Конец легенды

— Садись, — сказал он мне, повелительно указав на круглую циновку возле карлика.

— Вы уж не сочтите меня за нетерпимого человека, сэр, — сказал я как можно вежливее, — но у меня сейчас разыгрался острый приступ ксенофобии[71]: видно, сказывается накопившаяся усталость и нервное истощение.

— Ох, — слегка устало вздохнул Мастер Иллюзий. — Нервное истощение… Усталость… Ну да, понимаю… Я думал, что ты ничего не боишься.

— Я всем говорю, что в душе я — отчаянный трус.

— Да, а еще наглец в придачу, — проворчал череп, уставившись дырами глазниц на лысину карлика. — Не обижайся, Дасти, — он просто невоспитанный и немного недоразвитый…

Карлик посмотрел сперва на меня, затем на череп, улыбнулся черной щелью рта с редкими зубами и захлопал опухшими веками своих полуживотных глаз. Из его рта вырвалось что-то, напоминающее клекот грифа. Мелкими капельками полетела слюна…

— Ладно. — Череп кивнул и махнул рукой. — Садись тут.

Двойной ряд свечей медленно раздвинулся, будто свечи были на маленьких колесиках. Они образовали круг диаметром метра полтора, а в его центре медленно, словно в 3D-эффекте, выросла из воздуха плетеная циновка.

Я закинул автомат за плечо и, поскрипывая доспехами, вошел в круг, настороженно ощупав циновку.

— Абсолютно настоящая, — успокоил меня Мастер Иллюзий.

— Я так сразу и подумал, — кивнул я убежденно.

— Ты… — Мастер Иллюзий сделал паузу, словно подбирал слова. — Ты… боишься самого себя…

— До грязных штанов, — кивнул я с глумливой улыбкой на лице.

— Ты защищаешься… Нет… Блокируешь внешние воздействия… Как будто не хочешь себе в чем-то признаться…

— Честно? — спросил я.

— Ну, попробуй, — кивнул череп.

— Начнем с того, что мне все это не нужно, — устало проговорил я, вынимая из пачки сигарету. — У вас курить можно?

— Сколько угодно, — махнула рука в черном халате.

— Так вот, — продолжил я, — ты прав в том, что я себя не совсем понимаю: сеанс психоанализа мне кажется уже нелишним…

Мастер усмехнулся — костяная челюсть сдвинулась немного вбок.

— Да, — кивнул я. — В моих видениях и Аид, и Посейдон, и Сатана, и Зевс, ну… многие спрашивали — зачем я полетел на Марс?

— Зачем? — Он задал этот вопрос с такими интонациями, что я понял: он знает об этом чуть не лучше меня самого.

Но я продолжил:

— Существование любого явления природы, в частности и меня самого, должно иметь некий утилитарный смысл, пусть даже и небольшой.

— Согласен, — кивнул череп с видом, что он полностью не согласен.

— Так вот, — опять сказал я. — На тот момент субъективная оценка моих действий свелась к их непродуктивности. То есть я понимаю, конечно, что мог бы и в создавшейся ситуации быть нужным, полезным и естественным: идея малого действия — это тонкая и сложная штука. Но на тот момент я хотел сочетать действие с разумом. Учитывая мой незрелый характер, я решил подвергнуть себя испытанию: в жестких условиях это могло бы вытащить на поверхность необходимый компромисс между этими крайностями.

— А дальше? — подбодрил меня Мастер. — Интересно излагаете…

— Дальше? — Я нахмурился, будто и вправду думал над ответом. — Дальше я попал в чужеродную среду обитания и понял, что это не выход: везде одно и то же. Я понял свою слабость и неспособность реализоваться в собственном идеализме и принял решение поменять себя, вернее, свои мотивации…

— Очень хорошо, любопытно… — Череп наклонился влево, скрестив перчатки на груди.

— Так я стал служить в Марсианской внешней разведке и думал, что мой идеализм пойдет на благо тому, что здесь происходит, — ведь мудрствовать нельзя. Надо класть камень на камень. Не буду упоминать о своей сложной и противоречивой натуре — это за кадром. Но… случилось так, что я полюбил женщину, и полюбил не просто так, а, к сожалению, опосредованно. Я понял, что чувствую этого человека как самого себя, — это редкое ощущение, вы знаете…

— Ну конечно… — Череп дернулся вверх.

— И тут выясняется, — продолжал я, — у этой женщины не все гладко с прошлым, да и сама она не очень знает, чего ей хочется: то ли, как мне, привнести в мир свой идеализм (читай: недальновидность), то ли отомстить за убитого мужа. Но я вдруг понял, что когда мы вместе, нам становится легче. Вот я и решил, будто наши отношения нас излечат… И ей, как мне показалось… Ну так показалось…

— Ладно, дальше можешь не продолжать.

Мастер Иллюзий поднялся на слегка потрескивающих под балахоном суставах колен.

— Да, но как все это объяснить с точки зрения…

— Все, замолчи, — приказал он грозно.

Даже в глазницах черепа сверкнули какие-то искорки: я все понял, пошли уже со мной…

— Погоди, — начал я сопротивляться, — я хотел рассказать о своих мотивах…

— Хватит. — Его движение рукой отметало все вопросы. — Я все понял уже: нам пора…

— Но мне нужно позвать с собой Отшельника — он стоит там один перед входом, — попытался я привести последний довод.

— За этого парня можешь не переживать, — отмахнулся Мастер Иллюзий. — Он лучше всех себя чувствует сейчас…

— Он мертв?! — ужаснулся я.

— Да живой он, что с ним будет…

Стеклянная галерея дугой шла влево, и зазмеились, плавно вторя движению, четкие линии коридора.

Мы неслись по монорельсу, сидя в удобных креслах транспортера. Коридор-галерея проходил почти под потолком каких-то гигантских помещений сложного объема.

Выложенная в шахматном порядке серо-бежевая плитка мелькала перед глазами, а блики тонированных стекол и алюминиевые перемычки создавали чувство нереальной ухоженности, такой редкой на Марсе.

За стеклами виднелись огромные пространства тускло освещенных цехов. Там копошились люди, а на стропилах, подвешенных за потолок, висели гигантские дискообразные сооружения — огромные бронированные «волчки». На изогнутых дугами монорельсах резво носились манипуляторы роботов, ярко вспыхивали сиреневые пятна электросварки, сновали погрузчики.

Окна полностью поглощали звук, поэтому вся суета проходила под мерное урчание двигателя нашего транспортера.

— Прошу прощения. — Я заговорил с Мастером впервые с начала поездки. — А можно вопрос?

— Валяй, — беззаботно ответил мой спутник.

Сейчас он принял облик средневекового вельможи: бордовый камзол с черными вставками из кожи буйвола, расшитые золотом черные парчовые панталоны, сверкающие ботфорты и огромная нелепая шляпа с мохнатым розовым пером, которое колыхалось на ветру, с моей точки зрения, меньше чем следовало бы при нашей скорости. Под шляпой были черные глаза с густыми бровями, щегольские крученые усы и заплетенная в косу длинная черная борода с легкой проседью. Этими эксцентричными выходками он сильно напоминал мне Сатану. Я постарался никак не комментировать его вид, но он, казалось, получал настоящее удовольствие от моей реакции. Такой контраст с интерьером его забавлял.

— То, что происходит там, за окном, — это тоже ваша иллюзия, как точки данного пространства? Типа голограммы?

— Нет, это настоящее производство, — кивнул он, и лицо его слегка изменилось, словно тень скользнула по его чертам.

— Это типа «летающих тарелок»? — спросил я вновь.

— Да, на Земле их так называют, — мрачно ответил Мастер Иллюзий.

— Вот тебе раз. — Ветер задувал мне в лицо, под открытое забрало шлема. — Вся эта упорная возня, наверное, служит каким-то чудовищным целям, примерно как лаборатории на «Зеркале-9»?

— Только отчасти, — ответил он.

— Это что? — спросил я опять удивленно. — Инопланетяне продали нашим пару чертежей?

— Да конечно же нет, — с горькой усмешкой ответил Мастер. — Никакими инопланетянами у нас и не пахнет… Ваши же, вот люди… Затеяли опять покорять Землю. Мы пока не стали им мешать, но…

— Но? — после некоторой паузы напомнил я.

— Я уверен, что это скоро прекратится, — несколько задумчиво произнес он.

— Что и как? — Меня распирала изнутри тысяча вопросов, они клокотали в моем горле, даже несмотря на усталость и некую апатию, как холодная волна стальных игл упрямства.

— Потомки правителей деградировали до крайности, — произнес он как-то ровно, без интонаций, словно беседа была неприятна. — Время, отпущенное им, вышло, но они не хотят этого признать… Вместо того чтобы заниматься Самадхи[72], они погрузились в Самсару[73], укутавшись в Майю[74]… Экзамен… Кто придет следующим? Люди меняются медленно…

Я растерянно замолчал. Видно, почувствовав мою реакцию, Мастер перешел на другой стиль изложения.

— Короче, земные олигархи и правители вели народы Земли к объединению, но неверными путями, поэтому предстоящая инсценировка инопланетного нападения призвана сплотить человечество перед мировой угрозой. Они вновь хотят показать видимость своей значительности и полезности, так как именно верные им герои справятся с инопланетной атакой и возглавят мировую борьбу. А значит, люди вновь будут слушаться их какое-то время…

— Но ведь это бред! — Я нахмурился.

— Ты не представляешь! На этих тарелках стоят психотронные генераторы, масса другого оружия неизвестных сейчас технологий… — Он внимательно поглядел на меня, и было ощущение, будто он роется в моем мозгу, словно в компьютерных файлах.

Он кивнул и слегка усмехнулся:

— А еще из них посыплется весь зверинец с «Зеркала-9»! Ошеломляющий шок! Кто там будет разбираться, насколько реальна эта угроза? Хватит буквально нескольких сотен таких тарелок, чтобы навести ужасающую панику на всю планету! Эффектно, да?

Он откинулся на спинку кресла и поглядел на меня с прищуром, напомнив мне Сатану.

— Я никак не могу поверить хотя бы в то, что земные правители, как ты их называешь, могут договориться и контролировать весь мир, — тогда давно уже был бы общий мировой порядок.

— Ха! — Он махнул рукой. — Отчасти ты прав! Но беспорядки и конфликты нужны человечеству для компенсации развития и возникновения ряда энергий…

— Стоп, — попросил я, выставив вперед ладонь. — Получается, что люди не имеют свободы воли и развития? Они делают то, что должны? Или то, что им предписывают?

— Законы струн Большого Поля общие для всех… — ответил он. — Это Потомки Царей возомнили, что могут им не подчиняться… Они решили захватить наши спутники…

— Ага! — торжествующе произнес я. — Значит, и спутники, про которые мне рассказывала Лайла, тоже ваши? Чем тогда вы отличаетесь от них? И кто вы такие?

— Ох, как ты много хочешь узнать! — Он укоризненно покачал головой. — Да, спутники наши, но они гармонизируют энергию людей, а мы с Эолами распределяем ее по Вселенной…

— Да кто вы такие, черт возьми?! — не выдержав, воскликнул я.

— Мы? — Он глянул на меня исподлобья, и глаза его странно сверкнули даже в тени полей шляпы. — Мы — третьи. Эолы — первые, Древнейшие — вторые… Цари — четвертые, а остальные — пятые… Чисто по времени… Сейчас очередной переход количества в качество… Условно говоря, шестые, люди такие, как ты, приходят на смену нам… Они вберут в себя многое, что накоплено всеми нами… Они смогут говорить с первыми — это мало кто может вообще… Ты же слышал, как они свистят и воют…

— Так это тоже из вашей шайки ребята? — спросил я скептически. — Я думал, что это все ваши спецэффекты…

Он рассмеялся:

— Для вас многие проявления Вселенной являются «спецэффектами»… Ирина твоя должна была перепрограммировать спутники на уничтожение всей этой элиты, но тут был один неучтенный фактор… Даже два…

— То есть?

— Во-первых, заговор в «Пантеоне», во-вторых — ты. Никто не предполагал, что вы с Ириной договоритесь, и… Что вы такие чистоплюи… Вот так вот — кажется, так говорил твой друг Отшельник?

— Зачем все это нужно? — Я обхватил шлем руками.

— За тем, — строго произнес Мастер. — Вы думаете о «МИКРО», и это тоже нужно, но и про «МАКРО» забывать не стоит, особенно тем, кто много знает и помнит…

— Я-то тут при чем? — спросил я скорее из упрямства.

— Ты? — вскинул он брови. — Ты настолько типичен для пятых, что можешь помочь, особенно здесь, на Марсе. Ты же нестандартный, хоть и в курсе всего. Это просто проверка — естественно, у Царей ничего не выйдет.

— Так все это зря?! — Я искренне захлебнулся гневом и эмоциями.

— Для них — да, для тебя — поглядим еще…

— Почему об этом мне никто не намекнул даже?

— Об этом не говорят: правда — это отзвук молчания…

— Значит, правды просто быть не может? — спросил я.

— А что такое «правда»? — Он усмехнулся. — Я знаю, что ты не дурак и вкладываешь в это понятие жизни реальные смыслы. Но прости, что о наболевшем: найдешь ты свою Ирину — уверен, что будет дальше как запланировано?

— Будет как будет… — тихо произнес я, скрестив руки на груди.

— Ну, да, — произнес Мастер задумчиво. — Это прогрессивная точка зрения… Ладно… Ты не чувствуешь себя персонажем литературного романа?

— Противно мне от этого… — Я поморщился.

— Отчего, мой мальчик? — спросил он с улыбкой.

— Нами управляют, и это не мы… — Я почувствовал свою глупость от сказанного.

— Ты любишь готовить? — Он ехидно улыбнулся.

