Конец игры

9.

Знаменский очнулся от дурноты, жажды и боли. Закончился сон, в котором пришлось разговаривать с командиром. Капитан Лямин стыдил его за проявленный непрофессионализм: «Местным тридцать лет промывали мозги, а ты начинаешь с ними миндальничать; у них же выживание зависит от того, насколько быстро они успеют настучать, всё как в Великую Отечественную». Потом еще с кем-то общался, когда уже просыпался. Кажется, это была женщина. Сказала, как ее зовут, но он не запомнил, странное такое имечко. И облика не запомнил. Но, кажется у нее были темно-рыжие волосы и миндалевидные глаза. Если капитан просто отчитал его, то женщина спрашивала, а он отвечал. Спросила, кто ждёт его дома. И почему всех женщин, которых он недавно встретил, интересует это? Сказал ей, что мама и кот Зяблик. Еще портреты деда и отца, которых он никогда живыми не видел – дед погиб на Великой Отечественной при освобождении Одессы, и отец тоже давно, во время спасательной операции на море. Но последний год, приходится, в основном, в казарме жить, если не на задании, а дома бывать редко. Еще спросила, почему он ведет себя не так, как полагается хорошему солдату, «следит» сильно. Ответил, что может почувствовать, кто настоящий враг, а кто случайно оказался в «роли» врага. Она еще попросила его… потанцевать с ним; будто делать нечего. На удивление в этом полусне ощущалось прикосновение ее рук, груди, почувствовалась на щеке прядь ее волос, щекотно стало, и даже нежность ее кожи…

После пробуждения ему показалось, что его похоронили заживо, темно было, тихо и сыро, но потом он понял, что есть достаточное, хотя и сдавленное пространство сбоку, а со стороны ног как будто имеется лаз. Первая попытка двинуться ничего не дала. Он был спеленат как мумия. Лишь резкая боль пронзила его в нижней части груди, сразу стало больно дышать. С трудом он смог высвободить руку, нащупал что-то острое, похожее на осколок стекла, стал резать пелену.

– Не делай этого, – голос возник прямо в среднем ухе, звонкий и тонкий, с серебряным верхним регистром.

– Кто вы? – губы едва слушались, но «собеседник» уловил.

– Кетер.

Прямо над ним нарисовалась виртуальная девушка, стилизованная под образ из манги, глаза-блюдца с отблесками, крошечный ротик, острый подбородок, в общем стандартная картинка… Ясно, в него подсадили нейроинтерфейс.

– Ты можешь не говорить вслух, лишь четко проговаривай слова внутри себя, – сказала она. – Я тогда считываю изменения электрического поля у некоторых твоих тканей, этого достаточно.

– А зачем ты со мной, Кетер? – он постарался проговорить слова внутри себя. И она поняла.

– Это не важно. Пока что просто хочу тебе помочь, – голос был ровен и не выражал никаких эмоций.

– Без дураков?

– Без них, – сейчас в голосе как будто чуток прорезалась смешливая нотка.

– И не потребуешь взамен предать?

– Слово Кетер. Рискни поверить.

Неизвестно кто, без спросу проникающий в его слуховой канал, просит о доверии. Анекдот.

– Хорошо, если мне не надо делать это , тогда, что мне сейчас делать?

– Сперва попей, справа от твоего рта тоненький шланг с загубником.

Живительная струйка потекло в его иссохшее горло, большая часть дурноты и тяжести ушла, и даже меньше стало ныть и колоть в груди.

На месте манговой девушки появилась схема тех «пеленок», в которые его завернули.

– Видишь на схеме стилизованное изображение застежек, просто сконцентрируй на них внимание и мысленно проговори «открыться».

Со второй попытки коннектор «пеленок» отозвался и расстегнулись все застежки. Знаменский сразу почувствовал, что стало легче дышать, а вторая рука обрела свободу.

– Сейчас ты попробуешь выбраться из укрытия, но сперва возьми небольшую аптечку, она похожа на подсумок, и фляжку с водой – всё рядом с твоей левой рукой. На переднем дермапласте коснись небольшой панельки по центру.

