Контрольное вторжение

Эпилог

Я сидел в кресле. Над головой привычно мерцал купол информационной системы. Толстые стены бункера максимальной защиты надежно укрывали мое хрупкое сознание от мира, который когда-то возник из фантазии трех стариков и едва не погиб в столкновении с забытой реальностью. В мои легкие проникал синтезированный воздух. Знакомая тишина прикрывала уши теплыми ладошками. За гранью туманной полутьмы смутно мерцали панели управления и терминалы. Для трех человек, лишенных настоящего дома, титановая сфера, скрытая глубоко в земной коре, стала когда-то его подобием. Тысячи часов были проведены здесь в решении нерешаемых проблем. Здесь мы ели, спали, ругались, а пару раз даже дрались. Каждую секунду любой из нас был готов отправиться в прошлое, чтобы подправить настоящее. Каждую секунду любой из нас был готов умереть, чтобы дать этому миру еще один шанс.

Освежив в памяти подзабытые навыки, я без труда подключился к общепланетарной сети. Перед глазами поплыли дымные полосы ускоренной сортировки данных. Компьютер, сто двадцать лет назад носивший громкий титул мощнейшего на планете, силился сделать выборку необходимой мне информации. Через пять секунд он наконец-то разродился первыми данными.

— В результате вторжения кохонов Солнечная Система потеряла, по предварительным сведениям, 4 531 637 618 граждан, имевших мыслетелефоны. Граждане, не имевшие на момент вторжения вживленных мыслетелефонов, пока не учтены.

«Дети и подростки не сосчитаны, – подумал я. – А это еще несколько сотен миллионов».

В воздухе появилась таблица с раскладкой потерь по населенным пунктам, государственным секторам и даже по планетам. На Луне погибло 1520 человек, на Меркурии 17, на Марсе 8. На остальных планетах боевых потерь не было.

— Разрушено четыре миллиона одиннадцать…

Я махнул рукой, стирая из воздуха таблицы и числа. Все понятно. Погибло много людей. Очень много. Настолько много, что никакие вычисления не способны отразить масштаб трагедии. Утешение одно – не все. И у нас есть будущее, а у тех, кто нас убивал, будущего нет.

— Как я здесь оказался? – мысленно осведомился я.

— Вы были доставлены Петром Васнецовым, – бодро отрапортовал компьютер.

Надо признать, что ответ всегда очень рассудительного кибера немного меня ошарашил.

— А я, по-твоему, кто?

— Вы – Петр Васнецов.

Вот оно как. Компьютер бункера способен опознать любого из нас троих по специфическим электромагнитным колебаниям мозга. Он различает наши личности в любом обличье и в любом состоянии. Можно сказать, что он настроен на вибрации наших душ и его невозможно обмануть ложным телом или полной амнезией.

Если он уверен, что Васнецовых два, значит, так оно и есть. Первый Петр Васнецов остался в мире кохонов.

Его я убил собственными руками. Второй – я сам. Значит, есть еще и третий. То есть Сашка Титов включил машину времени и создал еще один мир. Именно этот мир послал нам на выручку кровожадных торгов.

— Покажи мне другого Васнецова, – попросил я.

Рядом с креслом появился силуэт в легкой космической броне незнакомой мне модели. Голову моего дубля прикрывал полушлем с радужным силовым забралом.

— Лицо, – потребовал я.

Забрало исчезло. Человек не был похож ни на меня, ни на Ломакина. Этакий смуглый улыбчивый брюнет с черными пронзительными глазами.

— Где он сейчас?

— Нет информации.

— У тебя нет информации? – безмерно удивился я.

— Из-за боевых действий часть каналов приема-передачи данных разрушена.

— Понятно. Что с Готлибом?

— Мертв, – коротко ответил компьютер.

— Совсем?

— Да.

— Как?

Объятая пламенем орбитальная крепость «Красногвардеец» рушилась сквозь плотные слои атмосферы. Я почувствовал на коже жар ее пылающей обшивки и вибрацию лопающихся от напряжения конструкций. До встречи с зыбкой глубиной Тихого океана осталось не больше десяти километров. Я увидел своего друга внутри скромной четырехместной каюты. Он пытался выбраться в коридор, но так и не сумел этого сделать. Поддавшись панике, он дергал дверную ручку не в ту сторону. Бедный Борей. Вечная память.

— Он мог спастись?

— Нет. Выход из строя охлаждающего контура, отказ корректирующих двигателей и одновременное включение тормозной системы не оставили шансов никому.

— Диверсия?

— Вероятность саботажа 98 процентов.

— Как Титов?

— Мертв.

У меня во рту пересохло. В течение одной минуты узнать о гибели всех своих друзей – это слишком даже для почти бессмертного существа с атрофированными нервами.

— Что с ним произошло? Покажи! – прохрипел я.

