Колдун Нагаш

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Атака и отступление

Бел-Алияд, Город Специй, 63 год Птра Сияющего

(— 1744 год по имперскому летосчислению')

Вино из фиников было густым и приторно-сладким. Акмен-хотеп поднес кубок к губам, сделал глоток и поморщился. Воздух в царской палатке был прохладным и неподвижным. Не горела ни одна лампа, не тлел уголь в жаровне, несмотря на ночную прохладу. Царю прислуживали всего двое рабов; в страхе широко распахнув глаза, они робко стояли на коленях у входа в палатку.

В лагере царила тишина, только издалека слышалась негромкая музыка послушниц Неру, как обычно проводивших ночное бдение. Царь поднял глаза на силуэт, вырисовывавшийся в холодном лунном свете.

— Чего ты хочешь, брат? — спросил он голосом, охрипшим от вина.

Мемнет ответил не сразу. Верховный иерофант еще немного постоял у входа, привыкая к темноте, и только потом устало прошаркал внутрь и сел в кресло рядом с царем. Он сделал жест, раб торопливо прополз по песчаному полу и вложил кубок в руку жреца.

— Решил, что мы с тобой можем выпить вместе, — задумчиво произнес Мемнет, принюхиваясь к сильному запаху фиников и морщась. — А воды нет?

Акмен-хотеп сделал еще глоток.

— Я пью его не ради вкуса, — негромко ответил он.

Верховный жрец кивнул, но ничего не сказал, сделал пробный глоток и произнес:

— Не нужно винить себя за случившееся. Это война.

— Война, — буркнул Акмен-хотеп в кубок. — Это не та война, которую знали наши отцы. Это… это абсурд! — Допил остатки и гневно сверкнул глазами на раба. Тот быстро подполз к нему с новым кувшином. — И чем жестче мы сражаемся, тем становится хуже.

Он резко повернулся. Раб от неожиданности плеснул тягучее вино на руку царю.

— Что с нами происходит, брат? — воскликнул Акмен-хотеп. Его красивое лицо исказило отчаяние. — Неужели боги нас покинули? Куда я ни повернусь, везде смерть и разруха. — Он поднес к лицу наполненный до краев кубок, глядя пустыми глазами. — Иногда я боюсь, что, даже если сумею победить Узурпатора, мы уже никогда не избавимся от него.

Мемнет долго смотрел в свой кубок, потом сделал глоток.

— Возможно, и не должны, — негромко сказал он.

Царь замер. Мемнет не отвечал. На его лице появилось затравленное выражение, и Акмен-хотеп внезапно увидел, как изменились черты брата с того рокового дня под Зедри. Лицо жреца теперь походило на маску, неловко насаженную на череп. Мемнет сделал большой глоток и тяжело вздохнул.

— Ничто не вечно, — произнес он наконец. — И не имеет значения, во что мы верим. — Верховный жрец откинулся на спинку кресла, покрутил в руках блестящий кубок. — Кто помнит имена богов, которым мы поклонялись в джунглях, до того, как пришли в Благословенную Землю? Никто. О них не упоминается даже в самых древних свитках в Махраке. — Он поднял глаза на царя. — Они нас покинули или мы их?

Акмен-хотеп нахмурился, глядя на брата.

— Кто знает? — пожал он плечами. — Это совсем другие времена, и мы больше не те люди, которыми были когда-то.

— И я об этом, — сказал жрец. — Ты спрашиваешь, не покинули ли нас боги. Возможно, лучше спросить, не охладели ли мы к ним. А Нагаш, быть может, просто предвестник новой эры для нашего народа.

— Да как ты можешь такое говорить? — возмутился Акмен-хотеп.

Кажется, обвинительный тон царя ничуть не задел Мемнета.

— Роль жреца — это нечто большее, чем приносить жертвы и собирать десятину, — сказал он. — Мы еще хранители истин. Такова плата, наложенная на нас богами. — Он опустил глаза на тени на земле. — И эти истины не всегда приятно слышать.

Акмен-хотеп обдумывал это, уставившись в свой кубок. Он побледнел, его мучило отчаяние. Но постепенно лицо его стало суровым, брови сошлись в одну линию, губы поджались.

— Я скажу тебе, что я думаю, — медленно произнес он. — Я думаю, истина — это то, что мы делаем сами. Иначе зачем вообще нужны цари? — Царь допил вино одним долгим глотком и поднял пустой кубок к глазам. Кулак его сжался, мышцы на исполосованной шрамами руке напряглись. Акмен-хотеп смял металлический кубок в лепешку. — Ничто не предопределено до тех пор, пока у нас есть мужество сражаться за то, во что мы верим. — Он швырнул кусок металла на землю. — Мы свергнем Узурпатора и выгоним его дух в пустые земли, где ему самое место. И наша страна снова станет прекрасной, потому что я царь и прикажу, чтобы так было!

Мемнет поднял на него взгляд и долго всматривался в его лицо. Глаза жреца походили на темные колодцы, бездонные и непроницаемые, а на губах появился намек на улыбку.

— Ничего другого я от тебя и не ожидал, брат, — сказал он.

Царь хотел что-то ответить, но ему помешали звуки снаружи. Он нахмурился и прислушался. Мемнет склонил голову набок и тоже прислушался.

— Кто-то кричит, — заметил он.

— И не один человек, — добавил царь. — Может быть, это Пак-амн ведет своих солдат обратно в лагерь? Они весь вечер тушили пожары в городе.

Верховный иерофант уставился на остатки вина в своем кубке.

— Присматривай за ним, брат, — предупредил он. — Этот человек с каждым днем становится все опаснее.

Акмен-хотеп помотал головой.

— Пак-амн молод и горд, это верно, но разве опасен? — Однако, едва успев это произнести, он вспомнил их стычку перед самым сражением. «Так веди нас. Пока ты жив».

— Он вернул себе часть уважения, утраченного под Зедри, — сказал иерофант. — Кавалеристы славили его имя после битвы.

— И что в этом плохого? — спросил царь, хотя его уже мучили дурные предчувствия.

— Мастер Коня ясно дал всем понять, что он против войны с Узурпатором, — ответил верховный иерофант. — Кто знает, что он сделает, если поймет, что в состоянии повлиять на довольно большую часть армии?

Отдаленные крики с каждой минутой становились все громче. В конце концов царь понял, что больше не в силах это выносить.

— И что ты хочешь, чтоб я сделал, брат? — спросил он, потянувшись за мечом. — Сегодня на поле боя Пак-амн отлично мне послужил. У меня нет оснований его подозревать.

— И не будет, если он не дурак, — отрезал Мемнет. — Пристально следи за ним, это все, о чем я прошу.

Акмен-хотеп сердито посмотрел на жреца.

— Уже то плохо, что нам приходится остерегаться интриг Еретика, — проворчал он. — А теперь ты заставляешь меня сомневаться в чести моих полководцев!

Прежде чем Мемнет успел ответить, царь схватил свой меч и быстро вышел в холодную ночь. Усилием воли постаравшись выкинуть из головы слова брата, он поспешил на звук голосов. Четверо ушебти, стоявших на страже у палатки, окружили его со всех сторон.

Крики далеко разносились в ночном воздухе и раздавались с западной стороны лагеря. Акмен-хотеп ускорил шаг — крики были исполнены тревоги. Люди выбирались из палаток, полуодетые, держа в руках оружие, и исчезали в темноте. Справа от царя что-то мелькнуло. Он повернул голову и увидел двух послушниц Неру. Спотыкаясь, они шли по боковой дорожке, поддерживая под руки третью. Их церемониальные одеяния были в пятнах крови. Пробормотав ругательство, царь побежал.

Приближаясь к краю лагеря, Акмен-хотеп стал натыкаться на группы перепуганных людей, бегущих ему навстречу, — в юбках, испачканных пылью и сажей, с лицами, бледными от страха. Они не замечали царя, пролетая мимо него, как стайки вспугнутых птиц, и хотели только одного — убежать как можно быстрее.

Пять минут спустя царь оказался на краю расползшегося во все стороны лагеря, в самом центре хаоса и смятения. Верховой воин выкрикивал приказы, одновременно пытаясь удержать коня, а небольшая группа воинов отпирала грубо сколоченный загон, в котором содержались взятые в плен варвары. Второй загон, сделанный для пленных из Бел-Алияда, уже открыли, и те растерянно метались по залитой лунным светом равнине.

Акмен-хотеп подбежал к орущему всаднику, в последний момент сообразив, что это Пак-амн.

— Что происходит? — прокричал он Мастеру Коня.

Пак-амн повернулся в седле и, вытаращив глаза, уставился на внезапно появившегося царя.

— Они идут! — хрипло ответил он.

— Что? — растерялся царь и огляделся, пытаясь сообразить, в чем дело. — Кто идет?

Юный полководец посмотрел на толпу мечущихся пленников, выругался и наклонился так низко, что его лицо оказалось всего на несколько дюймов выше царского.

— А кто, по-твоему? — прошипел он. — Жители Бел-Алияда вернулись к жизни, о великий. Они напали на нас, когда мы уходили из города, и убили треть моих людей. Остальные бежали всю дорогу до лагеря, но времени у нас немного. Мертвые воскресают на поле боя и идут сюда прямо сейчас, пока мы тут беседуем.

Акмен-хотепу показалось, что кровь в его жилах превратилась в лед.

— Но в городе нет колдунов, — беспомощно возразил он. — Сухедир аль-Казем поклялся мне в этом!

— Пойди и посмотри на резню, которую они устроили у городских ворот, если не веришь мне! — заорал Пак-амн. — Старики со вспоротыми животами, матери с перерезанными глотками и растоптанные дети. Они вышли из боковых улиц и переулков и разорвали моих людей на куски голыми руками!

Царь уловил язвительную интонацию в голосе полководца и, гневно сверкнув глазами, сказал:

— Даже если так, у нас есть защита. Жрицы Неру…

— Мертвы или умирают, — отрезал Пак-амн. — На них напали из засады, когда они совершали свой обычный обход. Мы слышали конский топот дальше, на севере. Вероятно, легкая кавалерия, вооруженная луками. Святая защита Неру не охраняет от града стрел.

Царь заскрипел зубами, вспомнив послушниц, которых видел чуть раньше, быстро начал обдумывать сложившееся положение, и сердце его упало: он понял, что оказался в западне. Дневное сражение было всего лишь прелюдией, предназначенной для того, чтобы измучить его людей и увеличить численность вражеских войск. Царь глубоко втянул воздух.

— Хорошо, что ты додумался освободить пленников, — тяжело бросил он.

Пак-амн оскалился.

— Если боги так хороши, наши враги сначала отправятся за ними и дадут нам возможность унести отсюда ноги, — прошипел он.

Безжалостность полководца потрясла царя.

— Мы выстроим войско здесь, — сказал царь, — между Бел-Алиядом и лагерем. Может, сумеем найти запасное оружие и раздать его городским полкам…

Совершенно забывшись, Пак-амн злобно уставился на царя.

— Ты рехнулся? — рявкнул он. — Люди измучены, кони выдохлись, а мертвым все равно — они не будут выстраиваться для боя. Они обойдут нас с флангов и накинутся на лагерь, как муравьи.

— И что ты прикажешь мне сделать, Мастер Коня? — угрожающе прорычал Акмен-хотеп.

Пак-амн заморгал и, кажется, понял, что перешел все границы.

— Мы должны бежать, — ответил он более покорным тоном, — прямо сейчас, пока у нас еще есть время. Собери бхагарцев, может, они помогут нам затеряться в песках.

Царь с отвращением скривил губы, но слова юного полководца имели смысл. Если он начнет бой, то опять сыграет на руку врагу. При мысли о таком позорном бегстве царя замутило, но они сделали то, зачем сюда пришли, выполнили свои обязательства перед союзниками. А теперь у них остались обязательства только перед самими собой и перед своим городом.

Группа варваров слева от царя что-то закричала; они показывали на запад и говорили на своем гортанном языке. Акмен-хотеп отошел от коня Пак-амна и всмотрелся в ту сторону.

Сначала ему почудилось, что равнина колышется медленными волнами, подобными тем, что лениво лижут берега реки, но потом глаза царя привыкли к темноте, и он начал различать круглые опущенные головы и поникшие, покрытые лохмотьями плечи, темные под серебристым светом Неру. Толпа неуклюжих существ молча, шаркая и хромая, направлялась к лагерю. Одни размахивали топорами и копьями, другие тянулись к далекой еще добыче голыми окровавленными руками. Жуткая орда находилась меньше чем в миле от лагеря, двигаясь медленно и неумолимо. Акмен-хотеп ощутил их голод так, словно кто-то прижал к его коже холодный клинок.

Люди из городских полков тоже увидели приближающуюся нежить. Некоторые неуверенно окликали их, решив, что это родня пришла заплатить за них выкуп.

Через несколько минут начнется кровавая бойня, и паника распространится по лагерю, как ветер пустыни. Если у них есть хоть один шанс избежать этого, действовать нужно быстро. С тяжелым сердцем царь повернулся к Пак-амну.

— Иди поднимай своих всадников, — приказал он. — Будете нашим арьергардом. Попробуем уйти.

Пак-амн посмотрел на царя долгим взглядом — его темные глаза скрывала тень. Потом коротко кивнул, пришпорил коня и пустил его в галоп. Царь дождался, пока Мастер Коня скроется в лагере, и начал отдавать приказы телохранителям.

— Немедленно поднимайте командиров, — велел он. — Скажите, чтобы собрали свои отряды и забрали все, что смогут унести. Выступаем через пятнадцать минут.

Ушебти поклонились и помчались в темноту. Акмен-хотеп осмотрелся и увидел, что наемники уже исчезли и сломя голову бегут на юг. Воины Бел-Алияда беспорядочной толпой направлялись на запад, окликая тех, кого узнали в приближающейся орде.

Сгорая со стыда, Акмен-хотеп вознес короткую молитву Усириану, прося, чтобы их души легко нашли свой путь в загробной жизни, повернулся и побежал в центр лагеря.

Ходячие мертвецы Бел-Алияда трудились очень методично. Спотыкаясь, они шли за своими пронзительно вопившими соплеменниками, валили их на землю, пронзали копьями или рвали зубами и когтями. Воины городских полков убегали во все стороны, но они слишком устали после целого дня сражений, а при виде окровавленных чудовищ, бывших когда-то их женами и детьми, замирали, скованные ужасом. Некоторые пытались вступать в бой, хватали камни и палки, швыряли их в надвигающуюся толпу безжалостных мертвецов, но все напрасно. Кто-то пробовал укрыться за валунами или закопаться в песок, но неуклюжие пальцы впивались им в глотки. Кто-то молил о милосердии, взывая к тем, кого когда-то знал по имени, но всякий раз результат был один и тот же. Человек умирал медленно и страшно, а через несколько минут поднимался и присоединялся к орде кадавров.

Когда от городских полков не осталось ни одного человека, армия нежити начала прочесывать тьму в поисках бледнокожих северян. Громадные варвары сражались, осыпали нежить дикими ругательствами, взывали к своим грубым богам, крушили черепа и дробили кости до последнего мгновения, даже когда холодные сухие зубы уже впивались им в глотки. Несмотря на сопротивление, нежить уничтожила их всех.

Последними умерли гордые правители города. Они выбрались из опустевшего лагеря Бронзового Войска и увидели свой народ, ждущий их на разоренной равнине. Медленно, благоговейно мертвецы Бел-Алияда окружили своих князей и разорвали их на части. Сухедира аль-Казема живьем сожрали три его дочери, и он, охваченный немым ужасом, до последнего смотрел, как они впиваются пальцами в его живот и вытаскивают оттуда кишки.

Все это время Бронзовое Войско Ка-Сабара все дальше и дальше уходило в пустыню, взяв с собой только то, что измученные солдаты могли унести за плечами. Они шли молча, бросая испуганные взгляды назад, на свои покинутые палатки, и думали лишь об одном — когда первые своры ходячих трупов нападут на их след и начнут охоту.

Сидя на своем разлагающемся коне на вершине песчаного бархана, Архан Черный смотрел, как Бронзовое Войско отступает в беспощадную пустыню, и усмехался. На какой-то миг, как раз перед тем, как городские мертвецы добрались до лагеря, он испугался, что Акмен-хотеп откажется отступить и ввяжется в бой, а это нарушило бы планы его хозяина.

К счастью, обреченный царь сам решил войти в западню.

Бессмертный терпеливо дождался, пока последний вражеский воин не исчезнет за пологими песчаными холмами, и направил своего коня вперед. Тот зашагал, скрипя кожей и гремя костями. Следом в угасающем лунном свете тронулся отряд всадников-скелетов, и только конская упряжь глухо побрякивала, нарушая тишину.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Замурованный в камне

Кхемри, Живой Город, 45 год Птра Сияющего

(—1959 год по имперскому летосчислению)

Истошные вопли перепуганных жертв резко контрастировали с речитативом, эхом отдававшемся в большом тронном зале в глубине Великой пирамиды. Нагаш стоял в тщательно очерченном ритуальном круге недалеко от того места, где неполных двадцати четыре часа назад нашла свою страшную смерть ведьма варваров Друтейра. Кефру неистово трудился, чтобы избавиться от трупов, а потом выбрал на полу место, где можно начертить ритуальный круг. Только осколки каменной головы Асаф и останки под ней напоминали о магической дуэли, состоявшейся тут прошлой ночью.

В жаровнях ярко пылал огонь, над собравшимися аристократами висели клубы благовоний. Присутствовали все сорок соратников Нагаша, две группы по двадцать. Два десятка людей стояли по периметру магического круга и тоже читали заклинания, остальные внимательно следили за будущими жертвами. Большая их часть была рабами, купленными на невольничьем рынке в порту в этот самый день. Остальные — пьяницы и игроки, которым не повезло; они оказались не в том месте не в то время, а мимо как раз проходил кто-нибудь из людей Нагаша. Одурманенные вином, корнем черного лотоса или запахом курившихся благовоний, оказывавшим слабое наркотическое воздействие, они тем не менее сознавали, какая ужасная судьба их ожидает. Нагаш проводил обряд. Его мощный голос усиливался до крещендо, когда схваченная им жертва начинала гореть. Он выпивал их души и вплетал энергию в заклинание, начатое несколько часов назад, — оно подпитывало проклятие чумы, по-прежнему бушевавшей в Кхемри. Тело некроманта под ритуальной мантией было забинтовано от талии до плеч, на щеках виднелись ожоги, оставленные колдовством друкая. Руки, особенно та, которую распорола Друтейра, страшно болели. Нагаш едва мог ими шевелить, уж не говоря о том, чтобы удерживать вырывающихся рабов и вытягивать из них душу. Его радовали только воспоминания о победе над бывшими наставниками и мысль о том, что корона, которой он так долго добивался, уже почти на его голове. Еще неделя, может быть, две, и он будет готов к решающему шагу.

Жертва ослабла, крики перешли в едва слышный скулеж, и тело вспыхнуло шипящим зеленым пламенем. Нагаш почувствовал, как колдовское пламя лизнуло ему руки, и ликующе запрокинул голову — его пронзили жизненные силы этого юноши. Некромант ощутил головокружительный прилив юности и снова подумал, нет ли способа превратить эту энергию в свою.

Нагаш едва почувствовал, как тело раба превратилось в пепел, добавил украденную жизнь к ткани своего проклятия, завершил Заклинание Жатвы и слегка пошатнулся, опьяненный таким количеством силы. По его подсчетам, они уже успели принести в жертву половину ночной добычи.

— Свободны, — сказал он тем, кто стоял вокруг него. — Идите и пришлите мне остальных. — И поманил к себе Кефру, ждавшего в тени возвышения. — Вина, — приказал Нагаш.

Слуга подошел с небольшим кувшином и кубком чеканного золота. Нагаш вырвал кувшин из рук Кефру и поднес его к губам. Он пил жадно, заливая жгучую жажду.

— Уже лучше, — произнес некромант хрипло, возвращая кувшин слуге.

Тот выпал из дрожащих пальцев Кефру и разбился о камни. Вино смешалось с пеплом, оставшимся от жертв.

— Неуклюжий болван! — рявкнул Нагаш. — Промокни это немедленно! Выпей! Если из-за твоей небрежности смажутся ритуальные надписи… — Некромант замолчал, внезапно заметив выражение немого ужаса на лице молодого жреца, и дернул его за ухо. — Ты услышал хоть слово из сказанного?

Землистое лицо Кефру побледнело. Трясущимся пальцем он показал на клубок воющих жертв.

— Девушка вон там, — пробормотал он. — Юная. С золотым браслетом на руке.

