадили Кентона, кожаными ремнями стянув ему ноги, а руки привязали к скамье веревками. Потом они сели по двое у каждой стены и застыли, не спуская глаз с черного жреца и капитана.

Капитан дотронулся до плеча Кланета.

— А моя награда? — спросил он. — Когда я получу ее?

— Когда этот раб будет у меня в руках, и не раньше, — грубо ответил Кланет. — Будь ты чуть поумнее, ты бы уже получил ее.

— Много было бы от нее толку, если бы я лежал со стрелой в груди или, — он содрогнулся, — все еще стонал бы в руках левой смерти!

Черный жрец злобно взглянул на Кентона, потом наклонился к нему.

— Не возлагай надежд на королевскую благосклонность, — тихо произнес он. — В короле говорило опьянение. Когда он проснется, все будет забыто. И он сразу отдаст тебя мне. Так что не надейся!

— Да? — усмехнулся Кентон, пристально глядя в пылающие злобой глаза. — Но ведь я уже дважды побил тебя, черная свинья!

— Третьего раза не будет, — отрезал Кланет. — Когда король проснется, я заполучу не только тебя, но и твою шлюху! Ха-ха! — черный жрец разразился громким хохотом, увидев, как Кентон вздрогнул. — Что, задело за живое? Да-да, вы оба будете у меня в руках. Вы будете умирать вместе — медленно, ах, как медленно; будете видеть агонии друг друга до тех пор, пока мои изощренные пытки не уничтожат ваши тела. Нет, ваши души! Никогда еще мужчина и женщина не умирали так, как умрете вы!

— Ты не сможешь причинить зло Шаран, — ответил Кентон, — ты — пожиратель падали, твои грязные губы источают ложь! Она — жрица Бела, и ты бессилен.

— А, так ты и это знаешь? — проворчал Кланет, наклонившись, и зашептал в самое ухо Кентона: —

Слушай, я тебе скажу одну вещь, чтобы тебе было чем развлечься в мое отсутствие. Я бессилен только до тех пор, пока жрица верна своему богу. Но еще до того, как король проснется, у твоей Шаран будет новый возлюбленный! Твоя Шаран будет лежать в объятиях земного человека, и этим человеком будешь не ты!

Кентон напрягся, пытаясь разорвать свои путы.

— О прекрасная Шаран! — шептал Кланет, искоса поглядывая на него. — Священный Сосуд Радости! Он станет моим, пока спит король, и я разобью его, когда захочу! '

Он подошел к капитану.

— Пошли, — сказал Кланет.

— Я не пойду, — торопливо отозвался тот. — Клянусь всеми богами, мне и здесь неплохо. К тому же, если я перестану следить за этим человеком, я уж точно не услежу на наградой, которую ты мне обещал.

— Дай мне его меч, — приказал Кланет, протягивая руку, чтобы взять у капитана клинок Набу.

— Меч останется там же, где и его хозяин, — ответил капитан, спрятав клинок за спину и оглядываясь на лучников.

— Это правда, — стрелки закивали, — ты не можешь забрать меч.

Свирепо рыча, Кланет потянулся к мечу. В то же мгновение поднялись шесть луков, и шесть стрел нацелились на него в упор. Не сказав больше ни слова, черный жрец вышел из камеры. Один из стрелков поднялся и запер дверь на засов. Наступило молчание. Капитан был погружен в свои мысли. Время от времени он вздрагивал, словно от холода, и Кентон знал, что в это время он думает о смерти, которая с нежной улыбкой подносила к его груди орудие пыток. Шестеро лучников не спускали с Кентона глаз.

Наконец веки Кентона сомкнулись. Но и во сне он все время думал о том, что затевает Кланет против его возлюбленной, стараясь не поддаваться отчаянию.

Что же задумал черный жрец, какие ловушки расставил, если так уверен в своей скорой победе? Где же Гиги, Сигурд и Зубран? Знают ли, что он в плену? Чувство полного одиночества охватило его.

Кентон не знал, сколько времени так просидел, как вдруг он услышал удивительно бесстрастный голос, который, казалось, донесся из нескончаемых далей.

— Вставай! — обратился голос к Кентону.

Открыв глаза, Кентон приподнял голову. Перед ним стоял жрец, с головы до ног окутанный голубым плащом. Кентон совсем не мог рассмотреть его лица.

Почувствовав, что руки и ноги его свободны, он сел. Веревки и ремни лежали на полу, а на каменных скамьях спали лучники. Капитан тоже спал.

Жрец указал на клинок Набу, лежавший на коленях у спящего капитана. Кентон взял его. Жрец указал на дверь. Кентон поднял засов и распахнул ее. Голубой жрец удалился из камеры, как будто скользя по воздуху. Кентон последовал за ним.

Пройдя по коридору около ста шагов, жрец неожиданно прислонился к стене. Стена раздвинулась, и они оказались в тускло освещенном длинном коридоре. Продвигаясь вперед, Кентон заметил, что этот тайный лабиринт в точности повторяет все изгибы храма и, вероятно, расположен внутри него.

Путь преградила тяжелая бронзовая дверь. Жрец, казалось, едва дотронулся до нее, как дверь распахнулась, закрывшись за ними, когда они вошли.

Кентон очутился в склепе. Впереди виднелась еще одна дверь, в точности как предыдущая. Слева он заметил гладкий белый камень длиной примерно в десять футов.

— Разум женщины, которую ты любишь, — спит! — раздалось вдруг из камня. — Она живет в мире грез, и эти грезы создал для нее другой разум. К ней подбирается зло, и нельзя допустить, чтобы оно победило. Все зависит от тебя — от твоей мудрости, силы и мужества. Когда ты поймешь, что время пришло, открой дальнюю дверь. Твой путь ведет туда. И помни — разум женщины спит. Разбуди его, пока не поздно.

Что-то со звоном упало на пол. У ног Кентона лежал маленький треугольный ключ. Кентон наклонился и взял его. Разгибаясь в пояснице, он увидел у дальней двери голубого жреца.

Жрец превратился в тонкую струйку дыма; с каждым мгновением становясь все прозрачнее, он наконец растаял совсем.

Кентона отвлекли неясные приглушенные звуки множества голосов. Он прислушивался, переходя от одной двери к другой. Голоса доносились не из коридора. Казалось, они исходит из белого камня. Кентон припал к камню ухом. Звуки стали громче, но он все равно не мог разобрать слов. Камень, должно быть, в этом месте очень тонкий, если так хорошо слышно. Справа на камне Кентон увидел маленькую светящуюся ручку и потянул за нее.

Внутри камня засветилось круглое туманное пятно шириной примерно три фута. Оно становилось все ярче и наконец ослепительно засверкало. На этом же месте возникло круглое отверстие — окно. Кентон увидел головы двух мужчин и женщины. Их голоса слышались теперь так ясно, как будто они стояли рядом. Волнами накатывался говор толпы. Кентон отпрянул, опасаясь, что его заметят. Маленькая ручка встала на место, окно подернулось дымкой, голоса замерли. Перед Кентоном опять была гладкая белая поверхность.

Он вновь медленно потянул за ручку и снова увидел, как разгорается твердь камня, и опять появились три головы. Свободной рукой он коснулся камня, подняв руку выше, к круглому отверстию. Но его пальцы все время ощущали холодную твердь. Даже там, где он видел окно, под рукой был камень!

Кентон понял — это устройство, придуманное колдунами-эрецами. Отсюда можно было наблюдать и слушать. Им известны были какие-то свойства света, еще не исследованные наукой в мире Кентона, они могли управлять колебаниями световых волн и делать камень с одной стороны прозрачным. В чем бы ни заключался секрет, ясно было одно — сквозь камень могли пройти воздушные волны звука и эфирные волны света.

Не выпуская ручку, Кентон стал всматриваться в находившихся поблизости и в то же время ничего не подозревавших о нем.

Поднимался туман. Сгущаясь, он превращался в мрачные грозовые тучи, которые открывали вершину храма. Кентон видел перед собой огромную открытую площадку, пол которой был выложен восьмиугольниками черного и белого мрамора. Придавая этой картине еще более сказочный вид, площадку широким полукругом охватывал ряд стройных колонн, мерцавших то красным, то черным цветом. Их конусообразные резные верхушки были похожи на ветви гигантских папоротников, на которых, как капли росы, сверкали бриллианты и сапфиры. На черно-алых колоннах светились таинственные знаки, выведенные золотом и лазурью, изумрудом и серебром. Множество этих колонн поднималось к хмурому догорающему небу.

Менее чем в ста футах от Кентона стоял золотой алтарь, его охраняли отлитые из какого-то темного металла фигуры Керубов — чудовищ с головой человека, крыльями орла и телом льва. Их свирепые бородатые лица казались живыми. В треножнике малиново светился острый неподвижный язычок пламени.

Примерно в двенадцати ярдах от колонн широким полумесяцем выстроилось двойное кольцо лучников и копьеносцев. Они преграждали путь огромной толпе — здесь были мужчины, женщины, дети; толпа волнами накатывалась на воинов, но тут же отступала, разбиваясь на множество мелких брызг. Многие и многие десятки людей, оставив свою привычную жизнь, вошли в этот мир, лишенный времени.

— Говорят, новая жрица очень красива, — сказали где-то совсем рядом с Кентоном. Это говорил худой бледный мужчина, на гладких волосах которого красовалась фригийская шапочка. Кентон увидел также черноглазую темноволосую женщину в полном расцвете красоты, рядом с которой стоял бородатый, похожий на волка, ассириец.

— Говорят, она принцесса, — сказала женщина, — принцесса из Вавилона...

— Принцесса из Вавилона! — отозвался ассириец. Волчье лицо смягчилось, в голосе послышалась грусть. — О, если бы вернуться в Вавилон!

— Говорят, в нее влюблен жрец Бела, — опять нарушила молчание женщина.

— В жрицу? — шепотом переспросил фригиец; женщина кивнула. — Но ведь это запрещено, — пробормотал он, — за это — смерть!

Женщина рассмеялась.

— Шш-ш! — остановил их ассириец.

— А в жреца влюблена танцовщица Нарада! — продолжала женщина, не обращая внимания. — И значит, как всегда, кто-нибудь из них поспешит к Нергалу!

— Шш-ш! — опять прошептал ассириец.

Послышались громкие удары в барабан и сладкие звуки флейты. Кентон повернул голову, высматривая музыкантов. Взгляд его упал на небольшую группу девушек. Розовые пальчики пятерых лежали на маленьких барабанах, две держали в руках тростниковые дудочки, а три склонились над арфами. Перед ними что-то лежало, — вначале Кентон принял это за огромную мерцающую паутину, сплетенную из черных сверкающих нитей, в которой бились, запутавшись, золотые бабочки. Вдруг паутина вздрогнула, приподнялась.

Темные шелковые нити опутывали женщину, столь прекрасную, что на мгновение Кентон забыл о Шаран. Вся она была подобна темному бархату знойной летней ночи, ее глаза напоминали ночное небо без звезд, черное облако волос окутывала золотистая шелковая сеть. Что-то мрачное было в этом золоте, как и во всем прекрасном облике женщины.

— Ну и женщина! — собеседница обратила смелый взгляд на ассирийца. — Такая своего добьется, в этом я уверена!

Позади нее раздался тихий задумчивый голос, полный обожания:

— О да! Но новая жрица не женщина. Она — Иштар!

Кентон вытянул шею, пытаясь разглядеть говорившего. Он увидел худощавого юношу лет девятнадцати. Его мечтательные глаза казались совсем детскими.

— Он немного не в себе, — зашептала ассирийцу темноволосая женщина, — с тех пор, как появилась новая жрица, он все время здесь бродит.

— Кажется, будет гроза. Небо — как медный таз, — тихо сказал фригиец. — В воздухе висит что-то зловещее.

— Говорят, что в грозу Бел приходит в свое жилище, — отозвался ассириец. — Наверное, жрица не будет сегодня грустить в одиночестве!

Женщина лукаво рассмеялась Похоть послышалась Кентону в этом смехе. Раздался отдаленный удар грома.

— Возможно, это он идет, — сказала женщина с притворной скромностью.

Послышались пульсирующие звуки арф, жалобный стон барабана. Одна из девушек запела нежным голосом:

Гневная искра вспыхнула в задумчивых глазах Парады.

— Потише! — услышал Кентон ее шепот. Девушки тихонько засмеялись; зазвучали нежные трели арф, тихие удары в барабан. Но певшая лишь молча опустила глаза.

— А что, эта жрица в самом деле так прекрасна? — спросил фригиец.

— Я не знаю, — ответил ассириец. — Никто не видел ее без покрывала.

Раздался шепот юноши:

— Когда я слышу ее шаги, я весь дрожу! Я дрожу, как маленькое озеро в храме, когда его шевелит ветерок! Я забываю обо всем и не могу отвести от нее глаз, и как будто какая-то рука сжимает мне горло.

—- Потише, — сказала молодая кареглазая женщина, державшая на руках младенца. — Не так громко, а то полетят стрелы.

— Это не женщина! Она — Иштар, сама Иштар! — не успокаивался юноша.

В его сторону посмотрели стоявшие рядом воины. Держа в руках короткий меч, подошел седой офицер, перед которым все расступились, и только юноша стоял неподвижно. Офицер мрачно оглядел всех из-под нависших бровей. Но едва его взгляд упал на юношу, как вперед протиснулся какой-то человек в одежде моряка и легкой кольчуге. Он схватил юношу за руку и увлек за собой. Кентон успел заметить его агатовые глаза, черную бороду...

Это Зубран!

Зубран! Но он, кажется, не подойдет сюда? Услышит ли он, если позвать? Если Кентона не видно снаружи, пробьется, ли его голос сквозь камень?

Офицер неуверенно переводил взгляд с юноши на Зубрана. Перс жестом поприветствовал его.

— Здесь тихо! — наконец произнес офицер и отошел.

Усмехнувшись, перс отпустил юношу; не спуская глаз с темноволосой женщины, он оттолкнул фригийца, встал на его место и положил руку ей на плечо.

— Я все слышал, — сказал он. — Кто эта жрица? Я недавно приехал сюда и ничего не знаю о здешних нравах. Но клянусь Ормуздом! — Он обнял ее за плечи. — Стоило ехать так далеко, чтобы встретить тебя! Кто эта прекрасная жрица?

— Она — хранительница Приюта Бела, — женщина прижалась к Зубрану.

— Но что она там делает? — спросил Зубран. — Если бы это была ты, мне все было бы ясно. Но зачем там она?

— Жрица живет в Приюте Бела на самой вершине храма, — заговорил ассириец. — Сюда она приходит, чтобы помолиться у алтаря. Потом она уходит.

— Если верить твоим словам, .— заметил Зубран, — то для такой красавицы, как она, не подходит жизнь затворницы. Почему же она довольствуется этим, если так прекрасна?

— Она принадлежит богу, — ответил ассириец, — она хранит его дом. Если бог придет, он может быть голоден. Должна быть готова еда, и кто-то должен ее подавать. Или его может охватить страсть...

— И поэтому там должна быть женщина, — дерзко улыбаясь, собеседница смотрела на Зубрана.

— В моей стране тоже есть такой обычай, — перс обнял ее крепче, — но жрицы редко ждут бога в одиночестве. Жрецы этого не допускают. Ха-ха!

О Боже! Неужели Зубран никогда не подойдет сюда? Так, чтобы Кентон смог позвать его? А если его окликнуть, то и остальные услышат... И тогда...

— А кто-нибудь из этих жриц, из тех, что ждут... — голос Зубрана звучал мягко и вкрадчиво. — Кто-нибудь из них когда-нибудь... встречался... с богом?

Раздался голос юноши:

— Говорят, что с ней разговаривают голуби — голуби Иштар! Говорят, она прекрасней, чем сама Иштар!

— Глупец! — прошептал ассириец. — Молчи, глупец! Ты навлечешь на нас беду! Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар!

— Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар, — вздохнул юноша. — Значит, она — Иштар!

— Он сумасшедший, — сказал фригиец.

Но перс свободной рукой подтащил юношу к себе.

— Эти жрицы когда-нибудь встречались с богом? — спросил он.

— Подожди, — тихо произнесла женщина. — Я спрошу Народаха, лучника. Он иногда приходит ко мне. Он скажет. Он видел множество жриц. — Крепко обхватив обнимавшую ее руку перса, женщина склонилась вперед. — Народах! Подойди сюда!

Лучник обернулся и, прошептав что-то своим товарищам, ускользнул. Стрелки сомкнулись, закрыв то место, где он стоял.

— Народах, — обратилась к нему женщина, — скажи, жрицы когда-нибудь встречались с Белом?

Лучник не знал, что ответить, в его взгляде сквозило беспокойство.

— Я не знаю, — произнес он наконец, — много чего рассказывают. Но может, это только сказки? Когда я впервые появился в храме, здесь была одна жрица. Она была свежа как молодая луна и многих зажгла страстью.

— Эй, лучник, — громко прервал его перс. — Но встречалась ли она с богом?

— Я не знаю, — ответил Народах. — Говорят, ее иссушило пламя бога. Жена возничего, который служит у жреца Ниниба, рассказывала мне, что когда жрицу нашли, лицо ее было очень старым. Она походила на финиковое дерево, которое засохло, не успев принести плоды.

— Будь я жрицей, и такой прекрасной, я бы не стала ждать бога! — женщина пристально взглянула на Зубрана. — Я бы нашла мужчину. Да, у меня было бы много мужчин!

— Потом была еще одна, — продолжал лучник. — Она говорила, что бог приходил к ней. Но она была сумасшедшей и приняла за бога одного из жрецов Нергала.

— Эй, слышите, мне нужны мужчины! — шептала женщина.

