Боевой 1918 год. Комбриг

Глава 1

Опираясь на деревянный брус, закрепленный поперек двери теплушки, я слушал ставший уже привычным редкий перестук колес, разглядывая чинно проплывающие мимо пейзажи. Тем более что неинтересная степь уже закончилась и пошло разнообразие. То роща, то поля, то речка, то виднеющаяся вдалеке деревня. Да и просто стоять вот так, ловя лицом не сильный встречный ветерок, было приятно. Ну, правда до тех пор, пока паровозный дым не начнет задувать в вагон. Тогда вся окрестная пастораль моментально приобретает кисло-едкий привкус сгоревших в топке дров, и дверь лучше прикрыть, зафиксировав веревкой, оставив узкую щель. А то теплушка может быстро превратиться в газенваген.

Хотя сам вагон нам достался, можно сказать, со всеми удобствами. Не просто, где «сорок человек или восемь лошадей», а прямо-таки люкс. Треть пространства была отгорожена дощатой перегородкой с дверью. Там были установлены нары и печка-буржуйка. В дальнем углу присутствовала дырка в полу, для отправления естественных надобностей. Что еще нужно для полного счастья? Только если воды на станции набрать. И самое главное – нет той толчеи, что происходит в пассажирских вагонах поезда. Правда, буквально на каждой крупной станции приходилось закрывать двери, пытаясь отсечь поток желающих проехать по железке. А то поначалу к нам пару раз пытались влезть какие-то хмурые мужики с огромными мешками. И не просто влезть, а еще и права покачать. Лишь сунутый под нос ствол заставлял глухо матерящихся коробейников убраться.

Хотя в Ростове мне предлагали для путешествия вагон какого-то из великих князей. С бархатом, медью и позолотой внутри. Но к нему прилагалось два услужливых проводника, поэтому пришлось за явить, что у меня с собой лошади, в связи с чем царские апартаменты исключаются. Вот и получил сию теплушку. Только не надо думать, что я внезапно проникся идеями равноправия и, движимый аскетизмом, с негодованием отказался от комфортной роскоши. Хрен вы угадали. Меня напрягали те самые улыбчивые проводники. А я с момента получения телеграммы от ВРИО председателя СНК не доверяю никому, кроме своих парней. Просто если у кого-то хватило ума и возможностей сотворить «липу» на таком верху, то неизвестно, чего от них вообще ожидать можно. Поэтому зачем мне нужны возможные шпионы под боком?

Дело в том, что вроде бы совершенно нормальная правительственная телеграмма была отправлена без необходимых меток. Для того месяца и того дня в настоящем послании должно присутствовать слово «звезда» в любом контексте и точка с запятой в конце. Их не было, а значит, телеграмму послал не Жилин. При посторонних я не показал вида, что… хм… несколько взволнован, но уже в расположении батальона выложил свои сомнения мужикам. Комиссар моментально «упал на измену» и, переполошившись, вообще настоятельно рекомендовал никуда не ехать. От избытка чувств нахватавшийся морского сленга Лапин выдал:

– Твою мать… в клюз… через колено… в центр мирового равновесия… Да ты… Да они… – после чего, немного придя в себя, слегка поуменьшил экспрессию: – Ты совсем е…? В смысле – с ума сошел? Не понимаешь, чем это закончится? Тебя же просто убьют! Ведь мы даже не знаем, на каком уровне произошло предательство и кто это тебя таким хитрым способом выманивает!

Примкнувший к нему Буденный (еще тот знаток обсценной лексики), уважительно кивавший во время комиссарского спича, тут же орально поддержал однополчанина. При этом будущий маршал внес некий конструктив, добавив в витиеватые обороты не просто предостережение от поездки, а настаивая на немедленном подключении к делу чекистов.

Выслушав коллег, я ухмыльнулся:

– Ну так уж и не знаем… А если подумать? Кому мы буквально намедни оттоптали нежные демократические гениталии?

Кузьма, пару раз мигнув, тряхнул головой, ошарашенно произнеся:

– Да нет… Не может быть… Это же наши товарищи… Неужели они посмели… Но зачем?!

Я фыркнул:

– Что за женские вопросы? «Зачем?» Просто граждане из военной оппозиции, получив послание от своих людей о том, что произошло в батальоне, подняли волну. Ведь их делегатов чуть не шлепнули, а «донна Роза» так вообще под вышкой ходит. В плену, можно сказать. Вот в «товарищах» говно и вскипело, после чего они пошли на подлог, направив нам фальшивое сообщение.

– Зачем?!

– Да просто. Ведь надавить на меня можно только через Жилина. А надавить не получится, так как он их сам не переваривает. Плюс у нас на руках есть решение трибунала. Но вот если меня в Москве арестовать, то Чура можно будет легко обменять на Розу. Или даже не сразу менять, а для начала тоже засунуть под трибунал. Но уже состоящий из своих людей.

Семен пожал плечами:

– Тогда вообще не вижу смысла так рисковать. Я же говорю – подключить чекистов и послать телеграмму товарищу Жилину. Пусть они разбираются…

Махнув рукой, я злобно ответил:

– Они там уже разбирались. Долго разбирались. Дискуссии, мля, вели. Договориться пытались. Без толку… И ладно бы если эти теоретики просто в своем котле варились. Хрен бы на них. Но ведь они в войска агитаторов засылают. Вот в чем проблема! Поэтому считаю, что подобные начинания надо давить в зародыше. И вот эта телеграмма, а также факт возможной попытки ареста легендарного комбата, мне развяжет руки. В общем, как говорил один веселый человек: «Сядут усе!»