Нагаш раздраженно нахмурился, всматриваясь в толпу несчастных, и через миг обнаружил среди них ту, о ком говорил жрец. Очень юная, гибкая и сильная, глаза с экзотическим оттенком. За такую на рынке могут заплатить слиток серебра ее веса.

— Ну и что с ней такое, будь ты проклят? — прорычал он.

— Она не рабыня, — ответил Кефру глухим от страха голосом. — Разве ты не видишь? Она ламийка. Я встречал ее раньше. Это одна из личных служанок царицы!

Нагаш помедлил.

— Наверняка нет, — произнес он, внимательнее вглядываясь в девушку. — Может, ее схватили во время налета на караван из Ливары или даже Махрака.

— Нет! — простонал Кефру. — Я видел ее во дворце! Какую рабыню выставят на продажу, не сняв с руки золотой браслет? — Забывшись, жрец схватил Нагаша за левую руку. — Я все время, тебя об этом предупреждал! Кто-нибудь, Шепсу-хур или Архан, окончательно обленился и повел себя беспечно! Схватил первую же, кто привлек его внимание, и теперь мы пропали! Царица не успокоится, пока не выяснит, куда делась ее служанка!

Нагаш стряхнул с себя руку Кефру и нетерпеливым жестом подозвал вторую группу аристократов, в которую, что интересно, входили и Шепсу-хур, и Архан.

— Быстро! — рявкнул он. — Давайте ее первой, ту, юную, с золотым браслетом на руке. Сейчас же!

Кефру в ужасе широко распахнул глаза.

— Но ты же не собираешься ее убивать? — спросил он.

Некромант сжал кулаки.

— А что ты думаешь, мы отошлем ее обратно во дворец после всего, что она тут видела? — прошипел он. — Соберись с мужеством, если у тебя от него хоть что-то осталось! Мы уже почти закончили. Еще неделя, от силы две, и все это не будет иметь никакого значения!

К удивлению Нагаша, Кефру отказался повиноваться.

— Ты не можешь этого сделать! — закричал он. — Я не…

Но прежде, чем он успел произнести еще хоть слово, с южной стороны тронного зала раздался свирепый окрик, а вслед за ним — удивленные и испуганные голоса сподвижников Нагаша. Толпа, стоявшая вдоль южной стены зала, словно отпрянула от яркого золотистого сияния, вспыхнувшего между двумя колоннами в самом центре помещения. Нагаш увидел во главе второй группы аристократов Архана, тащившего за руку юную служанку. Тот глянул направо и в ужасе побледнел. Всхлипывая от облегчения, девушка вырвалась и помчалась к сиянию.

Нагаш резко повернулся, кинулся к возвышению и быстро поднялся по разбитым каменным ступеням, чтобы увидеть всю мечущуюся в панике толпу. И тут же понял, что смотрит прямо в разгневанные глаза своего брата Тхутепа. Молодой царь был одет так, словно собрался на войну: бронзовая пластина на груди и плетеные кожаные перевязи на ногах и руках. В правой руке он держал сверкающий хопеш, а на голову надел золотой венец Сеттры. Тхутепа окружала дюжина его ушебти. Именно от них исходил яркий золотистый свет Птра, разгонявший жуткие тени тронного зала. Преданные тоже были в доспехах и с оружием, а на их красивых лицах застыла праведная ярость. В защитном кольце телохранителей, чуть позади царя, стояла, как всегда с царственной осанкой, Хапшур, верховная жрица Неру, сжимая в руке свой изящный посох и гневно глядя на суматоху вокруг. Слева от царя опустилась на колени юная служанка царицы, прижавшись лбом к каменным плитам пола.

Тхутеп заметил брата, и лицо его исказилось от ярости, смешанной со скорбью.

— Газид пытался предупредить меня насчет тебя, — сказал он Нагашу, и его властный голос прорезал шум в тронном зале, как ножом. — Он говорил, что ты представляешь опасность, и не только для меня, но и для Кхемри. И, боги, теперь я вижу, что все это время он был прав!

Нагаш холодно улыбнулся царю.

— Это ты источник всех бед, брат. Ты всегда был чересчур сентиментален, слишком боялся обидеть тех, кто тебя окружает. Хотел, чтобы тебя любили, — презрительно фыркнул он, — а если царь хочет править, его должны бояться!

Некромант широко раскинул руки, жестом обведя весь зал.

— Никто в Неехаре не боится тебя, брат, и меньше всех — я.

— Святотатец! — вскричала Хапшур, потрясая посохом. — Ты оскорбляешь богов, ты предал свой жреческий сан! Настал час расплаты!

Тхутеп направил свой меч на Нагаша и произнес:

— Бежать некуда, брат. Городская стража уже окружила пирамиду, и нам известны все выходы из нее. Именем Птра, Великого Отца, ты и твои приспешники арестованы. Завтра утром, когда взойдет солнце, вы предстанете перед судом и ответите за все свои преступления на храмовой площади Кхемри. И слуги богов вынесут вам приговор.

Среди соратников Нагаша послышались стоны отчаяния, но некромант ощутил только прилив ледяной ярости.

— Так ты хочешь расплаты, брат? — спросил он. — Да будет так.

Он вскинул руку и прокричал длинное заклинание, выпустив целый поток обжигающих, раскаленных стрел, пролетевших над головами его сподвижников и разорвавших на части Хапшур. Верховная жрица испустила всего один отчаянный вопль, когда ее тело раздирали на мелкие кусочки колдовские зубы. Тхутепа и его телохранителей залило фонтаном крови и ошметками мяса.

— Уничтожить их! — приказал Нагаш.

После такой демонстрации силы его приспешники не колебались ни мгновения. Они вытащили мечи и кинжалы и со всех сторон устремились на телохранителей царя, но, несмотря на то что люди Нагаша значительно превосходили их числом, они не могли победить сияющих ушебти. Наделенные сверхчеловеческой быстротой и силой, не говоря уже о боевом искусстве, юные преданные встретили аристократов мощным ликующим криком, и началась страшная битва.

Несмотря на юность и относительную неопытность, ушебти поражали своим мастерством и свирепостью. Аристократы падали, как скошенная пшеница, прежде чем успевали нанести хоть один удар, бой мог закончиться в считаные мгновения.

Нагаш прошипел Заклинание Жатвы и выпил всю жизненную энергию своих павших сподвижников. Чувствуя, как в его жилах кипит сила их душ, он снова вскинул руки и начал выкрикивать одно заклинание за другим. Стрелы летели в темноту, в плотный круг телохранителей, и каждая находила свою цель, с легкостью пронзая доспехи преданных и разрывая плоть и мышцы под ними. Ушебти шатались под ударами, но продолжали сражаться, верные клятве, данной Птра.

Приспешники некроманта сделались более осторожными, сосредоточив усилия на раненых телохранителях. Один из ушебти пошатнулся, когда стрела Нагаша впилась ему в правую щеку. Воспользовавшись этим, один из аристократов метнулся вперед и погрузил меч в горло телохранителя. Преданный упал, но его меч успел взлететь вверх и разрубить напавшего пополам. Оба испустили дух одновременно.

Нагаш выпивал души умирающих и продолжал направлять в преданных потоки смертельной магии. Когда ушебти устремились вперед, пытаясь за спинами людей Нагаша защититься от его заклинаний, он распахнул у них под ногами ямы тьмы. Они бросились назад, на надежный пол, и тогда он метнул в них обжигающее черное пламя. Ушебти приходилось обороняться не только от Нагаша; Архан и несколько наиболее успешных в магии приспешников присоединились к нему. Они метали острые стрелы в осажденных ушебти, поражали их с неожиданных сторон и тем самым давали шанс своим соратникам. Тхутеп все это время не сходил с места, криками поддерживая своих телохранителей. Он несколько раз попытался присоединиться к битве, но преданные отталкивали его назад. Их отвагой и верностью оставалось только восхищаться, но один за другим они погибали. Через несколько минут после начала сражения последний ушебти упал, вонзив меч в грудь одного из людей Нагаша.

Оставшиеся в живых аристократы перебрались через тела своих погибших товарищей и, как шакалы, окружили царя. Тхутеп гневно взглянул на прихвостней некроманта и поднял меч. Поддавшись порыву, он опустил глаза на девушку, скорчившуюся у его ног, и быстро что-то пробормотал. Стремительная, как лань, она вскочила на ноги, кинулась в темноту позади Тхутепа и помчалась к свободе. Это был последний свободный поступок, совершенный Тхутепом. Нагаш произнес властное заклинание, опутавшее сознание Тхутепа. Царь замер на месте, его лицо застыло в ужасе — он понял, что Нагаш сковал его волю и навязал ему свою.

Прихвостни некроманта, увидев, как переменился царь, опустили мечи. Многие отходили, измученные, довольные тем, что сражение закончилось. Царя и его павших телохранителей окружали изуродованные окровавленные трупы. Больше половины людей Нагаша погибли. Выжившие считали, что им крупно повезло.

Нагаш спустился с возвышения, по-прежнему удерживая брата на месте с помощью своего колдовства и чудовищной воли. Он подошел к Тхутепу, и его холодные черты засветились торжеством. Некромант стоял перед Тхутепом, и глаза его пылали. Нарочито медленно он протянул руку и снял с брата царский венец. Тхутеп задрожал от бешенства, но он не мог заставить свои мускулы повиноваться. Некромант улыбнулся.

— Ну давай, — произнес он, — убей меня. Ты все еще держишь меч. Тебе нужно только желание, чтобы им воспользоваться. — Он неторопливо надел венец Сеттры себе на голову, протянул руку и взял Тхутепа за запястье. — Давай. Позволь тебе помочь.

Нагаш поднял руку Тхутепа с мечом и приставил кривой клинок хопеша к своему горлу.

— Вот. Всего-то и нужно слегка повернуть запястье, и вспорешь артерию. Что может быть проще? Давай. Я не буду тебе мешать.

Тхутеп дрожал всем телом. Глаза широко распахнулись и не моргали, лицо побагровело от усилия. По щеке покатилась одинокая слеза. Хопеш не шевельнулся.

Нагаш презрительно фыркнул.

— Как трогательно, — бросил он и отвернулся. — Хватайте его и идите за мной.

В тот же миг путы, сковывавшие царя, исчезли. Тхутеп, все еще пытавшийся с ними справиться, не удержался и упал на руки приспешников Нагаша. Меч у него вырвали, руки заломили за спину и потащили вслед за Нагашем из тронного зала. Царь беспомощно обмяк и сопротивляться уже не мог.

Аристократы протащили царя по северному коридору вниз, в глубину пирамиды, туда, где почил его отец Хетеп. Усыпальница покойного царя была предназначена не только для его жены, телохранителей и слуг, но также и для детей. Предполагалось, что в Великой пирамиде упокоится не один царь, а целая династия.

Нагаш шел впереди, освещая путь бледным мрачным светом, исходившим, казалось, от его кожи. Тхутеп быстро понял, что происходит, и начал вырываться.

— Ты не можешь этого сделать, брат! — воскликнул он. — Народ тебе не позволит! Ты жрец, посвященный богам. Ты не можешь сесть на трон!

— Я не посвящен ни единому богу, брат, — выплюнул в ответ Нагаш. — Я служил воле Сеттры, царя царей, но и это время прошло. Сегодня началась новая эпоха. Жаль, ты не увидишь, как взойдет ее слава.

Тхутеп стал вырываться с новой силой, но двое приспешников Нагаша крепче схватили его за руки и поволокли по влажным камням.

— Ты сошел с ума! — закричал Тхутеп. — Остальные цари восстанут против тебя! Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю политическую реальность куда лучше тебя, братец, — отрезал Нагаш. — Пусть приходят. Я готов.

Некромант остановился. Они дошли до конца длинного коридора с гладкими пустыми стенами. Зодчие оставили их без украшений специально, чтобы после смерти Тхутепа пришли мастера и создали здесь изысканные мозаики, отражающие его славное правление. В конце коридора находился узкий дверной проем с хорексами по обе его стороны. Справа у стены лежала огромная каменная плита.

Свет некроманта проник немного вглубь погребального зала, и стали видны небольшая комната с пустыми стенами и пьедестал, на который предполагалось поставить саркофаг царя. Нагаш сделал жест, и его люди втолкнули Тхутепа внутрь. Тот сильно ударился о каменный пьедестал и резко повернулся все с тем же вызывающим выражением на лице.

— Тебе хватит смелости убить меня собственной рукой, брат? — вскричал он. — Или выйдешь в коридор и прикажешь своим шакалам завершить дело? Боги не одобрят убийства царя. Убив меня, ты навлечешь их проклятие.

Нагаш засмеялся. Его приспешники окружили некроманта.

— Я не собираюсь убивать тебя, брат, — ответил он. — И ни один из моих людей не поднимет на тебя руку. Я не решусь, но не по той причине, по которой ты думаешь. Видишь ли, есть другой закон, которого я должен остерегаться, закон куда более древний, чем тот, что ты мне сейчас описал. Тот, где говорится, что убийце нельзя жениться на вдове его жертвы.

Выражение ужаса на лице Тхутепа показалось Нагашу великолепным. Некромант наслаждался им до последней секунды, пока Архан и остальные закрывали каменной плитой дверной проем, хороня царя заживо.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Кровь и вода

Фонтаны Вечной Жизни, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Пока армия готовилась к сражению, жрецы всю ночь были заняты. Послушницы Неру по периметру обходили большой лагерь союзных войск, поднимали глаза к своей богине и оглашали прохладную ночь пением, чтоб не подпускать к лагерю духов пустых земель. Вокруг костров звенели по бронзе молотки — воины чинили колесницы или боевое снаряжение. Работая, они молились. Кто-то взывал к Птра с просьбой обратить противника в бегство, кто-то молил могущественного Гехеба даровать силу, чтобы победить врага, кто-то обращался к пепельнолицему Джафу, богу смерти, прося, чтобы удары были точными и уверенными. Шум огромного войска смешивался с мычанием быков и блеянием коз, которых жрецы выводили из загонов и тащили к окровавленному алтарю в центре лагеря. Шум перекатывался над песками, как беспокойное дыхание огромного зверя.

Армия Узурпатора ждала всего в каких-то трех милях отсюда, за гребнями барханов и широкой каменистой равниной. Среди сотен темных палаток горели небольшие костерки, да время от времени до ушей союзнических часовых доносилось беспокойное конское ржание, но в остальном вражеский лагерь был безмолвен.

В центре своего лагеря, окруженный двумя десятками бдительных ушебти, Акмен-хотеп выслушивал сообщения лазутчиков и обдумывал план сражения. И еще долго после того, как царь отправил своих военачальников спать, сам он сидел на табурете и размышлял над разложенной перед ним большой картой, изучая позиции своих и вражеских войск. Время от времени полководец Экреб вставал с табурета у входа в большую палатку и наполнял царский кубок смесью травяного отвара и разбавленного водой вина. В дальнем конце главного помещения палатки, на пыльной кушетке, дремал царь Ливары. Когда Хекменукеп всхрапывал, опустив подбородок на узкую грудь, свитки папируса, лежавшие у него на коленях, слегка колыхались.

За два часа до рассвета рабы встали с холодной земли и начали готовить завтрак. Миски с кашей передавались тысячам угрюмолицых воинов, а еще каждому доставался кусок пресного хлеба величиной с ладонь и единственная чашка воды. Аристократы в своих палатках могли позволить себе хлеб и оливы, козий сыр и водоплавающую дичь. Зато тратить воду, чтобы разбавить вино, они не могли, и оно было густым и вязким.

За полчаса до того, как взошло солнце, а небо на востоке просветлело, армия начала строиться. Лошади с грохотом проносились по узким дорожкам — цари отдавали первые приказы. Головные колонн выкрикивали команды своим отрядам, выгоняли воинов из палаток и выстраивали в шеренги. В северо-восточной части лагеря загрохотал гром и бешено засвистела бьющая вверх струя пара; разетрийские кони взвивались на дыбы и в страхе били ногами — там заводили ливарские боевые машины. Шесть громадных фигур медленно поднимались в светлеющее небо. Когда они прикасались друг к другу, их тяжелые доспехи скрипели и стонали.

Земля содрогнулась, когда великаны неуклюже выпрямились. Их вырезанные из дерева и украшенные полированной медью морды были изготовлены в угоду богам: рычащая морда волкодава в честь Гехеба; хитрый загадочный шакал, любимый Джафом; надменный жестокий сокол Пхакта. Воины Разетры и Ливары с благоговейным ужасом смотрели, как эти механизмы подняли громадные каменные булавы и сделали первые шаги к полю боя. Многие обратили внимание, что боевых скорпионов нигде не видно. Как и их покровитель Сокт, хитроумные машины тайно ускользнули ночью, оставив за собой только горки обожженного песка.

В ответ на передвижение боевых машин послышался рев в юго-восточной части лагеря — живые боевые машины разетрийской армии подняли свои бронированные морды, словно кидая вызов далеким гигантам. Громовые ящеры были созданиями массивными, горбатыми, с лапами толщиной в три ствола и мощными хвостами с наростом на конце, напоминающие булавы. Ранним прохладным утром звери были вялыми, несмотря на то что спали на песке, согретом теплом нескольких десятков костров. Их укротители, худощавые и проворные люди-ящеры из южных джунглей, заставляли их подняться, тыкая длинными, похожими на копья палками, и забирались в паланкины из дерева и холста, установленные на бронированных спинах зверей. Люди-ящеры, толпившиеся вокруг здоровенных родичей, переговаривались на своем шипящем, щелкающем языке. Некоторые бахвалились окровавленными черепами, завоеванными во вчерашнем сражении, и приглашали сотоварищей попробовать трофеи на вкус, лизнуть их темными раздвоенными языками.

И едва первые лучи солнца показались из-за горизонта, из центра лагеря послышалось пение множества рогов, и пехота тронулась с места. Передовая линия боевых порядков, двадцать тысяч человек, разделенных на десять полков, растянулась почти на пять миль с севера на юг. Наступали под бдительными взглядами командиров-аристократов; грозные окрики предводителей колонн тоже подгоняли воинов. Кавалерия двигалась следом за ними: восемь тысяч легких кавалеристов, пять тысяч тяжелых и две тысячи колесниц — да еще в придачу двадцать тысяч резерва и вспомогательных войск. Позади них, вздымая густые клубы пыли, двигались огромные боевые машины Ливары и ревущие громовые ящеры Разетры, а самой последней шла разноцветная процессия жрецов: слуги Птра и Гехеба, Пхакта и Неру и даже жрецы Тахота-Ученого в сверкающих одеяниях из меди и стекла.

Армия Востока маршировала к месту сражения, и восходящее солнце светило им в спины, а ночные тени отступали перед ними.

Нос небесной лодки нырял вниз и снова поднимался вверх, пока солнце нагревало воздух над пологими барханами, и Рак-амн-хотеп порадовался, что не поддался искушению хорошенько позавтракать перед полетом. Хекменукеп рядом с ним раскачивался, как пальма во время грозы, и передавал распоряжения своим сигнальщикам с такой же легкостью, как если бы отдыхал в палатке в лагере. Царь Разетры так вцепился в поручни, что побелели костяшки пальцев, и поклялся себе, что не опозорится перед ученым коллегой.

Десятки ливарцев толпились на палубах небесной лодки, парившей в высоте позади наступающей армии. Четыре команды сигнальщиков стояли вдоль поручней, крепко сжимая бронзовые диски отражателей и периодически оценивая угол палящего солнца. За ними посередине палубы сидели, скрестив ноги, лучники. Они болтали, играли в кости, но луки лежали так, чтобы их можно было тотчас пустить в ход. На корме, окружив сложную систему рулей небесной лодки, две дюжины юных жрецов распевали заклинания, обращенные к духам воздуха, которые удерживали судно в небе. На востоке, довольно далеко от наступающей армии, виднелись остальные небесные лодки Ливары — семь величавых кораблей, отбрасывающих длинные тени на землю.

Двумястами футами ниже союзная армия уверенно маршировала через равнину в сторону противника. На таком расстоянии Рак-амн-хотеп не слышал ни грохота, ни лязга, и это только усиливало его беспокойство.

— Я чувствуя себя здесь зрителем, — произнес он, обращаясь в основном к себе, и глянул на Хекменукепа. — Ты уверен, что все получится? А если войско не сумеет прочитать наши сигналы?

Царь Ливары снисходительно улыбнулся Рак-амн-хотепу.

— В каждом полку имеется сигнальщик, — сказал он так, словно утешал взволнованного ребенка. — Мы несколько столетий совершенствовали эту систему и тщательно проверили ее на учениях. Она не подведет.

