Конан и цепь оборотня

Цепь оборотня

С усмешкою мудреца, в полной мере познавшего тщету земной жизни, ущербный месяц наблюдал с небес за небольшим караваном, нехотя преодолевающим выжженные солнцем пространства. По следу каравана, принюхиваясь, кралась волчья стая.

Двенадцать голодных, матерых зверей подвывали от нетерпения. На выжженную траву капала слюна. Запах близкой пищи призывал, забыв осторожность, броситься вперед и вонзить клыки в теплое, парное мясо! Упиваясь дымящейся кровью, рвать податливую плоть, торопливо глотать и снова рвать! Но звери умели сдерживать себя, и, только заметив дрожь клочьев серой шерсти на боках, можно было понять, чего это им стоило. А караван медленно продвигался вперед. Две лошади и верблюд. На первой — восседал высокий, статный воин в полном боевом доспехе. На его широком поясе висел огромный меч в простых кожаных ножнах. Волевое, покрытое шрамами лицо и сверкающие неожиданной синевой глаза выдавали в нем человека решительного и весьма скорого на расправу.

Вторая лошадь несла поклажу — два притороченных по бокам тюка. На верблюде притулился некто, почти не заметный среди горбов. В глаза бросались спутанная борода и длинный крючковатый нос с двумя бородавками.

Усталые животные плелись шагом. Ехали, по большей части, молча, только иногда коротышка напевал в полголоса странные, чужеземные песни, то источающие невообразимую грусть, то расплескивающие неожиданное веселье. Язык был и вовсе неземным: отрывистым и певучим, напоминающим грозный рокот прибоя и тихий шелест умирающей осенней листвы.

— Конан, пора остановиться на ночлег, животные устали, — прервав песню, сказал тот, что ехал на верблюде.

— Пожалуй… — проворчал воин, останавливая коня, — только спокойной ночки нам не будет… Волки…

— С чего ты взял? — спросил коротышка, повертев головой.

Его звали Хепат. Был он гномом, прибившийся к людям после того, как клан его царя Вармина уничтожили обезьянолюди. Жители злого Шадизара считали его уродцем-карликом, фантазером и хвастуном. И частенько, угостив вином, с усмешкой слушали хмельные, запутанные рассказы о подвигах Конана, оруженосцем которого он себя с некоторых пор считал.

Ухмыляясь, подмигивая, и подталкивая друг друга локтями, завсегдатаи таверны толстого Асланкариба откровенно смеялись над рассказами гнома, считая их досужей выдумкой любителя вина и пьяных споров. Однако смех мгновенно стихал, стоило в таверне появиться Конану. И недавние шутники вдруг с преувеличенным вниманием начинали слушать пьяного Хепата, кивать и поддакивать, опасливо косясь на его грозного покровителя.

Иногда гном, роняя пьяные слезы, жаловался другу на какого-нибудь не в меру ретивого пересмешника, и киммериец без лишних слов за шкирку выбрасывал шутника из таверны.

— С чего ты взял? — повторил Хепат, прислушиваясь, — я ничего не слышу…

— И я не слышу, — ухмыльнулся Конан, — просто я знаю, что в этих местах волки всегда нападают на караваны. А наш — вообще легкая добыча: слишком маленький…

Хепат, ловко уцепившись за шерсть, слез с верблюда.

— Нужно набрать… найти дров… — он растерянно оглянулся.

Вокруг раскинулась унылая степь… Ни единого деревца…

— Если попадется стая не слишком большая и не слишком голодная, может, и не рискнет напасть, — Конан расседлал и стреножил животных, затем стал распаковывать седельные сумки.

— А если — большая и голодная?

— Тогда нам придется туго…

Наскоро закусили. Месяц нырнул в тучи, и степь подернулась дымкой. Укладываться спать не имело смысла. Сидели спина к спине, зорко вглядываясь в сумерки. Лошади и верблюд жались к хозяевам и тревожно били копытами.

— Вот они, — негромко сказал Конан и принялся считать, — два… шесть… десять…

Судя по парным огонькам глаз, стая насчитывала не менее двенадцати волков.

— Говорил тебе — купи арбалет или лук! — в словах Конана не было укоризны, скорее, легкая досада, — что ты сможешь сделать со своим кинжалом?

— Ничего… — тонким голосом отозвался гном.

— Вот и я говорю — ничего!

— Ничего! — голос Хепата окреп, — я уж как-нибудь… пару глоток им перережу!

Волки приблизились. Темные силуэты с горящими, как у демонов, глазами, легкими тенями скользили над землей, ложились, вскакивали, отходили в степь, возвращались, скуля от голодного нетерпения.

— Главное, не дай себя опрокинуть! — Конан поднялся и вытащил меч, — сейчас они нападут! Приготовься!

Бесшумная поступь волков придавала стае призрачный вид. Будто не живые существа готовились к нападению, а бесплотные призраки, духи степей. Одна тень внезапно выросла до размеров годовалого теленка. Это вожак, самый крупный самец в стае, приблизился и приготовился к прыжку.

Остальные — зашли с боков. Конан не стал ждать нападения. Легкой тенью — в свете луны сам, как бесплотный дух — скользнул вперед. Волк молча прыгнул навстречу. Атака вожака послужила сигналом остальным. Стая с рычанием бросилась на добычу. Три волка, успевшие зайти сзади, метнулись к Хепату, остальные обрушились на Конана. Первым погиб, разрубленный надвое, вожак. Но двое волков успели повиснуть на руках Конана. Третий ухватил за ногу. Лязгающие челюсти напоминали огромные капканы. Киммериец взмахнул руками, и волчьи зубы соскользнули с кольчуги. Одного зверя он зарубил, второй успел отбежать и приготовился к новой атаке. Скрипнув зубами, Конан отрубил голову волку, вцепившемуся в ногу. И метнулся к другим…

Хепат ловко проткнул кинжалом первого бросившегося на него волка, но на этом его удача и закончилась. Двое других в прыжке сбили его с ног и бросились рвать податливое тело. Одежда полетела клочьями. Гном наугад тыкал кинжалом, и еще один волк завизжал, отпрыгнув в сторону. К несчастью, кинжал выпал из рук Хепата, и все, что мог сделать гном, это ухватить третьего волка за шерсть и удерживать на расстоянии локтя его щелкающую, истекающую слюной пасть. Но силы быстро иссякали, и острые, слегка загнутые зубы неотвратимо приближались к горлу Хепата. И в этот миг он вспомнил рассказы одного старого охотника в таверне.

Когда нет в руках оружия, а хищник наседает, и вот-вот его клыки вопьются в горло — остается только один способ…

И Хепат, в отчаянии, решил прибегнуть к этому последнему средству. Изо всех сил он сунул голую руку в пасть зверя. На, подавись! Суть состояла в том, чтобы перекрыть хищнику дыхание. Волк сомкнул челюсти на руке гнома. Хепат закричал от боли, слыша, как хрустят кости, но пропихивал руку все глубже в пасть зверя. И волк стал хрипеть и задыхаться. Затем вяло замотал головой и рухнул рядом со своей жертвой.

Конан в это время отбивался от всей стаи. Неуловимым демоном смерти кружил он в степи, а меч в его руке походил на смерч. И даже волки — ловкие, свирепые твари — не могли сравниться с ним в быстроте.

Скоро все было кончено. На окровавленной траве повсюду валялись волчьи трупы. Хепат стонал, пытаясь перевязать руку. По ноге Конана струилась кровь, но синие глаза сверкали торжеством. Они победили! Вдвоем справились со свирепой стаей!

Стреноженные лошади в страхе ржали где-то неподалеку. Верблюд молчал, видимо, затаившись в степи.

Конан тщательно промыл раны — Хепата и свою. Затем наложил на сломанную руку гнома шину из ножен его фамильного кинжала и туго забинтовал обрывками одежды, пришедшей в полную негодность из-за острых волчьих зубов.

Потом перевязал ногу и, слегка прихрамывая, отправился на поиски коней и верблюда. Хепат остался наедине с болью. Она поднималась из глубин, пульсировала, раздирала плоть, заставляла скрипеть зубами и до крови закусывать губу. В мире осталось только страдание… Хепат громко стонал. Может, спрятаться в прошлом?..

Кажется, совсем недавно жил он в обширных пещерах царства Вармина. Красота подземных залов, украшенных разноцветными сталактитами, вкраплениями кварца и малахита не уставала радовать трудолюбивых гномов. Горы дарили им неслыханные сокровища: алмазы величиной с кулак, сверкающие даже после предварительной огранки; огромные, как зубы дракона, источающие кровавый свет рубины; радующие веселым зеленым светом изумруды, горящие, как глаза дикой пещерной кошки…

Все это разграбили, растащили мерзкие волосатые создания с лицами на груди и длинными, свисающими ниже колен руками… В неравной битве с ними погиб клан Вармина.

Хепат стиснул зубы. Нет, прошлое тоже не радовало. Уж лучше наполненное болью настоящее. В нем всегда есть хоть слабая, но надежда на счастливое будущее. Вот, найдет его друг то место, откопает заветный горшок с алмазами!.. Купит неприступный замок или роскошный дворец!..

Конан привел испуганных лошадей и невозмутимо жующего верблюда.

— Вот старая ленивая скотина! Похоже, она совсем не испугалась!

Верблюд высокомерно оглядел место битвы и, сохраняя достоинство, неспешно лег, чтобы Хепат мог забраться ему на спину.

Конан навьючил лошадей и, поморщившись от боли в прокушенной ноге, вскочил в седло. Ласковое утреннее солнце согревало тело и душу. Из-за горизонта поднимались далекие синие горы. Пора было трогаться в дальнейший путь.

Предгорья великих Карпашских гор, куда держали путь Конан с Хепатом, встретили путешественников, как сварливая жена загулявшего мужа. Погода испортилась. Хмурое небо назойливо сыпало мелким дождем. Густой туман змеей полз меж холмов. У Хепата болела рука, у Конана дергало ногу. Настроение у обоих было отвратительным.

— Конан, а ты оглядывался после того, как мы тронулись? — проскрипел гном, превозмогая боль.

— К чему это? — хмуро спросил киммериец.

— А к тому, что все трупы волков исчезли вскоре после того, как мы отъехали! — заорал Хепат, ставший после схватки с волками чрезвычайно раздражительным.

Конан поморщился. Не то от боли в распухшей ноге, не то от крика гнома и его глупых слов.

— Да, пропали! — не унимался Хепат, которому требовался собеседник, чтобы отвлечься от страданий.

— Ну, отъехали мы — их не стало видно, они же лежали! — ответил Конан, чтобы хоть что-то сказать.

— Ты что, меня дураком считаешь?! — разговор не помогал, боль по-прежнему была нестерпимой. — Они именно исчезли, как исчезает вода, впитываясь в песок!

