Колокольчик из розового хрусталя

…Все те же пыльные склянки — «Корень женьшеня», «Тигровый ус»; те же бронзовые Будды, те же безделушки из нежного нефрита. Переступив порог крохотной лавочки Сома Ки на улице Мотт, Эдит Вильямс замерла в восхищении.

— Марк, — шепнула она, — словно и не было этих двадцати лет! Как будто с нашего медового месяца здесь не продано ни одной вещички!

— Вот именно, — отозвался доктор Марк Вильямс, протискиваясь за женой по узкому проходу меж прилавков. — Не знай я, что Сом Ки умер, — решил бы, что мы перенеслись на два десятка лет назад. Как в тех фантастических сказках, которыми зачитывается наш Дэвид.

— Надо что-нибудь купить, обязательно, — сказала Эдит. — Мне в подарок на двадцатилетие свадьбы. Может, колокольчик?

Откуда-то из глубин магазина возник молодой человек. Восточные черты, узкий разрез глаз — и безукоризненный американский костюм.

— Добрый вечер. Чем могу быть полезен? Что вам показать?

— Наверное, колокольчик, — усмехнулся доктор Вильямс. — Но мы еще не решили. А вы — сын Сома Ки?

— Сом Ки-младший. Мой почтенный отец пять лет тому назад отправился навестить усадьбы предков. Я мог бы просто сказать, что он умер, — черные раскосые глаза стали еще уже, — но наши покупатели предпочитают более витиеватые выражения. Им кажется, что все это необычайно изысканно.

— А по моему, вовсе не изыскано — просто очень мило, — возразила Эдит. — Нам искренне жаль, что вашего отца больше нет. Мы так надеялись снова его увидеть… Знаете, двадцать лет назад, в наш медовый месяц, когда у нас не было и гроша за душой, он продал нам дивное ожерелье из розового хрусталя — всего за полцены!

— И уверяю вас, внакладе не остался. — Снова хитрые черные щелочки вместо глаз. — Ну а если вы хотите колокольчик — сколько угодно: и маленькие, хромовые, и обеденные, и для верблюдов, и…

Но Эдит Вильямс уже не слушала его. Ее ладонь скользнула к чему-то в глубине полки.

— Хрустальный колокольчик! — воскликнула она. — Ну не чудо ли? Розовый хрусталь — свадебный подарок, и на двадцатилетнюю годовщину — тоже!

Молодой человек предостерегающе поднял руку.

— Вряд ли это то, что вам нужно. Он разбит.

— Разбит? — Эдит осторожно стерла пыль и подняла колокольчик к свету. Изящный, безукоризненной формы грушевидный предмет покоился у нее на ладони. — Но по-моему, он абсолютно цел. Он — само совершенство!

— Я не то имел в виду, — поспешно произнес Сом Ки, который уже ничем не напоминал американца. — Он без язычка. Он не будет звонить.

Марк Вильямс взял у жены колокольчик:

— И правда, язычка нет. — Мы сделаем другой. Если, конечно, не найдется настоящий? — Она вопросительно взглянула на Сома Ки.

Китаец покачал головой.

— Мой отец нарочно его убрал. — Он помолчал в нерешительности и добавил: — Отец боялся этого колокольчика.

— Боялся? — брови Марка Вильямса поползли вверх.

Молодой человек снова замялся.

— Возможно, это прозвучит как байка для туристов, — наконец выговорил он. — Но отец в нее верил. Он верил, что этот колокольчик был выкраден из храма одной буддистской секты, где-то в горах Центрального Китая. И как многие на Западе верят, что глас трубы Святого Петра возвестит о судном дне, так и члены этой маленькой секты убеждены, что когда зазвенит колокольчик вроде этого — выточенный из цельного куска хрусталя и освященный обрядом, который длится десять лет — то всякий покойник, находящийся в пределах этого звука, восстанет из мертвых.

— Божественно! — восхитилась Эдит Вильямс. — Марк, только подумай, какие чудеса ты начнешь творить, когда он у нас зазвенит! — Она с улыбкой обернулась к китайцу: — Я просто его дразню. Мой муж на самом деле замечательный хирург.