Рак-амн-хотеп задумчиво уставился на ливарского царя.

— А сколько раз вы использовали ее в настоящем бою? — спросил он.

Уверенная улыбка Хекменукепа погасла.

— Ну… — начал он.

— Вот этого я и боялся, — проворчал царь Разетры и мельком подумал, не попросить ли Хекменукепа высадить его на землю, к остальной армии, но если отдавать приказы и с земли, и с воздуха, значит, только увеличивать риск все перепутать. Нахмурившись, он снова переключил внимание на поле боя внизу и попытался разобраться в диспозиции противника.

Отсюда армия Узурпатора выглядела как значки на карте. Отряды одетых в синее лучников Зандри образовали неровную линию примерно в пятидесяти ярдах перед внушительной стеной копейщиков, закрепившейся на торговой дороге и полукругом растянувшейся больше чем на четыре мили к югу. По числу полков войско противника им уступало, но каждый полк по отдельности был больше, чем в армии союзников: пять шеренг против трех. Царь заметил также немало воинов в резерве, они усиливали вражеский центр и правый фланг. Насколько он мог судить, объединенные силы Узурпатора превосходили пехоту союзников больше чем на двадцать тысяч человек. Большие отряды нумасийских легких кавалеристов расположились на обоих флангах, а за барханами вдоль левого фланга стоял большой отряд тяжелой кавалерии. Еще два каких-то формирования располагались в тылу войска Узурпатора, но их скрывал туман, поднимавшийся от фонтанов. Колесницы, предположил царь, а может быть, катапульты.

— Семьдесят, а то и восемьдесят тысяч, — проговорил Рак-амн-хотеп. — Похоже, отвлекающий маневр Ка-Сабара оказался не таким успешным, как мы надеялись. Должно быть, здесь собрались все, кто способен сражаться, из Кхемри, Нумаса и Зедри. — Он перегнулся через поручни, еще внимательнее всматриваясь в армию врага. — И по-прежнему никаких палаток, как в свое время под Зедри. Так где же Узурпатор и его бледнокожие чудища?

Хекменукеп подумал:

— Возможно, спрятались в тумане, окутывающем фонтаны.

— Возможно, — согласился Рак-амн-хотеп. — У Зедри он появился в самый последний момент, когда армия была на грани поражения. Может быть, и тут он надеется обойтись силами одного только войска. — Царь скрестил на груди руки и нахмурился, глядя на вражескую армию. — Нет. За этим скрывается что-то еще, но я никак не пойму, что именно.

Хекменукеп подошел к царю Разетры и довольно долго обозревал равнину. В конце концов он спросил:

— А где тела?

— Тела?

Ливарский царь обвел равнину рукой и произнес:

— Ведь это тут ты вчера сражался с вражеским авангардом, верно? И говорил, что с обеих сторон были сотни убитых.

— С их стороны больше, чем с нашей, — поправил его Рак-амн-хотеп.

— Так что случилось с телами? — повторил ливарец. — Равнина должна быть просто завалена раздувшимися трупами. И где стаи стервятников? Ничего такого нет.

Рак-амн-хотеп задумался.

— Вот оно! — воскликнул он в конце концов. — Да, так и есть! Нагаш воспользовался своим проклятым колдовством и оживил мертвых… — Он обвел поле боя взглядом и добавил: — Должно быть, он отвел их в туман, чтобы не пугать живых.

— Почему бы просто не похоронить их там, где они пали? — удивился Хекменукеп. — Тогда они могли бы просто выскочить позади нас, когда мы начнем наступление.

Разетрийский царь покачал головой:

— Земля слишком каменистая. Кроме того, отсюда мы увидели бы, что она перекопана. — Он снова вгляделся в диспозицию противника. — Смотри. Они укрепили свои ряды в центре и справа, а левый фланг оставили относительно слабым. Они хотят, чтобы мы бросили основные силы на левый фланг, потом они будут отступать, заманивая нас вперед, и затем начнут контратаку тяжелой кавалерией, чтобы нас остановить. Тогда наш правый фланг окажется слишком слабым, растянутым и готовым для их контратаки с юга. — Рак-амн-хотеп показал на барханы позади правого фланга противника. — Мертвецы ждут там, в песках, — объявил он. — Вот что запланировал Нагаш, могу поклясться жизнью.

Хекменукеп обдумал сказанное.

— Не вижу ошибок в твоих рассуждениях, но что мы сможем предпринять?

— Передвинем основную часть нашего резерва на юг, — ответил разетрийский царь. — Предупредим командиров, чтобы остерегались контратак. И попробуем на севере отплатить Узурпатору его же монетой.

Рак-амн-хотеп начал отдавать приказы ливарским сигнальщикам, причем все увереннее и быстрее, потому что отдельные детали плана сражения аккуратно вставали на нужные места. Спустя каких-то несколько минут сигнальщики принялись за дело, вспышками передавая сообщения войскам на земле, а царь Разетры усмехнулся. Союзная армия начала действовать.

Несмотря на скорость солнечных сигналов, перестроение боевых порядков союзной армии заняло почти все утро. Над равниной клубились густые тучи пыли, скрывая передвижения союзных полков, направлявшихся на новые позиции. За исключением нескольких бесцельных вылазок вражеской легкой кавалерии с юга, армия Узурпатора не делала никаких попыток помешать маневрам союзников.

Когда союзное войско завершило все перемещения на равнине, Рак-амн-хотеп сделал глоток вина. Хекменукеп стоял рядом с разетрийцем, глядя на вражескую армию.

— Четыре часа, а они даже не шелохнулись, — произнес он. — Как будто мы не имеем для них никакого значения!

— Имеем, — заверил его Рак-амн-хотеп, — просто им невыгодно начинать первыми. Помнишь ошибку Немухареба у Врат Рассвета? Он мог бы просто сидеть и оборонять свои укрепления и, возможно, сумел бы отбросить нас, но гордость взяла верх. Нагаш знает, что время работает на него. У него в тылу фонтаны. Все, что ему нужно делать, — это не подпускать нас к ним, а жара довершит остальное. — Разетриец сделал еще глоток вина. — Вот почему нам приходится ставить на карту все, — добавил он. — Мы или прорвемся сквозь его боевые порядки с первого раза, или вообще этого не сделаем. Каждая последующая атака будет слабее, чем предыдущая.

Сигнальщик у правого борта послал вспышку, сообщая, что принял сигнал с земли. Аристократ, отвечавший за сигнальщиков, быстрым шагом подошел к царям, низко поклонился и произнес:

— Все готово, о великие.

Рак-амн-хотеп кивнул.

— Прекрасно, — сказал он, улыбнувшись Хекменукепу. — Пора бросать кости. — И повернулся к сигнальщику. — Посылай приказ: начать наступление.

Приказ передали по рядам, и спустя несколько мгновений бронзовые диски стали посылать сигналы короткими жаркими вспышками света. Царь услышал, как запели рога на равнине внизу, раздался приглушенный рев голосов, и восточные армии начали наступление.

Рак-амн-хотеп перенес всю мощь союзной пехоты к югу, выстроив ее так, чтобы главный удар пришелся на центр и правый фланг войска Узурпатора. Десять тысяч разетрийских воинов плечом к плечу маршировали, подняв перед собой широкие деревянные щиты. Они раскрасили темные лица яркими мазками желтого, красного и белого на манер варварских людей-ящеров, а к каменным булавам привязали амулеты из перьев и костей. В арьергарде каждого полка шагали лучники, одетые в тяжелые и длинные, до щиколоток, доспехи из кожи ящеров. Рядом с каждым лучником шел раб и нес связки стрел с бронзовыми наконечниками, чтобы лучник мог стрелять на ходу.

За разетрийцами двигались полки ливарской легкой пехоты, вооруженные тяжелыми мечами и топорами. Они шагали почти вплотную к тяжелым пехотинцам, как шакалы, следующие за семейством пустынных львов. Перед ними стояла задача не сражаться с живым врагом, а использовать свое оружие против павших воинов, в том числе и союзных, остающихся позади наступающей армии. Еще дальше на восток резерв пехотинцев был выстроен полукругом, охватывающим южный фланг наступающей армии. Эти ждали внезапной атаки из-за барханов.

Боевые порядки наступали, и тут пришли в действие ливарские катапульты, метавшие поверх голов союзных войск круглые валуны размером с колесо повозки. Снаряды попадали в плотные ряды вражеской пехоты, круша все на своем пути. Оттуда летели обломки дерева, кости и ошметки плоти. Над глухим топотом марширующей армии разносились вопли раненых и умирающих.

Когда союзные полки оказались в двухстах футах от противника, испуганные лучники Зандри оттянули тетивы и затмили небеса градом стрел. Бронзовые наконечники ломались, ударяясь в щиты разетрийской пехоты, или глубоко вонзались в толстые чешуйчатые доспехи. То тут, то там воины падали, если стрелы попадали между чешуек, но вскоре разетрийские лучники начали отвечать на стрельбу Зандри, и интенсивность вражеского огня ослабла.

Лучники противника отступали перед надвигающимся войском союзников, стреляя до тех пор, пока не истощили скромный запас стрел. После этого они скрылись за потрепанной пехотой. Разетрийцы продолжали медленное неуклонное наступление, и в конце концов обе армии сошлись, лязгая оружием и грохоча доспехами. Вражеская пехота встретила союзные войска щит в щит, пронзая противника длинными дротиками, а разетрийцы крушили их своим безжалостным оружием с каменными набалдашниками.

Свирепые воины джунглей устроили настоящую резню среди противника — их доспехи отражали практически любой удар. Вражеские боевые порядки дрогнули под натиском, но тяжелая пехота уже начала уставать под весом своего снаряжения и зноем, и атака стала ослабевать. Резерв противника устремился в центр и к правому флангу, поддерживая боевые порядки Узурпатора.

— Атака захлебывается, — сказал Хекменукеп. — Твои люди долго не выдержат.

Рак-амн-хотеп положил руки на поручни небесной лодки и кивнул. Он ясно видел, что прорыв центра и правого фланга противника не удался, хотя тяжелая пехота пыталась пробить себе путь сквозь море вражеских сил. Тем не менее атака выполнила свою задачу: боевые порядки Узурпатора переместились, оставив левый фланг еще более уязвимым. Вражеские командиры на земле не могли видеть расположения сил так, как видел его Рак-амн-хотеп, и, используя преимущество своей богоподобной позиции, он точно знал, где и когда ударить. Будь у него другой противник, разетрийский царь мог бы его пожалеть.

— Есть какие-нибудь признаки нападения с юга? — спросил он.

Хекменукеп покачал головой:

— Пока ничего.

— Ну что ж, они ждали слишком долго, — сказал Рак-амн-хотеп и удовлетворенно повернулся к сигнальщику. — Подавай сигнал: начинать атаку на левом фланге.

Внизу, на поле боя, ливарские жрецы-ученые прочитали мигающие сигналы и подняли вверх руки, давая знак возвышавшимся перед ними фигурам. Распевая заклинания и тщательно подобранные команды, они пустили своих подопечных вперед.

Бревна скрипели, гигантские механизмы трещали и стонали — шесть великанских боевых машин загромыхали на левый фланг противника. Следом за ними вприпрыжку неслись стаи огромных людей-ящеров со своими боевыми зверями, оглашая воздух яростными криками и воющими кличами.

При виде наступающих боевых машин неровная линия вражеских лучников дрогнула, а когда первый залп стрел защелкал по дереву и бронзе, не причиняя никакого вреда, лучники поспешно ретировались за спины копейщиков. Но пехота Кхемри не сдавала позиций, несмотря на приближение гигантских механизмов, — видимо, так верила в своего Вечного Царя.

Великаны в несколько дюжин шагов покрыли разделявшее противников расстояние и вломились в плотно стоявшие ряды пехотинцев, расшвыривая во все стороны вопящие тела. Их громадные булавы опускались, как маятники, оставляя за собой кровавое месиво. Обезумевшие, пронзительно кричащие воины кидались на гигантов, вонзали копья в стыки между тяжелыми пластинами, но их оружие не могло проникнуть достаточно глубоко. Боевые машины не замедляли шага, все так же ровно и упорно продвигаясь вглубь, а по широким, залитым кровью бороздам, пропаханным их ногами, мчались дикие люди-ящеры, добивая ошеломленных воинов каменными булавами.

На левом фланге противника началась паника, захлестнувшая воинов, как песчаная буря, и под этим всесокрушающим натиском войска Узурпатора покатились назад. Командиры Кхемри пытались перестроить отступающие полки, но тут земля позади них взорвалась обломками камней и почерневшего песка — из засады выскочили ливарские боевые скорпионы. Бронзовые клешни и хлещущие во все стороны жала скорпионов крошили испуганных воинов. За несколько минут организованное сопротивление прекратилось, копейщики Кхемри утратили последние капли отваги и ринулись назад.

Едва левый фланг противника рухнул, стремительно отступив под натиском великанов, воздух над головами взорвался диким визгом, и из катапульт, спрятанных в тумане в тылу вражеского войска, полетели дуги мерцающего зеленого пламени. Гроздья заколдованных визжащих черепов дождем падали на шагающих великанов, ударялись об их деревянные и бронзовые пластины и рассыпались, вспыхнув колдовским огнем. Прошло всего несколько мгновений, и два громадных механизма уже корчились в языках пламени — осколки черепов проникли внутрь сквозь щели бронированных пластин и воспламенили уязвимые каркасы. Наступление замедлилось — все усиливающийся жар размягчал бронзовые колеса и пожирал каркасы. Толстые медные тросы лопались, хлестали, как гигантские кнуты, и разрывали механизмы изнутри. Великан с головой шакала — обликом Джафа — погиб первым, разлетевшись зазубренными осколками металла и деревянными щепками, когда его паровой сосуд с грохотом взорвался. Великан с головой сокола пал следующим — его бронзовое колено развалилось, и машина рухнула головой вперед на дюжину отступающих копейщиков Кхемри. Пришедшие в ужас ливарские жрецы неистово выкрикивали заклинания своим боевым машинам, приказывая уходить, но те не успели — и еще два великана загорелись.

И хотя зеленый огонь был разрушительным, атака не захлебнулась. Два уцелевших великана отступили, но вспомогательные отряды людей-ящеров усилили натиск при поддержке хлещущих хвостами боевых скорпионов, и левый фланг противника снова начал рассыпаться. Однако тут далеко на западе запели рога, и тяжелая нумасийская кавалерия получила приказ вступить в бой.

Хекменукеп разразился потоком злобных ругательств, когда второй великан содрогнулся, остановился и развалился на части, засыпав поле боя кусками расплавленного металла.

— Я говорил тебе, что они не годятся для таких сражений! — в смятении воскликнул он. — Великаны предназначались для осады, чтобы разрушить городские стены, когда мы доберемся до Кхемри!

— Если мы разобьем армию Узурпатора здесь, осада не понадобится! — рявкнул Рак-амн-хотеп. — Твои машины отлично послужили. Вражеский фланг дрогнул, победа почти у нас в руках. — Разетрийский царь указал на запад. — Направляй свои небесные лодки на вражеские катапульты и готовься насладиться местью, Хекменукеп. Пора наносить решающий удар. — С этими словами он повернулся к сигнальщику и в третий раз начал отдавать ему приказы для войска на земле.

Царь Ливары печально покачал головой, глядя на горящие обломки, усеявшие северо-западную часть поля боя.

— Ужасное расточительство, — произнес он, видя, как десятилетия упорного труда превращаются в пепел у него на глазах.

По неистовым воплям рогов нумасийские кавалеристы поняли, что что-то пошло не так. Пришпорив коней, они перевалили через вершину бархана, и перед ними развернулась картина ужасающего разрушения. Они бесстрашно сомкнули ряды и рванули прямо к врагу.

Восемь тысяч лучших во всей Неехаре тяжелых кавалеристов хлынули вниз по склону на безумствующих людей-ящеров, и копья их зловеще сверкали в лучах полуденного солнца. Как лавина из плоти и бронзы, они понеслись на воющих варваров, но в последний момент их кони учуяли едкую вонь, исходившую от людей-ящеров, и в страхе и смятении отпрянули. Всадники боролись с запаниковавшими лошадьми, и в стройных рядах кавалеристов возникло смятение, однако они все же атаковали врага.

Огромных людей-ящеров смели на землю, их пронзали копьями и топтали копытами обезумевших коней. Некоторые варвары увлекали за собой лошадей, сомкнув челюсти рептилий на шеях животных. Людей вышибали из седел каменными булавами и стаскивали на землю мощными когтистыми лапами. Громадные громовые ящеры ревели и хлестали кавалеристов могучими хвостами, убивая одновременно и всадника, и коня.

Две армии рвали друг друга на части словно два обезумевших зверя. Люди-ящеры и их боевые звери были существами более сильными, но значительно уступали числом. Опытные нумасийцы сумели снова подчинить себе лошадей и согласованно атаковать противника. Один за другим варвары падали на землю — их толстую шкуру пронзали сразу несколько дюжин копий.

Измученный сверх всякой меры, один из громовых ящеров испустил панический вопль, повернулся к нумасийцам хвостом и понесся туда, откуда пришел. Будучи по природе своей зверями стадными, остальные ящеры последовали его примеру, догоняя убегающего сородича. Нумасийская кавалерия, страшно потрепанная во время боя, остановилась и начала переформировывать свои ряды, но тут зловещий грохот с востока предупредил их о надвигающейся опасности.

Две тысячи разетрийских колесниц загрохотали по равнине, устремившись к выдохшимся нумасийцам. В измученных кавалеристов полетели стрелы, вышибая воинов из седел и убивая коней. Исполнившись ужаса при виде надвигающихся колесниц, командиры приказали кавалеристам отойти в надежде выиграть немного времени и организовать контратаку, но отступление мгновенно превратилось в настоящее паническое бегство.

Позади разетрийских колесниц по равнине мчались пять тысяч ливарских и разетрийских тяжелых кавалеристов. Они свернули на юг, к центру боевых порядков противника. Не выдержав флангового удара, вражеские полки дрогнули и побежали. В тылу армии Узурпатора неистово затрубили рога. Оставшийся резерв ринулся вперед, чтобы прикрыть отступление. Сверху над бегущими вражескими войсками скользили ливарские небесные лодки, направлявшиеся к катапультам Узурпатора. Пролетая над осадными машинами, воины сбрасывали вниз корзины, полные камней, нанося катапультам непоправимый урон. Охваченные паникой под этим неожиданным смертельным дождем, команды, обслуживавшие катапульты, тоже дрогнули и побежали, скрываясь в тумане у фонтанов.

На равнине армия Востока подняла окровавленное оружие и разразилась ликованием, выкрикивая в бледно-голубое небо имена своих богов. Позади измученной тяжелой пехоты воины Ливары продолжали свой мрачный труд, поднимая и опуская тяжелые клинки по всему широкому полю, усеянному телами мертвых.

На палубах небесной лодки раздались радостные крики, когда вражеский осажденный арьергард под упорным градом стрел отступил в туман, окутавший фонтаны. Хекменукеп повернулся к своему союзнику и восхищенно поклонился.

— Победа за нами, Рак-амн-хотеп, — сказал он. — Твоя стратегия оказалась безупречной.

Разетрийский царь пожал плечами.

— Кто бы не победил с такими машинами, как твои? — произнес он, постучав костяшками пальцев по поручням летящего корабля. — Я же видел каждое перемещение врага внизу, словно играл в «Князей и царей». Может быть, мы в конце концов выясним секрет гнусного колдовства Нагаша.

На равнине внизу кавалерия союзников преследовала отступающего врага, как стая волков, все ближе и ближе подступая к клубящимся облакам тумана и скрытой за ними сладкой, дарующей жизнь влаге. Хекменукеп указал на всадников.

— Прикажешь начать общее преследование? — спросил он.

Рак-амн-хотеп покачал головой.

— Как бы мне ни хотелось покончить с врагом, наши войска измучены и умирают от жажды, — ответил он. — И еще мы должны заняться трупами. — Он кивнул в сторону клубящегося тумана. — Пусть вперед идет кавалерия. Мы захватим фонтаны и позаботимся о своих раненых у священных источников.

Фонтаны Вечной Жизни, древний дар богини Асаф, вошли в легенду благодаря своим целительным свойствам, и по законам Неехары только Реку Жизни почитали больше. Хекменукеп кивнул.

— Раз уж небесные лодки сбросили свой груз, мы можем двинуться туда вместе с кавалерией и набрать воды, пока остальная армия разбирается с погибшими и ранеными.

Разетрийский царь немного подумал.

— Разумно, — признал он и махнул ближайшему сигнальщику: — Передай кавалерии и колесницам, пусть продолжают наступление.

