Конан и сокровища Пифона

Глава X ПУСТЫНЯ

Восточные склоны гор оказались еще более крутыми. Непроходимый лес вставал стеной, так что иногда приходилось прокладывать себе путь мечом и топором. Деревья здесь были гораздо выше, чем на западных склонах, а внизу раскинулись заросли бамбука, густой травы с острыми краями и колючего кустарника с плоскими мясистыми листьями, чем-то похожими на кактусы. Все это очень затрудняло движение; люди шли медленно, то и дело приостанавливаясь, чтобы прорубить себе путь в зарослях; в солнечных лучах, что пробивались сквозь зеленый навес, вспыхивали ярким светом их клинки. Это движение очень не нравилось лесным жителям, повсюду слышались испуганные птичьи выкрики и пронзительные голоса недовольных обезьян.

— Что это за страна такая, — жаловался один из матросов, отирая пот со лба, — виданное ли дело: спускаться с горы труднее, чем подниматься?

— Тебе что, понравилось драться с этими гориллами? — отозвался Вульфред.

— Вместо кровавой бойни у нас всего лишь славная прогулка, так что ты должен радоваться.

Матросы ворчали вполголоса, но слушались своего капитана. В такой день, как этот, даже перспектива несметных богатств не могла поднять их дух. Настоящие морские волки, они страдали в этом долгом походе, не похожем на их морскую жизнь.

Конан возобновил свои разведывательные вылазки, он прочесывал территорию по обеим сторонам колонны на этот раз с определенной целью: высматривал, нет ли где засады бумбана. Поблизости никого не было, но Конан знал, что они где-то рядом. Быстро и неслышно он скользил сквозь заросли, не оставляя после себя никаких следов. В юности его обучили лесным премудростям пиктов, и теперь это умение, незаменимое в Пустошах Пиктов, пригодилось ему и в тропических джунглях.

Восточный склон весь был изрезан глубокими крутыми оврагами. Подъем был трудным, но эта часть пути — опаснее. Несмотря на кажущуюся твердость, рыхлая земля рассыпалась под ногами, идти приходилось с большим трудом. Вдоль лощин бежали ручьи, которые потом внезапно обрывались вниз, и вода обрушивалась на дно оврага. Во всяком случае здесь, в горах вдоволь чистой питьевой воды, думал Конан.

На его пути встречалось и кое-что пострашнее засады бумбана. Тут и там попадались следы животных, которых он никогда не видел. Мягкая глина хранила огромные отпечатки, по форме напоминавшие человеческую руку, и Конан подумал, что это следы гигантской обезьяны. В другом месте он обнаружил следы когтей огромной птицы, а рядом — осколки скорлупы, которая могла бы вместить птенчика размером не меньше слоненка. Трудно сказать, чьи это следы — птичьи или же какой-нибудь рептилии, но в любом случае размеры этого существа огромны, и, судя по следам коготков, питается оно вовсе не травой.

Высматривая падаль, в вышине лениво кружились огромные грифы. Им, похоже, редко приходится ждать долго. Вскоре Конан заметил, как не меньше двух десятков птиц медленно опустились на землю на расстоянии примерно сотни ярдов от того места, где он стоял; поднялся страшный шум. Далеко-далеко он различил струйки дыма, это, должно быть, бумбана готовят свой кровожадный пир. Конана передернуло от одной только мысли, но идти и выяснять он, конечно же, не собирался. Мертвые уже мертвы, а сейчас главное — сохранить жизнь тем, кто еще жив. Его отряд заметно поредел, а до цели еще очень далеко.

Внезапно раздался резкий, пронзительный крик, и Конан бегом бросился назад, к колонне. Он двигался с быстротой молнии, но ни один листок не шелохнулся, пока он пробирался сквозь заросли. Конан увидел, что люди стоят у края обрыва и смотрят вниз, на дно глубокого оврага.

— Что случилось? — спросил он.

Вульфред указал на острые скалы внизу. Там неподвижно лежало тело.

— Бугнар поскользнулся на лиане и свалился с обрыва. Мы ничем не могли ему помочь.

Конан оглянулся на остальных. Никогда еще они не были столь серьезны. От двух десятков, что начинали с ним путь, осталась лишь половина. Скольких еще заберут горы и пустыня, и что ожидает их у Рогов Шушту?

— Впредь, — объявил он, — Гома и я будем идти на расстоянии не более двадцати шагов, чтобы все могли нас видеть. О любой опасности впереди мы будем вас предупреждать, будьте начеку. Если увидите впереди море, не расслабляйтесь! Горы этого не любят. С этими словами он повернулся и пошел вперед, Гома последовал за ним. Остальные хмуро молчали, но исполняли его приказ в точности.

Спуск занял еще три дня. В некоторых местах приходилось спускаться по веревке, перепрыгивая с уступа на уступ. Однажды без всякой видимой причины на них напали огромные, размером с человека птицы. Гома решил, что они, вероятно, прошли совсем близко от гнездовищ этих тварей. Однажды на тропу упала темная тень, люди остановились как вкопанные. Это была обезьяна, не такая крепкая, как горилла, но ростом добрых девять футов. Взглянув на людей своими крошечными красными глазками, она оскалилась и издала боевой клич. Они уже держали наготове копья, но обезьяна, решив, видимо, что этот противник не представляют опасности, просто свернула с дороги обратно в лес. Все облегченно вздохнули, и отряд двинулся дальше, но люди еще долго бросали встревоженные взгляды на зеленые заросли.