— Я должен предупредить вас, — сказал Сом Ки. — Колокольчик не будет звенеть. Только его собственный язычок, выточенный из того же куска хрусталя, сможет заставить его звучать. Потому-то отец и разделил их. И… я рассказал вам лишь половину истории, — продолжил он, поколебавшись. — Отец еще говорил, что хотя колокольчик и побеждает смерть, Смерть все же неодолима. И когда у нее вырывают одну из жертв, она тут же заменяет ее другой. Поэтому, когда в храме колокольчик использовался по назначению — то есть когда умирал верховный жрец либо вождь — то всегда был наготове слуга или раб. Он погибал в тот же момент, как только смерть разжимала объятия и отпускала своего высокопоставленного избранника.

Сом Ки слегка склонил голову набок и улыбнулся:

— Ну вот и все. Забавная сказка? А колокольчик, если вы не передумали, стоит десять долларов. Плюс, разумеется, налог с продажи.

— Всего? Да одна ваша история стоит больше! — воскликнул доктор Вильямс. — Только лучше будет, если вы вышлите его почтой. В чемодане он может разбиться, правда, Эдит?

— Что? Почтой? — Вопрос мужа вывел Эдит из задумчивости. — Да, конечно. А что до звона — у меня он зазвенит. Это уж точно.

— Если в его рассказе есть хоть крупица правды, — пробормотал Марк Вильямс, — то лучше не надо…

Субботним утром, просматривая последние медицинские статьи в своем заваленном книгами кабинете, Марк Вильямс услышал шорох бумаги в прихожей — Эдит разворачивала посылку.

Она вошла, неся в ладонях колокольчик из розового хрусталя.

— Вот и он, Марк. Ну-ка, заставь его звучать!

Марк Вильямс взял колокольчик и потянулся за серебряным карандашом.

— Из чистого любопытства, — сказал он, — а вовсе не потому, что я верю в трогательные сказки для легковерных покупателей — ну-ка посмотрим, что из этого выйдет. Думаю, он зазвенит, как миленький.

Марк легонько постучал карандашом по выступу. Лишь глухое «дзынь» было ему ответом.

Устроившись в кресле, Эдит спокойно наблюдала, как муж пытается оживить колокольчик с помощью монеты, ножа для бумаги, стеклянного фужера… Результаты даже отдаленно не напоминали звон хрусталя.

— Если ты закончил, Марк, — произнесла она наконец с истинно женским терпением, — то дай я покажу тебе, как это делается.

— С удовольствием.

Эдит на мгновенье вышла с колокольчиком из комнаты и, вернувшись, энергично встряхнула его. Комнату наполнил чистейший хрустальный звон, такой тонкий и бесплотный, что у Марка поползли мурашки по спине.

— Боже праведный! — воскликнул он. — Как ты это сделала?

— Привязала язычок ниткой, только и всего.

— Язычок?! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Подожди, не говори, я сам… то хрустальное ожерелье, что мы купили двадцать лет назад!

— Ну конечно, — спокойно подтвердила Эдит. — Как только молодой Сом Ки сказал, что его отец нарочно отделил язычок, я тотчас вспомнила, что центральная подвеска ожерелья выглядит в точности, как язык колокола — помнишь, мы однажды это заметили? Я сразу догадалась, но не сказала. Я хотела разыграть тебя, Марк, — она нежно улыбнулась, — и потом, ты знаешь, у меня было странное чувство: если этот юноша узнает, что язычок у нас, он не продаст нам колокольчик!

— Пожалуй, — Марк Вильямс принялся набивать трубку. — Впрочем, вряд ли он верит в эту сказку больше, чем мы.

— Он — нет, но отец-то его верил! И если бы старик Сом Ки сам рассказал нам эту историю — помнишь, каким древним мудрецом он выглядел? — боюсь, что и мы бы поверили!

— Наверное, ты права. — Доктор Вильямс снова легонько встряхнул колокольчик. Тонкий, нежный звон несколько мгновений висел в воздухе, затем растаял. — Видишь? Ничего не происходит. Неужто поблизости нет покойников?

— Меня что-то не тянет шутить на эту тему. — На лбу Эдит возникла озабоченная складка. — Я сперва хотела, чтобы это был обеденный колокольчик — и рассказывать эту историю гостям. Но теперь…

Нахмурившись, Эдит не сводила тревожного взгляда с колокольчика, пока телефонный звонок не вернул ее в реальность.