— Потом была еще одна, — говорил в раздумье лучник, — Она выбросилась из окна. Другая исчезла. Еще одна...

— Похоже, всем этим жрицам не очень везло, — прервал его перс.

— Мне нужны мужчины! — исступленно повторяла женщина.

Опять раздался удар грома, на этот раз ближе. В мрачном, темнеющем небе медленно сгущались тучи.

— Будет сильная гроза, — тихо сказал фригиец.

Девушка, чье пение не понравилось Нараде, опять ударила по струнам арфы; она запела, и голос ее звучал дерзко и вызывающе:

Она оборвала пение. Откуда-то издалека послышался голос, раздались шаги. Воины подняли луки и копья, приветствуя идущих. За спинами воинов бесчисленные толпы людей упали на колени. Перс прижался к стене. В круглом, обрамленном камнем окне Кентон видел теперь только его голову.

— Зубран! — тихо позвал Кентон.

В полном изумлении перс посмотрел на стену, потом прижался к ней сильнее и закрыл лицо плащом.

— Волк, — прошептал он. — С тобой все в порядке? Ты где?

— За стеной, — ответил шепотом Кентон. — Говори тише.

— Ты ранен? Ты в плену? — спрашивал перс.

— Со мной все в порядке, — ответил Кентон. — А что с Гиги и Сигурдом?

— Они ищут тебя, — сказал перс. — Мы совсем было отчаялись...

— Слушай, — сказал Кентон, — рядом с лестницей храма растут высокие деревья....

— Мы знаем, — ответил Зубран, — мы заберемся по ним и проникнем в храм. Но ты...

— Я буду в Приюте Бела, — сказал Кентон. — Как только начнется гроза, идите туда. Если меня там не будет, берите Шаран и возвращайтесь на корабль. Я вас догоню.

— Мы не пойдем без тебя, — ответил Зубран шепотом.

— Я слышу голос, — сказал стоявший на коленях ассириец, — он доносится из камня.

Кентон тотчас же потерял Зубрана из вида.

Пение слышалось громче, шаги приближались. Каким-то потайным входом в храм вошли отряды лучников и воинов с мечами. За ними шли наголо выбритые жрецы в желтых одеждах, они пели и размахивали золотыми курильницами. Воины выстроились полукругом перед алтарем. Мрачным аккордом жрецы закончили пение и пали ниц.

На помост вышел человек приблизительно одного роста с Кентоном. С головы до ног он был закутан в сверкающую золотую мантию, конец которой держал на поднятой левой руке, скрывая таким образом свое лицо.

— Жрец Бела, — прошептала женщина.

В группе девушек началось какое-то движение. Нарада напряженно вытянулась. Никогда еще в ее глазах не было такого томления, такого горько-сладкого желания, как в тот миг, когда жрец прошел мимо, не замечая ее. Тонкие пальцы сжимали легкую ткань, грудь ее вздымалась, с губ срывались дрожащие вздохи.

Жрец Бела подошел к золотому алтарю. Он опустил руку, державшую край мантии, — и пальцы Кентона, сжимавшие сверкающую ручку, готовы были разжаться сами собой.

Как в зеркало, Кентон смотрел в свое собственное лицо!

Затаив дыхание, Кентон смотрел на этого незнакомого близнеца. Тот же квадратный подбородок, твердая линия губ, чистые голубые глаза.

Он начал понимать, в чем заключался план черного жреца. Так вот кто стайет возлюбленным Ша-ран! Эта мысль мгновенной молнией озарила его сознание. Кентон задумался.

Сквозь камень он услышал голос перса.

— Волк, ты здесь? — тихо спросил тот. — Ты правда здесь, Волк?

— Да, — прошептал Кентон, — я здесь, Зубран. А там — не я, это какое-то колдовство.

Он опять взглянул на жреца и заметил некоторые различия. Линия губ была не такой твердой, уголки рта опускались вниз, и это, а также подбородок, выдавали едва заметную нерешительность. В напряженном взгляде незнакомца таилась тень какого-то дикого, мучительного желания. В полном молчании жрец смотрел куда-то поверх Нарады, не замечая ее гибкого, напряженного тела, взгляд его был устремлен на потайную дверь, впустившую его.

Острый малиновый язычок пламени дрогнул, покачнулся.

— Да сохранят нас боги, — услышал Кентон голос женщины.

— Молчи! Что с тобой? — спросил ассириец.

— Ты видел Керубов? — поинтересовалась женщина шепотом. — Они смотрели прямо на жреца! Они повернулись к нему!

— Я тоже видела это! Мне страшно! — сказала женщина с младенцем.

— Это просто пламя заиграло, — предположил ассириец.

— А может и нет, — тихо отозвался фригиец, — разве Керубы — не посланники Вела? Ты ведь сам сказал, что жрец влюблен в его женщину.

— Замолчите! — из-за двойного кольца воинов прогремел голос офицера. Послышалось тихое пение. Яркое пламя зажглось в глазах жреца, губы его дрогнули, он наклонился вперед, как будто влекомый неведомой силой. Через широкую площадку шла женщина. Пурпурный плащ окутывал ее с головы до ног, на голове было золотое покрывало.

Кентон узнал ее!

Кровь застучала в его в висках, сердце рвалось к ней. Его охватила такая мука, что, казалось, тоскующее сердце разорвется.

— Шаран! — позвал он, забыв обо всем. — Шаран!

Воины расступились и пали перед женщиной на колени, а она медленно шла вперед, приблизившись к алтарю, она остановилась рядом со жрецом.

Громче послышался металлический раскат грома. Когда он замер вдали, жрец повернулся к алтарю и высоко поднял руки. Раздался долгий монотонный звук — это пели жрецы. Не опуская рук, жрец Бела семь раз низко поклонился перед языком пламени. Послышался шелест луков и приглушенный стук копий — это лучники и копьеносцы упали на колени.

Под те же таинственные монотонные звуки жрец Бела обратился к своему богу.

Кентон услышал трепетный, нежный шепот: «Я поклоняюсь и жду!»

Это шептала Шаран! Нежный шепот Шаран пробегал по его натянутым нервам, как маленькие пальчики перебирают струны арфы.

И опять Кентон услышал голос жреца:

И вновь донесся трепетный шепот Шаран: «Я поклоняюсь и жду тебя!» Жрец продолжал:

«Я поклоняюсь и жду тебя!» — подхватила Шаран.

Жрец повернулся к алтарю, и в этом движении Кентону почудился едва заметный вызов. Жрец смотрел прямо в лицо Шаран. Его голос зазвучал громко, торжествующе:

При этих словах жрецы замолчали, неуверенно переглядываясь, некоторые в толпе подняли головы, удивленный шепот донесся до Кентона.

— Этого не было в ритуале, — услышал он совсем рядом голос ассирийца.

— Чего не было? — спросил его перс.

— Этих последних слов, — ответила женщина, — они обращены не к Белу. Они — для нашей Повелительницы Иштар!

— Да, да! — зашептал юноша. — Это Иштар!

— Вы видели, как ощетинились Керубы? — дрожащим голосом произнесла женщина с младенцем. — Боюсь, мое молоко может испортиться. Смотрите, этот свет на алтаре похож на кровь!

— Мне это не нравится, — сказал ассириец обеспокоенно. — Этого не было в ритуале! К тому же приближается гроза!

Нарада быстро поднялась со своего места. Ее помощницы склонились над барабанами и арфами, поднесли к губам флейты. Полились нежные и страстные звуки, завораживающие, как объятия влюбленных рук, как шелест голубиных крыльев, как биение нежных сердец. Как зеленый тростник качается под первым прикосновением весеннего ветра, двигалась Нарада, влекомая этими звуками. В полной тишине люди не спускали с нее глаз.

И Кентон видел, что только жрец не отрываясь смотрит на Шаран, а та стоит как будто в забытьи.

Музыка зазвучала громче. В ней билось любовное томление, страсть, горячая, как пустынный ветер. Нарада начала танцевать, и казалось, что ее тело впитывает каждую страстную зовущую ноту, придает ей плоть, превращает ее в движение.

В печальных темных глазах Нарады заиграли звездочки радости. Сладкое пламя алого рта сулило неведомые восторги; золотистые бабочки, бившиеся в черной паутине, вспорхнули и припали к ее жемчужно-розовому телу, как будто оно было каким-то чудесным цветком, покрывали поцелуями всю ее красоту, светившуюся сквозь дымку паутины, с головы до ног окутывавшей женщину, но не скрывавшей ни одной совершенной линии ее тела. Музыка и танец сводили с ума, перехватывали дыхание; Кентон видел перед собой соединяющиеся звезды, объятия солнц, рождение новых лун...

Музыка зазвучала тише, спокойнее, танцовщица замерла; вся толпа тихо, как один человек, вздохнула. Кентон услышал хриплый голос Зубрана;

— Кто она? Она — как пламя! Как пламя Ормуз-да, что бьется на Алтаре Десяти Тысяч Жертв!

— Это Поклонение Иштар Белу, — ревниво ответила женщина. — Она много раз танцевала этот танец, в нем нет ничего особенного.

— Он спросил, кто это, — недовольно заметил фригиец.

— О боги! Я же говорю, это давно известный танец, — раздраженно ответила женщина. — Его многие танцевали.

— Это Нарада, Она принадлежит Белу, — сказал ассириец.

— В этой стране все прекрасные женщины принадлежат Белу? — в голосе перса звучал гнев. — Клянусь Девятью Преисподними — король Цирус дал бы за нее десять талантов золота!

— Тише! — взмолился ассириец.

— Тише, — повторили еще двое.

Нарада продолжала свой танец. Музыка зазвучала громче; в ней слышалось томление, нега — словно билось само сердце страсти.

Кровь глухо стучала у Кентона в висках.

— Иштар покоряется Белу! — с восхищением произнес ассириец.

Перс весь подался вперед.

— Эх! — воскликнул он. — Цирус дал бы за нее пятьдесят талантов золота! Она как пламя! — голос Зубрана звучал тихо, сдавленно. — Но если она принадлежит Белу, то почему она так смотрит на жреца?

Рокот толпы заглушил слова Зубрана; люди не видели и не слышали ничего, кроме музыки и танца.

И Кентон тоже забыл обо всем!

Колдовские чары рассеялись, и Кентон в ярости ударил кулаком по камню. Внезапно что-то произошло с Шаран. Казалось, ее забытье нарушено. Откинув рукой пурпурное покрывало, она повернулась и быстро направилась к потайной двери.

Танец оборвался, музыка стихла; вновь зашевелились люди, раздался шепот.

— Так не положено! — ассириец вскочил на ноги. — Танец еще не закончен.

Удар грома раздался прямо над головой.

— Она ждет не дождется бога, — бесстыдно сказала женщина.

— Это Иштар! Она похожа на луну, что скрывает свой лик за тучкой! — Юноша шагнул к жрице, окруженной воинами.

Поднявшись и схватив его за руку, женщина повернулась к воинам:

— Он сумасшедший! Он живет у меня. Пожалуйста, не трогайте его! Сейчас я его уведу!

Но юноша вырвался и оттолкнул ее. Он бросился вперед через площадку навстречу приближающейся жрице. Кинувшись ей в ноги, он закрыл лицо краем ее плаща. Она остановилась и, не поднимая покрывала, посмотрела на него. В ту же секунду жрец Бела оказался рядом с ней. Ногой он отшвырнул юношу в сторону.

— Эй! Алрак! Друкар! Взять его! — закричал он.

Обнажив мечи, двое воинов бросились к юноше.

Послышался тихий шепот жрецов. Толпа молчала.

Юноша извернулся, вскочил на ноги и посмотрел прямо в лицо жрице.

— Иштар! — воскликнул он. — Открой мне свое лицо, а потом я умру!

Жрица стояла неподвижно, как будто ничего не видела и не слышала. Воины схватили юношу, скрутили ему за спиной руки. И вдруг какая-то сила влилась в тело юноши — казалось, он стал выше ростом. Отшвырнув от себя воинов и ударив жреца по лицу, он схватил покрывало Шаран.

— Я не умру, пока не увижу твоего лица, о Иштар! — С криком он сорвал покрывало...

Кентон видел перед собой лицо Шаран.

Но она была не такой, как на корабле, полной сил и огня жизни.

На Кентона смотрели широко раскрытые невидящие глаза, грезы правили ее разумом, погруженным в запутанные лабиринты миражей.

Раздался резкий голос жреца:

— Убейте его!

Два меча пронзили грудь юноши.

Он упал, не выпуская из рук покрывало. Шаран все так же бесстрастно смотрела на него.

— Иштар! — прошептал юноша. — Я увидел тебя!

Взгляд его остановился. Взяв из сжатых рук покрывало, Шаран набросила его на себя и поспешила к храму. Кентон потерял ее из виду.

Шум толпы нарастал. Оттесняя людей назад за стройные колонны, воины хватали некоторых и уводили. Мимо жреца прошли его помощники, потом тихо проскользнули девушки.

На широкой площадке, обрамленной сказочными колоннами, остались лишь танцовщица и жрец. Грозовое небо становилось все темнее, все быстрее сгущались тучи. Острый язык пламени в светильнике на алтаре разгорался ярче, как гневно поднятый алый меч. Вокруг Керубов сгустились тени. Металлические раскаты не прекращались, приближаясь с каждой минутой.

Когда Шаран ушла, Кентон хотел открыть вторую дверь, но что-то подсказало ему, что еще не время, что нужно выждать еще немного. Вскоре к его окну подошли танцовщица и жрец, остановившись совсем рядом.

ЧАСТЬ 5

— Я думаю, Бел доволен нашей молитвой, — услышал Кентон голос танцовщицы.

— О чем ты? —глухо спросил жрец.

Приблизившись, Нарада подняла к нему трепетные руки.

— Шаламу, — трепетала она, — разве я танцевала для бога? Ты ведь знаешь, я танцевала для тебя. А ты, Шаламу, кому ты молился? Богу? Нет, жрице. А она, кому молилась она?

— Она молилась Белу! Нашему Повелителю Белу, который владеет всем! — горько сказал жрец.

— Шаламу, она молилась самой себе, — с насмешкой произнесла танцовщица.

— Она молилась Белу, — повторял жрец безрадостно.

Трепетные, страстные руки Наряды коснулись его.

— Шаламу, разве есть такая женщина, которая молилась бы богу? — спросила она. — Ах нет! Я — женщина, и я знаю. Эта жрица принадлежала бы богу — и никому из людей. Она слишком высоко себя ценит, чтобы принадлежать человеку. Она любит только себя. Она боготворит себя. Она преклонялась бы перед собой, если бы принадлежала богу. Женщины делают из мужчин богов, чтобы потом любить их, и ни одна женщина не любит бога, если он создан не ею, Шаламу!

— Что ж, я молился ей! — уныло ответил жрец.

— А она — себе! — сказала танцовщица.

— Шаламу, разве она хотела принести радость Белу, нашему Повелителю Белу, владеющему Иштар? Разве можем мы принести радость богам? Ведь они владеют всем! Цветок лотоса поднимается к солнцу, но разве это приносит солнцу радость? Нет, это приносит радость только цветку! Так и она, эта жрица. Я — женщина, и я знаю.

Руки Нарады лежали на плечах у жреца, он взял их в свои.

— Зачем ты говоришь мне это?

— Шаламу! — прошептала Нарада. — Посмотри в мои глаза. Посмотри на мои губы, на мою грудь. Я принадлежу богу, как и жрица, но я отдаю себя тебе, любимый!

— Да, ты прекрасна, — сказал жрец задумчиво.

Руки танцовщицы обвились вокруг его шеи, губы прижались к его рту.

— Разве я люблю бога? — шептала она. — Разве для него я танцую? Я танцую для тебя, любимый. Ради тебя я готова прогневить Бела... — Она нежно склонила его голову себе на грудь. — Разве я не прекрасна? Не прекраснее, чем та жрица, которая принадлежит Белу, а поклоняется самой себе и никогда не будет твоей? Разве не волнуют тебя мои ароматы? Никто из богов не владеет мной, любимый!

— Да, ты прекрасна, — так же задумчиво произнес он.

— Я люблю тебя, Шаламу!

Жрец оттолкнул ее:

— Ее глаза — как озера Покоя в Долине Забвения! Когда она проходит, я слышу, как бьют крыльями голуби Иштар! Она царит в моем сердце!

Алые губы Нарады побледнели, брови сурово сдвинулись:

— Жрица?

— Жрица, — ответил он. — Ее волосы — как легкое облако, скрывающее солнце на закате. Ткань ее одежд обжигает меня, как ветер из пустыни обжигает пальму. От ее одежд веет холодом, как веет холодом пустынная ночь.

— Этот юноша оказался смелее тебя, Шаламу, — сказала она.

Кентон увидел, как краска заливает лицо жреца.

— Что ты хочешь сказать? — грозно произнес он.

— Зачем ты приказал убить его? — голос танцовщицы звучал все так же спокойно.

— Он совершил кощунство, — горячо сказал жрец, — он...

Наряда презрительно прервала его:

— Потому что он оказался смелее тебя. Потому что он осмелился сорвать с нее покрывало. Потому что ты знаешь, что ты трус. Вот почему ты приказал убить его!

Жрец схватил ее за горло:

— Ты лжешь! Ты лжешь! Я не трус!

Наряда опять рассмеялась:

— Ты не смог даже убить его своими руками! — Она оттолкнула его. — Трус! Он осмелился взглянуть на возлюбленную! Он не побоялся гнева Иштар и Бела!

— Ты думаешь, я боюсь? Я испугаюсь смерти? Испугаюсь Бела?

Наряда насмешливо взглянула на него:

— Нет! Ведь ты любишь так сильно! — дразнила она. — В покинутом доме жрица ждет бога! А если он не придет с этой грозой? Может быть, другая женщина задержала его? О, Бесстрашный! О, смелый влюбленный, займи его место!

