Конан и Вольные стрелки

Глава первая Орлы слетаются

Страна Коф (Котх или Кос в зависимости от произношения жителей соседних государств) представляла собой обширную долину, протянувшуюся с запада на восток в окружении северной и южной горной гряды, смыкающихся на западе. Поэтому влажные циклоны с Западного океана не могли преодолеть горных вершин и разражались бесполезными ливнями на границе с Аргосом. Со стороны Заморы и Хаурана местность была открыта горячим ветрам пустыни, которые проникали далеко вглубь территории Кофа, принося с собой с собой зной и пылевые бури. Кроме Хоршемиша, столицы государства, в Кофе было еще только два крупных города у его западной и восточной границ — Ханирия и Хрош. Правил Кофом король Страбонус, государь властный, но скупой и прижимистый. Ходили слухи, что наследный принц Адад не в ладах с отцом, поэтому недавно покинул Хоршемиш и перебрался в свой дворец в Хроше. Некоторые, наиболее дальновидные жители Кофа, пророчески предсказывали, что это противостояние добром не кончится и опасались даже гражданской войны. В этих предсказаниях была большая доля здравого смысла, так как, действительно, принц близко сошелся с известным мудрецом и чародеем Пелиасом, который ненавидел нынешнего верховного мага Тсотха Ланти и стремился занять его место у королевского трона.

— Король, твой отец, давно уже передал бразды правления в руки Тсотха Ланти и именно верховный маг фактически управляет государством, — убежденно говорил Пелиас принцу в его рабочем кабинете дворца в Хроше, — этому следует положить конец. Или король должен удалить Тсотха Ланти или отречься от престола сам.

Пелиас находился в том возрасте, который было принято считать расцветом зрелости. Ему было около пятидесяти лет, в его черных волосах, спадавших волной на плечи, заметно проглядывали серебряные нити, как и в окладистой бороде, спускавшейся на грудь. Маг был высок и не по годам строен, его бледное с величественными чертами и высоким лбом лицо обличало в нем личность поистине харизматического размаха, а большие темно-карие глаза светились мудростью.

Принц Адад, изящный и гибкий молодой человек, вряд ли старше двадцати пяти лет с красивым лицом и умными живыми глазами, скептически усмехнулся.

— Я не стану с тобой спорить, мудрый Пелиас, — сказал он, — но позволю себе заметить, что на место верховного мага претендуешь ты. А, кто может поручиться, что, устранив Тсотха Ланти, ты тоже не приберешь к рукам власть и не станешь фактическим правителем Кофа?

Пелиас разгладил рукой бороду.

— Ты, принц, не по годам мудр и умеешь за красивыми словами видеть суть вещей. Ты не ошибся в моих намерениях стать верховным магом, но между мною и Тсотха Ланти есть существенное различие.

Принц вопросительно посмотрел на него.

— Да будет тебе известно, принц, — понизил голос маг до таинственного шепота, — что однажды ночью пьяная танцовщица из Шадизара заснула слишком близко к руинам на Взгорье Дагот и проснулась в объятиях черного демона из преисподней. Вот от этой грешной связи и произошел ублюдок, которого именуют ныне Тсотха Ланти.

Принц вздрогнул и по его лицу пробежала тень.

— Неужели у трона моего отца постоянно присутствует полу демоническое отродье? — с отвращением спросил он.

— Не только присутствует, но и правит страной, а, между тем, его черная душа принадлежит преисподней, он не только полу демон, но и колдун! — подтвердил Пелиас. — Возможно, меня трудно назвать праведником, но все же я человек, а не порождение темных сил ада. Если я стану верховным магом, то буду лишь хорошим советником, возлагать же бремя власти на свои усталые плечи я не намерен. Мне будет достаточно одних размышлений о бренности бытия и созерцания картины мироздания в спокойствии и безмятежности под сенью трона.

Адад задумался. Отношения с отцом у него складывались не просто. Он давно просил у отца одну из богатых провинций, желая приобрести опыт государственного управления, так как Страбонус уже достиг возраста, когда всякое могло случиться. Наследником трона являлся Адад, но к управлению делами государством отец ни его, ни младшего сына Амальрика не допускал. Теперь, после слов Пелиаса, принц понял, что король поступает так по совету Тсотха Ланти. В его душе вскипел гнев и на отца, и на колдуна. Внезапно ему на ум пришла мысль, не для себя ли готовит трон Тсотха Ланти…

— Допустим, в противостоянии с Тсотха Ланти я приму твою сторону, — нахмурясь, произнес он, — но, если доведется сражаться, могу ли я рассчитывать на твою магическую помощь?

Пелиас замялся, отведя взгляд в сторону и избегая смотреть в глаза принцу.

— Видишь ли, — попробовал объяснить он Ададу ситуацию, — если я это сделаю, Тсотха Ланти получит возможность нанести ответный удар. Лучше бы нам с ним придерживаться нейтралитета. Воевать же и побеждать на полях сражений должны солдаты. Вмешательство магов ни к чему хорошему не приведет, поверь.

— Хорошенькое дело! — разразился саркастическим смехом Адад. — Ты подталкиваешь меня к мятежу против отца, в распоряжении которого целая армия, но помощи никакой не обещаешь. Между тем, у меня нет армии, нет солдат, чем прикажешь одерживать победу на полях сражений?

Пелиас вздохнул с облегчением, ответ на этот вопрос он знал.

— Наемники! — твердо сказал он. — Сейчас в каждом из государств Гибории скопилось не по одному отряду наемников, томящихся без дела. Достаточно объявить наем солдат удачи и через два-три месяца под твоим знаменем встанут тысячи профессиональных воинов. Они с легкостью разобьют королевские войска, которые по сути никогда не участвовали в реальных сражениях.

— Наемникам надо платить, — нахмурясь, возразил принц, — а денег на набор волонтеров у меня нет.

— Деньги они добудут на полях сражений за счет трофеев! — заметил маг. — Но, конечно что-то можно и пообещать для затравки под условием, что они должны одержать победу.

Адад задумался. Предложение Пелиаса было разумным, но наемники обычно требовали аванс.

— Так бывает, когда в них нуждаются, а их мало, — угадал его мысли маг. — Сейчас же войн нет, наемников во всех государствах переизбыток и они не станут требовать аванса, достаточно будет некоторое время в начале снабжать их провизией, а коней фуражом. После первого же сражения они получат обещанные трофеи и сами будут служить тебе с энтузиазмом без всякого жалованья. Скажу больше, даже, если сразу кто-то начнет возражать, то деваться им все равно будет некуда — не уходить же неизвестно куда. Поэтому в первом бою все станут сражаться без оплаты в расчете на трофеи. Крошечный кулик в руке лучше жирного гуся в небе!

— Хорошо! — согласился принц. — Сегодня же отправлю гонцов в сопредельные страны.

Пелиас снисходительно улыбнулся.

— Мой принц, — сказал он, — зачем напрасно тратить силы? Хрош — это место пересечения караванных путей. Надо объявить каждому караванщику, которые направляются на север и восток о наборе наемников, и они разнесут это известие по всей Гибории. В то же время в Хоршемише о твоем замысле никто не догадается, пока к тебе не присоединится первая тысяча солдат удачи. Но тогда уже королевского гнева можно будет не опасаться, прежде чем он вышлет против тебя войска, под твоим знаменем соберется уже пять — шесть тысяч волонтеров. С этой армией ты разобьешь любое войско.

Великан на огромном черном коне в стальной кирасе и высоком шлеме на голове, из-под которого прямые черные волосы спадали ему на плечи, остановился на перевале в северо-восточном конце Карпашских гор. К востоку отсюда можно было разглядеть вершины Кезанкийских гор, местами покрытые вечными снегами, а к юго-западу открывался вид на хорошо ему знакомую долину Заморы. Всадника звали Конаном и был он родом из далекой северной страны Киммерии. Покинув родные места подростком, он вот уже без малого пятнадцать лет скитался почти по всем странам Гибории, но с Заморой были связаны его первые незабываемые ощущения от встречи с цивилизованным миром. Здесь он совсем еще юношей освоил профессию вора и разбойника, отсюда он отправился в Туран, где стал наемником в войсках императора Йилдиза, сюда он не раз возвращался после своих скитаний по чужим и дальним странам. Конан был чужд сентиментальности, но при воспоминании о Шадизаре, прозванном Злым городом, у него всегда теплело на сердце. Сейчас Конан возвращался из родной Киммерии, куда его привела внезапная ностальгия по родине, где он родился и вырос, где у него остались приятели и родичи. Но теперь он корил себя за то, что поддался этому чувству, так как ничего путного из этой поездки не вышло. Да и, по правде сказать, паломничество по родным местам было вызвано не одной ностальгией по родине. Определенную роль в этом сыграло поражение, понесенное разбойниками Красного Братства, лидером которых был Конан, и их союзниками казаками от турансккой армии. Многим из них, в том числе, и Конану, пришлось скрываться от гнева Йилдиза и покинуть гостеприимные берега моря Вилайет.

Он и сам толком не знал, чего ждал от пребывания на родине, где ему доводилось несколько раз бывать и прежде, но твердо решил, что поездка эта была последней. Его приятели и кровные родственники из киммерийцев и асов давно обзавелись семьями, а сыновья некоторых уже напоминали самого Конана в то время, когда он оставил родные края. Его родичи с неодобрением относились к занятию Конана военным ремеслом, считая это блажью. Киммерийцы, хотя и не избегали войн и сражений, но вступали в них лишь для отражения нападений соседей, чаще всего ваниров и гиперборейцев. Наемничество они считали занятием, не достойным настоящего воина, поэтому и к Конану относились снисходительно, как к недоумку. В свою очередь и он, человек, бороздивший под пиратским флагом Западный океан и служивший в армиях едва ли не полдюжины государств Гибории, не мог привыкнуть к размеренному образу жизни своих земляков. Поэтому, пробыв дома несколько месяцев, он решил возвратиться в южные государства, где его меч наемника мог быть востребован кем-то из здешних владык. Конечно, дорога в Туран ему была заказана на долго, но на мечи в руках солдат удачи спрос был всегда высоким и в других странах.

И, действительно, уже в Тифасе, одном из городов Бритунии, через который он проезжал, Конан узнал от торговцев, что кофский принц Адад объявил набор наемников. Зачем они ему понадобились, купцы торгового каравана не знали. Впрочем, это не имело значения, так как ясно было, что шла подготовка к войне. Конан еще раньше слыхал о том, что у принца с отцом очень натянутые отношения, поэтому решил, что готовится мятеж. Страбонуса и собственные подданные не особенно любили, так что принц Адад вполне мог решится на восстание. Но это была лишь догадка, которую он надеялся проверить в Шадизаре, до которого оставалось несколько конных переходов.

В Злой город он прибыл под вечер В Пустыньке, воровском районе города, Конан сразу направился в трактир «У Абулетеса» но хозяин, встретивший его с радостной улыбкой на заплывшем жиром лице, о наборе наемников для принца Кофа знал еще меньше, чем он сам.

— Ты подожди до вечера, скоро здесь соберутся солдаты удачи, они намереваются на днях отправиться в Коф. У них может и выяснишь подробности, я же знаю лишь, что принц объявил набор через купцов, следующих в города Гибории с торговыми караванами, — сказал трактирщик, не скрывая сожаления, что придется вскоре расстаться с таким щедрым клиентом, которого он знал уже лет пятнадцать, с того времени, когда тот был совсем юнцом.

Конан поднялся в отведенную ему комнату, куда одна из юных служанок натаскала горячей воды, чтобы наполнить большую лохань. Хорошо вымывшись с дороги, он спустя час спустился вниз и подошел к Абулетесу, который кивком указал ему на один из столов в центре зала, за которым расположилась группа крепких мужчин в кирасах и с мечами на поясе..

Конан направился к ним, но, не дойдя до стола вдруг рявкнул на весь зал:

— Разрази меня Кром, если это не Ральф!

Крупного телосложения светловолосый ас поднялся из-за стола с радостным воплем:

— Клянусь Имиром, это киммериец! Я уж не чаял тебя встретить после той жаркой битвы с туранцами! Ты где был все это время?

— У себя в Киммерии, — коротко ответил Конан, сжимая старинного приятеля в могучих объятиях. С Ральфом они были знакомы уже лет десять, вместе служили в армии Йилдиза, затем их пути несколько раз пересекались. После того, как туранское войско нанесло поражение Красному Братству, они не виделись и Конан был искренне рад встрече со светловолосым асом.

Ральф представил своих товарищей Конану, которого большинство присутствующих знало по слухам. Киммериец присел к столу и повернулся к Абулетесу подавая ему знак принести пива, но трактирщик хорошо изучил привычки своего старинного клиента и две молоденькие служанки уже несли на подносах пиво и закуски компании наемников. Воры и бандиты, сидевшие за соседними столами хмурились из-за того, что обслуживают в первую очередь наемников, но почти все они хорошо знали Конана, а некоторые были знакомы и с его кулаками, поэтому предпочитали вслух свое недовольство не проявлять. Многим был известен неукротимый характер киммерийца, как и то, что впасть в ярость для него не составляет труда. Вызвать же гнев Конана было чревато такими последствиями, что на это никто не отваживался. Все помнили как в молодости он отправлял на тот свет человека, только за то, что тот обращался к нему «малыш», а сколько Конан перебил в трактире городских стражников, знал лишь Абулетес, которому приходилось прятать их трупы. Поэтому никто не осмеливался мешать наемникам, пир за столом которых был в самом разгаре.

— Зачем принцу Кофа понадобились наемники, мы и сами не знаем, — говорил Ральф киммерийцу, осушив одним глотком половину кружки с янтарным напитком. — Одно понятно, он собирает целую армию, не меньше пяти-шести тысяч человек.

— Гмм, — с сомнением заметил Конан, — для этого нужны деньги. Ведь меньше, чем за пять туранских империалов заключать с ним контракт никто не станет, а это двадцать пять тысяч империалов. Где он возьмет столько денег?

Ральф задумался, остальные наемники застыли с кружками в руках, об этом раньше никто из них не подумал.

— Ты считаешь, что принц может обмануть? — нахмурился Ральф.

Киммериец пожал могучими плечами.

— Все возможно, просто двадцать пять тысяч империалов-это добрых две или три телеги золота, а у принца все золото поместится в его кошеле. Всем известно, что прижимистый Страбонус сыновей не особенно жалует и держит их в черном теле.

— Это верно, — нахмурился высокий бритунец Маглокун, — но и пяти империалов для наема недостаточно. Жизнь ведь дороже стоит.

— Меньше, чем за десять империалов я наниматься не намерен, — поддержал его невысокий, но коренастый шемит Шамаш.

Остальные промолчали, но по их лицам было заметно, что они согласны с Маглокуном и Шамашем.

— Для того, чтобы диктовать свои условия, — равнодушно бросил Конан, осушив свою кружку, — нас должна быть не дюжина, а по меньшей мере, отряд в двести человек.

— Сколько? — удивился Ральф. — Где ты найдешь столько наемников?

— Настоящих солдат удачи столько в Шадизаре и Аренджуне не наберется, — согласился Конан, — но вон за тем столом сидит дюжина знакомых мне бандитов. Они, наверняка, бы присоединились к нам. И если поискать еще по кабакам и притонам, то сотня точно наберется.

Наемники переглянулись. Хотя их статус и отличал их от разбойников, но особенной щепетильностью солдаты удачи похвастать не могли и при случае грабили не хуже обыкновенных бандитов. Поэтому никто не стал возражать против предложения киммерийца. В течение следующих нескольких дней они обшарили все притоны и злачные места Шадизара, но зато первоначальная группа Ральфа увеличилась почти до сотни человек.

— Теперь мы можем называть себя настоящим отрядом! — не скрывая удовлетворения заявил Конан. — Осталось только выбрать капитана и можно двигаться в Аренджун. Там пополним отряд и отправимся в Хрош.

— А зачем нам выбирать капитана? — с недоумением спросил Ральф. — Ты и есть наш капитан, веди нас за собой!

Он окинул взглядом своих товарищей, те согласно кивнули головами. Новобранцев из местных уголовников, естественно, о лидере никто спрашивать не стал.

Два дня спустя разношерстная команда Конана отправилась в Аренджун. Поначалу несколько бандитов намеревались установить в отряде свои порядки, но отведав могучего кулака киммерийца, стали тише воды, ниже травы.

— В отряде один командир-это я! — внушительно рявкнул Конан, выстроив новобранцев в шеренгу. — Если кто-то думает, что это не так, может убираться к Нергалу! Просто запомните, влившись в ряды наемников, вы получаете официальное разрешение на убийство, за, что в том же Шадизаре вас вздернули бы на виселицу. Главное же — вы получаете право на трофеи, а, кроме того, вам платят жалованье. Так что советую хорошо поразмыслить над моими словами.

Несколько бандитов оставили отряд, а остальным Конан сказал:

— С этой минуты вы не отребье рода человеческого и отрыжки общества, а члены гильдии наемников, поэтому обязаны соблюдать кодекс солдат удачи и беспрекословно выполнять приказы командиров.

Он разбил отряд на десятки, во главе которых поставил товарищей Ральфа, а его самого назначил своим заместителем. По ходу формирования отряда предполагалось, что десятки будут пополняться новыми людьми, без увеличения их общего количества, пусть даже в десятке будет и полсотни людей.

К удивлению Конана оказалось, что у всех новобранцев имелись кони, поэтому, выступив ранним утром из Шадизара, они к вечеру прибыли в Аренджун, не заходя в который, разбили лагерь по соседству с городом. Десятские во главе с киммерийцем сразу же отправились по притонам Аренджуна вербовать новых наемников. К утру отряд Конана увеличился почти вдвое, хотя настоящих солдат удачи в городе воров нашлось всего человек десять.

— Вот у нас уже почти две сотни людей, — сказал Конан Ральфу, — уверен в Хроше к нам еще присоединится пару дюжин.

— Только столько подонков и отъявленных мерзавцев, собравшихся бы в одном месте, мне еще не приходилось видеть, — проворчал ас, не особенно довольный контингентом новобранцев.

— Не будь таким мнительным! — ухмыльнувшись, хлопнул его по плечу Конан. — Тебе с ними не детей воспитывать, главное, что их руки привычны к мечам и кинжалам, а что еще нужно в бою? Настоящих наемников поставим заместителями к десятским и тем самым укрепим дисциплину. Поверь моему слову, из всего этого отребья еще выйдет вполне боеспособная войсковая единица.

Слова киммерийца не особенно убедили аса, но спорить он не стал, лишь недоверчиво покачав головой.

Как только они пересекли границу Кофа, произошел инцидент, который подтвердил правоту Ральфа в его суждениях о новобранцев. Человек шесть из них, о чем-то пошептавшись, отстали от отряда. Заметив это, Конан приказал остановиться и подождать отставших. Однако они не появлялись, зато на горизонте полыхнуло зарево. Киммериец развернул отряд и отправился назад. Как он и думал, отставшие отправились грабить село, которое не так давно проехали, а, когда жители оказали сопротивление, подожгли несколько домов и убили двух-трех вилланов. Без долгих разговоров Конан приказал соорудить шесть виселиц, на которых негодяи были тут же вздернуты на глазах всего отряда и местных жителей.

— Пусть это для всех будет уроком! — внушительно заявил киммериец. — Без моего приказа никто из вас, собачьих детей, не смеет и пальцем тронуть никого из местных жителей! Этим мерзавцам еще повезло, что их просто вздернули на виселицы. Если подобное повторится, виновные будут посажены на кол, но предварительно с их спин будет содрана кожа, и пусть стервятники у них еще живых выклюют глаза!

Урок подействовал как нельзя лучше и до самого Хроша отряд двигался, сбившись в плотную массу, каждый боялся отстать, чтобы его не заподозрили в недобрых намерениях. При этом даже легкого ропота из-за казни шести негодяев, слышно не было, зато авторитет Конана вырос до заоблачных высот. Киммериец гораздо лучше Ральфа понимал, как держать всю эту свору в руках. Потому что сам когда-то был разбойником и знал, что бандиты признают только силу. В их понимании, кто сильнее, тот и лидер, которому следует беспрекословно подчиняться.

Хрош чем-то напоминал Аренджун, только, пожалуй, жители больше были похожи на шемитов и даже на стигийцев, чем в Заморе, где у местного населения явно ощущалась примесь туранской крови.

Выяснилось, что их отряд далеко не первый, наемников собралось уже несколько тысяч и их лагерь разбит в полу лиге от Хроша на обширном лугу, где протекали горные ручьи и было много травы. Лагерь был разбит вокруг невысокого холма, на котором возвышался большой шатер, а над ним реяло знамя принца Адада. Выбрав свободное место, Конан приказал разбить палатки, а сам отправился представиться принцу. Проехав полсотни шагов, он понял, что здесь собрались представители почти всех стран Гибории, начиная от ванов и асов до шемитов, если считать с севера на юг и от аргосцев и зингарцев до туранцев и гирканцев с запада на восток. На каждом шагу слышалась разноголосая речь на наречиях всех стран Гибории. Большинство из них Конану было знакомо, на некоторых он даже мог бегло говорить. До шатра принца оставалось совсем немного, когда Конан внезапно остановил коня, увидев в десяти шагах впереди крупного широкоплечего воина в шлеме, из под которого выбивались рыжие волосы. Рыжая всклокоченная борода спускалась ему на грудь, закрытую стальной кирасой. Он кого-то распекал на языке ванов, не стесняясь в выражениях.

— Не сойти мне с этого места, если это не старина Расмус! — громко проревел киммериец, спрыгнув с коня. Рыжебородый перевел на него взгляд и лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Киммериец! — воскликнул он голосом больше похожим на рычание медведя. — Тебя — то каким ветром сюда занесло?

Оон сррыгнул с коня и они с Конаном сжали друг друга в медвежьих объятиях, воспользовавшись чем, наемник, которого распекал Расмус, поспешил убраться подальше. Рыжебородого вана Конан знал примерно с того же времени, что и Ральфа, но потом их пути разошлись и они с тех пор не встречались.