— Сиди, я отвечу. — Она поспешила из комнаты. Доктор Вильямс задумчиво вертел в руках колокольчик. Услышав напряженный голос жены, он встал — но Эдит уже входила в комнату.

— Срочная операция, — вздохнула она. — Автокатастрофа. Милый юноша, почти ребенок. Доктор Амос говорит — трещина в черепе. Он сказал, что не хотел беспокоить тебя, но хирург Хендрикс уехал в отпуск, и ты теперь единственный нейрохирург в городе…

— Знаю. — Марк Вильямс уже надевал шляпу в прихожей. — Ну что, — невесело пошутил он, — тело мастера боится?

— Я поведу машину, — сказала Эдит. — У тебя будут лишние десять минут, чтобы расслабиться.

Доктор Марк Вильямс устало стянул хирургические перчатки. Чувство горечи не покидало его. Ему и прежде доводилось терять пациентов — и всегда он ощущал это как личное поражение. Эдит говорила, что в каждую операцию он вкладывал слишком много себя. Возможно. И все же… Ведь не было причины этому парню умирать! Да, трещина, но в начале операции его состояние было абсолютно нормальным! И вдруг, где-то в середине — прерывистое дыхание, нитевидный пульс… Марк делал уже последние стежки, когда сердце остановилось. Но почему? Жизнь соткана из неудач и нелепых случайностей. Взять хотя бы парня, которого он оперировал прошлой ночью. Уж он-то был в куда худшей форме, чем этот — а поди ж ты, выкарабкался. Лежит теперь в девятой палате, набирается сил. Даст Бог, проживет еще с полсотни лет…

Доктор Амос, молодой анестезиолог, похлопал Марка по плечу.

— Не думай об этом. Сам Господь не смог бы сделать большего. Жизнь просто не хотела этого парня, вот и все.

— Спасибо, Джон. — Марк старался говорить бодро. — Да, иногда так бывает. Но мне нужно, чтобы было вскрытие. Хочу наверняка убедиться…

— Конечно. Я распоряжусь. Ты выглядишь усталым, Марк. Иди-ка домой. Давай я помогу тебе одеться.

Застегивая пиджак, Марк Вильямс вдруг нащупал в кармане предмет странной формы.

— Что это? — спросил он в растерянности — и вынул колокольчик из розового хрусталя. Он должно быть машинально сунул его в карман, пока жена говорила по телефону. — Колокольчик! Вряд ли Эдит скажет мне спасибо за то, что я его утащил!

Внезапно колокольчик выскользнул из его усталых дрожащих пальцев. С криком «Лови!» доктор Амос подхватил его в нескольких дюймах от пола; нежный прозрачный звон поплыл по комнате.

— Еще бы чуть-чуть — и все, — сказал молодой врач, любуясь изящной хрупкой вещицей. — Прелесть какая. Что это?

— Китайский обеденный колокольчик, — ответил Марк Вильямс. — Я бы… — он не договорил, услышав взволнованные крики сестры Вис:

— Доктор! Доктор Вильямс! Пациент начал дышать! Есть пульс! Скорее!

— Что?! — Марк бросился в операционную. Сестра не ошиблась. Дыхание выравнивалось. Удары сердца с каждой секундой набирали силу.

— Господи! — только и выдохнул доктор Амос. — Немыслимо! Возвращение с того света! Марк, ты когда-нибудь слышал о таком? Ну, уж теперь-то мы его не отпустим!

…Жизнь пациента уже наверняка была вне опасности, когда в операционную влетела сестра Макгрегор.

— Простите, что беспокою вас, доктор Вильямс, — тревожной скороговоркой выпалила она, — вы не подойдете сейчас в палату номер девять? Все было прекрасно, и вдруг пять минут назад — внезапный рецидив. Я оставила с ним сестру Джонсон и побежала за вами, но боюсь, что уже поздно…

К счастью, по пути домой не было большого движения — Марк то и дело оказывался слева от осевой линии.