Он отпрянул.

— Занять... его... место... — прошептал он.

— Ты знаешь, где спрятаны доспехи бога. Приди к ней в обличье бога!

На какое-то время жрец задумался. Потом Кентон увидел, что сомнения его исчезли: он решился. Жрец подошел к алтарю, и острый язычок пламени задрожал и погас. Во внезапно наступившей темноте почудилось, что Керубы зловеще взмахнули крыльями.

Таинственным светом вспыхнула молния.

В ее радужном зареве Кентон увидел, как жрец быстро прошел следом за Шаран; увидел лежащую без движения Наряду. Ее покрывала черная паутина, золотистые бабочки не шевелились; она тихо и безутешно плакала.

Кентон медленно отпустил ручку. Пришло время воспользоваться этим ключом и пройти туда, куда указал ему голубой жрец. Внезапно рука его замерла.

В окне появилась тень, она была чернее сгущавшейся тьмы. Она остановилась около танцовщицы. Что-то знакомое было в этой неуклюжей громаде.

Кланет!

— Хорошо! — громко сказал черный жрец и дотронулся до женщины ногой. — Скоро ни он, ни Шаран не потревожат тебя. Ты заслужила обещанную награду.

Страдальчески взглянув на него, Нарада протянула к нему дрожащие руки.

— Если бы он любил меня, — рыдала она, — он никогда бы не ушел. Если бы он хоть немного любил меня, никогда бы я не отпустила его. Но он отшвырнул мою любовь — и теперь меня мучит стыд. Не ради нашей сделки, черный змей, я послала его туда — к ней и к смерти!

Пристально посмотрев на нее, черный жрец рассмеялся.

— Каковы бы ни были причины — ты сделала это. А Кланет свои долги не забывает.

В ее раскрытые ладони черный жрец швырнул горсть сверкающих камней. Женщина вскрикнула и раздвинула пальцы, словно драгоценности обожгли ее. Камни покатились по плитам пола.

— Если бы он любил меня! Если бы он хоть немного любил меня! — зарыдала Нарада и опять упала ничком, покрытая сетью своих бабочек.

Теперь Кентон ясно понял замысел черного жреца. Он отпустил ручку, бросился к бронзовой двери и вставил ключ в скважину. Дверь медленно приоткрылась, и Кентон бросился по коридору. Два пламени сжигали его — светлое пламя любви и черное пламя ненависти. Что бы ни было на уме у жреца Бела, он шел к Шаран, и если Кентон опоздает, конец будет один.

Нарада повторяла одно и то же, но было уже поздно. Черный жрец сделал ставку — и выиграл!

G губ Кентона срывались проклятия. Если Шаран, находясь во власти колдовского сна, увидит жреца в обличье самого бога, возлюбленным ее станет смертный. Невиновность не спасет ее, Кланет позаботится об этом.

А если Шаран проснется — о Боже! Не примет ли она спросонья жреца Бела за него, за Кентона!

В любом случае, если их застанут вдвоем в Приюте Бела, этого будет достаточно, чтобы обвинить обоих. Да, Кланет позаботится и об этом.

Кентон свернул в какой-то коридор, по обеим сторонам которого на страже стояли некие фантастические существа; коридор вел вниз. Перед Кентоном предстал широкий дверной проем, завешенный тяжелой неподвижной тканью, похожей на слиток серебра. Насторожившись, Кентон протянул руку, раздвинул металлические шторы и заглянул внутрь...

Он увидел свою комнату.

Вот она перед ним, знакомая комната в том, привычном, мире!

Корабль переливался, мерцая, но Кентон видел его будто сквозь туман, сквозь какую-то огненную дымку. В таком же светящемся тумане сверкало большое зеркало. Бесконечно маленькие бесчисленные мерцающие частички отделяли Кентона от комнаты.

А сам он оставался в этом незнакомом мире!

Дрожащая туманная дымка окутывала комнату, размывая все очертания, то рассеиваясь, то вновь сгущалась.

Не веря своим глазам, Кентон смотрел на комнату, и сердце его сжимало холодное отчаяние; вдруг он почувствовал, что держит в руке легкую шелковую ткань, которая внезапно опять превратилась в твердый металл; мерцающая дымка рассеивалась, и ткань ускользала из рук, но вновь отвердевала, когда туман окутывал комнату.

Комната то появлялась, то опять исчезала, а очертания корабля проступали все яснее, он светился ярким светом и звал Кентона, притягивал его!

Кентон собрался с силами; он крепко держал шторы и сосредоточил всю свою волю, чтобы не дать им превратиться в мираж. Они удерживали Кентона здесь, в этом волшебном мире.

Какая-то сила, мощная, как морской прибой, толкала его вперед каждый раз, когда металл в его руках превращался в шелк, и смутные очертания комнаты обретали плоть. Кентон ясно видел все ее предметы — большое зеркало, бюро, диван, пятна крови на полу.

Комната появлялась и вновь исчезала в дымке, но корабль сиял постоянным ровным светом, казалось, чего-то выжидая.

Внезапно Кентон воспарил над комнатой: под ним на полу старинный китайский коврик, вроде бы совсем рядом, и в то же время бесконечно далеко. До слуха Кентона донеслись звуки пронзительных космических ветров!

В этот миг Кентон понял, что сияющая игрушка неодолимо притягивает его!

Что-то поднималось навстречу Кентону с темной палубы корабля — тянуло, тянуло Кентона к себе!

Черная палуба приближалась, и сила ее притяжения росла...

— Иштар! — взмолился Кентон, не спуская глаз с розовой каюты. — Иштар!

Ему показалось, что каюта вспыхнула, озарившись внезапным светом.

Комната растаяла, в руках он ощущал твердый металл. Кентон опять стоял на пороге Дома Бога Луны.

Комната появлялась вновь — один, два, три раза, но с каждым разом ее очертания были все более призрачны. И каждый раз Кентон сосредоточивал всю свою волю: закрыв глаза, он отгонял видение.

И он победил. Комната исчезла, исчезла совсем. Чары были разрушены, тонкие нити оборваны.

Колени Кентона дрожали, он все еще не выпускал из рук штору. Наконец, придя в себя, он решительно отодвинул завесу.

Перед ним был огромный зал, залитый туманным серебристым светом; свет казался осязаемым, будто сотканным из мерцающих нитей. Свечение этих сплетающихся нитей придавало залу бесконечность, казалось, впереди открываются неизмеримые расстояния. Кентону почудилось, что внутри этой паутины он заметил какое-то движение — призрачные тени то появлялись, то исчезали, их невозможно было рассмотреть. Какая-то тень медленно двигалась к Кентону из глубины зала. Когда она приблизилась, Кентон увидел мужчину, одетого в короткий золотой плащ, пронизанный алыми нитями. На голове у мужчины был золотой шлем, в руке — золотой меч; он шел склонив голову, с трудом, казалось, сопротивляясь какой-то силе.

Это был Жрец Бела, облаченный в одежды своего бога!

Не дыша, Кентон наблюдал за ним. В глазах, так похожих на его собственные, темным огнем светился ужас, и все же в них были неукротимая воля и стремление к цели. Бледные губы были плотно сжаты. Но Кентон чувствовал, что дрожь пронизывает тело и темную душу жреца. Он понимал, что ужасы этого мира для его незнакомого двойника были реальны, тогда как для него самого они являлись всего лишь призраками.

Жрец прошел мимо, и Кентон, подождав, пока он скроется в мерцающей дымке, вошел в зал и последовал за ним.

Вдруг Кентон услышал голос, спокойный и бесстрастный, как тот, что поднял его с каменной скамьи; так же, как и тогда, этот голос был не снаружи и не в нем самом. Казалось, он доносится из каких-то бесконечных пространств...

Это был голос Набу, Бога мудрости!

Слушая его, Кентон ощущал себя не одним человеком, а одновременно тремя: первый — тот, что шел за жрецом и мог последовать за ним куда угодно, чтобы найти Шаран; второй — тот, кого некие неведомые нити связывали со жрецом, с его душой, он видел, слышал, чувствовал и испытывал страх, как и этот человек; и третий — спокойно и бесстрастно внимавший холодным словам Набу и отстраненно смотревший на картины, проходившие перед ним.

— Дом Сина! — объявил голос. — Главного из всех богов! Наннара! Прародителя богов и людей! Повелителя Луны! Повелителя Яркого Месяца! Великого Обладателя Рогов! Вершителя судьбы! Саморож-денного! Дом его — самый первый, и цвет его — серебро!

Жрец проходит через Дом Сина! — шептал голос. — Он проходит мимо алтарей из халцедона, украшенных огромными лунными камнями и горным хрусталем, и на алтарях этих горит белое пламя, из которого Син-Создатель породил Иштар! Навстречу ему извиваются сияющие бледным светом змеи Наннара, а из серебристого тумана, скрывающего полумесяц рогов, к нему рвутся белые крылатые скорпионы!

Он слышит звуки шагов — это проходят тысячи людей, которым еще предстоит родиться под Луной!

Он слышит рыдания — рыдания тысяч женщин, которым предстоит родиться и самим давать жизнь! Он слышит шум Несотворенного!

Он идет дальше! — ибо прародитель богов и страх перед ним бессильны перед желанием человека!

Голос стих, и Кентон увидел все то, о чем он говорил, — увидел белых змей, которые поднимались навстречу жрецу, мерцая в серебристой дымке, увидел рвущихся к нему крылатых скорпионов, различил в тумане огромную, внушающую ужас фигуру, во лбу которой горел серебряный полумесяц. В ушах Кентона звучали шаги тысяч нерожденных, рыдания женщин, еще не пришедших в этот мир, он слышал шум Несотворенного! Видел и слышал то же самое, что видел и слышал жрец Бела!

Он шел вперед.

Высоко впереди ярко горел золотой шлем. Кентон остановился у подножия винтовой лестницы; устремляясь вверх, ее широкие ступени превращались из бледно-серебристых в ярко-оранжевые. Он подождал, пока поднимется жрец, — тот шел не спеша и не оглядываясь — и скользнул вслед за ним.

Перед Кентоном был зал, весь залитый ярким шафранным светом. Жрец шел примерно в ста шагах впереди Кентона, и когда Кентон последовал за ним, все тот же спокойный голос зашептал опять:

— Дом Шамаша! Потомка Луны! Бога Дневного Света! Обитателя Сияющего Дома! Врага Тьмы! Властителя Правосудия! Судьи Человечества! На голове его покоится корона Высоких Рогов! В его руках — жизнь и смерть! Его руки очищают Человека! Дом его — второй, и цвет его — оранжевый!

Он проходит через Дом Шамаша!

Здесь стоят алтари из опала, выложенные бриллиантами, и золотые алтари, украшенные янтарем и солнечными камнями! Сандаловое дерево, кардамон и вербена горят на алтарях Шамаша! Он проходит мимо опаловых и золотых алтарей, он проходит мимо птиц Шамаша, головы которых — как столбы пламени, они охраняют огромное •'колесо, что вращается в Доме Шамаша: это гончарный круг, на котором — души всех живущих.

Он слышит тысячи голосов — рыдания и крики тех, над кем свершился суд!

Он идет дальше!

Ибо Властитель Правосудия и страх перед ним бессильны перед желанием человека!

И опять Кентон увидел все это; следуя за жрецом, он подошел ко второй лестнице, ступени которой меняли свой цвет от ярко-оранжевого до насыщенно-черного. Наконец он остановился в огромном мрачном зале. Имя его ужасного хозяина он знал еще до того, как вновь раздался тихий голос, долетавший к Кентону из неизвестных пространств:

— Дом Нергала! Могущественного повелителя Огромного Царства! Властителя Мертвых! Насылающего Чуму! Правящего над Погибшими! Темный повелитель, лишенный Рогов! Дом его — третий, и цвет его — черный!

Он проходит через Дом Нергала!

Он проходит мимо алтарей из черного янтаря и кровавого камня! Цибетин и бергамот горят на этих алтарях! Он проходит мимо львов, что стерегут их! Мимо черных львов с рубиновыми глазами и кроваво-красными когтями, мимо красных львов с черными когтями и глазами черного янтаря; мимо черных ястребов с женскими головами, глаза которых светятся, как карбункулы.

Он слышит вой тех, кто населяет Огромное Царство, и он чувствует вкус пепла их отгоревших страстей!

Он идет дальше!

Ибо Бог мертвых и ужас перед ним не могут свернуть человека с его пути!

Кентон поднялся по лестнице, ведущей из Дома Нергала. Ступени ее из черных превратились в ярко-красные; он оказался в зале, залитом алым гневным светом.

— Дом Ниниба! — произнес голос. — Повелителя Копий! Повелителя Битвы! Властителя Щитов! Властителя Воинских Сердец! Правителя Сражений! Уничтожающего врагов! Разбивающего Запоры! Победителя! Цвет его — алый, и Дом его — четвертый!

На его алтарях из щитов и копий горят в огне кровь воинов и слезы женщин; на этих алтарях бог сжигает врата павших городов и сердца покоренных властителей! Он проходит мимо алтарей Ниниба. Ему угрожают багрово-красные клыки вепрей, которым руки воинов оплетают венками головы, он видит кровавые бивни слонов Ниниба, на ногах которых висят черепа королей, он видит огненные языки змеев Ниниба, которые слизывают города!

Он слышит шелест копий, стук мечей, звук обрушивающихся стен, плач поверженных!

Он идет дальше!

Ибо всегда алтари Ниниба были полны плодами человеческих желаний!

Кентон ступил на четвертую лестницу. Яркое пламя ее ступеней перетекало в чистую прозрачную синеву безмятежного неба; он остановился посреди зала, залитого спокойным лазурным светом. Голос звучал где-то рядом.

— Дом Набу! Повелителя Мудрости! Хранителя Жезла! Могущественного Властителя Вод! Повелителя Полей и Подземных Потоков! Провозглашающего! Дающего Понимание! Цвет его — голубой, и Дом его — пятый из всех!

Алтари Набу — из синего сапфира, изумруда, прозрачного аметиста! Голубое пламя горит на этих алтарях, и в его свете лишь правда имеет тень! Пламя Набу — холодное пламя, и над его алтарями нет никаких ароматов! Он проходит мимо сапфировых и изумрудных алтарей с их холодным огнем! Он проходит мимо рыб Набу; у них женская грудь, но уста их холодно сомкнуты! Он проходит мимо всевидящих глаз Набу, наблюдающих из-за алтарей, он не касается его жезла, на который опирается мудрость!

Да — он идет дальше!

Ибо никогда Мудрость не вставала на пути человеческих желаний!

Жрец вышел из голубого дома Набу и поднялся по лестнице, верхние ступени которой светились розовым жемчугом и слоновой костью; следом за ним шел Кентон. К нему потянулись тонкие струйки нежных ароматов, раздались томные, страстные звуки; опасно сладостные, они упрашивали, звали, манили. Кентон медленно шел вперед, слыша все тот же голос. Он почти забыл о своем поиске; возникло страстное желание откликнуться на зов, поддаться дивной музыке, покориться этому колдовству, остаться здесь и — забыть Шаран!

— Дом Иштар! — проговорил голос. — Матери Богов и Людей! Великой Богини! Повелительницы Утра и Вечера! Полногрудой! Дарующей жизнь! Выслушивающей Мольбы! Божественного Орудия! Убивающей и дарующей Любовь! Ее цвет — розовый жемчуг, Дом Иштар — Шестой!

Он проходит через Дом Иштар! Алтари ее из розового коралла и' белого мрамора с синими прожилками, который похож на женскую грудь! Вечно горят на ее алтарях мирра и ладан, амбра и розовое масло! Белый и розовый жемчуг, гиацинты, бирюза и бериллы украшают алтари Иштар!

Он проходит мимо алтарей Иштар, и розовый дым благовоний льнет к нему, словно нежные ладони страстных дев. Перед ним машут крыльями голуби Иштар! Он слышит звуки поцелуев, биение сердец, женские вздохи и поступь легких ног!

И он проходит!

Ибо никогда Любовь не останавливала человека!..

Из этого зала страстных чар уводила жемчужнорозовая лестница, последние ступени которой светились ярким, пламенеющим золотом. Поднявшись по ней, Кентон оказался в огромном зале, сияющем, как недра солнца. Жрец Бела шел все быстрее и быстрее, как будто здесь его поджидали и неслись за ним по пятам кошмары.

— Дом Бела! — прогремел голос. — Меродаха! Правителя Четырех Стран! Повелителя Земель! Дитя Дня! У него шея Быка и мускулы Слона! Могущественного! Покорителя Тиамата! Повелителя Игиги!

Властителя Небес и Земли! Дающего Совершенство! Возлюбленного Иштар!

Бел-Меродах, Дом его — седьмой, и цвет его — золото!

Быстрыми шагами он проходит через Дом Бела!

Алтари Бела из золота, они светятся, как солнце! Золотое пламя летних молний горит на них, и аромат ладана подобен грозовым тучам! Крылатые Ке-рубы с телами львов и орлиными головами, крылатые Керубы с телами быков и человеческими головами охраняют золотые алтари Бела! Алтари эти покоятся на мощных слонах, шеях быков и львиных лапах!

Он проходит! Перед его глазами проносятся огненные молнии, и алтарь содрогается! Он слышит, как под рукою Бела рушатся миры, разбиваясь под его ударами!

И он проходит!

Ибо даже Могущественный не может разрушить желание человека!

Голос затих, затаившись в неведомых пространствах. Кентон понимал, что больше он не вернется; теперь ему самому предстоит прокладывать себе путь, полагаясь лишь на свой ум и силу.

К дому Бела примыкала квадратная стена шириной около пятидесяти футов, напоминавшая гигантскую опору моста Верх ее был скрыт от взгляда.