— Я так понял, у тебя свой отряд наемников? — спросил Конан. — Ты уже был у принца, какие тут условия контракта?

Расмус махнул рукой и лицо его приобрело хмурый вид.

— Какой контракт! — сказал он уныло. — У принца нет денег, поэтому он обещает расплатиться с нами трофеями, ну и выплатить жалованье, когда займет трон.

— Гмм, — хмыкнул Конан, — нечто подобное я и предполагал. И что ты решил?

— А разве у нас есть выбор? — мрачно сказал Расмус. — Тут, хотя бы провизию людям и фураж для коней дают. Сам знаешь, сейчас в солдатах удачи мало кто нуждается. Здесь же, хотя бы надежда на трофеи остается. Хотя, какие у королевских солдат трофеи? Разве что обоз удастся захватить.

Пока они разговаривали, к ним приблизился худощавый, подтянутый мужчина примерно тех же лет, что и Конан. Он был в кольчуге, но на голове у него вместо шлема была одета мисюрка. Волосы цвета спелого каштана спадали ему на плечи, а темно-коричневые глаза выдавали его живой ум и ироничный склад характера.

— Чтоб я прямо сейчас попал на обед к Нергалу, если это не Конан! — воскликнул он. — Впрочем, нет никаких сомнений, другого такого великана во всей Гибории днем с огнем не сыщешь.

— Аларик! — радостно заорал киммериец, сжимая его в объятиях.

— Пусти! Задушишь! — просипел тот. — Я тоже рад тебя видеть, но все же еще хочу немного пожить.

— Прости, дружище! — ослабил киммериец объятия. — Просто не ожидал тебя здесь увидеть.

Аларик, аквилонец из Лирона был его приятелем, с которым они вместе состояли членами Красного Братства. Подобно Конану, после их поражения он тоже отправился к себе на родину, но узнав, что принцу Кофа нужны наемники, сколотил отряд солдат удачи и прибыл с ними в Хрош.

— И вот теперь все чаще задумываюсь о том, что век живи, а дураком помрешь, — с иронией над собой произнес капитан. — Ведь ребенку было изначально понятно, что денег на плату жалованья наемникам принцу взять неоткуда. Но рассчитывали на чудо, а чудес не так много. Вот и придется воевать за спасибо.

— Почему за спасибо? Разве принц не обещает расплатиться за счет трофеев? — хмуро буркнул Конан.

— Какие там трофеи, одно название! — безнадежно махнул рукой Аларик. — Кстати, если ты у него еще не был, то самое время, вон он стоит у шатра, беседует о чем-то с капитаном туранских наемников.

Киммериец посмотрел в направлении, указанном Алариком. Принц был в камзоле, вышитом серебряной нитью и шляпе с плюмажем. Он что-то говорил туранцу средних лет, одетому в кольчугу с высоким шлемом на голове. Тот стоял, держа повод своего коня и почтительно слушал принца, изредка кивая головой. В его фигуре Конану почудилось что-то знакомое, словно налетел легкий ветерок воспоминаний о годах ушедшей юности. Он вскочил в седло и направил коня к принцу. Подъехав, киммериец спешился и отвесил Ададу поклон, приличествующий его титулу. Тот кивнул в ответ и вопросительно посмотрел на него. Туранец тоже взглянул на Конана и вдруг его прищуренные глаза стали круглыми от изумления.

— Северянин! — воскликнул он гортанным голосом. — Я уж и не рассчитывал когда-нибудь с тобой снова свидеться.

— Октай! — воскликнул в ответ киммериец. — Рад встрече, старый друг!

Они сжали друг друга в объятиях, не обращая внимание на принца, ставшего невольным свидетелем встречи двух старинных приятелей.

— Вижу, орлы слетаются в стаю! — заметил Адад и улыбнулся своей красивой улыбкой.

Глава вторая Засадный полк

Разговор принца с киммерийцем не занял много времени, возможно, потому что содержание его Конану было известно наперед. Адад не стал лукавить и откровенно признал, что не уверен сумеет ли расплатиться с наемниками чем-то, помимо, трофеев, которые те сами добудут на поле брани.

— Конечно, — пообещал он, — когда мы победим и трон короля Кофа станет моим, я вознагражу всех, кто сражался вместе со мной. Но пока что ты и твои люди могут рассчитывать только на провизию и корм для лошадей.

— Правильнее сказать, если победим, — подумал про себя киммериец, но вслух ничего не ответил, лишь молча поклонился и, вскочив в седло, отправился к себе. Его люди уже знали о том, что жалованья не получат и толпились у палаток, живо обсуждая эту новость. Все громко роптали, хотя опытные солдаты удачи вели себя довольно сдержанно. Негодовали, в основном те, кто присоединился к отряду в расчете на легкую наживу. Конан спрыгнул с коня и приказал строиться в две шеренги.

— Я только от принца. Действительно, денег для выплаты жалованья наемникам у него нет, — громко объявил он. — Но, кормить нас и наших коней будут бесплатно, а расплатиться принц обещает трофеями, которые мы добудем в битве с королевскими войсками.

Все слушали его внимательно, но с мрачным видом. Конан понимал их, из трофеев наемники признавали только золото, драгоценности и драгоценные камни. И в самом деле, что толку, если тебе при дележке трофеев достанутся две пробитые кирасы, что ты с ними будешь делать.

Решив подсластить горькую пилюлю, он добавил:

— Принц также обещал, что, когда станет королем, то расплатится золотом с каждым из нас!

Наемники переглянулись, у некоторых посветлели лица.

— Впрочем, — подчеркнул капитан, — я никого не держу. Заключать контракт или нет — дело добровольное. Мы можем и отказаться, но тогда нам придется уйти.

— Куда? — раздался чей-то унылый голос.

— Вопрос правильный и по существу! — согласился киммериец. — Идти нам некуда, а здесь, по крайней мере, о пропитании беспокоиться нечего.

По рядам наемников пробежал ропот, который впрочем быстро стих.

— Каково же ваше решение? — спросил Конан.

— Решай сам, капитан! — выступил вперед Ральф. — Как скажешь, так и будет!

Наемники поддержали его одобрительными возгласами.

— В таком случае остаемся! — решительно заявил Конан. — Но мы теперь на службе, поэтому десятские будут вас гонять до седьмого пота, чтобы вы имели представление о том, что такое боевое слаживание и в реальном бою, а он не за горами, сумели сберечь свои шкуры. Вот этими тренировками и займемся в течение ближайшей недели, так как, думаю, король уже готовит войска для подавления мятежа и больше недели времени у нас не будет.

Между тем, в лагерь прибывали новые отряды наемников. Как и предвидел мудрый Пелиас, узнав, что жалованья не будет, все же никто не захотел уходить, а, повозмущавшись, все решали оставаться. Скоро уже на лугу стало не хватать места и прибывшие последними наемники разместились чуть ли не у городских ворот.

Однажды вечером в палатке у Расмуса собрались Конан, Аларик и Октай. У Аларика оказалась припасенной пузатая бутылка старого пуантенского вина, но Октай предпочел кумыс, который принес в объемистом бурдюке. Остальные отдали должное вину, вкус которого уже успели забыть.

— Что слышно? Скоро ли в бой? — спросил Конан, отхлебнув из кружки искристый напиток.

— Мои разведчики докладывают, что королевские войска уже на расстоянии пяти лиг от Хроша, — сделав добрый глоток из бурдюка, ответил Октай. — Разбили лагерь и стоят. Вроде, ожидают чего-то.

— И сколько их? — поинтересовался Аларик.

— Шесть-семь тысяч пехоты, но конницы почти нет, может пять-шесть сотен наберется.

— Да и у нас не больше, — проворчал Конан. — А что принц?

Октай пожал плечами.

— Выслушал мой доклад, но ничего не сказал. Правда, взял нескольких разведчиков и отправился с ними осматривать местность. Наверное, выбирает место для будущей битвы.

Едва он договорил эти слова, как полог палатки откинулся в сторону и на пороге появился офицер для особых поручений Адада.

— Вот хорошо, что вы все здесь, — обрадовался он, — принц требует вас к себе.

— А что случилось? — спросил Расмус.

— Вроде совещание, — ответил офицер, — но точно я не знаю. Ладно, мне пора, надо других капитанов предупредить.

У принца было тесно. Оказалось, что капитанов уже больше двух десятков и они с трудом разместились в шатре, не рассчитанном на такое количество людей. Оглядев присутствующих, Адад сказал:

— Вроде, все на месте, тогда начнем. Разведка обнаружила королевское войско в пяти — шести лигах от Хроша.

Он рассказал то, что Конан и его приятели уже знали и перешел к деловой части совещания.

— Я принял решение выступить навстречу королевскому войску, а не давать сражения у стен города, — объявил он. — Сегодня я выезжал, чтобы осмотреть местность и выбрать место для сражения. Рельеф там не особенно удачный, но все же неплохую позицию выбрать удалось. Утром на рассвете мы туда с вами отправимся, чтобы каждому была понятна его задача. Надо иметь в виду, что у противника численное преимущество в пехоте, хотя конницы не много. Но и у нас ее не больше. Если не считать туранских конных лучников, то это лишь отряды Конана, Расмуса и Аларика, то есть всего шесть — семь сотен всадников. Ну и с других отрядов еще сотни две всадников можно наскрести.

— Из моих бандитов, — подумал Конан, — всадники только одно название. Рубить мечом с коня-это искусство и за неделю им не овладеешь. Скорее, уши лошадям пообрубаешь.

Но он не стал ничего говорить, рассчитывая, что десятские хоть немного обучили остальной его сброд конному бою.

Возвратясь по окончании совещания к себе, он созвал десятских, но те ничем его не обрадовали.

— Капитан, — сказал Ральф, выразивший общее мнение, — они неплохо рубятся в пешем строю, в смысле владеют навыками нанесения простых ударов, но в седле держатся, как снопы соломы. Мы их натаскивали в конной рубке, насаживая глиняные горшки на шесты, но теперь у многих лошадей ты не досчитаешься ушей. Говоря по правде, из двух сотен рубиться на конях смогут едва человек семьдесят, в том числе тридцать из них это мы сами.

— Почему-то меня это не удивляет, — буркнул Конан, отправив десятских отдыхать.

— Это естественно, — пожал плечами Ральф, — вспомни, искусству конной рубки нас с тобой в армии Йилдиза натаскивали полгода, а джигитовке лично я так и не научился. А тут каких-то пять дней.

Конан не кстати помянул Крома и объяснил приятелю, что битва может произойти уже через день-другой.

— Главное, — с досадой сказал он, — принц имеет на нас виды, как на всадников. Не могу же я сказать, что у меня две трети отряда обыкновенные бандиты, понятия не имеющие об обычном бое, а не то, что в конном строю.

— Незадача, однако, — сокрушенно покачал головой Ральф, — лучше бы нам с самого начала причислить себя к пехоте.

— Ладно, — махнул рукой киммериец, — завтра принц хочет показать нам выбранную им позицию в двух лигах отсюда, может, на месте какая-нибудь здравая мысль придет в голову.

Позиция, выбранная Ададом накануне, была не идеальной, но все же наиболее удобной из всех возможных на этом участке местности. Она преграждала путь королевской армии к Хрошу, а расположить пехоту мятежников предполагалось на скатах небольшой возвышенности, обращенных к наступающему войску. Охвата флангов конницей можно было не опасаться, но на всякий случай принц предполагал укрепить их своими конными отрядами. По его замыслу конные лучники Октая должны были начать битву, осыпав приближающегося противника градом стрел, затем отступить на фланги к остальным всадникам.

— Мы позволим их пехоте прогнуть наш центр, — объяснил он свой замысел. — Даже вклиниться вглубь нашего построения. Но у их мечников нет боевого опыта и, когда мы сомкнем фланги, они дрогнут. Наши конные отряды в это время атакуют их конницу.

Конан, внимательно обозревавший местность с вершины холма, на котором они стояли, громко возразил:

— Если верно, что наемники превосходят их пехоту, то и их конница значительно превосходит нашу, за исключением отряда капитана Октая. У них в коннице служат сыновья знатных семейств, обучавшиеся фехтованию и джигитовке с детских лет, как туранцы. У нас же у большинства всадников нет такого опыта. Их всадники разобьют нашу конницу и ударят с тыла по пехоте.

— Гмм, — вынужден был согласиться принц. — И что ты предлагаешь, капитан?

— Вон там, слева в двух тысячах шагов отсюда видна едва заметная с этого холма лощинка. На самом же деле это глубокий овраг. Если мы скроем там пятьсот всадников, оставив на флангах нашей пехоты для видимости сотню — другую, то, когда противник продавит наш центр и останется без резервов, засадный полк ударит ему в тыл. Уверен, что королевская пехота дрогнет и обратится в бегство.

Принц приподнялся в стременах, затем огрел плетью коня и поскакал к лощине, подав остальным знак следовать за ним. Действительно, в месте, куда показал Конан, оказался глубокий и длинный овраг, который киммериец разглядел своим ястребиным зрением с вершины холма. С равнины он сливался с местностью и заметен вообще не был, пока всадники не подъехали к нему вплотную. На дно оврага, где протекал быстрый ручей, вел пологий спуск.

— Здесь есть вода и даже трава, — заметил Аларик, — а значит коням не грозит жажда. И укрыться в этом овраге пол тысяче всадникам не составит труда.

— Королевские войска будут наступать с севера, поэтому засаду не обнаружат, — добавил Расмус.

Остальные капитаны тоже поддержали Аларика и Расмуса одобрительными возгласами.

— Отсюда хорошо просматриваются скаты возвышенности, где произойдет сражение, — сказал принц, — а значит, время для удара будет рассчитано точно. Назначаю тебя командиром сводного засадного полка, — обратился он к Конану, — отбери пятьсот человек, кого посчитаешь нужным. А твои разведчики, Октай, пусть глаз не спускают с королевского войска. Мы их должны встретить раньше, чем они подойдут к этой позиции.

Назначение Конана командиром засадного полка пришлось, как нельзя более кстати. Он включил в его состав отряды Аларика и Расмуса, а также половину своего. Вторая его половина должна была сражаться в составе пехоты, где его бандитам было привычнее махать мечами и использовать кинжалы.

Как оказалось, принц провел рекогносцировку местности очень вовремя, так как разведчики Октая доложили, что королевское войско снимается с лагеря и направляется в сторону Хроша. Адад приказал капитанам отрядов наемников немедленно выдвигаться на разведанную позицию и выстраиваться к бою. На это ушла почти вся ночь, но с первыми лучами дневного светила пешее войско принца было готово к сражению, заняв позиции на скатах холма. На флангах волновалась немногочисленная конница, а туранцы Октая выдвинулись на тысячу шагов вперед перед фронтом пехоты. Принц на гнедом скакуне в окружении нескольких приближенных и капитана своей гвардии, расположился на вершине холма. За обратным скатом холма сосредоточилась его немногочисленная конная гвардия, которую он намерен был бросить в бой лишь при самой острой необходимости.

Прошло еще полчаса и вдалеке заклубилась пыль. Показались скачущие во весь опор конные разведчики. Подскакав к Октаю, они поговорили несколько минут и капитан туранцев поднялся на холм.

— Королевское войско уже меньше, чем в лиге отсюда, — сухо доложил он принцу. — Похоже атаковать начнут сходу, так как все уже в доспехах и начинают перестраиваться в боевой порядок.

Адад кивнул. Октай спустился с холма и подскакал к своим людям. В его отряде служили опытные, испытанные в боях наездники, поэтому в инструктажах они не нуждались. Каждый туранец и так знал свой маневр, отработанный годами.

Конан, укрывшийся со своими всадниками в овраге, спешился и подошел ближе к спуску в него, чтобы наблюдать за происходящим на равнине. Как раз параллельно оврагу в тысяче шагах от него двигалось королевское войско, уже перестроившееся для атаки. На флангах скакали всадники в стальной броне и высоких шлемах с султанами. Пехотинцы также были одеты в кирасы, но большей частью кожаные.

— Не случайно Страбонус прославился своей скупостью и прижимистостью, — подумал киммериец, — жадность может выйти ему боком, не хочешь содержать свою армию, будешь содержать чужую.

Конан заметил, что копейщиков в королевском войске нет и это придало ему уверенность в том, что атака его засадного полка будет удачной. Главное было не столкнуться преждевременно в открытом конном бою с королевской кавалерией.

Принц Адад с холма тоже разглядел приближающееся войско своего отца. Легкая грустная улыбка коснулась его губ. Несмотря на сложные отношения со своим родителем, он его любил и никогда бы не поднял мятеж, если бы не стремление изгнать или уничтожить Тсотха Ланти, от которого исходила явная угроза не только королевскому дому, но и всему Кофу.

Войско короля приблизилось к линии лучников на триста шагов и туранцы произвели первый залп. Стреляли они, как всегда метко, поэтому их стрелы уже нашли свои цели в первых рядах пехоты. Несколько десятков пехотинцев свалились на землю, обагрив яркой рубиновой кровью увядшую и пожелтевшую траву. Последовал второй залп. Наблюдавший за стрельбой туранцев принц Адад удивлялся насколько слаженно они действуют, стреляя без команды. Несколько десятков пехотинцев вновь упали, выронив из рук оружие, но в это время королевские арбалетчики, выдвинувшись вперед, открыли ответную стрельбу.

С высоты холма Адад, обладавший острым зрением, рассмотрел знакомую ему фигуру генерала Намтара, одного из военачальников отца, скакавшего на фланге со своей охраной. Этот седоусый военачальник, которому было около пятидесяти лет, считался при дворе толковым полководцем, но Адад знал, что боевого опыта у него было не много, Коф уже давно не участвовал в крупных войнах.

Между тем, дуэль конных лучников и арбалетчиков закончилась не в пользу последних. Туранцы все сплошь в железных кольчугах нанесли им существенный урон и, возможно, выбили бы всех, но к ним самим уже близко подошла вражеская пехота, поэтому, произведя прощальный залп, они развернули коней и поскакали на фланги своего войска, оборачиваясь и стреляя на ходу.

Еще минут через десять войско Намтара вплотную приблизилось к первым рядам пехоты принца. Мечи скрестились с мечами и ударили по кирасам, вызвав на поле боя грохот, словно сотни молотов били со всего размаха по наковальням. Началась грозная сеча, в которой задние ряды атакующих давили на передние, а у передних даже не было возможности замахнуться мечом, чтобы нанести удар. Но вот центр войска принца стал поддаваться, пехотинцы без паники, но шаг за шагом начали отступать перед натиском неприятеля. Осыпаемая градом туранских стрел, пехота Намтара все же рвалась вперед и ее передним рядам удалось продвинуться вглубь строя наемников, продавливая их центр. Воспользовавшись этим, королевская конница понеслась в атаку на фланги пехоты. Навстречу ей ринулась конница наемников, прикрывавшая фланги пехотинцев, но даже вместе с туранцами ее численность не превышала четырех сотен всадников. Началась рубка в конном строю. У туранцев кончились стрелы и они взялись за сабли. Численно превосходя наемников, королевские всадники стали их теснить, но зато перестали атаковать пехоту, центр которой уже прогнулся так, что с вершины холма принц ясно различал налитые кровью лица сражающихся. В образовавшийся котел вклинилась вся королевская армия, оказавшаяся между двумя флангами теснимой ею пехоты наемников.

— Пора! Почему медлит Конан? — с нарастающим беспокойством подумал принц, но тут же взял себя в руки, увидев, как из оврага выкатывается лавина всадников, сверкая бликами солнечных зайчиков, отраженных от их доспехов. Впереди на громадном вороном коне летел настоящий великан в стальной кирасе, размахивая мечом.

Увлеченные накалом сражения и уже уверенные в победе командиры королевской армии и сам Намтар, не заметили, что в тылу у них появилась конница наемников. Но зато пехота и всадники принца увидели приближение засадного полка. Смятый центр прекратил отступление, а фланги перешли в контратаку, сжимая пехоту противниках, словно в тисках. В этот момент с тыла в ряды пехотинцев Намтара врезались всадники Конана и положение на поле боя резко изменилось. Наемники Аларика и Расмуса были привычны к бою в конном строю, поэтому они сумели довольно легко смять королевскую конницу, обратив ее в бегство. Пехотинцы Намтара, внезапно обнаружив, что на них налетела непонятно откуда появившаяся лавина всадников, дрогнули и бросая мечи, стали разбегаться. Но сдавливаемым со всех сторон им не было куда бежать, поэтому они поднимали руки, сдаваясь на милость победителей. Когда же, прорвавшись сквозь его охрану, Конан с лету зарубил генерала Намтара, королевская армия ударилась в повальное бегство, но туранцы и конные наемники пустились за ними в погоню, поэтому убежать удалось мало кому. Конница наемников устремилась к лагерю королевского войска, где оставался обоз и, уничтожив малочисленную охрану, захватила его. Но как и думал Конан, ничего особо ценного, кроме провианта и фуража в нем не оказалось.

Победа была полной и, как выяснилось, досталась с минимальными потерями. К удивлению Конана, его бандиты, которых он превратил в пехотинцев, хотя и находились в самой гуще сражения, особенно не пострадали. Всего несколько из них погибло и столько же получили легкие ранения. Видимо, сказалась привычка владеть мечом и кинжалом в постоянных стычках между собой. У других капитанов потери были чуть больше, но тоже вполне допустимые. Королевское войско потеряло почти тысячу человек убитыми и столько же ранеными, несколько тысяч попало в плен, в том числе три сотни всадников из знатных семейств.

— Вот за них мы получим очень солидный выкуп, — радостно объявил Адад своим капитанам, — их родители не постоят за полновесными золотыми зингарскими империалами [1], чтобы выкупить своих сыновей. Что касается захваченных трофеев, то их следует разделить по справедливости, чтобы, хотя бы частично компенсировать вам невыплаченное жалованье.