— Да… — ответил я. — Мужчина должен уметь все…

— Ну вот — очередная иллюзия…

— Так ты, Мастер Иллюзий, — Князь Лжи! Так, что ли? — Я говорил это в гневе…

— Я? — Он ухмыльнулся вновь. — Анизотропность[75], мой мальчик, она… Я готовлю жаркое, но где гарантия, что жаркое не готовит меня? Рецепты известны, но ведь, следуя рецептам, не получишь результата одинакового? Мир нелинеен, следовательно, и усилия на достижение истины — нелинейны. Жаркое готовит меня — в смысле моих чувств, знания горелки печи, качества продуктов и жажды людей у стола. Можно ли сделать жаркое почти идеальным? Ответ: можно! Но будут шероховатости. Абсолютного Идеала быть не может — как сказал бы Великий Сыщик, или Великий Физик: если не будет ошибок — значит, мы не поймем следующего этапа развития… А ваша жизнь так мала… Да и прочие… Ты был нужен для квинтэссенции этих ошибок…

— Так ты у нас Бог, выходит? — Я вскинул брови, кровь бросилась мне в лицо.

— Приехали, — сказал Мастер.

Наш транспортер замедлил движение, плавно причаливая в тупик, окруженный каменной стеной. Стена была сложена из огромных каменных блоков, притертых друг к другу так, что не прошел бы и тонкий лист бумаги. В голове из курса истории всплыло словосочетание «мегалитическая кладка» — да, это, кажется она.

Камни выглядели даже на первый взгдяд очень массивными, как в Призрачной Крепости — каждый тонн по тридцать — пятьдесят, на базальт похожи.

Я понял, что спорить тут бесполезно и надо довольствоваться малым.

— Ты мне лучше скажи, Мастер, где мне мою женщину искать? — Я вздохнул, ожидая новой порции образных намеков.

— Где-где, — передразнил меня он. — В Караганде, в мохнатой скирде, на пятой звезде…

Вдруг из стены, ровно на пересечении стыков камней, полыхнул сгусток света, и возник светящийся шар…

ГЛЮК!

У меня закололо в затылке, а эта штуковина, словно подражая планете Сатурн, выпустила из себя яркое кольцо, которое стало вращаться, потрескивая.

— Ладно, давай, Дэн, увидимся…

Мастер Иллюзий поднялся в кресле, подпрыгнул, как мячик, будто кот на дерево, и… Сжался в светящийся шар — такой же, как вышедшей из стены.

Они исчезли, растворившись в камнях. Боже… верить мне своим глазам или просто признаться, что я давно уже сплю… Я погиб на Мертвой Горе, а это скитания души моей неупокоенной? Зачем все это происходит именно со мной?

Резко крикнула с гортанным перекатом какая-то экзотическая птица, раздался шум крыльев… Послышался тихий треск и шорох… Ветер уже утих, и ветви колыхались разве что от убегающих встревоженных мартышек. Пахло непривычно пряным и кислым запахом. Под сапогами громко хлюпнул мох болота. Я замер. Где-то стрекотали насекомые, а может, и какая другая живность. Мне повезло — из-за того что я остановился, мой взгляд уперся в листья папоротникового кустарника, у самой лужи. Тут я увидел блестящую тонкую нить проволоки. Местами на ней висели пожухлые листья. Растяжка на противопехотной гранате!

Сердце мое учащенно забилось: один шаг — и пипец… Проклятые косоглазые…

Колыхнулась свисающая с раскидистого куста лиана. Я дернул ствол своей М-16 в направлении движения. Все тихо.

Между деревьями бил в глаза ярко-зеленый свет — впереди была поляна. Я надвинул на глаза пилотные солнцезащитные очки. Очертания окружающего мира стали более четкими, контрастными и приглушенными — это все благодаря «осветленной оптике».

Все это мой мозг отмечал в «кавычках», «сносках», тогда как взгляд елозил по ненавистному зеленому аду джунглей.

Свет меж ветвей и разлапистых листьев стал травянисто-охристым…

По причине напряжения последних нескольких часов память возвращалась ко мне с трудом: после десантирования нашего отделения с вертолета в шести километрах от Кхесани мы попали под шквальный огонь вьетконговцев. Пришлось рассредоточиться, то есть, по-честному, драпать, потому что была неразбериха… Убили Джоба и Хэнка… Они споткнулись, будто сзади дали подсечку, — бронежилет не сдержал советского «семь шестьдесят два»… Они были нормальные ребята — мы познакомились в учебке морской пехоты в Кливленде… Хэнк немного картавил… его отец из Канады… Черт… Зачем я думаю об этом?.. Я же вообще не отсюда… Как воспоминание о ночном кошмаре, в голову приходят мысли, что я был на Марсе, что я ищу любимую девушку и эти джунгли с вертолетом увидел совсем недавно.

Мастер Иллюзий… Отшельник… Ирина… Джей…

Я аккуратно перешагнул через проволоку и, наступая на ребра сапог, двинулся к поляне, на которой торчал какой-то бугор.

Холодок бежал по спине — я, внимательно глядя под ноги, перешагивая через торчащие на полметра корни, вышел на поляну.

Сквозь вьющиеся ветви и разлапистые листья проступали очертания белых обтесанных камней, высохших, словно кости на солнце.

Теперь я рассмотрел это сооружение — это была ступенчатая каменная пирамида, укутанная зеленым покровом.

Наверное, эти дикие культы косоглазых… Я вышел на поляну тихо, как тень.

Где-то послышался шорох — было сложно понять, где именно, потому что шумы леса — хоть и тихие, но дезориентирующие.

Я вновь стал бессмысленно водить стволом влево-вправо…

Тут внутри меня вскипело — наверное, эмоции одержали верх: руки тряслись, а внутри даже после всего было крепкое убеждение «так надо».

Я вскинул к ненавистным объятиям листьев свою винтовку и надавил на спусковой крючок… На сгибе локтя почувствовались ритмичные толчки…

— Ты-ы-ы!!! — кричал я одновременно с треском выстрелов. — Ты снова все мне сочинил!!! Водишь меня за нос!!! Выходи, потолкуем!!! Где ты?!

Обойма вышла через несколько секунд, смолкли звуки треклятого леса… И тут… В тишине раздался тихий голос:

— Я тут, Странный…

Голос прозвучал настолько близко, что я почувствовал себя голым — я не увидел противника, так близко…

Под загибами веток дерева манго стоял зеленоватый человек, будто его окунули в зеленую тушь с водой.

Каска на нем съехала — висела на боку, очки сползли на кончик носа, но черная дыра ствола АК-47 упиралась мне куда-то в район шеи. Или зубов…

Мой ствол был градусах в тридцати от Криса, и я думал-гадал: успею ли выстрелить в него первым?

— Можешь даже ни о чем не думать, — сказал Крис с усмешкой. — Не успеешь…

— Тогда стреляй ты, — произнес я как можно спокойнее. — Потому что, если ты опять оставишь меня в живых, у тебя будет все очень плохо…

Не знаю, зачем я это сказал…

— Ух, какой ты у нас крутой, — с той же усмешкой процедил Крис. — Но сейчас снова я позволю тебе сделать, как ты хочешь, — запомни мою доброту…

— Где Ирина… — Мой голос немного срывался.

— Пока с ней все в порядке… — Крис растянул щеки. — Не дергайся только, ладно?

— Чего ты хочешь? — спросил я. — Почему не стреляешь?

— Да вот, понимаешь… — Каска сползла на бледно-зеленый лоб. — Есть у меня к тебе предложение, сугубо деловое… Готов послушать?

— Да, — ответил я скорее машинально, нежели обдуманно.

— Я знаю: ты упрямый и упертый, — продолжил он ровным голосом. — Знаю также, что тебе нужна ее жизнь, Ирины. Да?

— Да… — опять повторил я.

— Вот и отлично. — Крис кивнул. — Значит, договориться мы сможем… Тебе нужно попасть на объект?

— Нет, — не задумываясь, ответил я.

— Вот и здорово. — Крис опять ухмыльнулся. — Предложение примерно такое: ты помогаешь мне подойти ко входу, я использую твою любимую женщину, чтобы туда пройти, а потом — катитесь ко всем чертям, но не мешайте мне. Ок?

— Идеальное решение. — Слова говорились словно сами собой. — А где гарантия, что ты нас не грохнешь?

— Нет такой гарантии, — раздраженно ответил Крис. — Но скажу так: если я пройду через вход, мне наплевать, что будете делать вы, — у нас разные цели. Вот только если ты захочешь мне помешать, тогда все будет плохо — понял?

— Так. — Я пытался сориентироваться. — Во-первых, в чем твоя выгода, а во-вторых — либо стреляй, либо покажи мне Иру… Ясно тебе?

— Да, Странный, ты не безнадежен, деловые качества имеешь. — Крис опустил автомат. — Учти, сейчас здесь моя голограмма, так что ты меня не пристрелишь, а я вот тебя — легко. Это не угроза — это истинное положение вещей.

Словно в подтверждение его слов, я сразу заметил легкое мерцание на складках его одежды, на щеках и очках.

— Тебе же наплевать, по твоим собственным словам, на тех людей, которые меня послали… Это так?

— Почти…

— Почти?

— Они меня не касаются, хоть я и не люблю всяких тайных правителей…

— Ладно. — Крис вновь кивнул. — Не понимаю, почему с тобой не могли раньше договориться… Хоть ты и двуличная сволочь… Так тем более… Ты уж не обижайся… Так вот, выгода у меня есть, и за нее я тебе Ирину верну живой и здоровой — понял?

— Да, — ответил я, как робот, медленно опуская ствол винтовки.

— Итак, — Крис поправил очки, — ты поможешь мне — я помогу тебе. Ты прошел гораздо быстрее этот маршрут, чем я, с войсковой поддержкой, — ты помогаешь мне попасть в портал, Ирина его открывает, я ухожу, а вы — идете на все четыре стороны, согласен?

— А это не опасно? — Единственный вопрос, который пришел мне в голову.

— Если не будешь дергаться, то да, не опасно, — кивнул Крис. — Обещаю: как свидетели, вы мне не будете мешать, как только я пройду в «Зеркало», а так как ты нужен мне на последней дистанции — нет смысла вас ликвидировать, если только ты не решишь все испортить. Но этим скорее себе все испортишь. Решай…

Тон Криса был немного высокомерным — в нем проскальзывало снисхождение победителя к побежденному. Да и от предложения его отказаться было довольно трудно, тем более что врасплох поймал меня он, а не я его. Но заманчивость этого предложения наводила меня на явные подозрения относительно Крисовой искренности… Успокаивала немного его снисходиельность.

— Я думаю, что согласен с твоими условиями, — ответил я, медленно выговаривая каждое слово.

— Ну, раз ты согласен, — Крис даже бровью не повел, — давай сразу договоримся. Постарайся внимательно запомнить…

Голос его стал гулким и сильным, хотя по громкости возрос не намного. Он отдавался легким эхом, почти как тогда, в долине, у поезда, под вой «Гепардов».

— Я знаю, Странный, как ты любишь блефовать, — продолжил Крис, и голова моя слегка закружилась. — Я видел, как ты общался с Вэндерсом, я видел, как ты выкручивался в Персеполисе, я догадываюсь, что и в Лихоторо ты не был почетным гражданином. Так что, если ты сейчас замыслил поглядеть по обстоятельствам, где я могу споткнуться, а там меня и прижать, то ты автоматически подписываешь себе и Ирине смертный приговор, просто себе чуть раньше. У меня в запасе есть хорошие домашние заготовки, уж поверь мне. «Гепарды» — это не самая из них основная. Я могу хотя бы даже и спровоцировать тебя, и если ты не пройдешь проверки на благонадежность, избавлюсь от тебя без красивых диалогов, молча. Я считаю, — голос его зловеще звенел, — что человек, который не дорожит своей жизнью, а главное — жизнью любимой девушки, — должен умереть. Это даже несмотря на приказ, который был от «Пантеона», сохранить тебя в живых, по возможности… Ты и так под пулями лазил, так что…

— А почему это был такой приказ? — спросил я.

— Ты меня понял по поводу моих условий сделки? — перебил меня с нажимом Крис.

— Да понял, Крис, понял, — кивнул я. — Просто и я, как ты сам понимаешь, не верю особо в твои высокоморальные качества: самое безобидное, что про тебя можно сказать, — это то, что ты из разведки.

— На себя посмотри, — спокойно парировал Крис уже более тихим голосом.

— Ну, в хладнокровии, беспринципности, да и в подготовке — уж признаю, ты-то покруче будешь, да и заготовки у тебя «домашние»…

— Ой! — отмахнулся Крис. — А ты прям такой наивный добренький простак! Ты что, сам в это веришь?

— Да не в этом дело, — возразил я. — Просто если ты меня по пути провоцировать станешь на предмет благонадежности, то мне-то тебя никак не спровоцировать, чтобы выяснить твою честность в самом конце, — чего бы тебе, в самом деле, не прикончить представителя вражеской разведки и отработавший себя «ключ»? Сейчас мы тебе нужны, а потом-то уж точно станем бесполезны…

— Звучит, конечно, логично, — кивнул он. — Но ты вот спрашивал тут, почему был приказ сохранить тебе по возможности жизнь. По возможности — потому что в случае с Вэндерсом, юварками, танками и прочими мелочами типа того Эола, в долине, у поезда, — он немного поморщился, — такой возможности не было почти ни у кого. Сработали, конечно, наши коряво… Но уж больно много оказалось заинтересованных людей и с той и с другой стороны, их действия было сложно координировать… Дарби еще этот придурочный — все карты чуть не спутал… Да… А тобой давно заинтересовались в «Пантеоне» — там всегда нужны сверхэмпаты, особенно которые одновременно не только «передатчики», но и «блокираторы» энергии. Способность не уникальная, но достаточно редкая. Это то самое, что позволяет тебе экранировать иногда воздействие Эолов. Ты на интуитивном уровне этим владеешь…

— Кто они, эти Эолы? — спросил я.

— Электромагнитная образующая личность, так их у нас и называют, — снисходительно пояснил Крис. — Древнейшая форма жизни в пространстве — они возникли миллиарды лет назад. Плазменно-магнитное полевое образование, обладающее чем-то вроде разума и способное менять свою структуру и некоторые свойства вещества, даже окружающей реальности. Контакт с ними абсолютно бесполезен, ибо их сознание в корне отлично от нашего. Это необходимо только на уровне самообороны. Правда, есть в нашей организации группа контактеров — они скромно зовут себя «трансляторами», но…

— А чего этим Эолам надо? Почему они иногда на людей нападают?