— Да не ори! — наконец, рявкнул Конан, — меня тоже боль донимает… Надо заехать в ближайшее селение и найти лекаря! Что-то не то с нашими ранами! Может, я их плохо промыл?..

Ближайшее селение оказалось небольшой деревней с низкими глинобитными домиками, крытыми полусгнившей соломой. Посреди возвышалось вековое, раскидистое дерево. Больше в деревне не было ничего примечательного.

На пороге крайнего домика курил трубку худой старик, по виду ровесник если не самого Нергала, то, по крайней мере, его внуков. Согбенный годами и болезнями, он напоминал злобного лешего. Но глаза из-под мохнатых седых бровей глядели на удивление зорко и ясно.

— Вам нужен знахарь? — как сухая лесина, проскрипел старик, всмотревшись в искаженные страданиями лица путников.

Конан кивнул, и «леший» указал неразгибающейся до конца рукой на домик, выглядевший новее и лучше других. Друзья поблагодарили скрывшегося в табачном дыму старика и направились к указанному дому.

Собака, спавшая у входа, даже не открыла глаз и вообще не подала виду, что заметила путников. Хепат, которого Конан снимал с верблюда, громко стонал и ругался, но псина и ухом не повела. Возможно, она была старая и глухая, или вообще отдала душу своему собачьему богу. Хромая мимо собаки, Конан испытывал огромное желание пнуть ее здоровой ногой, чтобы она известила, наконец, хозяина о приходе гостей. Но, как выяснилось, лекарь их уже ждал.

— Вас направил старый мельник? Мазь скоро будет готова…

Действительно, знахарь помешивал в котелке некое варево, распространяющее аромат, способный поднять мертвого.

«Если и сейчас не проснется его собака, — подумал Конан, стараясь не дышать слишком глубоко, — значит, она давно околела…»

Старый мельник по виду смахивал на лешего, а знахарь мог бы сойти за домового. Маленького роста, немногим выше Хепата, сухой и подвижный, с лицом, будто выструганным из корявого полена, он ни минуты не оставался на месте. Даже помешивая зелье, перебирал ногами, будто в танце, не в силах долго находиться в одной позе. Конан нахмурился. Что-то неестественное было в этой деревне и ее жителях…

Скоро вонь стала невыносимой, и «домовой», потянув носом, будто только теперь почувствовал запах, объявил:

— Мазь готова. Она поможет и от нарывов, и от отека, и от… — он не договорил и принялся что-то невнятно бормотать.

Конан размотал тряпки на руке гнома. Знахарь с интересом вурдалака, рассматривающего будущую жертву на предмет полнокровия, вглядывался в рану.

— Волки?

— Именно, — хмуро ответил Конан, разбинтовывая ногу.

— Сколько волков было в стае? — старик бросил на киммерийца быстрый взгляд.

— Двенадцать.

— Вы не заметили ничего странного? — знахарь ловко накладывал вонючую мазь на рану Хепата.

— Вроде бы нет… — Конан невольно почесал затылок.

Но тут прорвало гнома. Морщась от боли и отвратительного запаха, он рассказал, что трупы волков исчезли вскоре после битвы.

Вопреки ожиданиям Конана, старик не рассмеялся. Опять забормотал что-то невразумительное, затем быстро наложил мазь на распухшую ногу киммерийца и ловко забинтовал.

— Можете ехать дальше!

— Какой там «ехать»?! — разозлился Конан, — мой друг еле на ногах держится! Нам бы отдохнуть пару дней!

— Здесь-то вы вряд ли найдете место для отдыха…

— Мы его уже нашли, — киммериец бережно уложил Хепата на низкую лежанку.

Гном тяжело, с натугой дышал и, похоже, готовился потерять сознание. Конан отстегнул пояс с мечом и сел на шаткую скамью рядом с лежанкой.

— Не ругайся, знахарь, мы хорошо заплатим, — сказал он уставшим голосом и, откинувшись на спинку, закрыл глаза.

— У меня в доме даже есть нечего, — слабо протестовал лекарь, уже зная, что все возражения окажутся бесполезными.

Этот воин сделает все по-своему. И деревне грозит беда… Не от него — он-то выдержит, а от второго… У того и рана пострашнее, и сам он хлипкий…

— Распакуй наши седельные сумки, — Конаном овладела сладкая дрема, — там вяленое мясо и вино… Да позаботься о лошадях и верблюде…

Знахарь, качая головой, вышел из хижины. Молча оглядел собравшихся перед входом стариков и старух — жителей деревни. В ответ на вопросительные взгляды хмуро кивнул.

Затем вздохнул и пошел к лошадям. Остановившись, нехотя сказал:

— Воин выдержит… И мазь хорошая… А вот второго — коротышку — надо опасаться…

Жители деревни — не больше десятка человек — понуро побрели к своим хижинам. Новая беда… А они слишком стары, чтобы бежать… Да и куда убежишь? Вокруг бродят стаи этих… Молодые пробовали убегать — и что из этого вышло?! Стало только хуже…

Наутро Конан чувствовал себя значительно лучше. Правда, иногда накатывали волны озноба, но рана почти не болела. А с лихорадкой, по совету знахаря, он боролся усилием воли. Сжимая огромные кулаки так, что трещали пальцы, он заставлял озноб отступать. Гнал его из тела, как, бывало, выгонял хмель во время внезапной ночной атаки противника.

Это был еще один прием опытных наемников: мертвецки пьяный воин, заслышав сигнал тревоги, сосредотачивался, собирал в кулак волю, с рычанием вскакивал на ноги и сражался, как лев. А после битвы, расслабившись, опять едва держался на ногах…

С Хепатом дело обстояло значительно хуже. Рука его вроде и зажила, но лихорадка донимала до потери сознания. Хмурый знахарь ежедневно смазывал его рану вонючей мазью и туго бинтовал. При этом губы лекаря непрестанно шевелились: похоже, он истово молился своим богам.

Однажды, когда гном в очередной раз лишился чувств, знахарь печально, но твердо сказал:

— Ты должен убить его.

От неожиданности Конан лишился дара речи.

— Он превращается, — продолжал старик. — Однажды ночью он нападет на тебя…

— Превращается?.. В кого?

— На вас напали не просто волки… Оборотни… Все они когда-то были людьми… Многие — из нашей деревни.

— Что ты городишь?! — рассвирепел Конан, — самые обычные волки! Я таких убивал и раньше!

— Но раньше не исчезали трупы.

— Это ему показалось! Я ничего такого не заметил!

— Но ты ведь не оглядывался.

Конан не знал, что и сказать. Молча смотрел он на друга, впавшего в беспамятство и перебирающего в бреду руками и ногами, как это делают спящие собаки… и, наверное, волки.

— Мы давно знаем эту стаю… — грустно продолжал старик, — а вожак… Вожак — мой сын. Когда в наших краях появился оборотень и покусал несколько человек, я стал искать рецепт мази, которая убивала бы эту волчью заразу. Нашел, но было уже поздно — многих растерзали, многие превратились в оборотней… Да и не всегда помогает моя мазь… Нужно еще иметь сильный дух, волю… Ты справился, а вот товарищ твой — нет… Поэтому его нужно убить, пока он…

— Нет! — рявкнул Конан, — нужно искать другой выход!

— Другого выхода нет.

— Должен быть! Должен… Когда меня околдовали, он, — Конан кивнул на гнома, по-прежнему лежащего в забытьи, — летал за одним хорошим колдуном… Нашим другом… И тот помог мне!

— Летал? — удивился знахарь.

— Да, да! Летал на пауке! Тебе не понять! — Конан метался по хижине, как зверь. Затем заставил себя успокоиться и сел на лежанку. Поправил шкуру, которой накрыли дрожащего Хепата, и твердо сказал:

— Я отправлюсь за волшебником. Сколько это займет времени — не знаю. Но ты будешь кормить его, ухаживать за ним…

— Да, но…

— Он будет сидеть на цепи!

Конан достал кошелек, бросил на стол несколько золотых монет.

— Это — задаток. А теперь принеси мне самую крепкую цепь и кузнечные инструменты…

Ночами в узких ущельях, на дне которых пенились быстрые горные речки, становилось прохладно. Конан коротал время в полудреме у костра, наблюдая за веселыми плясками гибких, как молодые танцовщицы, языков пламени. Отправившись за Эскилампом в самое сердце Карпашских гор, где вздумал поселиться волшебник, киммериец спрашивал себя — не зря ли он оставил Хепата в деревне? Смогут ли — и будут ли — ухаживать за оборотнем жители? В том, что знахарь оказался прав, Конан убедился перед отъездом. Он как раз успел приковать друга к стоящему посреди деревни дереву, как тот стал меняться. Это была страшная и болезненная процедура. Хепат корчился и оглашал окрестности ужасным ревом, когда у него смещались лицевые кости, росли клыки, а руки и ноги превращались в когтистые лапы.

Конана он не узнавал и бросался на всех, кто стоял рядом. Даже глаза его изменились — стали ярко-желтыми, с вертикальными зрачками — и всполохами ненависти ко всему живому.

Конан поворошил сучья в костре и вздохнул. Сможет ли Эскиламп помочь? Да и вообще, вначале нужно найти жилище волшебника… Застать его дома… Возможно, он путешествует где-нибудь на другом конце света!

Резко закричала ночная птица. Захлопала крыльями, готовясь в любой момент сорваться и улететь от неведомой опасности. По ущелью прокатилось эхо далекого обвала. Невдалеке все также весело журчала речка.

Конан обнажил меч и положил его рядом с правой рукой. Что-то приближалось. Опять закричала птица. Подбросив в огонь свежие сучья, киммериец отвернулся от костра и пристально вгляделся в темноту. Казалось, невдалеке метались неясные тени. Птица теперь кричала непрерывно. Конан взял меч и встал спиной к огню. Легкий ветерок доносил обычные ночные запахи — прохлады, воды, сухой травы…

Хепат очнулся, чувствуя сильную слабость. Застонал и открыл глаза. Первым, что он увидел, была цепь. Хорошая, прочная, на такую и дракона можно посадить — не порвется. К безмерному удивлению гнома, на этой цепи сидел он сам. Железный ошейник сильно натер шею и теперь гнул Хепата к земле. Он взял цепь в руки, покачав, взвесил и положил на плечо. Шее стало легче. Где же Конан? Почему он посадил друга на цепь? И что за кости лежат рядом? Похоже, человеческие. Голова Хепата налилась свинцовой тяжестью…

К вечеру появился знахарь.

— Ну, что — очнулся? Ты съел моего помощника, когда он принес тебе пищу! Он думал, что ты спишь, и хотел придвинуть миску поближе…

— Что ты такое говоришь? — Хепат еле ворочал языком после болезни, хотя рука его, похоже, зажила.