Приказ передали, и семь небесных лодок подплыли к краям тумана. Вслед за царской лодкой вся армада с благодарностью начала спускаться в жемчужно-белые облака. Люди столпились у бортов, мечтая о первых прикосновениях прохладного влажного воздуха.

Рак-амн-хотеп смотрел, как туман поднимается из-под киля небесной лодки и безмолвно переливается через поручни. Вот он уже клубится вокруг его вытянутых рук, как вуаль, закрывает лицо, но вместо дарующей жизнь влаги он ощутил на пересохшей коже лишь сухой мертвый воздух, а в горле возник вкус пыли и дыма. Хекменукеп закашлялся, члены команды в замешательстве начали что-то выкрикивать.

Мгновения спустя небесная лодка прошла сквозь слой тумана и вырвалась на чистый воздух, оказавшись меньше чем в ста футах над землей. Рак-амн-хотеп поморгал пересохшими горящими глазами и опустил их вниз, на большую котловину и серебристые пруды священной воды. То, что он увидел, привело его в ужас.

В огромной котловине, созданной союзом Асаф и могущественного Гехеба, находились дюжины прудов различного размера, соединенные извилистыми тропинками, заросшими сочным зеленым мхом. Однако в каждом пруду горой лежали разлагающиеся трупы людей, убитых в сражении днем раньше. Кровь и желчь осквернили дарующие жизнь пруды Асаф, покрыв их грязной, гниющей пеной. Отступающие воины Узурпатора шли через котловину по когда-то священным тропинкам. Паника их уже улеглась, и они постепенно переформировывали свои полки.

Люди на борту небесной лодки упали на колени. Чудовищность преступления Нагаша потрясла их. Руки Хекменукепа, лежавшие на поручнях, дрожали.

— Как? — выдавил он, не в силах оторвать глаз от этого кощунства. — Как он мог?

Рак-амн-хотеп не знал ответа. Никаких слов не хватало.

Котловина была заполнена морем палаток, окруженных полками воинов в тяжелых доспехах.

Укрывшись от солнца мерзкими испарениями, бледнокожие бессмертные Нагаша стояли внизу, окружив большую черную палатку в самом центре лагеря.

Разетрийский царь смотрел вниз, на это сборище чудовищ, и вдруг ощутил на себе тяжелый бездушный взгляд, словно холодный нож, прижатый к коже. И впервые в жизни царь-воин по-настоящему испугался.

И тут из толпы бледных бессмертных высоко в воздух взвился вращающийся столб тьмы. Он ударился в клубы тумана и разлился, как лужа кипящих чернил. Черная волна устремилась к небесной лодке, и Рак-амн-хотеп услышал стрекот саранчи.

— Поворачивай! — задыхаясь, крикнул он. — Слышишь? Поворачивай! Сейчас же!

Вокруг царя послышались вопли — рой голодных насекомых перевалил через борт небесной лодки. Рак-амн-хотеп пошатнулся, чувствуя, как тысячи крохотных лапок царапают его кожу, и тут темная волна захлестнула его. Твари облепили ему лицо, впивались в глаза, кусались. Царь-жрец взревел в ярости и отвращении, тщетно отмахиваясь от них руками. Кисти и запястья охватила жгучая боль. Рак-амн-хотеп отпрянул и упал на палубу, раздавив спиной сотни и сотни голодных насекомых.

И над яростным стрекотом саранчи, над криками испуганных людей разетрийский царь услышал треск рвущейся ткани. По лицу струилась кровь, но Рак-амн-хотеп сумел отогнать насекомых от глаз на долю секунды и увидеть, как бурлящий ковер саранчи облепил большой пузырь, удерживавший небесную лодку в воздухе. Ткань лопнула и разошлась, выпустив на волю духов воздуха. Раздался зловещий треск дерева, желудок Рак-амн-хотепа свело — небесная лодка устремилась к земле.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Долгий мучительный путь

Великая пустыня, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Всадники-скелеты атаковали снова прямо перед рассветом. Они хлынули вниз, к отступающей армии, и кроваво-красное солнце светило им в спину. Высохшие до костей кони и их всадники словно скользили по песку. От их тел, прокаленных зноем пустыни, не осталось ничего, кроме лохмотьев кожи, костей и сухожилий, и все вместе они вряд ли весили больше, чем один живой человек. Воины во главе колонны едва успели прокричать предупреждение, как первые стрелы взвились в воздух.

Вопли и конское ржание в голове войска вывели Акмен-хотепа из ступора. Он и выжившие остатки армии шли с полуночи, уходя все глубже и глубже в пустыню после кошмара у Бел-Алияда. Вражеская кавалерия изводила их всю дорогу, пролетая сквозь беспорядочную колонну и оставляя после себя убитых и раненых. Всадники-мертвецы, числом около тридцати, не могли причинить большого урона, но недостаток численности с лихвой покрывался их неутомимой, полной ненависти решимостью. Боясь, что их догонят мстительные мертвецы Бел-Алияда, Акмен-хотеп не разрешал войску останавливаться, и они шли всю ночь и весь знойный день. А теперь, спотыкаясь, шатаясь, как пьяные, они брели через пески, начиная бредить от изнеможения и безжалостного солнца.

Царь поднял голову, услышав шум в голове колонны.

— Щиты! — хрипло выкрикнул он, заметив первых вражеских всадников.

Конь-скелет мчался галопом. Сквозь дыры в его шкуре Акмен-хотеп видел, как двигаются его кости, слышал, как негромко шлепают растрескавшиеся копыта по песку. С побелевшего черепа всадника свисали ленты похожей на пергамент кожи, развеваясь на ветру, как чудовищные вымпелы. Скелет скакал вдоль колонны, держа наготове изогнутый роговый лук. Проносясь мимо одной из уцелевших колесниц, он натянул тетиву и спустил стрелу. Раздался леденящий кровь крик, и одна из лошадей рухнула на землю.

Ругаясь пересохшими губами, спотыкаясь, Акмен-хотеп направился к скачущему галопом всаднику. Вокруг послышались крики, но царь не обратил на них никакого внимания. Все, что сейчас имело значение, — это необходимость остановить проклятое чудовище, пока оно не убило еще одну лошадь. Взревев от ярости и досады, Акмен-хотеп поднял свой тяжелый хопеш и замахнулся, но всадник-скелет был еще далеко. Он проскакал мимо, натягивая тетиву для следующей жертвы.

— Я здесь! — прокричал Акмен-хотеп удаляющемуся всаднику. — Вернись и сразись со мной, дрянь! Убей царя Ка-Сабара, если осмелишься…

Тут чья-то мощная рука схватила его сзади за шею и подняла вверх, словно он был беспомощным ребенком. В воздухе просвистело оружие. Акмен-хотеп учуял пыльный запах кожи и костей и услышал ужасный треск. Что-то острое ударило его в щеку. Он увидел разлетевшийся на кусочки скелет коня и его всадника, рухнувших перед ним на песок.

— Осторожнее, о великий, — пророкотал возле уха царя низкий голос Хашепры, верховного жреца Гехеба. Огромный жрец скользнул в сторону, держа молот наготове, и потащил Акмен-хотепа за собой. — Преодолей себя, если не хочешь, чтобы твои люди лишились последней надежды. Мы и так в крайне тяжелом положении.

Акмен-хотеп с трудом справлялся с ревом бессильной ярости, рождавшимся в груди. Мимо проскакал еще один вражеский всадник, из его тела торчали стрелы. Это существо вырвало из груди одну из стрел, наложило ее на свою тетиву и выстрелило в живую лошадь. Странное, почти абсурдное зрелище наполнило царя отчаянием и безысходностью.

— Во имя всех богов, как нам сражаться с этими тварями? — хрипло прошептал он. — Каждый, кого мы убиваем, воскресает. Каждый соплеменник, которого мы теряем, обращает свои мертвые руки против нас. — Он с усилием встал на ноги и вырвался из хватки Хашепры. — И на место каждого чудовища, которого мы убиваем, встает сразу десять. — Он повернулся к иерофанту. — Скажи мне, жрец, как можно победить врага, если он неисчислим, как песок в пустыне?

Верховный жрец Гехеба долго смотрел в глаза царю, и Акмен-хотеп увидел на лице жреца отражение собственного отчаяния.

— Одни боги знают, — произнес он наконец и отвернулся. — Возвращайся в колесницу, о великий. Скоро станет темно, а мы многое должны обсудить.

Акмен-хотеп смотрел в спину жрецу, устало тащившемуся к колесницам, стоявшим в какой-то дюжине ярдов от них. При виде безрадостных глаз Хашепры его пронизало холодом до костей.

— Боги знают, — сказал Акмен-хотеп, пытаясь почерпнуть силу в этих словах. — Боги знают.

Словно в оцепенении, царь уселся в колесницу Хашепры. Во время отступления боевые машины использовались как обычные повозки, чтобы погрузить в них припасы, которые удалось захватить из лагеря, а также обеспечить транспортом раненых и знать. Среди мешков с зерном и кувшинов с водой в царской колеснице беспокойно зашевелились двое. Калифру, верховную жрицу Неру, устроили среди груза как можно удобнее. Из ее левого плеча торчал обломок стрелы, и лицо ее во сне было измученным и пылало. Рядом с ней сидел Мемнет, его лоб заливал пот. Толстый жрец прикладывал ко лбу Калифры мокрую тряпку.

— Мы должны остановиться, — сказал Мемнет. — Люди и животные измучены сверх всякой меры. Если мы будем идти дальше, то убьем людей больше, чем это удастся врагу.

— Если мы остановимся, враг нападет в полную свою силу, — устало возразил царь. — Они нас просто задавят.

— Мы же не знаем, есть ли там еще кто-нибудь, кроме этих проклятых всадников, — сказал Хашепра. — О великий, рано или поздно нам придется остановиться. Лучше сейчас, пока у нас еще есть силы оборонять лагерь.

— Кроме того, нужно посчитать людей и посмотреть, сколько их осталось, — заметил Мемнет. — И сколько осталось провизии.

— И поговорить с бхагарцами, — продолжал Хашепра. — Необходимо как можно скорее отыскать тайник с провиантом или оазис.

— Хорошо, хорошо, — сдаваясь, вскинул руку Акмен-хотеп. — Разобьем лагерь здесь и пойдем дальше завтра, до первых лучей солнца. Передайте людям.

Похоже, с принятием решения силы окончательно оставили царя. Ноги словно налились свинцом, и он хотел только одного — заползти в сомнительную тень под колесницей и уснуть. Хашепра начал отдавать приказы гонцам, и тут от конца колонны послышался топот копыт.

Акмен-хотеп резко повернулся, решив, что конники Нагаша вернулись и сейчас снова нанесут удар, но, едва вскинув меч, царь заметил, что и конь, и всадник из плоти и крови, а не из кожи и костей. Он приблизился, и Акмен-хотеп увидел, что это не кто иной, как Пак-амн, и тут царь сообразил, что не видел Мастера Коня после вчерашнего нападения.

— Где ты был? — спросил он, как только юный аристократ осадил своего измученного коня возле колесницы.

На лице Пак-амна мелькнуло раздражение.

— Организовывал арьергард и оценивал наше положение, — отрывисто сказал он. — Думал, тебе захочется узнать, в каком состоянии наше войско, о великий.

Хашепра ощетинился, услышав высокомерный тон молодого аристократа, но Акмен-хотеп жестом остановил его.

— Что ж, докладывай, — приказал он Мастеру Коня.

— У нас осталось две тысячи и пять сотен людей, чуть больше или чуть меньше, — начал Пак-амн. — Примерно треть из них ранены, кто тяжелее, кто легче. Примерно четверть воинов покинули лагерь, захватив в поясных сумках припасов на пару дней. — Пак-амн качнул головой в сторону колесниц. — Надеюсь, вам с обозом повезло больше.

— Это еще нужно проверить, — отозвался Акмен-хотеп. — А что там с бхагарцами?

Лицо Пак-амна помрачнело.

— Уж не знаю, что это — воля богов или так задумал сам Нагаш, но этой ночью бхагарцы пострадали больше всех. Кое-кто клянется, что всадники-скелеты сворачивали с пути, чтобы убивать разбойников пустыни. Из сотни, что вышли с нами из Ка-Сабара, осталось меньше двадцати. — Он пожал плечами. — Возможно, если бы у них имелись мечи, они сумели бы защититься.

Лицо Хашепры потемнело от ярости.

— Самое время вбить в тебя правила приличия, мальчишка, — негромко произнес он.

— Довольно, о святейший, — остановил его Акмен-хотеп. — Вспомни, что ты говорил насчет того, чтобы быть примером для других. Этим поведением Мастер Коня не оскорбляет никого, кроме своих предков.

Пак-амн саркастически фыркнул.

— При чем здесь предки? — сказал он. — Я просто говорю правду. И если царь недостаточно силен, чтобы ее выслушать, значит, он просто не истинный царь.

— Есть правда, а есть подстрекательство к мятежу, — вмешался Мемнет. — Царь вправе казнить тебя за такие речи, Пак-амн.

Мастер Коня злобно взглянул на верховного иерофанта и сказал:

— Я могу назвать не меньше тысячи людей, не согласных с тобой, жрец.

Акмен-хотеп оцепенел. В его голове пронеслось предупреждение Мемнета: «Кто знает, что он сделает, если поймет, что в состоянии повлиять на довольно большую часть армии?»

Стоит сказать слово, и Хашепра убьет юного полководца одним ударом своего молота. И когда приказ был готов сорваться с его уст, Пак-амн повернулся к нему и произнес:

— Прости меня, о великий. Я, как и ты, очень устал и издерган. Но я счастлив сказать, что еще не все потеряно.

— Это как же? — осведомился царь.

— Я поговорил с уцелевшими бхагарцами, — ответил полководец. — Они знают о тайнике с провиантом в дне конного пути отсюда.

— День конного пути — это два или даже больше дней пешком, — возразил Хашепра. — Половина войска погибнет, пока мы доберемся туда.

Пак-амн кивнул.

— Да, если мы не разгрузим колесницы и не отправим их вперед, чтобы забрать продовольствие, — сказал он. — Я могу взять уцелевших бхагарцев в проводники и отобрать еще несколько сотен надежных воинов. А через день вы с остальным войском встретите нас на полпути назад. Это будет непросто, но возможно.

Акмен-хотеп молчал, потирая засыпанные песком глаза. Он пытался вникнуть в план полководца. Звучит разумно… если бы он мог доверять Мастеру Коня. Но можно ли рисковать, отсылая от себя колесницы и проводников, отдавая их под командование Пак-амна? Даже если он назначит командовать экспедицией кого-нибудь другого, откуда ему знать, что этот человек не сторонник Пак-амна? И тогда Мастер Коня может ночью ускользнуть и спокойно вернуться в Ка-Сабар, оставив войско на произвол судьбы.

Царь вопросительно посмотрел на брата. Мемнет промолчал, но взгляд темных глаз был очень красноречивым. Акмен-хотеп вздохнул и покачал головой.

— Мы не можем рисковать ни колесницами, ни проводниками, — сказал он. — Распределим свои припасы и направимся к оазису все вместе.

Пак-амн широко распахнул глаза, услышав решение царя, и гневно стиснул зубы.

— Да будет так, — сдержанно произнес он. — Но в результате люди просто бессмысленно погибнут. Ты пожалеешь о своем решении, Акмен-хотеп, помяни мое слово.

Полководец резко повернулся и быстро направился к своему коню. Акмен-хотеп смотрел ему в спину, обдумывая, следует ли арестовать Пак-амна. Сможет ли его арест предотвратить мятеж или, наоборот, спровоцирует его?

Следующее, что он помнил, — это то, как Хашепра осторожно тряс его за плечо.

— Так что будем делать, о великий? — спрашивал жрец.

Акмен-хотеп встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна.

Конь Пак-амна скакал уже довольно далеко, направляясь в хвост колонны.

— Разбивайте лагерь, — хмуро бросил царь. — Потом выберешь самых надежных людей, и пусть они займутся распределением провизии. И отправь посыльных на поиски слуг Неру. Нам потребуется защита для лагеря, потому что уже темнеет.

Хашепра кивнул.

— А потом? — спросил он.

Царь пожал плечами.

— Потом попробуем пережить ночь, — глухо произнес он.

Сквозь тьму медленно возвращались ощущения: пульсирующая боль в груди, плечах и спине, а потом все усиливающийся рев тысяч голосов. Прохладная, слегка маслянистая вода плескалась о его ноги, лаская пересохшую кожу. На какой-то миг его охватили два противоречивых чувства — совершенного ужаса и головокружительного облегчения.

Спустя пару минут чудовищная какофония голосов превратилась в привычный шум битвы. Вокруг Рак-амн-хотепа вскрикивали раненые, умоляя о помощи, а где-то вдалеке сотни людей яростно требовали крови врагов. Разетрийский царь подумал, что речь, возможно, идет о нем.

Медленно моргая, он понял, что лежит на животе на краю одного из священных прудов, но не мог вспомнить, как сюда попал. Последнее, что он помнил, — это лопнувший воздушный пузырь и то, как палуба словно ушла из-под ног, когда корабль устремился вниз.

Поморщившись, Рак-амн-хотеп уперся на руки и попытался приподняться, но правую сторону груди тут же пронзила острая боль. Скорее всего, он сломал ребро, когда падал. Наверняка его выбросило за борт, когда деревянная небесная лодка ударилась о землю. Милостью богов он упал не в глубокий пруд, а рядом. Приземлись он на три фута дальше, и непременно утонул бы в священной воде Асаф.

Нет, больше не священной, поправил себя царь. Зашипев от отвращения, он поспешно вытащил ноги из пруда, забитого трупами, и стер с кожи маслянистый осадок человеческого разложения. Вонь ощущалась очень сильно, словно пленкой покрывая горло Рак-амн-хотепа.

С трудом кашляя, царь перекатился на бок и попытался разобраться в том, что его окружает. Обломки небесной лодки валялись ярдах в десяти от него. Куски бревен были прикрыты лохмотьями, оставшимися от воздушного пузыря, и бурлящим ковром жующих насекомых. К своему ужасу, царь разглядел под массой саранчи несколько отбивающихся фигур. Один вскинул руку к небесам, словно взывал к богам о помощи. Три пальца на этой руке были обглоданы до костей.

Остальным ливарским лодкам точно так же не повезло. Рак-амн-хотеп видел поврежденные каркасы, разбросанные по восточному изгибу огромной котловины, и дюжины оглушенных, раненых людей, пытавшихся выбраться из-под обломков.

С западной стороны через котловину волнами накатывался шум армии Узурпатора. Насколько разетрийский царь мог понять, отступающие полки перемешались с резервом Нагаша, и теперь бессмертные полководцы Узурпатора переформировывали свои ряды. Огромная масса пришедших в беспорядок войск — вот то единственное, что находилось сейчас между уцелевшими союзниками и нетерпеливыми полками Нагаша, но это изменится в считаные минуты.

Рак-амн-хотеп заковылял к нескольким ливарцам, выползавшим из-под обломков его небесной лодки.

— Где ваш царь? — хрипло спросил он. — Где Хекменукеп? — Оглушенные воины молча смотрели на него, и разетрийцу пришлось пройтись сандалией по их спинам. — Проклятье, да поднимайтесь же на ноги! — приказал он. — Нужно выбираться отсюда, но никто не уйдет, пока мы не найдем Хекменукепа!

Командный голос царя вынудил ливарцев заползти обратно туда, откуда они только что выкарабкались, и торопливо начать обыскивать обломки.

— Вытаскивайте оттуда раненых! — крикнул вслед Рак-амн-хотеп. — Каждого, кто не может двигаться сам, нужно вынести!

Пока команда искала Хекменукепа, царь занялся уцелевшими на остальных небесных лодках. Некоторые подошли к нему, услышав его голос, и он тут же приставил их к делу. С земли поднимали большие куски разорванных воздушных пузырей, чтобы смастерить из них хоть какие-то носилки для самых тяжело раненных. Организовав небольшую группу, царь сразу посылал ее к восточному изгибу котловины.

— Здесь! — закричал один из ливарцев и неистово замахал рукой. — Он здесь! Царь здесь!

Хекменукеп лежал всего в нескольких ярдах от раздавленного носа небесной лодки. Каким-то чудом рой саранчи его даже не задел, хотя еще двое, упавших на землю на несколько футов ближе к носу, были обглоданы до костей. Когда Рак-амн-хотеп подошел к царю, двое подданных Хекменукепа помогали ему подняться на ноги. Правитель Ливары был бледен и корчился от боли, а в уголках рта виднелась кровавая пена. Рак-амн-хотеп негромко выругался.