Когда наконец они достигли подножия горы и ступили на ровную землю, радости не было предела. Под ногами расстилались мягкие травы, орошаемые горными ручьями, которые, однако, все уходили под землю. Через полдня пути это зеленое царство кончилось.

— Здесь начнется пустыня, — сказал Гома, стоя у края небольшого озерца шириной не более двадцати футов, сквозь прозрачную воду которого проглядывало каменистое дно. — Мы должны наполнить бурдюки, надо взять как можно больше воды. Несколько дней источника больше не встретится.

— Сколько дней? — спросил Ульфило.

— Может быть, три, — пожал плечами Гома. — Может быть, пять, десять или даже больше. Все зависит от того, с какой скоростью мы пойдем и сколько источников уже пересохло. До ручья, который никогда не пересыхает, примерно десять дней пути, это если у нас не будет раненых или не случится в дороге чего-нибудь еще.

Ульфило посмотрел на солнце:

— До утра отдохнем. Пока не стемнело, приведите в порядок себя и оружие. Пейте как можно больше. Завтра на заре выступаем.

У воды разбили лагерь, палаток не ставили, и это много времени не занимало. Некоторые отправились на поиски дров, остальные занялись починкой одежды, надо было почистить и поточить копья, требовали внимания и стоптанные башмаки. Конан и Гома отправились на охоту и еще до наступления сумерек вернулись с парой газелей, которых голодные матрос быстро освежевали и бросили на тлеющие угли. По настоянию Ульфило все путешественники старались напиться как можно больше, каждый по нескольку раз подходил к озеру и пил сколько мог. Раздувшись от выпитого, они отползали в сторону и засыпали мертвецким сном.

Конан подошел к костру, у которого сидели аквилонцы и ванир; они говорили о трудностях предстоящего пути. Чуть поодаль стоял Гома, опираясь на ручку своего топорика, он был погружен в какие-то глубокие раздумья и не отрываясь смотрел на восток, как будто мог разглядеть что-то в неведомой дали.

Киммериец присел у огня и взял в руки вертел с мясом. Он постарался внимательней присмотреться к своим товарищам. Трудности пути оставили на каждом свой отпечаток. Малия была похожа на привидение, на лице остались только огромные глаза, черты заострились. Но красота ее от этого не пострадала. И у Вульфреда поубавилось солидности, а на его широком ремне появилось несколько новых дырочек, свидетельствовавших о том, насколько стройнее стал капитан. Спрингальд тоже похудел. Меньше других изменился Ульфило, потому что всегда был подтянутым и сильным.

— Во время перехода, незадолго до нападения этих горилл, — начал Конан, — я обнаружил вырезанный в стене рисунок.

— Рисунок? — с непонимающим видом переспросил Спрингальд.

— Да. А что в этом удивительного? Разве эти рисунки не попадались и Марандосу?

— Откуда тебе об этом известно? — с негодованием набросился на него Ульфило. Его рука сама собой потянулась к мечу, но Спрингальд примирительным жестом удержал его.

— И что же ты видел, Конан? — обратился к нему книжник.

— А, Конан? — вступил в разговор Вульфред. — Что это было?

— Вот такой формы, — ответил киммериец. И он вертелом нарисовал на песке полумесяц и трезубец.

— Вот как, очень интересно, — заметил Спрингальд.

— Да, интересно, — отозвался Конан. — В той деревне на побережье вождь племени рассказал мне, что этот знак украшал мачту на корабле Марандоса. И точно такой же я сам видел в Кеми, на стене одного дома.

— Так ты следил за нами, подлая собака! — Ульфило вскочил на ноги и на этот раз успел обнажить свой меч.

Конан смотрел на него холодным взглядом:

— Следил, а что в этом такого? Если бы только я знал, какие вы все двуличные и скрытные, никогда бы с вами не пошел. Вы ни слова не сказали правды о том, за чем идете. Все, что я узнал, узнал вопреки вашим секретам. Если это и называется «честью благородных», то я горжусь тем, что я варвар и бандит, каким вы меня и считаете!

— Я не потерплю этого от подлого дикаря! За оружие!

— Перестань, — презрительно произнесла Малия. — Он говорит чистую правду. Разве мы играем в открытую? И я вполне его понимаю, он не мог не следить за нами. Интересно только, как ему это удалось.

— Наш Конан ловок и умен, — заметил Спрингальд. Несмотря на усталость, его глаза светились.

Ульфило медленно, неохотно убрал меч.

— Я с этим не смирюсь, — пробормотал он.

— Я тоже, — отозвался Конан. — Во всяком случае, пока не буду знать всего, что должен, о нашем путешествии и его целях и о том еще, кого кроме нас, бездомных бродяг, вы впутали в это дело.

— Да, и мне это тоже интересно, — сказал Вульфред. — Когда в конце пути маячат сокровища, я на все согласен, но в омут с закрытыми глазами кидаться не намерен, особенно если остальные что-то знают и молчат. — И следа не осталось от его недавней веселости. Взгляд сверкал северным льдом, а рука лежала на эфесе меча. Матросы же в блаженном неведении молчали.

Ульфило упорно не произносил ни слова, и Малия не выдержала:

— Это попросту глупо! Послушай, деверь, мы вполне можем все им рассказать. До дома — тысячи лиг, впереди — безжизненная пустыня, и в этих мрачных местах мы от них полностью зависим. А если они повернут назад? Пора этому положить конец! Давай им все расскажем!

