Континентальный союз

1. Предварительные условия

Внешняя политика с приходом Жданова менялась. Альянс предшественников с Францией новый вождь оценивал положительно, но отношения осложнялись тем, что союз строился во многом на личных отношениях с французами Тухачевского и Литвинова. Не разрывая Парижский пакт, Москва попыталась прозондировать и противоположную сторону. Идея нормализации пришедших с 1933 года в расстройство советско-германских отношений возникала еще у Сталина, теперь созрели предпосылки для ее реализации. В Берлине полагали, что смена власти в Москве способна изменить советский курс коллективной безопасности, вплоть до возвращения Москвы к традициям внешнеэкономической ориентации на Германию.

При этом вопрос о сбыте своих товаров в Россию и поступлении оттуда сырья, немцы считали главным. Уже в ноябре 1937 года сложился неофициальный блок промышленников, экономических ведомств и министерства иностранных дел Германии, выступавший в пользу расширения экономических связей с СССР. Представители этих кругов высказывались за увеличение торговли с Москвой, и были услышаны.

16 января 1938 года статс-секретарь МИД Рейха фон Вайцзеккер задал советскому полпреду прямой вопрос, существуют ли препятствия к экономическому сближению СССР и Германии. В феврале Политбюро дало согласие на переговоры. Тут же последовало немецкое предложение о заключении торгово-кредитного соглашения. Москва согласилась обсуждать этот вопрос немедленно, увеличение торгового оборота было выгодно обеим сторонам. В СССР выехала немецкая делегация для переговоров, что само по себе стало сенсацией, последний раз подобная немецкая делегация приглашалась в Советский Союз в 1932 году.

Решение о переговорах с Германией вылилось в директиву Политбюро для наркоматов внешней торговли, авиапромышленности, путей сообщения, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения. Заявки наркомов Межлаук вручил германскому послу в Москве Шуленбургу уже 21 февраля, и в тот же день с послом о взаимных политических интересах беседовал Вышинский. Пока намеками, но уже четко очерчивая интересы СССР: Польша, Бессарабия, Прибалтика. Началась сложная, имевшая внешне лишь торгово-кредитный характер, дипломатическая игра, проходившая на фоне одновременных переговоров СССР с Францией, Германии с Англией и Италии с Англией, Германии и Франции, Франции и Италии…

В кругах германской промышленности, впрочем, обсуждалось и иное направление, сторонники которого полагали, что для осуществления своих планов Германии необходимо соглашение с Англией. В Лондоне немало деловых людей и политиков считали необходимым иметь сильного партнера на континенте, в противовес набирающей силу Франции. Как сообщала советская разведка:

30. I.1938. Секретно, срочно.

Центр, Попашенко.

В январе с.г. под видом переговоров о китобойном промысле, в Лондоне начались неофициальные переговоры представителя правительства Великобритании Вильсона и посла Германии Дирксена. Стороны обсудили заключение соглашения, которое должно включать разграничение сфер влияния между Англией и Германией. В ходе обсуждения был согласован проект дальнейшего сближения, из пяти пунктов:

1. Оборонительное соглашение на 25 лет.

2. Английская декларация о постепенном возвращении Германии ее бывших колоний.

3. Договор о разграничении экономических сфер влияния между Англией и Германией, в котором английская сторона признает специфическую сферу интересов Германии на континенте в том случае, если это не приведет к ущемлению английских интересов.

4. Открытие для Германии лондонского финансового рынка и заем размером до 4,5 миллиарда немецких марок.

5. Обязательство Гитлера не предпринимать никаких ведущих к войне акций в Европе, за исключением тех, на которые будет получено согласие Англии.

Заключение подобного договора даст немцам возможность практически беспрепятственно действовать в Восточной Европе и на Балканах, при полном невмешательстве Великобритании.

Чемберлен заявил на совещании в кабинете министров, что "цели Германии ограничиваются слиянием с Австрией, исправлением немецкой границы с Польшей и получением выхода для германской энергии в направлении Юга или Востока, а Россия является неустойчивым фактором. Основная политика Британии – работать с Германией почти во что бы то ни стало и, в конце концов, против СССР. Наша цель – не сопротивляться германской экспансии на Востоке".

Фролов.

Данные разведки были точны, Лондон продолжал сближаться с Берлином. В марте 1938 года состоялся визит в Германию Галифакса, игравшего роль личного посланника Чемберлена. Гитлер поставил перед ним вопрос о недостатке у Германии жизненного пространства, усиленно педалируя проблему возврата Германии ее бывших колоний, и одновременно утверждая, что у него нет никаких территориальных претензий к соседним государствам: "одной лишь Германии заявляют, что она ни при каких условиях не может иметь колонии… Между Англией и Германией имеется по существу только одно разногласие: колониальный вопрос". Галифакс предложил Гитлеру сделку: Германия отказывается от своих претензий на бывшие колонии, а взамен за это получает свободу действий в Восточной и Центральной Европе: "все остальные вопросы, можно характеризовать в том смысле, что они касаются изменений европейского порядка, которые, вероятно, рано или поздно произойдут. К таким вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия. Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции, и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желал бы ни фюрер, ни другие страны".

Гитлер прекрасно понял суть предложения, и указывал, что "никакое урегулирование с большевиками и французами невозможно в принципе и, следовательно, по отношению к Москве и Парижу возможен лишь военный путь решения вопроса". А названные Галифаксом проблемы: Данциг, Австрия, Чехословакия вполне решаемы.

В Лондоне ответ фюрера приняли с восторгом, на следующий день после возвращения Галифакса домой, Чемберлен публично заявил, что не желает воевать с нацистами, поскольку они являются его главным союзником в борьбе против коммунизма: "Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами как против коммунизма, так и агрессивной, пытающейся спровоцировать новую войну реакционной Галлии, и поэтому необходимо мирным путём преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме Франции и России… Англия более не станет отправлять своих солдат на смерть для спасения галлов".

Ключевыми вопросами дальнейших англо-германских переговоров стали признание Восточной Европы естественным жизненным пространством Рейха, отказ Лондона от так называемых "союзов окружения Германии" и признание готовящегося аншлюса Австрии.

Итогом стало подписание 14 марта 1938 года Дюссельдорфского пакта, в который вошли англо-германское картельное соглашение, дающее возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо-германских монополий и конвенция о политическом сотрудничестве двух стран. "Во имя укрепления мира в Европе", разумеется.

"Укрепление мира" последовало тут же, 12 февраля австрийский канцлер Шушниг посетил Гитлера в Берхтесгадене, где получил приказ назначить сторонника нацистов Зейса-Инкварта членом своего правительства и выпустить на свободу всех австрийских нацистов. Австрия подчинилась. Англия промолчала. Британский министр иностранных дел Иден в знак протеста против проводимой премьер-министром Чемберленом внешней политики ушел в отставку, его место занял Галифакс.

К марту 1938 года ситуация в Европе оставалась туманной. Перед Советским Союзом встал выбор: согласиться со статусом региональной страны или вновь вступить в борьбу за возвращение статуса великой державы. Жданов не возражал против первого, но этот путь сейчас, при наличии рвущейся к реваншу Германии, граничащей с Союзом агрессивной Польши, проводящей традиционную политику стравливания континентальных стран Англии – вел в тупик. А то и хуже, к проигрышу. Москве пришлось выбрать второй вариант, и в его развитие Жданов действовал решительно.

Советские дипломаты активно вели зондаж и Франции и Германии. Немцы склонялись к союзу против Польши и торговому сотрудничеству, столько оборудования у них кроме СССР не покупал никто, а союз СССР с Францией вызывал нехорошие ассоциации с первой мировой и русскими армиями под Кенигсбергом. Французы также вспоминали 1914 год, но в отличие от северных соседей, с удовольствием. Великобритания продолжала сближение с Германией, руководствуясь концепцией сохранения противовесов в Европе и опасаясь активной внешней политики Франции и коалиции немцев с СССР.

Встречи советского посла Майского с руководителями британского МИД и парламентскими лидерами, прощупывание настроений английского правительства, показали, что у СССР и Британии возможность партнерства на текущем этапе исключена. Французское руководство серьезно беспокоило сближение Великобритании и Германии. Англо-германский союз, даже при невступлении самих англичан в войну, ставил французов в заведомо проигрышное положение: "если и есть что-то неприятнее русско-немецкого союза, то это англо-русско-немецкий союз" заявил Лаваль. Париж стремился ослабить до предела Германию, уничтожив опасность с ее стороны на обозримое время: "в любом противостоянии с Германией мы единственный естественный союзник России" отметил в те дни Вейган. Одновременно, французы активизировали контакты с Италией, в феврале прошли переговоры Вейгана с Франко, в Югославии начались переговоры о реформации "Малой Антанты" во франко-советско-югославский союз.

Во Франции ухудшалось отношение к Англии, вызванное отказом противодействовать усилению Германии. Петэновское правительство окончательно выбрало вариант Европы, ведомой Францией. И потому отказ от Британии, как партнера в Европе стал неизбежным. Возмущенный такой политикой министр юстиции Рейно написал Петэну письмо, в котором протестовал против такого отношения к старому союзнику. Две недели спустя, он получил конверт, подписанный лично Петэном. Конверт был пуст, однако на его задней поверхности была приписка, сделанная той же рукой: "в случае отсутствия адресата, просьба направить в Ажинкур (Сомма) или в Ватерлоо (Бельгия)".

Вообще, Европа двадцатых – тридцатых годов, являлась ареной противостояния в первую очередь Англии и Франции. Еще в 1934 году, бельгийский премьер-министр, граф де Броквиль, выступая в бельгийском Сенате, прямо заявил об отказе Бельгии от оборонительного союза с Францией против Германии. Снова становиться заложником Франции бельгийцам не хотелось. Франция же оказалась вынуждена искать возможность создать периметр обороны против Германии и, одновременно, защитить свои рынки сбыта от Англии.

Среди населения Франции наблюдалось массовое нежелание воевать. В первую очередь, это проистекало из неизжитого психологического страха первой мировой войны, в которой именно у Франции была наивысшая доля потерь от общей численности населения. Руководство страны старалось обернуть этот страх в обратную сторону, пропагандируя превентивную наступательную войну и пытаясь перевести нежелание воевать вообще в неприязнь к конкретному объекту – немцам. Увеличились военные расходы, продолжалось перевооружение армии.

В Англии включился старый имперский принцип – дружить со "второй" страной на континенте. После прошлой войны прошло полтора десятка лет, и в английском истеблишменте находили широкое понимание идеи, которые можно выразить одной фразой: "не с теми воевали". В конце концов, победа в прошлой войне подорвала мировое господство Британии, и часть элиты связывала это с решением воевать на стороне французов. Сейчас усиление Германии не вызывало протеста в Англии, что не могло не беспокоить Париж. Особенно после того, как слова перешли в дела, 12 марта 1938 года, немецкие войска, встречаемые цветами и ликующими толпами, вступили в Австрию. 13 марта она вошла в состав рейха. Аншлюс состоялся.

Советский Союз, уведомленный немцами, поддержал аншлюс Австрии под лозунгом "борьбы за пересмотр грабительского Версаля". Британия отнеслась к "самоопределению австрийских немцев" благосклонно. Ситуация возмутила Париж и изменила положение Италии, получившей общую границу с Германией. Муссолини, как и Жданов, занимал в те дни двойственную позицию, ведя активные переговоры одновременно с Францией и Германией.

Французы протестовали против объединения Германии и Австрии, но воевать с Гитлером в одиночку готовы не были. Следовало искать союзников.

Уже в конце марта, Вышинский в Париже встретился с Лавалем и Муссолини, прибывшим с визитом во Францию в те же дни. Раунд переговоров выстраивался французами с начала года, и хотя переговоры официально не стали трехсторонними, факт одновременного пребывания в Париже главы Италии и шефа советского НКИД, в мире расценили как сближение трех стран. Да и то, что первый визит новый глава советского внешнеполитического ведомства нанес именно во Францию, считалось показателем сохранения Москвой тенденции советско-французского союза. В СССР это тоже учитывали, несмотря на активные переговоры с Берлином, показать немцам наличие альтернативы там сочли не лишним.

Переговоры Вышинского с Лавалем, тем не менее, прошли тяжело. Наркома упрекали в отходе от принципов пакта, заключенного с Тухачевским, пугали стремлением немцев к реваншу. Но сильно не давили, зная, что обратно в Москву русский поедет через Германию. Вышинский вел себя осторожно: обещаний не давал, заявления делать отказывался, больше слушал:

— Они готовы уступить Германии в вопросе о протекторате над Восточной Европой и предоставить Гитлеру свободу рук в экономическом отношении там же – жаловался Лаваль на британцев, потакающих агрессивности Берлина. Единственное решение европейской проблемы Чемберлен видит лишь по линии Берлин-Лондон.

— Усиление Германии не вызывает у британцев протеста? — поинтересовался нарком.

— Нет. Они хотят дружить со второй страной на континенте. Первая сейчас мы. Остается Германия.

— Я передам ваши предложения в Москву – завершил разговор нарком. У нас принята коллегиальность, и такие серьезные вопросы следует обсудить. Хотя с господином Муссолини мы нашли общий язык, полагаю, ничто не мешает найти его и с вами. Я не вижу препятствий к еще более тесной дружбе наших стран, и считаю необходимым дальнейшее сближение на почве поддержания мира в Европе.

— Конечно. А что думают в Москве по поводу Франко? — покладисто перевел разговор Лаваль. Испания интересует нас не только в плане обороны границы, но и как поставщик сырья. Франко уже выразил готовность присоединиться к франко-итальянскому Средиземноморскому блоку.

— Законным правительством Испании является правительство Негрина – отпарировал Андрей Януарьевич. Именно его мы и признаем. Он помолчал и добавил: и помогаем.

— Я знаю. Но сейчас ситуация меняется. Заключено торговое франко-испанское соглашение, ведутся переговоры о нашем кредите на восстановление испанской добывающей промышленности. И все это с Франко. Не могли бы вы, господин министр, обсудить в Москве и этот вопрос? — и, чуть помолчав, выделяя паузой наиболее важное, француз добавил: Франко, возможно, был бы готов пойти на уступки.

Этот визит нарком считал предварительным. Узнать, что предлагают французы, что немцы, каким видят за рубежом место СССР в Европе. Поднять вопрос о Прибалтике, Бессарабии, Финляндии. В переговорах с французами он этим и ограничился.

Вот с итальянцами разговор шел серьезнее. В ходе встречи с дуче, советская сторона полностью признала присоединение Эфиопии к Италии и подписала новое взаимовыгодное торговое соглашение. Но Муссолини тоже поднимал вопрос о прекращении советской помощи республиканцам в Испании.

Жданов колебался, испанский вопрос мог стать внутриполитической проблемой. Но терять контакт с Парижем и Римом не хотелось, и в Риме, при посредничестве дуче, начались неофициальные переговоры между советским послом Штейном и представителями Франко.

Муссолини заключил с Францией договор о нейтралитете, велись переговоры и о дальнейшем углублении сотрудничества. Лаваль продвигал идею "Средиземноморского союза", коалиции Франции, Италии, Испании, Югославии, возможно Греции и Турции, который будет способен (особенно в союзе с СССР) противостоять как Великобритании или Германии, так и союзу этих держав и их сателлитов. Французов интересовало, в первую очередь, прикрытие франко-итальянской и франко-испанской границы и свободные руки в Средиземном море. Франко получал поддержку в гражданской войне и возможность после победы ограничиться "дружественным нейтралитетом" в надвигающейся войне в Европе.

Муссолини колебался, но в те дни обострились его отношения с Гитлером из-за Австрии. После аншлюса немцы не только вышли на границу с Италией, присоединение Австрии уменьшило влияние Муссолини в правых кругах Европы.

"Гитлер слишком цинично решает все свои вопросы. Так, поддерживая в своей прессе наши военные действия, он в то же время поставлял оружие Абиссинии" – заявил Муссолини на переговорах в Париже Петэну. Дуче не нравилось усиление немецкого влияния в Испании, и он склонялся к поддержке французского предложения о Средиземноморском блоке, целью которого являлся контроль Средиземноморья. Да, Гитлер это давний партнер и союз Германии, Англии и Италии представлялся вполне перспективным. Однако в англо-германском союзе Италия могла играть лишь незавидную роль сателлита, что гордого основателя фашизма не устраивало. В союзе с Парижем он становился одним из ключевых игроков в Средиземноморье, особенно если французы будут отвлечены немцами, а в случае франко-немецкого конфликта дуче мог выступить посредником. Рим интересовали Джибути в Эфиопии, место в Совете Суэцкого канала, статус итальянцев в Тунисе, где проживало большое количество итальянцев, интернационализация Гибралтара и Балканы – в первую очередь, Албания. Воевать, однако, Муссолини не рвался. Он понимал, что война Италии, истощившей ресурсы в Абиссинии и Испании, пока не нужна.

Вернувшись в Италию, Муссолини произнес речь о единстве взглядов национально-ориентированных партий в Италии, Франции и Испании, противопоставляя их шовинистическим лозунгам НСДАП. Но окончательного решения пока не принял.

Гитлер, впрочем, никогда не доверял Италии, заявив в марте 1938 года, что "в этом нереальном мире есть лишь одна реальная вещь – ненадежность Италии и Муссолини".

Из Парижа Вышинский направился в Берлин. Переговоры с немцами также ожидались непростыми, хотя общий интерес имелся – союз против Польши. Кроме того, нарком ожидал, что немцы попытаются оторвать СССР от блока с Францией. И не ошибся, Риббентроп начал именно с этого:

— В Варшаве мечтают о создании так называемой "третьей Европы", конфедерации малых стран от Балтики до Черного моря при главенствующей роли Польши. Такая коалиция должна стать противовесом как распавшейся англо-французской "Антанте", так и Германии и России. Эти идеи выражаются в планах создания Балтийского союза под польским руководством, установления обшей польско-венгерской границы и в создании польско-румынского союза.

— Мы тоже имеем такие сведения – согласился Андрей Януарьевич. Но этим планам препятствуют неурегулированные конфликты Варшавы с Литвой и Чехословакией, не так ли?

Нарком знал, что устранению упомянутых им конфликтов, в свою очередь, мешают германо-польские разногласия. И ждал, что ответит собеседник. Но германский министр иностранных дел вел себя осторожно:

— При изменении системы европейских союзов, польские идеи оказались ненужными никому – уклончиво отозвался он. Сегодня Польша вообще стремительно теряет союзников.

— Да – не стал обострять разговор Вышинский. Помните высказанное недавно Петэном мнение: "…торговать с Польшей незачем, как союзник она опасна и непредсказуема. Остается только использовать ее как предмет для "дружбы против"?

— Я даже знаю, что это мнение разделяют Муссолини и Чемберлен. А что думают в Москве?

— В Москве полагают, что инициатива Варшавы по созданию некоей коалиции, устремляющейся к какому-то противовесу разным европейским странам, не является инструментом мира. А Советский Союз, безусловно, выступает за мир в Европе.

Гитлер изначально использовал пакт о ненападении с Польшей для обеспечения процесса перевооружения, направленного, прежде всего, против нее же. В то же время, Польша рассматривалась как прикрытие с тыла в случае интервенции западных стран и как барьер при нападении со стороны СССР. Попытки использования Польшей договора о ненападении с Германией для проведения самостоятельной политики окончательно рассеяли иллюзии фюрера относительно благожелательного нейтралитета Польши в случае нападения Германии на Францию.

— Мы тоже выступаем за мир – ответил Риббентроп русскому. Но за мир справедливый, покоящийся на соблюдении интересов народов, а не на навязанных обманом и силой договорах.

"На Версаль намекает – подумал нарком. А вот дружить за счет Польши пока желания не высказывает. Подождем, в конце концов, барьер от большевиков – это, если смотреть с другой стороны, барьер и от вас, не так ли?"

Мартовские переговоры в серьезные инициативы не вылились. Но отношения между Берлином и Москвой заметно теплели.

Влияние Франции на Балканах уменьшалось, как вследствие британской политики, так и по мере того, как стало возрастать экономическое и политическое проникновение Германии в балканские страны. Для Парижа естественной представлялась ось Париж – Рим – Белград – Мадрид – Афины, как противостояние Лондону на Средиземноморье. Но реализация этого плана затруднялась клубком взаимных претензий потенциальных участников. Греция и Югославия были настроены против Болгарии, у сербов и греков вот уже 200 лет имело место сердечное согласие, но Греция ориентировалась на Англию. Болгария же следовала курсом Берлина и претендовала на Македонию. В целом, Югославия, Румыния и Греция, стремились к сохранению сложившегося статус-кво, тогда как Венгрия и Болгария мечтали о ревизии Версальских соглашений.

В противоположность Парижу, Германию интересовала нейтрализация Балкан, поскольку война в регионе помешала бы поступлению сырья и могла спровоцировать вмешательство других держав, включая СССР. Экономическая экспансия немцев и так нарастала, сопровождаясь усилением политического влияния.

В торговле Франция проигрывала, ослабленная экономическим кризисом, она не могла быть покупателем балканских сырьевых товаров. Англия же смотрела сквозь пальцы на усиление экономических связей Гитлера, поскольку их развитие не шло в ущерб британской торговле. По мнению Чемберлена, само географическое расположение Балкан означало, что "Германия должна играть там доминирующую роль".

Румынский король Кароль II пытался сохранить нейтралитет в отношении всех европейских блоков, но особенно острой стала ситуация в Чехословакии. После аншлюса, именно эта страна намечалась следующей целью Гитлера, что не особенно скрывалось. Чехословацкому государству оказались враждебны как многочисленные национальные меньшинства, так и вторая государствообразующая нация – словаки. Последние обвиняли чехов в монополизации административных должностей в Словакии и отстаивали право на автономию, пусть пока в составе единого государства. Немцы, проживавшие главным образом в Судетской области, объединились в Судето-немецкой партии Генлейна. Новый премьер-министр, Милан Годжа, обещал удовлетворить их требования относительно равного представительства в общественных организациях и равных пособий по безработице, но это не помогло. Гитлер объявил, что Третий рейх является "защитником всех немцев, являющихся подданными другого государства", и Генлейн немедленно выдвинул т. н. "Карлсбадскую программу" (Карловарские требования), содержавшую требование полной автономии для Судетской области, самоуправление для проживающих в Чехословакии немцев и радикального изменения всей государственной системы.

В мире лозунг восприняли как первый шаг немцев к захвату Судет, и оказались правы.

В такой обстановке, сильно смахивающей на затишье перед бурей, советское руководство нервно реагировало на любые внутренние разногласия. Но именно в этот момент они появились – в партийной верхушке складывалась оппозиция Жданову. На жесткое противостояние, заговор или раскол партии, она, впрочем, настроена не была, все понимали – хватит. Третий переворот мог вызвать в стране и мире последствия уже совсем непредсказуемые. Но в среде оппозиции бытовало мнение, что Жданов принимает решения во многом под влиянием окружающих его "зубров", что было правдой, и чье влияние оппозиционеры хотели бы заменить своим. Глава Союза раскола не хотел. Сосредоточить власть у себя, избавившись от влияния бывших соратников по заговору – да, эту цель он перед собой ставил. Но совершенно не желал избавляться от них самих, ведь на своих местах они действительно приносили пользу. И ему и стране, эти два понятия Жданов теперь не разделял.

По воспоминаниям, принимая решение насчет оппозиции, председатель Совнаркома колебался. Иллюстрацией может служить его разговор с главным "кадровиком" партии (а на практике и страны), завотделом парторганов ЦК Кузнецовым:

— Ну что мы можем сейчас? — поинтересовался тогда генсек. Пойти на переговоры, устроить дискуссию? Неприемлемо, фракционизм запрещен, и дискутировать не о чем. Не обсуждать же "оттирание от руководящих постов ветеранов партии" – передразнил он Постышева, — а в этом и весь вопрос, если без прикрас.

— Открытый спор, скорее всего, кончится переходом к непримиримой вражде – согласился Кузнецов. А если сажать?

Завотделом недооценивал одну важную вещь, ставшую, по-видимому, ключевой в дальнейших событиях. Жданов по своему предыдущему опыту и должностям был чистым аппаратчиком, а не боевиком, подпольщиком или чекистом. Применять репрессии он не боялся, но сам, в отличие от того же Сталина имевшего богатый опыт подполья, соответствующей спецификой не владел. И опасался потерять контроль над "органами", который мог перехватить кто-нибудь из соперников. Поэтому он в самом начале пошел на переформирование НКВД, контролировать три ослабленные структуры казалось легче, чем гигантского монстра.

Да и поддерживающие его сейчас вожди репрессии в партии не поддержали бы. Они понимали, начнут с нынешней оппозиции, а потом… Идти на конфронтацию со всеми казалось рано, да и не ждановский это метод.

— Не пойдет – подумав, ответил он помощнику. Всех сажать, это опять разброд начнется. Сейчас без резких движений надо, мы еще сами не так крепки. Вот если как Иосиф Виссарионович в двадцатые, по ведомствам их разбросать. Дать посты. Серьезные, важные, выдающиеся, туда они и сами пойдут. Часть противников мы этим к себе перетянем, остальные все равно влияние потеряют. А приобрести на этих должностях не смогут.

— Где же такие места найти?

Жданов загадочно улыбнулся:

— Как у нас с рабочими положение?

— Так себе. Разболтался народ, и неудивительно. В мае говорят: Ежов с Кагановичем убили Сталина, Косиор и Тухачевский – великие люди. В августе выясняется, что Тухачевский тоже враг и изменник. А в ноябре – что Ежов с Кагановичем невинно оклеветаны, а Косиор и есть мерзавец. Что от людей в такой ситуации ждать можно?

— Я их успокоить как раз и хочу. Партия всего два миллиона, а страна – сто пятьдесят, большинство рабочие и крестьяне. Сейчас, я так думаю, надо политику на улучшение их жизни вести. А острых вопросов не поднимать, а то нарвемся.

— Это я понял. А оппозиция тут при чем?

Жданов ухмыльнулся уже открыто:

— Ну как при чем? Рабочими ВЦСПС занимается, верно?

— Верно.

— Вот пусть наши оппозиционеры туда и идут. Работа серьезная, важная, пролетариату-то помогать. Они же все время от его имени выступают? Вот пусть с пролетариатом и поработают. Справятся – все равно "Правда" напишет, что под моим руководством. Не справятся – какое тогда, мы спросим, право у них говорить от имени рабочего класса? Как думаешь, согласится Постышев?

— Хороший вопрос – оценил мысль Кузнецов. Думаю, если без ущерба для себя, согласится. То есть, если он секретарем ЦК и наркомом Госконтроля останется, да еще и ВЦСПС получит – вполне.

— Госконтроль еще туда-сюда – не согласился Андрей Андреевич. А вот Секретариат – нет. Профсоюзы у нас независимые! От партии в том числе. И совмещение постов во главе партии и поста председателя советских профсоюзов недопустимо! Помнишь, как в мае Тухачевскому НКО взять не дали?

— Помню – согласился Кузнецов. Но членом ЦК и Верховного Совета он останется?

— Конечно. А так – пусть рабочими займется. Пост значительный, формально, на уровне Калинина, пожалуй. Вон, Калинин у нас вообще в стране главный, по конституции. Так и тут – он даже мне подчинен не будет.

Анализируя изменения, происходящие в СССР, заметно, что за Ждановым стояли руководители промышленности и армии, формальная законодательная власть, судебная власть и часть центрального аппарата партии. За нарождающейся оппозицией шла большая часть партаппарата, региональные парткомитеты и, под их влиянием, Советы, а также часть чекистов. Возглавивший соперников Постышев распоряжался в наркомате госконтроля.

Жданов перехватывал властные рычаги. Госконтроль? — Есть прокуратура, есть комиссия ЦК по партии, и наркомат госконтроля получается, лишний. Исполкомы Советов и СНК республик он старался перетянуть к себе путем вывода из-под контроля местных партийных органов. В начале 1938 года Жданов начал реформы с резкого повышения роли советских органов и наркоматов в противовес партии. Парткомы предприятий, в первую очередь оборонных, постепенно сокращались, ликвидировались Промышленные отделы в ЦК, республиках и обкомах, лишая партаппарат возможности вмешиваться в работу предприятий и главков. Партии оставались только агитация и кадры, соответственно, медленно, но последовательно падала роль партийного контроля над собственно государственными структурами. Структурами, поддерживающими Жданова.

Кроме того, реформа серьезно уменьшила значение местных партийных лидеров, ограничив их влияние не только на работу предприятий и ведомств, но и в силу этого на собственно внутрипартийные вопросы. Реагировали регионалы ожидаемо: началось совмещение постов председателей СНК и первых секретарей ЦК республик, тот же процесс проходил на уровне областей. Но при этом для совместителей основными обязанностями, за которые сурово спрашивали из Москвы, становились отнюдь не партийные. Практику, кстати, негласно поддерживали сверху: совмещение постов делало лишним одного из претендентов, а разрешение на совмещение и утверждение кандидатуры давал ЦК. Который мог при таком раскладе выбирать из двух кандидатов или назначить третьего, своего.

Одновременно ограничили полномочия чекистов. Жданов осознанно шел на либерализацию, стараясь приобрести быструю популярность. В марте 1938 года указом "О повышении роли судебных органов", Верховному суду СССР было предоставлено право, принимать к рассмотрению любое дело любого советского суда и рассматривать его в порядке надзора. До конца года суд отменил исполнение около 20 тысяч только смертных приговоров. Продолжением ослабления репрессий и усиления прокуратуры стало совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия". Принятое 21 марта, запретившее массовые аресты и высылки. Прекращалась деятельность "троек", устанавливался прокурорский надзор за следственными аппаратами НКВД и НКГБ.

Новый прокурор Союза Аралов выдвинул проект широкой амнистии. Идея отлично укладывалась в русло ждановской линии, и уже в апреле проект утвердило Политбюро. Под амнистию попадали преступления небольшой тяжести и экономические преступления, все осужденные менее чем к 2 годам лишения свободы, пожилые или больные, несовершеннолетние осужденные на срок не свыше 7 лет и матери семейств. Без широкого освещения освободили и около 50 тысяч политических заключенных – из числа "вставших на путь исправления либо в силу иных причин утративших общественную опасность". Амнистия, естественно получила название "ждановской" и воспринималась в народе как признак улучшения положения в стране, чего новый руководитель СССР и добивался.

В апреле 1938 года состоялся пленум ЦК ВКП(б). Первый проходящий с новым составом Центрального Комитета. Пленум отразил стремление правительства к стабилизации внутренней обстановки. В первый же день, Микоян в своем выступлении заявил о необходимости резкого повышения производства предметов потребления. В экономическом развитии страны, начиная с 1917 года, это заявление стало поворотной точкой, хотя принято не было. Прошло только постановление "О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР", предоставляющее единоличникам практически равные хозяйственные права, и хотя преимущественное право использования МТС осталось за колхозами, тарифы все же уравняли.

Секретарь ЦК Берия затронул тему о множестве возможных путей построения социализма и отказе от экспорта революции при помощи оружия, с целью обеспечения мирного сосуществования. Пересыпая речь цитатами из Сталина и Ленина, он подчеркнул, что:

"мирное сосуществование капитализма и коммунизма, на данном этапе вполне возможно, при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств".

Пока вопрос ставился чисто теоретически, в плане, как выразился Лаврентий Павлович: "углубления изучения марксистко-ленинского учения". Но делегатов подобные научные построения наводили на мысли.

Выступивший на пленуме Вышинский, докладывал о нормализации отношений с Германией и Францией, подчеркивая нагнетание международной напряженности Великобританией. Но, несмотря на безмятежные заявления, во внешней политике все шло далеко не так гладко, как хотелось бы. Нет, советские перевороты иностранные лидеры воспринимали как аналог наполеоновских, нормализацию элиты большевиков после "ультрареволюционизма" и трансформацию СССР в обычную, по сути, страну. Первый переворот воспринимался как бонапартистский, ко второму отношение было еще лучше – зачем Европе Наполеоны? Собственно, основной претензией к Москве было распространение коммунистических идей, а тут – революция в России закончилась, появился более-менее приличный, по европейским меркам режим, чего еще? Сказывалось, однако, общее нарастание напряженности. И – сделанный чуть раньше выбор активного участия Москвы в мировой игре.