— Ну почему, почему он умер, Эдит? Почему?! Кстати, вот твой колокольчик… положи-ка его в сумку… Все ведь было спокойно!.. Мы думали, что потеряли человека — и спасли его, а того, кого считали спасенным, потеряли…

— Так бывает, дорогой. Ты же знаешь. Врач может сделать от сих до сих — остальное в руках природы. И она время от времени выкидывает всякие штуки…

— Да, черт побери, я знаю! — огрызнулся Марк. — Но я не могу смириться с тем, что он умер. Ну не было для этого видимой причины! Разве что я просмотрел какое-то осложнение… — он упрямо мотнул головой. — Я распорядился о вскрытии, но — лучше я сам! Сам проведу вскрытие. Сейчас же! Я должен понять!

Он резко вывернул руль влево. Эдит услышала рев автомобильного гудка и отчаянный скрежет тормозов. Она успела подумать, что кто-то, едущий следом за ними, собрался идти на обгон. Затем — глухой удар. Она ударилась лбом о ветровое стекло и потеряла сознание.

Открыв глаза, Эдит увидела нависшую над ней фигуру полицейского. Голова раскалывалась от боли, но путаницы в мыслях не было. Эдит сразу вспомнила столкновение, поняла, что несколько минут пролежала на земле в беспамятстве и что помощь подоспела вовремя.

— Спокойней, спокойней, леди! — запротестовал полицейский, видя, что она пытается сесть. — Вы сильно ушиблись. Лежите и не двигайтесь; «скорая» будет здесь через пять минут.

Эдит словно не слышала его.

— Марк, — выговорила она. — Мой муж! Что с ним?

— Пожалуйста, леди, не волнуйтесь. О нем позаботятся. Лежите, ведь вы…

Не обращая внимания на слова полицейского, Эдит вцепилась в его руку, приподнялась и села. В нескольких ярдах стояла их машина, другие автомобили, что остановились из-за аварии, у обочины собирался народ. Эдит смотрела на все это — и не видела. Блуждающий взгляд ее, наконец, остановился на том, что искал. Марк. Лежит неподалеку от нее. Под головой — свернутый пиджак.

Эдит Вильямс была женой врача двадцать лет, а до этого работала медсестрой. Она безошибочно и с первого взгляда распознавала смерть.

— Марк… — прошептала она. Полицейский принял это за вопрос.

— Да, леди, — сказал он. Он погиб. Буквально две-три минуты назад, когда я подъехал, он еще дышал.

Эдит встала на колени и, превозмогая боль, поползла, думая только о том, чтобы добраться до Марка… Она нашла то место, где должен быть пульс. Пульса не было. Ничего не было. Только тот, кто несколько минут назад еще жил.

За спиной Эдит услышала шум и оглянулась. Здоровенный всклокоченный человек громко втолковывал полицейскому:

— Послушайте, командир, вы же видите, что я не виноват! Он вывернул влево у меня перед носом, что я мог сделать? Вон какая у него вмятина в боку! Как только мы все трое не встретились в раю!

Слезы, до этого мгновения комом стоявшие в горле, хлынули ручьем. Не снимая руки Марка со своего колена, Эдит попыталась отыскать в сумочке платок. Пальцы ее наткнулись на что-то твердое и прохладное, рука дрогнула, послышался легкий, воздушный хрустальный звон. Ладонь Марка слегка сжала ее колено.

У Эдит перехватило дыхание. Не веря своему счастью, она наклонилась к мужу — и встретилась с ним взглядом.

— Марк! Марк, любимый…

— Эдит, — с усилием выговорил Марк. — Прости меня, прости. Я виноват, моя беспечность. Задумался о работе…

— Марк, ты ж и в! — сказала она. — Жив! Только ради Бога, не шевелись. Сейчас приедет «скорая».

— «Скорая», зачем? Я в полном порядке. Помоги мне встать…

— Но, Марк…

— Ничего страшного, слегка ударился головой, — он попытался сесть.

Полицейский подбежал к ним.

— Полегче, парень. Ты уже был на том свете, смотри, не отправься туда снова!

— Приятель, как я рад, что ты жив! — скороговоркой рассыпался взъерошенный краснолицый здоровяк. — А то, хоть я и не виноват, все равно приуныл. Ну сам посуди, как я мог в тебя не врезаться, когда…

— Держите его! — закричал Марк, но было поздно. Здоровяк покачнулся, рухнул на мостовую и замер.