— То и говорю, — мрачно сказал знахарь, — если бы твой друг не дал такой щедрый задаток, я бы давно убил тебя!

Хепат еще раз потрогал цепь, будто пробуя ее на прочность. Звенья были выкованы на совесть. Только вот пахла она мерзко — железом. Гном вдруг заметил, что различает множество запахов. Каждая вещь имела свой неповторимый аромат. Вот на этой цепи, например, сохранился запах Конана. А знахарь носит с собой вонь той самой мази, и даже из могилы его будет доноситься этот ужасный смрад…

Внезапно навалилась темнота, и Хепат почувствовал, что тело его странным образом меняется.

— Превращается, тварь! — зашипел знахарь, плюнул и пошел в хижину.

Хепат натянул цепь. Захрипел, дернулся. Крепкая. Тогда он поднял морду и с тоской завыл на луну…

Конан стоял у потухающего костра, а вокруг него по-прежнему носились тени. Какой-то хоровод демонов! Мужчины, женщины или иные существа кружились в смутном, потустороннем танце — понять было невозможно. Иногда мерцали глаза — огромные и печальные, затем вновь мелькали прозрачные руки, ноги… Кружились, взлетали, опускались… Бешеный танец призраков…

Костер догорел. Где-то за горами занималась заря. Тени становились бледнее, танец их уже не так кружил голову. Подул легкий ветерок, и последние фантомы исчезли вместе с клочками утреннего тумана.

Что это было? Конан вложил, наконец, меч в ножны, хотя это следовало сделать уже давно. Ясно, что хоровод призраков не мог причинить вреда. Но чего они хотели? О чем-то предупредить? Напугать? Просто поиграть, потанцевать вокруг живого человека? Почему-то казалось, что тени его узнали. Может, он услышал свое имя в шелесте травы, в журчании речки, а может, его произнесли призраки?

Наскоро позавтракав, Конан взнуздал лошадь и продолжил путь вдоль быстрой, живо журчащей на мелководье речки. Еще два дня необходимо ехать по ущелью, затем появится еле заметная тропа, ведущая вверх по скалам — не проворонить! Четыре-пять дней по тропе, какой бы опасной она не казалось, а потом — пещера, похожая на разинутую пасть дракона. Так рассказывал Эскиламп, когда они расставались после бегства из замка на Острове Пауков.

Несмотря на то, что Конан всем сердцем любил горы, путь по узкому, гулкому ущелью не приносил ему радости. Слишком сумрачно, слишком тревожно вокруг! Раздавались резкие, предупреждающие крики невидимых птиц, ущелье глухо ворчало отдаленными обвалами, словно старик-колдун, накликающий беду.

Киммериец ехал шагом, повторяя прихотливые изгибы речки и мрачно поглядывая на скалы, зачастую нависающие над ним тяжелыми карнизами. Несколько раз оттуда срывались камни и гулко падали на тропу. Вероятно, наверху бушевал ветер.

Следующая ночь выдалась еще тревожнее. Темнота вокруг костра сгустилась настолько, что казалась осязаемой. Вытяни руку — и упрешься в твердую, как камень, стену. Костер выглядел слабым и жалким по сравнению с черными глыбами наваливающейся тьмы.

В эту ночь призраки не появлялись, и птицы не кричали. Вместе с темнотой пришла странная тишина. Даже речка журчала тихо и робко, будто опасаясь привлечь внимание страшного хозяина ночи. Конан, как и раньше, сидел спиной к костру, держа на коленях обнаженный меч, всем существом чувствуя приближение опасности. Темнота окончательно заглушила журчание речки. Возможно, пал туман. В тумане так легко подкрадываться к добыче!..

Откуда-то сверху послышался шум — будто далекое хлопанье огромных кожистых крыльев. Конан замер, обхватив рукоять меча. Прислушался. Теперь не оставалось сомнений, что некто огромный, мерно работая крыльями, летел над ущельем. Дракон? Или король нетопырей?

По слухам, в каждой местности, где в больших количествах жили летучие мыши, обитал один монстр — король местной колонии. Многие рассказчики клялись, что видели громадного нетопыря собственными глазами. Огромного, черного, величиной — не меньше дракона. Правда, впоследствии выяснялось, что очевидцы никогда не видели дракона… Но кто же не знает его размеров?!

Обычно в таверне, начиная с этого места, возникали яростные споры о величине дракона. Часто доходило до драки. И только немногие мудрецы пытались пояснить, что драконы растут в течение всей жизни, а жизнь у них практически бесконечна! Следовательно, и размеры бывают — от драконьего цыпленка, до огромного, как гора, чудовища, по которому можно ходить и не заметить, что топчешь живую плоть…

Но спорщиков такие речи мало вразумляли, равно, как и крепкие кулаки любителей решать сложные вопросы упрощенным способом. Спорщики наслаждались самим процессом спора, истина их, в общем, мало интересовала…

Все это промелькнуло в голове Конана в один миг. Какой еще зверь внушительных размеров может летать? Вспомнились летающие пауки, но звук… Нет, там звук был другой. Напоминающий, скорее, многократно усиленное жужжание шмеля.

В юности Конан часто находил в горах скелеты странных летающих существ: с длинным, усаженным острыми зубами клювом и большого размаха кожистыми крыльями. Однажды он даже видел нескольких тварей, круживших над далекой вершиной. Возможно, именно там они свили свое чудовищное гнездо.

Огромное тело, скрытое темнотой, пронеслось над костром, разметав угли и дрова. В нос ударил острый звериный запах. Конан скользнул под защиту утеса, нависшего, как он помнил, над самой тропой. Вдали раздавалось беспорядочное хлопанье крыльев. Вероятно, монстр разворачивался для атаки. Первый полет был просто разведкой. Теперь последует удар — или клюва, или шипастого хвоста, или когтей…

Вынырнув в очередной раз из тяжелого забытья, Хепат в недоумении огляделся. Все та же цепь, только земля вокруг изрыта и костей прибавилось. И тогда он смутно вспомнил…

Пылающий ненавистью взгляд знахаря и тяжелая, шишковатая палка в его руке… Обжигающая боль от ударов… Насмешки старика, уверенного в своей безопасности… Рывок за палку, отчаянный прыжок и вкус крови!.. Самый прекрасный вкус на свете! Что там вино! Разве можно сравнить вяло текущее по жилам опьянение и восхитительный огонь, разливающийся по телу с каждым глотком горячей, дымящейся крови?! И — вкус! С кровью может сравниться только парное человеческое мясо! О невероятное, непередаваемое словами счастье — вкушать человеческую плоть и кровь! Скорее, скорее бы опять настала ночь! Эта восхитительная, верная подруга оборотней и вампиров! Она укроет бархатным одеялом, спрячет, позволит незаметно подобраться к жертве! Одним своим приходом она заставит трепетать в предвкушении!.. О, если бы не эта проклятая цепь! Но цепь не может выдержать рывок нескольких зверей! Нужно позвать на помощь!

И по деревне разнесся жуткий, призывный вой оборотня. А где-то в предгорьях его услышал огромный вожак стаи, насчитывающей ровно двенадцать волков…

Конан стоял, прижавшись спиной к камню, еще не успевшему отдать ночи накопленное за день тепло. Угольки, оставшиеся от костра, догорали красными глазами злобных демонов. Ночь, наконец, победила последний оплот света — костер, и теперь злорадно хихикала над слепым в темноте воином, наугад выставившим бесполезный меч.

Как ни странно, Конану действительно послышался далекий смех. Демоны ночи пришли посмеяться над его поражением? Он не доставит им такой радости!

Огромное существо, хлопая крыльями, приближалось. Ориентируясь по слуху, Конан приготовился отразить атаку. Эти проклятые безлунные ночи! Если бы над горами сияла луна! Ну, пусть не сияла, пусть небольшой серп…

Невидимое в темноте, тело грузно опустилось неподалеку. Вероятно, чудовище решило напасть не с воздуха, а с земли. Осторожная тварь! Сейчас она, должно быть, подкрадывается, готовясь к броску. В темноте можно ожидать нападения с любой стороны…

Конан сделал несколько пробных движений, затем раскрутил тяжелый меч так, что он со свистом рассекал воздух в разных направлениях, и ни одно, даже самое быстрое существо не смогло бы живым пробраться сквозь это облако разящей стали.

— Браво, Конан, — раздался рядом веселый голос Эскилампа, — твое мастерство достойно самой высокой оценки!

Затем волшебник произнес заклинание, щелкнул пальцами, и на песке сам собой загорелся небольшой костер. Эскиламп подобрал разбросанные сучья и аккуратно положил в огонь.

— Я всегда говорил, что волшебное пламя выглядит лучше на настоящих дровах! Только они быстро сгорают. Но можно произнести заклинание, и они будут гореть вечно! — и колдун нараспев стал произносить нужные слова.

— Что за тварь служит тебе вместо коня? — спросил, наконец, Конан, спрятав меч в ножны.

— Это Гаэланд! Лучший из моих крылатых помощников! — Эскиламп что-то пробормотал, и огонь столбом взметнулся к небу, осветив на миг отвратительную морду хищного ящера с торчащими из пасти зубами длиной в локоть.

— Тени-разведчики доложили, что великий воин Конан спешит разыскать мое скромное жилище. Я понял, что дело серьезное, и отправился навстречу.

— Дело действительно серьезное… Хепата укусил волк-оборотень. И хоть знахарь мазал нас вонючей мазью…

— Постой! Значит, волк и тебя укусил? — Эскиламп вдруг стал обнюхивать Конана, как собака убитого медведя.

— Да… и меня. Но мазь помогла. А вот Хепат…

— Тебе помогла не только мазь, Конан, — колдун непонятно чему весело засмеялся, — тебе помогла еще твоя воля! Я чувствую в тебе некоторые рефлексы оборотня! Отныне ты будешь еще быстрее в сражении, еще неутомимее в беге!.. Ты, похоже, единственный человек, которому вливание заразы оборотня пошло на пользу!

— А Хепата пришлось посадить на цепь… Я хорошо заплатил знахарю, он должен кормить его до нашего прихода.

Эскиламп помрачнел и задумался. Потом с сожалением сказал:

— Боюсь, друг мой, ему уже не помочь… Но мы все же попробуем, хотя это будет и нелегко!

Утро выдалось пасмурным и хмурым, подстать настроению Конана. Эскиламп уговаривал лететь на чудовище — так быстрее, но чтобы придать ящеру силы, требовалось пожертвовать лошадью. Ибо, только подкрепившись кобылой, он будет способен снести двоих. Даже при дневном свете существо напоминало ночной кошмар. Костистое тело, будто скелет, обтянутый кожей, огромные крылья с когтями на конце и в середине. Длинный, усаженный зубами-кольями клюв, или пасть, или нечто среднее… И запах! Конан удивлялся — почему в Эскилампа, сидевшего верхом на монстре, не въелся этот запах? Волшебник благоухал душистыми травами и чем-то еще, непонятным, но довольно приятным.