2. Испанский узел

В марте 1938 года закончились поставки СССР испанским республиканцам, обеспеченные испанским золотом. На заседании Политбюро рассматривался вопрос об открытии для испанцев кредитной линии в 170 млн. долларов под поставки республиканцам вооружения и иных товаров, но в кредите отказали. Республиканцам предложили закупать в СССР оружие и другие товары на основе предварительной оплаты либо нового залога. В апреле, после операции фалангистов по рассечению республиканской Испании на две половины, руководство СССР приняло решение о постепенном сворачивании активной помощи республиканцам, и, одновременно, о негласных переговорах с Франко.

В Париже и Риме шли секретные франко-итало-советские переговоры. Основания для секретности имелись. Новое руководство советской политикой, состояло из людей, в основном уже советской, послереволюционной когорты. Большинство из них не было в эмиграции, многие вообще никогда не выезжали за границу, и тесной связи с иностранными коммунистами не чувствовали. Зато ощущали неуверенность в своем положении во власти, и плохо понимая иностранцев, предпочитали ставить на официальные контакты. У них отсутствовало и ощущение обязательств перед любыми заграничными фигурами – ведь личных договоренностей пока не имелось. И это порождало определенный цинизм во внешней политике, цинизм, который, наверное, следовало бы называть реализмом, ведь действовали ждановцы исходя из практичных соображений. И потому, с учетом улучшения отношений с Италией, дружественных отношений с Францией и сотрудничества с Германией, Москва готовилась сдать Испанскую республику. Переговоры вел замнаркома иностранных дел Потемкин, мотающийся из Рима в Париж. Во Флоренции под его контролем и при посредничестве итальянцев начались переговоры и с франкистами, их вел посол в Италии Штейн.

Реалистичный подход нравился не всем. Старая большевистская гвардия принять его не могла. Знающий о переговорах по должности советский полпред при республиканском правительстве в Мадриде, Розенберг, принадлежал именно к ней. И он, естественно, стал ярым противником нового курса. В прошлом близкий человек Литвинова, в феврале 1937 года отозванный Сталиным из Испании и вернувшийся туда после майского переворота, поскольку Литвинов придавал Испании огромное значение. После расстрела Литвинова Розенберга не тронули. Полпред вел важнейшую тему – секретные переговоры с Парижем, прорабатывал детали взаимоотношений с Петэном и Лавалем, а французы после устранения Литвинова и Тухачевского доверять Москве не спешили, и новых людей в контакты с ними вводить следовало осторожно. Кроме того, Розенберг занимал особое положение не только в Испании, он имел отличные связи в Турции, Риме, Париже, Лиге Наций, терять которые Советский Союз не хотел, выполнял крайне деликатные миссии, успел поработать в международном отделе ЦК, и до сих пор оставался фигурой влиятельной. И не только в СССР, к выступлению полпреда могли прислушаться и в Европе. Став невозвращенцем, или просто передав кому-то из своих влиятельных знакомых информацию, он мог сорвать политику Жданова. И потому, возмущение Розенберга игрой Москвы, заставило принять крайние меры.

Жданов не был мягкотелым романтиком, умел принимать крутые решения, и доказывал это в ходе карьеры неоднократно. Но он никогда не относился к сторонникам радикальных шагов, более того, до этого момента он лично лишь раз принял решение об убийстве – какие уж тут эвфемизмы, речь шла именно об этом – коллег по партии, причем высокопоставленных, своих. Однако то было во время переворота, да и выглядело как вполне законная казнь реальных, доказанных убийц. Сейчас речь шла о ликвидации ничего реально не совершившего, более того – по всем партийным и советским понятиям, правого человека, ведь соглашение с Франко действительно являлось предательством испанцев, близких по идеологии и уже становящихся легендой. Пусть предательством в высших, государственных интересах, разменом фишек в большой мировой игре, это ничего не меняло по сути. Но Розенберг на самом деле представлялся опасным, особенно своей правотой. И Жданов отдал приказ чекистам.

Газета "Правда" от 18 апреля 1938 года:

"Наша партия понесла тяжелую потерю: 17 апреля в Мадриде (Испания) коварно убит фашистскими наймитами Франко полномочный представитель Союза ССР в Испанской республике, товарищ Марсель Израилевич Розенберг.

Смерть вырвала из наших рядов выдающегося дипломата, отдавшего все свои силы и знания делу укрепления социалистического государства, неутомимого борца за дело партии, нашего близкого и любимого товарища и друга.

Всю свою светлую жизнь товарищ Розенберг без остатка отдал делу рабочего класса, делу освобождения человечества, делу коммунизма. Он был безупречным воплощением большевика. Все черты пламенного, неукротимого пролетарского революционера, борца за дело партии, строителя социализма, сочетались в нем с исключительной силой и яркостью. Через всю свою жизнь он, как славный рыцарь коммунизма, не знающий страха и препятствий, пронес кипучую ненависть к врагам социализма…"

Подозрений смерть полпреда не вызвала. Но в репертуаре Жданова появился новый, пусть не самый используемый, инструмент.

На франко-итало-советских переговорах, Потемкину приходилось нелегко. Французам нужны были союз с Муссолини и лояльная Испания, возможность не думать о границах с этими странами в случае войны стоила дорого. И если Советский Союз продолжит поддерживать Республику – возникнут проблемы выбора…

— А если мы дадим гарантии, что Негрин поддержит Францию? — поинтересовался советский дипломат на очередном раунде переговоров.

— Муссолини на это не пойдет, для него это вопрос принципиальный. Смотрите: либо мы договариваемся с дуче и каудильо и получаем прикрытый союзниками тыл, либо Рим и Франко окончательно уходят к Гитлеру – выложил карты на стол визави. Негрин все равно не устоит, а мы окажемся в окружении. Германия, Италия, Испания. И не следует забывать о Великобритании, наши морские границы тоже попадут под прицел. Что в такой позиции предлагаете делать?

— А если Негрин все же удержится? Ведь вы можете помочь ему, и тогда…

— И тогда мы получим все тех же врагов на границах и нестабильную Испанию. Впрочем, даже при нашем невмешательстве, у обеих испанских сторон шансы как минимум равные, а при условии помощи со стороны Германии и Англии – причем вероятность последнего сейчас возросла, Франко в любом случае выглядит предпочтительнее. И скажу вам прямо – Петэн не станет поддерживать красный Мадрид. Да и ваши коммунисты, кажется, не единственная власть в Республике?

— Не единственная. Но…

— Месье – прервал Потемкина собеседник – я скажу вам откровенно, и это позиция президента: мы поддержим Франко. И Муссолини. Примите это как данность. Нам не нужны социалисты у соседей, нам хватает своих. И наоборот, нужны союзные Италия и Испания. Мы закроем республиканцам границу для транзита, а флот перережет морские пути. После этого итальянцы и фалангисты разберутся с Негрином. И все будут обязаны победой Франции. Не Германии и Англии, заметьте, именно это для нас сейчас главное. В этом варианте вы проигрываете. Но и нам будет труднее. Поэтому хотелось бы договориться.

— А что получим мы? — поинтересовался замнаркома. Вы просите сдать наших союзников. Республиканцы пользуются огромной поддержкой у советского народа, мы поставляем в Испанию товары, технику, снаряжение, обучаем их армию.

— Франко желает не только скорейшей победы, но и быстрой стабилизации внутренней жизни страны – быстро, явно подготовившись к вопросу заранее, ответил Лаваль. Он готов гарантировать советским представителям высылку в СССР попавших в плен испанских коммунистов и отказ от взаимных претензий по денежно-товарным расчетам. Кажется, существуют какие-то проблемы с испанским золотом, которое сейчас почему-то в России?

Эту историю Потемкин знал. Когда части Франко взяли Толедо, Москва предложила Кабальеро вывезти испанский золотой запас на временное хранение в СССР. Испанское золото шло на покрытие советских расходов на военную и материальную помощь республиканцам, но часть его оставалась в СССР на хранении. Отдавать его Франко никто не собирался. Но, как намекнул в Москве Вышинский: "вопрос этот не худо бы урегулировать. Эти средства нам нужны для финансирования разведывательных операций, да и поддержку испанской эмиграции планируем осуществлять из них". Проблема заслуживала обсуждения, но завуалированно, ни в коем случае не признавая самого факта передачи золотого запаса. А собеседник продолжал излагать условия:

— Каудильо готов отказаться от репрессий коммунистов, в обмен на прекращение Москвой поддержки антифранкистских сил в стране.

— Это предложения Франко. Но я не услышал предложений Франции. С испанцами мы можем разговаривать и без посредников – русский улыбнулся: но тогда все будут обязаны победой не только Франции, не так ли?

— Вы не сможете на это пойти – парировал министр. В таком случае, это действительно будет предательством. А при нашем посредничестве спасением своих союзников. Вы же уже отказались работать с Негрином без предоплаты. И правильно, он не сможет рассчитаться.

В принципе, француз был прав, отказавшись от соглашения, СССР ничего не выигрывал, но много терял. А ввязываться в практически безнадежную поддержку республиканцев руководство не хотело. Но поторговаться стоило.

В Риме прошел ряд встреч представителей Франко с советским послом в Италии Штейном. Переговоры оказались успешными, итогом стала договоренность об отзыве советских военных советников из Испании и прекращении советских поставок. В обмен Франко смягчил свою политику в отношении компартии и подписал отказ от претензий. Испанское золото оставалось в СССР.

В Италии и Франции сделку расценили как свидетельство близости убеждений нового главы Советского Союза к правым националистам – разумеется, русским националистам и правым в сугубо коммунистическом представлении. Париж был заинтересован в хороших отношениях между своими союзниками, а Муссолини очень большое внимание уделял идеологии партнеров. И желал установления с Россией двусторонних связей, помимо Франции.

Для СССР результатом стало не только спасение испанских коммунистов и приобретение испанского золота. Муссолини, обрадованный достигнутым, предложил Москве заключение пакта о взаимопомощи, аналогичного пакту Петэна-Тухачевского. Советские уступки в испанском вопросе давали ему возможность предстать перед всем миром в образе главного спасителя франкистов, ведь основной ударной силой испанских мятежников были итальянские дивизии.

Кроме сближения с Муссолини, серьезно упрочились советские связи с Парижем. Полезным для Москвы стало и укрепление дружественного франко-итальянского блока, который теперь мог сдерживать агрессивные намерения III Рейха и ограничивать Великобританию.

В целом, в Кремле результат переговоров с франкистами и итальянцами оценили как положительный. Франко действовал решительно, а республиканцы лишенные внешней помощи удержать его не могли. Еще 9 марта фалангисты перешли в наступление на Арагонском фронте. К 28 апреля они взяли Винарос, и вышли к Средиземному морю, отрезав Каталонию от центральной части Испании и разделив республиканскую Испанию на две половины. После этого Франция перекрыла границу с Испанией, а 30 апреля заключила соглашение с Италией о сохранении статус-кво на Средиземном море. Фактически это означало блокаду Республики, как по суше, так и по морю. Последствия не заставили себя ждать: второго мая части пятого армейского корпуса под командованием полковника Листера под натиском франкистов отошли на левый берег реки Эбро, взорвав мосты через реку. Седьмого мая в Лондоне, Комитет по невмешательству в Испанскую войну принял решение об эвакуации всех иностранных волонтеров из Испании. Москва отозвала своего представителя из комитета, но изменить это уже ничего не могло. Да и не ставилось такой цели – решение просто дало возможность сделать красивый жест. На следующий день Негрин заявил о выводе из Испании интернациональных бригад. СССР немедленно отозвал большую часть советских советников, в Испании осталось лишь минимальное количество специалистов, в основном сотрудники НКГБ и военной разведки.

Двенадцатого мая Петэн направил республиканскому правительству ультиматум с требованием вступить в мирные переговоры с Франко.

После этого говорить о победе республиканцев стало бессмысленно. Девятнадцатого мая Париж заявил о признании единственным законным правителем Испании Франко, и разорвал отношения с правительством Испанской республики Негрина. Двадцать первого мая состоялся прощальный парад интербригад в Барселоне, а уже через неделю республиканцы вновь стали отходить. Муссолини, воспользовавшись ситуацией, потребовал наступления. И 19 июня итальянская дивизия "Литторио" при поддержке 40 танков прорвала позиции республиканцев в секторе Серос и двинулась на Льярдеканс. На следующий день итальянцы взяли Льярдеканс и Торребесес, наваррский корпус франкистов занял Альматрет и Майяльс. После десяти дней ожесточенных боев итальянские войска прорвали оборону республиканцев в районе поселка Кастельданс и 14 июля войска Франко взяли Барселону. Через пять дней Франко, воспользовавшись поддержкой французского флота, занял остров Менорка. К двадцать третьему фалангисты вышли на границу с Францией на всем ее протяжении, завершив Каталонскую операцию. Части республиканского пятого корпуса перешли испано-французскую границу, были разоружены французскими войсками и отправлены в лагерь под Тулузой.

Франко предложил амнистию испанским коммунистам: "Ошибочно утверждают, что коммунисты трусы. Нет, они стойко сражаются, упорно отстаивают каждую пядь земли, мужественно умирают. Ведь они родились на священной земле, которая закаляет сердца. Они испанцы, следовательно, они отважны. Я обещал, что после победы не будет дома без хлеба и очага без огня. Если люди, которые защищают не добро кучки бандитов, засевших в Мадриде, но Испанию и величие нашей нации, как они его понимают, вернутся домой, они вправе рассчитывать на справедливость и прощение" – заявил он.

Каудильо играл честно. Соглашение он выполнял, и создавалось такое впечатление, действительно хотел быстрого успокоения разоренной войной страны. Заявление произвело хорошее впечатление везде, кроме Германии, но немцев фалангисты потихоньку из страны выживали. При полной поддержке итальянцев, будучи не столько нацистом, сколько традиционалистом, Франко ориентировался на близкий его взглядам правый режим Петэна и фашистскую Италию.

После этого, 28 июля, произошел взрыв. Мятежники, генерал Касадо и Бестейро, объявили о низложении правительства Негрина и создании "Национальной хунты обороны". По приказу Касадо с Гвадалахарского фронта были сняты и переброшены в Мадрид войска анархиста Мера, атаковавшие части компартии. Гарнизоны Валенсии, Аликанте, Мурсии, Альмерии перешли на сторону Касадо. Правительство Негрина на двух самолетах вылетело во Францию. Совещание Политбюро ЦК испанской компартии приняло решение об эвакуации ЦК, члены ЦК вылетели в Алжир.

Дальше была агония. Тридцать первого Национальная хунта предложила Франко начать переговоры о перемирии. Переговоры начали через два дня, но 4 августа прервали, и Франко перешел в наступление на Мадрид. В Мадрид он вошел седьмого. После этого началась повсеместная капитуляция республиканских войск. Девятого августа фалангисты вошли в Картахену. В тот же день Франко официально заявил об окончании гражданской войны. Для Испанской республики все кончилось.

СССР официально каудильо не признал, что, однако, не помешало заключить в Париже советско-испанское соглашение о ненападении с правительством Франко. В договоре было указано, что "правительство Испании, определенно является правопреемником предыдущего правительства" и соглашение основано на отказе от взаимных претензий по денежно-товарным расчетам, имевшим место до заключения соглашения. Перешедших во Францию коммунистов, заинтересовавших Советский Союз, негласно передали советскому посольству, часть плененных фалангистами коммунистов выслали из Испании. И Франко и Жданов пунктуально выполняли свои негласные обязательства, и хотя дипломатические отношения так и не были установлены, советско-испанские контакты на территории третьих стран поддерживались постоянно.

3. Восточные узлы

Изменения в Европе внесли сумятицу во внешнюю политику США. В начале 1938 года, когда в Европе начал складываться союз Франции и Италии, активно наращивалось англо-германское сближение, ситуация для Вашингтона стала неясной. К середине года франко-итальянский союз стал реальностью, как и разрыв этого союза с Англией. Германия, присоединив Австрию, предъявляла претензии на земли в Чехословакии, Польше и Прибалтике, а ее противостояние с Францией стало краеугольным камнем политики обеих стран.

Великобритания, расценивая Германию Гитлера как более слабого игрока на континенте, усилила контакты с немцами в противовес французам и итальянцам. СССР занял выжидательную позицию, одновременно сближаясь и с Францией, и с Германией, и предсказать окончательную конфигурацию европейских блоков представлялось невозможным. В этой ситуации США, не заблуждаясь относительно возможности сохранения в Европе длительного мира, вернулись к политике изоляционизма, не желая пока вмешиваться в развитие европейских дел. К тому же, продолжали обостряться отношения с Японией. В июле 1937 года японская армия вторглась в Китай. Так как формально война не была объявлена, и Китай не считался воюющей страной, американцы начали поставлять ему оружие, желая не допустить усиления японцев и их выхода в Индокитай и Индонезию, которые считались областью американских стратегических интересов. Однако американские фирмы занимались поставкой стратегических товаров и в Японию, и прекратили эту деятельность лишь в январе 1938 года, после того, как подобные сделки были законодательно запрещены Конгрессом до тех пор, пока Япония не выведет свои войска из Китая. Отказ американского правительства признать завоевания Японии в Китае привел к разрыву торговых и финансовых отношений между двумя странами.

Еще в декабре 1937 года начался турецко-французский конфликт с Сирией из-за Александреттского санджака. Ссылаясь на предстоящую отмену французского мандата над Сирией, Турция предъявила претензии на пограничный Александретский санджак, населенный на 40 % турками. Великобритания поддержала турецкие притязания в Лиге Наций и правительство Франции пошло на уступки. По решению Лиги Наций Александретский санджак был передан под совместный франко-турецкий контроль.

В марте 1938 турки попытались ввести войска в санджак, но французские колониальные части, сосредоточенные на границе, заставили их отказаться от этого плана. Существенную роль в урегулировании конфликта, сыграло и выдвижение войск советского Закавказского военного округа к турецкой границе. Вмешательство в избирательную кампанию французские колониальных войск обеспечило большинство мест в парламенте санджака лояльным Франции депутатам. В июле 1938 года по соглашению между Турцией и Францией при посредничестве СССР, на территории Александретского санджака провозглашено создание "государства Хатай", формально находящегося под суверенитетом Сирии, реально подконтрольного французам. А в августе СССР и Франция дали гарантии неприкосновенности границ Турции.

Обстановка накалялась не только на Ближнем, но и на Дальнем востоке. В апреле китайцы разгромили под городом Тайэрчжуан две японские дивизии, китайские бомбардировщики произвели налет на остров Формоза, разгромив японскую авиабазу в Тайбэе и порт Синьчжоу, уничтожив более сорока японских самолетов, много авиационной техники в контейнерах, ангары и трехлетний запас горючего. Самолеты, как и летчики, были, разумеется, советскими. Японцы знали об этом прекрасно, и Токио не мог не реагировать. Ведь победы китайцев выглядели следствием не только поставок советского оружия и предоставления кредитов, в еще большей степени, это показывало успехи советских офицеров, сидящих за штурвалами китайских бомбардировщиков СБ и ТБ-3, истребителей И-15 и рычагами танков Т-26.

Предполагая, что двойная смена руководства страны должна отрицательно сказаться на боеготовности советских войск на Дальнем Востоке, Япония взяла курс на быстрое наращивание размещенной у советских границ армии. Для обоснования требований резко увеличить бюджетные ассигнования, командование сухопутных сил инициировало пропагандистскую кампанию под лозунгом нарастания советской угрозы. Японские генералы заявляли, что увеличение численности Красной Армии на Дальнем Востоке, создало кризис для обороны Японии.

В условиях реальной опасности вооруженного столкновения, Москва озаботилась укреплением обороноспособности восточных районов.

На совещании в НКО, Уборевич кратко подвел итоги:

— …увеличена численность войск, усилен Тихоокеанский флот, идет строительство укрепленных районов. Осенью 1937 – в начале 1938, нами проведены мероприятия по повышению боевой и тактической подготовки войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта. Улучшено снабжение войсковых частей, подготовлены дороги, мосты, связь. Прекращено практиковавшееся ранее растаскивание из боевых подразделений бойцов на всевозможные посторонние работы. К апрелю все бойцы, находящиеся в таких откомандировках возвращены в части. Все части фронта, особенно пехоту, мы усиленно готовим действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности в условиях Дальнего Востока, изобилующей горами и сопками.

В Москве Уборевич получил четкую установку. В случае любого инцидента нанести удар. Предельно мощный, чтобы отбить у Токио желание воевать:

— Нам нужно один раз проучить самураев, но так, чтобы запомнили – сказал Буденный. Они понимают только силу, ее и надо продемонстрировать.

— А если они пойдут на большую войну?

— Они завязли в Китае. Против нас бросить крупные силы не получится. Но урок должен быть показательный, применяй артиллерию, танки, самолеты – дави их техникой. В Токио должны понять, что мы не царская Россия. И второго Порт-Артура не будет, не позволим.

Командующий фронтом был готов. Оставалось ждать повода, и повод нашелся.

12 мая 1938 года советские пограничники по приказу начальника погранотряда заняли сопку Заозерную на спорной территории с Манчжоу-Го. Командующий японской Корейской армии генерал Куниаки Коисо сообщил об этом в Токио. В генеральном штабе заинтересовались, там давно подумывали попробовать советский Особый Дальневосточный фронт на прочность, проверить информацию о состоянии советских войск в Приморье, полученную от перебежавшего к японцам высокопоставленного сотрудника НКВД по Дальневосточному краю комиссара 3-го ранга Люшкова.

Директива Корейской армии гласила: "атаковав русских на высоте Текохо, выяснить, как будет реагировать на это Советский Союз. Воспользовавшись случаем, прощупать силу Советов в этом районе". Японцы планировали разведку боем и, в случае успеха, захват стратегически важной территории на гряде, господствующей над коммуникациями, ведущими к Владивостоку и Приморью. Подразумевалось также, что успехи в боевых действиях против советских войск, дадут возможность надавить на СССР и заставить отказаться от оказания помощи Чан Кайши.

Далее события развивались молниеносно.

14 мая правительство Маньчжоу-Го заявило протест СССР по поводу нарушения советскими войсками маньчжурской границы, пятнадцатого – посол Японии Сигемицу вручил замнаркома иностранных дел Стомонякову ноту правительства Японии с требованием вывода советских пограничных войск с высот Заозерная и Безымянная у о. Хасан.

Вечером того же дня, Стомоняков ответил послу Японии, что ни один советский солдат границы не нарушал. Сигемицу предложил отвести советские войска со спорной территории, пояснив, что инцидент является результатом провокационных действий советской стороны. Замнаркома реагировал резко: "я не знаю, понимает ли вполне г. Сигемицу значение слова "провокация". Я думаю, что не понимает, раз он так часто употребляет это слово. Я вновь заявляю, что советские пограничники никогда не занимались провокациями и что всему миру известно, что все конфликты на Дальнем Востоке спровоцированы, так же как и в данном случае, японо-маньчжурскими властями. Что же касается пожелания г. Сигемицу об эвакуации советских войск, то я поражен упорством г. Сигемицу, который после всех разъяснений, исчерпывающе освещающих положение, может еще серьезно говорить о том, чтобы советская сторона эвакуировала войска со своей собственной территории. Об этом, конечно, не может быть и речи".

В тот же день, в перестрелке с советскими пограничниками в районе высоты Заозерная погиб японский жандарм.

20 мая Сигемицу вручил наркому иностранных дел Вышинскому очередную ноту правительства Японии с требованием передать район озера Хасан Манчжоу-Го и заявил протест против убийства японского солдата.

Вышинский ответил, что "г-н посол ничего нового не сказал. Единственная новость – это то, что он пригрозил нам силой. Посол, очевидно, считает тактику угроз хорошим средством дипломатии. К сожалению, теперь имеется немало стран, которые поддаются запугиванию и угрозам, но пусть посол знает, что это средство в Москве успешного применения не найдет. Что касается убийства солдата, то я протест должен отклонить, ибо это имело место на советской территории, где японским жандармам делать нечего. Я могу лишь заявить встречный протест против перехода жандармами нашей границы".

На этом дипломатическая прелюдия кончилась, и дело с обеих сторон перешло к военным. Японское командование перебрасывало дополнительные силы в район операции. В Советском Союзе столкновение тоже сочли хорошим предлогом для демонстрации военной мощи, и Уборевич начал стягивать в район озера Хасан авиацию, артиллерию и танки.

После встречи Вышинского с Сигемицу, Буденный дал директиву о приведении войск фронта в боевую готовность. В тот же день, Уборевич привел в боевую готовность созданную на базе управления 39-го корпуса Хасанскую группу войск. В районе начинающегося конфликта командарм сосредоточил две стрелковых дивизии, и перебрасывал еще одну. В группу вошли две мехбригады, сводная танковая бригада, воздушно-десантная бригада – около 285 танков, до 400 самолётов. Визитной карточкой командующего еще с Гражданской была артиллерия, начинавший службу в этом роде войск, Уборевич применять ее умел и любил. Сейчас у Хасана он сосредоточил кулак в полтысячи орудий. Командование группой принял заместитель комфронта – комкор Горбачев. Командарм не мог бросить фронт, растянувшийся по всему огромному советскому Дальнему Востоку, а зам был отличной кандидатурой, начинал службу в Первой Конной, что должно было понравится Буденному и в случае всегда возможной неудачи – смягчить последствия. Уборевич старался учесть все обстоятельства.

Двадцать девятого японские войска нанесли удар и заняли высоту Безымянная, но к вечеру были отброшены пограничниками и ротой 40 стрелковой дивизии. Последовали новые атаки высот, и в последний день мая японцы заняли спорные участки, захватив выгодные в тактическом отношении сопки Заозерную и Безымянную, опираясь на которые они угрожали всему Посьетскому району. В результате предпринятого наступления, части японской 19-й дивизии при поддержке артиллерии втянулись в глубь советской территории, и вышли к населенным пунктам Пакшекори и Новоселки, расположенным к северо-востоку от озера Хасан. На захваченных позициях японцы укреплялись, строили долговременную оборону.

Сигемицу вновь встретился с Вышинским. Предложение посла урегулировать конфликт дипломатическими средствами и вернуться к позициям, которые стороны занимали на утро 12 мая, вновь было резко отвергнуто. Нет, восстановить положение нарком соглашался. Но в своем варианте:

— Под восстановлением положения, я имел в виду положение, существовавшее до 29 мая, то есть до той даты, когда японские войска перешли границу и начали занимать высоты Безымянная и Заозерная.

На уступки Москва идти не собиралась.

Японцы сосредоточили в районе Хасана 19-ю, и части 15-й и 20-й пехотных дивизий, около 200 орудий, 150 самолётов. Общее руководство осуществляло управление японской Корейской армии. И все эти силы сосредотачивались в районе спорного участка.

Но шестого июня Буденный разрешил при атаке использовать обход с флангов, через линию государственной границы, а девятого Уборевич начал операцию.

После удара 220 советских бомбардировщиков и массированной артподготовки силами выдвинутых на передний край трех полков корпусной артиллерии и артиллерией частей, Хасанская группа, силами двух группировок войск, перешла в наступление. Эффективность артиллерийской и авиационной подготовки дала результат, Уборевич наглядно демонстрировал средство преодоления позиционного кризиса: увеличение количества снарядов и бомб на квадратный метр фронта. Артиллерия противника была подавлена и практически прекратила стрельбу. К десятому июня, группа Горбачева выбила японцев с территории СССР. Командующий дал приказ перейти к обороне на достигнутых рубежах.

Следующие два дня японцы непрерывно контратаковали, пытаясь вернуть утерянные позиции, подтягивая к Хасану новые части. И тогда начался второй этап операции. Двенадцатого, после тщательной разведки, советские истребители, использующиеся в качестве штурмовиков обработали пограничную полосу, после чего сто пятнадцать бомбардировщиков СБ разнесли позиции артиллерии и скопление пехоты в ближнем тылу японцев.

Разгром был полным. Четырнадцатого июня японцы предложили перемирие и в 12.00 боевые действия прекратились.

Советские потери составили около полутора тысяч человек убитыми и раненными, японские свыше семи тысяч. Но главным было не это. Русские продемонстрировали умение воевать по-новому. Потоки раскаленной стали, обрушенные на японские дивизии батареями и эскадрильями и ревущие танки, которые пехотинцам микадо нечем было останавливать, произвели впечатление. Не меньшее впечатление произвела остановка русских – дальше очерченных в Москве Вышинским территорий они не пошли.

Семнадцатого июня в Москве Вышинский и Сигемицу подписали соглашение о прекращении военных действий. Мысль воевать на севере, в Японии с тех пор возникала редко и всерьез не рассматривалась. Москва доказала, что имеет возможность ответить на удар, и одновременно продемонстрировала отсутствие стремлений к продвижению за пределы своих границ. Стремительно проведенная Уборевичем, уже первого июля получившим маршальские звезды, операция на Хасане, показало всему миру новое лицо РККА, армии моторов и орудий. Результат разгрома японцев увеличил авторитет страны в мире, через год, успех Хасана подтолкнет Токио к заключению договора о ненападении, но это будет потом. А сейчас Хасанский успех подтолкнул к новому витку взаимоотношений европейцев.

4. В попытках развязать узлы

29 июня 1938 года было подписано советско-германское кредитное соглашение. Его условия оказались чрезвычайно выгодны для СССР – 200 миллионов марок кредита под 4,5 % годовых сроком на семь лет. Помимо кредита предусматривалось размещение советских заказов в обмен на поставки сырья и продовольствия.

Новый этап в отношениях с Москвой, Гитлер в кругу своих приближенных назвал браком по расчету. В Берлине высоко оценили операцию у озера Хасан, несмотря на локальность конфликта, тем более, что вермахт реальными боевыми действиями даже сравнимых масштабов похвастаться не мог. И рассчитывали, что уже сам по себе факт германо-советского сближения приведет в дальнейшем к осложнению отношений Жданова с Францией, а это, в свою очередь, исключит возможность, каких бы то ни было неожиданных поворотов в советской внешней политике.

Германия импортировала нефтепродукты, зерно, лес, металлы, фосфаты… Немцы поставляли взамен уникальное промышленное оборудование, разработки, применяющиеся в производстве вооружений и боеприпасов, машиностроении и оптике, химии и металлургии. Советский Союз стал привилегированным торговым партнёром Германии, заказам которого было отведено по степени важности в программе военного производства преимущественное место по сравнению с другими заказами для поставок иностранным государствам. Для советской дипломатии это стало очередным прорывом.

Сближение с Гитлером вызвало настороженность в Париже. Москва пыталась занять позицию третьей силы, поддерживая хорошие отношения с обоими складывающимися в Европе блоками до последнего, чтобы иметь возможность выбора, и придя к соглашению с Берлином, не желала терять и союз с Парижем. Вышинский предложил сыграть с Петэном в открытую, укрепляя не только официальные, но и личные связи. Нарком лично выехал в Париж, где сообщил точные сведения об отношениях СССР с немцами. И поинтересовался, что может предложить Франция.

— …помимо взаимных поставок товаров между нами и Германией, производятся и другие расчёты. Германии предоставлено право транзита для торговли с Румынией, Ираном, Афганистаном и странами Дальнего Востока. Стоимость транзитных услуг, составила около 50 млн. марок. Это неплохая сумма для бюджета, как вы считаете?

— И немцы платят? — поднял брови Лаваль.

— Да – нарком улыбнулся. Германия уже передала Советскому Союзу золота на двадцать два миллиона марок.

