Часть 1 Индустриализация курятника

Заказчик строителю:

– А не слишком ли тонкие стены?

– Нормальные, еще ведь обои будут.

Глава 1

861 год, 6 июня, Гнездо

Беседы с женой не дали, в сущности, ничего. Жрица Макоши совершенно ничего не смыслила в делах организации труда и прочих «фишках», опережающих ее уровень бытия. Нет, конечно, она старалась. Рассказывала все, что знала. Думала. Но ее парадигма мышления находилась в рамках известного ей поля вариантов. Да, на фоне остальных местных она была недурно развита. Да и в целом – девчонкой была толковой. Но задача эта выглядела для нее слишком сложной. Поэтому Ярославу пришлось самому выкручиваться.

Поначалу, в прошлом году, он думал начать строить «развитой феодализм в отдельно взятом болоте». Это, несмотря на странность задумки, было достаточно просто, легко и в целом шло в тренде мирового развития. То есть каких-либо значимых препятствий не имело.

Да и система в целом устойчивая. Не говоря уже о том, что передовая по меркам IX века и в целом перспективная, хоть и до крайности нетипичная для этих земель. Во всяком случае, такой на Руси так и не сумели построить. Сначала пошли по скандинавскому пути развития, практически не тронутого феодальными концепциями. Потом при Иване III решили все перестроить, откатившись к моделям раннего, архаичного феодализма. А потом, при Алексее Михайловиче и Петре Великом, начали строить новое государство по схеме административной монархии. Не без нюансов. Но не суть. Главное, что никакого развитого феодализма на Руси не было и она даже не приближалась к нему никогда.

Такая схема была удобна именно в плане захвата власти. Поставил всюду своих ярлов да бонов. Потихоньку. А потом внезапно оказалось, что у тебя в руках прослойка до зубов вооруженных людей, готовых отстаивать твои интересы против толпы, старейшин и так далее. Удобно. Просто. Доступно. И в целом с минимальным количеством усилий.

Но так было в прошлом году.

В этом же Ярослав пришел к выводу, что такой вариант ему совершенно не подходит. Просто потому, что ведет к децентрализации ресурсов, как военных, так и трудовых. А чем меньше плотность населения и беднее живет народ, тем больше проблем приносит децентрализация. То есть нужно делать строго наоборот, собирая и концентрируя ресурсы в один кулак. Пусть и в целом не очень большой, но совершенно непреодолимый в любом конкретном месте.

Поэтому, поразмыслив, он решил пойти проторенным путем. Благо, что немало о нем знал. Увлечение европейским варварством требовало от него ясного и четкого понимания того, с кем эти самые варвары воевали. С кем сражались. Как. А главное, чем эти противники жили. И, как несложно догадаться, традиции IX–XI веков в Европе имели очень длинные ножки, уходившие в глубокую Античность. Со всеми вытекающими последствиями…

Оформив свои мысли и план в собственной голове, Ярослав решился собрать тинг[5] Гнезда. То есть общее собрание всех взрослых и лично свободных обитателей.

– Многие из вас видели – в последние годы беда все чаще и чаще обрушивалась на наши благословенные земли, – начал Ярослав издалека. – Чем лучше мы начинали жить, тем чаще к нам старались заглянуть ближние или дальние соседи, жаждущие отнять все нажитое непосильным трудом…

– Ярослав Васильевич, – усмехнувшись, произнес кузнец Мал. – Мы ведь все ценим тебя и уважаем. Ты, как мы все знаем, умеешь говорить. Хорошо. Красиво. Но у нас дела есть. Сказывай сразу, чего предложить хочешь.

– Да, – поддержали его некоторые из обитателей Гнезда.

– А что? Пусть говорит, как разумеет! – возразил лодочник. – Чай, ромеец. А мы послушаем. Все веселее.

– Я тебе дам веселье! – рявкнула на него жена и огрела коромыслом по спине. – К тебе Свен уже третий раз приходит. Стыдно уже перед людьми!

– Да я что?

– Тихо! – рявкнул кузнец Мал, останавливая эту извечную перепалку. – Всем известно, что Баламут бездельник.

– Гордая птица! – хохотнул кто-то. – Пока не пнешь, не полетит.

– И это верно, – подняв руку, произнес Мал. – Но дело свое крепко знает. И то, что Свен третий раз приходит, – его беда. Кто знает Баламута – над душой у него стоит и не подносит чарочку до окончания дела. И все на этом! Нас Ярослав Васильевич собрал. Видно, не просто так. Вот и послушаем.

– Мое предложение просто… – начал говорить Ярослав и, приосанившись, начал долго, вдумчиво и неспешно излагать свои мысли. Неспешно, потому что местные думали медленно. Иной раз очень медленно. Громко, чтобы все услышали. А вдумчиво… так многие вещи им были совершенно непонятны, и приходилось буквально разжевывать.

Общую идею он предложил какую?

В Гнезде уже живет много людей. И будет жить еще больше. А порядка – нет. И с этим нужно что-то делать, дабы не дожить до беды.

Перво-наперво он, как человек, отвечающий за защиту поселения, предлагал ввести право голоса только для тех, кто состоит в ополчении.

– Можешь защищать город и голос имеешь! – произнес Ярослав.

– А коли не можешь? Что, и сказать нельзя?

– Сказать? Отчего нельзя. Можно сказать, – кивнул наш герой. – Но тут что же выходит? За прошлые пару лет сколько было нападений на Гнездо? И каких нападений! И что же получается? Кто-то будет город защищать, а кто-то мнение высказывать? Это разве правильно?

И Ярослава поддержали.

Ведь большая часть присутствующих на тинге и были те самые ребята, которые становились в строй. И им вообще не понравилась идея, когда они дерутся, а им кто-то там что-то из-за спины указывает. В общем – проголосовали. И приговорили.

Что резко подняло влияние Ярослава. Не явно, но все же. Ведь он был хоть и не простой военный вождь, а конунг, но и не верховный правитель. А отличие между ними немалое…

Военный вождь – это, считай, военный специалист на службе у общины. Он командует племенным ополчением общины только в походе. И все. В остальном – обычный обыватель. Конунг получает в бонус к этой функции еще и право судить, разводя споры. Но, как и военный вождь, он даже ополчение собрать не имеет права. Он может предложить это дело общине, но только община решает – поступать так или нет.

Военная власть в походе и право судить в мирной жизни – это солидно. Для архаичного общества – это просто огромная концентрация власти и чрезвычайное уважение. Но это не правитель. Пока еще не правитель.

Вот Ярослав и пытался дальше, шаг за шагом отжимать себе не только военной, но и гражданской власти. Ведь тинг, ставший впоследствии вече, был высшим источников власти в этом городском поселении. И он постарался трансформировать его таким образом, чтобы в нем находились только лояльные ему люди. Он отвечает за войну, а значит, там должны быть только те, кто, так или иначе, состоит под его началом. Ведь общий сход и совет старейшин еще раньше утвердили необходимость тренировки ополчения Гнезда. То есть, считай, весь этот народный парламент регулярно оказывается под его прямым подчинением и хочешь не хочешь привыкает к этому. Привыкает считать его главным и выполнять его приказы.

Шаг важный, хоть и не вполне очевидный.

Но на этом наш герой не остановился.

Он попил водички и стал дальше рассказывать о том, как можно улучшить оборону Гнезда. Ярослав предложил, чтобы каждый житель поселения, вне зависимости от пола, старше четырнадцати лет, вкладывался службой в безопасность. По три дня в месяц или тридцать шесть дней в году.

Какую службу и как ее нести, решал конунг.

Эту схему он предложил прежде всего для реализации возведения укреплений. Чтобы было кому строить. Если же горожанин не хотел или не мог работать, то он мог заплатить товарами или деньгами из расчета стоимости своего рабочего дня. Тот же, кто уклонялся от службы, должен был выселяться из города.

Хорошая идея? Да ничего. Только народ тут так легко ее не одобрил.

– Мы с вами уже два года толкуем о крепости. И что? Где она? – спросил Ярослав, переждав волну возмущения.

– Так мы же не против! – крикнул кто-то из толпы.

– Вы не против, если я вам ее построю. Желательно самостоятельно. А мыслимо ли это?

– Почему же сам?

– Что ты такое говоришь?

– А как ее строить? Тинг приговаривает. Старейшины хоронят. Тинг приговаривает. Старейшины хоронят. И так по кругу. И ведь не просто так хоронят приговор. Не по прихоти своей. Вопросы поднимаются такие, что им не решить. А тут – дело говорю. Потихоньку. Полегоньку. Построим. Кто не может или не хочет, заплатит. Остальные трудиться станут.

– А теперь ты будешь решать? Не старейшины?

– А теперь мы сможем начать укрепления строить.

– Так начни, мы поддержим!

– Вот я и начинаю. Крепость – не баловство. Это общее дело. Большое, сложное, дорогое, но очень важное общее дело. Или вы, может, знаете, как пригласить лесных духов нам на помощь? Чтобы они вместо нас землю ворочали да стены возводили?

– Не пойдут, – серьезно кто-то произнес.

Ярослав с трудом сдержал усмешку. Он-то пошутил. Но выступал он перед коллективом, представляющим насквозь архаичное общество. Для них все эти духи были такой же обыденной реальностью, что и смартфон для обитателя мегаполиса начала XXI века. Ну, не видят они этих духов. И что? Это для их парадигмы мышления не было проблемой.

– Вот и я говорю – не пойдут, – продолжил наш герой. – И за нас нашу работу не сделают. Если мы хотим жить спокойно и не бояться больших набегов – то крепость строить нужно. И откладывать этот вопрос более нельзя.

– А чего нельзя? – хохотнул кто-то.

– Да, и верно. Уже два лета откладываем, а теперь нельзя! – поддержали этого говоруна из толпы.

– Потому что наша жизнь стала слишком богатой. У нас появилось что брать. И теперь добычи, ежели нас всех под нож, хватит даже для большого войска, – максимально холодно и спокойно произнес Ярослав. – И дальше будет хуже, – продолжил он после небольшой паузы. – Наша жизнь становится лучше. У нас появляются завистники. И они распускают слухи один хуже другого.

– Да что с тех слухов?

– Помните дружину, что пришла перед Хрёриком?

– Да, – нестройным хором ответила толпа.

– Крупная дружина?

– Да немаленькая.

– Как мне удалось выяснить, ее собрали под обещание богатой добычи. Вождь, что вел ее, ходил по Упсале и рассказывал сказки о том, что мы с золота едим и курей жемчугами кормим.

– Так враки же!

– Враки, – кивнул Ярослав. – Он знал о том, что мы не так беззубы, как кажется. Поэтому его расчет был на то, что большая часть дружина ляжет в бою. А для оставшихся и та добыча, что они возьмут, будет богатой. Вы скажите, никто такое повторить не сможет?

Тишина. Люди задумались.

– Кроме того, есть еще и завистники, – продолжил Ярослав, прерывая изрядно затянувшуюся паузу. – Им добыча не нужна. Они живут иной жизнью. Корова у соседа сдохла – у них на дворе праздник. А если они науськают наших соседей? Отобьемся? Я так не думаю.

– Так они промеж себя передерутся! – воскликнул Мал.

– Нам от этого легче станет? Наши кости делить ведь будут.

Попререкались они еще с полчаса, если не больше. Но наконец основная часть тинга согласилась с доводами Ярослава. Да, надо. И не на откуп старейшинам этот вопрос отдавать, а решать тут и сейчас. Начали обсуждать предложение нашего героя. Задавать вопросы. Спорить. Иной раз так спорить, что за бороды друг друга таскать. Демократия же. Всем ведь известно о том, что лучший способ доказать что-то кому-то при нормальном демократическом диспуте – это просто дать в глаз. А если с первого «слова» не поймет, то во второй. Для симметрии. Один раз Ярославу даже оружие пришлось извлекать, чтобы успокоить драчунов-спорщиков. Но обошлось. Кроме какого-то количества выбитых зубов и помятых носов ничего страшного не произошло.

Так или иначе, но тинг не только утвердил эти два закона, полностью их согласовав в обход традиционного слушания старейшинами, но и дальше пошел. Записал точную формулировку на бересте с предложениями Ярослава, дабы впоследствии не было никаких вопросов к точности приговора. При всей толпе. И все, кто умел читать, – контролировал это. Писали на латыни и рядом же – на греческом. То есть на тех языках, которые были в ходу у торгового люда. А потому в таком поселении знатоки их имелись. Могли бы и на старославянском[6]. Но кто же его знает? Его еще не придумали. Но и это еще не все. По предложению Ярослава тинг доверил ему найти мастера, чтобы в камне эти два закона вырезать. Ну и, само собой, конунгу, как главному судье Гнезда, эту бересту, а потом и этот камень и хранить. Да предъявлять людям, кои задумают взглянуть на эту ценность.

