Командорские острова

11. Прибалтийская осень

Деревья теряли остатки листвы. Уже не празднично нарядные, а невзрачные, пожухлые листья обреченно раскачивались вместе с кронами под порывами холодного приморского ветра, слетали то поодиночке, то небольшими группами, падали в грязь, словно норовя прикрыть ее от глаз путников, хоть чуть облагородить пейзаж.

Одни только наклонившиеся прочь от моря сосны стояли уверенные в себе, не боящиеся ни бесконечных дождей, ни зимних морозов. Хотя и под ними все было густо усыпано хвоей.

Впрочем, дождя, к счастью, сейчас не было. Даже солнце порой проглядывало в просветы уносящихся прочь облаков, словно надеясь своим мимолетным появлением немного скрасить довольно безрадостную картину.

Если только смотреть, то унылая, безнадежная пора.

Зато если слушать, то впечатление сразу менялось.

Откуда-то издалека, приносимый ветром, доносился бодрый перестук топоров. Еще подальше уже можно было расслышать взвизгивание пил. Еще дальше – людские голоса. Кто-то покрикивал, кто-то что-то указывал, кто-то просто тянул монотонную песню, некое подобие своеобразной шенги, знакомой каждому, кто хоть раз выходил в море.

Деревья наконец чуть расступились, и лорд в очередной раз поразился кипучей энергии молодого царя.

Здесь, между Ригой и Динамюнде, вырастала новая верфь. И не только верфь. В нескольких местах уже виднелись остовы новых кораблей. Повсюду трудились люди. Судя по одежде, лишь в крайне малой части своей из местных, а в большинстве – присланных или пригнанных сюда из России.

Иногда среди сермяг и зипунов виднелись военные мундиры и просто немецкое платье. Петр не делал особой разницы в положении подданных. Если работать, то уж всем, невзирая на сословие и древность рода. Труженик по натуре, монарх сам старался быть примером во всем. И в трудах, и в гулянках.

– Быстро строят, – заметил, оглядываясь, лорд Эдуард.

– Все равно до зимы корабли спустить не успеют, – с видом знатока отозвался сэр Чарли. – Да и лес, как всегда, наверняка сырой. Спешат так, что не успевают высушивать.

Лорд посмотрел на своего друга и возразил:

– Какие плавания зимой? Зато к новой навигации у Петра уже будет здесь небольшой флот. С лесом серьезнее. Но зато темп…

– Да, энергии у царя Петра хоть отбавляй, – согласился Чарльз. – Вы не считаете, дорогой друг, что подобное возвышение России может нести нам угрозу? Очень уж у них убедительные победы.

– Несомненно. На мировой сцене появился новый игрок. Надо приложить все усилия, чтобы он стал нашим союзником хотя бы на ближайшее время. И заодно спланировать новую стратегию в наших отношениях. Вряд ли нам удастся укоротить их так просто. Значит, надо искать другие средства воздействия.

Карета между тем поравнялась с первыми работающими. Мужики практически не обратили на нее внимания. Мало ли кто может приехать на стройку? Да и какое им дело до снующих господ? Работа намного важнее.

А вот искать царя не пришлось. Может, он заметил сам, может, успел доложить кто из приближенных, однако Петр оказался у кареты достаточно быстро. Разгоряченный, в распахнутом, несмотря на холодный ветер, камзоле, отнюдь не производящий впечатление государя.

– Приехали! – Петр без этикетных экивоков, как старых знакомых, поочередно обнял приехавших дипломатов.

От царя пахло потом и табаком.

– От души поздравляем Ваше Величество с громкими победами над шведской армией и флотом, – освободившись, вежливо склонился лорд Эдуард. – Европа потрясена грандиозными свершениями вашего государства и рукоплещет Вашему Величеству.

Слушать подобное было приятно, и Петр не сдержал улыбки:

– Ничего. В ближайшее время у нас будет флот на Балтийском море. Я уже отдал распоряжение, чтобы товары доставляли в Ригу. Думаю, что это послужит к взаимной выгоде наших стран. Как добрались? Я ждал, что вы прибудете морем.

Государь посмотрел на покрытую волнами реку.

– К сожалению, в последнее время обнаглели шведские каперы. Они не обращают внимания на флаг и нападают на всех, идущих в эту сторону. Не поверите, но, по нашим данным, уже потеряно минимум четыре британских торговых судна. Наше правительство решило, что данное положение несовместимо с интересами подданных короны.

Это было правдой. Политика политикой, а убытки убытками. К последним англичане всегда были особо чувствительны. Горе тому, кто посмеет встать между джентльменом и его прибылью!

Унизительно послам великой державы высаживаться в Кенигсберге, а дальше плестись сушей по непролазному бездорожью. Еще хорошо, что через цивилизованные земли Пруссии и Курляндии. А если бы через кишащую разбойниками дикую Польшу? Но и стать жертвой шведских каперов было недопустимо, а прибытия военных кораблей можно в этом году не дождаться. Их посылка, по сведениям дипломатов, была делом решенным. Однако навигация скоро должна была подойти к концу. Максимум два месяца – и из-за ледостава плавание станет невозможным. Вполне вероятно, что командование задержит корабли до середины будущей весны, чтобы не гонять их понапрасну.

Ждать полгода… Что еще за это время успеет выкинуть неугомонный русский царь со своими талантливыми помощниками?

Нет! За ним глаз да глаз нужен. Не говоря уже о делах сугубо личных, но оттого не менее важных.

– Ничего. – Теперь Петр взирал на строящуюся верфь и растущие остовы кораблей. – К весне спустим на воду флот, тогда всерьез займемся предотвращением этого безобразия. Если до этого времени Карл не согласится на мировую.

Британцы знали, что конница в победоносном сражении подвела. Шведы сумели задержать кавалерийскую атаку, а затем, во время погони, устроить небольшую засаду и даже нанести преследователям некоторый урон.

И уж совсем не показал себя заранее отправленный в обход отряд из двух пехотных полков и многочисленной кавалерии. Отступавшие шведы прошли сквозь него, как раскаленный нож сквозь масло. Пехота не устояла, а кавалерия понесла потери в напрасной атаке и ушла в сторону от места прорыва.

Во всей разыгравшейся суматохе королю удалось ускользнуть. Сейчас он, по имевшимся сведениям, находился в своей столице и лихорадочно собирал новые войска, взамен безвозвратно утерянных под Ригой. Даже в Лондон и Амстердам посылал в надежде на помощь. Только недавние союзники отнюдь не горели желанием влезать в чужие разборки.

– Флот Его Величества будет сопровождать британские корабли. Но приказ четок – при нападении на наших подданных уничтожать всех нападавших без разбора, однако в войну не вступать ни на какой стороне.

– Понятно.

На англичан как на союзников Петр не рассчитывал, поэтому даже подобное заявление выглядело для него дипломатической победой.

Хотя у его собеседников создалось впечатление, что русский царь и на этот раз имеет в запасе какой-нибудь козырь, позволяющий и здесь устроить убедительную победу.

По мнению дипломатов, сделать это было намного труднее, чем на суше. Просто потому, что у Петра пока не было кораблей и, главное, – достаточно опытных моряков. Флот ведь не появляется мгновенно по мановению волшебной палочки. Даже если эта палочка в руках у монарха. А пришедших с Командором не так уж и много. Пакостей противнику они могут натворить, но разбить…

– У нас тут уже заложено два корабля и три фрегата. Как только прибудет лес, заложим еще, – гордо сообщил Петр. – До зимы должны успеть сплавить. Приходится одновременно обустраивать верфь и сразу строить на ней суда. Очень не хватает людей. Особенно – опытных мастеров. Да и простых работников тоже. Здешние крестьяне слишком тупы и ленивы. Приходится вызывать людей из самой России. Там они попонятливее. С мастерами похуже. На два флота их не хватает. Не поможете нанять у себя? Или в Голландии? Я отписал Крюйсу, но ответа пока нет. Прямо не знаю, что и делать.

– Мы со своей стороны готовы помочь Вашему Величеству, – склонился лорд Эдуард. – Но считаю своим долгом предупредить: дело это достаточно непростое. Верфи в Британии загружены. Работы очень много. Сами знаете: обстановка в Европе вновь напряженная. Приходится готовиться к возможной войне. Вот если бы Ваше Величество согласилось выделить в подобном случае некоторую часть своей армии…

– У нас тоже война, – отрезал Петр. Но не грубо, а не пошли бы вы, мол, сами знаете куда, а лишь в значении «не могу».

– Война не вечна, – философски заметил лорд Эдуард. – Рано или поздно закончится. Но хотя бы ваше принципиальное согласие в случае большой европейской стычки занять нашу сторону…

– Давайте не заглядывать так далеко, – ушел от ответа Петр и сразу перевел разговор на другое: – Где остановились? Обедали?

– Пока – на постоялом дворе, – на этот раз ответил сэр Чарльз. – Немного перекусили с дороги.

– Немного – не годится. – Петр посмотрел на небо, как раз сейчас покрытое прилетевшими облаками, словно пытался определить время по положению отсутствующего солнца. – Приглашаю на обед. Заодно и обговорим основные новости. Ничего особого пообещать не могу, но голодными не уйдете. А уже вечером устроим небольшие посиделки.

– Простите, я что-то не вижу тут ни Меншикова, ни Командора, – словно вскользь заметил лорд.

– Их здесь и нет.

– Где же они?

– Гоняют остатки шведов по всей Прибалтике, – с довольной усмешкой сообщил царь. – Сейчас вот под Нарву подались.

– Почему под Нарву? – На бесстрастном лице лорда было написано искреннее недоумение. Мол, где Рига, а где – Нарва.

– Потому что Лифляндия и Эстляндия уже очищены от вражеского присутствия, – весело поведал Петр. – Население дружно присягнуло на верность России, а остатки шведской армии частью пленены, частью уничтожены, а частью бежали в Ингерманландию. Вот Командор их там и добивает. Раз по-хорошему не хотят.

Новость произвела впечатление на дипломатов. Они-то думали, что успехи Петра пока ограничились одним разгромом шведов под Ригой, а оказывается, весь край успел отойти под державную руку нового государя. Тут было над чем подумать. Скорее даже – пожалеть, что какие-нибудь меры принимать уже поздно.

Или тревоги напрасны? В конце концов, победа в одном сражении – это еще не победа в войне. Армия Петра оказалась лучше подготовленной, чем кто-либо мог предположить. Вдобавок использовала новые приемы и новое оружие. Все это можно перенять, было бы время. Если же учесть, что Швеция отделена от захваченных областей морем, то у Карла остается шанс на реванш. Да и денег в русской казне для длительной войны нет.

Но главное не в этом. Исчезнет Швеция с мировых карт как могучее государство – и что? Главное – это перенять опыт русских, получить образцы оружия и затем уже использовать полученное против врагов цивилизованного мира. Будь то Франция или та же Россия.

Одновременно с закономерными в подобном случае сомнениями лорд Эдуард испытывал невольное удовлетворение. Он знал, кто именно являлся косвенным виновником побед, и не мог не одобрить выбор своей единственной дочери.

Петр тем временем отдал какие-то распоряжения и без приглашения полез в карету к британским дипломатам.

– Какой-то части шведов удалось удрать к Ревелю и там погрузиться на корабли, – повествовал царь по дороге. – Большую часть беглецов удалось догнать и пленить, но, увы, не всех. Еще кто-то рассеялся по Лифляндии и Эстляндии и пополнил гарнизоны крепостей. А дороги здесь сами видели какие. Пока подтащишь артиллерию, зима наступит. В основном справились. Но Нарва… Сказывают, там самый сильный гарнизон в Ингерманландии. Плюс – хороший комендант.

Царь сделал паузу, и в нее вклинился сэр Чарльз:

– Позвольте узнать. Какую именно территорию вы собираетесь присоединить к России?

Британцы ничуть бы не удивились, услышав в ответ, что всю Швецию. Но царь был сравнительно скромен. Сравнительно – ибо за пару лет до этого мечтал всего лишь о клочке земли у устья Невы. Аппетиты растут быстро. Был бы стол накрыт.

– Отсюда и немного за Неву. Там бывшие русские земли. Нам много не надо. Иметь выход к морю для торговли с европейскими странами, плюс как-то обеспечить его безопасность, – успокоил дипломатов Петр и рассмеялся. – Король польский Август торчал во время нашей баталии со шведами в Риге, так, узнав о результатах, ажно перекосился весь. А потом долго пытался нас убедить, что Лифляндию мы должны отдать ему. Он, оказывается, на нее тоже виды имел.

Тут позволили себе улыбки даже флегматичные англичане. Где ж это видано, чтобы завоеванное отдавали другим просто так? Сверх того, Польша издавна находилась под влиянием Франции, и уже поэтому ее усиление было нежелательным.

Но хорошая сторона в желании Августа тоже имелась. И весьма неплохая сторона. Вот только как воплотить ее в жизнь?

– Нам не до войн, – перескочил на другое Петр. – Столько всего предстоит сделать! Прежде всего – сломать всю прежнюю систему воспитания дворян и бояр, чтобы были знающими, полезными сынами Отечества. Я своего сына отправил вместе с Кабановым. Пусть учится, как воевать надо.

Собственно, царевича Алексея Кабанов сам упросил отдать ему на воспитание. Командор со своими товарищами помнили о последовавшей за смертью Петра эпохе дворцовых переворотов и старались как-то избежать этого. В том числе – соответствующей подготовкой наследника. В их прошлом этим всерьез не занимался никто, зато спросили с царевича по полной.

Резон был прямой. Государство не может существовать без порядка. Основой же его всегда была преемственность власти. Любой временщик на троне может оказаться вредителем. Что ему до страны, в которой он дорвался до власти? А вот если та же власть дана свыше как тяжкая ноша, то тут поневоле отношение к ней будет иным. Заодно у любых желающих устроить переворот будет выбита почва из-под ног. Стоило Павлу принять строгий и четкий Закон о престолонаследии, и никаких попыток выдвинуть на роль монарха «своего» кандидата больше никем не предпринималось. Исключения – неудавшаяся попытка декабристов создать полицейское государство задолго до большевиков и удавшийся заговор самых разнообразных предателей в феврале семнадцатого.

Но на то, что ниспровергнет Россию спустя двести с лишним лет, напрямую Командор повлиять не мог. Лишь предпринять кое-какие меры, которые, возможно, смогут помешать этому. Например, он постоянно втолковывал Петру о необходимости сохранения патриаршества. Веское слово главы Церкви в смутное время может сделать многое, даже если заколеблется трон. Какие бы модные течения ни завладели верхушкой, простой народ долго, при удаче – навсегда, останется верующим в традиционные русские истины. В том числе – в высшие христианские ценности. Есть такое свойство у религии – объединять. В отличие от поздних материалистических учений, превративших человека в обособленный атом, из отвечающей за свои поступки личности в самодостаточного потребителя.

Все это не было сказано. Да и никто из едущей в карете троицы, в отличие от нечаянных путешественников по времени, не знал о возможном, теперь уже будущем. Их всех интересовало сейчас совершенно другое. Петра – текущие проблемы государства, не только не исчезающие, но нарастающие снежным комом. Лорда Эдуарда – в первую очередь судьба собственной дочери. И лишь о сэре Чарльзе ничего нельзя было сказать точно. Но уж вряд ли он думал о том, что случится лет через двести—триста.

– А леди Мэри? Вашему Величеству неизвестно, где она? – не выдержав, спросил лорд Эдуард.

– Отправилась с Кабановым, – отвлекся от размышлений Петр.

И лишь после сказанного до него дошла собственная бестактность. Существуют вещи, о которых с приличными людьми не принято заговаривать вслух. А уж тем более – с отцами.

– То есть с армией. Ваша дочь живо интересуется всеми новинками, которые используются в военном деле.

– Я хочу ее навестить, – твердо произнес лорд. При этом он никак не отреагировал на невольный неприличный намек Петра.

– Насколько безопасны дороги в присоединенных областях? – уточнил сэр Чарльз. – Не потребуется охрана?

– Охрану я вам дам, – отмахнулся Петр. – Хотя… Есть другой способ. Но придется немного подождать. Все равно так будет намного быстрее, чем плестись по здешним дорогам.

– Быстрее? – Лорд с сомнением посмотрел туда, где должно было лежать море.

Ветер клонил деревья, сообщая о разыгравшемся среди волн шторме. В такую погоду сушей путешествовать намного надежнее. И порою пешком дойдешь быстрее, чем под парусами.

Петр понял ход мыслей британцев и в очередной раз широко улыбнулся:

– Ветер уляжется, и доберемся за день. У нас это быстро.

И с намеком посмотрел на мрачнеющее небо.

12. Командор. То было раннею зимой

Если в той части Прибалтики, что называлась Лифляндией, царила грязь, то в ее северо-восточной части уже выпал первый снег. Ранний, только позавчера был Покров, но здесь были старые русские земли, следовательно, и зима начиналась намного раньше, чем в Европах.

По обочинам снег был девственно белым, каким бывает вскоре после первого снегопада, но на самой дороге уже был перемелен солдатскими сапогами и копытами лошадей, превратился в ту грязь, которую был призван скрыть.

Мороз стоял по российским меркам игрушечный – два-три градуса. Если бы дело касалось прогулки, никто бы не заметил. А двигаться без надежды хоть ночью обрести крышу над головой было уже зябковато. Пальцы, опять-таки, постоянно мерзли.

Мне, как начальнику отдельного корпуса и генерал-поручику, хоть всегда светила какая-нибудь лачуга на ночлег. Равно как и прочим генералам и полковникам. Но уже обер-офицеры зачастую спали вместе со своими солдатами прямо на земле или снегу.

Тут поневоле с ностальгией вспомнишь о вечно теплых карибских берегах.