Конан не отдал свою бедную лошадь на корм ящеру, и Эскиламп отпустил чудовище поохотиться. Расправив крылья, монстр взмыл в небо.

— Ты отправляйся, не мешкая, — говорил колдун, — я догоню. Нам нужно усыпить Хепата… точнее, уже не Хепата… и везти его к…

Эскиламп внезапно замолчал и задумался. Конан не стал ни о чем спрашивать. Молча собрал поклажу, вскочил на кобылу и, кивнув волшебнику, поспешил в обратный путь.

Обратная дорога — всегда короче, и уже на следующее утро Конан почти выбрался из узкого ущелья, в котором еще недавно водили хоровод призраки. Кто бы мог подумать, что это разведчики Эскилампа! Привидения, чудовищный ящер… Конан усмехнулся. Интересно, много у него таких слуг?

Внезапно кобыла заржала и поднялась на дыбы. Из-за камня вышел огромный, замшелый пещерный медведь. Свалявшаяся шерсть на боках напоминала некогда пушистый, но изрядно побитый молью ковер. А массивная голова зверя походила на громадный, изъеденный ржавчиной котел, обращенный вперед донышком.

Пещерные медведи давно покинули места, где появился человек. Так же, как и мамонты, шерстистые носороги и саблезубые тигры. Предгорья Карпашских гор часто посещались людьми, и встреча с пещерным медведем могла означать только одно: его изгнали, он стал слишком стар, чтобы оборонять свою территорию. На смену пришли молодые. Где-то там, в далеких, диких местах, в которых обитали эти громадины — сменилась власть.

Медведь стал «шатуном». Злым, опасным, мстительным. Лютой ненавистью пылали его глаза. Хрипло заревев, зверь поднялся на задние лапы и стал вдвое, если не втрое, выше человека. Когти напоминали кривые туранские кинжалы.

Конан с трудом управлялся с испуганной, закусившей удила лошадью, норовившей сбросить хозяина и бежать подальше от этого мохнатого страшилища, неожиданно вставшего на пути. Спешившись, киммериец успел накинуть уздечку на сук ближайшего деревца. Медведь стоял неподвижно и оглашал окрестности хриплым ревом. Уступать дорогу человеку он явно не собирался. Конан обнажил меч и медленно пошел на зверя. Оставалась надежда, что медведь все-таки отойдет в сторону: не выдержит открытого — глаза в глаза — противостояния с человеком. Остановившись на некотором расстоянии от зверя, Конан спокойно смотрел в его злобные глазки. Медведь замотал головой, словно хотел избавиться от пристального взгляда человека, как от назойливой пчелы. Затем закрыл морду лапами, и этот смешной жест вызвал в душе Конана острую жалость к старому зверю, которого выгнали с насиженных мест. Закрыв глаза, зверь невольно отдался во власть человеку. Конан мог бы в прыжке вспороть ему брюхо, но решил испробовать другой способ.

Он вспомнил рассказ старого шамана одного северного племени, кочующего по заснеженным полям Асгарда. Старик рассказывал молодым охотникам, как можно напугать зверя, приготовившегося к атаке. Речь шла о белых медведях, но шаман уверял, что его метод сработает на любом звере. Все зависит от силы духа и способностей охотника.

Шаман собрал юношей и повел в район, где хозяйничал огромный белый медведь. Конан заинтересовался и примкнул к группе. Стоило охотникам углубиться во владения грозного хозяина здешних мест, как он не замедлил появиться — огромный, разъяренный, ревущий так, что закладывало уши.

Шаман сделал охотникам знак остановиться и в одиночку пошел навстречу зверю. Медведь поднялся на задние лапы — человек замер в похожей стойке, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами. Сделал несколько медленных движений, и Конану показалось, что пальцы шамана удлинились, превратившись в когти — черные, кривые, длинные. Некоторые охотники уверяли, что заметили один обломанный коготь — на правой руке у шамана недоставало пальца.

Дальше произошло и вовсе невероятное. Шаман вдруг стал расти. Вот его рост сравнялся с медвежьим… Превзошел его!.. Охотники стояли, запрокинув головы. Казалось, меховая шапка старика скоро коснется облаков! Конан не верил глазам. Что это? Колдовской морок? Иллюзия? Шаман протянул огромные косматые лапы к медведю и тот, заскулив, как обиженный щенок, побежал, испуганно оглядываясь и пачкая свой след. Старик сумел так напугать грозного зверя, что вызвал у него «медвежью болезнь».

Охотники протирали глаза, когда шаман подошел к ним и стал рассказывать, что нужно чувствовать и представлять; чтобы «вырасти до небес». Конан хорошо запомнил его рассказ. Не попробовать ли напугать зверя? Убивать старого, закрывшего глаза медведя не хотелось.

Вложив меч в ножны, киммериец сосредоточился, как учил шаман, «до мурашек на спине». Почувствовав, таким образом, прилив сил, он представил рост. Он растет! Становится выше зверя, выше стен ущелья!.. Шаман учил: стоит потерять «мурашки», и ничего не выйдет. Сосредоточение, восторг на грани исступления — вот что дает силу роста! Облака вдруг приблизились. Конан радостно засмеялся, и смех его был подобен раскатам грома! Из-под облаков он видел, как огромными скачками удирает медведь. Этот маленький, бедный зверек, решивший поужинать человеком!

Мир казался блюдцем, лежащим у ног. Речки, холмы, дороги…

Хотелось шагать, покрывая огромные расстояния, разгонять дыханием тучи, движением ладони сбрасывать в пропасть скалы, сравнять с землей горы…

Отпустив «мурашки», Конан вновь стал обычным человеком. Взглянув на облака, покачал головой. Вздохнул, отвязал перепуганную кобылу и вскочил в седло.

В деревне Конана встретил Эскиламп. Показал оборванную цепь и кости у дерева, к которому был привязан Хепат.

— Похоже, ему помогли разорвать цепь. Остальное — ясно. Я не нашел ни одного живого человека — только обглоданные, раздробленные кости в хижинах…

Колдун опустился на камень. Неподалеку, нахохлившись, сидел его крылатый «конь». Завидев Конана, он разинул пасть и зашипел.

— Не обращай внимания — он просто пугает, — Эскиламп погрозил чудовищу пальцем.

Монстр несколько раз щелкнул зубами, а затем прикрыл глаза кожистой перепонкой и, казалось, заснул.

— Что теперь делать? Искать стаю? — мрачно спросил Конан.

— Стаю отыскать несложно, она и сама, пожалуй, нас найдет… Сложнее пленить Хепата. Но даже и это не самое трудное. Чтобы излечить, его нужно везти к королеве демонов Эн-Кастера, а какую она потребует плату, я не берусь предсказать… Может, даст разовое поручение, а, может, заставит служить ей в течение нескольких лет.

По опустевшей деревне гуляли маленькие смерчи, предсказывая скорое изменение погоды. «Дерево Хепата» шелестело листвой, и, казалось, ветки его раскачиваются сильнее, чем следовало бы при таком слабом ветре.

— Ты готов, Конан, выполнять ее поручения? — Эскиламп пристально посмотрел в синие глаза киммерийца.

— Только после того, как она расколдует Хепата.

Ветерок донес заунывный вой стаи. Дерево сильнее зашелестело листвой. Волшебник прислушался.

— Похоже, оно не слишком любит оборотней… Возможно, хочет нас о чем-то предупредить.

Конан оглядел унылую, опустевшую деревню.

— Как мы будем его ловить? Перебьем стаю?

— Лучше предоставь это мне, герой. Обойдемся без крови, тем более что убить оборотня невозможно.

— Я слышал, что может помочь серебро…

— Это только слухи, — Эскиламп грустно улыбнулся, — серебряная стрела или нож… После раны, нанесенной этими предметами, оборотень восстанавливается не так быстро — только и всего. А потом старается уйти из мест, где применили серебро.

— Ну, значит, польза все же есть…..

Тоскливый вой раздался гораздо ближе. Крылатое чудище Эскилампа проснулось и защелкало зубами. Колдун произнес несколько слов на непонятном, певучем языке, и монстр, распространяя ужасную вонь, расправил крылья и взмыл в небо.

— Пусть поохотится, нам он пока не нужен… Стало быстро смеркаться. За дальней хижиной замелькали бесплотные тени.

— Если оборотня невозможно убить, — сказал Конан, — то почему они не заполнили весь мир?

— Ну, во-первых, превращается только тот, кого укусили, а не тот, кого разорвали на клочки и съели! А стая редко упускает добычу. Жертвы пожираются, и кости их обгладываются начисто! Вот пример: в деревне жителей было не так уж мало, а оборотнями стали только одиннадцать человек.

— С каждой деревни — да по одиннадцать… — начал Конан.

— А во-вторых, они долго не живут! Убить их невозможно, но они смертны — ежедневные превращения… смещения костей, хрящей, мускулов… организм оборотня быстро изнашивается.

— Значит, если мы расколдуем Хепата…

— Он не будет дряхлым старичком, но станет значительно старше! А теперь — приготовься! Если не сработает мое волшебство, то придется драться!

Эскиламп извлек из складок плаща старинный кинжал и забормотал заклинание. Волки появлялись из темноты, как привидения. Садились полукругом, и, казалось, с любопытством рассматривали людей. Рядом с огромным вожаком крутился небольшой серовато-седой волк.

— Вот он — негромко сказал Эскиламп.

Кинжал его медленно разгорался фиолетовым светом. Конан стоял с обнаженным мечом в руке и печально вглядывался в маленького волка. Тот, чувствуя пристальный взгляд человека, рычал и скалил зубы, ожидая команды вожака к атаке.

Исходящий от кинжала фиолетовый свет начинал захватывать волков, и они один за другим издавая тихие стоны, падая на землю.

— Забирай Хепата и отступаем, — Эскиламп с тревогой наблюдал за ослаблением фиолетового свечения.

Подхватив маленького волка на руки, Конан широким шагом направился к ближайшей хижине. Волшебник поспешил следом. Заперев дверь, Конан уложил Хепата на лежанку и заметался в поисках веревки.

— Он начинает приходить в себя, — ровным голосом сказал Эскиламп.

Волк дергал лапами и тихо скулил. В старом сундуке, где хозяин, чьи кости лежали сейчас у порога, хранил самые ценные вещи, отыскалась, наконец, веревка. Волк открыл глаза, но Конан уже ловко связывал ему лапы. Затем петлей затянул пасть и закрепил веревку на шее.

