Глава 14

— Вы кто? — я удивлённо смотрела на незнакомого мужчину в добротном костюме и явно очень дорогом импортном плаще. — И что вы здесь делаете?

Он застыл в прихожей квартиры Валеева и также недоумённо рассматривал меня. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Хотя, может, типаж такой, распространенный.

— А вы кто? — вопросом на вопрос ответил он. Голос у него был как у Высоцкого, глубокий, низкий, с хрипотцой.

— Вообще-то я первая задала вопрос, — немного резко ответила я (потому что нервничала), — или участкового позвать?

— Участкового? — незнакомец удивился настолько искренне, что я аж растерялась: (странно, может быть, сейчас повторяется ситуация, как в фильме «Ирония судьбы»?).

— Ну это же вы ворвались ко мне в квартиру, представиться отказываетесь, о цели своего вторжения тоже не говорите, — сказала я более-менее ровным тоном. — Что мне остается делать?

— Подождите! Что значит «ко мне в квартиру»? — опешил незнакомец, — это Васькина квартира. А вот кто вы и что здесь делаете — вопрос. И вообще, позовите Василия. Где он?

— Умер, — сказала я тихо.

Незнакомец дёрнулся и застыл.

— Ч-ч-что? — огорошено переспросил он.

— Он умер, — повторила я, тщетно пытаясь справиться с внезапно возникшим комком в горле.

Незнакомец сжал руки и шумно выдохнул, тоже пытаясь справиться с эмоциями. Наконец, хрипло спросил:

— Давно?

— Уже почти год прошел, — прошелестела я и, взяв себя в руки, добавила, — странно, что у вас ключ от квартиры, а вы ничего не знаете.

— Я был далеко, — глухо сказал незнакомец севшим голосом. — Не знал я.

— А ключ откуда?

— Да Васька когда-то дал, говорит, мол, будешь у нас в городе, забегай переночевать. Я тоже дал ему свои ключи от моей московской квартиры. Махнулись. Вот и забежал…

— А предупреждать о визите у вас не принято?

— Я звонил по телефону, — сказал незнакомец извиняющимся тоном, — никто трубку не брал. Вот я и решил, что Васька опять в командировке, или в отпуск рванул. Ну и вот…

— Ясно, — медленно ответила я.

Возникла пауза.

Наконец, незнакомец сказал:

— Как он умер?

— Болел сильно. Сердце.

— Как же так? — растерянно побормотал незнакомец, ни к кому не обращаясь.

Я промолчала.

— Простите, а вы кто? — наконец, задал вопрос он.

— Вдова.

— Юлия? — спросил он удивленно, — почему-то я вас совсем по-другому представлял. Эх, Васька, Васька. Фантазер ещё тот… был…

— Нет, не Юлия, — покачала головой я, — меня Лида зовут.

— Но разве…?

— Юлия бросила Василия, когда узнала, что он… — я не смогла продолжить, проклятый ком в горле.

— Васька всегда не умел разбираться в женщинах, — вздохнул незнакомец, — стоило любой красивой поблядушке жопой вильнуть и всё — Васька пропал.

Я кашлянула, пытаясь скрыть смущение.

— Простите, — извинился незнакомец, — я не вас имел в виду.

Я аж вспыхнула от смущения.

Незнакомец тоже сконфузился, поняв, что сболтнул явно не то.

— Что-то я не то говорю, — удручённо покачал головой он, — совсем расклеился. Очень меня это расстроило.

— Да ничего, — вежливо ответила я, — я понимаю.

Незнакомец кивнул и сказал:

— Пожалуй, пойду я. Извините за вторжение. Не хотел напугать вас.

Ссутулившись, он развернулся и, покачиваясь, как пьяный, уже открывал дверь, как я вдруг неожиданно для самой себя выпалила:

— Постойте! Куда же вы пойдёте на ночь глядя?

— Не беспокойтесь, — махнул рукой незнакомец. — Ничего страшного.

— Стойте говорю! Если Василий дал вам ключи и разрешил ночевать, значит ночуйте.

— Я не хочу стеснять вас.

— Вы и не будете стеснять, — торопливо ответила я, слишком торопливо, — у нас тут город небольшой, с гостиницами напряженка не Москва же. Вряд ли вы сейчас на ночь глядя найдете свободное место. Там нужно заранее заказывать, если не ошибаюсь. А тут вы спокойно себе отдохнете.