Глава 2

861 год, 19 июля, поляна у Гнезда

С немалым трудом протолкнув среди жителей Гнезда свои идеи о службе, Ярослав пошел дальше. Это ведь был всего лишь фундамент. А фундамент без стен и крыши – плохое укрытие. Поэтому он, с помощью Пелагеи, обратился к старейшинам той части кривичей, что была ему дружественна. То есть к восточным. Западные-то жили обособленно от своих соплеменников и если не воевали с ними, то и не сотрудничали. Из-за чего так получилось, неясно, и наш герой пока разобраться не мог. Видимо, в этом изначально едином племени получилось два центра кристаллизации. Вот и раскололась община.

Собирал Ярослав старейшин, а пришла целая толпа. Кроме тех, с кем он желал поговорить, прибыли еще и волхвы да жрецы, да прочие уважаемые люди. Не все, конечно, но во множестве. Мало ли, дело серьезное? Вот, по минувшей осени удалось отбить огромное вторжение викингов. Чудо, да и только. Обычно никто бы в племени с такой большой вооруженной толпой и сталкиваться не рискнул. Опасно. Слишком опасно. А тут – раз – и играючи их разбили. Отчего репутация Ярослава оказалась крайне задрана в небеса. И уважение великое. Вот и решили прийти да послушать. Мало ли что интересное скажет? Поэтому получилось, по сути, собрание палаты представителей восточной части кривичей в почти полном составе.

Ярослав для этих зрителей не стал выдумывать ничего нового. И зарядил «ту же самую шарманку». Знай себе рассказывай о том, какая страшная угроза над ними всеми нависла. О том, что жить стали лучше, жить стали веселее. И всем вокруг завидно. И все вокруг хотят их ограбить. Ну и так далее.

– Враг у порога! – вещал наш герой, удивленный и воодушевленный таким вниманием слушателей. Ведь в отличие от обитателей Гнезда представители племени еще не привыкли к тому, что Ярослав им по ушам ездит. Это горожан он, считай, третий год прокачивал. А этим было в новинку такое. Тем более что парень старался и пытался учесть опыт выступления перед горожанами. Но это оказалось плохой идеей. Коллектив другой, и страхи иные. Эти люди не боялись, что их разграбят. Они ведь жили не общей кучей концентрированной, а равномерно размазанным слоем вдоль речных террас, и особого имущества не имели. По сравнению с обитателями Гнезда, во всяком случае.

– Ну придут. И что нам с того? – воскликнул кто-то из присутствующих.

– Да! – крикнул его сосед. – По лесам, чай, лазить не станут.

– Потопчутся и уйдут!

– Вы знаете, что такое полюдье? – поинтересовался Ярослав с нескрываемой улыбкой.

– Нет, – напряглись старейшины.

– Это дань. Ее форма. Это когда дружина вражеская по осени идет в племя и живет с его запасов. Да отнимает, что душа их пожелает. Меха, корм, женщин. А по весне уходит в поход. Вполне обычная практика при завоевании племен. У вас нечего брать, так что если завоеватель придет, то вас он поставит в положение именно такого данника. И станет кормиться с вас, забирая все ценное, что найдет во время ежегодных обходов. Осенью и зимой. А зимой ведь в лесу не спрячешься. Следы видны.

– Много ли они по лесам набегают?

– Ежели викинги, то много. У них в своих землях, чай, не зной круглый год. И знают они, что в лесах да снегах делать. А ежели хазары, то они по весне будут приходить. И это не легче. Хочешь не хочешь, платить им придется. Иначе пройдут вдоль рек да разорят все посевы[7]. И с чего потом жить? Вон племена славян, что живут ниже по Днепру, сидят тихо и не рыпаются. И дань хазарам платят, понимая, что выбора у них, по сути, нет. У них – нет. А у нас – есть.

– Что, и против хазар?

– И против хазар.

– Ври, да не завирайся! – хохотнул кто-то из незнакомых Ярославу жрецов.

– Помолчи, балаболка! – рявкнул на него Роман, бывший до принятия христианства Ратмиром – волхвом Перуна. Свое старое занятие он не оставил, но именовался уже иначе.

– А то что?

– А то вызовет тебя Ярослав на поединок за оскорбление да наколет на копье, как лягушку безмозглую.

– Так и наколет!

– Ты мне не веришь?

– Поручишься?

– Поручусь. Я видел его поединки. Не тебе с ним тягаться. Да и войско водить он умеет. Разумеет в том немало. Видно, у ромеев крепко учился.

– Ну… – скептично протянул этот болтун, растянув лыбу, но, столкнувшись со спокойным, как у удава, взглядом Ярослава, осекся. Никаких эмоций. Это пугает. Особенно в такой ситуации.

– И что ты предлагаешь? – спросил Роман.

– У ромеев, про которых ты сказывал, было в свое время выдумано решение нашей беды. При Диоклетиане, почитай, как шесть веков назад. У него ведь тоже были неприятности – отовсюду незваные гости лезли, а воевать нечем.

После чего он им рассказал свою концепцию, действительно, в целом, основанную на идеях Диоклетиана[8]. Раз в пятнадцать лет все союзные рода кривичей должны теперь выставлять ему рекрута-мужчину[9], здорового телом и духом, возрастом не моложе четырнадцати и не старше шестнадцати лет. По одному с каждой сотни взрослых обоего пола. То есть тех, кому больше четырнадцати. Потому как именно в этом возрасте в среднем и становились взрослыми в это время. По сути – с момента полового созревания. Детей заделать можешь? Можешь. Все. Взрослый. И никаких послаблений[10]. Конечно, кто-то раньше, кто-то позже. Но именно на четырнадцатое лето эта зрелость наступала практически у всех.

Так вот. Выставлялся рекрут с сотни взрослых жителей. Он прибывал к Ярославу и присягал ему на пожизненную службу. Через что пополнял его дружину. Сам же Ярослав присягал родам, что выставляли рекрутов, защищать их от всяких недругов и опасностей.

– А как ставить-то его? – поинтересовался тот же Роман. – Не всюду рода по сотне человек. Таких, почитай, и по пальцам пересчитать можно.

– Не беда. Просто несколько родов объединятся так, чтобы иметь совокупно примерно сотню взрослых. Один из родов выставит рекрута. За это будет получать поддержку в труде от остальных[11]. Кроме того, очень остро стоит вопрос прокорма. Чтобы выставленного рекрута можно было прокормить, вся эта сотня станет ежегодно выставлять мне для его содержания корма. Обучать, вооружать и в бой водить – это уже я сам. Но ребят ведь надо еще и кормить.

И тут возмутились вожди. Они ведь тоже пришли. Сразу нет. Думали медленно. А тут, пока он рассказывал, до них дошло, что что-то не так.

– А мы тогда на что?! – рявкнул раздраженный Виктор, то есть Весемир, верховный вождь восточных кривичей. – Ежели ты со всего племени воинов будешь держать, то нас прогонять надо?

– Откуда такие мысли? – максимально естественно постарался удивиться Ярослав. Так-то да, он стремился и роль военных вождей принизить. Но не так в лоб, конечно.

– Так тут и глупец все поймет!

– Или придумает!

– Что ты имеешь в виду?!

– На что надобен вождь военный?

– Людей в бой водить.

– Верно. А каких?

– Как каких? Тех, что племя выставит.

– И опять правильно. Так и что тебе не по душе? Сколько я прошу? Одного мужчину с сотни жителей. Это немного. Но это хватит, чтобы гонять соседей и всяких алчных злодеев. Если же угроза окажется страшна, тут ваш черед и наступит. Вы ведь с той же сотни десятка четыре выведете. А так как я им постараюсь обеспечить тихую жизнь, то и снаряжение их лучше окажется.

Виктор раздраженно сверкнул глазами, но промолчал. Возразить ему было нечего.

– Понимаешь? – спросил Ярослав, когда пауза затянулась. – Вы станете водить войска реже, больше уделяя внимание своей жизни. Но выводить их больше, и они станут сильнее. Вас никто не умаляет. Наоборот.

Виктор был, конечно, настроен не так оптимистично. Он ведь не зря был верховным военным вождем. Он недурно разбирался в людях. И тут чувствовал нутром, что его обманывают, но не понимал, в чем именно. Это заставляло его напрягаться и злиться. Пытаться цепляться к словам. Но все одно – толку не было. Собрание старейшин племени, так же, как и сами военные вожди, увидело в предложении Ярослава способ ограничить их власть. Ослабить. А то, что это усилит нашего героя, – ну так и что? Он ведь конунг Гнезда. С ними у племени будет, считай, союзный договор. Захотят – расторгнут. Захотят – будут придерживаться. Для старейшин восточных кривичей такой вариант защиты был интереснее. А военных вождей Ярослав смог заболтать и соблазнить большими и хорошо снаряженными племенными ополчениями. То, что их собрать теперь будет почти нереально, – другой вопрос, о котором он благоразумно умолчал под хитрыми взглядами остальных старейшин. Они ведь разгадали его задумку. Не все, но многие. Однако делиться своими мыслями со своими военными вождями не спешили.

Поговорили.

Поспорили.

Долго спорили.

В какой-то момент, когда Виктор «со други своя» полез в бочку, едва все не сорвалось. Но обошлось. Ярослав смог его заболтать и смутить. Кроме того, именно наш герой сделал Виктора ярлом нового поселения, на слиянии Западной Двины и Каспли. Именно там начиналась волока с Двины на Днепр. Та самая, что заканчивалась у Гнезда. Поэтому Виктор в целом успокоился. Гордость гордостью, но возможность плотнее заняться обустройством своего поселения его зацепила. Как и других военных вождей восточных кривичей, которых Ярослав по осени сделал бонами, протолкнув им этот статус на общем собрании войска.

Ведь по осени наш герой еще жаждал построить развитой феодализм с блек-джеком и гетерами. Вот заготовки для феодальной аристократии и делал. Хорошие заготовки вышли. Больше в эту сторону он идти не собирался. Однако нужных людей прикормил, что и определило итог обсуждения.

Приняла сходка предложение Ярослава. На ней ведь присутствовали и главы самых значимых родов восточных кривичей. С ними по рукам и ударили. А потом, как и в ситуации с жителями Гнезда, сговор этот записали на бересте и доверили Ярославу выбить в камне да хранить у себя. На всякий случай. Все-таки там хватало подробностей, которые можно было переврать или запамятовать.

А потом они отправились по святым местам. То есть в дубовую рощу Перуна. Ярослав ведь воин? Воин. Вот к Перуну и пошли, дабы перед его лицом он поклялся защищать рода, выставляющие ему рекрутов. А если их перебьют, то мстить за них.

Пафос получился невеликий. Да и зрителей мало. Но нашего героя пробрало.

Не то чтобы он верил в богов. Нет. Но место его впечатлило. И отношение людей. И идол деревянный, вырезанный прямо в стволе все еще живого дуба. Он смотрел на Ярослава как живой. Видимо, у мастера был талант. Удивительный талант. Так или иначе, но ритуал нашего героя пробрал до самого нутра, вызывая мурашки по телу. Что на это повлияло – неясно. Может, эстетика очень хорошо подобранного места. Может быть, удивительно живое лицо, сурово выглядывающее на него из массива древнего дуба. Может, люди, что окружали его в момент принесения клятвы. Они ведь не просто верили в то, что Перун есть. Они знали это. Для них он был столь же реален, что и земля под ногами. И отношение к нему было соответствующее. А может, и ритуальный поединок, которым нужно было скреплять слова…

Ярославу пришлось полностью обнажиться. Взять копье со щитом. И выйти к дубу. А против него вышел воин, купленный специально для этих целей. Издалека. Их специально заказывали у викингов. Дабы проверить – принимает Перун клятву или нет.

Противником Ярослава оказался мужчина, весь покрытый татуировками. Явно воин. Опытный воин. На нем были хорошо видны шрамы. Да и взгляд выдавал его с головой. Характерный такой. Смотрит на тебя, как мясник на корову.

– Пикт? – удивленно спросил наш герой, не ожидавший увидеть такого «красавца» в здешних краях.

Тот скривился и сплюнул. Явно слово узнал, и оно ему не нравилось.

– Мне его нужно убить или победить? – поинтересовался Ярослав у волхвов Перуна.

– Нас устроит любая победа. Перун должен явить свою волю.

Парень кивнул. Повернулся к разукрашенному противнику. И, ударив себя в грудь кулаком, произнес:

– Романус[12]!

Тот промолчал.

Ярослав пожал плечами и встал в боевую стойку. Щит ему дали вполне обычный, кулачкового хвата, и полностью идентичный тому, который держал в руках его противник. Они были как два брата-близнеца. Как и копья.

Противник тоже встал в стойку. И она начали танцевать. Молча. Оба экономили дыхание.

Раскрашенный атаковал первым. Осторожно.

Выпад. Быстрый. Ловкий.

Но Ярослав его парировал копьем. Просто отвел в сторону.

Чуть погодя раскрашенный повторил свой прием с тем же результатом. Только бил он сильнее.