Часы в прихожей гулко пробили два раза. Эдит Вильямс осторожно приподнялась на локте и посмотрела на мужа. Глаза его открылись.

— Не спишь, Марк? — с деланной беспечностью спросила она.

— Всего несколько минут, как проснулся. Лежал и думал.

— Я дам тебе еще одну таблетку снотворного. Доктор Амос сказал, что ты должен хорошо выспаться.

— Выпью чуть позже… Ты знаешь — бой часов мне кое-что напомнил.

— Что?

— Сегодня днем, после аварии, когда я лежал без сознания, у меня было странное чувство — как раз перед тем, как придти в себя, я слышал колокольный звон. Колокол звучал так громко, что я открыл глаза, чтобы посмотреть на него.

— Колокол?

— Да. Слуховая галлюцинация.

— Но, Марк…

— Что?

— Колокол… он действительно звонил. То есть розовый колокольчик. Он звякнул у меня в сумке. Ты думаешь…

— Конечно, нет, — поспешно возразил он, но в голосе не было уверенности. — Я слышал оглушительный звон, похожий на удары огромного гонга.

— Но, Марк… дело в том, что… как тебе сказать… перед тем, как ты очнулся, у тебя не было пульса.

— Не было пульса?

— И дыхания. Потом случайно зазвенел колокольчик — и ты…

— Чушь! Я знаю, о чем ты думаешь, и поверь мне — это полная чушь!

— Марк, а водитель той, другой машины? — осторожно напомнила Эдит. — Не успел ты придти в чувство, как он…

— У него трещина в черепе! — резко перебил Марк. — Врач «скорой» поставил диагноз. Эти трещины очень коварны, порой они не сразу себя обнаруживают, а потом — раз, и нет человека. И не будем больше об этом!

— Хорошо, — Часы пробили четверть третьего. — Теперь дать снотворное?

— Да… то есть нет. А Дэвид дома?

Эдит замешкалась с ответом.

— Он… он еще не пришел.

— А он звонил? Знает ведь, что мы ждем его домой не позже полуночи!

— Нет, не звонил. Но у них в школе вечеринка…

— Это не причина. Кстати — он взял старую машину?

— Да. Ты же сам дал ему утром ключи, помнишь?

— Тем более, — Марк умолк на несколько секунд, затем проворчал: — Парню всего семнадцать, и в третьем часу ночи его еще нет дома!

— Я поговорю с ним. Он больше не будет так делать. А сейчас, пожалуйста, Марк, прими снотворное. А я дождусь Дэвида и…

Внезапный телефонный звонок показался нестерпимо пронзительным.

— Алло? — поднял трубку Марк.

Не слыша голоса на другом конце провода, Эдит почувствовала, как муж напрягся и застыл — и поняла. Безошибочным материнским инстинктом она почуяла беду.

— Да. Да… я понял. Да, понимаю. Сейчас приеду. Спасибо, — Марк встал с постели.

— Срочный вызов, — спокойно произнес он, одеваясь. — Я ухожу.

— Это Дэвид, да? — Эдит рывком поднялась и села. — Не скрывай от меня! Я знаю — это Дэвид!

— Да, — ответил Марк устало. Казалось, он изможден до крайности. — Он ранен. Он попал в аварию. Я еду к нему.

— Он мертв, — твердо проговорила Эдит. — Он умер, так ведь, Марк?

Марк сел на постель и крепко обнял жену.

— Эдит, — сказал он. — Эдит… Да. Он погиб. Сорок минут назад. Не справился с управлением на повороте, и машина перевернулась. Он в Центральном морге. Меня вызывают на опознание. Опознание, Эдит!.. Машина горела…

— Я еду с тобой, — сказала она. — Я еду с тобой!

Длинное, приземистое здание Центрального морга стояло ниже дороги, к нему вел ряд бетонных ступеней. Марк Вильямс спустился по ним десять минут назад. Теперь он возвращался, неуверенно переставляя ноги, шаткой старческой походкой.

Эдит следила за ним из такси, замерев и подавшись вперед на край сиденья. Как только Марк добрался до верхней ступени, она выскочила наружу.

— Марк…

— Да, это наш сын, — голос его звучал глухо, монотонно. — Я покончил с формальностями. Едем домой. Это единственное, что мы можем сейчас сделать.