— Поверните голову направо, – предложил компьютер вместо того, чтобы продемонстрировать стереокартинку.

Сашка сидел в своем кресле. В его голове зияла огромная дыра.

— Кто?

— Он сам.

— Не может быть, – не поверил я. – У тебя должна быть запись.

Труп Титова неожиданно исчез. На его месте сидел живой Сашка и торопливо перенастраивал систему межвременного перемещения. Я хорошо видел, как на небольшом экранчике мелькали клетки календаря. Он выбрал 8 марта 1985 года и довольно хмыкнул, вспомнив что-то приятное, связанное с этой далекой датой. Потом он три раза прогнал тестовые программы. Глючили тайминги. Сашке пришлось повысить их, чтобы добиться стабильного результата. Разброс по точке прибытия увеличился до промежутка с 6 по 10 марта, но, похоже, высокая точность была необязательна. Когда все было готово к старту, он замер и несколько минут смотрел в одну точку. Потом встал, прошел к стене, открыл дверцу никогда не запираемого оружейного шкафчика и достал оттуда маленький тупоносый «Шкварк-4», милицейский лучемет, снятый с производства лет восемьдесят назад. Проверив диагностику, Титов быстро вернулся в свое кресло, как-то очень трогательно всхлипнул и молниеносно приставил толстый ствол к виску.

— Почему он так поступил? – подумал я.

— Не знаю, – честно признался компьютер.

Не мог Титов сам застрелиться! Не такой он человек. Его наверняка заставили. Я вскочил. В оружейном шкафчике нашлось два лучемета. Мой и Готлиба. Они спокойно висели в креплениях и, судя по индикации, были полностью исправны. Я взял свой заслуженный «Спартак» и, сбросив мощность на минимум, выстрелил в пол. Полыхнула короткая вспышка. Запахло горячим железом. На сердце сразу стало немного легче. Если что, живым не сдамся. Сунув оружие за пояс, я вернулся в кресло. На подлокотнике рядом с медной табличкой «Петр Васнецов» успокаивающе помаргивал синий светодиод. Он неутомимо ровно один раз в секунду сообщал, что в любой момент я могу отправиться в прошлое, в заранее указанный день и год своей жизни. Мое кресло было нацелено на 22 октября 1986 года.

— Доложи общую обстановку на планете, – потребовал я.

В воздухе снова забрезжили картинки. Призрачные тени с легким шелестом обрели объемную плоть и заслонили грузными туловищами стены бункера. Где-то в Индии пылали погребальные костры. Скорбный дым черными кошачьими хвостами царапал небо. Обычно крикливые индийские женщины молчали, и от этого было еще тоскливее и страшнее. Колонны строительной техники выходили из ворот уцелевшего автоматического завода. На головной машине красовался кумачовый плакат: «Восстановим планету за 3 года». Три года?! Значит, и за пять не управимся. Одно хорошо: через какое-то время процесс созидания захватит Человечество и хоть в какой-то мере заглушит боль невосполнимых потерь. Картинка снова сменилась. На живописном поле у опушки леса вырос временный поселок для беженцев. Жизнерадостный щит «Добро пожаловать!» плохо сочетался с кислыми лицами строителей и новоселов. Ничего, это пройдет. Все, что нужно для лечения ран, – время. Труд и время возродят планету и вернут людям счастье. Война только закончилась, а многое уже сделано. В мертвых городах почти восстановилась прижизненная геометрическая структура, трактора рассекли завалы, обозначая уничтоженные улицы. Осталось недолго ждать, и прожилки дорог прорастут новыми домами, бульварами и парками. На детских площадках, как и положено, будут играть дети. Зажгутся огни кинотеатров и развлекательных центров. Воскреснут те, чей мозг удалось заморозить, а это уменьшит число потерь. Жизнь непременно вернется в свою колею. А пока сутулые от больших баллонов на спинах люди в уродливых противогазах поливают дезинфицирующими растворами руины и взрывают дырявые останки мертвых зданий. Я поморщился, и компьютер чутко прервал неприятный репортаж.

Мелькнули кадры с изображением горгов, запертых в силовом коконе. Четверорукие твари скалились и бросались на невидимые стены. Я притормозил картинку и отправил компьютеру запрос о наших бравых союзниках, предоставивших нам своих кровожадных зверушек. Информации оказалось неожиданно много. Столбцы чисел и мегабайты текстовой информации за несколько секунд загрузились прямо мне в мозг. Во рту стало кисло. Волосы встали дыбом, сердце провалилось вниз и затрепетало где-то в переплетениях кишечника.