Под Ригой шведская армия была разбита, как говорится, наголову, но это не значит, что она прекратила свое существование. Я не говорю об одиночках и небольших толпах. Какие-то подразделения сумели вырваться с рокового для Карла поля, какие-то даже не успели прибыть туда. Наш противник так торопился дать сражение, что даже не стал поджидать всех идущих к нему подкреплений. В какой-то степени это здорово ему помогло. Вряд ли несколько лишних тысяч сумели бы вырвать у нас победу. Шведы показали себя прекрасными вояками, они просто не ожидали всех новшеств, которые мы обрушили на их несчастные головы.

Организовать преследование на должном уровне мы не сумели. Наша армия имела еще массу недостатков. В числе их – маневрирование большими силами удавалось далеко не всегда и далеко не гладко. А уж кавалерия вообще показала себя, мягко говоря, не ахти. Если те же дворяне или казаки могли продемонстрировать весьма неплохую индивидуальную выучку, то вместе ставшие регулярными драгуны пока ничего из себя не представляли, а казаки являли собой некий аналог флибустьерской вольницы, и в правильном бою на них рассчитывать было трудно. Догонять шведские отряды они догоняли, но смять стройные линии им не удалось ни разу.

Ничего. Еще научатся.

Большинство уцелевших шведов смогло переправиться обратно в Швецию и Финляндию, часть пополнила гарнизоны крепостей, остальные бродили по всей территории, надеясь непонятно на что.

Им бы завязать против нас партизанскую войну, кусая по частям. Благо лесов здесь пока хватало. Прецедент был. Корпус Шереметева, человека крайне осторожного, раз на марше подвергся неожиданному удару. В корпусе было шесть драгунских полков и четыре пехотных. У шведов – от силы чуть больше полутора тысяч человек. Тем не менее управление было потеряно, солдаты дрогнули, превратились в стадо. Драгуны смешались с пехотой, а затем обратились в бегство. Хорошо хоть Шереметев смог опереться на два не пострадавших арьергардных полка, сумел на какое-то время устоять, а затем невероятным усилием собрал беглецов, привел их в чувство и в свою очередь отбил натиск.

В конце концов шведы довольно организованно отошли, потеряв треть первоначального состава, но наши потери были вдвое больше. Сыграл роль и сам факт неожиданного (дирижабль как раз несколько дней не летал) нападения, и отсутствие заметного преимущества в вооружении, и сыроватость шереметевских полков.

Но револьверных ружей было крайне мало. Хватало на небольшие команды, и только. А артиллерия, более-менее натасканная, но на треть осадная, неповоротливая, частью даже не успела развернуться и понесла большой урон. Вплоть до потери многих орудий, которые удалось отбить лишь в самом конце сражения.

Еще чудо, что обошлось. Шереметев, разумеется, изобразил случившееся грандиозной победой, чуть ли не под стать шведскому разгрому под Ригой. За такую грандиозную победу следовала соответствующая награда. Тем более что боярин попутно сумел заставить сдаться пару небольших крепостей.

И награда последовала. Ни много ни мало – орден Андрея Первозванного и чин генерал-фельдмаршала.

Я никого не осуждаю и никому не завидую. Еще Бисмарк заметил: нигде так не врут, как на охоте и войне. Видно, рыбалка с удочкой в его времена была непопулярной. Причем речь далеко не всегда идет о сознательном обмане. Так, неизбежные преувеличения, тем более не каждому и не всегда дано вспомнить, как там было на самом деле. О самом страшном порою не расскажешь, невольно забывая пережитое, зато на передний план зачастую лезут мелочи, вдруг становясь главным.

А уж чужие потери – это все равно что размер пойманной рыбы. И не хочешь, а руки раздвигаются сами.

Формально я стал как бы подчиненным, но на деле Петр повсюду стал вводить коллегиальность, и единоначалием пока не пахло. Да и относился ко мне Шереметев с уважением. Не приказывал, а советовался. Уже молчу, что сейчас сержант может значить больше фельдмаршала. Если сержант приближен к Петру, а фельдмаршал – сам по себе.

Надо будет и тут порядок навести. Армия должна иметь строгое подчинение. Или прежде в чинах еще подрасти немного? Мало ли кого назначат главнокомандующим…

После баталии Шереметев удвоил осторожность и стал передвигаться еще медленнее. Чего нельзя сказать о моем корпусе. Я предпочитал идти как можно быстрее, хотя и тщательно проводил разведку и обеспечивал охранение колонн. Для скорости у меня почти не было осадной артиллерии. Зато имелись ракетные установки. Осаждать, тем более штурмовать крепости – дело неблагодарное. Хитростью или налетом после наших успехов захватить их было уже невозможно, но кое-какие другие возможности у нас для этого имелись.

К счастью, шведы не обременяли себя и бюджет строительством совершенных крепостей во внутренней Прибалтике. Имеющиеся укрепления могли противостоять восставшим крестьянам, но никак не регулярной армии. Поэтому особых препятствий на моем пути не встретилось. Так, несколько заурядных стычек, которые трудно было назвать сражениями, захваты мелких крепостей, порою – покинутых при нашем приближении, а чаще – спускающих флаги при первом обстреле ракетами. Или же, в паре случаев, при появлении нашего чудо-оружия.

Не скажу о шведах плохого слова. У них не было ни одного шанса вне зависимости от нашего оружия. Есть такая вещь в военном деле – подавляющий численный перевес. Скорее даже – раздавляющий. И против него не поможет никакое мужество. Можно попытаться задержать неприятеля в расчете на подмогу. Если же подмоги не предвидится, то сопротивление – разновидность самоубийства.

Словом, внутренняя Прибалтика не доставила нам особых проблем. В точности как ожидалось.

Оставались крепости ближе к российской границе. И главной из них являлась Нарва. Она одна стоила всех мелких укреплений, которые мы захватили походя. Вдобавок гарнизон ее усилился за счет вырвавшихся из Лифляндии и Эстляндии солдат и целых подразделений. Так что с перевесом в силах, учитывая укрепления, обстояло сложно.

В моем корпусе насчитывался Егерский и шесть фузилерных полков. Плюс кавалерия. Два слободских, Ахтырский и Изюмский, два драгунских и два казачьих. Кровавых потерь было немного. Зато в результате трехмесячного похода, как ни старались мы с Петровичем, почти третья часть солдат выбыла из строя по разнообразным болезням. Плюс в некоторых местах пришлось оставить небольшие гарнизоны, выделить всевозможные конвойные команды, отдельные партии и много чего еще. В итоге в пехотных полках было в среднем штыков по пятьсот. Драгуны наполовину оказались пешими. Казаки, что донские, что слободские, лошадей смогли сберечь, однако вооружены они были кто чем, и не уверен, насколько смогли бы противостоять шведской кавалерии в открытом бою. Тем более – штурмовать укрепленные стены.

Собственно, не стены в прежнем значении слова, сколько земляные валы. Стены утратили свое значение с развитием артиллерии. Но ни одно ядро или бомба не в состоянии пробить земляную насыпь. Камень что? Его развалить гораздо проще…

Некоторое время я подумывал, не повторить ли рижскую авантюру. Прикинуться беглецом, а дальше действовать по обстоятельствам. Вот только шведского языка я не знал, немецким владел в зачаточной степени, номер с британскими путешественниками второй раз не прокатит. Несколько латышских фраз, памятных по прошлой жизни? Так латышам вход в города закрыт. Да и живут вокруг эстонцы. Которых, кстати, тоже никуда не пускают. А уж мой эстонский вообще состоит из двух слов. Что в многократные разы превышает степень владения языком у нынешних хозяев края.

Или уже бывших?

Все равно. Ход истории неотвратим, и России суждено стать великим государством. Как Швеции суждено из числа подобных государств выбыть.

И еще жила тревога за Ригу. Наш не только крупнейший, но и, по существу, единственный порт на Балтике находился вплотную к курляндской границе, а политика – вещь настолько переменчивая…

Людей же катастрофически не хватало. Приходилось действовать отдельными корпусами на широком фронте, вопреки нынешней военной науке. Да еще держать большие силы у Риги во избежание всяческих случайностей.

Плюс – юг. Хоть с Оттоманской Портой подписан мир, но реваншисты найдутся всегда. В ту сторону тоже надо посматривать.

Перехода за три от Нарвы ожившая в условленный час рация известила о прилете Петра.

Мы специально устроили несколько воздушных станций в подходящих местах. Зато теперь можно было без особых проблем использовать дирижабль как курьерское средство. Даже один из дирижаблей. Вполне по-русски второй воздушный корабль окончательно вступил в строй уже после рижского сражения, в котором так был необходим.

Государь несколько раз навещал то один, то другой корпус. Пару раз появлялся в Москве. Поэтому исполнителям монаршей воли приходилось тяжеловато. Век еще являлся неторопливым, а тут в любой момент жди, что царь может внезапно нагрянуть с небес, хуже кома снега за шиворот.

Егеря привычно и сноровисто подготовили переносную причальную мачту, а когда дирижабль появился, помогли ему обрести временное пристанище у земли.

Мы стояли неподалеку отдельной короткой шеренгой. Я, на правах старшего, и мои ближайшие сподвижники: Клюгенау, Меншиков, Ширяев, Гранье – чуть подальше, продолжали ее командиры полков.

На этот раз царь заявился не один. К моему некоторому удивлению, следом за ним из гондолы вышли лорд с неизменным сэром.

Государю виднее. Я привычно отбарабанил строевой рапорт, радуясь, что дипломаты не понимают русского языка. К чему им слышать о наших сложностях? Помочь – не помогут, а слухи за границей пойдут. Да такие, что вовек не отмоешься. Хотя любая армия в нынешние времена больными теряет гораздо больше, чем ранеными и убитыми. У нас хоть смертных случаев мало. Время пройдет, и почти все выбывшие выздоровеют и встанут в строй.

Петр с чувством обнял всех в нашей шеренге. Эдик и Чарли, как истинные британцы, ограничились долгими церемонными поклонами.

Да и что им Гекуба?

– Прошу всех в дом, – пригласил я.

Своевременное сообщение позволило устроить дневку у усадьбы эстляндского помещика. Сам хозяин отнесся к перемене власти достаточно равнодушно. Мародерства я не допускал, его права сразу же подтвердил именем нового государя. Так какая ему разница, чьим подданным числиться? Благо до принятия присяги он даже не считается изменником. Да и после ее принятия тоже. Если не вступит в наши ряды. А вступать в них он явно не собирался, предпочитая выжидать.

В принципе семнадцатый век – один из самых гуманных в истории. Казней в каждом государстве хватает, зато в боевых действиях никто мирное население не третирует. Могут по случаю прихватить что либо из плохо лежащего, главным образом съестного, но в целом любое войско старается проявить лояльность. Населения слишком мало, и земли интересуют те, на которых уже живут потенциальные подданные.

Террор против мирных жителей развяжут предтечи демократов – французские революционеры. Но демократии свойственно, скрываясь за высокими словесами, стремиться уравнять всех под одну гребенку, а несогласных убрать с лица земли. Просто сначала это будет происходить более откровенно. Потом – завуалированно, с большей заботой не о физическом устранении противников, а об их духовном убийстве.

Слава богу, еще раз до демократии я не доживу.

В усадьбе царил переполох. Не каждый день помещику, пусть и барону, приходится принимать у себя могущественного монарха вкупе с дипломатами и кучей генералов. Хозяйка и дочери торопливо примеряли вытащенные из сундуков платья, челядь носилась как угорелая, выполняя многочисленные распоряжения по приготовлению обеда, уборке и еще непонятно чего.

Сам хозяин суетился не хуже, чем мальчишка. Да еще что-то выговаривал сыновьям, один из которых был уже вполне взрослый, а другой – чуть старше Маратика. Тут же присутствовал сам Марат вместе с царевичем и Мэри. Всегда прелестная и с виду холодная, как и подобает истинной леди.

Хотя внешность обманчива…

Я был таким же гостем, как и остальные. Но Петр явился в мой отряд, и потому часть хозяйских функций перешла ко мне. Вплоть до выделения барону в помощь нескольких человек.

После церемонии представления хозяев и перед ожидаемым обедом мы на короткое время уединились с царем. Насколько успел заметить, Мэри тем временем расположилась в уголке с отцом и сэром Чарльзом.

Петр похвастался перед нами успехами в кораблестроительстве, повздыхал, что результаты скажутся лишь во время следующей навигации, поведал о возможной помощи Англии в защите купеческого флота, посмеялся, вспоминая несколько баталий с Ивашкой Хмельницким.

Это мы на походе пирами не баловались. Хотя я этому был только рад. То ли старею, то ли умнею, но редко хочется приема спиртного в неограниченном количестве. Просто посидеть в кругу друзей порой хочется, а вот в толпе самого разнообразного народа – увы, уже нет.

Но самую главную для меня новость сообщила Мэри, когда мы усаживались за обеденный стол. По европейским правилам – мужчины вместе с женщинами.

Лорд Эдуард сумел оформить развод дочери, и теперь моя подруга была юридически свободной.

Я не ханжа и не восторженный юноша. После моего давнего неудачного брака связывать себя повторно узами Гименея я долгое время не хотел, а потом и не мог. Нет в Европе законов, чтобы сочетаться сразу с двумя. После гибели своих женщин я крестился в православие не столько из-за проснувшейся веры – мне трудно быть искренне верующим человеком просто по воспитанию и привычкам, – сколько от понимания: иначе я никогда не стану в России «своим». После крещения старые грехи автоматически списались. Зато появились новые. Попы мне втихаря пеняли за сожительство вне брака, хуже того – за сожительство с замужней женщиной.

Но и не только в этом дело. Мне хотелось нормальной семьи. Законных отношений, обязательно – еще одного ребенка, но уже от Мэри. Но бастарды в это время…

Сразу после обеда я подошел к Эдуарду:

– Лорд, я прошу руки вашей дочери.

Мой бывший враг смотрел на меня внимательно. Словно случившееся являлось для него сюрпризом и он хлопотал о разводе просто так, из-за нелюбви к нынешнему зятю. Или задумал завербовать меня прямо здесь и сейчас решает, как подступиться к этой нелегкой задаче.

Наговаривал я на лорда зря. Просто он не был бы лордом, если бы не обставил процедуру соответствующими случаю церемониями.

– С вашего позволения, я поинтересуюсь мнением дочери, – сообщил мне Эдуард и на самом деле отправился к Мэри.

Я прекрасно представляю и его сообщение («Леди Мэри, вашей руки просит генерал Кабанов»), и уж тем более ответ. Но не слушал и даже старался не смотреть в ту сторону, терпеливо дожидаясь решения своей участи.

– Моя дочь согласна, – наконец важно изрек вернувшийся лорд Эдуард. – Мы должны обговорить размер приданого.

Далось оно мне! Капитала хватало. Как привезенного из пиратских морей, так и заработанного здесь. А все подаренные мне за разные сражения деревни и села я даже перечислить не мог. Тем более что почти ни в одном из них еще не был. То одни дела, то другие, и какое в таких условиях может быть хозяйство?

Однако каждому времени – свое. Откажись я от приданого, и люди будут называть Мэри бесприданницей. Да и сама она, дитя своего времени и своей страны, будет чувствовать себя гораздо лучше, привнеся некую собственную долю в семейный котел.

– Я удовлетворюсь тем, которое назначите вы, – склонил я голову, не желая вступать в торги.

Пусть вылезает по собственному разумению.

– О чем беседуете? – вклинился к нам Петр.

– Я попросил руки леди Мэри, и лорд Эдуард ответил согласием, – не стал скрывать я.

Глаза царя сверкнули в предвкушении, словно женихом был он сам. Как же пропустить такое знаменательное событие и не отметить со всей широтой души!

– Когда свадьба?

– Я думаю, после взятия Нарвы, государь. Как только выберемся в Москву.

– В посаженые отцы пригласить не забудь, – хлопнул меня по плечу Петр.

Что ж, за язык меня никто не тянул. С другой стороны, теперь из кожи вон вылезу, но крепость возьму как можно скорее. Максимум – за неделю. А до Москвы можно добраться быстро. Двух дирижаблей вполне хватит не только на нас с Мэри, но и на всех гостей. Пусть не за один раз, но все равно же придется подготовиться к ответственному шагу.

Ох, грехи мои!..

13. Свадебный подарок

Нарва была переполнена. Помимо горожан и постоянного гарнизона сюда отошло много солдат из числа тех, кто идти в русский плен не хотел, а к берегу пробиться не смог. Или смог, но кораблей не нашел. В самом начале большинство таких беглецов проследовало сушей дальше в Финляндию. И лишь самые отчаянные и отважные остались в городе, желая еще раз попытать счастья в схватке с противником.

Первоначальный гарнизон города в тысячу триста пехотинцев и двести кавалеристов стал больше в полтора раза и все продолжал расти.

Скоро город оказался отрезанным с востока подошедшим русским корпусом Аникиты Репнина, и беглецы вынуждены были задерживаться в Нарве поголовно. От этого наблюдалась большая скученность, однако солдаты, в отличие от горожан, только радовались этому. Раз их больше, то, значит, больше и шансов отбиться от московитов, когда блокада сменится осадой, а последняя – штурмом. В крепости каждый становится сильнее. Так неужели не удержимся?

Артиллерии хватало. Боевых припасов было в избытке. Несколько хуже обстояли дела с продовольствием. Еще в самом начале войны летучие партии московитов сумели разорить окрестности, и новый урожай погиб на корню.

Стали редко прорываться в крепость обозы, идущие издалека. Но, слава богу, имелись запасы прошлых лет и какое-то время даже увеличившийся гарнизон мог не страдать от голода. А вот если осада затянется, тогда придется туго.

Но зачем думать о плохом? Прорвавшийся курьер привез послание короля, в котором говорилось о сборе новой армии взамен рассеянной под Ригой. Да и не вся армия успела перебраться в лифляндскую ловушку. Много полков оставалось в метрополии.