— В том-то и дело, что им, похоже, вообще ничего не надо… Правда, иногда они воздействуют на людей и их поступки… — Крис нахмурился. — Я не очень изучал тему глюков, проходил только инструктаж. Они вроде как собаки — если их боишься, могут наброситься, если прикормишь, то будут помогать…

— Как зеркало, — пробормотал я.

— А эти так называемые «трансляторы» пытаются их изучать и с ними работать, но, как я понимаю, это чистейшее шарлатанство: говорят, Эолы могут менять свойства веществ на атомарном уровне и питаются от энергетических потоков, пронизывающих нашу Вселенную, но лично мне на это чихать — они нам подчиняются, иногда нет. А у меня своя забота…

— А уместно спросить какая? — поинтересовался я.

— Ну, как ты, наверное, уже знаешь, — снисходительно усмехнулся Крис, — «Зеркало-13» — объект не вполне обычный…

— Да, я обратил внимание, — вставил я.

— Центр управления психотронными спутниками, местными и земными, и вся вот эта комната страха в «прихожей» — это ерунда, — продолжал он. — Здесь все нашпиговано древнейшими удивительными технологиями, которые тщательно охраняются. «Пантеон», можно сказать, ради этого и создавали. Эти системы, по слухам, могут управлять Землей как хорошо отлаженным механизмом…

— Так-таки всей Землей? — усомнился я.

— Настроениями в обществе, некоторыми природными явлениями, даже немного пространством и временем… Люди этого не замечают… Только горстка посвященных земных правителей и сотрудники «Пантеона» знают об истинном положении вещей.

— Но это же отвратительно, — поморщился я, — что люди с мировоззрением устрицы мнят себя богами…

— Не спеши, не все так просто…

Мне показалось вдруг, что все эти философские беседы в джунглях Вьетнама выглядят, по меньшей мере, нелепо…

— Формально спутники контролируются «Пантеоном», но и эта организация неоднородна. Есть малочисленная группа странных людей, которые называют себя Древнейшими, или же анунаками. Делятся они на две категории: «гармонизаторы» и «трансляторы». Их мало кто в «Пантеоне» видел вообще. Они около трех метров роста, правда, есть почти как мы, а есть и карлики, обладают сверхспособностями типа телекинеза, телепатии, провидения и тому подобного. У нас многие такое умеют, но эти — самые сильные. Для них никакого труда не стоит просто подчинить себе волю и разум любого человека, который просто окажется рядом. Говорят, они потомки какого-то древнего народа. Правда, я считаю их маньяками — поведение у них абсолютно шизофреническое: могут за пять минут смеяться, плакать, начать насвистывать, бормотать что-то на непонятном языке, а могут начать рассказывать вкратце, какие пункты теории относительности являются ошибочными и почему. Ходят слухи, что даже перемещаться в пространстве могут без скорости. В общем, считается, что они совместно с сильными мира сего и организовали «Пантеон» для защиты и гармонизации жизни на Земле. Я одного такого встречал — до сих пор мороз по коже: я не смог блокировать даже часть его ментальных волн. Даже если такой монстр стоит к тебе спиной на расстоянии от двадцати до пятидесяти метров, на тебя наваливается оцепенение, и волна холодного ужаса сковывает все тело. А ты знаешь, как я владею ментальными излучениями…

В общем, Странный, не собираюсь тебя перетягивать, как канат, на свою сторону, — щеки его слабо подрагивали в мерцании зеленоватого света листьев, — но одно скажу. Ты, верно, заметил: я — профессионал, разведчик, и, естественно, доля цинизма и безразличия к человеческим эмоциям и судьбам необходима мне по профессии — это как раз то, что не даст стать хорошим разведчиком тебе. Не обижайся…

— Да я на это обижаться не могу даже. — Я горько усмехнулся. — Ты дальше говори — мне же, как ты понимаешь, хотя бы просто интересно, во что я влип…

— Ну что ж… — Он сухо откашлялся. — Как ты понял, я реалист и понимаю все, что творится вокруг, иначе мне не выжить. Да если честно, мне было до фени, чьи приказы выполнять, — этим и отличается хороший солдат, даже если он Ангел. Понимаю также, как нелепо звучат мои откровения здесь и сейчас, но скажу так: несмотря на то что мне плевать на людей, которые дали мне задание, мне совсем не плевать на этих, которые думают, что они боги. Понимаешь? Сейчас они решили уничтожить земных правителей, раньше они провоцировали некоторые конфликты и стихийные бедствия, а завтра — кто знает? Может, им покажется, что для Вселенской Гармонии нужно принести в жертву все человечество разом? Как тогда, в этой истории со Всемирным потопом. Думаешь, зачем он им понадобился?

— Крис, — я нахмурился, — я, конечно, как историк, понимаю…

— Ни хрена ты, Странный, не понимаешь! — неожиданно эмоционально произнес он. — Вот ты считаешь меня холодным и расчетливым злодеем, так?

— По отношению ко мне… — начал было я.

— «По отношению»! — передразнил он, скривив пухлые губы. — А ты бы спросил — зачем они это сделали? Из любопытства услышать из уст сотрудника «Пантеона»?

— И зачем же? — с кислой миной спросил я.

— А за тем, — ответил Крис. — Если коротко, то так: Земля получает определенную часть энергии из космоса, которая тратится на поддержание жизни. Пучок этой энергии неоднороден — это что-то вроде таких каналов, пронизывающих всю Вселенную, их еще называют «струнами», или «мембранами». Там передается масса частотных диапазонов, которые не все даже фиксируются современными приборами. Сложная вещь, грузить сейчас не буду. Мне просто надо, чтобы ты понял меня.

— Я попробую. — Было удивительно, что я внимательно слушаю человека, которого пару минут назад желал пристрелить сильнее всего на свете.

— Тогда я прочту небольшую разъяснительную лекцию, если не возражаешь.

— Давай-ка, — кивнул я, — это мне очень не повредит.

— По этим же каналам, — продолжил он, — идет ответный поток энергии от энтропических процессов. — Он почему-то волновался. — Эта энергия питает метаморфозы расширения Вселенной. Если вкратце. Сперва химические элементы стали усложняться до соединений — солей, минералов, затем до органических соединений, от них к белку, тут уж, говорят, Эолы помогли — они частенько влияют на ход развития событий. А потом уж и возникла биологическая жизнь — все эти процессы усложнения материи выделяли в пространство огромные массы энтропической энергии. Такая вот обратная связь.

— Как зеркало, — вновь тихо произнес я.

— Процесс в чем-то эволюционный, — словно не обратив внимания, продолжил он, — но Эолы являлись здесь неким катализатором «на местах». Правы и материалисты, которые утверждают идею эволюции, и идеалисты, которые считают, что мир был создан высшим разумом. Правда, Эолы трудно назвать «высшим разумом», но «древнейшим» можно наверняка — им около трех миллиардов лет. Самая древнейшая разумная форма существования материи — электромагнитный плазмоид, в котором возникли информационные потоки и систематика копирования и воспроизведения данных…

Я удивлялся — передо мной был Крис, тот самый очкастый «ботаник», который изображал из себя экзобиолога в самом начале нашего пути. Вот что значит «первое впечатление бывает самым верным». Он и есть такой — ученый, хладнокровный убийца и маниакальный социопат.

— Они подчиняются законам космоса. — Это уже не был тот человек, который высокомерно предлагал мне сделку: это был одержимый. — Один черт знает, как они мыслят и действуют, но они напрямую зависят от вселенских процессов. Так что если инопланетяне и существуют, то они приблизительно на том же уровне развития, что и мы, — ведь жизнь во Вселенной возникла примерно в одно время — биологическая жизнь. Все почему-то зациклились на том, что разум — явление биологическое, тогда как разум есть система самоосознающая, следовательно, виртуальная: копирующая и повторяющая. А ведь наши компьютеры, в более примитивном виде, копируют систему мышления Эолов — обыкновенная схема передачи, хранения и использования данных! Эволюция во Вселенной развивалась нелинейно — параллельно шло и материальное и энергетическое развитие. Сперва некоторые из Эолов обосновались в нашей Солнечной системе. Затем, когда энтропия «потребовала» большего усложнения материи, возникли из газовых сгустков, под воздействием энергии, твердые планеты, и Звезда зажглась из газа под воздействием гравитации и прочих сил. Про усложнение веществ я уже сказал, далее пошло усложнение в виде возникновения одноклеточных, затем господство растений, потом биологических видов…

Я понял, что слушать придется долго, но мне было очень интересно, поэтому я присел на ствол поваленной пальмы и закурил армейский «Camel» без фильтра.

— Каждый раз Эолы в процессе эволюции структурировали процессы. Удивлялись наши ученые тому, как возникла молекула белка, с которой и началась жизнь? В логике развития органических соединений произошел скачок, резкий скачок к сложнейшей молекуле. Как бы из ниоткуда. Затем в отложениях мелового периода были найдены примитивные ракообразные — опять же возникшие как бы сразу, будто их кто-то создал, — затем то, над чем ломались головы лучших из лучших, — человек. Кроманьонец… Австралопитек, питекантроп, неандерталец — и прямо сразу же Homo sapiens! Естественно, все пытались свалить все на некоего «бога». Да, почти так и было — энергетическим субстанциям Эолов было необходимо переходное звено, чтобы управлять эволюцией дальше. Причем, повторюсь, ни жажды власти, ни особой осознанности действий у них нет! Они чем-то напоминают дроидов, эти Эолы. Первые, скажем так, «условно разумные» существа на Земле, до того как возник человек, были больше энергетическими полями типа тех же самых глюков, только подчиняли себе материю, могли воплощаться в разных структурах и веществах, в зависимости от задачи: нужно было пробить скалу — они могли стать вихрем стальных лезвий или же раскаленным пучком плазмы. Нужно было преодолеть препятствие по воздуху — они становились электромагнитными полями, невесомыми плазмоидами… Необходимо было создать переходный этап, чтобы ускорить эволюцию, вернее, переставить ее на новые рельсы. Энергия энтропии нужна Вселенной. Энтропия рождает из хаоса порядок. Вот и возникли Древнейшие. Вот эти ребята… Они напрямую зависели от энергии космоса и от этих Эолов. Они, как ретрансляторы, воплощали энергию в развитие жизни, они помогали развиваться человекообразному населению, и тот самый Человек Разумный — это их с Эолами рук дело. Только сконцентрировали они энергию мембран не специально — это как рефлекс или инстинкт сработал. Правда, некое свое отношение, уже ближе к человеческой психике, они имели. Понимали, что люди — это братья меньшие. Они почти не размножались, были зависимы от энергии Вселенной, но в то же время интуитивно знали очень многое и обладали огромными способностями.

Люди были нужны им как поддержка, как слуги, которые позволят экономить им собственную энергию. Но тут-то и крылся главный парадокс закона сохранения энергии — создав сходный с собой, но более слабый вид (вернее, поспособствовав его созданию), они тем самым попались на другую проблему: люди жили недолго, энергии из космоса получали меньше, соответственно, чтобы популяция не погибла, люди активно размножались. А Древнейшие научили их правильно жить, дали технологии, знания, создали комфортные условия. Люди увеличивали численность. А так как их энергетический потенциал тоже нуждался в подпитке поступающей на Землю энергии, они взяли числом: энергия Земли стала, по законам энтропии, распределяться между всеми разумными существами. Боги стали слабеть, они теряли свои привычные навыки. Сработал банальный эгоизм — надо было сократить количество ртов, забирающих энергию космоса.

Так вот в шумерских мифах, одних из самых ранних, где описан Потоп, говорится о том, что расплодившееся человечество своим шумом и гамом мешало думать верховному божеству. Это потом, в более поздних мифах мотив отредактировали как воздаяние за грехи людские, — но человек всегда был несовершенен отчасти благодаря им же, этим якобы богам, которые из плоти и крови, просто старше нас, а следовательно, должны быть мудрее и чутче. Но этого мы не увидели. Так вот, безмерно расплодившееся человечество стало «отъедать» каналы космической энергии, направленные на Землю. Мы могли бы ее и генерировать или перерабатывать, но для этого с нами нужно было много возиться, а ИМ было лень! Они берегли тающие силы! Раньше они, концентрируя геомагнитные поля планеты, могли двигать горы, менять русла рек, а теперь им стало не хватать животворного источника. И чтобы не заморачиваться, они решили устранить саму проблему — основную массу людей! Правда, некоторые из первых были против, из-за этого между Древнейшими вспыхнула война. Победили сначала те, кто был за уничтожение. Во многих мифах это описано. Да и учить легче, когда народа меньше, и подчинить проще, да и запугать так элементарно… Ты только вдумайся!!!

Его голос потерял былую мощь — он почти визжал от гнева.

— Ну, хорошо, — кивнул я, — допустим, так и было, но если память мне не изменяет, бог, которого у шумеров называли Энки, начертил одному из праведных царей чертежик непотопляемого судна, куда он забрал всю свою семейку, образцы растений и животных — так, кажется?

— Да, — кивнул Крис, выдержав некую паузу, чтоб отдышаться от эмоций, — верно. Но, во-первых, Древнейшие вступали в браки со своими подопечными — это и обмен энергиями, и получение еще одной прослойки в эволюционной цепи. А этот царь был избранный, почти родственник, которому они потом даровали бессмертие, а во-вторых, они не хотели полностью лишиться генетического материала для своих экспериментов. Люди для них — это как расплодившиеся тараканы на кухне — тараканы же не особенно опасны? Но когда они начинают раздражать — их морят ядом… Понимаешь?