Некоторое время информация разворачивалась, занимая пустующие объемы подкорки. От блошиных прыжков зыбко мельтешащих нолей и единиц скрипели извилины и шуршали барабанные перепонки. Ненавижу прямую загрузку данных. Уж лучше несколько часов корпеть у монитора, чем издеваться над собственными нейронами. С отвращением проанализировав насильно впихнутые в мой череп новые знания, я сделал любопытное заключение: наши союзники – неплохие ребята. Правда, уровень жизни у них низковат, но что можно требовать от цивилизации, которая только начала перебираться из пещерного капитализма в примитивный социализм. Зато промышленность у них на высоте, а наука вообще парит над облаками. Кроме того, меня сильно удивило миролюбие наших новых друзей. У них, как и у нас, практически не было регулярной армии. Оказав нам помощь в борьбе с кохонами, благородные союзники в настоящее время забрасывали наш мир несусветным количеством гуманитарных подарков. При этом они не выставляли никаких условий, счетов или требований. Субтильный японец, руководитель союзнического мира, очень убедительно вещал о моральных ценностях и общем долге перед грядущими поколениями.

Наш премьер Калмыков не менее высокопарно клялся в верности гуманистическим идеалам Человечества и обещал отблагодарить братьев по оружию со всей щедростью, но не сейчас, а при первой возможности.

Политическое словоблудие всегда вызывало у меня инстинктивное желание переключить канал и сунуть в рот что-нибудь вкусное. Компьютер прекратил трансляцию раньше, чем я успел приказать ему это сделать, но желание слегка подкрепиться не пропало. Все-таки я бесчувственное чудовище. Мой мир лежит в руинах, мои друзья мертвы, а у меня только одно желание – пожрать. Укоряя себя собственным непомерным аппетитом, я открыл холодильник. Аппетит сразу исчез. Учитывая рвотные позывы, можно даже сказать, что он стал отрицательным. Я никогда не считал себя впечатлительным человеком, но мертвечина в холодильнике, из которого только что собирался кушать, – это слишком даже для меня.

Голова старика была насажена на прозрачные штыри системы автономного жизнеобеспечения. Система действовала. Она жужжала и гоняла по трубкам крошечные пузырьки. Я потрогал пальцем заиндевевшую кожу.

Послышался тихий хруст. Абсолютно мертвая голова.

Ее поместили в холодильник, чтобы она не завоняла, а систему жизнеобеспечения просто забыли выключить.

В это время петли сверхпрочной двери бункера заскрипели. От их фирменного скрипа я пытался избавиться несколько десятилетий, но что бы я ни делал, он непременно через некоторое время появлялся вновь. Наверное, скрип был неким скрытым сакральным свойством тяжелой армированной нановолокнами двери.

— Кто там? – угрожающе спросил я и скользнул взглядом по экранчику сторожевого демона.

Демон извещал о том, что за дверью находится Петр Васнецов, то есть я сам. «Я» пришел один, без оружия и с мирными намерениями. Индикатор агрессивности слегка светился розовым, что скорее означало страх и смущение, чем боевой настрой. Я не стал блокировать замок.

— Здравствуй, братишка. – Таинственный гость был на голову выше меня, хотя и поуже в плечах.

Он боком протиснулся в бункер, дружелюбно улыбнулся и протянул мне руку. Ладонь, которую я автоматически пожал, оказалась теплой, сильной и слегка влажной.

— Какими судьбами? – процедил я сквозь зубы с неожиданной враждебностью.

Гость посмотрел на меня с удивлением. Не найдя что ответить, он несколько раз потряс головой, от чего его взлохмаченная шевелюра пришла в движение. Слипшиеся волосы напомнили мне щупальца дохлой медузы, намертво присосавшейся к макушке моего ментального двойника. Одежда у «братишки» была ничуть не лучше прически. Похоже, что прежде, чем добраться до бункера, он, как и я, прошел длинный и трудный путь. Гость поймал мой брезгливый взгляд, а возможно, прочитал недружелюбную мысль. Его глаза стали жалобными, просящими о снисхождении и одновременно злыми, как жала электрошокера.

— В чем дело? – холодно спросил он.

— Зря ты пришел.

— Почему?

— Точка бифуркации твоего мира была раньше моего дня рождения. Ты не имеешь к ней никакого отношения, а значит, ты всего лишь моя случайная копия. В лучшем случае.

— Ага, – он сдержанно кивнул, и между его зрачками с неслышимым треском проскочила невидимая сердитая искорка. – А в худшем случае кто?

— Клон или искусственная подделка. Вроде горга, – мои слова прозвучали неприятно громко.

Они даже отразились эхом от близких стен и слегка завибрировали.

— Ну, убей меня, – с покорным вздохом предложил мой двойник.

От этой старой, как все параллельные миры, фразы что-то изменилось в атмосфере бункера. Театральная помпезность встречи разрушилась. Двойник превратился в живого человека. Его неопрятная прическа меня больше не напрягала. Волосы перестали изображать медузу. Слишком длинные руки больше не ассоциировались с обезьяньими конечностями, а белые щеки, чуть прикрытые наждачной небритостью, не принадлежали непонятному зомби, явившемуся из иного мира. Человек как человек. Вот только взгляд по-прежнему недобрый.