Комендант крепости полковник Горн был старым солдатом. Его Величество поручило его попечениям главный опорный пункт рядом с землями московитов, и Горн делал все, чтобы оправдать доверие монарха. Еще в мирные дни полковник старался вовсю, теперь же вообще редкую ночь проводил в постели. Все больше на стенах, в городе, а то и в поле, организуя короткие вылазки против зарвавшихся московитов.

Вылазки чаще всего оказывались безрезультатными. Основные силы русских оставались на другом берегу реки. На этом же большей частью действовали разъезды да всевозможные конные партии. Очевидно, решимости приблизиться к крепостным стенам вплотную у русских не хватало. А уж идти на штурм…

Горн был осведомлен, что московиты накатываются и с запада. Но, по тем же данным, осадной артиллерии у идущих от Риги крайне мало. Потому старый полковник крепко надеялся, что враги обломают о Нарву зубы, а там наступит настоящая зима, и придется им уйти восвояси до следующего года.

Потому со стен достаточно спокойно наблюдали, как вдалеке появляется неприятельское войско. Русские даже не стали сразу обкладывать крепость. Было видно, что основные силы располагаются сравнительно компактно и лишь кавалерия расходится подальше на фланги.

Но еще до того, как русские полки стали обустраиваться, а на окрестности упала ранняя темнота, к крепостным воротам подскакал парламентер в сопровождении неизбежного трубача и знаменосца.

– Царь и Великий князь… – бойко принялся перечислять полный титул московского государя парламентер.

В довольно длинном перечне неприятно резанули слух слова «герцог Лифляндский и Эстляндский».

Старый полковник едва сдержался, чтобы тут же не перебить наглеца. Но раз уж московиты решили придерживаться воинских обычаев, то не годится первому выступать их нарушителем. Потому Горн возвышался безмолвно и гордо, левая рука на рукояти шпаги, кираса и шлем начищены до блеска, лицо не выражает никаких чувств, лишь глаза блестят пламенем.

Само предложение было максимально щедрым. В случае сдачи крепости гарнизон отпускался на все четыре стороны со знаменами, оружием и музыкой. Разрешалось даже взять с собой обоз. Но щедрость эта полковником была воспринята как лишняя наглость. Чтобы выдвигать условия, надо прежде победить.

– Передайте своему государю, самозванно объявившему себя повелителем чужих земель, что я, полковник Горн, в ответ предлагаю следующее. Русские войска могут со знаменами и музыкой смело покинуть пределы Шведского королевства. В чем я обещаю им не мешать. Другого ответа для вас у меня не будет, – холодно ответил комендант, повернулся и нарочито медленно пошел прочь.

Стоявшие на стенах солдаты и офицеры восторженно приветствовали его слова. Правда, не все, но молчавших было настолько мало, что их можно было не принимать в расчет.

В любой семье не без урода.

Дали озарились сиянием костров. Что ж, пусть постараются возле них погреться. Надолго ли хватит московитов при такой жизни? Если учесть, что продовольствия в окрестностях практически нет.

Утро поначалу не принесло ничего нового. Пару раз в поле между новым русским лагерем и крепостью появлялись всадники. Приближались, однако, держась на расстоянии, превышающем дальность ружейного выстрела, разглядывали презрительно молчащие бастионы и отъезжали прочь. До них не бывало ближе восьми сотен шагов. Осажденные морщились, ругались вслух, но ничего не могли поделать с противником.

– Угостите их разок, – не выдержал Горн, наблюдая со стен, как всадники, богато одетые, с шитьем на мундирах и перьями на треуголках, в очередной раз обозревают крепость в подзорные трубы.

Невелик был шанс попасть, но уж очень обидно ничем не помешать врагу.

Ближайшая пушка громыхнула, окуталась дымом. Ядро быстро скрылось из поля зрения, и только в подзорную трубу было возможно проследить его полет.

Чугунный шар не долетел до всадников, взрыл землю, попытался подпрыгнуть в последней попытке достать податливую человеческую плоть, но напрасно.

– Дьявол! – в сердцах высказался Горн.

Остальные выругались гораздо более замысловато.

Двое из всадников спешились, передали поводья сопровождающим и один за другим опустились на колено. В их руках были ружья. Это смотрелось настолько нелепо, что полковник не выдержал и сплюнул:

– Совсем с ума сошли! И еще что-то пытались требовать!

Это было даже не абсурдом, а какой-то несусветной дурью, непозволительной даже дикарям.

– Попробуйте достать их еще раз, – начал было Горн стоявшему вплотную адъютанту, но тут над фигурками, сначала над одной, потом над другой, всплыли дымки выстрелов.

Адъютант вдруг вздрогнул. На лице его возникло выражение предельного изумления, а уже в следующий миг он стал стремительно заваливаться на спину.

Горн поневоле повернулся. По шлему что-то ударило, со свистом унеслось дальше, и лишь спустя несколько долгих секунд полковник сообразил, что это была вторая пуля.

Оба стрелка не спеша поднялись, о чем-то переговорили с остальными и лишь тогда запрыгнули в седла. Кавалькада не спеша затрусила прочь.

– Им помогает сам дьявол, – с ноткой испуга произнес кто-то из солдат.

Горн посмотрел на тело адъютанта и повернулся к стоявшим неподалеку. Кто именно произнес паническую фразу, определить было невозможно. Лица у всех свидетелей были одинаково бледны.

– Никому не говорить о случившемся. За нарушение – смерть, – обронил полковник.

Пуля может пролететь мимо, а вот петля никогда не промахнется мимо шеи. Как и топор палача.

Спустя час в русском лагере забили барабаны. Через некоторое время под их неумолчный бой к Нарве стройными колоннами двинулась пехота. Полагалось бы линиями, но московиты шли словно не на бой, а в обычный поход.

Колонны подошли и вдруг застыли, не решаясь преодолеть тот предел, где их сумеют достать ядра.

В промежутках остановились орудия. Еще дальше встала кавалерия в тех же походных колоннах.

– Может, надеются на наш выход? – предположил кто-то из свиты Горна, безуспешно пытаясь понять смысл совершаемого на глазах странного маневра.

– Не дождутся, – проскрипел полковник.

Он тоже терялся в догадках. Не считают же его таким глупцом, чтобы просто так выйти из-под защиты стен! Пусть московитов с виду немного, только кто поручится, что они тут все?

Между тем русские продолжали чудить. От колонн отделились небольшие отряды пехотинцев, одетых во все белое. Под руководством нескольких всадников, явно из тех, кто недавно наблюдал за крепостью, они торопливым шагом двинулись вперед, а затем прямо на ходу стали разворачиваться веером. Веер превратился в редкую цепь, где каждая пара солдат была отделена от других пар большим промежутком. Но и внутри пар расстояние между людьми было великовато, и свалить ядром больше одного человека не стоило и пытаться.

Дальше произошло то, после чего даже у невозмутимых шведов от удивления отвисли челюсти.

Пехотинцы в цепочке, явно повинуясь командам начальников, вдруг, вопреки любым воинским наставлениям и правилам, легли прямо в снег. Лицом к крепостным стенам. Белые одежды слились с белой целиной, и спустя минуту лишь самый зоркий глаз сумел бы различить на заснеженном поле прилегших людей. Одни всадники продолжали разъезжать вдоль рядов тех, кто лишь притворялся солдатами.

И вдруг то тут, то там стали расплываться дымки ружейных выстрелов. Сначала редко, затем – чаще, чем это было возможно для самого проворного стрелка.

Плюс – расстояние. Но, как и накануне, на стенах вдруг начали падать люди. Офицеры, солдаты, горожане, записавшиеся в ополчение и поднявшиеся посмотреть, что происходит.

Наверняка жертв было не настолько много, как казалось осажденным. Людям свойственно преувеличивать то, что происходит у них на глазах. Как, впрочем, и то, что они сами не видят. Если бы дело шло о честной схватке, когда нет времени рассуждать! Знай стреляй в прущие на тебя вражеские полчища или коли противников багинетом. А тут…

Лицо Горна посуровело еще больше. Полковнику не суждено было узнать: происходящее на его глазах было всего лишь боевыми учениями, устроенными Командором для своих егерей. Горн видел другое: противник не пытается устроить безнадежный штурм или разыграть честную артиллерийскую дуэль. Вместо этого московиты ограничились выдвижением колонн на случай вылазки, а сами тем временем применили нечто непонятное, но несомненно дьявольское.

Полковник всю жизнь твердо верил в милость Божью, и вдруг Бог не то отвернулся от шведов, не то вообще перешел на сторону их противников. Но даже в этом случае человеку надлежит выполнить свой долг перед Небом, и лишь тогда Небо вновь изольет неисчислимые милости на верного раба своего.

С грохотом, перекрывая стоны раненых и выстрелы московитов, ударили крепостные пушки. Попасть в практически незаметных залегших людей было делом безнадежным, и артиллеристы попытались достать хотя бы разъезжающих франтоватых всадников.

Достать их первыми же выстрелами не удалось, хотя несколько ядер пролетели в опасной близости от намеченных целей. Залегшие стрелки немедленно перенесли огонь на канониров, и ряды орудийной прислуги стали редеть на глазах.

Спустя десять минут огонь из крепости почти смолк. Если бы речь шла о нанесении врагу реального урона! Рисковать же жизнями ради нескольких человек, какое бы положение они ни занимали, не хотелось никому.

Гарнизон оставался на стенах. Только солдаты и офицеры предпочитали держаться в укрытии. Смертоносный свинцовый ливень – лучшее средство от излишнего любопытства.

– Стыдитесь, господа, – проскрипел комендант, обращаясь к своей жмущейся свите. – Солдат не имеет права бояться смерти.

Сам он продолжал гордо стоять и наблюдать за врагом. Лишь один раз полковник позволил себе отвлечься и посмотреть на творящееся внутри городских стен.

В глубь города по узким улочкам тянулись раненые. Одни кое-как ковыляли сами. Других поддерживали или несли товарищи. Прямо под стеной складывали тех, кому уже ничья помощь не понадобится. Причем шеренга ушедших в мир иной получалась достаточно внушительной.

Но их хоть не надо будет лечить…

Неподалеку от полковника еще один офицер решил последовать примеру начальника, выпрямился и без звука завалился на спину. Лицо его было в крови.

– А это еще что?

Горн посмотрел, чем именно был вызван удивленный голос.

Московиты подтянули поближе к залегшим стрелкам какие-то странные решетчатые конструкции и теперь сосредоточенно возились вокруг них.

Вглядеться внимательнее полковнику не довелось. Что-то вдруг с силой ударило по руке, выбило из нее зрительную трубу, а в довершение звякнуло о кирасу.

Мир вокруг покачнулся, потерял четкость, но кто-то заботливо поддержал полковника, не дал упасть.

– Горна убили! – родился было крик, но комендант нашел в себе силы твердо оборвать панику:

– Тихо! Никому не говорить!

Боль была сильной, но дух потихоньку брал верх над ставшим немощным телом. Горн сумел выпрямиться и посмотреть на обвисшую перебитую руку.

Один из адъютантов уже проворно бинтовал рану прямо поверх мундира. Только что бывшая чистой тряпка быстро напитывалась кровью.

– Не так. Так слишком видно, – проскрипел Горн.

Не хотелось, чтобы по гарнизону разнеслись слухи о его ранении. Не хватало еще, чтобы дух солдат упал из-за подобной мелочи! Начальство должно казаться неуязвимым.

Он хотел оставаться на посту до конца. Адъютанты насилу уговорили коменданта уйти хотя бы на перевязку. Полковник запахнулся поплотнее в плащ и твердой походкой направился к ближайшему дому. Со стороны и не скажешь, что тело терзает боль. Разве что два офицера идут рядом в полной готовности поддержать да в ту же сторону спешит лучший лекарь гарнизона.

Но мало ли кто и зачем спешит на войне!

– Вам повезло, господин комендант, – спустя пять минут бормотал лекарь, осматривая рану. – Кость едва задета. Пуля прошила руку насквозь. Пройди она чуть в стороне, и был бы перелом. Надо быть осторожнее, господин комендант. Ваша жизнь принадлежит всем. И так столько доблестных воинов выбыли сегодня из строя!.. Пули какие-то странные. Не круглые, как должны быть, а конические. Но скажите, разве могут быть на свете такие дальнобойные ружья?

– Выходит, могут, – вымолвил Горн. – Но запомните, Свен, из ружья можно убить человека. А вот крепости при помощи одних только ружей не взять. Тут артиллерия нужна.

В подтверждение его слов снаружи загрохотали разрывы. Их было так много, что ухо отказывалось выделять каждый в отдельности и воспринимало их как один непрерывный гром.

Из узкого окошка вылетело дорогое стекло.

– Что это? – Лекарь оторопело посмотрел на полковника, а затем – на порезанную осколком руку.

Горн уже сорвался с места и устремился на улицу.

Первое, что увидел полковник снаружи, был пролетевший над головой, оставляющий за собой дымный след снаряд. Другой такой же, непонятный и дымящийся, ударил в черепицу одного из домов. Взрыв раскроил крышу. Куски ее полетели в стороны. Где-то послышался крик ужаса и боли.

– Дьявол! – выругался полковник.

Он поневоле ожидал худшего, однако бастионы с виду почти не пострадали. Лишь вдалеке было видно разбитое орудие. Да тут и там валялись трупы. Зато в городе продолжало все рваться и греметь и где-то уже поднимался в воздух дым первого пожара.

Московиты вдалеке вновь возились у своих решеток. Залегшие стрелки продолжали стрелять, хотя уже гораздо спокойнее. Но после всех взрывов на ружейные пули большинство защитников не обращали внимания.

Теперь артиллеристы вновь вернулись к орудиям. Раздались первые выстрелы. В ответ решетки окутались дымом и оттуда к городу вновь вылетела очередная партия снарядов.

Некоторые из них не смогли долететь до цели, в злобе своей лишь вздыбив снег перед бастионами. Другие перелетели стены и обрушились на дома и улицы. Лишь небольшая часть взорвалась среди защитников. Разрушить укрепления снаряды русских явно не могли. Зато от них хватало других бед.

Но шведские артиллеристы тоже показали свое мастерство. Пара наиболее метко пущенных бомб упала неподалеку от одной из решеток, и было видно, как несколько человек повалились в снег.

Русские дали еще один залп, после чего спокойно потащили свои странные орудия прочь.

Первую дуэль можно было считать выигранной. Так и было объявлено во всеуслышание разосланными комендантом офицерами. Только почему-то никого это не радовало.

Ладно, сегодня московиты почему-то отошли. А если они устроят правильные укрепления и займутся обстрелом вновь? Чем тогда закончится огненная перебранка?

Полковник словно слышал, как в уцелевших домах жители начинают робко спрашивать друг друга:

– Может, лучше сдаться?

Государства сменяют друг друга, но имущество остается. А будешь сопротивляться – потеряешь не только нажитое, но и саму жизнь.

Стоит ли игра свеч?

14. Твердыня

Кабанов прекрасно понимал: использованные в первый день средства не годятся для взятия первоклассной крепости. Все это больше воздействует на психику защитников, чем на оборону. Вот только именно от духа осажденных и зависит стойкость крепостных сооружений.

Преодолеть под обстрелом голое заснеженное поле – это сколько же людей поляжет! Да еще потом карабкаться на стены…

Пусть оружие у шведов менее совершенное, оно убивает ничуть не хуже, чем штуцера и револьверные ружья. А уж картечь…

Нет, штурм – последнее средство. Главное – лишить гарнизон веры в свои силы. А там, может, удастся заставить шведов выбросить белый флаг без напрасных потерь со своей стороны.

А уж сколько погибнет врагов – никакой разницы. Гуманизм тут ни при чем. Война – жестокая по определению штука. Пока идет бой, чужие – не люди, а только мишени. Любая жалость к ним – это безжалостность к своим. Аксиома, которую любой военный усваивает в первом же бою. Если не раньше.

Кабанов просто выполнял определенную работу. По возможности – как можно эффективнее, с минимальными издержками.

Совсем без потерь не обошлось. Но для боя они были небольшими. Ставший уже далеким штурм Азова обошелся на несколько порядков дороже. А уж первое «невзятие» турецкой твердыни – и вовсе. Да и сражение у Риги шло отнюдь не в одни ворота. Тут же – сущие мелочи. Не бывает так, чтобы вообще никого не задело.

Сами солдаты относились к гибели товарищей достаточно спокойно. Люди умирали просто так, безо всякого боя, от обычных болезней и тягот. От пули или осколка даже не столь обидно.

Сознание людей было религиозным. Вера – крепка. Что такое смерть? Всего лишь переход от краткой земной жизни к вечной небесной. Значит, никакой смерти и нет.

Грустно от разлуки. Больно от раскаяния, что не все дал при этой жизни ушедшему в долгий путь человеку. Но Царствие Небесное всем, кто положил живот свой на поле брани за Веру, Царя и Отечество! И вечная им память!

Первый день осады прошел. Войска отошли в лагерь. Лишь казаки продолжали бдительно наблюдать за происходящим в городе. Командор еще до наступления темноты выехал прочь. Прибалтийское бездорожье сильно мешало планам. Дело ведь не только в том, чтобы подойти к нужной крепости. Требуется продовольствие для людей и корм для коней, боеприпасы и многое другое. Например, не слишком отдаленное место для организации шведам еще кое-каких сюрпризов. Раз уж Рига далеко.

Тоже не смертельно для крепости. Зато, наверное, впечатляюще для местного отсталого населения. Любое оружие должно быть максимально испытано в полевых условиях.

Совещаний Горн не любил и не признавал. Пусть каждый отвечает перед Богом и королем за свой участок. А он, комендант, в ответе сразу за все. Так зачем лишние разговоры?

Еще меньше его интересовало мнение простых солдат. И уж вообще не затрагивали чувства и мысли горожан. Их дело – трудиться и торговать да пополнять налогами королевскую казну. При осаде же, как сейчас, выставлять положенное ополчение. Прочее – не их забота.