Волк-Хепат окончательно пришел в себя и желтыми, как янтарь, глазами наблюдал за ненавистными ему существами. Это была пища! Вкусная, сочная, от одного вида которой текли слюнки. И эта пища связала его, оставив совершенно беспомощным! Эти мысли сводили с ума, и оборотень заскулил сквозь сжатые челюсти. Стая ответила дружным воем. Конан глянул сквозь забранное решеткой окно. Парные огоньки волчьих глаз метались вокруг хижины.

— Ничего, — со смехом сказал Эскиламп, — дверь крепкая, а окна — с решетками. Ночь пересидим… Но с кобылой тебе придется проститься. Да все равно ее с собой не возьмешь.

Вспомнив про лошадь, Конан крепко и затейливо выругался. Бедная скотина! Она была такой послушной!.. Вспомнился и спокойный философ-верблюд, которого, конечно, сожрали еще раньше.

Первое, что услышал Конан утром, были жалобы Хепата. Гном стонал, силясь разорвать веревки, и громко вопрошал друга — почему тот его связал.

— Ты хоть что-нибудь помнишь? — мрачно спросил Конан.

— Все помню… Недавно ты меня зачем-то приковал к дереву…

— А сны? — зевая, спросил Эскиламп.

Хепат надолго замолчал. Затем смущенно покряхтел и сказал:

— Сны очень яркие… Будто я бегаю по равнине, залитой лунным светом… Я — охотник… И когда удается добыть пищу…

— Так вот, запомни, — перебил Конан, — это не сон! Тебя укусил волк-оборотень, и ты каждую ночь превращаешься! И пожираешь людей!

Хепат вдруг заплакал. Он смотрел на связанные руки, и слезы текли по его постаревшему морщинистому лицу.

— Я… я же не хотел… — всхлипывал гном, — не хочу… я не виноват…

— Никто тебя не винит, — мягко сказал Эскиламп, — мы постараемся помочь. А пока потерпи. Мы не вправе тебя развязать даже днем: ты можешь, сам того не желая, сбежать. Потерпи.

Когда окончательно рассвело, друзья вышли из хижины. Конан скрипнул зубами, увидев груду аккуратно обглоданных лошадиных костей. Даже клочка шкуры не оставили оборотни от его кобылы.

Эскиламп развел руками — что ж делать? Его крылатый монстр сидел на прежнем месте, будто никуда и не улетал со вчерашнего дня. Завидев хозяина, он радостно щелкнул клювом.

— Поспешим, — сказал волшебник, привязывая испуганного гнома к какой-то шишке на спине чудовища, — путь неблизкий и нелегкий…

Конан, стараясь не слишком глубоко дышать, уселся на костлявый хребет ящера, позади Эскилампа.

— Готов? — обернулся колдун. — Полетели! Расправив кожистые крылья и окутав Конана своим неповторимым запахом, чудовище после короткого разбега устремилось в небо.

Вскоре леса превратились в траву, холмы — в маленькие, еле заметные неровности, а облака казались не дальше, чем потолок в доме.

— Приготовься, — крикнул Эскиламп, — сейчас будем прорезать облака!

Ровно и мощно работая крыльями, ящер окунулся в облачность. К удивлению Конана, облака оказались не густыми и липкими башнями, а легким полупрозрачным туманом, сквозь который он неплохо видел. Совсем как обычный, земной туман, иногда чуть гуще. Вырвавшись из пелены облаков, монстр продолжал набирать высоту.

— В какой стране живет эта царица? — спросил Конан.

— В другом мире… — неопределенно ответил Эскиламп.

Конан ждал продолжения, но так и не дождался. Очевидно, колдун не желал сейчас пускаться в объяснения и рассказывать о других мирах. Казалось, он был чем-то обеспокоен. Поглядывал по сторонам, затем несколько раз что-то крикнул своему «коню». И каждый раз ящер изменял направление полета, будто пробирался по невидимой, петляющей горной тропе.

Склонив голову, Конан смотрел на причудливые горы и валуны облаков, медленно проплывающих под крыльями ящера. Ему хотелось спрыгнуть и побродить, или, может быть, как в детстве, побегать по этим пухлым и нежным горам и долинам.

— Вот оно! — Эскиламп указал на странное, золотистое сияние в виде неправильного овала или арки.

Монстр быстрее заработал крыльями. Сияние очертаниями напоминало кольцо табачного дыма, выпущенное умелым курильщиком. А по цвету — радугу с преобладанием золотистых тонов.

Ящер набрал скорость и промчался сквозь кольцо. Ничего не изменилось, но Конан почувствовал, что Эскиламп расслабился и похлопал ладонью по костям монстра, как ласково треплет наездник усталую лошадь.

Пошли на снижение. Конан никак не мог вспомнить, как зовут этого крылатого «коня» Эскилампа. А спрашивать почему-то не хотелось. Какое-то красивое, звучное и непонятное имя…

Прорезав облака, чудовище сложило крылья и камнем ринулось вниз. Почувствовав ужас падения, Хепат закричал. Сердце Конана билось у самого горла. Эскиламп обернулся и кивнул: все в порядке. У самой земли ящер расправил крылья и приземлился плавно и мягко, чего Конан от этого костлявого чудовища никак не ожидал.

Вокруг теснились горы, поблескивая на вершинах снежными пиками. Монстр сел в небольшом каньоне, со всех сторон окруженном зубчатыми скалами. Эскиламп деловито отвязал Хепата и передал Конану. Спеленатый гном выглядел как небольшой кулек. Только воинственно топорщилась борода, и торчал крючковатый нос с двумя бородавками. Он смирился с судьбой и лишь смотрел на друзей печальными глазами.

— Где-то наверху берет начало река, название которой не произносят, — торопливо сказал Эскиламп, — она уходит вглубь горы, поглощает ядовитые вещества и превращается в поток с черной водой. Даже малейшие брызги сожгут кожу и плоть, будь осторожен. Войдешь в пещеру, — колдун показал на темной отверстие в скале, — дойдешь до реки, там должны быть лодки. Дальше вода тебя сама вынесет…

Эскиламп умолк и в сомнении покачал головой.

— Я бы пошел с тобой, но боюсь вызвать ее гнев. В прошлый раз мы немного повздорили… — волшебник грустно усмехнулся и продолжал. — Возьми кольцо, через него я буду тебя видеть. Узнаю, когда за тобой прилетать, если… Ну, словом, вперед!

Конан надел на мизинец кольцо с крупным сапфиром. Вгляделся в камень, и ему показалось, что в глубине мелькнул чей-то глаз.

— Королева-то, наверное, такая же карга, как на Острове Пауков? — ухмыльнулся воин, устраивая под мышкой связанного Хепата.

Эскиламп с облегчением рассмеялся:

— Нет, эта симпатичнее будет… Сам увидишь. Но коварства ей не занимать, так что будь осторожен.

Конан кивнул другу и широким шагом направился к пещере.

Ступив под низкие своды, он огляделся. Узкий, длинный тоннель. Со стен сочится влага. Впереди — слабый свет, очевидно, в изобилии растет светящийся мох. Королева позаботилась, чтобы гости не плутали в темноте… Конан осторожно двинулся вперед и вскоре услышал плеск. Пещера вывела к берегу черной подземной реки. Река до половины заполняла тоннель, стены которого были до блеска отполированы водой. Возможно, во время проливных дождей тоннель затопляло полностью.

Три небольших лодки лежали на камнях кверху дном. Рядом с каждой — весло.

Хепат впервые подал голос:

— Что будет, если где-то впереди вода поднимется?

— Тогда мы погибнем, — спокойно сказал Конан, — но не думаю, чтобы королева топила всех своих гостей… Разве, только некоторых.

— И она сможет снять с меня заклятие? — Хепат начал проявлять интерес к своей судьбе, и это был хороший знак.

— Тут не заклятие… — Конан возился с лодкой: перевернул и подтащил к воде. — В крови у тебя волчья зараза! Эскиламп считает, что королева сможет ее убрать.

Он уложил Хепата в лодку, прыгнул туда сам и осторожно опустил весло в черную, ядовитую воду.

— Я чувствую, что сейчас начну превращаться, — внезапно прохрипел гном, — в голове так мутно…

«Значит, наверху уже ночь», — подумал Конан.

Он с грустью посмотрел на друга и внутренне содрогнулся, увидев ярость в желтых глазах с вертикальными зрачками. Время, казалось, остановилось. Медленное движение лодки, увлекаемой течением, серые стены тоннеля с пятнами светящихся растений пуго, низкие каменные своды.

Конан невольно задремал…

— Мы, кажется, приехали, — голос Хепата был хриплым и грустным.

Стало быть, ночь прошла, смекнул Конан и, широко зевнув, вгляделся в полумрак. Они находились невдалеке от берега обширного подземного озера. Своды и стены огромной пещеры терялись в темноте. А вдали, посреди озера, возвышался сверкающий дворец королевы демонов.

Конан долго смотрел на безумное великолепие прозрачных башен, отливающих всеми цветами радуги, на шпили, горящие в полумраке рубиновым светом, на нисходящие к черной воде стены из прозрачного минерала, возможно, горного хрусталя или кварца.

— Помнится, бывали мы в подобном замке — алмазном, — подал голос Хепат.

Глаза у него все еще отливали желтизной.

— Как ни крути, а тот был меньше, — Конан взялся за весло и медленно стал грести. — Возможно, и этот замок — алмазный, любят они этот камень…

Вскоре обнаружилось, что и в озере есть течение. Лодку закручивало, иногда она устремлялась в противоположном направлении, и Конан, работая веслом, с трудом направлял её в нужную сторону. Еще через некоторое время выяснилось, что озеро обитаемо! Из воды то и дело показывались спины огромных животных, лодка наталкивалась на препятствия, которые вполне могли оказаться телами монстров, обитающих в глубине.

«Какие чудовища, какие порождения мрака могут жить в этой ядовитой воде? — думал Конан, зорко глядя вперед. — Какие гнусные демоны, к королеве которых, мы плывем? И, вообще, почему Эскиламп так уверен, что королева поможет? Сам он, как нетрудно догадаться, едва унес отсюда ноги! Видишь ли, они «немного повздорили»!

И все же Конан доверял суждениям волшебника, его знаниям, его осмотрительности и мудрости. Эскиламп уверял, что королева демонов поможет. Вот только плата…

Внезапно вода впереди забурлила и вспучилась. На поверхности, взбивая ядовитую пену, яростно извивались толстенные щупальца. Казалось, несколько десятков огромных водяных змей сошлись в смертельной схватке.