Комиссар, задумавшись, выразил сомнение:

– А вдруг это не они? Вдруг это вообще беляки? Или еще кто…

Придав саркастичности взгляду, я отбил выпад:

– Угу! Ты еще скажи – немцы! Не-е… печёнкой чую, что это наши «товарищи» постарались. Да и по времени подходит. Та сладкая парочка в коже как раз успела добраться до Ростова и дать паническое сообщение. Вот их руководство и приняло меры. – Тут я вспылил: – Биомать! Мудаки ссыкливые! Значит, решили, пока руководство не в курсе, пропихнуть свои идеи. А когда поняли, что это не просто не получилось, а они знатно обосрались, начали дергаться и усугублять.

Буденный, выслушав меня, нахмурился и, потрогав остатки былой роскоши над верхней губой, решительно сказал:

– Я с тобой поеду.

Пришлось возражать:

– Нет. Ты за старшего остаешься. Поедем мы с Бергом. – И предупреждая готового вскинуться Лапина, продолжил: – Для всех – едут только двое. С торжественными проводами и маханием платочками. А автоматчики охраны, через наших контрабандистов, наймут какое-нибудь суденышко и поплывут отдельно. В Таганроге встретимся. Просто есть у меня подозрения, что в Крыму наверняка присутствуют люди из оппозиции, которые должны проследить за Чуром. Проследить и доложить своим, что да как. И не надо делать большие глаза. Не зря же Григоращенко на трибунале напомнил, что еще четыре месяца назад наши матросики такими же долбанутыми были…

В общем, мужиков я убедил. Удалось даже отбиться от их требований взять с собой побольше людей. Смысла в этом не было, так как одиннадцать автоматов на ближней дистанции, если надо, создадут такой вал огня, который местным и не снился.

А потом мы вдвоем загрузились на корабль. Парни же поплыли (хм, не поплыли, а пошли…) в Таганрог на нанятой фелюге. Оттуда в одном поезде, но раздельно, добрались до Ростова. И теперь я парней, смеясь, называл «лошадьми», так как в военной администрации города затребовал теплушку, аргументируя требование именно наличием у меня четвероногого транспорта. Ну а дальше просто дело техники. Автоматчики тайно проникли в вагон, двери прикрыли – и вот мы уже второй день в пути.

Пока я курил, ребята организовали перекус, тронувший меня за плечо Чендиев отвлек от медитативного процесса созерцания:

– Командыр. Пошлы кушат.

Да-да. Оставить абрека в Севастополе не получилось. На Магу не действовали никакие аргументы. Хитрый «чех» за это время обеспечил самыми разнообразными ништяками весь свой аул (там, по-моему, и на ближайшие окрестности хватило), по этому считался в горах весьма уважаемым человеком. Прямо как в той песне – «Тофик умный и отважный, потому что деньга накопил». Хотя, в отличие от фольклорного «Тофика», смелости Магомеду реально не занимать. Да и польза от него вроде и незаметная, но вполне ощутимая. Поэтому жестко приказывать оставаться в расположении не стал. Просто пояснил, что в Москве нам точно никакие трофеи не светят. Что у нас, скорее всего, получится исключительно карательный рейд. Но Чендиев отреагировал в своей неожиданной манере:

– Наказат тэх, кто на Тшура коса сматрэл, это хорошо. Точно надо с тобой иду! Твой враг – мой враг.

Вот и вышло, что в столицу нас едет в общей сложности пятнадцать человек. Все входили в подразделение охраны. Причем каждый отобран лично и скрупулёзно. Мне ведь с этими ребятами очень долго (как я надеюсь) по всему земному шару таскаться. Поэтому при вербовке учитывалось всё – и общая авантюрность характера, и привычка держать язык за зубами, и решительность действий в сложной обстановке, и умение работать как в группе, так и в одиночку. Да там все качества перечислять запаришься. Но самое интересное (тут уж я сильно постарался), что парни, даже в нашей пропитанной самой различной агитацией атмосфере, оставались достаточно аполитичными. Даже где-то циничными. Однозначно присутствовала личная преданность командиру, а вот в остальном… Для ребят «своими» могли быть и офицер, и боец красного отряда, и простой обыватель. То есть при общении с людьми они смотрели не на классовую принадлежность, а на суть человека.

Хотя в каждом из бойцов эта жилка – жить и судить об окружающих по справедливости – изначально присутствовала. Вот тот же Федор Потапов с Демидом Носовым и остальными приятелями-дембелями пришли на помощь практически незнакомому человеку, помогая мне завалить охреневших от безнаказанности анархистов на станции.

Но, наверное, надо представить всех. Помимо Берга, Потапова и Носова, было еще трое студентов. Михаил Федосов, Алексей Журба и Дмитрий Потоцкий. При этом вся троица из Киевского политеха. Федосов с механического отделения, а Журба с Потоцким с инженерного. Свалили из Киева к родителям в Ростов, когда «небратья» объявили о создании своей республики. Точнее, когда на небольшом митинге в институте схлестнулись с апологетами идеи украинства. Где в бурной дискуссии и доказали их неправоту. Панове, собрав зубы с пола, мрачно пообещали устроить месть. Студенты, не став дожидаться осуществления обещанного (тем более что националисты просто избиением бы не ограничились), покинули город.