На третий выпад Ярослав его уже ждал. Вместо того чтобы парировать, он сделал подшаг, уходя с траектории удара и давая противнику провалиться вперед. А сам крутанул щит кулачкового хвата так, чтобы он развернулся вдоль его руки. Как большой такой и страшный кастет. Каковым в лицо разукрашенного он и врезал. Точнее, не столько сам ударил, сколько он сам на кромку щита налетел.

Секунда.

Противник отшатнулся, раскрываясь и потеряв ориентацию от сильного удара в лицо. И Ярослав добавил, врезав этой самой кромкой в открытую его грудную клетку. Прямо в ее основание. Выбивая дух. Противник согнулся, хватая ртом воздух. И получил щитом прямо по башке. По затылку. С размаху. Но уже не кромкой, а плоскостью. Из-за чего щит разлетелся, а разукрашенный рухнул на землю, выронив копье и собственный щит.

Ярослав легким движением ноги отбросил копье противника в сторону, пока он пытался прийти в себя. Потом оттолкнул его щит. И когда спустя, наверное, секунд тридцать тот смог собрать глаза в пучок и начать осмысленно действовать – было уже поздно.

– Романо вици[13]! – с улыбкой произнес наш герой, удерживая перед лицом противника свое копье. Близко, слишком близко для того, чтобы тот мог сфокусировать свой взгляд на чем-то ином.

А потом, убрав копье, протянул руку, предлагая помочь подняться.

Глава 3

861 год, 12 августа, Гнездо

Все эти игры и политические шаги не снимали с Ярослава его прямых обязанностей. Среди которых вот уже почти два года была тренировка ополчения. И он не манкировал своими обязательствами. По крайней мере такими, от которых напрямую зависела его жизнь.

В этот день было по графику общее учение. Всего на пару часов в полдень. Так-то он разбил все ополчение на отряды и гонял их по отдельности. Но и вместе их сводить требовалось время от времени. Чтобы привыкали работать сообща. Вот как сейчас.

Большая, но неглубокая фаланга в три человека растянулась широким фронтом. Имея более чем сотню «лиц» в ряд. У всех – большие круглые клееные щиты, выдаваемые из арсенала. Первый ряд был с топорами, второй и третий – с копьями.

Тишина.

Ярослав отдает короткую команду, и стоящий рядом с ним паренек с рогом дует в него. Секунду спустя начинает бить барабан. Парнишка лет десяти, едва возвышаясь над ним, дубасит палочками по натянутой коже. А рядом два его сверстника тащат этот барабан за веревочные ручки. Чтобы успевать за строем.

Ополчение двинулось вперед. Шаг за шагом. В такт барабану. И тут же строй пошел волнами. Но удержался.

Люди молчат. В строю запрещено кричать или разговаривать, чтобы слышать команды. А те, кто не выдерживает, получает розгами по мягкому месту.

Полсотни шагов.

Ярослав отдает команду. И сигнальщик с рогом снова дует.

Барабан прекращает бить, и строй замирает.

Идти вперед – невеликая наука. Поэтому наш герой в очередной раз пытается отработать разворот.

Новая команда. Новый сигнал.

И строй медленно и неохотно начинает разворачиваться на одну шестнадцатую полного поворота. И если простое движение вперед было некоторой проблемой, то тут началась беда. Строй пошел волнами и разорвался. Он удерживался только на участках малых формаций – тех, которыми ополченцы регулярно тренировались. Поэтому, завершив разворот, получилась не фаланга, а какая-то зубчатая система с лесенкой уступов и разрывами.

Ярослав скривился. Но отдал команду.

Пронзительно затрубил рог, и ополченцы начали медленно выравнивать строй. От центра. Сначала две центральные секции. Потом их соседи, подравнялись на них. Потом соседи соседей. И так далее. В итоге выправились.

Тишина.

Ополченцы стоят на самой жаре и, истекая потом, изнывают. Ярослав специально их так развернул. Чтобы задача была сложнее.

Новая команда. В этот раз раздался пронзительный звук какой-то свистелки. И фланга разомкнула строй, но не в ширину, а в глубину. Сначала второй и третий ряд сделали два шага назад. Потом третий ряд сделал еще столько же. Перехватили свое оружие в левую руку. И, выхватив плюмбату из тряпичного подсумка, что висел у них на правом боку, неслитным залпом бросили их. Потом еще. И еще. И еще.

Вновь прозвучал пронзительный звук свиристелки.

И бойцы ополчения, перехватив оружие в правую руку, быстро сомкнули ряды и приняли боевую стойку. Вроде как готовясь отражать натиск противника.

– Викинги – опасные противники, – произнес Ярослав на хорошей классической латыни. – Мы их уже били. Но не думаю, что на этом все закончится.

– Они редко дают честный бой, – ответил ему на ломаной латыни разукрашенный татуировками мужчина. – Больше наскакивают набегами.

– У нас нет поселений на побережье. Им придется биться честно.

– Ты оставил мне жизнь, чтобы похвалиться?

– Я оставил тебе жизнь, чтобы найти в твоем племени союзника перед грозным врагом. Викинги ведь и вам досаждают.

– Моего племени здесь нет.

– Зато здесь есть ты. И ты можешь отправиться домой. С некоторыми викингами можно договориться. Им выгодна дружба со мной. Ведь их караваны идут на юг.

– Мое племя далеко.

– Но оно может быть близко. Я знаю вас. Я знаю вашу силу. И здесь земли, в отличие от севера Британии, много. Да и плодороднее она, нежели ваши холодные скалы.

– Там не только скалы.

– Но там их много. Ваши предки некогда жили в лесах по всей Европе. От Британии до севера Италии. В Испании. И много где еще. Даже эти люди, – кивнул Ярослав на ополченцев, что собирали плюмбаты для нового акта тренировки, – не чужие вам. Далекие родичи… очень далекие… уходящие кровной близостью в дремучую старину. Так далеко, что Адрианов вал еще не был даже задуман.

– Ты видел его?

– Видел, – нехотя кивнул Ярослав. И кратко описал то, что много раз наблюдал на картинках и фотографиях, а также детали, известные из реконструкции.

– Но ты не был в моих краях.

– Был… но это было не в этой жизни, – тихо произнес Ярослав. А пикт очень пристально посмотрел на своего собеседника удивительно пронзительным взглядом. – Неважно, – добавил Ярослав. – Главное, что я знаю об этом вале довольно много.

– Это важно, – возразил пикт. – Но ты прав, не сейчас о том толковать.

– Ты поедешь к своему племени?

– Моя жизнь принадлежит тебе. Ты вправе ей распоряжаться.

– Больше нет. Ты – свободный человек. И я спрашиваю тебя как свободного человека – ты поедешь к своему племени? Ты передашь им моим слова о дружбе? Сам. По доброй воле.

– Поеду, – после долгой паузы произнес собеседник и окончательно замолчал. А Ярослав кивнул и сосредоточился на тренировке.

Все закончилось.

Дежурный отряд ополчения остался при своем оружии, остальные сдали его в арсенал. Все. И щиты, и копья, и топоры, и подсумки с плюмбатами. После чего люди разошлись по делам. Благо, что тренировка была не на весь день.

Ярослав же взял дежурный отряд и повел их осваивать новое оружие – пращу. Но не обычную. Та проста и дешева. Но ее очень сложно осваивать. Слишком сложно и невероятно долго. Вместо нее Ярослав решил попробовать поиграться с фустибулой. То есть палкой, к которой привязана праща. Этакий ручной микротребюшет. Фишка этого оружия была в том, что сход петли происходил при фиксированном угле возвышения рукоятки. Что позволяло, в отличие от обычной пращи, очень точно работать по дистанции. И регулировка крюка для схода позволяла управлять дальностью броска. Чуть сложнее конструктивно, но на порядок проще в освоении. И при этом ничуть не менее эффективно.

В качестве снарядов Ярослав тоже решил идти не обычной дорогой, а более прогрессивной. Дорогого свинца в столь значимом количестве у него не было. А тот, что имелся, уходил на плюмбаты. Камни все были разного размера и веса. Поэтому он решил применить снаряды из обожженной красной глины. Один размер, один вес, одна форма. Да, боевые возможности ниже, чем у свинца или камня, но их было много, и точность их применения была намного выше за счет повторяемости броска и привыкания.

Ополченцы до седьмого пота накидывали «маленькие кирпичики». А Ярослав сидел на коне и наблюдал. Лишь изредка корректируя или отдавая распоряжения. Это ведь была не первая тренировка с пращой…

– И зачем ты это делаешь? – тихо спросила непонятно как оказавшаяся тут Кассия на высоком греческом языке, на койне. Женщина, которая объявила себя матерью героя. У него с ней были определенные сходства, и даже больше, чем нужно для случайности, и он не стал отпираться. Но психологически он ее воспринимать матерью не мог. Пока, во всяком случае.

– Что именно? – вздрогнув, спросил Ярослав. – Тебе не нравится праща? Думаешь, слишком плебейское оружие?

– Сынок, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Вот я и мыслю, – проигнорировал он ее слова, – что если царь Давид не постеснялся выйти с пращой против Голиафа, то и нам не следует…

– Василий! – воскликнула она, называя Ярослава по крестильному имени, которое Кассия дала своему сыну.

– Что, мама?

– Зачем ты снова связываешься с язычниками?

– Какими?

– Твой разговор с этим пиктом мне передали. Ты пригласил его племя сюда. Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Прекрасно понимаю, мама.

– А я думаю, не понимаешь! Пикты – это звери! Дикие звери!

– Пикты – это люди. Осколки древних кельтов. И они не в восторге от викингов.

– Мало ли кто не в восторге от викингов. Зачем ты с ними связываешься? Это такие звери, что с ними не совладали даже римские легионы древности.

– Видишь, ты уже сама ответила на свой же вопрос.

– И ты думаешь, что ты с ними совладаешь?

– Если они вообще приедут, то их будет немного. И они станут родниться с племенем кривичей. Это просто еще одни рабочие руки и дополнительные ополченцы.

– Помнится, недавно ты плакался мне, что тебе людей кормить нечем, – едко заметила Кассия.

– Нечем. Но так эти люди и не в городе поселятся. Да и приедут они не завтра.

– Это все очень плохая идея.

– Не думаю.

– А ты подумай, – еще более едким тоном произнесла мать.

– Мама, не вижу ничего плохого в язычниках.

– А я вижу! Они – не веруют во Христа!

– И это – замечательно.

– Что?!

– Это значит, милая мама, что наши священники смогут подарить им свет истинной веры. Если, конечно, прекратят уже подслушивать за мной и совать свой нос куда не следует. Интриги веры не добавляют.

– Они…

– Они люди. Сильные люди. И мне нужны эти люди. Еще несколько лет, и мне тут не вздохнуть будет от желающих меня ограбить и убить. Викинги, хазары, соседи. А ведь и германцы могут прийти. Потерь будет море! Может так сказаться, что в строй придется ставить женщин.

– Без Бога в сердце, сынок, ты не победишь.

– Без воинов и еды я не одержу победу. А Бог? Он разве возьмет копье со щитом и встанет в строй? Нет? Вот я тоже так думаю. Так что оставим Богу Божье, а миру мирское. Не смешивай эти вещи!

– Не богохульствуй! – воскликнула она под одобрительные кивки парочки священников.

– Тебе не нравится, что они язычники? – криво усмехнувшись, спросил Ярослав.

– Да! – уверенно произнесла Кассия. – Их и так здесь с избытком.

– Все сущее создал Всевышний. И язычников тоже, как и их богов. Если они существуют, значит, зачем-то ЕМУ нужны. И кто я такой, чтобы оспаривать его волю? Не так ли? Или ты считаешь, что ВСЕВЫШНИЙ ошибся? Может быть, ты хочешь упрекнуть ВСЕВЫШНЕГО в том, что он не угодил тебе, не прислужил должным образом твоим капризам и фантазиям?

– Нет… – растерялась Кассия, а священники потупились.

– Глупость, мама, – вот высшая форма богохульства. И все на этом, – отмахнулся он и вернулся к тренировке. А Кассия, недовольно-раздраженная пошла к причалу у Гнезда. Туда, где шла хозяйственная возня. Вера верой, а ей было интересно, что там привезли. Слишком мало новостей обостряет интерес к таким вещам.

Товары принимала Пелагея. Кассия сверкнула глазами, желая на ней выместить свое раздражение на сына, но сдержалась, промолчав. В любом случае, если и ругаться, то не на людях. Ее до крайности бесило, что Пелагея, несмотря на принятие христианства, оставалась жрицей Макоши и справляла ритуалы, принимая самое живое участие в культе этой богини. Иной раз она хотела ее поколотить. Но сдерживалась… понимая, что злость – плохой советчик…

Глава 4

861 год, 21 августа, Гнездо

Ярослав внимательно слушал какой-то детский лепет мужичка, что привез вместо нормальной рыбы протухшую и просил оплатить ему поставку. Строго говоря, не протухшую, а второй свежести с легким таким душком. Но сути это не меняло.

