Конец эры

Обратный отсчёт: 8

Внутренность сферического хетского корабля приглушённо освещали биолюминисцентные пятна на стенах, выстроенные в линии. Когда мы с Кликсом оказались внутри, корабль перестал казаться формой жизни. Но и на космический аппарат он больше походить не стал. Нигде не было прямых углов. Вместо этого полы плавно загибались вверх и переходили в стены, которые так же плавно переходили в потолок. Не было и коридоров — помещения были прилеплены друг к другу наподобие сот, из каждого можно было пройти в соседнее не только на том же уровне, но также и уровнем выше или ниже.

Большинство проходов были постоянно открыты — как я понимаю, существам без индивидуальности уединение было ни к чему. Вход в некоторые помещения закрывался чем-то вроде клапанов — по-видимому, они использовались как склады.

Мы видели десятки брахиаторов; какие-то ходили, какие-то висели на жёстких обручах, которые, казалось, росли прямо из потолка. Ещё на борту было несколько троодонов, а также ползали бесчисленные хеты без носителей. Внутри корабли было прохладнее, чем где бы то ни было с момента нашего прибытия в мезозой, и пахло чем-то странным вроде типографской краски.

— Он огромен, — сказал Кликс, разводя руками. — Когда мы взлетаем?

Брахиатор, рыжие завитки на коже которого в тусклом освещении казались почти чёрными, что-то изобразил лицом.

— Мы уже давно летим, — сказал он своим высоким голосом.

— Невероятно, — сказал Кликс. — Я ничего не почувствовал.

— Зачем нужно что-то чувствовать во время полёта?

Кликс посмотрел в продолговатые глаза существа с их сбивающими с толку двойными зрачками.

— Очень хороший вопрос, — сказал он, ухмыляясь. — А где окна?

— Окна?

— Иллюминаторы. Прозрачные области. Места, где можно смотреть наружу.

— У нас нет ничего такого.

— Вы хотите сказать, что мы ничего не почувствуем и ничего не увидим? — в голосе Кликса прозвучало разочарование. — А я-то Мир Виртуальной Реальности считал надувательством…

— Мы можем позволить вам смотреть, если есть такое желание, — сказал брахиатор.

— Как?

— На поверхности сферы есть глаза. Вам просто нужно слиться с одним из них.

— Слиться?

— Объединить свой разум с разумом корабля. Разделить с ним то, что видит он.

— Постойте, — вмешался я. — Это что же — снова желе в голову?

— Да, — сказал брахиатор. — Малое количество.

Меня передёрнуло.

— Теперь мы можем войти с меньшим дискомфортом, — продолжал хет. — У нас теперь есть грубая карта активности вашего мозга. Участок, отвечающий за обработку зрительной информации, находится здесь. — Брахиатор изогнул спину так, чтобы одна из манипулятивных конечностей могла дотянуться до моей головы. Розовое щупальце постучало мне по затылку в районе основания черепа. Я подпрыгнул от прикосновения.

— Нет, спасибо.

— Да ладно, Брэнди, — сказал Кликс, — это тебя не убьёт. — Он повернулся к брахиатору. — Что я должен делать?

— Просто сядьте сюда. Прижмитесь спиной к стене. Да, вот так.

Позади Кликсовой головы из стены начало выступать голубое желе. Должно быть, хеты, сидящие внутри структур корабля. Желе коснулось его затылка прямо под волосами. Зрительный центр находится выше этого места… ах да, понятно. Они собираются войти в черепную коробку через большое затылочное отверстие. Умно́.

— Ты как? — спросил я Кликса.

— Нормально. Ощущения странные, но ничего не болит. Это как… О Боже! Это так здорово! Брэнди, ты должен это увидеть!

— Что?

— Мы на высоте нескольких километров! Дух захватывает.