Потом уже, в Ростове, наслушавшись моих выступлений, записались в батальон. Где я их и приметил. Парни – оторви да выбрось! Как их за все художества раньше не выперли из института, не представляю. Может, потому что они, при всем своем бардачном отношении к жизни (чем сильно напоминали современных мне студиозов), были очень грамотными ребятами? Во всяком случае, уже сейчас хлопцы советом и руками активно помогали в модернизации нашей техники при работе на заводе.

В «ближниках» охраны присутствовал и бывший офицер. Подпоручик из драгун – Андрей Василенко. Виртуоз сабель ного боя, у которого и мне было незазорно поучиться владению длинноклинковым оружием. А то с ножами давно могу обращаться, но вот с саблями как-то не приходилось… Два моремана-сигнальщика: Вячеслав Соболев с Иваном Кутиковым, тоже пришлись в тему. Сильные и ловкие будто пришли не с железных коробок, а с парусного флота, где постоянно по вантам бегать надо. При этом Кутиков, без всяких модификаций, обладал ночным зрением, почти не уступающим моему.

Еще была пара крестьянских парубков из казачьих станиц – Леха Пузякин (худой и длинный парняга с широкими словно лопата ладонями) и шустрый, словно капелька ртути, Богдан Ерема (если что Ерема – это фамилия). Ну а завершали «чертову дюжину» Борис Ивлеев – рукастый паренек с Путиловского, которого я выделил среди пришедших к нам людей Лапина, и Сергей Приштин (в девичестве Соломон Рубинчик) – «дважды угнетенный». Серега получил это прозвище, потому как относился к выкрестам. Папа его, исходя из каких-то внутренних убеждений, внезапно решил сменить веру и, забив на Тору, перекинулся в православие. Вот и получилось, что их семью сначала гоняли в местечке – за превращение в гоев, а потом, после переезда, их же гоняли в городе, но уже как жидов. В результате чего Сергей вырос крепким, драчливым, но не сломленным. У человека был один минус – к евреям Приштин относился просто с огромным предубеждением. Но умел сдерживать порывы души, поэтому прижился.

Что еще сказать за охрану? С ними я дополнительно занимался практически каждый день, и бойцы получились – огонь. А главное – мы все как-то даже мыслили на одной волне, что в целом тоже сильно способствовало душевному равновесию. Нет, у меня все подчиненные в батальоне просто орлы, только вот за ними, как и за любыми солдатами, надо постоянно присматривать, дабы чего не учудили. Но это вполне понятно и привычно. У нас в Афгане с личным составом та же фигня происходила. Нет, не в бою. Там косяков практически не случалось. Зато по возвращении в расположение… Толпа молодых мужиков, пусть даже в умат уставшая после выхода, способна на такие выходки, что уму непостижимо. Не зря говорят – солдаты те же дети, только с большими членами. Вот мы и куролесили, доводя своих офицеров до седых волос. Разумеется, не нарочно, а вследствие отсутствия мозгов и присутствия огромного шила в заднице.

Но с десятком охраны все получалось несколько по-другому. С ними взаимоотношения строились, словно с офицерской группой спецназа. Нет, и они учудить могут, но в меньшей степени и с гораздо меньшей частотой. Во всяком случае, окоп для «стрельбы стоя с лошади» рыли всего два раза.

Поэтому сейчас, принимая у хозяйственного Богдана тарелку, я кивнул и, усевшись на нары, отдал должное каше. Пока ел, состав очередной раз остановился. Выглянувший в дверь Журба оповестил:

– Опять на семафоре встали. – И цыкнув зубом, добавил: – Когда только доедем? Это же не езда, а ёрзанье. Каждые полчаса останавливаемся!

Тут он прав. Вот эти – дерг (вагон), блям (сцепка) уже достали. С другой стороны, хорошо, что вообще доехали, а то вчера сказали, что с путями что-то случилось и мы из-за этого ушли на другую ветку. Поэтому прибытие будет не на Казанский, а на Брянский вокзал. Но это все мелочи. Главное – едем. С удовольствием потянувшись, я ответил:

– Да вон, похоже, окраины уже видны, так что скоро на месте будем.

После чего подхватив оставшиеся полбулки хлеба и отпластав кусок от шмата сала, спрыгнул с теплушки на насыпь. Похрустывая редким гравием, прошел вперед до пассажирского вагона и, повернувшись к нему спиной, ударил каблуком по угольному ящику:

– Эй, сова! Открывай – медведь пришел!

В ответ тишина. Но я не успокаивался:

– Мурзилки, не тупите. Паровоз скоро поедет, а вы без шамовки останетесь. У меня тут хлеб белый с салом…

Под вагоном зашебуршало, и на свет божий появилась перемазанная угольной пылью мордаха пацана лет двенадцати. Он недоверчиво окинул меня взглядом, но, заметив продукты в руках, прищурил глаз:

– Чегой-то это ты, дядька, нас словно голубей подманиваешь? Али еды у тя завались? Али жалостливый такой?