– Василий, – тихо произнес подошедший грек, – к тебе гости. Они ждут у усадьбы.

Наш герой скосился на него, но сдержался от демонстрации раздражения. Ярославу не нравилось, когда его называли этим именем. Сильно не нравилось. Но греки, что прибыли с Кассией, обращались к нему только так и только на греческом. Иногда он отвечал им на латыни, вызывая зубную боль уже у них. Но в целом – эта игра тянулась безобидно. Относительно безобидно.

– Разговор закончен, – достаточно холодно произнес Ярослав, обращаясь к рыбаку. – Ты хотел продать мне протухшую рыбу. Чтобы я ей кормил твоих соплеменников. Я сообщу о твоем поступке в племя.

– О, не стоит торопиться… – замельтешил рыбак.

– Ты думаешь?

– Жара. Ты же понимаешь, я не знал, что рыба протухла.

– Поэтому положил испорченные рыбины вниз и переложил их крапивой? Обманывать – плохо. Делай с этой рыбой что хочешь, хоть съешь ее всю сам. Но если еще раз ты привезешь ее мне тухлой, то я больше никогда и ничего у тебя принимать не стану. Ты понял?

– Ясно понял, – кивнул рыбак. – А племя… ты ведь…

– Еще раз привезешь, и все племя узнает о твоих проказах. Проваливай!

После чего отвернулся и энергично зашагал в сторону своей усадьбы. А грек, что прибежал к нему, из числа слуг Кассии, засеменил рядом. Она любила делать так, чтобы рядом с Ярославом постоянно были греки и при любой возможности обращались к нему на койне – высоком греческом языке. Он был у парня не так хорош, как латынь. Совсем не так. Поэтому практика казалась Кассии полезной. Да и сама она старалась разговаривать с парнем только на койне. Хотя местный славянский язык и учила.

Возле укрепленной усадьбы Ярослава ждали представители племени кривичей, восточной его части. В этот раз всего едва десяток глав самых уважаемых родов. Без совершенно лишней массовки, как в прошлый раз.

– Рад вас видеть, – подойдя ближе, произнес конунг. – Отчего во двор не идете?

– Мать ваша серчает.

Ярослав скосился на Кассию, но та развела руками:

– Я не знаю, кто эти люди. И пускать внутрь укрепления испугалась. Распорядилась им вынести угощения и послала за тобой, – произнесла она на койне.

– Разумно, – нехотя согласился Ярослав. Он-то их запомнил. И мать, в принципе, могла бы тоже запомнить. Они ведь присутствовали на том собрании. А могла и не запомнить… В любом случае он своих гостей пригласил во двор – потолковать.

– Да ты не серчай, но мы лучше по городищу пройдемся. Посмотрим, как ты крепость строишь. А накормить нас матушка твоя накормила. Хоть языка не разумеет, но что путникам с дороги надо – соображает. Особенно по жаре. И кваса холодного, кислого. И поснедать.

– Ну как знаете, – чуть помедлив, произнес Ярослав и не спеша пошел, увлекая за собой гостей. – Вы ведь, как я понимаю, не только на крепость пришли посмотреть? Что-то выяснилось по поводу рекрутов?

– Некрутов-то? – исказил непривычное слово один из старост. – Да. Обговорили мы все. И утвердили сто двадцать одну голову сотенную, что заниматься делами этими станет. И за выставлением выборного будет следить, и за исправным кормлением его.

– Сто двадцать один рекрут… – медленно произнес Ярослав, в голосе которого сквозило явное недовольство.

– Много, что ли?

– Мало… слишком мало…

– Мало?! – удивились старосты.

– Ополчение Гнезда от поселения не оторвешь. Ответные визиты недругам придется этим отрядом наносить. Сами понимаете – сила большая, но далеко не великая. Неужели сто двадцать одна голова – это все, что удалось собрать? Я думал, что людей в племени больше.

– Больше, – кивнул ближайший староста. – Но не все согласились. Дескать, многого ты жаждешь. И они не согласные свою кровь тебе на службу отправлять.

– Какие хитрые… – усмехнулся конунг.

– Хитрые?

– А как иначе? Они ведь промеж вас живут. Так?

– Так.

– И ежели на вас нападут, то мне придется идти вас защищать. Ну и их заодно. Только вы кровиночку свою выставлять станете. А я снаряжать да в бой водить. А они у нас на горбе с ветерком кататься станут. Ой молодцы!

Тишина.

Старейшины переваривали услышанное.

– Я этому Мокше зубы повыбиваю, – тихо, но веско произнес один из старейшин.

– Вам только промеж себя еще переругаться не хватало, – мрачно заметил Ярослав. – Не нужно выбитых зубов. Просто все, кто не хочет защиты, пускай отселяются и живут отдельно. Я бы их на вашем месте расселил вокруг своих земель, чтобы враги их грабили в первую очередь. И только потом до вас доходили.

– И то дело, – криво усмехнувшись, процедил другой старейшина.

– Когда прибудут рекруты?

– По осени. Как урожай соберем. С ними корма и пришлем.

– Хороший урожай ожидаете?

Но ответа не последовало. Они вышли из-за поворота и прошли к крепости, которую самым энергичным образом строили. Поэтому весь разговор теперь крутился только вокруг нее.

Ярослав, не мудрствуя лукаво, решил воспользоваться проверенным временем решением. А именно римским каструмом[14], который и расположил на изгибе поймы левого берега Днепра, чуть южнее Гнезда.

Данный каструм представлял собой квадрат сто двадцать на сто двадцать метров. Примерно. Что давало протяженность стен в неполные пятьсот метров и чуть меньше полутора гектаров площади. Немного. Но достаточно для текущего поселения Гнезда. С запасом.

Конструкция стен была простой и очень примитивной.

По внешнему периметру был отрыт ров шириной два метра и такой же глубины. Вынутый из него грунт был сложен в вал по его внутреннему периметру. А сверху на этом валу располагался частокол высотой в два метра, перехваченный по верхней кромке тесаным замком, не дающим возможности выворачивать бревна накидыванием петли. С внутренней стороны стены – боевая площадка. Обычные мостки для воинов, позволяющие им и из лука стрелять, и пращой работать. То есть широкие и довольно просторные.

Так что стена получалась – проще не придумаешь. Однако для данного времени и места – очень внушительная и обстоятельная. Во всяком случае, штурмовать такую без метательных машин большая проблема.

Башни были. Аж четыре штуки. И стояли они, как и положено, – по углам каструма. И опять-таки ничего особенного – обычные деревянные четырехугольные срубы с боевой площадкой, прикрытой парапетами из толстых тесаных досок.

Ворота тоже были. И тоже, как и положено для самого затрапезного каструма, – четыре штуки. Они располагались в центре пролета каждой из стен. Тоже срубы, только утопленные в вал и с боевой площадкой сверху, а также подъемным мостом, что в закрытом виде укреплял распашные створки ворот.

Все просто. Все грубо. Все максимально примитивно и с минимальной конструктивной сложностью.

Разумеется, к моменту прихода старейшин крепость не была закончена в полном объеме. Но работы велись и велись энергично. А учитывая относительно небольшие размеры каструма – готовность была в целом достаточно высокой. Поэтому часть привлеченных к строительству людей занималась возведением внутренних построек.

– А это что? – спросил один из старейшин, указав на длинный одноэтажный деревянный барак.

– Казарма.

– Что?

– Мне где-то нужно будет поселять людей. Поэтому я решил сделать казарму. Во всяком случае, на первое время, пока не наберу кирпича на более серьезные постройки.

– Покажете? Ведь вы для некрутов этот длинный дом поставили?

– Рекрутов.

– Да-да, для некрутов, – снова исковеркал слово старейшина.

– Да, для них. – Покачав головой, произнес Ярослав. – Пойдемте.

Они подошли к крыльцу, которое немного возвышалось над уровнем земли. Так, чтобы дождевая вода в случае чего не затекала внутрь. Поднялись на три ступеньки и вошли внутрь.

Предбанник. Небольшое помещение с топкой печи и складом дров. Следом за ним – комната дежурного.

Дымоход от печи был проложен по полу. Прямо по центру этого длинного барака, слегка утопленного в землю таким образом, что его можно было трактовать как полуземлянку. То есть выступал своего рода тепловой хордой, проходящей через все помещение и выходящей трубой на улицу с другого торца. При этом он шел заподлицо с землей.

Рядом с трубой дымохода располагался воздухозаборник системы вентиляции. С задвижкой. Ничего особенно сложного Ярослав не делал, творчески переработав и «адаптировав на местность» конструкцию «ветряных башен» из жарких регионов бывшей Римской империи. Обычная труба, к которой снаружи крепился деревянный короб с очень интересной конструкцией наверху. Там был флюгер, который разворачивал деревянный патрубок воздуховода в потоке воздуха так, чтобы у его среза всегда создавалось разряжение. Это работало как воздушный насос, выкачивающий воздух из помещения на улицу. Труба достаточно большого диаметра и высоты позволяла обеспечивать вентиляцию даже при очень слабом ветре, а задвижки воздухозаборника не давали устраивать жуткие сквозняки при сильном ветре.

Для размещения людей была применена секционная система с откидными нарами в два яруса. Только секции были не закрытые. Из-за чего весь длинный дом казармы напоминал этакий огромный плацкартный вагон. А чтобы воздух в этих секциях не застаивался, у каждой из них было небольшое духовое окошко с задвижкой. Это в целом улучшало и без того неплохую вентиляцию помещения, делавшего его сухим и комфортным. Были и запасные места для экстраординарного размещения людей. В проходах. Там была предусмотрена система крепления гамаков. Постоянно в них спать, понятное дело, спина сломается, но какое-то время можно было потерпеть. Все лучше, чем на полу. Для личных вещей обитателей имелась целая система подвесных сетчатых полок-антресолей. С мебелью пока была сложность, поэтому так.

Освещение этих казарм производилось подвесными светильниками фитильного типа, работающими на древесном спирте. Не бог весть что. Но мягкий полумрак с довольно неплохой видимостью объектов вполне получался. В комнате дежурного освещение было намного лучше – там даже читать-писать можно было нормально. Но хорошо освещать всю казарму Ярослав себе пока позволить не мог.

– Интересно, – произнес старейшина, осмотрев данную постройку.

И ему вторили остальные, впечатленные сооружением, расспрашивая обо всем подряд. Особенно их впечатлял пол. Он ведь был не земляным, а деревянным. Ярослав специально этим озаботился. Тесаные доски – та еще проблема в изготовлении. Но это делало пол сухим и теплым, если начать протапливать помещение. А эту казарму уже отапливали, несильно, просто чтобы все просохло и осело.

Долго… очень долго… практически весь день старейшины бродили по каструму, суя свой нос всюду. Их интересовало все. И укрепления. И жилые помещения. И общественный туалет. И водонапорная башня, которую пока еще только строили, используя под нее те кирпичи, что Ярослав заготавливал на замок. И единая столовая, при входе куда стояли умывальники. И так далее.

– Зачем ты им все показывал? – спросила Кассия, когда гости ушли. Она ведь сопровождала своего сына в формате этакой свиты. Как и ее греки.

– А ты думаешь, это было неправильно?

– Думаю. Они теперь знают, каковы твои укрепления изнутри.

– И это хорошо.

– Хорошо? – удивился один из греков-монахов с самым прищуренным взглядом.

– Я расскажу маленькую притчу, – усмехнувшись, произнес Ярослав. – Когда-то у одной большой страны, населенной множеством людей, был маленький беспокойный сосед. Он воевал с ней и создавал массу беспокойства. Надрывался, но никак не желал уступить и найти способ договориться. Но все когда-то заканчивается. Большая страна устала от выходок своего соседа. И завоевала его. И когда лидера этой страны везли в столицу через все бесконечные поля и леса большой страны, через ее многолюдные города… он осознал, что в его борьбе не было смысла. Он не мог выиграть. Никак не мог, – сказал Ярослав, завершив рассказывать своим слушателям историю Шамиля из времен Кавказской войны. Адаптированную, разумеется.

– И в чем смысл притчи?

– В том, что иной раз рассказать секреты бывает полезнее сохранения тайны. Это – дикие племена. Они все мерят по своим обычаям, по своему разумению. И в их головах места для подобных укреплений нет. Они не знают, что это такое и какие преимущества дает. А потому не учитывают в своем поведении.

– Это не всегда правильно, – тихо возразил мужчина в рясе.

– Вы думаете?

– Они могут поставить и себе такой же.

– Это исключено. Вы упускаете из вида то, на каком уровне развития общества они находятся. У них даже племенных союзов сейчас нет. Знать не выделилась толком. А большая часть племенной аристократии – случайные люди с очень небольшими правами и возможностями. Я – могу построить, потому что у меня есть ресурсы, воля и права. А они – не могут, даже если захотят. Даже если начнут – передерутся.