В данный момент полковник был верен себе. Он обошел город, выслушал доклады подчиненных, но выводы из них предпочел делать сам.

Разрушения в городе оказались намного меньше, чем представлялось поначалу. Многие дома пострадали. Взрывами снесло черепицу, вскрыло крыши, кое-где даже пробило стены. И тем не менее не рухнуло ни одно строение. Видно, обрушившиеся на город ракеты были не так сильны, как представлялось под обстрелом.

Укрепления вообще были почти не повреждены. Ничего серьезного, что нельзя было бы восстановить в ближайшее время. Несколько разбитых и поврежденных орудий можно не принимать в расчет. Московитам потребуется минимум месяц, чтобы пробить в стенах хоть одну брешь. А за месяц может случиться многое.

Гораздо хуже были людские потери. Без малого полторы сотни защитников выбыли из строя убитыми и ранеными. Да еще горожане…

До этого дня Горн скептически выслушивал россказни беглецов из-под Риги о всесокрушающих дальнобойных ружьях русских, но теперь вынужден был отнестись к этому иначе. Пусть многие пострадали при взрывах, но все равно число сраженных пулями было достаточно велико. Похоже, им действительно помогает сам дьявол. Или же Бог по каким-то причинам отвернулся от своих верных сыновей.

Или речь идет всего лишь о ниспосланном свыше испытании?

Ныла простреленная рука. Полковник старался прогнать боль прочь, думать только о деле.

Осадной артиллерии у противника с собой пока нет. Подвоз ее требует времени. Судя по времени появления и расстояниям, московиты шли без тяжестей. Другой их отряд, тот, что подошел со стороны границы, тоже не имеет при себе ни тяжелых пушек, ни мощных мортир. Недаром так и держится по ту сторону реки. Следовательно, завтра крепость ждет то же самое. Комбинированный обстрел стрелков и ракетами.

Итог размышлений вылился в сравнительно короткий приказ. Пехоте держаться в укрытиях и быть в готовности отразить возможный штурм. На стенах оставаться артиллеристам. Главная задача – борьба с ракетными станками противника. По мере возможности – со стрелками. Использовать подручные средства для укрытия от огня противника: мешки с песком, фашины и прочее.

Полковник пожалел, что перед крепостью нет какой-нибудь укрытой лощинки. Можно было бы скрытно сосредоточить там небольшой отряд и обрушиться на цепь московитов. Перед сомкнутым строем никаким одиночкам не устоять.

Увы! Еще в самом начале войны по приказу Горна поле перед крепостью было освобождено от деревьев и кустарника, а все ложбинки были засыпаны гораздо раньше. Как раз для того, чтобы противник не смог подобраться к крепости незамеченным. Но в таких делах палка всегда о двух концах.

Но, может, и к лучшему? Тот, кто командовал московитами, не зря держал за стрелковой цепью вне досягаемости огня пехотные колонны и кавалерию. Так что опрокинуть врага на первом этапе отнюдь не значило победить.

С этой стороны действия противника были безупречны. Наверняка Петр взял в командующие какого-нибудь кондотьера из Европы. Но вот то, что тот понадеялся на ружья и ракеты и не взял с собой осадной артиллерии, говорит не в его пользу.

Зря он. Ох зря…

Карл не думал выручать Нарву. Нет, он не забыл о гарнизоне и не отчаялся. Молодой король по-прежнему горел жаждой реванша. Все находившиеся в самой Швеции части были собраны в кулак. Беглецы из Прибалтики переформированы. Практически все остатки казны пошли на наем новых солдат. Теперь армия была больше той, что имелась под Ригой. Но надлежало использовать ее с толком, нанеся врагу удар в самое чувствительное место. Такой удар, после которого московиты вновь на века исчезнут в своих дремучих лесах.

Некоторые выводы из случившегося Карл сделал. Например, что нападать следует по возможности внезапно. Кто знает, как обернулось бы сражение, если бы московитам не было известно о каждом его шаге? Вот они и сумели подготовиться к встрече со всей азиатской хитростью.

А если обрушиться, когда не ждут, смешать планы, сойтись в штыки, лишить огневого превосходства, то вряд ли они сумеют продержаться против доблестных солдат хотя бы полчаса.

По некотором размышлении Нарва для решающего боя на данный момент не годилась. Крепость была обложена со всех сторон, отрезана от цивилизованного и даже полуцивилизованного мира.

Эстляндия почти полностью захвачена противником. Наверно, можно высадиться в Ревеле или Пернове, московиты, по рассказам беглецов, не укрепляли эти города так, как укрепили устье Двины, но это значит сразу поставить противника в известность о собственных планах. Решат московиты, что их силы под Нарвой недостаточны, – и спокойно сумеют перебраться на другой берег. Тем более их оружие сможет нанести немалый урон переправляющимся следом. Или же если враг силен, то опять-таки сможет не торопясь подготовиться и вновь преподнести какие-нибудь сюрпризы наподобие рижских.

Ингерманландия тоже захвачена. Но там еще хуже. Мели не дают возможности большим кораблям приблизиться к берегу. Высадка поневоле растянется настолько, что московиты обязательно обнаружат диверсию в своем тылу. А тут еще сплошные болота, по которым с армией не очень пройдешь. Еще небольшими группами пробраться возможно, но ни артиллерию, ни обоз протащить не удастся. А в крепости вряд ли есть в избытке обычные припасы.

Те же непролазные болота мешают подойти из Финляндии. То есть оттуда, где несколько портов обеспечат высадку армии. Никаких дорог в тех суровых краях отродясь не водилось. Для кого и зачем их прокладывать? Для нищего местного населения, никуда не ушедшего по дикости от московитов? Даже вездесущие купцы предпочитают обходить весь район далеко стороной. Купить нечего, продать некому, да и в болоте утонуть – раз плюнуть.

А тут еще отношения с Англией.

Едва добравшись до Стокгольма, Карл потребовал к себе британского посланника и высказал ему все, что думает о двурушнической политике бывшего союзника. Беседа едва не закончилась объявлением войны, и лишь советники короля в промежутке сумели настоять на более мирном окончании. Воевать против всего света Швеции не позволяло финансовое положение.

Будь посланник посамостоятельнее, в ответ на подобную речь короля объявил бы войну сам. Но любой дипломат – это передатчик политики своего правительства. И в итоге действия посланника свелись к выяснению нынешних намерений Лондона.

Отношения были неоднозначными. Главным конкурентом, а соответственно и врагом, оставалась Франция. Смерти испанского короля ждали в самое ближайшее время. Без прямых наследников неизбежно должна была начаться схватка. Англия не могла допустить, чтобы на освободившийся престол взошел племянник Людовика со всеми неминуемыми последствиями. Потому и прочее пока волновало лишь в перспективе. Или как возможная помощь в грядущей войне. Потому в открытую выступать не спешили ни на одной из сторон.

Пит доказал свою невиновность. Дядюшка тихонько устроил ему выволочку за поспешность и готовность оказать помощь шведам до официального решения Лондона, и дело пока тем и ограничилось.

Относиться по-прежнему к недавним союзникам Карл не мог. Даже после всех объяснений и доказательств невмешательства Англии. Что с того, что захват Риги явился сюрпризом для всех? Червь сомнения в душе короля остался. Может, в другое время он бы из принципа перешел на сторону Франции, однако сейчас ему хватало собственных проблем.

И тут в самый разгар поисков решения начал проклевываться новый союзник. Тот, о котором раньше и подумать было нельзя. Более того, он всю жизнь рассматривался в качестве врага, а тут вдруг сам, вначале – осторожно и исподволь, стал предлагать помощь в войне против России.

Но и запрошено было столько, что встал вопрос: в чем смысл? Кто в здравом уме отвоевывает собственные земли, чтобы потом передать их кому-то другому?

Карл отказался от предложения наотрез. Однако кое-кто из советников продолжил неофициальные беседы. Началась торговля. Долгая, упорная. Постепенно прорезалась несколько иная цель возможного союза. Не отвоевание, а полный разгром России. Соответственно, торг стал приобретать смысл. Предполагаемый союзник тоже не мог забыть старых обид и жаждал вернуть потерянное, попутно присоединив к нему все, что могло бы быть когда-то своим, да в силу разных обстоятельств не стало.

Когда королю стали известны результаты переговоров и показаны на карте новые чаяния добровольных помощников, то Карл поневоле присвистнул.

Хотели столько, что второе по величине европейское государство в одночасье становилось первым.

Единственное, что привлекало, – место, откуда становилось возможным нанести удар. Причем удар неожиданный, которого московиты в любом случае не ждут.

А Нарва… Крепость первоклассная. Должна продержаться до наступления холодов. Зимой московиты поневоле будут вынуждены отойти от ее стен. В поле долго не проторчишь. Да и кормить армию там нечем.

Что осталось до той зимы?..

Горн тоже ждал настоящей зимы. Нищий край не мог дать московитам достаточно продовольствия. Как не мог предоставить жилье для солдат. Следовательно, продержаться надо было не так долго. Может, от силы месяц. В крайнем случае – чуть больше. Если русские не подвезут осадную артиллерию, небольшой срок. Нынешними их методами ничего они не сделают. Вселят страх в сердца робких. Нанесут гарнизону потери. Причинят горожанам убытки. Ерунда. На то и война.

Да и тяжелые пушки не гарантируют победы. На стенах Нарвы артиллерии хватало. В честной дуэли еще неясно, кто кого сумеет одолеть.

В глубине души суровый воин мечтал о штурме. Тогда все преимущества перейдут к гарнизону крепости. Московиты узнают силу шведского духа, а окрестности будут завалены трупами врагов.

Но это только в глубине. Горн хорошо знал: никто не решится атаковать крепость без солидной подготовки. Сначала надо хотя бы стены проломить. Иначе будет не приступ, а массовое самоубийство. Да и не похож русский командующий на сумасшедшего. Вот на самоуверенного сверх всякой меры человека – весьма. Считать, что оружие, весьма губительное в поле, может помочь при штурме крепостных бастионов, – это, знаете ли…

Ничего, скоро убедится в обратном и дальше будет вынужден воевать по принятым правилам. Или ждать прибытия осадной артиллерии, или снимать осаду. Причем второе – скорее. Пока еще по здешнему бездорожью удастся протащить тяжелые пушки. Да еще к ним – соответствующие запасы пороха.

Нет, уверенность должна базироваться на чем-то более серьезном, чем недавние победы и упование на новое оружие. А тут даже незаметно, что у московитов действительно есть значительный перевес в силах.

Или это авангард, а основная армия вместе с осадным парком отстала и движется следом? В таком случае понятным становился наглый ультиматум. Русский генерал просто решил попробовать: а вдруг выйдет – и тогда вся честь занятия крепости достанется ему?

Пути для московитов открыты. Ничто не мешает им подтянуть сколько угодно сил и средств.

Ничего. Дело солдатское. Надо как-нибудь выстоять с Божьей помощью.

Утро преподнесло Горну сюрприз. Он ожидал чего угодно. Повторения вчерашнего комбинированного действа со стрелками и ракетами. Начала планомерного строительства батарей в ожидании прибытия мощной артиллерии. Попытки провести мину в замерзающей почве. Еще чего-нибудь в этом же роде.

Ничего. Вместо нормальных действий к крепостным стенам не спеша направлялся позавчерашний парламентер в сопровождении неизменного трубача и переводчика.

Горн молчаливо и мрачно смотрел на них с высоты, не понимая, зачем нужен второй визит.

– Государь вновь предлагает гарнизону крепости почетную капитуляцию на условиях, объявленных ранее. Время для размышлений – до полудня завтрашнего дня. После полудня условия будут гораздо более жесткими. Командующий осадным корпусом генерал Кабанов предупреждает от себя: в случае штурма крепость будет отдана на разграбление на три дня и вся вина падет на вас. В этом случае пощады не будет.

– Не слишком ли он самоуверен? – проскрипел Горн.

– Не волнуйтесь, – с откровенной издевкой отозвался парламентер. – Наш генерал всегда держит слово.

Полковника обуял гнев.

– А теперь выслушайте меня. Если вы или кто другой еще раз подъедете к крепости с наглыми предложениями, то я прикажу стрелять. И в этом клянусь перед Богом я, комендант крепости полковник Горн. Второй раз повторять не буду. Запомнили? А теперь – убирайтесь.

– Что ж. Вы сами выбрали свою судьбу, – оставил за собой последнее слово парламентер и все так же нарочито не спеша поехал прочь.

О как хотелось Горну приказать дать по отъезжающим один-единственный залп! Да больше бы и не потребовалось. Но ладно. Пусть живут и передадут начальству, что шведские крепости просто так не сдаются.

Горн посмотрел на сопровождавших его офицеров. На всех лицах была написана решимость и твердость.

– Нахалы! – счел за нужное прокомментировать полковник. – Не имеют никаких средств для взятия Нарвы, а ведут себя, словно стены вот-вот падут.

Но вдруг подумал: а может, все же надо было взять время на раздумье? Зато был бы один спокойный день…

Ладно. В самом деле, что московиты сделают?

15. Командор. Нарвский орешек

Взять крепость без артиллерии и должной огневой подготовки почти невозможно. Я прекрасно понимал, что стрелки с самыми дальнобойными ружьями – плохая замена мощным пушкам и мортирам.

Мой расчет строился на психологическом давлении на противника. Штурмовать крепость я собирался лишь в самом крайнем случае, когда гарнизон будет окончательно сломлен.

Самое страшное для любого солдата – гибнуть и не иметь возможности нанести противнику хоть какой-нибудь урон. Тут уж самая отчаянная решимость дает сбой и человек поневоле начинает задумываться, во имя чего он ежесекундно ждет смерти? А ведь в городе помимо гарнизона полно мирных жителей, которым умирать непонятно за что вообще не с руки. Если даже не умирать – так имущества жалко! Свое же, не королевское, нажитое собственным потом…

Миндальничать я не думал. За одного погибшего солдата даже десятка врагов маловато. И все равно, носят они форму или нет. Время либерастов осталось в будущем. Хотя и они с легкостью оправдывают любые бомбардировки, если жертвы на дух не переносят демократических ценностей. Мой былой век – лучшее подтверждение этому.

Посылка парламентера была вызвана двумя причинами. Я хотел дать людям последний шанс решить дело миром. И одновременно закончить строительство базы.

Шведы понятия не имели, что на другом берегу, в десятке километров от крепости, уже сооружены ангары для двух дирижаблей, установлены причальные мачты, оборудованы склады бомб, топлива и водорода. Наверняка старый полковник Горн не может понять, почему войска Репнина даже не делают попыток переправиться. А они просто обеспечивают прикрытие нового объекта. Остались кое-какие штрихи, и все будет готово.

По-своему дирижабль в условиях отсутствия противовоздушной обороны – идеальное средство для бомбардировки. Самолет атакует в движении. Летчику или штурману требуется рассчитать траекторию бомб, и все это в краткие мгновения пролета над целью. А тут – завис над нужным местом да швыряй вниз все, что душе угодно. Или то, что имеется на борту. Даже спешить никуда не надо. Сбросил – посмотрел оценивающе на результат.

Конечно, разрушить целый город до основания проблематично. Но мы же не англичане и не американцы, чтобы сеять разрушения из одной только любви к ним! Самим восстанавливать придется. Так стоит ли увеличивать предстоящий фронт работ? Так, постращать малость да понагнать страху. А там посмотрим…

– Почему он летает, Командор? – Царевич с интересом разглядывал принайтовленный к земле, но рвущийся в небо воздушный корабль.

Зря на него наговаривали позднее историки. Мальчишка как мальчишка. Пусть в нем нет неукротимой энергии отца и стремления все делать собственными руками, зато нет и ненужной жестокости к своим и чужим, стремления перекроить мир по своей мерке, даже не задумываясь, хороша она или плоха.

Зато в Алексее много природной любознательности. Ум достаточно остер. Есть определенная доброта. А прочее приложится. Петр сам виноват. Поручил воспитание сына первым попавшимся проходимцам, а потом еще что-то требовал от него да удивлялся, почему это родная кровь не является его точной копией. С чего бы это вдруг? Да и нужна ли копия? Может, каждому человеку лучше оставаться самим собой?

Нет, в десятилетнем мальчишке я решительно не находил черт, знакомых мне по популярному в грядущем фильму. Правда, там царевич показан уже взрослым, но все-таки…

Стоявший рядом с царевичем Маратик тоже навострил уши. Сын Ширяева был слишком мал, когда нас забросило в эти времена, а последовавших вслед за тем событий было столько, что ранние детские впечатления практически стерлись из памяти. Мальчик не помнил ни компьютеров, ни самолетов. Зато разбирался в типах парусных судов, в их довольно сложном такелаже, знал основные принципы маневрирования на море, умел говорить на французском и чуть меньше – на английском.

Даже странно – пиратский сынок моего бывшего солдата.

А я сам? Наверное, теперь тоже больше пират, чем десантник.

Жаль, мой собственный сын еще мал, чтобы приучать его к походным условиям. Пусть прежде хоть грамоте выучится.

– Понимаешь, Алексей, все в мире имеет вес. Даже воздух, который вокруг нас. Но воздух ведь тоже бывает разным. – Я старался говорить так, чтобы мальчишки меня поняли без дополнительных вопросов.

– Знаю. Холодным и теплым, – радостно кивнул царевич.

– Не только. Воздух – это смесь разных газов. Тот, который нужен нам для дыхания, – это кислород. Но помимо него есть много других. Даже вода может быть воздухом. Видел, как поднимается пар, когда она кипит? А пар – это тоже воздух.

– Еще вода может стать льдом, когда замерзнет, – самостоятельно дополнил Алексей.

– Молодец, – похвалил я царевича. – И так любое вещество. Только температура для каждого своя.

– Но так летают кабаньеры, – вставил Марат. – А тут же воздух не нагревают.