Дипломат знал, что французская экономика, регулируемая и поддерживаемая государством, неплохо вписалась в мировую торговлю. Средний рост составлял 5 % в год, инфляцию взяли под контроль, реорганизация промышленной базы, проводившаяся под руководством плановой комиссии, была успешной. Правительство Петэна считало, что открыло секрет "золотого мазка" – пути к устойчивому росту и одновременной модернизации промышленной базы. Разумеется, это было ошибкой. Экономическая трансформация происходила за счет огромных социальных издержек. Росла безработица, выгоды от модернизации распределялись очень неравномерно.

— Мы желаем укрепления отношений с вашей страной – пафосно заявил Лаваль.

"Причем тем сильнее, чем меньше мы в этом заинтересованы – подумал Александр Януарьевич. Стоило подписать договор с немцами, как вы засуетились. Нет уж, господа. Год сейчас не четырнадцатый, хотите дружить – платите".

— …но нельзя сидеть на двух стульях – продолжил француз, — либо Жданов союзник Франции, либо Гитлера. Вам пора бы определиться

— Вы же знаете ситуацию – пожал плечами нарком. Мы помним ваше заявление в апреле, что в наших отношениях detente (разрядка) должна продолжаться, пока не превратится в entente (союз), и этот союз должен стать гарантом внутриевропейского мира. И в этом наши устремления совпадают. Но мы подходим к союзу более взвешенно. Он процитировал последнее заявление Жданова: "Для нас вряд ли приемлемо положение общего автоматического резерва", — и продолжил: Мы против войны. В том числе и с Германией. И делаем определенные шаги, в защиту мира. Мы заключили договор о дружбе и сотрудничестве с Италией…

— Да, Муссолини, оказывается, ваш старый друг. Как он там заявил?

— "В двадцать четвертом году я признал Советы. В тридцать четвертом подписал с ними договор о торговле. Сейчас мы доказали искренность наших намерений, и можем двигаться дальше, и не обязательно снова ждать десять лет" – любезно напомнил Вышинский. Мы полностью согласны с дуче.

— Но Берлин ведет себя все агрессивнее! Вспомните Австрию – теперь это часть Рейха.

— А сейчас Гитлер претендует на Судеты – согласился посланец Москвы. Но при чем тут мы? СССР не присутствовал в Версале, и не давал там обещаний защищать Чехословакию… — он сделал паузу и продолжил: или Польшу.

— В начале мая Бек, побывал в Лондоне – принял переход темы собеседник. Излагал там открыто антирусскую позицию. Кстати, он активно участвовал в военном перевороте Пилсудского в двадцать шестом и считается наследником маршала. Британцы заявили о своей неготовности заменить временное и одностороннее обязательство постоянным соглашением о взаимопомощи на случай прямой или косвенной угрозы одной из стран.

— Чемберлен рассматривает Германию как противовес вам – понял нарком. И нам. И поэтому не спешит с заключением такого соглашения. Отдаст поляков Гитлеру?

— И не только поляков. Временные обещания он готов представить Румынии и Греции. Как принято на острове – туманные.

— В Греции у нас интересов нет. Что же касается Польши и Румынии… они когда-то воспользовались нашей слабостью. Сейчас Россия стала сильнее. С вашей помощью, в том числе – сделал реверанс Парижу бывший прокурор.

— Франция не отрицает, что территориальные споры… не являются вполне урегулированными – дипломатично заявил Лаваль. Но сейчас речь о Чехословакии. Чехо-советский договор в силе, не так ли?

— Но у нас нет общей границы с этой страной – мгновенно отреагировал русский. И мы зависим от воли Парижа в этом вопросе.

В итоге переговоров стало ясно: Польшу Петэн защищать не станет. Ни от Гитлера, ни от Жданова. Вот Чехословакия его беспокоила, как и Балканы. Французы не могли конкурировать с немецкой промышленностью, Германия вытесняла их с рынков Центральной и Восточной Европы за счет грамотной торговой политики и низких цен. Удержаться в роли гегемона Франция могла лишь путем устранения немцев, но воевать в одиночку не хотела. А воевать из-за чехов не желали в Москве. Да и не могли, слова об отсутствии общих границ были чистой правдой. Польский вопрос вышел на первый план. Теперь Россию и Германию буквально подталкивали к новому разделу Посполитой. В Париже Вышинскому удалось определить, что Петэн не станет воевать с Германией в одиночку. И это резко повышало значимость советских решений. СССР неуклонно возвращал себе статус одной из великих держав, особенно после показательной демонстрации военной мощи в Маньчжурии. Вне страны все шло неплохо. Очередной кризис грянул внутри, причем кризис шел снизу, из народных масс, мнением которых новое руководство, в общем интересовалось мало.

Крестьяне восприняли перевороты равнодушно, но смягчение налогов и пусть мелкие, зачаточные, не доводимые до конца шаги по облегчению положения в деревне, вызывали надежды на лучшее. Жданов на какое-то время стал новым "добрым царем", которому доверяли и на которого надеялись. После двух переворотов 1937 года народ ждал то ли гражданской войны, то ли массовых репрессий, но новая политика принесла стабилизацию и смягчение власти. На ряде предприятий эта тенденция дала обратный эффект, выросло количество прогулов и нарушений. Реакция была разной, все зависело непосредственно от директоров заводов. Там, где руководство оказалось грамотным, все удалось уладить без серьезных конфликтов. Частичными поблажками, увольнением немногих активистов, уговорами (иногда с участием представителей парткомов и профкомов областного и республиканского уровней), на вновь вошедших в моду на короткое время митингах, иногда и с применением арестов, но при нормальной грамотной работе с коллективами. Весной 1938 года прошел пик возмущений среди рабочих, требующих улучшения снабжения, жилищных условий, повышения зарплаты. В основном ЧП возникали на крупных "старых" заводах, где были сложившиеся коллективы, помнящие революцию и забастовки. Власть стремилась спустить кризис на тормозах. Вырвавшиеся наружу волнения были подавлены, но наказания были сравнительно мягкими. Арестованных судили открыто, с выездом суда на предприятие и небольшими сроками, был снят ряд директоров, кое-где пересмотрены нормы и зарплаты. Кризис удалось преодолеть и уже к концу лета волнения рабочих практически сошли на нет.

Наиболее серьезная ситуация возникла в Николаеве, на судостроительном заводе N198, им. Марти, где в конце июня наказание группы работников за опоздание по причине очереди за продуктами совпало с пересмотром расценок за операции, повлекшим снижение общей зарплаты. Рабочие вышли в ответ на заводской митинг, сначала протекавший вполне мирно и без предъявления требований.

Перенервничавшее руководство немедленно в грубой форме пригрозило арестом всех участников митинга, что накалило обстановку. Митинг в ответ, в лучших традициях двадцатых годов, принял резолюцию с требованием смены руководства, повышения зарплаты и улучшения снабжения, потребовал приезда секретаря обкома, объявив до разговора с ним забастовку. Итог был предсказуем – на завод вызвали чекистов… и тут ситуация свалилась в штопор.

Горотдел НКГБ, разумеется, не имел в своем распоряжении войск. НКГБ, напомню, их вообще не имело. А прибывший "арестовать кучку вредителей" начальник отдела и десяток оперативников, пришедших в органы уже после гражданской, увидев огромную толпу митингующих, банальнейшим образом растерялись. Они просто никогда не сталкивались с тысячной толпой "контрреволюционеров", их такому не учили. Отступать начальник ГорУНКГБ при подчиненных не мог, стрелять по толпе не решился, и принял ошибочное решение – пригрозить. Компромисс, как это обычно и бывает, оказался хуже любого решения. После ожесточенной перепалки, разъяренные бастующие выбросили чекистов за ворота и практически захватили завод.

После этого к месту стянули оперативные части НКВД, завод оцепили, но… тут надо понимать состояние руководства Николаева. Отдать в мирном 1938 году, в стране забывшей и большую гражданскую и малую, приказ штурмовать завод и стрелять по пролетариату – означало взорвать ситуацию. А с учетом новой власти и общей либерализации, оценить последствия для отдавших такой приказ было затруднительно. Ответственность на себя никто не взял.

Рабочие, впрочем, тоже оказались в растерянности – запал прошел, и они не знали, что делать дальше. Выход с завода оцеплен, к ним никто не идет, сидеть на заводе и страшно и бессмысленно, а что делать не ясно. Если бы в этот момент кто-то из руководителей вышел к рабочим, конфликт удалось бы сгладить. Но выбрать между расстрелом рабочих и договоренностями с явными "изменниками из рабочего класса" руководители города не смогли.

В Москву и Киев полетели сообщения по линиям всех ведомств. События на заводе получили известность, был проинформирован Жданов. В Киеве, первый секретарь ЦК КП(б) Украины Берия получив сообщение вылетел к месту событий. Опытный человек, он понимал, что сидящие на заводе забастовщики не имеют ни организации, ни перспектив, и будут готовы сдаться после минимально вежливого разговора с хоть каким-нибудь руководством. Берия рассчитывал, что его выступление снимет напряженность, люди прекратят забастовку и разойдутся, а уже после можно будет разбираться. В том числе, с совершенно невнятным поведением руководства Николаева и области.

Получив донесение, разъяренный провалом подчиненных нарком госбезопасности Заковский, не хуже Берии понимавший ситуацию немедленно просчитал, что после выступления и прекращения волнений, Берия получит лавры, а НКГБ и его нарком разбирательство на уровне Политбюро. Наркому уже было известно мнение николаевских партлидеров о "трусости, неумении работать и провокации рабочих масс со стороны НКГБ", а после обращения Берии, провести выступление как заговор становилось сложно. Заковский принял решение о немедленном подавлении "антисоветского мятежа на Украине". Такой расклад солидную долю ответственности перекладывал на украинских руководителей, не контролирующих положение в республике.

Забастовку по приказу наркома подавили войсками, погибло пятеро и было ранено семнадцать рабочих. Арестовали более пятисот участников митинга, названных зачинщиками и, разумеется, изменниками и агентами иностранных разведок и недобитых троцкистов.

Прилетевший Берия успел как раз к концу штурма. Попав вместо выступления на митинге к кровавой развязке, взбешенный хозяин Украины, имеющий полную информацию о событиях, начал чистку в руководстве города и области. Пользуясь своим положением секретаря союзного ЦК, он потребовал наказания и не подчиненных ему начальства завода и УНКГБ.

Требование удовлетворили. Полностью сняли за беспомощность и нерешительность руководство города и области, завода, городского и областного УНКГБ.

На заседании Политбюро по этому поводу, Берия и Заковский обвиняли друг друга в неспособности справиться с волнениями. В итоге победил все-таки Берия. Наркома и его подчиненных признали виновными в доведении ситуации до стрельбы без четкого взаимодействия с партийными органами. Вождей партии разозлило не столько решение о штурме и жертвы, сколько действия чекистов в обход секретаря ЦК. Однако сложилось мнение, что решение принимал лично "зарвавшийся Заковский, поставивший себя над партией", что было недалеко от истины, поэтому всерьез кроме николаевских чекистов был наказан только он. Впрочем, былые заслуги учли, и крайних мер принимать не стали. Заковского сняли с поста наркома и назначили в аппарат Коминтерна.

В газетах выступление подали, естественно, как "диверсия врагов народа и агентов иностранных разведок", однако делался упор и на бездействие местного руководства. ЦК разослал директивы на места о решительных действиях в подобных ситуациях и недопустимости компромиссов. Власть демонстрировала силу и жесткое намерение не допустить подобных выступлений в будущем.

Но выступление с кровавым итогом стало определенной вехой для Жданова и его команды. Они ведь действительно хотели улучшить жизнь в стране, привыкли к "борьбе за рабочее дело", и расстрел рабочих на двадцать первом году советской власти их обеспокоил. Да и сорванные в связи с выступлением планы оборонного завода беспокоили не меньше.

Принимались меры для улучшения положения работников, в первую очередь оборонных предприятий. Лидеры партии и правительства лично провели, вспомнив былое, собрания на крупнейших заводах. Одновременно разрабатывались законодательные решения по ужесточению ответственности за нарушения дисциплины, выработку, план, ограничения укрепляющие власть руководства предприятий. Предложения были готовы к августовскому пленуму партии.

Жданов, которому напрямую подчинялись чекисты, после снятия Заковского попытался назначить наркомом своего человека, но это вызвало резкое неприятие среди его собственных сторонников. Даже после реорганизаций, НКГБ имел обширные возможности, а дальнейшего усиления Жданова никто не хотел. Ограничивать возможности по задачам защиты действующей власти и получения достоверной информации было нельзя, но и увеличивать контроль за собой, вожди партии не желали.

Генеральный пошел на компромисс. Новым наркомом госбезопасности он назначил Акулова. Старый большевик с 1907 года, бывший работник госконтроля, однажды уже выполнявший функцию "ока партии" в ОГПУ в должности первого зампредседателя, успевший поработать прокурором СССР, и секретарем ЦИК. Основной задачей Акулова стало превращение НКГБ из обладающей почти неограниченными карательными полномочиями структуры в жестко контролируемое партией государственное учреждение.

Из-под надзора чекистов выводилось высшее руководство партии и страны, их полномочия в отношении членов партии и руководителей урезались. Увеличивались полномочия судов и прокуратуры, усиливался общий надзор за органами.

Так называемое "широкое руководство", к которому принято относить весь состав партийных, советских и ведомственных начальников от регионального уровня и выше, которое, несмотря на внутренние противоречия, несомненно имело, и более того – осознавало, общие интересы, иногда противоречащие интересам руководства "узкого", группе высших лидеров страны. И пользуясь еще не вполне устойчивым положением Жданова, широкое руководство сумело закрепить для себя очередные привилегии. В первую очередь, обеспечив себе некоторые, пусть пока небольшие, но в сравнении с еще недавними временами, весомые, гарантии личной безопасности. Согласие на возбуждение дела, задержание, арест, предъявление обвинения в отношении члена союзного ЦК или депутата Верховного Совета СССР, отныне давалось Политбюро. В отношении членов Политбюро, СНК, Президиума Верховного Совета, секретарей ЦК ВКП(б), руководителей союзных ведомств, а также генерального прокурора и председателя Верховного суда СССР порядок установили еще сложнее, согласие требовалось получить от расширенного заседания Политбюро, с участием председателя СНК, председателя Президиума Верховного Совета и генерального прокурора с обязательным вызовом и заслушиванием подозреваемого. Сходная процедура вводилась и на региональном, республиканском и областном уровне. Усложнилась и процедура ареста рядовых членов партии.

Личную власть генерального секретаря это несколько ограничило, но на общую ситуацию в стране повлияло мало. Тем не менее, начало было положено, аппарат получил право на, пусть, возможно, небеспристрастное, но все же коллегиальное правосудие, хоть минимальную защиту от произвольных репрессий.

Что интересно, решение о гарантиях "активу" принималось явно второпях, и формулировка оказалась расплывчатой, породив интересный казус – формально, теперь расширенное заседание Политбюро в указанном составе могло арестовать и самого генерального секретаря.

Глава страны не собирался терять такое оружие личной власти, как НКГБ. Из всех чекистских вопросов его в основном интересовали собственная безопасность, возможность слежки за высшим руководством партии и страны и оперативное получение информации о положении в стране и за рубежом. И он вновь пошел аппаратным путем. Из наркомата выделили управление правительственной охраны и комендатуру Кремля, подчинив их напрямую председателю СНК. В ЦК на базе Отдела международных связей Коминтерна, откомандированных сотрудников военной и политической разведок создали Международный отдел, замкнувший на себя всю работу с зарубежными компартиями и ставший партийной, а фактически лично Жданова, разведкой.

От очередного пленума ВКП(б), сенсаций не ждали. К августу 1938 года Жданов в целом контролировал госаппарат и промышленность, Верховный Совет и армию. Однако высокопоставленные партийные руководители были возмущены падением своей роли. В среде ветеранов партии, "старых большевиков" и героев Гражданской, выдвинувшийся не так давно Жданов совершенно не воспринимался очевидным лидером. Почти каждый из оппозиционеров считал себя не менее, а с учетом заслуг перед партией – даже более, достойным места вождя. Часть чекистов, особенно из ветеранов, недовольные ограничением их прав, разделяли эти настроения. Негласным лидером оппозиции стал Постышев, сформулировавший мнение оппозиции в узком кругу:

— Кто такой Жданов? Где он был? Я с семнадцати лет в партии, тюрьму прошел, каторгу, ссылку. В революцию, где он был? В гражданку я в Приамурье воевал, на Дальнем Востоке. Огромную работу мы там вели, в Дальбюро, в армии… а сейчас старых, проверенных бойцов от руководства оттирают. Кто такой Межлаук? — Меньшевик! Кто такой Вышинский? Да он приказ на арест Ленина при Керенском подписывал, тоже меньшевик. А Вознесенский, Кузнецов? Это же молодняк зеленый.

Лозунги разделяли многие, в партии продолжалась аппаратная борьба. Постепенно начинали возрождаться полузабытые методы "внутрипартийных дискуссий", еще не выходя за рамки партийных собраний и конференций, но уже открыто затрагивая вопросы госуправления, внутренней и внешней политики и экономики, причем отнюдь не с позиций одобрения.

К пленуму, в партии фактически вновь сложилась оппозиционная фракция. В ней объединились все оставшиеся без постов ветераны партии, ортодоксальные радикалы, недовольные "отступлением перед капиталистами", и, на базе их лозунгов, противопоставляемых проводимой линии, все прочие недовольные переменами, оставшиеся без повышения и не получившие ожидаемых привилегий.

Фракция начала создавать культ Постышева, основываясь в первую очередь на его подвигах в гражданской войне. В газетах печатали статьи, восхваляющие деяния лидера оппозиции, заголовки прессы: "Имя тов. Постышева было прямо знаменем на Дальнем Востоке", "В тяжелейших условиях благодаря выработанной под руководством тов. Постышева организации и тактике, Дальний Восток был освобожден от врагов", и им подобные, стилю советской журналистики соответствовали, усматривалось в них лишь одно "но" – ранее подобный вал восхвалений, мог направляться лишь в адрес генерального секретаря. Кампания сама по себе противопоставляла Постышева Жданову, подобных заслуг не имевшему, что в рамках советских представлений его престиж умаляло. Терпеть такое председатель СНК не мог, но и реагировать формально казалось не на что, ведь оппозиция писала чистую правду. В условиях запутанной международной обстановки ждановцев это отвлекало и раздражало.

На пленум прождановское большинство вынесло крайне важный для страны вопрос. Оставляя в неприкосновенности краеугольный тезис марксистско-ленинской идеологии о неизбежности гибели капитализма и смене его социализмом, они предлагали постепенно модифицировать доктрину интернационализма. Отходя от идей "разжигания революции в странах капитала", в сторону политики "ожидания революционной ситуации и готовности трудящихся масс к социалистическим преобразованиям".

Недовольные использовали вопрос смены лозунгов как повод для "разведки боем". Оппозиция выдвинула наперекор большинству старые лозунги радикального наступления социализма в стране и ужесточения борьбы с империализмом во внешней политике. Не затрагивая лично Жданова, его противники рьяно критиковали действия правительства. Упор делался на сдачу позиций в Испании и потерю возможности советизировать эту страну, получив стратегического союзника на берегу Атлантического океана, соглашательство с фашистской Италией, реакционной Францией и нацистской Германией. Во внутренней политике они жестко атаковали линию Жданова:

— Отказ от внутрипартийного обсуждения, замена его волюнтаристскими указаниями сверху, ведет к недооценке мнения партийных масс, перерождению партии в покорную прослойку исполнителей, лишает партию ведущей роли и низводит партию до положения безвольной параллели наркоматов и Советов – резко заявил с трибуны Постышев. Во внешней политике, проводимый НКИД курс отбрасывает нашу линию на борьбу с капитализмом, империализмом и социал-соглашательством. А это, товарищи, влечет за собой сдачу позиций социализма фашистской заразе, охватившей всю Европу.

Я не сомневаюсь, что новая мировая война близка! Капиталисты, как показывают последние события, уже готовы передраться между собой. И война с абсолютной неизбежностью вызовет мировую революцию и крушение капиталистической системы.

Тем не менее, конструктивной контрпрограммы внешней политики, кроме навязших в зубах лозунгов единства с пролетариатом всего мира, оппозиция предложить не могла, в силу чего спор развития не получил, лишь подпортив в очередной раз нервы руководителям внешнеполитических ведомств.

Все очевидцы утверждали, что Жданова заявления Постышева и его сторонников взбесили. Ввязываться в спор он не стал, но в своем выступлении четко предупредил постышевцев. Доклад генсека акцентировался на недопустимости фракционизма и сплоченности рядов в проведении в жизнь генеральной линии:

— Правильная политическая линия нужна не для декларации, а для проведения в жизнь. Но чтобы претворить в жизнь правильную политическую линию, нужны кадры, нужны люди, понимающие политическую линию, воспринимающие ее как свою собственную линию, готовые провести ее в жизнь. Умеющие осуществлять ее на практике, способные отвечать за нее, защищать ее, бороться за нее.

Не мог Жданов не прокомментировать и внешнюю политику:

— Советские люди не хотят сами, тем более, силой, изменить лицо окружающих государств. Таких планов и намерений у нас никогда не было. Среди определенной части буржуазных политиканов, в течение долгого времени создавалось иное впечатление, подогреваемое агрессивно настроенными реваншистскими лидерами в целях охаивания СССР и препятствования мирным инициативам советского народа. Это является плодом недоразумения, причем недоразумения, пожалуй, трагикомического. Мы, марксисты, считаем, что революция неизбежно произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран, народы этих стран. Экспорт революции – это антимарксистская чепуха. Каждая страна, когда она этого захочет, сама произведет свою революцию, а если не захочет, то революции не будет.

Сидящие в зале намек поняли. Все, несогласные с курсом Жданова – люди, не воспринимающие политическую линию как свою собственную и такие ему не нужны. А сторонники экспорта революции еще и антимарксисты, как следует из того же доклада. Как в Советском Союзе поступают с антимарксистами, на двадцать первом году советской власти, знали все.

На пленуме выплеснулись и разногласия по рабочему вопросу. После недавних волнений пролетариата, в партии естественным образом возникли два направления. Первое ратовало за ужесточение трудовой дисциплины вплоть до армейской, фактическое превращение рабочих в солдат, без права менять по своему усмотрению место работы, с возможностью перевода по усмотрению руководства в любое место, на любые условия труда. Вторая группа предпочитала "пряник", экономическое стимулирование, увеличение премий, улучшение снабжения и социальных льгот работников.

Следует отметить, что за второе направление выступало правительство. Глава Госплана, поддержанный Межлауком и Микояном, выдвинул план пересмотра оплаты труда рабочим промышленных предприятий, с введением ряда премий и надбавок за перевыполнение плана, длительную работу на одном предприятии, экономию, тяжелые условия труда, рацпредложения, повышенные обязательства и тому подобное. Предусматривались и штрафы за невыполнение показателей, потеря надбавок за стаж при самостоятельной смене места работы, и прочие действия, считающиеся снижающими производительность. При сохранении основ плановой системы, конечно:

— Мы все время то воюем, то восстанавливаемся! И при этом нас сравнивают с государствами, которые сотни лет жили за счет колоний, где эксплуатация человека построена очень изощренно. В последнее десятилетие выходить из тяжелейших кризисов нам позволяло плановое хозяйство, и, видимо, в ближайшее время никто ничего лучшего не придумает. Нашу экономическую систему надо серьезно лечить, но она есть и останется основой. Инициативу людям надо дать и выбросить из планов все второстепенные показатели, это не подорвет основ социализма – заявил Вознесенский.

Оппозиция, которой этот план не давал выступить в качестве защитников интересов рабочего класса, в пику ждановцам немедленно отвергла программу. Постышев назвал идеи Госплана "буржуазными, отрицающими роль социалистического самосознания и государственного регулирования труда, возврат к методам НЭПа и пропаганду мещанства, рвачества среди пролетариата".

Оппозиция явно нарывалась. В прениях Постышеву и его приверженцам напомнили о решениях Х съезда и вновь намекнули на фракционизм. Обвинение, пусть и завуалированное, звучало веско, еще полтора года назад за ним последовали бы арест, обвинение в измене и суд. Все помнили, что арестованных при Сталине Бухарина и его группу, вместе с еще находившимися под следствием троцкистами и зиновьевцами, в январе 1938 года, несмотря на смягчение карательной политики, судили закрытым заседанием, добились признания, в том числе в "моральной и политической ответственности за переворот врага народа Косиора", и расстреляли. Из членов прошлых оппозиций на свободу вышли лишь немногие, такие, как например, Радек, немедленно опубликовавший статью "Сталинским курсом, по маршруту намеченному Лениным, ведет корабль нашей Родины капитан страны и партии товарищ Жданов".

Все нынешние руководители при Сталине жестко дрались с троцкистской, зиновьевской, бухаринской, рютинской и прочими фракциями. И в новых условиях, живые враги, даже поверженные, им абсолютно не требовались. Пришедшие к власти бывшие сталинцы четко помнили – проиграй они в то время, и расстреливали бы уже их.

Однако нужно понимать, что в советских верхах к тому моменту трусов и нерешительных людей просто не существовало. Лидеры, как большинства, так и оппозиции, прошли гражданскую, многие подполье, все выдвинулись на вершину в жестокой борьбе с политическими противниками. Кроме того, многие противники Жданова действительно придерживались догматичных марксистских взглядов, и просто не могли принять переход к реальной политике.

В не устоявшейся до конца ситуации, постышевцы рискнули пойти на обострение. На Пленуме провести свои решения они не смогли, большинство шло за Ждановым. Тогда фракция пошла другим, знакомым с двадцатых годов путем – вынесла разногласия на проходящую сразу после пленума ЦК партконференцию. Там сторонников у них было больше, на конференции собиралась не верхушка партии, а средние руководители.

На партконференции оппозиция вновь рвалась в бой, возлагая на руководство правительства и профсоюзов вину за рабочие волнения, обвиняя в слабом контроле над настроениями рабочих масс, потере управления и безответственном самоуспокоении, требуя укрепления дисциплины и повышения ответственности.

Программа встретила одобрение в среднем звене партии и хозяйственников, она выглядела понятно и соответствовала их опыту и настроениям, в отличие от программы Вознесенского, по которой прошелся Постышев: "Программа Госплана, это внедрение неравенства и расслоение рабочего класса, воссоздание рабочей аристократии царских времен". В этом вопросе большинство тоже склонялось к мнению оппозиции.

При рассмотрении ситуации на Политбюро, Вышинский, последовательно набирающий силу после успехов во внешней политике и не собирающийся прощать левацкую критику своих достижений, высказался за репрессии "…в отношении фракции Постышева, вставшей на старую, давно развенчанную платформу рабочей оппозиции, переходящую, фактически, в опаснейшую взрывную смесь троцкизма и анархо-синдикализма".

Жданов колебался, искушение убрать всех противников разом было велико. Но из членов Политбюро Вышинского не поддержал ни один. Точку зрения большинства сформулировал Микоян:

— Андрей Андреевич, единство это главное, и лично я поддержу любое решение партии, но… давайте попробуем сначала обойтись без крови – предложил он.

Председатель СНК пошел на сделку. Наркомат госконтроля расформировали, но лишенный поста наркома Постышев возглавил ВЦСПС, туда же перевели ряд его сторонников из партийных органов.

В ВЦСПС сосредоточилось руководство всеми вопросами трудовых взаимоотношений, социального обеспечения, частично обучения. Объединенный профсоюз получил право контроля переводов, изменений оплаты труда, норм и расценок, решения трудовых споров, возможность влиять на политику предприятий при распределении оставленной предприятию прибыли.

Помня, что любая дискуссия в партии может в любой момент быть названа фракционизмом, пришедший в ВЦСПС следом за Постышевым Гринько предложил, во избежание нарушения решений съездов, использовать профсоюз как площадку для продвижения своих идей. Схема оппозиции понравилась, представители профкома имелись на каждом предприятии, причем если членов партии насчитывалось всего около двух миллионов, то в профсоюз входили все рабочие и служащие, а сейчас вошли и работники совхозов. Неподконтрольными ВЦСПС остались только колхозники, единоличники и работники артелей. При этом председатель ВЦСПС, как глава общественного объединения, формально в системе советского государства не был подчинен никому. Хотя, как член партии подчинялся ЦК, разумеется.

В ходе обсуждения, общая позиция по рабочему вопросу все же появилась – возглавив профсоюзы, оппозиция пошла на компромисс. Причем, как ни парадоксально на первый взгляд, но политический выигрыш к концу 1938 года получил именно Постышев. Поскольку изменения совпали с перестановками в профсоюзах, рабочими улучшение условий труда и оплаты связывалось именно с его приходом, а ужесточение ответственности воспринималось как продолжение политики правительства. С другой стороны, партийно-хозяйственный аппарат знал, что именно постышевцы требовали ужесточения контроля за трудовыми резервами, и одобряемое аппаратом усиление ответственности шло в плюс оппозиции же.

Жданова, разумеется, раздражало, что воплощение его собственных идей приписывается Постышеву, но что-либо сделать с этим без вынесения на публику споров в руководстве он не мог, а на оглашение разногласий в партии никто не пошел.

В итоге оппозиция смогла серьезно повысить вес профсоюзов, и, соответственно, свой и укрепиться как политическая сила.

Впрочем, выигрыш был закономерным. Нужно учитывать, что люди Жданова были управленцами, сильными аппаратчиками, более или менее грамотными специалистами в своих отраслях, но большинство из них не были ораторами или пропагандистами. В стане противников, наоборот собрались именно публичные политики, агитаторы, уступающие, конечно, пламенным ораторам революции вроде Троцкого, но умеющие заводить массы на митингах и собраниях и понимающие как нужно разговаривать с пролетариатом. Кроме того, и большинство и оппозиция действительно верили в идеи коммунизма. Они уже не были, разумеется, фанатиками лозунгов, но в целом "улучшение жизни рабочих и крестьян" для них всех было не совсем пустой фразой.

Ждановцы воспринимали себя как в первую очередь государственных деятелей – командиров производств, руководителей отраслей и направлений государственной политики, в то время как на самовосприятие оппозиции отлично наложилась работа в профсоюзах, официально сделав их лидерами рабочего движения.

Для Жданова такой результат стал хоть и не оптимальным, но приемлемым. Постышевцы пошли на компромисс, занятые рабочими вопросами и укреплением достигнутых позиций, они несколько отстранились от остальных вопросов, лидеры фракции, заняв позиции руководителей весомого, сравнимого с партийным направления, вошли в число верхушки и их отношения со Ждановым нормализовались.

Стабилизацию в советских властных коридорах, отмечали и за рубежом. Французское Второе бюро направило в октябре аналитический доклад Петэну:

"Вследствие произошедших событий, к осени 1938 года в СССР сложилось несколько центров власти. Это, в первую очередь, контролирующие общество и государство партийные организации. Глава партии – генеральный секретарь Жданов.

Во время ослабления центрального руководства в 1937-38 годах, повысилась роль пленумов ЦК, партсъездов и конференций, через которые на решения могут влиять региональные лидеры. Не имеющие влияния в одиночку, объединившись, они в силах проводить не поддерживаемые Ждановым решения. Нынешнее влияние съездов и ЦК далеко от положения 20-х годов, когда большевики решали на них все основные вопросы, но полного контроля у Жданова сейчас нет.

Вторым основным центром силы является правительство – контролируемый Ждановым Совет народных комиссаров (СНК), в котором почти полностью сосредоточилось управление силовыми структурами, промышленностью, хозяйственной и внешнеполитической деятельностью. Суды, формально самостоятельные, реально также подчиняются СНК.

Формальным главным руководящим органом страны остается законодательный – Верховный Совет, глава Президиума которого, Калинин, официально считается и главой государства. Калинин полностью поддерживает Жданова, кроме того, в ходе укрепления последним своей власти, Президиуму Верховного Совета были подчинены основные контрольные органы – Прокуратура и Комиссия государственного контроля. Реальной власти ВС не имеет, но авторитет его в обществе довольно высок, а передача Прокуратуры и выполненная последней правовая реформа этот авторитет серьезно упрочила.

Новым общественно-политическим центром становится центр объединенных профсоюзов, набирающий политическую силу за счет полученных властных полномочий и пришедших сильных лидеров.