Ульфило неохотно кивнул:

— Хорошо. Спрингальд, давай, у тебя это лучше получится.

— По крайней мере, не так коротко, — сухо заметил Вульфред.

— С чего начать? — спросил Спрингальд со вздохом.

— Начни с того, как Марандос после своей первой неудавшейся экспедиции приехал в Кеми, — предложил Конан. — Расскажи о всех его делах со жрецом Маата.

— Хорошо. С теми, кто остались в его команде, Марандосу удалось все же добраться до Кеми, но они попали в бурю, судно было совсем старым, и поэтому, когда они бросили якорь на Черепашьем, стало ясно, что больше на этом корабле выходить в море нельзя. Корпус капитан продал на дрова и стал искать какое-нибудь другое судно, чтобы предпринять еще одну попытку. Через несколько дней к нему обратился один человек, который сказал, что представляет интересы одного богатого купца из Кеми. Его хозяин интересуется выгодными предприятиями, связанными с походами в южные моря, и хочет переговорить с Марандосом. Этот человек принес ему пропуск в город, и они договорились о встрече. Когда Марандоса привели в дом этого купца, над дверью он увидел знак. Точно такой же он видел и во время своего путешествия. Он почувствовал неладное, но помощи ждать было неоткуда и выбирать не приходилось. Он вошел в дом. Так он познакомился с Сетмесом, верховным жрецом Маата. Священник принял его весьма гостеприимно и тепло. Его рассказ он выслушал с неослабевающим вниманием. К удивлению Марандоса, он, казалось, многие вещи знал наперед, как будто ему тоже знакома история странствий капитана Бельформиса.

Марандос рассказал ему и о Рогах Шушту; жреца вовсе не удивило, что его отряд не сумел преодолеть этот горный переход и выйти в долину, что лежит за ним.

— Не сумел? — переспросят Конан.

— Да. Видишь ли, пифонцы приняли кое-какие меры предосторожности, которые, кажется, действуют и по сей день. Чтобы пройти это место, надо знать определенные заклинания.

— Заклинания? — рявкнул Вульфред. — Так, значит, здесь и колдовство замешано?

— А почему же ты не знал об этом раньше, ведь ты все досконально изучил? — спросил Конан.

— Потому что некоторые страницы из всех книг были изъяты.

— Изъяты? — переспросят Конан. — Разве это возможно?

— Помнишь, я тебе рассказывал, что около двухсот лет назад эти книги были отправлены в Стигию на переплетные работы?

— Да, помню.

— Так вот, наверное, как раз тогда кое-какие страницы и изъяли. Когда пришло письмо от Марандоса, я еще раз внимательно изучил книгу и понял, что так и есть. Повествование идет гладко. Читателю кажется, что капитан Бельформис дошел до Рогов, полюбовался долиной внизу, а потом просто повернул назад. Не забывай, он не знал, что идет по следу сокровищ. Он только искал новые торговые пути и на знаки, которые ему встретились, не обратил внимания.

— Как же ты догадался, что страниц не хватает? — спросил Конан.

— Есть одна хитрость. Вот, смотри. — Он протянул Конану древний том. — Бич всех книголюбов — книжный червь. Эти прожорливые, пусть и ученые твари прогрызают дыры и в страницах, и в переплете. Даже один такой червяк в состоянии прогрызть целую полку с книгами. И по этим дырам на обложках можно без труда составить книги в том порядке, в каком они стояли первоначально на полке владельца.

— Чего только не узнаешь от этих книжников! — проворчал Вульфред.

— Давай дальше, — торопил рассказчика Конан.

— И даже если червь продвигается под углом, то дырки на соседних страницах все равно расположены достаточно ровно, и получается длинный узкий канал. Вот смотрите. — Раскрыв книгу, он зажал между ладонями полдюжины листов и поднял их к свету. Сквозь крошечные дырки пробился яркий лучик.

— Понятно, — сказал Конан.

— Так вот, — продолжал Спрингальд, — когда я осмотрел интересовавшие меня страницы, я обнаружил несоответствие. Вот здесь Бельформис описывает восхождение к Рогам, а на следующей странице — уже возвращение обратно. — Соединив эти листы, он поднес книгу к огню. Свет не проникал. — И мне стало ясно, что, когда книгу переплетали, несколько страниц просто вынули.

— Не проще ли бы спрятать саму книгу? — спросил Конан.

— Те, кто этим занимался, побоялись, наверное, что потерю обнаружат. В конце концов, все эти книги — из хранилища Королевской библиотеки, они имеют немалую ценность, поэтому и были посланы в Стигию для переплетных работ. А библиотекари прошлых поколений работали, наверное, добросовестнее, чем их коллеги в наш век упадка. А если вырвать всего лишь несколько страниц, то этого точно никто не заметит.

— И этот Сетмес снабдил Марандоса и кораблем, и командой, и всем необходимым. Ясно, что он тоже искал выгоды, и немалой. В чем заключалась их сделка и как они собирались преодолеть этот горный переход?

— Ты прав, — продолжал Спрингальд, — доброта и бескорыстие — не самые частые добродетели стигийцев. Видишь ли, жрецу были известны все заклинания, которые необходимы, чтобы благополучно преодолеть переход между Рогами Шушту.

— Откуда он мог их узнать? — поинтересовался Вульфред.

— Когда пал Пифон, королевские сокровища доверили именно верховному жрецу Маата. И сейчас богатства охраняют чары того самого бога.