– Правильно. Потому что в дирижаблях используется самый легкий газ. Он настолько легкий, что спешит подняться наверх и тянет за собой оболочку, гондолу, людей, груз. Но если груза будет много, то газ поднять его не сможет.

Алексей вздохнул. Он явно что-то напряженно обдумывал и лишь потом опять спросил:

– А птицы? Они тоже вырабатывают газ?

Вот же настырный ребенок! Хотя мне эта настырность нравилась. Хорошо, когда ребенок в детстве задает бесконечные «почему?». А тут ведь не только задавал, но и делал некие логические выводы!

Пришлось попроще объяснить то, что на скорости воздух тоже является опорой. А также – что движение относительно и все равно, дует ли ветер или мы с той же скоростью несемся или ползем сквозь атмосферу. И, дополнительно, – о восходящих и нисходящих потоках.

Я стал эгоистично подумывать: считать любознательность положительным качеством или, напротив, занести ее в отвратительные черты характера?

Шутка, конечно. Но не всегда и не все легко объяснять. Особенно когда многое сам воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся, а для иного маловато доходчивых образов.

– Значит, можно сделать крылья, поставить мотор от дирижабля и полететь? – никак не хотел сдаваться Алексей.

– Мотор очень тяжел, – пришлось вновь рассказывать легенду о найденном древнем кладе. – К сожалению, сделать новый мы пока не можем. Как – понимаем, а способов у нас нет.

– И в Европе нет? Папа говорил, там умеют делать все.

– В Европе умеют гораздо меньше нашего. Там нет ни паровых машин, ни кабаньеров, ни дирижаблей.

– А еще у них нет нашей веры, – дополнил царевич.

Нет, все-таки он мне нравился. Вот только наставники ему попались никудышные. А так – может, после Петра именно такой царь и нужен будет России? Более склонный исконно русскому менталитету, не столь сильно подверженный иноземному влиянию. Если к тому времени уже будет закончено обновление армии, появится основа промышленности, займет нужное место флот, то следующей задачей неизбежно окажется предотвращение разрыва между дворянством и народом, воссоединение сословий, уже нарушенное Петром. И потребуются совсем иные черты характера, чем у энергичного, работящего государя.

– Скоро полетим бомбить шведов, – сообщил я.

Первый налет планировался на полдень, а сейчас все еще стояло утро.

Странная штука – это время. Одиннадцать часов утра, но двенадцать – уже полдень. По самому значению – середина дня. Тогда сколько же длится этот день, если его середина начинается менее чем за час? Да и про одиннадцать часов вечера никто не говорит: уже ночь.

– Шведы нехорошие? Поэтому мы их бьем?

Ого! Ну и вопросик!

– Почему нехорошие? Весь народ не может быть хорошим или плохим. Есть хорошие и плохие люди. Просто России нужен выход к морю. Иначе трудно торговать с другими государствами. А эти земли когда-то давно были нашими. Вот мы и возвращаем себе то, что отняли у нас.

– А еще нашими были земли на юге. – Маратик наслушался своего отца и теперь старательно демонстрировал эрудицию.

– Правильно, – кивнул я.

– Когда я вырасту, я тоже буду пиратом и воином, как мой папа и вы, – без особой последовательности сообщил сын Ширяева.

Алексей посмотрел на него с завистью, как смотрит один ребенок на другого, когда тот хвастается вещью или планами.

– Я тоже, – без особой уверенности сказал царевич.

– Нет, ты будешь царем, – отрезал Марат.

При нем мы никогда не говорили о нашем варианте истории, предпочитая творить ее сами.

Царевич вздохнул. У меня сложилось впечатление, что о царской доле он судит в основном по отцу. Обязательные пьянки с приближенными, участие в строительстве кораблей, определенное самодурство… Если учесть, что большинство приближенных отца царевича не жалует, то понятно, почему мальчик не слишком хочет править ими. Но хоть не мечтает казнить из мести, как Петр стрельцов.

Снаружи ангаров послышался шум. Следовательно, подъехал Петр Алексеевич и скоро солдаты начнут осторожно выводить дирижабли.

Точно. В ангар ввалился царь в сопровождении небольшой свиты. При виде того, что я беседую с его сыном, на лице его мелькнуло выражение недовольства.

Нынешняя система чинов настолько запутана, что порою трудно разобраться, кто кому и когда подчинен.

– Господин капитан-командор! Поручик воздушного флота Петр Алексеев к полету готов! Какие будут приказания? – вполне серьезно отрапортовал государь.

Все обговорено еще с вечера, но воинская служба имеет свои ритуалы. Пока еще не слишком сформированные, но я постоянно стараюсь следить, чтобы все было по форме.

– Действуем по плану. Вывод дирижаблей через двадцать минут. Нагрузка – максимальная. – Я помолчал и добавил то, что пришло в голову во время беседы с детьми: – Во второй вылет каждый корабль возьмет по ученику, – и кивнул на мальчишек.

Петр поморщился вторично. Наверное, прикинул, сколько бомб в итоге мы не сумеем взять.

– Пусть с детства привыкают к небу, – твердо закончил я.

Это было уже другое. Петр усиленно пропагандировал учебу, посылал молодежь для стажировки на заграничные флоты и, следовательно, возразить тут ничего не мог.

– Государь, можно на два слова?

Может, и не дело отвлекаться перед важной задачей, но откладывать на потом мне не хотелось.

Мы отошли в сторонку. Меншиков попробовал увязаться за нами, но Петр так посмотрел на фаворита, что Алексашка счел за благо отправиться распоряжаться причальными командами.

– Я подумал, что надо привести в порядок все основные законы. Сейчас одновременно действуют и старые уложения, и новые указы, а это дает право подьячим трактовать любое дело в желаемом русле. Иначе говоря, создает простор для злоупотреблений. Нужен свод основных положений.

– Хорошо, – кивнул государь. – Но кто этим займется?

Людей не хватало настолько, что каждый более-менее способный человек совмещал по нескольку должностей. Я сам умудрялся числиться и по армии, и по флоту, и по воздушным силам. Помимо командных функций на мне лежали вопросы комплектования, обучения, усовершенствования организационной структуры и многое в том же духе. В ближайшее время я должен был войти в создающуюся комиссию по составлению Военного и Морского Уставов. Это если не считать наших общих с Флейшманом дел по производству, возни с новыми изобретениями и многое другое. Вплоть до дипломатии, хотя никакого поста в ней я не занимал.

Что говорить? В своих вотчинах я так и не побывал, сына видел урывками, и вообще, даже на отдых порою не мог выкроить достаточно времени.

– Тот, кто хорошо разбирается во всем этом. Не может не найтись нужного человека. – Я сразу дал понять, что эта область не для меня. – Могу лишь подсказать, что необходим четкий закон о престолонаследии.

– Это еще зачем? – Петр был недоволен подобным вмешательством в его жизнь. Начисто забывая, что жизнь монарха частной быть не может по определению.

Или в его отношении к сыну сказывалось отношение к бывшей жене? У мужчин нет инстинкта отцовства. В разное время мне доводилось слышать от многих, кто, разведясь, начисто забывал о детях. Петр, похоже, был из таких.

– Чтобы в дальнейшем избежать всяких смут.

Государь посмотрел на меня таким взглядом, словно заподозрил во мне грядущего зачинщика одной из них.

Но в отличие от монарха я помнил все последствия отсутствия подобного закона. Недаром последующее время окрестили эпохой дворцовых переворотов. В каких-то случаях Россия, возможно, и выиграла, но полагаться на случай…

– Кто?!. – прохрипел Петр.

Его с детства преследовал страх перед вполне возможным бунтом. Порою ожидание становилось навязчивым, а поиск возможных злоумышленников принимал вполне маниакальные формы.

– Никого, государь. Но царь должен мыслить веками. Без четкого закона в дальнейшем наверняка найдутся люди, которые заходят при смене властителей возвести на трон удобного им кандидата. Жену ли правителя, кого-то из ближайших родственников. А тут все заранее будет обговорено, и это сразу выбьет у возможных заговорщиков почву из-под ног.

Петр покосился в сторону наследника. В ангар уже торопливо входили шеренги солдат, чьей обязанностью было осторожно вывести дирижабли и подвести к причальным мачтам. Оба наших корабля, «Святой Петр» и «Святой Павел», были уже нагружены топливом и бомбами, поэтому излишек подъемной силы был невелик.

– И еще. Надо как можно тщательнее подходить к воспитанию наследника. Я несколько раз говорил с царевичем. Мальчик любознательный, многое схватывает на лету, однако ему не привита любовь к труду, к военному делу. И вообще, наставники отнеслись к порученному делу спустя рукава. Надо исправлять, пока не поздно, чтобы был еще один помощник и продолжатель дела.

В двадцать восемь лет трудно думать категориями эпох. А именно столько было государю. Он и реформы-то свои затеял, не имея малейшего плана, насколько могу судить – вначале из-за одного желания устроить дела как в Европе. Тоже мне, нашел образец для подражания!

Но учился Петр быстро. Буквально взрослел на глазах. По крайней мере, я чувствовал разницу между тем царем, с которым познакомился четыре года назад, и нынешним повелителем одной шестой части суши. Или одной седьмой, учитывая, что земель в составе России намного меньше, чем во времена моего детства.

– Я подумаю, – буркнул Петр. И вдруг без перехода сообщил: – Будешь сам старшим наставником моего сына. Но смотри, если что не так…

Вот уж не было печали! Я и своего-то практически не вижу!

Хотя есть надежда, что после победы какое-то время появится. Или даже не время – дел по горло, – но хоть дорог будет меньше, и я ненадолго смогу осесть на одном месте.

– Взяли! – послышался голос Ширяева.

И сразу стало не до отвлеченных проблем. Недоглядишь – еще попортят оболочку. Но и держать корабли на открытом воздухе рискованно. Парусность у корпусов большая, а Прибалтика всегда славилась своими ветрами. Мало ли что?

Первый налет прошел как по маслу. Ни сучка ни задоринки. Моя крохотная флотилия появилась над Нарвой незадолго до полудня. Я вместе с царем был на «Петре», Ширяев с Меншиковым – на «Павле». Роль механиков исполняли лучшие ученики Ардылова. Между прочим, из дворян. Но не разорваться же моей небольшой команде, стремясь успеть сделать все и сразу! Благо помощь со стороны получить легко. Петр решает такие вопросы в приказном порядке. Взял два десятка недорослей и в приказном порядке приказал им учить матчасть. Кто-то не справился, зато теперь у нас была полудюжина довольно неплохих механиков из числа тех, у кого душа лежала к этому делу. Да и престиж. Это в пехоте надо отслужить солдатом и только потом получить шанс выйти в люди. Здесь после экзамена сразу давался чин поручика воздушного флота. Если же учесть личный состав, который до сих пор нетрудно пересчитать по памяти, причем с перечнем не только фамилий, но и всех личных данных, то недоросли только выиграли. Теперь это были приближенные государя. Жалованье, красивая форма, вес в обществе…

С высоты Нарва была видна как на ладони. Этакий игрушечный городок, покорно ждущий своей участи. Было видно, что гарнизон постарался как-то защититься от егерей. Вдоль стен, там, где стояли многочисленные орудия, торчали щиты, очевидно деревянные. Другие пушки прикрывались мешками с песком.

Но чем они могли помочь в данном случае? Вот именно, ничем.

Мы сделали круг над городскими стенами. Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. А этих храбрецов еще по-хорошему предупреждали!

Ветер был, как по заказу, слабенький. Удерживать дирижабль над целью было легко. Да и цели определены заранее.

Мы обменялись с Петром знаками, выбирая конкретное место, и я, на правах командующего, махнул рукой:

– Начали!

Три пары глаз проводили падающую бомбу. Внизу рвануло пламя.

– Есть! – восторженно выкрикнул Петр, разглядывая разнесенное орудие.

В стороне от находящегося пониже «Павла» отделился темный предмет. Было видно, как дирижабль качнуло и стало поднимать вверх. И новый взрыв предупредил шведов об ожидавшей их участи.

Вот только пушек многовато, часто придется летать. Для тренировки полезно, хотя и утомительно. Зато без потерь.

– Пошла вторая!

Взрыв. Взрыв. Взрыв.

16. Последние дни

Город горел. Не весь, все же дома были каменными, да и пожарные команды старались погасить любой огонь. Тем не менее то один дом, то другой вспыхивал от попавшей ракеты, и горе было тем, кто его населяет.

Кто-то из жильцов погибал при взрыве. Большинство спасалось. Им в чем-то было даже хуже. Хорошо, если взрывом дело и обошлось. По возможности залатаешь крышу или дыру в стене, а нет – постараешься заткнуть ее всеми имеющимися тряпками. А если дом загорелся? Тогда вообще погибнет часть имущества, и дальше живи как знаешь. А на дворе, между прочим, поздняя осень, фактически – зима.

Горн попытался запретить жителям разжигать в домах огонь. Да где там? Пусть печи и камины, разрушаясь, влекли за собой пожары, но и сидеть в холоде никто не хотел.

Зато сколько было криков! Женщины буквально не давали коменданту дороги, окружали его, требовали немедленной сдачи. Приходилось повсюду ходить с охраной, но и лица солдат были недовольными. Хотя они пока молчали.

То и дело над Нарвой появлялись дирижабли. Зависали над стеной, сбрасывали бомбы, расчетливо уничтожая орудия. Не было никаких средств бороться с воздушной напастью. Нервы у людей не выдерживали. Стыдно сказать – храбрейшие солдаты при пролете дирижаблей торопливо бежали прочь от стен, не дожидаясь сброса бомб. Хоть штурмуй в это время – некому будет встать грудью на защиту твердыни.

Но на штурм русские упорно не шли. Они вновь и вновь выдвигали стрелковую цепь. Пользуясь бегством защитников, разворачивали ракетные установки, давали по городу несколько залпов и отходили прочь. Напрасно Горн пытался объяснить солдатам замеченный им факт – московиты никогда не стреляли, пока дирижабли не отходили чуть в сторону. Страх солдат перед небесными чудовищами был настолько велик, что лишь отдельные храбрецы находили в себе мужество, не дожидаясь окончательного отлета дирижаблей, подняться на стены и попытаться угостить бомбой или ядром обнаглевших ракетчиков.

Дирижабли избрали своей целью лишь артиллерию. Только раз один из них сбросил бомбу на проходивший улицей строй солдат. Даже видавший виды Горн морщился при одном воспоминании об открывшемся ему зрелище. Вся улица была покрыта кусками человеческого мяса. Один дом рухнул, на печной трубе другого повисла чья-то оторванная рука.

Но это – один-единственный раз. Ракеты же летели, не разбирая цели. Даже ночью от них не было никакого покоя. Тишина, темнота, и вдруг во мраке вспыхивает пламя, несется на город, а дальше – кому как повезет. Нападавшим-то проще. Подошли под прикрытием ночи, город велик, куда-нибудь всегда попадешь. А в ответ даже целиться бесполезно. Ракетчики сделали свое дело да ушли.

Со стены несколько раз пробовали бить зажигательными, чтобы хоть осветить местность, но чему гореть в ровном заснеженном поле? На вторую ночь небольшой отряд самых отчаянных попытался сделать вылазку, чтобы неожиданно напасть на ракетчиков. Горн видел, как во тьме замигали вспышки ружейных выстрелов. Потом донеслись крики схватки. И все. Из отряда не вернулся никто. А утро осветило ровную шеренгу трупов. Потом, когда солнце поднялось чуть повыше, московиты решили, что достаточно демонстрировали осажденным участь их собратьев, и увезли погибших прочь.

Павшие достойны погребения.

Напрасно Горн пытался изо всех сил подбодрить гарнизон. Он не уходил со стен даже во время воздушных налетов, лично распоряжался открыть огонь, как только московиты выволакивали решетчатые установки. Его почти не слушали. Дух людей стремительно падал. И что с того, что стены до сих пор не имели никаких брешей? Полковник чувствовал: через какое-то время их просто будет некому защищать.

В гарнизоне явно нарастал бунт. Полковник повелел повесить несколько солдат, которые вели паникерские разговоры, и их трупы болтались перед казармами, оповещая остальных о том, какая участь ждет предателей.

Но какая разница – от чего умирать? От петли или честной солдатской смертью – от вражеского снаряда или пули? Чувствовалось, что вопрос вполне может быть повернут и так, и приходилось постоянно следить за подчиненными.

– Ничего, – со скрипом говорил Горн офицерам. – Московиты все равно должны будут пойти на штурм. Они наверняка считают, будто мы уже сломлены. Вот тогда сполна и посчитаемся за все.

Офицеры согласно кивали. Только глаза их говорили уже о другом. Мол, до штурма еще надо дожить. Да и неизвестно, что будет раньше – штурм или бунт гарнизона и горожан? И долго ли можно держаться в таком аду?

– Ракеты на исходе. – Гранье вздохнул. – Я несколько раз посылал нарочных, но транспорт с ними идет слишком медленно. На завтрашний день кое-как хватит, а дальше все. Придется устроить небольшой перерыв.

– Когда подвезут? – спросил Петр.

– Не раньше, чем послезавтра, – повторно вздохнул Жан-Жак.

Корпус Кабанова имел при себе минимальный обоз. Большая часть ракет была доставлена Репниным из России. Теперь оттуда же ждали очередного транспорта. На худой конец можно было бы использовать дирижабли, но грузоподъемность была невелика.

– Может, штурм? – предложил Репнин, который тоже принимал участие в совете.

Часть его корпуса давно переправилась и усилила осаждающие войска. Другая – оставалась на «русском» берегу, обеспечивая прикрытие от возможного нападения Карла с той стороны.

Каждый день один из дирижаблей совершал облет в поисках возможного противника. Вдруг шведский король решится на сикурс осажденной крепости и попытается скрытно высадиться и напасть на русских с тыла? Или со стороны Эстонии. Пока Финский залив не покрылся льдом, приходится учитывать все варианты. Вдруг рижский урок пошел не впрок и Карл вынашивает идею реванша?