Вопреки своим опасениям я уселся рядом с Кликсом и прижал спину к стене. Я ощутил затылком что-то тёплое и влажное, но Кликс был прав — больно не было. Потом я ощутил странное давление вокруг шейных позвонков. Внутри самого черепа нервных окончаний нет, так что я ничего не чувствовал, пока хеты продвигались сквозь него. Вдруг всё стало черно, и на одно долгое мгновение я перепугался, что хеты случайно повредили зрительную кору, и я ослеп. Но прежде чем я успел впасть в панику, в моём мозгу оказался кто-то другой, со своими мыслями, чувствами, стремлениями. Поначалу это были смутные, размытые формы, призраки чужого прошлого. Мало-помалу они приобрели очертания и объём. Чернокожий человек, его лицо, искажённое гневом, но странно знакомое. Это было лицо Кликса, только другое. Более узкое, глаза посажены ближе, шрам на лбу, реденькая бородка. Меня осенило: Джордж Джордан, отец Кликса, только лет на тридцать моложе, чем тот, которого знал я. Он дышал перегаром, он возвышался надо мной с кожаным ремнём в руке. О боже, нет! Перестань! Перестань! Пожалуйста, папа…

Снова чернота, соединение разорвано, хет, установивший его, похоже, догадался, что совершил ошибку. Неужели Кликс заглянул ко мне в голову так же глубоко, как я к нему? Что он теперь знает обо мне?

Я падаю сквозь пустое пространство, земля у меня над головой, ноги устремлены к звёздам. Я падаю быстрее и быстрее, падаю, падаю, падаю…

Изображение перевернулось — думаю, хет сообразил, что человеческий мозг переворачивает получаемое изображение, потому что глаз формирует его перевёрнутым. Теперь я поднимался, земля уменьшалась внизу, плыли редкие облака, небо становилось ближе, чернее, чище и холоднее.

Космос. Чёрт возьми, они поднимают нас прямо на орбиту. Звёздный купол вращался над головой, широкая лента Млечного Пути пробегала через моё поле зрения, словно усыпанная драгоценностями лопасть ветряной мельницы. Это было великолепно: бесчисленные светлые точки, пронзающие тьму, красные, жёлтые, белые, голубые, словно пересекающие окоём ёлочные гирлянды.

Над лимбом Земли поднялась Луна, почти полная и такая яркая, что на неё было больно смотреть. Она по-прежнему демонстрировала значительную часть того, что мы привыкли считать тёмной стороной. По мере того, как мы поднимались всё выше, стал виден и Трик; здесь, за пределами атмосферы, можно было ясно разглядеть его усыпанную кратерами поверхность.

Скоро эта панорама оказалась обрезана; непроглядная тьма начала поглощать звёзды. Корабль поворачивался «лицом» к ночному полушарию Земли. Однако оно не было абсолютно тёмным — то тут, то там на нём можно было разглядеть какие-то огоньки. Лесные пожары, должно быть, вызванные ударами молний.

Мы летели навстречу заре, сияние которой чётко очертило изгиб края Земли. Через несколько минут снова взошло солнце, залив сферу горячими лучами.

В целом Земля выглядела примерно так же, как и на современных фотографиях из космоса: синий шар, покрытый сплетениями хлопковой белизны. Мои глаза, наконец, приспособились к масштабу и начали различать контуры покрытых облаками континентов. Их очертания за миллионы лет изменились, но я был знаком с тектоникой плит достаточно, чтобы разобраться, где что. Вот Антарктида, крошечное белое пятно, гораздо меньшее, чем в наше время. Австралия, лишь недавно отколовшаяся от неё и повернутая под непривычным углом. Индия свободно движется в океане Тетис навстречу Азии, столкновение с которой поднимет к небесам Гималаи. Южная Америка только начала удаляться от Африки; точное совпадение их береговых линий немного нарушено морем, которое тянется из тех мест, где со временем появится пустыня Сахара, к тому, что когда-то станет Гвинейским заливом. Ещё одно огромное море, прерываемое лишь длинной меридиональной цепью островов, отделяет Европу от Азии. Между Северной и Южной Америкой — открытый океан, в тысячу раз шире, чем Панамский канал. Однако Мексиканский залив уже хорошо виден, и…

Чёрт.

Чёрт возьми!

— Кликс! — заорал я.

— Что? — донёсся его голос.

— Посмотри на Мексиканский залив.

— Да?

— Посмотри на него!

— Я не понимаю…

— Он на суше. Не наполовину затоплен, как в наше время, а полностью на суше, но он уже существует.

— Да о чём ты гово… Ой. Ах ты ж… — Кликс был потрясён.

— Хет! — позвал я, жалея, что у них нет имён. — Хет! Любой хет!

— Да? — донёсся слабый голос брахиатора.

— Как долго существует этот кратер?

— Какой кратер?

— Тот, что на берегу большого залива на южной стороне массива суши, с которого мы стартовали. Видите его? Он примерно сто пятьдесят километров в диаметре… — Я вряд ли смог бы оценить его размер по виду с такой высоты, но я знал, каким он должен быть.