— Не вижу смысла убивать, – я пожал плечами. – Кстати, я ведь, строго говоря, тоже копия. Откопирован вместе с этим миром. А настоящий оригинал погиб на Марсе. Он был мерзкой личностью. Из-за него мы все умылись кровью.

— Не только из-за него, – возразил Петр, искры в его зрачках погасли, от чего глаза слегка потускнели и сузились, предвещая возвращение улыбки. – Мы с тобой тоже имеем отношение к причинам этой бойни. – Он по-хозяйски расположился в кресле Готлиба.

— Объяснись, – потребовал я. – Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что мы с тобой лично виноваты в той войне, которая уже случилась, а равно и в будущей, которая еще только случится. Ты должен поверить, что я не клон и, конечно же, не горг. Я такая же параллельная личность, как и ты. Когда Прохор Ильич принес мне тетрадки, где была расписана история вашего мира до вторжения кохонов, а также моя личная судьба во всех подробностях вплоть до внезапных вызовов к доске, я понял, что жизнь Петра Васнецова уже кем-то прожита, и решил…

«Ты не клон, ты клоун», – подумал я и перебил его:

— Кто такой Прохор Ильич?

— Это он создал наш мир, – палец Петра Васнецова показал на мертвую голову в холодильнике.

— Так он ваш бог? – не сдержавшись, ляпнул я. – Мощи не хочешь забрать?

— Мозг не хочешь включить? – вяло отпарировал он.

— Сам включи. Какие тетрадки?! Наша машина времени неспособна передавать в прошлое материальные объекты. – Я медленным, почти прогулочным шагом начал перемещение от холодильника к своему креслу. – В прошлое может уйти только жизненный опыт. Три-четыре терабайта и не более того. Бесплотные нули и единицы. О каких тетрадках ты говоришь?

— Я знаю эту подробность, брат. Прохор Ильич Викторов выучил всю информацию наизусть, а потом переписал в тетради. Это он создал точку бифуркации. Послушай меня…

— Нет, послушай ты меня. Мозг, в который передается информация, должен быть один и тот же, как в прошлом, так и в будущем, то есть, чтобы переместить меня в прошлое, нужно, чтобы я в этом прошлом уже был, а ваша точка бифуркации слишком старая. Ты – провокатор.

Слушая меня, мой двойник не помешал мне добраться до кресла. Теперь если ситуация перейдет в критическую фазу, то у меня будет некоторое преимущество.

«Кокон», – подумал я, и мое кресло окуталось невидимым силовым полем.

— Ты не владеешь всей информацией. – Двойник поднял руку, будто хотел встать и погладить голову старика, лежащую в холодильнике, но передумал и вместо этого почесал собственный подбородок. – Ты видишь перед собой самого старого человека во всех трех мирах. Он появился на свет в 1902 году.

— Ты родился в 1902 году? Бред, – я скептически улыбнулся. – Такое совпадение невозможно.

— Да не я, – раздраженно отмахнулся он. – Тот, в холодильнике.

— Это невозможно, – отрезал я.

— Почему же? Помнишь, был такой лохотрон: платишь кучу денег, и твою голову замораживают в подарок грядущим поколениям. Можно подумать, грядущим поколениям будет очень интересно возиться с отрезанными головами.

— Их замораживали жидким азотом, – хмыкнул я. – Без предварительного обезвоживания тканей. Вода превращалась в кристаллы и полностью уничтожала клеточную структуру. Замороженные таким способом ткани нельзя воскресить. Мы проверили тысячи образцов. Все они были мертвы, как булыжники.

— Не все, – возразил двойник. – Четыре заморозки оказались проведены правильно. В пятидесятых годах двадцатого столетия профессор Кюнер разрабатывал систему анабиоза для отправки космонавтов на Марс. Часть образцов уцелела. Четыре экземпляра сохранились в липецком музее.

— Это один из них, – догадался я. – Почему я про них не знал?

— Про них прекрасно знал Александр Титов. Он воскресил одну из голов, напичкал ее ценной информацией и запрограммировал. Точнее сказать, зазомбировал. В результате Прохор Ильич очнулся в далеком 1912 году и, хотя был в те времена неграмотным сыном батрака, каким-то неведомым чудом раздобыл чернила, несколько тетрадей и тайно их заполнил. Первая тетрадка предназначалась Николаю Второму. На мой взгляд, Титов заставил Прохора Ильича слишком подробно расписать финансовую заинтересованность императора в русско-японской войне. И железные доказательства того, что царевич Алексей не приходился царю родным сыном, тоже можно было оставить для любопытных потомков. Думаю, ознакомившись с изложенными фактами, Кровавый Ники решил, что послание составил его личный враг, и не дочитал рукопись до конца, а там, между прочим, было самое главное: подробное описание козней Англии по втягиванию России в войну. В общем, главная задача, избежать участия в мировой бойне 1914 года, оказалась невыполненной.