Петр посмотрел на Кабанова, словно только тот и мог ответить на вопрос Аникиты.

Командор молчал. Ему уже надоела осада. Три дня комбинированных бомбардировок, и до сих пор шведы гордо не спускают своего флага. А когда его несколько раз сбивали, упорно поднимали опять. Поневоле задумаешься: возможно ли нынешними мерами захватить город?

– А что? Мы уже половину орудий их снесли к чертовой матери, – высказался Меншиков. – Шведы даже на стенах боятся показаться. Выпустить по ним все ракеты, так, чтобы половина гарнизона пожарами занималась, и сразу рвануть к городу. А дирижабли в то же время зависнут да отгонять чересчур храбрых будут.

– Я – за, – поддержал его Клюгенау. – Зольдаты хотят в бой.

– В крепости ни одной бреши, – нашел возражение Кабанов.

Но возражал он без особой уверенности. Не вечно же здесь куковать! С другой стороны, потери…

– Я могу снести ворота, – объявил Гранье. – Быстро подскакать поближе с парой пушек да дать залп.

– Ворота укреплены изнутри, – напомнил Кабанов.

И сам подумал: сбросить на эти подпорки с каждого из дирижаблей по двухсоткилограммовому гостинцу – вот и вся проблема. При корпусе имелась пара достаточно мощных орудий. Прямой наводкой да с близкого расстояния вполне могут снести ворота напрочь. Расчеты натренированы. Мало будет одного залпа – даже из больших пушек успеют за минуту дать три, а то и четыре. Если проделать все это под прикрытием стрелков и огня всех ракетных установок и выдвинутой артиллерии, то противодействие будет не сильным. Шведов в последнее время на стенах немного. Точечные бомбардировки заставили коменданта держать большую часть людей где-то в укрытиях. Или люди разбегаются сами. Пока выдвинутся резервы, пока подготовятся… Потом – бросок тех же стрелков в качестве первого эшелона. Если выдвинуть их поближе, то бег к цели займет пару минут. В идеале – применение кавалерии. Раз уж драгуны – кавалерия, предназначенная для действий как в конном строю, так и в пешем, им и карты в руки.

Если бы дирижаблей было не два, а хотя бы четыре! Чтобы первая пара обеспечила взлом ворот, а вторая осколочными бомбами перекрыла прилегающие улицы! Не хотелось Командору потерь, столь неизбежных при любом штурме!

Сверх того, Сергей привык всю жизнь брать на себя самое трудное. Теперь его смущала мысль, что сам он в безопасности будет наблюдать за происходящим с дирижабля. В то время как другие – рисковать своей жизнью.

Самая большая трагедия войны: в подобных операциях впереди идут самые подготовленные, самые лучшие. Они же гибнут. А кто потом придет им на смену? Поневоле задумаешься: может, продолжать обстрелы в надежде окончательно сломить дух гарнизона без особых потерь со своей стороны?

Однако сколько времени на это потребуется? Испортится погода, и встанут на прикол дирижабли, да и ракеты будет сносить в сторону ветер. Еще повезло, что за последние трое суток воздух был почти спокойным, словно природа решила помочь осаждающим.

Лишь о желательной свадьбе не думалось совершенно. Не было у Командора привычки думать о личном перед важным делом.

– Рановато нам еще на штурм идтить, – осторожно высказался Шереметев.

Часть его корпуса, полки Преображенский, Семеновский, Суздальский и Смоленский, подошла еще позавчера. С ними были вызванные Командором Кротких и Калинин. Первый перед тем выполнял кое-какие поручения Флейшмана в Лифляндии, последний торчал в Риге, но что делать моряку по окончании навигации?

Банальной была и причина вызова. Дирижабли использовались все светлое время суток. Кабанову просто не хватало времени для прочих дел, связанных с осадой, а подготовленных пилотов было мало. Если точнее – то и не было вообще. Кроме выходцев из двадцать первого века, Петра с Алексашкой и еще пары человек из числа бывших флибустьеров.

– Надо артиллерии дождаться. Чтобы надежно, по всем правилам, – развил мысль новоявленный фельдмаршал.

Осадой руководил не он. До сих пор сиюминутные симпатии царя значили больше пожалованных званий. Да и кто вообще может считаться командующим в присутствии государя? Разве номинальным, а так – все советчики. В худшем случае – крайние при неудаче.

Наверно, потому Петр молчал. Взять крепость ему хотелось. Оконфузиться – нет. Пусть генералы сами решают, а он уже сделает на основании сказанного окончательный вывод.

Ширяев смотрел на Командора. Выполнить он мог любой приказ, но привык доверять мнению командира.

– Я за штурм, – наконец решился Кабанов. – Но при одном условии – в мои распоряжения не вмешиваться. Раз уж я начал, то мне и ответ держать.

– Быть по сему, – неожиданно быстро согласился Петр.

Утро было пасмурным и морозным. Но гораздо холоднее были взгляды нескольких обывателей, попавшихся Горну на его привычном пути к крепостной стене. Отношение к коменданту со стороны горожан портилось буквально по часам, словно он не защищал Нарву, а, напротив, пытался захватить ее.

За ратушей на одной из улочек случилось вовсе невообразимое. Из полуразвалившегося дома вдруг разъяренной фурией выскочила женщина. Возраст определить было трудно. Вроде не слишком старая, но растрепанные, непокрытые – о, ужас! – волосы были наполовину седы. Платье грязное, порванное в нескольких местах, хотя, судя по материалу, женщина когда-то принадлежала к зажиточной семье.

С каким-то утробным воем выскочившая бросилась на коменданта. С невероятной ловкостью женщина проскочила мимо солдат конвоя и с отнюдь не женской силой несколько раз ударила Горна большим кухонным ножом. Лезвие звякнуло о металл кирасы, отскочило. Лишь после этих звуков солдаты опомнились, набросились на несостоявшуюся убийцу, стали оттаскивать ее прочь. Она сопротивлялась так, что вчетвером не могли с нею справиться. Но наконец скрутили. Нож выпал. И тогда женщина метко плюнула коменданту в лицо.

– Убийца! Убийца! – выкрикнула она, обмякая после вспышки гнева.

Горн вытер слюну со щеки и повернулся к адъютантам:

– Кто такая?

– Это же Марта, – приглядевшись, ответил один из офицеров. Видно, женщина была не похожа сама на себя, раз узнать ее сразу он не смог. – Вчера бедняжка потеряла мужа и троих детей. Вот, наверное, и спятила, – добавил офицер.

– Спятила или нет, но она пыталась убить меня. Человека, волею короля поставленного комендантом Нарвы, – проскрипел Горн. – Посему – повесить!

– Но Марта – женщина… – как-то робко начал тот же адъютант. Возможно, чуть ранее увлеченный нынешней преступницей.

– Перед законом равны все, – твердо ответил Горн и посмотрел на защитника так строго, что последний поневоле умолк. – Выполнять!

Солдаты послушно поволокли Марту к Ратушной площади, на которой стояла переполненная виселица. Женщина не сопротивлялась. Видно, ей было все равно. Но и не шла сама. Висела, подобно кулю, чем вызывала вполне понятное раздражение вояк, вынужденных тащить ее.

Впереди защелкали выстрелы. Московиты начинали очередной день осады с привычной уже перестрелки.

Поднявшийся на стену Горн убедился, что дела обстоят точно так же, как вчера. Основные силы русских стояли в колоннах вне досягаемости выстрела. Пехота, кавалерия, орудия и ракетные установки в запряжках… Лишь одетые в белое стрелки сливались со свежим снегом, изредка выдавая себя дымком выстрела. Да, как и вчера, совершали перебежки в направлении крепости. Залегали поближе, дожидались, когда таким же образом подтянутся остальные, а там осторожно двигались дальше.

Горн по опыту знал, что близко стрелки не подойдут. Не свойственная солдатам осторожность вызывала в полковнике внутреннюю брезгливость, заставляла не принимать стрелков всерьез. Хотя их пули до сих пор приносили ощутимый урон и заставляли орудийные номера прятаться за дополнительными укрытиями.

Пули посвистывали и сейчас. Наблюдатели поневоле пытались втянуть головы в плечи, и лишь полковник стоял спокойно. Раненая рука скрыта под плащом, вид гордый и неприступный. Как сами стены самой мощной шведской твердыни в Ингерманландии.

Равномерный перестук где-то вдалеке оповестил о скором прибытии воздушного противника. Гораздо более грозного, чем наземное оружие московитов.

Старый и опытный воин Горн давно заметил: ракеты рассеиваются в полете. Попасть ими в конкретную цель невозможно. Разве что эта цель является целым городом. В противовес им дирижабли зависали над намеченной жертвой, и их бомбы обрушивались вниз с немыслимой точностью. И не было от них ни спасения, ни защиты.

Вот два чудовища не спеша поплыли под серым небом. При их пролете нервы некоторых солдат не выдерживали. Стыдно сказать – некоторые самовольно покидали стены, и даже те, кто оставался, бросались прочь от орудий.

Горн продолжал стоять на месте. Начальнику надлежит во всем быть примером подчиненным. Да и разве упадет с головы хоть волос без воли на то Всевышнего? А будет воля умереть – все равно не скроешься и не спрячешься. Так какой смысл суетиться?

Но все-таки внимание полковника отвлеклось. Он стал меньше смотреть в поле. И даже то, что цепь стрелков сегодня была более плотной и более короткой, как бы сосредоточенной на небольшом участке, прошло мимо сознания. А дирижабли медленно двигались вдоль стен, словно никак не могли выбрать себе достойную жертву.

Егеря двигались вперед осторожно, медленно, но неуклонно. Вначале, повинуясь недавно введенным офицерским свисткам, перебегала вперед одна часть шеренги. Остальные прикрывали их, при необходимости ведя огонь. Потом наступала очередь следующих. И так – пока все не сосредоточивались на новом рубеже. После чего движение возобновлялось опять.

Револьверные ружья были лишь у охотничьей команды и первых взводов двух рот. Остальные егеря имели на вооружении штуцера. Потому приходилось каждый раз ждать, пока все не перезарядят оружие снова. Хорошо, что долгие тренировки приучили людей делать это достаточно быстро даже в неудобном положении «лежа».

Командор двигался вместе со всеми. Здорово мешала шпага. Довольно неудобная вещь, когда приходится ползти. Но револьверные ружья были громоздкими, барабан по понятным причинам помещался точно по центру тяжести. Чтобы его не нарушать, штыков не полагалось. А внутри крепости без рукопашной не обойтись.

Где-то тут же, но чуть в стороне вел егерей их новый командир – Ширяев. Хоть и не положено быть командиру полка в чине бригадира, но для егерей было сделано исключение.

Клюгенау, еще один верный помощник и надежный генерал, по своему нынешнему чину считался заместителем Кабанова и командовал стоявшими в колоннах пехотными полками. Там же находились Меншиков с драгунами, Лукич с казаками и Гранье с артиллерией.

В самом начале шведы еще изредка стреляли из орудий. Один раз вроде бы удачно. Но с появлением дирижаблей крепость окончательно затихла.

Командор много раз летал на бомбежки и прекрасно помнил, как это бывает. При зависании над конкретным участком стены расчеты орудий торопливо бросаются в разные стороны. Этакая игра из цикла «кто не спрятался», где победителю достается жизнь, а проигравшие присоединяются к мертвым. Тут уж не до каких-то стрелков в поле.

Из-за отсутствия целей почти утихла ружейная стрельба. Воспользовавшись тишиной, Гранье выдвинул на позиции ракетные установки. Крепость в ответ продолжала молчать.

Еще одна перебежка. Стены ощутимо приблизились. Происходи дело весной, и рывок до крепости занял бы меньше минуты. Но по снегу, пусть неглубокому, быстро не пробежишь. И ближе подходить пока не стоит. Еще немного – и противник может понять замысел, вызвать пехоту и открыть самый банальный ружейный огонь. Как бы ни стреляли шведы, но какие-то пули все равно найдут себе цель.

Длинные трели свистка. Внимание. Повинуясь собственной команде, Кабанов откинул барабан и заменил использованную гильзу новой.

В воздухе тоже ощутили приближение решающего момента. Под головным «Святым Петром» распустилось полотнище вымпела.

Новый сигнал, и первая цепь егерей во главе с Кабановым и Ширяевым рванула вперед.

На ходу Командор оглянулся. Увидел, как вдалеке с места двинулись два мощных орудия. Расчеты верхом неслись рядом.

До стены осталось полторы сотни метров, когда егеря, тяжело дыша от пробежки, попадали в снег.

Вовремя. Кто-то из шведов набрался мужества, и дым известил о скором прилете бомбы. А может, картечи. Что в лоб, что по лбу.

Было отчетливо видно, как от «Святого Петра» отделилась бомба. Дирижабль повело вверх. Заработал в полную силу мотор, уводя воздушный корабль в сторону.

Громыхнуло так, что заложило уши. В дыму и огне поднялись какие-то доски, камни… Путь одних был недолог. Другие словно решили поставить рекорд. Хорошо еще – в основном в сторону города. Но парочка предметов едва не долетела до головной цепи егерей.

Над стеной в нескольких местах появились головы наблюдателей, и егеря немедленно открыли огонь.

Вторая цепь рванулась к залегшим товарищам. Ее уже догоняли шедшие широким карьером орудия, а еще дальше с места сдвинулись колонны пехоты и кавалерии.

«Святой Павел» занял место собрата, и еще одна бомба полетела по ту сторону ворот.

Едва стих грохот взрыва, Кабанов поднял егерей. Сзади их догоняли две тяжелые, подпрыгивающие на рытвинах пушки.

Заскрежетало, засвистело. Над головой в сторону города понеслись ракеты. Момент был опасным. Разброс порою бывал велик, и несколько штук вполне могли не долететь, упасть прямо посреди своих.

Егеря дружно залегли. Лишь Гранье гнал артиллеристов вперед, хотя уже вполне мог бы поставить их на позицию. Но, видно, Жан-Жак решил подстраховаться.

Его пушки очутились впереди кабановских егерей, в какой-нибудь сотне метров от крепости. Только тогда запряжки совершили лихой разворот. Номера торопливо соскочили с лошадей, кинули поводья коневодам, а сами вмиг оказались рядом со своими тяжелыми голубушками.

Ракетные станки опустели. Кабанов вновь послал людей вперед, теперь уже – вдогонку сноровисто копошащимся канонирам.

Орудия бухнули залпом. Не успел рассеяться дым, как каждый из номеров совершил два-три движения и пушки вновь оказались готовыми к стрельбе.

Теперь цепь егерей залегла на одной линии с орудиями. Новый залп совпал с первыми пушечными выстрелами опомнившихся шведов. Хотя еще как сказать – опомнившихся. Судя по дымам, ответили три орудия, остальные пока молчали.

Лежащий рядом с Командором Ахмед выстрелил и радостно воскликнул:

– Есть!

Кабанов и сам стрелял, и даже вроде бы попал один раз, но полностью в том был не уверен. Человек исчез, а попробуй скажи, убит он, ранен или просто залег под укрытием!

Кто воевал, не слишком доверяет похвальбе снайперов…

– Смотрите, полковник! – Адъютант так торопился привлечь внимание, что начисто опустил необходимое обращение.

Горн оторвался от наблюдения за медленно проплывающими дирижаблями. Причина тревоги была понятна без лишних слов. Настолько, что полковник простил провинившемуся неправильное обращение.

Цепь русских стрелков стремительно бежала к крепости. Вряд ли с намерением атаковать, но ведь чем ближе дистанция, тем точнее огонь.

– Вызовите канониров. Остался же кто-нибудь на стенах!

Большинство артиллеристов спустилось вниз, не желая стать жертвами русских воздухоплавателей.

Двинувшиеся с места пушки Горн заметил сам. И сам же понял первоначальную ошибку.

– Пехоту сюда! Русские готовятся идти на штурм!

Одно из крепостных орудий все-таки выстрелило. И почти в этот же миг бомба с дирижабля упала где-то у ворот. Счастье, что полковник со свитой стоял в стороне и никто из них не пострадал.

Впрочем, один из офицеров неосторожно выпрямился и сразу стал медленно падать. На груди его расплывалось кровавое пятно.

– Где пехота?! – выкрикнул Горн застывшему адъютанту.

Тот наконец-то сорвался с места и под грохот новых разрывов устремился вниз. Туда, где коноводы с трудом удерживали перепуганных, рвущихся прочь лошадей.

Надо отдать должное шведским канонирам. Взрывы ракет вернули им мужество, и номера без всяких команд, да их было бы и не слышно, торопливо карабкались назад на стены, занимали свои места, а те, чьи орудия были заряжены заранее, без промедления открыли огонь.

Ракеты у московитов кончились. По сравнению с непрерывным обстрелом следующие минуты показались всем тишиной.

– Пару пушек скорее к воротам! – Горн не отрывал взгляда от происходящего на поле. – Шевелитесь! Победа или смерть!

Самому коменданту судьба преподнесла последнее. Полковник едва успел докончить фразу, как пуля Ахмеда вошла ему точно между глаз. Горна отбросило на спину. Застывший взгляд был устремлен в пасмурное небо.

– Как же так? – Не столь важно, кто из свиты озвучил общий вопрос. – Что же теперь?

Словно в ответ ворота вылетели под очередными ударами ядер и со стороны поля послышался крик «Ура!»…

Как ни спешил Командор, до ворот он добежал отнюдь не первым. Его обогнали не кавалеристы. Казаки и драгуны погоняли лошадей еще на полпути от исходных позиций. Первыми добежали более молодые, чем Кабанов, егеря.

Возраст – безжалостная штука. Пусть до старости далеко, но все же не мальчик. Сердце от бега колотилось как бешеное, и никак не могло прийти в порядок дыхание. Хотя что такое полторы сотни метров? Еще совсем недавно – пустяк. Или виною тому образ жизни? Тот же табак, например?