Конан изменил курс и налег на весло, пытаясь обойти стороной поднявшегося на поверхность монстра. К несчастью, течение в этом месте оказалось сильным, и лодку, несмотря на старания гребца, несло в прежнем направлении.

Положение становилось угрожающим. Конан видел, что встречи с неизвестным обитателем глубин не миновать. Все, что он смог сделать, это слегка отвернуть в сторону от извивающихся, жаждущих добычи щупалец, после чего отложил весло и взял в руки меч. Монстр, заметив добычу, замер, как паук в засаде. Теперь из воды лишь слегка торчали кончики его чудовищных щупалец, напоминавших корни затонувшего дерева.

Но стоило лодке приблизиться, как эти «корни» зашевелились, хищно нацелившись на жертву. Затем, будто с трудом раздвигая тяжелую, черную воду, показалась голова чудовища. Два мутных глаза, величиной с донышко винной бочки, пристально уставились на Конана.

Движение лодки замедлилось. Вероятно, огромная туша гигантского спрута разбивала поток, создавая завихрения, в которые лодка и попала. Несколько черных щупалец, почти незаметных на фоне воды, медленно скользнули по борту. Конан поднял меч, и это словно побудило монстра к действию. Пришли в движение остальные щупальца. Потянулись, ухватились за борт лодки. Конан с трудом остановил замах — он вдруг ясно услышал голос Эскилампа:

— Не шевелись! Спрут видит только то, что движется! Если замрешь — чудовище тебя не заметит.

И действительно, стоило Конану застыть с поднятым мечом, как движения чудовища стали вялыми и неуверенными. Монстр неторопливо ощупал борт в поисках живого, которое виделось ему только в движении, и как бы нехотя погрузился в пучину. Из предосторожности Конан не спешил взяться за весло. Медленно, стараясь не делать резких движений, он вложил меч в ножны и взглянул на кольцо, переданное ему волшебником.

— Пока ты не вошел во дворец королевы, я могу с тобой говорить, хотя это требует больших усилий, — вновь раздался из кольца далекий голос Эскилампа, — потом смогу только видеть… — последние слова прозвучали еле слышно, словно их относило порывами ветра.

Выждав для верности еще некоторое время, Конан взялся за весло. Сверкающий дворец приближался. Виднелась лестница, спускающаяся к воде, несколько лодок, застывших у причала. Конан вновь поймал слабое течение, и вскоре дворец из прозрачного, испускающего свет камня предстал перед ним во всем своем великолепии.

Гладкие, уходящие в глубины черного озера, стены, бесчисленные башенки с рубиновыми шпилями, лестницы, как внутри дворца, так и снаружи — все это сверкало, переливалось всеми цветами радуги, ослепляло сказочной, неземной красотой.

Конан перестал грести, и некоторое время любовался дворцом, как опытный ювелир наслаждается чистым светом бриллианта. Хепат впал в забытье или же просто спал, и Конан пожалел, что гном не может видеть великолепие дворца королевы демонов.

— Да, прекрасное зрелище, — донесся совсем слабый голос Эскилампа, — но поспеши, пока не настала пора нашему другу превращаться…

Осторожно подведя лодку к плоскому камню-причалу, Конан ступил на него, стараясь не замочить сапог. Затем вытащил лодку, сунул под мышку спящего гнома и направился к прозрачной лестнице.

Никто не вышел ему навстречу — ни рабы, ни воины, ни демоны. Конан поднялся по лестнице до величественной арки. Вход никем: не охранялся. Дверей также не было, и Конан беспрепятственно вошел во дворец. На миг показалось, что он попал внутрь солнца. Глаза слезились. Нестерпимое сияние пульсировало, будто живое существо, лучилось, переливалось всеми цветами радуги.

Прищурившись, Конан сделал несколько шагов и остановился, не зная, в каком направлении двигаться. Прозрачные стены являли взору очертания залов, коридоров, лестниц, переходов и небольших будуаров.

— О чем ты хочешь просить меня, смертный? — раздался голос, подобный нежным переливам флейты.

Конан сглотнул комок, совсем некстати оказавшийся в горле, откашлялся и громко сказал:

— Мой друг стал оборотнем. Я прошу вернуть его… удалить из его крови…

Внезапно стены пришли в движение. Закружилась голова. Мимо проплывали прозрачные, словно сотканные из воздуха, лестницы… Возможно, стены и не двигались, а перемещался сам Конан…

Очнулся он в огромном зале с высокими сводами в виде арок и причудливыми резными колоннами, испускающими потоки нежно-голубого света. Сквозь прозрачные стены виднелись черные воды озера — вероятно, зал находился в одной из угловых башен дворца. Высокий, затейливый трон посредине напоминал сверкающий на солнце айсберг. Боль и слезы в глазах мешали разглядеть сидящую на троне женщину.

Внезапно свет потускнел, и Конан увидел, наконец, королеву демонов загадочной страны Эн-Кастер. На троне в свободной позе сидела изящная молодая женщина в ниспадающих белых одеждах. Отстраненная, неземная красота ее бледного лица вызывала скорее грусть, нежели восхищение. Конан напомнил себе: перед ним — не человек, а демон, который может принять любое обличие. Но почему она решила выглядеть как земная женщина? Или все-таки это ее настоящий облик?

Решив отложить выяснение этого вопроса до лучших времен, Конан вновь заговорил о своей просьбе:

— Моего друга, гнома, укусил волк-оборотень… — но королева прервала его капризным, как показалось, голосом:

— Какую цену ты намерен заплатить за его исцеление? — огромные, сверкающие холодом глаза женщины смотрели с вызовом.

— Любую, — без колебаний ответил Конан.

— Готов ли ты ради друга пожертвовать жизнью?

— Готов!

В душе он все же надеялся, что такую плату королева не потребует. Женщина вдруг оказалась рядом. Она с: любопытством осматривала мужественную фигуру необычного просителя и даже легкой, как снежинка, рукой коснулась шрама на его подбородке. А Конан только сейчас разглядел, что одежда королевы была воздушной и прозрачной. По сути, перед ним стояла обнаженная женщина с гибким, как у танцовщицы, телом. Невольный вздох воина не укрылся от внимания королевы, и она, вскинув руки, как шаловливая девочка, сделала несколько танцевальных движений. Конан стоял столбом, все так же удерживая под мышкой спящего Хепата.

Женщина рассмеялась звонким, серебристым смехом и закружилась в невиданном никем из смертных танце. Необычные движения, похожие на плавный, странный ритуал, набегающими волнами размывали сознание Конана, как морской прибой детские песчаные замки. Словно зачарованный, зная, что действует не по своей воле, он положил спеленатого Хепата на пол, снял пояс с мечом, кольчугу…

Оставшись в набедренной повязке, и чувствуя себя невероятно глупо, он стоял, не сводя глаз с танцующей женщины. Королева внезапно остановилась, и Конан почувствовал, что его воля свободна. Чары исчезли. Но что было делать? Броситься одеваться? Смешно и глупо… Киммериец видел, что его осматривают, как товар. Взглядом знатока оценивают фигуру, мышцы, мужественность и красоту воина.

С некоторым вызовом, скрестив руки на груди, Конан стоял молча — спокойный и величественный, ощущая свою силу мужчины и данную ему природой власть над женщиной. Пусть даже эта женщина — королева демонов! Его прекрасное, совершенное тело воина в сиянии дворца отливало бронзой.

— Я излечу твоего друга, но ты будешь моим слугой до тех пор, пока я сама тебя не отпущу! — королева вновь восседала на троне и говорила холодно и высокомерно.

Конан молча склонил голову. Хепат вдруг проснулся и издал душераздирающий вопль. Разрывая веревки, забился в судорогах. На губах его выступила кровавая пена. На миг показалось, что в пульсирующем свете мелькнула тень волка. Метнулась ввысь и растворилась в сиянии. Хепат затих, слышались только жалобные стоны и хриплое дыхание.

— Он здоров, — сказала королева, — теперь он будет спать и во сне охранять твой меч и доспехи. Здесь они тебе не понадобятся.

Гном поднялся и, двигаясь рывками, как марионетка на ниточках, принялся собирать вещи Конана. Королева простерла руку, и он исчез.

— Без меча я чувствую себя голым, — усмехнулся Конан.

И в тот же миг ощутил, что его набедренная повязка исчезла. Обнаженная королева вдруг оказалась рядом, и ее глаза засияли волшебным, неземным светом.

Служба Конана состояла по большей части в удовлетворении похоти и капризов королевы. Опытный и сильный мужчина, он умел доставить женщине удовольствие и мог ласкать королеву в течении несколько колоколов подряд или даже всю ночь.

Таким образом, эта часть его работы трудностей не вызывала. Хуже приходилось во время пиров. Королева периодически устраивала в тронном зале долгие и обильные пиршества. Невесть откуда появлялись демоны самых невероятных форм и размеров: огромные, клыкастые и когтистые, как поднявшиеся на задние лапы остриженные медведи, с отвратительными складками кожи на брюхе и под мышками. Но были и небольшие, с хитрой шакальей мордой и телом уродливого горбуна. Встречались демоны-деревья и демоны-камни.

Некоторые и вовсе не имели формы и пребывали в виде клубящейся тучи. Но королева хмурилась, и Не Имеющий Формы, поспешно уплотнялся в некое подобие человека, после чего чинно сидел за столом, ел и пил наравне с другими.

Во время пиршества Конан обязан был стоять, скрестив руки, у подножья трона. И, что хуже всего, иногда его заставляли вступать в рукопашные схватки с особо буйными демонами.

Королева взмахом руки удаляла когти и клыки у одного из гостей и превращала его в некое подобие человека — уродливого, с огромными кулачищами, бычьей шеей и ногами-тумбами.

Конана выручала ловкость и быстрота. Силой он всегда уступал демону, но, непрерывно двигаясь, ускользал от медвежьих объятий чудовищ и с неожиданных позиций наносил сокрушительные удары в челюсть, в висок или затылок противника. После этого туша демона медленно уплывала из зала, а Конан с непроницаемым лицом равнодушно слушал одобрительные выкрики пирующих. Во время подобных схваток королева трепетала от страсти, и после каждой победы заставляла Конана заниматься с ней любовью прямо на троне, под завистливый вой пирующих чудовищ.

Затем Конан вновь стоял у трона, скрестив руки. Он надеялся, что скоро надоест королеве, и она отпустит его и Хепата восвояси. Может быть, даже наградит за усердие.

Если не считать пиров и гладиаторских схваток, жизнь во дворце текла однообразно. Королева часто и надолго исчезала, вероятно, вершила дела на местах, и тогда Конан отсыпался. Выспавшись, закатывал длительные пиры. Благо вино и еда появлялись сами собой. Не требовалось даже просить — дворец, казалось, сам знал, какое вино и какую закуску сегодня предпочитает воин. Конан входил в тронный зал — перед ним возникали прозрачные стол и скамья. Он садился, и появлялись яства. Воин ел и пил вволю, и единственным, чего ему не доставало, было общества Хепата, но все попытки найти его оказывались безрезультатными.