— Не вижу никакого смысла, — не удержался Конан. — Если жрец Маата спрятал сокровища, то его теперешний приемник должен знать, где они находятся. Зачем он будет помогать тому, кто хочет найти их и присвоить?

— Этот жрец в некотором роде… вероотступник. На протяжении многих веков тайна сокровищ поверялась служителям Маата, но сами они этими богатствами воспользоваться не могли. Сокровища должны храниться до возвращения правящей фамилии и возрождения королевства. Сетмес понимает, что королевства больше нет и не будет. Давным-давно умер последний из претендентов на престол. Уменьшился и культ Маата, пока наконец не остался только один Сетмес.

— Но в Стигии ничего не исчезает просто так, — заметил Конан.

— Но Маат никогда не принадлежал к стигийскому пантеону, — пояснил Спрингальд. — Пока при местном дворе состояли претенденты на пифонский престол, этот культ еще терпели. А без официальной поддержки и помощи все вскоре сошло на нет. Сетмес — последний из претендентов, он считает, что сокровища по праву принадлежат ему, и хочет на старости лет насладиться беспечной жизнью.

— И ему понадобилась помощь? — спросил Конан. — Кто-то, кто бы добыл для него эти сокровища?

— Именно так. Он уже собирался снарядить экспедицию и строил свой собственный корабль, когда вдруг в Кеми объявился Марандос со своей историей о путешествии к Рогам Шушту. Сетмес увидел в этом знамение, как будто сам Маат дает ему понять, что пришло время отдать сокровища тому, кто так долго хранил и берег их тайну. Так почему не поручить это предприятие человеку, который уже знает и водный путь, и земли в тех краях? Потребовав от Марандоса определенных… клятв, он согласился снарядить его второй поход.

— Каких клятв? — спросил Вульфред.

— Он требовал всего! — резко сказал Ульфило. — Если сокровища не будут найдены, он требовал наших земель, наших титулов, даже его жену!

— Это правда? — Конан повернулся к Малии.

Она высоко вскинула голову, но подбородок у нее дрожал.

— Да. Если Сетмес останется хоть чем-то недоволен, я становлюсь его собственностью.

Вульфред презрительно фыркнул:

— Эта клятва незаконна, а значит, не имеет силы, потому что он был не вправе требовать от вас таких обещаний. Почему вы просто не рассмеялись ему в лицо?

— Боюсь, что эта клятва — несколько иного рода, — ответил Спрингальд вполголоса. — Какой-то совсем необычный стигийский договор, полный страшных проклятий. Марандос подписал его собственной кровью, а поскольку кровь у братьев общая, то они оба связаны этой клятвой.

— А Малия? — спросил Конан. — Она ведь не родня по крови?

— Это всегда можно обойти. Короче говоря, она тоже связана этой клятвой.

— А ты сам? — поинтересовался Конан.

— Ведь именно благодаря мне они вообще здесь, значит, я тоже несу определенную ответственность. И потом, — он выразительно пожал плечами, — сокровища здесь, и я хочу получить свою долю.

— Это-то я как раз могу понять, — заметил Вульфред, — хотя все остальное очень меня смущает.

— А теперь, если вам все ясно, — сказал Ульфило, — пора расходиться, впереди — пустыня, и завтра рано выступать.

— Все ясно? — переспросил Конан. — Далеко не все. Но на сегодня достаточно.

Путешественники устроились на ночлег.

На следующее утро Конан проснулся раньше остальных. Солнце еще не встало, и только серая полоска далеко на востоке предвещала зарю. Он встал, потянулся, с удовольствием вдыхая прохладный утренний воздух. У тлеющего костра, опираясь на копье, дремал часовой. Конан осмотрелся в поисках Гомы, но того поблизости не было.

Вскоре зашевелились и остальные. Поднялся Вульфред и начал распинать своих матросов, чтобы они готовились к предстоящему переходу. Когда он наконец подошел к Конану с пожеланиями доброго утра, восток уже ярко алел, окаймленный бледно-голубой полоской.

— День будет подходящий, — сказал ванир. — Не жарко.

— Пока солнце не поднялось, — ответил Конан. Он взглянул назад, туда, откуда они пришли, на склон горы. — Возможно, нам придется… Кром! Что это еще? — На вершине горы он заметил какую-то точку.

— Что? Что там такое? — Вульфред посмотрел в ту сторону, куда показывал Конан. — О Имир!

Они видели металлический блеск. Солнце, хотя еще и не поднялось над их головами, уже бросило луч на вершину горы, который и был отражен этим металлом.

— Там люди, — сказал Конан. — По нашим следам идет вооруженный отряд.

— Думаешь, дикари?

— Нет. Ты видел, какие у дикарей копья. Они их не чистят, а просто смазывают жиром от сырости, и металл покрывается слоем грязи. Они не могут так блестеть. Это наши друзья с черного корабля.

— Стигийцы?

— А кто же еще? Они идут за нами по пятам от самого Кеми, все время где-то рядом.

Ванир крякнул и поскреб бороду:

— Умный наблюдатель не отпускает свой объект слишком далеко, но это уж чересчур.

— Они не просто следят за нами, — сказал Конан, когда увидел, что на вершину поднимаются все больше и больше вооруженных копьями людей. — Они хотят, чтобы мы своими силами добыли сокровища, а потом собираются его отнять.

— Если они и в самом деле так думают, их ожидает некоторое разочарование, — сказал Вульфред. — Моя команда, может быть, не самая образцовая и не самая послушная, но драться умеет.

— Да, согласен, но бойцов у нас становится с каждым днем все меньше и меньше.