Я мотнул головой:

– Нет. Дело есть. А это… – качнув в руке булкой, продолжил: – Задаток.

Мальчишка появился весь и, унюхав запах сала, гулко глотнув, деловито спросил:

– Чё надоть? Токмо сразу скажу, что у нас содомитов нема. Но ежели на стреме постоять надоть, то мы завсегда…

Пришлось успокоить:

– «Бугры»[1] не интересуют. А надо, чтобы вы, когда поезд на вокзал приедет, посмотрели, кто в наш вагон зайти захочет. Ну и нам рассказали.

Мурзилка тряхнул головой:

– Не понял. А сами-то чё? Глаза закроете, шоб их не видать?

– Нет. Мы раньше выйдем. Ну а вы глянете, кто на вокзале в теплушку ломиться станет. И если получится проследить, куда они потом пойдут, то помимо жратвы, еще и деньгами накину.

– Скока?

– Десять рублей дам.

Беспризорник шмыгнул, вытерев нос рукавом, и, показав в улыбке контрастно-белые на черной физиономии зубы, ответил:

– Вот теперича понял. А ежели не получится проследить?

Я пожал плечами:

– Тогда только два фунта белого хлеба и фунт сала. Мы вас ждать на площади будем. С той стороны, где башня с часами. Знаешь, где это?

Собеседник утвердительно кивнул:

– Знаю. Ну ладноть. Заметано! Токмо ситный с салом вперед!

Сунул ему задаток, но мелкий прохиндей попробовал возмутиться:

– Э-э! Всё договоренное давай! А вот десять рублёв потома.

Я ехидно ухмыльнулся:

– Лохов на рынке поищи. Сладишь дело, тогда и рассчитаемся.

Ничуть не расстроившийся пацан хмыкнул:

– Ну и ладноть… Долго вас ждать-то?

В этот момент паровоз свистнул, и я торопливо ответил:

– Давай грузись обратно. – А когда мелкий нырнул на свое место, добавил: – Ждать недолго. Всяко-разно не больше часа.

После чего, дождавшись, когда мимо начнет проплывать наша теплушка, заскочил внутрь.

Там мужики ждали окончания беседы. Коротко пересказав им содержание переговоров с деструктивным элементом, опять присел на нары и задумался. Ну да – сглупил я. Сглупил! В тот момент, когда думал: «Десять автоматических стволов! Всех запугаем», башка соображала не в ту сторону. Запугать автоматом, конечно, можно. Но лишь того, кто знает, что это такое. А кто не знает? Тут ведь людям лишь про пулеметы известно. Да и не в этом дело…

Ведь как себе представлял – противникам известно, что мы едем вдвоем. То есть для возможного ареста выделят четыре-пять человек, не больше. Представлялась картина – вот они к нам подходят, такие уверенные в себе, и предлагают сдать оружие. Но их, в свою очередь, окружают десять неулыбчивых рыл. После чего врагов нежно берем за кадык и предлагаем препроводить к начальству. И уже там всех лихо ставим раком. Может даже со стрельбой в том здании, где у них гнездо (тем более что особо жалеть мудаков из военной оппозиции я не собирался).

Но что же получается в натуре? Посмотрев, как всё происходит на крупных станциях, и пообщавшись с проводниками, я сильно приуныл. В той же Москве, при прибытии поезда, на перрон выходит человек двадцать бойцов из комендантской роты, которые стоят в оцеплении и помогают при проверке документов пассажиров, заодно отслеживая разных подозрительных типов. Вот и что у нас получается? Те, кто нас попросит сдать оружие, наверняка знакомы солдатам из оцепления. Хотя бы потому, что они заранее их предупредят о своих действиях и покажут мандат. И как тут сопротивляться? Нас ведь никто не знает. А документам, вполне возможно, далеко не сразу поверят. Поэтому бойцы бросятся помогать вязать приезжих бузотеров без всяких раздумий. Но уж если стрелять начнем, то там полвокзала трупов сложится, и Чур из ангела моментально превратится в распоследнего черта.

Исходя из этого, было принято решение ссаживаться с поезда не на вокзале, а на подъездах к нему. Ну и как вариант мелкой пакости – решили все запереть. В теплушке есть две двери и два окна. Вернее, два небольших оконных проема без стекол, но с деревянной ставней, запираемой на щеколду. Двери тоже могли закрываться на накидные крючки. Солидные такие – с палец толщиной. Поэтому фиг дверь откатишь, пока они закрыты. То есть, пока вагон будут пытаться вскрыть (а это время), мы рассчитываем успеть прибыть на привокзальную площадь, где беспризорники нам укажут, кто конкретно пытался проникнуть внутрь.

В общем, обсудив вчерне план, стали готовиться. А когда уже перед самым въездом в город остановились на очередном семафоре, то неспешно десантировались, переместившись на тормозную площадку. Правда, там оказалось настолько тесно, что, когда я влез на ступеньку с левой стороны, справа на насыпь чуть не выпал Федосов. Да и с дверью пришлось маленько потрепыхаться, соображая, как же сделать так, чтобы приподнятый крючок в момент закрытия упал в проушину. Но подперли его щепочкой, и все получилось. Ну а потом, стоя на площадке, поехали дальше.