— Похоже, что сломанное ребро проткнуло ему легкое, — сказал воин-ветеран. — Положите его на носилки и как можно скорее доставьте в тыл. И нечего беспокоиться об удобствах, сейчас главное — это быстрота.

Члены команды торопливо повиновались, и тут воздух сотряс рев военных рогов и голосов тысяч рвущихся в бой воинов. Там, за котловиной, армия Узурпатора пришла в движение.

Разетрийский царь зарычал. Времени у них не осталось.

— Вперед! — скомандовал он. — Помогите раненым, как сможете. Уходите, быстро!

Ливарцам не требовалось новых приказов, они пустились бежать, спасая свои жизни. Через несколько мгновений царь остался один перед надвигающейся армией. Побежденный, но не покорившийся, он повернулся спиной к врагам и пошел вслед за своими людьми.

Позади воины Узурпатора кровожадно заорали и ринулись вперед, ломая ряды, так им хотелось поскорее догнать ливарцев. Вражеские воины находились примерно в полумиле, и им приходилось бежать по извилистым тропинкам меж отравленных фонтанов, но то же самое вынуждены были делать и люди Рак-амн-хотепа, многие из которых едва могли передвигаться. С каждым мгновением вопли врагов звучали все громче.

И тут впереди Рак-амн-хотеп заметил группу всадников, осторожно прокладывающих себе путь меж прудов. Это были легкие кавалеристы Ливары. Всадники помогли многим своим товарищам взобраться на коней и помчались обратно. У тех же, кто нес носилки, выбора не было — им пришлось и дальше тащить свою ношу, но теперь их прикрывали кавалеристы.

Один из них увидел Рак-амн-хотепа, что-то выкрикнул и пришпорил коня. Осадив его рядом с царем, он, не колеблясь, спрыгнул с лошади.

— Ваш полководец ждет вас с колесницами Разетры вон там, — задыхаясь, произнес он и качнул головой в сторону тумана на востоке. — Возьмите моего коня, о великий. Враг уже рядом.

Рак-амн-хотеп посмотрел в ту сторону, откуда шел, и потрясенно понял, что вражеские копейщики уже меньше чем в сотне ярдов от него.

— Давай назад в седло, — скомандовал он. — На коне спокойно могут уместиться двое. Кроме того, если я поскачу сам, то, скорее всего, просто свалюсь с лошади.

Кавалерист с благодарностью запрыгнул в седло и помог царю устроиться сзади. Справа просвистела стрела, за ней еще одна. Кавалерист дернул поводья и пришпорил коня. Он с большим искусством лавировал между отступающими соратниками, иногда пуская коня прямо по мелкой воде, чтобы миновать скопления людей.

Спустя некоторое время они добрались до края котловины, туда, где клубился туман. Сотня разетрийских колесниц так и стояла там. Узкие колеса и значительный вес помешали им проехать дальше по неровной местности. Экреб ждал там же, приказывая тем, кто нес носилки, укладывать своих подопечных на колесницы. Когда полководец увидел приближающегося царя, на его лице отразилось заметное облегчение.

Рак-амн-хотеп спрыгнул с коня, с благодарностью сжал запястье кавалериста и подошел к Экребу.

— Проклятый Узурпатор все время опережал нас на несколько шагов! — прорычал он. — Сражение на равнине должно было нас измучить и заставить использовать последнюю воду. А теперь он отравил единственный источник на расстоянии пятидесяти миль. Если мы останемся здесь, его резерв прорвет наши ряды еще к сумеркам и начнется резня.

Экреб хладнокровно выслушал зловещее предсказание.

— Что будем делать? — спросил он.

Рак-амн-хотеп заскрежетал зубами.

— Опять отступать, будь оно все проклято. Назад в Кватар, хотя только богам известно, как нам это удастся. Нагаш станет нас преследовать — он будет дураком, если не сделает этого. Мы заманим его к стенам города и попытаемся разбить.

— А что если Узурпатор опять опередит нас на несколько шагов? — спросил полководец.

Рак-амн-хотеп нахмурился.

— Ну, скорее всего, мы погибнем от жажды задолго до того, как возникнет такая опасность, — отрезал он.

Экреб невольно хмыкнул.

— Ну и кто из нас не верит в лучшее? — спросил он и повел царя к ожидающей колеснице.

Полотнище, закрывавшее вход, откинулось. В сумрак палатки Нагаша проник слабый серый свет. Внутрь торопливо вошел Раамкет, радуясь, что спрятался от блеска обжигающих лучей Птра. Почти все его тело скрывалось под доспехами и кожаными обмотками, только голова и кисти рук оставались открытыми. Плащ из человеческой кожи трепетал у него за спиной, как крылья стервятника. Он подошел к Вечному Царю и опустился на одно колено.

— Вражеское войско отступает, владыка, — сказал бессмертный. — Каковы будут приказания?

Нагаш сидел на древнем троне Кхемри, впервые за много столетий вынесенном из Дворца Сеттры.

Он размышлял в окружении своей призрачной свиты. Ее слабые крики сплетались в этом гнетущем сумраке в жуткую погребальную песнь. Цари-вассалы некроманта ждали, доставляя этим немалое удовольствие Нагашу: Амн-назир, некогда гордый повелитель Зандри, с затравленным видом сидел на продавленном стуле слева от Нагаша и пил вино, приправленное черным лотосом. Цари-близнецы Нумаса расположились справа от некроманта и нерешительно шептались о чем-то. В глубине палатки стоял мраморный саркофаг Вечного Царя рядом с саркофагом царицы. Саркофаг Неферем был закрыт. Газид, слуга некроманта, опустился на колени рядом с каменным гробом и гладил его полированную поверхность дрожащей морщинистой рукой, бормоча что-то тонким слабым голосом.

Вечный Царь поднялся на ноги, взметнув вверх страдающих духов, и быстро зашагал к выходу из палатки. По его жесту духи скользнули вперед и откинули полотнище.

Нагаш посмотрел из сумрака палатки в угасающий свет дня и улыбнулся.

— Идем к Кватару, — объявил он. — И там мы сотрем этих мятежных царей в порошок.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Эликсир жизни

Кхемри, Живой Город, 46 год Уалатпа Терпеливого

(—1950 год по имперскому летосчислению)

Царь-жрец Кхемри скрестил руки на груди и нахмурился, глядя на большой лист пергамента с картой, развернутый на столе.

— Где они сейчас? — спросил Нагаш визиря.

Архан Черный быстро обошел длинный стол и встал рядом с царем. Он сверился со своими записями, нацарапанными на клочке пергамента, и провел пальцем вдоль линии Большого торгового тракта к западу от Кхемри.

— Согласно последним сообщениям наших лазутчиков, армия Зандри сейчас здесь, — сообщил он, показав на точку примерно в неделе пешего марша от Живого Города.

Полдюжины аристократов, в том числе жестокий Раамкет и изможденного вида Шепсу-хур, подались к столу, чтобы как следует расслышать Архана. Библиотека занимала целое крыло во дворце. В молодости Нагаш провел немало времени, изучая древние свитки. Теперь, став царем, он превратил это большое помещение в свой кабинет, где и занимался государственными делами.

Хотя уже давно наступил вечер, в комнате было много писцов, гонцов и замученного вида рабов; все они занимались своими делами под неодобрительным взором старшего служащего библиотеки. Это продолжалось уже много дней — с тех пор, как во дворец прибыл купец-бхагарец, продавший важную новость: царь Зандри Некумет собрал войско и готовится освободить Живой Город от Нагаша Узурпатора. Впервые за последние восемнадцать лет Кхемри оказался на военном положении.

Новость о грядущем нападении не стала большим сюрпризом. Собственно, Нагаш ожидал чего-то подобного и делал необходимые приготовления. Известие о падении Тхутепа пронеслось по Неехаре, как буря, вызвав негодование во дворцах других городов-государств.

Претило не столько низвержение Тхутепа, ибо молодого царя повсеместно считали наивным дурачком, сколько тот факт, что Нагаш нарушил Соглашение с богами, заявив о своих правах на корону. Его жизнь, как перворожденного, принадлежала богам, и своим поступком он создал опасный прецедент, с которым остальные цари мириться не хотели. Хуже того, Нагаш запретил Неферем, жене Тхутепа, присоединиться к мужу в загробной жизни, как того требовал обычай, тем самым поставив под угрозу Соглашение и нанеся богам жестокое оскорбление.

Нагаш потерял счет разгневанным делегациям из священного города Махрака, требовавшим от него немедленно отречься от престола в пользу сына Тхутепа.

Тем временем, как он подозревал, Жреческий совет отправлял посланников в другие города, надеясь собрать армию и силой сместить его. Однако до сих пор цари Неехары предпочитали тянуть время в надежде, что боги (или, что более вероятно, возмущенное население Кхемри) вмешаются и уберегут их от затрат на дорогую военную кампанию.

Целых девять лет боги, как это ни странно, молчали, а народ Кхемри принял правление Нагаша покорно. Его приход к власти ознаменовался окончанием чумы и возвестил начало эпохи покоя и стабильности. Царь пополнил ряды аристократов, возвысив выдающихся купцов, и подавил преступность с помощью тайных соглашений, заключенных с городскими преступными элементами. Инакомыслящих вычисляли очень быстро, и с ними разбирались агенты Раамкета, дав царю возможность заниматься другими делами.

Нагаш с самого начала знал, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно царь Некумет почувствует себя достаточно сильным, чтобы выступить против Кхемри. И сейчас настал час проверить, что дали труды прошедших лет.

— Что нам известно о его армии? — вопросил царь.

Архан снова сверился со своими записями:

— Наши лазутчики сообщают, что у него восемь тысяч пехотинцев, смешанные отряды копейщиков и варваров, а также две тысячи лучников и пятнадцать сотен колесниц.

Аристократы обменялись взглядами и беспокойно зашептались. Армия Зандри почти в два раза превосходила числом армию Кхемри. Нагаш задумчиво покивал.

— Царь Некумет собрал идеальное войско для того, чтобы сразиться с нами, — сказал он. — Очевидно, шпионы превосходно информируют своего царя. — И взглянул на Раамкета. — Что насчет наших войск?

— Последние полки копейщиков и лучников покинули город в середине дня, как ты и приказал, — ответил тот. — Легкая кавалерия и колесницы заканчивают последние приготовления сейчас, пока мы разговариваем.

Нагаш коротко кивнул и повернулся к Шепсу-хуру.

— Что с твоими войсками? — спросил он.

Красивый аристократ высокомерно усмехнулся.

— Все готово, — беспечно бросил он. — Можем выступить в любую минуту, о великий.

Нагаш еще какое-то время всматривался в карту, а потом удовлетворенно кивнул.

— Значит, и обсуждать больше нечего, — сказал он. — Кавалерия выступает через два часа, как запланировано. Шепсу-хур, ты покинешь Кхемри через час после полуночи. Встретимся здесь, — добавил царь, показывая на точку на берегу Реки Жизни, — на рассвете.

Шепсу-хур поклонился царю, и остальные аристократы восприняли это как сигнал расходиться. Архан быстро свернул карту Неехары, торопливо поклонился и вышел. Два часа для подготовки — это очень мало. Нагаш тут же выкинул все из головы и вернулся к книгам и пергаментам, до того прикрытым картой. Книги и свитки лежали на листе с планом величественной пирамиды. Предполагалось, что в ней будет более десяти уровней с тщательно обустроенными помещениями, больше половины — глубоко под землей. На полях плана размещались точные измерения и списки материалов, требующихся для возведения пирамиды: несколько тонн черного мрамора, сотни фунтов серебра и множество кувшинов драгоценных камней.

Одни лишь затраты на строительные материалы разорят все крупные города Неехары. И все же, с точки зрения Нагаша, каждая мелочь здесь была жизненно важной. Он основывался на знаниях, полученных от друкаев, и на собственных опытах последних полутора десятков лет, и понимал, что именно это необходимо для того, чтобы привлечь ветры черной магии в Неехару и сохранить их силу.

Но его заботила не стоимость сооружения. Пугало время, которое потребуется, чтобы возвести такую громадную конструкцию. Царь обвел пальцем ряд цифр на полях, снова приходя к тому же неизбежному заключению: от двухсот до двухсот пятидесяти лет.

Нагаш прижал ладони к столу и снова перепроверил подсчеты, пытаясь найти способ воплотить грандиозный проект за срок меньший, чем одна человеческая жизнь, и так сосредоточился на этом, что прошло несколько долгих минут, прежде чем понял, что в библиотеке стало совершенно тихо.

Нахмурившись, он поднял глаза и увидел Неферем и ее свиту, стоявших в центре помещения. Дочь Солнца была в царском наряде, включая церемониальный венец и тяжелое золотое солнце с лучами, полагавшееся царице Кхемри. Зеленые глаза она подвела углем, а губы слегка припудрила толченым жемчугом, но все эти ухищрения выглядели дешево в сравнении с природной красотой Неферем. Даже ледяной презрительный взгляд, устремленный на царя, не портил ее потрясающую внешность.

Все в библиотеке: рабы, ученые, даже вечно всем недовольные библиотекари — упали на колени и склонили головы.

— Оставьте нас, — приказал Нагаш, и все присутствовавшие торопливо выскочили за дверь.

Царь оценивающе посмотрел на Неферем. Прошло почти двадцать лет, она полностью расцвела, превратившись в ту легендарную красавицу, какой боги ее задумали, и Нагаш против своей воли еще острее ощутил силу желания.

— Я вижу, ты наконец-то сняла эти проклятые траурные одежды, — заметил он. — И снова выглядишь царицей. Значит ли это, что ты передумала?

Неферем проигнорировала вопрос.

— Я хочу видеть моего сына, — произнесла она. Ее голос с годами сделался ниже, огрубев от горьких рыданий.

— Это исключено, — холодно ответствовал Нагаш.

— Ты берешь Сухета с собой на войну, — сказала царица, и голос ее задрожал от гнева. — Он же еще ребенок, ты, бездушное чудовище.

— Мне прекрасно известен возраст Сухета, — пожал плечами царь. — Поверь, я бы с радостью не брал его, потому что во время очень тяжелой кампании он будет только обузой, но ты не оставляешь мне выбора. Как иначе я могу быть уверен, что ты не натворишь глупостей, пока меня здесь нет?

В глазах Неферем заблестели слезы. Она их проглотила и заговорила с большим достоинством:

— Мое место рядом с моим супругом. И ты знаешь это лучше всех прочих.

— Со временем ты к нему присоединишься, не бойся, — ответил Нагаш. — И как скоро это произойдет, зависит только от тебя.

— Я никогда за тебя не выйду! — закричала Неферем, и слезы все-таки хлынули из глаз. Горячие от ярости, они текли по ее безупречным щекам, оставляя на них черные следы. — Меня тошнит от твоей навязчивой идеи! Продержи меня пленницей во дворце еще сотню лет, и моя ненависть к тебе станет только сильнее!

Нагаш обошел стол и уже был на полпути к царице, когда понял, что происходит. Его рука взлетела вверх, готовая ударить. Служанки Неферем взвыли от ужаса и отчаяния и кинулись вперед, чтобы заслонить от Нагаша возлюбленную царицу. Дочь Солнца даже не дрогнула. Она гневно сверкнула глазами на царя, словно подстрекая его ударить.

Царь замер, ноги его будто прилипли к полу. Тяжело дыша, он с трудом разжал кулак.

— Заткнитесь, вы, коровы! — заорал он на всхлипывающих девушек и жестко посмотрел на царицу. — Твои чувства не имеют ни малейшего значения, — произнес царь сквозь стиснутые зубы. — Посмотрим, останешься ли ты такой же упрямой через пятьдесят лет, когда твой сын окончательно о тебе забудет. — Он подошел еще ближе. — Выбор за тобой, Неферем. Ты подчинишься мне, сейчас или позже.

Царица содрогнулась от гнева и тоски. Слезы текли по ее щекам и падали на каменный пол, но Неферем не сдалась.

— Позволь мне увидеть моего сына, — повторила она. — Пожалуйста. Пусть он перед уходом на войну получит материнское благословение.

Нагаш посмотрел на нее, обдумывая просьбу, сделал еще шаг к Неферем, приблизил свое лицо к ее лицу, посмотрел прямо в глаза царице и улыбнулся.

— Сухет не нуждается в твоих благословениях, — негромко произнес он. — Он все время будет находиться рядом со мной. Думай об этом в наше отсутствие, Неферем, и будь довольна.

Два часа спустя последние подразделения небольшой армии Кхемри покинули город под звук фанфар и грохот копыт. Нагаш ехал во главе колесниц, укомплектованных недавно возвышенными сыновьями из новых знатных домов. Рядом с царем стоял Сухет, серьезный юноша пятнадцати лет, в плохо сидящих на нем отцовских доспехах. Они выехали из города через западные ворота и повернули на Большой торговый тракт на виду у шпионов царя Некумета, которые находились в городе. Делегации от всех городских храмов смотрели, как царь уезжает, но никто его не благословлял. Нагаш не принес жертв богам перед уходом на войну и не попросил жрецов поддержать армию, и подобный поступок был беспрецедентным.

Они ехали глубокой ночью по широкой мощеной дороге, и скоро быстрые кони догнали пехоту. Нагаш потребовал короткой остановки, чтобы объяснить командирам, как важно успеть на встречу вовремя, и кавалерия поскакала дальше.

Через час после полуночи всадники добрались до главного лагеря армии Кхемри у берегов Реки Жизни. Там царь в последний раз посовещался с Арханом, на которого возлагалось командование всеми кавалерийскими силами, и больше ему не оставалось ничего, как только дожидаться зари.

Шепсу-хур прибыл точно вовремя, когда первые лучи рассвета забрезжили на востоке над Хрупкими Пиками. Огромные пузатые грузовые баркасы с длинными веслами покачивались, как гиппопотамы, на волнах широкой реки, освещенные сзади восходящим солнцем. Как только первый баркас пристал к берегу, царь приказал грузиться на него.

В течение дня четыре с половиной тысячи человек, пройдя мелководье возле берега, забирались на суда Шепсу-хура. Ближе к вечеру все пятнадцать судов загрузились, на берегу остались только легкие кавалеристы и колесницы. Архан с кавалерией продолжит свой путь на запад, совершая набеги на армию Некумета и отвлекая ее внимание.

Четыре ночи спустя флот грузовых баркасов незамеченным проскользнул мимо сторожевых костров войск Зандри и вышел в море.

Суда из Кхемри добрались до устья Реки Жизни на рассвете шестого дня и выплыли во вздымающиеся синие воды Великого океана. Оттуда оставалось всего несколько миль до гавани Зандри. Грузовые баркасы прошли мимо волнорезов и пристали к первому же пустому пирсу, который увидели. Поначалу туповатый причальный мастер и его помощники не поняли, что нужно делать с этими нежданными судами — то ли они привезли рабов, то ли это торговый флот, прибывший раньше времени. Флагов на судах не было, и внешне они ничем не отличались от торговых кораблей Зандри. Так что причальный мастер почесал в затылке и полез проверять свои записи, а баркасы пришвартовались и войска начали выгружаться, прежде чем он сообразил, что происходит, и поднял тревогу.

Армия Кхемри взяла город приступом. Поскольку все войско ушло далеко на восток, Зандри оказался совершенно беззащитным перед нападением Нагаша. Городская стража попыталась помешать высадке, но ее сопротивление удалось сломить за какой-то час.

Разорение Зандри длилось три ужасных дня. Воины Нагаша методично грабили и сжигали все на своем пути. Опустошили большие невольничьи рынки, а весь живой товар погрузили на суда Кхемри. Мародерствовали в знатных домах города, людей брали в рабство. В лавках не осталось товаров, а баркасы забили под завязку. Все остальное сожгли, в том числе и две трети кораблей, стоявших в порту. Посольства других крупных городов нашли убежище в городских храмах и оттуда униженно наблюдали за погромом, учиненным Нагашем в отместку за унижения, которым царь Некумет подверг Кхемри.

Утром четвертого дня исстрадавшиеся люди, которым удалось выжить, робко выбрались на улицы города и обнаружили, что их мучители исчезли. Баркасы, груженные награбленным добром и несколькими тысячами рабов, ночью уплыли. А в это время армия Нагаша уже прошла сквозь восточные ворота Зандри и по Большому торговому тракту устремилась в сторону войска царя Некумета.