— Но и у тех, наверное, тоже есть потери. Они ведь идут тем же путем.

Слушай, Конан, может быть, пока не стоит рассказывать обо всем этом остальным?

— Пожалуй, ты прав, — согласился киммериец.

— И аквилонцам тоже.

— А им почему? — спросил Конан.

— Мы знаем, какой Ульфило. Он отличный воин, в этом нет сомнения, но у него обостренное аристократическое чувство собственного достоинства. Если он решит, что этот стигийский жрец его предал — а так оно и есть, — он захочет повернуть назад и встретиться с ним в честном бою. А мы к этому не готовы. Для сражения нужна хорошая подготовка и выгодная позиция.

— Да, так будет лучше всего, — согласился Конан.

Вульфред хлопнул его по плечу:

— Так давай, иди вперед, надо вести людей через пустыню.

Конан смотрел, как Вульфред пошел к костру. Он понимал, что молчание пока — самое лучшее. Ванир хитер и прекрасно справляется со своей командой, но все же Конан не очень-то ему доверял. Он опять посмотрел вверх, на гору. Стального мерцания больше не видно. Видимо, через вершину перевалил уже весь отряд, но сколько их там, Конан сказать не мог. Впрочем, скоро все разрешится, может быть, даже слишком скоро.

Они наполнили водой свои бурдюки, напились в последний раз и выступили в путь.

— А где Гома? — спросил Ульфило. — Этот черномазый негодяй нас бросил?

— Мы его скоро нагоним, — ответил Конан. — Он странный и по каким-то своим причинам хочет идти с нами. Он где-то рядом.

— Не так уж и плохо, — заметила Малия, окидывая взглядом голую землю, простиравшуюся вокруг. — Твердая почва под ногами, не так противно, как в джунглях, и идти легче, чем в гору. — Никогда еще за все путешествие она не выглядела такой свежей и веселой.

— В пустыне трудности совсем другие, — отозвался Конан. — Жара и сушь — вот что здесь самое страшное. А взять воды вдоволь все равно нельзя, потому что много уходит с потом. Остается только надеяться, что дотянешь до следующего источника.

— Мне кажется, что эти мешки с водой совершенно бесполезны, — сказал Спрингальд, за спиной у которого висел довольно вместительный бурдюк, под тяжестью которого он уже не бежал своей обычной трусцой, а шел медленно и с трудом. — По-моему, из-за лишней тяжести только сильнее потеешь. Лучше уж просто умереть от жажды, зато с относительным комфортом.

— Вон Гома, — сказал Конан, показывая вперед.

Малия смотрела вперед, но солнце светило прямо в глаза.

— Я никого не вижу.

— Вон он, там, — повторил Конан.

Через несколько минут Гому увидели все. Он стоял, скрестив ноги и опираясь на свой топорик, с головы до ног он был закутан в свое красно-коричневое одеяние.

— Ну как, что-нибудь нашел? — спросил Конан, когда они поравнялись с проводником.

— Здесь давно никто не ходил. И дождей, похоже, не было. Значит, первый источник, скорее всего, пересох. Он подпитывается только дождевой водой.

— А хищники? — поинтересовался Ульфило.

— Здесь пока нет. Но будьте осторожны, когда подойдем к воде.

Спрингальд огляделся вокруг:

— Здесь негде укрыться. Как же они могут подойти близко?

На загорелом лице Гомы ярко вспыхнула белозубая усмешка.

— Негде укрыться? Присматривайся к каждому камню, там может прятаться лев.

Солнце поднялось, и жара усилилась. К полудню люди уже едва дышали. На открытом месте не было необходимости идти ровным строем, и все разбрелись, выбирая для себя более удобный путь. По приказу Ульфило устроили привал, но палящее солнце не давало покоя, а укрыться было негде. Строго-настрого было запрещено расходовать воду, но люди то и дело тайком прикладывались к своим бурдюкам.

На закате они подошли к первому источнику. Как и говорил Гома, он оказался почти сухим, только на дне немного грязной воды, вокруг которой виднелись следы змей и ящериц. Путешественники сложили костер из веток сухого кустарника и устроились на ночлег.

— И это только первый день, — сказала Малия.

Ее прежнее веселье пропало, как только она ощутила весь ужас пустынной жары.

— Зачем это капитану Бельформису понадобилось идти по пустыне? — спросил Конан. — Он ведь просто разведывал торговые пути. А отсюда он должен был бы немедленно повернуть назад.

— С веками изменяется климат, — пояснил Спрингальд. — Хотя никто и не знает, почему так происходит. Во времена Бельформиса здесь была засушливая саванна, очень похожая на ту, что по другую сторону горы. А потом почему-то дожди прекратились, и эта земля превратилась в пустыню.

Конан кивнул:

— Да, я видел развалины городов и в пустынях, и в болотистых джунглях. Когда-то вокруг них, наверное, расстилались плодородные поля.

— Именно так. По легендам, города приходят в упадок из-за проклятий богов. Или земли теряют плодородие, или идут сильные дожди, или, наоборот, засуха. Человек не может без еды, и, если земля перестает его кормить, он ищет другое место. От полей и пастбищ зависит судьба цивилизации. А там, где этого нет, обитают только кочевники.

— А в этой пустыне есть разрушенные города, Гома? — спросила Малия.

— Попадаются места, где раньше стояло много домов, — ответил Гома. — Больших домов, не таких, как на побережье, здесь они из камня. О том, кто их построил и в них жил; не осталось даже легенд.