— А, этот кратер, — сказал голос, произносящий каждое слово отдельно от соседнего. — Он возник около девяноста наших лет назад — двести или около того ваших.

— Вы уверены? — спросил голос Кликса.

— Мы отслеживали астероид, который создал этот кратер. Поначалу казалось, что он может пройти близко от Марса — вы, возможно, знаете, что две наши луны в прошлом — астероиды, захваченные его тяготением. Но он прошёл довольно далеко и вместо Марса врезался в вашу планету. Взрыв был очень зрелищный.

— Но… но… — Кликс всё ещё пытался осмыслить новость. — Но мы считали, что столкновение, оставившее этот кратер, и было причиной вымирания динозавров.

— Неверное предположение, — просто отвечал марсианин. — Ведь динозавры не вымерли.

Максимальная точность оценки возраста пород для этой эпохи составляет где-то десять тысяч лет, но достигается только при определённых очень специфических условиях; в большинстве же случаев эта точность не превышает сотни тысяч лет. События, разделённые веками и тысячелетиями, нам запросто могут показаться одновременными.

— Удар должен был оказать большое влияние на биосферу, — сказал Кликс с нотками отчаяния в голосе. Я почувствовал, что улыбаюсь от уха до уха.

— Не очень большое, — сказал хет. — Растения и животные в месте удара были, разумеется, уничтожены, но в глобальном масштабе эффект был малозаметен. — Он помолчал. — Ваш народ и мой населяет одну и ту же захламленную систему. Падения астероидов случаются — вам это хорошо известно. Но жизнь продолжается.

Хотел бы я увидеть сейчас лицо Кликса — но сейчас я мог видеть лишь грандиозное зрелище планеты внизу. Мы снова уходили на ночную сторону; терминатор спешил нам навстречу. Направление взгляда снова сместилось — глаз живого корабля опять обратился к звёздам. Их было так много, что выделить из них какую-то фигуру, которую можно бы было назвать созвездием, было практически невозможно. Я наслаждался зрелищем; Кликс стоял в очереди в марсианскую экспедицию, но я даже и не мечтал, что когда-нибудь увижу звёзды из-за пределов атмосферы. Вид был величественный, захватывающий дух, это было красивее всего, что я видел в жизни, и…

— Что это? — голос Кликса снова ворвался из внешнего мира.

Я окинул взглядом небеса, пытаясь понять, что могло привлечь его внимание. Ага, вот, далеко внизу в южном небе тесная розетта из сияющих голубоватых точек. Я следил за ней, в то время как корабль продолжал свой путь вокруг Земли. Розетта не смещалась относительно далёких звёзд, из чего следовало, что она находится очень далеко.

— Что это? — снова спросил Кликс.

— Что «это»? — тонкий голос брахиатора.

— Скопление огней, — пояснил Кликс. — Что это?

— Мы не говорим об этом.

— Вы должны знать, что это такое.

— Мы не знаем.

— Это в Солнечной системе?

— Нет. До него три в пятой степени световых лет. Пояснение: марсианских световых лет, в вашей системе счисления двести сорок три. Земных световых лет примерно вдвое больше.

— Тогда что это?

— Это маяк, не так ли? — догадался я, к собственному удивлению. — Визуальный сигнал, знак для остальной галактики, что здесь есть разумная жизнь. — Розетта была прекрасной, математически выверенной конструкцией. — Посмотрите на неё: вершины расположены на геодезической сфере. Она всегда выглядит сферой, под любым углом. И любой сразу поймёт, что она искусственная.

Я читал о подобной идее, хоть и в гораздо меньшем масштабе, много лет назад. Некий астроном предлагал засевать поля в Африке так, чтобы они образовывали гигантские узоры, которые говорили бы о наличии на Земле разумной жизни любому инопланетянину, рассматривающему её в телескоп. Но здесь был совсем другой масштаб. Цивилизация, способная выстраивать узоры из звёзд — это не укладывалось в голове. Розетта из звёзд была видна из любой точки южного полушария Земли — да и Марса, если на то пошло.

— Это, должно быть, здорово, что ваше общество росло и развивалось, видя в небе это, — сказал я брахиатору. — Неоспоримое свидетельство того, что вы не одиноки, что где-то там существуют другие, более развитые цивилизации. — Я покачал головой, и желе, соединяющее мой затылок со стеной, издало хлюпающий звук. — Чёрт, когда я думаю о том, сколько душевных сил люди тратили на раздумья о том, одиноки ли мы во вселенной, есть ли кто-нибудь, кроме нас, способен ли вообще разумный вид пережить собственное технологическое взросление… Это зрелище, должно быть, вселяет в вас уверенность.