— Но мы-то ничем не лучше, мы тоже морим ядом тараканов, — я не думаю, что они безразличны к жизни…

— Так в том-то и дело! — Щеки его вновь затряслись. — Дело в том, что ОНИ, как старшие братья, могли бы научить, исправить, показать, как жить в гармонии с окружающим миром, но они пустили все на самотек… Прикрывшись идеей «естественного хода событий». Они сами утонули в хаосе, который создали, один лишь Энки вмешивался в этот «ход событий», но его быстро оттерли на задний план — даже люди перестали строить ему святилища. Получилась схема, когда сильный паразитирует на многих слабых. Вроде как закон сохранения энергии: они дали людям почувствовать свою «самость» — и перестали вмешиваться в их дела. Дождались, пока люди сами, через тысячи кровавых ошибок, построят сообщество, а потом в середине двадцатого столетия пришли заявить о своих правах на человечество… Естественно, только посвященные знали про это — боясь потерять положение, они не разглашали тайны, дабы не будоражить умы. Да, наши земные цари были подонками, но что им оставалось делать? Им надо было пройти путь, весь этот путь от начала до конца, с тем, что они имели. Разве кровавые диктаторы (за редким исключением) радовались массовым казням и пыткам? Им надо было объединять общество, и тут любые варианты были хороши, а для слаборазвитого человечества политика кнута и пряника — единственное, что приносило плоды. Это работало! И что, скажите на милость, нужно было делать? Гуманистические идеи не поспевали за шквалом размножения — нужны были реки крови, чтобы люди ужаснулись сами себе и хоть как-то задумались. Человеческие жертвы, приносимые богам, были им уже, естественно, не нужны — они были нужны самим людям! А эпоха богов кончилась — мы, дескать, вас уже всему научили, теперь вы умные — шагайте в космос! Но они не учли, да и не собирались: в мир они отправили глупых, невнимательных, озлобленных подростков! И когда тех побила жизнь и они стали хоть немножко что-то понимать, вновь явились и сказали: а вот теперь мы поясним вам, как жить дальше. Естественная реакция — отторжение. Это если к тебе приезжает твой отец, который бросил тебя в бессознательном возрасте, и говорит: «Здравствуй, сынок. Ты меня помнишь?»

Сперва, конечно, всем недальновидным правителям нравилась эта игра в тайные ордены, оживших богов, странных сущностей Эолов — это покруче инопланетян и параллельных миров. Но умные люди сразу решили уйти с мизансцены, однако на тот момент тупоголовыми болванами уже было заключено соглашение о создании «Пантеона», и все эти дальновидные деятели быстро исчезли, не оставив никаких следов… Вот так вот… И сейчас они решили добить оставшихся, потому что использовали их, чтоб войти во власть, закрепить господство на земле и эффектно выйти из тени. А самое страшное, что на Земле, и даже на Марсе, есть сеть мегалитических построек, большей частью подземных. Это вроде пирамид или колоннад, или концентрических строений. Так вот — предназначение они имели разное, но общее в них одно: крупная масса минеральной кристаллической решетки, установленная в узлах концентрации геомагнитных линий Земли, служила своеобразным накопителем энергии на различные нужды. В частности, в некоторых зиккуратах и пирамидах обитали первые биоэнергетические существа, продукт эволюции Эолов, которые уже не могли найти себе достаточной подпитки среди людей. Они существовали в этих живительных резервуарах энергии. Так вот что страшно — сдерживают и контролируют этих древних монстров анунаки, которые гораздо слабее этих существ, потому что ближе к людям, существам более физическим, нежели энергетическим. Они в свое время взяли числом — сейчас-то их в разы меньше. Они могут элементарно не справиться, и в пространство вырвутся полуразумные энергетические вихри — ты должен был тут парочку таких встретить.

Я кивнул, вспомнив восхождение на Гору и атаку позиций космодесанта.

— Так вот, — продолжал Крис, — они не желают какого-то зла людям, просто, окажись они на свободе — их акцепторный потенциал начнет поглощать энергию всего вокруг! Большей части людей не пережить подобного, а уж про цивилизацию придется забыть на многие тысячелетия…

— Просто какой-то сценарий для фильма-катастрофы, — медленно проговорил я. — Это звучит настолько фантастически, глобально и невероятно, что я даже верю в это — логика здесь присутствует… Особенно глядя на весь этот кровавый шизоидный бардак…

Я обвел глазами окружающие меня джунгли.

— Я уже устал бояться, — продолжил я. — И удивляться устал, и к ощущению, что все вокруг совсем не то, чем кажется, привык…

— Я надеялся, Странный, что ты сможешь меня понять, — кивнул Крис. — Поверь мне, происходящее у меня, штатного сотрудника, вызывает примерно те же эмоции, что и у тебя, человека, который влип в это случайно… В общем, если уничтожить Древнейших, то человечество вздохнет с огромным облегчением — у нас и без них проблем хватает. К тому же их мотивы неясны даже нашему звериному пониманию — особого садизма и жажды убийств они не проявляют, стремления к безраздельной власти или почитанию у них тоже нет — они хотят остаться в тени, вновь перекинув свои указания на касту жрецов «Пантеона». Помогать особо не стремятся, да и мешать вроде не хотят, — и мы станем теперь огромной игрушкой в руках психопатов, настроения которых так же непостижимы, как и изменчивы. Да и про вселенскую энергию вроде речь уже не идет — что-то они иное задумали… Договариваться с ними или что-то обсуждать — занятие бесполезное: мы слишком плохо друг друга понимаем и вряд ли поймем… Вдруг и правда выпустят этих… Марс тут просто очередная площадка…

— Очередная площадка… — медленно повторил я.

— Именно, Странный, — кивнул Крис, и голос его приобрел бесцветные интонации. — Ни против тебя, ни против Ирины я действительно ничего не имею — вы случайно встали на пути таких процессов, которые могут уничтожить даже Ангелов…

— Значит, — медленно произнес я, — война в раю?

— Странный… — Крис говорил почти ласково и немного устало, как школьный учитель на последнем занятии. — Я понимаю, что ты не виноват, и Ирина не виновата, я понимаю, что вашей любви не предсказал бы сам Ангел — по той простой причине, что Ангелы думали про другое. И даже Кожевников, из чувства вины желающий привезти Ирину в рай марсианский, решивший сделать ее ключом к кодировке психотронных спутников, не догадался, что подставит любимую жену, а в первую очередь — себя самого: ведь ему говорили то же, что я говорю сейчас тебе. Он был более упертым типом — ведь он имел высокий уровень доступа к информации и просто не пожелал ее воспринять.

По моим щекам почему-то текли слезы.

— Скажи, Крис, — тихо сказал я, — а почему для блага всего человечества нельзя было это объяснить в самом начале?

— Ох, Дэн, ты меня удивляешь, — сказал он огорченно, и это обращение «Дэн» меня как-то стало успокаивать. — Как я мог бы это сделать? Вот подошел бы и вывалил тебе всю информацию — в лучшем случае ты принял бы меня за шизофреника, а в худшем — пристрелил бы. Да, я убил Джованни Мюррея, да, я убил Дарби, но лично мне это не доставило никакого удовольствия. Просто я знал: начни они действовать, как задумали, — заварившаяся каша хлынула бы за горизонт. Я надеялся, что буду действовать аккуратно, и я старался. Четко и обдуманно: с Джованни разговаривали мои люди, он не захотел меня слушать — все талдычил про мировое счастье, про мир во всем мире… Так ведь надо знать, как это делать, а потом уже браться. Дарби — это моя ошибка: я думал, он примкнет к нам, а он решил сыграть соло — то ли глупость, то ли комплексы подвели его… Я, честно сказать, надеюсь, что хоть ты меня поймешь… Там, у поезда… когда погибли твои друзья, — этот пурпурный Эол: я не вызывал его, а уж тем более не мог дать ему приказа убить их… Получилось скверно — ведь ни Йорген, ни Сибилла не были мне помехой, это все Древнейшие. Это на их совести… Встрял ты, конечно, со своим расследованием не вовремя, и из-за твоей дурацкой трансляции на спутник наша ситуация только осложнилась… Ну да ладно — мы уже здесь, у ворот, как ты выразился, рая… Ты поможешь мне?

— Крис, я попробую… — Я прокашлялся, пытаясь прийти в себя, — не был я таким легковерным, просто говорил он то, о чем я тоже когда-то задумывался. — Крис, а как ты собираешься уничтожить этих могучих Древнейших? В одиночку?

— Конечно же нет. — Он устало вздохнул. — «Пантеону» удалось установить, что Древнейшие «переехали» на Марс — здесь их самое многочисленное обиталище. Мне достаточно попасть на саму базу…

— На саму базу?! — Я округлил глаза. — А это не она?

— Конечно нет! — Крис хмыкнул. — Место расположения «Зеркала-тринадцать» не знают даже в «Пантеоне», по крайней мере мало кто. Когда Кожевников получил туда назначение за какие-то особые заслуги — им и собирались воспользоваться, привлечь на нашу сторону. Но… ты знаешь, чем кончилось… Когда я попаду на базу… Я дам пеленг, и орбитальный крейсер накроет ее ядерными ракетами. Если они попытаются сорвать атаку своими способами — мы переориентируем некоторые спутники и направим на них жесткое излучение, которое они хотели направить на нас: они тоже для него уязвимы. И покончим с этой древней нечистью, будем сами жить…

— А управление Землей вы собираетесь взять в свои руки? — с интересом спросил я.

— Странный, ты псих! — почти выкрикнул он. — Если такой пульт управления останется — войны за него будут вестись вечно! Ты понимаешь?!!

— Это я понимаю, — кивнул я, — очень понимаю…

— Ракетно-ядерный удар разнесет весь этот серпентарий к чертовой матери…

— Тогда погибнет город Лихоторо, — возразил я.

— Не погибнет, — отмахнулся Крис. — Только вход на базу находится на Олимпе, а сама она, я уверен, на Марсе, но не здесь. Мы движемся сейчас к порталу перемещения — вряд ли он был бы тут, если бы база стояла рядом… Она не здесь…

Он вздохнул совсем не как Ангел — как человек:

— Ну, что, поможешь мне? Я не прошу идти до конца, поскольку я, скорее всего, погибну от ракетного удара, дав пеленг с объекта…

Я посмотрел на него другими глазами: если этот человек говорит правду, то он заслуживает уважения, даже если его идеи ошибочны. Он верит в них так сильно, что готов пожертвовать собой… Это совсем другой Крис — не такой, как в долине у поезда. Он говорил так чисто и искренне, что мне правда захотелось просто ему помочь, хотя в голове у меня царил полный хаос. Пожалуй, я к этому уже привык…

— Да, — твердо сказал я. — Я постараюсь помочь тебе, Крис, только верни мне Ирину…

— Это не так сложно, — кивнул он. — Просто помни наш уговор.

— Я буду помнить его, — повторил я. — Дай мне ее обнять.

— Что ж, — Крис лукаво улыбнулся, — это можно.

В глазах моих потемнело…

Черный клапан, сочащийся маслом, выпустил с шипением пар. Штанга паровоза, крепящаяся на красно-белых дисках ажурных колес, немного вздрогнула с металлическим лязгом. Колесо дернулось. Раздался хриплый гудок, от которого зазвенело в ушах.

Звук этот как-то одиноко и тоскливо легким эхом отразился от пустых перронов и фасада уснувшего вокзала.

Мы были одни. То есть почти одни. Слева от нас, ближе к началу перрона, на свежеокрашенной зеленым лавочке сидела женщина средних лет в старомодной шляпке, в длинном голубом платье. В руках она держала белый кружевной зонтик от солнца. Рядом с ней крутился мальчуган лет шести, в матроске, который бегал вокруг нее с игрушечным аэропланом в руках, изображая рев мотора резким фырканьем губ.

По перрону разгуливал тучный мужчина в железнодорожном мундире, заложив руки за спину. Причем каждый раз, когда я поворачивал голову, он шел спиной — либо ближе, либо дальше. А возле вокзальной пристройки стояла стремянка с одиноким рабочим, который шпателем чистил каменный карниз от голубиного помета.

Здание вокзала из серого камня возвышалось своей центральной башней в готическом стиле, острым, сверкающим с края, медным шпилем упираясь в розоватые облака закатного неба. Вместо окна-«розы», принятого в готике, по центру башни красовались огромные часы с римскими цифрами, которые показывали половину девятого вечера. Тонкие сиреневые сумерки дрожали вокруг, когда громкий гудок паровоза ворвался, как неуместный вопль в тишине храма, разметав сиреневую дымку вечерней тишины. Неожиданно в ту же минуту плавно засияли тусклые вокзальные фонари в массивных чугунных рамах.

Никто из присутствующих на перроне не шелохнулся — мальчик продолжал резвиться с самолетиком, железнодорожник прохаживаться, а рабочий — работать.

Крис повел взглядом из стороны в сторону, вынул из жилетного кармана старинный хронометр на массивной золотой цепочке и открыл крышку.

Озабоченно нахмурясь, он поправил очки, и на лоб ему тут же съехал нелепый коричневый котелок.

— Уже пора, — пробормотал он и убрал хронометр обратно.

Стальная туша паровоза с составом сверкающих медными ручками красных лакированных вагонов замерла, тихонько шипя стравливаемым паром, и сиреневые клочья вечера стали вновь плавно опускаться с неба, словно паутинки.

На черной прокопченной кабине локомотива красовалась круглая эмблема, состоящая из двух змеев, кусающих друг друга за хвост.

Эхом отдавались негромкие шаги играющего ребенка, который неожиданно подбежал к нашей скамейке и замер, глядя мне в глаза.

— Зачем вы приехали? — спросил он вдруг больше с любопытством, нежели с осуждением.

Его звонкий голос, кажется, заставил тусклые фонари слегка мигнуть.

Я тяжело вздохнул — я чувствовал себя как-то неуютно.

— Не знаю, — ответил я с оттенком грусти, — наверное, чтобы что-то изменить.

— А-а-а, — кивнул он и побежал к маме, которая бросала на нас равнодушные взгляды, будто глядя куда-то вдаль, сквозь спину железнодорожника, который продолжал прохаживаться по перрону, сложив руки за спиной.

Сперва у меня был некий истерический порыв вскочить с места, подбежать к каждому из этих статистов, потрясти их за плечи и спросить, что они делают здесь. Выбить из них всю правду. Но усилием воли я сдержался и постарался расслабиться.

И тут от темного здания вокзала отделился темный женский силуэт, торопливо двигающийся в нашу сторону.

Сердце мое учащенно забилось в груди.

Бледный свет упал на подходящую к нам фигуру — да… Это была Ирина…

— Простите, я немного задержалась, — проговорила она нарочито бодро. — Привет, Дэн, хорошо выглядишь…

Я встал со скамьи и молча смотрел в ее бездонные глаза.

Она замолчала. Повисла пауза.

Крис деликатно кашлянул.

— Я пойду узнаю поточнее, во сколько отправление, — сказал он, поднявшись и неторопливо отправившись в сторону вокзала.