Удалось скрыться лишь полутора-двум тысячам воинов из всей армии Намтара, но об этом никто не сожалел. Принц больше был расстроен, тем, что в результате его мятежа погибло столько ни в чем не повинных людей, но иного выхода у него не было и он, стоя у кургана, насыпанного над телами убитых в этом бою земляков, дал себе клятву не выпускать меча из рук, пока не изгонит Тсотха Ланти прочь из страны.

С поля боя все возвратились к Хрошу. Наемники радовались победе, но и принц Адад и его капитаны понимали, что это только начало. Им существенных подкреплений ждать было неоткуда, но король, разъяренный поражением своих войск, мог послать против мятежного сына и гораздо более многочисленную армию. Сам принц опасался еще и того, о чем не знали его капитаны, — вмешательства Тсотха Ланти. Опасаясь ответного удара Пелиаса, полудемон вряд ли прибегнет к колдовству, но вполне может навредить и другим способом.

Тем временем, весть о победе принца Кофа разнеслась по сопредельным государствам с торговыми караванами и уже через неделю к Хрошу стали подтягиваться новые отряды наемников, поэтому армия Адада не только восстановила свою численность, но даже и возросла. Однако, и король, разгневавшись поражением своих войск выслал против сына Несокрушимый легион генерала Сумукана, приказав привезти к нему принца, закованного в цепи. Генерала Сумукана принц знал, это был суровый и жестокий солдат, пожалуй, самый способный военачальник во всей армии Страбонуса. В составе его десятитысячного легиона находились наиболее боеспособные пехотные и конные подразделения, а также свыше тысячи отборных немедийских лучников. К счастью, друзья, оставшиеся у него в Хоршемише, успели предупредить Адада о том, что к Хрошу направляется легион Сумукана заранее. Получив об этом известие Адад с капитанами стали совещаться, какую тактику им выбрать в этот раз. В конечном итоге, все пришли к единому мнению, что против Несокрушимого легиона им в чистом поле не выстоять, а придется обороняться в Хроше, превратив его в неприступную крепость. Большого труда это не составляло, так как Хрош и был настоящей крепостью с высокими стенами, башнями и бастионами, которую с ходу взять приступом было трудно.

— Наше преимущество в том, что для ведения правильной осады у Сумукана нет стенобитных машин, — сказал принц, — значит, его пехота просто будет карабкаться на стены по штурмовым лестницам, одновременно, применяя тараны. Поэтому нужно углубить ров, соорудить подъемные мосты у ворот, заготовить побольше нафатхи[2] и кипятка, а также камней и рогатин, чтобы отталкивать лестницы от стен. При всем желании Сумукан не сможет полностью замкнуть кольцо осады, у него не хватит для этого сил, зато мы получим возможность безнаказанно совершать вылазки.

Конан, вспомнив свой опыт пребывания в Кхитае и Меру, предложил установить на стенах баллисты, стреляющие подобно арбалетам. Принцу эта идея понравилась и он поручил городским инженерам собрать несколько баллист, которые бы метали огромные стрелы на расстояние тысячи шагов.

— Может, большого вреда это и не причинит, — мудро заметил он, — но угроза, что на тебя свалится с неба стрела в пол обхвата толщиной, мало кому понравится. Моральное воздействие самой угрозы от этих стрел на солдат будет велико.

Наемники понимали, что от того, насколько они подготовятся к осаде, зависит их жизнь, поэтому все работали не считаясь с усталостью. Даже капитаны не чурались участвовать в переноске огромных булыжников на стены, а принц постоянно объезжал крепость на коне, контролируя ход работ и давая необходимые указания.

Наконец, после почти недельной непрерывной работы, когда спать приходилось всего три-четыре часа, большинство работ было выполнено. С помощью городского населения ров вокруг крепости был углублен, а где его не было, выкопан. В стенах были заделаны трещины, над рвом у ворот перекинуты подъемные мосты, чтобы не дать возможности таранам подступиться к ним. На стенах высились груды камней и лежали сотни глиняных горшков с нафатхой. По углам на башнях были смонтированы баллисты с достаточным запасом стрел. Город был готов к осаде и как раз вовремя, так как, едва работы были окончены, туранские разведчики донесли, что Несокрушимый легион уже в двух лигах от Хроша. Осталось выполнить самую неприятную часть осады — поджечь предместье. Заранее предупрежденные об этом жители были переселены в город, а их дома запылали, встречая далеко видимым в сумраке наступающей ночи заревом, королевское войско.

Глава третья Осада

Проснувшись с рассветом, жители Хроша высыпали на городские стены и увидели белеющие в пятистах шагах от них палатки королевской армии. Было отчетливо видно, как между их рядами скакали всадники и суетливо передвигались пехотинцы. Палатки от городских стен отделяла черная полоса пепла и золы, оставшихся от сгоревшего предместья.

— Похоже, готовятся к штурму! — раздался над ухом Конана голос капитана Аларика.

Киммериец, все внимание которого было поглощено происходящим в лагере противника, не заметил, как тот подошел, и недовольно передернул плечами.

— Ты прямо ясновидящий! — буркнул он. — А я сам никак не мог догадаться, с чего бы поднялась вся эта суета.

Аларик, находившийся с утра в хорошем настроении, засмеялся.

— Хватит ворчать! Готовься к битве киммериец! — хлопнул он Конана по плечу. — Скажи лучше, эти твои баллисты добросят стрелы на такое расстояние?

— Думаю, должны, — неуверенно ответил Конан, — мы их не проверяли, ведь там, где сейчас пепелище, стояли дома. Но без приказа принца начинать стрельбу нельзя.

— А вон он, кстати, сам поднимается на стену, — тронул Конана за рукав Аларик. — Пойдем спросим, интересно ведь на что годятся эти штуковины.

Ададу и самому было любопытно посмотреть, как будут стрелять баллисты, поэтому он согласился произвести пробный выстрел.

По команде принца обслуга одной из баллист, стала с помощью ворота натягивать стальные плечи, похожие на арбалетные, за деревянное ложе, на котором лежала внушительных размеров стрела, заводя за нее трос.

— Цельтесь вон в ту палатку, — показал принц рукой направление.

Баллиста была смонтирована на некоем подобии турели, поэтому довольно легко поворачивалась под нужным углом по горизонтали и в высоту. Прицелившись, инженеры освободили трос и стрела с резким свистом, вспарывая воздух, сорвалась с ложа. Палатка, на которую указал принц, была в шагах шестистах, но стрела точно поразила ее, снеся с места.

— Отлично! — воскликнул Адад. — Зададим им жару, жаль только у нас не так уж много стрел.

По его команде начали стрелять и остальные баллисты, правда, не с таким успехом как первая, но все равно было понятно, что их стрелы вызывают разрушения на дальности примерно до восьмисот шагов. Но это быстро понял и генерал Сумукан, приказав перенести палатки, чтобы они оказались вне зоны досягаемости баллист.

Между тем, в лагере Сумукана стали строиться штурмовые колонны. Солдаты несли на плечах длинные лестницы, продвигаясь к стенам, а немедийские лучники и арбалетчики открыли стрельбу по защитникам крепости на стенах. Туранцы, на время превратившиеся в пехотинцев, ответили ливнем своих стрел. И немедийские, и туранские лучники были мастерами своего дела, но все же наемники Октая имели возможность укрываться за зубцами стен, а немедийцы оставались в открытом месте. Неся потери, они, тем не менее, стойко держались под стрелами туранских лучников, дав возможность своей пехоте установить штурмовые лестницы. Конан, наблюдая за атакующими, подумал, что, имей защитники города возможность заполнить ров водой, штурмующим пришлось бы туго, но рек поблизости не было, а воды в ручьях, стекающие с гор, было явно недостаточно.

Как только первые штурмовые лестницы были установлены, на них сверху посыпались горшки с нафатхой, которая тут же запылала, подожженная зажигательными стрелами. Рвануло высокое пламя и повалил густой черный дым. Внизу во рву разразился настоящий ад. Бросая горящие лестницы, чихая и кашляя, оставшиеся в живых штурмующие бросились наутек, а наемники со стен осыпали их стрелами. Трупы королевских солдат усеяли все предполье и немало их осталось во рву.

— Кажется, первую атаку мы отбили! — с удовлетворением произнес принц, стоявший рядом с Конаном и другими капитанами.

— Радоваться рано, — буркнул киммериец, поглядев на небо. Солнце уже клонилось к закату. — Ночью они предпримут новый штурм, скорее всего после полуночи. Тихонько подберутся в темноте, забросят веревки с крючьями и заберутся на стену. Им главное — захватить кусок стены, а там уже остальные поднимутся по лестницам.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросил принц.

— Сам так поступал, штурмуя крепости, — не стал вдаваться киммериец в подробности. — А Сумукан, похоже, воин опытный, второй раз он так без подготовки в лоб не полезет. Этот штурм был просто разведкой боем, проверкой наших возможностей.

Капитаны кивнули, соглашаясь с киммерийцем.

— Хорошо, — приказал принц, — значит, необходимо будет удвоить или даже утроить караулы на стенах, а вашим людям придется отдыхать в две смены, не снимая доспехов.

Около полуночи, Конан, поспавший всего пару часов, поднялся на стену. Часовые несли службу бдительно, в больших чанах под стенами кипела вода, возле чанов стояли наготове солдаты с ведрами. На стенах были сложены кучи дров, политых нафатхой, чтобы с началом штурма поджечь их для освещения местности. Но вокруг все было тихо и, казалось, ничто не предвещало подготовки к штурму. В лагере Сумукана горели только сторожевые костры, скупо освещая периметр да перекликались часовые.

— Ты уверен, что они пойдут на штурм сегодня? — спросил киммерийца поднявшийся на стену принц. — Пока я не вижу никаких признаков того, что они намереваются штурмовать стены.

— Если Сумукан что-либо смыслит в военном деле, то он не может поступить иначе. Прежде всего, мы изрядно вымотались, отражая первый штурм и солдаты устали. Значит, будут спать крепко. Во-вторых, он рассчитывает, что мы не станем ожидать ночного штурма и часовые на стенах притупят бдительность. Наконец, ему нет смысла приступать к длительной осаде, она ничего не даст, полностью замкнуть кольцо блокады у него не получится, сил не хватит. Да и потери у него не очень большие. Поэтому он будет использовать малейшую возможность для штурма, пока не убедится, что это бесполезно.

Прошел еще час. На ночном небе, затянутом облаками луны не было. Порывами налетал умеренный ветер, приглушая звуки. Вдруг киммериец тронул принца за плечо, приложив палец к губам. Адад прислушался. Он уже хотел сказать, что ничего не слышит, когда различил едва слышный шорох шагов и увидел крадущиеся под стенами тени. Он вопросительно посмотрел на Конана, но тот поняв его взгляд, покачал головой.

— Рано еще, — сказал он приглушенным голосом, — пусть забросят крючья и начнут взбираться на стены.

Через минуту рядом с ними упал крюк, зацепившийся за зубец стены.

— А вот теперь пора! — воскликнул Конан и заорал во всю мочь своих легких:

— Зажечь костры! Кипяток на стены!

Мгновение спустя ярко вспыхнули кучи дров, освещая местность и королевских солдат, которые были уже на расстоянии двухсот шагов, таща на себе лестницы. Тут же наверх поднялись сотни наемников с ведрами в руках и кипяток полился на головы тех, кто взбирался на стену с помощью веревок. Послышались яростные крики боли и звуки от падения на землю с высоты человеческих тел. Тех, кому все же удалось добраться до верха стен, защитники крепости встречали мечами и сталкивали вниз. Туранские лучники, быстро взобравшиеся на стены, открыли стрельбу по тем, кто тащил лестницы. Враги побросали их и устремились обратно к лагерю, но острые стрелы настигали их и уйти удалось далеко не всем.

Попытка ночного штурма была отбита и защитники крепости, оставив на стенах только караулы, отправились отдыхать.

В течение следующей недели Сумукан еще несколько раз предпринимал попытки штурма. Его солдаты подбирались к стенам под прикрытием щитов, на них сверху сыпались тяжелые камни, сбивая их с лестниц, которые наемники отталкивали рогатинами. Еще дважды предпринимались попытки ночного штурма, но защитники крепости не теряли бдительности и с успехом их отражали. Потеряв больше тысячи солдат, командир Несокрушимого легиона решил изменить тактику. Разделив свою конницу по пятьсот человек, он направил ее блокировать ворота города, но всадникам, опасаясь баллист, пришлось держаться вне досягаемости их мощных стрел. Так что такая осада приносила мало пользы, зато туранцы выезжали из ворот и безнаказанно издалека расстреливали королевских всадников. Попытка обнести город рвом и насыпать вал тоже не принесла пользы из-за баллист и лучников принца. Через неделю после начала осады, Конан, встретив Адада, предложил совершить ночную вылазку.

— Стоит ли? — усомнился Адад. — Только людей зря положим.

— Я уже третью ночь наблюдаю за их лагерем, — возразил киммериец, — ночной вылазки они не ожидают и конных патрулей не выставляют, их лошади пасутся на лугу за лагерем. Часовые, как я понимаю, тоже не особенно бдительно несут службу, особенно перед рассветом, мы ведь их ночью не тревожим. С сотней удальцов можно в лагере учинить погром и посеять панику. Может, большой пользы от этого и не будет, но солдаты станут бояться спать по ночам, а это уже хорошо.

— Ладно, — подумав, ответил принц, — только сотни удальцов для этого мало, надо человек пятьсот, тогда и польза будет. Но это дело опасное, нужны добровольцы. Соберем капитанов, обсудим твое предложение.

Капитанам план Конана пришелся по душе, даже в отдельных деталях он получил развитие. Перед рассветом следующего дня пятьсот человек в одежде темных тонов вышли из ворот Хроша, практические не различимые на фоне черноты пожарища от сгоревшего предместья. Пригибаясь к земле, они осторожно подобрались к линии часовых, которые, не ожидая ниоткуда нападения, дремали на ходу, прохаживаясь по периметру. Несколько бандитов Конана, привыкшие к убийствам в спину, легко и бесшумно сняли часов на участке, где планировалось нападение и затем все бесшумно рассредоточились по всему лагерю. Большинство солдатских палаток были рассчитаны на пятьдесят человек, поэтому нападавшие группами по пять-шесть наемников атаковали почти половину из них. Не ожидавшие нападения сонные солдаты, не успев схватиться за оружие, получали удар мечом, отправлявший их в загробный мир. В лагере поднялась паника, со всех сторон доносились крики раненых, бряцание оружия. Звуки боя разбудили генерала Сумукана, который сохраняя самообладание, быстро понял, что нападавших не много и громким голосов стал созывать солдат к себе, гарцуя на буланом жеребце и размахивая саблей. Паника постепенно улеглась, сопротивление приобрело организованный характер и Конан подал условный сигнал к отступлению. Наемники быстро выбрались из лагеря и возвратились к себе. Но за звуками боя и шумом, поднятым нападавшими, никто из солдат Сумукана не заметил, как одновременно с нападением на их лагерь, несколько сотен всадников выехали из Хроша и поскакали в сторону луга, где выпасались кони Несокрушимого легиона. Там, уничтожив немногочисленную охрану и коноводов, они захватили почти всех лошадей, с которыми возвратились в Хрош.

— Очень хорошо! — сказал принц, обрадованный результатами вылазки. — Оставшись без коней, Сумукан вынужден будет отказаться от попытки блокады Хроша. А штурмы в лоб ничего не дадут, мы их отразим, в этом деле у нас уже есть опыт.

Сумукан отправил донесение в Хоршемиш о ночном нападении на лагерь и угоне лошадей, но опасаясь гнева Страбонуса, на следующий день бросил всех солдат на штурм Хроша. Они, прикрываясь щитами, тащили штурмовые лестницы, несли веревки с крюками, заполнив все предполье. Сам Сумукан на буланом коне гарцевал позади на расстоянии четырех сотен шагов от стен крепости, куда не доставали стрелы лучников. Стрел баллист он не опасался, так как у защитников города они давно закончились.

— Вот командир Несокрушимого легиона генерал Сумукан, — произнес принц, указав на гарцующего всадника. — Эх, стрелы до него не долетают, а то бы…

Конан слышавший слова принца, приложил ладонь козырьком ко лбу, желая рассмотреть генерала получше.

— А ну дай мне свой лук, — вдруг сказал он одному из туранских лучников. Тот, скептически пожал плечами, передавая свой лук киммерийцу.

— Ты что задумал? — спросил принц, поняв намерение киммерийца. — Генерала тебе отсюда не достать!

Не отвечая, Конан наложил стрелу на тетиву, прицелился и до отказа натянул лук, так что его плечи почти сошлись вместе. Тетива звонко щелкнула, стрела унеслась вперед. Киммериец внимательно наблюдал за ее полетом и с удовлетворением возвратил лук туранцу, который от восхищения прищелкнул языком. Стрела вошла генералу точно в шею между защелками шлема. Он схватился руками за горло, выронив поводья, и упал на землю, хотя одна нога осталась в стременах. К нему бросились оруженосцы и отнесли генерала в лагерь.

Принц и стоявшие рядом капитаны разразились одобрительными возгласами.

— Ты где так научился стрелять? — спросил принц.

— Когда я служил в армии Йилдиза, — ответил киммериец, — моим десятским был гирканец Мэргэн. Он стрелял из лука, как бог. Мэргэн был требовательным, придирчивым скорым на подзатыльники, поэтому сумел вколотить в меня искусство стрельбы, за что сейчас я ему благодарен.

— Убил ты Самукана или только ранил, сейчас не важно, — рассудил принц, — главное, что Несокрушимый легион лишился командира. Учитывая их потери в живой силы и отсутствие лошадей, не думаю, что они станут долго продолжать осаду.

Между тем, шедшие на штурм солдаты, узнав, что генерал убит, стали поворачивать назад. Волна нападавших откатилась и все они устремились к лагерю, где поднялась суета.

— Интересно, что они предпримут? — задал вопрос Адад самому себе, спускаясь со стены. — Этот киммериец просто клад, когда стану королем, назначу его командующим всеми вооруженными силами Кофа.

Однако, не суждено было принцу стать королем, а Конану командовать войсками государства Коф, судьба в лице Тсотха Ланти, находившегося до этого в тени событий, внесла коррективы в планы Адада.

Король Страбонус, узнав о потерях, понесенных Несокрушимым легионом и тяжелом ранении его командира, приказал снять осаду Хроша и вернул войска в Хоршемиш.

— Слишком дорого мне обходится эта война, — сказал он Тсотха Ланти, почтительно склонившемуся у трона, на котором восседал король. — Надо прекращать это никому не нужное противостояние. Адад оказался неплохим военачальником и, пожалуй, достоин управлять одной из провинцией Кофа. Пусть набирается опыта государственного управления, ведь рано или поздно, ему придется занять этот трон.

Он хлопнул ладонью по подлокотнику трона и добавил:

— Да, решено, завтра же отправлю к Ададу канцлера для переговоров. Принц его уважает и я думаю, послушает Ниниба, который когда-то был его воспитателем.

Щуплый и невысокий Тсотха Ланти, одетый в шелковую белую мантию ничем не выразил своего отношения к принятому королем решению. На его худом, обтянутом смуглой сухой кожей, лице аскета не проступило никаких эмоций, лишь в черных глазах, словно отразился багряный отблеск. Он низко поклонился и вышел из тронного зала. Но направился колдун не к себе в Багряную Цитадель, а в крыло дворца, отведенное принцу Амальрику, младшему сыну Страбонуса, который не так давно вступил в возраст, когда юноша становится мужчиной. Тсотха Ланти, читавший в душах людей, словно в открытой книге, знал, что с момента мятежа принца Адада, его старшего брата, Амальрик уже видел себя единственным претендентом на отцовский трон и окружил себя целой толпой приближенных. Он завел пышный двор, мало чем уступающий королевскому и, хотя прижимистый Страбонус с осуждением относился к такому расточительству, часто устраивал пышные приемы и балы.

Тсотха Ланти застал Амальрика в зале, сидящим в кресле, больше напоминающем трон, окруженным толпой раболепствующих перед ним придворных. Увидев колдуна, все со страхом шарахнулись в разные стороны, освободив проход, по которому Тсотха Ланти чинно прошествовал к принцу. Поклонившись Амальрику, он склонился к его уху и тихо сказал:

— Мой принц! Есть важные новости, касающиеся твоего брата…

Заметив, как Амальрик встрепенулся, колдун быстро добавил:

— Не здесь, тут слишком много посторонних ушей. Жду тебя в Багряной Цитадели.

С этими словами он снова поклонился принцу и вышел из зала.

Багряная Цитадель — обитель Тсотха Ланти была построена на высоком холме с крутыми обрывистыми склонами. К ней вела лишь одна узкая дорога, выложенная мрамором и перекрытая тяжелыми металлическими воротами. Багряная Цитадель господствовала над Хоршемишем и с ее высоких стен, выложенных из грубо отесанных гранитных плит, открывался чудесный вид на просторные, светлые улицы города, храмы, минареты, резиденции вельмож и ряды магазинов на торговых площадях. Можно было видеть королевский дворец, расположенный среди великолепных садов; тихо журчали искусственные ручьи, а непрерывно бьющие фонтаны создавали облачка серебристого тумана. И над всем этим величием возвышалась цитадель — горным орлом, распростершим громадные крылья над своей жертвой, погруженным в мрачную медитацию.

Древние летописи гласили, что, когда три тысячи лет назад здесь основали город, на холме уже высились руины другого города, упоминание о котором скрыто во тьме веков. Основатель Хоршемиша король Кхосс Пятый приказал выстроить свой дворец на месте прежних развалин. Раскапывая их, строители обнаружили подземелье. Когда дворец был выстроен, подземелье стали исследовать под руководством королевского визиря и наткнулись на замурованный коридор. Что там произошло, доподлинно никто не знал, но было объявлено народу, что визирь и рабочие погибли, сорвавшись в какой-то колодец. Вход в подземелье был засыпан, а король перенес свой дворец в другою часть города. Некоторое время спустя он вообще сделал столицей Кофа Хрош. Оставленный им дворец на холме в Хоршемише постепенно ветшал, пока король Аккутхо Первый не вернул былое величие Хоршемишу и не выстроил на месте руин неприступную крепость, получившую название Багряная Цитадель. Когда Тсотха Ланти стал верховным магом, Страбонус отдал ему Багряную Цитадель, пользовавшуюся недоброй славой на протяжении веков. Злые языки поговаривали, что Тсотха Ланти раскопал вход в подземелье и побывал в нем сам. Судьба визиря короля Кхосса Пятого миновала его, но возвратился он назад с изменившимся лицом и странное выражение с тех пор не покидало его глаз.