На гладкой поверхности стены светилась широкая золотая полоса, и Кентон сначала решил, что это какое-то украшение, символизирующее молнии Бела. Следуя за жрецом, он подошел ближе и тут увидел, что золотая полоса вовсе не украшение, а лестница, напоминающая молнию. Ее ступени начинались от Дома Бела и поднимались вверх по стене — но куда?

У подножия лестницы жрец остановился; первый раз за все это время он посмотрел вокруг и, казалось, почти поддался желанию вернуться обратно, но все с тем же отчаянным жестом готового на все человека, каким начался его путь от алтаря Вела, осторожно и бесшумно стал подниматься по высоким ступеням.

Кентон подождал, пока жрец скроется в сияющей дымке, и последовал за ним.

Началась буря. Поднимаясь, Кентон слышал раскаты грома, похожие на бряцание щитов, на звон цимбал, на удары бесчисленных медных гонгов. Шум нарастал, в нем слышались теперь завывания необузданных ветров, стаккато дождевого водопада.

Лестница извивалась по голой стене, словно виноградная лоза по отвесному склону башни. Она была довольно узкая, одновременно по ней могли подниматься трое, не больше. Лестница круто уводила вверх. Кентон прошел пять больших пролетов по сорок ступеней, четыре пролета по пятнадцать и наконец добрался до самого верха. Наружный край площадки закрывали высокие колонны, стоявшие на расстоянии пяти футов друг от друга, сверху на них покоился толстый канат, скрученный из золотых нитей.

Кентон подошел к краю площадки и посмотрел вниз; он взошел так высоко, что храм Бела показался ему всего лишь золотистым пятном — как будто он стоял на вершине высокой горы, а перед. ним расстилалась окутанная туманом долина, и первые лучи солнца только что коснулись ее.

Последняя ступень лестницы представляла собой площадку шириной шесть и длиной около десяти футов. Отсюда открывалась какая-то дверь, узкий проход, в который едва ли могли войти двое. Дверь вела в зал, тонувший в тумане.

Стоя на этой площадке, один человек мог сражаться с бесчисленным войском.

Дверной проем скрывала штора из литого золота, такая же тяжелая, как и та, что висела у входа в Серебряный Дом Бога Луны. Невольно Кентон отдернул руку — он вспомнил, что открылось перед ним, когда он раздвинул те серебристые занавеси. И все же, поборов нерешительность, он слегка отодвинул штору.

Перед ним был четырехугольный зал, весь заполненный яркими, трепещущими вспышками молний. Он шел именно сюда — это и было место отдыха Бела, где находилась его любимая, вся во власти своих грез.

Кентон увидел жреца: тот притаился у дальней стены и не спускал восхищенных глаз с женщины, закутанной во все белое; вытянув вперед руки, она стояла около окна. В прозрачный хрусталь этого окна хлестал дож’дь и бился ветер. Обмакнув тысячи кистей в радужное пламя, молнии расписывали стены.

Здесь стояли стол, два золотых стула и массивное деревянное ложе, украшенное слоновой костью, а рядом — широкая пузатая жаровня и курильница в форме больших песочных часов. В жаровне билось высокое желтое пламя. На столе в янтарных блюдах лежали маленькие лепешки шафранного цвета и стояли золотые кувшины с вином. По стенам висели лампы, рядом с каждой стоял сосуд с ароматным маслом.

Притаившись, Кентон ждал. Подобно грозовой туче, вокруг сгущалась опасность — это Кланет мешал в котле свое колдовское варево. Он был вынужден ждать — прежде, чем разбудить Шаран, ему предстояло постигнуть всю глубину ее сна, понять до конца мир грез, в котором блуждал ее разум. Так сказал ему голубой жрец.

Кентон услышал голос Шаран:

— Кто видел биение его крыльев? Кто слышал его шаги, подобные стуку колесниц, отправляющихся в битву? Кто из женщин смотрел в его глаза?

Зал озарила яркая вспышка; казалось, прямо над головой раздался удар грома. Когда ослепление прошло, Кентон увидел, что Шаран, закрыв лицо руками, медленно отходила от окна.

На ее месте в ореоле трепещущего сияния стояла огромная фигура, вся в ослепительном золоте. Она была подобна богу!

Сам Бел-Меродах, спустившись с боевого коня грозы, стоял здесь, а вокруг полыхали его молнии!

Кентона охватил благоговейный ужас, но внезапно он понял, что перед ним — жрец Бела в похищенных одеяниях своего бога.

Шаран медленно отняла руки от лица, так же медленно опустила их, не сводя взгляда с сияющей фигуры. Она наклонилась, чтобы встать на колени, но потом гордо поднялась; огромными зелеными глазами, полными грез, она всматривалась в сокрытое шлемом лицо.

— Бел! — прошептала она. — Повелитель Бел!

— О прекрасная, кого ты ждешь? — заговорил жрец.

— Только тебя, Повелитель Молний! — ответила она.

— Но почему ты ждешь меня? — спросил жрец, не сходя с места. Услышав это, приготовившийся к прыжку Кентон замер. Что задумал жрец Бела, почему он так медлил?

Шаран заговорила — растерянно, немного стыдливо:

— Это твой дом, Бел. Разве не должна здесь быть женщина, которая бы ждала тебя? Я — дочь короля, и я уже давно жду тебя!

— Ты прекрасна! — ответил жрец, не спуская с нее горящих глаз. — Многие, должно быть, говорили тебе это. Но ведь я — бог!

— Я — прекраснейшая из всех принцесс Вавилона. А кто, как не прекраснейшая, должна ждать тебя в твоем доме? Я — лучшая из всех... — страстно говорила Шаран.

— Скажи, принцесса, — спросил ее жрец, — что было с теми, кто называл тебя прекрасной? Скажи, твоя красота убивала их, как быстрый сладкий яд?

— Разве я думала о них? — дрожа, проговорила Шаран.

— Но многие, наверное, думали о тебе, — ответил он сурово. — А яд, пусть даже быстрый и сладкий, все равно причиняет боль. Я — бог, но я знаю это!

Наступило молчание, потом жрец коротко спросил:

— Как ты ждала меня?

— Я подливала масло в лампы, — ответила она, — я приносила лепешки и ставила на стол вино для тебя. Я была твоей служанкой.

— Многие женщины делали то же самое для простых смертных, дочь короля, — ответил жрец, — но я — бог!

— Я— самая прекрасная, — тихо сказала она. — Принцы и короли пылали страстью ко мне. Смотри, о Великий!

Радужные вспышки молний ласкали серебристые очертания ее тела, скрытого лишь облаком распущенных золотых волос.

Жрец весь подался вперед. Ужаснувшись при мысли о том, что эту красоту будет держать в руках другой, Кентон рванулся к обманщику, но на полпути остановился: понимание, даже сострадание к жрецу удержали его.

Перед ним была обнаженная человеческая душа, и Кентон понял, что, окажись он на месте жреца, он бы чувствовал то же.

— Нет! — воскликнул жрец Бела, срывая золотой шлем своего бога, отбрасывая меч, расстегивая его плащ...

— Нет! Ни одного поцелуя Белу! Ни одного удара сердца для Бела! Что, думаешь, я буду помогать Белу? Нет! Ты будешь целовать человека — меня! Человеческое сердце будет биться рядом с твоим — кос сердце! Я, я — а не бог — буду владеть тобой!

Схватив Шаран, он прижал к ее рту свои горячие губы.

Кентон был уже рядом.

Обхватив рукой подбородок жреца, он рванул его голову назад. Хрустнула кость. На Кентона смотрели выпученные глаза жреца, его руки отпустили Шаран, он попытался ударить Кентона, вырваться из его цепкой хватки, но неожиданно перестал сопротивляться, и выражение слепой ярости на его лице сменилось ужасом. Он увидел лицо Кентона — свое собственное лицо!

Его собственное лицо смотрело на него, угрожая смертью!

Бог, которого он предал, которому бросил вызов, отомстил ему! Кентон так ясно понимал его мысли, как будто они были высказаны вслух. Чуть приподняв жреца, он размахнулся и швырнул его о стену. Раздался удар, тело упало и забилось в судорогах.

Дрожащими руками подобрав свои одежды, Шаран, сжавшись, сидела на краю ложа. Глаза ее жадно смотрели на Кентона, в них появилась растерянность, смущение, и он почувствовал, что где-то глубоко в ее сознании начинает просыпаться воля, опутанная паутиной грез.

Любовь и жалость к Шаран переполняли душу Кентона, но в этом чувстве не было страсти; в данный момент она была для него всего лишь ребенком, растерянным, испуганным, покинутым.

— Шаран! — прошептал Кентон, обнимая ее. — Шаран, любимая! Любимая, проснись!

Он целовал ее холодные губы, испуганные глаза.

— Кентон! — проговорила она. — Кентон! Да... я помню... ты был моим господином... давно... так давно! — она говорила так тихо, что Кентон едва мог расслышать.

— Проснись, Шаран! — воскликнул он и опять прижался к ней губами. И ее теплые губы ответили!

— Кентон! — прошептала она. — Мой дорогой повелитель!

Она откинулась назад и крепко сжала пальцами его руки; в ее глазах рассеивалась пелена грез, — так с появлением солнца рассеиваются грозовые тучи, Дымка сна рассеивалась и опять сгущалась в ее глазах, вновь рассеивалась и превращалась в легкое тающее облачко.

— Любимый! — воскликнула Шаран, наконец-то освободившись от своих грез, обвивая шею Кентона и прижимаясь к его щеке горячими губами. — Любимый мой! Кентон!

— Шаран! Шаран! — шептал он, все глубже погружаясь в облако ее волос, целуя ее лицо, шею, грудь.

— Где же ты был, Кентон? — спросила она, всхлипывая. — Что они сделали со мной? Где корабль? И где мы теперь? Но это все равно, ведь ты рядом!

— Шаран, Шаран! Любимая! — прижавшись к ней губами, Кентон ничего больше не мог произнести.

Сильные руки сдавили ему горло, у него перехватило дыхание. Кентон увидел перед собой обезумевший взгляд жреца Бела. Думая, что жрец уже мертв, он ошибся.

Оттолкнув его ногой, Кентон попытался встать. Жрец упал, увлекая Кентона за собой. Его хватка немного ослабла, и Кентон сумел разжать душившие его пальцы. Змеей жрец скользнул вниз, отбросил Кентона и вскочил на ноги. Столь же быстро вскочил и Кентон. Он не успел вынуть меч; жрец опять напал на него, одной рукой зажав правую руку Кентона, а другой потянувшись к его горлу, одновременно удерживая локтем его левую руку.

Откуда-то снизу, заглушая биение крови в ушах, до Кентона донеслись другие звуки, наполненные призывом и угрозой, как будто стучало встревоженное и разгневанное сердце самого бога!

Далеко внизу эти же звуки слышал Гиги, поднимаясь по веревке с наружной стороны лестницы; с бешеной скоростью он взбирался вверх, а за ним так же быстро поднимались Зубран и викинг.

— Осторожнее! — тихо предупредил Сигурд, увлекая друзей к самому краю стены. — Молитесь Тору, чтобы часовые ничего не услышали! Идем быстрее!

Прижимаясь к стене, они обогнули серебряную террасу Сина, Лунного Бога. Молнии сверкать перестали, но дождь лил сплошной стеной. Выл ветер. Лестница превратилась в бушующий поток глубиной почти по колено. Непроглядная тьма окутала все вокруг.

Но они шли — навстречу дождю и ветру, навстречу мощному потоку.

Высоко в Приюте Бела по огромному залу катались, крепко сцепившись, Кентон и жрец. Сжимая в ладонях меч, украденный жрецом, вокруг них, едва переводя дыхание, кружила Шаран, примеривавшаяся для удара, но все не решавшаяся — так тесно сплелись дравшиеся, так быстро мелькала перед ней то одна спина, то другая.

— Шаламу! Шаламу! — У золотой шторы стояла танцовщица; любовь, раскаяние и отчаяние привели ее сюда через все ужасы тайных святилищ. Бледная, дрожащая, она не выпускала из рук штору.

— Шаламу! — пронзительно закричала она. — Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала!

Нараду видела спину жреца, лицо же Кентона было обращено прямо к ней. Жрец наклонил голову, стараясь достать зубами шею Кентона, разорвать его артерии; он не слышал Нараду, он был глух и слеп ко всему, в нем жила только жажда крови.

Увидев лицо Кентона, освещенное неровным светом жаровни, Нарада приняла его за своего возлюбленного.

Шаран не успела сделать и шага, а она уже бросилась вперед.

По самую рукоять она вонзила свой кинжал в спину жреца Бела!

Укрывшись от дождя в специальном углублении в стене храма, часовые чувствовали, как некие руки тянутся к ним из мрака бури. Двое упали, задушенные крепкими пальцами Гиги, двое — под быстрыми ударами Сигурда, двое — от сабли перса. В нише осталось только шесть мертвых тел.

— Быстрее! Быстрее! — Сигурд первым преодолел серебряный храм. Они обогнули оранжевый дом Ша-маша, Солнечного Бога.

Три смерти возникли из бездны, и часовые оранжевого храма остались лежать мертвыми, не слыша удаляющихся шагов трех человек.

Слева тьма сгустилась — в ней выросли черные стены храма Нергала, Бога Мертвых...

— Быстрее! Быстрее!

Жрец Бела выскользнул из рук Кентона, ноги его подкосились, и он стал падать назад; его потухающий взгляд встретился с глазами танцовщицы.

— Нарада! — прошептал он, на губах у него выступила кровавая пена. — Нарада... ты... — Кровь хлынула струей.

Жрец Бела был мертв.

Танцовщица взглянула на него, потом на Кентона и все поняла...

— Шаламу! — зарыдала она и, рыдая, бросилась на Кентона, занеся кинжал. Кентон не успел вынуть меч или поднять руку, чтобы защититься, не успел даже отойти в сторону. Сверкнуло лезвие, она целилась в сердце, Кентон уже почувствовал острие...

Нож скользнул в сторону, поранив кожу на ребрах. Это Шаран схватила танцовщицу за руку, удержав ее от удара и направив острие кинжала в грудь Нарады.

Покачнувшись как молодое дерево под последними ударами топора, танцовщица вздрогнула и упала ничком на тело жреца. Застонав, она из последних сил обвила руки вокруг его головы, прижалась к нему губами.

Так они и лежали, соединив мертвые губы.

Шаран и Кентон посмотрели друг на друга — она, держа в руках окровавленный клинок, он — с раной на груди, оставленной этим клинком; они смотрели на танцовщицу и жреца, и во взгляде Кентона была жалость, а в глазах Шаран — нет.

— Она бы убила тебя! — прошептала она. — Она бы убила тебя!

Зал озарила ослепительная вспышка, послышались громовые раскаты. Молнии заполыхали с новой силой. Подойдя к дверям, Кентон раздвинул штору и прислушался. Внизу в ровном сиянии золотистой дымки лежал храм Бела. Кентон ничего не услышал: все звуки, должно быть, заглушали раскаты грома. Он ничего не увидел, ничего не услышал, и все же...

Он ощущал приближение опасности — возможно, прямо сейчас она крадется вверх по зигзагам этих ступенек. Тихо крадутся, приближаясь с каждой минутой, мучения и смерть — для Шаран и для него.

Он подбежал к окну. Гиги, Сигурд, Зубран! Где же они? Им не удалось подняться по лестнице? Или они уже идут сюда, пробиваясь через посты часовых? Они уже рядом?

Могут ли они вообще не прийти?

Стена была толстой. Три фута камня отделяли оконную раму от края подоконника, Кентон наклонился вперед. Окно было сделано из толстого прозрачного хрусталя и окаймлено полосой металла, в маленьких нишах находились ручки. Кентон повернул их одну за другой. Окно распахнулось; дождь и ветер ворвались внутрь, тесня Кентона. Преодолевая этот натиск, он наклонился и посмотрел вниз...

Целых сорок футов отделяли его от лестницы внизу!

Почти отвесная стена лежала между окном и этими ступенями, ни подняться, ни спуститься по ней было невозможно.

Он посмотрел вокруг.

Приют Бела представлял собой огромный куб, установленный на вершине конусообразного храма. Окно было почти у самого края стены, на расстоянии не более ярда, налево черная стена тянулась еще на двадцать футов, столько же было до верха.

К нему подошла Шаран. Она пыталась ему что-то сказать, но завывание бури заглушало ее голос.

В полыхании молний часовые храма Нергала внезапно увидели, как из темноты вырвались три роковых силуэта. Раздались удары мечей. Один из часовых, закричав, попытался скрыться. Его крик прервали завывания бури, длинные руки схватили его, длинные пальцы сжимали ему горло, и он полетел вниз.

Наконец часовые красного храма лежали в своей нише мертвыми.

А трое прошли мимо голубого храма Набу, Бога Мудрости, и не встретили там охраны. Часовых не было и у белого дома Иштар, и у золотого храма Бела.

Внезапно лестница оборвалась!

Перед ними оказалась совершенно гладкая каменная стена. Остановившись, они задумались. До них донеслось рыдание, заглушить которое не могла даже буря, — это кричала танцовщица Бела, занося над Кентоном кинжал.

— Кричат там! — Сигурд показал туда, где находилось скрытое от них окно Приюта Бела. Вдруг впереди на стене они заметили какой-то выступ. Стена круто взмывала ввысь, и поэтому подойти близко к выступу было нельзя, оттуда же, где они стояли, не было видно, что находится за ним.

— Вот и пригодились твои длинные руки, Гиги, — сказал викинг. — Встань как можно ближе к краю, вот так. Обхвати меня за колени и держи. У меня спина крепкая, я высунусь и посмотрю, что там.