– Вы излишне оптимистичны.

– А вы, Никифор, совершаете обычную ошибку. Вы вкладываете свои мысли в голову врага и думаете, что он рассуждает так же, как и вы, и знает то же самое, что и вы. И если сталкиваетесь с чем-то незнакомым, пытаетесь не познать эту новизну, разобравшись с тем, что она на самом деле. А просто придумываете более-менее удобное объяснение. Но ведь вас отправили за мной шпионить не для этого, не так ли?

– Шпионить? – неподдельно удивился Никифор.

– А разве вы здесь не для этого?

– Я здесь, чтобы нести свет истинной веры в души этих несчастных.

– Тогда почему вы постоянно все вынюхиваете? Вас подсматривать поставили, а вы подслушиваете. Как это понимать?

– Вы ошибаетесь, – нахохлился Никифор.

– В самом деле? Ну а что? Неплохая стратегия. Вы, видимо, знаете, что во все времена наказывали только за одно преступление – за то, что ты попался. И отягчающим вину обстоятельством было то, что ты признался. Поэтому так и отрицаете свою вину с наглым видом.

– Но на мне нет никакой вины!

– Вот я и говорю. Главное – отрицать все до последнего.

– Но…

– Прекратите, – вяло махнул Ярослав рукой. – Я доверяю священникам не больше, чем голодному волку в овчарне. Поэтому за каждым вашим шагом следили. О каждом вашем разговоре. С кем. Когда. В каких обстоятельствах. И так далее. И то, чем вы занимались, называется разведывательная деятельность, или шпионаж.

– Сын мой, – презрительно скосившись на Никифора, произнесла Кассия. – Откуда у тебя столько недоверия священникам?

– Симфония.

– Что симфония?

– Греческая церковь держится симфонии, то есть, согласия с властями светскими. Придерживаясь той светской силы, которая сильнее. Права или нет – неважно. Главное – доминирующая сила. А значит, что? Правильно. Она предаст тебя в любой момент, обслуживая сиюминутные интересы политического момента. Ведь церковь всегда на стороне власти. Беда лишь в том, что именно власть определяется не правом и законом, а банальной, тупой силой. Сейчас они, – кивнул Ярослав на священника, – служат Вардану и, очевидно, шпионят на него. Но достаточно тому оступиться, и они первые воткнут кинжал в его спину, чтобы услужить его противнику. Если, конечно, церковь посчитает, что этот противник сильнее. Понимаешь? У церкви нет твердых постоянных союзников и убеждений. У церкви есть только постоянные интересы. Ее интересы. Для церкви это хорошо. А для меня – плохо. Потому как доверять организации, которая ведет такую политику, я не готов.

– Мне кажется, что ты сгущаешь краски, – покачала головой Кассия.

– Я не занимался шпионажем, – как можно более искренне произнес Никифор. – Церковь не опускается до такого.

– И что же ты делал?

– Мне было интересно узнать, чем живут обитатели этого городка, чтобы найти путь к их сердцам. Чтобы привести их к свету истинной веры.

– Очень интересно. Но вот беда – расспрашивал ты их, так или иначе, обо мне, или о моих делах, или о тех, с кем я веду дела. Странно, не правда ли?

– Но с чего ты это взял?

– Хочешь узнать, как за тобой следили?

Тишина. Но по лицу видно – хочет.

– Не скажу. Как ты сам заметил, не все секреты нужно раскрывать. Если я расскажу тебе, то потеряю это преимущество. Потому как ты, в отличие от дикарей, сможешь воспользоваться этими знаниями. И обернуть их против меня.

– Я не враг тебе!

– Но и не друг.

– Ты родич Василевса! Мы никогда…

– Прекрати! – рявкнул Ярослав. – Не заставляй меня думать о том, что ты дурак. Я родич покойного Василевса, которого сменил на престоле правитель из иной династии. То есть, строго говоря, – я претендент на престол. Хочу я этого или нет, но желающих сыграть на этом – достаточно. Даже без моего участия. И церковь тоже игрок. Что же до родичей, то в правящих домах родич – это твоя опора, твоя надежда и твой злейший враг. И надо быть идиотом, чтобы этого не понимать. Или держать за умственно неполноценного того, с кем ты беседуешь.

– Я думаю, что ты попал в искушение Лукавого. Такое думать о матери-церкви грешно.

– В самом деле? – спросил Ярослав. Подошел ближе. Вплотную. Вынуждая Никифора отступить. Шаг. Еще. Еще. Быстрое движение, и рука Ярослава уходит в складку рясы, в которой оказывается прорезь. Секунду спустя она вылезает оттуда с кинжалом. – Тогда зачем тебе вот это?

– Это? Это для защиты!

– Ты так боишься предстать перед Всевышним?

– Я…

– Уйди с глаз моих долой, лицемер. С первым же кораблем отправишься в Империю. И передай, чтобы таких балбесов ко мне больше не присылали, – произнес Ярослав и бросил кинжал в пыль. После чего развернулся и пошел в сторону усадьбы.

– Сынок, – шагов через десять произнесла Кассия.

– Ты со мной, мама?

– Никифор на меня работает.

– Очень смешно. Но я не в настроении шутить.

– Но я не шучу.

– Тогда, скажешь, он по твоему приказу зарезал твоего старого слугу? Предварительно расспрашивая о том, с кем ты состоишь в переписке. М?

– Что?!

– Вот этим вот кинжалом. А труп бросил в лесу, чтобы его ночью волки обглодали. Таким мы его и нашли, не так ли? И едва опознали.

Кассия медленно повернулась к Никифору. Молча.

Тот попятился. И на лице его проступил ужас. Видимо, во взгляде Кассии было что-то такое, что ему совсем не понравилось.

– Мама, хватит, – жестко рявкнул Ярослав, отчего Кассия вздрогнула. – Этот мерзавец служит не тебе и не мне. И убивать его не стоит. Его жизнь не стоит и затертого асса[15], но его жизнь не принадлежит ему. Хотя, поверь, мне уже не раз хотелось отправить его хозяину голову этого мерзавца отдельно от тела. Засолив, к примеру. Он ведь не только шпионит, но и дрязги разводит в поселении. Всячески настраивая жителей друг против друга.

– Не жителей! Языческих жрецов!

– Среди которых моя супруга, мерзавец. Моя супруга. Ты жив и здоров только потому, что она не пострадала. А ведь ты пытался организовать покушение на нее. ТРИЖДЫ! И если бы я о том не узнавал вовремя, то она погибла бы. Причем один раз – с моим ребенком на руках.

– Она язычница! Она не верит в истинного бога!

– Она – мать моих детей!

– Она погань бесовская! И помет ее поганый! И его тоже следовало бы извести! А тебе, нобилиссим[16], нужно взять в жены достойн… – оборвался на полуслове Никифор. Потому что Кассия, подняв его кинжал, просто и бесхитростно вонзила его ему в голову. Снизу вверх. Он ведь как раз отвлекся на перебранку и не обратил внимания на ее движения.

– Мама! Ну зачем?

– Он убил моего слугу. Он покушался на мою невестку и моих внуков, – холодно произнесла она. – Он не мог после этого жить. Сохранив ему жизнь, мы показали бы, что слабы. Ты не жил при дворе, а я жила. Такое – не прощают. А все, что нужно, передадут те, кто прибыл с ним, – сказала она и взглянула на двух бледных священников. Тех самых, что не так давно пытались вместе с Кассией отговорить Ярослава от попыток заключить союз с пиктами. И те энергично закивали.

Глава 5

861 год, 24–28 августа, Гнездо

Снова шел дождь.

И Ярослав снова сидел в своей старой усадьбе. Поближе к печи. Потому что ему было мерзко, душно и зябко.

Укутавшись, он вышел на боевую площадку башни. Чуть-чуть проветриться. Оттуда хорошо было видно рыбачка, что уныло греб веслами под этим мелким, изматывающим дождиком. А мрачные серые тучи тихо плыли где-то далеко в небе, беспрестанно протекая на людей этой прохладной жижей.

Ярослав поежился и чихнул. Нехорошо так чихнул.

– Проклятье… – тихо прошептал он, понимая, что его горло першит, а он, судя по всему, температурит. То ли продуло, то ли еще чего.

Он безумно не любил болеть в этой эпохе. Ведь антибиотиков или каких-нибудь противовирусных препаратов здесь не было. Антисептиков особых тоже. Вообще ничего толком не имелось. Поэтому он постоянно опасался воспаления легких или еще каких-то мерзостей.

Еще и Пелагея свою шарманку заладила. Он как заболевал, что случалось редко, она начинала его склонять к каким-то ритуалам. Лечебным, безусловно. В этот раз она даже попыталась что-то провести, из-за чего едва не получила по шее. В общем – поругались. И самочувствию это совсем не помогло. Ему стало намного хуже. Видимо, из-за того, что перенервничал.

Жар усиливался.

Хотелось раскрыться, но как только он скидывал лишнюю одежду, его начинал колотить озноб. Таким он и лежал – мокрым от пота и разгоряченным от температуры. Мерзко и отвратительно. Еще и в голове каша. Слабость. Хрипы.

Он уснул с огромным трудом. Под утро. Скорее, отключился от усталости, чем уснул.

Напоследок отгоняя не только языческих жрецов, но и не менее диких служителей христианства. Кассия шепотом говорила об отравлении, но Ярослав лишь отмахивался.

– Мама, у людей в этой эпохе нет ядов, которые могут спровоцировать простуду, – вяло бормотал он. – Да и через тысячу лет не появятся. Максимум – штамм какого-нибудь опасного вируса в высокой концентрации. Но откуда ему здесь взяться? Люди пока не умеют его получать… И еще очень долго не научатся…

Продолжал болтать он под выпученным от удивления взглядом мамы… и какого-то грека рядом. Потом она говорила про сглаз и порчу, но парень опять отмахивался. И так далее. Пока наконец не отключился, окончательно обессилев.

Казалось бы, уснул… но на самом деле провалился в беспамятство. Жар усилился. Начался бред и какие-то метания. И продлилось это дня два с гаком. Все это время ему грезились странные обрывки воспоминаний. Из его жизни. Да. Но настолько лихо выкрученные и странно слепленные, что ужас. Он пытался успокоить их. Вогнать в спокойное русло. Но получалось плохо. Они раз за разом вырывались из-под контроля. А главная беда – это то, что все постоянно крутилось. Такого чудовищного «вертолета» он не ловил никогда. Самые страшные пьянки таким ужасом не заканчивались.

Но вот наступило утро 28 августа 861 года, и Ярослав открыл глаза.

В комнате было душно. Ужасно душно. Буквально нечем дышать.

Вдали горела лампадка среди огарков свечей. Там же тлел фитилек вполне обычной уже для поселения глиняной фитильной лампы, работающей на древесном спирту. Видимо, ей пользовались. И это, кстати, неплохо объясняло духоту.

Он медленно откинул одеяло, придавленное сверху теплыми шкурами. Теплыми, но пованивающими слегка. Как, впрочем, и обычно. Вопросами выделки и дубления он почти не занимался, да и не знал ничего толком, кроме того, что в наростах на дубовых листьях есть дубильные вещества, как и в его коре. Но что со всем этим делать дальше – он был без понятия… это был не тот раздел химии, который его интересовал…

Ощущения во всем теле были странные.

Легкость и слабость. Легкий холодок на сплошь вспотевшем теле. Но в голове была ясность и хрипов не ощущалось. Ярослав специально вздохнул несколько раз поглубже, проверяя это. Воздух совершенно удушливый. То да. Но в помещении, где непрерывно жгли свечки да лампадки, иного быть и не могло. Особенно если оно маленькое и не проветривается.

Ноги держали не очень хорошо. Но он встал и попытался пройтись.

В уголке комнаты стояла церковная тумба. Однако вместо ожидаемой псалтыри там оказались исписанные листы бумаги и чернильница с перьями. Наш герой поворошил эти записи и обомлел.

– Они что, мой бред записывали? – тихо прошептал он, разглядывая эти бумаги. Тут даже фрагменты из «Колхозного панка» «Сектора Газа» имелся… и целый припев из «Ночи перед Рождеством» от того же исполнителя. Да и вообще много всего другого, преимущественно на русском языке XXI века, довольно сильно отличавшегося от древнерусского IX века. Не столько грамматически и семантически, сколько по звучанию. Ведь падение редуцированных гласных еще не произошло, как и прочих процессов трансформации, характерных для более поздних эпох. Поэтому для неподготовленного человека вполне обычные слова, существовавшие и в XXI веке примерно в том же виде, были бы малоузнаваемы. Та же насквозь посконно-исконная «русь» звучала в те времена как «руосе». Примерно. Потому что последняя гласная была сверхкраткая и произносилась в виде призвука. То есть потребовалось бы весьма немало усилий, чтобы это слово опознать. Да и то – больше налегая на контекст, который сплошь состоял из таких вот неожиданностей. Но, с горем пополам, при определенном желании разобрать можно было бы. И это – нам. Для автохтонных носителей древнерусского языка в IX веке подобная речь Ярослава была совершенной тарабарщиной. Тем более для тех, для кого восточный извод общеславянского языка не был родным…

Он бредил преимущественно на русском, но не значит, что только на нем. Судя по записям, он активно озвучивал фразы на самых разных языках. Даже что-то на японском мелькнуло. Не все из этих языков Ярослав знал. Ну так и что? Кое-какие фразы он мог знать и так. Поэтому в целом его речевой поток был удивительным бредом для местных. Точнее, даже не бредом, а речью на незнакомом языке. Совсем незнакомом, хотя какие-то отдельные фрагменты и слова должны были быть им понятны или как-то созвучны с чем-то знакомым.