Мимо проплывали какие-то сараи, амбары и, не побоюсь этого слова – лабазы. Черные бревенчатые дома с разновысотными заборами. Какие-то (судя по куче бочек) бондарные мастерские. В общем, Москву я не узнавал категорически. Во всяком случае, с этого ракурса. С другой стороны, а чего я хотел? ТГК «Киевский» увидеть или «Рэдиссон Славянскую»? Хорошо еще, что, когда состав сбавил ход до скорости бегущего трусцой человека, разглядел впереди характерную башенку и арочное покрытие перрона Брянского вокзала. Разглядел и скомандовал своим:

– На выход, братва!

Высадка не вызвала вообще никаких затруднений, и вскоре мы бодрым шагом шагали по дороге, ведущей к привокзальной площади. Шли не толпой, а строем, ибо ничто так не маскирует вооруженных людей, как самое обычное передвижение в колонне. Идут себе бойцы куда-то, значит, так надо. К тому же мы даже замаскировались, сменив приметные береты на самые обычные солдатские фуражки. О головных уборах я позаботился заранее именно с той целью, чтобы можно было передвигаться по городу, не бросаясь в глаза. О них и о красных повязках, скрывающих морпеховские шевроны. А что касается остальной формы, так сейчас бойцы в чем только ни ходили, поэтому наша выгоревшая «афганка» особого внимания не привлекала.

При этом почти на подходе к месту встретили патруль. Но так как я сам к ним подошел, уточняя дорогу до вокзала, то у нас даже документы не попросили. И даже если бы и спросили, то ничего страшного – с бумагами был полный порядок. Включая командировочные и продовольственные аттестаты.

Успели мы очень даже вовремя. К этому времени еще не все пассажиры успели разойтись и разъехаться. Остановившись с краю площади, возле какой-то скобяной лавки, наблюдали, как мешочники, ругаясь, делят телегу с ломовой лошадью. Последние извозчики увозили припозднившихся пассажиров, и вскоре привокзальный майдан почти опустел. А я, кивнув в сторону стоящего неподалеку грузовика «Гарфорд» с будкой, предположил:

– Интересная бибика. Давай-ка на всякий случай поближе подтянемся.

Берг удивился:

– Э-э… зачем?

Еще раз оглядев округу, я уверенно пояснил:

– Просто прикинул – если захотят арестовать прямо здесь, то брать нас приедут не два человека. А где-то четверо-пятеро. Да и задержанных в чем-то везти надо. То есть должно быть как минимум две пролетки. А то и все три. Или что-то такое, куда сразу влезут шесть-семь человек. Например, грузовик. Из транспорта я наблюдаю лишь телегу, возле которой коробейники свару устроили. И «Гарфорд». Значит что? Правильно! Идем к машине. Там и будем ждать.

Барон хмыкнул, но, уже двигаясь вместе со всеми, предположил:

– А если они вообще пешком пришли?

– Вряд ли. Только в любом случае под деревьями стоять лучше, чем на солнце…

Пока парни устраивались в тенечке, сам пошел к башне, возле которой увидел знакомого беспризорника. Тот, заметив меня, улыбнулся и, с достоинством потягивая найденный окурок самокрутки, двинул навстречу. Вот ни дать ни взять – агент ноль-ноль семь, блестяще выполнивший задание. Правда, от агента сильно пованивало, и он слишком уж по-жигански стрелял глазами, но это уже дело десятое. Главное было в том, что пацан рассказал.

А поведал он про то, как четверо с маузерами и в кожанках сначала стояли отдельной группой возле нашей теплушки. В это время солдаты оцепления выборочно проверяли документы у приехавших. Потом кожаным надоело ждать, и они стали стучать в двери вагона, требуя их открыть. Что случилось позже, мурзилка не знает, так как их компанию солдаты попытались поймать (точнее, просто шуганули), и беспризорникам пришлось ретироваться с вокзала.

Понятливо кивнув и отдав информатору честно заработанные продукты, сам прошел в здание. После яркого солнца внутри было сумеречно и прохладно. Пахло довольно своеобразно – словно в метро в восьмидесятые. То есть откуда-то тянуло креозотом с легкой примесью машинной смазки. Правда, в эти технические запахи неуловимо вплеталась вонь мочи. Но на других виденных вокзалах еще и говнецом вовсю тянуло, так что тут, можно сказать, цивилизация. Общая архитектура самого здания осталась почти без изменений. Те же здоровенные окна с витражами, те же арочные перекрытия в переходах. Разве что убранство победнее. Часов над переходами не было. Люстры совсем другие. Стены какие-то темные. Везде гнутые деревянные лавки. С другой стороны, чего еще ожидать? Пластиковых кресел и информационных панелей? Зато лично мне понравилось множество самых разнообразных латунных деталей интерьера. Но особо долго головой вертеть времени не было, поэтому, пройдя в сторону выхода на перрон, хмыкнул, оглядев увиденное, и спросил у стоящего тут же мужичка с винтовкой:

– А чё тут за суета? Приключилось чего?