Обхватив викинга за колени, Гиги поднял его; сильной ногой для равновесия упираясь в стену, он мощными руками удерживал Сигурда.

А Сигурд, прижатый к стене ветром, словно опавший лист, увидел прямо перед собой, на расстоянии чуть больше фута лицо Кентона!

— Подожди! — закричал викинг и, дрыгая ногой, подал сигнал Гиги.

— Волк там? — сообщил он. — Там, в окне, да так близко, что может втащить меня внутрь! Гиги, подними меня еще раз, а когда я просигналю — отпускай. Потом пусть так же поднимется Зубран. А ты оставайся здесь, иначе мы не сможем вернуться. Жди и будь готов поддержать все, что бы ни упало тебе в руки. Давай быстрее!

Гиги опять поднял Сигурда, и Кентон наконец-то сжал в руках его запястья. Гиги отпустил викинга. Несколько секунд Сигурд висел в воздухе, а затем Кентон втащил его внутрь,

— Принимай Зубрана! — крикнул он Кентону, бросаясь к дверям, возле которых с мечом в руках стояла Шаран.

Поддерживаемый длинными руками Гиги, перс завис в воздухе и, подхваченный Кентоном, оказался на подоконнике.

В порывах ветра пламя жаровни горело неровно, как факел; тяжелые золотые занавеси вздувались парусами, маленькие светильники по стенам погасли. Перс нащупал ручки и закрыл окно. Быстро сжав руку Кентона, он с удивлением посмотрел на тела жреца и танцовщицы.

— А Гиги? — воскликнул Кентон. — С ним все в порядке? Вас не преследовали?

— Нет, — сказал пере, — а если кто-то и шел за нами, то, ты ведь знаешь, Волк, призраки не могут владеть мечами. С Гиги все в порядке. Он ждет внизу, чтобы поймать нас, когда мы выберемся через окно. Все, кроме одного, — добавил он едва слышно.

Думая о Гиги и о том, как они будут уходить, Кентон не расслышал эту последнюю странную фразу. Он подбежал к двери, которую бдительно охраняли Сигурд и Шаран, быстро обнял Шаран, раздвинул шторы и стал всматриваться. Далеко внизу он различил тусклый блеск — это мерцали кольчуги, броня и мечи. Воины уже прошли примерно четверть лестницы, ведущей из Дома Бела, они двигались медленно, осторожно, бесшумно, намереваясь застать врасплох жреца Бела в объятиях Шаран!

У Кентона оставалось время, хотя бы несколько минут, чтобы осуществить внезапно возникший замысел. Надев на голову шлем Бела, Кентон взял щит и накинул на плечи алую мантию.

— Сигурд! — позвал он шепотом. — Зубран! Идущие сюда думают, что здесь сейчас только Шаран и тот, что лежит там. Если они поймут, что нас несколько, мы не успеем еще пройти и половины пути, как поднимется тревога, мы попадем в руки воинов — и это конец! Поэтому, когда они придут сюда, я и Шаран встретим их. Они не убьют нас, только попытаются схватить. К тому же они не знают, что мы наготове. Потом берите Шаран и опустите ее к Гиги. А мы...

— Начало хорошее, Волк, — спокойно прервал его перс. — А конец — нет. Кто-то один должен остаться, чтобы остальные могли спокойно уйти. Иначе, когда воины войдут сюда, черный жрец быстро догадается, что случилось. Храм окружат так, что не прорвется и целый полк. Нет, один человек должен остаться — на время.

— Я останусь, — сказал Кентон.

— Любимый! — шепнула Шаран. — Мы пойдем вместе, или я тоже останусь!

— Шаран». — начал Кентон.

— Мой дорогой повелитель, — она остановила его строгим тоном. — Неужели ты думаешь, что когда-нибудь еще я отпущу тебя? Расстанусь с тобой? Никогда! В жизни или в смерти я буду с тобой!

— Нет, Волк, я останусь, — сказал перс. — Шаран не пойдет без тебя, и значит, ты не можешь остаться, поскольку она обязательно должна уйти. Гиги тоже не может, потому что ему сначала надо для этого попасть сюда. Ты согласен? Хорошо! А Сигурд должен уйти, чтобы показывать дорогу обратно, только он один ее знает. Кто остается? Зубран! Так велят боги. А их не переспоришь.

— Но как же ты выберешься? Как найдешь нас? — с тревогой спросил Кентон. — Ты же сам говоришь, что без помощи Гиги не выбраться через окно!

— Не выбраться, — согласился Зубран. — Но из этих покрывал я могу сделать веревку и спущусь по ней на лестницу. Один может пройти там, где не пойдут пятеро. Я помню дорогу через город и помню, как мы шли по лесу. Ждите меня там.

— Они совсем рядом, Кентон! — тихо сказала Шаран.

Кентон подбежал к двери. Внизу он увидел около двух десятков воинов, которым оставалось пройти еще дюжину ступеней. Они двигались бесшумно, парами, держа наготове мечи и маленькие щиты; за ними шли одетые в желтое и черное жрецы, среди черных мантий был и Кланет.

У стены справа от Шаран притаился Сигурд. Его не было видно, но он готов был защитить женщину. Перс стоял рядом с Кентоном, прижавшись к стене так, чтобы идущие не могли его видеть.

— Закрой жаровню, — прошептал Кентон. — Погаси огонь. Лучше, чтобы за спиной не было света.

Перс не стал закрывать жаровню, чтобы не потушить пламя. Он встряхнул ее, и в жаровне остались тлеющие угольки; чтобы не было видно их слабого мерцания, перс отнес жаровню в дальний угол.

Первая пара воинов была почти на вершине лестницы, уже протягивая руки, чтобы отдернуть штору.

— Пора, — шепнул Кентон Шаран и сорвал занавеси. Они стояли перед воинами, она — в белых одеждах жрицы, он — в золотых доспехах бога. А те, парализованные внезапным видением, в изумлении смотрели на них.

Не давая им опомниться, Кентон взмахнул мечом, сверкнувшим, как синяя молния; блеснул клинок Шаран. Воины упали. Их тела еще не коснулись камня, когда Кентон выхватил у одного из них меч и передал Шаран. Она набросилась на подступивших воинов.

— За Иштар! — услышал он голос Шаран и увидел, как она ударила.

— Схватите их обоих! — донесся рев Кланета.

Наклонившись, Кентон поднял мертвое тело и швырнул его в самую гущу воинов. С проклятьями они падали под ударом трупа, словно под ударами меча! И воины и жрецы кувыркались по ступенькам, чтобы разбиться о каменный пол Дома Бела.

Отскочив назад, Кентон схватил Шаран и препоручил ее Сигурду.

— Иди к окну! — приказал он. — Передай ее Гиги!

Опередив их, Кентон распахнул окно.

Где-то вдалеке вспыхивали молнии, кромешная тьма уступила место густому полумраку, все еще завывал ветер и стеной лил дождь. В этой полутьме Кентон разглядел мокрые руки Гиги, выжидательно застывшие возле стены. Он отошел от окна. Мимо него, крепко держа Шаран, скользнул викинг. На какое-то мгновение зависнув в воздухе, она упала в объятия Гиги и исчезла из виду.

Крики на лестнице усиливались. Воины поднимались все выше. Кентон увидел, как Сигурд и перс подняли тяжелое ложе, сорвали с него покрывала и опрокинули его. Подтащив ложе к дверям, они толкнули его вниз по ступенькам. Послышались стоны, крики агонии. Ложе сметало людей на своем пути, как хорошо брошенный шар сметает деревянные кегли. Оно било и крушило все, но наконец на одном из крутых поворотов лестницы застряло, зацепившись за золотой канат ограды, и, как баррикада, загородило проход.

— Бегите, Сигурд! — крикнул Кентон. — Ждите нас у леса. Я останусь с Зубраном.

Перс посмотрел на него с такой теплотой, какой Кентон никогда раньше не видел в этих агатовых глазах. Зубран кивнул Сигурду.

Это был какой-то заранее условленный сигнал, и Кентон в то же мгновение оказался в руках викинга. Несмотря на всю накопленную в этом мире силу, он не мог вырваться. Зубран быстро снял с Кентона золотой шлем Бела и надел на себя; спрятав бороду, завернулся в расшитую алым мантию и схватил золотой щит.

Кентон сопротивлялся, но его легко, как ребенка, отнесли к окну, перекинули через подоконник, его подхватил Гиги и опустил на землю рядом с плачущей Шаран.

Обернувшись от окна, викинг заключил перса в объятия.

—- Нельзя медлить, северянин! Сейчас не время для чувств! — коротко сказал Зубран, вырываясь из его рук. — Для меня нет спасения, ты знаешь это, Сигурд. По веревке? Это только слова, чтобы успокоить Волка. Я люблю его. Да и что веревка? Они как змеи сползут по ней вслед за мной. Или я — трусливый заяц, который ведет собак туда, где укрылись его друзья? Нет! Теперь иди, Сигурд, и когда вы будете уже далеко, расскажи им все. Идите к кораблю, и чем быстрее, тем лучше.

— Уже близки щиты дев! — торжественно произнес викинг. — Бог Один примет героя, неважно, из какой он страны! Перс, ты скоро будешь ужинать в Валгалле с Одином, Отцом всего живого!

— Пусть у него будут такие блюда, которых я никогда не ел, — пошутил перс. — Иди, северянин!

Зубран поддержал его, викинг выбрался из окна, и его поймал Гиги.

Все четверо стали быстро спускаться, Сигурд впереди, Шаран — под длинным плащом Гиги, за ними Кентон, все еще ругаясь.

Пере не стал закрывать окно, и ветер свободно врывался в зал. Зубран не спеша обошел Приют Бела.

— Клянусь всеми Дэвами! — сказал он. — Никогда еще я не чувствовал такой свободы, как сейчас! Я совсем один, словно последний человек на свете! Никто мне не поможет, никто не посоветует, никто не станет мне надоедать! Наконец-то смысл жизни упростился до примитивного: я убиваю, пока не убьют меня. Клянусь Ормуздом — душа моя трепещет!..

Он выглянул на лестницу.

— Еще никому из людей не было так трудно забраться на это ложе, — усмехнулся он, увидев, как воины пытаются расчистить себе дорогу.

В середине зала он свалил в кучу все шелковые покрывала с кровати, сорвал все ткани, висевшие на стенах, и бросил туда же. На этот погребальный костер он вылил масло из всех светильников, потом — из кувшинов.

— О мой прежний мир! — говорил он задумчиво. — Как я устал от него! Но и от этого мира я устал — клянусь Пламенем Жертв, это правда! Уверен, что мир, из которого явился Волк, еще хуже. Мне нет места ни в одном из них.

Взяв тело жреца, он отнес его к окну.

— Кланет очень удивится, когда обнаружит тебя там, а не здесь, — он рассмеялся и бросил тело вниз.

Зубран склонился над танцовщицей.

— Как ты хороша, — прошептал Зубран, касаясь ее губ и груди. — Интересно, как ты умерла и почему. В этом, должно быть, кроется что-то необычное! Жаль, что я не успел расспросить Волка. Что ж, ты будешь спать со мной, танцовщица. И возможно, когда мы проснемся — если мы проснемся, -— ты обо всем мне расскажешь.

Он положил тело Нарады на пропитавшийся маслом ворох тканей, потом взял тлеющую жаровню и поставил ее рядом...

Он услышал нарастающий шум голосов и приближающихся шагов. По лестнице поднимались воины, которых стало еще больше. Какое-то мгновение Зубран стоял в дверях. Золотая мантия обвивалась вокруг него, наполовину скрывая лицо.

— Это жрец! Это жрец! — кричали снизу, и голос Кланета заглушал остальные.

— Это жрец! Убейте его!

Улыбаясь, перс отступил назад и укрылся за стеной. Он взял щит, оставленный Шаран.

В узкий дверной проем ворвался воин, следом за ним — еще один.

Дважды просвистела в воздухе турецкая сабля, быстрая, как самая быстрая змея. Первые двое воинов упали под ноги наступавшим, преграждая им путь.

Взлетал и опускался клинок Зубрана — рубил, резал, колол, и вскоре рука перса от кисти до плеча стала красной от крови. Перед Зубраном росла баррикада мертвых тел.

Только по двое могли ступать воины на порог Приюта, и по двое они падали, закрывая этот узкий проход; стена из тел росла. В конце концов Зубран перестал видеть блеск мечей, он слышал лишь крики идущих впереди; забравшись на груду тел, он увидел, как передние воины повернулись, но напиравшие ряды теснили их.

Перс разогнул усталые руки; услышав голос Планета, он рассмеялся.

— Там только один человек! Убейте его и возьмите женщину! Тому, кто сделает это, я дам золота в десять раз больше, чем весит эта женщина!

Воины опять огромной змеей рванулись вперед, бросившись вверх по лестнице, взбираясь по груде мертвых тел. Кровь ручьем текла с ятагана Зубрана...

Внезапно он почувствовал резкую боль в боку: один из павших нашел в себе силы приподняться — и ударил его.

Перс понял, что рана смертельна!

Ответив на этот удар, он взобрался на груду мертвых тел и мечом расчистил проход. Плечом он сталкивал тела вниз. Покатившись по ступеням, они падали на идущих, преграждая им путь; там, где не было перил, люди срывались вниз и, безуспешно хватая руками воздух, тонули в тумане.

Двадцать ступеней уже были чистыми!

Просвистела стрела.

Пробив мантию, она попала Зубрану в шею — там, где кончался шлем. Зубран почувствовал во рту солоноватый вкус крови.

Шатаясь, перс подошел к вороху шелка, на котором лежала Нарада. Схватив жаровню за ножку и перевернув ее, он опрокинул угли на пропитанную маслом ткань.

Вспыхнуло пламя. Подхваченное сильным порывом ветра, оно превратилось в ревущий столб огня.

Пробираясь сквозь языки пламени, Зубран приблизился к телу танцовщицы, лег рядом и обнял ее.

— Чистая смерть, — шептал он. — Наконец-то... как и все люди... Я возвращаюсь к богам моих отцов. Чистая смерть! Возьми меня, о Бессмертный Огонь!

Пламя вспыхнуло с новой силой.

Острые языки взвились высоко вверх.

Они были как вино, наполняющее огненную чашу!

В эту чашу перс опустил губы, он пил ее пламенное вино, вдыхал ее благоухания.

Его голова, не тронутая огнем, откинулась назад, на мертвом лице играла улыбка. Он упал на грудь Нарады.

Пламя укрыло их.

Четверо, ради свободы которых перс отдал жизнь, были уже далеко. Они благополучно спустились по террасам храма, проходя мимо мертвых часовых. Но снизу доносился какой-то гул, как будто потревожили огромный пчелиный улей;.' опять забил барабан, и они поспешили туда, где на стене висел крюк Гиги. Спустившись по веревке, они скрылись в гуще деревьев. Они вымокли до нитки, но гроза стала их надежным щитом. Проходя по широкой улице, они не встретили ни души. Жители Эмактилы укрылись в своих разрисованных домах, прячась от бури

Когда перс приблизил губы к огненной чаще, они были уже далеко, выходя на потайную тропу, ведущую к кораблю.

Когда воины, наконец набравшись мужества, еще раз поднялись на штурм лестницы, подгоняемые сзади Кланетом, когда они вошли в безмолвный Приют, четверка отважных уясе давно оставила позади каменные дома и пробиралась через вязкую грязь полей; впереди шел викинг, сзади — Кентон, и они все еще ожидали появления Зубрана.

А в зале, где лежал его прах, смешанный с прахом танцовщицы, стоял теперь в растерянности черный жрец, и что-то похожее на страх шевельнулось в его темной душе; потом его блуждающий взгляд упал на мерцающее покрывало Нарады, соскользнувшее, когда перс поднял ее тело; заметил Кланет и следы крови, ведущие к открытому окну. Вглядевшись в синий мрак, черный жрец увидел мертвое тело жреца Бела, его бледное лицо было обращено вверх.

Жрец! Тогда чьи же обугленные тела Кланет нашел на погребальном костре? Кто был тот человек в золотом шлеме со щитом, чье лицо было скрыто мантией бога? Меч его играл с удивительной быстротой, а сам он был скрыт фигурами воинов, да и стеной, и Кланет, стоя внизу, не мог хорошо его рассмотреть. Он решил, что это жрец Бела.

Кланет бросился назад, в ярости ударив ногой по останкам, лежавшим на погребальном костре.

Что-то со звоном упало на пол — сломанный ятаган! Он узнал его — это кривая сабля Зуб-рана, перса!

Что-то блеснуло у его ног — пряжка, и даже драгоценные камни не потускнели от пламени! Он узнал и этот предмет — пряжка с пояса Парады!

Значит, эти почерневшие тела — перс и танцовщица!

Шаран на свободе!

Черный жрец замер, лицо его было так ужасно, что воины отпрянули, прижавшись к стенам, чтобы не попадаться ему на пути.

С криком Кланет бросился вон. Сбежав по ступеням, вперед и вперед мимо тайных алтарей, где оставил Кентона с шестью лучниками, пока не достиг камеры. Распахнув дверь, он увидел, что лучники и капитан крепко спят, а Кентона нет!

Изрыгая проклятия, Кланет выбежал из камеры и приказал своим воинам обыскать весь город и найти раба и девчонку; он обещал за это все свое состояние — все, все! Только бы их привели к нему живыми!

Живыми!

А четверо беглецов уже свернули с дороги и остановились в лесу, где начиналась тайная тропинка и где перс просил его ждать. И здесь Сигурд рассказал о жертве Зубрана. Шаран плакала, у Кентона тугой ком подступил к горлу, из черных, похожих на бусины глаз Гиги текли слезы, пропадая в глубоких морщинах.