Нагаш установил для своей армии жесткий темп, заставляя воинов идти весь день и половину ночи, чтобы догнать войско Зандри. Они разбивали лагерь на обочине дороги и перекусывали тем, что имелось под рукой, потом несколько часов отдыхали, а на заре снова поднимались и шли дальше. По пути они несколько раз грабили купеческие караваны, направлявшиеся на восток с припасами для зандрийцев.

Прошли две тяжелые недели, и наконец лазутчики армии Кхемри увидели костры лагеря Зандри. Продвижение врага замедлилось, теперь его войска едва ползли, потому что их изматывали неослабевающие атаки кавалеристов Архана, к тому же стало заканчиваться продовольствие. Отправив лазутчиков искать армию Нагаша на восток, царь Некумет не имел не малейшего представления о том, что основной корпус военных сил Кхемри стоит лагерем в нескольких милях — в тылу его собственного войска.

Пока армия Кхемри устало располагалась на песке по обе стороны дороги, Нагаш приказал своим людям поставить для него палатку в нескольких сотнях ярдов западнее. Сухета, юного князя, оставили на попечение Раамкета, а Кефру царь отправил за двумя десятками рабов из тех, кого армия увела из Зандри. Сражение должно было начаться сразу после того, как забрезжит рассвет, но в эти холодные ночные часы Нагаш собирался как следует к нему подготовиться.

Начертить ритуальный круг было сложно из-за неровной земли, на которой стояла палатка, и это напомнило Нагашу о почти неразрешимой проблеме, с которой ему придется столкнуться утром. Его войско уступало противнику в численности в два раза, а люди после долгого похода окончательно измучились. В грядущей битве колдовство должно стать решающим фактором, но как он сможет получить жизненные силы, необходимые, чтобы произносить заклинания? Он окажется слишком далеко от линии фронта, чтобы воспользоваться гибелью воинов, как своих, так и вражеских, к тому же на открытом воздухе будет очень сложно создать и поддерживать хороший ритуальный круг. Нагаш как раз закончил рисовать круг, когда вернулся Кефру, волоча за собой молодого раба. Юноша, длинноногий и длиннорукий северный варвар, едва шевелился от усталости, голода и страха. Он ввалился в палатку, как жертвенный бык, плохо соображая и не понимая, что за судьба его ждет. Царь представил себе, как Кефру перерезает варвару горло и сливает кровь в медную чашу, как это делает самодовольное дурачье в лагере Зандри.

Внезапно Нагаш замер и нахмурился. Кефру уловил перемену настроения хозяина и обеспокоенно посмотрел на варвара.

— Он что, не подходит? — спросил жрец. — Заверяю тебя, он сильный и здоровый.

Нагаш махнул на Кефру рукой, чтобы тот замолчал. Он лихорадочно думал. Наконец, кивнув самому себе, царь провел ногой по ритуальному кругу, стирая начерченные линии.

— Что ты делаешь? — удивился Кефру, в замешательстве морща лоб.

— Сними с него тунику, — велел Нагаш, подошел к кедровому сундуку, стоявшему у входа в палатку, и вытащил из него кисть и склянку с чернилами. — И найди мне медную чашу. Хочу провести опыт.

Жрец растерянно покачал головой, но повиновался. Нагаш воспользовался двумя медными иглами, чтобы раб не мог пошевелиться, и начал рисовать ритуальные символы Заклинания Жатвы прямо на бледной коже варвара. К тому времени как Кефру вернулся с подходящей чашей, тело раба было полностью покрыто иероглифами.

— Что это, во имя всех богов? — ахнул Кефру, уставившись на раба.

— Во имя богов, в самом деле, — отозвался Нагаш. Рисуя, он кое в чем улучшил ритуальные знаки, подгоняя заклинание к новому процессу, который себе представил. — Ответ все это время был прямо у меня под носом, Кефру. Жрецы сливают в чашу кровь жертвенного быка и делят ее между царем и его людьми перед сражением. Для чего?

Кефру, задумавшись, нахмурился.

— Чтобы усилить действие ритуала.

— Именно! — воскликнул Нагаш. — А почему кровь? Потому что в ней содержится жизненная сила животного. Понимаешь? Сила — в крови! — Некромант выпрямился и вытащил кривой кинжал. — Иди сюда, держи чашу наготове.

Протянув руку, некромант схватил раба за волосы, наклонил вперед его голову и подсунул нож под подбородок. Кефру едва хватило времени подставить чашу, как Нагаш перерезал горло варвару от уха до уха. Дымящаяся кровь хлынула в чашу, и некромант начал читать Заклинание Жатвы.

Несколько мгновений спустя безжизненное тело раба рухнуло на землю. Нагаш вытер кинжал о его волосы и поднял дрожащую руку над чашей. Глаза его жадно сверкали.

— Я чувствую ее, — прошептал он. — Сила здесь, в крови. — Он вытянул руки. — Дай ее сюда. Быстро!

Кефру протянул ему чашу, и Нагаш, не колеблясь, поднес ее к губам. Кровь была горячей и горькой, она текла по подбородку и капала на одежду, но нервы его словно запылали. Энергия раба хлынула в него, наполняя царя небывалой силой. Он жадно делал большие глотки, кровь широкими струйками текла по груди.

И вот опустевшая чаша выпала из его рук. Сила исходила от него, как жар от кузнечного горна.

— Еще! — прошипел некромант. — Еще!

И кинул на Кефру такой взгляд, что жрец, спотыкаясь, в ужасе выскочил из палатки.

Пылая украденной жизненной силой, Нагаш запрокинул голову и разразился жутким торжествующим хохотом, а потом начал сплетать заклинание, которое окончательно решит судьбу Зандри.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Духи унылых пустых земель

Великая пустыня, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

В первую ночь всадники-скелеты атаковали временный лагерь несколько раз, и так продолжалось все последующие ночи.

Мертвецы выезжали из темноты, топот копыт по песку почти не был слышен, выпускали один-два залпа стрел в самую гущу людей, а потом резко поворачивались и снова исчезали в ночи. Воины просыпались от крика раненых и с трудом поднимались на ноги, думая, что орды нежити из Бел-Алияда их все-таки догнали. Пошатываясь от усталости, дрожа от страха, они сжимали оружие так, что белели костяшки пальцев, и пытались отыскать врага, но к тому времени он уже исчезал. Замерзшие, возмущенные собственным бессилием, они снова заворачивались в короткие плащи и пытались успокоиться, чтобы поспать еще немного, но через час-другой всадники нападали опять.

Иногда они стреляли наугад. Иногда выбирали определенные цели — целились в любого увиденного жреца, в особенности в послушниц Неру, уцелевших во время резни под Бел-Алиядом. Защита, которую те выстраивали вокруг лагеря, не позволяла нежити приблизиться, но магические чары следовало поддерживать постоянным ночным бдением. Акмен-хотепу пришлось посылать воинов в прочных доспехах, чтобы уберечь послушниц от вражеских стрел, пока они по периметру обходят лагерь под сияющей луной.

Это было рискованно, и телохранители послушниц каждую ночь получали ранения, но без защитных чар армия подвергалась бы опасности не только со стороны всадников Нагаша. Великая пустыня служила пристанищем множеству голодных и злобных духов, охотившихся на людей, и их завывания слышались среди барханов, когда лунный свет тускнел.

А на заре воины обнаруживали, что их стало меньше. Раненые умирали ночью от ран или от холода. Лихорадка Калифры усилилась, потому рана воспалилась. Жрица бредила еще четыре дня и, несмотря на постоянный уход и молитвы Мемнета, все же сдалась. Послушницы, как могли, обработали ее тело и завернули в чистую ткань, приготовив к долгой дороге домой.

Тела простых воинов уносили из лагеря под присмотром Хашепры, верховного жреца Гехеба. Вдалеке от посторонних глаз трупы расчленяли, извлекая внутренние органы, чтобы Нагаш не смог воскресить мертвецов и включить в ряды своей армии. Хашепра поручал их души Джафу и Усириану, а изувеченные тела хоронили в песке.

Воды было мало, еды еще меньше. Спустя три дня пришлось начать забивать раненых коней и тщательно делить их мясо, чтобы каждый воин мог хоть что-то съесть. Не пропадало ничего, даже кровь тщательно собирали в большие жертвенные чаши Гехеба и давали каждому выпить по глотке. Постоянные ночные атаки всадников-скелетов изматывали людей и замедляли передвижение.

Прошло восемь дней, прежде чем Бронзовое Войско достигло первого из бхагарских тайников. Уцелевшие волки пустыни после отступления из Бел-Алияда сделались замкнутыми и агрессивными. Они злились на то, что царь отнял у них мечи, оставив на милость умерших жителей города, но при этом, как ни парадоксально, возмущались, что им не позволили умереть и соединиться со своим родом, как они рассчитывали. Воины Бронзового Войска относились к ним с неприкрытой враждебностью, обвиняя бхагарцев в своем нынешнем жалком положении даже больше, чем Нагаша. После того как одного из проводников подстерегли новобранцы и чуть не забили насмерть, царю пришлось приказать своим ушебти охранять бхагарцев от собственных воинов.

После недели в пустыне, убегая от неумолимой армии мертвецов, оголодавшие люди Акмен-хотепа стали злейшими врагами друг другу.

— Сколько? — спросил царь, сидя в прохладной тени возле оврага.

Он уже не говорил, а хрипло сипел, и губы его потрескались от жажды. Как и воины, он выпивал три чашки воды в день и в последний раз пил больше четырех часов назад.

Войско дошло до третьего тайника бхагарцев — пещер, что располагались вдоль узкого ущелья, образованного утесами из песчаника, которые торчали словно изъеденные ветрами и непогодой памятники. Добравшись туда, воины, как ящерицы, заползали в тень, не думая о змеях и скорпионах, наверняка живущих под камнями. Многие бросили тяжелые бронзовые доспехи много дней назад, потом настала очередь щитов и даже блестящих шлемов. Некоторые расстались и с оружием, избавившись от ненужного груза. Одежда превратилась в лохмотья, глаза потускнели, все были грязными и всё больше напоминали животных, пытающихся выжить во враждебной обстановке. Только царские ушебти сохранили доспехи и оружие, по-прежнему верные священной клятве служить богу и царю. Львиноподобных преданных словно не коснулись лишения мучительного отступления, тело их и дух поддерживали дары могущественного Гехеба. Ушебти являлись десницей царя и, возможно, тем единственным, что еще объединяло армию после всего, что пришлось пережить.

Хашепра вздохнул, стряхнул грязь с ладоней и оглянулся на вход в пещеру, видневшийся в дальнем конце ущелья.

— Там внутри есть источник, хвала богам, — сказал он. — И восемь кувшинов зерна.

Акмен-хотеп с трудом скрыл разочарование. Сидевший рядом Мемнет молча заерзал на месте. За время кампании верховный иерофант сильно похудел. Его когда-то круглые щеки впали, а живот висел, будто полупустой мешок. Хотя Мемнет имел полное право требовать себе больше еды, чем остальные, жрец ел даже меньше, чем царь. Кошмарный переход через пески как будто сделал верховного иерофанта сильнее и увереннее, чем когда-либо раньше, и Акмен-хотеп внезапно обнаружил, что теперь, когда положение ухудшилось, он очень зависит от брата.

— Тайники становятся все меньше, — устало произнес царь.

Хашепра кивнул.

— Честно говоря, мне кажется, что бхагарцы не собирались дожить до возвращения и не беспокоились об обратной дороге, — сказал он. — Полагаю, мы опустошили их основные тайники по пути в Бел-Алияд, и все, что осталось, — это разбойничьи укрытия вроде этого.

Акмен-хотеп потер сморщенной рукой лицо и вздрогнул, задев воспаленные места на лбу и щеках.

— Восьми кувшинов хватит на пару дней, не больше. Далеко до следующего тайника?

Иерофант Гехеба поморщился и сказал:

— Три дня, может, чуть больше или чуть меньше. Но бхагарцы говорят, что он расположен к северу отсюда, а не к востоку.

— А ближайший на восток?

— Они говорят, что до того не меньше недели пути.

Царь покачал головой:

— Придется убить еще коней. Сколько их осталось?

Хашепра помолчал, пытаясь вспомнить. Мемнет поднял голову и хрипло кашлянул, прочищая горло.

— Двенадцать, — сказал он.

— Двенадцать из тысячи, — пробормотал Акмен-хотеп, с горечью думая об утраченном богатстве.

Отступление оказалось более разорительным, чем любое поражение в битве. Царь даже представить себе не мог, как город будет оправляться после этого.

— У бхагарцев по-прежнему двадцать, — заметил Мемнет. — Можно начать с них.

— Да они скорее отдадут правые руки, — отозвался царь. — Кони — это единственное, что обеспечивает нам их поддержку.

Хашепра опустился на корточки рядом с царем.

— Люди этого не поймут, — негромко произнес он. — Они и так уже ворчат, что бхагарцы кормят своих коней, в то время как армия голодает. Скоро тебе придется ставить часовых и возле них.

Акмен-хотеп встревоженно глянул на жреца и сказал:

— Что, все настолько плохо?

Хашепра пожал мощными плечами.

— Сложно сказать, — ответил он. — Мои послушники слышали разговоры. Люди голодны и боятся. Они не доверяют бхагарцам, и им не нравится, что ты их защищаешь.

— Но это же безумие! — прошипел царь. — Я их тоже терпеть не могу, но без них мы не выберемся из пустыни.

— Это не имеет никакого отношения к логике, о великий, — покачал головой Хашепра. — Сейчас люди вряд ли в состоянии рассуждать разумно.

— Нет, — вмешался Мемнет. — Дело не в людях. Это все Пак-амн. Он настраивает их против тебя, брат, а ты ему позволяешь.

Акмен-хотеп уставился в землю у себя под ногами и нахмурился. После той ночи в пустыне он почти не видел Мастера Коня. Юный аристократ держался в арьергарде, заявив, что должен находиться там на случай, если Нагаш нападет на колонну, но пока этого не случилось.

Хашепра с сомнением посмотрел на Мемнета и сказал:

— Возможно, Пак-амн и вправду наглец, но он не предатель. Он отлично служил царю после того, как мы выступили из Ка-Сабара.

— Правда? Интересно, — заметил верховный иерофант. — Ему нравится восхищение воинов, но он не желает делать ничего, чтобы помочь армии выжить. Предпринял он хоть какие-нибудь усилия для того, чтобы уменьшить недовольство людей?

На этот вопрос Хашепра ответить не смог. Акмен-хотеп упрямо выпятил челюсть.

— Мятеж не увеличит наши шансы выжить, — возразил он.

— Пак-амну не нужна армия. Его интересует трон, — сказал Мемнет. — И ему плевать, если даже он выйдет из пустыни один, лишь бы Ка-Сабар принадлежал ему.

— Довольно! — вспылил царь, резким жестом заставив брата замолчать. — Все это я уже слышал. Если Пак-амн надумал выступить против меня, пусть. А пока давайте вытаскивать все из тайника и пойдем дальше. Мы зря теряем драгоценное время.

Царь неуверенно поднялся на ноги. Ушебти, как один, тут же грациозно вскочили и пошли вслед за Акмен-хотепом, направившимся к колесницам. Хашепра задумчиво смотрел вслед царю.

— Происходит что-то зловещее, — произнес он. — Послушницы Неру обнаружили места, где их ночная защита повреждена. Кто-то ночами тайком уходит из лагеря, но пока часовые не сумели его поймать.

Мемнет напряженно взглянул на Хашепру.

— Ты сказал царю? — спросил он.

— Еще нет, — ответил жрец. — Боевой дух армии и так неустойчив. Я со своими послушниками потихоньку пытаюсь с этим разобраться. Скажи, у тебя есть хоть какие-то доказательства намерений Пак-амна?

— Нет, — покачал головой Мемнет. — Для этого Мастер Коня слишком умен. Мы можем лишь следить за ним и ждать, когда он соберется сделать решительный шаг. Боюсь только, что тогда времени у нас останется совсем мало, вот почему я и просил брата что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

Хашепра кивнул.

— Ну, по крайней мере теперь я знаю, на что обратить внимание. — Он поднялся на ноги. — Буду приглядывать за Пак-амном, надеюсь, пойму, что он задумал. Может быть, я сумею отыскать свидетельства против него.

— Буду молиться богам за твой успех, о святейший, — кивнул Мемнет, но особой надежды в его голосе не прозвучало.

Три дня спустя Хашепра погиб. Его, плотно завернутого в плащ, ранним утром нашли послушники. Размотав потертую ткань, они обнаружили гигантского скорпиона, угнездившегося в углублении между плечом и шеей жреца. Он был далеко не первым человеком, погибшим таким образом во время отступления, потому что дети Сокта с удовольствием поселялись среди живых и досаждали им своими ужасными жалами. От яда черного скорпиона тело становится неподвижным, как камень, и Хашепра умер в мучительном молчании, не в силах выдавить ни звука, пока яд прокладывал себе путь к его сердцу.

Известие о смерти Хашепры вселило в остальных воинов суеверный страх. Люди начали делать подношения Сокту из своего и так скудного рациона в надежде, что бог отравителей пощадит их. Акмен-хотеп пытался прекратить эту практику, доказывая, что страх уже сам по себе яд, но воины его не слушали и поэтому слабели все больше.

В конце концов царю пришлось приказать зарезать еще четырех коней и тщательно разделить мясо и кровь, чтобы люди смогли дотянуть до следующего разбойничьего тайника, но оказалось, что пещеры кто-то опустошил. Гнев и отчаяние сделались осязаемыми, а негодование по отношению к бхагарцам едва не привело к мятежу. Только царские ушебти сумели остановить попытку убить волков пустыни. Однако этой же ночью кто-то зарезал и разделал двух коней бхагарцев, и когда всадники пустыни на следующее утро нашли их кости, они взвыли от ужаса и горя. Виновников содеянного, разумеется, не обнаружили.

Ночью, на пятнадцатые сутки пути, послушниц Неру и их измученных телохранителей жестоко убили из засады прямо перед рассветом. Опытных воинов, превосходно умевших замечать малейшие признаки вражеского присутствия, застали врасплох. Дюжина лучников-скелетов поднялась из песка с обратной стороны защитного круга и выстрелила в них. Первыми погибли тяжелые пехотинцы — им попали в горло либо пронзили стрелами со спины почти в упор. А потом враги направили луки на убегающих послушниц. К тому времени, когда прибыло подкрепление, скелеты уже исчезли, а войско лишилось и той жалкой защиты, что имело. С этого момента Акмен-хотеп был вынужден разделить войско пополам, и пока одна половина дремала, вторая их охраняла, меняясь каждые четыре часа. Нападения всадников-скелетов продолжались, и потери множились. Тех, кого ловили спящими на посту, лишали назавтра дневного пайка, что по сути равнялось смертному приговору. Колесниц осталось совсем мало, поэтому тех, кто не мог идти самостоятельно, просто бросали в пустыне.

Медленно, но верно духи пустыни приближались. Спящих мучили кошмары, а когда всходила луна, на границе лагеря появлялись странные фигуры. Иногда люди просыпались и пытались уйти в пустыню, при этом клялись, что слышали голоса жен или детей. Тех, кто все-таки уходил, уже никто больше не видел.

Бхагарцы вели армию от одного пустого тайника к другому, а на упреки царя отвечали мрачным презрением. Число лошадей сокращалось, и к двадцать четвертому дню везти колесницу было уже некому. Если верить проводникам, следующий тайник находился на расстоянии пяти дней пути, и бхагарцы не могли сказать точно, сколько еще осталось до конца пустыни.

Дни шли, пайки сокращались. Люди начали бродить вокруг ушебти, охранявших последних коней бхагарцев. Невзирая на отчаяние, никто из воинов не решался испытывать судьбу против преданных, чего нельзя было сказать про бхагарцев.

На тридцатую ночь отступления, пока странные существа выли в темноте за лагерем, всадники пустыни вручили свою судьбу Ксару и ускользнули от ушебти, все еще охранявших их. И хотя преданные были вполне в силах отразить нападение своих умирающих с голоду соратников, их силы оказались не равны хитрости и коварству бхагарцев, конокрадов, обладавших почти сверхъестественной ловкостью. Эти разбойники дошли до дозоров и вскочили на своих коней прежде, чем преданные поняли, что происходит.

Крики тревоги раздались в лагере, когда волки пустыни пришпорили своих драгоценных коней и, промчавшись мимо удивленных телохранителей, скрылись в песках. Несколько человек попытались их преследовать, но безуспешно. Божественные лошади Ксара были по-прежнему быстры, как ветер пустыни, и растаяли, словно дым. Их всадники, наконец-то свободные, запрокинули головы и протянули руки к небу, слыша, как грохочут копыта, и чувствуя, как ветер овевает их тела.