Хотя при чем тут табак? Кабанов курил как до всей эпопеи, так и во время ее. И ничего. Не мешало.

Буквально за полминуты до того, как самые прыткие егеря достигли вожделенных ворот, «Святой Павел» прошелся вдоль них со стороны города и сыпанул несколько осколочных бомб. Кротких облегчил дирижабль до предела, однако в добавление к фугаске смог взять на борт немного гранат. Многим это спасло жизнь. Пусть шведы успели подтащить и зарядить только одно орудие, но залп картечи в упор мог бы выкосить всю первую шеренгу егерей.

Гибель канониров остановила тех шведских солдат, которые все же решились выполнить приказ и спешили на защиту опасного участка. В итоге егеря ворвались в город с налета, практически не встречая сопротивления, и лишь на ближайших улочках столкнулись лицом к лицу с противником. Сразу затрещали выстрелы, затем послышались крики – это егеря сошлись в короткой рукопашной с немногочисленными уцелевшими шведами.

На стенах тоже разыгрались схватки. Хотя тут перевес ворвавшихся был таков, что любое сопротивление было напрасным.

Жители города пытались торопливо забаррикадироваться в своих домах. Как будто двери и ставни могли спасти от захватчиков!

И тут на полном скаку в ворота проскочил Меншиков. Следом за ним вперемежку неслись драгуны и казаки, и положение защитников сразу стало безнадежным.

Но еще до того, как егеря и кавалеристы сумели добраться до Ратушной площади, флаг на шпиле крепости дрогнул и быстро пошел вниз.

Нарва без условий сдавалась победителям…

17. Новый посол

Хорошо жить в нормальной европейской стране. Территория небольшая. Все под боком. Дела и люди сосредоточены на крохотном участке. Даже если требуется куда-то съездить, то настолько недалеко, что, как правило, за несколько дней можно обернуться туда и назад. Если же дела требуют большего времени, то в крайнем случае на выходные можно быстро смотаться домой. Побыть с семьей, немного отдохнуть и вновь вернуться к отдаленной работе.

Другое дело – необъятная страна. Тут есть города, от которых скачи хоть во весь опор, все равно до ближайшей границы придется нестись, по выражению классика, три года.

Разыгравшаяся война потребовала некоторого напряжения, но почти ничего не меняла в жизни обычной глубинки. Не на одних шведах свет клином сошелся.

Огромные территории лежали в областях рискованного земледелия. Потому основная часть не такого уж большого по сравнению с бескрайними просторами населения была вынуждена выращивать урожай. Начали работать не так давно учрежденные мануфактуры. Велась торговля. Да мало ли дел?

Знающих людей было немного по сравнению с задачами. Потому, едва шведы были разбиты под Ригой, все, без кого в данный момент можно было обойтись, покинули театр военных действий. Что в этом театре делать простым зрителям?

Флейшман с Ардыловым сразу отправились в Коломну. Надо было успеть многое из намеченного к следующему году. Да и вообще, производство требует постоянного глаза.

А вот Валере Ярцеву по тем же делам пришлось ехать на юг.

Война со шведами была в тысяча семисотом году от Рождества Христова главной проблемой в жизни России. Главной – но не единственной.

Мир с Турцией был подписан, но доверия старый противник не внушал. В политике все просто – хочешь, чтобы тебя уважали, докажи свою силу. Или хотя бы продемонстрируй ее. Пусть первые торговые суда ушли в Средиземноморье через Дарданеллы, все равно приходилось держать на юге довольно значительные воинские силы. Помимо армии в Таганроге продолжал базироваться молодой русский флот. Новые корабли сейчас строились в меньших количествах. Сказывалась переброска части мастеров в Прибалтику. Да и средств на наращивание корабельных сил без всякой меры не было. Как и прямой нужды. Центр политической активности временно переместился на северо-запад. Здесь же пока требовались сдерживающие силы.

Помимо чисто политических задач флот играл учебную роль. Вдали от моря мореплаванию не научишься, а создавать кадры с нуля – вещь достаточно долгая.

Понятно, почему из всей компании для поездки на юг был выбран именно Ярцев. Балтийский флот был только заложен. Эта навигация в любом случае уже была пропущена. Частные корабли и суда ушли знакомым маршрутом в Европу, и опытному штурману в это время заняться в Риге было нечем. А тут надлежало проверить уровень подготовки Черноморско-Азовского флота, провести практические и теоретические занятия для слушателей Морской школы, будущих офицеров российского флота, обеспечить учения. Да и Флейшман еще просил проверить, как идут дела на верфях Воронежа и помочь оставленному там лучшему из русских корабелов Скляеву в проекте принципиально нового корабля.

Не любил Петр не занятых делом. Оставалось радоваться, что друзья и соратники пока не довели до царя лелеемой мысли о постепенном продвижении России от Дальнего Востока к Америке. Не довели все по той же банальной причине – для осуществления столь масштабных планов требовались время, деньги и люди.

Времени не хватало. Хотелось сразу и всего, а на практике постоянно приходилось возиться с кучей разнообразных мелочей, без которых не сделаешь ничего по-настоящему большого. Одна проблема влекла за собой следующую, та – другую, и так без конца. Громадное же большинство из них были вообще нерешаемы при нынешнем уровне техники. Ведь одно дело – изготовить примитивную пороховую ракету, и совсем другое – космический корабль.

Денег в казне не хватало на самое необходимое. Частный капитал компании Командора тоже вечно вертелся в самых разнообразных проектах, и выделить на экспансию потребную сумму не представлялось возможности.

Да и кем заселять, когда страна, можно сказать, безлюдная? Шестнадцать миллионов человек на огромную территорию. Тут впору к себе колонистов приглашать, как позднее в иной истории сделала Екатерина.

Но разговоры все же велись, и Ярцев знал, на кого из компании будет свалено дело. В том случае, если до него дойдут все-таки руки.

А странствия уже так надоели…

Выйти бы спокойно в отставку, поселиться в одной из подаренных деревень да зажить тихой жизнью! Куда там! Это во Франции такое вполне возможно и естественно. Петр требовал от дворян пожизненной службы. Посему мечтать об отставке было все равно что мечтать о переносе обратно в свое время.

Вопреки тайным мечтаниям и желаниям, выполнять порученную работу Ярцев привык добросовестно. В Воронеже он много времени провел со Скляевым, объясняя ему суть задания, ради которого самый способный отечественный корабел был оставлен на юге. Даже поприсутствовал при закладке будущего судна. Затем в Таганроге, согласно предписанию государя, осмотрел флот и на одном корабле вышел в море с курсом на Керчь. Команда на треть состояла из морских учеников, и всю дорогу Ярцев заставлял моряков производить всевозможные эволюции, раз провел артиллерийские стрельбы и почти постоянно учил, учил, учил тех, кто когда-нибудь придет ему на смену.

Вторая половина плавания выдалась на редкость тяжелой. Разыгравшийся шторм едва не утопил корабль. Больше половины людей укачалось настолько, что только физическое воздействие (проще говоря – кошки) боцманов заставляли моряков бороться за свое спасение. В довершение в Керченский пролив в такую погоду войти оказалось невозможным. Пришлось вновь отходить от берега и пережидать непогоду посреди открытого моря.

Три дня, с точки зрения новичков целую вечность, пришлось болтаться по волнам и ветрам. И лишь когда морские боги сменили гнев на милость, лечь на нужный курс.

Внешне Керчь выглядела почти такой же, какой Валера запомнил ее по прошлому году. Новых строений практически не было. И в то же время что-то неуловимо изменилось и в городе, и в крепости. Или все дело было в попадавшихся на каждом углу солдатах, а то и простых людях в русском платье, купцах, мужиках? Посреди древнего города вдруг повеяло русским духом, хотя население его было крайне многонациональным. И первая построенная церковь мирно уживалась со старой мечетью.

Напрасно молодые моряки надеялись на отдых. Ярцев поставил на ремонт всех. Старый флотский закон – прежде приведи в порядок корабль, а потом веселись на всю катушку. Мало ли дел на корабле после шторма?

Лишь на третий день Валера отпустил людей на берег с предупреждением, что утром корабль уходит в обратное плавание. Приближалась зима, и следовало спешить в родную гавань.

Впрочем, ближе к вечеру коменданту крепости, у которого гостил Ярцев, сообщили о приближении с юга неизвестного корабля. Комендант, племянник Головина и человек сухопутный, заколебался – не объявить ли боевую тревогу?

– Зачем гоношиться, блин? – недовольно буркнул Ярцев. – Ну, корабль. И что? Раз он один.

И лишь потом сквозь легкий хмель берегового отдыха пробила мысль: «А чей он, собственно, раз Черное море до сих пор было внутренним озером султана?»

Ответ пришел быстро. Стоило Ярцеву один раз взглянуть издали на флаг. Да и как не признать, когда не столь давно в бытность в Европе приходилось видеть точно такое же полотнище у себя над головой?

– Кто они? Кто? – волновался Головин.

Словно была особая разница. Нет, могла бы теоретически быть, да только шведам здесь взяться было неоткуда.

– Французы, – коротко произнес Ярцев.

И хоть никогда не отличался особой сентиментальностью, но сердце разок все же екнуло. Вдруг кто из знакомых?

– Французы? – переспросил комендант и досадливо качнул головой. – На каком же языке мы объясняться будем? У меня и толмача таковского нет.

– Я сам переведу, – улыбнулся Валера и добавил любимое: – Ядрен батон!

Но гораздо больший сюрприз ждал Шкипера спустя пару часов, когда шлюпка с французского фрегата уткнулась в берег. Встречавший ее Ярцев сразу признал сходящего на твердую землю франтоватого дворянина. Был тот после плавания немного уставшим, однако взгляд его встретился со взглядом Ярцева, и глаза сверкнули искренней радостью.

– Валери!

– Мишель, блин!

Мужчины обнялись. Вот уж кого Валера точно никогда не надеялся увидеть! Память поневоле воскресила старые картины. Тюрьма, ожидание кары, неожиданное избавление в лице ворвавшегося Командора, а за его спиной – нынешний путешественник со шпагой в руке.

Как давно это было!

– Откуда вы здесь? Решили навестить? – От волнения Ярцев даже позабыл вставить в речь неизменное «блин».

– Решили. Причем не я, – широко улыбнулся д’Энтрэ.

– Наташа? – догадался Валерий.

– Берите выше. Его Королевское Величество собственной персоной. Хотя Натали была очень рада.

– Король? – не понял Ярцев.

– Он самый. Отныне я назначен полномочным посланником при дворе русского царя. А если все будет хорошо, то и послом.

– Блин! – помотал головой Ярцев, а чуть позади переминался комендант:

– Что он говорит?

Долгое время никаких русско-французских отношений практически не было. Если не вспоминать Ярославну и прочих личностей совсем давних лет. Вернее, как? Стороны прекрасно знали о существовании друг друга, изредка обменивались какими-то письмами, поздравлениями и прочим. На этом вся дипломатия завершалась. Между двумя странами лежала вся Европа с ее многочисленными государствами. Попробуй доберись!

Впрочем, до Петра путешествия русских за границу не поощрялись. А французы считали, что делать им в России попросту нечего. Торговля была перехвачена давними соперниками – англичанами. Делить с русскими было нечего. Других проблем хватало. Тут Испания под боком. Опять-таки, Голландия. Англия, Австрия… Да и за Атлантикой лежат земли, лишь по недоразумению присвоенные кем-то другим. Так что в целом отношения были безразличными. Ни одна страна ни представляла для другой опасности, ни оказывала помощи.

Взаимное равнодушие сдвинулось с мертвой точки стараниями молодого Петра. Не в лучшую, надо признаться, сторону. В окружении юного царя было немало англичан и голландцев, давних недругов Франции. От них Петр воспринял не только любовь к всевозможным техническим штуковинам, но и стойкую неприязнь к далекому, пока ничем не виноватому перед Россией государству. Вплоть до того, что с шумом и помпой отметил пару побед англичан над супостатом.

Даже во время своего вояжа в Европу во Францию Петр демонстративно не заглянул. А уж что посланников Короля-Солнца не принимал – о том можно и не заикаться.

Командору с приятелями пришлось приложить немало сил, чтобы хоть чуть нормализовать ставшие странными отношения. Политика не признает такой категории, как неприязнь. Хорошо все, что может быть выгодно. Франция проявила интерес к русским товарам, как традиционным, наподобие пеньки, так и к новым, тем, которые начал производить Флейшман. Итогом стала помощь в заключении мира с турками. Особенно в той части договора, который разрешал торговым судам свободно проходить проливы.

Помимо собственно экономической выгоды Людовик преследовал иную цель. Русские товары традиционно скупали враги-англичане. Значит, получив что-то из России напрямую, Франция косвенно наносила ущерб вечному сопернику.

В Париже сочувственно отнеслись к началу русско-шведской войны. Несколько лет назад Швеция входила в Аугсбургскую лигу, и борьба с ней как бы являлась продолжением затихшей европейской войны. Новые сражения маячили не за горами (вернее, как раз за горами, конкретно – Пиренеями), потому чем дольше русские воюют с одним из возможных противников, тем лучше.

Проигрышу России никто в Версале особенно бы не огорчился. Самонадеянные московиты получили бы свое, и над ними бы искренне посмеялись, втайне мечтая о вторжении шведов в русские пределы с дальнейшим взаимным кровопролитием. Но вместо ожидаемого поражения от лучшей армии Европы едва появившиеся в качестве реальной силы русские смогли разнести противостоявшее им войско в пух и прах.

Самым интересным было услышать в числе наиболее отличившихся фамилию человека, еще не так давно активно сражавшегося под знаменами французского короля. Вернее, фамилию он перевел на местный язык, но при дворе нашлись советники и знатоки, которые смогли подтвердить, что, по всем данным, Кабанов и Санглиер – одно и то же лицо.

По мнению некоторых приближенных, вполне согласных с королем, это давало некоторый шанс не только сблизиться с Россией, но и вступить с ней в союз. Солдаты лишними не бывают, и гораздо лучше, когда третьи страны сражаются на твоей стороне, чем на стороне неприятеля.

Первоначальные проанглийские симпатии Петра секретом не являлись. Сменить их на диаметрально противоположные было трудно, но чужих трудностей Король-Солнце не признавал.

Кто-то подсказал, что Командор был дружен с Мишелем д’Энтрэ. И вот уже в далекую провинцию помчались королевские гонцы. Король срочно требовал своего подданного к себе.

– На аудиенции Его Величество выразил пожелание, чтобы в Россию в качестве посланника отправился я, – рассказывал Мишель. – На мое оправдание, что я воин, а не дипломат, он ответил, что верит в мои способности. Да и может ли быть иначе, когда перед ним представитель такого старого и знатного рода? А тут еще Натали… Я же знал, как ей хочется повидать своих подруг, и согласился. И вот я здесь.

– А супруга? – Все же в беседе с породистым аристократом называть его жену фамильярно по имени было не очень удобно.

– Разумеется, со мной. Просто подумалось: среди здешней дикости появление прекрасной женщины может вызвать нежелательные последствия. Я ничего не боюсь, но впереди еще такая длинная дорога! – искренне поведал Мишель.

Валера лишь покачал головой. Откуда взялись вековечные представления о России как о стране кровожадных дикарей? На себя бы лучше хоть раз внимание обратили!

– Конечно, в дороге может быть всякое, – как можно мягче произнес Ярцев, – но поверьте, Мишель, шансы нарваться на разбойников ничуть не выше, чем в Европе. А уж про города говорить нечего. Даже про такой, как Керчь, лишь недавно ставший русским. Так что можете смело свозить на берег свое семейство.

– Я распоряжусь. – Судя по немедленному отзыву Мишеля, за томящуюся на корабле супругу он искренне переживал.

Пока они не спеша беседовали во дворце коменданта, снаружи наступила темная беззвездная ночь. Лишь огонь фонарей освещал ближайшую улочку да светился фонарь на идущей к французскому фрегату шлюпке.

– Правда, что Командор стал большим человеком при дворе царя? – спросил посланник.

– Большим – да. Но при дворе – вряд ли, – посмеялся Валера. – Блин, он и генерал, и адмирал, и кавалер высших орденов. Только у нас нет двора в его европейском понимании. Балы, приемы… Даже не знаю, стоит ли это, ядрен батон, заводить. Хотя, наверное, придется…

Ярцев вздохнул, представив, как его Женевьева отплясывает с пьяными (зная манеры Петра) кавалерами. Тут поневоле задумаешься: стоит ли перенимать с Запада все без разбору?

– Ладно, сами увидите, – продолжил Валера. – А так – все наши офицеры заняли кое-какое положение. Даже я теперь капитан первого ранга и личный шкипер царя. Государь щедро награждает за заслуги. Хотя и работы требует. Лучше скажите, как вы рискнули идти морем перед самой зимой? Тут же бывают такие шторма!

– Испытали. Но сушей еще хуже. Через Австрию, с которой, того и гляди, может разразиться война? Нет уж. Морем надежнее. Только очень долго. Лоцмана хоть дадите? Наши офицеры совсем не знают Азовского моря.

– Зачем вам лоцман? Завтра я ухожу в Таганрог. Можете пристроиться в кильватер. Скоро могут начаться морозы, потому лучше не медлить.

Мишель вздрогнул. О легендарных российских морозах он наслушался достаточно и заранее страшился встречи с ними.

– Хорошо. Но мы взяли с собой теплые вещи, – а про себя подумал: настолько ли они теплые?

– Тогда вместе и поедем. Мне все равно надо заглянуть в Москву. Там я вам помогу пристроиться до приезда царя.

– А он разве не в своем дворце? – удивленно приподнял холеную бровь француз.

– Петр Алексеевич бывает в нем от силы пару месяцев в году. А когда и еще реже. Государство огромное, а наш царь любит все делать сам. Так что в столице он теперь будет вряд ли, – охотно пояснил Валера.