— Вот видишь? — заговорил Спрингальд. — Эти земли были когда-то плодородными. А еще раньше здесь, наверное, была пустыня, такая же, как сейчас, все повторяется по кругу.

— Только море остается всегда на одном месте, — сказал Вульфред. — Морю можно доверять.

— Не всегда, — отозвался Спрингальд. — Морские волны шумят сейчас над всем известной Атлантидой, и погубивший ее катаклизм изменят побережье. А город Амапур в Туране когда-то был прибрежным, там до сих пор можно найти остатки каменных верфей, хотя он расположен на расстоянии сотни лиг от ближайшего…

— Угомонись, Спрингальд. Ложись спать, а то заговоришь нас до смерти. — В голосе Ульфило звучала строгость, но дружелюбная. Все засмеялись, а Спрингальд недовольно замолчал.

Следующий день был еще тяжелее. Солнце палило сильнее, путь затрудняли валуны и камни, а воды оставалось совсем немного — на дне тощих бурдюков. Ботинки и сандалии путешественников, и так уже много претерпевшие за долгую дорогу, на каменистой земле пустыни просто разваливались на части. Этот факт не тревожил только Гому и Конана, и тот и другой шли босиком.

— Подошвы скоро загрубеют, — говорил Конан.

— А мне-то как быть? — вопрошал Спрингальд.

Он ступал как будто по раскаленным углям. Его обувь была прочнее, чем у моряков, но подошвы уже истончались и совсем не защищали ступни от жара нагретой земли.

— Проходи немножко босиком каждый день, — посоветовал Конан, — с каждым разом все больше и больше.

— Прекрасная мысль, — воскликнул Спрингальд. — Тогда мне скоро будут не страшны горячие камни, а подошвы будут такими же твердыми, как у тебя.

— И пустыня останется позади, и все будет замечательно, — усмехнулся Конан.

Ульфило упорно шел вперед, стоически притворяясь, что ничего не чувствует. Конан понимал, что он скорее умрет, чем хоть как-то выдаст свои страдания. Малии тоже гордость не позволяла жаловаться, но в самые тяжелые моменты она не могла не морщиться от боли. В отличие от своего деверя, она не воспитывалась в суровой военной школе. Глядя на них, киммериец мрачно усмехался. Стойкость ему всегда была по душе, пусть и у тех, к кому он не очень-то благоволил.

Матросы вели себя совсем иначе. Они ворчали и ругались, но Конан не обращал на это внимания. Сейчас они могут только безропотно следовать за своими вожаками. Что же до остальных попутчиков, у Конана были относительно этих людей свои планы, но время еще не настало…

— Впереди вода! — выкрикнул Гома. Утром он продвинулся немного вперед основной колонны и теперь стоял на вершине небольшого холма на расстоянии примерно сотни шагов. Матросы из последних сил рванулись вперед.

— Отставить! — приказал Вульфред. — От бега по такой жаре можно ноги протянуть. Идите спокойно и дойдете до воды живыми.

Люди неохотно замедлили шаг, но заметно воспряли духом. Они улыбались и даже смеялись, хотя и не могли говорить из-за распухших, пересохших языков.

Солнце уже клонилось к закату, и впереди лежали длинные тени, когда путники достигли воды. Вокруг пестрели самые разнообразные звериные следы, но все животные при виде путников — этих странных существ — поспешили скрыться. При виде воды матросов уже невозможно было удержать. Они из последних сил рванулись вперед и, добежав до воды, упали ниц, лицом к живительной влаге.

— А ну прекратите, собаки! — ревел Вульфред. — Наполните свои бурдюки и подождите, пока вода отстоится!

— Бесполезно, — сказал Конан, — пусть делают что хотят, будем надеяться, что отделаются просто больными животами.

— Так-то оно так, — покачал головой капитан, — но как только они напьются, они почувствуют голод, а еды почти не осталось.

— Здесь придется остановиться на пару дней, — сказал Конан.

— Зачем еще? — спросил Ульфило. — Надо спешить.

— Люди устали, и надо привести в порядок обувь, — ответил Конан. — Кроме того, необходимо запастись едой на остаток пути, значит, пойдем на охоту.

Ульфило задумался.

— Хорошо, — произнес он наконец.

Этой ночью, как только взошла луна, Конан отыскал Гому.

— Пойдем на охоту, — предложил он.

— За пустынными газелями? — поинтересовался Гома. — Их непросто поймать ночью, когда выходят за добычей дикие кошки. Лучше рано утром.

— Не на газелей, на людей, — улыбнулся Конан.

— На каких еще людей? — Гома нахмурился.

— На тех, которые следят за нами всю дорогу. Еще раньше, на море, они шли за нами. Ты смотрел за тем, что у нас впереди, а я оглядывался назад. — И он рассказал о том, что они с Вульфредом видели на границе пустыни.

— И что ты собираешься делать, когда мы их найдем? — спросил Гома.

— Там посмотрим. По крайней мере, я определю их численность и выясню, как они вооружены. Рано или поздно следует ожидать их нападения.

Гома лениво покрутил топориком:

— Что ж, прекрасно. Это скрасит наш монотонный путь.

Когда все уснули, обессилев от выпитой воды, Конан и Гома незаметно ускользнули из лагеря. Быстро, как птицы, они неслись по пройденному пути, не сдерживаемые больше устало бредущими матросами. Дважды им попадались на пути стайки газелей, и эти пугливые животные людей даже не заметили. За ними с опаской следили зоркие львы, но не решались напасть на незнакомых существ.