Мы с Ириной продолжали стоять, молча глядя друг на друга. Я узнавал и не узнавал ее: она ли это? Не очередная иллюзия этих мистификаторов? В серых глазах золотистые искорки потускнели, стали охристыми. Серый цвет приобрел отблеск полированного металла. И бездна, открывающаяся в ее взгляде, стала какой-то пустой.

— Здравствуй, милая, — произнес я негромко.

— Здравствуй, Странный, — как-то фальшиво произнесла она. Она почти никогда меня так не называла.

— Ты меня еще помнишь? — спросил я.

— Да, — тихо ответила она.

— Ты меня еще любишь?

— Зачем ты здесь? — спросила она, понизив голос.

Несмотря на какую-то странную перемену, я купался в волнах счастья — все же я нашел ее… Нашел…

— Я пришел к тебе, — ответил я, — хотел поговорить. Расстались мы как-то нехорошо. Так вот я решил догнать тебя…

— По заданию своей разведки? — холодно осведомилась она.

— Нет, — ответил я, почему-то глуповато улыбнувшись. — От себя лично…

— Ну да… — неопределенно произнесла она. — Тебе же не сидится на месте.

Я немного погрустнел.

— Понимаешь, Ира, — сказал я тихо, — я потерял все: свою прошлую жизнь, своих друзей, свою картину мира — понимаешь? У меня осталась только ты. Только ты — больше мне не за что цепляться в этом мире. Возможно, ты усмотришь здесь эгоизм, — плевать. Конечно, если ты скажешь, что я тебе больше не нужен, я уйду…

— Он тебе все рассказал? — вместо ответа спросила она, слегка кивнув в сторону вокзала.

— Да, — сдержанно ответил я.

— Ты пойдешь с нами? — спросила она.

— Я пока не знаю, — начал было я. — …Постой, что значит «с нами»? Ты собираешься идти с ним? На Объект?!

— Все это нужно остановить, прекратить, — ровным голосом ответила она, — это нужно остановить…

Мне показалось на мгновение, что вместо нее включилась заедающая пластинка.

Пейзаж вокруг мигнул, словно монитор, который на время потерял сигнал.

— Ирина, скажи, — я старался говорить спокойно, — ты что, всерьез собираешься сгинуть в термоядерном пламени ради счастья всего человечества?

— Ну, не все же тебе решать судьбы других людей! — холодно парировала она. — Какие у нас с тобой перспективы? Я не хочу быть женой Охотника: носиться с тобой по рейдам в этой треклятой пустыне или сидеть в поселке и кусать локти, думая — убили тебя или нет? Не попал ли ты в аномалию, не загрызли ли тебя церберы. А что? Жить в этой «Стране чудес» и Великих богов древности? Чтобы подчиняться до самой смерти их капризам и правилам? Или вернуться на Землю, где все будет тянуть обратно, в прежнюю опостылевшую жизнь? Ты сказал, что потерял все? Я тоже все потеряла, а главное — я потеряла веру в это существование… Да, не в жизнь, а в существование, — а ведь это, наверное, страшно. Но иначе еще страшнее…

— Значит, ты больше не веришь мне и не любишь меня? — спросил я, стиснув зубы.

— Ты здесь уже ни при чем. — Она покачала головой. — Дело не в тебе.

— Если ты меня уже не любишь, то и во мне тоже, — возразил я. — Не думай, пожалуйста, что мне легче воспринимать все те обломки, которые раньше назывались у меня «верой в реальность»… Не догадывался, что тебя сломает эта история…

— Это надо остановить, — упрямо проговорила она, будто не услышав моих слов.

Мне захотелось, как и некоторое время назад, взять ее за плечи и энергично встряхнуть, чтобы развеять это ее состояние. Мне казалось, что она еще прекраснее, чем раньше, но болезненно для меня отчужденная… Правда, я не рассчитывал, что наша встреча будет иной… Я вообще не рассчитывал ни на что. Я просто хотел увидеть ее… А теперь растерялся, как мальчишка…

— Ладно, после поговорим, — тихонько произнес я, — вон они возвращаются.

Со стороны вокзала к нам двигались двое — это была тучная фигура Криса, рядом с которым шел какой-то станционный работник, круглый, как воздушный шар. Крис рядом с ним смотрелся человеком атлетического сложения. На лицо тот напоминал жука-усача: под синей форменной фуражкой торчали очки в толстой роговой оправе и пышные черные усы, вычурно загнутые вверх.

— Так, значит, ты едешь с нами? — В глазах ее мелькнуло что-то похожее на интерес.

— Да, еду, — буднично ответил я, сам ужаснувшись смыслу сказанных мною слов…

— Так, значит, вас трое едет? — хрипло спросил жук-усач, подойдя с Крисом к нашей скамье.

Паттерсон бросил на меня вопрошающий взгляд — я едва заметно кивнул, прикрыв веки.

— Да, втроем мы. — Крис энергично закивал.

— Тогда с вас за троих. — Он снял свою форменную фуражку, протягивая ее Крису будто за подаянием.

У Криса выпучились губы, и он плавным движением фокусника вытащил изо рта три золотых монеты, которые с глухим звяком упали в фуражку.

— Можете занимать любое купе в любом вагоне, — милостиво разрешил жук, — у вас только ручная кладь, без багажа?

— Да, без багажа, — опять кивнул Крис.

Мне показалось, что в том месте, куда мы направляемся, багаж в принципе не нужен…

— Ну, устраивайтесь — через пять минут отправление…

Поезд, тихо постукивая колесами, покачивая вагоном, катил по равнине, уставленной какими-то массивными каменными сооружениями, которые иногда имели кубическую, а иногда и пирамидальную форму. Встречались ряды массивных колонн, которые стояли просто так, не подпирая собою ровным счетом ничего.

Было спокойно, пусто и немного тоскливо.

Солнце кровавым пятном садилось за горизонт, бросая в щели между древними постройками последние косые свои лучи.

В голову пришла глупая и неуместная мысль: откуда под землей, в центре вулкана, взялось солнце?

Я, как мог, отогнал навязчивую идею.

На душе было почему-то тяжело, все вокруг угнетало. А Ирина, единственное светлое пятно, саднила в сердце какой-то ноющей болью. То ли обида, то ли чувство вины, а может быть, ощущение безвозвратной потери…

Крис читал книгу, озаглавленную как «Нонн Панополитанский. Деяния Диониса»[76].

Сперва я подумал, что это его мелкая провокация, из жажды меня позлить, а потом я просто устало махнул рукой и стал смотреть на проплывающий мимо пейзаж.

Ирина, полусидя на парчовом кресле, курила сигарету и делала пометки в своем планшете.

Купе было роскошным, с тяжелыми бордовыми занавесями и золочеными светильниками. Молчаливый высокий и костлявый проводник принес кофе. Кофе был отвратительным. Все выглядело как в давящем тоскливом сне. Я пытался рассредоточить свои мысли, направив их в позитивное или же абстрактное русло. Получалось у меня неважно — краем глаза я нет-нет да и бросал взгляд на Ирину, и сердце болезненно сжималось. Где та девочка, которая с бластером бросилась ради меня на танк?

Что-то изменилось, необратимо и глобально. Но я не мог взять в толк, что именно. Мои аналитические способности, не раз выручавшие меня в трудную минуту, крепко спали. А может, все очень просто? Может, изменился я сам? Она не хочет быть женой Охотника, и я понимаю ее. Я сейчас тоже не хотел ничего. Только быть рядом с ней, пускай и последнее, что я увижу, будет нестерпимо яркая вспышка…

Вся эта тяжелая атмосфера казалась мне насквозь фальшивой и неестественной.

Я первый нарушил тишину, прерываемую только постукиванием колес.

— Далеко нам ехать-то? — спросил я.

— Не особо, — медленно ответил углубленный в чтение Крис.

— Я бы так ехала и ехала, — вдруг сказала Ирина. — Просто так, без всякой цели… Бесконечно…

— В какой-то момент это, наверное, надоест, — осторожно предположил я.

— Все рано или поздно надоедает, — флегматично ответила она. — Мы не в состоянии вместить в себя вечность. Ее можно только попытаться прожить. Какие же глупцы те люди, которые мечтают о бессмертии.

— Те, кто мечтает, действительно, глупцы, — согласился Крис, не отрывая взгляда от книги.

— Наверное, стоит вздремнуть, — ответил я нейтральным тоном.

— Я бы на вашем месте не расслаблялся особо, — сказал Крис, продолжая чтение. — Приехать мы можем в любой момент. Я сам даже не знаю когда… На том свете отоспимся.

— Мило, — скептически ответил я. — Что-то обстановка всеобщего воодушевления меня сильно будоражит.

Крис впервые оторвал взгляд от книги и поглядел на меня поверх очков. Он явно хотел что-то ответить мне, но промолчал.

— Неуемный ты человек, Дэн, — словно бы за Криса, ответила Ирина.

— Есть за мной такой грех. — Во мне стало возрастать раздражение. — Еще я очень доверчивый…

— Я вот, к примеру, — продолжила она ровным голосом, — смирилась с мыслью о том, что я — это ключ. Я просто должна выполнить свое предназначение, и это меня успокаивает. А у тебя есть предназначение?

Нет, это определенно не Ирина. Я не узнавал ее с каждой фразой все сильнее.

— У меня его навалом, — язвительно отозвался я. — Вот, к примеру, сейчас я чувствую, что мое предназначение — это смочить горло. Крис, может, организуешь?

Крис с недовольной гримасой отложил книгу и, взяв позолоченную трубку внутреннего телефона, инкрустированную мелкими стразами, коротко произнес:

— Графин коньяка и три рюмки, будьте добры.

Через некоторое время в дверь деликатно постучали.

— Войдите, — сказал Крис.

В купе вошел давешний проводник в синей форме и белых перчатках. Он поставил на столик серебряный поднос. Графин с янтарной жидкостью был окружен изящными бокалами, а на фарфоровом блюдце аккуратно были разложены лимонные дольки, несколько зерен кофе, маленькие квадратики черного шоколада и кучка корицы.

— Благодарю вас, — сказал Крис, и проводник так же молча удалился.

— Никогда я тебя, Дэн, не могла понять до конца, — грустно вздохнула Ирина.

— Да там и понимать нечего, — ответил я, потянувшись к графину. — Кому еще налить?

Крис молча, не отрываясь от книги, поднял руку.

— А я, наверное, не буду, — сказала Ирина задумчиво. — Хотя почему нет? Налей и мне, что ли.

Я разлил, и мы все ударили с легким звоном бокалами.

— За успех нашего безнадежного предприятия! — Мой тост прозвучал в этой гнетущей обстановке как-то особенно нелепо.

— Крис, а скажи мне, — я не мог молчать, как они, — а что это за солдаты из двадцатого века, которые встретили меня в «санитарной зоне» сразу после пирамиды на Горе?

— Это искусственная квантовая реальность, некий лимбус, — ответил Крис, не глядя на меня. — Первый уровень охранной зоны: все солдаты, или воины, которые гибли в боях, во времени и пространстве, попадают периодически сюда в виде энергетических структур.

— Но мне показалось, что они из плоти и крови, — удивился я.

— Так и есть, в некотором смысле этого слова: это долго объяснять, Странный. — Крис наморщился. — Вообще мало кто может пройти это препятствие, как ты сам, наверное, понял. Ты просто удивительно везучий сукин сын. Поэтому я и попросил твоей помощи.

Я не стал комментировать, как он начал просить эту помощь, и то, что дело не в моей везучести, а в том, что мне помогли монахи. Ведь они тоже являются хранителями этой части Горы. Но про них Крис почему-то не упомянул — может, не знал?

— Только лучшие воины охраняют Священную Гору, так говорилось в марсианской легенде, — вспомнил я.

— Так оно и есть, — кивнул наш Ангел.

— Хорошо, что я всего этого почти не увидела, — прошептала Ирина.

— Как это? — удивился я. — Где же вы шли?

— Я просто берег ее нервную систему, Странный, она нужна крепкой, — отозвался Крис. — Поэтому в особо опасных местах я вводил Ирину в состояние транса.

— А… — протянул я, наливая себе новую порцию.

Неожиданно поезд въехал в темный тоннель, и за окном стало черным-черно. Грохот колес усилился отраженным в тоннеле эхом.

Крис поправил очки и взглянул в окно.

— О, Врата Ганзир проезжаем, скоро наша, — сказал Крис с таким равнодушным спокойствием, словно размышлял — сдавать уже белье проводнику или еще нет.

— А можно вопрос? — попросил я с бокалом в руке.

— Давай, — вздохнул Крис.

— Вы не подумайте, пожалуйста, что я трушу… — начал было я.

— Все знают, что ты без башни, Странный, — отмахнулся Крис.

— А вот это ошибочное впечатление, — нахмурился я. — Очень даже с башней, и боюсь я всего часто. Вот и сейчас… — я замялся, — не то чтобы боюсь, так, чуть-чуть… А нельзя ли пеленг на бомбежку послать прямо возле самого входа, а потом сразу убежать?

— Нет, Странный, нельзя. — Крис усмехнулся. — На входе в командный центр находится настоящий портал нуль-транспортировки, устройство Древнейших, чтобы люди и материальные объекты могли перемещаться на большие расстояния. Так что давать пеленг перед этим порталом не имеет смысла. Понимаешь?

— Я так и думал, — в свою очередь вздохнул я, — где-то должна быть нестыковка…

— А потом, — продолжил Паттерсон, — портал активируется, только когда считает биоэнергетический рисунок Ирины.

— Хитро, — пробормотал я. — Ворота — отдельно, дом — отдельно.

— Тебя никто не заставляет, Странный, я просил тебя только проводить нас, — невозмутимо сказал разведчик-камикадзе.

— Эх, — вздохнул я, залпом опрокинув в глотку ароматную жгучую жидкость, — как сказал старинный летчик-философ Антуан де Сент-Экзюпери, «в действительности все совершенно иначе, чем на самом деле»…

— Это ты к чему? — Паттерсон слегка изогнул левую бровь.

— Это я к тому, — ответил я, наливая себе новый бокал, — что здравый смысл подсказывает мне с вами не ходить, — значит, я пойду.

— Я же говорил, что ты без башни, — усмехнулся Крис.