Когда спустя час принц Амальрик вошел в его рабочий кабинет, Тсотха Ланти стоял склонившись к лежавшему на столе из черного дерева большому хрустальному шару и что-то в нем рассматривал. Едва переступив порог, принц застыл как статуя, не решаясь сделать следующего шага. Он увидел в углу кабинета чернокнижника огромную змею, свившуюся кольцами толщиной с туловище человека. Подняв голову, напоминающую бычий череп, змея смотрела на него ледяным взглядом.

— Не бойся, мой принц! — воскликнул колдун. — Сатхи не тронет тебя, если у тебя нет дурных намерений по отношению ко мне. Проходи сюда, я покажу тебе нечто интересное.

Амальрик с опаской подошел к столу.

— Смотри в шар!

Принц посмотрел и с изумлением увидел своего старшего брата Адада, стоявшего в окружении группы воинов на стене крепости. Особенно бросался в глаза черноволосый гигант с пронзительным взглядом синих, как горные озера, глаз. Он, как и остальные, внимательно слушал, что говорил им принц. К сожалению, шар не передавал звуки, поэтому слов его слышно не было. Тсотха Ланти повернул шар под другим углом и Амальрик увидел полосу выжженной земли, а за ней несколько солдатских палаток.

— Мой принц! — начал колдун. — Несокрушимый легион Сумукана не добился победы, но потерял добрую треть своего состава, сам генерал тяжело ранен. Твоему отцу, королю, надоела эта война и он решил простить Адада, мало того, уступить ему в правление провинцию Хроша. Сегодня он мне лично сказал, что видит его наследником трона. Мол, Адад прекрасно проявил себя как военачальник, теперь пусть наберется опыта государственного управления.

Лицо Амальрика перекосила гримаса ненависти.

— Зачем ты мне все это говоришь? — воскликнул он, ударив рукой по столу. Принц был в отчаянии, все его надежды занять трон, рассыпались в прах.

— Потому и говорю, — строго произнес колдун, — что еще не поздно помешать планам короля.

— Как? — воскликнул Амальрик и огонек надежды блеснул в его взгляде, направленном на колдуна.

— Мой принц! — уклончиво ответил тот. — Иногда случаются события, в корне меняющие не только человеческие судьбы, но и судьбы целых государств.

Видя, что принц не понимает его намека, Тсотха Ланти пояснил более подробно:

— Скажем, некто, намеревающийся взойти на трон, внезапно умирает. И тогда трон достается тому, кто при других обстоятельствах, вряд ли мог бы на него рассчитывать.

— Но Адад жив, здоров и, судя по выражению его лица, умирать не намерен еще лет пятьдесят, — уныло произнес принц. Воскресшая было в его взгляде надежда, вновь исчезла.

Тсотха Ланти выдержал паузу.

— Понимаешь, мой принц, — терпеливо произнес он, — смерть порой приходит и к здоровым молодым людям. Удар молнии, несчастный случай на охоте, отравление, наконец…

Он посмотрел в лицо Амальрику и понял, что тот, наконец, уловил ход его мысли.

— Отравление! — хрипло произнес принц. — Это, пожалуй, было бы кстати. Но как отравителю пробраться в окружение брата?

— Завтра канцлер отправится к Ададу, — холодно произнес Тсотха Ланти, — тебе надо его опередить.

Он достал из ящика стола пузатую бутылку и протянул ее Амальрику.

— Сообщи брату о том, что король готов его простить и направляет к нему канцлера для переговоров. Словом, говори, что придет в голову, это не важно, главное, чтобы никого из посторонних при вашем разговоре не было. Потом предложи брату выпить с тобой этого чудесного аквилонского вина. Уверен, он согласится. Через два часа ему придет конец и канцлеру не с кем будет вести переговоры.

— А как же я? — со страхом спросил принц.

— А ты готовься взойти на трон, путь к которому у тебя станет теперь совершенно свободен. Но прежде, чем самому пить вино, примешь это противоядие.

Тсотха Ланти достал из кармана мантии таблетку в золотой бутоньерке и протянул Амальрику.

— После этого, скажешь брату, что тебе надо возвращаться назад во дворец, попрощаешься и уедешь. Так как смерть Адада наступит только через два часа, никто тебя ни в чем не заподозрит.

Амальрик взял бутылку и бутоньерку, затем кивнул чернокнижнику на прощанье и направился к выходу. Тсотха Ланти смотрел ему вслед с насмешливой искоркой в глазах.

Глава четвертая Братская любовь

— Сейчас, когда Несокрушимы легион ушел, надо выступать на Хоршемиш, — твердо заявил Расмус на совещании капитанов наемников у принца. — Что толку от того, что мы сидим, запершись в Хроше и отбиваемся от королевских войск. Если мы перейдем в наступление, к нам по ходу движения присоединятся тысячи местных жителей.

— Присоединятся и что из этого? — возразил Октай. — Это будет не армия, а толпа, которая разбежится при первом же появлении неприятеля. Нужно организовать новый набор наемников. Нас здесь пять тысяч, нужно набрать еще десять.

Капитаны зашумели, поддерживая Октая одобрительными возгласами, но принц охладил их пыл, напомнив, что для набора новых наемников нет денег.

— Я и с вами еще не расплатился, — сказал он, — можно было рассчитывать на трофеи в случае победы над Несокрушимым легионом, но король его отозвал.

Шум утих, все признали правоту Адада. Капитан Хассек, предводитель наемников из Заморы, предложил напасть на ближайший из заморийских городов и разграбить его.

— Тут недалеко у самой границы есть крупный купеческий город Шишпир, — с энтузиазмом предложил он. — Богатств тамошних купцов хватит на наем ста тысяч солдат удачи.

Принц отрицательно покачал головой.

— Мы не разбойники, а, кроме того, это приведет только к тому, что нам перекроют границу с Заморой и заморийцы отправят против нас войска, чему мой отец, король, даже не станет препятствовать.

Конан сидел молча у входа в кабинет принца, где проходило совещание и думал, что они оказались в сложном положении. С их малыми силами из Хроша никуда удалятся нельзя, а, тем более, наступать на столицу Кофа с ее неприступными стенами и бастионами. В чистом поле их разобьют легко и просто даже остатками Несокрушимого легиона. Надо признать, что они сами себя загнали в западню, из которой, похоже, нет выхода. Конечно, можно было оставаться здесь и дальше, отражая атаки королевских войск, которые Страбонус будет время от времени высылать против сына, но рано или поздно наемникам это надоест и они попросту уйдут. Солдаты удачи далеки от альтруизма, они продают свои мечи и рискуют жизнями за деньги…

Его размышления прервал грохот тяжелых сапог в коридоре, затем дверь распахнулась и появившийся на пороге капитан охраны Адада доложил, что в Хрош прибыл принц Амальрик, и просит у него аудиенции.

— Он велел передать, что привез важные новости, но располагает ограниченным временем, — сказал капитан. — Он не хочет, чтобы его длительное отсутствие в столице было обнаружено.

Адад объявил перерыв в совещании и распорядился пригласить Амальрика. Из кабинета принца Конан вышел одним из первых и увидел в коридоре молодого человека, совсем еще юношу, хрупкого телосложения, одетого в роскошный бархатный камзол, вышитый золотой и серебряной нитью с позументами на стоячем воротнике. Через плечо у него была переброшена легкая кожаная сумка. На нем были темно-синие штаны и высокие кавалерийские сапоги из хорошо выделанной кожи.

— Должно быть, это и есть Амальрик, — подумал киммериец, бросив в сторону молодого принца изучающий взгляд.

Лицо юноши можно было назвать красивым, но его портила лежащая на нем печать надменности. Темно-карие глаза молодого человека смотрели на окружающих, если не с презрением, то полу снисходительно, как на существ низшего порядка. Его высокомерный взгляд остановился на Конане, столкнувшись с недобрым взглядом ледяных глаз синеокого великана, заставивший его помимо воли поежиться. Мгновение спустя он узнал в нем того самого человека, которого видел в шаре Тсотха Ланти рядом с братом на крепостной стене.

— Амальрик! Ты как здесь оказался? — раздался в это время радостный возглас Адада, вышедшего из кабинета с широко распростертыми объятиями. Братья обнялись и зашли в кабинет принца.

— У меня немного времени, брат, я не хочу, чтобы мое отсутствие в королевском дворце было замечено, — сказал Амальрик. — Но я привез тебе в подарок бутылку замечательного аквилонского вина и не откажусь распить с тобой кубок-другой за нашу встречу.

Он достал из сумки пузатую бутылку темного стекла, а Адад порылся в ящике стола, извлекая оттуда два серебряных кубка.

— Употребление спиртного не относится к числу моих увлечений, — немного смущенно заметил он, — но с тобой я с удовольствием отведаю твой чудесный подарок.

— Ой чуть не забыл, — отставил кубок в сторону Амальрик, — я сегодня не пил прописанного мне лекарем лекарства.

Достав золотую бутоньерку, он вытащил пилюлю и проглотил ее.

— Что с тобой брат? — с беспокойством спросил Адад. — Ты болен?

— Ничего серьезного, это экстракт какого-то кхитайского растения общеукрепляющего характера. Лекарь прописал мне принимать его по пилюле в день. Но, давай-ка лучше выпьем, я ведь привез тебе важную новость!

Они сдвинули кубки и каждый сделал несколько глотков.

— Действительно, у этого вина необычный вкус, — одобрительно произнес Адад, — аромат и послевкусие изумительные!

Он допил кубок почти до дна и отставил его в сторону, выжидательно глядя на брата. Тот тоже отставил свой кубок, не допив его, и сказал:

— Не знаю, как ты воспримешь эту новость, но отец хочет с тобой примириться и отдать тебе в управление провинцию Хрош. Сюда следует канцлер с официальным предложением мира на этих условиях, я обогнал его едва ли на несколько часов. Просто хотел заранее предупредить, чтобы приезд канцлера не застал тебя врасплох.

Адад на мгновение растерялся. Он не думал, что отец так легко пойдет на уступки. Но, приняв предложение короля, он вынужден будет отказаться от борьбы с Тсотха Ланти. У него мелькнула мысль, что за всем этим стоит колдун, но тут же задумался о том, с какой стати Амальрик вдруг решил предупредить его об этом. До Хроша из столицы путь не близкий, зачем же предупреждать его о приезде канцлера Ниниба, который был его воспитателем в детские годы и потом в пору возмужания. От кого, но от Ниниба Адад никакой подлости никогда не ожидал. А вот насчет Амальрика он не был так уверен. К младшему брату у него были сложные чувства. С одной стороны он любил его, но с другой к некоторым качествам его характера относился с неодобрением. Как младшему члену королевской семьи, Амальрику многое прощалось, но с годами его детские шалости приобретали все более хулиганский характер. С такими же шалопаями как он сам, Амальрик как-то ночью напал на прохожих, из озорства отбирая у них шляпы. Когда их всех задержал гвардейский патруль, остальные понесли суровое наказание, но сына король лишь слегка пожурил. Для него не было авторитетов, он мог надерзить даже канцлеру. Амальрик слегка побаивался только отца и, как огня боялся Тсотха Ланти. Даже к Ададу он относился с изрядной долей высокомерия, будто не он его младший брат, а наоборот.

Между тем, Амальрик стал прощаться, сказав, что должен к утру добраться в Хоршемиш, чтобы никто не заметил его отсутствия.

— А чего собственно ты опасаешься? — спросил Адад. — Разве ты обязан перед кем-то отчитываться в своих действиях?

— Боюсь, слух о том, что меня не было в столице, дойдет до отца, — доверительно объяснил Амальрик, — он станет интересоваться, где я был, а его я обманывать не хочу.

Принц Адад проводил брата, а потом с грустью смотрел с крепостной стены, как удаляется кавалькада всадников в направлении Хоршемиша. Когда они скрылись с глаз, он вернулся в свой кабинет и приказал созвать капитанов для продолжения совещания.

— Не знаю, как вы воспримете эту новость, но, похоже, война окончена, — начал он свою речь, когда все вновь собрались в его кабинете. — Король, мой отец, решил пойти на мировую и передать эту провинцию мне в управления, так что не пройдет и месяца, как я со всеми вами смогу с лихвой расплатиться за службу.

По кабинету пронесся ропот, в котором радость смешивалась с растерянностью. Некоторые капитаны не ожидали, что им так скоро понадобится искать новых работодателей. Принц поднял руку, требуя тишины и продолжил:

— Кто пожелает пополнить ряды моей гвардии, тех приму с удовольствием, но и остальные не будут в обиде, это я вам обещаю. Через несколько часов сюда прибудет государственный канцлер для выработки окончательного соглашения. Затем соберемся, я ознакомлю вас с этим документом. А пока все свободны.

Принц встал из-за стола, сделал два-три шага и внезапно схватился рукой за грудь. Несколько секунд спустя он упал на пол и в уголках его рта появилась пена. Капитаны, не поняв, что случилось бросились к нему.

— Принцу плохо! — воскликнул Аларик, расстегивая камзол и рубашку на груди Адада. Он прижал ухо к его груди и, не уловив биения сердца, поднялся на ноги.

— Принц мертв! — произнес он глухим голосом. — Сердце не бьется.

В кабинете наступила тишина, никто не мог понять, что могло вызвать такую внезапную смерть.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге появился капитан гвардии, громко и торжественно объявивший:

— Государственный канцлер к принцу Ададу!

Увидев, что принц лежит на полу посреди кабинета, а вокруг столпились капитаны, он схватился за меч.

— Что здесь произошло?

— Принц умер! — глухо произнес Конан.

— Что случилось? — встревоженно спросил вошедший за капитаном гвардии невысокий человек в черном камзоле и таких же штанах, заправленных в сапоги, порыжевшие от пыли. На вид ему было около шестидесяти, лоб был в залысинах, а седые волосы спадали на плечи. Лицо его слегка обрюзгло, но в глазах светился живой ум. Увидев лежащего на полу Адада, он бросился к нему, упал на колено и прижался ухом к груди.

Через минуту, поднявшись на ноги, он обвел взглядом капитанов и требовательно спросил, обращаясь к Конану, который оказался рядом с ним:

— Так все же, что здесь произошло?

Конан вспомнил слова принца о том, что Ниниб в детские годы был его воспитателем и угрюмо ответил:

— Мы не знаем, что случилось. Принц собрал нас на совещание обсудить, что делать дальше после ухода Несокрушимого легиона. В это время появился его брат…

— Как? Амальрик был здесь? — с удивлением воскликнул Ниниб.

Конан кивнул и продолжил:

— У него, якобы были какие-то важные известия. Мы разошлись. Спустя час или больше, его гость уехал, а принц созвал нас опять на совещание. Он сказал, что отец не желает больше войны и хочет передать ему в управление эту провинцию. Якобы ты, канцлер, должен прибыть, чтобы составить об этом официальное соглашение. Сказав, что мы свободны, он вышел из-за стола, сделал несколько шагов, схватился руками за грудь и упал. Остальное ты сам все видел.

Канцлер кивнул и направился к столу принца. Капитаны расступились перед ним. Ниниб обогнул стол, внимательно осмотрел его, затем открыл ящик.

— А это, что такое? — канцлер достал недопитую бутылку вина и два кубка, на дне которых еще плескались остатки вина. Он понюхал бутылку и кубки, затем повернулся к капитанам.

На его вопрос никто не ответил, только все переглянулись между собой.

— Пока принц беседовал с братом, в кабинет никто не заходил, — пояснил капитан гвардии. — Я стоял снаружи, чтобы их никто не потревожил.

— Они с Амальриком пили это вино? — спросил канцлер.

— Не знаю, — ответил капитан гвардии, — дверь была закрыта.

— С кем-либо из вас принц употреблял это вино? — Ниниб обвел глазами капитанов наемников. Все отрицательно покачали головами.

— Что ж, — сказал канцлер, — тело принца я заберу с собой в Хоршемиш, чтобы похоронить его с подобающими почестями. Бутылку и кубки возьму тоже, их надо тщательно исследовать.

— А как быть нам? — зашумели капитаны. — Принц задолжал нам жалованье за полгода.

Канцлер склонил голову.

— Я вам сочувствую, — без тени насмешки сказал он. — Понимаю, наемники воюют за деньги, а сражались вы хорошо. Вы можете обратиться к королю с этим вопросом. Хотя не думаю, что он станет платить жалованье людям, воевавшим с ним.

Среди капитанов пробежал ропот, который быстро стих. Действительно, трудно было представить, что известный своей прижимистостью Страбонус станет платить жалованье тем, кто участвовал в мятеже против него. Они молча вышли из кабинета и покинули дворец принца, отправившись к своим людям, чтобы объяснить, в какой нелепой ситуации все они оказались.

Тсотха Ланти, наблюдавший в своем хрустальном шаре за событиями, произошедшими в Хроше, с досадой подумал:

— Все же настырный тип этот Ниниб! Только ничего у него не выйдет, яд в вине уже давно разложился на воздухе. Любой лекарь скажет, что у принца просто остановилось сердце.

Он отошел от стола и стал прохаживаться по комнате, размышляя о том, как теперь завлечь в свои сети Пелиаса. Он давно установил за ним слежку и знал, что тот уезжал в Кхитай, но несколько дней назад возвратился в Хоршемиш и находится в своем особняке. С помощью хрустального шара он иногда наблюдал за магом, но старался делать это не часто, так как Пелиас мог уловить искажения магического поля и понять, что за ним следят. Тсотха Ланти знал, что силой захватить мага нечего и думать, но у Пелиаса были две слабости: красивые женщины и хорошее вино. Спиртное он употреблял не часто, но, если уж пил, то мог опьянеть до потери памяти. Постепенно у Тсотха Ланти созрел план, как ему расправиться с Пелиасом и он приступил к его выполнению.

Среди придворных дам принца Амальрика была красавица брюнетка по имени Аталия. Эта тридцатилетняя дама с тяжелой гривой густых темных волос, спадавшими тугими локонами на ее алебастровые плечи, выглядела лет на пять-семь моложе и каждым своим движением излучала откровенную чувственность. Потрясающие формы ее шикарного тела будили в мужчинах непреодолимую страсть и не было среди них никого, кто бы мог устоять перед ее обольстительными чарами. Для реализации замысла Тсотха Ланти она подходила, как нельзя лучше, поэтому он остановил свой выбор на ней. Позвонив в серебряный колокольчик, лежавший на столе, он распорядился одному из своих прислужников разыскать Аталию и привести ее в Багряную Цитадель. Когда испуганная неожиданным вызовом к верховному магу, Аталия появилась в его кабинете, Тсотха Ланти подробно объяснил ей, что от нее требуется.

— Проблема в том, — инструктировал он ее, — что Пелиас не покидает своего особняка и просто так к нему не проникнуть. Тебе придется хорошо подумать, каким образом оказаться внутри его дома и напоить до бесчувствия. Но имей в виду, второй попытки у тебя может не быть, Пелиас умен, хитер и очень проницателен.

Ближе к вечеру, когда канцлер со своим эскортом отправился в Хоршемиш, увозя тело принца Адада в столицу, недовольные наемники собрались на стихийный митинг на центральной площади Хроша, требуя от своих командиров внятного ответа, что делать дальше. Слышались крики, что надо расходиться и поступить на службу в другие государства, были и те, кто предлагал потребовать от Страбонуса платы обещанной Ададом, кто-то кричал, что надо разграбить Хрош и возместить свои убытки за счет горожан. Когда толпа наемников постепенно успокоилась, на импровизированную трибуну из нескольких каменных глыб поднялся Конан. Крики постепенно стихли, киммериец пользовался среди наемников большим авторитетом.

— Слушайте меня, псы войны! — проревел он. — Нас здесь почти пять тысяч отважных солдат удачи, это целая армия. Не припомню, чтобы столько наемников собиралось вместе под одним знаменем. Нам незачем ждать от кого-то жалкой подачки и выпрашивать милости у сильных мира сего. Все, что нам нужно, мы можем добыть своими мечами!

Он обнажил меч и сделал им несколько взмахов над головой. Наемники ответили одобрительным ревом и тоже обнажили мечи.

— Сейчас, — продолжал киммериец, когда шум немного утих, — у нас есть лошади, отбитые у Несокрушимого легиона, и мы все можем стать конным войском, для которого расстояния не будут иметь большого значения. Хрош грабить не нужно, мы просто наложим на город контрибуцию, горожане сами выплатят нам долг умершего принца.

Наемники поддержали его слова дружным ревом.

— Но этого мало, — голос Конана гремел так, что его было слышно всем собравшимся на площади. — Мы создадим Братство Вольных Клинков и пройдем огнем и мечом по пограничным городам Кофа и Заморы. Ни один из них не сможет сопротивляться пяти тысячам отважных воинов. Все богатства мы добудем себе своими мечами! Хватит служить кому-то, послужим самим себе! Мы вольные люди, а не собаки, которых прогоняют, когда в них проходит нужда. Мы покажем всем, на что способны Вольные Клинки!

Толпа наемников ревела, поддерживая киммерийца. Послышались выкрики, чтобы Конан стал их предводителем, но киммериец заявил, что это прерогатива Совета капитанов, а пока всем лучше разойтись, предоставив Совету возможность начать безотлагательно решать все организационные вопросы.