— Сашка готовил гонца в спешке. Уже после начала вторжения кохонов, – сказал я, оправдывая друга. – Секретными фактами он пытался подтвердить подлинность информации.

— Возможно, – согласился мой двойник. – Как бы то ни было, вторую тетрадку получил Иосиф Джугашвили.

— Не знаю такого. А почему не был убит Гитлер? Его смерть решила бы многие проблемы.

— Я об этом много думал. Похоже, Титов пытался использовать Адольфа против Запада, и ему это почти удалось.

— Гитлер тоже получил свою тетрадку? – не поверил я.

— Да, – безжалостно подтвердил Петр. – И благодаря данным ему Титовым знаниям он легко разгромил Францию. Дальше, по плану, он должен был сцепиться с Британской Империей и Штатами. Красиво, но Александр не учел, что бесноватый являлся ставленником Лондона. Фюрер сумел обмануть вообще всех, включая себя самого. Абсолютно правильно сыграла только та тетрадка, которая досталась мне. Мне одному пришлось готовить ваше спасение. Ни сам Титов, ни Борей так никогда и не родились в моем мире.

Мы оба синхронно повернули голову в сторону трупа моего друга.

— Тебе следует знать, что компьютер бункера полностью перепрограммирован, – вкрадчиво сообщил мой двойник. – Поэтому кокон ты создать можешь, а вот уйти в прошлое нет. Из бункера вообще больше никто, никуда и никогда не выйдет.

— Почему? – поинтересовался я и демонстративно запустил на выполнение программу диагностики межвременных контуров.

— Ты знаешь, сколько жизней потерял твой мир? – с нескрываемым пафосом вопросил он.

Я кивнул, не догадываясь, куда он клонит.

— Кроме того, от нашего мира полегло больше двадцати тысяч человек, а кохонов вообще никто не считал. Догадываешься, почему это стало возможным?

— Не говори загадками.

— Война между реальностями никогда бы не случилась, если бы между ними не было никакой связи. – Он сжал кулак и потряс им над головой.

— Тут ты прав, – легко согласился я.

— А связь между нашими мирами возможна только потому, что существуют объединяющие их элементы.

— Объединяющие элементы – это, надо полагать, мы? Те, кто существует одновременно в нескольких мирах.

— Точно. Когда ты убил изначального Васнецова на Марсе, кохоновские порталы начали сжиматься. Они сосали все больше и больше энергии. А после того, как ты сам переместился сюда, последний окончательно схлопнулся. Сис Лавилья так и не успел вернуться.

— Блин!

Самый вонючий и самый лучший агент КБЗ, тот, кому я обязан жизнью, навсегда остался среди торгов и мертвецов.

— Его можно спасти?

— Нет. Солнечная Система и Федерация отныне никогда не пересекутся с Соединенными Штатами Земли. Никто из нас не узнает, что там происходит. Может быть, когда-нибудь какой-нибудь впечатлительный подросток в ночном кошмаре узрит иную реальность, но так и не поймет, что он увидел.

— Зато мы гарантированы от вторжения торгов, которые, надо думать, сильно расплодятся в мире кохонов, – с некоторой долей радости констатировал я, хотя погибший негр не шел у меня из головы.

Кстати, почему погибший? Он все еще жив и ждет помощи в ином мире.

— Ты уверен, что разделенные миры продолжают существовать? Может быть, мир кохонов просто исчез?

— По теориям Титова получается так.

— Титов ошибался. Он доказал это своей смертью. Он убил себя, потому что поверил мне. Тебе нужны другие доказательства? – Мой двойник топнул ногой, голова в холодильнике согласно вздрогнула, нежно зазвенели воткнутые в нее трубочки жизнеобеспечения. – Александр Титов погиб, чтобы устранить возможность войны между мирами.

— Какой войны? Кого с кем? Для войны нужны минимум двое, как, кстати, и для любви. Никакой войны не будет.

— Война начнется между твоим и моим миром в течение ближайших двадцати лет с вероятностью девяносто пять процентов. Твой и мой мир сцепятся в смертельной схватке, в которой не уцелеет никто.

— Бред! – хмыкнул я. – Ты несешь чушь! Какого хрена мы будем…

— У нас есть технологии, позволяющие довольно точно предсказывать будущее. Война неизбежна. Наш долг исключить саму возможность военного столкновения. – Мой двойник побледнел, и его лицо стало напоминать черно-белую фотографию, на которой двумя красными пятнами сверкали налитые кровью белки глаз. – Мы должны навсегда разделить наши миры. Сделать их воистину параллельными. Во имя всеобщей безопасности.