Во время внутригосударственных изменений усилилась и роль региональных органов. Правительства и Верховные Советы союзных республик и областные (краевые) исполкомы, будучи формально совершенно самостоятельными, подчиняются центру исключительно по партийной линии…"

Французская разведка ориентировалась в советской действительности все лучше. В целом, выводы представленные Петэну были верными. Не учитывали они только того, что регионы СССР подчинялись Москве в основном через соответствующие ЦК республик и обкомы, что не устраивало вынужденного балансировать между всеми этими силами Жданова. Если Сталину, имевшему огромный и неоспоримый авторитет и в стране, и в партии, эта запутанная система и без занятия им официальных государственных постов ничем помешать не могла, для Жданова это был вопрос принципиальный. Ему объективно требовалась большая легитимность в стране и мире и официальные рычаги управления Союзом. В стране явно назрела реформа системы власти.

Вариантов было два: совмещение всех высших постов – генерального секретаря ВКП(б), председателя СНК и председателя Президиума Верховного Совета, либо введение нового поста – главы страны, с подчинением ему отраслей хозяйства, регионов, партии и законодательной власти. Первый вариант не решал проблему сращивания партии и госаппарата на среднем уровне, что не устраивало Жданова, второй слишком уж походил на немецкий вариант фюрера, не имел аналогов в Советском Союзе и мог вызвать сильную критику по поводу забвения коллегиальности в руководстве и "вождизма". Впрочем, с этой реформой, в ситуации внутрипартийного примирения, можно было обождать. На первый план выходили события за рубежом, где обстановка накалялась.

5. Судетский узел

5 августа Германия провела мобилизацию вооруженных сил. В те же дни, Чехословакия, Румыния и Югославия под влиянием Германии и Великобритании, признали право Венгрии на создание армии. Это настораживало, венгры строго следовали политике Германии, став, по сути, ее сателлитом.

Шестого сентября лидер судетских немцев, Генлейн, разорвал отношения с правительством Чехословакии. Седьмого в Судетах произошла попытка пронемецкого путча. Мятеж до предела обострил ситуацию, Прага объявила в области чрезвычайное положение, ввела войска и начала разоружение мятежников. В мире не сомневались, что за Генлейном стоит Гитлер. Франция демонстративно объявила призыв резервистов. Что будет дальше, не знал никто.

В начале августа, во Франции появился новый советский полпред, А.И. Криницкий, член партии с 1915 года, в прошлом партийный аппаратчик высокого уровня. С 1934 года Криницкий возглавлял Саратовский крайком, являлся членом ЦК и кандидатом в члены Оргбюро ЦК ВКП(б). Его назначение в страну, рассматривавшуюся как ключевой партнер, носило исключительно политический характер, Криницкий был человеком Жданова. Свежеиспеченный полпред стал фигурой способной не только служить надежным каналом связи между главой СССР и Петэном, но и – в силу занимаемого положения и доверия руководства, решать возникающие проблемы на месте, что обычным дипломатам было недоступно. Криницкий уже утром 10 августа встретился с Лавалем, французы тоже торопились прояснить намерения Москвы.

— Британцы сняли ограничения на германский флот – мрачно сказал министр. Их морские силы они, похоже, больше не расценивают как противника. Представитель Чемберлена сидит в Праге как посредник между чехами и судетскими немцами. А Гитлер проводит мобилизацию. Дело явно пахнет войной.

— Петэн пойдет на войну с немцами из-за Судет? — в лоб спросил посол.

— Понимаете, мы остаемся одни – пошел на попятный Лаваль. В Великобритании Чемберлен не имеет серьезной оппозиции, и спокойно может поддерживать немцев.

— А Балканы? Ваша Малая Антанта?

— Там сильно влияние Германии и Англии. Немцы, можно сказать, вернули утраченные после первой мировой войны позиции.

— Чемберлен встречался с Гитлером – заметил посланец Жданова. По нашим сведениям, Гитлер, заявил о намерении, аннексировать Судетскую область, ссылаясь на право населения этой области на самоопределение.

Он не стал пояснять собеседнику очевидное: намерения фюрера в Англии поддерживали, поскольку ослабление Чехословакии, союзника Франции и СССР, как и усиление Германии, отвечало британским интересам на континенте. Лондон расценивал Германию, зажатую между Петэном и набирающим силу Ждановым, как слабейшего из соперников в Европе.

— Чемберлен в принципе согласился на передачу Германии всех чешских территорий, население которых на пятьдесят процентов состоит из немцев – добавил Криницкий. Рансимен высказывается за передачу Судет Германии даже без проведения плебисцита.

— Мы знаем. Лондон предложил Бенешу согласиться с требованиями Германии и уступить районы, населенные преимущественно немцами, чтобы, как заявил Галифакс, "избежать общеевропейской войны". Британцы давят и на нас, вынуждая согласиться с самоопределением Судет. Получается, мы можем оказаться одни против коалиции: Германия, Британия, Венгрия, может быть, еще кто-то. Армия еще в стадии реформирования, да и в самих чехах твердой уверенности нет. Петэн не убежден, что в случае войны они будут драться.

Француз помолчал, и добавил:

— Какой будет реакция Москвы?

"Интересный вопрос – усмехнулся про себя посол. Похоже, французы решения пока не приняли. Ждут нашего ответа?"

Криницкий знал, что в Москве и Берлине прямо сейчас идут напряженные советско-германские переговоры по поводу поддержки немецкой политики. Как заявил советскому послу в Берлине Риббентроп: "политики, направленной на восстановление исторической справедливости и исправление несправедливого и оскорбительного разделения народа, исправление ошибки Версаля". Его слова были правдой. Французы сами, победив в мировой войне, породили в Версале сегодняшнюю ситуацию, создав из осколков распавшихся Германской и Австро-Венгерской империй новые государства и передав им земли населенные немцами. Теперь немцы требовали воссоединения.

Неопределенность Парижа не давала возможности занять четкую позицию и Москве. Итогом встреч Криницкого стало начало франко-советско-польских переговоров, в ходе которых французы поставили вопрос о пропуске советских войск через польскую территорию в случае войны с Германией. По строго ограниченным зонам прохода в районах Вильно и Галиции. Поляки ответили резким отказом, несмотря на предложения проводить войска только по согласованным коридорам и гарантии Франции о соблюдении советскими войсками условий договора. Одновременно, польский МИД информировал об этом ответе немцев.

В Варшаву приехал Геринг. "Наци N2" в Польше встречали куда более благожелательно, чем французских и тем более, советских дипломатов.

— Германия может быть уверена, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России – заявил на встрече с Герингом Бек.

— Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам – поддержал его присутствовавший там маршал Рыдз-Смиглы. Для нас это принципиальный вопрос.

Эти заявления задали тон переговорам. Геринг услышал главное: Варшава не поддержит Чехословакию и не пропустит русских. Ну что ж…

— Фюрер считает, что чешское государство в его нынешнем виде невозможно сохранить – резюмировал Геринг.

Бек полностью поддержал рейхсмаршала. Окончательный ответ французскому послу в Варшаве Ноэлю он дал через неделю:

— Мы ни в какой форме не желаем обсуждать использование части нашей территории войсками Советов.

В Польше нагнеталась античешская истерия. Варшава развернула вербовку в Тешинский добровольческий корпус. "Добровольцы" совершали теракты и диверсии в Чехословакии, польские самолеты ежедневно нарушали границу. Свои действия поляки тесно координировали с немцами, а польские дипломаты настаивали на равном подходе к решению Судетской и Тешинской проблем.

Советский Союз выражал готовность перебросить войска в Чехословакию, но поляки отказались предоставить даже воздушный коридор. Советское руководство выжидало: в случае согласия Польши на пропуск войск, Жданов соглашался обсуждать отправку армии в Чехословакию, в случае невозможности это сделать – готовился выступить в роли миротворца. Разумеется, "искренне сожалея о неизбежности случившегося", и не разрывая отношений с французами. Польша активно поддержала немцев, реализовался второй вариант.

В ходе советско-германских и англо-германских переговоров, Гитлеру удалось получить от Англии и СССР согласие на плебисцит и заверения, что Судеты рассматриваются как исконно немецкие земли. Муссолини в принципе, тоже не возражал против самоопределения области.

Французы выступали с резкими демаршами, но Петэн опасался, что война из-за Судет подтолкнет к тесному союзу с немцами СССР, Италию и Англию. Воевать с Германией пользующейся поддержкой остальных в одиночку, в Париже не хотели. Тем более что пояснения английских дипломатов не позволяли сделать однозначный вывод о том, что британцы в случае конфликта не поддержат Гитлера военной силой.

Двадцатого сентября Чехословакия отвергла требование Германии о плебисците в Судетской области, но на следующий день, опасаясь, что Франция откажется предоставить помощь, пошла на соглашение с Гитлером. Кабинет Ходзы ушел в отставку, к власти пришло правительство национального единства во главе с генералом Сыровы.

Польша тут же предъявила Праге требование о передаче Тешинской области, расположенной на севере центральной части Чехословакии.

22 сентября, Чемберлен вылетел в Германию, к Гитлеру. Фюрер заявил, что планирует оккупацию Судет. По возвращении в Лондон Чемберлен попытался добиться согласия Франции и Чехословакии с планом Гитлера.

Вышинский, вынужденный высказаться по поводу кризиса, озвучил позицию СССР:

"Единственно возможным решением является плебисцит, в ходе которого население Судет демократическим путем сделает свой выбор".

Жданов внимательно наблюдал за тем, что происходило в Европе, стараясь нащупать свой путь в европейскую политику. Усиление Германии объективно давало такой шанс: баланс сил менялся, и позиция СССР приобретала существенный вес. В принципе, ему было все равно, в партнерстве с кем вступать в большую дипломатическую игру, главной целью являлось усиление влияния Москвы. Но окончательный выбор делать следовало как можно позже, Политбюро пока пыталось усидеть на двух стульях.

Бенешу советская разведка подбросила дезинформацию о том, что Жданов, зная, о недавней подделке французами в Сирии результатов референдума по Александретте, убежден в возможности Праги путем подтасовок обеспечить любой исход плебисцита. И именно в связи с этим советская сторона спокойно относится к ситуации, считая плебисцит формальностью не угрожающей Чехословакии. Чехи немедленно передали информацию французам.

— Жданов диктатор – пояснил на совещании в Елисейском дворце начальник Второго бюро Робьен. И меряет Бенеша своей меркой. По данным чехов, он убежден в возможности путем фальсификаций обеспечить необходимый исход плебисцита.

— То есть, русские думают, что чехи подтасуют результаты? — переспросил Петэн.

— Да. Они считают, что фальшивые итоги подтвердят желание населения Судет остаться в составе Чехословакии, и Берлин останется ни с чем. Такой результат выбьет из рук Гитлера козырь о самоопределении, и либо немцы отступят, либо им придется начинать явно неспровоцированную, агрессивную войну. Британцам сложно будет найти причины для поддержки бошей в этом случае. Как и остальным членам Лиги Наций.

— Лига это пустая говорильня – раздраженно бросил Лаваль. Жданов этого не понимает?

— Жданов раньше никогда внешней политикой не занимался – пожал плечами разведчик. Как и Вышинский. В Москве Лигу пока воспринимают серьезно. Они только недавно туда вступили, да и их прошлый министр иностранных дел, Литвинов, слыл большим ее поклонником.

— Литвинова они расстреляли! Надо довести до Жданова наш взгляд на эту лавочку – раздраженно приказал Петэн. И объясните им, что Прага это не Москва! Немцы не позволят Бенешу пойти на подтасовку результатов.

Дезинформация советской разведки французов убедила. Она полностью отвечала представлениям Бенеша, Петэна и их окружения об СССР, и объясняла двойственную политику Москвы. Жданову удалось их убедить в неизменности ориентации на союз с Францией, при сохранении права на собственную позицию, которую сформулировал советский посол: "мы не в состоянии помочь чехам против Германии войсками, разве что, авиацией, но дело даже не в этом; если Прага не может победить на референдуме в собственной области, стоит ли воевать за эту область?" Возразить аргументировано было непросто, а идти на разрыв с одним из немногих союзников, пусть и имеющим собственное мнение, Петэн не желал.

Немцев советская позиция тоже устраивала, в Берлине рассматривали ее как согласие на присоединение и рассчитывали, что дожать Союз на переговорах, в случае необходимости не составит труда.

Обстановку накаляла неопределенность Парижа. 25 сентября во Франции началась частичная мобилизация. Двадцать шестого в ответ мобилизацию начал британский флот.

В качестве предупреждения Берлину, 27 сентября французы провели в Лиге Наций объявление Японии агрессором в Китае, но игра, по сути, была уже сделана. Поддержать Францию по вопросу Судет не пожелал никто, и даже сами чехи в одиночку или при поддержке только Парижа, в бой тоже не рвались.

В этой ситуации, Гитлер предложил провести конференцию по поводу Судет, обсудив вопрос с представителями Англии, Франции и СССР. Муссолини демонстративно не пригласили, его сближение с Парижем фюрер расценил как предательство, чехов позвали без права голоса. Петэн гневался, но от участия отказываться не стал, предполагая добиться мягких условий для Праги, и отступить, сохраняя лицо. Сам маршал, разумеется, к Гитлеру не поехал, отправил Лаваля.

29 сентября началась конференция в Мюнхене, на которой британский премьер-министр Чемберлен, французский министр иностранных дел Лаваль и Вышинский, представляющий СССР, дали фюреру согласие на оккупацию Судет. При условии предоставления гарантий неприкосновенности границ Чехословакии, что позволило хотя бы формально облагородить уступку. Соглашение предусматривало передачу Германии в срок с 1 по 10 октября 1938 года Судетской области со всеми сооружениями, укреплениями, фабриками, заводами, путями сообщения. Запасы сырья, принадлежащие чехословацким предприятиям расположенным не в Судетах, по настоянию Вышинского и Лаваля разрешили вывезти.

В результате "Судетского кризиса", кончившегося полной победой Берлина, Рейх серьезно усилился, существование Малой Антанты потеряло смысл, а авторитет Франции в Восточной Европе рухнул.

По прибытии в Лондон Чемберлен заявил, что привез "почетный мир", и своей вере в то, что это будет действительно мир для всех. Верил ли он в это сам, неизвестно.

Первого октября, немцы начали оккупацию. В тот же день, Венгрия предъявила Бенешу претензии на южные районы Словакии и Закарпатской Украины, а Польша направила ультиматум об отделении Тешинской области, требуя распространения на нее условий Мюнхенского соглашения в пользу Варшавы.

Выходка поляков и венгров, привела руководство Франции и СССР в бешенство, поскольку наносила удар по их международному авторитету. С диктатором Венгрии Хорти, все было ясно – действия Будапешта расценивались как продолжение нажима Гитлера на Прагу. Поляки тоже действовали в явном согласии с Берлином, что тревожило Жданова в первую очередь. Французы же, только что под сильным давлением уступившие Германии, совершенно не желали уступать созданной ими самими двадцать лет назад Польше и немецкому вассалу из Будапешта.

Для Жданова формально ситуация была менее серьезной. Решения Версаля Москва никогда не признавала, чехам обещали помочь только после выступления французов, да и возможности реальной не имели, с Германией поддерживались дружественные отношения. Но отказ помочь союзнику против Польши и Венгрии, появляющийся статус великой державы ставил под сомнение.

Согласованная реакция последовала немедленно, отступать перед Варшавой и Будапештом ни Петэн, ни Жданов не собирались. Париж сделал жесткое заявление о готовности защищать существующие границы Чехословакии от любого агрессора. Москва на этот раз демарш поддержала, объявив в доказательство серьезности своих намерений частичную мобилизацию и начав демонстративное выдвижение войск к границе с Польшей.

Болгария, Румыния и Греция заявили о недопустимости войны в Европе и невмешательстве в конфликт, похоронив усилия французов по созданию Малой Антанты окончательно.

Через день Вышинский официально предупредил Варшаву, что в случае вступления польских войск в Чехословакию, СССР денонсирует договор о ненападении с Польшей. В ответ поляки провели частичную мобилизацию. В стране росли агрессивные настроения, польские диверсанты продолжали теракты в Тешинской области, но воевать поляки пока не решались. Сдерживала вероятность, что в случае удара по Чехословакии, Советский Союз поддерживаемый Францией, пойдет на объявление войны, при этом совсем не исключалось одновременное нападение с запада Германии. Стремительное сближение Москвы и Берлина секретом не было, а о Данциге и коридоре немцы не забывали никогда, на немецко-польских переговорах этот вопрос поднимался постоянно.

Седьмого октября в Праге состоялась демонстративная, широко освещаемая встреча Петэна, Жданова, Муссолини и Бенеша. Планировалось, что конференция позволит оформить союз стран-участниц, и позволит сгладить разочарование от проигрыша Гитлеру в войне нервов.

По поводу Мюнхена, на конференции Петэн заявил:

— Это Англия разрушила систему европейского баланса. Чемберлен, видите ли, был недоволен ведущей ролью Франция. Он хочет усилить позицию Британии, и поэтому создал из Гитлера альтернативный силовой центр на континенте. Для того чтобы создать англо-германский союз, Чемберлен не ставит преград требованиям Гитлера. Присоединение Австрии к Рейху усилило военный потенциал вермахта, и нанесло первый удар балансу сил в Европе. Англия передала Судеты Германии, и Чехословакия в один день лишилась выгодных рубежей и оборонительных сооружений.

С президентом никто из участников не спорил. Дуче с вожделением поглядывал на британские колонии в Северной Африке и опасался стоящего на границах Италии Рейха. В обоих направлениях он ожидал поддержки французов, и нападки Петэна на Лондон его вполне устраивали. Жданов, для которого это была первая международная конференция (и вообще первая заграничная поездка верховного руководителя СССР, ни Ленин, ни Сталин, ни Косиор в зарубежных конференциях не участвовали) вел себя осторожно, но против окончательного разрыва Парижа с Англией тоже совершенно не возражал, это повышало значение СССР в глазах французов. Как и для немцев, разумеется. Их вариант он тоже пока не отбрасывал.

Муссолини заявил о своей поддержке Бенеша:

— В случае агрессии любой страны, Италия выступит в защиту Чехословакии. Вплоть до военного вмешательства в конфликт.

— Мы тоже готовы защищать мир в Европе – поддержал его Жданов. Кажется, со стороны Германии претензии исчерпаны, речь идет о Польше и Венгрии. С Венгрией у нас общих границ нет, но если поляки рискнут напасть, мы готовы вступить в войну.

— Нам следует закрепить эти договоренности – предложил Петэн. Например, подписать соглашение, обязывающее к взаимной поддержке, если одна из наших стран будет втянута в войну с любой другой страной, в результате оказания помощи Чехословакии. Такой документ сам по себе окажет сдерживающее влияние на Берлин, Варшаву и Будапешт.

"И на Лондон – подумал Жданов. Там поймут такой шаг как оформление нашего блока. В Европе главные конкуренты французов сейчас Германия и Англия, отнюдь не Польша". Но из первой официальной поездки, главе СНК хотелось привезти значимый результат, а франко-итало-советский союз выглядел весомым прорывом. И он согласился.

Пражская конференция приняла решение о гарантиях стран-участников Чехословакии, соглашение о взаимной поддержке, предложенное Петэном было подписано в довольно жестком варианте. Стороны обязались никоим образом не поддерживать любого противника Праги, оказывать помощь Чехословакии и воюющим на ее стороне странам всеми возможными способами, предоставлять возможность переброски войск через свою территорию. Причем нигде не указывалось, что война должна будет начаться с нападения на чехов. Договоренности действовали и в случае нападения самой Чехословакии, и в случае нападения на кого-либо стран-участниц, если такое нападение произойдет для защиты чешских интересов. В мире отметили, что Пражский пакт развязывал руки участникам в случае их решения воевать с Германией, Польшей или Венгрией и гарантировал полную поддержку.

Гитлера демарш в Праге насторожил, но он предпочел выждать. Фюрер остался недоволен Мюнхеном, полагая, что получил не все из того, что можно было получить. Он потребовал от вермахта обеспечения возможности в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии. Мнение фюрера немедленно стало внешнеполитическим курсом, МИД Германии заявил о поддержке притязаний Польши и Венгрии, после чего немцы заняли позицию наблюдателей.

Как заявил Гитлер: "нынешняя ситуация в очередной раз показывает нежизнеспособность версальской системы, Версаль не может обеспечить мир в Европе, и не дает возможности самим французам поддерживать эту систему и выполнять свои же обязательства". Он был прав, Версальская система разваливалась на глазах. Первого октября Лига Наций исключила из своего устава статьи, касающиеся Версальского мирного договора, на основании которого она и была создана. Второго Япония, одна из стран-основательниц, вышла из Лиги Наций. Теперь сам смысл дальнейшего существования этой организации вызывал сомнения.

Англия заявила о необходимости созыва международной конференции, но готовности защищать Прагу не высказала. Тем более что активизировались англо-германо-польские дипломатические консультации и возобновились попытки со стороны Германии привлечь Польшу к Антикоминтерновскому пакту. Гитлер хотя и не отказывался от территориальных претензий к Варшаве, но и никогда не отвергал, в отличие от лидеров Веймарской Германии, возможности решения германо-польских проблем путем переговоров, а не вооруженного конфликта. Он не стремился к безусловному и полному уничтожению Польши, фюрера вполне удовлетворял возврат бывших немецких земель и включение поляков в орбиту Рейха на правах вассала.

Предложения немцев направлялись скорее на обеспечение тыла Германии в случае войны с Францией и закрепление оборонительной роли Польши по отношению к Советскому Союзу, чем на создание направленного против союза против Москвы. Гитлер четко заявил министру иностранных дел Польши Беку:

— Присоединение к Антикоминтерновскому пакту, о чем вам говорил Риббентроп, не должно, прежде всего, означать активной военной роли по отношению к Советскому Союзу.

Портить отношения со Ждановым фюрер пока не хотел, надеялся перетянуть его на свою сторону.

Однако наследники маршала Пилсудского во главе с Беком были одержимы идеей "Великопольши", способной противостоять и Германии и России, и в результате опасались обеих сторон. Гитлер, которого вполне бы устроила советско-польская война, заверял поляков в соблюдении дружественного нейтралитета и, возможно, даже помощи. Хотя рассматривал и вариант удара по Польше вместе с Советским Союзом. Особенно, в случае если РККА разобьет предварительно польскую армию.

В Берлине шли переговоры с СССР, о которых была осведомлена и польская разведка. Вопрос советско-германского союза отнюдь не был снят с повестки. Между двумя странами были хорошие торговые отношения, за последний год укрепилось и политическое сотрудничество. В мире справедливо полагали возможным возврат к "духу Рапалло"

Подписание странами Французского блока и СССР соглашения о взаимной поддержке в случае войны отнюдь не гарантировало главного – вступления в боевые действия. Если для франко-итальянских отношений это не являлось критичным, и французов вполне устраивали гарантии крепкого тыла на границе, пропуск войск и помощь поставками, то в советско-французских связях остались нерешенными серьезнейшие вопросы. Петэн старался добиться от русских обещания вступить в войну с немцами в случае конфликта, но между Советским Союзом и Германией или Чехословакией лежали Польша и Румыния. Добиться от них предоставления коридоров советским войскам не удавалось.

Жданов, готовый помогать поставками материалов и вооружения, не стремился влезать в войну. Максимум, чего удалось от него добиться, это обещание перебросить в Чехословакию или Францию авиацию, сам же он пытался договориться о поддержке в случае войны с Польшей. Петэн соглашался перебросить в Чехословакию войска в этом случае, но общих границ опять же не было. Коридор для французских войск через Германию был, разумеется, ненаучной фантастикой. На случай агрессии Венгрии в отношении чехов французы могли направить через Италию войска в Югославию и ударить по венграм, но сербы тоже не горели желанием становиться плацдармом для войны.

Президент Чехословакии метался в панике. В сложившейся ситуации реальной военной помощи против Венгрии ждать было просто неоткуда, в то время как венграм вполне могли помочь немцы и поляки. СССР демонстрировал готовность ударить по Польше, и это в любом случае оттягивало часть польских войск на восточную границу, но гарантий объявления Советским Союзом войны полякам не было. Недавняя Мюнхенская конференция показала способность Жданова договариваться с Гитлером, и Бенеш не мог исключить возможность сделки русских и с Варшавой. Кроме того, в советско-польскую войну могли вмешаться на стороне Польши и немцы, и венгры, и даже англичане, после чего положение Чехословакии становилось совсем уж плачевным. Вступление же в войну Франции означало новую мировую войну, причем центральным театром военных действий становилась Чехословакия. Этого чехи хотели в последнюю очередь. Уступить давлению Гитлера, с другой стороны, означало лишиться советско-французского покровительства.

Итогом стало активное советско-франко-итальянское дипломатическое давление на югославское правительство, к которому подключился имеющий неплохие связи в Югославии Бенеш. Дипломатическому альянсу удалось заставить югославский МИД сделать, пусть расплывчатое, заявление о возможности пропуска французских войск к венгерской границе. Венгрия, едва начавшая формирование серьезной армии, немедленно смягчила свои требования и втянулась в дипломатические переговоры.

Кризис перешел в затяжную фазу, но не исчез. Будапешт не снимал своих требований, хотя не спешил с сосредоточением войск. С обеих сторон советско-польской границы армии стояли в полной боеготовности, и постоянно подтягивались новые. Чехословакия также подтягивала войска к границам.

Французы настойчиво пытались добиться от СССР недвусмысленного военного союза против Германии, полагая, что такой союз сам по себе станет сдерживающим фактором. Жданов не спешил, логично напоминая про отсутствие общей границы с немцами. Петэн в связи с этим не возражал бы против нового раздела Польши Германией и Россией, но одновременно опасался русско-немецкого союза на этой почве.

Опасность общей границы также прекрасно понимали и в Москве и в Берлине. Гитлер вполне осознавал, что окруженная Германией, Венгрией и Польшей Чехословакия не сможет отказать ему ни в чем. Поэтому он мог позволить себе давить на Прагу экономически, не задевая формально советских гарантий. Советско-немецким соглашениям это, как и сами гарантии, данные Бенешу Ждановым, не противоречило. Хотя раздражение у обоих лидеров вызывало.

Следующими продекларированными целями экспансии Гитлера становились Мемель и немецкие земли, либо переданные Польше, либо Франции. Заручиться поддержкой СССР стоило в любом случае, к тому же Жданов активно подталкивал агрессию немцев в сторону Польши.

Англо-германские переговоры привели к дальнейшему сближению. Стороны предварительно согласовали раздел сфер влияния в мире, Гитлер гарантировал неприкосновенность всех имеющихся британских колоний, включение в английскую сферу влияния Греции, соблюдение интересов Лондона в сфере влияния Германии. Британцы, в свою очередь признали Центральную и Восточную Европу "преимущественной зоной интересов Германии", обещали поддержку против Франции и СССР. Затронутый было вопрос об Иране и давней немецкой мечте – железной дороге Берлин-Багдад был отложен. Англию вполне устроила бы война немцев с Францией или СССР – в обоих случаях, Гитлер сокрушал конкурентов островитян, теряя силы сам.

Чемберлен в принципе желал видеть германо-польский союз, направленный против СССР, но условием такого союза Гитлер ставил передачу ему Данцига и коридора. Убедить поляков пойти навстречу немецким требованиям не смогли даже британцы, в Польше были уверены в своем превосходстве над немцами, и отдавать "исконно польские земли" не собирались.

Варшава была убеждена в способности польской армии разбить и Германию и СССР, опасаясь только их одновременного нападения. Эти вопросы и ставили поляки в Лондоне и Париже, уверяя британцев в желании "отбросить большевизм в границы Московии" а французов – в "обуздании тевтонского реванша" в случае поддержки.

Поляки, воображающие себя самостоятельной "третьей силой" в Европе пытались играть на противоречиях держав, балансируя между их интересами и выгадывая условия. В Варшаве пока не осознавали, что само существование Польши уже мешало игрокам. Франция и Англия, хоть и с разными целями и ожиданиями, предпочли бы видеть советско-германскую войну, невозможную без общей границы.

Гитлер рассматривал Польшу как барьер при нападении со стороны СССР, но не мог не опасаться удара поляков с тыла в случае войны с французами. Иллюзии относительно благожелательного нейтралитета Польши в случае франко-германской войны рассеялись еще после попытки использования Польшей договора о ненападении с Германией для проведения самостоятельной политики.

Жданов желал возвращения Западной Украины и Белоруссии и выхода на границу с Чехословакией, не предполагая, однако, полной ликвидации Польши, также устраивающей его в качестве барьера. Правда, возможность германо-польского блока настораживала.

6. Переплетение узлов

Важнейшей из узловых точек оставалась Югославия, где дипломаты и разведчики франко-итальяно-чехо-советского блока схлестнулись в напряженной борьбе с соперниками из Германии и Великобритании. Причем интересы немцев и британцев тоже не совпадали, каждый тянул одеяло на себя. Конечной целью Гитлера был раздел влияния в мире между Германией и Великобританией, но при этом Балканы должны были оказаться в пределах германской сферы. У англичан было иное мнение, влияние в регионе интересовало и их.

Активность дипломатов и разведок на Балканах нарастала с каждым днем. Франция как мировая держава, гарант всех балканских союзов, после Мюнхенской сделки с каждым днем теряла позиции. Карта Европы изменилась, Германия увеличилась, и на Балканах наступал критический момент.

Первый успех остался снова за Берлином, двадцать восьмого октября закончилась поездка Риббентропа, удачно окрещенная "Балканское турне". За шесть дней он добился заключения союза между Рейхом, Венгрией и Болгарией, названного "Стальным пактом" и провел удачные переговоры в Румынии, которая склонялась к присоединению к этому союзу. Результатом визитов Риббентропа кроме роста немецкого влияния стало и разрешение чешского кризиса. Венгры официально не отказывались от претензий и периодически направляли Праге ноты, но активных шагов не предпринимали.

Польша, не нашедшая поддержки и фактически окруженная, пошла на попятный. Воевать при таком раскладе поляки не рискнули, а продлевать напряженность без видимых перспектив было бессмысленно. Удар по самомнению Варшавы получился огромный, провал попытки завладеть Тешином вызвал рост шовинизма и агрессивных настроений. Даже если в польском правительстве и были сторонники взвешенных решений и нормализации отношений с русскими, чехами и немцами, выступить с такой программой в подобной обстановке они просто не могли.

Гитлер, окончательно убедившись, что советско-польской войны в этот раз не случится, нашел повод для демонстрации миролюбия. Двадцать девятого октября Берлин в одностороннем порядке гарантировал территориальную целостность Чехословакии.

Нейтральной оставалась Греция, но проанглийские и прогерманские настроения набирали силу и там.

На Балканском полуострове не определили свою позицию только югославы. Риббентроп в ходе турне заезжал и в Белград, зондировал почву для заключения договора о дружбе. Но Югославия пока лавировала. Югославский премьер, Стоядинович, посетил Париж после переговоров с немцами. Там он продлил действие франко-югославского договора о дружбе, но подписывать пакт о взаимной помощи в случае агрессии Германии отказался. И из Франции отправился не домой, а в Берлин, где встретился с Гитлером и подтвердил, что Югославия намерена всемерно развивать отношения с Германией. "Ничто так не отдаляло Югославию от Германии, как французские очки, — заявил Стоядинович фюреру. Югославия теперь сбросила эти очки".

В политических кругах Югославии существовала и сильная проанглийская прослойка. Английская дипломатия активно действовала в Белграде параллельно с усилиями Германии. В ее планах Югославии совместно с Грецией отводилась роль балканского плацдарма Британии. В конце октября 1938 года, посол Англии в Белграде встретился с лидерами национальных движений в Югославии и убеждал их оказать давление на правительство и удержать его от присоединения как к французскому, так и к германскому блокам.