Совет капитанов, собравшийся сразу после того, как наемники покинули площадь, единогласно избрал предводителем Вольных Клинков Конана, а его заместителем туранца Октая. Совет постановил также, что временно верховная власть в Хроше принадлежит ему и все местные чиновники обязаны выполнять решения Совета. Первым из них было требование о выплате контрибуции в счет долга перед наемниками за невыплаченное им жалованье принцем Ададом, а вторым набор недостающего количества лошадей. Также жители Хроша обязаны были продолжать снабжать Братство Вольных Клинков провизией и фуражом.

— А теперь, — обратился Конан к капитану Хассеку, — что ты там говорил о богатствах славного купеческого города Шишпира?

Несколько дней спустя, вечером, когда солнце уже скрылось за горизонтом, у особняка Пелиаса в Хоршемише остановилась роскошная карета, запряженная четверкой лошадей.

— Что случилось? — высунув голову в окошко спросила красивая чернокудрая дама, ехавшая в ней.

Форейтор проворно спрыгнул с облучка и заглянул под днище кареты.

— Госпожа! — громко воскликнул он. — Треснула задняя ось, вам лучше выйти, а то если она обломается до конца, можете получить ушибы.

Красивая дама, в которой придворные принца Амальрика, узнали бы Аталию, недовольно сморщила носик, но вынуждена была спуститься на землю.

— И что теперь делать? — спросила она, подобрав юбки, чтобы не запачкать их в пыли.

Форейтор виновато развел руками.

— Сам я ее починить не смогу, такой ремонт возможен только в мастерской.

— Мне холодно, — зябко повела обнаженными плечами Аталия, — постучи в ворота этого особняка, объясни, что произошло, возможно нам смогут помочь. По крайней мере, я согреюсь, а ты тем временем займешься каретой.

Форейтор постучал колотушкой на воротах особняка и через несколько минут, послышался грубый голос:

— Чего надо?

Форейтор объяснил, что произошло и добавил, что знатная дама замерзла и просит зайти погреться, пока он будет думать как устранить неисправность.

— Пойду доложу мастеру Пелиасу, — сказал голос, — ждите.

Через несколько минут ворота распахнулись, слуга предложил форейтору загнать карету во двор, а Аталию попросил пройти в дом.

— Мастер вас ждет! — любезным тоном сказал он.

Пока карета въезжала в просторный двор, а слуга закрывал ворота, Аталия подошла к резной двери особняка, которая распахнулась перед ней и на пороге появился сам хозяин дома, одетый в домашний наряд.

— Прошу простить за мой внешний вид, — произнес он приятным баритоном, — но я никак не ожидал, что мою скромную обитель удостоит своим посещением столь обворожительная незнакомка!

Он склонил голову и поцеловал ее руку, приглашая войти в дом. В холле жарко пылал камин и Аталия, зябко передернув плечиками, подошла к нему, протянув руки над пламенем.

— Простите! — произнесла она низким воркующим голосом. — Я очень озябла и не отказалась бы от глотка вина, чтобы согреться.

Через несколько минут они с Пелиасом уже сидели за богато инкрустированным столиком, на котором появилась пузатая бутылка старого пуантенского и две серебряные чаши. Пелиас наполнил их вином и Аталия сделала несколько глотков, чувствуя, как согревающее тепло пробежало по ее телу. Пелиас лихо опрокинул свою чашу и за приятной беседой, вскоре на столе появилась вторая бутылка. Аталия откровенно демонстрировала магу всю свою обольстительную чувственность, возбуждая в нем самые откровенные фантазии. За второй бутылкой появилась третья, и, наконец, осушив очередную чашу, полную вина, Пелиас внезапно упал головой на стол. Еще через несколько минут в зал ворвались одетые в черное люди Тсотха Ланти, скрутили Пелиаса кожаными ремнями, засунули ему в рот кляп и увезли с собой в Багряную Цитадель.

Пелиас пришел в себя в обширной камере, огражденной прочными стальными прутьями, концы которых уходили в пол и потолок. Его самого окружало сплетение толстых лиан, напоминающих виноградную лозу. Лианы покрывали листья необычайной формы и багряные цветы. Спутанные крепкие стебли обвивали его тело и мягко поглаживали его. Один огромный пурпурный цветок повис прямо над его ртом и прижался своими лепестками к его губам. Тело Пелиаса задрожало от невыносимой боли и, подняв взгляд, он увидел стоявшего возле решетки ухмыляющегося Тсотха Ланти.

— Теперь ты в моей власти и не будешь доставлять мне больше неприятностей, — сказал полудемон. — Семена этого древа прибыли к нам из космических глубин, столь далеких, что добраться туда не хватит и десяти тысяч человеческих жизней. Они проросли здесь и их корни уходят глубоко в самые глубины преисподней. Эти цветы будут питаться твоей жизненной энергией, не давая возможности прибегнуть к твоему магическому искусству. Но они не убьют тебя, а будут поддерживать в тебе жизнь ровно настолько, чтобы наслаждаться твоими мучениями, которые продлятся вечно. Ты, недостойный, посмел бросить вызов мне, Тсотха Ланти и ты за это поплатишься сполна. Сатхи и мой верный слуга Шукели будут присматривать за этими коридорами, чтобы никто не попытался тебя освободить. Теперь, когда твой приятель Адад отправился на обед к Нергалу, а ты лишен своих магических способностей, никто не сможет стать у меня на пути к всевластию!

Тсотха Ланти повернулся и ушел, а Пелиас остался в камере, предоставленный своей судьбе.

Глава пятая Вольные Клинки

— Пятьдесят тысяч золотых туранских империалом должны быть доставлены в лагерь Братства Вольных Клинков до того, как солнечный диск коснется Карпашских гор, — рявкнул Конан, ударив огромной ладонью по столу.

— Но это непомерно большая сумма, — развел руками толстяк градоначальник. — чтобы ее собрать понадобятся недели и месяцы.

— И две тысячи строевых лошадей под седлом, — не слушая его добавил киммериец, — тоже к этому же времени.

— Это нереально! — воскликнул градоначальник, смахивая со лба выступивший пот.

— Повторяю в последний раз, — с угрозой произнес северянин и синие глаза его блеснули двумя клинками голубоватой дамасской стали, — если солнце коснется вершин Карпашских гор, а золота и коней не будет, мои люди сами помогут вам собрать требуемую сумму. Возможно, они возьмут и больше, может быть, прольется чья-то кровь, но все это уже будет на твоей совести! Более не задерживаю, у тебя осталось не так много времени!

Он показал рукой на выход из шатра и градоначальник, вытирая лысину платком, попятился к нему задом, боясь повернуться спиной к громадному киммерийцу, вселявшему в него безотчетный ужас. Глядя в синие глаза Конана и его грозное лицо с крупными чертами, он ни минуты не сомневался, что тот приведет свою угрозу в исполнение.

— Денег у них нет! Нашел дураков! — сердито сказал киммериец сидевшему в углу Аларику, когда они остались одни. — Да стоит всего пятидесяти не самым богатым хрошским купцам скинуться по тысяче империалов, требуемая сумма будет собрана в течение часа, а их сундуки даже не ощутят этого небольшого кровопускания.

— Соберут, куда они денутся! — ухмыльнулся Аларик. — Ты, киммериец, бываешь очень красноречив и убедителен.

Этот разговор проходил в шатре Конана, установленном в центре старого лагеря наемников на обширном лугу у Хроша, куда они вернулись сразу после смерти принца Адада. Конан решил, что так будет лучше, прежде всего с учетом необходимости обучения Вольных Клинков искусству наездничества, раз они уж стали конным войском. Октай выделил требуемое количество инструкторов и туранцы с утра до вечера занимались конной подготовкой остальных наемников.

Однако городские власти под различными предлогами уклонялись от выполнения решения Совета капитанов в части контрибуции, почему Конан, у которого иссякло терпение, и вызвал сегодня градоначальника, поставив ему ультиматум. Его ультиматум возымел именно то действие, на которое рассчитывал киммериец, и солнце стояло еще довольно высоко, когда по дороге от ворот Хроша заклубилась пыль. Это приближался на рысях табун лошадей, а за ними на двух телегах под охраной городской стражи везли больше двенадцати квинталов золота, столько, сколько весили пятьдесят тысяч туранских империалов.

— Вот сразу бы так! — с удовлетворением сказал Конна, сидевший на коне в группе других капитанов и наблюдавший за тем, как везут деньги. — Расмус, организуй прием золота и надо, чтобы уже сегодня вечером, каждому наемнику было выплачено по десять империалов, то есть столько, сколько задолжал принц Адад. Распределите лошадей между теми, кому они не достались и будем выступать в поход. Откровенно скажу, этот Хрош у меня уже в печенках сидит!

Он сплюнул в дорожную пыль и, огрев плетью вороного жеребца, поскакал к телегам с золотом. Капитаны устремились за ним.

Как только укомплектование конных отрядов было окончено, они были сведены в пять полков по тысяче всадников в каждом. Полки состояли из десяти эскадронов, а их командирами стали Конан, Аларик, Расмус, Октай и Хассек. Каждый полк являлся автономной боевой единицей, которая выполняла самостоятельную задачу по захвату пограничных городов и их грабежу, хотя Конан был сторонником договариваться с городскими властями о выплате контрибуции. Киммериец, кроме того, что возглавил один из конных полков, сохранил и верховное командование.

Подобно самуму, Вольные Клинки разлетелись по городам кофанского приграничья, практически не встречая сопротивления, так как гарнизоны королевских войск в каждом из них не превышали двухсот человек. Причем, в их состав входили большей частью представители местной молодежи, которой не приходилось принимать участие в реальных сражениях. Мобильность Вольных Клинков обеспечивала им внезапность нападения, поэтому обычно гарнизон не успевал организовать оборону, как уже был окружен и либо истреблен, либо взят в плен.

За считанные дни почти все крупные города на востоке Кофа выплатили Вольным Клинкам огромные суммы наложенной на них контрибуции, несколько из них, пытавшихся организовать сопротивление, были сожжены до основания. Весть об их трагической участи молнией облетела по всему краю, поэтому в других городах городские власти предпочли за лучшее собирать с горожан деньги и откупиться.

Известие о бесчинствах бывших наемников принца Адада в приграничной зоне быстро достигло столицы и король Страбонус выслал против них пятитысячный корпус тяжелой конницы. Однако, его командир генерал Илизар быстро понял, что наемники разделились на несколько отрядов и сразиться с ними в открытом бою задача не из простых, так как они этого станут избегать. Поэтому он тоже разделил свою конницу, направив по тысяче всадников для защиты еще не подвергшихся нападениям городов, рассчитывая навязать сражение хотя бы одному отряду наемников, а потом навалиться на него всеми силами и уничтожить.

Совет капитанов Вольных Клинков эту нехитрую тактику быстро понял и Конан предложил уходить в Замору.

— Здесь мы уже достаточно повеселились, — сказал он, — почти каждый из Вольных Волонтеров может считать себя вполне состоятельным человеком. Хассек, — он бросил взгляд в сторону капитана заморийцев, — уже несколько раз предлагал потрясти купцов Шишпира, думаю, настала пора отправиться туда. Илизар не последует за нами в Замору, не посмеет перейти границу, а мы, тем временем, обложим контрибуцией заморийских купцов.

Капитаны поддержали своего предводителя и все конные полки стали быстро уходить в сторону заморийской границы, до которой было не более десяти лиг. Генерал Илизар узнал об этом из сообщений своих разведчиков и бросился в погоню, но, как и предполагал Конан, перейти границу Кофа с Заморой не решился, отправив донесение королю. Страбонус, пылая жаждой мести, отправил гонца в Шадизар, чтобы договориться с правителем Заморы о совместных действиях против Вольного Братства. Правда, Вольные Клинки к тому времени уже получили с Шишпира выкуп в размере ста тысяч империалов, но возвращаться в Коф не могли, так как на границе стоял Илизар. Применив испытанную тактику, они вновь разделились на пять полков, чтобы пограбить заморийское приграничье, но почти сразу один из них внезапно был атакован двумя тысячами тяжелой конницы, вышедшей из Аренджуна, а разведчики доложили, что трехтысячный отряд тяжелой конницы выдвинулся из Шадизара.

Пока Совет капитанов обсуждал эти новости, от разведчиков поступило донесение, что и Илизар, стоявший до этого на границе с Заморой, перешел ее и движется на восток.

— Понятно, — высказал общую мысль Аларик, — Коф и Замора решили объединить свои силы в борьбе с нами. В общей сложности у них более десяти тысяч тяжелой конницы, нам с ними не справиться.

— Может быть попытаться разбить их по частям? — предложил Конан, обдумав сложившуюся ситуацию.

— Не получится, — отрицательно покачал головой Октай, — они быстро сближаются и станут теснить нас к границе с Тураном. Вступим в сражение с одними, тут же на нас навалятся остальные. Надо уходить.

— Через Кезанкийские горы? Это трудный путь! — покачал головой киммериец. — Я там бывал много раз, пять тысяч всадников провести через тамошние перевалы будет сложно. Нас догонят и навяжут сражение.

Октай поморщился.

— Ты не понял! Повернем на юг и выйдем в Туран через Хауран. Понимаю, — поднял он руку, услышав ропот капитанов, — там пустыня. Но на северо-востоке Хаурана ее не много, всего один конный переход, затем обогнем Кезанкийские горы и окажемся в Туране. Форсируем Акит в самых верховьях и отправимся к Ильбарским горам. Между прочим, там от верховий Акита до Ильбарса целая цепь городов еще богаче, чем Шишпир.

Капитаны одобрительно зашумели.

— Это меняет дело, — согласился киммериец с предложением Октая, — так и поступим. В Туран за нами они точно не погонятся.

Он оказался прав, но зато объединенное кофанско-заморийское войско едва не навязало им сражение у самой границы с Хаураном. Все же Клинкам удалось ускользнуть, хотя от неприятеля их отделяло меньше лиги. Конан какое — то время реально опасался, что Илизар и его союзники погонятся за ними дальше и навяжут бой в пустыне, но те остановились на границе и оставались там, пока наемники не скрылись с глаз в красноватом мареве песков. Для большинства Вольных Клинков передвижение по пустыне было не в новинку, а туранцы вообще чувствовали здесь себя как дома. Поэтому солнце даже не успело скрыться за горизонтом, как они вышли в пределы Турана и стали лагерем на левом берегу еще неширокого в этих краях Акита. Октай выслал своих людей разведать местность и они обнаружили удобный для переправы брод.

— Дальше по обеим берегам Акита города богатые, — сказал Октай на Совете капитанов, собравшихся, чтобы определиться в дальнейших планах, — здесь проходит основной торговый водный путь из Аграпура и других портов Вилайета в Хауран. Оттуда протянулся караванный путь на запад, по которому товары с Вилайета доходят даже до Аргоса. Но нам все же лучше перейти на правый берег Акита, так как в случае чего можно уйти на юг в пустыню. Но это в самом крайнем случае. Думаю, пока наместник, который находится в Аките, узнает о нашем появлении на его территории, мы уже успеем добраться до Ильбарса и обогнуть горы с юга.

— Кстати, кто там сейчас наместник Йилдиза? — поинтересовался Конан.

— Некто Шах Амурас, вроде гирканец по происхождению, — не совсем уверенно ответил Октай. — Тут вдоль всего Ильбарса тьма тьмущая всяких гирканских племен, обосновавшихся по обе стороны Вилайета. Но эти, которые ближе к Акиту, вроде бы, больше приобщились к цивилизации, а те, что на юге у Ильбарских гор и на восточном побережье совсем дикие. Они постоянно враждуют между собой, побаиваются только Шаха Амураса с западного берега и казаков, что обосновались в устье Запорожки на восточном берегу. А между собой у них идет постоянная грызня. Правда, нам до них дела нет, я думаю, хорошо прогулявшись по купеческим городам вдоль Акита, можно будет отправляться по домам вполне состоятельными людьми.

Среди капитанов пронесся легкий шум. Действительно, каждый из них пошел в наемники не столько из-за любви к приключениям, сколько с надеждой обогатиться и уже сейчас большинство, с удовольствием бы отправилось по домам, так как золота на безбедную жизнь им вполне хватило бы. Но денег никогда не бывает много, поэтому идею пограбить местных купцов они восприняли с энтузиазмом. Конан, единственный из всех, кто не особенно жаждал обогащения и к деньгам относился философски, окинул снисходительным взглядом своих товарищей. В молодые годы через его руки прошло такое количество золота и драгоценностей, что будь он хоть чуточку экономным, мог бы безбедно жить уже сейчас в роскошном дворце в столице Аквилонии, Немедии или Зингары. Но золото само по себе не особенно прельщало его, ему вполне хватало того, что могло поместиться в его поясе. Однако, сама идея пройтись по южным окраинам Турана огнем и мечом ему нравилась, может потому, что годы службы в армии Йилдиза не были самыми радостными в его жизни. На службе в туранской армии продвигались в основном родовитые и знатные офицеры, а простому наемнику, каким он был в то время, дорога к чинам и званиям была закрыта. Его использовали, посылая на самые трудные участки и отправляя на самые рискованные задания, но при этом, несмотря на все заслуги, относились как к варвару, человеку третьего сорта. Но скорее всего, дело было даже не в этом, его всегда манила магия дальних дорог, неотделимая от риска и связанного с ним постоянного напряжения. Киммериец все чаще ловил себя на мысли, что даже стань он королем, ему и месяца не усидеть в королевском дворце, так как обладание троном стало бы для него лишь средством сделать свою жизнь еще более напряженной, увлекательной и захватывающей, полной риска и новых приключений. Постоянный риск для него был единственно возможный способ жить и ощущать биение пульса жизни. Иной судьбы для себя он не представлял и не хотел представить.

Пока киммериец оставался погруженным в свои воспоминания, Совет решил принять план Октая и начать рейд по правому берегу Акита.

— Только имейте в виду, — заметил Конан, оторвавшись от своих размышлений, — дороги назад у нас уже не будет. Нам придется обогнуть Ильбарские горы и либо пристать к казакам у Запорожки, либо стать пиратами. Только таким образом мы сможем по морю достичь севера Вилайета и оттуда добраться в Бритунию, а затем уже отправиться в страны Запада. Коф, Замора и Туран объявят на нас охоту и другим путем нам домой не вернуться.

— Это не совсем так, — возразил Аларик, — нам в любом случае в Коф или Замору отсюда не попасть. А вот, когда мы пройдем до Ильбарса, можно будет вернуться назад через Хауран, откуда мы легко попадем в Аргос.

Конан скептически ухмыльнулся.

— Йилдиз перекроет нам обратный путь, — убежденно произнес он, — впрочем, не стану спорить. Поступим как решил Совет. Меня, признаться, удивляет отсутствие здесь пограничной стражи, как со стороны Хаурана, так и Турана.

— В этом нет необходимости, — объяснил Октай, — караванные пути проходят южнее, там пограничная стража изредка появляется. Здесь же пустыня сама естественная преграда для одинокого путника или их небольшой группы. Да и стражу не поставишь через каждый фарлонг.

— Что ж, — сказал Конан, — ты эту местность знаешь лучше любого из нас, тебе и командовать. Куда направимся в первую очередь?

— Прежде всего надо перейти на правый берег, а там в пяти лигах к востоку лежит богатый купеческий город Шамхир. Вот с него, думаю, и начнем.

Когда владыке Турана Йилдизу первый визирь доложил о том, что на правом берегу Акита появилась банда разбойников, которые грабят прибрежные города, император разгневался.

— Куда смотрит Шах Амурас? — грозно нахмурился он. — Амурас наместник Акита, это его территория.

— Повелитель, — низко склонился в поклоне первый визирь, — их не менее пяти тысяч, это настоящий конный корпус.

— Казаки[3]? — полупрезрительно спросил Йилдиз, искривив рот в злобной усмешке.

— Похоже на то, только они не с Запорожки, а пришли откуда-то из Хаурана, и быстро движутся к Ильбарсу, зачем не понятно, — ответил первый визирь. — Шах Амурас не имеет достаточно сил, чтобы справиться с этой толпой разбойников.

— Отправь ему в помощь десять тысяч катафрактов Нерсеса, — распорядился Йилдиз, — и пусть предводителя этих разбойников приведут ко мне, закованным в цепи.

Первый визирь низко поклонился и покинул тронный зал.

В тот же день десять тысяч катафрактов во главе с одним из самых опытных туранских генералов, выступили в поход. Опережая их, в Акит помчались императорские гонцы с приказом Йилдиза разгромить вторгнувшихся в пределы Турана казаков. Одновременно гонцы отправились в Шадизар и Хоршемиш, чтобы выяснить, откуда появилась эта банда разбойников.

Прибытию десяти тысяч катафрактов Шах Амурас откровенно обрадовался. Он сам располагал всего двумя тысячами всадников и, хотя пытался вступить в сражение с вторгнувшейся в его провинцию конной ордой, но те бой не принимали, постоянно ускользая от его конницы. Вскоре он разобрался, что они применяют рассыпную тактику, разлетаясь по прибрежным акитским городам и тут же соединяются вместе. Вступить в бой с их объединенным войском, насчитывающим примерно пять тысяч всадников, он опасался. Сейчас же, когда подошел корпус Нерсеса и на его стороне оказалось почти тройное превосходство, можно было попробовать заманить разбойников в ловушку. Нерсес, опытный генерал, один из лучших в армии Йилдиза, также, как и Шах Амурас считал, что самой правильной тактикой будет завлечение противника в заранее подготовленную западню.

— Это бывшие наемники принца Кофа, которые после его смерти объединились в Братство Вольных Клинков, — объяснил он Шах Амурасу. — Они стали разбойничать в приграничье Кофа и Заморы, а когда их вытеснили оттуда, перешли в Туран.

— Странно, — удивился Шах Амурас, — разве они не понимают, что здесь им не укрыться?

Нерсес усмехнулся в густые черные усы.