— Каким образом? – спросил я, хотя и без дополнительных объяснений уже все понял.

— Компьютер бункера перепрограммирован. Выйти отсюда нельзя. Чтобы надежно прервать межпространственную связь, необходимо уничтожить все связующие элементы. Поэтому никто не покинет это помещение, и никто сюда не войдет до тех пор, пока мы с тобой не умрем.

— Но зачем? Мы же не враждуем. Наоборот, мы прекрасные союзники. У нас есть уникальный шанс создать огромный прекрасный двойной мир, где всем хватит места.

На его лице я прочитал неподдельную жалость ко мне и со всей очевидностью понял, что силовой кокон не спасет меня. И даже «Спартак», который не раз помогал мне, сейчас абсолютно бессилен. Смерть моего собеседника ничего не изменит. Я могу легко продырявить лоб «братишке», и он даже не станет защищаться. Он давно уже умер. Сюда явился лишь его труп. Пустотелый, лишенный души остов пришел, дабы огласить мне окончательный приговор.

— В том-то и дело, что не хватит нам места, – горестно изрек Петр. – В биологии самая жестокая конкуренция возникает между похожими видами. А мы очень похожи. Мы – практически одно и то же. Как красные и белые в Гражданскую.

— Социальный дарвинизм – антигуманистическая буржуазная теория, – автоматически пробормотал я. – Мы же все-таки люди, брат. Хоть красные, хоть белые.

— Ты на улицу давно выглядывал? Люди… Трупы зарывать негде. Миллиарды мертвецов! А если бы возможности создавать переходы не было, каждый сидел бы в своем болоте и квакал в свое удовольствие, – мой двойник тяжело вздохнул. – Я считаю, что нет смысла растягивать удовольствие, – он горько усмехнулся. – Мой тебе совет: не тяни с последним парадом. Это не больно. Не очень больно. Прощай.

Я думал, что он возьмет лучемет и снесет себе башку выстрелом. Или на манер древних самураев вспорет живот лазерным тесаком. Ну, или в самом крайнем случае, подобно Гитлеру, проглотит гламурную ампулу с ядом. Нет. Предсмертного шоу не последовало. Он просто умер. Его взгляд остановился. Мышцы напряглись, потом расслабились, и мой непохожий на меня двойник застыл и медленно сполз на пол. Все. Конец.

Я выключил силовой кокон и подошел к свежему трупу. Проверил пульс, заглянул в зрачок. Еще один покинул нас… Смерть вырвала из наших рядов… Земля пухом…

— Открыть дверь! – крикнул я.

— Запрещенная операция, – с готовностью отозвался компьютер.

— Кем запрещенная?

— Петром Васнецовым.

— Это я. Запрет снимается. Открыть дверь!

— По условиям запрета необходимо разрешение двух допущенных. Ваше разрешение получено. Ожидаю разрешение от товарища Готлиба или товарища Титова.

— Они мертвы. Ты это знаешь.

— Данное обстоятельство запретом не предусмотрено, – промурлыкало в моей голове.

— А еще одно мое разрешение не подойдет? – попробовал схитрить я.

— Нет, – компьютер был непреклонен.

Мне стало безумно жаль себя. С ощущением полной обреченности в душе я обошел по периметру свою камеру воистину пожизненного заключения. По дьявольской задумке двойника, она должна была стать моей могилой. Отличный будет склеп. Прочный. А ведь в соответствии с моим статусом мне полагалось покоиться на Красной площади. Где-нибудь рядом с Верхними торговыми рядами, ибо у стены мест уже не осталось. Но я не собирался умирать! Даже ради Человечества. Жизнь представляла для меня ценность сама по себе вне зависимости от какого-то там Человечества. И вообще я не уверен, что союзнические миры нужно разделять во избежание некоего гипотетического конфликта, который якобы может произойти в будущем. Титов поверил в эту чушь и убил себя, а я не верю. Имею право не верить кому попало на слово.

Я остановился у двери. Не пробить. Выдержит прямое попадание стомегатонной бомбы. А если коконом шибануть? Я быстро пересчитал преобразование защитного индивидуального поля в ударный конус. Не подозревая подвоха, компьютер помог мне взять пару интегралов. Получилась ерунда. Не хватало двух порядков мощности для удержания направления. Включить такое поле все равно, что взорвать бомбу в ограниченном объеме.

Дверь, может, и сломается, вот только внутри бункера будут расплющены даже бактерии. Может, попробовать сломать замок? По умолчанию он заперт, но если подать на него закодированный сигнал, то он откроется.