— Но… — замялся незнакомец. — Я аж на неделю приехал.

— Да ради бога, живите хоть неделю, — пожала плечами я. — Никто вам мешать не будет. Сейчас я вам постелю, а то всё под чехлы убрали, и уеду. Мы здесь не живём.

— Почему? — незнакомец явно обрадовался возможности ночевать, в городе действительно с отелями была беда. Как, впрочем, и в стране в это время.

— У меня есть своя квартира, — объяснила я.

Дело в том, что я вспомнила, где видела его лицо — Валеев мне как-то показывал студенческий альбом, и вот там было несколько фото с этим мужчиной, в стройотряде, с гитарой на какой-то праздник, на параде. Правда там он был сильно помоложе и без седины на висках.

Я поселила его в квартире Валеева. Более того, я съездила домой и привезла от Риммы Марковны ужин. Старушка порывалась ехать познакомиться, ругала, что я не пригласила его к нам домой, но я отмахнулась и повезла еду на валеевскую квартиру.

Я поймала себя на мысли, что просто соскучилась по Валееву и мне сильно хочется поговорить о нем хоть с кем-то. И его друг юности именно тот собеседник что нужен.


Поезд тревожно загудел, фыркнул, перрон побежал навстречу, всё быстрее и быстрее, замелькали столбы, провода, люди, здания. Вокзал давно уже скрылся, а я всё сидела и смотрела в окно на рваные клочья облаков в свинцовом небе. Мысли мои были далеко.

С Леонидом мы проговорили тогда долго. Вспоминали Валеева, он рассказывал о студенческих временах, вспоминал всякие смешные случаи, я же говорила о последних днях, о его надеждах, желаниях, о Светке. Оказалось, что Леонид — Светкин крёстный. Да, вот так. Хоть оба партийные лидеры, но Светку втихушку крестили, бабушка Валеева постаралась, мол, негоже ребенку некрещёному быть. Леонида на крестинах не было, но его записали крёстным.

Он оказался интересным собеседником, цельным таким человеком. Обещал за Светкой присматривать и помогать, благо связи есть.

— А где вы далеко так были, что туда новости не доходят? — не выдержав, снедаемая любопытством, поинтересовалась я.

— Да где я только не был, — вздохнул Леонид, и потянулся за добавкой рыбного пирога (Римма Марковна расстаралась, как чувствовала, что гость будет, вот есть у нее чуйка такая, уже не раз убеждаюсь).

— На Луне что ли? — беззлобно поддела его я, — или за туманом и за запахом тайги кочуете, раз без связи?

— Кочую, но не совсем за туманами, — обозначил улыбку Леонид, — Всё гораздо прозаичнее и южнее… Мозамбик, Куба, Уганда, Бенин.

— Ого, — уважительно сказала я (убедилась, что в это время прорваться за пределы страны не так-то и просто). — Вы капитаном дальнего плаванья что ли работаете?

— Не совсем, — ухмыльнулся Леонид, — больше на социалистический путь развития союзников наставляем, если вы понимаете, о чем я.

Я не очень понимала вот это вот всё, но согласно кивнула. Если захочет — сам расскажет. Кстати, я на Кубе бывала, в той, моей прошлой жизни, с Жоркой, но, конечно же, рассказывать об этом было бы глупо.

Леонид немного поругал меня за халатное (это он так выразился) отношение к валеевской квартире. Ну а я что? Не разорвусь же. И так дел невпроворот, не успеваю крутиться.

Он пообещал проконтролировать, чтобы с наследством Светки все было хорошо. Честно говоря, у меня аж гора с плеч.

Перед тем, как уйти домой, я влезла в сейф и прихватила документы на работу, раз обещала Ивану Аркадьевичу все доделать. Уже дома, поздно вечером, обнаружила, что среди стопки бумаг я случайно захватила и тетрадь, в которую Валеев в последние дни записал план на жизнь для нас со Светкой. Совсем о ней впопыхах подзабыла.

И вот сейчас я сидела в вагоне и под мерный перестук колёс и дребезжание ложечки в стакане из-под чая, перелистывала его записи, вчитываясь в строгие строчки, написанные властным почерком.