Без еды и воды последние люди Бхагара и их возлюбленные кони скрылись в бесконечной пустыне, вверив себя объятиям своего безликого бога.

После побега бхагарцев войску не оставалось ничего, кроме как идти на восток и молиться богам о спасении.

Армия убывала, как песок, высыпающийся из разбитого сосуда. Люди умирали ночами, обезумев от голода, или просто падали на землю и отказывались вставать. Враждебность воинов утихла, исчезли и остальные эмоции. Пустыня лишила их мыслей и чувств, и теперь они просто ждали смерти.

И когда Бронзовое Войско окончательно ослабло, всадники Нагаша нанесли самый жестокий удар. Ночью тридцать вторых суток они легко проскользнули мимо ничего не замечающих часовых и оставили дары, которые ошеломленные воины обнаружили при первых лучах зари. Вокруг лагеря с равными промежутками были расставлены десять кувшинов зерна и пятнадцать кувшинов воды. Люди чуть с ума не сошли. Опустошив кувшины, они разбили эти толстые сосуды и вылизали их изнутри.

А потом, немного набив желудки, воины Бронзового Войска сели и стали думать, что означает этот странный дар.

Акмен-хотеп, вздрогнув, проснулся. Ночное небо над головой было ясным и чистым, на нем мерцали звезды.

Он не собирался спать. Царь сел, по-совиному моргая в темноте. Его окружали несколько ушебти, бдительно вглядываясь в пространство за лагерем. Остальные преданные обходили лагерь по периметру, ожидая следующего шага врага. Если скелеты собираются повторить вчерашнее, царь твердо вознамерился их остановить. Телохранителям он отдал строжайший приказ — отогнать скелеты и уничтожить любую еду и воду, которую они попытаются оставить. Акмен-хотеп не сомневался, что это единственный способ справиться с опасностью. Еда была смертельней, чем кинжал или копье. С ее помощью Нагаш с легкостью уничтожит Бронзовое Войско.

Внезапно трое ушебти вскочили на ноги, взяв мечи на изготовку. Кто-то приближался, осторожно обходя группы спящих людей, и когда подошел совсем близко, царь узнал Мемнета. Махнув рукой преданным, Акмен-хотеп поднялся, чтобы поздороваться с братом.

И сразу заметил, что верховный иерофант очень встревожен. Его изможденное лицо побледнело, в широко распахнутых глазах застыл страх.

— Час настал, — прошептал он. — Это происходит прямо сейчас.

Ужас и, что еще хуже, отчаяние охватили царя.

— Кто? — спросил он.

Мемнет заломил дрожащие руки.

— Два десятка не самых знатных аристократов и их люди. Сотня воинов, может, чуть больше. Вода и еда были последней каплей. Они считают, что смогут договориться с Нагашем и он позволит им спокойно вернуться в Ка-Сабар.

Акмен-хотеп угрюмо кивнул. Если собрать всех телохранителей, он сможет уничтожить заговор. Дюжина ушебти без труда справится с сотней умирающих от голода воинов.

— Где Пак-амн? — спросил он.

— Я здесь, — ответил Мастер Коня.

Пак-амн и дюжина аристократов приближались к царю и его телохранителям с оружием в руках. Лицо молодого полководца было искажено гневом.

— Твои люди восстали против тебя, о великий, — заявил он. — Это последствия твоей недальновидности.

Акмен-хотеп слышал звуки сражения и крики умирающих, эхом разносящиеся по лагерю. На его телохранителей напали те, кого они же пытались защитить.

— Что, хотел перерезать мне глотку, пока я сплю? — выкрикнул он Пак-амну. — Или собирался преподнести меня в дар своему новому хозяину в Кхемри?

Обвинение подействовало на молодого полководца, как удар. Он остановился с потрясенным видом. Воспользовавшись этим, царь схватил меч.

— Убейте их! — приказал он ушебти, и пятеро телохранителей без колебаний ринулись вперед, сверкая ритуальными клинками.

В воздухе звучали тревожные крики, лязгал металл — Пак-амн и его приспешники пытались отразить свирепый натиск ушебти. Под клинками преданных люди падали, как колосья пшеницы; мечи мелькали так быстро, что невозможно было уследить, и с легкостью прорубали доспехи. Пак-амн сражался яростно, выкрикивая ругательства и отражая удар за ударом. Ритуальный меч скользнул по его клинку, а второй глубоко врезался в бедро. Полководец пошатнулся, но продолжал сражаться. Кровь хлестала из раны, стекала по колену в песок, но он все отражал удары.

За какие-то несколько минут все приспешники Пак-амна погибли. Мастер Коня продержался на несколько секунд дольше, но было понятно, что меч перерезал артерию, и жизнь вытекает из него вместе с кровью. Он споткнулся. Меч ушебти вонзился ему в грудь, и Пак-амн медленно опустился на землю.

Акмен-хотеп подошел к упавшему полководцу. На сердце у него было тяжело, лицо исказилось от ярости.

— Идите помогите своим братьям, — велел царь преданным. — Но возвращайтесь как можно быстрее. — Зарычав, он пинком вышиб меч из руки Пак-амна. — С ним я разберусь сам.

Ушебти молча побежали и исчезли в темноте. Акмен-хотеп смотрел, как струя крови, вытекающая из раны Пак-амна, постепенно слабеет. Мастер Коня стоял на пороге смерти.

— Ты проклятый болван, — произнес Акмен-хотеп. — По возвращении в Ка-Сабар я бы осыпал тебя почестями. Почему ты не мог удовольствоваться этим? Зачем тебе потребовался мой трон?

Странное выражение появилось на обескровленном лице Пак-амна.

— Ты… — прошептал полководец, и из уголка его рта вытекла струйка крови, — ты сошел с ума… о великий. Боги… оставили тебя… Я пришел… тебя спасти.

С лица царя исчезло разгневанное выражение.

— Ты лжешь, — сказал он. — Я знаю, что ты задумал. Мемнет предупредил меня. — Он повернулся к брату. — Скажи ему…

Холодный клинок вонзился ему в грудь. Боль была невыносимой. Акмен-хотеп потрясенно приоткрыл рот и взглянул на брата.

Мемнет, верховный иерофант Птра, злобно смотрел на него.

— Я пытался тебе объяснить, — проговорил он. — Я пытался. Еще в Бел-Алияде, помнишь? Старая жизнь кончилась, брат. Нагаш стал владыкой смерти. Он низверг богов! И если мы хотим благоденствовать, то должны поклониться ему. Почему ты этого не понял?

Колени царя подогнулись. Он пошатнулся, выдернув клинок из трясущихся рук Мемнета, и упал на спину рядом с телом Пак-амна. Мастер Коня смотрел в небо, и в уголках его мертвых глаз высыхали слезы.

Царь-жрец Ка-Сабара поднял глаза к небу, пытаясь увидеть лица своих богов.

Архан Черный выехал из пустыни в сопровождении сотни всадников. Сражение в лагере закончилось. Ушебти жестоко отомстили за смерть своего царя, но в конце концов и они погибли. Трупы лежали повсюду, как кровавое свидетельство последней битвы Бронзового Войска. Визирь в отвратительной ухмылке обнажил черные зубы.

Люди пали ниц, когда бессмертный и его свита приблизились, они съеживались и дрожали от страха. Некоторые впивались ногтями в свои лица и стонали, как дети, — рассудок все же покинул их. Из четырех тысяч воинов, последовавших за Акмен-хотепом в эту злосчастную кампанию, в живых осталось меньше пяти сотен. Бессмертный направил своего мертвого коня на длинную, заваленную трупами тропу, что вела в центр лагеря. Предатель Мемнет ждал его там, стоя над телом собственного брата. Кровь обагрила руки падшего жреца.

Архан осадил своего разлагающегося коня перед Мемнетом и надменно посмотрел на несчастного.

— На колени перед Вечным Царем Кхемри! — приказал он.

Мемнет вздрогнул, услышав голос Архана, однако с вызовом вскинул руку.

— Я преклоню колени только перед владыкой, — заявил предатель. — И это не ты, Архан Черный.

Бессмертный хмыкнул. Внезапно среди скелетов у него за спиной поднялся резкий шелестящий ветер. Сначала Мемнет принял этот звук за своего рода смех, но исходил он не из высохших глоток, его издавали насекомые, хлынувшие из пустых глазниц, зияющих ртов или из глубины рваных ран. Рой поднялся в воздух, закружился столбом, опустился перед Мемнетом и принял облик Нагаша.

— Склонись перед хозяином, — проскрипел голос некроманта.

Мемнет с испуганным возгласом упал на колени и воскликнул:

— Я слышу тебя, о всемогущий! Слышу и повинуюсь! Все сделано, как ты велел. — Он показал на тело царя. — Видишь? Акмен-хотепа, твоего ненавистного врага, больше нет!

Существо осмотрело погибшего царя и снова повернулось к Мемнету.

— Ты послужил хорошо. Встань и получи свою награду.

Заламывая руки, Мемнет с трудом поднялся на ноги. Архан спешился, презрительно фыркнув, шагнул вперед и неохотно протянул склянку с красной жидкостью.

— Вот твое бессмертие, — произнес царь. — Выпей и иди правь Ка-Сабаром от моего имени.

Мемнет взял склянку и посмотрел на ее содержимое со смешанным чувством омерзения и благоговения.

— Как прикажешь, о Вечный, — ответил он. — Но моим людям понадобится еда и вода.

Архан запрокинул голову и расхохотался. Мемнет сжался, услышав этот кошмарный смех.

— Мы отдали тебе всю еду, что у нас была, — холодно произнес он. — Не бойся. Твои воины скоро перестанут в ней нуждаться.

— Ты помнишь все, чему я тебя научил? — спросил некромант.

— Помню, — ответил Мемнет. — Все эти сны… они до сих пор у меня в голове. Я помню заклинания, владыка, каждую строчку, каждый слог.

— Так выпей эликсир, и власть над мертвыми будет принадлежать тебе, — объявил Нагаш. — Пей. Твоя армия ждет.

Мемнет еще немного посмотрел на склянку, вытащил пробку и одним глотком выпил эликсир. Его изможденное тело содрогнулось, он вскричал и упал на землю, начав биться в конвульсиях — эликсир прожигал ему жилы.

Архан с отвращением отвернулся от этого зрелища и посмотрел на запад — там через барханы медленно переваливала армия Мемнета. Все трупы Бел-Алияда, мужчины, женщины и дети, да вдобавок убитые наемники и павшие на поле боя воины Бронзового Войска, безмолвно волочили ноги по песку. Солнце пустыни оставило лишь клочки кожи на их побелевших костях. Их насчитывались многие тысячи.

Фигура Нагаша задрожала и распалась, снова превратившись в столб шуршащих, стрекочущих насекомых. Рой взвился над песком, поглотил Архана и, как циклон пустыни, взлетел в ночное небо, забрав с собой бессмертного.

Когда ощущения вернулись к Мемнету, он был в пустыне один — за исключением сломленных душ армии брата и лишенных кожи, ухмыляющихся лиц его собственного войска.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Белые Ворота

Западный торговый тракт близ Кватара, Города Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Шатаясь и спотыкаясь, словно раненый великан, союзная армия брела по извилистой дороге обратно в Кватар, оставляя за собой кровавый след.

Рак-амн-хотеп приказал войску отдыхать в лагере во время дневного зноя и идти ночью, считая, что преследующая их армия Узурпатора не сможет организовать серьезную атаку под палящим солнцем Птра. На закате и на рассвете кавалерия Нумаса пыталась предпринять пробные нападения, но всякий раз их отражали. Основные силы Нагаша, насколько понимал разетрийский царь, находились на западе не меньше чем в половине дня пути и не прекращали преследования.

Рак-амн-хотеп не сомневался, что Нагаш просто тянет время; так шакал ждет, когда его жертва в пустыне ослабеет, и только тогда приближается и убивает.

Поражение у Фонтанов Вечной Жизни терзало разетрийского царя, человека, который провел всю свою сознательную жизнь на поле боя. Он прочитал все отчеты о битве при Зедри и считал себя более талантливым полководцем, чем Нагаш и Акмен-хотеп, и все равно совершил роковую ошибку, сражаясь с Узурпатором так, словно тот был смертным царем и командовал обычной армией.

Однако Нагаша не взять бешеным натиском или стремительными кавалерийскими атаками. Он может выдержать удары, которые непременно сокрушили бы смертного царя, и восстать снова.

Спустя три недели после битвы у фонтанов царь мог думать только о том, как помочь армии прожить еще день. Отступление оказалось горьким, суровым испытанием, вне всяких сомнений, самым тяжелым походом за всю долгую жизнь Рак-амн-хотепа. Труднее всего было выдержать первые дни после сражения. Фляжки давно опустели. Царь приказал своим ушебти обыскать войско и доставить ему каждую каплю жидкости, которую они только смогут найти. Они конфисковали все вино у аристократов и даже жертвенное вино у жрецов.

Кавалеристы выживали, воспользовавшись старой разбойничьей уловкой — выпивать по чашке лошадиной крови каждый день. Но даже так и воины, и животные быстро слабели, а многие раненые за несколько дней умерли. И только совместные непрестанные усилия ливарских жрецов помогали их царю Хекменукепу все еще цепляться за жизнь.

Нагаш уничтожил своим колдовством небесные лодки, и союзной армии пришлось заплатить за это высокую цену — передвигаться без надлежащего обоза. У них осталось всего несколько повозок, и Рак-амн-хотеп был вынужден отправить подразделения легких кавалеристов на север, в долгий и опасный поход за водой к Реке Жизни. Всю дорогу на них нападали нумасийские конники, но от отваги и решимости кавалеристов зависела судьба армии.

И все же войско понесло огромные потери, как в людях и животных, так и в снаряжении. Ливарцам пришлось испортить все свои механизмы, лишь бы те не попали в руки Узурпатора. Механизмы были взорваны, а некоторые из ливарских инженеров, посвятивших свою жизнь созданию этих чудесных машин, от отчаяния кинулись в пылающий огонь.

Разетрийцы страдали не меньше, особенно их вспомогательные войска из джунглей. Сокращение нормы воды стало смертным приговором гигантским громовым ящерам. Последние громадные звери умерли через неделю после сражения, а затем стали быстро погибать и люди-ящеры. Во время долгих ночных переходов холодная пустыня оглашалась жутковатыми воющими погребальными песнями варваров, скорбящих о гибели сородичей. Песни делались все тише и тише с каждой ночью, и в конце концов их уже некому было петь.

От некогда гордой армии союзников осталась лишь разрозненная толпа измученных людей и лошадей, и Рак-амн-хотепу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не дать воинам бросить оружие и доспехи. Он уже несколько раз наказывал тех, кто оставлял снаряжение, но тем не менее арьергард каждую ночь находил кожаные доспехи и шлемы, бронзовые мечи и копья. Если бы у царя было лишнее дерево, он сажал бы преступников на кол. Будь он проклят, если приведет армию в Кватар и обнаружит, что они по дороге выкинули все оружие и снаряжение, необходимые, чтобы оборонять город от Нагаша.

Хвала богам, войско уже приближалось к Белому Городу, и Хрупкие Пики высились на востоке — их неровные вершины казались невыразительно черными на фоне глубокой синевы небесного свода.

Царь почти каждую ночь ездил взад и вперед вдоль войска, проверяя состояние полков и напоминая командирам об их обязанностях. Это была давняя привычка, приобретенная им в джунглях на юге Разетры, и не раз она сослужила царю добрую службу.

Он как раз находился в середине медленно шагающей колонны, проезжая мимо того, что осталось от обоза. Жрецы шли за скрипящей повозкой, в которой лежал Хекменукеп, и молились о том, чтобы царь выжил. Колесница Рак-амн-хотепа, грохоча, ехала мимо, и тут один из святейших поднял голову и преградил дорогу колеснице царя.

Рак-амн-хотеп подавил недовольство и тронул возничего за плечо, делая знак остановиться. Измученные лошади были только рады. Они опустили головы и начали принюхиваться к пыльной земле в надежде найти там хоть каплю жидкости.

Разетрийский царь прищурился, всматриваясь в приближающегося жреца.

— Небунефер? — удивился он, узнав посланника из Махрака. — Когда это ты стал целителем?

— Не нужно обладать даром целительства, чтобы молиться о здоровье великого царя, — чопорно произнес старый жрец.

Голос его звучал хрипло, осунувшееся лицо сделалось еще более суровым от невзгод, но темные глаза сверкали так же неукротимо, как и всегда.

Разетрийский царь нехотя кивнул, не выдавая сомнений. Небунефер находился среди армейских жрецов с самого выхода из Кватара, но Рак-амн-хотеп почти не сомневался, что старый интриган каким-то образом по-прежнему общается с членами Жреческого совета в Махраке и что сеть его шпионов раскидана по всей Неехаре.

— И как дела у Хекменукепа? — спросил он.

— Положение очень тяжелое, — ответил старый жрец. — Его служители опасаются, что воспаление перекинулось в легкие. — Небунефер скрестил на груди руки и уставился на царя. — Ему необходимо срочно попасть в храм, или, боюсь, он не выживет.

Рак-амн-хотеп показал на восток.

— Кватар уже почти виден, — сказал он. — Завтрашней ночью мы должны дойти до его ворот.

Небунефер не дрогнул:

— Завтрашней ночью может быть слишком поздно, о великий. Если город так близко, нужно поднажать, чтобы попасть в Кватар еще до полудня.

Услышав командные нотки в голосе жреца, разетрийский царь разозлился.

— Люди измучены, — прорычал он. — Если мы заставим их идти после рассвета, по изнуряющей дневной жаре, мы многих потеряем. Неужели жизнь одного царя важнее жизни нескольких сотен воинов?

Небунефер вскинул тонкую бровь:

— Я удивлен, что ты задаешь подобный вопрос, о великий.

Рак-амн-хотеп хмыкнул:

— Сейчас мне нужны копейщики и кавалеристы, а не цари, — отрезал он.

— Но царь — это не просто еще один человек, как ты сам прекрасно знаешь, — возразил Небунефер. — Он представляет своих воинов. Если Хекменукеп умрет, нет никакой гарантии, что ливарское войско не уйдет домой, оставив тебя один на один с Нагашем.

«Старый интриган прав», — хмуро подумал Рак-амн-хотеп, повернулся и посмотрел на восток, пытаясь оценить расстояние до Кватара. Он знал, что отряд кавалеристов должен вернуться от реки как раз перед рассветом.

— Посмотрим, как будут обстоять дела ближе к рассвету, — произнес наконец царь. — Если люди окажутся в состоянии, пойдем дальше. А если нет — что ж, вам придется помолиться еще день.

Ему показалось, что Небунефер хочет продолжать спорить, но, поймав суровый взгляд Рак-амн-хотепа, жрец просто поклонился царю и пошел дальше, догоняя повозку Хекменукепа.

Рак-амн-хотеп посмотрел ему вслед и постучал возничего по плечу.

— Поворачивай, — приказал он. — Вернемся в голову колонны.

Возничий кивнул и дернул поводья. Лошади тронулись с места, по большой дуге повернули на восток и снова выбрались на торговый тракт. Рак-амн-хотеп не обращал внимания на устало передвигавших ноги солдат, мимо которых грохотала колесница. Мысли его были заняты, он пытался решить, что хуже — риск форсированного марша или опасность потерять Хекменукепа, а вместе с ним и ливарское войско.

И очень надеялся, что других сюрпризов ночь не принесет.

Архан крался вдоль торгового тракта с отрядом нумасийских кавалеристов, преследуя отступающую армию врага. Но тут облако насекомых опустилось на бессмертного из темноты, напугав еще живых нумасийцев и их коней. Насекомые жужжали и кружились вокруг головы Архана.

— Возвращайся в мою палатку, избранный слуга, — услышал он среди шуршания хитина и шелеста крыльев. — Пришло время возмездия.

Архан передал командование нумасийскому офицеру, приказав ему ночью совершать налеты на вражеский арьергард, повернул своего мертвого коня и поскакал во тьму.

Армия Вечного Царя расположилась полумесяцем, растянувшимся на три мили. Концы полумесяца жадно тянулись к убегающему вражескому войску. Большинство воинов в передних рядах давно умерли, их плоть ссохлась в знойном воздухе пустыни, а трупы стали прибежищем для скарабеев и черных пустынных скорпионов. Мертвецы медленно и бесстрастно надвигались на врага. Когда царь и бессмертные останавливали свою армию на заре, воины стояли ровными рядами под палящим солнцем до тех пор, пока не приходило время идти дальше.