— Тебе, Крис, меня не понять, а объяснять долго, — ответил я и тут же выпил.

— Да где уж мне. — Крис поглядел на меня, как мне показалось с неким уважением и сочувствием. — Дэн, не налегай особо на спиртное…

Ирина молчала, глядя в свой планшет, но у меня было стойкое ощущение, что она боковым зрением или мозжечком внимательно слушает и наблюдает за нами.

— «Это есть наш последний и решительный бой!..» — негромко затянул я.

— О боже, — вздохнул Крис и вновь углубился в чтение.

Поезд продолжал ехать по тоннелю — за окнами царил мрак.

Я перестал петь, прервавшись на фразе «восстанет род людской».

— Крис, — позвал я, стараясь игнорировать Ирину взглядом, — скажи, а если затея не выгорит и мы погибнем зря?

Крис отложил книгу, стиснув зубы.

— Что значит «зря»? — Он нахмурился. — Если вдруг — подчеркиваю: вдруг — у нас ничего не выйдет, за нами придут другие. Придут обязательно — в «Пантеоне» многие за перемены… — Он опять вздохнул и вытер пот со лба, проступивший крупными каплями. — Но мы подготовились и сейчас очень неплохо — ракеты способны проникать на глубину более трехсот метров гранитных пород. Даже если они не достигнут цели непосредственно, возникнет мощное землетрясение и сдвиг пород. Оставшаяся часть панцерпехов, боевые роботы и верные люди из марсианских кланов, в общем все резервы, с максимальной скоростью появятся там… Древнейшие не смогут, при всех своих силах, справиться с натиском — все продумано… Даже при их способностях…

— Допустим, — кивнул я, наливая себе в бокал, мелко трясущийся под гулкий стук колес. — Но разве Древнейшие, эти чудовища со сверхспособностями, не ждут нашего появления? Разве они не в курсе, что мы миновали «санитарную зону» этой искусственной квантовой реальности? Ты, я, Ирина — мы смогли просочиться незамеченными? Вместе с твоими «Гепардами», панцерпехами?

— Хм… — Паттерсон вытянул губы, как давешняя лошадь. — Ты, Дэн, задаешь правильные вопросы… Жаль, что ответов на них у меня нет… Ирину так и не… хм… не попытались остановить — а ведь ключ-то она… Меня пытались останавливать… Да уж про тебя и не говорю… Они думают совсем не как мы. С их силами и возможностями они могли бы уничтожить нас уже давно. Тут ты прав — либо они готовят нам западню, что было бы смешно с их возможностями, либо, что скорее всего, в их презрении к людям они уверены, что дееспособная личность, даже хорошо подготовленная, их санитарной зоны не пройдет, с Ириной не договорится (а ведь Ирина должна добровольно пройти в портал), и, главное, не верят в то, что человек, со своими инстинктами, способен пойти на смерть, а тем более те, кто служит им… Да, конечно, они знают, что в «Пантеоне» произошел раскол, что Кожевников убит, а его бывшая жена с нами движется в сторону их штаба. Но, как мне кажется, и наша жизнь является зароком этого, — за долгие тысячелетия они настолько расслабились за стеной продуманных поступков и подчинения приматов типа «хомо сапиенс», что хоть и понимают нашу силу — уверены: мы бессильны перед ними. К тому же правители Земли полностью им подчинялись до последнего, а информация об их ликвидации просочилась внезапно…

— А ты не думаешь, Кристофер, — проговорил я захмелевшим голосом, — что нас уничтожат возле портала или сразу после?

Крис икнул — выглядел он при этом и величественно и комично. На лице была легкая гримаса: видно, ему не нравилось, что я назвал его полным именем.

— Самое опасное — это «перед», — ответил он тихо. — «После» — уже не принципиально: в мою нервную систему вмонтирован мощный пеленгатор — даже если меня убьют при выходе, сигнал я послать успею… И ваши передатчики — они подхватят волну… Мне не хотелось втягивать сюда твою Ирину, но она захотела в этом участвовать, когда узнала, за что погиб ее бывший муж… Понимаешь?

— Понимаю, — я скрипнул зубами, — все понимаю.… А что насчет «перед»?

— Перед? — Паттерсон приподнял брови. — А сейчас мы это узнаем… Я думаю, что хуже не будет… А, Странный?!

Он попытался хохотнуть, но вышло какое-то натужное карканье…

— Спасибо, обнадежил, добрый человек, — хмыкнул я. — План у тебя безупречный. Особенно учитывая предательство Лайлы, Дарби и уж не знаю кого там еще… Джованни встрял — зачем? К чему боролся за Древнейших Азиз? Или тот же самый Кожевников? У меня одна мысль сейчас — с вами я пойду по-любому, но разве не за эту крысиную возню и хаос нас презирают Древнейшие люди? Сила человечества в способности договориться, но не в беге наперегонки. А, Кристофер?

— Ты выпил слишком… — сказал он с жесткими нотками в голосе. — Отдыхай уже, я тебе все сказал…

— О’кей, — ухмыльнулся я. — Значит, будет у нас веселый день! А то я начал скучать уже, господин майор…

Меня трясло… Темнота прерывалась стробоскопным мерцанием, только оно было разной частоты… Господи… Когда же это все кончится!!! Я барахтался в кровавом бассейне… Это было как во сне или в бреду… Белая пена пузырилась, напоминая рвоту… Про запах я боюсь даже думать… Бульканье, громкий ритм барабанов… Мерцание белых лиц… Абсолютно белых… с синеватым оттенком кожи… Мертвые, беспомощные и гневные лица…

Куда девалось купе с Ириной и Крисом? Я не помнил… Был какой-то провал… Потом чернота… Потом всплеск… И этот кошмар… Я видел силуэты, склонявшиеся над другими силуэтами, — кто-то протыкал острыми ножами язык… кто-то выл… кто-то откусывал свои пальцы… крича от боли. Боже, хорошо, что мозг отказывается верить в то, что я вижу… Лица… манекены… Пластиковые тела… Смех и смерть… Лица… Голландец, Йорген, Сибилла… Скорцес… Лайла… Кожевников… «Ящер» — Андрей… Комод… Я увидел человека с окровавленным лицом: он занес нож над девушкой… У него были мои черты, а девушка напоминала Ирину… Мозг отключался и не мог этого осознавать — видно, заработали какие-то последние защитные барьеры… Я четко осознал — я умер… Умер давно… Еще на планете Земля — меня сбил автомобиль… Точнее, грузовое транспортное средство… Секунды… буквально секунды хрустели мои кости… Рвались мои сухожилия и лопались мои артерии с венами… Потом… Я словно взлетел над грязным, забрызганным серой пеной черно-белым рефрижератором… Потом… части тел на мостовой… стрела автокрана, торчащая в разодранной дверце кабины… Белая дряблая нога, свисающая на порожек грузовика… Над ней кусок позвоночника… Я думаю о Марсе… Об Аресе… Я невесом… лечу к другой планете… Я придумал себе игру: я — «Охотник» Марса… у меня «важное» задание… Я не умер — я спасаю людей… А вокруг летают светящиеся шары и шепчут что-то, от этого возникает тошнота, но… Блевать нечем… обморок так похож на смерть… Бессилие… Невесомость… Отшельник с насекомыми в бороде… Джей улыбается… Я парил над красной равниной… Господи… Как хорошо, что все кончается… Смерть… Ха-ха… смерть… Какая глупая мысль — смерть так прекрасна: без нее не было бы этого счастья… И этой суеты… Лошади? Почему я вижу их? Я знаю — я обречен… Я вхожу в колоннаду… Меня размазывает по асфальту… Я вижу орбиты планет… Психопат… Я — психопат… То есть человек, подверженный заболеванию мозга, с дисгармоничным складом личности, от которого страдают или сами больные, или общество… Я читаю книги… Мне выдавливают глаза… Сатана? Отец? Где вы?..

Передо мной задрожали блики — темно-бордовая вода доходила до колена… Вокруг меня сиреневым полумраком мерцал воздух, окруженный куполом ватной чернильной тьмы. Свечение постепенно угасало в вязкой дымке ночи, и куда бы я ни двинулся, я всегда был в конусе этого бледного нимба. На некоторых кромках моего комбеза, торчащих ремешках, застежках и краях ткани слабо светились голубоватые точки.

Я с легким плеском сделал два шага вперед — огоньки зашевелились, будто потревоженные насекомые. Это напомнило мне Огни святого Эльма[77].

Отчего-то при взгляде на воду меня начинало мутить. Осторожно шевеля ногами, я продвигался вперед, утешая себя тем, что выдержал очередную «волну» этого объекта. Я опять не свихнулся, я вновь жив и почти здоров… Правда, очень сильно устал, почти выдохся… Желания все исчезли… Мозг стал работать как-то иначе… Совсем иначе, нежели раньше. Если раньше — я сейчас озирался бы по сторонам, прислушивался к малейшему шороху, изучал бы ногами дно, хлопал бы в ладоши, чтобы по эху определить размер темного пространства зала и свою точку расположения (хотя с чего я взял, что это комната?), прикидывал бы шансы выживания и тактику при возможном боевом столкновении. А теперь я просто созерцал. Не то чтобы потерял чувство опасности или желание жить — просто я стал чувствовать совсем по-другому, словно это место изменило меня, как человека. А может, так оно и есть? Все эти воздействия? Они ведь влияют не только на психику, но и на физику организма… А количество излучений, которое я чувствовал на ментальном уровне Пастуха Глюков, вообще давало понять, что лучшей обители для плазмоидов и не найти.

Может, я и правда сам становлюсь глюком, как сказал Посейдон в одном из моих видений? Я не могу этого объяснить, но я четко знал, что сильно изменился за последний месяц. Я уже не тот пассажир шаттла, летящего на Марс, я уже не «земное недоразумение» и романтик марсианских пустынь. Я совсем не похож даже на того Охотника Странного, который ходил в рейд к земле Ноя. Я даже не тот Дэн, который бегал под «Нефилимами» у Башни. Я изменился так сильно, что даже не тот… Совсем не тот, который полюбил Ирину… И дело не в том, что я стал уставшим и циничным, и не в том, что развеялись мои романтические воззрения, и конечно же, упаси боги Марса, не в том, что я разлюбил Ирину или полюбил Криса и Дарби, смирился с потерями… Нет — дело вовсе не в этом: все, кем я был раньше, осталось во мне. Просто до этого я двигался по жизни линейно, вперед, напролом. День за днем, год за годом… Не знаю, как объяснить — по порядку и последовательно… А сейчас было ощущение, что именно в тот момент, когда был готов тронуться рассудком, я свернул на другие рельсы и, напротив, стал все очень четко и ясно видеть и понимать. Я видел жизнь, события ее прошлого и возможные варианты будущего, всех участников происходящих со мной событий и самого себя в общей массовке. Видел словно с высоты огромной горы… Я перестал быть последовательностью кадров киноленты, точнее, не перестал, а добавил к этой киноленте некоего человека, просматривающего эту киноленту, держа в своих руках, одновременно и принимающего участие в действии, и наблюдающего за ним. Это сложно уложить в слова, но ощущение было четким и однозначным — я изменился, я стал другим, хоть и остался собой.

Мне казалось, что все мое тело, каждая пора, каждая клетка — словно обнаженный нерв, чуткая антенна, которая чувствует окружающий меня мир и все, что происходит вокруг. И этот мерцающий купол — это часть меня самого…

Тошнота ушла, и дрожь в коленях стала проходить. Конечности наполнялись бурлящей энергией, и вода была просто водой, купол был просто куполом, а темнота — темнотой. А главное, что я — это я.

Эта мысль вселяла такое спокойствие и уверенность, что место, в котором я находился, уже казалось мне уютным, хотя таковым не являлось. Мне было бы сейчас комфортно и на крыле летящего истребителя, и в тюремной камере, и на дискотеке.

Я двигался в казавшейся бесконечной темноте, раздвигая ее куполом слабого света, словно игла швеи толстую ткань, и этот процесс не надоедал мне. Казалось, я могу идти так вечно, и при этом в голове отсутствовали дурманящая эйфория и равнодушие, а мозг был на удивление свежим и спокойно-размеренным.

Может, я все же сошел с ума? Не похоже… Скорее есть ощущение, что я на него взошел. Взойти на ум… прийти на ум… сойти с ума… вылететь из головы… в одно ухо влетело… «Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь»… Где найдешь, где потеряешь… Да, если бы кто-нибудь послушал мои мысли, то сомнений в том, что я тронулся, у него не возникло… Я тихонько рассмеялся сам над собой… Наверное, весь этот психодром вокруг перенапрягает человеческий мозг настолько, что сгорают некие предохранители, а вместе с ними и кое-какие ограничители… И раз у меня не капает с нижней губы слюна и я не кукарекаю и не гавкаю, значит, я все-таки победил… Наверное, таков критерий оценки в здешних санитарных зонах…

Вдруг в темноте показалось бледное пятнышко света, едва проступающее на черном фоне.

По мере моего приближения пятно становилось ярче, выше и приобретало кроваво-красный оттенок рубина. Наконец из темноты показался стоящий в грязной воде семафорный столб, на щитке которого под солнцезащитным раструбом горел красный сигнал.

Я остановился, разглядывая этот неожиданный объект.

Где-то вдалеке раздался нарастающий ритмичный звук ритуальных барабанов. Я продолжал стоять.

Красный глаз семафора неожиданно потух, а под ним загорелся салатово-зеленый.

И тут до меня дошло, что это не барабаны бьют, а стучат гулко колеса поезда.

Через минуту в темноте появились три ярких пятна света, и мимо меня с громким протяжным гулом пронесся наш пассажирский экспресс, сверкая блестящими медными поручами, лакированными красными вагонами, ярко освещенными окнами и фонарями. Он гулко стучал колесами, хотя сам состав парил над водой на высоте около полутора метров, а вместо колес из вагонных баз торчали ветвистые темные древесные корни или нечто, очень их напоминающее, что колыхалось на ветру от скорости.

Меня обдало теплой воздушной волной, а на воде появилась рябь.