От дермапласта, закрывающего рану, пошла информация: кожа стала проводником сигналов, а инкорпорированный нейроинтерфейс их получателем. Над Знаменским появилось очередное виртуальное окно, полное медицинских показателей.

– Температура небольшая, заживление идет нормально, – прокомментировала Кетер, – но дренажную трубку, через которую наружу выходит ненужная жидкость, пока оставь. Теперь вперед.

Первый луч солнца, с размаху ударивший в глаза, едва не оглушил его.

Когда он сделал несколько нетвердых шагов, в виртуальном окне, находящемся будто прямо перед ним, появилась карта местности. Точкой был показан он сам и линией обозначен проделанный путь. В другом виртуальном окне, наложившимся в режиме «дополненной реальности» на поле зрения, были оконтурены важные ориентиры и проложен «ариадниной нитью» оптимальный маршрут.

Голос Кетер, снова пройдя по тонким костям, зазвучал в его среднем ухе.

– За первым ориентиром, орешником, будет дорога, там ты найдешь двух вооруженных людей. Надо будет нейтрализовать их. Взять одежду, оружие, еду. Не забывай, что на тебе сейчас, кроме памперсов нет.

Ёлки, это же правда. Какой позор!

– Хуже то, солдат, что тебе придётся проделать всё голыми руками, а я понимаю, что тебе сейчас больно даже идти. Я в таких делах не специалистка, но возможно тебе пригодятся скальпель и шприцпистолет с моментально действующим гексенарконом.

На ходу надо было всё более сгибаться, а потом уже ползти по заброшенной и заболоченной дренажной канаве. Знаменский понимал, насколько нелепо он сейчас выглядит, вроде большого сильно перемазавшегося младенца в подгузниках. Однако этот раздутый младенец вынашивает самые что ни на есть взрослые планы.

Перед дорогой был неглубокий кювет, здесь лежала грязь, отдающая гнилью, наросла и довольно густая высокая трава. За дорогой толклись двое – один вроде прислонился к капоту машины. Около их автомобиля остановилась еще одна машина, теперь видны ноги вышедшего из нее человека. Двое общаются между собой, третий мочится. Собеседников плохо слышно из-за поднявшегося ветра, судя по разговору, они служат в какой-то ЧВК. Обсуждают беглого «москаля» и то, что атаман Пестун пару часов назад был арестован сине-желтыми гвардейцами – за самоуправство, потому что отдал пленного русского невесть кому.

Пора действовать – очередной порыв ветра заглушил звуки и поднял тучу пыли.

Знаменский уже за приоткрытой дверцей машины. Резко приподнялся и, несмотря на мгновенно очнувшуюся боль в груди, ударил с двух рук – шприцем в шею одному наемнику и скальпелем в глаз другому. Третий, помочившийся и смотревший на поле, как раз обернулся. Однако Знаменский уже перехватил пистолет у засыпающего бойца и, с хода дернув затвор, проделал дырку в лбу у обернувшегося.

Позаимствовал одежду у одного из лежащих, того, что более подходил по комплекции. Судя по шевронам с изображением свеклы в ковбойской шляпе и воткнутого в неё тризуба, все трое представляли приватную войсковую компанию при «сахарном» пане Замойском. «Січові ковбої.» А форма-то у них ладненькая, подражает пустынной униформе «Грейхаунда». Еще одолжим до лучших времен два пистолета со снаряженными магазинами, нож, помповое крупнокалиберное ружье. Бутылка воды явно пригодится, как и классический кусок сала в старомодной тряпице. Возьмем напрокат автомобиль, тот «хьюндай», который подъехал последним, его позже хватятся.

– Ты забыл одно дело, солдат, – напомнила Кетер. – Добей того, которого усыпил. Проснется, вспомнит тебя. Добей, они ж хуже янычаров, отреклись от своих предков, отказались от своего языка, от той великой страны, которая отвоевала, покорила и освоила эти степи.

– Нет нужды, мой облик уже известен. А то, что именно я их тут успокоил, все и так догадаются.