Посмотреть было на что. Все пассажиры рассосались, но шевеление не прекратилось. Кожаные, видно отчаявшись забодать двери безмолвного вагона, решили включить мозг. И сейчас двое из них с дальнего края перрона тащили длинную лестницу. Один продолжал вяло постукивать по двери теплушки, требуя, чтобы упрямая избушка повернулась к нему передом. Еще один (видно, старший) ругался с толстеньким обладателем железнодорожного мундира. Тот громко голосил, требуя прекратить незапланированные развлечения на перроне, так как надо убирать состав. Общего оживления добавляли проводники, которые, лузгая семечки, с интересом наблюдали за представлением, и бойцы, пытающиеся загнать любопытствующих пассажиров в здание вокзала.

Мужик же лениво глянул на меня и, поправив винтовку, ответил:

– Не-е… Грят, там какие-то мазурики прикатили, один из которых себя аж за самого Чура выдаёть. Вот их и пытаются из вагона ковырнуть. Токмо сдаетси, тама никого нетути, а энти дурни зазря копошатся… – Тут он, не выдержав, громко прокомментировал действия кожаных: – Ты еще башкой туды стукани! Дверка-то и отворится!

Я, коротко хохотнув, поинтересовался:

– А лестница им на кой?

Боец предположил:

– Дык, наверное, на крышу хотят забраться и оттель уже окошко попробовать выбить. Там и доска потоньше, и запор должон быть похлипче…

Я уважительно протянул:

– Офигеть, страсти какие…

И кивнув на прощанье, двинул к выходу, попутно обдумывая, что противник все-таки хорошо подготовился. Не зря же этот мужик сказал насчет мазуриков, один из которых будет выдавать себя за Чура. То есть скорее всего было так – кожаные приехали на вокзал. Показали свои документы. Представились начальству да переговорили с личным составом, по поводу помощи во взятии наглого самозванца. И даже если бы я начал размахивать бумагами, вопя, что «аз есмь», мне бы никто не поверил. Спеленали бы толпой как миленького. Так что мы очень правильно сделали, вовремя смывшись с поезда.

Выйдя из здания, прищурился от яркого солнца и пошел к своим ребятам. Коротко переговорив с ними, направился к «Гарфорду». Развалившийся в кабине шофер по привычке всех водителей мирно кемарил, надвинув на глаза фуражку, и подпрыгнул, когда я тронул его за плечо:

– Эй, товарищ, подъем.

Тот, поправив головной убор и окончательно просыпаясь, недовольно спросил:

– Чего надо?

На что я спокойно ответил:

– Да ничего особенного. Просто я с вокзала. Там твои товарищи каких-то хмырей прищучили, но те в вагоне закрылись. А пути освобождать надо. Поэтому паровоз состав потянет туда, где теплушку отцепят. Это во-он там. За пакгаузами. Ну и тебя попросили сразу на место подъехать.

В принципе, в этом обращении риска не было никакого. Если бы он сейчас на меня вытаращился и сказал, что не понимает, о чем речь, я бы ответил, что ошибся, и на этом всё. Но парень повел себя правильно. Встряхнув головой, прогоняя сонную одурь, удивляться не стал, лишь спросил:

– Куда?

Я ткнул пальцем, и водила вытянул шею, пытаясь разглядеть указанное, а потом, просяще глянув на меня, выдал коронную фразу всех бомбил моего времени:

– Слушай, браток, дорогу покажешь?

Хрюкнув от неожиданности, но быстро взяв себя в руки, я солидно кивнул:

– А то ж! Только у меня бойцы с собой, так что ты не сильно газуй, чтобы они не потерялись. Нам тоже в ту сторону надо…

Парень, невзирая на важную профессию, оказался вполне компанейский, поэтому сразу предложил:

– Так пускай в будку лезут. У меня там удобно. Даже скамейки есть.

Морпехи, стоящие рядом, кивнули и быстро загрузились, куда указано. Остался лишь Димка Потоцкий. Кто-то ведь должен будет показать кожаным, куда их «мотор» делся. На мгновение у меня мелькнуло было сомнение насчет его «афганки», которая могла вызвать подозрения у противников, но потом я махнул рукой. Здесь такие кители еще не видели, а на газетных фото наши куртки почти неотличимы от английских мундиров, в которых сейчас толпы народа ходят. Так что лишних вопросов не должно возникнуть.

А мы поехали в ту сторону, откуда совсем недавно появились. Просто, когда еще шли на вокзал, совсем недалеко отсюда я видел шикарный тупичок, представляющий собой идущее вдоль глухих высоких заборов ответвление от основной дороги, которое упиралось в рельсы. А еще дальше виднелись кусты, за которыми скрывались какие-то хозпостройки. И вот гляди ж ты, не прошло и пятнадцати минут, как нам эти данные пригодились.

Пока ехали (что тут ехать – триста метров), сидящий за рулем парень в процессе непринужденной болтовни, пару раз искоса глянув на меня, поинтересовался:

– Слушай, товарищ, что-то мне твоя физиономия кажется очень знакомой. Может, встречались где?

Я покладисто кивнул:

– Может, и встречались. Москва ведь городок махонький, тут почти как в деревне – все друг друга видели или знают. – Улыбнувшись, показывая, что это была шутка, переключил внимание на знакомый съезд в тупичок и сразу порекомендовал: – Ты лучше здесь развернись и сразу туда задом сдавай.

Пока водила корячился задом по узенькой дорожке, мы молчали (для нынешних времен езда зад ним ходом – ответственнейший процесс), а когда наконец мотор был заглушен, поинтересовался:

– Слушай, а ты этих парней в кожанках хорошо знаешь?