В Белграде от имени малолетнего короля правил принц-регент Павел, приятный человек, но не более того. Престиж монархии при нем заметно упал, а реальная власть сосредотачивалась в руках главы правительства, который симпатизировал немцам. Сам регент ориентировался скорее на британцев, но в сложившейся ситуации эта разница роли не играла, в противостоянии Франции Берлин и Лондон занимали единую позицию.

До 1934 года сербы почти целиком зависели от поставок французского оружия и французских кредитов. Влияние Парижа сохранялось и позже, но когда Франция начала активное сближение с Италией, в Белграде это вызвало панику: за союз с Римом французы могли расплатиться югославскими территориями. Шаги Парижа привели тогда к росту прогерманских настроений у сербских властей. А рассмотрение жалобы Югославии на Италию и Венгрию после убийства в Марселе усташами короля Александра только ухудшило югославо-французские и югославо-английские отношения: обе великие державы были гораздо больше заинтересованы в сближении с Италией, чем в удовлетворении притязаний своего второсортного союзника, который, как считалось, и так никуда не денется.

Муссолини считал Югославию главным соперником Италии на Балканах, и целью его политики всегда было расчленение страны на несколько слабых и, желательно, зависимых от Италии государств. Тем не менее, заинтересованный во включении Югославии во французскую систему союзов, дуче пошел на резкий поворот. Посредничество французской дипломатии позволило Югославии урегулировать отношения с Италией, подписать пакет итало-югославских соглашений о дружбе, нейтралитете, торговле и мореплавании. Белград в ответ отказался от претензий на итальянские Триест, Истрию и острова на Адриатике.

Договор стал огромным успехом французской дипломатии: Италия отказалась от территориальных претензий к Югославии, обязалась прекратить деятельность на своей территории усташей, развивать итало-югославскую торговлю. Но если Белград уходил в сферу влияния Гитлера, этот успех становился наоборот, провалом и для Парижа, и для Рима.

Москва поддерживала дружественные отношения и с Францией, и с Германией, и в Белграде решились на осторожный шаг, который, по большому счету, ни к чему не обязывал – девятого ноября 1939 года Югославия установила дипломатические отношения с СССР.

Германии требовался прочный тыл на юге Европы, с плацдарма на Балканах французы могли угрожать нефтяным полям в Румынии и поддерживать чехов. Парижу такой плацдарм представлялся, в свою очередь, необходимым. Ситуация неопределенности нервировала руководство всех заинтересованных стран, и кто-то должен был предложить разрубить этот узел.

Предложили французы. В начале ноября 1938 года, в Венеции встретились начальники союзных разведок: Попашенко, Робьен и шеф итальянской спецслужбы Роата. Париж предлагал организовать в Югославии переворот. В Москве этот вариант понравился, операция давала возможность выдвинуться югославским коммунистам и усилить авторитет СССР, и подтягивала войска Франции к Венгрии, что считалось полезным. На Рим ориентировались лидеры Хорватии, одной из составных частей Югославии. В Югославии основой политической борьбы являлось соперничество централистов-унитаристов и сербских националистов из Белграда с националистами-федералистами из Загреба, Любляны и Сараево.

Устроить переворот можно было и без русских. Но новому правительству нужна была программа, дающая возможность получить поддержку населения. В народе популярность русских была традиционно высока, там говорили: "Принц-регент у нас за Англию, правительство – за Германию, армия – за Францию, а мы – за Россию!" Москва могла в этом помочь: и как наследник России, которую любили в Сербии, и как штаб-квартира Коминтерна. Югославских коммунистов не стоило сбрасывать со счетов, в Югославии их с декабря 1937 года возглавлял Иосип Броз Тито, безжалостно расправившийся с непокорными и прекративший фракционную борьбу в партии. К осени 1938 года число только активистов партии составляло около двадцати тысяч человек, для Югославии немало. Причем партия была единой, сплоченной, и беспрекословно подчиняющейся Москве. В Югославию из Советского Союза перебросили около восьмисот югославских коммунистов, приехавшие из Москвы член ЦК КПЮ Жуйович и успевший дослужиться в испанских интербригадах до капитана Дапчевич, возглавили формирование боевых отрядов. При этом Москва страховалась, Жуйович автономно от Тито напрямую информировал советское руководство о ситуации. Компартия Югославии соединила в своей программе традиционные идеи югославизма, поддерживавшиеся и частью социал-демократов, с принципами интернационализма и национального самоопределения, основанного на равенстве политического представительства.

Переворот союзники в итоге согласовали. Главой заговора стал ориентирующийся на Францию Душан Симович, командующий ВВС страны, участник Балканских и мировой войн. В армии Париж делал ставку на ВВС и королевскую гвардию. К планированию переворота подключились и коммунисты, осуществлявшие связь с заговорщиками через советского военного атташе в Югославии генерала Самохина. Но время ставило на повестку и другие вопросы.

Переговоры Гитлера и Чемберлена привели к заключению в январе 1939 года договора о взаимопомощи в случае войны. Пакт декларировал поддержку немецких устремлений "в Европе и восточнее", но военной помощи не гарантировал. Несмотря на это, соглашение перевернуло мировой расклад, союз британского флота и немецкой армии представлял реальную опасность для французского блока, и вызвал негативное отношение в США.

США, как и Германия и СССР, стремились к полному переустройству существующей системы международных отношений. Берлин жаждал реванша, ему, как и США, не хватало простора для экспансии, источников сырья, рынков сбыта для стремительно растущей промышленности. Рвущиеся к статусу великих держав США и СССР экспансии тоже не чурались, и главными конкурентами тут представлялись именно Германия и Англия, в этом мнения Вашингтона и Москвы совпадали. Совпадали, однако, не полностью. Советский Союз был заинтересован в изменениях, но возможностями для экономического противоборства на мировой арене не располагал, и потому претендовал лишь на осторожное округление своих границ за счет ранее отторгнутых от российской империи территорий. США же стремились к открытию протекционистских рынков колониальных держав и Китая, не интересуясь прямыми присоединениями.

Англия и Франция соглашались на модернизацию Версаля, но лишь при условии сохранения своего лидирующего положения. И стратегию они выбрали разную. Лондон поставил на фюрера, поддерживая его против соседей и рассчитывая взамен на поддержку в традиционно британских регионах. Соединенное королевство стремилось к сохранению своих позиций в колониях и поддержанию баланса в Европе, где растущий французский блок, к которому тяготел СССР, баланс нарушал куда сильнее Германии, воспринимаемой как экономически растущее, но слабое в военном и политическом аспекте государство.

Франко-итальяно-испано-чешский союз, поддержанный СССР и, что не исключалось в будущем, Югославией, Польшей, Грецией или Турцией, мог доминировать в Европе, Средиземноморье, Северной Африке, а в дальнейшем и на Востоке. Германия, даже с присоединенными Австрией и Судетами, сателлитными Венгрией, Болгарией и близкой к этому Румынией, выглядела заведомо слабее. В первую очередь, слабее в военном отношении, ведь немецкая армия ушла от Версальских ограничений лишь в 1935 году, венгерская – полгода назад, а австрийская после включения в Рейх. С британским флотом Гитлер тягаться не мог в принципе. И поддержка на континенте более слабого из соперников, представлялась Чемберлену оптимальной.

Петэн сколачивал свою коалицию, предназначенную для сдерживания устремлений Берлина. Но маршал отлично знал старую истину: "лучшая оборона – наступление". И вполне допускал военные действия, предпочитая впрочем, чтобы воевал кто-то другой. Именно поэтому он пошел на союз с враждебным коммунистическим Советским Союзом. Прошлую войну он помнил, и русская армия представлялась ему превосходным "пушечным мясом" для будущей схватки за величие Франции.

Немцы старались обеспечить свое присутствие всюду, в Европе, Африке, Китае, Латинской Америке, на Ближнем Востоке. Влияние закреплялось преимущественно через торговлю. Но, несмотря на предложение действительно более качественных товаров на рынок, успехи Рейха зависели от реальных хозяев земель, прежде всего Британии и Франции, подкреплявших свое право военными средствами. Политика закрытых, протекционистских рынков в колониях и сферах влияния закрывали немцам возможности продвижения продукции. Такое положение дел было нестерпимым для стремительно наращивающей свои мускулы страны, и планы экспансии стали общим знаменателем для практически всех слоев германского общества.

Англия, получившая по итогам Первой мировой войны Палестину, Трансиорданию и Ирак, как и Франция, которая приобрела Сирию и Ливан, проникновению немцев в те края не радовались. В отличие от Турции, которая была вынуждена отказаться от своих прав на Египет, Судан и Кипр – в пользу Англии, на Марокко и Тунис – в пользу Франции, на Ливию – в пользу Италии. Севрский договор там помнили. В Турции и на Ближнем Востоке, как и в Германии, желание реванша за разгром Османской империи было распространено в обществе, и союз с Гитлером для восстановления былого величия на Востоке находил много сторонников. Сдерживающим фактором для Анкары служило положение на границах. Зажатые между Францией и СССР, турки вели себя сдержано, особенно после смерти 10 ноября 1938 года основателя "новой Турции" Кемаля Ататюрка. Новый президент Турции, Исмет Инёню, пока осваивался в должности и резких шагов не предпринимал.

Американцы стремились установить безраздельное господство в Латинской Америке и прорваться в Китай. Немецкое проникновение в эти регионы Вашингтону нравиться не могло, но стремление к экспансии (кроме Южной Америки, считавшейся подбрюшьем страны) сдерживалось сильными изоляционистскими кругами. Президент США Рузвельт считал, что Англия, утоляя колониальные претензии Германии, будет готова уступить ей некоторые колонии, к примеру, Тринидад и принял решение, что в этом случае, в соответствии с Доктриной Монро, предписывающей США применять силу для защиты неприкосновенности Западного полушария, к островам будет направлен американский флот. Основания для беспокойства у Рузвельта имелись, нацисты активно действовали в Латинской Америке и переговоры Германии с Британией о колониальном переделе действительно велись.

Логика событий, отталкивающая Вашингтон от традиционно тесных отношений с идущей на сближение с Гитлером Британией, толкала к поиску иных вариантов. Общие интересы с Москвой, несмотря на давнюю американскую холодность к Советской стране, стали поводом для личной встречи Рузвельта с послом СССР. Президент вообще был поклонником личной дипломатии и беседа, происходившая 17 ноября 1938 года, выглядела доверительной.

Советский полпред Трояновский явился заранее, ждать пришлось минут десять, потом дверь открылась, и слуга-филиппинец вкатил коляску, в которой, тяжело опираясь на подлокотники, сидел улыбающийся Рузвельт.

В начале разговора президент развивал мысль о сотрудничестве между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Трояновский не мог не поддержать эту идею:

— Советский Союз представляет собой немалый рынок для ваших промышленников – заметил он. Мы импортируем большое количество станков и другой техники. К тому же, у нас с вами есть положительный опыт сотрудничества.

Рузвельт воспринял это заявление с видимым интересом:

— Американцам в связи с ростом экономики требуется большое количество сырья, и поэтому я думаю, что между нашими странами будут существовать тесные торговые связи. Если мы будем поставлять вам оборудование, то взамен сможем получать сырье. Вопрос сейчас не в экономике, тесным связям между нашими странами, мистер Трояновский, мешает политика.

— Наша страна тесно связана с германской промышленностью – заметил полпред. А в США существуют определенные предубеждения против торговли с Советским Союзом.

— У нас вообще сильны изоляционистские настроения – перевел разговор президент. В случае противостояния англо-германского блока и франко-русского, особую важность для нас приобретает вопрос Японии. Токио – союзник Гитлера. Если возникнет ось "Лондон-Берлин-Токио", наша страна окажется блокированной английским и японским флотом. И участвовать в европейском конфликте мы не сможем.

"США стремится к открытию протекционистских рынков. А ни англичанам, ни немцам, ни тем более, японцам вы не нужны – подумал посол. Более того, опасны. В случае победы, пусть даже не окончательной, такой оси, для Штатов закроются рынки в Европе и Азии, и американская промышленность снова свалится в кризис. Новый курс Рузвельта, который вытянул США из великой депрессии, в ситуации блокады не сработает. А нас он уже рассматривает как союзника Франции. Но если Москва все же договорится с Гитлером?

Тогда у Парижа нет шансов – тут же понял он. Если мы останемся в стороне, СССР останется единственным европейским рынком для США. А возможно и азиатским, японцы успешно действуют в Китае".

— Стоит ли для вас вопрос о присоединении к англо-германскому блоку? — поинтересовался Трояновский.

Рузвельт улыбнулся и покачал головой:

— Не думаю. Мы не стремимся к территориальным приобретениям, но и не согласимся на изменения, которые не находятся в соответствии со свободно выраженной волей соответствующих народов. И мы наоборот, стремимся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.

Я – продолжал он, — противник того, чтобы США изолировались в Западном полушарии, потому что будущая безопасность и общее благо страны неразрывно связаны с судьбой Европы и Азии.

В тридцатые годы Рузвельта вынудили пойти на уступки изоляционистскому настроению, которое при любых обстоятельствах хотело уберечь Америку от новой войны. Но ограничение национальных интересов Западным полушарием и половиной Тихого океана президент не разделял никогда. Целью Великобритании и Германии было держать Америку подальше от Европы, американский Конгресс помог им, издав закон о нейтралитете. Но возможным был и другой вариант.

Экономическое и финансовое могущество США, вступивших в первую мировую войну последними, неизмеримо выросло, как и их влияние в мире. Поставки воюющим странам обогатили американцев, способствовали росту их экономики, а кредиты превратили стра-ны Антанты в их неоплатных должников. Осуществив за счет военных прибылей широкую технологическую модернизацию, американская экономика сделала огромный рывок вперед, оставив позади весь основной мир. Но сейчас внутренний рынок уже насытился. Развитие требовало новых рынков, и именно борьба за внешние рынки определяла заинтересованность в политике "экономического национализма", пред-полагавшей свободу рук, не связанную международными обязательствами, уклонение от усилий по урегулированию международных конфликтов. Казалось, держась в стороне можно было наблюдать за кровавыми драмами на Европейском и Азиатском континентах и извлекать немалые барыши. Но Рузвельт один из немногих понимал, что изоляционизм невозможен. Кто бы ни победил в Европе, если США останется в стороне, они станут лишними. Победитель просто закроет от них Европу. И Азию – ее судьба теперь, в связанном трассами авиалиний, нитками железных дорог и линиями океанских маршрутов мире решалась там же, в Европе.

Президент вынул портсигар, вставил длинными тонкими пальцами сигарету в изящный мундштук, закурил и повел беседу дальше:

— Предоставление событий в Евразии их собственному течению является опасной иллюзией. Третий рейх явно угрожает всему одновременно: равновесию сил в Европе, миру во всем мире и свободной мировой экономике.

Он разделял точку зрения Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и морского стратега Альфреда Мэхена: равновесие сил на Европейском континенте является жизненным интересом для США. А сейчас одна из ключевых точек равновесия находилась в Москве. Советский Союз, в отличие от американцев находился в центре событий.

Ориентация на германо-британский альянс Америке никаких дивидендов не приносила. Франция начинала проигрывать экономическое соревнование Германии, и ее Рузвельт поддержать был готов. Но реальных путей не имел, британский флот господствовал в Атлантике, и в случае конфликта, уж на блокаду-то французского побережья его хватало. А с каждым военным успехом немцев в Европе и японцев в Азии, по мнению президента, приближалась катастрофа для американской экономики. Победа Гитлера в Европе и Японии на Дальнем Востоке, с учетом территорий контролируемых Великобританией, закроют мир от американских товаров, что означало бы конец устремлениям США. Если штаты лишатся доступа к океанским трассам, крах неизбежен. Но флот США не может пока осуществлять контроль морей. Это возможно лишь в том случае, если исчезнут соперники, путь к владению морем перекрывали в Лондоне и Токио. Их врагов – Францию, Китай, а теперь, пожалуй, и Советский Союз следовало поддержать.

Рузвельту нужен был Советский Союз, чтобы победить немецкие, английские и японские войска там, на другой стороне Тихого и Атлантического океанов. Но из этого вытекал неизбежный вывод, что мощь и влияние Советского Союза после победы будет несравнимо больше, чем сейчас. Как следствие, грядущий мир будет зависеть от сотрудничества с Советским Союзом, президент понимал это отчетливо. И попытался через посла донести эту мысль до Жданова:

— Несколько дней назад, немцы поставили задачу утроения производства военной техники и материалов. Видимо, в политике Германии наметились решительные изменения – начал он.

— Советский Союз всегда стремился к миру – подчеркнул Трояновский. Но самой худшей возможностью, с точки зрения моего правительства, был бы новый Мюнхен в Европе и Азии, который развязал бы руки Гитлеру для его империи в Европе, а японцам для их империи в Восточной Азии. Поэтому мы решительно поддерживаем Чехословакию.

— Сейчас как никогда важно наладить американо-советское сотрудничество, особенно на Дальнем Востоке – немедленно принял подачу президент. Там усиливается напряжен-ность, устремления Токио опасны для вас.

Жизнеспособность нового советского правительства стала фактом объективным. Прежний, до предела идеологизированный курс в советско-американских отношениях в любом случае себя исчерпал, а Рузвельт всегда склонялся к компромиссу. Кроме того, в преддверии президентских выборов 1940 года он стремился удержать левые и про-грессистские силы под своим влиянием, и сближение с Москвой смотрелось вполне логичным шагом. Объединение Европы, к чему стремился Гитлер, было невыгодно ни США, ни СССР, им требовалось влияние в Европе, а победа немцев такой возможности лишала. Победа французов, впрочем, тоже. И Москве и Вашингтону нужна была война, в которой можно выступить на стороне победителей. И не просто выступить, но сыграть ведущую роль и получить дивиденды. Общие интересы сближают, и переговоры продолжались. Ситуация в Европе их только подстегивала.

Европа успокаиваться не собиралась. Теперь точкой конфликтов стала Варшава. Советское правительство отказалось продлить срок действия Пакта о ненападении с Польшей, германо-польские переговоры также результатов не дали. Немецкая пресса открыто печатала призывы потребовать от поляков передачи Рейху Данцига и открытия "польского коридора". Варшава отвергала любые претензии, но искала союзников против Гитлера. Теперь поляки пытались найти их и на востоке, в Москве. Начальник кабинета Бека, граф Любенский заявил в Париже Лавалю: "Польша считает себя нацией европейской культуры, ощущающей тесные связи с Францией и ищущей разумный компромисс с немецким соседом. Нам нужно взаимопонимание с Германией, однако без того, чтобы Польша была бы втянута в антисоветские авантюры. В своей пограничной ситуации Польша не может позволить себе участие в антисоветских блоках". Любенский заявил, что излагает позицию маршала Рыдз-Смиглы. В Москве из польских намеков сделали правильный вывод и были уверены: Польша не рискнет войти в коалицию против СССР, и не будет воевать с Советским Союзом на стороне Германии.

В Румынии события наоборот, успокаивали. Париж сделал ставку на короля Кароля II, с начала года ставшего полновластным правителем Румынии и опирающегося на армию. Серьезным противником для него была Железная гвардия, фашистская прогерманская организация, распущенная после убийства ее членами румынского премьер-министра Дуки, но действующая под названием "Партия – всё для отечества". После установления в феврале 1938 года монархической диктатуры, Гвардия ставшая конкурентом короля Кароля II в борьбе за политическую власть в стране, была запрещена. А в феврале 1939, вождь железногвардейцев Кодряну и три десятка других лидеров расстреляли в Бухаресте. По официальной версии, "убиты при попытке совершить побег из тюрьмы".

Теперь оставалось реализовать негласные договоренности по Югославии.

7. Белградский узел

2 декабря 1939 года, в Белград прибыла французская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел Лавалем. В делегацию входили военный министр Вейган, глава разведки Робьен и суб-секретарь военного министра по вопросам национальной безопасности де Голль. Одновременно в Югославию с визитом вылетел президент Чехословакии Бенеш. Делегация встретилась с принцем-регентом Павлом, премьер-министром и хорватским лидером Мачеком.

4 декабря, в Югославию нанесли визит и представители СССР. Русские появились в не менее представительном составе, делегацию по случаю открытия советского посольства возглавлял нарком обороны Буденный, в нее входили замнаркома иностранных дел Потемкин, недавно назначенный замнаркома госбезопасности Деканозов, и в качестве неофициального личного представителя Жданова Мануильский.

Приезд столь высокопоставленных гостей был понятен, для Югославии наступал критический момент. Трое из шести соседей (Германия, Венгрия и Болгария), объединились, Румыния с Италией тоже внушали Белграду опасения. Нейтральной оставалась Греция, но проанглийские и прогерманские настроения набирали силу и там. В итоге, английское и немецкое влияние оказалось сильнее. Франко-советские переговорщики убедить регента перейти на сторону их блока не смогли, и тянуть не стали. Основным вариантом стал силовой, согласованный на встрече разведчиков в Венеции. Тем более к перевороту все были готовы. Резидент советской военной разведки это подтвердил.

9. XII.1938. Секретно.

Москва, РУ ГШ РККА, Никонову.

Центром прогрессивных сил в Югославии является группа офицеров югославской армии, тесно связанных с Парижем, главой которых стал Душан Симович, командующий ВВС страны. Симович ориентируется на Францию как на традиционного союзника, противовес немцам и итальянцам. Но полностью французы его не контролируют, Симович представляет националистические элементы офицерского корпуса, являясь фигурой сугубо про-югославской. Политически нейтрален, имеет репутацию лидера сопротивления германскому проникновению на Балканы и инертности югославского правительства. В кругу офицеров, связанных с Симовичем, ранее уже обсуждались планы действий на случай капитуляции правительства перед Германией.

Человеком французов в Югославии полковник Драголюб Михайлович, бывший начальник штаба Королевской Гвардии, ныне командующий Дравской дивизионной областью в Любляне.

Симович лицо известное и популярное, но считается недостаточно решительным, поэтому непосредственно разработкой плана переворота занимаются его заместитель Миркович и Михайлович. О подготовке путча известно только очень небольшому кругу надежных офицеров. Сеть заговора распространяется на гарнизоны в Загребе, Скопье и Сараево.

Самохин

Официальные делегации разъехались девятого числа, но представители разведок остались. Французы делали ставку на армейские круги, полностью сербские. Советские представители работали с влиятельными в стране кругами настроенными прорусски или близкими к коммунистам, установили параллельно французам контакты с армией.

Компартия Югославии оказалась единственной по составу многонациональной партией, что слегка сглаживало мононациональный состав заговорщиков и могло позволить начать диалог с хорватами и словенцами. Все остальные политические организации страны имели либо локальный, либо национальный характер. Впрочем, немалая часть хорват ориентировалась на Италию, а Муссолини сейчас играл на стороне мятежников.

Основные сливки от смены власти, должны были достаться французам. Рим добивался льгот для Хорватии, а Москва соглашалась ограничиться легальной, сильной в политическом смысле компартией, глава которой входил в правительство в качестве представителя прорусской, но при этом объединяющей все национальности страны силы.

С начала декабря Югославию сотрясали массовые манифестации, носившие открыто антигерманскую, профранцузскую, и во многом просоветскую направленность. Эти выступления во многом стали результатом деятельности компартии и близких к ним социал-демократов, и давали заговорщикам из армии повод для выступления. "Народ недоволен" – для подтверждения этого лозунга в Белграде достаточно было выглянуть в окно.

Деканозов и Робьен смогли устроить встречу Тито с Михайловичем, которые нашли общий язык. "Мне хотелось бы, чтобы у нас был десяток таких как он – лидеров, обладающих огромной решимостью и крепкими нервами – отозвался о вожде коммунистов Михайлович. Тито сегодня, это человек Москвы. Плохи они или хороши, но это люди русских. Русские сейчас в дружбе с Парижем. И я бы хотел увидеть их в дружбе с Сербией".

Тито четко выполнял договоренности, и конфигурация выстроилась интересная: через советское и французское посредничество, сложился альянс коммунистов и патриотов, а не имевший реального аппарата сторонников Симович и его группа фактически повисли в воздухе. Тянуть не имело смысла, и двадцатого Миркович и Михайлович добились от Симовича приказа к выступлению.

Ночью батальон из дивизии ПВО занял оба моста через Саву, после чего из штаб-квартиры заговорщиков двинулся отряд под руководством полковника ВВС Савича. В Белграде они разделились на три группы. Первая захватила жандармское управление, вторая – почту и телефонный узел, третья взяла радиостанции и радиоэмиттеры в Белграде, Раковице и Макише. Первый и второй батальоны королевской гвардии под предводительством подполковника Здравковича окружили королевскую резиденцию…

Во дворец с гвардейцами вошли Миркович и Михайлович, которых сопровождали несколько французских разведчиков. Регент не видел ни смысла, ни возможностей сопротивляться и цепляться за власть до последнего вздоха, и с ним особых проблем не возникло. Павла привезли в занятый мятежниками генштаб, там он подписал отречение, после чего в тот же день с семьей выехал в Грецию. Членов правительства офицеры ВВС подняли с постелей и тоже привезли в генштаб. Жандармы и полиция были "морально вместе" с организаторами переворота и сопротивления вообще не оказывали, наоборот подходили пожать руки восставшим.

К утру в столицу вошли кавалерийская бригада и пехотный батальон королевской гвардии из казарм в Топчидере, и переворот в общих чертах завершился.

Принца-регента объявили низложенным утром. Главой государства немедленно провозгласили наследника престола Петра, взошедшего на престол под именем короля Петра II, несмотря на то, что ему все же не исполнилось восемнадцати лет.

События вызвали бурю ликования в Сербии, некоторое одобрение в Словении и никаких откликов в Хорватии. Двадцать второго декабря в Белграде появилось новое правительство. Состояло оно из людей совершенно разных убеждений, но всех их, коммунистов, националистов и монархистов объединяли три вещи: стремление сохранить единую Югославию, антигерманизм и ориентация на союзные Париж, Рим или Москву. Как и планировалось, правительство возглавил генерал Симович, его заместителями стали руководитель Сербского клуба профессор Йованович и хорватский лидер Мачек. Военным министром стал Пешич.

В правительство впервые в истории Югославии вошли коммунисты, Тито получил пост министра по делам национальностей. С одной стороны, это возлагало именно на него ответственность за проведение политики в сложнейшем, раздирающем страну национальном вопросе, с другой – именно компартия выдвигала объединительные лозунги. Кроме того, это был завуалированный комплимент вождю КПЮ, в СССР такой же пост занимал в начале государственной карьеры Сталин, что, разумеется, не прошло мимо внимания прессы. Первым заявлением Тито на новом посту стало оглашение его программы: "По опыту решения национального вопроса в СССР, Югославия должна превратиться в федерацию, названия единиц которой совпадают с этнонимами основных народов Югославии".

Резко выдвинулся и Михайлович, получивший звание генерала и ставший лидером "централистов", сторонников единой монархической Югославии. И он немедленно опубликовал свою программу.

Югословенский Ллойд, вторая полоса.

Выступая вчера в Скупщине, Д. Михайлович заявил, что: "Общественным устройством Югославии, основанном на неограниченном либерализме, сильные слишком долго злоупотребляли в ущерб слабым, а индивидуумы в ущерб общности. Я предлагаю заложить в фундамент общественного устройства обновленной Сербии, следующие принципы: капитал является средством, при помощи которого сербская нация осуществляет свою историческую миссию в области национальной обороны, национальной экономики и национальной культуры, а также обеспечивает свое национальное существование, но носителем капитала и капитализма должно быть в первую очередь государство. Частный капитал также является национальной собственностью и должен находиться под защитой и под контролем государства для того, чтобы он также служил борьбе народа и общества".

Под этими словами вполне мог бы подписаться и Тито. На основе общих целей, коммунисты и национал-монархисты пошли на союз. Ранее убежденный антикоммунист, генерал Михайлович согласился на совместную с Тито пресс-конференцию. Коалиция была выгодна обоим, ведь за ними стояли союзные Франция и СССР, которым был выгоден союз своих ставленников и ослабление Симовича.

Четырнадцатого января Агентство ГАВАС сообщало:

"Бывший борец с большевизмом, генерал Михайлович заявил вчера на совместной с главой югославских коммунистов Тито пресс-конференции:

Великую русскую революцию сербский народ с самого начала правильно воспринял как стихийное возмездие, понимая, что она, как и все революции, несла на себе и печать ужаса, и печать величия. Наш народ понимает, что мирные революции могут произойти в странах, где без русской революции еще долго пришлось бы ожидать нового мировоззрения, которое вскрывает и осуждает неравенство в обществе и в соответствии с которым, обществом должна управлять человечность, а не материальный интерес; понятно, что эти изменения, благодаря жертвам русской революции, непременно будут происходить не в одной стране до тех пор, пока не родится новый, более справедливый мир. Русскую революцию возглавил русский – Владимир Ильич Ленин. Эта революция знала, кто и, возможно, куда ее ведет".

Своими выпадами против "инородцев", под которыми, прежде всего он подразумевал хорватов и евреев, генерал привлекал на свою сторону националистов, отбивая их у прогерманских движений. А высказываемые идеи общеславянского единства способствовали росту его популярности в стране и совпадали с проводимой СССР политикой.

Цели и принципы нового правительства на той же пресс-конференции озвучил Тито: "Югославия должна быть федеративным государством и конституционной монархией. Прочность будущей Югославии будет гарантироваться созданием сербского образования в рамках государственного сообщества, которое на принципах демократии объединит весь сербский народ на территориях его проживания. То же самое произойдет и с хорватами, и со словенцами. В рамках этих государственных образований необходимо предоставить народу возможность удовлетворять свои особые региональные экономические, социальные и другие интересы путем широкого народного самоуправления".

Растиражированное мировой прессой заявление вынужден был подтвердить Симович, блок Михайловича-Тито получил еще несколько очков.

Новое правительство немедленно пошло на компромисс с националистическими верхами и Югославия стала состоять из трех автономных бановин, Сербии, Хорватии и Словении. Автономии получали широкие полномочия. Хорватский лидер Мачек, после консультаций с Италией, согласился стать заместителем премьер-министра Югославии, что успокоило хорватов и стабилизировало обстановку внутри страны.

В ответ сербские националисты, из числа проанглийски и прогермански настроенных, начали кампанию по "защите сербства". Большинство сербов, впрочем, к этим призывам остались равнодушны. Они в основном поддерживали Францию и благожелательно относились к союзу с Россией. В результате национальные противоречия в Югославии хоть и не исчезли, но на время притихли.

Симович не собирался резко отказываться от политики балансирования, поэтому он попытался убедить Германию и Англию, что переворот вызван исключительно внутриполитическими причинами и что Югославия готова выполнять все принятые на себя обязательства. Но печать Англии, США и нейтральных стран расценила переворот в Белграде как: "плевок в лицо Великобритании и Германии, угрожающий интересам этих двух стран". Именно так оценивали югославский переворот и в Берлине.

Жданов остался доволен. Советский Союз продолжая традиции Российской империи и постепенно наращивая вес на международной арене, сделал заявку на ведущие роли на Балканах, вступая тем самым в столкновение с традиционным германо-австрийским влиянием, и выиграл.

После недолгих консультаций, двадцать пятого января в Белграде подписали четырехсторонний пакт о дружбе и ненападении между Югославией, Францией, Чехословакией и СССР. Вторая статья договора предусматривала, что в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны третьего государства, другие стороны обязуются оказать военную помощь. Соглашение предусматривало и военно-техническое сотрудничество. С последнего реальное сотрудничество и началось. Как докладывал на заседании Политбюро Вышинский:

— Югославы просят Францию и нас оказать содействие как поставками вооружений для своей армии, так и непосредственным направлением на Балканы воинских контингентов, а также политическую помощь в виде поддержки Югославии перед Берлином. Симович выразил готовность немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы союзников, в первую очередь, авиацию.

— Надо помочь – высказался Буденный. У нас резервы есть, которые для испанцев планировались. Имеем возможность.

— Кстати, об испанцах – вмешался Мануильский. Испанские коммунисты есть у нас и во Франции. Сейчас они везде лишние, а если их туда? Они большую поддержку Тито оказать могут.