— Что сделано, то сделано, — сказал Сигурд. — Сейчас он ужинает с Одином и со всеми героями!

Сигурд резко поднялся, и они двинулись в путь.

Они уходили все дальше и дальше. Их мочил дождь, сбивал с ног ветер. Когда буря немного утихла, они пошли быстрее; когда стемнело и викинг не различал дорогу, они останавливались. Так они шли и шли, пробираясь к кораблю.

Неожиданно Шаран покачнулась и упала, не в силах подняться; ее легкие сандалии превратились в лохмотья, и маленькие ноги были окровавлены; давно уже каждый шаг причинял ей невыносимую боль. Кентон понес ее на руках, когда он устал, его сменил Гиги, а Гиги ничто не могло утомить.

Наконец они добрались до корабля. Подав сигнал стоявшим на страже девушкам, они передали им Шаран; девушки отнесли свою госпожу в каюту и стали приводить ее в чувство.

Мужчины размышляли, стоит ли оставаться в укрытии, пока не утихнет буря. Наконец они решили, что лучше прямо сейчас выйти в море, чем оставаться так близко от Эмактилы, излюбленного края Нергала. Корабль отвязали от деревьев и вывели из укрытия, развернув носом к океану.

Подняли якорь и опустили на воду весла. Корабль медленно набирал скорость. Обогнув скалистые уступы и преодолев сильный порыв ветра и огромную волну, он стремительно вышел в открытый океан.

Кентон повалился с ног. Гиги подхватил его и отнес в черную каюту.

Несмотря на усталость, Гиги долго сидел рядом с Кентоном, вглядываясь в темноту своими зоркими глазами, вслушиваясь, наблюдая. Ему казалось, будто в черной каюте что-то изменилось, он слышал какие-то звуки, легкий шепот, то затихавший, то возникавший опять.

Кентон стонал, бормоча что-то во сне, хватал ртом воздух, словно чьи-то руки душили его. Гиги успокаивал его, поглаживая по груди.

Через некоторое время зоркие глаза Гиги затуманились, веки сомкнулись, голова упала на грудь.

А в пустом пространстве, где раньше на каменной глыбе стояло изображение Нергала, стала сгущаться тьма, появились какие-то мрачные тени.

Они становились все темнее. Возникло нечто, похожее на лицо. Полное ненависти и угрозы, оно витало над спящими.

Кентон опять застонал во сне и стал тяжело дышать. Барабанщик вытянул длинные руки, вскочил, осмотрелся...

Несмотря на его проворство, призрачное лицо исчезло еще до того, как он поднял отяжелевшие от сна веки, и ниша опять была пуста.

Когда Кентон проснулся, рядом с ним, храпя, лежал не Гиги, а викинг. Должно быть, Кентон спал уже долго, потому что мокрая одежда, которую с него сняли, уже высохла. Кентон надел тунику, сунул ноги в сандалии, накинул на плечи короткий плащ и осторожно приоткрыл дверь. Непроглядная темень превратилась в тусклый полумрак, и море отливало темно-серым. Дождь прекратился, но корабль вздрагивал от порывов мощного ветра.

Подгоняемый ветром, корабль летел вперед, походя на чайку, сидящую на гребне волны; когда волна отступала, чайка скользила назад по гладкой сизой воде и вновь взлетала вверх на гребне следующей волны.

Кентон пробирался к корме, прикрывая лицо от хлопьев морской пены. Одним рулевым веслом правил Гиги, другое держали двое рабов. Улыбнувшись, Гиги указал на компас и Кентон увидел, что стрелка, указывающая на Эмактилу, обращена строго к корме корабля.

— Проклятое логово осталось далеко позади! — воскликнул Гиги.

— Иди вниз! — крикнул Кентон ему в самое ухо и хотел перехватить весло. Но Гиги, рассмеявшись, покачал головой и кивнул в сторону каюты Шаран.

— Вон твой курс! — прокричал он. — Его и держись!

Преодолевая сильный ветер, Кентон подошел к розовой каюте и открыл дверь. Шаран спала, опираясь щекой о маленькую руку, шелковая золотистая сеть волос покрывала все ее тело. Рядом сидели две девушки.

Шаран открыла глаза, словно Кентон позвал ее, и тотчас же в этих глазах, затуманенных сном, вспыхнула сладкая нега.

— Мой дорогой повелитель! — прошептала Шаран.

Она села и знаком велела девушкам удалиться. Когда они ушли, Шаран протянула к Кентону белые руки. Он обнял ее. Как птица возвращается в родное гнездо, так и Шаран вернулась в эти объятия. Шаран подняла к нему губы.

— Мой дорогой повелитель! — шептала она, тянясь к Кентону для поцелуя.

Он больше не слышал рева ветра, не слышал ничего, кроме ее шепота и вздохов; он забыл все миры кроме того, что лежал меж его нежных рук.

Долго еще корабль летел на крыльях бури. Дважды Кентон сменял Гиги у руля, дважды на его место вставал викинг, ураган наконец стих, и они опять плыли по мерцающему бирюзовому морю.

О жизнь, полная погонь и преследований!

Эмактила была уже очень далеко, но беглецы ясно ощущали, что их преследуют. Это не вызывало страха и ужаса, напротив, сознавание того, что корабль ищут, сознавание того, что они могут перехитрить, обогнать тех, кто уже, должно быть, прочесывает моря, и укрыться в какой-нибудь безопасной гавани, вселяло уверенность. Впрочем, конец все равно будет один. В глубине души никто из них и не верил, что такое место можно найти.

И все же они были счастливы. Для Кентона и Шаран жизнь била ключом, они наслаждались своей любовью. Сигурд и Гиги выковывали огромные щиты и стрелы, викинг тем временем пел древние саги и слагал новые о персе Зубране. Щиты они укрепили на бортах корабля и прорезали в них щели, через которые можно было выпускать стрелы. Два щита прикрывали корму, охраняя рулевого.

Сигурд пел о предстоящей битве и о девах, которые будут кружить над кораблем, чтобы отнести душу Сигурда, сына Тригга, в Валгаллу, где его ждет Зубран. Он пел и о том, что там есть место для Кентона и Гиги, но об этом он пел только когда не слышала Шаран, ибо женщинам закрыт путь в Валгаллу.

Жизнь, полная погонь и преследований!

В черной каюте блуждали тени, они то сгущались, то рассеивались, уходили и возвращались. Здесь незримо присутствовал Темный Повелитель Мертвых, предъявляя свои права на корабль. Гиги и викинг не отваживались теперь спать в черной каюте, предпочитая открытую палубу или каюту девушек.

Рабы шептались о тенях, парящих над черной палубой, собирающихся у бортов и глядящих на них!

Однажды Сигурд задремал у руля и, проснувшись, обнаружил, что корабль самостоятельно сменил курс и двигается прямо по направлению большой стрелки компаса — к Эмактиле; корабль возвращался на остров Колдунов!

С тех пор они стояли у руля по двое — Кентон и Шаран, Гиги и викинг.

Шаран больше не удавалось прогнать тени.

Они пристали к острову, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Здесь была подходящая, скрытая от глаз гавань, за ней приветливо качал ветвями лес. Они пробыли здесь некоторое время; можно было вытащить корабль на берег, спрятать его, найти в лесу подходящее место и построить укрепления, чтобы встретить каких угодно врагов.

Но Корабль Иштар не отпускал их.

На суше они чувствовали тревогу и беспокойство, каждый в глубине души боялся, что остальные трое решат остаться; они веселились, как дети, когда корабль отчалил, разрезая носом гребни волн, а вокруг шумел свежий морской ветер, и остров остался позади.

— Это наша тюрьма, — смеялся Кентон.

— Но без нее нет жизни, — ворчал Сигурд. — Мы как будто прячемся в норе и ждем, когда придут собаки и откопают нас. Посмотрим, что будет.

По пути им встретился легкий корабль, торговое двадцативесельное судно. Корабль собирался быстро пройти мимо, но викинг закричал, что не стоит спешить сообщать новости в Эмактилу. Они взяли судно на таран и потопили его. Прикованные к веслам рабы стонали. Кентон, Гиги и Сигурд скрывали жалость, бледная Шаран плакала.

Им повстречалось еще одно легкое судно, столь же небольшое, как и первое, но на этот раз перед ними был военный корабль, один из охотившихся за ними. Они притворились, что спасаются бегством, и корабль начал преследование. Когда он подошел достаточно близко, викинг рванул руль и ударил бортом о борт, ломая противнику весла. Нападавшие сражались смело, но их сдерживал приказ черного жреца брать пленников живыми, и поэтому они не могли достойно ответить на удары булавы Гиги, клинка викинга и меча Кентона. А ведь были еще стрелы Шаран и девушек. Но прежде чем погибнуть, преследователи собрали свою дань — стрела пронзила сердце одной из девушек. Гиги и Сигурд были ранены.

На корабле беглецы нашли запасы металла, который мог пригодиться викингу в его кузнице. Они обрадовались еще больше, когда обнаружили запасы пакли, масла и кремня, длинные крепкие стрелы, на которые насаживалась пакля, и причудливой формы арбалеты, чтобы пускать эти огненные стрелы. Все это они прихватили с собой, а судно потопили вместе со всеми, кто был на борту, живыми и мертвыми.

Корабль шел вперед и вперед; Сигурд выковывал длинные щиты, а Гиги и Кентон устанавливали арбалеты рядом с каютами, пакля, масло и кремень были наготове.

Время шло; благоговение перед жизнью, охватившее Кентона, становилось все сильнее.

Однажды Кентон проснулся рядом со своей любимой — или подумал, что проснулся. Открыв глаза, он увидел два лица, обращенных к нему из какого-то неведомого пространства; их очертания были неясны, расплывчаты. Затуманенные глаза смотрели на него в упор.

Раздался голос, и Кентон узнал его — именно этот голос служил его проводником в тайных святилищах храма! Голос Набу!

— О Иштар, Нергал опять собирает вокруг корабля свои силы! — сказал он. — Борьба между ним и твоей Сестрой опять потревожит богов и людей, снова во множестве миров сгустятся тени. О Великая Мать, только ты можешь положить этому конец!

— Я сказала свое слово, — словно бы ветер тронул струны тысяч арф. — Я сказала свое слово; а моя Сестра, которую люди испокон века называли Гневной Иштар, разве у нее нет своих прав? Она не покорила Нергала, но и Нергал не покорил ее. Их борьба не окончена. Как, скажи, может моя Сестра сложить оружие, если решение, принятое мною в гневе, еще не осуществлено? И пока она продолжает борьбу, Нергал будет делать то же самое, ибо и он связан этим словом.

— Но пламя, которое ты зажгла в душах Зарпанит и Алузара, пламя, которое стало для них смыслом жизни, пламя это не погибло, — тихо произнес спокойный голос. — Оно избежало и твоей Гневной Сестры, и Темного Нергала. Почему, Иштар? Может быть, потому что ты сама хотела этого? Ты сама укрыла его? А как же твое решение?

— Ты воистину мудр, Набу! — раздался голос Иштар. — Пусть этот человек, которому мы открыли глаза, посмотрит, какому злу открыли путь моя жрица и ее возлюбленный, когда привели в объятия друг друга Мать Жизни и Повелителя Смерти! Пусть он сам рассудит, был ли мой гнев справедлив!

— Хорошо, пусть он рассудит! — отозвался Набу.

Лица исчезли. Перед Кентоном открылись бесконечные глубины пространств. Множество солнц пронеслось перед ним, тысячи миров вращались вокруг этих солнц. В безграничном пространстве правили две силы, они сплетались, но не соединялись воедино. Первая — оплодотворяющее сияние, дарующее рождение, жизнь, радость жизни; другая — разрушительная тьма, уничтожающая все, созданное сиянием, поглощающая все своей чернотой. Сердцевина сияния пылала неописуемым огнем, и Кентон знал, что это душа светящейся силы. Душой тьмы была сгущавшаяся внутри нее мрачная тень.

Кентон увидел очертания мужчины и женщины. Внутренний голос шепнул ему, что это были Зарпа-нит и Алузар, жрица Иштар и жрец Нергала. Дивное белое пламя горело в их сердцах. Кентон увидел, что два язычка пламени дрогнули и потянулись друг к другу. Тотчас из самого сердца сияния к жрице потянулись светящиеся нити, а вокруг жреца обвились порожденные тьмой тени.

Два пламени встретились, и светящиеся нити соприкоснулись с черной тенью, на миг соединившись!

В ту же секунду пространство содрогнулось, солнца качнулись, и миры закружились, останавливая бурное биение жизни!

— Смотри, вот их грех! — прозвучал голос, похожий на звуки арфы.

— Пусть он шире откроет глаза! — сказал спокойный холодный голос.

И Кентон увидел озаренный светом зал, в котором собрались могущественные силы, внушающие благоговейный ужас, светлый ореол скрывал их от глаз, и только в одном месте сгущалась тьма. Кентон увидел жрицу и жреца, а рядом с ними — Шаран!

В двух сердцах все так же билось белое пламя, спокойное, ясное, безразличное к богам и гневу богини! Два негасимых пламени все так же тянулись друг к другу, безразличные к богам и к уготованной ими каре!

Внезапно все пропало. Кентон увидел все тот же залитый светом зал, в котором находились жрица и жрец, Шаран и Кланет, а вокруг — множество мужчин и женщин. Он увидел высокий алтарь, наполовину скрытый мерцающим лазурным облаком. В глубине этой дымки какие-то невидимые руки строили дивный корабль.

И Кентон видел, как одновременно со всем этим где-то вдалеке, как будто в другом измерении, растет еще один корабль, он поднимается из бирюзового моря среди серебряных облаков! Этот корабль-призрак увеличивался по мере того, как рос на алтаре игрушечный.

Кентон знал, что призрак и был настоящим кораблем, а на алтаре создавался символ.

Он понимал также, что оба корабля были единым целым, какая-то древняя мудрость связывала их, какие-то древние силы их создали, и судьба одного становилась судьбой другого.

Двуединство! Игрушка и настоящий корабль! И оба — одно!

Невидимые руки закончили свою работу. Опустившись, они по очереди коснулись жрицы Иштар и жреца Нергала, Шаран и Кланета и тех, кто лежал вокруг. При этом прикосновении неподвижные тела исчезали, а невидимые руки поднимали и ставили на корабль маленьких кукол.

На палубах корабля-призрака, плывущего по бирюзовому морю в мире серебряных облаков, лежали люди, один за другим они появились здесь, когда маленькие куклы переносились на игрушечный корабль!

Никого больше не осталось в зале.

Корабль был создан и населен людьми.

Дымку, окружавшую Иштар, прорезал луч света, коснувшийся носа корабля. Корму окутало черное облако, отделившееся от тьмы, нависшей над Повелителем Мертвых.

Все исчезло.

Кентон увидел другой зал, маленький, похожий на склеп. Там стоял алтарь, над которым висел светильник, окруженный ореолом голубого сияния.

Алтарь был сделан из лазурита и бирюзы и усыпан сапфирами чистейшей синевы. Кентон понял, что это было какое-то тайное святилище Набу, Повелителя Мудрости.

На алтаре стоял корабль. И глядя на него, Кентон опять ощутил, что эта сверкающая драгоценность, этот сияющий символ был неотделим от того, другого корабля, плывущего в ином пространстве, в ином измерении, в том неизвестном мире...

От того корабля, на котором сейчас находился и он сам!

Судьба игрушки неотделима от судьбы Корабля Иштар, и если одному из них угрожает опасность, опасность угрожает и другому.

И вновь видение исчезло. Теперь Кентон видел окруженный стеной город, над которым поднимался высокий храм, возведенный террасами. Город окружило войско, на стенах стояли защитники. Кентон понял, что перед ним — древний Урук, а в этом высоком храме были созданы оба корабля. В это время нападавшие ворвались в город. Прежде чем видение исчезло, Кентон успел заметить, что началась кровавая резня.

Перед ним вновь было тайное святилище Набу, а в нем — двое жрецов. На серебристой металлической решетке стоял корабль. Мерцающее голубое облако парило над алтарем. Кентон понял, что двое жрецов, выполняя приказания голоса, который доносится из этого облака, спасают корабль. Из огромных чаш они сыпали какой-то чудесный белый порошок, похоже было, что это толченая слоновая кость, в которой вспыхивают маленькие жемчужины. Корабль стал исчезать, растворяясь в воздухе, а на его месте возник огромый камень Облако растаяло. Вошли другие жрецы, вынесли камень во двор храма и оставили его там.

Грабя и убивая на своем пути, во двор храма ворвались победители. Но они не обратили внимания на огромный камень.

Перед взором Кентона возник другой город, огромный и прекрасный, тоже обнесенный стеной. Кентон понял, что это Вавилон в расцвете своего могущества. Потом он увидел еще один храм. Когда тот исчез, перед Кентоном возникло другое святилище Набу. В нем находился камень.

Перед Кентоном промелькнули картины сражений и побед, триумфальных шествий и катастроф; разрушенные храмы и захваченные врагом города, вновь отвоеванные и опять захваченные, разрушенные, чтобы возродиться в еще большем великолепии...

Павшие города — покинутые богами.

Гибнущие — оставленные людьми. Медленно наступая на них, пустыня наконец их поглотила.

Их погребло забвение!

Перед Кентоном - промелькнул водоворот быстро сменяющих друг друга образов, бесцветных и размытых. Но вот движение прекратилось, и он увидел каких-то людей, работающих в пустыне, — там, где раньше стоял Вавилон. Среди них Кентон узнал Форсита! Он увидел, как раскопали камень, как высокие арабы погрузили его на примитивную тележку, запряженную терпеливыми пони, как он трясется в трюме корабля, идущего по морю мимо знакомых берегов, увидел, как камень вносят в его дом...