Вдруг на дороге перед ними что-то появилось, и они остановились. В бледном свете луны возникла какая-то тень, около десяти шагов в длину, она ползла, низко прижимаясь к земле, а на спине торчали острые шипы. Вот она скрылась во тьме, и охотники продолжали свой путь.

Луна уже поднялась высоко, когда немного к западу они различили огни костров. Замедлив шаг, они стали осторожно приближаться.

— Часовые, — прошептал Конан.

— Я вижу, — отозвался Гома. Он поднял топор: — Убить?

— Давай сначала попробуем, может, удастся их обойти. Надо подобраться как можно ближе. Если убить их сейчас, можно наделать шуму.

Они осторожно поползли вперед. Сетмес предусмотрительно расставил часовых парами, чтобы они не давали друг другу уснуть. Но эти пары вовсе не предусмотрительно находились слишком далеко друг от друга. И охотники бесшумно пробрались как раз между двумя парами. Конан различил блеск доспехов. Значит, Сетмес привел солдат, наемных убийц, которые в состоянии носить доспехи в такую жару. Конан и Гома подползли совсем близко к кострам.

Людей много, вокруг костров собралось примерно около сотни. Слышался приглушенный гул голосов и какие-то еще звуки, вовсе не похожие на человеческие голоса.

— Бумбана! — Гома вытянул руку по направлению к одному из костров. — Но они одеты и вооружены! — Он говорил шепотом, но и в шепоте слышалось удивление.

— Эти не такие, каких мы видели в горах, — сказал Конан. — Таких я встречал на севере, в Стигии.

Низко пригибаясь к земле, иногда ложась на живот, они обошли лагерь кругом. Тропическое солнце сделало Конана таким же черным, как Гома, и оба были в темноте практически невидимы. Конан предусмотрительно вымазал сажей свое копье, а Гома — топорик.

Конан хотел найти Сетмеса. Он полагал, что верховный жрец не доверит такое важное предприятие кому-то другому. Вульфред говорил, что, когда дело касается большого богатства, доверять нельзя никому, и это одинаково верно и для стигийцев, для ванира и аквилонцев, и для морских пиратов. Если Сетмес в самом деле хочет наложить лапу на сокровища, он должен был сам возглавить экспедицию. Походы Марандоса и Ульфило он использовал лишь в качестве своего орудия. Непонятно, к чему такие тщательные приготовления, но Конан подозревал, что Сетмес, хорошо понимая, какие впереди ждут опасности, хотел, чтобы в ловушки попадались его предшественники, а он сам появился бы в последний момент, чтобы собрать плоды того, за что другие заплатили кровью и страданиями.

Конан нашел его у центрального костра. Ошибиться невозможно, это его высокий рост и его суровая внешность. Рядом с ним сидели еще двое в легких, но очень дорогих доспехах из лучшей стали. Судя по оружию, они из полка Великого Пса, это элитарные части гвардии. Наверное, офицеры, которым пообещали неплохо заплатить за такое злодейство, на какое не отважились бы даже верховные священники из Стигии. Знаков отличия Конан раз глядеть не мог.

— Хозяин, — обратился к жрецу один из офицеров, человек с острой козлиной бородой и изрытым оспой лицом, — неужели и вправду необходимо ползти черепашьим шагом? Мы можем продвигаться по крайней мере в два раза быстрее.

— В самом деле, — подтвердил второй, у него была точно такая же борода, только рыжая. — С такой скоростью нам ни за что не добраться в срок до этого проклятого места.

— Запаситесь терпеньем и строго исполняйте все мои инструкции. Вы, да и все остальные много лет состояли на службе в Стигии и привыкли к переходам через пустыню. А те, кого мы преследуем, — нет. Это морские псы, аристократы Аквилонии и северные варвары. Нам лучше держаться позади, чтобы не попадаться им на глаза. А к Рогам они должны во что бы то ни стало подойти первыми.

— Но почему, хозяин? — спросил офицер.

— Это не имеет… Что такое? — У соседнего костра один из бумбана вдруг встал и начал пристально вглядываться во тьму, прищурив свои и без того крошечные глазки. Он смотрел как раз в ту сторону, где лежали Конан с Гомой. Немного откинув свою бычью голову назад, он как будто нюхал воздух, уловив в ночном ветерке незнакомый запах. Конан выругался. Легкий ночной бриз дул как раз в направлении лагеря. Было сделано все, чтобы их не увидели к не услышали, но Конану и в голову не пришло, что в компания Сетмеса могут оказаться эти твари с острым нюхом. Горилла издала какие-то резкие звуки, мало, впрочем, похожие на речь.

— Он чует человека! — воскликнул Сетмес. — Вон там!

— Далеко? — спросил один из офицеров.

— Говорит, что не очень.

— Может быть, кочевники? — предположил рыжебородый.

— Возможно, — ответил Сетмес. — Вряд ли кто-нибудь из тех, что впереди, отважится подобраться к нам так близко, им не пройти мимо часовых. Копшеф, возьми людей и пойди посмотри, что там такое. — Рыжебородый вскочил, готовый исполнить приказ. — А ты, Геб, возьми остальных и выставь еще охрану. — Потом жрец пролаял что-то невразумительное, и гориллы повскакивали от своих костров. Они быстро расходились, нюхая ночной воздух, вот их тени уже растаяли во тьме.