— В Югославии это традиция – согласился Вышинский. Они белых после гражданской много приняли, пусть теперь и красных эмигрантов принимают.

— А французы? — спросил Жданов.

— Они не против. Сами готовы оказать помощь, в любых разумных пределах, и не возражают, чтобы мы передали Симовичу танки и самолеты.

— Я смотрю, вопрос проработан – удовлетворенно кивнул генеральный секретарь. Так и поступим.

Уже во время подписания пакта, в Югославию перебросили бригаду французской пехоты. Официально – "для охраны лидеров стран-участников переговоров от терактов и диверсий". В феврале армия Югославии получила от СССР восемьдесят истребителей И-16 и И-15, пятьдесят бомбардировщиков СБ, сотню танков БТ и Т-26. В кредит, Москва решила не торговаться. С техникой в страну приехали и советские специалисты. В Югославию из Франции и СССР потянулись испанские эмигранты, уехавшие после победы Франко. По линии разведки НКГБ, среди них в страну попала и группа бойцов бывшего партизанского (диверсионного) XIV корпуса республиканцев, среди которых были и советские офицеры. Испанцев новое правительство приняло на службу, французские и советские части использовало для демонстрации поддержки. Всем противникам было понятно – в случае необходимости, на помощь Симовичу будут переброшены дополнительные силы.

Откровенную сенсацию вызвало представление молодому королю и премьер-министру главы советской военной миссии:

"Его сиятельство, комбриг граф Игнатьев".

Такого от большевиков никто не ждал, на что и делался расчет. Алексей Алексеевич Игнатьев действительно был графом. Военный атташе царской России во Франции, после долгих лет раздумий он перешел на сторону большевиков, с 1937 года служил в Красной Армии, и сейчас Москва использовала его опыт и титул. Опытнейший военный дипломат, Игнатьев применял свое происхождение, связи и опыт в полную силу. Появление знакомого многим графа было воспринято югославами с восхищением и резко увеличило число сторонников России среди элиты. Теперь многими СССР воспринимался как вернувшаяся Россия. Так же миссию графа Игнатьева восприняли и в других странах.

Компартия Югославии демонстрировала поддержку правительства, акцентировано прорусскую ориентацию (не разделяя ее с просоветской, но и не делая на этом упора), умело сочетая это с пропагандой достижений социализма. Поступающие в страну советские танки и самолеты преимущества социалистического строя подтверждали вполне наглядно. Советское правительство активно использовало Югославию как площадку для иллюстрации возможности совместной работы Советского Союза и компартий с королевской властью и шире – с несоциалистическими государствами. Там же отрабатывалась технология реального взаимодействия со структурами праворадикальной Франции.

Москва все больше вырывалась из изоляции. Все меньше людей воспринимало СССР как какое-то особое государство, все больше – как наследника российской империи.

Деятельность правительства Симовича, направленная на сближение Югославии с Францией и СССР весьма позитивно оценивалась в Москве. Однако пресса в самых обтекаемых фразах, старательно сглаживала какие-либо углы в советско-германских отношениях.

2.02.1939. "Правда". Первая полоса.

Подписание договора можно назвать убедительным доказательством стремлений югославского правительства к укреплению мира и предотвращению распространения войны, что соответствует последовательно проводимому в жизнь советской стороной принципу последовательной политики мира. Как заявил по этому поводу товарищ Жданов: "Мы стоим за мир и укрепление деловых связей со всеми странами".

Из речи короля Петра II по поводу вступления на престол:

Наш предок, Карагеоргий во внешнеполитическом плане ориентировался на поддержку России, которая как держава-покровительница православного населения Османской империи оказывала повстанцам огромную помощь, а потом вместе с сербами вела войну с Турцией. И пристанище Карагеоргий, вместе со многими сербскими беженцами, нашел именно в России. Милош Обренович, в отличие от него, выбрал путь не борьбы, но соглашательства и лавирования в отношениях с турецкими властями. Что ж, он добился значительных успехов и власти в стране. Но кончилось это для Обреновичей, как мы помним, плохо.

Речь перепечатали все ведущие газеты. Заявление короля без внимания не осталось, в том, что это не его личное мнение, а позиция Югославии никто не сомневался.

Симович сильной фигурой так и не стал, оставшись номинальным лидером. В руководстве кроме старых чиновников и его армейских сподвижников, образовалась сильная группа объединившихся Михайловичем и Тито. Союз казался противоестественным, но основывался на общей антинемецкой направленности и советско-французской поддержке. Коммунисты, получившие амнистию всех осужденных за левые убеждения, легализацию партии, места в правительстве и парламенте, не собирались зарываться и требовать большего сразу. Они без резких шагов укреплялись на достигнутых рубежах.

Симович и Михайлович оценили поддержку КПЮ, рассматривая ее как силу, способную удержать часть общества от каких-либо выступлений, партию, имеющую возможность несколько сглаживать межнациональную рознь. Кроме того, они никогда не забывали, что за Тито стоит Жданов. Но если Михайлович был готов войти в коалицию, то Симович относился к Тито сдержанно.

Внутри страны после разгрома пронемецких сил конфликты притихли. Сербия и Словения успокоились, получив автономию, в Хорватии Мачек и Шубашич, представлявшие умеренное крыло националистов занимались укреплением власти и борьбой с радикалами. Тито спровоцировал обращение мусульман Боснии и Герцеговины в правительство. В Сараево мусульмане-босняки создали Мусульманский Комитет Югославии, для защиты мусульман как от хорватов, так и от сербов, и его лидеры направили королю меморандум, в котором они выражали разочарование тем, что Босния не осталась под управлением центральной власти, а вошла в состав Хорватской бановины. Они утверждали, что положение босняков-мусульман ухудшилось, что им не предоставили свободу, что католики-хорваты дискриминируют мусульман. Авторы меморандума заявили о фактах натравливания мусульман на сербов.

Хорваты-католики действительно мусульман не любили. В тоже время хорватское руководство рассматривало никогда не угасавшие среди мусульман-босняков автономистские тенденции как самую большую опасность, и лидеры Хорватии тут же увязли в этих распрях. Учитывая, что каждая партия имела свои вооруженные отряды, в Хорватии боевики умеренных хорватов-католиков, уцелевших усташей, сербских экстремистов, мусульман-босняков и коммунистов перемешались с отрядами королевской полиции, городской и сельской стражи и армии. Мачеку стало совершенно не до сепаратизма – получить все то же самое, но в куда большем объеме и при отсутствии поддержки Белграда он не рвался.

К началу весны, центральное правительство в целом контролировало страну и не имело серьезной оппозиции. Югославия стала форпостом Франции и Советского Союза на Балканах.

8. Польская развязка

Если Югославию удалось привязать к франко-русскому блоку, то в Румынии французы провалились. Их протеже, Кароль II, удержать власть не сумел. Популярностью в правящих кругах он не пользовался, а самая активная часть элиты, румынские помещики, была тесно связана с Германией. Объяснялось это не политикой, просто пшеницу и прочие румынские сельхозпродукты скупали немцы. Абвер сумел установить контакт с популярным в армии и финансово-промышленных кругах министром обороны Антонеску, который взгляды нацистов вполне разделял. По сути, немцы пошли тем же путем, что и французы в Югославии: поставив во главе заговора популярного генерала в качестве "сильной руки", и обеспечив ему политическую поддержку, в роли которой выступила Железная гвардия. Убийство в ноябре ее вождей сыграло только на руку немцам – оставшиеся легионеры стали более послушными и, чувствуя смертельную опасность для себя – более склонными к риску. Дальнейшее было делом техники.

Двадцать восьмого декабря боевики Железной гвардии застрелили в центре Бухареста премьер-министра Калинеску. Под угрозой дальнейших терактов и давлением немцев, пронемецкой верхушки страны, армии и железногвардейцев, король был вынужден назначить Антонеску главой немедленно сформированного "национального легионерского правительства", в состав которого вошли военные и представители Железной гвардии. На следующий день Антонеску потребовал от Кароля II отречься от престола.

Король отрекся в пользу своего сына Михая, а сам бежал в Швейцарию. Михая короновали, но власть находилась в руках Антонеску, который заявил молодому королю:

— Вы сохранили корону не потому, что мне это нужно, а из-за того, что крестьяне хотят, чтобы у них был король!

Антонеску немедленно заявил об "органической и естественной связи между легионерами и НСДАП" и провел переговоры с начальником немецкого генштаба Кейтелем относительно реорганизации и повышения боеспособности румынской армии. Спустя девять дней после смены власти, Германия и Румыния заключили договор о политическом и военном союзе сроком на десять лет. Румыния присоединилась к Восточному пакту и окончательно вошла в орбиту Германии. Уже в январе 1939 года в Румынию прибыла германская военная миссия. Страна была объявлена национал-легионерским государством, Железная гвардия – правящей партией, отменено действие конституции…

Немцы получили еще одного союзника с достаточно большой, хоть и слабо оснащенной армией. И этот союзник находился на советской границе. Советско-французский удар в Югославии Гитлер отыграл полностью.

Некоторое удовлетворение Парижу и Москве принесли новости из Вашингтона. В конце декабря, король Великобритании Георг VI после завершения поездки по Канаде нанес визит в США, где встретился с президентом страны. В ходе встречи Рузвельт говорил о необходимости нового подхода к проблеме колониальных и зависимых стран, причем одной из предпосылок длительного мира, по его словам должна стать широкая свобода торговли, отмена экономических соглашений, предоставляющих одним государствам преимущества перед другими и открытие рынков для здоровой конкуренции.

Позиция президента отражала интересы тех кругов США, которые готовили почву для проникновения США в колониальные страны, и в переводе с дипломатического, означала требование к британцам открыть колониальные и протекционистские рынки для американцев, чего Лондон делать не собирался. Неравноправные торговые соглашения составляли основу экономики Британской империи, и ссылки на отмену искусственных барьеров для торговли и равные возможности для конкуренции, там расценили как наступление американских монополий на позиции Англии. Георг VI заявил, что Британия не намерена отказываться от своего преимущественного положения в доминионах, и торговля будет продолжаться на условиях, устанавливаемых английскими министрами, а вмешательство в имперские экономические соглашения недопустимо.

Рузвельта это не устроило, и Вашингтон почти открыто заявил, что не намерен поддерживать Британскую империю.

Резкое выступление США порадовало не только Петэна и Жданова, но и Гитлера, демарш Рузвельта повышал для Лондона ценность англо-немецких соглашений. Но фюрера беспокоила возможность возврата Франции и Польши к союзу. И небезосновательно, по мнению генштаба, после этого Рейх оказывался зажатым между двумя мощными армиями. В отличие от советской, польская армия оценивалась как мощная и достаточно современная.

Своих целей фюрер не скрывал. Еще в 1934 году он заявил: "Цель всей политики в одном – укрепить политическое могущество. После этого последует, возможно, отвоевание новых рынков сбыта, возможно – и, пожалуй, это лучше – захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация". Рост политического влияния Рейха к концу 1938 года впечатлял, рынки сбыта увеличивались… а на Востоке находилась лишенная союзников и зажатая между двумя своими историческими врагами Польша.

Союз с Россией против поляков представлялся логичным и взаимовыгодным тактическим ходом. Такой союз гарантировал бесперебойные и дешевые поставки сырья, и огромный рынок сбыта немецкой технологичной продукции.

— В политическом плане это оторвет Россию от французского блока и включит в орбиту Германии – заявил Гитлер на совещании в январе 1939 года. Сейчас он видел свою первоочередную цель в установлении господства в Европе. А еще недавно маргинальный, затерянный в снегах Советский Союз, в качестве главного противника не воспринимал.

— После достижения согласия с Британией, хозяйкой колониального мира, главным противником для нас является Франция – продолжил он. Я начинаю новый этап переговоров с русскими. Я готов предложить Жданову заключить советско-германский договор о ненападении и разграничить сферы интересов в Восточной Европе.

— Направленный в первую очередь против Польши – немедленно согласился Риббентроп. Этим союзом мы привяжем Москву к себе и не допустим ее участия в возможном европейском конфликте на стороне Франции, избежав войны на два фронта.

— Поставки русских, по нашим расчетам должны покрыть потребности Рейха в сырье и продовольствии в случае начала войны – доложил Гальдер.

В Берлине надеялись, что сам факт германо-советского сближения обернется для Жданова внешнеполитической изоляцией и приведет к осложнению его отношений с французами. А возможные шаги СССР в отношении государств и территорий, которые должны были войти в его сферу интересов, исключат возможность неожиданных поворотов в советской политике в момент, когда Германия будет связана войной на западе. Немцы считали, что это не только обеспечит Германии надежный тыл на случай войны на западе, но и позволит достичь тех целей, которые она ставила перед собой на востоке Европы.

Союз Германии и СССР, по господствовавшему в Британии и Франции мнению, не означал получения немцами решающего превосходства, советскую армию в Европе оценивали невысоко. Несмотря на недавние успехи в конфликте с Японией, считалось, что после переворотов, лишивших армию ряда крупных военачальников, РККА присущи слабое оперативное и тактическое руководство, недостаточное материальное обеспечение, несмотря на большую численность. И если французы, тем не менее, к такому союзу относились резко враждебно, то англичане реагировали спокойно.

В Москве цели немцев понимали. Но торговля с Германией была важна и для Советского Союза, а договор с Берлином Жданов рассматривал как возможность возврата территорий Украины, Белоруссии и Прибалтики, и запасной вариант обеспечения безопасности, делать ставку только на Париж, председатель СНК не спешил. Разграничение сфер интересов и совместное выступление против Польши Жданова интересовали, но договор о ненападении не устраивал. Он не желал связывать себе руки в ежедневно меняющейся европейской обстановке и жестко привязываться к германскому альянсу.

Подписание договора, означало переход на сторону Гитлера, отказ от поддержки Франции, Чехословакии и Югославии. А это наносило серьезный удар по престижу СССР. Соглашение могло повлечь франко-польский союз, после чего война с Польшей означала бы и войну с французами. В случае поражения немцев в войне, СССР должен был бы разделить неудачу, а в случае победы – оказывался в одиночестве лицом к лицу с контролирующей всю Европу Германией, за спиной которой стояла Англия. Позиция независимой стороны Жданова устраивала больше, да и отношения с французским блоком уже были достаточно тесными.

Отказ от соглашения о ненападении расценили бы и в Германии, и в остальных странах однозначно – русские планируют войну с немцами. Делать такой подарок Петэну и настраивать против себя Гитлера в Москве тоже не хотели. Усиление Германии и приближение к советским границам частей Вермахта не радовало, но Жданов предполагал, что Гитлер отторгнет в ходе войны только бывшие немецкие земли, после чего остаток Польши, большей частью, находящийся в зоне влияния СССР, станет дополнительным рубежом обороны.

Москва, считая Гитлера более заинтересованным в договоре, пыталась либо получить максимум, либо отдать минимум. В частности, СССР указал на свою заинтересованность в Бессарабии. Как заявил советский посол в Германии Астахов, "Советский Союз считает необходимым и своевременным, в интересах восстановления справедливости, приступить к немедленному решению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу. Правительство Союза ССР считает, что вопрос о возвращении Бессарабии органически связан с вопросом о передаче Советскому Союзу той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной, как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава".

Этот вопрос решить не удалось, немцы отказались обсуждать передачу территорий фактического союзника и приближать границы Советского Союза к румынской нефти. В ходе переговоров, советские дипломаты указывали и на уже заключенные договоры с Чехословакией и Югославией, которым мог противоречить договор с Германией: "…правительство СССР имеет определенные обязательства перед Чехословакией, данные после Мюнхенских соглашений с немецким правительством. Советское правительство стоит на позиции безусловного и безукоризненного выполнения своих обязательств и не может позволить себе разорвать соглашения с Прагой" – заявил Астахов.

Был и еще ряд условий – присутствие СССР на Балканах, и просьба повлиять на Японию. "Безопасность Советского Союза и проливов была бы гарантирована заключением договора о взаимопомощи между СССР и Болгарией и созданием базы для сухопутных и военно-морских сил Советского Союза в пределах досягаемости Босфора и Дарданелл на основе долгосрочной аренды. Германия могла бы также оказать влияние на Японию, в движении к аннулированию японских концессий по добыче угля и нефти на Северном Сахалине" – заявил Вышинский послу Германии Шуленбургу.

В Берлине переговоры расценивали как готовность русских торговаться. Но выставленные условия были совершенно неприемлемы для Гитлера, поскольку требовали отказа от вмешательства в Югославии, признания интересов Москвы в пронемецких Румынии и Болгарии, зоне Проливов и Турции. Согласие с советскими требованиями закрывало Берлину возможность продвижения на Ближний Восток и Балканы и противоречило германо-английским соглашениям.

Именно этого Жданов и добивался. Советские дипломаты предложили, в связи с отказом Берлина принять их условия, ограничиться только договором о дружбе и разделением сфер влияния, с тем, чтобы в дальнейшем можно было вести разговор и о нейтралитете. Вышинский заявил Шуленбургу, что "подписание договора в его прелиминарной, предварительной форме, будет являться огромным шагом вперед в отношениях между нашими странами. И в ходе выполнения взаимных обязательств, основываясь на уже достигнутых договоренностях, мы сможем быстрее двигаться дальше, к окончательному и бесповоротному союзу двух миролюбивых держав".

В итоге, стороны пришли к компромиссному варианту. СССР признал Румынию, Венгрию и Грецию германской сферой интересов, Рейх согласился с наличием советских интересов в Югославии. Вопрос о Бессарабии Москва сняла, остальные вопросы по поводу Балкан и Малой Азии отложили, договорившись обсудить их дополнительно.

Гитлера неуступчивость СССР раздражала. Он справедливо рассматривал принятый вариант пакта как исключительно тактический, что его не устраивало.

— Я полагаю требования Москвы по поводу Балкан и Азии прямо противоречащими интересам Рейха – заявил он. Я предложил Советам мир. Крепкий мир на долгие годы. Но они оттолкнули протянутую германским народом руку, показав свое стремление к войне, и порабощению свободолюбивых народов. Русские пытаются навязать германскому народу свои требования, продиктованные большевистской верхушкой, вступившей в сговор с французами… Впрочем, договор заключать надо. Лучше, пусть русские помогут в Польше нам, чем полякам. Хотя по разрешении противоречий в Польше и на Западе, я намерен пойти на великое и решающее столкновение с Советским Союзом – он помолчал, и веско, уверенно добавил: и добиться разгрома Советов.

Договор подписали в Москве, 25 января 1939 года. "Правда" посвятила этому всю первую полосу, сообщив, что "по приглашению наркома иностранных дел т. Вышинского, вчера в Москву прибыл министр иностранных дел Германии г-н Риббентроп. В ходе визита г-на Риббентропа заключен советско-германский договор о дружбе между Германией и СССР". Договаривающиеся Стороны обязались взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность, проводить в случае войны с третьими странами консультации, и разрешать споры и конфликты исключительно мирным путем.

Гарантией ненападения договор не стал, хотя в газеты попало не все. Одновременно с пактом Риббентроп и Вышинский подписали секретный дополнительный протокол к нему. Вот в нем стороны были менее сдержанны, и протокол стоит процитировать полностью:

Секретный дополнительный протокол

По случаю подписания Договора о дружбе между Германией и СССР нижеподписавшиеся представители обеих Сторон обсудили в строго конфиденциальных беседах вопрос о разграничении их сфер влияния в Восточной Европе. Эти беседы привели к соглашению в следующем:

1. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР. В этой связи заинтересованность Литвы в районе Вильно признана обеими Сторонами.

2. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства и о границах такого государства, будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий.

В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путем дружеского согласия.

3. Данный протокол рассматривается обеими Сторонами как строго секретный.

Под "случаями территориально-политического переустройства", о которых говорилось в протоколе, понималось исправление Германией по завершении ею войны против Польши польско-германской и германо-литовской границ и включение ряда территорий, принадлежавших Польше и Литве, в состав Рейха. Оккупация Советским Союзом сферы своих интересов советско-германскими договорённостями прямо не предусматривалась, хотя и не исключалась.

В Советском Союзе соглашение с Гитлером поняли не все. Спор возник даже на заседании Политбюро.

— Позволяя Гитлеру проглотить Польшу, не сдаем ли мы и Чехословакию? — поднял вопрос Постышев. Варшава может вести себя сколь угодно по-свински, но пока сохраняется противостояние между Варшавой и Берлином, у чехов есть шанс. Польша под Гитлером – это полностью окруженная Чехословакия. Германия с трёх сторон, её союзница – Венгрия с четвёртой. Даже если венгры не займут под шумок Закарпатье, а я думаю, займут, у нас все равно связь с Чехословакией остается только через Карпаты, ее перерезать – проще некуда.

— Венгры в Закарпатье – это означает, что французы с территории Югославии воюют с Венгрией – уверенно заявил Жданов. Никаких сомнений, для Петэна это принципиально.

— Чехословакию – поддержал его нарком иностранных дел, — уже обсуждали. Весь экспорт чехов идет через Германию, и большей частью для Германии. Что мы можем? Только выполнить свои формальные обязательства и сохранить лицо.

— Мы пытаемся усидеть на двух стульях – заметил Постышев. А это неправильно. Кому нужен союзник, который всех сдает?

— Кого мы сдали? — раздраженно поинтересовался Жданов. Польшу? За Чехословакию мы мобилизацию объявляли, против этой самой Польши. У Франции действительно могут быть претензии. Но тут еще вопрос, кто нам в Европе интереснее, мы можем и с Гитлером вместе идти. Чем Гитлер хуже Петэна?

— Тем, что у нас с ним скоро общая граница будет – примирительно заметил Буденный. А французы далеко, воевать с нами не могут. И им союз нужен больше, чем нам.

— Согласен – сухо кивнул Вышинский. Сейчас условия такие, что мы пока можем выбирать, к какому блоку примкнуть.

— Пусть передерутся покрепче – заметил генеральный секретарь, — а мы посмотрим. Но это будущее. Возвращаясь к договору… вот еще, по секретному протоколу: если граница по реке Сан, почти вся польско-чехословацкая граница получается в германской сфере. Если уж мы действительно заинтересованы в Чехословакии, может, провести линию по другой речке? Может быть, не мудрствуя лукаво, по Висле до чешской границы?

— Речь идет о возвращении нами и немцами своих земель. А по Висле – земли исконно польские.

— Допустим. Дальше, вот тут: под случаями территориально-политического переустройства, в протоколе понимается исправление Германией по завершении ею войны против Польши польско-германской и германо-литовской границ – тяжело проговорил он.

— И включение ряда территорий, принадлежавших Польше и Литве, в состав Рейха – добавил Вышинский. Это Риббентроп оговорил совершенно отчетливо.

— То есть, война немцев с Польшей – неизбежна?

— Судя по всему – да.

— Неизбежна – согласился нарком обороны. Поляки коридор и Данциг Гитлеру, не отдадут ни под каким соусом. А Гитлер от них не откажется.

Маршал потрогал густые усы, кашлянул и осторожно добавил:

— Там ведь и наши земли есть. Да и Прибалтика тоже русская, как ни крути.

Жданов намек понял прекрасно. Он точно знал, спасибо разведке, что поляков не поддержит никто. Как и прибалтов – с немцами можно договориться, французы давно согласны, а британцы воевать из-за балтийских стран не станут, ограничатся дипломатической руганью.

— Оккупация Советским Союзом сферы своих интересов советско-германскими договорённостями прямо не предусмотрена – начал он, и заметил, как лицо Буденного разочарованно нахмурилось.

— …хотя и не исключается. У наших военных есть планы на такой случай?

Маршал широко улыбнулся, и четким, помолодевшим голосом доложил:

— Генштаб разработал несколько вариантов освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины, есть также планы и по Прибалтике.

Буденный не забыл унижения проигранной "польской" двадцатого года. И знал, что абвер организовал разведцентр в Ревеле. Хотя, пожалуй, почему Ревель? Колывань, конечно. Исконно русская Колывань…

Жданова пакт удовлетворил, но Петэн воспринял его почти как измену:

— Внешняя политика Советов превышает все мыслимые пределы беспринципности – недовольно заявил маршал на совещании в Елисейском дворце. Их руководители хотят быть умнее и хитрее всех, а так не бывает. Предположим, перед Польшей у русских никаких обязательств нет, но договор с Гитлером – это удар по интересам союзников. Нашим, итальянским. Да и по Чехословакии тоже. Ценность только что обретённого союзника, Югославии резко падает, поскольку Румыния, через которую идут все коммуникации, оказывается под Гитлером.

— В Румынии – возразил Лаваль, — виноваты не русские. Министр неодобрительно посмотрел на Вейгана, и продолжил: Наше Второе бюро обещало разгром железногвардейцев силами армии. А вышло наоборот, военные вместе с легионерами выкинули короля. Румыны теперь вассал Берлина, это реальность, Советы просто ее признали. Что касается беспринципности – он сделал паузу и, собравшись с мыслями, продолжил: Чехи уже находятся в окружении. Германия с Венгрией, и враждебная Польша. Польша не напала на чехов исключительно потому, что Советский Союз выдвинул войска к границе и ясно объявил, что готов воевать. Теперь на границах у чехов вместо Польши будет союзный СССР, и это не так уж плохо. Главное, при наличии Польши, Москва в случае нападения Гитлера на чехов, Югославию или Францию – ничего сделать не может, границ с немцами у них нет. Сейчас нет…

В итоге, в Париже решили подождать разъяснений из Москвы.

Жданов знал, что французы ждут от него объяснений. Знал он и то, что судьба Польши Париж беспокоит не сильно. И глава СССР в личном послании заверил Петэна, что Москва останется верна своим обязательствам перед Францией, не скрыв, что в СССР рассматривают пакт как направленный исключительно против Польши и Прибалтики.

Традиция прямой переписки между Ждановым и Петэном, начала складываться после встречи в Праге, и ценилась обеими сторонами. Петэн стал первым из иностранных лидеров, кто имел постоянную связь непосредственно с первым лицом Советского Союза. Это сглаживало напряженность, возникшую после советско-германского договора, и создавало возможность объяснить партнеру свои действия, что влекло и большее доверие.

Заволновались и союзники немцев, англичане. В Лондон срочно вылетел Геринг.

— Союз с Советами является тактическим, а в остальном немцы осознают роль Германии как единственного европейского государства, обладающего внутренними силами для борьбы с большевизмом. Мы берем на себя задачу ограждения европейской цивилизации, христианской религии, британских колоний и других духовных и материальных ценностей от большевистского варварства. Германия твердо стоит на позиции борьбы с большевизмом и осознает свою великую роль, защитника Европы от азиатских орд – заявил он Чемберлену.

В Британии сомневались в способности Гитлера противостоять Петэну в одиночку, и укрепление немцев даже за счет СССР было не самым плохим вариантом. С точки зрения Лондона баланс сил в Европе это не нарушало, лишь подтягивало Германию к уровню Франции. И Чемберлен объяснения принял:

— Говоря прямо, Восточная Европа, окончательно, на все времена еще не устроенная, не представляет жизненного интереса для Англии. Я считаю, несправедливым пытаться мешать Германии завершить свое единство при условии, что ее действия не направлены против Британской империи – ответил он. Чемберлен осознавал, что нельзя допускать доминирования Германии или Франции на континенте.

— Нашей целью является не защита отдельных стран, которые могли бы оказаться под германской или французской угрозой, а стремление предотвратить установление единоличного господства над континентом, в результате которого страна, получившая преимущество стала бы настолько мощной, что могла бы угрожать нашей безопасности – сказал премьер-министр Галифаксу после встречи с Герингом.

Поляки попытались заручиться поддержкой Франции. Но Петэн прекрасно помнил демонстративный польский отказ в коридорах для РККА во время Судетского кризиса и конфликт вокруг чешской Тешинской области, когда зарвавшаяся Варшава отказывалась реагировать на ноты Парижа. Поэтому переговоры шли медленно и трудно. По мнению французского генштаба, совместного удара Вермахта и РККА поляки выдержать не могли. Таким образом, в случае войны на стороне Польши, французы через некоторое время оставались без союзника против немцев, которых с большой вероятностью поддержал бы заведомо враждебный полякам СССР. Причем предоставить коридор советским войскам Варшава наотрез отказывалась и сейчас!

Результатом отказа Беку мог стать либо союз Варшавы с Гитлером, либо, что признавалось наиболее вероятным, раздел Польши между соседями. Во втором варианте поляки сопротивляясь, в любом случае изматывали Вермахт, причем абсолютно самостоятельно, не вовлекая в войну непосредственно Францию. Вопрос о вступлении в войну с Германией, как и об объеме помощи Варшаве, во втором варианте Франция могла решать исходя из собственных предпочтений.

Лаваль тянул. Не давая гарантий, он потребовал от Варшавы предварительного отказа от претензий к Чехословакии, новых переговоров с Москвой, отказа от соглашений с Англией. Поляки уступать не желали. По складывающемуся впечатлению, лидеры Польши считали, что все окружающие должны поддерживать и защищать поляков из одной любви к Речи Посполитой, отнюдь не требуя ответных шагов.

В феврале 1939 года Бек прибыл в Лондон. Польша просила заключить соглашение о взаимопомощи на случай прямой или косвенной угрозы одной из стран. Чемберлен с ответом тоже не торопился.

Британские и французские переговоры с Польшей были игрой. Британия не имела реальной возможности оказать Польше военную помощь, и не желала этого. Франция оказать помощь могла. Но Петэн после Чехословацкого кризиса считал поляков предателями, и защищать их не стремился. Политика держав стравливала Варшаву с Берлином. Старый лозунг Петэна: "…использовать Польшу как предмет для "дружбы против" лег в основу политики.

Но все же, дальнейшая история зависела в первую очередь от решения Берлина. Фюрер мог объявить строительство Рейха законченным и перейти к мирному развитию и экономической конкуренции, но оставались нерешенными вопросы с Мемелем, Данцигом и польским коридором, а немецкая экономика уже сориентировалась на войну. Гитлер мог объявить войну Франции, чтобы разгромить основного конкурента в Европе, но рисковал получить удар в спину от поляков. Третьим вариантом считалось нападение на Польшу. В победе Гитлер не сомневался, Жданов соглашался поддержать немцев, Петэн не собирался защищать Варшаву. Союзников у Бека не осталось.

Рейхсканцлер выбрал польский вариант. В конце февраля 1939 года, он отдал командованию Вермахта приказ готовить операцию против Польши. План получил кодовое наименование "Вайс".

В СССР сменились не только фамилии руководителей, постепенно менялась и политика. Москва выходила на мировую арену и готовилась к войне. В таких условиях руководство пыталось найти идеологию, способную сплотить страну и одновременно выглядеть вполне приемлемо для внешнего наблюдателя. Лозунги Коминтерна сплотить страну не могли, к тому же Коминтерн пугал возможных союзников. Жданова это не удовлетворяло. С помощью Мануильского и Димитрова, Коминтерн стал превращаться из международного центра революционного движения в центр промосковской "пятой колонны".

Идеи классовой солидарности и интернационализма не отвечали требованиям момента. В стране их поддерживал только узкий слой воспитанной уже при советской власти "новой интеллигенции", а большинству крестьян, рабочих и специалистов эти лозунги были просто непонятны. Вот бесплатная раздача земель и квартир, ликбез, бесплатное здравоохранение и образование, оплачиваемые отпуска, льготный отдых в Крыму и других здравницах, электричество в домах, это все ценилось. В части общества, как защитная реакция на давление пропаганды будущей войны, возникли настроения пораженчества. Постулат о "цивилизованной Германии, которая нас, лапотных, техникой задавит" был вполне доступен всем слоям. И такие настроения нужно было вышибать контрпропагандой и срочно.

Политика державности и патриотизма была начата еще Сталиным, Жданов ее развил. Основой новой пропаганды стала модернизированная, скорее даже, "советизированная", великорусская идеология. Советский Союз позиционировался как продолжение исторической России. Принципиальным моментом советского патриотизма стало сочетание любви к Родине и строительства коммунизма, что стало идеологической находкой – подчеркивая величие русского народа, общественному сознанию внушалось, что только у такой действительно великой нации мог появиться ленинизм.

Историю страны в очередной раз пересмотрели. Теперь историческое полотно стало подкреплением советского патриотизма, а на эту кальку отлично ложилась и старая, царская еще, пропаганда и новая советская мифология. В книгах, статьях и фильмах о гражданской войне интервенты отныне не столько боролись с коммунизмом, сколько пытались разделить Россию на колонии. И большевики выступали уже не только в качестве поборников всемирной революции, но и "собирателей земли Русской", наследников великих князей и царей. Александра Невского уже не называли "классовым врагом", царя Петра I "деспотом и самодуром, по недоразумению названным Великим", а прошлое страны "смесью византийской подлости и монгольского варварства". Вернули и героев-полководцев Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова, Скобелева… Пересмотрели и взгляд на первую мировую, еще недавно именовавшуюся исключительно "империалистической". Теперь основой для ее описания стали положения о "спасении русской армией французов в 1914", "братской помощи Сербии", Брусиловском прорыве, героизме позиционной войны и предательстве Англии.

Патриотом объявлялся разделяющий политику советского государства и идеи коммунизма. Разумеется, русский или "русифицировавшийся", принявший русскую культуру как свою, в чем помогала усиленная русификация. Одновременно началась жесткая борьба против любых проявлений национального самоутверждения, вплоть до теории "неизбежного слияния национальных языков", на базе русского, конечно, признанного "языком межнационального общения, сплачивающим все народы Союза ССР". И это была не просто теория, делопроизводство на языках национальных республик постепенно вообще отменялось. Сколько важности придавалось русификации, можно судить хотя бы по тому, что даже количество часов русского языка в национальных школах определялось специальным, дополнительным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 марта 1938 года.

Идейную конструкцию ВКП(б) планировалось укрепить новыми несущими элементами, в том числе позитивным образом Русской Православной Церкви и многими положительными образами дореволюционной России, особенно в произведениях писателей и кино. С Церковью события не форсировали, а вот кино… В 1937-39 годах на экраны вышли "Суворов", "Ушаков", "Петр I", "Александр Невский", трилогия о Киевской Руси: "Вещий Олег", "Святослав-Победитель", "Князь, сын рабыни". Картины рассказывали о противостоянии с внешними врагами, походах к Царьграду, на Балканы, Восток, сплочении власти и народа перед лицом опасности. Прославление русской истории стало новым "социальным заказом".

Наиболее популярным стал фильм о князе Владимире – "Князь, сын рабыни". Фильм отличало большое количество сцен-поединков Владимира и богатырей со всевозможными противниками и сентиментальная история о страданиях любимого, но незаконнорожденного сына правителя и его матери-рабыни. Сценарий строился не столько на истории, сколько на былинах о "Владимире Красно солнышко" и богатырях, с добавлением линии о сыне князя и рабыни, близком к чаяниям простых людей и свергающем в финале во главе народного восстания "плохих правителей – угнетателей", что выглядело вполне уместно и для догматичных коммунистов.

В РККА разрешили ношение царских наград, полученных за войну с Японией и Центральными державами. Ходили слухи, что это придумал Буденный, столкнувшийся в Югославии с иностранными военными, увешанными орденами, тогда как у советских военных на кителях было лишь по нескольку советских наград. Первым случаем появления с царскими и советскими наградами стало представление главы военной миссии в Белграде Игнатьева королю Югославии.

Поворот в идеологии отмечала и советская, и зарубежная пресса. Оценки, разумеется, выглядели по разному, для "Правды", типичной стала лексика, объединяющая русское и советское, как на второй полосе газеты от 22 февраля 1939 года:

"Впервые в истории, широкие народные массы увидели в государстве не орудие своих классовых противников, а орган власти народа, взявшего свою судьбу в собственные руки. В этих условиях и возник советский патриотизм, как новое явление, принципиально более высокое, чем патриотизм, проявляющийся на предшествующих ступенях развития общества. В нашем патриотизме, любовь к своему народу и своей стране сливается безраздельно с любовью к своему государству, с пламенной преданностью советскому общественно-политическому строю, его основателям Ленину и Сталину и верному продолжателю их курса – товарищу Жданову. Принципиальным моментом советского патриотизма является неразрывное сочетание любви к Родине и беззаветной преданности марксистско-ленинской линии, идеалам коммунизма.

"Советский патриотизм должен стать сердцевиной всей идеологической работы. "Патриотизм – наша тема" – стоит сегодня перед всеми работниками искусства. Есть преемственность, великая преемственность великолепных традиций великого русского народа, великой державы" – сказал в речи на съезде советских писателей товарищ Жданов".

Подобный тон звучал и в эмигрантской прессе, известный эмигрант-публицист В.В. Шульгин отмечал:

"В Советском Союзе теперь державно-патриотический подход, представлявший собой, по сути, "имперский шовинизм с коммунистической лакировкой" стал доминирующей темой пропаганды. Трилогия "Советская власть, коммунизм и народность" наконец-то заменила лозунги мировой революции. При этом Советская власть переродилась в модернизированную общину – общину, приведенную в соответствие с новым временем".

Союзники советский курс одобряли, лаконичнее всего в интервью агентству ГАВАС, это сформулировал Петэн:

"Жданов – русский революционер и патриот, лишенный устремлений к мировой революции. Он ведет свою страну к восстановлению великой исторической роли России в мире. Такая политика Советского Союза доказывает глубокие изменения, происходящие в стране" – заметил президент Республики маршал Петэн по поводу изменений в России".

А противники имели противоположное мнение:

"The Tames" от 22 февраля 1939 года:

"В Советском Союзе проявляется великодержавный шовинизм.

"Восстановление русских традиций – это проявление великодержавного шовинизма" – заявил Чемберлен".

Но на британцев в СССР внимания не обращали, тем более что на повестке вновь встало сотрудничество с Рейхом. Против Польши.

В марте события понеслись вскачь. Восьмого Гитлер потребовал от Польши передать Германии вольный город Данциг и открыть "польский коридор". Польша требования отвергла.

11 марта Рейх аннексировал Мемель, принадлежащий Литве, и принудил правительство Литвы подписать двусторонний договор. В тот же день, Великобритания, Германия и Голландия заключили соглашение о взаимопомощи.

К середине марта закончились переговоры Германии с Англией, Францией и СССР. В Лондоне их вел лично Геринг, второе лицо в Рейхе. Британия гарантировала невмешательство в германо-польский конфликт, "в случае если немецкая сторона не станет выступать агрессором". Французы воевать из-за Польши тоже не намеревались, Москва обещала выполнить свои прежние обязательства.

К нападению на Польшу политических препятствий не существовало, Варшава загнала себя в изоляцию. Требовался повод, и он нашелся. Поляки не отказывались от претензий на Тешинскую область, и "Тешинский добровольческий корпус" не распустили, хотя теракты в Чехословакии прекратили. Пражские соглашения, предоставившие гарантии Чехословакии, обязывающие стороны к взаимной поддержке, если одна из них будет втянута в войну с любой страной, в результате оказания помощи Чехословакии, пришлись как нельзя кстати и Германии и СССР и Франции. Германия также, хоть и в одностороннем порядке, гарантировала территориальную целостность Чехословакии. Таким образом, в случае нападения Польши на Чехословакию, вмешательство Москвы и Берлина не влекло квалификации их действий как агрессорских. Осталось только организовать "нападение".

Операцию готовило VI Управление (разведка) РСХА Рейха. Москву немецкие коллеги проинформировали о "возможных инцидентах на польско-чешской границе в районе Тешина", и информацию в Москве поняли правильно. Ориентируя советского посла в Германии, нарком иностранных дел СССР Вышинский отметил в те дни, что "задержать агрессию в Европе невозможно".

В Прагу на встречу с Бенешем вылетел начальник разведки НКГБ Попашенко. Бенеш знал, что против нового раздела Польши ни одна из великих держав возражать не станет, а установление общей границы с дружественным СССР давало его стране некоторые преимущества. Москва тщательно отслеживала развитие событий, стараясь избегать всего, что могло бы толкнуть Польшу на уступки Германии – шанс вернуть Западную Украину и Белоруссию представлялся Жданову заманчивым.

В Варшаве о приготовлениях вермахта тоже знали. Развертывание польской армии началось 10 марта. Бек, выступая в Сейме, заявил о готовности исключительно к равноправным переговорам с Германией. Ответ означал отказ от уступок, ведь ни о каком равноправии речь не шла. До сведения Германии было доведено, что Польша не может согласиться на передачу Данцига, иначе правительство потеряет власть над страной. Польское правительство не могло уступить Германии в территориальном вопросе, это означало падение такого правительства. Поэтому 14 марта Варшава заявила, что изменение статус-кво в Данциге будет рассматриваться как нападение на Польшу.

Бек не верил, что Гитлер начнет серьезную войну, и расценивал действия Германии как блеф. Именно поэтому, он решил ответить резко, 20 марта Варшава надавила на Данциг и ввела экономические санкции. Данцигские власти потребовали на 2/3 сократить польскую таможенную стражу и убрать польские таможни с границы Данцига и Восточной Пруссии до 26 марта. В тот же день Польша заявила, что любые действия против польских служащих будут рассматриваться как акт насилия со всеми вытекающими отсюда последствиями. В итоге президент данцигского сената был вынужден уступить и заявить, что все эти события были спровоцированы "безответственными элементами". Варшава увидела в этом подтверждение правильности своей твердой линии, а пресса заговорила о поражении Гитлера.

23 марта Гитлер выступил перед военными. Обрисовав общее политическое положение, он сделал вывод, что обстановка благоприятствует Германии, вмешательство Англии и Франции в германо-польский конфликт практически исключено, с СССР заключен договор. В этих условиях, сказал он, следует быстро разгромить польские войска. Через два дня, фюрер подписал Директиву № 1, согласно которой нападение на Польшу должно начаться 2 апреля 1939 года.

Для осуществления плана "Вайс" развертывались группа армий "Юг" под командованием генерал-полковника фон Рунштедта в составе 14-й, 10-й и 8-й армий и группа армий "Север" под командованием генерал-полковника фон Бока в составе 4-й и 3-й армий. Всего войска насчитывали 38 пехотных, 2 легкие, горнопехотную, 6 танковых, 4 моторизованные дивизии и кавбригаду.

Сосредоточение и мобилизация вермахта велись с соблюдением мер маскировки и дезинформации, чтобы не вызвать ответных действий со стороны Польши. Тем не менее польская разведка в целом верно установила численность развертываемых на границе германских группировок. Осознав надвигающуюся угрозу и нежелание Англии и Франции вступать в конфликт, Варшава начала мобилизацию, стараясь, однако, провести ее максимально скрытно.

Ко 2 апреля развертывание польских войск не было завершено, но Польша сосредоточила на западной границе 40 пехотных дивизий, 3 горнопехотные, 12 кавалерийских и 3 бронемоторизованные бригады, около 600 танков и 600 самолетов. План обороны строился на сдерживании немецких войск на границе, с допущением отхода войск на укрепленную линию старой границы, Нарев – Висла – Сан.

На востоке польское командование, предполагая возможность нападения СССР, также пыталось развернуть войска. Развертывание запаздывало, удалось развернуть группу "Вильно" в составе пехотной дивизии и кавбригады, южнее у Новогрудок, Барановичи 2 пехотных дивизии, в районе Лиды – пехотную бригаду. В бассейне реки Припять находилась кавбригада, в районе Сарны – Ровно пехотная дивизия, в районе Кременец, Тарнополь до Днестра – моторизованная бригада. В районе Броды, Злочев имелась пехотная дивизия.

В Советском Союзе, 30 марта ЦК и СНК утвердили задержку увольнения красноармейцев и младших командиров на месяц в войсках Ленинградского, Московского, Белорусского и Киевского военных округов (всего 310 тыс. человек) и призыв на учебные сборы приписного состава частей ПВО.

В тот же день в семи военных округах начались "Большие учебные сборы" (БУС). Согласно директиве Буденного название БУС являлось шифрованным обозначением скрытой мобилизации. Всего в БУС приняли участие управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских и 3 танковых корпусов, 98 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, 28 танковых, 3 моторизованные стрелково-пулеметные и воздушно-десантная бригады. Было призвано "до особого распоряжения" 2600 тыс. человек. 2 апреля на советско-польской границе был введен режим усиленной охраны, все погранотряды были приведены в боевую готовность.

Для оправдания нападения, первого апреля немцы организовали провокацию на границе с Чехословакией. Диверсионный отряд Абвера под командованием лейтенанта Херцнера совместно с группой СД штурмбанфюрера СС Нуайокса, переодетые в польскую форму совершили нападение на пограничный пост и поселок в Тешинской области Чехословакии. Захватив радиостанцию, диверсанты передали в эфир десятиминутную передачу на польском языке, с заявлением о вступлении польских войск на территорию Тешина. Через границу перебросили десяток заключенных осужденных к смертной казни за убийства, переодетых в польскую военную форму, на посту их расстреляли, трупы оставили.

В Праге инцидент ждали. Получив донесение о происшедшем, Бенеш немедленно, еще до проведения какого-либо расследования, обратился с заявлением о нападении Польши в посольства Германии, СССР, Франции и Италии, призвав страны гарантировавшие безопасность Чехословакии выполнить свои обязательства, а также выступил по радио с обращением о неспровоцированной агрессии Варшавы.

В течение нескольких часов, МИД Германии и НКИД СССР выступили с заявлениями о готовности защитить территориальную целостность Чехословакии, возлагая ответственность за "неспровоцированную агрессию в отношении мирного государства" на поляков. Чуть позже, Париж и Рим сделали осторожные заявления о поддержке действий Чехословакии, Германии и СССР по "обузданию агрессии", но предложили передать спор на рассмотрение Лиги Наций и провести расследование. Чемберлен выступил с обращением, призывавшим стороны воздержаться от военных действий, Польшу – "вывести свои войска с территории сопредельного государства", и поддержал требование арбитража Лиги.

В Варшаве были озадачены. Там точно знали, что войска в Тешин не вводились, но… в истории нынешней Польской республики уже были захваты сопредельных территорий "добровольцами", и Бек не был уверен в том, что командование липового "Тешинского добровольческого корпуса" не пошло на самоуправные диверсии в Чехословакии. Пока польское руководство выясняло происходящее, первое апреля закончилось. А в 4 часа утра второго, немецкие самолеты нанесли первые удары по позициям польских войск. Час спустя, войска Германии перешли границу. Операция "Вайс" началась.

Венгрия и Румыния в тот же день заявили о нейтралитете в германо-чехословацко-польском конфликте.

НКИД СССР сделал заявление о необходимости защиты неприкосновенности чехословацкой территории, гарантированной ведущими европейскими державами, оценки действий Германии в ноте не содержалось, как и упоминания о намерении поддержать действия Гитлера военной силой.

Великобритания и Франция заняли одинаково отстраненную позицию. Обе страны устраивало появление границы между Германией и Советским Союзом, и они вполне были готовы пожертвовать Польшей. При этом и Лондон, и Париж рассчитывали, что считающаяся достаточно мощной польская армия окажет серьезное сопротивление Рейху, а в случае вступления в войну СССР и РККА, измотав силы обоих. Отрицательным моментом и британцы, и французы считали возможность установления более прочного советско-германского союза, и именно на предотвращение такого развития событий были направлены усилия их внешнеполитических ведомств.

В отношении военных действий Рейха, Франция, Великобритания, Италия и Югославия выдвинули предложение об их прекращении и созыве конференции заинтересованных сторон. Немецкий МИД вяло оправдывал войну польской агрессией и угнетением немецких меньшинств, но переговоры о созыве конференции поддерживал, стремясь к их затягиванию. США присоединились к требованиям четырех держав, но вели себя резче, Вашингтон предупредил Германию о возможности разрыва дипломатических отношений и введении экономических санкций, но реально помочь Польше были не в состоянии, что понимали по обе стороны океана.

Война в Польше тем временем набирала обороты. Попытка застигнуть польскую авиацию врасплох в полной мере не удалась. Господство в воздухе было захвачено германской авиацией лишь к 7 апреля.

В первый же день войны германские войска вступили в Данциг, который был объявлен частью Рейха. Не удалось захватить только польские военные склады на Вестерплятте в устье Вислы, поляки оборонялись там до двенадцатого.

Польские армии "Модлин" и "Поможе" сдерживали 3-ю и 4-ю немецкие армии, наступавшие из Восточной Пруссии, стремительного прорыва у вермахта не получилось. Армия "Всхуд" успешно отразила атаки 21-го армейского корпуса на Грудзёндз.

На южном участке фронта немцам успешно противостояли армии "Лодзь" и "Краков".

Первый день показал, что не имеющие боевого опыта немецкие командиры бросают в сражение танки густыми массами не ведя разведку, и несмотря на большие потери, упорно фронтально атакуют позиции обороняющихся. Первый удар в германо-польской войне не принес немцам ожидаемых результатов.

После ожесточенных приграничных боев, 5 апреля немцам удалось рассечь пополам армию "Поможе", на две группы: южную и северную. Немногочисленная южная группировка заняла оборону на предмостном укреплении севернее Быдгоща, северная попыталась отойти, но попала в окружение. Уцелевшие войска армии отступали за Вислу к Торуни.

9 апреля германские войска вступили в Грудзёндз, к вечеру десятого заняли Накло и Быдгощ, вышли на окраины Торуни и на р. Дрвенца.

3-я германская армия не смогла прорвать оборону армии "Модлин", но в ходе боев польские войска понесли значительные потери и восьмого организовано отошли к Висле. Командующий армией генерал Пшедзимирский принял решение отвести войска за Вислу и удерживать вислинский и буго-наревский рубежи.

Фактически, германская группа "Север" ценой серьезных потерь добилась лишь фронтального вытеснения поляков за Вислу и Нарев. Командование группы армий пришло к выводу о необходимости полной перегруппировки сил и создания новой ударной группы, теперь уже не в центре, а на своем восточном фланге, сократив глубину и размах планируемого нового наступления. Теперь 4-я армия нацеливалась частью сил на Варшаву, а 3-я армия получила задачу захватить переправы через Нарев, направить правофланговые соединения к Варшаве, а левофланговые, наносящие главный удар – на Рожан.

Более успешным оказалось наступление 10-й германской армии на варшавском направлении. Потерпев неудачу в первый день войны, немцы сумели стянуть подвижные силы и артиллерию, и 4 апреля прорвали оборону на стыке армий "Лодзь" и "Краков". Именно в ходе этой операции произошел первый в истории Второй мировой войны танковый прорыв, ставший в дальнейшем основой военного искусства вермахта. Уже утром пятого, польский главком маршал Рыдз-Смиглы пришел к выводу, что армии "Лодзь" необходимо срочно отступить с передовых позиций обороны на главные. В тот же день он приказал генералу Руммелю отойти на позиции в районе Варте – Видавке. Но Руммель не торопился. Воодушевленный успехом первого дня, он рассчитывал дать немцам отпор на передовых позициях.

5 апреля на всем фронте разгорелись упорные бои. Однако ситуация ухудшилась, в пустом, никем не обороняемом промежутке между внутренними флангами армий "Лодзь" и "Краков", который в польских штабах стали называть "ченстоховской брешью", двигалась, не встречая сопротивления и лишь подвергаясь слабым атакам польской авиации 1-я танковая дивизия немецкого 16-го моторизованного корпуса.

Такого быстрого проникновения в глубину польской обороны не ожидали ни поляки, ни сами немцы. Но германское командование испугалось собственного успеха и пребывало в замешательстве, пугала возможность разгрома поляками 1-й танковой дивизии, оторвавшейся от пехоты и соседей. 4-я танковая дивизия отстала, втянувшись в кровопролитные фронтальные бои. В итоге вечером пятого командир 16-го моторизованного корпуса генерал Гепнер отдал приказ о перегруппировке корпуса и нанесении главного удара на Радом. Возобладал взгляд, что танки не могут отрываться от пехоты, а если такой отрыв произошел, то танки должны остановиться и ожидать ее подхода.

Тревога, нараставшая в Варшаве, вылилась в категорическом приказе Рыдз-Смиглы командующему армией "Лодзь" отвести силы на главную линию обороны и создать сильный резерв. 6 апреля армия "Лодзь"" оставила передовые позиции и с боями отступила к северу, на главную позицию за Варту и Видавку.

Немецкий 22-й моторизованный корпус к 6 апреля пробился к Иордцнуву и двинулся на Тарнув. Общее положение армии "Краков" становилось тяжелым. Немецкие прорывы на северном фланге дополнились разгромом центра, однако командующему армией Шиллингу удалось за счет резервов закрыть бреши и продолжить оборону. Только через два дня немцам удалось нащупать слабое место, вновь прорвать фронт и отбросить Шиллинга на 100–170 км. Армия "Краков" отступила за линию рек Нида и Дунаец.

Восьмого немцы заняли Силезию с промышленным районом Кракова, фактически ликвидировав южный участок польского фронта и обнажив южный фланг армий "Лодзь" и "Прусы". Немецкая группировка получила возможность развивать наступление в южные и юго-восточные районы Польши. В таких условиях оборона на позициях вдоль рек Варга и Видавка осложнялась, отход армии "Краков" обнажал южный фланг этих позиций. Однако в последующие дни здесь разгорелось упорное сражение.

У немцев возникло опасение, что поляки сумеют избежать сражения западнее Вислы и Сана, выйдут из-под охватывающих ударов и сорвут тем самым весь германский стратегический замысел. Рундштедт приказал войскам группы армий вынудить противника к сражению впереди Вислы и Сана, разбить образующиеся группировки. Вечером 6 апреля, штаб немецкой 10-й армии, приняв отход армии "Лодзь" за Варгу и Видавку за полное отступление к Висле и считая ее разбитой, отдал войскам приказ на продвижение вперед через Варту и переход в преследование разбитого противника в направлении Варшавы. В качестве армейского авангарда должен был действовать 16-й моторизованный корпус. Неточная оценка действий польской стороны штабом группы армий "Юг" привела к преждевременному вводу в действие второго эшелона 10-й армии – 14-го моторизованного корпуса. Образовалось перенасыщение войск на главном направлении, дороги оказались перегруженными, управление войсками нарушилось, общие темпы наступления упали.

Армия "Лодзь", отступившая к 7 апреля на позиции вдоль Варты и Видавки, закрепиться на новом рубеже не успела. На левом фланге группа генерала Томе отбила атаки немецкой 1-й танковой дивизии, но на правом фланге утром восьмого Кресовая кавалерийская бригада отошла с рубежа Варты. Вслед за отступавшими, немецкие передовые отряды захватили мосты через реку, и вскоре открытый фланг армии "Лодзь" был обойден.

Генерал Руммель узнал о форсировании немцами Варты лишь вечером 8 апреля, и запросил помощь армии "Прусы", требуя нанести контрудар, в который включились бы и левофланговые части армии "Лодзь".

Рыдз-Смиглы однако, счел ввод армии "Прусы" преждевременным. Рассчитывая удержать армией "Лодзь" позиции на Варте и Видавке, он поставил Резервной армии задачу обеспечить правого фланга Руммеля, одновременно планируя мощное контрнаступление силами перегруппировывавшейся в тылу армии "Познань" и частью сил армии "Прусы".

Два дня армия "Лодзь" удерживала позиции, но 11 апреля массированными артиллерийскими ударами немцы проломили фронт правофланговой 10-й польской дивизии и силами четырех дивизий прорвали оборону севернее и южнее Серадза. 10-я дивизия стала отходить под ударами авиации, введенный в прорыв 16-й моторизованный корпус вермахта обходил южный фланг армии "Лодзь".

Польское командование убедилось, что без помощи резервами линия Варта – Видавка будет потеряна. Собранные для готовящегося наступления части были брошены для ликвидации прорыва, но вводимые в бой по частям и несогласованно понесли большие потери. 29-я пехотная дивизия и Виленская кавалерийская бригада были уничтожены практически полностью. Ликвидировать прорыв все же удалось, и немцев ценой потери почти всех резервов отбросили на прежние позиции. Резервная армия "Прусы" на этом закончила свое существование, оставшиеся части были переданы Руммелю.

Командование немецкой группы армий "Юг" бросило 14-ю армию во фронтальное наступление на позиции армии "Краков", с целью попытаться охватить польскую группировку с юга за Вислой и Саном. 11 апреля, Браухич отдал приказ направить подвижные соединения восточное Вислы, на Люблин. 14-я армия заняла Тарнув и перешла Дунаец, заняла оставленный поляками Краков.

К 13 апреля вермахт вышел на линию Гродно-Осовец-Торунь-Конин-Кельце. Южнее, польские части спешно отступали к Сану, 14-я армия немцев рвалась в направлении Люблина.

В Варшаве создавшееся положение оценивали как критическое. Вариантов оставалось немного: заключать хоть какой-то мир с немцами на их условиях, продолжать сражаться без надежды на победу, или срочно искать союзников, готовых защитить Польшу. Шансы на последнее таяли с каждым днем. Со 2 апреля дипломаты безуспешно пытались получить хоть какую-то помощь в Англии и Франции, но прием и в Париже и в Лондоне полякам оказывали холодный. Когда стало ясно, что польские части оказывают сопротивление немцам, во Франции это расценили как подтверждение своих расчетов – поляки изматывали вермахт. Ни Петэн, ни военный министр Вейган, в 1920 году бывший советником Пилсудского, отступлению поляков не удивлялись. Они прекрасно помнили Первую мировую, когда французские части точно также проиграли приграничное сражение, и оценивали германо-польскую войну как повторение прошлого.

Вейган на заседании правительства предположил, что Варшава отведет свои войска на линию рек, где организует оборону, на чем фронт стабилизируется и начнется позиционная война. Обстановка на севере, где так и случилось, казалось, подтверждала его выкладки. Помогать Польше до этого момента в Париже не собирались. Вот потом – это можно было обсуждать. Единственное, чего опасались французы, это быстрого заключения германо-польского мира. Этот вариант, представлялся совершенно неприемлем, поскольку усиливал Германию. Но невозможным он не казался, о предыдущих тесных контактах Варшавы с Гитлером в Париже знали. Поэтому там не отказывали в помощи, неофициально даже обещая ее, но затягивая под разными предлогами окончательное решение.

Когда польский посол Лукасевич обратился с призывом о помощи в МИД Франции, разговаривал с ним Лаваль. Нет, к полякам до недавнего времени он относился вполне благосклонно, но… всего полгода назад, во время Судетского кризиса, Варшава в резкой форме отказалась встать на сторону Парижа, фактически обеспечив немцам спокойный тыл на востоке. Это был беспардонный щелчок по носу французским дипломатам, и в первую очередь лично Лавалю, ведь во Франции Союза Патриотов, внешняя политика ассоциировалась именно с его именем. И этого Лаваль не забыл, и забывать не собирался. Первым его требованием к Варшаве было предложение разъяснить ситуацию с нападением на Чехословакию, так называемый "Тешинский инцидент". Вторым… другом Советского Союза Лаваль не был, скорее наоборот, выступал ранее с позиций антикоммунизма, но беспардонный отказ поляков даже обсуждать французские просьбы о сотрудничестве с СССР, в чем нуждался Париж полгода назад, французский министр помнил. Вторым требованием стало обращение Польши за помощью к СССР и немедленное согласие на транзит советских войск. О "коридорах", гарантированных Францией речь уже не шла. Мотивировка была простой – франко-советский союз. "Мы крайне ответственно относимся к союзническим обязательствам – заявил Лаваль 6 апреля послу. И потому не можем решать такой важный вопрос, без обсуждения с союзной нам Россией. Согласитесь, вы бы немедленно стали смотреть с недоверием на страну, принимающую решения, противоречащие своим обязательствам".

Лукасевич уведомил Варшаву, там совещались, потом переслали запрос в Москву. Вышинский предложил перед началом переговоров о помощи, дать объяснения о нападении на Тешин.

И в Москве, и в Париже, о том, что весь инцидент германская провокация прекрасно знали. Но внешне все выглядело вполне прилично, ведь Бенеш подтвердил факт нападения, и во время переговоров на чешско-польской границе работала комиссия Праги по расследованию, а поляки привести доказательств непричастности не могли.

В Британии поляков тоже обнадеживали, но более спокойно. Перспектива увидеть Польшу немецким сателлитом Лондон не беспокоила, как и вариант с полным разгромом поляков. Беспокоил возможный франко-польский союз, и именно против него были направлены действия правительства Британии.

Уже 6 апреля, Бек зондировал румынское руководство о транзите поставок и, на случай проигрыша, проезда польского руководства. Антонеску в ответ заявил о нейтралитете и невмешательстве. В Варшаве поняли, что поставок не будет, а правительство в Румынии ждет интернирование и, вполне возможно, последующая выдача Гитлеру. Вариант с Венгрией не рассматривался – Будапешт давно был пронемецким, Литва с началом военных действий вывела три своих дивизии к границе именно для недопущения прорыва на свою территорию бегущих польских войск и беженцев. При этом Каунас и официально, и неофициально заявил о полном нейтралитете, что хоть и разозлило поляков, но дало возможность снять с границы часть войск. Ну, а восточнее оставался СССР, имеющий с Берлином весьма дружественный пакт. Деваться польскому правительству было некуда. Рассматривался вопрос о капитуляции, но в первый же день войны в западных областях Польши прошли погромы этнических немцев. По занятии этих областей немцами, виновные и власти поощрявшие убийства были повешены. Гитлеровская пропаганда раздувала эти инциденты до чуть ли не геноцида, и на хорошее отношение в Варшаве не очень рассчитывали.

Нужно было что-то менять, и в Варшаве решили начать с установления военной диктатуры. Диктатором выбрали генерала Владислава Сикорского, в прошлом противника Пилсудского, во время польско-советской войны командовавшего армиями, побывавшего начальником Генерального штаба, премьер-министром и военным министром. Считалось, что эта кандидатура может устроить и Париж, и Берлин, и собственное впадающее в панику население, мобилизовать народ на борьбу. 10 апреля президент Мосцицкий снял с себя полномочия и передал их Сикорскому, на следующий день диктатор отправил в отставку Рыдз-Смиглы и Бека, принял пост главнокомандующего и премьер-министра. В тот же день, войска на фронте переформировали в армии "Поможе" (Гродно-Торунь), "Варшава" (Торунь – линия рек Варта и Пилица) и "Люблин" (линия обороны по р. Сан).

Группе "Поможе" штаб поставил задачу активной обороны, группе "Варшава" – планомерного отхода на линию Торунь-Лодзь-Томашув-Кельце. С восточной границы в группу "Люблин" перебросили три пехотных дивизии из мобилизованных и кавбригаду, объявили призыв возрастов от 17 до 45 лет.

Но эти спешные меры, не учитывали изменение ситуации на востоке.

В Москве внимательно следили за развитием событий в Польше. Гитлер, признав часть Польши советской сферой интересов, ожидал ввода советских войск, рассчитывая на отвлечение польских сил к востоку. Однако Жданов не спешил.

1 апреля в СССР ввели всеобщую воинскую обязанность. Второго, в Берлине, Гитлер принял советского посла Астахова, который подтвердил, что СССР выполнит свои обязательства по договору о ненападении. Гитлер со своей стороны заверил в "неизменности политики Рейха в отношении Пакта". На следующий день, в газетах появилось заявление о том, что "ввиду обострения положения на границе Польши и Чехословакии и ввиду возможности всяких неожиданностей, советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР".

В тот же день, на базе Белорусского и Киевского округов начали разворачиваться управления Белорусского (командующий Апанасенко) и Украинского (командующий Тимошенко) фронтов.

5 апреля немецкое посольство в Москве получило задание уточнить намерения СССР относительно возможного вступления Красной армии в Польшу. На следующий день Вышинский ответил, что советское правительство согласно, что "обязательно придется начать конкретные действия. Но этот момент пока еще не назрел, а торопливостью можно испортить дело".