Я вздохнула и тыльной стороной ладони торопливо вытерла мокрые от слёз щеки. Когда строчки перестали прыгать перед глазами, вчиталась дальше. Согласно плану Валеева, Светке предстояло изучить английский и немецкий языки, чтобы разговаривать свободно (английским она занимается и так, а вот второй язык Римма Марковна хотела, чтобы французский, уж очень он ей нравился. Но раз Василий Павлович посчитал, что обязательно нужен немецкий — придётся ещё и на немецкий ходить). Поступать же ей нужно будет на юридический, плюс экономика и политические науки.

Мда, это всё хорошо, но через десять лет, когда Светка будет студенткой, начнутся «лихие девяностые» и вся эта партийная идеология накроется медным тазом. Здесь, конечно, придётся корректировать, причем кардинально так. Затем аспирантура и защита как минимум кандидатской. Бедная Светка.

Мне Валеев тоже расписал профессиональный путь наверх, и Высшая партийная школа там фигурировала в обязательном порядке. Я невесело усмехнулась — тут хоть бы этот несчастный ВУЗ поскорее закончить, а то Валеев, судя по всему, из меня решил бигбосса вылепить всесоюзного масштаба. И основной его посыл был — на Москву.

Что же, как ни крути, а от Москвы отвертеться уже не получится.

И чем скорее я туда перееду — тем легче мне будет реализовать все валеевские планы. Я ему обещала. Значит, буду выполнять.

Тем более, что я таки успела пообщаться перед отъездом с Бэллой Владимировной, суровой дамой пенсионного возраста, которая хоть и ворчала, но, по приказу Быкова, подняла все нужные архивные документы. Оказалось, что да, в Красном Маяке действительно был такой парторг — Эдуард Борисович Беляев. Проработал он там меньше года, затем был переведен сперва в Рязанскую область, а оттуда, через четыре года — в Серпухов, Подмосковье. Значит, нужно будет заглянуть и туда, хоть издалека на реального папашку взглянуть. А лучше — пообщаться. Ведь лидочкина мать мне всё равно ничего не расскажет. Сейчас она укатила обратно в Красный Маяк, но я понимала, что новый виток противостояния ещё предстоит. И явно он не один будет. Жадные родственники не успокоятся, пока не отожмут у Лиды всё, что нажито непосильным трудом. Отсюда следует, что чем скорее мы свалим на Москву, подальше от тупой алчной лидочкиной родни — тем лучше.

Так что — Москва, жди! Я уже скоро.


Кисловодск мне сильно понравился. От вокзала простирались синие дали, тронутые осенней позолотой. И воздух. Он здесь был густой, насыщенный травами, свободой и первыми осенними туманами, стелющимися с гор. Его хотелось пить, такой он здесь был вкусный и светлый.

Я дышала этим целебным воздухом и не могла надышаться. Вздохнула так глубоко, что аж заболело в груди, и я потом долго не могла нормально выдохнуть.

Последние дни (да в принципе и всё время) у меня выдались трудными, морально трудными. А здесь, среди такого великолепия, я прямо отдыхала душой.

На старых улочках мягко звучала стеклянная симфоническая музыка. Она заполонила всё пространство города. Толпы отдыхающих ходили нарядные, тихие. Никто никуда не спешил. Люди чинно прогуливались по вековой брусчатке промеж огромных клумб с чайными розами и анютиными глазками, вокруг Нарзанной галереи, старинных зданий с витиеватой лепниной, слушали классические мелодии, которые очень уместны были именно в этом месте и в это время.

Когда не было скучных заседаний Комитета, я с удовольствием прогуливалась вместе с этими людьми, дышала пьянящим воздухом, маленькими глотками пила тёплый солоноватый нарзан, пробовала местные пироги с сыром, укропом и свекольной ботвой.

В эти минуты я была счастлива. Мне хотелось смеяться. Просто так, от избытка ощущений и чувств.

Прогуливаясь, я зашла в небольшой магазинчик, где продавали фарфоровую посуду, изготовленную где-то здесь, на местном заводике. Поддавшись порыву, я вдруг купила миленькую фарфоровую сахарницу с лиловыми фиалками и махровыми маргаритками. Почему-то подумалось, что такая вещица будет очень уместна в нашей будущей московской квартире.

Почти сразу я отыскала нужное место по заданию «опиюса». Это был санаторий имени Семашко, весь утопающий в вековых хвойных деревьях старого парка, старомодный, немного даже чопорный. Здесь я должна была встретиться с человеком по имени Михаил Евгеньевич Шац и забрать у него карточку. Это оказался такой же чинный консервативный старик в белом халате, прямой, словно проглотил аршин, но вполне бодрый и энергичный.