Остальное войско, уцелевшие новобранцы из Кхемри и те, что выжили в союзных армиях Нумаса и Зандри, следовали за авангардом, всего в нескольких милях. Живые трепетали при виде ходячих мертвецов и тайком, когда думали, что никто из бессмертных не смотрит, делали защитные знаки против дурного глаза. Вечный Царь безжалостно подгонял воинов. Раненых не лечили, еды давали совсем мало, лишь скудный паек из зерна и немного воды. Нагаша не волновало состояние их плоти, потому что, когда понадобится, они все равно будут сражаться, живые или мертвые.

Живые отводили глаза и дрожащими руками крепче сжимали копья, когда Архан скакал мимо. Он добрался до шатра хозяина в самом конце колонны, раскинутого на ровном участке песка в нескольких сотнях ярдов от дороги. Остальные палатки теснились неподалеку, и Архан увидел армейских инженеров, с неистовой быстротой работавших под присмотром нескольких бессмертных. До него доходили слухи о боевых новшествах Нагаша, и он предположил, что вводятся они в преддверии битвы под Кватаром.

У палатки хозяина ждали более двух десятков коней-нежити. Архан тщательно скрыл свое недовольство. Присоединившись к войску несколько недель назад, он изо всех сил старался избегать общества соратников-бессмертных. Годы одиночества, проведенные в черной башне, сделали его нетерпимым, он перестал доверять другим, в особенности таким, как он сам. Взяв себя в руки, Архан соскользнул с седла и вошел в шатер хозяина, даже не глянув на съежившихся снаружи рабов.

В шатре было тесно от стоявших на коленях людей. Архан заметил Раамкета в новом плаще из человеческой кожи и перебинтованного Шепсу-хура. Бессмертные всматривались в Архана голодными злобными взглядами шакалов. Он в ответ оскалился, обнажив черные зубы.

Нагаш, Вечный Царь, восседал на древнем троне Кхемри в глубине шатра. По бокам сидели его обеспокоенные союзники. Архан сразу увидел, что кампания оставила свои следы на всех трех царях. Амн-назир, царь-жрец Зандри, пребывал в оцепенении, глаза его остекленели, лицо обмякло под воздействием черного лотоса. Сехеб и Нунеб, цари-близнецы Нумаса, пока еще сохраняли разум, но были в сильной тревоге и непривычно замкнуты. Один из них — Архан не знал, который именно, — постоянно грыз ногти, когда думал, что на него никто не смотрит. Бессмертный учуял запах крови на кончиках пальцев царя.

Визирь прошел мимо коленопреклоненных бессмертных и опустился на колени прямо у ног Нагаша. Он слышал слабые стоны призрачной свиты некроманта, кружившей у того над головой.

— Что прикажешь, владыка? — спросил Архан.

Нагаш на троне выпрямился.

— Мы приближаемся к Кватару, — заявил Вечный Царь. — Пришло время малодушному царю Белого Города расплатиться за поражение у Врат Рассвета. — Некромант вытянул руку. — Я пошлю тебя с этими бессмертными в некрополь Кватара, и там вы поднимете армию. Они и отберут город у наших врагов. Когда мятежные цари Востока дойдут до стен Кватара, вы будете ждать их там, чтобы преградить путь и решить их судьбу.

Теперь Архан понял, в чем смысл неторопливого преследования вражеского войска. Нагаш, как стадо, подталкивал их в сторону Кватара, где намеревался загнать в ловушку у городских стен и безжалостно уничтожить. Визирь обернулся на коленопреклоненных бессмертных. Все вместе они смогут воскресить значительную армию в городе мертвых, такую, которая с легкостью сокрушит чахлый гарнизон Кватара, а потом — кто знает? Белому Городу потребуется новый царь.

Визирь улыбнулся и склонил голову перед Нагашем.

— Как прикажешь, владыка, — сказал он. — Мы — твоя стрела возмездия. Отпусти тетиву, и мы полетим прямо в сердце твоего врага.

Вечный Царь мрачно улыбнулся визирю.

— Я всегда могу положиться на тебя, верный слуга, — произнес он и сделал повелительный жест. Из тени появились рабы с кубками, до краев полными алой жидкостью. — Пейте, — приказал Нагаш. — Пусть ваши члены наполнятся энергией для предстоящей битвы.

Архан в мгновение ока вскочил на ноги, ощутив внезапное напряжение в воздухе, — бессмертные учуяли эликсир. Раб подошел к визирю и первому предложил кубок. Принимая протянутый кубок, Архан понял, что смотрит прямо в голубые глаза Газида. Держа кубок обеими руками, визирь приложился к нему, и тело его содрогнулось, вкушая силу.

Остальные бессмертные ринулись вперед, как стая шакалов к трупу. Газид смотрел, как они пьют, и смеялся, а глаза его сверкали безумием.

В предрассветный час воющий рой незамеченным пролетел над головами отступающей на восток армии. Быстрее, чем ночной ястреб, он понесся к большой равнине у подножия Хрупких Пиков, где под звездами высились башни Кватара, подобные белым усыпальницам. В ночное небо устремлялись клубы дыма из бедных кварталов, где все еще находили и предавали огню жертв чумы.

Колышущийся, бурлящий рой пролетел над почти опустевшим городом и его затаившимися часовыми, стремясь к гробницам, расположенным вдоль подножия гор к востоку от города. Огромный рой на некоторое время словно завис над некрополем, метнулся в одну сторону, в другую, будто разыскивая что-то в лабиринте усыпальниц. Потом устремился к югу, пересек дорогу, ведущую из Кватара к Вратам Рассвета, и замер над обветшалыми, рассыпающимися гробницами самых бедных горожан. Дымящиеся оболочки мертвых насекомых хлынули вниз. Бессмертные хотели немного передохнуть после своего долгого полета из шатра Нагаша. Архан остановился на минутку, чтобы уточнить, где он находится, и посмотреть, насколько высоко висит луна. До рассвета оставалось часа три, решил он. Медлить не следует. Среди бессмертных послышались шипящие команды. Сподручные Нагаша разлетелись между гробницами, следуя тайному узору, которому их научили много столетий назад. Архан стоял в центре этой колдовской паутины, в жилах его бурлила нечеловеческая сила. Он напряг чувства и ощутил магические потоки, пронизывающие воздух. Даже на расстоянии сотен миль он чувствовал пульсацию Великой пирамиды, как громоподобное биение сердца бога.

Архан вскинул руки к черному небу и начал читать могущественное заклинание. Бессмертные присоединялись к нему один за другим, и вскоре воздух дрожал от их жутких голосов. Черная магия растекалась среди гробниц, как темное пятно, проникала сквозь щели усыпальниц и заливала укутанные саванами тела внутри. Визирь знал, что бедные не могли позволить себе действенных защитных чар, обычно применяемых в гробницах знати, а значит, это упрощало выполнение задачи.

Ритуал продолжался больше часа, становясь все сложнее и мощнее, и наконец Архану показалось, что энергия гудит, прикасаясь к его коже. Над бесчисленными гробницами взвивалась пыль — их обитатели начали шевелиться и прижиматься к тонким каменным стенам. Стены трещали, раскачивались, усыпальницы обрушивались, и первые воины новой армии Архана, пошатываясь, выбирались наружу.

Сотни сотен скелетов выкарабкивались из гробниц, в их глазницах светились крохотные искры могильного света. Грязные, превратившиеся в лохмотья саваны свисали с тел. Скелеты безмолвно шаркали на запад, повинуясь воле Архана. На разоренной земле за некрополем они построились в неровные ряды, подчиняясь командам бессмертных. Спустя два часа в армии мертвецов насчитывалось полных тридцать тысяч, и это исчерпало некромантское могущество Архана.

На востоке показались первые лучи солнца. Архан знал, что на рассвете его власть ослабеет, потому что ему придется искать укрытия от солнечных лучей. Скоро народ Кватара будет, стеная, смотреть на восток и умолять об избавлении от отвратительной орды, перебравшейся через городские стены.

Но ни один из жителей Кватара не доживет до рассвета.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Кровь князей

Кхемри, Живой Город, 46 год Уалапта Терпеливого

(—1950 год по имперскому летосчислению)

Царь-жрец Кхемри стоял под палящим полуденным солнцем и старался не думать о крови. Он стоял на площадке надсмотрщика на краю Долины Царей и смотрел, как рабы трудятся над фундаментом Черной пирамиды. По приказу Нагаша большую долину в самом центре некрополя Кхемри полностью изменили. Многие десятки небольших гробниц разобрали и перенесли в другие части некрополя, чтобы высвободить место. Через долину провели широкую дорогу, ведущую к реке, чтобы с баркасов можно было перетаскивать большие блоки мрамора, при этом тоже пришлось снести немало гробниц. Пока по дороге на сотнях телег вывозили песок из котлована, предназначенного для подземных уровней пирамиды. В законченном виде Черная пирамида будет доминировать над всеми прочими сооружениями некрополя. Собственно, она станет самым высоким строением во всей Неехаре, меньшего честолюбие царя не допускало.

Нагаш крепко обхватил себя руками. Несмотря на жаркий день, он мерз, ему казалось, что кости сделались хрупкими, увеличивавшаяся слабость высасывала из конечностей силу. Скоро надо будет подкрепиться. Месяцы экспериментов позволили Нагашу отточить процесс поглощения жизненной энергии из крови. Результат ошеломлял. Нагаш за всю свою жизнь и припомнить не мог, когда обладал такой силой и ясностью мысли. Однако эффект был слишком кратким. И всякий раз, когда прилив крови ослабевал, Нагаш чувствовал себя более истощенным и несчастным, чем прежде. Ни еда, ни отдых не избавляли его от ужасного холода, проникающего в кости, и пугающей слабости, делавшей его беспомощным, как дитя. Единственное спасение — новая порция крови. К счастью, перебоев с ее поставками не было.

Вокруг некрополя для рабов разбили несколько десятков лагерей, огороженных по периметру канавами и деревянным частоколом. Патрулировались они кавалеристами из царской армии. После разграбления Зандри к выполнению грандиозного замысла Нагаша присоединили еще тридцать тысяч рабов, в том числе основной корпус войска царя Некумета и две трети его подданных, и каждый день прибывали новые — крупные города Неехары платили дань, надеясь, что их не постигнет та же судьба, что Некумета и его народ.

Сражение на дороге, ведущей к Кхемри, было быстрым в значительной степени благодаря наемным войскам Зандри. Варвары-северяне не верили в богов Благословенной Земли, поэтому заклинания жриц Неру на них не распространялись, и они оказались совершенно беззащитны перед колдовством Нагаша. Он целую ночь мучил воинов, насылая на них призрачные видения и роковые знамения. К полуночи варвары запаниковали и были на грани мятежа, а когда Некумет и его аристократы попытались призвать их к порядку, подняли бунт.

Вражеский лагерь охватил хаос. Армия Зандри повернула оружие против своих же воинов, и разразилась долгая жестокая битва. К рассвету уцелевшие наемники бежали из лагеря, направившись в пустыню, на юг. Оставшееся войско Некумета, голодное и измученное, пало духом, лагерь был разрушен. И тут на дороге позади них появилась армия Нагаша в полной боеготовности.

Несмотря на все пережитое ночью, войско Некумета все же сумело занять боевые позиции и вступить в сражение, но тут их атаковала кавалерия Архана, и боевые порядки Зандри распались под этим натиском. К середине утра царь Некумет предложил Нагашу свои условия капитуляции, однако царь Кхемри наотрез отказался. Никаких условий. Зандри безоговорочно сдается, или их всех до единого вырежут. У пришедшего в смятение Некумета не было выбора, ему пришлось согласиться. К концу дня оставшихся в живых воинов Зандри разоружили и заковали в цепи. Им предстоял долгий переход в Кхемри. С Некумета сняли корону, царский наряд, одели его в дерюгу и отправили домой на блохастом муле. И только добравшись до разрушенных ворот Зандри, он узнал, что сделал с его городом Нагаш.

Известие о сражении пронеслось по Неехаре, как зимняя буря. Потрясенные послы бежали из разрушенного Зандри. Толпы горожан в Кхемри вышли на улицы, приветствуя своего царя-победителя. Превосходство Живого Города было восстановлено одним-единственным ударом, и Нагаш смог наконец всерьез приступить к выполнению своего грандиозного замысла.

Царь еще раз осмотрел котлован и задумчиво покивал. Рядом с ним стояла свита, ученые и рабы, державшие чертежи пирамиды на случай, если Нагашу потребуется с ними свериться. Справа от царя стоял Архан Черный в богатой одежде, с пальцами, унизанными золотыми кольцами, которые он украл у аристократов поверженного Зандри. За свой вклад в разгром армии Зандри он был щедро награжден, назначен главным визирем и надзирателем за строительством Черной пирамиды. Кроме того, именно ему, первому из вассалов, Нагаш дал попробовать эликсир, чтобы снова насладиться энергией молодости.

Нагаш решил, что работы в котловане идут хорошо.

— Продолжайте, — сказал он визирю. — Пусть копают день и ночь, пока не закончат.

— Горожане тоже или только рабы? — осторожно уточнил визирь.

Чтобы ускорить возведение пирамиды, Нагаш приказал переселить в невольничьи лагеря всех городских преступников, а каждого горожанина, обязанного отбыть общественную повинность, отправлять на строительную площадку.

Нагаш обдумал вопрос и взмахнул рукой.

— Самый тяжелый и опасный труд оставляй рабам, — сказал он. — Но свой вклад должен внести каждый.

Архан поклонился.

— Как прикажешь, — ответил он. — Но тогда смертность среди рабов возрастет. Мы уже и так потеряли довольно много из-за голода и болезней.

— Болезни? — Царь нахмурился. — Как такое возможно?

Визирь тревожно переступил с ноги на ногу. Он тоже начинал испытывать муки голода, глаза его ввалились, а руки дрожали от холода.

— Жрецы Асаф и Гехеба не особенно старались очистить лагеря от болезни, — сказал он. — Я пожаловался их иерофантам, но они утверждают, что жрецы заняты другими делами.

— Например, пытаются подорвать мою власть, — прорычал Нагаш.

Со времени его возвышения жрецы постоянно чинили ему препятствия. Они требовали, чтобы он уступил Неферем и согласился уйти, как только Сухет достигнет совершеннолетия. Послушники распространяли среди населения слухи о том, что боги недовольны правлением Нагаша и накажут Кхемри, если Нагаша не свергнут. Наверняка все это делалось по приказу Жреческого совета Махрака, крайне заинтересованного в том, чтобы сохранить влияние над Неехарой. Если бы Нагаш был уверен, что это сойдет ему с рук, он бы с радостью послал воинов сровнять все храмы с землей, а проклятых жрецов отправил бы на работу в лагеря, но, к несчастью, Совет обладал слишком большой властью и влиянием на все крупные города, поэтому пока Нагашу приходилось терпеть его вмешательство.

Мощное тело царя пронзило холодом. Он крепче обхватил себя руками и нахмурился, глядя вниз, в котлован.

— Всех умерших рабочих замуровывай в пирамиду. Хорони их в фундаменте. Скрепляй стены их кровью и костями. Не важно, как именно ты это сделаешь. Понял меня?

Визирь кивнул. Архан лучше и быстрее всех вассалов царя уловил основные принципы некромантии. Энергия смерти, заключенная в пирамиду, поможет сделать грандиозное сооружение более восприимчивым к заклинаниям Нагаша и ветрам черной магии.

— Слушаюсь. — Он снова поклонился.

Нагаш уже собрался уходить, чтобы вернуться к своим занятиям во дворце, как вдруг заметил Кефру, торопливо поднимавшегося по ступенькам на площадку надсмотрщика. Как и Архан, молодой жрец пил колдовской эликсир царя, правда, Кефру согласился на это только после приказа Нагаша. Нежелание слуги приводило Нагаша в недоумение, но было ясно, что подорванному здоровью Кефру вливания колдовской энергии пошли на пользу.

Жрец приблизился к царю и поклонился. Нагаш недовольно посмотрел на него.

— Почему ты не во дворце? — спросил он.

Помимо всего прочего, Кефру должен был следить за Неферем и ее сыном, отделенными друг от друга и размещенными в разных частях дворца. Кефру немного помолчал, переводя дыхание. Под резким солнечным светом было видно, какая у него бледная, с нездоровой желтизной кожа.

— Час назад в город прибыл отряд лазутчиков с сообщением, что царское посольство из Ламии уже близко. Царя Ламашептру ожидают во второй половине дня, он станет просить аудиенции во время большого приема сегодня вечером, — сказал он.

Лицо царя помрачнело.

— Надо полагать, Ламашептра будет настаивать на встрече со своей тетей Неферем и ее сыном.

— Лазутчики о такой просьбе ничего не говорили, — осторожно произнес жрец.

Нагаш сердито посмотрел на него.

— Не будь болваном! — рявкнул он. — Иначе чего ради царь Ламии вдруг бросил свои злачные места и пересек половину страны? — По телу Нагаша пробежала легкая дрожь, но он сумел подавить ее, стиснув зубы. Он подумал, что можно успеть подкрепиться до встречи с Ламашептрой, но решил, что это проявление слабости, и отбросил подобную мысль. — Честно говоря, ничего удивительного тут нет, — продолжил он. — Это было всего лишь вопросом времени. Я ждал, когда же Ламашептра соберется с мужеством и явится сюда, чтобы проверить прочность старых союзов. — Он сердито посмотрел на Кефру. — Сколько с ним воинов?

— Несколько ушебти и сотня кавалеристов, — пожал плечами жрец.

Нагаш кивнул:

— Значит, он не собирается совершать безрассудных поступков. Отлично. — Некромант нетерпеливо махнул рукой. — Сообщи Неферем и Сухету, что сегодня вечером им предстоит присутствовать на большом приеме. Кто знает, может быть, Неферем увидит сына и наконец дрогнет. И тогда вечерний фарс будет стоить того, чтобы его посмотреть.

Делегация ламийцев явилась во Двор Сеттры под звуки фанфар и ритмичное бренчание колокольчиков на щиколотках, а заодно под шуршание шелка и шорох кожи по отполированным мраморным плитам.

Все разговоры прекратились, а головы повернулись, когда полдюжины танцовщиц закружили по сверкающему проходу в вихре оранжевых, желтых и красных лент, подобно обманчивым духам солнца. Пресыщенные аристократы Неехары забыли, о чем они говорили до того, как поймали взглядом дразнящее обнаженное плечо, пышное бедро или темные влажные глаза.

Вслед за танцовщицами по проходу размашисто шел царь Ламии, окутанный блаженным ароматом наркотических благовоний. У Ламашептры, худощавого и грациозного, шаг был таким же легким и быстрым, как у танцовщиц, а сам он, молодой и красивый, едва вышел из юношеского возраста. Цари Ламии вступали в брак очень поздно, утверждая, что лучше служат своей богине, впитывая все те удовольствия, которые мог предложить им их город. У Ламашептры с его гладким, без единой морщинки, лицом цвета темного меда и прозрачными карими глазами впереди лежали многие десятилетия поклонения богине. У него был островатый нос, пухлый, чувственный рот и коротко подстриженная бородка, а кудрявые черные волосы спускались ниже плеч. В отличие от других молодых аристократов на Ламашептре была летящая желтая шелковая туника, распахнутая на груди, и узорчатые шелковые шаровары.

На ухоженных пальцах поблескивали золотые кольца, в левом ухе виднелась серьга со сверкающим рубином. Собравшаяся знать уставилась на царя Ламии так, словно им показали экзотическое животное, но Ламашептра наслаждался их вниманием.

Еще совсем недавно, во времена больших приемов Тхутепа, царский двор был пуст, от его стен отражалось эхо, но сейчас в помещении собралось больше народа, чем когда бы то ни было. Толпы недавно возвысившихся аристократов, разодетых в кричащих цветов юбки и накидки, открыв рты, смотрели на ламийскую процессию, а послы Нумаса, Разетры, Ливары и Ка-Сабара, собравшись вместе, о чем-то перешептывались. Первые посланники стали появляться при дворе через месяц после победы царя над Зандри и со страхом вслушивались в рассказы Нагаша о переменах в Неехаре. После случившегося в Зандри никто не осмеливался возражать человеку, которого тайком начали называть Узурпатором.

В дальнем конце большого зала стояли царские визири и военачальники, служившие ему с самого начала. Они смотрели на Ламашептру и его свиту голодными глазами хищников. Среди них на темном троне Сеттры Великого восседал Нагаш. Он напряженным взглядом следил за приближавшимися ламийцами, но лицо его оставалось холодным и бесстрастным.

Примерно за дюжину шагов до возвышения танцовщицы прекратили кружиться и поклонились. