Часть первая: Константин Самарский

– 1 —

Костя вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и откинулся на спинку стула. Взгляд его, упёршийся в противоположную стену, был пустым и ничего не выражающим. Объяснение этому существовало очень простое, но не очень приятное: в голове у Кости не было ни одной мысли. То есть, не то, чтобы ни одной дельной мысли, а ВООБЩЕ ни одной! Словно какой-то старательный дворник аккуратно подмёл все уголки и извилины его мозга, выкинув заодно с мусором и всё то, что могло бы ещё пригодиться. Возможно, что дворник этот даже прошёлся там пылесосом, дабы чего не упустить.

Костя тяжело вздохнул и потянулся за пачкой сигарет. Надо же было хоть чем-то себя занять, если всё равно ничего путного на ум не приходит. Он вдруг вспомнил слова одного своего знакомого писателя, который говорил о том, что со временем наступает момент, когда фантазия уже выдыхается и для её активизации возникает необходимость в различных стимуляторах. Причём, писатель тот почему-то считал, что начинается всё с обычных сигарет. Вот так, наверное, это и происходит, мрачно подумал Костя. Сигареты, потом водка, потом ещё что-нибудь покрепче… Для стимулирования фантазии… А диагноз один – исписался. К этому рано или поздно приходят все писатели, но далеко не все способны это признать, даже перед самим собой. Они будут продолжать километрами гнать чушь, лепя продолжения когда-то, может быть, удавшегося романа; они будут воскрешать убитых героев и рассказывать истории их детей, внуков и правнуков; они будут, подобно цирковым лошадям, бегать по кругу, всё больше и больше вытаптывая всё, что им когда-то удалось. И поползут бесконечные уже названия с двоеточиями и пояснениями после них: «Начало», «Возвращается», «Второе пришествие» или даже третье, четвёртое, пятое…

Вообще точка – один из величайших знаков препинания. А двоеточие и многоточие – вообще супер. Не говоря уже о точках, вставляемых после каждой буквы названия – совсем как погадки в веренице уныло плетущихся баранов, такие же однообразные и так же тоскливо воняющие свалявшейся шерстью…

Кстати, у меня в последней повести тот крутой десантник так и остался в подвешенном состоянии. Как-то я его там нехорошо оставил – в плену, хотя и тупому понятно, что он выберется. Может быть, и мне тоже – двоеточие, а потом в кавычках «Освобождение». Или даже после двоеточия можно вообще: «Освобождение. Новый виток. Месть (начало)…»

Костя нехорошо усмехнулся. Неужели он действительно исписался?! Да нет, вряд ли. Иначе он бы так не шутил. Если хорошенько подумать, то он вполне ещё способен увлечь читателя, увести его за собой… если хорошенько подумать. Только вот думать-то как раз и неохота.

Конечно же, Костя на самом деле так совсем не считал. И любому, осмелившемуся сказать подобное, он рассмеялся бы в лицо. И никакие стимуляторы ему не были нужны, он и без них прекрасно обходится. Да и сигареты здесь совершенно ни при чём – в обычные дни он совершенно спокойно выкуривал по пачке в день. Просто у Кости наступила хандра. А причина её в том, что рукопись новой книги вот уже две недели не увеличивается ни на одно слово. И именно потому, что ему не хочется повторяться, не хочется гнать листами все эти сериалы, перемалывать отработанную уже руду в поисках случайно затерявшейся крупицы золота. Куда как легче начать долбить новый шурф.

Вообще-то, это у него была первая в жизни пробуксовка в работе. И сам факт её наличия очень сильно расстраивал Костю. Раньше у него всегда возникали нужные мысли, фразы и образы, стоило ему только сесть за свою пишущую машинку. А чаще всего это происходило ещё по пути к рабочему столу, ещё до того, как руки его касались потёртых клавиш или остро отточенного карандаша. Он уже начинал видеть своих героев, слышать их голоса, понимать и чувствовать всё то, что они сами понимали и чувствовали. И нужные слова всегда сами собой находились, складывались в строки, страницы и книги.

Давно уже прошло то время, когда Костя наивно полагал, будто книги его могут что-либо изменить в этом мире. Сегодня он гораздо трезвее относился и к жизни, и к своей работе, чем, например, лет пять назад. Теперь он, скорее, придерживался точки зрения одного из героев Стругацких:

«…общество изменяют не литературой, а реформами и пулемётами… Литература в лучшем случае показывает, в кого надо стрелять или что нуждается в изменении…»

Впрочем, со второй частью Костя категорически не был согласен. Литература, показывающая в кого надо стрелять – это страшно. Да, собственно, и литературой-то её называть как-то стыдно. А пользы от литературы, указывающей на то, что нуждается в изменении, Костя в своей жизни как-то не видел. Не повезло просто. Вот возьмём, например, блядь. Не в том смысле, что пойдём по блядям, а именно для примера. Ну, взяли мы её и принялись описывать, что там с ней делаем и как. Или хотя бы расскажем, как она раздевается, как бессовестно и похабно шутит, как сальненько хихикает при этом. Опишем, как она расстёгивает джинсы – медленно, не торопясь, обнажая ниже под ними чёрную полоску кружевных трусиков, которые становятся целиком видны чуть позже, когда плотная грубая ткань уже освободила от своих объятий крепкие загорелые ноги, легла возле них, чтобы не так холодно было босым ногам ступать на пол. А выше – уже поползла вверх майка, оголяя крепкие груди с темнеющими упругими горошинами сосков… или не горошинами, или, может быть, цилиндриками?..

Чаще всего соски описывают именно так – цилиндрики или горошины. Тёмные и упругие. Как спелые вишенки – о!.. что-то новое!.. Косте, натолкнувшись на подобные описания, всегда очень хотелось пóшло съязвить насчёт бобов и кубиков, но врождённое уважение к женскому полу его удерживало. Но мы немного отвлеклись от основной мысли, вернёмся к нашим блядям…

Прочитает читатель такое вот, да ещё с описанием половых извращений, вкупе со всеми, вытекающими оттуда (пардон за каламбур) подробностями, и – что? Вот прямо сейчас проснётся в его душе горячее желание наставить женщину на путь истинный. Или негодование её беспорядочными половыми связями. И он мгновенно захочет объяснить ей, что глупо так растрачивать свои эмоции и любовь, что лучше ей, создать крепкую семью, любить мужа, растить детей, окончить техникум, стать мотористкой-швеёй, поддержать президента, вступить в партию и сидеть всю жизнь, как дура, без подарков…

Да нет, конечно, куда там… Трахнуть он её захочет, особенно если вкусно всё написано. Кто тут к бляди крайний? Вы? Я за вами буду… Вот вам и всё влияние литературы, показывающей, что нуждается в изменении.

Литература должна развлекать, а не поучать; и без того в мире до хрена учителей. Чтение, как и любой другой оплаченный потребителем процесс, должно доставлять удовольствие, а не раздражение осознанием собственной тупости. Люди хотят отвлечься от каждодневных проблем, уйти хоть на время в какой-то иной, более приятный мир. А литература должна (да нет, просто ОБЯЗАНА!!!) предоставлять им такую возможность. И его книги служили тому наглядным примером.

Костя особенно-то и не старался поразить воображение читателей чем-нибудь этаким. Это получалось у него как-то само собой. Хотя его и знали, как автора романов ужасов, он всячески пытался избегать внешних эффектов, кровавых кишок и изнасилованных вампирами несовершеннолетних зомби. Впрочем, надо признаться, вампиры в его романах были тоже не такой уж большой редкостью. Однако, всех этих вампиров, насильников, убийц и маньяков (то есть главных героев Костиных рассказов) почему-то бывало жалко. Жалость у читателя вызывали именно они, а не их жертвы. Один Костин знакомый – очень религиозный и не очень умный человек – даже укорял его за связь с дьяволом. Мол, такие чувства к тёмным силам невозможно вызвать без участия оного. Так прямо и сказал, сука: «Оного!..» Поелику сие чего-то там ещё, да…

Сам-то Костя религиозным человеком не был. Верующим – да, может быть, но не религиозным. То есть, это как электричество – вроде бы оно и есть, и вроде бы даже током стукнуть может, но вот в шалаше на необитаемом острове толку и вреда от него как-то маловато. Костя говорил, что верит (или даже и правда верил), что Бог есть, как есть и Сатана. Но они есть где-то там, за пределами его жизни. А если они иногда и вмешиваются в ход событий, то повлиять Костя на это не может, значит, и переживать (и даже думать) по этому поводу не стоит. Чего себе голову морочить?! Лучше книжки пиши, пока тебя люди читают.

И он писал.

Со временем сообщения в местных (вначале в местных, а после и в столичных) газетах о том, что «в продаже новая книга Константина Самарского!!!» (с тремя восклицательными знаками, да), стало обеспечивать книжным магазинам довольно приличный наплыв покупателей. Это, конечно, не Кинг, но брать будут. И весьма охотно.

Вероятно, это происходило потому, что в глубине души Костя по-прежнему смотрел на написание книг, как на творчество, а не как на работу. Говорить он, конечно же, мог что угодно, но относился к своим книгам именно как к творчеству. Вообще в среде писателей практикуется некий налёт цинизма и пренебрежения к тому, что они делают. Но вряд ли кто-то, кроме самых разочаровавшихся в себе или понявших наконец-то свою бездарность, способен всерьёз называть свои вещи «писаниной» или воспринимать их, как обычную работу, типа заколачивания гвоздей или сенокоса. Во всяком случае, Костя в их число не входил.

Он мог писать даже зная, что его вещь никогда не будет напечатана. Сам процесс написания доставлял ему огромное (почти физическое) наслаждение. То ли у него просто не получалось иначе, то ли прав был его друг – Сергей Ольхов – утверждавший, что Костя бежит из этого мира в свой, придуманный. Косте и правда было не очень уютно в этом мире. И поэтому он создавал свои собственные миры, где всё текло только так, как ему самому хотелось.

Когда Костя задумывал новую книгу, он долго привыкал к её персонажам, влезал в душу каждого своего героя, изо всех сил пытаясь понять, что же тот чувствует. Иногда это ему удавалось даже чересчур хорошо. Например, однажды он писал какой-то детективный ужастик о маньяке, убивавшем курильщиков. И попытался искусственно вызвать в себе такую же ненависть к курящему человеку. Постепенно он совершенно серьёзно проникся мыслью о том, что все эти люди, нюхающие дым от завёрнутой в бумагу сухой травы, не имеют права на жизнь, ибо своими действиями отравляют не только себя, но и окружающих. И их всех надо уничтожать как бешеных собак, которых можно излечить только одним способом – пулей в лоб или ножом по горлу…

После этой книги Костя почти месяц не курил – не мог. Настолько сильно в него самого въелось отвращение к табаку. Но постепенно всё вернулось на круги своя, и он опять вошёл в свой, привычный для него образ жизни. Или в образ жизни другого своего героя…

Очень трудно бывало сбросить, покинуть маску персонажа книги, оставить её и начать жить так, как прежде. Косте это удавалось, но с большим трудом. Он СЛИШКОМ глубоко входил в придуманный им образ. А может быть, именно поэтому его книги и пользовались успехом?

Костя усмехнулся, вспомнив газетные статьи, где его называли «мастером романов ужасов», «русским Кингом» или «новым Лавкрафтом». Да, уж… Кинг-Лавкрафт… У них-то уж наверняка не бывало подобных пробуксовок в работе… А эпитетом этим Костя был обязан своему другу и бывшему коллеге по работе, журналисту Сергею Ольхову. Вот уж удружил, называется! Но Сергея тогда как раз уволили из «Приморского бульвара» и он только-только устроился в другую газету. А поскольку Костя, мягко говоря, не очень охотно шёл на контакт с прессой, Сергей оказался единственным журналистом, кому хоть что-то удавалось у него выведать. Ну и, естественно, растрезвонить по всему городу. Надо отдать должное, Сергей никогда не переходил границ дозволенного, старался избегать опасных моментов в интервью и вообще, вёл себя как порядочный человек. Костя в шутку называл Сергея «акулёнком пера», поскольку для настоящей акулы у того не хватало яростной любви к скандалам. А на то, что Сергей обзывал его всякими словами, типа «русского Кинга», Костя просто не обращал внимания. Понимал – работа такая. Журналист в маленьком заштатном городишке, где нет ни политических интриг, ни громких криминальных дел (к счастью) – на ком же ему ещё паразитировать-то, как не на своём старом приятеле?! Это Костя считал нормальным. Костя не был тщеславным человеком. Он был просто писателем, пишущим романы ужасов.

И вот теперь этот самый «русский Кинг», Константин Самарский, мастер романов ужасов, автор многих книг, не мог родить и нескольких связанных между собой слов, которые не вызывали бы отвращения у него самого. А ведь поначалу ему казалось, что роман может получиться очень даже неплохим. И уж, во всяком случае, достаточно страшным для того, чтобы лишить сна поклонников его таланта.

А может быть, всё дело было просто в неудачном выборе места действия? Может быть, надо было избрать какой-нибудь определённый, реально существующий город в качестве арены разворачивающихся событий? Пусть даже и не Москва или Петербург, а что-нибудь попроще, какой-нибудь маленький захолустный городок, вроде его родного Виденьска. Можно, конечно, и придумать такой городок. Даже карту нарисовать можно – многие, кстати, именно так и делают. И названия улиц, и адреса можно придумать такие же провинциальные, как у самого Кости, например – Старорусская, пятнадцать. Чем плохо? Но лучше бы, всё-таки, чтобы город был узнаваемым.

Костя выглянул в окно и встретился взглядом с голубем, удивлённо наблюдавшим за ним с подоконника. Нет, подумал Костя. Наш Виденьск для этого не годиться. Невозможно себе представить конец света так, как его хотелось бы описать, если дело происходит в Виденьске. Размах не тот. Всего полмиллиона жителей… Ни тебе настоящего кошмара, ни настоящей паники… А необходимое количество покрытых слизью кровожадных инопланетных монстров вообще может в Виденьске просто-напросто не поместиться. Да и при той скорости уничтожения населения, которую обычно набирал Костя, эти полмиллиона жителей закончатся к сороковой странице…

– Ты как считаешь? – спросил Костя у голубя.

Голубь склонил свою головку набок, как бы соглашаясь с тем, что, мол, да, размах, конечно же, не тот. Но, как выглядит Нью-Йорк, например, ты всё равно не знаешь… А как выглядит Москва… Ну, положим, Арбат ты себе хорошо представляешь, Ордынку тоже… Красную площадь там… ГУМ… А вот описать конец света в этом пространстве у тебя не выйдет. Слишком давно ты там не был, вот что. Уже годика четыре, не меньше. Сидишь себе в своём захолустье, писатель хренов. Нет, чтобы поездить, посмотреть мир, ту же Москву хотя бы. Может быть, и Арбат-то уже не такой. Может быть, и Арбата-то уже давно нет! Вон, что в мире творится-то! Да и вообще, плюнь ты на этот роман! Ну какая тебе разница, что там произойдёт, когда наступит конец света? Сходи-ка ты лучше на пляж. Или в ресторан, например… Отдохни… Пусть лошадь думает – у неё башка большая. А потом уже напишешь что-нибудь… Этакое!.. Про инопланетян, например… Как мы, Земляне, их победим в честном бою. Знаешь, какие эти инопланетяне кровожадные? Знаешь, как они людей любят есть? О-о-о!!! Кошмар!!! А конец света – это уже несколько банально. Перед наступлением двухтысячного – ещё ничего было, удалось бы людей попугать, а сейчас?! Не актуально уже.

А и верно, решил Костя. Отдохну-ка я пару дней. Может быть, поможет… Может быть, ко мне придут более удачные мысли… И вообще, действительно!.. Зря я взялся за такую тему как конец света. Мало того, что название абсолютно идиотское, так и сколько уже бумаги измарали под это дело, что подумать страшно. И никто же ни на йоту не угадал, что произойдёт, когда он наступит. Да и КАК вообще этот самый конец света будет ВЫГЛЯДЕТЬ!!!

Костя уже совсем собрался было встать из-за стола и отправиться куда-нибудь погулять, как в голове его словно молния сверкнула. Он даже застыл, ошарашенный внезапно пришедшей мыслью. Костя будто бы воочию увидел первую строчку, которая шла сразу вслед за названием. Первую строчку в длинной веренице сладостно возникающих фраз. И он мгновенно решил для себя, что события эти будут разворачиваться в Нью-Йорке.

(В Нью-Йорке?!)

Именно! Именно там!!!

Да, он не знает, как выглядит Нью-Йорк, но вряд ли кто-нибудь из его читателей сможет об этом догадаться. Потому, что главное тут будет – не город. Главное – герой. Герой его новой книги. И тут же Костя понял, ктó будет его главным героем. И каким он будет. И придумал ему имя. Пусть и иностранное, но то, которое должно быть именно у этого героя.

Джон Рассел. Писатель Джон Рассел…

– 2 —

Джон Рассел сохранил написанный текст, облегчённо вздохнул и откинулся на спинку стула, чтобы собраться с мыслями. Взгляд Джона упал на книжную полку над рабочим столом, где аккуратно выстроилась шеренга его книг в ярких красочных обложках. Джон подумал, что его новый роман выйдет чертовски хорошим. Лучшим из того, что он до сих пор написал. Хотя его предыдущие книги и были с восторгом встречены читателями, но последняя должна будет все их превзойти. Название, правда, не совсем удачное – «Конец света». Можно даже сказать, банальное и избитое название. Впрочем, уже само имя Джона Рассела значило для читателей гораздо больше…

По правде говоря, Джон Рассел не совсем понимал, почему его книги пользуются успехом. Не скрываясь и не особо маскируясь, он просто тасовал несколько испытанных и апробированных сюжетов, складывая их, словно кусочки паззла, то так, то этак. Однако читатели этого упорно не хотели замечать. И ещё более Джона удивляла любовь читателей к придуманным им ужасам. Неужели в реальной жизни им ужасов недоставало? Всех этих войн, террористов, угоняющих самолёты, всех этих маньяков и убийц, нелегалов и наркоманов, воров и насильников, да и просто – обычной и каждодневной человеческой подлости! Неужели мало?! И неужели один реальный психопат с пистолетом менее страшен, чем четыре воображаемых транспортных инопланетных корабля, гружённых вооружёнными монстрами?! Конечно, Джон был далёк от мнения высокоучённых профессоров, считающих, что все должны писать, как Фолкнер или По. Он довольствовался тем, что пишет так, как пишет. И тем, что его книги неплохо покупаются. Приготовленные им блюда далеко не всегда отвечали высоким литературным вкусам. Но если уж читателям так этого хочется – кушайте на здоровье! Повар и дальше готов печь эти пироги!..

Поначалу Джон намеревался просто накормить своих читателей очередным описанием вселенского катаклизма, обрушившегося на Землю. Со всеми его страхами и ужасами; с потоками крови и полчищами покрытых слизью монстров, пожирающих маленьких детей и насилующих невинных подростков. С героической, но безрезультатной обороной, организованной нашими Армией, Авиацией, Флотом, Президентом и, естественно, Простыми Честными Американскими Парнями и Девушками. Но потом Джон всё более и более увлёкся поступками и мыслями этих самых Простых Американских Парней и Девушек, ставших свидетелями происходящего безобразия. И неожиданно его повествование свернуло совсем в иную сторону. В тёмные закоулки человеческих страстей и страхов; рухнувших надежд и несбывшихся мечтаний. И Простые и Честные Американские Парни и Девушки начали вдруг вытворять такое, что сами монстры уже недоумённо поглядывали на происходящее вокруг. И скоро все эти плотоядные инопланетяне как-то незаметно, сами собой, сошли на нет. То ли быстренько погрузились на свои дурацкие корабли и убрались восвояси, чтобы их тут под горячую руку не изнасиловали и не убили, то ли просто померли от изумления и страха…

А затем Джона озарила мысль, показавшаяся ему в тот момент довольно удачной. Он вспомнил, как однажды в сквере ему случайно довелось присутствовать на каком-то собрании. Хотя слово «собрание» было бы здесь не совсем точным. Просто какой-то очередной «пророк» из какой-то религиозной секты с труднопроизносимым названием, опять предвещал скорый конец света. И вокруг него собрались любопытствующие прохожие, которым настолько нечего было делать, что они готовы были слушать его или кого другого даже в том случае, начни он рассказывать о способах применения туалетной бумаги.

Но не это поразило тогда Джона. Его вдруг кольнула мысль, что сам он почему-то верит всем этим глупостям. Действительно ВЕРИТ!

Несмотря на произносимые банальности, речь выступающего показалась ему в тот момент настолько убедительной, что не поверить Джон просто не смог. Потом, к счастью, это минутное наваждение исчезло, но Джон долго ещё подозревал, что тот «пророк» был, наверное, каким-нибудь скрытым экстрасенсом. Пусть и слабеньким, но экстрасенсом, обладающим даром внушения или даже гипноза. И теперь Джон подумал, что случилось бы, прорвись такой вот оратор, к примеру, на телевидение? Ведь, возможно, очень и очень многие ему тоже поверят. А поверив, начнут поступать так, как им подскажет душа (или что там у них вместо неё находится?) в свете предоставленной информации. И тогда…

Так родился новый сюжет романа, в котором все ужасы вселенской катастрофы были созданы руками самих же людей. И конец света происходил не вокруг них, а внутри, в головах, в мозгах, плавящихся от страха перед грядущей гибелью. Кто-то давно мечтал сесть в грузовик и промчаться по улицам, сшибая случайных прохожих. Кто-то мечтал о том, чтобы поджечь дом своего соседа. Кто-то просто спал и видел, как бы пройти по улице с ножом, калеча и убивая прохожих. Кто-то давно искал случая трахнуть жену своего шефа – просто так, за то, что её супруг не повышает ему зарплату! Кто-то просто был голоден и хотел есть…

И все они решили не отказывать себе в своих желаниях, тем более что завтра конец света. И ни возмездия правосудия, ни мук совести уже не будет. Полная безнаказанность! Полная свобода в самом худшем понимании этого слова: свобода от совести, свобода от чести, свобода от милосердия. А что касается кары Божьей, то все эти люди хорошо понимали, что за свою жизнь они наделали столько грехов, что прощения им уже не будет. Да, на словах многие из них были верующими, соблюдали обряды и ратовали за жизнь по святым книгам. Но в глубине души каждый понимал, что никак ему не успеть расхлебать всё то дерьмо, что он наваливал на протяжении многих лет. А значит, не стоит и пытаться этого делать. Не стоит искать спасения в молитвах, как это делают некоторые. Раскаяние? Ха! Я знаю одно прекрасное место, куда они могут себе это раскаяние засунуть! И как можно глубже! Мы же будем веселиться! Потакать своим прихотям и желаниям! Торопиться их осуществить! Я, например, давно уже мечтал пришить какого-нибудь легавого! И сейчас, кажется, самое подходящее время для осуществления этой мечты! А вот, кстати, и сам легавый!..

Джон Рассел потянулся за пачкой сигарет и перевёл дух. Начало положено, думал он, глядя на первые страницы новой рукописи. И чертовски неплохое начало. А теперь хорошо бы немного отдохнуть…

– 3 —

Константин Самарский потянулся за пачкой сигарет и перевёл дух. Начало положено, думал он, глядя на первые страницы новой рукописи. И чертовски неплохое начало. А теперь хорошо бы немного отдохнуть.

Отдохнуть и проветрить мозги. Кстати, сейчас самое время выйти прогуляться. Побыть немного на свежем воздухе, вынырнуть из омута табачного дыма и сладостного, томящего удовлетворения, которое всегда охватывает его во время работы.

И не мешало бы, кстати говоря, подумать о том, что дальше-то произойдёт с этим самым писателем? Как-то он спонтанно родился. Неожиданно, вдруг. Ничего о нём не известно. Женат ли он? Если нет, то почему? Если да, то на какой женщине, как её зовут и сколько ей лет?

Обычно Костя всегда очень хорошо представлял себе всех героев своих книг. А уж главного героя в особенности. Но вот сейчас, с Джоном Расселом, получилось как-то иначе. Он словно бы вдруг вылез откуда-то из шкафа, даже не предупредив о своём появлении. Впрочем, при его отношениях с женой Костя не был бы слишком изумлён, если бы в их квартире и правда кто-нибудь вылез из шкафа; с Таньки такое станется, подумал он и даже усмехнулся случайному каламбуру. Но вообще-то Косте было глубоко плевать, какой-такой гипотетический гость может отсиживаться в шкафу его жены. Если, конечно, это только и в самом деле не придуманный только что Джон Рассел – уж его-то Костя просто так не отпустил бы, всё бы у него выведал. Такого дела просто нельзя пускать на самотёк! А то напишешь, к примеру, что он женат, а потом выяснится, что жены-то у него никогда и не было, потому и шляется, кобель, по чужим бабам. А то вдруг ещё окажется он импотентом или геем (от Таньки и такого можно ожидать, да), и переписывай тогда всё заново. Надо этого Джона Рассела хорошенько ПРИДУМАТЬ!

Спускаясь по лестнице, Костя опять подумал о том, почему он до сих пор не купит себе компьютер? Ведь с печатной машинкой столько проблем. Одни только поиски красящей ленты чего стóят; Костя давно уже привык к тому, что в магазинах на него смотрят, как на идиота. Хорошо ещё, что в прошлом году ему удалось по случаю купить коробку картриджей для матричного «Эпсона», да на развале он выследил старую, советскую ещё упаковку коробок с лентой для машинки – двухцветной, но ничего. Рукопись, правда, стала какой-то малахольной, но Костя с этим смирился. И всё равно, с машинкой очень уж много хлопот. А потом ведь всё равно приходится отдавать текст наборщице, чтобы толстенная пачка бумаги смогла уместиться вначале на флешку, а после – в почтовый ящик электронной почты на ноутбуке жены. Так почему бы ему сразу не набирать текст так, как нужно? Денег жалко? Нет. Не верит в электронику? Тоже нет. Почему же…

А потому, что за печатной машинкой Косте работалось намного легче. Лязгающий звук рычажков его старой «CONTINENTAL» что-то будил в душе. Задевал какие-то особые струны, звучавшие в тон его рассказам. Это – если честно. А если нечестно… Тогда можно считать, что Костя не покупал компьютер только потому, что не хотел зависеть от сбоев электрической сети и фантазий Билла Гейтса. Есть ещё и третья версия: Костя просто был сумасшедшим. Ведь многие писатели не в своём уме, правда? Вот и он тоже был таким. Так что, вариантов много, выбирайте на свой вкус.

На улице уже было прохладно. Дневная жара постепенно уступала место освежающим сумеркам. Лёгкий ветерок доносил запахи моря. Костя вдохнул полной грудью вечерний воздух и широко улыбнулся.

Настроение у него было отличное. Сейчас оставалось решить, отправиться ли ему в бар, пропустить кружечку пива, или просто пройтись. Плюсы первого варианта были в том, что пиво он любил, а минусы – что он и без того слегка уже раздался вширь. А чего вы хотели?! При сидячей-то работе, да ещё и с пивом… Минусы второго варианта заключались в том, что гулять ему не очень хотелось, а плюсов там вообще не было, разве что для здоровья, жирок растрясти… О! Сегодня прогулка, а завтра тогда можно будет с чистой совестью и пивка выпить! Вот и положительный момент отыскался!..

Неспешным шагом, здороваясь на ходу со знакомыми, вышедшими, как и он, прогуляться по вечернему городу, Костя направился туда, где ему больше всего нравилось – в небольшой скверик на пересечении двух улиц: Главной и Второй Соборной. Здесь было очень хорошо. Хорошо и спокойно. Под тенью клёнов раскинулось море свежей, в капельках после недавнего полива, зелёной травы. Этот ковёр стягивала паутина дорожек, выложенных шестиугольными каменными плитками белого и розового цветов. Костя присел на одну из голубых скамеек возле дорожки, откинул назад голову и блаженно закрыл глаза.

Тихо шелестела листва деревьев. На душе было спокойно. В умиротворённую тишину вплетались голоса игравших неподалёку детей и их задорный смех. Мимо шла парочка. Они о чём-то тихо беседовали. Костя глянул на длинные загорелые ножки девушки, на спортивную фигуру парня и немного ему позавидовал. Всё-таки семнадцать лет, это не тридцать пять. Хотя себя стариком он тоже ещё не считает. Помимо воли Костя напряг слух, пытаясь разобрать, о чём они говорят. Не сказать, чтобы он был чрезмерно любопытным, просто они напомнили ему о том времени, когда он сам с Татьяной – своей женой, тогда ещё только невестой и тогда ещё безумно любимой – так же прогуливались по этому скверику и тоже вели тихие, вполголоса, беседы. Костя попытался вспомнить, о чем же они тогда говорили. Кажется, обо всём на свете.

О музыке, о предстоящей поездке в Ленинград… И о живописи, хотя ни он, ни она в ней толком и не разбирались… Ни тогда, ни потом… И ещё они говорили о последних фильмах… Строили планы совместной жизни, бóльшая часть которых уже успела осуществиться и оказалась наименее важной частью, а меньшая – главная, необходимая, жизненно важная часть – не только не осуществилась, но и определённо дала понять, что не осуществится уже никогда… но не будем сейчас об этом, будем о другом – о…

– …самый обыкновенный мудак!..

Костя вздрогнул. Фраза, оброненная проходящей мимо парочкой, настолько дисгармонировала с нахлынувшими на него воспоминаниями, что Костя невольно поёжился. Когнитивный диссонанс, ага, подумал он. Вот уж о чём о чём, а о мудаках они с Таней точно тогда не беседовали.

– А чо эт он мудак-то?! – возразила парню девушка. – Он прикольно так говорил…

– Прикольно?! – изумился парень. Он даже немного замедлил шаг, настолько его ошарашили слова подружки.

– А чо, не? В библии походу всё так и написано прям, – ответила девушка. – Да и сам смотри, чел, сколько разного отстоя вокруг… И он же не пиздит, что есть в библии, то и рассказывает…

– Ну ты и лошара! – покрутил головой парень. – Ебануться можно… Если те интересно, чё там написано в библии – скачай и почитай. И не надо шоб лапшу тебе вешали. Ага? А он походу точно мудак. Ну сама подумай, дура, откуда ему знать о конце света?! Ему чё, позвонили оттуда? А завтра он пизданёт, что…

Парочка отошла так далеко, что разговор их стал практически неразличим. Костя сидел и тупо мял в пальцах сигарету, постепенно превращая её в уродливого червяка, роняющего на траву табачные крошки. И дело здесь было даже не в манере разговора (чего удивляться-то?! твои же читатели, тобой воспитанные, тобой вскормленные – тобой и другими такими же, и книгами, и фильмами, и соцсетями, и блогерами…) Дело было не в жаргоне, а в обсуждаемой теме, в том, о чём именно они говорили. Что это вообще было? Совпадение?

Он моментально вспомнил, что герой его новой книги – Джон Рассел – именно в парке (или в сквере?..) услышал проповедь о конце света. И именно она дала Джону толчок к созданию нового сюжета.

Погоди-ка… Погоди… Джон услышал это как раз тогда… Блядь, да ни хрена он не слышал! Это Костя придумал, будто Джон услышал что-то в парке! И самого Джона тоже Костя придумал. И причём здесь этот виденьский псих?! Где Виденьск, а где Нью-Йорк…

Костя поднялся со скамейки, отбросил измученную сигарету и направился в ту сторону, откуда появилась парочка…

* * *

…«Пророк» вещал, усевшись на край каменной чаши фонтана. Голос его был громок и перекрывал собою шум льющейся воды. Глаза горели решительным, уверенным в собственной правоте огнём. А вот фразы, произносимые им, его слова… Костя подумал, что если бы Джон Рассел слушал именно этого «пророка», то никакого нового сюжета у него бы не родилось.

А люди вокруг стояли и слушали. Всегда найдутся праздные зеваки, которым нечего делать. Как говориться, любой разговаривающий дурак способен собрать вокруг себя толпу – просто потому что в среднем мимо него проходит в минуту по одному идиоту, готовому слушать или читать любой бред. Вот, например, и сам Костя, кстати говоря…

Не совсем верно было сказать, что «пророк» этот «вещал». Скорее, он разговаривал. Именно так – не говорил, а разговаривал. То есть, ему самому-то всё было понятно, он своим словам порой даже улыбался, как добрым знакомым, и, похоже, что и хвалил себя иногда за особо удачную мысль. А вот окружающим… Посчитать, будто слова его были понятны окружающим, значило бы глубоко этих окружающих обидеть. Впрочем, кое-кто и правда слушал с интересом и даже кивал в ответ. От чего Косте стало немного неуютно и захотелось немедленно пойти, всё-таки, в бар.

– Потому что никто не знает, когда нам срок! – терпеливо объяснял окружающим «пророк». – И благодать Иисуса снизойдёт! А как же иначе?! Только надо обратиться к Богу! Ведь Он один, а нас – вона скока! А этого нельзя потому что! Потому что надо легче жить! И все ваши беды и неприятности исчезают!..

– Привет, Костик!

Костя обернулся. За спиной стояла его старая знакомая – Карина, журналистка (Костя до сих пор не знал, как правильно будет сказать о женщине – журналист или журналистка?!) газеты «Приморский бульвар». Она приподнялась на цыпочки, чмокнула его в щёку и заботливо стёрла ладонью оставленные ею следы губной помады.

– Привет, – кивнул Костя. – Слушаешь? – он указал взглядом на «пророка». Карина прыснула.

– Жалко ты поздно подошёл. – сказала она. – Он тут про конец света рассказывал.

– Ну и как? – поинтересовался Костя. – Наступит?

– Ага! – довольно подтвердила Карина. – На следующей неделе. Гонорар на четыре дня задерживают опять, так что, уже скоро…

– А ты что, от газеты здесь?

– Да нет, просто шла мимо… Хорошо, что остановилась послушать – тебя встретила! Ты сейчас что-нибудь пишешь?

– Новый роман.

– Тьфу ты… Я про газеты говорю!

– А-а-а… Нет, к счастью, пока этого от меня не требуется.

– Почему: «к счастью»?! Ты же хорошо пишешь. Тебя читали.

– Меня и сейчас читают, – возразил Костя. – И мне кажется, что писать я тоже хуже не стал.

– Ой-ой-ой! – рассмеялась Карина. – Какие мы обидчивые! Скаж-ж-ит-т-те пожа-а-алуйста!

Она взяла его под руку и придвинулась поближе. Костя вдруг подумал, до чего же глупо они тогда с Кариной расстались. Все окружающие решили, что Костя это сделал ради своей жены, ради семьи. А на самом деле они просто устали друг от друга.

Так бывает, что от любимой девушки внезапно устаёшь. Она по-прежнему любима и дорога тебе, на неё, как и раньше, приятно смотреть, приятно быть с ней, прикасаться к ней, ласкать её, обнимать, целовать, любить… Но вот ты начинаешь замечать, что в постели, когда ты разгорячён и под тобою тоже пылающее, страстное, стонущее, в этот момент вдруг думаешь, что заголовок вечерней статьи никуда не годится и надо было сделать его другим. А потом, рухнув обессиленно рядом и ощущая кожей спины острые коготки дрожащих пальцев ты говоришь, что она прекрасна и ты без неё не сможешь жить, а она, секунду помедлив, переспрашивает тебя. И ты вдруг понимаешь, что она тоже не здесь, а где-то далеко, как и ты. Вы оба не там, где вам быть приятнее, а просто не здесь. Здесь лишь ваши тела, они любят друг друга, радуют друг друга, целуют и ласкают, но это они – тела. Они, не вы – вы где-то далеко, потому что здесь вам быть необязательно, здесь ваши тела справятся и без вас. И вы превосходно знаете об этом, понимаете, что и его руки, и её губы сами отыщут, что нужно, и сами всё сделают так, как надо. И как-то потом само получается, что тела уходят оттуда, где они вместе, туда, где сейчас вы. Вот и всё.

Вы оба знаете, что в любой момент можете (пока ещё можете – в первое время, пока не забыты ощущения близости) можете лечь в одну постель и вам снова будет хорошо. Но вы знаете так же и то, что сами вы будете далеко отсюда. И потом всплывает понимание, что на самом-то деле ничего нового вы друг от друга ждать уже не сможете. Только прежнее, знакомое и верное, надёжное и любимое «хорошо». И даже если это «хорошо» на самом деле сказочно хорошо, то оно уже не манит, как достигнутая вершина… Так, собственно, и происходит… вот.

И Таня, Костина жена, была здесь совершенно ни при чём. Она даже и не знала об их с Кариной связи. Или очень убедительно делала вид, что не знает… Пару раз Костя ловил себя, что по рассеянности назвал Таню Кариной. Он сразу замирал, сжимался и пытался вспомнить, точно ли это было так. Но вспомнить он не мог, а Таня никак по особому не реагировала на сказанное. Так что, неизвестно, может быть Косте это всё просто почудилось. А может быть Таня просто всё ещё немножечко любила его?..

– Любите людей! – вещал «пророк». – Любите, и они вам ответят тем же!

– Ага! – скабрезно хихикнула Карина. – Сейчас, подмоюсь вот только, и начну любить всех подряд. И они мне ответят тем же… Слушай, Костик, пойдём отсюда, а? А то меня уже от него мутит, честное слово.

– Пойдём, – Костя пожал плечами.

Они отошли от фонтана, свернули в боковую аллейку и присели на скамеечку. Карина полезла в карман и достала пачку сигарет. Костя подумал, что она совершенно не изменилась, всё такая же нагловатая, с порывистыми движениями… красивая… Интересно, есть сейчас у неё кто-нибудь или нет?

– Так значит, новый роман у тебя? – заинтересовано спросила Карина. – А с кем?

– С пишущей машинкой, – пошутил Костя.

– Фу! Как не гигиенично! – Карина сморщила носик. – А о чём роман, если не секрет?

– Секрет, – Костя очень не любил рассказывать о своей работе. Особенно, когда она находилась в самой начальной стадии.

– Ну всё-таки? О чём?

– Каринчик, ты же знаешь! – устало повернулся к ней Костя. – Я о своей работе никому не рассказываю – не люблю. Не пытай меня, а? И вообще – я интервью не даю! – рассмеялся Костя.

– Интервью он не даёт, – недовольно фыркнула Карина. – А Ольхову, значит, можно, да? И потом, я не интервью у тебя беру, а просто разговариваю. Как со старым другом, а не как с писателем. Не даёт он, видите ли… Я, может быть, тоже никому не даю, а тебе давала, – Карина внимательно посмотрела на Костю и добавила: – Между прочим…

– Ну-у-у-у!.. – протянул Костя, немного смутившись. – Это когда было!

Карина вздохнула, вытрясла из пачки сигарету и, наконец-то, закурила.

– Зря ты ушёл тогда, – сказала она и тут же, после короткой паузы, пояснила: – Из редакции. Шеф тебя до сих пор вспоминает. Всем в пример ставит. Вот, говорит, Самарский – талант! Из пальца мог статью высосать. На пустом месте такие материалы делал – обалдеть можно.

Костя улыбнулся. Действительно, всё так и было.

Газета «Приморский бульвар» была очень и очень жёлтого цвета. Самая жёлтая из всех газет, какие Косте когда-либо доводилось видеть. Но Костя совершенно не считал, что подобная пресса не должна существовать – наоборот. Просто нужно отдавать себе отчёт в том, что ты читаешь – солидное издание или бульварную газету. Ведь покупают же её! Сам Костя иногда брал «Приморский бульвар» и, пусть даже со снисходительной улыбкой, но прочитывал её всю, от начала до конца.

– А помнишь, как ты написал о восточной системе глубокого дыхания? – хихикнула Карина. – Для улучшения потенции!.. Помнишь, как в редакцию позвонил какой-то болван и всё пытался выяснить, до секса нужно это всё проделывать или после?

Костя засмеялся. О гимнастике глубокого дыхания для улучшения потенции он имел самое отдалённое представление. Просто они с Кариной как-то в постели чересчур расшалились и решили несколько разнообразить времяпрепровождение. Фантазия у Карины была богатая, но Костя наотрез отказался это всё проделывать. Он заявил, что такое под силу только йогам. Так и появилась мысль написать статью. Это для «Приморского бульвара» было нормально. Материалы просто выдумывались. И чем откровеннее и бредовее была сочиняемая чушь, тем больший отклик у читателей она находила.

– Я помню, как мы с тобой писали эту статью, – сказал Костя. – Прямо в постели, не отходя от кассы.

– Да, – вздохнула Карина. – Хорошо у нас тогда получилось… И не только со статьёй… А ты вдруг взял и ушёл… Из редакции. Слушай, пошли ко мне? В гости. Поболтаем… – Карина опять посмотрела на Костю.

Костя представил себе, как они приходят к ней домой, поднимаются по лестнице, заходят в хорошо знакомую ему квартиру. Как она медленно стягивает с себя эту просторную (кофейного цвета, с белыми китайскими иероглифами) майку. Как она подходит, кладёт свои ладони ему на грудь…

– Пошли? – повторила Карина.

Выражение лица у неё сделалось шкодливым и лукавым, но за всем этим отчётливо просматривалась настороженность. Словно Карина опасалась того, что Костя может согласиться.

– Да нет, мне работать надо, – вздохнул Костя. – Ты не обижайся, Каринка, но мне правда нужно пахать. Издательство уже всю плешь проело. Не обижайся, ладно? Хорошо?

– Ладно, – Карина отвела взгляд, отбросила погасшую сигарету и встала. – Проводишь? А то темно уже…

Костя поднялся с лавки и они пошли по совершенно уже тёмной аллее к дому Карины. Она держала его под руку, и Костя чувствовал, как её пальчики слегка, почти незаметно, поглаживают его локоть.

Карина жила совсем рядом с парком. И возле её дома они оказались минут через пять.

– Ну, пока-пока! – Карина улыбнулась Косте, склонила набок голову и по-детски помахала ему ручкой. – Звони, Костик! Ладно?

– Обязательно, – заверил её Костя. – До встречи!

Карина вдруг подошла к нему, обняла рукой за шею, притянула к себе и поцеловала.

– До встречи, – тихо повторила она его слова.

Костя посмотрел ей вслед, как она бодрой и жизнерадостной походкой поднимается по лестнице, заворачивает на площадке. Услышал хлопок закрывающейся двери и вздохнул. Зря он, наверное, отказался. Надо было зайти…

Костя повернулся и пошёл домой. Ну, зашёл бы, а потом? Слухов не оберёшься. Зачем ему это надо?! А может быть, надо?.. Может, и надо, но только не сегодня! Куда же он пойдёт-то, на ночь глядя?! А Таня? Да и настроение сейчас… после этого «пророка» дурацкого. И чего это я попёрся его слушать?!

В сущности, если разобраться, «пророк» нёс банальную и хорошо знакомую чушь, которую способен нести каждый начитанный и образованный человек с изрядно поехавшей крышей…

– 4 —

…В сущности, если разобраться, «пророк» нёс банальную и хорошо знакомую чушь, которую способен нести каждый начитанный и образованный человек с поехавшей крышей. И непонятно было, почему именно ЭТА чушь вызвала у Джона Рассела желание в корне изменить весь сюжет романа. Но ведь вызвала же! Что-то дало этому толчок! Значит, что-то всё же в этой чуши было…

Джон потряс головой. Ну его к чёрту, в конце концов, этого «пророка». Работать надо… Договора, сроки…

Джон как раз описывал сцену с нищим. Тихо гудел вентилятор в системном блоке компьютера. Это несколько успокаивало и создавало лёгкий фон, позволяющий отвлечься от посторонних звуков. Правда, когда он пользовался своей старой пишущей машинкой, подобных проблем не возникало.

Почему-то за печатной машинкой Джону работалось намного легче. Лязгающий звук рычажков его старой «CONTINENTAL» что-то будил в душе. Задевал какие-то особые струны, звучавшие в тон его рассказам… А может быть, всё дело просто в том, что работу на компьютере отравляет знание того, что теперь ты зависишь от сбоев электрической сети или фантазий Билла Гейтса?

Ладно, не будем приплетать сюда различную мистику – её и так в романе предостаточно. Итак, нищий…

Нищий.

Ободранный и голодный нищий. Который, оглядевшись по сторонам, поднял с земли камень и запустил им в витрину закрытого супермаркета. Вообще-то, все магазины сегодня были закрыты, а не только этот. Ужас, охвативший город (мир) не миновал и продавцов, и владельцев, и кассиров этих многочисленных магазинов, лавок, супермаркетов и прилавков. Завтра конец света! Конец всему! А нищий так и не вернулся на ту вершину общественного благополучия, откуда спихнули его в бездонную пропасть банкротства безжалостные конкуренты (хорошая фраза, Джону она очень понравилась).

Он уже почти три года был без работы, без денег. Очень часто на его долю выпадали дни, когда он был даже без еды. Один из таких дней – сегодняшний.

Нищий подумал, что даже если бы все магазины сегодня и были открыты, это мало что изменило бы – у него всё равно не наберётся денег даже на один единственный гамбургер. А завтра конец света. И обидно расставаться с жизнью вот так, натощак, на трезвую голову… А тут как раз подходящий магазин; и камешек лежит возле тротуара, словно ждёт, что его поднимут и запустят в недолгий полёт к стеклянной витрине; и никого вокруг, ни одного человека… Да и в магазине, похоже, тоже никого нет…

Нищий прислушался. Вдалеке раздавались пьяные голоса и редкие выстрелы. Порой воздух прорывал чей-нибудь предсмертный крик, полный боли и страха. Над городом медленно плыли клубы густого дыма от многочисленных пожарищ. Но это было не здесь. Это было далеко. Тут было спокойно, если не считать покачивающегося на ветерке трупа, подвешенного за ноги к разбитому фонарю.

Нищий осторожно перешагнул через торчащие из витрины осколки стекла и юркнул внутрь помещения. Свет не горел, но через стеклянный фасад магазина, несмотря на бурлящие в небе клубы дыма, проникало достаточно солнечных лучей.

Нищий направился к прилавку, перелез через него и достал с полки банку пива. Раздался негромкий хлопок и тепловатая жидкость устремилась по подбородку, вскипая на нём, словно вода на раскалённой сковороде.

Нищий вытер губы ладонью и подумал, что в холодильнике, наверное, есть и холодное пиво. Электричество, конечно же, отключено по всему городу, но холодильник не должен был успеть так быстро разморозиться. Эти здоровые бандуры держат холод порой до нескольких дней… И там наверняка должно было находиться более холодное (более человеческое) пиво. А он вцепился в первую попавшуюся банку… Вылакал её почти всю, а удовольствия никакого…

Рассмеявшись от этих мыслей, он поставил на прилавок полупустую банку и распахнул дверцу холодильника, стоявшего тут же. Первое, что бросилось ему в глаза, были штабеля банок с консервированной ветчиной. Он сразу же схватил две штуки и запихнул их в карманы своей куртки. Затем достал из холодильника третью банку, открыл и, перевернув, вывалил на ладонь всё её содержимое. Держа двумя руками огромный розоватый кусок в желтоватых капельках подрагивающего жира, он впился в него зубами и застонал от восторга. Не то, чтобы эта ветчина была какой-то там особенной, просто он был слишком голоден.

Покончив с ветчиной в рекордно короткий срок, нищий выудил из холодильника четыре банки с пивом (на этот раз – с холодным пивом, с самым лучшим пивом, какое здесь только было), открыл все сразу и принялся медленно, смакуя содержимое, одну за другой заливать их в себя, тяжело дыша и жмурясь от удовольствия.

Опорожнив последнюю банку он случайно выронил её на прилавок. Скользкие жирные пальцы не удержали гладкий метал и банка загромыхала в могильной тишине магазина, словно пустое ведро. Нищий вздрогнул от испуга. Вдруг кто-нибудь услышит? И прибежит узнать, кто это здесь хозяйничает?

Потом, поняв насколько нелепо и дико было это его предположение, нищий расхохотался над своими страхами, схватил ещё одну банку и запустил её в громадное зеркало, висевшее на стене; очень уж оно неприглядно его отражало своей гладкой поверхностью.

Плевать, подумал он. Завтра – конец света!

– Плевать!!! – громко прокричал он во весь голос. – Плевал я на всё!!! На всех вас!!! Мать вашу!.. – и он дико захохотал не таясь и не боясь уже никого и ничего…

Затем Джон Рассел отправил своего нищего в турне по всему магазину – пробовать продукты и напитки, которых тот был лишён столь длительное время; закуривать и тут же, после трёх-четырёх затяжек, отбрасывать в сторону дорогие (по семьдесят девять девяносто пять за штуку) сигары; примерять новые туфли, сапоги, кроссовки, куртки, костюмы, пальто; валиться в широченные мягкие кресла и снова закуривать, пробовать, примерять… Потом нищего (хотя, какой же он теперь был «нищий»?! ) зачем-то понесло на склад.

Входя в приоткрытую дверь нищий вдруг остановился. Ему показалось, что со склада доносятся какие-то звуки. Нищий напрягся и замер. Этого ещё не хватало! Кто-то здесь есть! В его магазине? Ах, вашу мать! Ну, я вам сейчас покажу!..

Топор с пожарного щита удобно лёг в руки. Распахнутая дверь едва не сорвалась с петель. Нищий ворвался на склад и чуть не полетел на пол, споткнувшись о груду упакованных в целлофан разноцветных матрасов. Рядом раздался испуганный крик. С трудом удержав равновесие, нищий оглянулся на звук и…

Трудно сказать, сколько лет ей было на самом деле, но на вид она выглядела молодой, очень-очень молодой. Мужчина – намного старше, лет сорока. Видимо, он не отличался большой смелостью, потому что бросил свою подружку на произвол судьбы и смотался отсюда с наивысшей скоростью.

В первый момент нищий заметил только, что девушка эта была бледная и испуганная, и ещё короткие чёрные волосы, и вспыхивающий и тут же гаснущий румянец на немного выдающихся скулах, и дрожащие губы над мягким подбородком, над тонкой шеей, над выступающими ключицами.

Она сидела на матрасе, испуганно прикрывая обнажённое тело куском целлофана. Делала она это инстинктивно, полупрозрачный целлофан не мог скрыть гибкого тела и маленьких упругих грудей с тёмными горошинами сосков. Нищий подошёл и присел рядом, выпустив топор из рук.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он голосом хозяина. Он и вправду был сейчас хозяином магазина. И всего, что здесь находилось.

Девушка испуганно дрожала.

– Не бойся, – он протянул руку и коснулся её плеча. Девушка от этого прикосновения вздрогнула ещё сильнее и слабо всхлипнула.

– Не бойся, я тебя не трону, – пообещал нищий. И это было правдой.

– Он… Он убежал… – растерянно прошептала девушка.

– Кто? Твой приятель?

– Он мне не приятель… Мы даже не знакомы… Просто мне было охренительно страшно – на улицах такая херня творится… А он обещал меня защищать. До самого конца… До завтра…

– И что?

– И – сбежал!.. как мудак! – с отчаянием выкрикнула девушка.

– Обещал защищать? – переспросил нищий. – И поэтому ты с ним…

Девушка несколько раз торопливо кивнула.

– Ты не думай, что я с каждым там… с первым встречным… – проговорила она, и с каждой следующей фразой голос её – то ли от растерянности, то ли от страха, то ли от обиды – начинал дрожать всё больше. – Я вообще-то так не делаю, чтобы каждому там… кому попало… Просто мне пиздец как страшно вдруг стало… я на улицу зачем-то выперлась из дома, а там он стоит… говорит мне: «Страшно?» Да, говорю, а он мне: «Мне тоже. Пойдём, спрячемся…» Ну, мы сюда и пришли – пустой магазин, никого нет… Я не хотела с ним… ну, сперва не хотела… а потом я подумала, что всё равно завтра конец света… – она пожала голым плечиком, всхлипнула и вытерла ладонью глаза, выпустив целлофан из рук; затем, спохватившись, снова нашарила его, запуталась, выронила на голые колени и судорожно вздохнула.

Нищий не мог отвести от неё глаз. Он понял, что хочет её. У него давно уже не было женщины. Но у него всё ещё оставалось чувство порядочности. Глаза же его просто не слушались. Они скользили по дрожащей фигурке и всё никак не могли остановиться. А девушка всё говорила…

– Так страшно было… И ни хера не ясно, что происходит… Я проснулась и вдруг поняла – всё! Конец света! У вас тоже так было?

– Да, – тихо ответил нищий. – У меня тоже. У всех, наверное, именно так и было.

– И вам тоже было страшно?

– Нет, – пожал он плечами. – Не страшно – обидно.

– Мне тоже… – девушка обессилено опустила руки и пошелестела полупрозрачным целлофаном, укутывая колени. – Мне тоже стало так обидно… А потом стало всё равно… Ничего, если я останусь здесь? – спросила она, посмотрев на него широко раскрытыми влажными и огромными, как море, глазами.

– Конечно, – согласился нищий. – Оставайся. Никто тебя тут не тронет. Только… – он помедлил несколько секунд, ещё раз огладив её фигурку взглядом, и потом продолжил: – Только оденься… Здесь довольно прохладно…

Он встал и повернулся к ней спиной, вглядываясь в полумрак складского помещения. Этот её «защитник» убежал вон туда. Видимо, там осталась незапертая дверь. Надо пойти и проверить. И ещё надо осмотреть отдел, где продавалось оружие. Если такой, конечно, здесь есть. Потому что топор – это, конечно, хорошо, но лучше бы под рукой было что-то более существенное. Огнестрельное что-нибудь…

– А ты никуда не денешься? – с тоской в голосе спросила девушка.

– Куда же я денусь?! – удивился нищий. – Из своего магазина…

Опять раздался слабый шелест целлофана, а затем осторожные шлепки босых ног по полу. Нищий задержал дыхание. На плечи ему легли тонкие руки. Он ощутил спиной дрожащее хрупкое тело, прижимающееся к нему, ищущее защиты.

– Всё нормально, – прошептала девушка. – Я сама этого хочу… ты ведь тоже хочешь, правда?

Он ничего не ответил, только кивнул.

– Нам понравится, – прошептала она. – Правда, вот увидишь!

Он обернулся и посмотрел в её глаза, полные безысходности и тоски.

– Только не говори, что любишь меня, – попросил он.

– Не скажу.

– Тебе просто всё равно. Правда?

– Правда… Мне просто всё равно… Мне хочется только одного – дожить до завтра…

– До конца…

– До конца света…

– Доживём. Обещаю тебе, – он обнял её и притянул к себе…

* * *

…Вначале нищий боялся, что у него ничего не получится. Во-первых, он давно не мылся и от него крепко попахивало. Во-вторых, у него очень давно не было женщины и он сомневался, что сейчас тело его вспомнит всё, что необходимо. И в-третьих, девушка была очень молода, очень. И он не был уверен, что она хоть что-то толком умеет. Пообещать, что им будет хорошо – что ж, пообещать-то можно, это ни к чему не обязывает. А вот как получится на деле…

На деле всё действительно получилось неожиданно хорошо. Позднее уже нищий понял, что девушка, несмотря на возраст, была опытной и умела и правда многое. Он постепенно обо всём забыл, даже о том, что творилось за окном. К тому же, в помещении склада обнаружилась душевая, так что первая его проблема решилась самым благоприятным образом. А потом, когда под душ к нему осторожно ступая босыми ногами медленно вошла девушка, когда она прижалась к нему, медленно сползла по его телу вниз, опустившись на колени – тогда он неожиданно понял, что и вторая его проблема растворяется без следа, растворяется в ласке влажных губ и тает на её горячем языке.

Это было прекрасно – лежать чистыми на больших и мягких матрасах, в полумраке кладовой, окно которой отделяло дымный кровавый городской сумрак от громкого торопливого дыхания, касающихся друг друга тел, от объятий и поцелуев. Он чувствовал, как её груди скользят по его животу, а потом как под ним громко стонет горячее, извивающееся от страсти и желания, впивающееся в кожу спины ногтями и расслабленно опадающее в громком крике, переходящим в хриплое прерывающееся дыхание, и замолкающее, обессиленно замолкающее на полуоткрытых губах…

* * *

…Часа через полтора, когда у обоих уже не осталось никаких сил, она задремала у него на плече. Он лежал, ощущая боком тепло её тела, слегка поглаживая тёплую спину, слыша её мерное дыхание. На складе нашлись и одеяло, и подушка. Хороший у него теперь магазин, что ни говори! Жаль только, что не успеет он поторговать вволю… Он осторожно высвободил руку, уложил девушку поудобнее и прикрыл шерстяным одеялом. Она спала, изредка вздрагивая во сне. Он посмотрел на хрупкую фигурку долгим взглядом и подумал о том, много ли сейчас есть людей, способных вот так же спокойно спать, не боясь ничего вокруг? Потом он встал, оделся и отправился искать оружие.

Многие магазины хвалятся тем, что в них есть всё, что душе угодно. Видимо, душе этого магазина оружие было неугодно совершенно. Единственное, что ему удалось найти после долгих поисков, это старое охотничье ружьё. Двустволка. Не заряженная. Патроны же он обнаружил совершенно случайно – три патрона, картечь. Они валялись в ящике за прилавком. Он зарядил оба ствола, оставшийся патрон опустил в карман и отправился обратно на склад. Не ахти какое оружие, но лучше, чем ничего, подумал он…

Джон Рассел старался описывать всё как можно подробнее. Опуская только самые откровенные постельные сцены. А то мало ли какой гриф приклеят на его книгу? Иди потом, доказывай, что это роман ужасов, а не порнография. Ничего, у читателя воображение богатое. Главное – дать толчок его фантазии. А там она уже не нуждается в проводниках. Совсем, как та девушка, со склада магазина, неожиданно подумал Джон. Ей тоже достаточно было просто дать толчок. А ну-ка, что случится, если сейчас на склад нагрянут гости? Человек пять. Вооружённые. Хорошо вооружённые, не охотничьей пукалкой, а настоящим оружием! А у нищего всего три патрона! И он один раз промажет… А эта девушка, опять оставшись без надёжной защиты…

И в этот самый момент зазвонил телефон. Джон от неожиданности вздрогнул и тихо выругался. Самое поганое, это когда отвлекают от работы. Терпеть этого не могу! Он сердито сорвал трубку и грубо рявкнул туда:

– Слушаю! Кто это?..

– 5 —

…И в этот самый момент зазвонил телефон. Костя от неожиданности вздрогнул и тихо выругался. Самое поганое, это когда отвлекают от работы. Терпеть этого не могу! Он сердито сорвал трубку и грубо рявкнул туда:

– Слушаю! Кто это?

Это звонил Сергей, старый приятель Кости.

– Ты чего орёшь? – обиделся он. – Занят, что ли?

– Нет… Да… – Костя всё ещё пребывал в опьяняющей атмосфере своего романа и отвечал невпопад.

– О-о-о! – разочарованно протянул Сергей. – Как жалко… А то тут к нам в редакцию недавно приехала на стажировку одна молоденькая-молоденькая… Ну, очень молоденькая! И совершенно без комплексов. Так она, как только узнала, что я друг самого Самарского (я ведь тебе друг, правда?), житья мне не даёт. А тут как раз шеф гонит меня к тебе – взять интервью. И она тоже увязалась за мной. Взять у тебя интервью. Ну, или ещё что-нибудь… если получится…

– Вообще-то, я женат, – уклончиво ответил Костя.

– Она, вообще-то, об этом знает, – так же уклончиво ответил Сергей. – Но при чём тут ты?! Ей вполне хватает и меня.

– Послушай, а какое вообще, на фиг, интервью?! – спохватился Костя. – Я же недавно тебе чего-то там рассказывал. Дня три назад. Что, опять?!

– Здрасьте! Ты же не «Новостям» давал интервью, а «Планете».

– Да?! – удивился и немного растерялся Костя. – А по-моему, я говорил именно с тобой…

– Ну, я же работаю не только в «Новостях». И потом, у меня есть к тебе один вопрос. Действительно, очень важный вопрос. И вообще, ты зазнался, скотина! Писатель должен изучать народ. Улавливать интерес масс повышенным чутьём художника. А ты нихера не улавливаешь. Или улавливаешь?

– Улавливаю, улавливаю, – усмехнулся Костя.

– Так что? – осведомился Сергей. – Нам зайти? В гости к живому гению…

– Ладно! – решился Костя. – Вези сюда свою…

– Стоп! – прервал его Сергей. – Не оскорбляй моего слуха! Она совершенно не такая! Очень порядочная девушка. Приедем – сам убедишься. Ну, пока! Жди!.. Можешь до нашего приезда написать пару строк. Кстати, мы тебя не сильно оторвём от работы? Не погубим ли новый шедевр?

– Не погубите, болтун! Ну, счастливо…

– А о чём шедевр, если не секрет?

– Счастливо, я говорю! – разозлился Костя. – Иди уже в жопу, а?

– Всё, всё! – казалось, Сергей даже и не заметил его грубости. – Не кипятись, уже едем. Пока!..

Костя положил трубку и подумал, почему Сергей никак не женится. А впрочем, зачем ему это нужно?! Он привык жить один. Неплохо бы и мне тоже немного расслабиться, подумал Костя. Съездить куда-нибудь на курорт, где меня никто не знает. Познакомиться с кем-нибудь. И не говорить, чем я на самом деле занимаюсь. Сказать просто: менеджер чего-то-там, и всё. Директор карусели. Или маляр облаков. Отдохнуть, вернуться, а потом уже работать. А то лезет в голову всякая чушь… Он с неприязнью глянул на исчирканные листы бумаги, где сплошь и рядом из-под жирных зачёркиваний вызывающе проглядывали разные там «влажные многоопытные губки», многочисленные «оргазмы», «громкие сладкие стоны», «извивающиеся тела, сплетённые в порыве страсти» и прочая порнография, в которой Косте особенно доставляли «упругие цилиндрики» и «горошины», рассыпанные по тексту явно невпопад. Нет, надо будет отвлечься, обязательно. Чтобы не тратить силы на создание подобных вот «фантазий». Это лучше всего воплощать в жизни, а не на бумаге.

Напрасно, наверное, он не остался вчера у Карины. Хотя – жена… Да и Карина-то, скорее всего, не очень этого хотела. Знает же, что женат – чего же приглашает под вечер? Что я, на ночь у неё останусь, что ли?!

Про Карину и Костю нельзя было сказать: «они провели вместе ночь». Потому что этим они всегда занимались днём. Делая вид, что ото всех скрываются. Хотя вся редакция и так всё давно знала.

Жаль только, что теперь совершенно нет времени на легкомысленные знакомства, плавно перетекающие в не менее легкомысленные связи. То ли дело у Сергея! Да и у самого Кости, когда он ещё пытался заниматься журналистикой, таких возможностей было предостаточно.

Сергей часто напыщенно произносил нравоучительную фразу: «не спи с тем, кого тебе может понадобиться уволить, и с тем, кто может уволить тебя!» Однако, правила этого Сергей совершенно не придерживался. Правда, сам он никогда и никого не увольнял – некого ему было увольнять, – но его вышвыривали с работы довольно часто. Газета «Виденьские новости» была уже пятой или шестой газетой, где работал Сергей. И откуда его, скорее всего, тоже скоро турнут. Кстати, Костя познакомился с Сергеем именно в одной из редакций – в газете «Приморский бульвар», где сам Костя недолгое время проработал журналистом. Было это лет восемь назад, когда Костю ещё никто и не знал. И хотя потом их пути разошлись, они с Серёгой остались друзьями и по сию пору.

С тех пор, как Костю стали называть писателем, Сергей, пожалуй, единственный из всех знакомых не переменил своего отношения к нему. Все вокруг, даже те, кто и не звонил Косте лет десять, внезапно вспомнили о его существовании. И о том, что когда-то давно (чуть ли не в мезозойскую эру) они с ним неоднократно виделись, выпивали, были друзьями, самыми близкими людьми и т.д., и т. п. Косте пришлось в ту пору пережить не очень приятный период. Когда все они принялись звонить (и откуда они только узнали номер телефона?!), приходить в гости (и адрес!?) и требовать (не просить, а именно ТРЕБОВАТЬ!) у Кости содействия в решении каких-то своих вопросов и проблем; выпытывать о «творческих планах», давать поражающие идиотизмом советы о том, как надо было написать тот или иной рассказ. Некоторые из них (видевшиеся с ним, вообще-то, и так довольно часто) начали ещё активнее заходить к нему в самое неподходящее время с какими-то своими знакомыми; шумно здороваться с ним в людных местах, похлопывать Костю по плечу и обниматься («Старик! Сколько лет, сколько зим! Чего это ты не звонишь? Зазнался? Нехорошо, брат, нехорошо! Старых друзей забываешь!..») Впрочем, чего же ещё и ждать от маленького провинциального городка, где все на виду и любой человек тебя так или иначе знает. А ещё они обожали подкидывать ему «гениальные сюжеты», поражавшие своей убогостью, и придуманные ими не иначе, как в состоянии сильного опьянения.

Это было ужасно. Даже Таню это сильно расстраивало. А о самом Косте и говорить нечего. Все эти дурацкие звонки и визиты не давали ему спокойно работать, отвлекали его. И потом ему всегда бывало нужно какое-то (иногда довольно продолжительное) время для того, чтобы вернуться туда, где он был до этого. К той строке, к той мысли, от которой его отвлекли. Одно время Таня даже старалась оградить мужа от нежелательных визитов и звонков по мере своих сил. Она отключала телефон, не открывала дверь, врала, будто его нет дома.

Но потом этот кошмар постепенно пошёл на убыль, и в доме снова воцарился желанный (и почти полный) покой. Звонки стали редкими, визиты тоже. Теперь к Косте наведывались лишь те, кого он и сам был не прочь увидеть. Интересные люди, интересные беседы. Случайно оброненная кем-то фраза будила фантазию в не загаженных «близкими друзьями» мозгах. Рождались сюжеты, мысли, слова…

Единственным, кто не доставал Костю в тот период, был Сергей. Он не был таким надоедливым, как все остальные. Он лишь изредка приходил для того, чтобы вместе выпить, съездить на рыбалку, или сходить в турпоход, как раньше. И почти всегда Сергей появлялся с девушкой, как сегодня.

Костя просмотрел на часы. Минут двадцать до прихода гостей у него ещё есть. Он, пожалуй, успеет ещё немного поработать. Жалко прерываться, он сейчас так хорошо разогнался…

Костя принялся разбираться с телефонным звонком, оторвавшим Джона Рассела от его романа. Джону, оказывается, звонил сосед, которого Костя коротко охарактеризовал, как «старого хрена». Плешивого и вредного. Отвратительного трясущегося старикашку, брызжущего слюной, визгливо кричащего в телефонную трубку и угрожающего вызвать полицию, если Джон не перестанет так громко стучать по клавишам.

Громко?!

Да, громко! Очень ГРОМКО!!!

По клавишам КОМПЬЮТЕРА?!

Вот, именно!!!

Из всех человеческих способностей у этого старого хера остались только визгливый крик и хороший слух, что при его возрасте было весьма удивительно.

Костя описал, как Джон медленно закипает от нахлынувшей на него злобы. Этот звонок не был первым. Он просто продолжал длинную цепочку удовольствий проживания в снятой квартире. Ещё одно звено, не более того. Но на этот раз Джон разозлился как следует. Он принялся орать в ответ, что если старый хрен не заткнётся, то Джон спустится к нему и лично убавит звук в его репродукторе. Потом Джон грохнул трубкой о рычаг и перевёл дух.

Давно уже пора было съехать отсюда. Что толку в невысокой цене за квартиру, если жить в ней практически невозможно? Ну какой шум, скажите пожалуйста, может быть от клавиатуры? И какой слух надо иметь, чтобы слышать его, невзирая на потолочные перекрытия? Но Джон почему-то всё оттягивал переезд. То ли он привык к старой квартире и ему казалось, что на новом месте будет работаться хуже; то ли ему было лень ходить осматривать вместе с Диной – своей женой – всё то, что предлагают агентства; то ли он просто боялся сделать не тот выбор и опять потом мучиться, или опять переезжать…

Костя очень увлёкся работой и дверной звонок его сильно напугал. Ему показалось, что это пришёл тот самый плешивый старикашка, которого он только что описывал. Но потом он вспомнил про Сергея и облегчённо вздохнул.

– Дина! – крикнул Костя. – Открой пожалуйста…

Первое, что ему пришло на ум после сказанного, это то, что жены сейчас дома нет и ему придётся самому открывать дверь и встречать гостей. И только поднявшись из-за стола, Костя сообразил, что его жену зовут Таня, а не Дина! Откуда он взял это имя? У него даже никогда не было знакомой с таким именем… А! Твою мать! Это жену ДЖОНА РАССЕЛА зовут Дина! ЕГО жену, а не Костину! Хорошо ещё, что Танька не слышала, подумал он, направляясь к двери.

Костя распахнул входную дверь. На пороге стоял Сергей, нежно придерживая за талию хрупкое рыжеволосое создание женского пола. Костя широко улыбнулся, мысленно обматерил Сергея и впустил их в дом.

– Знакомьтесь, – сказал Сергей, располагаясь на диване и размещая девушку рядом с собой, в пределах досягаемости рук. – Это Костя, это Дина…

– КТО?!

– Дина… – удивлённо повторил Сергей. – А что?

– Нет, ничего, – пробормотал Костя. – Просто совпадение…

– А какое? – тут же с интересом спросила девушка. Она уселась на диван и закинула ногу на ногу. Костя отметил про себя, что ноги у неё просто превосходные, а юбочка – короче всех воображаемых пределов.

– Да так, ерунда…

– А-а-а! Я знаю! У вас, наверное, главную героиню романа тоже зовут Дина, да?

Костя внимательно посмотрел на сгорающую от догадок девушку. Она даже подалась вперёд, словно охотничья собака, почуявшая добычу. Лёгкое платьице её слегка оттопырилось и в вырез стала хорошо видна грудь. Но поймав быстрый Костин взгляд позы она своей не изменила и вообще никак не показала, будто это её хоть каплю волнует. Глазки её горели заинтересованным огнём, а на мордашке было написано: «СЕНСАЦИЯ!!!» Молодец, подумал про неё Костя. Далеко пойдёшь…

– Серёга, у меня много работы, – Костя перевёл взгляд на Сергея. Тот сразу же сообразил, что его Дина полезла туда, куда не следует. И понял, что Косте это не нравится.

– Дина! – строго сказал Сергей. – Кто из нас работает? Ты или я?

– Могу и я! – с неожиданным вызовом заявила Дина, снова откидываясь на спинку дивана и поправляя вырез платья.

– Давай, пробуй, – спокойно согласился Сергей, вытягивая ноги и едва заметно усмехаясь.

Костя ничего не успел сказать на это, как рыжая Дина тут же выпалила вопрос:

– Скажите, а давно вы начали писать?

– Серёга, что это за цирк?! – обратился Костя к Сергею.

– Ну, пусть девушка попробует!

– Нет, правда, вы давно пишите? – пыталась пробовать Дина. Личико её раскраснелось от возбуждения.

– Серёга! – Костя демонстративно не обращал внимания на задаваемые ему вопросы. – У меня действительно мало времени!

– Скажите, а почему вы всегда отказываетесь от интервью?! – наседала Дина.

И как только Серёга справляется с ней? Особенно в постели. Не утомляет она его вопросами?

– Сергей! – Костя уже начинал закипать. – Мне она уже надоела!

– Но вы же сами – журналист! – продолжала Дина.

А может, взять, да и поговорить с ней? Назло Сергею! Что он тут за цирк устроил, в самом-то деле! Я ему иду навстречу, а он?! Придурок!!! Не буду я вообще ничего говорить!!!

– Серёжа! – ласковым голосом произнёс Костя. – Пошёл на хер отсюда! Быстренько!

– Ладно, Костя! Извини, пожалуйста! – прижал руки к груди Сергей. – Молодая она ещё, не понимает… Дина, замолкни!

– Но почему?! Я же!..

– Замолчи, я сказал!!! Костя, она больше не будет!

– Пошли вон.

– Костя! Ну, извини! Ну, не обижайся!

– Вон.

– Да, ладно тебе! Что ты, в самом-то деле? Дина будет сидеть тихо, это же мой материал. Ну, прошу тебя! У меня действительно к тебе есть важное дело. Касается, между прочим, тебя. Так что, ты тоже должен быть заинтересован в этом разговоре.

– Ну, что за дело?

– Сейчас, сейчас, – Сергей торопливо полез в карман, достал крошечный блокнотик и принялся быстро-быстро его перелистывать. – Да, кстати… – рассеянно пробормотал он. – Тебя вчера вечером… видели… с одной… да?! – Сергей вскинул на Костю глаза.

Так, подумал Костя. Уже начинается…

– Нет, – ответил он. – Это был мираж. В этом году лето очень жаркое. У тебя всё? Больше вопросов нет? – он неприязненно посмотрел на Дину. Та сидела тихо, обиженно поджав губки, и наматывала на палец прядь рыжих волос.

– Погоди, погоди, – забеспокоился Сергей. – Сейчас… А, вот! Нашёл. Значит, так! Ты ведь работаешь с издательством «Минотавр»?

– Да.

– У тебя с ним, естественно, заключён договор. Так?

– Ну? – резко ответил Костя. – Ты что, ещё и в налоговой подрабатываешь?

– Условия договора очень жёсткие? – никак не отреагировал на его слова Сергей.

– То есть?! – насторожился Костя.

– Они на тебя сильно давят?

– Как это?!

– Ну, по срокам! Сильно давят?

– Откуда у тебя такая информация?! – удивился Костя.

Сергей молчал, в упор глядя на Костю. И Костя вдруг понял, откуда. Вот сука Карина, подумал он! Шалава болтливая!!!

– Это ты от НЕЁ узнал? – сердито и многозначительно спросил Костя.

– Нет. Один человек тебя вчера видел… – Сергей бросил быстрый взгляд на Дину, но та, казалось, совершенно уже не обращала на них внимания. Однако, Сергей продолжал говорить, как партизан на явочной квартире – сплошными паролями и намёками.

– …И этот человек решил спросить… Ну, и ему что-то сказали… Но дыма без огня не бывает, Костя! Может быть, тебе нужна помощь? Я, в общем-то, только за этим и пришёл…

– Значит, так! – Костя хлопнул ладонью по колену. – С издательством «Минотавр» у меня самые прекрасные отношения. Условия договора и я, и издательство – выполняем безукоризненно. Взаимные обязательства ни для кого из нас не являются в тягость… Короче говоря – слухи о моей смерти сильно преувеличены.

– Точно? – настойчиво спрашивал Сергей. – Ты уверен, что моя помощь не нужна?

– Мне – нет, – Костя ещё не остыл. – Но она, скорее всего, скоро понадобится кое-кому другому…

– Костя! – воскликнул Сергей. – Я тебя умоляю! Я здесь ни при чём! Совершенно! Я тебе ничего не говорил!

– Ладно. Всегда у вас, журналистов, так: «Я тебе ничего не говорил», – проворчал Костя. – У тебя ещё есть вопросы?

– Да нет. Я, в общем-то, и так всё уже о тебе знаю: чего про тебя можно писать, чего – нет… Не беспокойся, глупостей не наделаю. Только вот этот-то вопрос у меня, в основном, и был к тебе. Ну, раз всё в порядке – извини за беспокойство. Пошли, Дина!

– До свидания, – холодно произнесла Дина, грациозно поднимаясь с дивана. При этом она изо всех сил старалась показать, какая замечательная у неё фигура. И это ей, надо признать, удалось. Костя даже на миг представил её себе голую, на широком матрасе в кладовке, с запрокинутой головой и полуоткрытыми губами, обессиленно разметавшую волосы по полу… Но – нет; не пойдёт, колер не тот – рыжий, а не чёрный… рыжий лучше в другую сцену: в отеле, на кровати, разметать их по подушке, в постель её, прижать телом к разгорячённым и влажным простыням, впиться в губы поцелуем… а потом в номер заходит… а ты ещё на ней… или она сверху… нет, сверху – ты… тьфу, блин!.. и горошины цилиндриков ещё, ага…

Костя проводил их до двери, потом вернулся к столу и нервно закурил. Слухи, слухи, подумал он.

Зараза, Каринка! Позвонить ей, что ли? Разобраться. Пока Таньки дома нет. Хотя, Карина не такая. Это она просто кому-то ляпнула не подумав, а тот уже и раздул из мухи слона. А что я вообще вчера ей сказал-то?! Что издательство меня торопит… Вроде бы, всё… Надо же, как сразу пресса всколыхнулась. И то сказать – лето, застой в делах, ничего нового не происходит, писать не о чем.

Сам виноват, надо было молчать. Или придумать какой-нибудь другой предлог.

М-да… Писатель. Сколько книг уже написал, а в людях совершенно не разбираешься. Кстати, о книгах! Пора бы и поработать немного. Книг у тебя, конечно же, много, но это не повод для безделья.

Скоро будет ещё одна книга, подумал Костя. И, кажется, это будет самая лучшая из его книг…

– 6 —

Скоро будет ещё одна книга, подумал Джон. И, кажется, это будет самая лучшая из его книг…

Дверной звонок резанул Джона по нервам, словно молния, раскалывающая дерево. Он чуть было не подпрыгнул на месте и торопливо кинулся к двери. Сердце его бешено колотилось. Джон и сам не понимал, чего он испугался. Того, что сумасшедший сержант полиции из его романа, застреливший уже двенадцать человек, решил пожаловать к нему в гости? Или это водитель грузовика, сбивающий своей громадной машиной прохожих, словно кегли в кегельбане? Или это…

Джон распахнул дверь и обмер. На пороге стоял полицейский!

Сержант полиции!!!

Джон почувствовал, как сердце его замерло и провалилось куда-то вниз, затем подпрыгнуло и садануло прямо по горлу. Кожу на лбу Джона стянуло, словно от сильного мороза, и по спине пробежали мурашки. Колени мелко задрожали и Джон чуть было не рухнул на пол, прямо под ноги копа.

Полицейский же (Джон только теперь заметил, что тот был не один, а с напарником) удивлённо посмотрел на него, потом прищурился, вспомнил и улыбнулся.

– Вы – Джон Рассел! – радостно заявил он. – Писатель Джон Рассел!

У Джона всех его сил хватило только на то, чтобы кивнуть в ответ. Он представил себе, что сержант сейчас выхватит пистолет, крикнет: «Тогда – получай!!!» и всадит ему пулю прямо в лоб. Но полицейский вместо этого протянул руку и улыбнулся.

– Вот уж не думал, что мне доведётся с вами познакомиться, сэр! – проговорил он.

– А… Что-то случилось? – слабым голосом спросил Джон, пожимая сержанту руку.

– Да! Случилось! – донёсся из-за спины сержанта визгливый голос старикашки с нижнего этажа. – Он мне угрожал! Он хотел меня убить! Вы же полиция! Арестуйте его! Сейчас же!

Сержант вздохнул.

– К нам только что позвонили, сэр, – сказал он, – и сообщили о готовящемся убийстве. Вот этот господин, – сержант посторонился, открыв взгляду Джона ненавистную трясущуюся плешь, – заявил нам, что вы ему угрожали. И ещё он утверждает, что вы занимаетесь чем-то противозаконным. Он подозревает, что вы террорист… – сержант улыбнулся. – Но, ведь это не так, мистер Рассел?

– Нет, конечно, – ответил Джон. Он старался казаться спокойным. – Я просто русский шпион и сексуальный маньяк.

Сержант коротко хохотнул, оценивая его шутку. А Джон невольно поморщился, потому что при словах «сексуальный маньяк» ему вспомнились все эти «цилиндрики сосков», которыми сейчас был заполнен экран его монитора и которые мог увидеть каждый, хотя бы эти копы. Но к счастью они не очень-то рвались пройти в дом. Да и вызвавший полицию старикашка, к тому же, компрометировал себя изо всех сил.

– Он террорист! – взвизгнул старикашка. – Вы спросите у него, чем он занимается целый день! Спросите! Немедленно спросите!!!

– Я – писатель, – спокойно пояснил Джон, не переставая мило улыбаться. – Я зарабатываю себе на жизнь тем, что пишу рассказы. Иногда просто карандашом, а иногда набираю их на компьютере. И стук моей клавиатуры, видимо, раздражает этого господина…

– Стук пишущей машинки? – уточнил сержант.

– Нет. Стук клавиатуры КОМПЬЮТЕРА! – сделал ударение Джон. Причём, он постарался, чтобы это прозвучало как можно язвительнее.

Сержант задумчиво склонил голову.

– А… А какая у вас клавиатура? – осторожно спросил он. – Какая-то особенная?

– Самая обычная, – пожал плечами Джон. – Старая, допотопная даже – «IBM»…

Сержант опасливо покосился на старика.

– И… И, что… И он её СЛЫШИТ?!

Джон опять пожал плечами.

– Простите, сэр, – обратился к старику сержант. – Господин писатель говорит…

– Он не писатель! – старикашка аж извивался от ненависти. – Он дерьмо! Дешёвое дерьмо! И ему место в тюрьме!!! На электрическом стуле!!!

– Стив, – сержант обернулся к своему напарнику, – проводи этого господина домой и объясни ему, что он заблуждается… Во всяком случае, постарайся это сделать, – добавил он, с сомнением глядя на бесившегося старика.

Когда визг старикашки и успокаивающий его голос полицейского стихли внизу, сержант облегчённо вздохнул.

– Извините, сэр, – проговорил он. – Такое иногда случается в нашей работе. Прошу прощения.

– Ничего, – успокоил его Джон. – Всякое бывает.

– У меня к вам просьба, сэр, – продолжал сержант, доставая из нагрудного кармана блокнот и карандаш. – Раз уж так получилось, что мы с вами встретились, не откажите в любезности дать автограф. Моя жена будет от него в восторге, сэр, – пояснил он. Джон улыбнулся, взял протянутый блокнот и спросил:

– Как ваше имя?

– Мартин Фишер, сэр, – торопливо ответил сержант.

Джон прижал блокнот к косяку двери и аккуратно (хотя рука ещё немного дрожала) написал:

«Сержанту Мартину Фишеру».

И размашисто поставил привычную подпись:

«К. Самарский».

– Спасибо, сэр, – горячо поблагодарил его сержант, пряча блокнот в карман. – И ещё раз прошу извинить нас за…

– 7 —

…Чёрт!!! Что за херня?! Почему – Самарский?!

Костя обалдело уставился на рукопись. Потом улыбнулся, покрутил головой и потянулся за карандашом. Надо же, подумал он. До чего живуча сила привычки. Если уж автограф, то обязательно – «К. Самарский». Хорошо ещё, что вовремя заметил. А то отправил бы в таком виде в издательство – вот смеху-то было бы.

Впрочем, в издательстве, наверное, не обратили бы внимания. Подумали бы, что это какая-то хитрая задумка автора. А вот – читатели. Они бы уж посмеялись от души. Сказали бы: «мания величия»!

Не вынимая листа из машинки Костя зачеркнул карандашом «К. Самарский» и рядом мелко написал: «Джон Рассел».

Вот так-то лучше, удовлетворённо подумал Костя. А всему виной этот вчерашний визит Сергея. С этой рыжей Диной… Тоже мне – журналистка…

Зазвонил телефон и Костя неторопливо поднял трубку. Это как раз был Сергей. Костя хотел сообщить Сергею, что только что о нём думал; собирался сострить насчёт того, что, мол, помяни дурака, а он и тут, но не успел.