Тихие шаги за стеной.

Ярослав замер. Тихо смочил пальцы слюной и потушил сначала светильник, а потом и лампадку. Из-за чего помещение погрузилось в густую полутьму. Какой-то свет пробивался только из крохотного духового окошка, прикрытого почти полностью.

Скрипнула дверь.

Вошел какой-то мужичок в рясе с небольшой пачкой чистой бумаги.

Наш герой прямо скривился от раздражения.

Он эту бумагу вырабатывал кустарным образом[17]. И каждый лист был наперечет. Потому что шел для дела. В первую очередь для дневниковых и рабочих записей. А тут такое баловство. Дневник тоже может показаться баловством, но не в ситуации с Ярославом, который старался фиксировать как можно больше деталей и нюансов, чтобы потом их обдумать и попытаться выделить тренды в происходящем. Он бы без этих дневников точно запутался в особенностях взаимоотношений между всеми этими многочисленными людьми в городище и племени. На каждого ведь более-менее значимого там была характеристика. Считай, не дневник, а зародыш работы особиста с опорой на открытые источники… А тут переводить ценнейшую бумагу на записи всяких бредней…

– Ох ты Господи! – тихо прошептал этот человек в рясе на греческом и перекрестился, невольно отпустив дверь и оказавшись в густом полумраке. Ведь он заметил совершенно пустую постель и потухшую лампадку.

– Бог тебе здесь не поможет… – тихо произнес раздраженный Ярослав, скользнув вдоль стены и зажав ему рот рукой. На греческом сказал. Чисто. Правильно. И очень удачно.

Бедный деятель в рясе отчаянно закричал, несколько раз дернулся и начал оседать на пол. И сразу же зажурчало, запахнув характерно.

Ярослав раздраженно отпихнул малахольного, отчего тот рухнул на тесаные доски, и, подняв ценную чистую бумагу, положил ее к записям. Чтобы растекающейся лужей мочи не подпортило.

Крик был приглушен, но его все равно услышали. Как и звук падающего тела. Поэтому, когда Ярослав открыл дверь, у нее уже находились пара дружинников и Кассия.

– Что это за малахольный?

– Кто?

– Этот. Слабый духом. Чуть что – в беспамятство. И зачем вы бумагу переводите на всякие глупости?

– Сынок, ты себя хорошо чувствуешь? – с участием спросила Кассия, хотя в ее голосе чувствовался какой-то подвох. Неуверенность, что ли. Да и дружинники смотрели на Ярослава странно. Кстати, дружинники были из греков, что ему оставили. Мама явно не доверяла остальным.

– Что случилось? – раздраженно спросил он.

– Ты… ты ведь себя хорошо чувствуешь?

– Хочу до уборной и поесть. А еще уже подышать воздухом. Кто вообще додумался в таком маленьком помещении столько свечей жечь? Вы меня прокоптить хотели?

– Сынок… – тихо произнесла Кассия. – А где твой крест?

– Крест? – удивился Ярослав и посмотрел на свою грудь. – Нет. Странно.

Она медленно подошла и неуверенной рукой перекрестила нашего героя. Он чуть наклонился к ней и голосом заговорщика спросил:

– Дымлюсь?

– Ты шутишь?!

– А ты?

– Я?

– Кто догадался записывать тот бред, что я в беспамятстве болтал? Зачем вы на это ценную бумагу переводили? Я каждый лист берегу, а вы на глупости сколько их перевели!

– Ты так странно говорил…

– Я ядреный как кабан, у меня есть мой баян, я на нем панк-рок пи**ню, не найти во мне изъян? – произнес на современном русском языке Ярослав.

– Да-да. Очень похоже. Что это?

– Грубоватые стихи.

– Твои? На каком это языке?

– На этом языке еще никто не говорит.

– Что? Я не понимаю.

– А и не нужно. Вот сюда, – постучал он себя по голове, – лезть не нужно. Это может быть опасно.

Кассия промолчала, подозрительно скосившись на сына.

Пауза затягивалась.

– Так это правда?

– Что именно?

– Мне шепнули, что тебя воспитывали атланты.

– Я не хочу об этом говорить.

– Но ты мой сын!

– Поэтому и не хочу. Ты слишком любопытна и будешь задавать много вопросов. Вряд ли чего-то поймешь и, очень может быть, потеряешь веру. Ты хочешь потерять веру? Не думаю.

– А ты разве не веришь в Бога?

– Конечно, верю, – после небольшой паузы соврал Ярослав. – Но потому и знаю, насколько тяжело тебе будет принять многие мои слова. Все будет совсем не так, как ты привыкла слышать и видеть. Мир перевернется с ног на уши, но многие непознаваемые ранее вещи станут обычными.

– Я справлюсь, – нервно произнесла Кассия.

– Не уверен. Подумай, готова ли ты принять, что человек в современном его виде появился более чем сто пятьдесят тысяч лет назад[18].

– Но этого не может быть! – воскликнул один из священников, что стоял с ней рядом. – Мир сотворен шесть тысяч триста шестьдесят девять лет назад!

– И кто тебе это сказал? – спросил Ярослав с усмешкой. – Такой же неуч, как и ты?

– ЧТО?! – вскинулся священник, но Кассия его остановила жестом руки, и он безропотно подчинился.

– Эта планета, – топнул Ярослав ногой, – появилась более чем четыре миллиарда лет назад. Ты знаешь, что такое миллиард? Нет. Это тысячу раз по миллиону. Что такое миллион, тоже не понимаешь? Это тысяча раз по тысячи. Удивлен? Видел когда-нибудь древние кости, которые превратились в камни? Это древние животные, некоторым из которых может быть десятки миллионов лет или даже много больше. А вот так завитые каменные раковины видел? Это аммониты. Они жили порядка трехсот-четырехсот миллионов лет назад.

– Но… как же быть с Бытием? Ты отрицаешь эти откровения?

– А ты считаешь, что дикий пастух может понять слова Бога? Бог безгранично более совершенен, чем любой из Святых Отцов. И слова его, даже сказанные лично, вряд ли будут поняты ими в полном объеме и правильно. Бытие – это «шепот звезд», пропущенный через голову обычного свинопаса. Что понял, в силу своего скудоумия, то и пересказал людям. Свинопас – это образ, аллегория. По сравнению с другими людьми он был выдающегося ума. Но даже его одаренность – ничто перед Всевышним. Или ты станешь это отрицать? И горделиво ставить Святых Отцов в один ряд с Богом?

– Нет… нет…

– В Бытие описано творение как идея. Но кто тебе сказал, что день Бога и день просто человека одинаков?

– Я… я не знаю… – покачал священник головой.

– Вот я и говорю – не надо морочить себе головы. ВАМ это знать – не надо.

– Я понимаю, – осторожно сказала Кассия, подозрительно смотря на сына.

– Записи – сжечь. А мне немедленно нужно приготовить баню и убраться там, – махнул он через плечо на комнату, из которой вышел. – Может, и крестик найдется.

Крестик нашелся. Очень странно нашелся. Вот не было ничего на полу. И вот он появился. Словно тот, кто пытался украсть его, – передумал.

Ярослав же попарился, подышал свежим воздухом, покушал плотно и пошел спать. Но уже нормально. И в другой комнате. Строго-настрого запретив жечь в его помещении всякие лампады и свечи.

Хорошо помылся. С мылом. Не ароматным, а, считай, хозяйственным. Но все равно – было очень приятно до скрипа отдраить буквально пропитанное потом и жировыми выделениями тело.

Мыло… бумага… Совершенно ведь не типичные для эпохи артефакты. Но они имелись у Ярослава под рукой, пусть и едва ли не в штучном объеме. Ради чего рядом с Гнездом имелись небольшие «островки» маленьких приспособлений для выделки того или иного продукта.

Например, он построил довольно крупную керамическую печь для пережигания лиственных пород древесины без доступа воздуха. Из нее он получал древесный уголь, древесный спирт и деготь. В другой подобной печи он пережигал хвойные породы.

При этом с древесины лиственных пород бралось лыко, из которой делалась бумага. Зола тоже не выбрасывалась. Из нее в большом керамическом чане выпаривали карбонат – натриевый и калиевый, разделяя их по принципу гигроскопичности[19]. Важнейшее сырье!

А чуть вдали, в маленькой керамической печке, считай, перегонном кубе, из березового дегтя отгонялись самые легкие фракции, которые после осаждения оказывались неплохим антисептиком – карболовым маслом. При этом деготь после такой выгонки своих качеств практически не терял и отлично продавался. В другой небольшой керамической печи перегоняли смолу хвойных пород, получая скипидар и канифоль…

В общем – зачатки совершенно кустарной химической промышленности были налицо. Одна беда – Ярослав вспоминал все эти «игрушки» с огромным трудом. Не его профиль. Да и времени на эксперименты почти не было. Поэтому он толком развернуться и не мог. О чем сожалел, ведь продукты химической технологии в эти годы были если не на вес золота, то уж точно продавались не хуже хорошего металла…

Глава 6

861 год, 4 октября, Гнездо

В начале сентября прибыли рекруты. Их заселили в казармы. Предварительно, конечно, подвергнув санитарной обработке. То есть отмыв в нормальной бане, построенной за периметром стен каструма. Общественной. Ярослав всех, кто на него, так или иначе, работал, туда регулярно загонял. Раз в неделю уж точно. Значит, их отмыли. А потом и обрили, тщательно осмотрев в плане всякого рода живностей. Одежду же их, весьма и весьма убогую, просто долго кипятили в чане с водой. Запускать в казармы блох, клопов и прочих паразитов хотелось меньше всего. По крайней мере, сразу.

Привели их, значит, в порядок. Построили на центральном плаце каструма. И Ярослав их смог осмотреть. От увиденного в голову лезли только самые дурные мысли. «Сено-солома» в чистом виде. Стоят такие: в глазах блеск, в носах сопли. И вид, что называется, лихой и придурковатый. Видимо, от племени отрывали самых «ценных» представителей. Тех, кого не жалко.

И да – такие дохлые, что не пересказать. Не «бухенвальдские крепыши», конечно. Но они явно к ним приближались. Одно радовало – выставило их племя побольше обещанного. Не сто двадцать одно лицо, а почти две сотни – сто девяносто два. Видимо, предложение расселять отказавшихся от выставления рекрутов по окраинам многих мотивировало передумать.

Дезинфицировали их, прогнав через санитарную обработку. Заселили. И начали гонять. Первый день – строевая подготовка. Второй – полоса препятствий. Третий – марш-бросок. Четвертый – хозяйственные работы. И так по кругу. До полного изнеможения. Чтобы вечером они, приняв холодный душ, просто падали и вырубались.

Кормили их хорошо. По сравнению с тем, что было раньше, так и вообще – от пуза. Трехразовый прием пищи по расписанию. Каждый раз – горячее. Обычно кулеш[20] из какой-то крупы с салом. Утром к нему добавлялся небольшой кусок мяса или рыбы. В основном, конечно, рыбы, который с Днепра удалось хорошо «поднимать». Иногда все разбавлялось другими блюдами, но не часто. Плюс – каждый прием пищи травяной отвар с добавлением в него сушеных ягод, а по утрам еще и самой малости меда.

Многие окрестные племена откликнулись на желание подзаработать. Точнее, на рефлексы Ярослава – что ему не хватит продовольствия. Поэтому везли и рыбу, которую ловили больше обычного, и зверя били, и ягоды собирали, и орехи, и мед, и грибы. Наш герой прекрасно понимал, что подобные поставки слишком ненадежны. В любой момент все может либо кончиться, либо прекратиться по целой прорве причин. Поэтому солил и сушил все, что можно, запасая впрок.

Плата была обычной и весьма желанной. Кованый топорик или хороший нож. Их отрывали с руками. Да даже просто за прутик хорошего железа – уже готовы были много чего привезти и в приличном объеме. И стоило это «железо» по местным меркам очень прилично. Так что объемов производства в его «персидских печах» вполне хватало. И не только на закупку продовольствия, но и для иных целей. Ту же крапиву на волокна скупал или лен. Древесину. Смолу. И прочее.