В голове возникла идиотская мысль: а поезд-то ушел…

Свет семафора вновь поменялся на красный, и я двинулся дальше…

Через некоторое время начал различать в темноте какие-то пятна, которые слегка шевелились. Затем вокруг группы пятен проявилась светящаяся окружность, пульсирующая красным и синим цветом. Собственно, вращение красной и синей точки и создавало окружность. Точки оставляли за собой медленно затухающий след, как на радаре или осциллографе. Они живо напомнили мне те приборы, о которых мне рассказывал голос призрачной Сибиллы в тоннеле… Уроборос…

И тут, подойдя ближе, я увидел, как на меня из темноты медленно выплывает стоящее в воде огромное вогнутое зеркало темно-вишневого цвета. Скорее оно больше напоминало стоящую на боку отполированную до тусклого блеска пиалу диаметром метров эдак пять.

По ее круглому краю и катались две светящиеся точки. Почти бесшумно, с легким гулом и сухим потрескиванием.

Это зрелище обладало каким-то гипнотическим воздействием, словно пение монахов на закате у подножия Горы. Хотелось вот так стоять и смотреть в это ничего не отражающее красное зеркало и любоваться размеренным движением сияющих сгустков энергии. В голове возникала приятная вибрация, череп раскрывался, словно диковинный лотос, и центр зеркала затягивал взгляд в бесконечно малую точку…

Не знаю, каким соображением я руководствовался, когда, постояв какое-то время в немом восхищении, сделал первый шаг вперед… Сознание было ясным и четким, и все же я, без тени всякого сомнения, шаг за шагом приближался к красной полусфере, словно за этим и пришел сюда.

Вгляделся в причудливую игру розовато-бордовых бликов, и мне показалось, что я вижу какое-то тонкое спиралевидное движение вокруг центра.

Когда я подошел совсем близко, на расстояние пары метров, в зеркале возник слегка искаженный силуэт человека. Но я не испугался — я знал, что этот силуэт мой.

Какое-то время силуэт повторял мои движения, как и положено зеркальному двойнику, но вдруг уплотнился, приобрел более четкие, выпуклые очертания и двинулся навстречу мне, оторвавшись от поверхности.

Я невольно замер. Силуэт имел неестественную материальность — и в то же время был однородным и немного прозрачным. Нечто подобное я уже видел… Неужели опять «волна» началась?

Силуэт имел крупные покатые плечи, голова врастала в них, имея форму, напоминающую холм, красновато-коричневый темный холм. Этого же оттенка была и сама фигура, почти лишенная каких-либо деталей. Создавалось ощущение полной однородности. Только на передней части «холма» зияло глубокое черное отверстие, похожее на дыру, в которую видно самую темную ночь без звезд. Пустая дыра вместо лица.

Я почувствовал не страх, а скорее дискомфорт и отчуждение.

— Здравствуй, Странный, — раздался низкий глухой голос, показавшийся знакомым.

Голос исходил из бездонной дыры.

— Привет, — несколько напряженно ответил я, — ты кто?

— Я? — спокойно переспросила дыра. — Я — это ты.

— Да? — недоверчиво прищурился я. — А почему у меня лица нет?

— А зачем тебе оно? — вновь переспросила странная фигура. — Не в лице дело… Дело в том, — говорил он медленно и почти без интонаций, — что мы с тобой встретились…

— Ты — глюк, или мое бессознательное, или, может, ты волна? — поинтересовался я осторожно.

— Я, — ответило оно, — твой Зеркальный Двойник. У каждого есть свой Зеркальный Двойник: ведь весь мир — это сложная система зеркал. Я уж не говорю о Двойниках Третьего Порядка, о Полуторных Двойниках — это всего лишь частные проявления общей картины.

Я медленно кивнул. Мне казалось, что из черной дыры сквозит ледяным холодом. Я старался на нее не смотреть, но и не прятал глаз.

— Закурим? — предложил я, доставая смятую пачку. — Сигареты хоть и иллюзорные, но табак нормальный.

— Я не курю, — растягивая слова, произнесло оно.

Прозвучало это как приговор суда, но я и бровью не повел — чувствовал, что бояться его нельзя, иначе… А потом, как бы оно курило? Рта ведь у него нет…

— Ах да, — ответил я, прикурив, — я и забыл. Давненько мы не виделись.

— Да, — согласилось Нечто, — давно. Если тебе так будет проще, я — это просто анти-«ТЫ».

— Ну, я как-то так и понял, — сказал я.

Помолчали.

— Я ждал, что ты придешь, — заговорил наконец Двойник. — Я давно тебя жду.

— Мастер Иллюзий меня тоже почему-то ждал, — сказал я, выпуская искрящийся дым к вершине своего мерцающего купола.

— Но не так, как я, — возразил Двойник. — Мы с тобой — единое целое, не забывай.

— Да забудешь тут. — Я нахмурился. — Последнее время я особенно остро чувствую твое присутствие.

— Как тогда? — спросил он. — В долине у поезда?

— Да при чем тут поезд, — отмахнулся я, — почти везде и всегда, начиная с Земли еще.

— Да, — если бы у него было лицо, он бы, наверное, усмехнулся, — расстояния не имеют значения. Итак…

— Итак, — повторил я, изогнув левую бровь.

— Ты действительно хочешь войти туда? — Слово «туда» он произнес с некоторой паузой.

— Да как тебе сказать, — я следил за клубами улетающего к потолку сигаретного дыма, — не столько хочу, сколько уже, наверное, должен. Должен войти туда, потому что так надо.

— Ну что ж, — вновь дохнуло льдом, — ты говоришь правильно. А знаешь ли ты, что если ты войдешь туда, то ты изменишься абсолютно? Возврата назад уже не будет… Никогда не будет.

Его глухой басовый тембр вновь прозвучал с каким-то гулким эхом фатального приговора.

— Я уже догадался, — ответил я. — Возможно, именно поэтому я должен войти туда.

— Но теперешний ты исчезнешь, — продолжал он. — Твое место займет совсем другая личность…

— Но ведь это все равно буду я? — спросил я.

— Одна тысячная — возможно, — он слегка качнулся на конусообразном стебельке, который обозначал у него ноги, — а количественно и качественно это будет уже не человек, глядящий на киноленту, а художник, который нарисовал человека, глядящего на киноленту, — так, наверное, понятней?

— Все во Вселенной меняется, — парировал я. — Чем я хуже?

— Что ты знаешь о законах Вселенной, мальчишка, — без всякой интонации произнес он.

— Все, что в меру моих скромных возможностей, — ответил я, пожав плечами.

— Вот именно, вот именно. — Он чуть качнулся вперед, что должно было, видно, означать кивок. — Но для того чтобы войти внутрь, раз уж ты так решил, — продолжил он, — тебе придется меня убить.

— Убить? — удивился я. — Опять? Ты не обижайся, но я уже наубивался досыта. Не стану я тебя убивать.

— Возможно, я некорректно выразился, — ответил Двойник. — В принципе это можно назвать «слиянием». А потом, другого выхода нет. А точнее, входа… Понимаешь?

Я промолчал.

Он начал медленно увеличиваться в размерах, постепенно закрывая собой завораживающее зеркало.

— В театре Но[78] есть два персонажа, — его голос звучал будто сквозь деревянную маску, — Ваки и Ситэ.

Я почувствовал, что плавно движусь вверх, — вода забурлила, и на поверхности показался мокрый бесцветный дощатый настил… Под зеркалом возникла полукруглая деревянная сцена.

— Ваки, — продолжало мое наваждение, — это тот, с кем все происходит, тот, кто ждет и созерцает события… — Он поднял отростки рук вверх, над головой, продолжая увеличиваться в размерах… — Ситэ — это тот, кто… что происходит с Ваки: бог, герой… царь сюжета… тот, кто становится действием и смыслом… Сейчас я — твой Ситэ, а ты — мой Ваки… Вокруг нас множество теней, советников и помощников — это называют Цурэ…

Из досок сцены перед зеркалом возникла зеленая мочалка, которая стала расти — это оказалась карликовая сосна, на вершине которой поднимался вверх мой Двойник. В черной, дышащей холодом дыре возникла белая маска японского театра. Маска противно улыбалась…

Я инстинктивно схватился за автомат, но оказалось, что моя рука сжимает рукоять изогнутого меча дао.

У Двойника же в бесформенном отростке возникла длинная катана, на которой сверкнуло два блика — красный и синий. Он отвел меч назад, за спину, острием вниз… Он замер…

Я встал на полусогнутых коленях, взяв свой дао обеими ладонями, растопырив локти. Черная, с ярким бликом, полоска лезвия шла передо мной слева направо.

— Все в целом рождает ощущение воплотившегося сна, — продолжал прикрывшийся маской Двойник, вперив в меня две мертвые черные щели «глаз». — Сна, который может быть в сию секунду нарушен любым резким движением или всем, что чуждо для данной условности… Важно, чтобы внимание не отвлекалось от кромки лезвия, движения должны происходить как в трансе… Даже в момент плача или убийства воздевается лишь одна рука, отягощенная сном или предательством…

Мы продолжали стоять в этих позах — я старался сохранять расслабленное спокойствие.

— Посмотри на себя, Ваки, — глухо продолжал он говорить сквозь щель отвратительно слащавой улыбки. — Как же забавно заставить тебя существовать, а самому как следует спрятаться… Как прекрасно оживить куклу с парой пронзительных зрачков, которая запечатлеется навсегда в душе каждого зрителя.

Я оглянулся по сторонам и увидел огромный переполненный зал с темными силуэтами голов…

— Эта кукла — единственный подвижный объект среди миллионов застывших тел… Как это напоминает одержимую бесами стиральную машинку… Агрегат, который сгорит синим пламенем после скачка напряжения… Да… У кукловода, как и у первопричины, — нет лица, нет тела… Ты — кукла, Ваки. Ты коллективная душа этого сгустка теней, этой бесплотной толпы заговорщиков, о существовании которой так легко забыть, глядя на тебя, Ваки… Цурэ ничего, кроме тебя, не замечают… Да и ты тоже… Видно только черный плевок, несколько штрихов на твоем фоне — и все… А ты ошибочно принимаешь это за собственную значимость… Да и разговоры здесь — это диалог двух иллюзий, которые тащат шлейфом за собой тесно сгрудившуюся толпу невидимых вдохновителей… Теперь, Ваки, ты понимаешь, где ты находишься? Ты понимаешь, в чем ты участвуешь? Ты на острие меча… Но у меча есть эфес и руки, что держат его… Кто здесь важнее? Никто… Все важно… Просто ты — ты с одной стороны, а я — с другой… Вот и все… Понял?

Я все понимал…

Он говорил тягуче и тоскливо, будто читал малоизвестный самому себе текст. От его голоса по коже моей бегали мурашки. Руки мои пульсировали, ожидая движения, и я резко, по параболе, пустил лезвие меча под корень разлапистой сосны.

Ствол хрустнул, и сосна распалась на сотни маленьких осколков стекла.

Он уперся конусом ног в доски сцены и плавно выставил катану в мою сторону.

Откуда-то сверху, между двумя разноцветными бликами, на лезвие его меча упала капля, рассеявшись мельчайшими точками.

Я полностью слился со своим мечом, с его формой, с его инерцией и его скоростью. Но все это продолжало бурлить внутри меня — я замер, держа меч параллельно сцене…

Ситэ не шевелился, прогнувшись дугой, а я старался не думать о зрителях в зале.

Неожиданно сверкающее лезвие катаны вспыхнуло в моих глазах перпендикулярной плоскостью… Даже сам не осознавая этого, мой дао полукругом блокировал острие, нацеленное в мои глаза… Раздался сочный звон металла, пронесшийся по арене эхом, и вновь тишина…

Он медленно убрал меч влево и опять замер.

Я же повернул смертоносное жало боком, на уровне глаз.

Мы вновь продолжали стоять, как две статуи со взведенными пружинами.

— Тебе следует думать о себе только то, чем ты являешься…

Сразу после этой фразы Двойник нанес серию рваных прямых ударов удивительной силы… Раз-два-три…

Я отпрыгнул в сторону. Мой дао двигался по сложной восьмерке, отбив в плавном движении выпады Ситэ.

— Когда ты умрешь, — забубнил он из-под маски, — ты станешь чистой энергией, поэтому упорствовать тебе лучше только для развлечения…

Внезапно мне показалось, что я увидел сверкающий красно-синий пропеллер… Призрачная сталь вихрем обрушилась на меня…

Подчиняясь движению Ситэ, я начал танец, извиваясь, словно ртуть, чувствуя, как мой меч звенит и скрежещет от молниеносных ударов существа в маске… В ушах гудело от свиста и визга стали. Я действовал абсолютно машинально, а перед глазами у меня стояло лицо монаха из пещеры, который показывал мне свои плавные движения рук и кистей…

— Дэ-э-э-э-э-э-э-э-эн!!!

Сперва я не обратил внимания на этот отчаянный окрик — я был своим мечом, я был его движением…

— Дэн! Осторожнее!!!

Боковым зрением я уловил, что мой купол засиял ярким светом, а справа возникла женская фигура, вытянувшая свои руки вперед…

Меч Двойника отскочил от границы света моего купола и исчез… исчез вместе с его ехидной маской… Зато сам он… Он стал как-то странно шевелить своим шерстяным туловищем, стал раздвигаться… И вдруг раздвоился…

Я скосил глаза вправо, опустив дао к доскам сцены, — рядом со мной стояла Ирина, выставив вперед сцепленные ладони. Над ней тоже был купол света, только зеленовато-желтый.

Она смотрела не на меня, а на фигуру с дырой в лице, которая колыхалась, подчиняясь порыву неясно какого ветра…

Двойник вдруг сильно уменьшился в размерах, и обе фигуры превратились в деревянную игрушку: кузнец и медведь с молотками, бьющие по наковальне.

Тонкими, протяжными голосами они запищали:

Постепенно дурацкая песня сменилась бормотанием и бульканьем, а фигурки покрылись бурым дымом и исчезли…

— Он мог тебя убить, — сказала Ира, нервно закуривая сигарету.

Я стоял на мокрых досках, тяжело дыша и упираясь мечом в сцену.

— Ну, ты же пришла, — сквозь вдох ответил я.

— Что за ерунда… Управляющая программа не должна была отреагировать на Странного, — эти слова произнес темный силуэт Криса, который склонился над невесть откуда взявшимся компьютерным интерфейсом управления, который тускло мерцал возле рамки огромного зеркала. На его очках играли красно-синие блики.