Парень, за время пути рассказавший, что сам он работает водителем разъездного транспорта в гараже Моссовета, а на сегодня его придали людям из военной комиссии, пожал плечами, недоуменно ответив:

– Ну… пару раз раньше видал. А чё?

Я пожал плечами:

– Ничего… Просто сдается мне, что они очень странные. – Водила удивленно вскинул брови, желая пояснений, а я продолжил: – Ты, браток, сам посуди… Знаешь, кого они там арестовать хотят?

Тот кивнул:

– Говорили, что какого-то мошенника, который себя за красного командира Чура выдает. И что…

Но продолжить он не успел, так как в начале тупика появились «кожаные», сопровождаемые Потоцким. Москвичи на ходу о чем-то спорили, размахивая руками, а увидав грузовик, вообще неприлично разорались, матерно вопрошая: какого, мол, хрена их шоффер, вместо того чтобы ждать на площади, уперся куда-то в далекие е…?

Водила удивленно глянул на меня – мол, «чего шумят?» – но я развел руками:

– Вот! Объяснял же тебе, что они очень странные.

При этом четверка, увидав нас, несколько замедлила ход, но судя по тому, что продолжила приближаться, ничего не заподозрила. Да и чего они могли заподозрить, кроме внезапного слабоумия своего шофера, который вдруг решил переехать на другое место? Да и я, натянув фуражку на нос, не опускал при этом от лица руку с папироской. Поэтому ловцы человеков меня сразу и не признали. А то, что у них мое фото есть, даже не сомневался. Вон, для той же «Правды» меня столько раз фоткали, что зайти в редакцию и отпечатать снимок с негатива не составит никакого труда. Что-то до них стало доходить, когда до машины осталось метров пять, и я, глубоко затянувшись, отбросил папиросу в сторону. Отбросил и, шагнув навстречу, широко улыбнулся.

Главный из противников (я его еще на перроне приметил по громкости ора) сначала мазнул по мне безразличным взглядом, но секундой позже, вытаращив глаза, сбился с шага. И даже к оружию успел потянуться. Только вот зря. А вообще хочу сказать – как же я обожаю «маузеры» и их владельцев! Этот пистолет – брутальная статусная и дорогая вещь. Носят ее в деревянной кобуре, которая болтается у бедра на длинном ремешке. Выглядит все весьма солидно, но вот приведение его к бою занимает столько времени, что из того же «нагана» половину барабана успеешь выпустить. Поэтому я его владельца оставил напоследок, для начала двумя ударами уложив спутников. Потоцкий тоже клювом не щелкал, вырубая третьего. А владелец большой пушки только-только успел ее вытянуть из кобуры. Угу – теперь ему осталось лишь снять пистолет с предохранителя, взвести, ну а потом он, конечно же, всем ух как покажет! Только кто же ему даст Рэмбо из себя изображать? Без затей влепив «кожаному» под ложечку (он мне говорящий нужен, а не бессознательный), я без усилий выдернул оружие из ослабевшей руки и передал тело выскочившим из-за грузовика ребятам.

А сам вернулся к транспорту. Водила, при виде происходящей на его глазах экзекуции, попытался было выскочить из-за руля, но стоявший рядом автоматчик не дал этого сделать. И теперь он сидел, вцепившись в руль, и, открыв рот, смотрел, как ребята слаженно избавляют противников от оружия, уволакивая тела куда-то за машину. Я же, плюхнувшись на сиденье рядом, продолжил разговор:

– Вот так вот, братишка… Пока мы на фронте немчуру с беляками гоняем, здесь контра махровым цветом расцвела. Это же надо придумать – «За Чура себя выдает!» – С этими словами я снял красную повязку, прикрывающую морпеховский шеврон, и, меняя фуражку на поданный одним из моих ребят берет, продолжил: – Сначала Владимира Ильича стрельнули, сделав так, чтобы на уголовников подумали, потом меня из Крыма выдернули. Думаешь, зачем?

Шофер, ошарашенно наблюдая за моим преображением, невпопад ответил:

– Не знаю… А вы кто? Не бандиты?

В этот момент появился Берг и, протягивая какую-то бумагу, сказал:

– Товарищ Чур, посмотрите, что у них было.

Тут водилу прорвало:

– Точно! Ты же Чур! Вот прямо как на портрете в «Правде»! Особенно в этом берете! Только почему такой обычный? Говорили, что он роста великанского и в плечах сажень косая! Хотя не… – собеседник сам в себе усомнился. – На фотографиях остальные товарищи почти с тебя высотой. Значит, и ты нормальный… Так ты что – настоящий?

Я хмыкнул:

– Нет, мля, игрушечный. Сам подумай, какой дурак станет себя выдавать за комбата? Тебе про это и толкуют – поддельной телеграммой вызвали меня в Москву. Хотели арестовать да приморить. Хорошо, верные люди подсказали, что убить меня хотят. Но теперь я всех козлов на свет божий извлекать буду. Во – видал?

Показывая ордер на свой арест, подписанный Каменским, криво ухмыльнулся, обозначая шоферу свое возмущение по поводу беспредела московских контрреволюционеров:

– Сам замнаркома Госконтроля подписал! Так что прикинь, браток, на какой верх эти сволочи пролезли? Пролезли, а потом целую военную оппозицию организовали. Вроде как для недопущения бывших генералов в войска, а на самом деле вишь как оно выходит? Лучших бойцов Красной армии уничтожить хотят!