— Я пойду к нему! — Эдит рванулась прочь. Марк схватил ее за запястье. Таксист тактично притворился спящим.

— Нет, Эдит! Ты не должна его видеть!

— Это мой сын! — крикнула она. — Пусти!

— Нет! Что там у тебя под плащом?

— Колокольчик! Хрустальный колокольчик! Я хочу, чтобы Дэвид услышал его звон! — она резко выбросила вперед руку, сжимающую колокольчик. — Он вернул тебя к жизни, Марк! Теперь он вернет Дэвида!

— Эдит, — в ужасе отступил Марк. — Ты не можешь в это верить. Ты не должна. Это просто совпадение. Дай его сюда!

— Нет! Дэвид вернется! Пусти! Она наконец вырвалась.

Неправдоподобно тонкий, ледяной звон расколол предутреннюю мглу.

— Вот! — выдохнула Эдит. — Хоть ты и не веришь. Я точно знаю. Сейчас… Дэвид, сынок! — громко позвала она. — Ты слышишь меня?

— Эдит, — простонал Марк. — Не терзай себя напрасно! Поедем домой!

— Только вместе с ним! Дэвид! Дэвид!

Она снова и снова встряхивала колокольчик, пока Марк не отобрал его.

— Эдит, Боже… отчего я не пошел один…

— Марк! Ты слышишь?

— Что?

— Слушай! — настойчиво прошептала она.

Марк насторожился, и тут же струйки ледяного пота потекли по его спине — снизу, из тьмы, послышался ясный юношеский голос:

— Мама? Отец? Где вы?

— Это Дэвид! — задохнулась Эдит. — Это он!

— Нет, нет! — в голосе Марка звучал неприкрытый ужас, ибо из темноты по-прежнему доносилось:

— Папа, мама! Вы там, наверху? Подождите, я сейчас!

— Пусти же меня! — зарыдала Эдит. — Дэвид, сынок, мы здесь! Мы идем!

— Эдит! — прерывающимся голосом начал Марк. — Если ты хоть когда-нибудь любила меня, послушай! Тебе нельзя туда! Дэвид… я опознал его только по кольцу, какие носят у них в классе. Он сгорел — сгорел страшно!

— Я иду к нему! — Эдит бросилась к ступеням, по которым уже поднималась окутанная мраком высокая фигура. Марк, похолодев от смертельного ужаса, рванулся ей наперерез, но поскользнулся и ничком упал на тротуар. Эдит уже сбегала по ступенькам навстречу темному силуэту.

— Дэвид, — всхлипывала она, — Дэвид, мальчик мой…

— Мама, мамочка, — сын крепко обнял ее. — Я так виноват. Это ужасно. Но я не знал, что случилось, пока не добрался домой и не увидел, что вас нет, а тут позвонил один из наших ребят и все рассказал, и я догадался, что произошла ошибка, и вы должны быть здесь, взял такси и помчался, но меня высадили у противоположного входа, и я искал вас там, внизу… Господи, бедный Пит!

— Пит?..

— Пит Фридбург. Он сидел за рулем нашей старушки. Я одолжил ему ключи и права. Я не должен был, конечно, но кто мог знать — он ведь старше меня, и он так просил…

— Так это Пит погиб? — у Эдит перехватило дыхание. — Это он… сгорел?

— Да, он. Зачем только я дал ему ключи?! Он ведь всегда хорошо водил, а тут… Ну, а потом они позвонили, и вы с папой решили, что это я, и…

— Значит, Марк прав. Конечно, прав, — Эдит плакала и смеялась одновременно. — Это обыкновенный колокольчик, маленький милый колокольчик, и ничего больше…

— Колокольчик? О чем ты, мама?

— Не обращай внимания, — она утерла слезы. — Это обыкновенный колокольчик. Он не властен над жизнью и смертью. Он не возвращает с того света и не уносит туда. Но пойдем к отцу! Он ведь может подумать, что колокольчик… что он действительно подействовал!

Они выбрались наверх. Марк Вильямс лежал на том же месте, где упал минуту назад. Таксист пытался ему помочь, но сделать уже ничего было нельзя. Падая, Марк разбил колокольчик. Длинный изящный осколок хрусталя вонзился ему в сердце.