Город ночью оказался совсем другим.
Зэй держал меня за руку — уверенно, но не сжимающе. Как будто я действительно была его, но не в клетке, а как что-то бесконечно ценное и хрупкое. Он вел меня по улицам, и с каждым шагом я чувствовала себя всё меньше чужой.
Первая остановка — обзорная площадка. Высокий уступ, утопающий в светящихся ветвях деревьев с серебряными листьями. Отсюда весь город был как ожившая карта звёздного неба: крыши мерцали плавными световыми потоками, транспорт скользил по воздушным артериям, а вдалеке поднимались шпили древних башен — полупрозрачные, с вкраплениями светящегося кварца.
— Это один из старых кварталов, — шепчет он мне на ухо, когда я замираю. — Его почти не трогали реконструкцией. Пусть дышит.
Он обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь щекой к его груди. Здесь пахнет холодом, воздух звенит от магии и ветра. И ещё пахнет им — терпко, тепло, надежно.
Следующая остановка — плавающий мост. Он не висел, он действительно плавал, покачиваясь над узким участком канала, как гигантский лепесток. Под ним проплывали лодки с куполами из ткани, расшитой лунными символами, и вода отражала всё как зеркало. — Тут загадывают желания, — говорит он, касаясь моего запястья. — Только одно. Но если честно — оно обычно сбывается.
Я киваю, не говоря, чего хочу. Он тоже не спрашивает. Просто смотрит. Как будто и сам знает.
Потом мы идём вдоль набережной. Я замечаю витрины с ожерельями, живые картины, где цветы раскрываются прямо у тебя на глазах, лавки с уличной едой, от которой тянет сладким и острым одновременно. Люди и драги перемешаны, никто никуда не спешит. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь. Просто так. Потому что хорошо.
Мы заходим в небольшой сад под куполом из стекла и света. Внутри — тишина, будто этот островок отрезан от остального мира. Там растут светящиеся деревья, поднимаются корни, как скамьи, в воздухе летают мелкие огоньки, и по дорожкам пробегают маленькие зверьки с мраморной шерстью.
Я опускаюсь на корень, Зэй садится рядом и смотрит на меня.
— Нравится? Я киваю. — Здесь я прятался, когда хотел остаться один, — признаётся он. — Но ты сюда подходишь больше. Ты светишься здесь, ведьма.
Я улыбаюсь — чуть неуверенно, чуть растерянно. Но на сердце так спокойно, как давно не было.
И когда мы снова идём по городу, я ловлю на себе взгляды прохожих и не прячусь. Мне не стыдно. Я иду рядом с ним. И мне… хорошо.
И страшно, потому что если всё это — сон, то я не хочу просыпаться.
Именно это ощущение — когда границы стираются, а свобода кажется возможной… Он целовал часто. Не по какому-то графику страсти, не потому что надо, а потому что не мог не целовать. В висок, в кончик носа, в губы, в плечо, в ладонь — будто проверял, на месте ли я, его ли я, настоящая ли.
И я позволила себе быть смелой. Безбашенной. Позволила себе поверить, что могу вести себя как девчонка, в которую влюблён мужчина по-настоящему, до глупых поступков и сияющих глаз.
Он держал меня крепко, с уверенностью, от которой хотелось выдыхать в его грудь. Он смотрел — так, будто я была самым красивым, что он когда-либо видел. Он говорил — нечасто, но ровно столько, чтобы я чувствовала себя нужной.
И в этой его влюблённости хотелось греться. Хотелось подставлять губы под очередной поцелуй. Хотелось смеяться в голос, срываясь с места. Хотелось делать глупости: обнимать его на улице, вцепляться в его руку на ходу, сворачивать не туда, просто чтобы побыть с ним ещё немного.
Я не помнила, когда в последний раз чувствовала себя так легко. Не ведьмой. Не матерью. Не потерянной. А просто — собой.
Зэйлор
Аделина хохотала, разувшись прямо посреди мостовой. Осторожно ступала босыми ногами по прохладным плитам, а потом сбежала к набережной и зашла в воду — всего по щиколотку, но восторга у неё было, будто она окунулась с головой.
Я шёл рядом, наблюдая, как она смеётся, кружится, отпрыгивает от прохладных брызг и снова возвращается. Она мокрая, растрёпанная, с красными щеками и искрами в глазах — и такая настоящая, что у меня в груди что-то сжалось.
— Ты забавная, — сказал я, качая головой. — И, видимо, всё ещё немного пьяненькая.
Она резко развернулась и подбежала ко мне, почти налетев — и я, конечно, поймал. Подхватил на руки, притянул ближе, как будто не насытился ею пару часов назад в клубном туалете.
— Моя ведьма, — выдохнул, целуя её. Губы у неё были солоноватые от воды, губительно мягкие и нежные. Я зарычал одобрительно и добавил, уткнувшись носом в её висок:
— Делай что хочешь, Лина. Что угодно. Пока ты вот так счастливо улыбаешься мне.
Она рассмеялась — звонко, искристо — и сама потянулась к моим губам, мягко коснувшись их своими. А я… ну а я выдал:
— Хочу, чтобы ты стала моей женой.
Она замерла. Посмотрела на меня, как будто я только что признался, что я не драг, а заблудившийся единорог.
— Что? — переспросила шепотом, с приоткрытыми губами.
— Выйдешь за меня прямо сейчас? — повторил я, даже не пытаясь отступить. Потому что я хотел этого. Прямо сейчас. Пока она босиком, смеётся, пахнет морем и свободой. Моя ведьма.
Она смотрела, не моргая. Шок. Кажется, я перегнул. Ну да, неожиданно. Ну да, может, ещё рано. Но, блин, как же мне хотелось присвоить этот комочек счастья.
— Я не могу… — прошептала она. — Я хочу, чтобы мой чёртёнок был рядом.
Я моргнул. Не сразу понял, кого она имела в виду. Потом дошло — Эви.
— Думаю, она спит, — осторожно сказал я.
— Да… — она погрустнела, поникла.
— Ладно. Давай поженимся, когда она не будет спать, — предложил я, чтобы ее глаза снова светились.
Улыбнулась. И прежде чем я смог что-то добавить, развернулась и снова сбежала к воде, босая, сияющая, мокрая.
Ничего не ответила.
Хитрая ведьма. Хитрая, но моя.
Я всё равно на тебе женюсь, Лина. Хоть завтра. Хоть посреди улицы. Хоть босиком.