Этот волшебный сигнал генерируется или компьютером, или специальным ключом. Компьютер помогать отказывается, значит, нужен ключ. Мне потребовалось пять минут, чтобы обыскать трупы. У мертвых ключа не было. В кармане двойника я нашел использованный презерватив и упаковку с препаратом «для безболезненного умерщвления». Одна капсула отсутствовала.

Содержимое Сашкиных карманов было интереснее: гаечный ключ на тринадцать, початая пачка жевательной резинки, помятое меню из пензенского кафе «Тихая гавань» и годовой абонемент на ежедневную кружку пива оттуда же. Мое внимание привлек блестящий цилиндрик. Я точно помнил, что с помощью него Титов, а потом и Брыгсин превращали меня в Ломакина и обратно. Цилиндрик, даже если он работает, ничем помочь не сможет. Что будет делать на моем месте Ломакин? Кушать ядовитые таблетки? С этим я справлюсь и без сопливых. Я оттащил оба трупа к дальней стене, чтобы они реже попадались мне на глаза. Пока ворочал тяжелые человеческие туши, думал о том, что если хочу прожить подольше, то через пару часов нужно будет затолкать их в холодильник. Во-первых, во избежание появления неприятного запаха, а во-вторых, есть вероятность, что я проведу здесь очень много времени. Нужно гарантировать себя от голода. Ребятам все равно, а мне их мясо даст дополнительный шанс. Жрать человечину довольно противно, но по большому счету – это пустяки. Настоящее омерзение я испытывал от того, что придется пить собственную мочу. С водой в бункере плохо, а жить как-то надо.

Я вернулся к двери. Вполне успешно орудуя лучеметом, мне удалось быстро вскрыть кожух замка. Надежда умерла. Здесь точно ничего не светит. Сложный аппарат нельзя ни перехитрить, ни взломать. Кусок уплотненного углерода, армированного тугоплавкими сплавами, надежно прикрывался силовым полем. Это же поле защищало источник энергии и локальный телепорт, предназначенный для перемещения затвора замка, когда дверь открывается. Если попытаться прорвать силовое поле, источник энергии и телепорт разрушатся. Тогда дверь заклинит навсегда. Есть вариант дождаться, когда разрядятся батареи и поле отключится само собой. Триста лет для бессмертного – не срок. В бункере есть три автоматических анабиозных камеры, установленных здесь на случай, если перед отправкой в прошлое надо будет заглянуть в будущее. Я бросился в подсобку. Через пять минут я засну и проснусь спустя три века, чтобы замкнуть контакты на дверном телепорте и выйти на свободу.

В анабиознике кто-то взорвал плазменную гранату.

Или две. О том, чтобы починить камеры, не могло быть и речи. Процессорные блоки были разрушены, фреон вытек, программаторы превратились в оплавленные куски пластика. Я пнул ботинком бесформенный комок мятой жести, сплошь поросшей мелкими разноцветными проводками – долговременное запоминающее устройство с ресурсом на десять тысяч лет. Не починить. Защитные капсулы образовали пыль и блестящим слоем осели на стенах и потолке. Потрясенный, я вернулся в основное помещение бункера и остановился возле пульта управления. Консоль была активирована, монитор светился.

Похоже, именно отсюда Петр запрограммировал компьютер. А откуда же еще? Притащил сюда меня и запрограммировал систему на мое убийство. Но зачем так сложно? Проще было пристрелить меня в мире кохонов. Я постучал подушечками пальцев по клавиатуре.

Набрал логин, пароль, подумал дурацкую кодовую фразу: «Малыш наткнул акробата отверткой». На мониторе появилась надпись: «Идентификация пользователя не удалась. У вас осталось две попытки».

— В чем дело? – мысленно спросил я у компьютера.

— Шлейф поврежден, – немедленно отозвался тот.

«Васнецов перерезал шлейф, чтобы нельзя было остановить его программу, – задыхаясь от счастья, подумал я. – Не может быть, чтобы разгадка оказалась так примитивна!» Следующие два часа я с энтузиазмом разбирал пульт. Шлейф, соединяющий консоль с главным компьютером, уходил в глубь сложнейшего переплетения кибернетических устройств, сконцентрировавших несколько веков человеческого прогресса. Слой за слоем я снимал высокотехнологические напластования.

Пол бункера постепенно покрылся металлическими крышками, мотками проводов, многоштырьковыми разъемами и старыми системными блоками, которые много лет никто не использовал. Было пройдено уже три метра шлейфа, когда до меня дошло, что мой двойник не мог забраться так далеко, чтобы перерезать провод.

— Где поврежден шлейф? – едва сдерживая закипающую ярость, спросил я.

— Физически нигде не поврежден. Александром Титовым был установлен логический блокиратор, имитирующий повреждение.

— Так Сашка тоже в этом участвовал? Я – Петр Васнецов. Я хочу снять блокиратор.

— Для выполнения указанной операции вам нужно идентифицироваться с консоли.

— Подонок!