— Надо быть осторожнее, хозяин, — быстро заговорил Копшеф, подбегая к нему с целой группой вооруженных людей. — Их там может быть много. А вдруг это просто отвлекающий маневр? Надо, чтобы с тобой осталась достаточная охрана.

— Да, ты прав, — ответил Сетмес, — надо быть осторожнее.

— Нам пора, — сказал Конан, трогая Гому за плечо. Низко прижимаясь к земле, они стали осторожно отползать от костра. За спиной цепь горилл прочесывала низкорослые сухие кусты. Из-под ног с тонким писком выскакивали мелкие ночные твари.

— Впереди кто-то есть, — прошептал Гома. Действительно, небольшая группа солдат обходила сбоку, надеясь захватить добычу в ловушку.

— Обойдем их слева, — скомандовал Конан, поворачивая в сторону. Им очень повезло, что враги не смогли оценить их численности и думали, что охотятся за кочевниками, которые знают пустыню как свои пять пальцев. Конан отлично это понимал. Если бы только они поняли, что лазутчиков всего двое, они сосредоточили бы силы в одном месте, и тогда уже не уйти.

Очень скоро стало ясно, что обойти цепь стороной им не удастся. Придется прорываться силой.

— Возьми вон тех двоих, с краю! — яростно прошептал Конан. — Только без боевого клича!

Гома подчинился, но все же что-то запел шепотом. Конан видел, как солдаты вглядываются во мрак, они еще не заметили своей добычи. Что ж, это к лучшему. Держа копье в левой руке, Конан правой обнажил меч. Смазанный сажей, он не блестел в лучах лунного света.

Как духи пустынной тьмы, обрушились они на врагов. Конан ударил копьем одного, мечом пригвоздил к земле другого. Как дерется Гома, он не видел, но слышал звуки двух ударов, которые последовали один за другим так быстро, что практически слились в один. Потом раздался шум падающей на твердую землю брони.

Остальные начали перекликаться и спрашивать друг у друга, что случилось. В поднявшейся суматохе Конан убил еще одного. С дикими воинственными криками к ним уже приближались гориллы, они жаждали крови.

— Бумбана не трогай, — сказал Конан уже в полный голос. — Они сильны, и их много. Все, пошли!

Среди всей этой суматохи и неразберихи скрыться было нетрудно. Услышав позади крики и удары, Конан решил обернуться. В темноте, оказывается, некоторые бумбана по ошибке нападали на солдат. Конан громко рассмеялся. Впереди раздался голос часового:

— Кто идет? Что там происходит? — Из тьмы показались двое часовых. Опять удача. Значит, посты удвоить не успели. На ходу прикончив воинов, Конан и Гома быстро отступали.

— Погони нет, — сказал Конан примерно через полчаса бега. Они перешли на шаг. Дыхание у обоих было ровным, не выступило ни капли пота.

— Неплохая драка, — сказал Гома, и в свете луны блеснула его яркая улыбка. — Но теперь они поймут, что мы знаем про их слежку.

— Нет, не поймут, — ответил Конан.

— Как же? Они нас учуяли и даже видели.

— Они решили, что это кочевники. — Поскольку Гома не понял, о чем разговаривали офицеры и Сетмес, Конан вкратце передал ему суть этого разговора. — Они понимают, что матросы плохо ориентируются в пустыне, аквилонцы же вообще привыкли к сладкой жизни, меня они считают просто северным варваром, а о тебе, наверное, и вообще не подозревают. И какая еще банда могла на них напасть, если не кочевники?

— Банда? Но нас ведь только двое.

Конан опять рассмеялся:

— Когда они пересчитают трупы, то никому и в голову не придет, что два человека могли уничтожить так много за короткое время, а потом еще и уйти живыми. Ты ведь сам дрался, знаешь, каковы солдаты. Любой из них поклянется, что видел по меньшей мере полсотни человек.

— Правда! Ни один воин не признается, что был побежден более слабым противником. А к утру они всему поверят.

— Именно так. А значит, им и в голову не придет, что мы знаем об их существовании. Пусть так и будет. Остальным же скажем, что ходили охотиться. А про отряд ничего не говори.

— И даже рыжебородому? — Конан почувствовал, что Гома хмурится. — Но он наш вождь.

— Да, и я никогда его не предам, но многое в нашем походе вызывает мое недоверие. У них слишком много секретов. И мне будет спокойнее, если и у меня будут кое-какие. Ты солдат, Гома, и тебе это может показаться странным…

— Я не похож на грязных псов с побережья, Конан, — ответил тот. — Я знаю, как живут короли и знать. Предательство и обман для них как воздух. Они никому не доверяют ни в чем. А если ты верен какому-нибудь принцу, то можешь поплатиться за это жизнью.

— Да, наделенные властью везде одинаковы. И я очень доволен, что происхожу из племени, которое цивилизованные народы называют варварским, которое не знало повелителя выше, чем предводитель клана, хотя и эти, впрочем, тоже не сахар.

Когда они приближались к уже пробуждающемуся лагерю, на плечах у них висели две упитанные газели.

— Мне кажется, — заговорил Конан, когда они были еще достаточно далеко от лагеря, — что о твоем истинном происхождении ни один из нас даже не подозревает.

Гома серьезно кивнул, как будто обдумывая предсказания оракула.

— Может быть, так и есть. Если кто и обманывал тебя в этом походе, то это не я: я не солгал ни разу.

— Чистая правда, клянусь Кромом! — ответил Конан. — Ты ведь вообще ничего не говорил!

— А это отличная возможность избежать обмана!