Кентон увидел даже самого себя в тот момент, когда освободил корабль!

Он вновь смотрел в свои затуманенные глаза.

— Суди! — прошелестели струны арф.

— Еще рано! — прошептал спокойный голос.

Перед Кентоном опять открылись неизмеримые пространства, в которых он раньше видел светлую и темную силу. Но теперь этот космос заполняли бесчисленные огни, такие же, как те, что горели в душах жрицы Иштар и жреца Бога Смерти, они мерцали и озаряли бесконечностью. Они озаряли все вокруг, и свет их привлекал к себе новые множества таких же огней, раньше скрытых во тьме. И Кентон понял, что без этих огней само сияние превратилось бы во тьму!

Казалось, что корабль парит в этом пространстве. Кентон всмотрелся внимательнее и увидел, как черная тень сгустилась над ним. В тот же миг ее прорезал светящийся луч, началась борьба. Корабль стал средоточием ненависти и гнева, и можно было видеть, как от него широкими кругами отходят волны. Казалось, что тьма впитывает силу этих волн, ее тени становились темнее и гуще. Сияние меркло, и многочисленные огни дрожали и мерцали все более неверно.

— Суди! — раздался тихий бесстрастный голос Набу.

И Кентон, оказавшись во сне — если только это был сон — перед необходимостью выбора, не знал, как поступить. Предъявить обвинение Иштар, богине, которая, как бы ни называли ее в этом чуждом мире, обладала огромным могуществом, было делом нешуточным. К тому же Кентон уже обращался к ней с просьбой, и разве она не услышала его молитвы? Да, но ведь он просил о помощи и Набу, Набу — Повелителя Истины...

Мысли Кентона облеклись в слова его родного языка, в его привычные обороты.

— Если бы я был богом, — сказал он просто, — и дарил бы жизнь мужчинам и женщинам, или каким-то другим существам, я бы сделал их совершенными, так, чтобы им не приходилось из-за своего несовершенства нарушать мои законы. Если бы я был могущественным и мудрым, какими, я понял, должны быть боги и богини, я бы поступил так. Если бы, конечно, я не хотел, чтобы люди были всего лишь моими игрушками. И если бы я обнаружил, что создал их несовершенными, и от этого они совершают ошибки, я считал бы себя ответственным за их грехи, потому что, обладая могуществом и мудростью, я мог бы сделать их совершенными, но не сделал. А если бы они были просто моими игрушками, я, конечно, не стал был обрушивать на них страдания и несчастья, боль, печаль, наказания, если бы, о Иштар, они были игрушками, которые могут чувствовать. Ибо они были бы всего лишь куклами у меня в руках.

— Конечно, — продолжал Кентон без тени иронии, — я не бог и, по всей вероятности, не смог бы стать богиней, я даже никогда раньше не сталкивался ни с теми, ни с другими. И все же, рассуждая, как обычный человек, если бы кто-либо нарушил законы, мною установленные, я бы не допустил, чтобы из-за моего гнева страдали другие люди, не имеющие никакого отношения к его первопричине. А борьба за корабль приносит страдания, если я правильно понял все, что сейчас увидел.

— Нет, — серьезно говорил Кентон, забыв о призрачных лицах, — я не вижу справедливости в мучениях жрицы и жреца, а если борьба за корабль приносит такие разрушения и потери, я бы непременно прекратил ее, если бы это было в моих силах. Во-первых, я побоялся бы, что однажды тьма разрастется и поглотит все маленькие огоньки, а во-вторых, я бы не позволил, чтобы слово, сказанное мною в гневе и приносящее все эти несчастья, стало сильнее меня самого. Я человек, и я бы поступил так. И будь я богом, или богиней — я поступил бы так же!

Наступило молчание.

— Этот человек вынес свое решение! — прошептал бесстрастный голос.

— Он вынес решение! — Струны арф звучали почти так же холодно, как и первый голос. — Я отказываюсь от своего слова! Пусть борьба завершится!

Лица исчезли. Кентон поднял голову и увидел вокруг знакомые стены розовой каюты. Был ли это сон? Слишком уж ясными были картины, представшие перед ним, слишком уж последовательными и убедительными.

Шаран зашевелилась, он повернулся к ней.

— Что тебе снилось, Джонкентон? — спросила она. — Ты что-то говорил, какие-то странные слова, я ничего не поняла.

Он наклонился и поцеловал Шаран.

— Я очень боюсь, мое сердце, что обидел эту твою богиню, — сказал он.

— О, Джонкентон, нет! Но как? — Ее глаза были полны ужаса.

— Я сказал ей правду, — ответил Кентон и поведал Шаран о своем видении.

— Я забыл, что она женщина! — закончил он.

— Но, любимый, она — все женщины! — воскликнула Шаран.

— Что ж, тем хуже! — уныло произнес Кентон.

Он поднялся, накинул плащ и пошел поговорить с Гиги.

Шаран долго еще сидела неподвижно, обеспокоенная мыслями, наконец встала, подошла к покинутому алтарю и в мольбе распростерлась перед ним.

— Что началось на корабле, на корабле должно и закончиться! — сказал Гиги, мудро покачивая лысой головой, когда Кентон рассказал ему о своем видении. — Я думаю, что нам не придется долго ждать развязки.

— В чем она будет заключаться? — спросил Кентон.

— Кто знает? — Гиги пожал широкими плечами. — Нам не будет покоя, Волк, пока жив Кланет. Нет, не будет. И мне кажется, я понимаю, что означают эти сгущающиеся тени на черной палубе. Это Кланет наблюдает за нами. Это — ниточка, которая соединяет его с кораблем. У меня чувствительная кожа, и она мне подсказывает, что черный жрец где-то близко. Когда он придет, что ж, мы разобьем его или он разобьет нас, вот и все. По-моему, нельзя рассчитывать, на помощь Иштар. Вспомни, она ведь только сказала, что борьба между Гневной и Темным закончится. Но она ничего не обещала — ни Шаран, ни тебе, ни кому-то из нас.

— Это было бы неплохо, — весело сказал Кентон. — Пока у меня есть возможность честно сражаться с Кланетом, этой свиньей, взращенной в преисподней, я доволен.

— Но я думаю, ты заметил, что Иштар была не очень обрадована, когда услышала все, что ты ей сказал, — хитро усмехнулся Гиги.

— Но ведь это еще не причина, чтобы наказывать Шаран, — ответил Кентон, возвращаясь к своим прежним соображениям.

— А как еще она может наказать тебя? — с хитрой усмешкой спросил Гиги и вдруг сделался серьезным. — Нет, Волк, — он положил свою лапу на плечо Кентону, — у нас очень мало шансов. И все же... если то, что ты видел, — правда, и эти маленькие огоньки действительно существуют, то все остальное не имеет значения...

Только скажи, — задумчиво продолжал Гиги, — когда огоньки, в которые превратитесь вы с Шаран, начнут свой путь в пространстве, и к ним присоединится еще один, который когда-то был Гиги из Найневе, вы возьмете его с собой?

— Гиги! — в глазах Кентона стояли слезы. — В этом мире или в другом, где бы мы ни были и что бы ни случилось, ты останешься с нами сколько пожелаешь.

— Спасибо! — тихо сказал Гиги.

Сигурд закричал им что-то, показывая на нос корабля. Они бросились к каюте Шаран и, пройдя ее насквозь, вышли на палубу. На горизонте бесконечной линией тянулись башни и минареты, шпили и колокольни, дворцы и мечети. Очертания этой ощетинившейся преграды казались им безупречно правильными и аккуратными, и у них не возникло сомнения в том, что перед ними — творения рук человеческих.

Быть может, этот город — убежище, которого они искали? Место, где они могли бы укрыться от Кла-нета и его стаи и подготовиться к встрече на более равных условиях?

Но если это город, то какие же великаны воздвигли его?

Взлетели вверх весла, корабль пошел быстрее, приближаясь к цели.

Нет, это был не город!

Тысячи острых скал поднимались из глубины бирюзового моря. Скалы синие и желтые, скалы, раскрашенные красным и ярким малахитово-зеленым цветом, скалы, рдеющие охрой и погруженные в багрянец осенних закатов; разноцветная Венеция, созданная некими Титанами из камня. Стройный минарет меньше десяти футов в поперечнике взмывал ввысь на двести футов; пирамида, такая же огромная, как пирамида Хеопса, — насколько хватало глаз, к небу тянулись тысячи фантастически раскрашенных скал, их остроконечные вершины походили на минареты, обелиски, колокольни и башни.

Они поднимались прямо из пучины, образуя лабиринт узких и широких каналов; в некоторых вода текла спокойно, в других неслись стремительные потоки и бушевали водовороты, сменявшиеся, впрочем, безмятежными озерами.

Снова раздался крик викинга, преисполненный тревоги и призыва, послышалось бряцание его меча.

На расстоянии мили они увидели армаду кораблей с одним и даже двумя рядами весел. Всего их было около двух десятков. Это были военные суда, их весла опускались и взлетали с быстротой меча. Прямо к Кораблю Иштар, рассекая волны со скоростью атакующего зверя, неслась узкая черная галера.

Стая Кланета и сам черный жрец!

Скрываемые туманом, они подошли близко, а взгляды находившихся на корабле Иштар в это время были устремлены на огромный каменный Город, почудившийся им концом этого странного мира!

— Туда, к скалам! — воскликнул Кентон. — Быстрее!

— Это ловушка! — возразил Сигурд.

— Но и для них это тоже ловушка, — ответил Кентон. — По крайней мере, там они не смогут нас окружить.

— Это наш единственный шанс! — предположил Гиги.

Гребцы склонились над веслами, и корабль вошел в канал, по берегам которого поднимались раскрашенные минареты. Сзади раздались крики, похожие на лай голодных псов, увидевших оленя.

Теперь корабль находился в лабиринте, и гребцам приходилось работать медленно, а викинг должен был применить все свое умение рулевого, потому что их подхватило множество мощных потоков, а вокруг были острые скалы. Маневрируя между ними, корабль шел все вперед и вперед, пока наконец не оказался со всех сторон окруженным камнем. Кланет и его суда тоже вошли в лабиринт. Уже слышен был скрип их весел, команды рулевых. Корабли Кланета приближались.

Внезапно стало вдруг совсем темно, будто нажали кнопку и выключили свет! Тьма окутала канал и огромные скалы. С кораблей Кланета послышались резкие звуки рожков, выкрики и команды, окрашенные растерянностью и страхом.

Во тьме вспыхнуло пурпурное сияние.

— Это Нергал! — прошептала Шаран. — Он здесь!

Словно огромное чернильное пятно окутало темную палубу, из этого облака выскочил Сигурд и подбежал к остальным.

Горизонт заклубился тьмой. Она поднималась из тусклого моря и тянулась к пелене тумана, простиравшейся в небесах. Погребальный запах, дыхание смерти концентрировалось в воздухе.

— Это Нергал во всей своей силе! — Шаран содрогнулась.

— Но ведь Иштар обещала, что борьба закончится! — воскликнул Кентон.

— Но она не сказала, как' закончится! — голос Шаран наполнился отчаянием. — Любимый, Иштар больше не приходит ко мне, я бессильна!.

Иштар! Иштар! — звала она, обняв Кентона. — О Мать, я отдаю свою жизнь за него! Мою душу — за его! О Иштар!

Клубы тьмы приближались, расстояние между ними и кораблем быстро сокращалось. В ответ на мольбы Шаран над кораблем вспыхнул ослепительный свет, переливающийся белым и розовым жемчугом, он озарил лицо Шаран, а трое мужчин и девушки, побледнев, упали к ее ногам.

На высоте трех мачт над их головами завис огромный шар лунного огня; ясный и лучезарный, он светился ярче, чем множество полных лун. Лучи, исходящие от него, выхватили из подступавшей тьмы носовую часть корабля; находившиеся на ней оказались как бы в шатре света, вершиной которого стала лунная сфера.

А вокруг сияющего шатра колобродила плотная тьма, отыскивая лазейку, чтобы прорваться внутрь.

Откуда-то издалека послышались резкие, пронзительные крики. Они зазвучали громче. Пурпурная тьма немного рассеялась и стала теперь мрачно-лиловой, в ней вспыхнули многочисленные язычки красного пламени.

Мириады этих огненных точек окружили корабль. Маленькими змеями они вились вокруг яркого шара и светящегося шатра, вонзаясь в них огненными стрелами и вновь вспыхивая острыми языками пламени.

Послышался шелест тысяч крыльев. Вокруг лучезарного и сияющего шатра закружились голуби Иштар. Они кинулись навстречу огненным змейкам. Живыми щитами они принимали на себя удары огненных копий.

Откуда же взялись эти голуби? Откуда-то сверху, и когда прах каждой погибшей птицы был развеян, двадцать птиц вместо нее рвались навстречу ударам огня. Воздух дрожал от шума их крыльев.

Крики зазвучали еще пронзительней. Чернильная туча на темной палубе взвилась вверх, поднимаясь к самым небесам. Многочисленные языки пламени соединились, превратившись в ярко-красную огненную саблю, занесенную для удара над сверкающим шаром и кораблем.

В то же мгновение фаланги голубей закружились, обратившись в щит, такой прочный, что сама Иштар не погнушалась бы взять его в руки!

Этот щит встретил удар огненной сабли. От удара огненного клинка живая серебристость померкла, но не поддалась. Порезы на щите мерцали бледным лунным светом, но едва их касались серебряные лучи, как они затягивались.

Вспыхнул ослепительный свет — это появился еще один меч, выкованный из белого пламени, которое Кентон видел в волшебном сне и которое было живым сердцем сияния, дающего жизнь всему множеству миров!

И огонь сабли потускнел! Она больше не пылала ярко-красным светом!

Лунный шар задрожал, его слепящее сияние простерлось еще дальше, разгоняя тьму.

Он исчез так же внезапно, как и возник!

Вместе с ним исчезли и голуби!

Кентон увидел, как огромная сабля дрогнула, замерла, — словно ужасная рука, державшая ее, внезапно остановилась в сомнении и вот, обрушившись вниз...

Она разбилась на мелкие части!

Кентон услышал голос — голос Иштар:

— Я победила, Нергал!

— Это всего лишь трюк, Иштар! — раздался резкий голос Нергала. — Я должен был вести войну не с тобой, а с твоей сестрой!

— Нет, Нергал! — ответила Иштар. — Я никогда не говорила, что не буду сражаться с тобой. Но я сделаю одну уступку — ты потерял корабль, но и я не возьму его! Корабль свободен!

Опять раздался резкий голос Нергала.

— Борьба окончена! — сказал он мрачно. — Корабль свободен!

Кентону показалось, что на краткий миг он увидел размытые очертания какого-то лица, смотревшего на корабль сверху; нежность всех матерей, всех любящих женщин, живущих под солнцем, была в этом лице; нежный взгляд задержался на Шаран, потом — на нем самом, но теперь что-то загадочное было в этом взоре...

Лицо исчезло.

Стемнело так быстро, что показалось, будто зажженную лампу закрыли ставнем, но ставень убрали — и вновь стало, светло.

Корабль стоял в широкой протоке, вокруг поднимался фантастический каменный город. Слева высоко вверх вздымались вершины тускло-зеленых и ослепительно-красных обелисков. Справа, на расстоянии трех полетов стрелы, на сотни футов в небесах поднималась острая вершина пирамиды.

Из-за основания пирамиды показалась черная галера Кланета!

Вид этого узкого корабля, устремившегося к ним голодной собакой, подействовал на Кентона и на всех остальных, как сильное вино, вызывающее головокружение.

Тяжелая тень произошедшего все еще висела в воздухе — еще несколько минут назад они были всего лишь мошками, то беспомощно радуясь ослепительному сиянию жизни, то столь же беспомощно замирая во тьме, жизнь отрицающей. Кентон все еще чувствовал страшный погребальный запах, могильный холод все еще сковывал его душу, он хорошо помнил, как чернота застилала ему глаза.

Но теперь, видя перед собой корабль черного жреца, он знал, что делать!

Клинок меча и острие стрелы, смерть — вполне возможно, смерть, бушующая под барабанный бой, горячая смерть, рвущаяся с цепи и заглушающая биение жизни, — все это не выдумки, а реальность.

Кентон слышал разгневанный голос Шаран, звучавший как золотой рожок, слышал рев Гиги, крики Сигурда. Он и сам кричал, вызывая черного жреца на бой, угрожая ему.

В полной тишине узкая галера приблизилась к ним.

— Сигурд, к рулю! — Здравый смысл вернулся к Кентону. — Войди в узкий канал. Так, чтобы мы могли грести, а им бы пришлось убрать верхний ряд весел. По крайней мере, тогда мы будем двигаться с одинаковой скоростью!

Северянин бросился к румпелю. Снизу раздался резкий свисток надсмотрщика, корабль рванулся вперед.

Теперь только два полета стрелы отделяли его от галеры. Корабль обогнул каменные глыбы и вошел в тихую голубую бухту, вокруг которой поднимались множество ярко-красных куполов, покоящихся на огромных алых камнях; бухту разрезали математически правильные протоки между камнями, их ширины едва хватило, чтобы корабль мог пройти, не задевая веслами скал.

— Сворачивай в любой канал! Сюда! — закричал Кентон.

Развернувшись, корабль устремился в ближайшую протоку. Туча стрел просвистела ему вслед, от галеры его теперь отделяло расстояние, лишь в пять раз превышающее его собственную.

Огромные, похожие на мечети каменные глыбы окружали узкий канал, тянувшийся вперед на целую милю. Пройдя треть этого расстояния, они увидели, что на галере убрали половину весел, и она вошла в протоку. По команде Кентона гребцы заработали быстрее, и галера, более тяжелая, чем корабль, отстала.

Корабль летел по синим волнам, а в это время отважная четверка собралась на корме держать совет.