Вообще-то Наташа могла сообщить это своему мужу сама. Уж характер-то Петра известен всем, кто в грядущие века будет жить в России.

Может, и сообщала, да Мишель не поверил. На фоне важного Людовика труженик Петр смотрелся белой вороной.

Ничего. Познакомится с государем, сам убедится: на Руси главным для монарха является не развлечение, а труд.

– Петр, наверное, сейчас в Лифляндии. А может, в Эстляндии, – докончил Ярцев, наблюдая, как шлюпочный огонек скользит обратно к берегу. – И Командор где-то там…

18. Флейшман. Размышления и подарки

Командор с Петром появились в Москве почти сразу после взятия Нарвы. Без всякой помпезности и театральности, столь любимой иногда молодым царем, два дирижабля высадили людей, а утром умчались за следующей партией.

Я сразу узнал о последних новостях от прискакавшего курьера и в свою очередь по первопутку отправился на встречу победителей.

Москва ликовала. Даже те, кто втихомолку осуждал государя, искренне радовались убедительным успехам русского оружия. Давненько войны не были настолько победоносными. А победы над внешним супостатом в глазах народа искупают многое.

Трезвонили церковные колокола, празднично одетые люди поздравляли друг друга, на Красной площади глашатаи выкрикивали очередные реляции… И все это на фоне искрящегося на солнце свежего снега.

Красиво…

Война продолжалась, но кампания этого года была закончена. Часть войск оставалась для охраны вновь присоединенных к России земель. Прочие уходили на зимние квартиры. В основном – не слишком далеко от Прибалтики. И лишь несколько полков получили приказ идти на Москву для участия в торжествах.

Командора в столице не было. Улетел опять к Нарве. Пилотов было немного, потому и Сергей, и Алексашка в данный момент были вынуждены заниматься вульгарными перевозками.

Петра мне застать не удалось. Он носился по широко раскинувшейся столице, решая накопившиеся за время отсутствия дела, а может, просто похваляясь успехами. Везде мне отвечали: «Только что был, но умчался». В конце концов это надоело так, что я отправился в свой московский дом. Появился у меня в последнее время и такой. Не ночевать же по знакомым во время частых поездок по делам!

С Командором мне довелось увидеться только утром. Он сам заявился ко мне довольно усталый, но возбужденный и довольный.

Рассказал некоторые подробности последних дел. Выслушал мои. И лишь тогда объявил мне о прибытии в Россию лорда с сэром и о разводе Мэри.

– Так что скоро женюсь. Мэри готовится креститься в православие. С этой стороны проблем не будет. Кто посаженный отец, говорить не надо.

Еще бы! Любил русский царь выступать в подобном качестве. Особенно – если речь шла о его приближенных. Будь то вельможа или простой солдат.

– Вы все, разумеется, приглашены, – докончил Сергей.

– А ведь церковный брак – на всю жизнь. Не боишься?

– Чего бояться в мои годы? – улыбнулся Командор.

– Исповеди, – нашел я.

– Не страшно. Все, что было до крещения, Церкви не касается. Тут я как младенец, начинающий жизнь с чистого листа. А сейчас… Не такой уж большой я грешник, чтобы не заслужить прощения, – серьезно ответил Сергей. – Разве что не тверд в вере.

– Или вообще не веришь? – уточнил я, сам уж не знаю зачем.

– Не знаю. По-моему, верить по-настоящему я вообще не способен. Я же прекрасно знаю: Земля – не пуп Вселенной, а довольно заурядная планета, вращающаяся вокруг довольно заурядной звезды, в свою очередь находящейся на периферии заурядной галактики, а галактик тех считать – не пересчитать. Хотя порою мне кажется, что существует в мире некая высшая сила, которую можно назвать Богом за неимением другого термина.

Тут я с ним был согласен. Атеистом я не был. Верующим тоже. Но существование Бога готов был признать.

– Опять-таки опиум для народа, – поддел я Сергея главным образом для порядка.

– Почему обязательно опиум? Скорее, нравственная основа. – Командор был настроен явно философски. Это бывало с ним редко. Наш предводитель больше внимания уделял вопросам сугубо практическим. Но иногда каждому хочется разобраться в тайнах мироздания.

Разум дает нам только знания, а нравственность – религия. Мораль христианина – одно, язычника – другое, твоих соплеменников – третье, мусульманина – четвертое. Даже коммунисты после разрушителя Ленина вынуждены были создать некий суррогат религии. Помнится, у Пушкина к одной из вещей был эпиграф «Нравственность в природе вещей». Но в природе нет нравственности. Потому либерасты наших дней отказались от всякой морали. «Не укради» – но почему, если, украв, я стану жить лучше? Главное – не попасться. «Не убей», «не прелюбодействуй»… Так можно пройтись по всем заповедям и обнаружить, что жить гораздо легче без них. И в итоге оказаться в тупике, слишком хорошо нам знакомом по прежнему времени. Нет уж, лучше религия. Плохому она не учит.

– А как же испанцы, с упоением резавшие и грабящие еретиков? Святая инквизиция? Суровые протестанты, уничтожившие коренное население Америки? Наши бывшие коллеги по пиратскому цеху, наконец? У них, если помнишь, в сундуке обязательно лежала Библия. Хотя большинство читать не умело.

– Инквизиция, положим, рассчитывала спасти души… – Сергей попытался затянуться трубкой, но табак весь выгорел и пришлось выбивать его, потом набивать трубку по новой.

– Ладно. А остальные? – не сдавался я.

– Остальные? – Командор вздохнул. – Протестантов в расчет можно не брать. У них во главу угла поставлен личный успех. А вот прочие… Понимаешь, Юра, если при наличии такого сдерживающего фактора люди ведут себя хуже скотов, то что будет, если их лишить даже основы? Представляешь?

Конечно, представлял. В нашем веке я был мирным человеком, не имевшим дело с оружием. А тут довольно скоро стал убивать, чтобы не быть убитому. Потом – просто чтобы выжить. А затем уже – по мере необходимости без жалости и ночных кошмаров. И это я, человек иного времени и воспитания.

Но согласиться я не успел. Во дворе поднялась суматоха, и минуту спустя к нам ввалился Петр в сопровождении неизменного Алексашки.

Первым делом царь налил из стоявшего на столе штофа водки в попавшуюся под руку чарку, залпом выпил ее и лишь потом поздоровался со мной.

– Помнится, кто-то обещал мне новое чудо показать. Даже уговорил Скляева ему отдать, – намекнул царь.

– Так по весне, – напомнил я. – Но сложа руки не сижу. Школу мастеровых открыл. Для расширения производства нужны умелые люди, а взять их негде. Даже в Европах таковых нет. Вот теперь набираю со всех сословий. Главным образом – молодежь, но обращаются и люди зрелые, кто работал по какой-нибудь близкой специальности. Кстати, государь, надо бы давать вольную тем, кто хочет и имеет способности учиться. В идеале – поискать по городам и деревням, а не только в наших вотчинах да в Коломне с Москвой. Людей очень мало, а дел много.

– Я тебе еще деревень отпишу, – вскользь заметил Петр.

– Ко многим работам необходим талант.

– Брось. Человек научится всему. Надо только заставить.

Сам Петр последнему принципу следовал всегда. Ставил людей в шеренгу, не считаясь с возрастом и происхождением, после чего первый десяток превращался в моряков, второй – в дипломатов, а третий – в пушкарей. Никакие личные предпочтения в расчет не брались. Надо – и точка.

– Разумеется, – согласился я. – Но талант у каждого разный. Один не поднимется выше подмастерья, а другой достигнет немыслимых высот. У каждого человека в любом деле есть некий потолок, который не перепрыгнешь. Потому и необходим отбор самых способных.

– Так отбирай, – отмахнулся Петр. – Подготовь бумагу, я подпишу. Как производство?

– Растет. – Мне было чем похвастать. – Бумаги за месяц произвели в два раза больше, чем в январе. Выпуск ружей тоже возрос. Паровиков скоро будем собирать по три в месяц. Стандартных, не считая более мощных. Короче, выпуск всех товаров растет. Ардылов обещал ткацкий станок немного усовершенствовать для простого народа. Все равно зимой крестьяне ничего не делают, так пусть хоть парусину какую ткут. И им лишний доход, и государству польза.

Петр не удержался, через стол хлопнул меня по плечу своей длинной рукой.

– Слушай, почему у вас все получается? Сердце зело радуется, глядя на вас. Все бы такие были, давно бы построили здесь рай земной.

– Потому что мы не гонимся за Европой, а стремимся быть впереди нее, – ответил за меня Командор. – Еще обязательно надо создать несколько учебных заведений. Обязательно – техническое училище, которое бы готовило специалистов для самых разных производств, университет. Вот только преподавателей хороших найти. В идеале открыть школы для народа. Чем грамотней население, тем больше путей открыто перед каждым человеком. Соответственно – лучше для государства. Но это потом. Сначала надо какие-нибудь программы составить, учительские школы создать. Да и платить… Казна, насколько понимаю, опять пустая.

Вечная беда – нехватка денег, рабочих рук и голов. Не зря мы при каждом удобном случае стараемся внушить Петру, что одна из первейших задач – увеличение населения. А пополнение казны – торговля, производство в сочетании с поиском ископаемых.

– Война… – Петр сам хотел скорейшего подъема России. Но война тоже отняла немало денег. Да и прочие бесконечные проблемы.

И вновь разговор был прерван. На этот раз – известием о возвращении Ярцева и скором прибытии в Москву французского посланника.

– Надо идти встретить, – поднялся Петр. – Едем со мной. По дороге все обговорим.

– Свадьба-то хоть когда? – поинтересовался Алексашка, торопливо дожевывая кусок окорока.

– Как только Мэри примет православие. Каноны она выучила. Надеюсь, не сегодня завтра крестится. Мне откладывать тоже не с руки, – хмыкнул Командор.

Разумеется, если учесть, что не за горами Рождественский пост, а во время поста никакие браки не заключаются. И даже сам царь что-либо изменить в том бессилен.

Петр рассмеялся, будто услышал откровенную скабрезность.

Впрочем, ничего большего в отношении Мэри он себе не позволял. Все же дочь знатного британского лорда. Да и поведение избранницы Командора было таким, что лишний раз подумаешь, говорить про нее что-либо или нет.

Прием французского посланника представлял смесь между Россией старой и новой. Наличествовали бояре из до сих пор не распущенной Думы. Уже без классических бород и даже без шуб, в предписанном польском или немецком платье, но все еще с остатками спесивости. А в дополнение к ним – новая служилая знать. Количеством знатных предков многие из них похвастать не могли, зато кое у кого на груди сверкали ордена за последнюю шведскую кампанию. Даже я, скромный мирный человек, имел Георгия третьей степени за баталию под Ригой. А что говорить о Командоре с его второй?

Собственно, из наших мы были вдвоем. Валера вроде бы прибыл с юга, но уехал повидать семью. Калинин отправился в Европу. Ардылов трудился. Сорокин сидел в Риге. Ширяев вместе с Клюгенау, Гранье и Петровичем вел полки к Москве. Кротких тоже где-то мотался. Поневоле вспомнишь счастливое карибское время, когда мы практически каждый день были вместе!

Новым для меня было присутствие на церемонии царевича Алексея. Видно, Петр внял нашим общим уговорам и решил потихоньку подключать наследника к делам. Пусть мальчонку он в память матери не слишком любил, но дети государя – дело государственное. Прошу прощения за невольный каламбур.

Но что не просто удивило, а едва не вогнало в ступор – личность посла. Всего я ожидал, только не нашего Мишеля, с которым, был уверен, в нынешней жизни увидеться нам не суждено.

Вот, поди ж ты… Жизнь еще не разучилась подбрасывать нам всевозможные сюрпризы. Даже приятные. Мишелю-то было полегче. Он успел узнать о нас многое. Да и сразу стало понятным, почему послали именно его. А вот для нас прибытие хорошего приятеля явилось сюрпризом.

Вручение верительных грамот – процедура утомительная и неинтересная. Стандартные движения, положенные вопросы, расплывчатые ответы. Ничего выходящего за рамки установленного протокола. Потому Петр, как человек конкретных дел, сразу после приема назначил посланнику аудиенцию. Чтобы поговорить уже более четко. Почему, зачем и что мы с этого можем иметь?

Тут уже не было никакой Думы. Любой представительный орган – это прежде всего пустая болтовня. Потому – лишь несколько ближайших соратников, в число которых на этот раз вошли мы с Командором. Помимо прочего – как знатоки французского вопроса. А то и как бывшие подданные Франции.

– Вначале позвольте мне, Ваше Величество, выполнить приятное поручение, возложенное на меня королем, – приятно улыбнулся Мишель и после милостивого кивка Петра торжественно встал. – От имени и по поручению Его Величества за заслуги в прошедшей войне Серж де Санглиер награждается орденом Святого Людовика первой степени и пожизненной рентой, – изрек посланник, к удивлению всех присутствующих.

После чего Командору были вручены соответствующие знаки и грамоты. Недурной ход – попытаться привязать бывшего подданного пожалованием высокой награды, когда даже прославленный Барт имел лишь вторую степень.

Впрочем, наград у Командора хватало и русских. Разве что Георгий был второй степени, но я не сомневался, что скоро Сергей сдаст его в учрежденный недавно Капитул орденов в обмен на первую. Война-то еще не окончена, и должен кто-либо стать первым кавалером первой степени.

Завистливо сглотнул Меншиков. Награды Алексашка любил до безумия. Не меньше, чем деньги и почести. И жадно пытался собрать их везде, где только можно. Но вот беда – король Людовик вряд ли знал о существовании будущего Светлейшего. Знал бы – может быть, и расщедрился бы на всякий случай.

После поздравлений пошел собственно разговор о главном. Если вкратце, то король предлагал свое посредничество в заключении мира со Швецией. Франция признавала все завоевания России в Прибалтике, очевидно даже те, о которых еще не было известно в Версале. Ведь пока Мишель добирался, случилось многое.

Интересно, а если бы мы проявили прыть и захватили Стокгольм, это тоже было бы признано?

В посреднике Петр нуждался. До сих пор все предложения о мире не находили ответа. Потеряв в течение лета и осени заморские колонии и потерпев ряд поражений, на капитуляцию шведы не шли. Конечно, не говоря уже об амбициях короля, которому, кстати, случившееся вполне может стоить трона, официальное признание поражения немедленно выбросит Швецию из числа тех держав, с которыми считаются в мире. Одно дело – проиграть в тяжелой войне, и совсем другое – встать на колени после первой же проигранной кампании.

Предложение Людовика было немедленно принято. Государь находился в некотором упоении от череды побед, но продолжения войны не желал. Еще до нее он был вообще готов удовлетвориться кусочком Ингерманландии, отдав все остальное грядущим союзникам. Но союз с Польшей разрушил Командор. Он же навязал Петру совсем иной план войны. Теперь Петр был более чем удовлетворен в своих притязаниях. Порт на Балтике получен. В придачу к нему – большой кусок территории. Цели достигнуты с избытком, и, по мнению царя, теперь требовалось бросить все силы на развитие торговли, поднятие промышленности, строительство военного и торгового флота, на переустройство внутренней жизни, то есть на то, чему война только мешала.

А вот прозвучавший вскользь намек на возможный союз против грядущих врагов Петр проигнорировал. В чем надо отдать ему должное – воевать за чужие интересы русский царь не хотел.

Да и действительно – нам-то что до испанского наследства?

Зато появился простор для маневрирования. Две сильнейшие на данный момент страны искали нашей дружбы. Соответственно, ни одна из них не могла напасть или хотя бы помочь чем-то Швеции, чтобы не увидеть нас вслед за этим во вражеском стане.

Мечта любого дипломата, да и только!

И, конечно, аудиенция завершилась дружескими посиделками. Поговорили о европейских новостях. Мы с Мишелем успели вспомнить былое. И, разумеется, просто повеселиться. Как оказалось, посиделки были мальчишником накануне свадьбы Командора.

Уж не ведаю, Петр ли поднажал на священников, Мэри ли проявила недюжинные способности в религиозных вопросах, но торжественное бракосочетание состоялось буквально через два дня. Да и то лишь ради не успевавших прибыть гостей.

Народа хватало, и какого народа! Я уж не говорю о наших скромных персонах. Даже Сорокин прилетел из Риги, благо погода делала любые боевые действия невозможными. Да и Гриша с Жан-Жаком и Клюгенау оставили ненадолго вышагивающие к Москве войска.

Но были здесь и знатнейшие бояре из числа сторонников преобразований. И сам Государь всея Руси. И послы государств, как едва ли не враждебных друг другу, вроде Мишеля и лорда с сэром, так и европейской германоговорящей мелочи.

Наш доблестный французский соратник смотрел на британцев так, словно собирался бросить им вызов. Они же старались его не замечать.

Ничего. Привыкнут. Работа дипломатов как раз и заключается в том, чтобы тщательно скрывать свои симпатии и антипатии. И разводить вокруг любого пустяка сплошные церемонии.

Если кого и не было – это посланника Речи Посполитой. Но того вообще не было в этот момент в России. Август так завидовал нашим успехам, что на некоторое время даже отозвал всяких поверенных в делах. Очевидно, для обсуждения текущей политики.

Но все равно нелегко сейчас Командору. Гости, конечно, знатные, да что толку, если на свадьбе есть одна абсолютно глупая роль, и это роль жениха?

Шаг вправо, шаг влево – побег. Прыжок на месте – попытка улететь. И хоть Командор никуда улетать не собирался, но все равно тщательное следование роли и жестко заданное поведение – вещи не из приятных.

А может, я и не прав, если все свершается по любви…

Во всяком случае, Командор выглядел не менее счастливым, чем невеста. И даже солнечный луч вдруг пробился из затянувших небо туч и скользнул по пышному платью и драгоценностям новобрачной и орденам жениха. Хотя и солнце не могло соперничать с сияющими лицами молодых…