— Они прорываются к Запорожке, чтобы там соединиться с местными казаками, а попутно решили пограбить купеческие города Турана. О дальнейших их планах я не знаю, но догадаться не трудно. Они либо обогнут Вилайет, либо по морю достигнут северного побережья и уйдут в Бритунию. Поэтому лучше всего устроить им западню поближе к Ильбарсу, а не гоняться за ними по степи. Но нам надо быть осторожными, командует ими какой-то варвар из Киммерии по имени Конан, осторожный и хитрый воин. Лет десять назад он служил в туранской армии и я, тогда еще простой офицер, помню одобрительные отзывы о нем командования. Его даже посылали с какими-то поручениями в Кхитай и Меру. Говорят, он их блестяще выполнил.

— Пусть он будет каким угодно хитрым и умным, но против твоих катафрактов ему не устоять, — махнул рукой Шах Амурас, — главное заманить его в ловушку и навязать сражение.

— У меня есть план, — задумчиво произнес Нерсес и его черные глаза сверкнули хитринкой, — разбойники стремятся к Ильбарсу, не станем им мешать. Пусть еще пограбят два или даже три города, денег у купцов от этого не убавится. Тем более, они ничего не разрушают, избегают убийств, а просто требуют выкуп. О наших силах им не известно, они считают, что против них действует только твое войско, уступающее им числом. Пусть так и думают дальше. Мы же поступим следующим образом…

Он посвятил Шах Амураса в свой план и тот не нашел в нем изъяна.

— Должно сработать, — заявил наместник, — я тоже знаю то урочище у Ильбарса, о котором ты говоришь. Лучшего места для засады придумать трудно. Причем, когда западня захлопнется, им из нее не выбраться.

— Какая-то часть, конечно, прорвется, но, кроме как уходить в пустыню, им будет некуда. Основная же масса будет уничтожена или попадет в плен.

— В письме великого визиря сказано, что предводителя разбойников необходимо взять в плен и доставить в столицу, закованным в цепях, — напомнил он Нерсесу.

— Это уж как получится, — пожал тот плечами, — я такого указания не получал. Но командуешь ты, так что решать, как этот приказ исполнить, тебе. Хотя сильно сомневаюсь, что нам удастся захватить Конана живым.

Глава шестая Разгром

— Что — то мне все это не нравится, — хмуро буркнул Конан, когда градоначальник очередного купеческого города покинул его шатер, сообщив, что выкуп доставлен.

— Что именно тебе не нравится? — удивился Аларик, переглянувшись с остальными капитанами, сидевшими с ним рядом за столом. — Он доставил золота ровно столько, сколько мы и требовали.

Октай, Расмус, Хассек и другие члены Совета кивнули, соглашаясь с аквилонцем. Но Конан, не обращая на них внимания, встал из-за стола и прошелся по шатру, думая о чем-то своем. С его лица не сходило мрачное выражение, а синие глаза потемнели еще больше. Наступило молчание, которое никто не хотел нарушать, было понятно, что киммериец размышляет о чем-то важном, не связанном с посещением их лагеря градоначальником, доставившим выкуп.

Действительно, минуту спустя Конан вернулся к столу и произнес с мрачным видом:

— Кром свидетель, мне не нравится то, что происходит! Мы две недели грабим этих купцов, но не встречаем никакого сопротивления от туранских властей. За это время Шах Амурас лишь дважды промелькнул на горизонте, вступил в стычки с нашими конными дозорами и куда-то пропал, достоверно зная, что в его провинцию вторглась конная орда разбойников, которая грабит города по Акиту. Такого не может быть! Насколько я знаю Йилдиза, он не стал бы терпеть подобного в своих пределах. Вот потому мне все это и не нравится, я чувствую опасность, но не пойму откуда!

Капитаны переглянулись.

— Чувство опасности вполне объяснимо, — добродушно заметил Октай, — опасность всегда идет плечом к плечу одной дорогой с наемником. Но посуди сам, киммериец, до Ильбарса осталось совсем ничего, двадцать с небольшим лиг, немного больше одного конного перехода. Оставим город Акит слева, вдоль реки обогнем горы и выйдем к Запорожке. А происходящее объясняется просто: у Шах Амураса нет сил, чтобы стать у нас на дороге. А, если он попробует это сделать, то у него всего две или три тысячи всадников, мы с ними легко справимся.

Капитаны поддержали речь туранца одобрительными восклицаниями.

— Да Нергал с ним, с этим Амурасом! — сердито рявкнул киммериец. — Почему Йилдиз мирится со всем этим и смотрит на грабеж купцов сквозь пальцы?

— Конечно, это трудно объяснить, — согласился Октай и скулы заиграли на щеках его медного цвета лица. — Но Туран сейчас переживает не лучшие времена, возможно, Йилдиз просто не может оказать помощь Шах Амурасу. В любом случае отсюда нам пора уходить к Ильбарсу, а там мы будем в безопасности.

Капитаны кивнули, соглашаясь с туранцем.

— Ты меня не убедил, — по-прежнему хмурясь, сказал Конан, — но раз вы все так считаете, будь по-вашему. Только мы прямо сейчас снимаемся с этого места и уходим к Ильбарсу. Здесь нам делать больше нечего. Золота, что мы уже имеем в седельных сумах всем Вольным Клинкам хватит до конца жизни. Но, чтобы им воспользоваться, нам необходимо добраться к Запорожке. И чем быстрее, тем лучше. Золото нужно живым, мертвым оно ни к чему.

Не прошло и часа, как полки Вольных Клинков покинули гостеприимный берег Акита, где им все это время сопутствовала удача, и уже через лигу оказались на краю пустыни, которая тянулась отсюда до самого Иранистана. Они уходили один за другим в юго-восточном направлении, но было понятно, что до наступления ночи им к Ильбарсу не добраться. Солнце уже поднялось к зениту и его пылающие лучи раскалили песок настолько, что в нем можно было свободно запекать птичьи яйца.

Все, кто был запаслив, достали из седельных сумок куски белой материи, чтобы прикрыть шлемы и доспехи от палящих солнечных лучей, но это помогало мало, а у многих вообще никакой материи с собой не было.

— На ночлег остановимся прямо в пустыне, — распорядился Конан, — корм и вода для коней у нас есть. С наступлением темноты похолодает, станет легче. Костров не разжигать, перекусим всухомятку. В любом случае завтра к полудню выйдем к Ильбарсу, там и отдохнем.

Они продвинулись вглубь пустыни почти на шесть лиг, когда начало темнеть. На темном бархате неба засияли первые россыпи звезд, повеяло прохладой. Двигаться стало легче. Еще через лигу полки остановились на ночлег. Многие всадники так и оставались дремать в седлах, лишь напоили лошадей и привязали им к мордам торбы с ячменем. Туранцы устроились удобнее, расседлали лошадей и, подстелив попоны, улеглись спать прямо на горячий еще песок, подложив седла под головы. Их примеру последовали и заморийцы Хассека. Не прошло и часа, как все стихло вокруг, слышалось лишь пофыркиванье коней да вдалеке маячили фигуры дозорных.

Конан, хотя и заявил капитанам, что ощущает какую-то опасность, но, скорее, это была непонятная тревога на уровне обостренного чувства интуиции, свойственной его варварской натуре. Но киммериец не умел долго сосредотачиваться на мыслях о том, что ему было непонятно, поэтому, ложась спать, постарался забыть о своей тревоге, а стал думать о том, как им быстрее добраться до Запорожки. У казаков ему приходилось бывать в прежние времена, когда он состоял членом Красного Братства, но дорогу туда через Ильбарские горы он не знал — до устья Запорожки они обычно добирались по морю. Впрочем, решил он, Октаю эти места знакомы, а в случае необходимости можно будет нанять проводника у местных гирканцев. С этими мыслями киммериец незаметно забылся тревожным сном.

Несмотря на то, что ощущение тревоги так до конца его не покинуло и он несколько раз просыпался, прислушиваясь к звукам пустыни, ночь прошла спокойно и с рассветом Вольные Клинки продолжили поход. Несмотря на усиливающуюся жару, кони, чувствуя близкую воду шагали бодро и, когда солнце поднялось к зениту, вдали в мерцающем мареве показалась изумрудная полоса зелени. Это был лес на берегу Ильбарса, местами довольно густой и шириной почти с целую лигу.

Конница растянулась по пустыне. Впереди двигался полк Октая, за ним полки Аларика, Хассека и Расмуса. Полк Конана оказался в арьергарде, что, впрочем его не смущало, так как у Ильбарса они все должны были остановиться, чтобы дать отдых коням после утомительного перехода через пустыню, а пока что отдавать какие-либо команды не было необходимости. Тем более, впереди шли туранцы, которые в командах не нуждались, Октай и сам был опытным командиром.

По мере приближения к Ильбарсу, тревога, не покидавшая Конана со вчерашнего дня понемногу улеглась. Похоже, Октай оказался прав и здесь уже у самой границы Турана им опасаться было нечего.

Но в этот раз они оба ошиблись. Едва полк Октая вышел к Ильбарсу, вдоль которого тянулась широкая лесная полоса, как был атакован, скрывавшейся за деревьями конницей. Зная, что за ним движется Аларик, Октай смело вступил в бой, хотя противник почти вдвое превосходил его численностью. Сражение началось с того, что противники выпустили град стрел, затем их ряды смешались и в ход пошли сабли. Зоркие глаза Октая разглядели предводителя напавших всадников и он догадался, что это сам Шах Амурас. Воины акитского наместника, используя свое численное преимущество, окружили полукольцом всадников Октая, но в это время к месту сражения подоспел Аларик, а за ним Хассек. Ситуация изменилась и Шах Амурас, утратив численное преимущество, подал сигнал к отступлению. Его воины стали стремительно уходить к югу вдоль Ильбарса, пытаясь оторваться от преследующих их Вольных Клинков. Но Октая и его туранцев уже охватил боевой задор, поэтому они устремились за конницей Шах Амураса. Аларик и Хассек поддержали их, гонясь за улепетывющим со всех ног неприятелем. К погоне присоединился и Расмус, а у Конана не оставалось иного выхода, как последовать за ним.

Киммериец был удивлен, как Шах Амурас сумел так точно определить место их выхода к Ильбарсу и вообще, откуда он узнал, что они оставили берег Акита и свернули в пустыню. Единственным разумным объяснением было то, что разведчики акитского наместника уже давно не спускали с них глаз. Но если так, то Шах Амурас знал о том, что они вдвое превосходят его численностью и было трудно объяснить, зачем нужна была эта стычка, в которой он заведомо не мог рассчитывать на победу. Конан терялся в догадках, но в конце концов решил, что Шах Амурас поступил так из желания оправдаться перед Йилдизом за свое бездействие. В самом деле, кони у его бойцов были свежие, он мог рассчитывать, что Вольные Клинки рано или поздно вынуждены будут прекратить погоню, а он доложит Йилдизу, что уступил разбойникам из-за их численного преимущества. Такое объяснение вполне могло смягчить гнев владыки Турана.

Скачка продолжалась уже больше часа, когда кони Вольных Клинков и без того уставшие, стали временами переходить на шаг и Шах Амурас, по мнению Конана, мог давно оторваться от них. Но его всадники, придерживая своих лошадей, сохраняли прежнюю дистанцию.

— Почему он не сворачивает в пустыню? — задавал себе вопрос Конан. — Дураку понятно, что мы за ним туда не пойдем.

В это время краем глаза он заметил слева урочище. Это был широкий луг вдававшийся в лесной массив. Конан не обратил на него внимание, стремясь поскорее соединиться со своим авангардом, преследовавшим акитского наместника и помчался дальше.

Но неожиданно, проскакав еще пол лиги, Шах Амурас остановился. Из-за деревьев появился еще один отряд всадников численностью примерно в тысячу всадников, который, похоже, давно ожидал здесь своего командира. Октай понял, что теперь, когда у Шах Амураса стало три тысячи всадников, тот решил принять бой. Но капитана туранцев это не остановило и он со своими людьми ринулся вперед..

Конан, отставший со своим полком от авангарда на две тысячи шагов, всего этого не видел, однако понял, что передовой полк снова вступил в бой. Огрев коня плетью, он перевел его в галоп, чтобы пробиться вперед и принять командование на себя. Но внезапно оглянувшись в этот момент назад, он почувствовал, как леденящий холод коснулся его спины между лопатками — из урочища, которое осталось позади, выкатывалась и разворачивалась для боя стальная лента всадников в темных доспехах.

— Кром! Это же катафракты! — вырвался у него из груди громкий возглас. Те, кто услышал его, тоже обернулись назад и леденящий холод сковал сердца даже самых храбрых.

Получалось, что предчувствие, основанное на варварской, инстинктивной природе его восприятия окружающей действительности, не обмануло киммерийца и он подумал, что впредь следует больше доверять своим ощущениям. Ведь он предчувствовал западню еще со вчерашнего дня, но заставил себя отбросить мысли о ней. И вот результат — не тысяча, не две, а по меньшей мере десять тысяч катафрактов преследуют их по пятам и вот-вот замкнут кольцо окружения.

Катафрактарии и их кони были закованы в пластинчатую броню и возвышались на своих скакунах словно башни. К шее коня на ремнях крепилось копье длиной десять локтей[4], которым катафрактарий управлял левой рукой, а в правой каждый держал обнаженный меч. Конан еще со времени службы в армии Йилдиза знал, что сопротивляться этой тяжелой коннице не мог никто. Удар катафрактов был страшен и устоять перед ними не могли ни пехота, ни легкая конница, тем более, когда их было такое множество, как сейчас. Тем временем они выкатывались из урочища неудержимой стальной лавиной и, несмотря на свою тяжеловесность, расстояние между ними и Вольными Клинками неуклонно сокращалось.

Нечего было и думать вступить с ними в бой, оставалась только одна единственная возможность спастись от полного уничтожения-это прорваться сквозь легкую конницу Шах Амураса, и скакать к горам, так как катафракты для погони были мало пригодны.

Быстро оценив обстановку, Конан огрел плетью жеребца, сдавив его бока ногами, и понесся вперед со всей возможной скоростью. Его конь мчался, не разбирая дороги, и уже спустя пять минут киммериец оказался в задних рядах полка Октая. Приподнявшись в стременах, чтобы охватить взглядом всю картину развернувшегося сражения, он стал искать глазами капитана туранцев и увидел, что тот вступил в схватку с каким-то всадником в кольчуге и высоком шлеме на превосходном гнедом скакуне. Их кони крутились друг возле друга, лягаясь и хватая друг друга зубами. Противник Октая превосходно владел саблей и теснил капитана туранских наемников, не давая ему возможности атаковать. Вдруг, когда Конан находился от них на расстоянии пятидесяти шагов, сабля противника Октая закрутилась с такой скоростью, что ее даже не стало видно глазу. Она словно превратилась в сплошной вращающийся круг. В какой-то момент острый конец ее ударил Октая в висок, не прикрытый броней шлема. Капитан туранцев выронил саблю из рук, закачался в седле, его лицо обагрилось кровью и он рухнул под ноги своему коню.

Воины за спиной его противника ликующими криками приветствовали победу своего командира и Конан понял, что Октай пал от руки Шах Амураса. Подняв своего жеребца на дыбы, киммериец ринулся на акитского наместника с обнаженным мечом в руке. Не только ярость и жажда мести за погибшего приятеля двигала им, но и вполне здравый расчет. Если ему удастся зарубить Шах Амураса, то, воспользовавшись неминуемой растерянностью в рядах противника, у Вольных Клинков появлялся шанс вырваться из кольца окружения. Он не видел, что происходит у него за спиной, но вполне отчетливо представлял, как катафракты уже врубились в ряды его боевых товарищей и безнаказанно уничтожают их, нанося им удары в спины.

Шах Амурас увидел направившегося к нему синеглазого великана на огромном вороном жеребце, размахивающего мечом над головой, но не испугался, рассчитывая на свое фехтовальное искусство. Кто-то из его охраны налетел на Конана, преграждая дорогу к своему командиру, но тут же свалился с коня, разрубленный от плеча почти до пояса, несмотря на кожаную кирасу. Шах Амурас подал знак своим телохранителям не вмешиваться и его конь рванулся навстречу киммерийцу. Клинок наместника Акита блеснул словно молния и Конан, не ожидавший такой прыти от своего противника, пропустил удар. Правда, острый конец сабли лишь коснулся железной кирасы, но не пробил ее и кони разнесли всадников в противоположных направлениях. Развернув своего жеребца, Конан увидел то, о чем и так догадывался: катафракты окружили полукольцом его Вольных Клинков и рубили их без всякой пощады. Наемникам некуда было деваться — с трех сторон их окружала железная стена катафрактов, а с четвертой атаковали легкие конники Шах Амураса. Конан взревел, словно раненый буйвол, и бросил своего скакуна прямо на лошадь Шах Амураса. Не заботясь о сабле акитского наместника, острый конец которой задел его за лицо, оставив на нем кровавый шрам, киммериец напряг все силы, приподнялся в стременах и нанес удар мечом по шее коня Шах Амураса. Удар был такой чудовищной силы, что почти отрубил лошадиную голову. Гнедой скакун зашатался, прежде чем рухнуть на все четыре ноги и Конан возвратным ударом меча поразил Шах Амураса в лицо. Конец меча глубоко вошел ему в левый глаз и, выронив саблю, акитский наместник упал вместе со своим конем на землю. Туранцы, окружавшие своего командира, на мгновение растерялись, чем Конан не замедлил воспользоваться.

— За мной, собаки! — рявкнул он во всю мочь своих легких, обращаясь к Вольным Клинкам. Затем, подняв жеребца на дыбы, киммериец стремительным рывком вырвался из кольца врагов. Обернувшись назад, он увидел, что туранские всадники вновь стали плотной стеной перед Вольными Клинками и никому из них не удалось прорваться сквозь их строй вслед за ним. Но зато два десятка конных туранских лучников бросились его преследовать. Они хотели взять его живым, поэтому из луков не стреляли, а лишь подгоняли ударами плетей своих коней. При таком численном преимуществе вступать с ними в бой было равносильно самоубийству и Конан, понукая коня, стремительно несся вперед, надеясь оторваться от преследователей. Но расстояние между ними не сокращалось и он слышал нарастающий топот копыт у себя за спиной. Дорога или точнее, лесная тропинка, по которой скакал его конь, петляла по краю какого-то глубокого оврага, склоны которого поросли кустарником. Недавно прошел дождь и на тропинке оставались промоины, в одну из которых попала нога его жеребца. Конь споткнулся, присев на обе передние ноги и киммериец, не удержавшись в седле, вылетел из него прямо в овраг. Он скатился по склону на самое дно оврага, а конь, освободившись от седока, поднялся на ноги и продолжил свой бег, уводя за собой погоню дальше к Ильбарсу. Конан на самом дне оврага ударился головой о какой-то валун и потерял сознание.

Пришел в себя он только через несколько часов, когда солнце склонилось к закату и на дне оврага уже сгустились сумерки. С трудом поднявшись на ноги, Конан огляделся вокруг. Валун, о который он ударился головой, довольно удачно остановил его падение, иначе он бы скатился прямо в неширокий, но глубокий ручей, текущий в сторону Ильбарса. В голове у него гудело и он подумал, что, если бы не шлем, то он наверняка разбил бы ее. Сняв его, Конан поплескал холодную воду из ручья на лицо и голову, затем опять одел шлем и медленно пошел вниз по течению ручья, рассчитывая, что тот приведет его к реке самым коротким путем. Раны на Конане обычно заживали, как на собаке, поэтому уже шагов через пятьсот он почувствовал себя лучше. Шум в голове стих и он задумался о судьбе своих товарищей по оружию. Было мало вероятно, чтобы кто-то из Вольных Клинков, даже сумей они вырваться из кольца окружения, направились бы сюда в сторону Ильбарса, скорее всего они ушли бы в пустыню, где катафракты не стали бы их преследовать. Возможно, кому-то из них даже удастся добраться до Хаурана или Замбулы. У самого же киммерийца, оставшегося без коня, был лишь один путь — к берегам Запорожки. Конан подумал, что, переправившись через Ильбарс и выйдя к Вилайету, он там сумеет раздобыть лодку и на ней добраться до устья казацкой реки.

Через пол лиги, склоны оврага стали понижаться и раздвигаться в стороны, а впереди в лучах заходящего солнца блеснуло водное зеркало. Он вышел к Ильбарсу, который здесь был не очень широким, но как переправиться через него в железной кирасе без лодки, киммериец не знал. Местность впереди поросла тростником, камышом и осокой, но никаких признаков человеческого жилья Конан здесь не обнаружил, весь берег, сколько видно глазу являл собой одно сплошное болото. На той стороне реки виднелись предгорья Ильбарской горной гряды и Конан понял, что Шанг и Хоарезм остались дальше по течению Ильбарса, а он оказался ближе к его истокам.

— Далеко же завлек нас Шах Амурас! — подумал он с досадой на свою беспечность. Помянув Нергала и остальных владык ада, он стал выбирать место посуше, где можно было бы устроиться на ночлег. К счастью трут, кресало и кремень у него был с собой в кожаном мешочке на поясе, где висели и ножны с мечом, поэтому проблемы чем развести огонь, не было.

Конан вернулся назад, поднялся на один из склонов оврага, набрал сухого хвороста и развел костер. Во время поисков сухого валежника он наткнулся на грибницу и набрал с десятка два грибов с крепкими ножками и темно-оранжевыми, скользкими на ощупь, шляпками, которые продел на тонкую ветку и хорошо прожарил на костре. Утолив голод, он напился воды из ручья и, наломав зеленых веток с нескольких кустов, устроил себе импровизированную постель. Не снимая кирасы и положив рядом обнаженный меч, он лег на спину, уставился в небо, усыпанное бриллиантами звезд и незаметно для себя уснул, сморенный усталостью от всех приключений этого нелегкого дня.

Пробудился Конан от того, что первый луч восходящего дневного светила коснулся его лица. Открыв глаза, он к удивлением увидел, что костер продолжает гореть и весело потрескивать, хотя должен был давно прогореть. Нащупав рукой рукоять меча, киммериец резко вскочил на ноги и с удивлением уставился на человека, который сидел по другую сторону костра, подбрасывая в него тонкие сухие ветки.