В Белорусском округе Витебская, Минская и Бобруйская армейские группы были развернуты в 3-ю, 11-ю и 4-ю армии. Кроме того, из управления Московского округа выделялось управление 10-й армии, переданное в состав Белорусского фронта еще в марте, и в составе фронта была создана Конно-механизированная группа (командующий комкор В.И. Болдин). Киевский округ сформировал 5-ю, 6-ю, 12-ю и 13-ю армии и кавалерийскую армейскую группу.

6 апреля, войска Белорусского и Украинского фронтов получили приказ к исходу 10 апреля скрытно сосредоточить войска и быть готовыми к решительному наступлению, с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника.

6 апреля наконец-то высказался Жданов. Охарактеризовав Польшу как государство-агрессора, угнетающее другие народности, Жданов заявил, что "уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы, что одним буржуазным государством, одним противником дела мира становится меньше. Что плохого, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население, избавим украинский и белорусский народы от многолетнего гнета шовинистического панства".

Зарубежные компартии получили директиву Коминтерна, в которой отмечалось, что "международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, угнетающую другие национальности, совершившую акт агрессии против суверенной Чехословакии и развязавшую войну".

В тот же день, в ответ на запрос Варшавы, замнаркома иностранных дел Стомоняков сообщил польскому послу Гжибовскому об отказе в поставках и транзите военных материалов, поскольку это "создает для СССР угрозу втягивания в войну".

9 апреля Риббентроп направил Шуленбургу указание возобновить беседы с Вышинским и по возможности – лично со Ждановым, относительно военных намерений советского правительства в Польше. В тот же день Вышинский ответил, что советские военные действия, возможно начнутся в течение ближайших дней.

Войска Белорусского и Украинского фронтов сосредоточивались в исходных районах у границы. Белорусский фронт насчитывал 378 610 человек, 3167 орудий и минометов, 2406 танков. Украинский фронт – 238 978 человек, 1792 орудий и минометов, 2330 танков.

В Польше 11 апреля началась эвакуация из Варшавы правительственных учреждений. Из столицы выехало правительство, на следующий день Ставка главнокомандующего начала переезд в Брест. Крепость Бреста предназначалась для резервного командного пункта главкома еще по стратегическому плану "Всхуд" в случае войны с Советским Союзом, но крепостные помещения оказались совершенно не приспособленными к работе Ставки, в первую очередь отсутствовала связь. Поэтому Сикорский вынужден был остаться в Варшаве.

В тот же день, Сикорский, через посольства в Швеции и Румынии обратился к немцам с просьбой о начале переговоров.

Гитлер колебался. С одной стороны, немецкие земли уже были отвоеваны, а поляки активно сопротивлялись, и ожидалось, что на достигнутых рубежах сопротивление продолжится. Москва военные действия не начала, и гарантии вступлении в войну не давала. Мир с поляками, которые были согласны на подчинение Берлину, давал возможность победоносно закончить войну и получить еще довольно сильного сателлита, способного как прикрыть восточные границы в случае войны с западом, так и дать дополнительные, уже получившие боевой опыт, войска на случай войны с СССР. Но эти же плюсы оборачивались минусами. Большая часть польской территории, согласно советско-германскому пакту, являлась сферой влияния Москвы, и было понятно, что Жданов от своего не откажется, и немедленно после конца войны потребует признания своих интересов. Рвать отношения Гитлер пока не хотел, а отдать остаток Польши русским… нет, конечно, могла начаться уже советско-польская война, но советские части имели бы дело с измотанной вермахтом армией, а это означало бы, что вермахт воевал для Москвы. Кроме того, Сикорский мог и договориться с французами, а при их посредничестве и с СССР. В таком случае, Рейх получал на своей границе нечто уж совершенно не нужное. Людей, доверяющих полякам, в немецком руководстве просто не было, а по заверению армии, немецкие войска планомерно двигались вперед.

13 апреля в Бухаресте начались германо-польские переговоры, но шли они вяло.

Советские военные приготовления потребовали больше времени, чем ожидалось, но Жданов знал, что Сикорский начал переговоры и резонно предполагал возможность заключения мира. По мнению советского руководства, в этом случае Польша становилась сателлитом Гитлера и не исключалось, что немцы пойдут на разрыв пакта. Поэтому 13 апреля Политбюро приняло решение о вводе войск в Польшу. Решение продавил Жданов, несмотря на сопротивление Буденного и начальника Генштаба Шапошникова, сообщавших о незаконченной подготовке. Политические причины возобладали, глава страны стремился занять Западную Украину и Белоруссию прежде, чем закончится война. С военной точки зрения, резоны в этом были, основную часть польской армии немцы сковывали на западе. Но части РККА предстояло вводить в бой не до конца отмобилизованными и по частям.

Четырнадцатого Вышинский сообщил Шуленбургу, о намерении советского правительства заявить, что Польша разваливается на куски и вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым угрожает Германия. Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором. Риббентроп немедленно подтвердил нерушимость сфер влияния, согласованных ранее, одобрил планируемое вступление советских войск в Польшу, что, по его мнению, освобождало вермахт от необходимости преследования поляков до советской границы, и просил сообщить день и час перехода границы советскими войсками. Для координации действий войск предлагалось провести совещание советских офицеров и немецкого военного атташе в Москве. Попытка же Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению вызвала резко негативную реакцию Берлина. В то же время, стремясь подтолкнуть советское правительство к вводу войск в Польшу, Риббентроп предложил Шуленбургу указать Вышинскому, что "если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум, создающий условия для формирования новых государств". Последнее замечание окончательно укрепило подозрения Кремля, где его расценили как возможность германо-польского перемирия за счет земель, которые в Москве уже считали своими.

Немецкое наступление, тем временем, продолжалось. 8-я армия заняла Лодзь, 10-я взяла Томашув и подошла к Радому, 18-й армейский корпус 14-й германской армии форсировал Сан и достиг верховий Днестра, 22-й моторизованный корпус вышел к Жешуву и продвигался к востоку, не встречая организованного сопротивления.

Польские части беспорядочно отступали к Висле и перед 8-й и 10-й немецкими армиями организованного польского фронта уже не существовало. Польский фронт на юге окончательно рушился, отступление превращалось в бегство. Но к 15 апреля, несмотря на дезорганизацию фронта и тяжелый урон, нанесенный полякам, германскому командованию все же не удалось окружить польские соединения западнее Вислы. ОКХ признало нереальность окружения и поставило перед войсками новую стратегическую задачу. Группе армий "Север" было приказано прорвав оборону продвинуться через Нарев, воспрепятствовав планомерному созданию обороны реки, и далее развивать наступление через Буг в направлении Варшава – Седлец, чтобы свернуть с севера фронт на Висле. Группе армий "Юг", одновременно с завершением уничтожения польских войск в полосе наступления, следовало воспрепятствовать созданию обороны на Висле и нанести удар через Сан в направлении Люблина. Дальнейшей оперативной целью ставился охват остатков польских главных сил восточнее Вислы.

Поляки пытались удержаться. Армия "Поможе" сумела организовано отступить к линии Гродно-Остроленка-Вроцлавек, и Сикорским был обозначен новый фронт – теперь армия фактически теми же силами обороняла линию Гродно-Торунь-Модлин. Руммель, командующий армией "Варшава" из отступающих частей пытался создать оборону уже по Висле, генерал Шиллинг точно так же создавал заново армию "Люблин", на линии Демблин-Перемышль и далее по Днестру. Впрочем, эти попытки оказались бесполезными. 16 апреля советские войска вошли на территорию Польши.

К весне 1939 года РККА подошла в начале переоснащения, и военные воспользовались случаем испытать новейшую технику. ВВС получала новые машины, пикирующий бомбардировщик Пе-2, первый полет совершил в июле 1938 года и с февраля тридцать девятого выпускался серийно. Пикирующий бомбардировщик КБ Туполева, Ту-2, впервые взлетел в октябре 1938 года, в серию пошел в апреле 1939, и к началу ввода войск в Польшу армия его еще не получила, хотя первые три машины были уже сданы. Эти три самолета успели принять участие, в штурме Львова показав отличные характеристики.

С сентября 1938 года выпускался штурмовик Су-2, разработанный Сухим еще летом 1937 года и наконец доведенный. Однако, в январе 1938 года Ильюшин вышел с предложением о создании принципиально нового двухместного бронированного штурмовика, эскизный проект которого был предъявлен заказчику в начале 1939 года, одобрен и строился опытный самолет. Поликарпов, в соответствии с заданием осени 1937 года разрабатывал два истребителя: основной и высотный. 5 декабря 1938 года совершил первый полет высотный истребитель И-200, в марте следующего года запущенный в серию. С основным истребителем первым успел Яковлев, создавший машину на основе своих спортивных разработок. Як-1 взлетел в первый раз уже в июле тридцать восьмого, и с ноября выпускался серийно.

Осенью 1937 года, Комитет Обороны обязал Народный комиссариат машиностроения изготовить опытные образцы новых танков, и сдать на испытание через год. В мае 1938 года КБ Кировского завода разработало проект однобашенного танка, с вооружением из 76-мм и 45-мм пушек, пулемета ДК и двух ДТ. В сентябре задание было скорректировано в сторону применения дизельного двигателя, и лишь в декабре 1938 года, в отличие от указанного в директиве сентября, начались полигонно-заводские испытания танка. В январе 1939 года был принят на вооружение танк А-34, разработанный Харьковским заводом, и в апреле начался его серийный выпуск.

Сейчас вместо полигона, технику ждало испытание реальной войной.

В ночь с 15 на 16 апреля неизвестный самолет сбросил бомбы на территорию Чехословакии, в районе Михайловце, жертв не было. Самолет немедленно идентифицировали как польский, Берлин уже утром заявил, что в указанном районе немецкие самолеты не летали. Это было правдой, Ил-4 взлетел из-под Минска. Повод для вступления СССР в войну был найден.

16 апреля 1939 года последовало заявление правительства СССР, в котором в частности говорилось: "Правительство польских националистов, совершившее акт неспровоцированной агрессии против миролюбивой Чехословакии, продолжает свою политику разжигания войны. Вчера вновь был нанесен удар по чехословацкой территории, подвергается угрозе жизнь мирных граждан. Польское государство, ранее жестоко угнетавшее наших украинских и белорусских братьев, сейчас фактически распалось. Третьи державы, однако, могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса. Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты и дать возможность несчастному населению временно оккупированных поляками Западной Украины и Белоруссии трудиться спокойно".

В тот же день было опубликовано и совместное, германо-советское заявление:

"Ввиду распада существовавшей ранее в Польше формы правления, Имперское правительство и правительство Союза ССР сочли необходимым положить конец нетерпимому далее политическому и экономическому положению, существующему на польских территориях. Они считают своей общей обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих для них естественный интерес, мира и спокойствия и установления там нового порядка путем начертания естественных границ и создания жизнеспособных экономических институтов".

Заявление СССР оказалось выдержано в духе не столь коммунистическом, сколько национально-славянском, подчеркивающем единство русского, украинского и белорусского народов, и целью ставило не "советизацию" польских земель, но воссоединение народов. Такой подход устроил всех. В Германии положительно смотрели на "тенденцию к национализму" Жданова, во Франции, Италии и остальных странах Средиземноморского союза заявление восприняли как разумный имперский подход.

Для внутреннего пользования изложение было дополнено и привычными лозунгами про белорусский, украинский и польский народы истекающие кровью в войне, затеянной правящей помещичье-капиталистической кликой Польши, восставших на борьбу с помещиками и капиталистами рабочих и крестьян Белоруссии и Украины и содействии восставшим в свержении ига помещиков и капиталистов. Несколько выбивался из привычного ряда пассаж о необходимости не допустить захвата территории Украины и Белоруссии Германией, но сенсацией не стал.

В 3.15 утра польскому послу в Москве Гжибовскому попытались вручить ноту, в которой утверждалось, что "Польское государство и его правительство фактически являются агрессорами. Предоставленная самой себе Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу не только для Чехословакии, но и для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам, а также к беззащитному положению украинского и белорусского населения. Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии".

Польский посол ноту принять отказался, ее передали в посольство, пока Гжибовский находился в НКИД. В тот же день текст заявления был передан также всем государствам, с которыми Москва имела дипломатические отношения, с уведомлением, что СССР будет продолжать придерживаться нейтралитета в отношении этих стран.

Утром 16 апреля передовые отряды советских армий и пограничных войск перешли границу и разгромили польскую пограничную охрану.

В штаб Сикорского начали поступать тревожные донесения с восточной границы, и польский главком отдал приказ, отражая атаки советских войск отходить на линию Вильно-Барановичи-Ровно-Кременец, где создать "восточный фронт". Одновременно, польские послы в Англии и Франции уведомили правительства этих стран о том, что Советский Союз предпринял нападение на Польшу. Державы ограничились направлением запросов в НКИД СССР.

Более важным выглядело предложение Сикорского Гитлеру, о немедленном перемирии "на условиях, приемлемых для великой Германии". Фактически предлагалась капитуляция, но с сохранением остатков Польши в качестве независимого государства и перебрасыванием сил с польско-германского фронта на восток, для войны с СССР. Что характерно для поляков, одновременно Гржибовский передал Вышинскому похожее предложение, о рассмотрении претензий СССР и Чехословакии к Польше на условиях мирных переговоров при посредничестве союзной СССР Франции. Неофициально посол сообщил о возможности рассмотрения территориальных претензий СССР. Сикорский, пытался занять традиционную польскую позицию сближения с одним соседом против другого, но сейчас вариант уже не работал.

На правом фланге войска Белорусского фронта к вечеру шестнадцатого подошли к северной окраине Глубокого, на направлении главного удара части подвижной группы заняли Докшицы и Дуниловичи, где танки остановились из-за отсутствия горючего. Пехотные соединения отстали, и задача первого дня наступления выйти на линию Шарковщина-Дуниловичи-оз. Бляда-Яблонцы выполнена не была.

17 апреля штаб 3-й армии получил приказ в течение дня занять Вильно, но реальное выполнение этого приказа началось лишь утром восемнадцатого, причем поляки успели взорвать мост через р. Вилию и занять оборону на другом берегу, а форсировать реку советские части не смогли. Войска 11-й армии к 17 апреля продвинулись в сторону Лиды, выйдя на линию Рыновиче-Постоянны-Войштовиче, к исходу дня достигли района Ошмяны-Курмеляны, и так же наступали на Вильно.

Конно-механизированная группа в ночь на 17 апреля заняла Новогрудок, а 4-я армия взяв Барановичи и расположенный здесь же укрепленный район, заняла Несвиж и вышла на р. Щара.

Войска Украинского фронта завязали бои за овладение Сарненским УР, ДОТами на правом берегу р. Случь, и к утру 17 апреля вышли к Ровно, двигаясь практически походным маршем, пренебрегая разведкой и боевым охранением. Воспользовавшись этим, дислоцированная в Ровно польская пехотная бригада сумела нанести внезапный контрудар, прижать передовые части дивизии к р. Случь севернее Новоград-Волынского, и разгромить их. На правом берегу реки поляки сумели организовать оборону.

Наступавшая севернее 87-я стрелковая дивизия была развернута в обход Сарненского УР, имея целью форсировать Случь и выйти к Сарнам между рек Горынь и Случь. Однако, при форсировании реки, командование дивизии временно потеряло управление, чем воспользовалась польская сводная бригада, ударившая с юга во фланг. Дивизия откатилась на левый берег, командование посчитало, что против них действуют значительные силы, наносящие контрудар, вследствие чего дивизия перешла к обороне.

3-я танковая дивизия наступала в направлении Дубно, но после получения сведений о серьезных польских силах у Случи, была развернута на север. Успешно войдя в коридор между реками Горынь и Случь, танкисты 19 апреля нанесли фланговый удар польской бригаде, практически полностью ее уничтожив. После этого дивизия, потеряв четверть танков на марше из-за поломок, оторвавшаяся от тылов встала ввиду нехватки горючего. Однако, части 45-й дивизии переправившись через Случь и пройдя через порядки танкистов, нанесли в свою очередь удар севернее, после чего к утру 21 апреля Ровно удалось взять. К тому же времени, 60-я дивизия овладела Сарненским УР.

Южнее части Украинского фронта вступили в Тарнополь, но втянувшись в городской бой полностью овладели городом лишь к вечеру 19 апреля.

Наступавшие севернее соединения 2-го кавкорпуса двигались в направлении Львова, но наткнувшись южнее Кременца на оборону, были вынуждены развернуться, и прорывать польские позиции. Поляки смогли стянуть в район Кременец-Тарнополь до 20 тысяч бойцов при 30 орудиях, и "выталкивая" эти части, советские войска к Львову двигались медленно. К утру 19 апреля РККА заняла Злочув, а к вечеру того же дня, от Бродов в тыл наступающим войскам ударила последняя польская пехотная дивизия. Контрудар оказался внезапным, но сил для развития успеха у поляков не хватило и нанеся серьезные потери 17-му стрелковому и 2-му кавалерийскому корпусам, 20 апреля они отошли к Львовской группировке. Наступление 6-й армии затормозилось.

На южном фланге Украинского фронта войска встречая незначительное сопротивление к 19 апреля достигли Станислава, на следующий день взяли слабо оборонявшийся Галич, и к 22 апреля вышли к Стрыю. В тот же день, левофланговый 13-й стрелковый корпус развернулся вдоль границы с Румынией и Венгрией.

В полосе Белорусского фронта поляки достаточно организовано отходили к Вильно и Гродно. К 19 апреля в Вильно собрались около 30 тысяч польских солдат, а утром двадцатого начался штурм. Бои за город продолжались три дня, и к вечеру 23 апреля сопротивление было сломлено, хотя отдельные перестрелки возникали еще два дня.

В боях за Вильно 11-я армия потеряла более 800 человек убитыми и 2500 ранеными, было подбито 22 танка и 11 бронемашин.

В это время, 3-я армия, к 19 апреля выйдя все же в планировавшиеся районы, организовала охрану латвийской и литовской границ.

В Гродно также находились значительные силы польских войск, и поэтому, когда в городе 19 апреля начался антипольский мятеж местных просоветских активистов, его быстро и жестоко подавил командующий округом "Гродно". Советские войска подошли к городу лишь двадцать второго, танки с ходу атаковали противника и к вечеру заняли южную часть города, выйдя на берег Немана. Атака города на следующий день прошла успешно, но к вечеру полякам, воспользовавшись неразберихой и отсутствием четкой связи между советскими подразделениями, удалось отбросить стрелковые части на окраину. В ходе боев 24 апреля удалось занять юго-западную окраину города, но переправиться через Неман советские войска не сумели. Лишь после упорных двухдневных боев, нанесения бомбовых ударов силами двух воздушных Армий Особого Назначения и массированной артподготовки, город 26 апреля был взят.

4-я армия к 22 апреля вышла к Бресту, окружив город.

После вступления в войну СССР и однодневной паузы, вермахт тоже перешел в наступление. Подвижная группа, возглавляемая Гудерианом, переправилась через Нарев и двинулась вдоль восточного берега Буга, охватив с востока польские части, продолжавшие сражаться на Буге и Нареве. Тем временем пехотные соединения 3-й армии, форсировав Буг, наступали с северо-востока к Варшаве. 21 апреля части армии блокировали Гродно с запада и установили связь с подошедшими советскими войсками.

Войска 4-й армии прорвав польскую оборону, 18 апреля заняли Плоцк, окружив Вроцлавек, и на следующий день начали штурм Модлина.

На южном участке фронта 14-я армия широким фронтом двинулась к Сану, 20 апреля передовые части достигли Варшавы, но встретив на ее окраинах упорное сопротивление, остановились.

Полякам удалось в короткий срок подготовить город к обороне, превратив в сильный укрепленный район. Бои за столицу начались 20 апреля, после нескольких попыток взять город с ходу, командующий группой армий "Юг" начал осаду, к 22 апреля замкнув кольцо окружения вокруг Варшавы.

Обстановка на всех фронтах к 22 апреля была для польской армии катастрофической. Соединения действовали на свой страх и риск, не зная, что происходит на других участках фронта. Польская армия, как организованное целое перестала существовать.

23 апреля части Гудериана вышли к Бресту, но установив связь с советским командованием, и убедившись, что с этой стороны польской угрозы не существует, двинулись на Люблин.

К 25 апреля вермахт вышел на линию Гродно-Белосток-Брест-Хелм-Перемышль, соприкасаясь практически по всей линии с советскими частями, и в тот же день заняв Люблин.

Советская армия вечером 25 апреля заняла Брест, 25 апреля Белосток, и в тот же день на линии Гродно-Белосток-Брест Белорусский фронт вышел на линию соприкосновения с немецкими войсками. Наступление прекратилось, но разрозненные очаги сопротивления поляков ликвидировали до 28 апреля.

Украинский фронт еще вел боевые действия. 5-я армия 22 апреля взяла Луцк и Сарны, двадцать третьего, после короткого штурма, Ковель, и в тот же день Дубно. 6-й армия, перегруппировавшись после польского контрудара, 24 апреля подошла к Львову, охватив его с востока и северо-востока, и начала подготовка к штурму. В тот же день к городу с юга вышел 3-й танковый корпус, переданный 6-й армии, замкнув кольцо окружения. Окруженный Львов капитулировал. Как выяснилось, отступившие части отошли к Перемышлю, на соединение с остатками группы генерала Шиллинга, имея целью прорваться в Румынию.

Перемышль полякам удалось превратить в укрепрайон, превосходно подготовленный к обороне. Там собрались остатки группы генерала Шиллинга со всем сохранившимся снаряжением, отошедшие к ним части из Львова, с запада и юго-востока. Граница с Румынией для польских войск уже закрылась и отступать было некуда, а сдаваться поляки не хотели. 25 апреля РККА начала штурм, но первые два дня успехов не принесли. К Перемышлю подтянули части от Львова, включая 3 танковый корпус, стянули авиацию. Тем не менее, бои за город продолжались неделю, и лишь 2 мая Перемышль был взят. При штурме впервые применялись новейшие бомбардировщики Ту-2 и прошел первые боевые испытания новый образец тяжелого танка ИС-1, продемонстрировавший высокие показатели.

28 апреля бывший польский премьер-министр Бек начал обсуждать с немцами условия капитуляции. Сдаваться СССР поляки, при этом, не торопились, и не только из-за общего антисоветского настроя, но понимая, что на территории Западных Украины и Белоруссии восстанавливать Польшу Жданов не станет. Берлину же Бек предложил прекращение сопротивления, и переход польских частей "получивших опыт борьбы с большевиками" на службу Рейху.

Гитлер предложение оценил. Потери вермахта оказались значительными, и барьер из польских частей на границе с СССР представлялся действительно полезным. Некоторое опасения внушало возможное несогласие Москвы, но фюрер считал, что этот вопрос он сможет урегулировать. В любом случае, капитуляцию стоило принять.

30 апреля в Люблине Польша капитулировала перед немцами, Сикорский отдал приказ по армии прекратить сопротивление.

Большинство польских частей сдалось немцам, но подавление разрозненного сопротивления продолжалось еще неделю.

Первого мая Риббентроп вновь прибыл в Москву. На переговорах Жданов предложил передать в советскую сферу интересов Литву, взамен отказываясь от части Варшавского и Люблинского воеводств до Буга. Лично приняв Риббентропа, Жданов дал понять, что если немцы согласятся, то "СССР немедленно возьмется за решение проблемы прибалтийских государств, в соответствии с предыдущими соглашениями, и ожидает в этом деле полную поддержку со стороны германского правительства".

Риббентроп предложил другой вариант. Гитлер решил пойти на сохранение польской автономии. Разумеется, в других границах и "на условиях вручения забот о сохранении суверенитета Рейху", что фактически подразумевало протекторат. С сохранением польского управления на местах и в каком-то виде польской армии, а в последующем, о чем в Москве не говорилось, возможно, и увеличения территорий автономии. В сторону востока.

И когда Вышинский сослался на опасность разделения польского населения и предложил оставить территорию этнографической Польши в руках Германии, министр иностранных дел Рейха его поддержал. Он подтвердил, что Германия готова осуществить точное разграничение Польши, но поставил вопрос о землях на юге.

В итоге переговоров, Германия уступила Литву и получила за это области восточнее Вислы до Буга. Немцы попытались настаивать на передаче района Сувалки-Августов, но получили отказ. В Москве были осведомлены, хотя и не в деталях, о намерении немцев создать польскую автономию, что было одним из условий капитуляции поляков. Но при установлении границы в рамках январского советско-германского протокола, немецкие действия теряли смысл – ведь территория восточнее Вислы, отходила к Москве. Гитлер имел возможность настаивать, как-то обсуждалось ранее, на сохранении Польши как государства, с условием изменения границ, но было понятно, что на воссоздание только что, после короткой, но кровопролитной компании поверженной Польши, фюрер не пойдет.

Присоединение польского населения давало возможность решать польскую проблему по усмотрению Германии. Фюрер остался недоволен советским нажимом, но не желая конфликта уступил. Граница прошла по линии р. Сан (при этом Перемышль остался советским), далее – после Перемышля по р. Буг, и за Остроленкой – по р. Писса до германской границы.

3 мая 1939 года, в Москве Риббентроп и Вышинский подписали договор о дружбе и границе между СССР и Германией. Установленная договором граница признавалась окончательной, стороны должны были заняться государственным переустройством присоединенных территорий и "рассматривали это переустройство как надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между своими народами". К договору прилагался конфиденциальный протокол о переселении немцев, проживавших в сфере советских интересов, в Германию, а украинцев и белорусов, проживающих в сфере германских интересов, в СССР, и секретный дополнительный протокол. В соответствии с последним, Литва отходила в сферу интересов СССР в обмен на Люблинское и часть Варшавского воеводства, передававшихся Германии. После принятия советским правительством мер по обеспечению своих интересов в Литве часть литовских территории на юго-западе страны должна была отойти к Германии.

Не желая подталкивать Жданова к дальнейшему сближению с Германией, Франция не обостряла проблему советской интервенции в Польше. Уже 18 апреля Лаваль спрашивал у советского посла, берет ли СССР украинское и белорусское население под свой вооруженный протекторат временно, или Москва намерена присоединить эти территории к СССР. В Лондоне тоже ждали развития событий. Официальная позиция Англии и Франции свелась к молчаливому признанию раздела Польши.

Москва подчеркивала, что принципы советской внешней политики не изменились, а советско-германские отношения "определяются договором о дружбе и границе". Это позволило показать Парижу, что Советский Союз не претендует на национальные польские территории, и в целом Франция приняла советскую позицию, после чего сообщила Жданову, что Париж желал бы видеть этнографическую Польшу скромных размеров и не может быть никакого вопроса о возврате ей Западной Украины и Западной Белоруссии. Вообще на западе многие считали, что СССР не участвовал в разделе Польши, так как западные районы Украины и Белоруссии не являлись польскими территориями, и проблема восстановления Польши была связана только с Германией.

8 мая декретом рейхсканцлера Германской Империи Познанское, Поморское, часть Силезского, Лодзинского, Келецкого и Варшавского воеводств включались в состав Германии, а на остальной территории, захваченной немецкой армией, был создан Протекторат Мазовия. Данциг, разумеется, присоединился к Рейху.

Главой Протектората стал фон Нейрат, а премьер-министром он назначил все того же непотопляемого Бека. Польские войска большей частью расформировали, но десять оставленных пехотных дивизий разместили на восточной границе, немецкая политика теперь ориентировалась на использование поляков против СССР. Пока лишь теоретически.

Тем временем Политбюро приняло программу советизации Западной Украины и Западной Белоруссии. Оформить присоединение предполагалось через Украинское и Белорусское народные собрания во Львове и Белостоке, которые должны были: передать помещичьи земель крестьянским комитетам, решить вопрос о характере создаваемой власти, вхождении в состав СССР и национализации банков и крупной промышленности.

25 мая состоялись выборы, в которых приняли участие 94,8 % избирателей, за предложенных кандидатов в народные собрания проголосовало 90,5 %.

Избранные Народные собрания 27 и 29 мая провозгласили Советскую власть и обратились с просьбой о включении их в состав Советского Союза, а уже 31 мая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР, Западную Украину и Западную Белоруссию приняли в состав Украинской и Белорусской ССР.

В итоге Советский Союз, получив Западные Украину и Белоруссию, получил и связанные с ними проблемы. Решать их выпало в первую очередь главам УССР и БССР, Берии и Пономаренко.

В Белоруссии процесс присоединения прошел достаточно спокойно, население в основном благожелательно отнеслось к вхождению в состав советской Белоруссии надеясь на лучшее, что положительно восприняли в Москве, высоко оценив способности Пономаренко.

На Украине ситуация сложилась иная. Там было больше склонных к сопротивлению поляков, да и местные националисты, мечтающие о "незалежной Украине" представляли собой некоторую силу, и Берия пошел на переговоры с умеренными националистами. В итоге Западная Украина получила особый статус, став Западно-украинской автономной республикой (ЗУАР) в составе УССР. Пост председателя Верховного Совета автономии получил сочувствовавший раньше ОУН беспартийный профессор географии Кубийович, председателем СНК ЗУАР стал бывший второй секретарь Московского комитета ВКП(б), украинец по национальности Д.С. Коротченко, он же возглавил и ЦК ЗУАР.

Берии при помощи НКГБ удалось договориться с главой униатов Шептицким, в обмен на привилегии для униатской церкви, епископ согласился признать советскую власть, отслужил молебен, на котором присутствовали Берия, Любченко, Коротченко и разумеется, Кубийович. Чуть позже, Шептицкий был избран депутатом, а после и заместителем председателя Верховного Совета УССР, войдя в состав главного законодательного, а формально вообще высшего государственного органа на Украине. Украинские националисты в большинстве своем были удовлетворены, тем более что на территории ЗУАР Берия ввел режим "последовательной советизации", при котором собственно советизация, особенно в сельской местности, началась с поляков. Украинцам же были немедленно прощены все польские задолженности, вступившим в колхоз, предоставлялось освобождение от налогов на год, колхозам передавались земли, скот и иное имущество, конфискованное у поляков. Не вступивших в колхозы украинцев записали в единоличники и на этом пока успокоились, предпочитая политику "пряника".

В принципе, программа ОУН и была левоцентристской: оплот на пролетариат и крестьянство, мелкий и средний бизнес, при неприкосновенной частной собственности и умеренном влиянии государства на экономику. Поэтому приличную часть низовых националистов действия Берии удовлетворили. Для остальных были подготовлены оперативные мероприятия.

В 30-е годы, когда движение украинских националистов создавалось, им помогали итальянская тайная полиция ОВРА и разведка Чехословакии. Теперь обе эти страны были союзниками СССР, и помощь оказали значительную, особенно чехи. Да и немецкая поддержка ОУН резко ослабла, ведь Берлин делал ставку на поляков. Основную работу вело Третье (секретно-политическое) Управление НКГБ и разведка. Именно тогда выдвинулся специалист по ОУНовскому подполью подполковник Судоплатов, блестяще разгромивший непримиримых националистов, к осени 1939 года получивший звание полковника и занявший должность замначальника Третьего Управления НКГБ.

Из бывших боевиков ОУН лояльно отнесшихся к идее автономии и сельской молодежи (преимущественно с Волыни, где идеи ОУН не пользовались большой поддержкой, но полонизация проводилась крайне жестоко) формировались части поддержки зачистки остатков польских войск, кампании по выселению поляков, и пропольски настроенной западноукраинской элиты, в виде отрядов "ястребков". Осенью 1939 года эти отряды были организационно сведены в отдельную дивизию, получившую название "Галичина". Дивизия считалась "украинскими войсками", хотя на самом деле позволять руководству УССР формировать личные части никто не собирался, и к армии "Галичина" отношения не имела. Экспериментальная национальная дивизия стала отдельной (поскольку и единственной) дивизией оперативных войск НКВД УССР, получив двойное подчинение: наркому внутренних дел Украины и ГУПВО НКВД СССР. Решение понравилось всем, включая нерадикальных националистов которым льстила мысль о наличии "украинской части".