Впечатленный размерами предательства водила вхолостую открывал и закрывал рот. Я же, разыгрывая эту сцену, преследовал свои цели. Как бы там дальше ни пошло, этот парень ведь молчать не станет. И пойдут по Москве слухи гулять. А слухи – такое дело, что бороться с ними практически невозможно. При этом, кто такой Чур, народ хорошо знает (ну так еще бы – столько в газетах о его подвигах писать). Так что я в их представлении нечто среднее между Ильей Муромцем и Георгием, поражающим змея. Поэтому, когда люди узнают, что народного героя какие-то хмыри завалить захотели, то я этим хмырям не позавидую.

Ну а потом, оставив парня под присмотром автоматчика, пошел посмотреть, чего еще за это время добыли мои ребята. Тем более что из будки доносилось громкое мычание, перемежаемое торопливыми словами. То есть процесс шел весьма активно. Заглянув внутрь, увидел, что мычит «кожаный» в свою модную фуражку (это когда его поторапливали с ответами), но колется весьма активно. Поэтому по итогам очень быстрого допроса выяснилось, что вороги планировали меня привезти в дом купца-миллионщика Хлынова, что в Чашинском переулке недалеко от Никитского бульвара. Привезти, упаковать и доложиться о выполнении задания.

Ну, в общем, как я и ожидал – чекистов к этому делу подключать не решились, так как в этом случае могло возникнуть слишком много ненужных вопросов, вот противники и воспользовались своими силами. Именно поэтому и дом купца, и такие неумехи в группе захвата. Нет, чекисты тоже в массе своей пока не блещут, но эти уж совсем какие-то лохи. А уж если учесть, что все их действия были насквозь противозаконными (ну не было у них никаких прав меня арестовывать, даже если бы я был насквозь жуликом), то количество косяков за «оппозиционерами» возрастало с каждым шагом.

У меня же прямо наоборот – как командир отдельного специального подразделения Красной армии, я должен был немедленно пресекать все проявления контрреволюции, вплоть до расстрела на месте. Вот получается, что и пресекаю…

Далее Марк (так звали «кожаного») поведал, что он успел доложить по телефону о провале задания, и теперь его очень ждут для выяснения подробностей. При этом ждет не кто-нибудь, а сам Абрам Захарович. Также выяснилось, что при нем обычно находится двое охранников, да в самом здании постоянно пребывает от трех до пяти человек.

В общем, что тут говорить – поехали мы в Чашинский переулок. Перед этим я дал распоряжение надеть все награды, поэтому восторженно косивший в мою сторону водитель всю дорогу не умолкая трещал, то выпытывая подробности наших геройств, то злобно ругая просочившихся в верха предателей.

Проезжая по Средне-Пресненской и увидав вывеску акционерного общества «Столярова и К°», попросил притормозить. «Гарфорд», пронзительно скрипнув тормозами, застыл возле входа, а я, пройдя внутрь, поинтересовался у сидящего за конторкой гражданина, где у них телефон. Тот, глядя на ордена и ремни амуниции, даже вопросов не стал задавать, тут же проведя меня на второй этаж. Там, отперев дверь, широким жестом указывая на большой черный аппарат с латунным чашечками, произнес:

– Прошу-с вас.

Сняв трубку и крутнув ручку, дождался ответа оператора (да-да, той самой легендарной барышни), после чего попросил соединения с названным номером. А когда мне ответили, выдал несколько кодированных фраз и назвал адрес, где меня надо искать. После чего вежливо поблагодарив служащего «АО», спустился к машине. Ну вот. Дело сделано. Теперь Жилин в курсе, что я прибыл.

Хм, а вы что думали? Что отмороженный на всю голову Чур рванет в столицу самостоятельно разбираться с противником? В одну морду? Ага, как в том анекдоте – с голой пяткой против шашки. Ну уж нет. У нас с Жилиным были свои ходы на самые разные случаи жизни. Поэтому еще в Таганроге я, не афишируя, встретился со своим человеком – самым обычным парнем, работающим на железной дороге. По-тихому передал ему текст послания для отправки в Москву. Конечно же не на имя и. о. предсовнаркома. Вовсе нет. Павел просто дал телеграмму своему «кузену». Текст совершенно нейтральный – насчет заболевшей тетушки и поехавшей ее проведать сестры. А уже в Ростове я получил подтверждение получения этой телеграммы (которое означало, что Иван в курсе моего выезда) и с чистой совестью отправился в столицу.

Так что сейчас мы будем действовать по второму варианту. При этом прикрытие и сам Жилин моим теперешним звонком уже извещены о месте, где все будет происходить. А это значит, что для некоторых неразумных «товарищей» тридцать седьмой год наступит несколько ранее, чем положено по календарю, и кровавая гэбня (в данном случае «кровавая матросня») начнет их заживо репрессировать уже сегодня. Возможно, не по одному разу. Они, падлы, мне еще и за Севастополь ответят. Хотя это вроде из другой оперы, но все равно ответят! Ну и заодно поймут, что в сторону Чура лучше косо не смотреть.