— Оно нас бесит.

— Но…

Всё вдруг снова стало черно; хет вытягивался из моей головы. Мы вернулись на Землю в молчании. Я думал о розетте огней, о хетах, о троодонах, динозаврах, которые могли находиться на пути к собственному разуму. Похоже на то, что человечество опоздало к расцвету разума в галактике где-то на 60 миллионов лет. Мел-третичное вымирание уничтожило крупных рептилий, и только поэтому запасная команда млекопитающих получила возможность подняться до уровня самосознания, но к тому времени, как это произошло, Млечный Путь уже был далеко не таким густонаселённым местом. Ну как хетов может не волновать одна мысль о живущих где-то там строителях розетт?

Думаю, я их обидел. Не сказав более ни слова, они выгрузили нас в нашем лагере, теперь уже в почти полной темноте — от нашего костра осталась лишь пара тлеющих угольков. Мы проследили за тем, как их пульсирующая сфера беззвучно поднялась и улетела на запад, а потом взобрались на кратерный вал и вернулись на «Стернбергер».

Небо было полностью затянуто облаками. Возможно, это и к лучшему. Теперь, когда мы увидели небеса без вуали земной атмосферы, их вид с земли, захватывавших дух прошлой ночью, показался бы бледным подобием. Я лишь жалел, что розетта не была видна из северного полушария. Я бы очень хотел сделать её фото.

— Брэнди, — сказал Кликс, расстёгивая рубашку, — что ты знаешь о том, как работает Чжуан-эффект?

Я переодевался в пижаму; я хотел позлорадствовать на Кликсом по поводу нашего открытия, что кратер Чиксулуб не связан с вымиранием динозавров и не удивился, что он пытается сменить тему, но сейчас, когда он об этом заговорил…

— Значит, ты тоже об этом подумал? — сказал я. — Это как дурацкая мелодия из рекламы. Я тоже не могу выкинуть это из головы. Постоянно перебираю то немногое, что смог понять.

— И что же это?

— Да почти ничего. Я же не физик. Что-то связанное с эффектом туннельного диода и, э… тахионами. Я так думаю.

— Гмм, — сказал Кликс. — Это больше, чем знаю я. Почему ты решил…?

— Ой, да ладно! Я знал, что марсиане — не просто добрые соседи. Кликс, они взяли нас покататься, показали нам картинка космоса, чтобы занять нас, а сами в это время просеивали нашу память в поисках секрета путешествий во времени.

— Держу пари, они были разочарованы тем, что нашли.

— Я не уверен, что хоть кто-нибудь, кроме Чинмэй, понимает его во всех подробностях.

— Ну, — сказал Кликс, — нельзя их за это винить. Кроме того, у них ещё будет возможность спросить её напрямую, когда мы доставим их в будущее.

Я посмотрел на него, стоящего на другом краю комнаты со сложенными на груди руками.

— Доставим их в будущее? — повторил я, не веря своим ушам. — Кликс, они пытались украсть у нас секрет путешествий во времени. И ты по-прежнему хочешь взять их с собой?

— Ну, ты же оказался неспособен принять то или иное решение. Да, я хочу взять их с собой. Мы обязаны взять их с собой. Это единственный разумный образ действий в данной ситуации.

— Но они только что пытались украсть у нас путешествия во времени! Как ты теперь можешь им доверять?

— Они также добровольно покинули наши тела. Собственно, они это делали уже дважды. Если бы они правда были злонамеренны, они бы сегодня остались в нас и просто заставили бы взять их в будущее.

— Может быть. А может и нет. Они знают, что Чжуан-эффект не сменит состояние ещё примерно, — я взглянул на часы, — примерно шестьдесят три часа. Возможно, они не могут оставаться в нас так долго, даже если захотят.

— Ты не знаешь, что это так, — сказал Кликс.

— Ты не знаешь, что это не так.

Он фыркнул.

— Хотел бы я, чтобы нам не нужно было принимать это решение, — тихо сказал я.

— Но мы должны его принять, — ответил Кликс.

Мой взгляд скользнул к окну.

— Да, — сказал я. — Думаю, что должны.