— Кто ты во имя Крома? — рявкнул Конан, но меч, который держал в руке все же опустил, так как его неожиданный гость производил впечатление человека столь же воинственного как старичок-архивариус при дворе кого-либо из владык стран Гибории. Да и то сказать, будь у него враждебные намерения, он давно мог убить спящего киммерийца его же собственным мечом. Устыдившись своего порыва, Конан бросил меч в ножны и уже более миролюбиво повторил свой вопрос.

— Моя бояться не надо, — на ломаном туранском наречии ответил человек, — моя нет меча.

Он протянул к Конану руки с открытыми ладонями.

Киммериец сел и внимательно оглядел своего незваного гостя. Он был худой, невысокого роста с длинными руками. На вид ему было лет сорок или чуть больше. Более точно определить возраст было трудно, так как на его лоб была надвинута шапка салатного цвета, а нижнюю часть лица прикрывала рыжая борода. Но в живых каштанового цвета глазах незнакомца светился ум и читалось любопытство. На нем была зеленая куртка из непонятного материала, такие же штаны, а на ногах сплетенные из коры какого-то дерева лапти. Конан подумал, что он гирканец, хотя незнакомец и отличался от тех гирканцев, с которыми ему доводилось встречаться к востоку от Вилайета.

— Я не боюсь тебя, — снисходительно пожал он плечами, — будь у тебя дурные намерения, ты мог бы убить меня моим же мечом.

Произнеся эти слова, Конан в душе отругал себя за беспечность, ведь на месте этого человека мог оказаться и враг, а он не заметил как тот подобрался к нему. Но что толку досадовать на себя, просто в следующий раз надо быть осторожнее.

— Не ругай твоя, — добродушно произнес незнакомец, словно прочитав его мысли, — Тургэн делал, чтобы ты спал.

— Какой еще Тургэн? — не понял киммериец.

— Тургэн! — ткнул себя пальцем в грудь его собеседник.

— А, — понял Конан и назвал свое имя.

Тургэн важно кивнул и объяснил, что он шаман одного из местных гирканских племен, но живет отдельно от остальных соплеменников.

— Думать надо, — пояснил он, постучав себя пальцем по лбу, — одному.

— Угу, — понял Конан, — ты здесь размышляешь в одиночестве.

Тургэн кивнул и сказал, что его обитель на другой стороне оврага.

Конан коротко рассказал, как оказался здесь и объяснил, что ему нужно добраться к устью Запорожки к казакам.

Шаман покачал головой.

— Казак плохой, — с осуждением произнес он, — совсем нехороший.

Конан пожал плечами.

— Какими бы они не были, у меня нет другого пути, тем более, что оттуда я буду возвращаться на запад. Домой.

Для убедительности он показал направление рукой на запад и добавил, что ему нужна лодка, чтобы переправиться через Ильбарс.

— Лодка не надо, Тургэн поможет, — сказал шаман. — Идем в дом.

Он поднялся и стал спускаться по склону оврага вниз. Конан молча последовал за ним.

Глава седьмая Шаман

Поднявшись на противоположный склон, Тургэн раздвинул ветки кустарника и Конан увидел деревянную дверь, которая закрывала вход в пещеру, вырытую в земле. Шаман открыл дверь и подал знак рукой, чтобы он следовал за ним. Киммериец шагнул в сумрак пещеры, но Тургэн произнес несколько слов нараспев на непонятном языке и внутренность пещеры осветилась мягким светом. Конан огляделся по сторонам, но никаких светильников на стенах и потолке не обнаружил. Помещение, в котором они находились было довольно просторным, пол усыпан желтым речным песком. Тургэн сделал несколько шагов и открыл в стене следующую дверь, которую Конан сразу не приметил. Перешагнув через порог, они оказались в большом зале, посреди которого стоял широкий стол, а вокруг него несколько деревянных кресел. У стен киммериец увидел четыре высоких шкафа, заполненных какими-то фолиантами в деревянных обложках и отдельными свитками пергамента. У одной из стен стояли две широкие деревянные лавки, застланные звериными шкурами.

Тургэн прошел к одному из кресел за столом, сел в него и жестом предложил Конану устроиться напротив. Затем он произнес на непонятном Конану языке несколько фраз нараспев и к удивлению киммерийца на столе появились, словно материализовавшись из воздуха, два кубка, кувшин с каким-то напитком, тарелки с овощами, вареной и вяленой рыбой, несколько блюд с различными фруктами.

— Ты колдун? — насторожился киммериец, машинально положив ладонь на рукоять меча. Всякого рода колдунов он ненавидел лютой ненавистью и даже к магам и волшебникам относился с неодобрением. Киммериец вообще мало кому доверял, а к тем, кто занимался магией всегда относился настороженно.

— Моя шаман! — Тургэн ткнул себя пальцем в грудь. — Моя служат духи. Колдун плохо, совсем нехорошо!

Он наполнил оба кубка из кувшина и пригубил свой, кивнув киммерийцу на второй кубок. Конан сделал глоток, оказалось это был какой-то шипучий напиток, наподобие морса или кваса, который ему пришелся по вкусу, хотя он бы с удовольствием выпил чего-нибудь покрепче.

Тургэн развел руками и сказал:

— Моя не пьет пиво.

— Ты что читаешь мои мысли? — насторожился Конан, отставив свой кубок в сторону.

Шаман засмеялся.

— Могу. Но сейчас моя читает твое лицо. Мысли не нужны.

— Гмм, — хмыкнул Конан, вновь пригубив свой кубок. — Конечно, я не отказался бы от кружки доброго пива, но привычки хозяина уважаю.

Утоляя голод, они вели неторопливую беседу, по ходу которой киммериец узнал, что в последние годы туранцы все активнее стали вытеснять гирканские племена с территорий, которые те занимали на протяжении веков у истоков Ильбарса и южного берега Вилайета.

— Совсем плохо стало, — сокрушаясь, говорил шаман, — сжигают поселения, угоняют молодежь, превращая в своих рабов.

— Но вас же здесь явно больше, чем туранских солдат! — воскликнул Конан.

Тургэн грустно покачал головой.

— Да, это так, но каждое племя само за себя. Даже сейчас воюют между собой, брат идет против брата. Туранцы уничтожают нас по отдельности.

Конан кивнул. Это было ему знакомо. Даже в его родных краях не стихала междоусобная борьба не только между племенами, но и кланами. Вдруг ему на ум пришла мысль узнать о судьбе Вольных Клинков и он обратился к шаману с просьбой спросить у духов, какая участь постигла его товарищей по оружию.

Тургэн понял просьбу и застыл, словно изваяние. Прошло не меньше десяти минут, когда он вышел из транса и, выбросив вперед ладони с растопыренными пальцами, сказал:

— Десять раз по стольку и еще столько же скрылись в пустыне.

— Как? — пришел в ужас Конан. — Уцелели всего двести человек из пяти тысяч?

— Нет, — покачал головой шаман, — живых много больше. Только они в плену. Станут рабами у туранцев.

— Это ничего, — немного успокоился Конан, — из плена можно бежать. Главное, что остались в живых.

Он встал из-за стола, поправил ножны с мечом на поясе и поблагодарил хозяина за угощение.

— Кстати, ты обещал помочь переправиться через Ильбарс, — напомнил он шаману. Тот тоже поднялся и молча направился к выходу.

Оказавшись на склоне оврага, они пошли в сторону реки. Конан думал, что у Тургэна где-то там на берегу спрятана лодка, но шаман, подойдя к воде, просто произнес речитативом какую-то длинную фразу, смысл которой киммериец не понял, затем ухватил Конана за руку и направился прямо по воде к противоположному берегу. Ощущение было странным, киммериец шел по воде, словно по каменному или деревянному мосту, только слегка замочив подошвы сапог. Конан ясно видел проплывавших под ним рыб, водоросли и временами даже речное дно. Глубина здесь была в три человеческих роста и, представив, что он вдруг провалится вниз, киммериец поежился. Но Тургэн крепко держал его за руку и тащил за собой. Через несколько минут они достигли противоположного берега и Конан облегченно вздохнул.

— Этот мост тоже духи построили? — спросил он Турэна.

Тот с важностью кивнул и ответил:

— Шаману подвластны элементали четырех стихий: воды, огня, земли и воздуха. Я обращаюсь к ним и прошу помочь, они помогают. Я могу общаться и с духами предков, при необходимости они тоже окажут любую помощь. Вот сегодня они нас с тобой, к примеру, накормили. Да и саму эту пещеру, где я живу, построили тоже они.

— Погоди, — удивился Конан, — ты ведь совсем недавно едва мог произнести несколько несвязных слов, а теперь разговариваешь, как ученый маг.

Тургэн засмеялся.

— Я и есть ученый маг, — сказал он, — но не до конца владею твоим языком. Поэтому все эти слова я беру из твоей головы.

— Ты читаешь мои мысли! — убежденно произнес Конан недовольным тоном. Действительно, кому понравится, когда кто-то шарит у тебя в мозгу. Он с недоверием взглянул на шамана и его рука непроизвольно потянулась к мечу.

— Не совсем так, — возразил шаман, — мне незачем рыться у тебя в мозгу, ты от меня и так ничего не скрываешь. Я лишь уточняю значение тех ли иных слов, чтобы тебе было понятно, о чем я говорю. А то «твоя», «моя» звучит слишком уж примитивно.

— Хорошо, — кивнул Конан, — ты мне помог, спасибо тебе. Жаль, что ты не можешь пойти со мной и нам придется расстаться, но мне пора. Оставайся с миром!

Тургэн внимательно посмотрел ему в лицо и несколько мгновений молчал, словно обдумывая какое-то решение. Затем он тряхнул головой и сказал:

— А зачем нам расставаться? Я тоже давно не был у казаков и у меня там есть кое-какие дела. Так что можем пойти вместе. Путь не близкий, но я эту местность до самого устья Запорожки знаю хорошо. Прежде всего, нам надо перевалить через вон тот горный хребет и выйти к морю, а там, если повезет, и лодку раздобудем. Будь я один, просто попросил бы элементалей воздуха перенести меня к казакам, но с тобой это не получится.

Конан на мгновение задумался. Иметь такого спутника было неплохо, но все же он предпочел бы больше полагаться на меч, чем на магию. С другой стороны он уже понял, что без проводника в здешних местах будет сложно, а Тургэн, хоть и маг, но от него была ощутимая польза.

— Ладно! — буркнул киммериец. — Показывай, куда идти!

Горная гряда, которую Конан рассмотрел еще с того берега Ильбарса, оказалась намного дальше, чем ему показалось первоначально, хотя, как прирожденный горец, он умел безошибочно определять расстояния в горах. В данном же случае он ошибся, посчитав, что до горной гряды примерно пять-шесть лиг, хотя на самом деле их оказалось все десять. Местность, по которой они шли с Тургэном, продолжала оставаться болотистой, поросшей камышом, каким-то тростником и осокой, поэтому пробираться по кочкам, выискивая сухие места, было довольно утомительно. За целый день они прошли всего лиг восемь, но зато, когда солнце еще не закатилось, уже вошли в предгорье, где было сухо, росла зеленая трава и деревья. В небольшой рощице, на берегу сбегающего с гор ручья с прохладной прозрачной водой они и устроились на ночлег. Тургэн вновь обратился к духам предков и у них на расстеленной скатерти появились закуски, вареная рыба и даже несколько жареных куропаток. Запив все это морсом из кувшина, они стали готовиться ко сну, наломав по охапке молодых веток, из которых приготовили импровизированные постели. Но, прежде чем улечься, шаман вновь произнес на непонятном языке длинную мелодичную фразу и Конан с удивлением понял, что над ними образовался какой-то прозрачный купол, охвативший их постели вместе с костром.

— Тут в здешних болотах водятся настоящие чудовища, — объяснил Тургэн, укладываясь спать, — лучше поостеречься.

— А что ты сделал? — поинтересовался Конан.

— Я обратился к элементалям воздуха и они создали вокруг нас нечто вроде купола, внутрь которого никто и ничто не может проникнуть. Так что можем спать спокойно.

— А как мы сами из него выберемся? — встревожился киммериец.

— Не беспокойся, приятель, если понадобится убрать купол, я произнесу заклинание и он исчезнет, — успокоил его шаман.

Конан устроился поудобнее на своем жестком ложе и уснул. Проснулся он от неосознанной тревоги, когда уже начало сереть. Тургэн спал рядом мирно посапывая, но, когда Конан взглянул в сторону болота, кровь застыла у него в жилах. В десяти шагах от них высилось какое-то огромное существо, кошмарного вида, словно порождение воспаленного разума безумца. Оно было величиной и по высоте, и по ширине с большой дом и похоже на помесь гигантской лягушки и крокодила. Пасть его, в которую Конан мог свободно поместиться вместе с Тургэном была полна острых акульих зубов, а длинный желтый язык достигал десяти локтей в длину и был толстым, как удав. Этим языком монстр с обвисшей, словно у лягушки бородавчатой кожей, касался сейчас купола, будто пытаясь понять, что за преграда мешает ему полакомиться двумя спящими путниками.

Конан толкнул шамана в бок и тот сразу же проснулся, открыв глаза. Киммериец приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину и показал в сторону чудовища, которое убрало язык, но похоже приготовилось прыгнуть на них.

— Чупакарба, кошмар здешних болот! — не особенно волнуясь, сказал Тургэн. — Нам он не страшен, купол ему не повредить.

В этот момент монстр прыгнул прямо на них с расстояния десяти шагов, но наткнулся на невидимый глазу купол и с размаха опрокинулся на спину. От удара его туши почва даже слегка задрожала.

— Я же говорил, нам он ничего не сможет сделать, — зевнув, сказал Тургэн. — Но уснуть он, конечно, не даст, будет прыгать на купол вновь и вновь. У него мозг величиной с орех, хотя голова как пять слоновьих.

Словно в подтверждение слов шамана, монстр отступил назад, а затем опять прыгнул на купол с тем же успехом. Снова упав на спину, он громко проревел трубным ревом и отошел назад. Было видно, что он в ярости, бока его огромного туловища раздувались, а зеленоватая пупырчатая кожа покрылась какой-то слизью. В этот раз он разогнался и попробовал таранить купол головой, но опять от удара был отброшен силой инерции и сел на огромную задницу, ошарашенно вертя короткой и толстой шеей.

— Послушай, Тургэн, — спросил киммериец, — ты не мог бы попросить элементалей отогнать его. Откровенно говоря, эта тварь действует мне на нервы.

— Да и мне тоже, — согласился шаман, — однако, чтобы обратиться к элементалям, необходимо убрать купол. Но в таком случае мы на некоторое время останемся без защиты. Лучше подождать. Солнце взойдет, он и сам уберется отсюда, этот монстр охотится по ночам, а днем спит где-нибудь в болоте.

Прошло еще несколько часов, алая заря расплескалась по всей местности, окрасив отроги горной гряды в багряные тона, но монстр не прекращал своих тщетных попыток пробить купол. Раз за разом он бросался на него, приходя все в большую ярость. Его глаза налились кровью и горели яростным огнем, как две рубиновые звезды, он ревел трубным гласом и рыл землю острыми когтями.

— Похоже, он совсем обезумел, — сказал Конан, — эта тварь и до вечера не уберется отсюда. Надо что-то делать.

Он вопросительно посмотрел на Тургэна, тот в ответ беспомощно пожал плечами.

— Я могу убрать купол, — сказал он, — но ты же видишь, это чудовище пришло в такую ярость, что, прежде чем я успею призвать элементалей, оно нас растерзает.

— Может, я сумею его отвлечь, — не очень уверенно произнес киммериец. — Давай ты снимешь купол и отбежишь в сторону, а я нападу на него. Только ты поторопись…

— Ладно, — подумав, согласился Тургэен, — только подождем, пока он опять прыгнет на купол и начнем действовать. И еще хочу предупредить, я вызову огненного элементаля, а они тоже особым умом не блещут, не окажись у него на пути, сгоришь.

— Постараюсь, — буркнул Конан, проверив легко ли выходит меч из ножен.

Тем временем, монстр в очередной раз разогнался и всей своей огромной тушей обрушился на купол. Вновь отброшенный назад, он покатился по земле и Тургэн быстро произнес нараспев несколько слов. Купол исчез. Шаман отскочил в сторону на десяток шагов, а Конан, подбежав к болотному монстру, выхватил меч из ножен и ударил его изо всех сил в живот. К его удивлению остро отточенный клинок лишь скользнул по коже монстра, не оставив на ней даже царапины. Поняв, что эту естественную броню он пробить не сможет, киммериец быстро отскочил на несколько шагов назад, мысленно моля Крома, чтобы чудовище не прыгнуло на него. То ли Кром ему действительно помог, то ли монстр не счел нужным прыгать на противника, которого мог раздавить одной ногой, но ужасная помесь лягушки и крокодила просто выбросила вперед свой чудовищный язык, который захлестнул Конана вокруг пояса. К счастью, его рука с мечом была свободной и киммериец, собрав все свои силы, нанес по языку удар, разрубив на две половины. От дикой боли монстр взвыл, убрал обрубок языка и приготовился к прыжку, присев на задние лягушачьи лапы.

От неминуемой смерти Конана спасло только то, что Тургэн успел договорить заклинание вызова элементаля и внезапно на расстоянии меньше локтя от киммерийца пронесся огненный шквал, в центре которого он ясно различил прозрачную багровую фигуру, похожую на человеческую, только раза в три выше. Невыносимый жар опалил Конану бок, его куртка вспыхнула и, чтобы ее загасить он упал на землю и стал по ней кататься. Монстру, в которого ударил огненный смерч, пришлось гораздо хуже. Огненный элементаль обхватил его своими руками и он вспыхнул словно сноп сухой соломы, издал оглушительный рев, а спустя несколько секунд опал на землю хлопьями жирной сажи. Огненный элементаль пронесся дальше, выжигая все на своем пути и тоже пропал.

— Ух! — только и вымолвил Конан, встав на ноги и утирая пот со лба. — Будь прокляты все монстры на свете, вместе с тупыми элементалями! Воистину я был на волосок от смерти!

Он посмотрел на Тургэна, но лицо шамана было непроницаемо. Он лишь пожал плечами и сказал:

— Я предупреждал тебя, что огненный элементаль не умнее этого монстра. Возблагодари своего Крома, что все так хорошо закончилось.

— Кром и пальцем бы не пошевелил, чтобы мне помочь, — буркнул Конан, — но все равно, спасибо ему!

Он спрятал меч в ножны и сказал:

— Пора продолжать путь, мы и так с этой тварью потратили слишком много времени.

Перевал, к которому они подошли два часа спустя был высотой примерно три тысячи локтей, но наверх вела лишь узкая горная тропа.

— Здесь никто не ходит, поэтому и дороги нет, — объяснил Тургэн, — места эти довольно безлюдные. Хорошо хоть эта козья тропа есть, а то пришлось бы карабкаться по отвесным скалам.

Но как выяснилось позже, взобраться наверх даже по тропе оказалось не просто. Все же, когда солнечный диск стал клониться к западу, они достигли вершины перевала. Отсюда открывался замечательный вид на южный берег Вилайета, а очень далеко слева в туманной дымке просматривались очертания Шанга, до которого было не менее двадцати, а то и тридцати лиг. Справа вдали, тоже очень далеко виднелись какие-то селения, но прямо перед ними за перевалом раскинулось обширное болото, которое предстояло пересечь, прежде чем выйти к морю.

— Справа эту территорию заселяют гирканские племена почти до самой Запоржки, — сказал Тургэн, вглядываясь в даль. — Нам надо быть осторожнее, тут часто бродят отряды туранских воинов и у них с местными жителями постоянно происходят стычки.

— Солнце садится, — буркнул Конан, окинув взглядом плоскую вершину перевала. — Ночевать придется здесь, а тут нет ни кустика. Да и проголодался я, считай, крошки во рту не было за целый день.

Тургэн улыбнулся и произнес нараспев несколько фраз. Мгновение спустя перед ними появился стол, уставленный тарелками с едой, два кубка и несколько кувшинов с различными напитками. Немного в стороне возникли две широкие лавки, застланные шкурами животных.

— А я, признаться, совсем и забыл твоих духах, — сказал повеселевший Конан, присаживаясь к столу. — Что же ты вчера вечером к ним не обратился? А то спали на голой земле.

— Нельзя одновременно пользоваться помощью элементалей и духов предков, — объяснил Тургэн, придвинув к себе тарелку с вареной рыбой. — Не любят они этого. Вчера важнее было использовать возможности элементалей, сегодня нам тут ничто не угрожает. Во всяком случае такое, с чем бы не справился твой меч.

Конан с возросшим уважением посмотрел на своего спутника. В его родной Киммерии шаманов не было, а в соседних Ванхейме, Асгарде и Гиперборее шаманы были совершенно не похожи на Тургэна. Конан несколько раз видел, как они, одетые в звериные шкуры, с разукрашенными краской лицами плясали у костра и били в бубен, но никакого видимого эффекта от этого не было. Конечно, шаманы лечили раненых или больных, но не словами или прикосновениями, а с помощью настоек трав и различными зельями, для чего по его мнению, магия совсем не была нужна. Тургэн же реально повелевал силами стихий и духами предков, что не под силу даже стигийским магам Черного Круга, которые прибегают в своем колдовстве лишь к помощи выходцев из преисподней. Но вряд ли кто из колдунов мог перейти Ильбарс по воде или вызвать огненного элементаля, чтобы уничтожить болотное чудовище.

Утолив голод, они с Тургэном наполнили кубки напитком, напоминающим по вкусу морс. Тургэн, поняв, что Конан сыт, произнес нараспев несколько слов и стол вместе с креслами исчез. Киммериец сладко потянулся и улегся на одну из лавок, подложив руки под голову. Он подумал, что никогда еще ему не приходилось путешествовать с таким комфортом и исполненный чувства благодарности к шаману, незаметно уснул.