— Где вы пропадали? — Я почти шептал от усталости.

— Просто ты исчез из вагона. — Голос Ирины немного дрожал. — Мы сошли на платформе и увидели тебя с этим… ох-х-х… Дэн… я с ума с тобой сойду…

— Как показывает практика, — я вдруг почувствовал безумную слабость, — это не так уж и страшно… Выпить нету?

Ирина протянула мне железную флягу.

Я трясущимися пальцами отвинтил крышку, сделал несколько крупных обжигающих глотков…

Ира обняла меня за плечи. Так мы стояли и смотрели на это зеркало — тот самый замок, который суждено было отпереть моей любимой, темное, ничего не выражающее, мерцающее таинственными бликами: это и была та цель, ради которой все и началось? Ради которой погибло столько хороших, честных, жадных, честолюбивых и глупых людей? Что должно отразиться в нем? Какое зазеркалье?

Ирина посмотрела мне в глаза, и я ответил ей взглядом. Вновь, как и прежде, я тонул в этих бездонных глазах, где еще вспыхивали золотые искорки… Словно все начиналось заново, только совсем с другим сюжетом…

Зеркало стало издавать легкое гудение, но по-прежнему оставалось тусклым.

— Ирина, у вас есть ключ? — спросил Крис, продолжая что-то настраивать на пульте.

— Ключ? — переспросила она растерянно.

— Да, — подтвердил лжебиолог, — нужно активировать сам портал, чтобы мы могли туда войти. А потом мы все должны будем приложить ладони вот к этому следу пятерни, чтобы система считала наши ДНК. Это необходимо для перемещения.

— А! — Ирина расстегнула ворот комбеза и извлекла из внутреннего кармана S-образную змейку белого металла и отстегнула с нее цепочку.

Она уже было протянула руку Крису, но я остановил ее движение. Она вопросительно и с некоторым недоверием посмотрела на меня.

Я молча полез в свой карман и извлек ту часть талисмана, которую снял с тела Кожевникова, — точно такая же змейка, только темного металла.

Я протянул талисман Ирине.

На мгновение глаза ее расширились, она вновь бросила на меня пронзительный взгляд, в котором сверкнули слезы, затем медленно взяла мое подношение и с тихим металлическим щелчком соединила обе части, некоторое время разглядывая их, а может, пряча глаза.

— Вот, Крис, возьмите. — Она вновь протянула руку.

— Спасибо, — ответил Крис, поглощенный пультом управления.

Вдруг портал загудел громче, и зеркало засияло сотнями оттенков красного. И опять два огонька стали вращаться вокруг.

Затем мы подошли к пульту и оставили на нем отпечатки наших ладоней.

Ирина заметно нервничала — она готовилась исполнить свое предназначение.

Мы стояли все втроем перед гудящим и сверкающим порталом.

Краем глаза я заметил выступившие из темноты черные силуэты с торчащими в руках стволами. Затем черноту осветила серия ярких вспышек и оглушительного грохота. Я почувствовал безумную боль… Тело Ирины корчилось в судорогах, а из дырок в комбезе брызгали фонтанчики ярко-алой крови… Глаза ее вылезли из орбит… Криса я не видел… Больно… Черт… Как же больно… Жутким режущим шоком обожгло шею… И кровь хлынула в мое горло… Я захлебнулся… Я наклонился в сторону зеркала, инстинктивно схватив Ирину за плечо… В глазах у меня потемнело… Пальцы разжались… Последнее, что я запомнил, — это глухой звук, с которым мой дао выпал из рук, упав на доски… Безумная боль… Вот, значит, что такое смерть… Обидно — нас все-таки убили… Я умер…

Я приближался к подножию колоннады: величественные древние колонны из чистого железа тускло поблескивали, словно жадно впитывая в себя энергию заходящего солнца. Болела голова, так как я выпил двойную дозу сомы и процесс уже начался… Стрекотали насекомые, раздавались выкрики ночных птиц, собиравшихся принять свою ночную вахту. В ветвях слышался шелест и чириканье множества обезьян — не может Арджуна[79] без них. Они его поддержка — глаза и уши. Он конечно же давно знает о моем приближении — их блестящие глаза внимательно следят за мной из полумрака крон деревьев.

Лес обступал древний храм Скольжения Шивы[80]. Цветущие сандаловые деревья, тик и акации выглядели пестро, и вся обстановка абсолютно не соответствовала ситуации — а буквально в десятке йоджан[81] отсюда простирались огромные выжженные поля, загорались смертоносные солнца, горели камни, кипел металл, гибли люди: шла большая война, грохот от которой иногда доносился далеким эхом гигантской грозы… Изредка с вершин гор сквозь туманную дымку облака пыли, покрывшей огромную территорию, виднелись вспышки смертоносных зарниц.

Ситуация складывалась критическая… Простые смертные в панике бежали кто куда. Те из них, которые остались в живых, разбились на два лагеря: одни проклинали богов, другие истерично каялись, ища прощения у высших сил, моля об окончании Великой Войны богов. Если бы это было так просто… Были и те, кто воевал на нашей стороне… но… Готовить опытных воинов становилось все труднее — мы несли тяжелые потери… И где теперь тримурти, когда их помощь так необходима? Не могут же они не знать, что тут происходит!

А на поляне храма время и пространство, казалось, застыли в вечном стекле небытия…

Перед ступенями храма в две шеренги стояли кшатрии Арджуны и несколько брахманов[82] из числа его советников. Они застыли так неподвижно, что были почти неразличимы в пестром вечернем пейзаже.

— Ну наконец-то, — навстречу мне выбежал сам Арджуна, на его пухлом, слегка одутловатом лице живые глаза блестели беспокойством. — Ты нормально добрался? За тобой не следили шпионы ракшасов[83]?!

— Все в порядке, Арджуна. — Я махнул рукой и поморщился от боли. — Я по дороге выпил сомы, чтобы не терять времени, — я готов переместиться по линиям праны[84].

— Ты подвергаешь себя опасности! — Он остановился и положил мне руку на плечо, от него пахло свежими цветами лотоса.

— Я все понимаю, но у нас нет выбора — надо спешить, — ответил я. — Последняя сводка неутешительна…

— Что случилось? — Он нахмурился. — Я чувствовал всплеск боли и хаоса, но не мог разобрать образа…

— Наземные войска Рамы Великого были отброшены за Асукан, потеряно два батальона Стальных Кентавров. Господство виманов Индры[85] в воздухе пока что сдерживает врага, но армия Ракшаса Четвертого объединилась с силами асуров[86] на востоке. «Стрелы смерти» уничтожили наши позиции в Таре, к западу от Джодхпура… Погибли все…

Я пытался докладывать сухо, по-военному, но на последней фразе голос мой предательски дрогнул.

— О Шива всемогущий, — вздохнул Арджуна. — Как бы я хотел сейчас быть рядом с отцом…

— Кстати, о Верховном. — Я деликатно кашлянул. — Где он, когда в нем есть такая надобность?

— Они… — Арджуна шумно вдохнул воздух, — они там…

Он поднял палец к небу.

— Если бы не предательство Асуры Беноды… Он посадил свой виман на острове… Там есть Неприсоединившиеся… Подлец… Как вразумить детей богов, если они видят, как Великие уничтожают мир… — Я дал волю эмоциям. — Вихри упираются в небо, четвертая станция не отвечает… И все из-за того, что люди, простые люди, которые даже не понимают Песни Дальних, — они являются причиной раздора…

— А не Древнейшие? — Голос Арджуны дрогнул. — Отец мой… я бы так хотел ощутить наладонники вимана — в воздухе нет мне равных, кроме дэвов… Они потеряли даже свое имя…

— Ты нужнее здесь, Арджуна, — ответил я, стараясь взять себя в руки перед ритуалом. — Индра — опытный стратег, а мы все сейчас простые солдаты. Если «стрелы смерти» пробьют защиту Города Древнейших, ты сам понимаешь… Зиккуры могут не выдержать. Либо высвободится огромная энергия, либо… Сами Древнейшие не будут особо разбираться, кто прав, а кто виноват…

— Да, я все понимаю. — Он стиснул свои тонкие губы, и я почти физически ощутил, как сжались его челюсти. — Ты справишься? Вся надежда на тебя — приведи сюда Шиву… Это наш последний шанс…

— Начинайте ритуал, я готов…

Трава росла на холме… Ветер качал ее… Казалось, будто невидимая рука гладит зеленый мех…

Где-то словно во сне звучал голос:

— Космос… Иногда кажется, будто он тянется бесконечно… Но в конце появляется огромная обезьяна и начинает кидать в тебя камни… Так… Понятно: том десятый, страница сто тридцать вторая… Правила безопасности при демилитаризации орбитальных зон, параграф восьмой… Подбитые на орбите суда рано или поздно падают на поверхность планеты. Суда крупного воздухоизмещения или же военные суда с остатками боекомплекта либо топлива… Так, это можно пролистать — примечаний на двадцать листов… Ох-х-х-х… Пункт восьмой: ионы супа излучаются в инфракрасном диапазоне, при объединении со свободными частицами тарелки…

На холме, словно диковинное надгробие, возвышалось ореховое бюро с настольной лампой. Несмотря на то что бюро было явно больше своих естественных размеров (как и лампа с паяльником), выглядело оно здесь довольно уместно, как если бы действительно играло роль памятника. А за холмом, прямо на его фоне, в воздухе, не цепляясь ни за что, висели географические карты, какие-то планы, схемы и графики различных кривых, невесть откуда взявшиеся в поросших короткой травой холмистых степях.

Рядом с бюро стоял силуэт могучего воина древности. Роста он был огромного, но столешница бюро все равно находилась чуть выше его плеч. Он был одет в накидку из медвежьей шкуры, подбитую с краев волчьими хвостами. На плечах тускло сверкали в сумерках стальные пластины. Он понуро опустил голову, да так, что ее почти не было видно. В левой руке он держал под плащом какой-то предмет… Воин замер и стоял не шелохнувшись — спиной ко мне, лицом к бюро… Кажется, голос оттуда и доносился, а воин его внимательно слушал… Мне было не ясно: как и зачем можно было слушать этот бред, а главное, кто сидел там, внутри?

— Фенилциклодин, или же «Пи Си Пи», на жаргоне именуется «пыль ангелов»… — вновь заговорило бюро. — Ладно, это мы опустим, а это можно вообще убрать… Что тут? Ага, вот: «Мимо счастья пройдет только глупец, в попытке найти его именно там, куда он идет…» Уже почти понедельник, а его все нет…

— Итак, — прокашлявшись, перебил знакомый голос, — сегодня мы рассматриваем диссертацию на тему «Высокоорганизованные плазмоиды и их роль в биологической эволюции на Земле». Тема довольно любопытная. Автор провел долгие годы, занимаясь полевыми исследованиями данной темы. Исследования свои он вел на Марсе, в тяжелых условиях, фактически без финансирования Академии наук, поэтому я, как его рецензент, взял на себя смелость…

И тут я заметил, что в настольном светильнике вместо лампы накаливания сияет желтовато-белый глюк! Надо же!

Его сияние стало ярче, а воин, освещенный глюком, медленно повернулся вполоборота, и взору открылась страшная картина: головы у него вовсе не было — шея оканчивалась безобразным черно-красным обрубком… То есть голова-то у него была, но не на месте — именно ее он держал в руке, это стало видно, когда он отбросил полы плаща за спину. Голова сильно поросла бородой, имела крупные черты лица и бельмы открытых глаз, лишенных зрачков…

Бюро продолжало бубнить…

— Вот видишь, что сделали со мной люди? — проговорила голова, явно обращаясь ко мне. — Люди!

Я долго не мог понять: почему передо мной либо все черное либо белое… В глазах мельтешили мелкие белые точки, на мгновение вспыхивая и исчезая… Боковым зрением я уловил белое пятно, напоминающее человеческую фигуру… Туловища своего я не ощущал… Слева что-то празднично блестело яркими бликами… Свет бил отовсюду… Вот оно, значит, как… Последние секунды ослепляющей резкой боли отдались в моих мыслях ярким воспоминанием, и на миг все вокруг потемнело… Значит, есть все же она, жизнь после смерти… Значит, не врали те люди, которые утверждали, будто сгусток энергии, обладающий сознанием, отлетает от мертвого тела, и ты продолжаешь думать, видеть в бесплотном состоянии, словно глюк… А может, глюки и есть души умерших людей? Почему бы и нет? Я… Наверное, я сейчас в каком-то информационном поле — энергетическом поясе, концентраторе человеческих душ… Вот теперь я все узнаю… Хоть не так обидно будет, что я умер… Жаль, я пока не могу двигаться в пространстве и мало вижу вокруг узнаваемых предметов, но, наверное, так должно быть… Интересно, а то белое пятно — это ангел? Ну то есть я, конечно, понимаю, что это, скорее всего, энергетическая сущность, сотканная из тонкой материи, но привычнее будет называть его ангелом — ведь его суть от этого не меняется… Да… Странное у меня состояние — мне легко и спокойно, как будто я всегда был здесь, а моя жизнь на Земле и Марсе — это короткий кошмарный, но яркий сон… Какие сны приснятся в смертном сне, как говаривал принц Гамлет… Надо же — я еще помню про Гамлета… Значит, неправ был старина Декарт, который в свое время выдал фразу «Cogito, ergo sum»[87]. Этот аргумент не принимался как умозаключение — весь фокус в его очевидной самодостоверности моего личного существования, существования, основанного на осознании его и на рефлексии[88], которая ближе, по сути, к переводу слова «cogito», нежели термин «мышление». Значит, либо само выражение Декарта, как первичная достоверность, не работает, либо мы неверно представляем себе загробную жизнь, которая позволяет мыслить, следовательно, существовать… Надо бы как-нибудь набросать по этому поводу философский трактатец… страниц на двести… Ох, да ведь рук-то у меня нету теперь… Да… Незадача… Ну возможно, удастся как-то договориться с местными — уж для трактата, может, дадут какого-нибудь секретаря-стенографиста… Или удастся силой мысли воздействовать на пространство, создавая буквы… Да, наверное, здесь очень любопытно…