Кроме хорошего регулярного питания и серьезной систематической нагрузки среди рекрутов насаждалась достаточно жесткая дисциплина и субординация. Ни о каком гуманизме в эти времена и думать не стоило, поэтому наказания были довольно суровыми по меркам XXI века. Так, за большинство проступков виновник получал либо индивидуальную порку, либо коллективную, то есть сразу выдаваемую всему его десятку. И пороли розгами провинившихся их же коллеги – рекруты. Чтобы было не обидно. И не при стечении народа, а внутри своего коллектива.

А вот военных упражнений Ярослав не проводил. Нечем было. Ни оружия, ни доспехов в таком количестве у него не имелось. Ситуация усугублялась еще и тем, что со снаряжением для ополчения тоже нужно было что-то делать. Те эрзац-шлемы оказались слишком тонкими и очень плохо держали удар, и их требовалось срочно заменять. А щиты, которые имелись в арсенале, по опыту эксплуатации оказались слишком тяжелые. Да, для хорошо натренированных бойцов они были бы интересным выбором. Но в целом для «средней температуры по больнице» их требовалось как-то облегчить. Особенно для этих пареньков четырнадцати-шестнадцати лет, которые их сейчас даже удержать не могли в руках более десяти минут.

Поломав голову еще самой весной, Ярослав вспомнил о том, что в Японии была очень интересная технология, позволяющая получать так называемую деревянную бумагу. То есть очень тонкие полосы древесины – считай, шпона, толщиной в две-три десятые миллиметра. И делалась эта «бумага» до крайности просто – снимаясь хорошо налаженным рубанком с бруска. Никакого распаривания. Никакой лишней возни. Просто правильный кусок дерева и хороший, толково настроенный рубанок.

Само это воспоминание не стоило бы дорого, если бы наш герой с горем пополам не сумел воспроизвести бакелит. Плохонький, но бакелит, который открыл доступ ему к совершенно уникальной для эпохи технологии. Хотя вспомнить обрывки старых рассказов и повторить их на практике удалось очень не сразу.

По своей сути, бакелит – это смесь формальдегида и карболового масла[21] в присутствии крошечного количества катализатора, например купоросного масла, как в те годы называли слабый раствор серной кислоты. Карболовое масло он и так, в качестве антисептика, отгонял из березового дегтя. А формальдегид получался после пропускания древесного спирта через керамическую трубку с расположенным внутри катализатором – спиралькой из серебряной проволоки. Нужная температура контролировалась через кусочек железа, прикрепленный к трубке, – его цвет должен быть темно-красный. В общем – все просто и доступно даже во времена Античности. Другой вопрос, сколько Ярослав насиловал свой мозг, чтобы вспомнить это. И сколько опытов провел, изведя ценного сырья и топлива.

С помощью этого бакелита и деревянной бумаги Ярослав и начал выкручиваться из ситуации. Применив технологию монокока. Из полос деревянной бумаги с помощью бакелита выклеивался типовой щит и шлем. Щит овальный, слегка выгнутый. В центре – компактный стальной умбон для кулачного хвата. Этакий облегченный аналог раннего римского скутума. Шлем сделан по мотивам японской дзингазы.

Полосы деревянной бумаги промазывали горячим бакелитом. Укладывали на смазанную жиром форму. Формовали нужную форму и количество слоев. Зажимали в деревянных тисках, отжимая лишний лак, и в таком виде высушивали. Покрывали еще одним слоем бакелита. И только после этого несли в специальную «погребальную камеру», где «коптили» около трех-четырех часов.

Камера была проста и сложна одновременно.

На крутом берегу Днепра Ярослав вырыл канавку почти до уровня воды. Из керамических кирпичей выложил там камеру цилиндрической формы. Со стенкой в шесть кирпичей. Окружив этот «цилиндр» подушкой из трамбованного песка, пролитого раствором гашеной извести. И завалив сверху камнями и землей. Хорошим таким слоем.

Торцы этого кирпичного «цилиндра» были серьезно укреплены дополнительной кладкой, особенно тот, что был обращен наружу. Там не только кладка дополнительная имелась, но и бревна, усиливающие упругость конструкции. А под камерой имелось несколько узких, в полкирпича, дымоходов для прогрева.

Распашная двустворчатая дверь-заглушка была выполнена из дерева и окована для пущей прочности. Открывалась она внутрь и имела конусное сечение. То есть растущее давление только сильнее придавливало ее к кладке. Рядом с дверью в кладку была вделана толстая медная трубка с примитивным весовым предохранителем. В верхнее расширение трубки укладывалось столько шариков свинца, сколько давления требовалось получить[22]. Если его был избыток, то шарики поднимались и излишек стравливался. При этом загрузка топлива в печь производилась сбоку, чтобы взрывная волна, в случае чего, ушла в сторону.

Камера получилась не очень большой, но вполне достаточной, с рабочим пространством порядка метра в диаметре и четырех в длину. Достроили ее только в конце сентября. И только-только начали использовать, позволяя бакелиту шлемов и щитов нормально полимеризироваться.

Для укрепления кромки щитов прокладывали тонкий канат, скрученный из грубых волокон крапивы, а сверху он обшивался сыромятной кожей. В шлеме также использовался канат, только заметно толще и вставляясь внутрь, где он выступал в роли подшлемника, удаляя голову от поля шлема на три и более сантиметров. Кроме того, шлем был оборудован Y-образным подбородочным ремнем с четырьмя точками крепления, надежно удерживающий это изделие на голове.

Да, такие шлемы выходили хуже стальных изделий. Но, несмотря на мороку, получалось все дешево, сердито и очень, очень быстро. Шлемы можно было выпекать хоть по сотне в день. При этом нагрузка на немногочисленных и очень ценных кузнецов получилась скромной.

Конечно, такой шлем выступал чуть ли не одноразовым и после использования в бою нуждался в замене. Если по нему постучали крепко. Скорее всего. Хоть и не факт. Однако первые несколько ударов он держал намного лучше тех из тонкого металла, полученного из переработки трофейных умбонов. Во всяком случае, альтернативы этой технологии для того, чтобы снарядить максимально быстро столько сотен ополченцев и рекрутов, Ярослав не видел.

А вот визуально получалось очень… необычно. Контрастно, что ли.

Стоит такой боец в боевой стойке. Щит от римского легионера времен поздней республики. Шлем – от японского асигару конца эпохи гражданских войн. Марсианин чистой воды. Ну так и что? Комитета по историчности в радиусе ближайших тысячи лет не наблюдалось, так что и леший с этим смешением эпох и регионов. Это не те качества, за которые Ярослав цеплялся.

С вооружением он тоже особенно не выступал. Кузнецы гнали копья. Простые и незамысловатые. Наконечник вполне обычного для региона профиля – листовидного, длиной двадцать сантиметров с креплением не во втулку, а через хвостовик. Так быстрее ковать. А крепить? Так на три заклепки. Не самый лучший вариант? Ну и пусть. Зато их можно было сделать больше, быстрее и дешевле, обеспечив единообразным оружием и ополчение, и рекрутов.

Все остальное потом. И корпусной доспех, и нормальные шлемы, и многое другое. Потому как было бы до крайности неловко встретить противника со спущенными штанами. А то, что противник будет, Ярослав не сомневался. И сильный противник. Хотя, конечно, он мог себя попросту накручивать.

Глава 7

861 год, 14 октября, Гнездо

– Твою же мать… – тихо прорычал Ярослав, когда вышел на шум.

Недалеко от усадьбы сцепились и таскали друг друга за бороды два жреца. Хотен – волхв Велеса и Аристарх – дьяк Никейского обряда. Причем так основательно. От души. И что-то бессвязное орали – каждый на своем языке. Но главное – толпа заводилась и казалось, что их конфликт вот-вот выльется во что-то куда более опасное.

– ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! – проорал наш герой, подойдя ближе.

Драчуны даже ухом не повели.

– Растащить, – приказал Ярослав пришедшим с ним дружинникам. Старым еще. Те, не медля ни секунды, двинулись вперед, быстро и жестко прекратив драку. После чего растащили трепыхающихся бойцов в стороны.

Кто-то из толпы что-то выкрикнул неодобрительное. Дескать, не нужно было их растаскивать.

– А НУ ТИХО! – рявкнул Ярослав, вид которого оказался на удивление яростный и гневный. А рука невольно легла на рукоятку меча. Из-за чего толпа как-то поутихла. И секунд через пять окончательно успокоилась под гневным взглядом категорически опасного человека. Наш герой никогда не нападал первым и вообще предпочитал не бравировать своими навыками в поединках. Да и эмоционально старался быть сдержанным. Поэтому его нескрываемая ярость и раздражение пугали без шуток и оговорок.

После того как шум и гам прекратился, Ярослав вновь обратился к драчунам:

– Что здесь происходит? Первым отвечаешь ты, – указал он на волхва Велеса.

И понеслось.

Эти два уважаемых и в общем-то немолодых мужчины сцепились из-за какой-то мелочи. В представлении Ярослава. А потом – пошло-поехало. Буквально за несколько минут беседы они переругались, посчитав, что их собеседник оскорбляет их Бога. А дальше? Дальше цивилизованный диспут на кулаках. Как и положено при нормальном демократическом процессе. Хорошо хоть за оружие не схватились. Ума хватило.

– Ты говоришь, что он оскорбил твоего Бога? – прервал эти вопли Ярослав, обращаясь к Хотену.

– Да!

– А ты считаешь, что он оскорбил твоего? – уточнил он у Аристарха.

– Истинно так! И твоего!

– Если два Бога считают себя оскорбленными, то почему деретесь вы?

Пауза.

– Может быть, ваши Боги вам как-то сообщили о том, что их оскорбили, и приказали вам атаковать обидчиков? Ангелов послали, например, или иных священных животных?

– Ангелы не животные! – взвился дьяк Никейского обряда.

– Это меняет смысл? К тебе прибыл божий посланник и передал приказ напасть на этого человека?

– Нет, – после долгой паузы произнес дьяк.

– А к тебе?

– Я сам божий посланник!

– Ты не ответил на мой вопрос. К тебе кто-то прибыл и передал приказ Велеса?

– Нет. Но…

– Тихо! – рявкнул Ярослав, прерывая возражение. – То есть вам ПОКАЗАЛОСЬ, что кто-то оскорбил вашего Бога? И вы, приняв решение за Бога, решили немедленно покарать хулителя? Прекрасно! Замечательно!

– Все не так! – воскликнул волхв Велеса.

– А как? Ты хочешь сказать, что ты специально провоцировал жителей Гнезда взяться за оружие? Или это все же от излишнего рвения духовного?

– Взяться за оружие?!

– Да. Взяться за оружие. Когда я пришел – толпа уже была готова сцепиться. И из-за вашего безответственного поведения пролилась бы кровь невинных. Возможно, много крови. Вы оба это понимаете?

Тишина.

– На правах конунга Гнезда я приговариваю вас обоих к десяти ударам розгами по заду. Прилюдно. За то, что по дурости своей или злому умыслу чуть не устроили кровавую драку, а также едва не посеяли большую вражду в этом славном городе. И если я не прав, то Бог каждого из вас отведет руку секущую.

– Что?! – ахнули они оба. Начали оглядываться, но толпа молчала.

После небольшой паузы, видя, что шоу людям нравится, Ярослав кивнул дружинникам своим, дабы приступить к делу. Да не абы кому, а тем дружинникам, что ему в свое время на службу определил волхв Перуна. А значит, людей незаинтересованных. Те ловко скрутили обоих дебоширов и перед всем честным народом всыпали каждому по голому заду десяток ударов розгами. От души. Так, что в кровь это место рассекли. И гром не ударил. И небеса не разверзлись. Даже кошка и то не мяукнула, молча наблюдая за воплями несчастных.

– Обработайте раны обоим, – кивнув на лежащих жрецов, произнес наш герой, едва сдерживая отвращение.

И сразу девочка, что служила при Пелагее, направилась к ним, чтобы очистить раны от попавшего в них мусора и обработать антисептиком. Ярослав специально озаботился тем, чтобы при его дружине и его усадьбе были травницы. Считай, медсестры. Их пришлось разворачивать на базе культа Макоши. В христианстве это все порицалось, там пока молитва и послушание были основными лекарствами. А с другими подходящими культами такой тесной связи у нашего героя не было. Поэтому при усадьбе конунга к осени 862 года уже существовала целая микрошкола из пяти юниц, что учились разбираться в травах и оказывать медицинскую помощь. Не только вот такую, а всякую. Ну и, заодно, парень вбивал в них четкое и ясное понимание санитарии, гигиены и прочих вещей, которыми владел. Получалось так себе, но все же лучше, чем ничего. Очень хотелось парней привлекать к обучению, но и этих девиц учить было некому толком. Только одна старуха из культа Макоши мало-мальски про свойства трав им рассказывала и Пелагея, что знала. Да и как парней в услужение чисто женскому божеству пристроишь? В общем – беда.