– Костя, я тебя умоляю! – торопливо заговорил Сергей. – Я тут совершенно ни при чём! Честное слово! Это всё та рыжая сучка!.. Дрянь! Без моего ведома!

– Что случилось?! – удивился Костя, но мысли его уже заработали с лихорадочной быстротой.

– Ты сегодняшнюю «Планету» ещё не читал? – Сергей, поняв, что Костя ещё не в курсе, принялся набирать себе перед ним очки. – Эта Дина, шалава, понавыдумывала хер знает что. Я уже говорил с главредом – он готов дать опровержение. А ей уже как следует прополоскали мозги. Ты только не переживай, всё поправим. Честное слово! Честное…

Костя положил телефонную трубку и потянулся к пачке газет, которую он купил сегодня утром. «Приморский бульвар», «Виденьские новости», «Виденьск», «События»… Чёрт! Какая куча макулатуры выходит в городе! И ведь, раскупается. Вот этого Костя никак не мог понять. Ну, ладно ещё – «Приморский бульвар» и «Виденьские новости». В «новостях» действительно есть новости, и городские, и вообще всякие. И очень неплохо написано, кстати говоря. А в «бульваре» – фантазии журналистов. Например, о том, как недавно в море, возле самого Виденьска, опустилась летающая тарелка. Дело было ночью, поэтому почти никто ничего не видел. Кроме одного или двух человек, которые не только успели рассмотреть всё как следует, но и сфотографировали её. Фотографии и интервью очевидцев – публикуются. А потом эти очевидцы улетели с нашими братьями по разуму к далёкой и сказочной планет. Они улетели, но обещали вернуться… Смешно, конечно, и все понимают, что это самая настоящая утка, которая даже и не пытается маскироваться. Но читаешь с интересом. А вот все остальные издания… Хотя бы та же «Планета». Как там написано: «газета обо всём». Вот именно – обо всём! О всякой ерунде. От глупых советов, как лучше похудеть, и безграмотных кроссвордов с какими-то мифическими призами для победителей, и до интервью с кем попало – начиная от бомжей, и кончая… кончая Константином Самарским.

А-а-а! Вот она! «Планета». Еженедельная газета, о шестнадцати страницах… Костя развернул газету и сразу же, на первой полосе увидел заголовок:

«ПЕРСЕЙ И МИНОТАВР»

Внутри у него нехорошо похолодело. «Минотавр» – это издательство. А «Персей», надо полагать, я сам… Это что же такое?! Костя торопливо пробежал статью, длинно и витиевато выругался, швырнул газету на стол, потом опять взял в руки и начал читать её уже внимательнее. Настойчиво зазвонил телефон. Костя посмотрел на экранчик определителя номера – Сергей. Ну ничего, пусть пока звонит, подумал Костя и отключил телефон от розетки.

Из статьи в газете «Планета» явствовало, что у Кости большие проблемы с издателем. И он «может даже попасть под штрафные санкции», поскольку совершенно не успевает сдать свой новый роман. Он узнал также, что его роман, оказывается «посвящён женщине по имени Диана, как это стало известно нашему корреспонденту в ходе личной беседы с автором». Кроме того, Костя выяснил, что оказывается он «вынужден был даже обратиться за помощью к некоторым своим бывшим коллегам из редакции газеты „Приморский бульвар“. Однако, помощи этой Самарский от них так и не получил». Далее автор статьи выражал своё возмущение тем, что современные писатели «вынуждены находиться в тисках жестоких договоров, составляемых истинными, как это раньше говорили, акулами капитализма». В самом конце статьи автор горько сетовал на то, что «к сожалению, не все представители средств массовой информации готовы прийти на выручку своему коллеге. Пусть даже и бывшему коллеге. Что это? Зависть? Чёрствость? Или просто злорадное желание оставить беззащитного человека на съедение Минотавру?»

Костя глянул на подпись. Дина. Сука! Мать твою так!!!

Интересно, Сергей что, действительно не знал об этом? Или врёт? Нет, скорее всего, не врёт. Если бы знал, хотя бы предупредил. Но от этого Косте не легче. Конечно, Виденьск городок небольшой, захолустный даже, можно сказать. Но вдруг эта статья каким-то образом попадётся на глаза его издателям? Скандала, конечно же, не будет, но на вопросы Косте отвечать придётся. Вот, сучка! Надо Серёге позвонить и расспросить обо всём как следует.

Костя снова подключил телефон и тот мгновенно разродился звонком. Сергей, подумал Костя. Он не глядя подхватил трубку и набрал в грудь побольше воздуха.

– Ты, сволочь!.. – начал он.

– Спасибо! – ответил ему возмущённый и раздражённый голос Карины и тут же в трубке зазвучали гудки отбоя.

Костя растерянно уставился на индикатор определителя номера. Карина. Из дома. Ну, блин! Надо было сразу посмотреть! Он торопливо набрал её номер, выслушал десяток длинных гудков и положил трубку. Только этого мне ещё не хватало, подумал он. Ладно, не хочет разговаривать по телефону, пойду к ней домой. Она же из дома звонила – вот я к ней сейчас и зайду. Посмотрим, кто кому спасибо скажет…

Костя торопливо обулся и выскочил на улицу. Идти было недалеко, минут пятнадцать. Никого из знакомых он, к счастью, не встретил. Поднявшись на третий этаж, Костя нажал кнопку звонка, услышал мелодичную трель и приготовился.

Карина открыла сразу. Она, наверное, собиралась куда-то уходить, и Костя успел застать её в самый последний момент. Одета она была очень официально, в деловой костюм. Видимо, собиралась на какое-то мероприятие – прессуха или презентация.

– Можно войти? – спросил Костя.

Карина смерила его взглядом, молча развернулась и прошла в квартиру. Костя расценил это, как разрешение, шагнул через порог и захлопнул за собой дверь.

Карина повалилась в кресло, забросила ноги в чёрных туфельках прямо на стол и закурила.

– Ну? – холодно спросила она.

– Ты кому наболтала о том, что будто бы у меня проблемы с издателем? – сразу пошёл в атаку Костя, устраиваясь на стуле напротив неё и тоже закуривая.

– Чего?! – презрительно бросила Карина. – Нужен ты мне больно! Говорить ещё о тебе… Тут меня в «Планете» с дерьмом мешают – из-за тебя, между прочим, – а я ещё буду о тебе с кем-то разговаривать?!

– ТЕБЯ с дерьмом мешают?!

– А кого?! С самого утра уже в редакции все смотрят на меня, как на… не знаю, на кого! Типа, ты ко мне за помощью обратился, как к старой подруге, а я тебя послала подальше! Тоже мне, подругу нашёл. Мне, небось, ничего рассказывать не хотел. А этой Дине сразу всё выложил. Твоя новая, что ли?

– Дура ты, Каринка. Я ничего ей не говорил. Она всё из пальца высосала.

– А точно из пальца? – усмехнулась Карина. – Или из чего другого?

– Ты можешь мне сказать, – Костя старался говорить как можно спокойнее, – кому ты вообще говорила о том, что я, якобы, не успеваю сдать новую книгу?

– Извини, родной, не знала, что это государственная тайна. Ты же мне позавчера сам это сказал. Разве нет?

– И кому ты ляпнула?

– Да никому я не ляпала! Лариска просто тебя увидела – когда ты от меня шёл… ну, то есть… после того, как ты меня проводил… – поправилась Карина. – И пристала ко мне, как банный лист – что у вас с ним, да как у вас, да опять ли вы вместе. Ну, я и сказала, что тебе некогда. Торопишься закончить новую книгу – и всё!

– Молодец! – возмутился Костя. – Нашла, кому сказать! Лариске! У неё же язык без костей, она же первое трепло в городе! При её куриных мозгах – это страшнее атомной войны! Ты понимаешь, что ты наделала? – Костя увидел, что Карина смутилась, и усилил напор. – А если мой издатель прочтёт эту фигню? Что будет? А?

– Да откуда он узнает-то? Что, в Москве читают эту газетку?! – попыталась оправдываться Карина. Она вдруг почувствовала себя виноватой. Даже ноги со стола опустила. И вообще гонора в ней как-то поубавилось.

– Сам издатель не прочтёт, так добрые люди подскажут, ознакомят… Мало их, что ли? «Добрых» людей… Взять, хотя бы, ту же Лариску. Тоже сучка хорошая. Дрянь…

– Да я ей ничего такого и не сказала, Костя! – Карина уже смотрела на него с явным осознанием своей вины в глазах. – Честное слово, Костик! Правда!

– Этой шалаве достаточно ХОТЬ ЧТО-ТО сказать! – возразил Костя. – Не помнишь, что ли, ту историю, про двести баксов? Забыла?!

Карина помимо своей воли улыбнулась. Увидев её улыбку, Костя моментально остыл. Удачно это он – про две сотни. Та ещё история…

Год назад Костя несколько раз оказывался в одной компании с Ларисой – разные презентации, тусовки и прочее. И поскольку он был там один, как и она, время они коротали вдвоём. Ну, в смысле – сидели, болтали, танцевали… Потом по городу поползли слухи о том, что Костя собирается развестись с Таней и жениться на Ларисе. Инициатором слухов была Лариска. Костю это возмутило, и он высказал Лариске всё, что о ней думает. А та в отместку не нашла ничего лучше, как начать болтать на каждом углу о том, что Костя, якобы, её домогается, предлагает ей потрахаться, подлец этакий. Да ещё деньги сулил – двести баксов за ночь.

Этот бред никто всерьёз не воспринял, и Лариска сделалась на некоторое время всеобщим посмешищем. Сергей Ольхов просто заявил на это, что Костю он знает давно и, если бы сказали, что Лариска сама ему предложила двести баксов, Сергей ещё поверил бы. Толик – тоже журналист, хорошо знавший Костю и работавший сейчас вместе с Сергеем в «Виденьских новостях» – вообще сказал, что он и сам бы переспал с кем угодно за такие деньги. Карина тоже подняла Лариску на смех: «Двести баксов?! Тебе?! За ночь?! Да он бы мне только моргнул! Я бы и сама ему заплатила!»

В общем, Лариска после этого полгода ходила тише воды, ниже травы. А теперь вот опять, наверное, занялась своим любимым делом – собиранием, интерпретацией и распространением слухов. Интерпретатор хренов…

– Сколько тебе можно говорить, – увещевал Костя Карину. – Видишь Лариску – переходи на другую сторону! От неё уже весь город шарахается!

– Ну ладно! Ну, Костик! – Карина уже стояла возле него, успокаивающе поглаживая по плечу. – Ну, не сердись! Я больше не буду…

Костя давно уже остыл, просто сохранял сердитый вид. И он вдруг остро почувствовал волны тепла, исходящие от Карины. Костя повернулся к ней и посмотрел девушке в глаза.

– Ты только за этим зашёл, Костя? – тихо спросила Карина.

Костя пожал плечами.

– У тебя есть более интересные предложения? – в ответ спросил он, приподнимая бровь.

Карина молча улыбнулась и вплотную подошла к нему.

– Ну-у-у… Как тебе сказать…

Костя поднял руки и положил ладони ей на талию. Он посмотрел на её крепкую спортивную фигурку, в её внимательные настороженные глаза, и понял, что сейчас он никуда уже не уйдёт отсюда.

– Хочешь? – хитро прищурилась Карина.

– Колдунья, – усмехнулся Костя, притягивая женщину к себе.

– Ведьма, – возразила Карина…

– 8 —

– А я по тебе соскучилась…

– Я, оказывается, тоже. Только я этого не знал…

Карина лежала рядом с ним, подперев голову правой рукой, и с улыбкой смотрела на него.

– Ты куда, вообще, уходить-то собиралась?

– Когда?!

– Ну, когда я пришёл.

– А… не помню… а, да!.. прессуха должна была быть… была, в смысле, но без меня.

– Не нагорит тебе?

– Плевать, – Карина томно изогнулась всем телом и сладко зевнула, совсем как кошка.

– У тебя кто-нибудь был, Костя? – спросила она.

– Нет. Некогда было. Да и не с кем, честно говоря…

– А, ну да, – усмехнулась Карина. – Новый роман отнимает всё твоё свободное время. Хемингуэй, кажется, сказал, что нужно выбирать что-нибудь одно – книги или женщины. В том смысле, что нужно либо сочинять, либо вести полноценную жизнь.

– Он сказал совсем не так, – возразил Костя.

– Неважно… А если не секрет, о чём ты сейчас пишешь?

– Опять?! – Костя с неудовольствием посмотрел на Карину. – Ты и в постели остаёшься журналисткой.

– Ага! – довольно тряхнула густой копной чёрных волос Карина. – Совмещаю две древнейшие профессии. Нет, серьёзно! Можешь сказать?

– Нет.

– Не можешь или?..

– Не хочу. Не люблю говорить о своих вещах, пока они ещё не закончены.

– Неужели никому не говоришь?!

– Нет.

– Даже жене?

– Жене говорю, – согласился Костя. – Если она спрашивает. Но она, как правило, не спрашивает… К счастью…

– Жене, значит, говоришь… Хм… А ты её любишь?

– Карина, не задавай идиотских вопросов!

– А меня – любишь?

– Я же тебе говорю – не задавай идиотских вопросов!

Она легла на спину и закинула руки за голову.

– Каринка, не обижайся! – Костя перекатился на левый бок и провёл рукой по её щеке.

– Да нет, я не обижаюсь, честное слово, – улыбнулась она. – Правда, я всё понимаю… Я у тебя баба умная. Тебе просто всё равно, Костя. Я не в укор это говорю – это даже хорошо, что тебе всё равно, что тебя ни с кем ничто не связывает. Это мне в тебе и нравится. Ты никогда не будешь надоедать, приставать ко мне с вопросами: почему я была в ресторане с кем-то другим? Почему меня видели там-то или там-то? А то ещё, не дай Бог, замуж бы начал звать! Ну какая у нас была бы семья?! – усмехнулась Карина. – Точно, совсем как в песенке: «Я множу окурки, ты пишешь повесть»… А так, мне с тобой очень хорошо, и тебе со мной, наверное, тоже. С тобой легко, Костик. Очень легко и хорошо. Мне никогда и ни с кем не было так легко и хорошо. Правда, милый, честное слово! А всё только потому, что тебе всё равно… Да? Тебе же просто всё равно?