— Слетаются вороны! — проворчал Сигурд. Глаза его загорелись мрачным огнем. — Девы-воительницы спешат из Валгаллы. Я слышу стук копыт!

— А если они вернутся с пустыми руками! — воскликнул Кентон. — Нет, Сигурд, это наш единственный шанс. Сам Кланет разнюхал, где мы. Так давайте встретим его достойно.

— Нас только семеро, Волк, а их на той галере множество по семеро, — сказал Гиги. В его голосе звучало сомнение, но маленькие глаза воинственно блестели.

— Я больше не намерен бегать от этой черной свиньи! — с жаром воскликнул Кентон. — Я устал изворачиваться и прятаться. Давайте сыграем в открытую! А ты что думаешь, Шаран?

— Я думаю, как и ты, — спокойно ответила она. — Какова твоя, такова и моя воля, любимый!

— А ты что скажешь, северянин? — спросил Гиги. — Быстрее решай!

— Я заодно с Волком, — отозвался Сигурд. — Сейчас самое время. Давным-давно, когда я правил драконами, у нас имелась на этот случай хитрость. Вы видели, как кошка нападает на собаку? Ха-ха! — Сигурд рассмеялся. — Сначала она быстро убегает и прячется за какой-нибудь угол, а собака с лаем проносится мимо. Тут кошка выскакивает, выпускает когти и кидается на собаку. Ха-ха! — хохотал Сигурд. — Мы убегали, как эта кошка, пока не находили укромного местечка. И когда дракон приближался, мы нападали; надо было слышать этот собачий вой, когда мы рубили и крушили! Так давайте найдем такой угол, где можно притаиться и подкараулить черного пса. Пусть две девушки останутся со мной у руля, а вы вчетвером стойте у арбалетов, и когда я сломаю врагам весла, вы начнете выпускать огненные стрелы,

— А как же их собственные стрелы? — спросил, усмехаясь, Гиги.

— Мы должны довольствоваться тем, что есть, — ответил Кентон. — Гиги, я согласен с Сигурдом, или, может быть, у тебя есть другой план?

— Нет, — ответил Гиги, —- нет, Волк, у меня нет плана. — Он высоко поднял длинные руки. — Клянусь преисподней и ее Хранителем Ишеком, — взревел он, — я тоже устал убегать! Я убежал от принцессы из-за своей лысины, и разве это принесло мне счастье? Клянусь Наззуром, Уничтожающим Сердца, клянусь Зубраном, — голос его потеплел, — отдавшим за нас жизнь, — я больше не убегу! Найдите место, Волк и ты, Сигурд, и будем драться!

Отойдя немного, он повернулся к остальным.

— Протока скоро кончится, — сказал он. — Шаран, сердца девушек и твое сердце отделяют от вражеских стрел только легкая ткань и нежная грудь. Возьмите латы, шлемы, ботинки и наколенники. Я надену другую кольчугу и возьму свою булаву.

Он спустился вниз; Кентон кивнул, и Шаран с девушками отправились переодеться, облачившись в боевые доспехи.

— А что будет, когда ты сломаешь их весла, если это получится? — спросил Кентон викинга, оставшись с ним на палубе.

— Мы развернемся и возьмем его на таран, — сказал Сигурд. — Так мы делали раньше. Галера черного жреца тяжелее и неповоротливее нас. Во время маневра все должны быть на носу, чтобы не дать никому забраться на корабль. И потом мы сможем делать с ними, что хотим, — как та кошка.

Они подходили к устью протоки, по пятам за ними, на расстоянии полумили шла галера.

Шаран и три девушки вышли из каюты. Они превратились в стройных воинов, закованных в латы, длинные волосы были убраны под шлемы, ноги закрывались кожаными ботинками и наколенниками. На корме и на носу корабля они приготовили стрелы. Гиги проследил, чтобы арбалеты, пакля и масло были наготове.

Протока кончилась, корабль замедлил ход. Кентон с викингом огляделись вокруг. Справа и слева двумя огромными дугами тянулись высокие стены красных скал. Отвесные и ровные, они, возможно, образовывали круг, если тянулись дальше, но об этом можно было только догадываться.

Стены поднимались из воды. В центре предполагаемого круга высилась огромная остроконечная скала, превышающая стены в три раза и заслонявшая полнеба. Нижняя часть ее представляла собой гигантскую восьмиконечную звезду, ее длинные лучи высотой около пятидесяти футов были похожи на огромные, острые как нож клинья.

— Давайте свернем налево, — сказал Сигурд. — Пусть черный пес видит, куда мы идем.

Кентон забрался на крышу каюты и замахал руками; послышались крики преследователей.

— Хорошо! — громко сказал Сигурд. — Теперь пускай они подойдут ближе. А мы, Волк, пока останемся здесь! Смотри, — корабль в это время огибал первый луч звезды, — здесь едва хватает места, чтобы корабль и галера могли разойтись. К тому же стена высокая, и нас из-за нее не видно. Да, это как раз то, что нам нужно! Но спрячемся мы не здесь, потому что Кланет будет настороже и подойдет сюда медленно; второй луч он тоже обогнет осторожно, хотя, наверное, уже несколько утратит бдительность, но и там он нас не найдет. И тогда он решит, что у нас только одно на уме — бегство. Поэтому третий луч он обогнет уже быстро, чтобы догнать нас, а именно там мы и спрячемся, чтобы напасть на него, когда он этого не ожидает!

— Отлично! — Кентон спрыгнул на палубу и встал рядом с Шаран и Гиги.

Гиги тоже понравился план, и он пошел еще раз взглянуть, все ли готово для стрельбы из арбалетов. А Шаран, обвив закованными в броню руками шею Кентона, задумчиво смотрела ему в глаза. Казалось, этим взглядом она впитывала каждую черточку его лица.

— Это конец, любимый? — прошептала она.

— Для нас с тобой никогда не будет конца, о мое сердце, — ответил Кентон.

Они обнимались, не говоря больше ни слова, а корабль уже обогнул второй луч. Он подошел к третьему, и Сигурд приказал поднять весла; они прошли около ста ярдов, и Сигурд резко повернул корабль. Подозвав надсмотрщика, он сказал ему:

— Мы нападаем на галеру слева. Видишь ту скалу? Я вовсе не хочу рисковать, и по моему приказу весла слева должны быть убраны. После нашего первого удара рабы должны грести изо всех сил; потом мы возьмем галеру на таран, и после этого дай обратный ход. Понятно?

Глаза чернокожего засверкали, в улыбке обнажились белые зубы. Он быстро побежал назад.

Из-за каменной глыбы доносился легкий плеск весел. Две девушки поспешили к Сигурду и притаились рядом, держа наготове стрелы. Все напряженно ждали.

— Еще один поцелуй, — шепнула Шаран Кентону. Глаза ее затуманились. Их губы встретились.

Плеск весел все приближался, корабль подходил, набирая скорость...

Раздался тихий свист викинга, и гребцы склонились под жалом кнута. Несколько сильных ударов о воду, и корабль стремительно, как дельфин, понесся к краю каменной глыбы.

Он остановился, потому что викинг резко повернул руль влево.

Впереди, на расстоянии, в десять раз превышающем длину корабля, они увидели галеру. Она неслась вперед, и четыре ряда весел походили на лапки огромного паука. Когда столь внезапно появился корабль, с галеры послышались крики, шум, противоречивые приказания, — во всем этом чувствовалось замешательство.

Весла галеры замерли на полудвижении, остановились, едва касаясь поверхности моря.

— Быстрее! — закричал Сигурд, послышались удары кнута, и викинг, резко повернув руль, поставил корабль параллельно галере.

— Убрать весла! — опять закричал он.

Нос Корабля Иштар врезался в правый борт галеры, ломая весла, как тонкие прутья. Они крошились, обламывались и летели в воду, бессильные перед сокрушительным натиском Корабля Иштар. Рабы падали под тяжелыми ударами весел с переломанными ребрами и спинами.

Внезапная атака вызвала полное замешательство на галере, и преследователи в изумлении смотрели на корабль, откуда в них со свистом летели огненные шары. Взвиваясь пылающими змеями, пакля еще сильнее разгоралась на ветру и, вспыхивая ярким пламенем, падала на палубу и в открытый трюм; неугасимый огонь охватывал все, что способно было гореть.

Вновь раздались крики, на этот раз крики ужаса.

Корабль Иштар не пострадал; спустив на воду весла, он отошел немного к высокой каменной стене. Затем викинг опять круто повернул руль, и корабль устремился к галере.

А галера беспомощно качалась, походя на огромного паука, у которого с одной стороны отрезали лапки, и паук этот как-то медленно, боком двигался к острому краю каменного луча. На палубе клубился дым, дым поднимался из трюма.

Сигурд мгновенно понял, как можно уничтожить галеру, увидев, что она вплотную приблизилась к острым скалам: следовало подтолкнуть ее, и каменное острие пропорет судно.

— Эй, на носу! — крикнул Сигурд.

Развернув корабль еще круче, он обрушился на галеру не с кормы, как собирался это сделать, а ближе к середине корпуса. Удар получился превосходным. Кентон и его соратники потеряли равновесие, упав ничком на палубу.

Приняв на себя удар, галера закачалась, накренилась, и вода хлынула за борт. Гребцы заработали веслами, пытаясь увести судно в сторону от ужасного камня. Но Корабль Иштар напирал, нос галеры повернулся к скале, и она ударилась об острый камень.

Раздался страшный треск.

— Эй! — закричал викинг. — Крысы тонут!

Облако стрел прошелестело над кораблем. Они свистели над Кентоном, уже поднимавшимся на ноги, вонзались в палубу, падали в углубление гребцов. Не успев отвести корабль на безопасное расстояние, рабы падали бездыханными, и стрелы дрожали в их мертвых телах.

С тонущей галеры на нос корабля забросили крючья, и по веревкам начали подниматься воины.

— Сюда! Сюда! Ко мне! — закричал Сигурд.

Галера дрогнула, ее разломанный нос скользнул вниз по краю скалы, и палубу залила вода. Показались головы воинов, смытых волной. Они плыли к кораблю.

— Назад! — закричал Кентон.

Он схватил Шаран за руку, и они побежали, низко пригибаясь, а в это время с кормы взлетали стрелы Сигурда и его помощниц, направленные в осаждавших розовую каюту.

Галера опять ударилась об острый выступ камня, ее нос уже наполовину скрылся под водой. Но теперь и нос корабля опасно наклонился вниз. Палуба качнулась, и Кентон упал, увлекая за собой Шаран. Он успел заметить, как с тонущей галеры прыгают люди и плывут к кораблю.

Кентон поднялся на ноги, когда на носу корабля уже были вражеские воины. Мимо промчался Гиги, размахивая своей огромной булавой. Кентон поспешил за ним, Шаран не отставала.

— Назад! Назад, прочь! — кричал Гиги. Под ударами его дубины воины падали как подкошенные.

— Слишком поздно! — воскликнула Шаран.

Слишком поздно!

По цепям воины взбирались на корму, открывали щиты.

С кормы донесся яростный крик, похожий на звериный рев. От неожиданности воины замерли, булава Гиги застыла в воздухе.

На корабле Иштар был черный жрец!

Адский огонь полыхал в его глазах, крики черной ненависти вырывались из распахнутого рта; расталкивая воинов, он бросился вперед, уклонился от булавы Гиги и подскочил к Кентону.

Кентон ждал этого.

Голубой клинок, вспыхнув, скрестился с мечом черного жреца. Но меч оказался быстрее, насеся сокрушительный удар по старой ране Кентона!

Кентон зашатался, рука, сжимавшая меч, разжалась.

С победным криком Кланет занес меч для решающего, смертельного удара,

И тут меж ними бросилась Шаран, отведя удар своим мечом.

Жрец поднял левую руку, сжимавшую кинжал. Острие глубоко вонзилось в грудь Шаран!

В это мгновение весь мир сосредоточился для Кентона в пятне красного пламени, и этим пламенем было лицо Кланета. Удар клинка Кентона был подобен вспышке молнии.

Голубой клинок рассек Кланету лицо, превратив его в кровавое месиво, врезался в горло и дошел до самого плеча.

Меч черного жреца со звоном упал на палубу.

Кентон опять ударил, на этот раз в шею.

Голова Кланета отлетела и, глухо ударившись о борт, упала в воду. Еще одно мгновение тело, фонтанируя кровью, оставалось недвижимо и наконец рухнуло.

Кентон больше не обращал внимания ни на обезглавленный труп, ни- на воинов с галеры. Склонившись над Шаран, он поднял ее на руки.

— Любимая! — звал он, целуя бледные губы и закрытые глаза. — Вернись со мне!

Шаран открыла глаза и попыталась протянуть к нему руки.

— Любимый! — прошептала она. — Я... не могу... Я приду... Жди... — Голова ее склонилась к нему на грудь.

Держа на руках мертвое тело своей любимой, Кентон посмотрел вокруг. Его окружали еще оставшиеся в живых воины с галеры, они стояли неподвижно и молча смотрели него.

— Сигурд! — позвал Кентон, не обращая на них внимания. У руля, где бился викинг, лежала только груда мертвых тел.

— Гиги! — позвал Кентон шепотом.

Но не было Гиги. Там, где взлетала его булава, лежало теперь множество трупов.

— Шаран! Гиги! Сигурд! — Кентон зарыдал. — Все! Все погибли!

Корабль дрогнул, накренился, Кентон шагнул вперед, прижимая к груди Шаран.

Зазвенев тетивой, в бок ему вонзилась стрела.

Но Кентону было уже все равно... пусть его убьют... Шаран мертва... и Гиги... и Сигурд...

Но почему он вдруг перестал ощущать в руках тело Шаран?

Где воины, пристально смотревшие на него?

Где корабль?!

Вокруг не было ничего, кроме тьмы, тьмы и завывания бури, надвигавшейся из далеких пространств.

Кентон летел сквозь эту тьму, пытаясь разглядеть Шаран, протягивая к ней дрожащие руки...

Сломленный слабостью и горем, он наконец открыл глаза...

И увидел опять свою комнату!

ЧАСТЬ 6

Кентон находился в каком-то оцепенении, перед его взором все еще стояли картины той последней битвы. Раздалось три удара.

Три часа! Конечно... он вернулся в мир времени... на корабле все было иначе...

На корабле!

Шатаясь, Кентон подошел к этой мерцающей тайне, давшей ему все, что он хотел от жизни, а потом все отнявшей.

Шаран!

Сверкающая игрушка с крошечным кинжалом в груди лежала... на светлой палубе... на самом краю...

Шаран, в которой для Кентона сосредоточились вся радость, вся прелесть, все восторги жизни.

И совсем рядом с ней — безголовая кукла..

Кланет!

Кентон взглянул на черную палубу — что это значит, где же погибшие? Там на каучуковой площадке было только три фигурки, у одной были светлые волосы, пробитая броня... Сигурд и две девушки, дравшиеся бок о бок с ним! Но где же поверженные ими воины?

А рядом с обезглавленным телом черного жреца лежал... Гиги! Он покоился, раскинув в стороны огромные руки и подогнув ноги. Но убитых им тоже не было'

Гиги! Кентон отнял руку от Шаран и дотронулся до него.

Вдруг резкая боль пронзила все тело Кентона, и он опустился на колени. Зажав рукой бок, он почувствовал что-то твердое. Стрела! Он понял, что силы оставляют его.

Заметив, что корабль под его рукой дрожит, Кентон в изумлении уставился на него. Через какое-то мгновение нос корабля исчез, растворился. Розовая каюта пропала!

Корабль накренился, и вслед за каютой исчезла светлая палуба, а вместе с ней — Гиги!

— Шаран! — Кентон зарыдал, крепко сжимая в руке куклу. — Любимая!

Корабль раскололся в дюйме от того места, где лежала фигурка.

— Шаран! — рыдал Кентон; услышав этот душераздирающий крик, наверху проснулись слуги и бросились к комнате хозяина.

Собрав последние силы, Кентон потянул фигурку... Она отломилась... осталась в его руке.» он поднес ее к губам».

Корабля больше не было, остались лишь увенчанные жемчугом лазурные волны!

Кентон понял, что это значит. В глубины неизвестного моря этого таинственного мира погрузилась галера, увлекая за собой Корабль Иштар. Символ должен разделить судьбу Корабля, Корабль — судьбу символа. Так и случилось!

В дверь стучали, слышались голоса, но Кентон не слышал их.

— Шаран! — раздался на весь дом его крик, звенящий радостью!

Кентон упал, непослушными руками прижимая к губам женскую фигурку.

Волны растворились в воздухе. На месте, где совсем недавно находился корабль, что-то шевельнулось, и, взмахнув серебристыми крыльями, взлетела огромная птица. Грудь, лапки и клюв у птицы были алые. Она парила над Кентоном.

Голубь Иштар.

Неожиданно птица исчезла.

Взломав дверь, слуги столпились на пороге, всматриваясь в темноту.

— Мистер Джон! — голос Джевинса дрожал.

Ответа не было.

— Здесь что-то есть, на полу! Включите свет! — прошептал кто-то.

Сияние электричества осветило тело, ничком лежащее в луже крови; на нем была окрашенная красным разорванная кольчуга, в боку торчала черная стрела, сильную руку охватывал золотой браслет. Слуги отпрянули, в ужасе глядя друг на друга.

Один решился подойти ближе и перевернул мертвеца.

На лице Кентона застыла улыбка блаженства и счастья.

— Мистер Джон! — старый Джевинс заплакал, опустился на колени рядом с трупом и поднял голову Кентона.

— Что у него в руке? — шепнул кто-то. Сжатый кулак Кентона находился у самых губ. Слуги с трудом разогнули пальцы.

Но рука Кентона была пуста!