— Добрый день, Михаил Евгеньевич, — поприветствовала его я, — Я — Лидия Горшкова и меня прислал Лев Юрьевич Быков, забрать документы.

— Что-то не торопится ваш Быков, барышня, — чуть насмешливо проворчал Шац, склонил голову набок и сразу стал похож на большого шкодливого попугая в очках, — уже скоро все сроки выйдут.

— К сожалению, раньше он не мог, — попыталась выгородить «опиюса» я, сама не знаю, зачем.

— Возьмите, пожалуйста, Лидия Горшкова, — протянул он мне свёрток с карточкой.

Я забрала документы и, не удержавшись, спросила:

— А вы здесь доктор, да?

— И даже дважды, — хмыкнул Шац.

— В каком смысле? — не поняла сперва я.

— Доктор как врач и доктор медицинских наук, к вашим услугам.

— А по каким вы наукам? — спросила я из вежливости, для поддержания разговора. Так-то я уже намылилась уйти.

Ответ Шаца заставил меня передумать уходить так быстро:

— Моя специальность — неврология. У нас в санатории одно из главных направлений — заболевания нервной системы.

— А психическими болезнями вы не занимаетесь?

— Я таки профессор, член-корреспондент Академии наук, у меня широкий профиль, и под моим руководством защищают кандидатские и докторские в том числе и по психиатрии, если они сопутствующие с неврологией, — со скромным достоинством ответил Шац. — А что конкретно вас интересует?

— Да вот, даже не знаю… — замялась я.

— Смелее, барышня, — подбодрил меня профессор.

— Не знаю, как правильно это сказать…

— «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…», — процитировал Тютчева Шац. — Вы своими словами сформулируйте, Лидия, а я, если не пойму, задам уточняющий вопрос.

— Хорошо, — несмело кивнула я, сердце тревожно застучало, — а скажите, пожалуйста, в вашей практике не встречались случаи с одержимыми?

Шац несколько изумлённо посмотрел на меня, и я торопливо добавила:

— Читала недавно роман, французский, и там были описаны одержимые и как церковь изгоняла из них чужие души. Вот мне и любопытно стало.

— Такие случаи есть, и их немало, — кивнул своим мыслям доктор, — только диагнозы их по-другому называются.

— А скажите… такие болезни… они лечатся? Человек, который считает, что он одержим духами, он может вылечиться и стать нормальным?

Шац хмыкнул и вдруг выдал очередную цитату:

— «Наука движется вперед, лет через сто она поймет, что нужно есть, что нужно пить, что нужно жарить, что варить, и что настаивать на чем, но мы уж будем ни при чем…».

Я недоумённо взглянула на него, и он пояснил:

— Конечно лечится.

Мы еще немного побеседовали на эту тему, и я вышла от него вполне довольная: он подтвердил мои мысли по поводу того, что когда Лида, будучи одержима душой той якутки, попала в психушку и её там полностью вылечили. Но вот куда подевалась душа якутки — вопрос.

Ну да ладно, с этим я ещё потом разберусь.

А Шац мне так-то понравился.


И вот я снова сидела в покачивающемся под мерный перестук колёс вагоне и с сожалением покидала эти чудесные места. Командировка закончилась, а домой не хотелось. Нет, за своими я соскучилась. Везла им подарки. Светке я накупила сладостей. Хоть я была противницей всего этого, так как стоматология в это время ещё была не ахти, но тут не удержалась и накупила от души, аж два больших кулька. Такая вкуснятина! А Римме Марковне у кавказских мастериц я приобрела свалянную из шерсти жилетку, тёмно-синего цвета и такой же берет. Соседки ей обзавидуются. Да, прибарахлили мы её капитально. С таким приданым теперь и замуж выдавать можно.

И тут меня озарила гениальная идея — Михаил Евгеньевич Шац! Это же идеальная кандидатура! Такая чудесная пара получится. Будут друг другу Ахматову и Мандельштама цитировать. И если их свести, и Римма Марковна уедет жить в Кисловодск, я же смогу сюда приезжать сколько захочу!

Осенний сумрак заглушил свет за окном, в вагоне включили освещение и на оконном стекле, словно в зеркале, отразилась моя широкая предвкушающая улыбка.

Загрузка...