Ночь прошла спокойно, проснулись они с первыми лучами солнца и отправились дальше. Спуск с перевала оказался намного удобнее подъема. Дороги, правда, не было и здесь, но широкая, пологая расселина в горной гряде вела почти до самых предгорий. Поэтому спуск у них занял не больше часа и вот уже они оказались на краю болотистой равнины, простирающейся до самого берега Вилайета. Характер местности здесь был иным, чем по берегам Ильбарса: хотя почва была местами влажная, поросшая камышом и осокой, но все же попадались обширные участки совершенно сухой земли, с рощами, кустарниками и одинокими деревьями. Они не прошли и лиги, а им уже попалось два или три быстрых ручья, берущих свое начало где-то в горах.

— Странно, почему тут нет поселений людей? — удивился Конан. — Здесь можно обрабатывать землю и выпасать скот.

— Когда-то, еще совсем недавно, — грустно заметил Тургэн, — вся эта местность была густо заселена, но туранцы постепенно вытеснили местные племена дальше к востоку.

Разговаривая они подошли к проселочной дороге, проходящей с запада на восток. Судя по всему, ездили по ней не часто, следы от колес телег заросли травой.

— Эта дорога проходит от Шанга дальше к востоку и когда-то здесь было оживленное движение, местные племена торговали даже с Аграпуром — пояснил Тургэн, — но сейчас тут можно встретить только туранских солдат. Вон там у дороги я вижу группу деревьев и ручей, сделаем привал.

Конан не возражал, так как солнце уже стояло в зените и пора было отдохнуть. Но едва они подошли к деревьям, как киммериец увидел, что далеко на горизонте показалось облачко пыли. Кто-то скакал по дороге, но был всадник один или несколько разобрать было невозможно. Тургэн также заметил облачко пыли и они, став у деревьев, пытались разглядеть, кто это скачет. Минут через десять, стало понятно, что какого-то одинокого всадника преследует несколько человек. Он пытался оторваться от них, нахлестывая коня плетью, но расстояние между ними неуклонно сокращалось.

— Это туранские солдаты за кем-то гонятся, — сказал Тургэн, напряженно всматриваясь в даль. — Похоже, они его нагоняют.

Конан положил ладонь на рукоять меча, но шаман тронул его за рукав куртки.

— Погоди, пусть приблизятся, — сказал он. — Они нас все равно не увидят.

Он сделал рукой какой-то замысловатый пасс.

— Вот и все, теперь они нас не увидят даже с двух шагов, — усмехнулся Тургэн.

— А это ты каких духов попросил об этом? — насторожился Конан.

— Для того, чтобы отвести глаза, мне помощь духов не нужна, это я и сам умею.

Между тем, погоня приблизилась и теперь с расстояния четырех-пяти фарлонгов стало ясно, что всаднику не уйти от туранцев. Их было пять человек в высоких шлемах и кирасах. Когда расстояние между ними сократилось до одного фарлонга, кто-то из преследователей вскинул лук. Всадник, обернувшийся в это время назад, вовремя заметил опасность и огрел своего гнедого коня плеткой, отчего тот ускорил бег. Стрела не попала в цель, но зато теперь и остальные преследователи достали луки. Стрелы, выпущенные из коротких, но обладающих убийственной мощью туранских луков попали коню в круп и обе задние ноги. Он проскакал еще полсотни шагов, качнулся и свалился на землю в десяти шагах от Конан и Тургэна. Всадник с ловкостью бывалого наездника, успел вовремя покинуть седло, спрыгнув на землю, и сейчас стоял на дороге, с обнаженной саблей в руке. Его гибкая и стройная фигура дышала смелостью и отвагой.

— Кром! — внезапно рявкнул Конан и его меч с мягким шорохом покинул ножны. — Это девушка!

Глава восьмая Алтантуя

Действительно, это была совсем юная девушка лет около восемнадцати на вид с короткими, но густыми черными волосами. Ее немного удлиненное с красивыми чертами и кожей оливкого цвета лицо выдавало в ней гирканку, а гордая осанка, гибкая точеная фигура и твердый взгляд раскосых темно-карих глаз, позволяли сделать вывод, что она из знатного рода. Девушка приняла боевую стойку и, поигрывая саблей, ожидала, как поступят преследовавшие ее туранцы. По всей видимости, она не боялась их стрел, так как намерения убить ее у них не было. И действительно, в двадцати шагах от нее туранские всадники осадили коней и, быстро спешившись, стали медленно приближаться к ней с обнаженными саблями в руках, намереваясь взять живой в плен. Они рассредоточились по фронту полукольцом, стараясь окружить свою жертву. Девушка поняла их намерение, поэтому стала отступать, не давая замкнуть кольцо окружения.

— Пусть подойдут ближе, — шепнул Тургэн, удержав руку киммерийца с обнаженным мечом. — Похоже, убивать они ее не собираются, поэтому пока она в относительной безопасности. Вмешаешься в последний момент, но оставь в живых хотя бы одного, мне нужно будет у него кое-что выяснить.

Конан, не терпевший никакого насилия по отношению к женщинам, тем не менее, послушал шамана и решил пока не вмешиваться, тем более, что девушка, отступая, подошла к нему на расстояние нескольких шагов и он в любой момент мог прийти ей на помощь. Туранцы, охватили ее полукольцом, а один из них почти поравнялся с Конаном и Тургэном, остававшимися для него невидимыми.

Другой зашел с противоположной стороны и сделал выпад саблей, который девушка отбила, отступив на шаг назад.

— Все, хватит! — рявкнул во всю мощь своих легких Конан, нанося стоявшему рядом с ним туранцу сокрушительный удар кулаком в челюсть. Сбитый с ног тот покатился по земле, потеряв сознание. Конан и Тургэн стали видимыми, внеся замешательство в ряды нападавших на девушку солдат. Воспользовавшись этим, девушка с грацией смертельно опасной пантеры прыгнула вперед и ударила саблей в лицо того туранца, который был к ней ближе. Острое лезвие рассекло ему нос и глаз. Закричав от невыносимой боли, он выронил саблю и схватился за окровавленное лицо. Оставшиеся три солдата, неожиданно увидев перед собой, словно материализовавшегося из воздуха, огромного синеглазого великана с мечом в руке, выставили вперед сабли, но киммериец круговым движением меча заставил их отпрянуть назад, а затем, сделав выпад с приседанием на колено, поразил одного из них концом клинка в коленную чашечку. Еще одного из двух оставшихся сразила своей саблей девушка, а последний бросился наутек и с ловкостью кошки вспрыгнул в седло своего коня. Подняв жеребца на дыбы, он развернул его и галопом умчался на запад.

Тургэн тем временем поднял с земли оглушенного ударом кулака Конана туранца и, приведя в чувство, стал его о чем-то расспрашивать по-гиркански. Конан это наречие знал плохо, поэтому не разобрал, о чем они говорили. Но, по правде говоря, их беседа его вообще мало интересовала. Вытерев меч об одежду одного из трупов и тщательно очистив его от крови, он повернулся к девушке, которая настороженно следила за ним, не выпуская сабли из рук. Видимо, таких крупных мужчин ей раньше встречать не доводилось, поэтому она смотрела на великана-киммерийца со страхом и любопытством в своих больших темно-карих глазах. Поняв, что она его боится, Конан хмыкнул и, вложив меч в ножны, спросил по-турански:

— Ты кто?

— Я Алтантуя! — с гордостью назвала себя девушка..

— Золотой лучик или что-то в этом роде? — неуверенно перевел киммериец это имя, которое ему ни о чем не говорило. Но на дальнейшие расспросы девушка пояснила, что она дочь вождя одного из местных гирканских племен. Она ездила с поручением от отца к вождю соседнего племени, а когда возвращалась назад, ее стали преследовать эти туранцы, непонятно как оказавшиеся в здешних краях.

— Если бы не ты, — сказала она с признательностью, — я бы от них вряд ли сумела бы отбиться.

Пока они беседовали, к ним подошел озабоченный чем-то Тургэн. Он пристально взглянул на Алтантую и, как понял Конан, прочитал ее мысли, так как сказал:

— Я узнал очень важные новости. Туранцы замышляют напасть на мое племя, надо предупредить вождя. Поэтому я вас оставлю тут. Девушка поможет тебе добраться до Запорожки, все равно вам по пути, ей нужно ехать в том же направлении.

Он что-то строго сказал Алтантуе по-гиркански и та послушно кивнула головой.

Кони туранцев стояли там, где их оставили хозяева. Тургэн подошел к ним, ни одна лошадь даже не сделал попытки убежать. Взяв их поводья в руки, он подвел лошадей Конану, сказав:

— Пешком вам идти не придется, теперь у вас будут еще и сменные лошади. Живность в этих местах водится в изобилии, так что без еды не останетесь. А мне пора.

Кивнув Конану и Алтантуе на прощанье, он произнес длинную певучую фразу и неожиданно возникший вихрь подхватил его в свои мягкие объятия. Поднявшись вверх, вихрь умчался на юг, унося с собой Тургэна. Конан вздохнул с облегчением, так как все-таки с недоверием относился к волшебникам, но в то же время его души коснулось чувство сожаления, путешествовать с Тургэном было довольно комфортно.

Девушка, с изумлением наблюдавшая, как вихрь уносил Тургэна, когда он пропал из виду, повернулась к киммерийцу, вопросительно глядя на него.

— Выбирай себе лошадь по душе и отправимся дальше, — хмуро произнес Конан, — солнце клонится к закату, скоро надо будет искать удобное место для ночлега.

Девушка сняла со своего убитого коня седельные сумки, седло и притороченный к нему сагайдак, переседлала одного из коней туранцев и, не касаясь стремян, вспрыгнула ему на спину.

Ни мало не заботясь о вопящих во все горло и стонущих раненых солдатах, Конан вскочил в седло и двинулся вперед. Алтантуя последовала его примеру и, ведя на поводу сменных лошадей, они бодрой рысью поскакали на восток.

Через три лиги Конан все чаще стал приподниматься в стременах, озирая местность, но подходящего места для ночлега не находил. Слева вдали в закатных лучах дневного светила блестела водная гладь Вилайета, справа синели вершины Ильбарских гор, а вокруг простиралась однообразная равнина, на которой болотистые места занимали больше половины местности, хотя попадались и островки сухой почвы. По этим островкам и петляла дорога, по которой они двигались. Поняв что высматривает киммериец, Алтантуя показала рукой куда-то в сторону от дороги и огрела коня плеткой. Вырвавшись вперед, она через пять фарлонгов свернула направо. Конан поскакал за ней, поняв, что девушка знает место, где можно переночевать. Действительно, через тысячу шагов его взгляду открылась глубокая лощина, совершенно не заметная с дороги. По дну ее струился ручей, а вокруг него росли группы деревьев и кустарник. По берегам ручья зеленела трава. Для ночлега это место было очень удобное и знали о нем, по всей видимости, только обитатели здешних мест, такие как Алтантуя. Путнику, прежде не бывавшему здесь, в голову не пришло бы свернуть с дороги напротив этой лощины.

Они спустились вниз и, спешившись, расседлали и стреножили коней, отправив их щипать траву. Выбрав место у деревьев, Конан натаскал туда целую гору сухих веток, а девушка тем временем развела костер с помощью огнива и кремня, которые нашлись в кожаном мешочке у нее на поясе.

Конан присел к огню, подумав, что нужно лечь пораньше спать, но вдруг увидел, что девушка деловито роется в седельных сумках, снятых с коней. Через несколько минут в ее руках появились лепешки, вяленое конское мясо и даже небольшой бурдюк из козьей кожи, плотно затянутый кожаным ремешком. Конан знал, что в таких мешочках обычно хранился айраг — любимый напиток туранцев и гирканцев, взбиваемый из кобыльего молока. Во время службы в армии Йилдиза киммериец привык к айрагу, хотя, конечно, предпочитал пиво. Но сейчас и айраг был весьма кстати.

Только увидев еду, Конан вспомнил, что за целый день у него не было и крошки во рту, поэтому с жадностью набросился на вяленое мясо, разрывая его своими крепкими белыми зубами и откусывая по половине лепешки сразу. Изредка он прикладывался к бурдюку с айрагом, запивая сухую еду. Алтантуя отрезала от мяса и лепешки небольшие кусочки, тщательно их прожевывала и тоже время от времени делала несколько глотков из бурдюка. Утолив голод, Конан расстелил возле костра попону, подложил под голову седло и, улегшись поудобнее, уснул.

Проснулся он на рассвете, когда небо начало сереть. Костер давно прогорел, но ему было тепло, так как Алтантуя, спавшая на попоне рядом, плотно прижалась к нему во сне, обняв и положив голову ему на грудь. От движения киммерийца она проснулась и подняла голову. Ее полуоткрытый чувственный рот с алыми губками и жемчужинами зубов оказался совсем рядом. Конан, у которого давно не было женщины, не удержался и впился в них своими губами. Секунду спустя они стали лихорадочно срывать друг с друга одежду, сплетаясь в жарких объятиях…

Они продолжили свой путь, когда солнце уже подбиралось к зениту. Ехали шагом, не торопясь, почти касаясь ногами друг друга. Девушка оказалась коммуникабельной и хорошей собеседницей, сообщив киммерийцу много интересного о своем племени и здешних краях. В свою очередь и Конан, обычно хмурый и неразговорчивый, подробно рассказал ей о Киммерии, где он родился, и о своих странствиях по странам Гибории. Не стал он скрывать и последние похождения в Кофе и Туране, а также о приключениях, пережитых вместе с Тургэном. Внимательно выслушав его рассказ, девушка спросила, зачем он едет к казакам. Конан объяснил, что рассчитывает на их помощь добраться морским путем к северному берегу Вилайета, чтобы оттуда отправиться в Киммерию.

— Другой дороги у меня просто нет, — сказал он, — в Туране, Заморе и Кофе меня схватит первый же патруль.

— Боюсь, что и у казаков ты помощи не найдешь, — с сомнением в голосе произнесла Алтантуя. — Теперь они не те, что были несколько лет назад. Сидят у себя на островах и носа в море не высовывают.

— Почему? — не понял киммериец.

— Говорят, туранский флот перекрыл им выход в море, — неуверенно ответила девушка. — Вот они и не покидают Запорожки.

— Ты не знаешь, кто у них сейчас гетман? — поинтересовался Конан, несколько озадаченный сообщением Алтантуи.

— Гетмана они уже года два не выбирают, так как в походы не ходят. А старшим их коша они избрали себе какого-то Лутая, говорят, выходца из потомственных казаков.

— Лутай! — оживился Конан. — Я его хорошо знаю, мы с ним были добрыми приятелями, даже побратались как-то.

— И зачем тебе эти казаки! — с досадой и одновременно с надеждой сказала девушка. — Оставайся у нас. Ты меня спас и отец назначит тебя военным вождем нашего племени. А со временем и его заменишь…

— Нет, — рассмеялся Конан, тряхнув копной черных волос, — мирная жизнь не по мне. Мне еще надо завоевать трон в одной из стран Запада.

Девушка обиженно надула губки, а развеселившийся киммериец хлопнул ее тяжелой ладонью по изящной заднице. Алтантуя недовольно фыркнула, огрела коня плетью и поскакала вперед. Конан устремился за ней.

Примерно через три лиги дорога резко свернула в сторону предгорий и стала петлять среди отрогов Ильбарских гор.

— Здесь начинается сплошная топь, которая тянется до самого южного берега Вилайета, — объяснила Алтантуя. — Через предгорья путь удлиняется, но зато ехать удобнее, да и до Запорожки отсюде остается один конный переход.

— Солнце клонится к западу, — нахмурился Конан, — придется заночевать в горах.

Девушка беспечно тряхнула черноволосой головой.

— Недалеко отсюда есть подходящее место, там с гор стекает ручей, по берегам которого растут деревья и трава.

Она тронула коня и поскакала вперед. Через пять фарлонгов они оказались у нависшей над горной тропой скалой, из которой бил родник, сбегая вниз. Ниже по его берегам росла трава и несколько деревьев. Набрав сухого хвороста, они развели костер под скалой, стреножили коней и отправили их пастись, а сами, скромно поужинав, улеглись на попоны, подложив седла под головы. Обнаженный меч Конан положил рядом с собой, а девушка спрятала саблю и сагайдак под седло. Не прошло и десяти минут, как оба уснули, разморенные теплом, исходящим от костра.

Стояла глухая ночь, когда киммериец внезапно проснулся от неосознанного чувства опасности. Он открыл глаза, но сразу ничего не увидел, была беспросветная темень, небо затянуто тучами. Костер давно прогорел и даже пепел остыл. Рядом посапывала Алтантуя, положив голову ему на плечо. Но через несколько мгновений его зрение приспособилось к темноте и он увидел огромную фигуру, стоявшую на тропе в десяти шагах от них. Киммериец оттолкнулся спиной от земли и нащупав меч, вскочил на ноги. Теперь он мог разглядеть незнакомца отчетливее. Фигура была похожа на человеческую, только гораздо выше Конана и намного шире его в плечах. Ее руки напоминали стволы молодого дерева, а ноги толщиной смахивали на бычьи. Лысая голова напоминала величиной голову слона, и на ней, словно два рубина, горели багрово-красные глаза. Конан, глянув в них, внезапно почувствовал, что они испускают волны какой-то энергии, которая подавляет его волю. Он не мог двинуть рукой, ногой, даже вырвавшийся у него из груди крик был похож скорее на хрип. Монстр, словно почувствовав, что его жертва не способна оказать сопротивление, не торопясь, сделал шаг вперед. Теперь, когда он был ближе, киммериец рассмотрел, что у него нет носа, над толстыми губами видны были две дырочки. Это странное существо было покрыто короткой шерстью, гигантская грудь и плечи бугрились мышцами, которые рельефно выделялись и на животе до самого паха. Монстр сделал еще шаг и на Конана дохнуло невыносимой вонью, исходящей от всего его тела. Он закашлялся, но руки и ноги по-прежнему отказывались повиноваться ему, а кроваво — красный взгляд чудовища, словно сверлил его, не давая возможности связно мыслить. Удав и кролик! — пронеслось в мозгу у киммерийца и впервые в своей жизни он испытал настоящий ужас от осознания своей полной беспомощности. Монстр сделал еще шаг и протянул к нему свою чудовищную руку, перевитую канатами мышц, которых у Конана не было и в помине вообще.

В это мгновение, когда он даже не успел обратиться с молитвой к Крому, вдруг раздался мягкий шорох и стрела, вылетевшая из-за его спины, поразила чудовище в правый глаз. Секунду спустя вторая стрела погасила ему и второй глаз, глубоко вонзившись в глазницу. Киммериец, почувствовав, что он вновь способен владеть своим телом, с оглушительным ревом выбросил руку с мечом вперед, вонзив клинок глубоко в пах чудовищу. Меч вошел в его тело почти по рукоять, а Конан, прежде чем вытащить его, еще дважды провернул лезвие. Вытащив меч, он отскочил назад, едва не сбив Алтантую, стоявшую за его спиной с луком в руках.

— Молодец, девочка, ты успела как раз вовремя! — прорычал он, держа окровавленный меч перед собой.

— Энжей! — сказала девушка, со страхом глядя на огромную тушу, которая еще билась в конвульсиях на горной тропе. — Я слыхала много рассказов о них. Старики говорили, что энжей своим взглядом может подавить сознание живого существа, парализовать, лишить воли. Честно говоря, я считала все эти рассказы выдумками, а вот на тебе…

— Какие выдумки! — сердито буркнул Конан. — У него глаза испускают какую-то энергию. Я не то, что рукой или ногой пошевелить не мог, но даже слова в горле застряли.

Монстр затих, его туша перестала содрогаться в конвульсиях. Конан взглянул на небо, далеко на востоке загорался рассвет.

— Надо выбираться отсюда, — с прежним страхом сказала девушка, — пока не появился новый энжей.

Они собрали свои вещи и спустились вниз к коням, которые щипали траву у ручья, негромко пофыркивая.

Когда солнце поднялось в зенит, горная тропа закончилась, плавно перейдя в проселочную дорогу.

— Ты не знаешь, что это такое? — спросил Конан, показав девушке на широкую площадку в горном отроге, где лежало множество камней различных по форме и размерам.

— Это каменоломня, — объяснила Алтантуя, — здесь мое племя и несколько других поблизости берут камень для строительных работ. Точнее сказать, брали раньше. Сейчас каменоломня заброшена, мы почти ничего не строим.

Они проехали еще с лигу и выехали на развилку. Одна дорога уходила на север, другая на восток. Алтантуя остановила коня и с грустью произнесла:

— Отсюда мне направо, до стойбища моего племени осталось три лиги. Если ты не передумал ехать к казакам, то тебе прямо. Через десять лиг будет Запорожка.

— Нет, — покачал головой киммериец, — не передумал. Прощай, Алтантуя!

Он вручил девушке поводья сменного коня, хлестнул плетью своего жеребца и поскакал на север. Девушка осталась на месте, на ее ресницах задрожали алмазные росинки слез. Она ждала, что Конан обернется и пошлет ей прощальный привет, но киммериец скакал вперед, не оглядываясь и скоро пропал вдали. Алтантуя смахнула слезы и поскакала на восток, ведя сменных лошадей на поводу. Из ее памяти долго еще не уходили воспоминания о синеглазого северянина, который оставил в сердце юной гирканки неизгладимый след.

Конан же спустя час уже напрочь забыл девушку, размышляя о том, как его встретят казаки. Если Лутай у них действительно стал кошевым атаманом, то это облегчало киммерийцу задачу по возвращению домой, но его тревожили слова Алтантуи о том, что казаки перестали выходить в море. Огибать Вилайет через пустынные земли Гиркании было и небезопасно, и безрассудно, да и заняло бы слишком много времени. В конце концов, киммериец решил, что девушка могла и не знать действительного положения вещей у казаков и пользоваться слухами. Успокоив себя таким образом, он огрел плеткой коня и перешел на галоп, надеясь добраться до обжитых мест у Запорожки до заката.