Долгими часами бродил Конан по дворцу в надежде запомнить расположение залов, лестниц и коридоров, составить в уме план, и, может быть, найти друга. Но дворец был переменчивым, как осенняя погода в горах. Ни разу Конан не побывал дважды в одном зале, за исключением тронного, да и тот все время оказывался в новом месте. Потом появлялась королева, и все повторялось — пиры, схватки, любовь…

Конан скучал по обычному столу. Рассеянно оглядывая возникающие перед ним яства, он вспоминал харчевни Шадизара с их пестрой, многоголосой толпой, ссорами, драками и терпким, дешевым вином.

В сияющем тронном зале, с возникающим из воздуха дорогим вином и изысканными закусками, ему не хватало простоты и незатейливости трактира толстого Асланкариба. Шума, гомона, смеха простого ремесленника или наемника, выпившего за один присест хороший кувшин вина. Конан знал, конечно, что, оказавшись в трактире, будет с грустью вспоминать изысканные угощения волшебного дворца. Но такова уж природа человека — только потеряв, он начинает понимать ценность того, что имел.

На сей раз, королева появилась прямо перед ним. Подняв все еще затуманенный воспоминаниями взор, Конан увидел позади нее высокого стройного юношу с ниспадающими на плечи белыми, как снег, волосами. Отстраненная красота лица выдавала в нем существо иной, нежели человек, породы.

«Полукровка», — почему-то подумал Конан, наблюдая за плавными, даже нежными движениями юноши.

— Твоя служба, Конан, близится к концу, — с усмешкой сказала королева. — Остается последнее испытание. Сумеешь победить — будешь свободен, вместе со своим другом. Проиграешь — не взыщи!..

Чувствуя тяжесть в голове от выпитого вина, а в желудке — от съеденного мяса, Конан молча встал и подошел к юноше. Слишком молод, слишком легок, наверное, быстр в движениях, но неопытен…

Новый любовник королевы — в этом Конан не сомневался — стоял спокойно, только глаза его внезапно налились кровью.

Сияние в зале усилилось, и Конан на миг зажмурился. Королева явно подыгрывала своему любимчику.

— Вначале верни Хепата, хочу, чтобы он видел бой! — Конан спокойно смотрел в глаза той, что еще недавно замирала в его объятиях, а теперь всем своим видом демонстрировала брезгливость и даже, похоже, ненависть.

Королева щелкнула пальцами, и в зале появился Хепат, прижимая к груди меч и доспехи друга. В глазах — тревога. Он уже не спал, ясно понимая, что будет наблюдать за смертельной схваткой на потеху женщине-демону.

— Не вздумай его убить, Конан, — зло сказала королева. — Твоя задача — победить, не убивая!

— Разве такое возможно?

— Постарайся! Иначе не жить ни тебе, ни твоему другу!

Юноша вдруг завыл. Тихо, заунывно. Широко открыл рот и вытянул шею, как взлетевший на плетень петух, собирающийся кукарекать. От его красоты не осталось и следа. Теперь перед Конаном: стоял вурдалак с горящими кровавыми глазами, искаженным потусторонней злобой лицом и торчащими из слюнявой пасти клыками.

Киммериец усмехнулся, и королева посмотрела на него с ненавистью. Вой мерзкого упыря перешел в свист, от которого заложило уши. Конан шагнул вперед и занес кулак для удара. Но противника на месте не оказалось. Размытое, смазанное движение — и удар со спины. Воину показалось, что в поясницу со всего ходу врезалась телега с грузом. Мигом повернувшись, он отскочил в сторону, избежав еще одного коварного удара в спину. Быстрота противника была невероятной. Глаз не мог уследить за его перемещениями, виделись только белесые полосы размазанных световых пятен. Конан вновь ощутил удар по почкам, затем еще и еще. Ну и подлая же тварь! Пользуясь нечеловеческим умением мгновенно перемещаться, он будет бить в спину до тех пор, пока… Об этом не хотелось даже думать. Не хотелось представлять, во что превратится его спина через несколько минут.

Если в схватках с демонами Конана спасала быстрота и ловкость, то теперь могла помочь только сила. В скорости он полностью уступал необычному противнику. Его нужно схватить! И тогда он не сможет порхать за спиной, как мотылек вокруг свечи!

Изменив тактику, Конан попытался поймать увертливого вампира. Он прыгал из стороны в сторону, стараясь предугадать, где противник окажется в следующее мгновение, чтобы ухватить, сжать, раздавить его тонкие кости! Морщась от боли в спине, на которую продолжали сыпаться удары, Конан метался, надеясь хотя бы случайно столкнуться с юношей. Но вурдалак, казалось, растворился в воздухе. И только саднящая боль напоминала о том, что он все еще кружит неподалеку и наносит коварные, предательские удары. Конан, рассыпая проклятия, продолжал неожиданно прыгать в стороны, нырять, нагибаться, крутиться юлой и, наконец, столкнулся с невидимым противником, успел вцепиться в его холодную руку. Вурдалак взвыл, пытаясь вырваться. Но Конан с рычанием сжал пальцы, чувствуя, как хрустнули под ними тонкие кости упыря. Затем раскрутил его, как пращу, и со всего маху приложил об пол.

Эхо прокатилось по залу. Закричала королева. Что-то торопливо говорил Хепат. Вурдалак, вновь став прекрасным юношей, без движения лежал на полу.

— Ты!.. Ты убил его! — рыдала королева, — убил моего сына! Ты умрешь за это!

— О, Кром! — воскликнул Конан, — я же не знал!..

Хепат тянул за руку, показывая на меч и доспехи.

— Скорее! Одевайся, бежим!

Королева исчезла вместе с телом сына. Свет вспыхнул с такой яростью, что Конан почти ничего не видел. Хепат помог надеть доспехи и пояс с мечом.

— Сейчас она вызовет демонов! Бежим!

— Да куда бежать?! — Конан яростно выругался. — Я пытался найти выход!..

— Я знаю! — кричал Хепат. — Мне рассказал Эскиламп… во сне!..

Спотыкаясь и рыча от досады, гном побежал прочь из тронного зала. Широким шагом Конан двинулся следом, от души надеясь, что подсказки волшебника Хепату не приснились. Они, конечно, именно приснились, но, как утверждал гном, по воле Эскилампа.

Сияние пульсировало в такт биению сердца. Прозрачные стены пришли в движение. Замок пытался поймать и раздавить ненавистных смертных, один из которых осмелился убить сына королевы.

Хепат, окончательно очнувшись от колдовского сна, уверенно находил дорогу. Прошли несколько сверкающих залов, пробежали, ныряя под сжимающиеся арки, через пульсирующие коридоры. Не обращая внимания на появляющиеся и исчезающие лестницы, переходы и залы, Хепат твердо держался нужного направления.

— Скоро! Скоро выход! — гном с утроенной энергией бросился вперед и… остановился в страхе и замешательстве.

Посреди очередного сверкающего зала возвышалась огромная, косматая фигура. Демон стоял неподвижно, как скала, вытянув кривые лапы с длинными, обломанными когтями. В целом он походил на недавнего знакомого — пещерного медведя. Только в отличие от заросших шерстью медвежьих глаз, огромные, как плошки, кровавые очи демона горели неугасимым рубиновым огнем.

Поросшее бурым медвежьим мехом брюхо свисало к самому полу, превращая фигуру чудовища в подобие каменного истукана. Из-под брюха торчали коричневые ступни, увенчанные расслоившимися и тоже обломанными когтями. Очевидно, демон не был молод. Но старость не превращала его в слабого противника, скорее, наоборот — опыт всегда много значил в схватках.

Обнажив меч, Конан подошел к чудовищу. Хепат, как и положено оруженосцу, находился чуть позади.

— Королева хочет, чтобы я убил тебя в поединке, — раздался громовой рык, в котором с трудом можно было разобрать слова. — Она запретила мне использовать волшебную силу демона. Я должен убить тебя так, как ты убил ее сына.

— Я не знал, что сражаюсь с сыном королевы, и убил его ненамеренно, она должна это понять, — спокойно сказал Конан.

— Она поняла, — рявкнул демон, — иначе ты давно превратился бы в кучу пепла! А теперь тебе будет дарована смерть в бою! Цени это, жалкий кусок свежего мяса!

Демон пошевелился, и его огромная туша внезапно оказалась рядом. Только когти царапнули по сверкающему полу! Теперь Конан находился в пределах досягаемости кривых лап. Хепат незаметно стал заходить сбоку. Пальцы его сжимали рукоять фамильного кинжала.

Демон не обращал внимания на передвижения гнома. Кровавые глаза, полыхая ненавистью, неотступно следили за Конаном.

— Ты умрешь, и душа твоя вечно будет мучиться там, куда я ее унесу! Вечно!

Левая лапа чудовища вдруг с такой быстротой устремилась вперед, что Конана спасла только его реакция. В последний момент он успел нырнуть под когти и отпрыгнуть в сторону. Демон был опытным бойцом и теперь совсем не походил на каменного идола. Под кожей, поросшей бурой шерстью, перекатывались огромные, как удавы, мышцы. Бугрились, переплетались, вздувались.

Конан, нарочито растягивая слова, сказал: «Ты быстрее, чем я думал…»

Быстрыми, скользящими шагами он приблизился к демону и вонзил меч в его отвисшее брюхо. Но, отпрыгнув на безопасное расстояние, с тревогой заметил, что крови на клинке не было. Меч вошел в складки кожи демона, не причинив ему ни малейшего вреда.

— Жалкий смертный, — прорычало чудовище, — мою шкуру не проткнешь этой маленькой игрушкой!

Демон отрывисто залаял, что означало, очевидно, смех. Затем зарычал, и его косматые лапы пришли в движение. В любой момент Конан мог попасть под удар. Приходилось непрестанно уклоняться, отпрыгивать в сторону, даже отбегать, но демон двигался вперед с проворством, которого трудно было ожидать от такой туши. Всякий раз он оказывался рядом, и его кривые лапы мелькали с неимоверной скоростью.

Непрерывно двигаясь, киммериец пытался обойти врага или хотя бы оказаться сбоку, но неизменно видел перед собой мохнатые лапы с обломанными когтями, отвисшее брюхо и красные, горящие ненавистью глаза. Рано или поздно демон сумеет зацепить увертливого противника, и участь его будет решена…

Улучив момент, Конан нанес рубящий удар по нависшей над ним огромной, кривой лапе. Клинок отскочил, как от камня, едва не вывернув киммерийцу руку. Оставалась последняя надежда — красные глаза демона. Но чтобы пронзить мечом глазницу, требовалось подойти к чудовищу на близкое расстояние. А значит, вероятнее всего, попасть под удар страшной когтистой лапы!