– Их тут оставить? – спросил дружинник, все еще державший окровавленную розгу.

– Зачем? Как раны им обработают – положите на носилки и в усадьбу несите. Уважаемые же люди. Пусть полежат, придут в себя.

Дружинник кивнул и отправил рекрута, что был с ними, в усадьбу за носилками. А сам Ярослав, воспользовавшись тем, что здесь собралось уже практически все Гнездо, провел стихийный тинг. Объяснил свой поступок, найдя одобрение жителей. Не у всех, конечно. Но опасность момента многие оценили. Подавляющее большинство. Ведь реально уже чуть за оружие не схватились. А устраивать такие религиозные конфликты в по сути торговом городе – глупо. Ведь тут все ездят. Даже мусульмане и иудеи бывают время от времени. Так что религиозную вражду плодить – себе вредить. Ибо торговлишка оскудеет.

Кроме того, народ, с подачи Ярослава, утвердил регулярный патруль, притом – круглосуточный. Из числа ополченцев, чья смена заступает тренироваться. То есть силами жителей. Формально. Но, по сути, под руководством конунга, который таким образом получал в свои руки еще и какой-то компонент полицейских функций. То есть продолжал усиливать свое влияние…

Тем временем в Константинополе Василевс Вардан, скривившись от раздражения, смотрел на лица путешественников, прибывших из Гнезда. Они как раз закончили ему докладывать о гибели Никифора…

Полторы тысячи километров вниз по Днепру. В том числе и через пороги. Да девятьсот километров каботажем вдоль западного побережья Черного моря. В принципе – серьезное расстояние. Да еще для IX века. Но есть нюансы…

В древности, и в раннем Средневековье путешествия, особенно дальние, были проблемой. А связанность регионов в целом была очень и очень слабой. Однако торговля шла. И путешественники путешествовали. А иногда и такие государства собирались, что диву даешься тому, как им удавалась таким огромным существовать. Да и удавалось нередко поддерживать торговые связи на совершенно чудовищных по меркам тех лет расстояниях[23].

Как же так? В чем секрет?

В транспорте.

Реки и моря объединяли людей. Очень долго расселение происходило преимущественно вдоль этих коммуникаций. На Руси, например, до середины XIII века люди селились практически исключительно вдоль речных террас, не занимая водоразделы. В Западной Европе «взлет на холмы» начался раньше. Однако в IX веке там было то же самое – в удалении от рек и морского побережья людей жило исчезающе мало. Даже кочевники и те гоняли свои стада от водопоя к водопою. Поэтому их блуждания в степях были не такие уж и произвольные. Велика степь, а дорог в ней немного. Каким-то исключением в этом плане выступала только Римская империя с ее страстью к строительству дорог…

А как же такие грандиозные восточные державы, вроде различных образований на месте Персии? Ведь ни дорог, ни рек. Но там все решалось через высочайший уровень автономии. То есть держава была единой весьма условно и до крайности рыхлой.

Реки и моря были настоящими highway Античности и Средневековья. Да и Нового времени, пожалуй. Только по ним можно было куда-то быстро добраться. Только по ним получалось перевезти в разумные сроки значимые грузы. И те державы, что имели доступ к хорошим речным или морским коммуникациям, получали большой, прямо-таки чудовищный бонус в развитии.

Сколько времени занимал путь от Гнезда до Константинополя?

Если пешком – долго. Очень долго.

Две тысячи четыреста километров – это по нормам линейной пехоты конца XIX века[24] «шлепать» порядка ста шестидесяти дней. Это при хорошо организованном тыле, полевых кухнях и прочем. Ежели смотреть на пехоту какого-нибудь XVI века – то как минимум вдвое дольше. С кавалерией дела обстояли не лучше, потому как, имея решительное превосходство в тактической маневренности, на больших переходах она двигалась не быстрее пехоты. Ведь любой отряд идет со скоростью самого медленного его элемента. А обозы до появления средств механизации редко могли похвастаться скоростями, превышающими обычный человеческий шаг. Если же обозов не было, то все становилось еще хуже – ведь людям требовалось какое-то время потратить на поиск пропитания – рыбы наловить, дичи набить, местных жителей ограбить или еще каким образом выкрутиться. А это не быстро.

Кошмар? Кошмар.

А вот по реке и далее каботажем это расстояние можно было проскочить буквально за двадцать пять – двадцать семь дней, а то и быстрее. И это – просто на веслах. Да с учетом преодоления порогов. А если добавить парус, то легко можно уложиться в двадцать дней пути, не напрягаясь. Обратно, конечно, было дольше. Но дней в сорок – сорок пять вполне удавалось уложиться, если строго на веслах идти.

Контраст? Еще какой!

Благодаря этому контрасту те же викинги могли свободно оборачиваться за навигацию в дальнем походе. Например, выйдя откуда-нибудь из Упсалы в современной Швеции, добирались до Константинополя, торговали там и обратно – домой. И все – за один сезон. А там ведь и волока еще присутствовала. И прочее. Поэтому да, связанность регионов была очень слабой, это верно, большие массы людей туда-сюда редко блуждали. Но торговые или, например, дипломатические сношения осуществлялись довольно быстро. Если, конечно, шли вдоль водных коммуникаций в период навигации.

Поэтому, выйдя в середине августа из Гнезда, добраться к середине сентября до Константинополя не представлялось сложным от слова вообще. Обратно, конечно, двигаться подольше. Но, после того как Ярослав был признан Варданом внебрачным сыном Феофила, с Гнездом образовалась постоянная и довольно устойчивая связь. Вардан боялся выпускать его из вида. Ведь он сам власть узурпировал и не имел никаких законных оснований на нее. А Ярослав… известный в Константинополе как Василий сын Феофила, имел. Сомнительные, но их было куда больше, чем у Вардана. Да, парень – бастард. Но так и что? Сил, недовольных Варданом, было много. И их этот момент совершенно не смущал. Потому наиболее оптимальным решением для правящего Василевса было избавиться от нашего героя. Слишком опасен. Не сам по себе, конечно, и не сейчас, а потенциально и как знамя для очередного государственного переворота, на которые так богата была Византия. Но Ярослав сумел Вардана заинтересовать…

– Кто приказал покушаться на жену и детей Василия? – тяжело вздохнув, поинтересовался Вардан.

– Мы не знаем… – помявшись, произнесли оба визави.

– Или не хотите говорить?

– Это домыслы. Мы не хотим наговаривать на людей.

– И все же сказать придется, – мрачно произнес патриарх Фотий, который также присутствовал на этой встрече.

– Мы думаем, что его подговорили родственники, – осторожно произнес один из мужчин в рясе.

– Дескать, негоже сыну Василевса брать в жены дикое животное, – поддержал его второй.

– Тем более что она языческим идолам поклоняется, – добавил первый.

– А кого он должен был взять в жены? – прищурившись, поинтересовался слегка раздраженный Вардан.

– Евдокию, – вместо опрашиваемых произнес Фотий. И жестом отправил их вон из помещения. Те скосились на Василевса и только после его кивка удалились.

– Ты думаешь? – спросил Вардан, когда лишние уши ушли.

– У них в семье только одна девица свободна. Из числа близких родичей к главе дома. Она юна, красива и обладает очень приятным голосом, как говорят. К ней полгода назад сватались, но безуспешно. А предложение было интересным. Вероятно, они уже тогда планировали выдать ее за Василия.

– И зачем она ему? Думаешь, он бы повелся на смазливую девчонку? Говорят, что он свою страсть до баб умеет контролировать.

– Они могут предложить ему поддержку. Большую поддержку. Сначала там, в Гнезде. А потом… мало ли что будет потом?

– Никак не угомонятся… – тяжело вздохнув, покачал головой Вардан.

– И не угомонятся. Такой соблазн! – заметил Фотий, назидательно подняв палец.

– Соблазн… – кивнул Василевс. – И меня настораживает, что Василий на него не поддался. Он молод и должен быть горяч. Может быть, люди врут?

– Может, и врут. Но о том, что Василий занимается только делами Гнезда, говорят все наши люди, – пожав плечами, заметил Фотий. – Он строит крепость. Пытается поставить под свою руку дикие племена.

– Всего одно племя, – поправил патриарха священник, что стоял рядом с ним. Считай, адъютант.

Фотий остро глянул на этого «поправляльщика», повернувшись вполоборота.

– Кривичи, – с трудом, буквально по буквам, произнес этот священник. – Часть одного из племен венедов.

– А про пиктов ты забыл? А про свеев?

– Но… разве он пытается их поставить под свою руку?

– Пытается. Свеев через торговлю. Пиктов – через предложение переселения. Все племя не уедет, но часть – может. А как он работает с теми, кто живет выше и ниже по течению Днепра? Торговля притягивает к нему людей. К нему начинают прислушиваться. И то, что он только среди восточных кривичей пока начал наводить порядки, напоминающие те, что применял еще Диоклетиан, только начало.

– Это правда?

– Что именно?

– Он пытается провести реформы Диоклетиана среди этих дикарей?

– В какой-то мере, – покачав головой, произнес Фотий. – Полностью их не провести. Условия другие. Но, очевидно, он неплохо о них наслышан и пытается их как-то приспособить к жизни местных дикарей. Судя по тому, что я слышал, получается у него не очень хорошо. Но он упорен. И, вероятно, добьется определенного результата. Уже сейчас – он самый сильный вождь в тех краях с огромным авторитетом. Что будет дальше?

– Это пустое, – устало махнул рукой Вардан. – Возня среди этих лесов выглядит какой-то игрой. Он словно отвлекает мое внимание от чего-то куда более важного. И то, что им все больше интересуются здесь, меня настораживает.

– Потому и интересуются, что он интересен, – вновь пожав плечами, сыграл в капитана очевидность Фотий. И почти тут же потупился, встретившись с острым и в известной мере раздраженным взглядом Василевса.

– Я хочу знать, чем он живет. К чему стремится. Ты понимаешь меня? – с нажимом произнес Вардан. – Это все становится слишком опасно…

Глава 8

861 год, 17 октября, Гнездо

Ярослав заглянул на сильно разросшееся подворье кузнеца. Нашел его взглядом. И направился к нему. Прямиком…

История его взаимоотношений с Малом была очень странной, запутанной, но крайне интересной. Его племянницу в свое время отдали Ярославу в наложницы. А потом, как ушла – сразу и замуж выдали за кого-то местного. И только года полтора спустя выяснилось – понесла она. И родила. Но от него или от мужа – не ясно. Однако отношение с тех пор у Мала к Ярославу стало другим. Не добрее, не злее, а иным. По-другому он стал на него смотреть. Тем более что парень мало-мало иногда Любаве подарки отсылал. Инкогнито. То есть через кузнеца, дабы ревность супруга не вызвать. А так – Мал ей был не чужим человеком, и его забота выглядела вполне уместной. Хорошие подарки, как по меркам этих мест.

Кроме этой плоскости была и другая – технологическая.

Поначалу Мал и Ярослав едва ли не насмерть поругались. Ведь «пришлый ромей» не оценил совершенства кузницы самого умелого кузнеца всей округи. Еще и кривился, словно увидел какое-то уродство. Обидело это тогда Мала люто. Позже отпустило, конечно. Но не сразу. И пока злился, ему ума хватило натравить на нашего героя шайку залетную. И Ярослава чуть не угробил, и сам едва под раздачу не попал. Но обошлось. А потом, как его попустило, то уступил он сначала одному совету, потому другому. Да так потихоньку и втянулся. А Ярослав стал для него авторитетом таким, что он ему чуть ли не в рот заглядывал.

Сам Ярослав кузнецом не был. Ну так получилось. И ковать не умел совершенно. Но он очень многое видел и понимал. А еще обладал весьма приличными знаниями в физике и химии, в том числе пусть и обрывочным, но и в области теории обработки металлов. Да, Мал был практиком. Но практиком IX века. Притом из довольно глухой окраины весьма условно цивилизованного мира. И он ровным счетом ничего не понимал из того, что делал. Для него весь процесс ковки был колдовством, магией, а потому до предела ритуализован. Он сам так учился, так практиковал и так своим подмастерьям передавал свои знания. А тут пришел человек, который в целом очень неплохо понимал то, что Мал считал волшебством. И не только понимал, но и смог в сжатые сроки сильно облегчить и улучшить его работу.

Так или иначе, но к осени 861 года Мал видел в Ярославе до крайности авторитетного человека. И охотно прислушивался к его словам. А Ярослав считал Мала своим человеком, своей опорой в поселении. И старался прокачивать, дабы поддерживать его авторитет на высоком уровне. Это проявлялось по-разному. Но, прежде всего, в том, что он захаживал к нему за советом не скрываясь. Чтобы все были в курсе, с кем их конунг советуется.

Вот и сейчас – заглянул.

– Дело есть к тебе, – произнес Ярослав и мотнул головой, предлагая отойти.

Загрузка...