– Да, – ответил Костя. – Мне просто всё равно…

Что-то шевельнулось в его сознании. Он уже где-то это слышал… Эти слова… Нет, не совсем эти, немножко другие…

«Только не говори, что любишь меня… – Не скажу. – Тебе просто всё равно. Правда? – Правда… Мне просто всё равно…»

Что это?!

Где он это слышал? Только голос, произносящий эти слова, был иным… Он принадлежал какой-то… какой-то… какой-то другой женщине…

«Мне хочется только одного – успеть дожить до завтра…»

Что это?! Где он мог это слышать?! От кого?!

«До конца… – До КОНЦА СВЕТА…»

Костя резко сел на постели и потряс головой. Он не мог этого СЛЫШАТЬ! Ведь он же сам это ПРИДУМАЛ!! Значит, он мог это только ЧИТАТЬ!!! Читать и писать.

Но почему же тогда в ушах так настойчиво звучит голос?! Женский голос. Незнакомый женский голос…

– Костя, ты что?! – Карина сидела рядом и трясла его за плечо.

– А? Что?

– Я с тобой говорю, говорю… А ты не слышишь… Заснул? – Карина понимала, насколько неправдоподобно звучит её объяснение – заснул, и вдруг уселся на кровати, как шилом ткнутый! – но ничего лучшего она придумать просто не успела.

– Нет, просто… просто задумался… – пробормотал Костя. – Просто… Слушай, Каринка, я пойду.

– Что-то случилось? – озабочено спросила она.

– Нет, – помотал головой Костя и вдруг спасительная мысль пришла ему в голову: – Жена должна скоро прийти с работы. А мне ещё нужно избавиться от твоих запахов.

– Ну, иди – избавляйся, – облегчённо вздохнула Карина, опять вытягиваясь на постели и томно раскидывая в стороны руки. – Если тебе уже пора… Тогда… Что ж… Как говорил кролик – приятель Вини Пуха: «Если вы больше ничего не хотите…» А напрасно не хотите, смею вам заметить! Очень напрасно! Я сегодня – такая блядь! – Карина жеманно хихикнула. – Глупо было бы упускать такую возможность!..

– Каринка! – засмеялся Костя. – Не соблазняй!

– Ой-ой-ой! Поду-у-умаешь! Больно надо было! Я могу и подождать… Немного… Да? Пару дней? – она села на кровати и в ожидании уставилась на Костю.

– Да, – кивнул он. – Пару дней, не больше…

– Ну, тогда иди, – милостиво разрешила она. – Где ванная – знаешь… Только не утони!..

Карина уже успокоилась. Она получила объяснение Костиному поведению. И этого объяснения было ей вполне достаточно. Она не собиралась допытываться, правду он сказал или нет. Ведь ей тоже было просто всё равно…

– 9 —

Хорошо, когда в такую жару есть кондиционер, подумал Костя. У Каринки, вот, есть. Надо будет и мне купить…

Он подошёл к окну и распахнул его настежь. В комнату сразу же пополз раскалённый воздух с улицы. Вот, блин! Только хуже стало…

Костя быстренько захлопнул окно, задёрнул шторы и вернулся к столу. Пива бы купить, с тоской подумал он. Но тогда работать уж неохота будет. Ладно, плевать на жару! Что там у нас? Ага! Жена Джона Рассела!

До сегодняшнего дня Костя и представления не имел о том, есть ли у его главного героя жена. Он даже старался избегать упоминания о ней. Но теперь он отчётливо понял – есть. И понял, какой у неё характер, на кого на похожа. На Лариску! Такая же вздорная и склочная сплетница! А зовут её – жену Джона Рассела – Дина. Это имя тоже вызывало у Кости достаточно неприятные ассоциации, чтобы образ получился вполне натуральным.

Вообще-то говоря, Ларису можно было пожалеть – не удалась у неё жизнь, не везло ей. Хотя красотой и вниманием окружающих она была не обижена. Но жалеть эту женщину можно было только до тех пор, пока её жизненная линия не начинала пересекаться с твоей собственной. Тогда уже о жалости и речи быть не могло. И сразу становилось понятно, почему у Ларисы жизнь не удалась, и кто именно виноват в том, что ей так не везло.

Костя хорошо знал историю Ларисы – та рассказывала её всем, кому не лень было слушать. Так что выдумывать даже ничего не надо, бери и записывай. И Костя застучал по клавишам, словно пулемёт. Три страницы он написал на одном дыхании, настолько сильно кипела в нём злость. К тому же, Джон Рассел у него остался перед захлопнутой дверью. После того, как проводил полицейских, приехавших по вызову этого поганого старого хрена. Так что надо было плавно перейти к Дине – чёртовой супруге Джона Рассела. Костя с этим успешно справился. Потом он закурил и перевёл дух…

– 10 —

…Потом он закурил и перевёл дух.

Поганый старикашка, подумал Джон. Совершенно невозможно работать! Если бы завтра наступил конец света (то есть, если бы я был УВЕРЕН, что завтра наступит конец света!), я бы его точно прибил. Гнида плешивая…

Джон снова уселся за стол и перечитал последние строки рукописи, от которой его оторвало это неприятное происшествие. В них описывался тот самый сумасшедший сержант полиции, за которого Джон принял Мартина Фишера. Но Фишер был нормальным, а вот сержант в романе – его звали Кастерз, Томас Кастерз – был самым настоящим психом.

Однажды, лет пять назад, сержант Кастерз случайно застрелил на улице ни в чём не повинного хиппи. Это оставило в его душе глубокую вмятину, которая мало-помалу заполнялась всяческой дрянью. Долгое время ещё сержант просыпался ночами от его недоумённого взгляда; от крика подружки того парня – громкого, полного отчаянья и боли крика; от таких тихих, но очень страшных слов своего напарника: «Том! Том! Это же просто флейта!..»; от шёпота девушки: «Будь ты проклят, легавый…»; от своих собственных слов, таких бесполезных и глупых… «Мне очень жаль…» Жаль… Очень жаль…

Они проводили операцию по взятию банды, хозяйничавшей в Бруклине. Было известно, что люди эти вооружены. К тому же, именно через них распространялась изрядная доля наркотиков в этом районе. Долгое время полиция ждала подходящего случая, чтобы загрести руководителей банды, а не только мелкую шушеру, которую в Бруклине ничего не стоило набрать заново.

Томас Кастерз с напарником стояли возле задних дверей здания. И тут на улицу выскочили они – длинноволосый парень в драных джинсах и растерянная девчонка в шортах и какой-то нелепой рубашке.

– Стой!!! Не двигаться!!!

И в этот момент парень повернулся. И в руке его Кастерз увидел тёмный ствол, готовый плюнуть огнём прямо ему в живот.

Кастерз выстрелил первым. Он всегда хорошо стрелял. В полицейском управлении его вечно ставили в пример – лучший стрелок. Никогда не промахивается. В этот раз Кастерз тоже не промахнулся. Вот только штуковина в руках у парня оказалась не пистолетом. Это была флейта. Обычная флейта. Видно, парень увлекался музыкой…

– Не-е-е-ет!!! – девушка опустилась на колени, совершенно не обращая внимания на крики полицейских. Она прикоснулась к неподвижному телу, взяла дрожащими руками из мёртвых пальцев эту самую флейту и подняла её перед собой, показывая Кастерзу.

– Том! Том! – пробормотал его напарник. – Это же просто флейта…

– Мне очень жаль…

– Будь ты проклят, – тихо произнесла девушка. – Будь ты проклят, легавый…

Строго говоря, этому хиппи совсем не обязательно было там находиться. Он просто оказался в неподходящем месте и в неподходящее время. Наверняка даже он сам был или шестёркой в этой банде, мелким распространителем дряни, или наркоманом – их постоянным клиентом. Но Кастерз убил безоружного человека. И имел из-за этого очень крупные неприятности. И постепенно жалость к случайной жертве сменилась глухой, день ото дня чернеющей ненавистью к различным идиотам, бесцельно слоняющимся по улицам и осложняющим работу полиции. Вот если бы избавить от них ВЕСЬ город! Чтобы в нём остались только двое – сержант Кастерз и преступник. Чтобы никто не мешал свершиться правосудию. Ведь преступник должен быть пойман. А ЭТОТ преступник, за которым сейчас охотился сержант Кастерз, был очень опасен. Сообщение о нём поступило вчера вечером. Это был самый настоящий маньяк. Жестокий и безжалостный. И его необходимо было поймать во чтобы то ни стало. И Кастерз решил для себя, что он его обязательно поймает. Не для того, чтобы обезопасить остальных граждан – просто преступник должен был получить то, что ему причитается. А причитается ему – пуля в лоб! И он её получит! Обязательно получит! Чего бы это ни стоило!..

Сержант Кастерз перезарядил револьвер и осмотрел пять трупов, лежавших возле развороченного взрывом автомобиля. Ветер гнал в сторону клубы жирного дыма и Кастерз смог убедиться, что среди убитых им людей преступника нет.

Этот автомобиль вылетел на него из-за угла. Водитель наверняка был пьян. Хохот и улюлюканье, доносившиеся из автомобиля, заглушали даже визг покрышек. Кастерз едва успел увернуться и выхватить револьвер. Первая же пуля попала в бензобак. Машина ярко вспыхнула, грохнул взрыв, её занесло и перевернуло. Из распахнутых дверец начали торопливо выбираться вопящие пассажиры, охваченные пламенем. Хорошо, что у Кастерза оставались ещё патроны в револьвере…

Преступник просто ОБЯЗАН был находиться в этой машине! Иначе для чего бы им пытаться сбить полицейского? Точно, он был здесь! Значит, он успел скрыться. От охватившей его досады сержант Кастерз злобно пнул один из трупов носком ботинка.

Сраные ублюдки! Такими темпами он сегодня ни за что не поймает преступника! А поймать его нужно именно сегодня! Ведь завтра – конец света! И ловить этого подонка будет уже некому! Да и, собственно говоря, некого будет и ловить… И что? Кастерз должен позволить ему уйти вот так вот, наравне со всеми? С теми, кто, как и сам сержант, честно прожили свою жизнь, честно выполняли свою работу? Ну, уж нет!!! Он ОБЯЗАТЕЛЬНО его выследит! И тогда!.. Тогда уже он докажет ему, что правосудие способно дотянуться до любого негодяя, несмотря даже на конец света!..

До слуха сержанта Кастерза донеслись пьяные голоса. Он обернулся и поднял своё оружие. Кто это там распелся? Нашли время, нечего сказать!

Кастерз увидел, как из переулка появились две женщины лет тридцати – тридцати пяти. Сказать, что они были легко одеты, значит не сказать ничего. Кроме туфелек и легкомысленных кружевных трусиков на них больше ничего не было. Они шли в обнимку и пытались что-то напевать пьяными голосами. В руках у одной из них была бутылка с джином и они по очереди прикладывались к ней, останавливаясь для этой цели через каждые пять – шесть шагов. Кастерза они даже не заметили – прошли мимо покачиваясь, словно от сильного ветра, и обдав его смешанным запахом дорогих духов и джина. Сержант некоторое время смотрел вслед удаляющимся фигурам, потом тщательно прицелился и аккуратно всадил в каждый затылок по пуле. Одну – блондинке, одну – рыженькой. Это произошло так быстро, что женщины даже не успели вскрикнуть. Возможно, они даже и не успели понять, что же произошло. Два быстрых, один за другим, выстрела; глухой звук рухнувших на асфальт тел и – всё… И тишина, нарушаемая только треском горящего автомобиля, да булькающим звуком джина, выливающегося из оброненной бутылки.

Шлюхи, подумал сержант Кастерз, пряча револьвер в кобуру. Или лесбиянки. Сидели бы себе дома, занимались там… чем-нибудь… А не шлялись по улицам. Мешают работать! И вообще…

Сержант Кастерз огляделся. Делать здесь больше нечего. Надо искать преступника. Где же он может быть? Может, спрятался в одной из квартир этого дома? Но в какой именно? Придётся проверить их все.

Кастерз решительным шагом направился к подъезду. Дом был старым и подъезд выглядел, словно нежилой. Стены были расписаны похабными надписями и неумелыми, но очень темпераментными рисунками. Кастерз брезгливо поморщился и взбежал по лестнице на самый верх, на четвёртый этаж. Если уж проверять все квартиры, то лучше всего начинать с верхних этажей. Правда, преступник может в таком случае успеть скрыться, но Кастерз будет начеку! Он не позволит этого!

На его звонок никто не открыл. За дверью было тихо. Затаился, подумал сержант Кастерз. Он медленно достал револьвер и отступил на пару шагов назад. Затем разбежался и выбил дверь ногой.

Осторожно ступая на цыпочках, держа револьвер двумя руками, он обошёл всю квартиру и убедился, что здесь никого нет. Только в ванной на кафельном полу лежал труп седовласого мужчины, перерезавшего себе вены кухонным ножом. Кровь обильно залила голубоватые плитки пола и пропитала коврик для ног, лежащий возле ванны. Сержант на всякий случай проверил, жив ли этот человек, убедился, что нет, и покинул квартиру.

Подойдя к противоположной двери Кастерз нажал кнопку звонка. Послышались шаркающие шаги.

– Кто там? – спросил сквозь дверь пьяный хриплый голос.

– Откройте! Полиция! – потребовал сержант Кастерз.

– Чего-чего?! – спросил голос.

– Откройте, говорю! – повторил Кастерз, поднимая револьвер.

– Какая ещё, на хрен, полиция?! – захохотал голос. – Ты что, с ума сошёл?

– Вы что, не слышали, что я сказал? – грозно повторил Кастерз. – Я полицейский!

– Да хоть сам президент! Проваливай отсюда! Если уж тебе так приспичило, то приходи ко мне ЗАВТРА!!! – голос опять противно захохотал.

Загрузка...