И тут Конан заметил, что на шерсти демона повис Хепат. Незаметно зайдя сзади, он ухватился за бурые, свалявшиеся волосы и теперь пробирался выше, намереваясь, очевидно, добраться до головы и глаз чудовища. Почувствовав присутствие чужака, демон попытался зацепить его лапой. Конан немедленно сделал выпад и погрузил клинок в подмышечную впадину чудовища. На сей раз кончик меча оказался окрашен черной кровью.

Значит, демон уязвим! Стремясь отвлечь его от Хепата, Конан стал нападать яростнее. Теперь лезвие меча мелькало перед глазами демона, как крылья ветряной мельницы. Хепат уже сидел на косматой шее, и его кинжал искал глаза чудовища. Заревев, демон ухватил гнома обеими лапами, вонзил кривые когти в его маленькое тело и с размаху швырнул на пол. Но меч Конана уже наполовину вошел в его кровавый глаз.

Страшный рев потряс сверкающий дворец. Сияние вспыхнуло ярче, затем неуверенно замигало и окончательно померкло. В нормальном свете воин увидел бьющееся в судорогах чудовище и неподвижного, истерзанного страшными когтями, окровавленного Хепата.

Конан метнулся к демону и несколько раз вонзил меч в другой глаз. Затем медленно подошел к неподвижному телу гнома. Упав на колени, припал к груди маленького друга. Сердце Хепата не билось. На страшных, рваных ранах уже запеклась кровь. Рука все еще сжимала резную рукоять фамильного кинжала. А в глазах навеки застыла боль.

Взревев, Конан бросился к содрогающемуся в последних корчах демону и стал рубить, колоть, снова рубить его отвратительное, поросшее медвежьей шерстью тело. Сколько времени продолжалось это безумие, киммериец не помнил.

Очнулся он, заметив в стороне королеву, пристально и печально наблюдавшую эту сцену последней мести поверженному врагу, отнявшему дорогого друга. Тяжело дыша, Конан медленно опустил испачканный черной кровью меч. Не сводя сверкающих глаз с королевы, механически вытер клинок о бурую шерсть демона и вложил в ножны.

— Я потеряла сына, — тихо сказала королева, — ты потерял друга, ради спасения которого согласился служить мне, удовлетворяя все прихоти и капризы.

Конан молчал, и в синих глазах его медленно закипали слезы.

— Я не должна была уступать просьбе сына сразиться с тобой… Я сама виновна в его гибели… И в гибели твоего друга…

Рядом с телом Хепата засверкал всеми цветами радуги прозрачный горшок, наполненный драгоценными камнями.

— Прими мой прощальный дар…

Но Конан, не обращая внимания на сверкающее сокровище, поднял окровавленное тело друга и, бережно прижав его к груди, направился к выходу.

Увлекаемая течением лодка медленно двигалась среди темных вод подземного озера. Конан все еще прижимал к себе холодное тело Хепата, и в глазах его, все так же, голубыми льдинками, сверкали слезы. Только теперь он понял, чем был для него этот маленький преданный пьяница. Хепат незаметно избавлял Конана от одиночества. Разделял с ним радости и беды, ненавязчиво помогал пережить неудачи и огорчения, столь частые в этом несовершенном мире. Его почти незаметное присутствие стало чем-то обыденным, привычным, как меч на поясе, как кинжал под рукой. А теперь Конан вновь остался один. И горьким будет отныне его одиночество! Он припомнил, как в юности наблюдал со скалы за встречей волка-одиночки с небольшой стаей — местным выводком, ведомый старой волчицей…

Огромный, сильный волк, в каждом движении которого чувствовалась мощь и необузданная природная свирепость, сохраняя поистине царское достоинство, принимал знаки почтения от членов случайно встретившейся стаи. Первой, виляя хвостом, подошла волчица. Обнюхав громадного чужака, шаловливо отпрыгнула, приглашая к любовной игре. Но одиночка, которого с радостью приняла бы любая стая, не обратил внимания на ухаживания самки. Он неподвижно стоял, пока остальные волки — драные и облезлые — как щенята, подползали на брюхе выразить покорность гордому великану.

Волчица вновь игриво ткнулась мокрым носом в шею чужака, который мог бы подарить ей щенят невероятной силы и выносливости. Сделать, таким образом, ее стаю самой сильной в округе. Но великан предпочел одиночество. Гордо подняв голову, он шагнул в сторону, оглянулся в раздумье, затем решительно заскользил вверх по распадку, легкой тенью огибая валуны и вековые сосны. Ему не нужна стая. Он всегда был один. Он навечно останется гордым волком-одиночкой!

Даже издали Конан услышал, как тоскливо заскулила волчица. Как затем жалобно завыла, и этот вой подхватила стая, потерявшая возможность заиметь вожака, который мог бы приносить ей много, много кровавой пищи.

Он, Конан, и был таким гордым волком-одиночкой! И теперь, после смерти маленького друга, останется им навсегда. Навсегда…

Эскиламп, зная о смерти Хепата, встретил Конана с болью в глазах. Молча принял холодное тело, бережно опустил на траву. Конан оттолкнул лодку, и она, увлекаемая волшебным течением, исчезла в тумане, который окутал вдруг сверкающий дворец королевы демонов Эн-Кастера.

— Где мы его похороним? — Эскиламп отвернулся, скрывая слезы.

— Только не здесь… В горах… На вершине. Или в пещере, он ведь был гном… пещерный житель, хоть и привык жить среди людей.

— Я знаю хорошую, сухую пещеру… Ему бы там понравилось. Тело его останется нетленным, и он вечно будет смотреть на столь милые его сердцу цветные сталактиты.

Завернув тело Хепата в одеяло, Конан сел позади Эскилампа на крылатое чудовище с красивым именем Гаэланд. Пощелкав зубастой пастью, ящер расправил крылья и взмыл в голубую высь.

Пещера действительно была красивой и сухой. Легкий сквозняк шевелил бороду гнома, когда Конан бережно усадил его на камень, прислонив к стене так, чтобы он «видел» освещаемую солнцем часть пещеры. Разноцветные сталактиты играли бликами света, рассыпая по сторонам солнечные зайчики. Вкрапления кварца в стенах сверкали всеми цветами радуги. Но не радовало друзей великолепие последнего пристанища Хепата. Слезы застилали взор сурового киммерийца. Боль стояла в глазах Эскилампа. Молча простившись с маленьким другом, Конан, неслышно ступая, вышел из пещеры. Эскиламп вполголоса прочитал несколько заклинаний, начертил в воздухе дымящийся охранительный знак и также тихо покинул вечную обитель последнего гнома из клана славного царя Вармина.

Конан и Эскиламп сидели у волшебного костра, неугасимое пламя которого радостно раздвигало нависший полог ночи. По молчаливому уговору о погибшем друге старались не говорить. Пройдет время, немного утихнет боль и тогда, при встрече, можно и нужно будет вспомнить маленького оруженосца и поднять наполненные до краев кружки за упокой его мятежной души.

Конан смотрел на пламя и вспоминал дни, проведенные во дворце. Схватки с демонами, ласки королевы, обильные застолья… Эскиламп, пытаясь отвлечь друга от грустных мыслей, уже давно рассказывал что-то о секретах колдовства и заклинаниях.

— Я скажу тебе, Конан, одну вещь, за которую меня подвергли бы остракизму мои собратья по ремеслу, если бы сейчас услышали. На мой взгляд — а я думаю над этим очень давно — заклинания и ритуалы сами по себе ничего не значат!

Конан с удивлением посмотрел на друга. Не моргнув глазом, маг опровергал все то, чем занимались его собратья в течение тысяч лет! Ритуалы — ничего не значат?! Но ведь именно в них и заключается суть колдовства! Именно заклинаниям и ритуалам обучаются в первую очередь помощники и ученики колдунов!..

Эскиламп между тем продолжал тихим, печальным голосом:

— Все эти долгие ритуалы и заклинания просто помогают мозгу восприимчивого человека настроиться на нужный лад, испускать нужные волны… — он невесело рассмеялся. — Вот представь, что сидишь у пруда и тихонько бьешь по воде палочкой. По поверхности расходятся волны… Но если палочка на конце раздваивается, и по воде ударяют сразу два конца этой рогульки, то волны как бы остановятся… Они будут стоять до тех пор, пока ты будешь мерно, через равные промежутки, постукивать палочкой по воде…

— Мне даже в детстве не приходило в голову стучать палкой по воде, — усмехнулся Конан. — Но я тебе верю, хотя и не могу представить волны, которые бы не расходились, а стояли. Так это и есть волшебство?

— Примерно так работает мозг волшебника, когда он читает заклинания: непрерывно испуская стоячие волны. Тогда воздействие более длительное.

— Стало быть, заклинания — это твоя палочка с рогулькой на конце?

— Вроде того… Мозг долбит и долбит реальность стоячими волнами и в конце концов изменяет ее! А ритуалы просто помогают сосредоточиться. Особенно если участвует толпа!..

Глаза волшебника заблестели.

— Если с помощью ритуала удается направить мысли-волны по нужному пути… Такая сила способна породить многое!..

Конан невольно нахмурился:

— Может, лучше вообще ничего не порождать? Оставить это богам?

— Не всегда… — вздохнул Эскиламп. — Мы обязаны воздействовать на этот мир, хотя бы для того, чтобы его безраздельно не захватили силы зла.

Некоторое время оба молчали. Колдун поворошил сучья в костре, и веселые искры взметнулись к звездам.

— Но я ведь и сам читал заклинания, — сказал Конан. — И они срабатывали, хоть я и не волшебник!

— Они настроили твой мозг на нужную волну. Но у волшебника получилось бы еще лучше.

— У меня тоже получалось неплохо, — проворчал Конан.

Эскиламп не стал спорить. Задумчиво кивнул, пристально глядя на огонь.

— Ты ведь, Конан, тоже пытаешься изменить мир к лучшему — с помощью меча!

— Не знаю… Я просто брожу по земле в поисках лучшей доли. Ничего я не хочу менять. Да и не в силах я ничего изменить на этой земле!

Пляски огня в волшебном костре отодвигали стену ночи с ее звуками и мечущимися тенями. Изгибающиеся языки пламени вновь напомнили Конану гибких танцовщиц, исполняющих любимый во всех странах танец живота.

Ночь незаметно уступала место зарождающемуся дню. Где-то за горами вставало солнце, мягко, но настойчиво оттесняя темноту в глубокие ущелья и бездонные пропасти, которыми так богаты великие Карпашские горы.