Он сел за руль одной из машин, «фольксвагена», и аккуратно привёл ее в кювет. Потом проехал на «хьюндае» по крыше «фольксвагена», да прямо в свекольное поле.

– Ну ты и дурак, – сказала Кетер. Сейчас она ютилась в виде всё той же манговой девочки в самом уголке поля зрения. – И этим мне нравишься.

– У тебя странные вкусы.

– Я не знаю, где у тебя следующая точка эвакуации. Однако спрашивать не буду. Также как и то, как тебя зовут.

– Ладно, мы не на бале-маскараде. Сева зовут, Всеволод. А фамилия тебе действительно ни к чему; много будешь знать, морщины появятся. Что было в термосе?

– Тебе действительно нужен ответ?

– Лишнего не спрошу. Я же вот не интересуюсь, откуда ты взялась в моем поле зрения – неудобно заставлять людей врать.

Кетер оказалась неожиданно словоохотлива.

– В этом, как ты выражаешься, термосе – особо патогенный штамм плесневого грибка из рода Фузариум, паразитирует на людях, животных, растениях, некоторых стройматериалах. Герметичность сосуда могла быть нарушена, еще когда тебя захватили люди атамана Пестуна. Извини, но ты возможно заражен.

– Пока что не страшно, лишай у меня уже был – Заблик наградил, вечно шляется чёрт знает где… Для чего турки доставили зловредный штамм в эту и без того изрядно запаршивевшую область?

– Они не доставили, они вывозили из. С одного секретного объекта, который был создан еще в 1943.

– Да ну. Немцами, что ли?

– Немецкими специалистами из фирмы «ИГ Фарбениндустри», выполнявшими заказ ведомства Гиммлера. Можно предположить, что все прошедшие годы грибок ударно мутировал, выходя на все более высокие уровни агрессивности, поскольку находился в весьма суровой почти изолированной среде. В бункере или его руинах. То есть, грибковые колонии отчаянно конкурировали друг с другом за питание и попросту жрали друг друга. Если бункер был разрушен или постепенно разрушался по естественным причинам, значит, споры грибка мало-помалу выходили в окружающую среду. Кроме того, лабораторных бункеров могло быть несколько; помимо этой области, наверняка еще в западных регионах.

– А на кой грибок туркам?

– Например, для борьбы против курдов. Если только за этими турками не стояли саудовцы, у которых планов громадье. Грибок имеет явную склонность к поражению нервных клеток человека, что сопровождается резким изменением поведения у зараженного. Тот становится склонным для обеспечения своего благополучия совершать любые…

«Любые подлости, любое предательство», – подумал Знаменский, пока Кетер неожиданно долго подбирала слова.

– Ну да, ты меня понял. У зараженного уменьшаются способности к логическому мышлению…

«Зато увеличивается зависть, жадность, беспринципность, например склонность прикрывать красивыми слова, типа «борюсь за свободу», самые гадкие делишки. Короче, этот ваш человек, поймав грибок, сам становится чем-то вроде грибка.»

– И опять, Сева, ты мыслишь в правильном направлении, но слишком категорично.

– А какова вероятность, что этот фузарий сейчас вышел прогуляться на свежий воздух?

– Больше восьмидесяти процентов. И более пятидесяти процентов, что он уже на протяжении многих лет выходил из бункеров, возможно, в менее агрессивных формах.

«Менее агрессивных, но достаточных для дегенерации носителя. Отсюда и действенность галичанской пропаганды, и свидомая р-р-революция. Завистливые жадные люди с убитой логикой, которые хотят прикончить всех не таких, как они…»

– Сева, остановись, я ж не боец из твоего подразделения.

– А нечего читать мои мысли, я ж не виноват, что проговариваю их внутри себя… Хорошо, последний вопрос. Отчего делишься информацией? Твоя организация…

– Моя организация тут не причём, – несколько торопливо отозвалась Кетер. – Делюсь из личных соображений. Э, ты куда разворачиваешься?

– Еду в город.

– Ты вроде не туда собирался. А что собираешься там делать?

– Пока не знаю. Но то, что не понравится грибку.