Время шло. Много часов подряд я пытался взломать стену с помощью лучемета, но лишь посадил батарею и вывел из строя кондиционер, который не справился с перегретым воздухом и задымился. Пришлось срочно прочищать аварийную вентиляцию. Потом я долго бился над перепрограммированием компьютера, но так как я пользовался ограниченным идентификатором, у меня ничего не вышло. После попытки связаться по сети с внешним миром компьютер вообще отключился и больше не отвечал ни на мысленные запросы, ни на отчаянные команды. Чтобы отвлечься и хоть ненадолго забыть о своем безнадежном положении, я занялся трупами.

Перетащил их в анабиозник и аккуратно выпотрошил с помощью столярного лазерного резака, который нашелся в наборе инструментов. Запас мяса отправился в холодильник, а несъедобные обрезки я решил выкинуть в вытяжное отверстие вентиляции. Когда в большую прямоугольную дырку отправилась голова Титова, я обнаружил полное отсутствие тяги. Небольшое расследование показало, что в бункер больше не поступает воздух.

На громкий вопль:

— Какого хрена?! Где воздух?! – Компьютер неожиданно соизволил ответить:

— В бункере нет живых людей, а мертвецам воздух не нужен.

Мне показалось, что в бесстрастном синтезированном голосе, прозвучавшем в моем мозгу, появились вполне человеческие издевательские нотки.

— Сколько времени у меня осталось? – хладнокровно осведомился я.

— Приблизительно два часа плюс-минус тридцать минут. В настоящее время спасатели пытаются вскрыть дверь. Есть небольшая вероятность того, что через двести сорок часов они проникнут в бункер. До этого момента вы должны умереть, чтобы спасти Человечество от войны.

— Хрена лысого, – буркнул я себе под нос. – Не получите вы Васнецова.

Я опустился в свое кресло. Погладил пальцем табличку со своим настоящим именем. Сколько у меня было имен? Не вспомнить. А настоящее только одно. Из груди вырвался тяжелый вздох. До смерти от удушья было еще далеко, но мне уже казалось, что воздух стал жидким и мертвым, словно запаянная в ампулы дистиллированная вода. Он царапал горло и застревал в легких, наполняя бронхи ртутной тяжестью. Мое дыхание стало частым. Сердце билось быстро и гулко, будто его уронили в ржавое эмалированное ведро. Когда будет совсем плохо, я заставлю его замолчать метким выстрелом из «Спартака». Моя дрожащая ладонь опустилась на панель диагностики машины времени. По крошечному экрану побежали числа. Хорошие числа, добрые числа, правильные числа. Не веря своим глазам, я всмотрелся в зеленые столбцы, перелистнул непослушными пальцами диаграммы. Машина работала нормально! Похоже, посчитав меня мертвым, компьютер случайно снял какие-то блокировки. Компьютеры тоже иногда ошибаются, ведь их делают люди.

— К старту готов! – с придыханием прочитал я появившиеся на экране буквы.

Октябрь 2036 года. Осенний вечер. Отлично. Придется еще раз прожить эту длинную жизнь. Замечательно!

Просто замечательно. Я торопливо, чтобы не передумать, привязал себя ремнями. Последний шанс нельзя упускать. Еще ни разу в жизни я не упускал свой последний шанс. Не уйдет он от меня и сейчас. Старт!

Мягкие зажимы медленно опустились на запястья и предплечья, фиксирующее кольцо охватило голову. Остановить программу можно голосом, но я этого делать не буду. Лишь бы не сорвалось. Я почувствовал, как фрезы выдвинулись из пазов в подголовниках, как напряглись обмотки электроприводов. Фиксатор на голове стал твердым. Сейчас начнется. Дикая боль полоснула по сердцу. Неужели не выдержало? Уже не важно.

Даже если я умру, аппаратура сработает сама. Клиническая смерть не помеха для путешествий во времени. Защелкали реле, активирующие энергетические контуры, взревели электромоторы, туман из красных брызг окутал кресло. Неожиданно стало очень светло. Неужели компьютер что-то сообразил и пытается меня остановить? Из кровавого марева выступили кресла моих друзей. В них кто-то сидел. За долю секунды до того, как сработал временной контур, я увидел Сашку Титова и Борея Готлиба. Словно призраки они восстали из прошлого в своих старых телах. Я увидел заколоченные фанерой окна тайной лаборатории в доме Перцова и труп растерзанного нами бомжа. Нет… Не может быть! Инстинктивно я схватился чудом освободившейся рукой за фрезу и увидел, как мои тонкие морщинистые пальцы разлетаются в разные стороны. Спустя мгновение навалилась непроглядная темень. Кажется, я провалился в тоннель, из глубины которого прямо на меня несся поезд… Ничего не было… Ничего не будет… Прошлого нет… Будущего тоже…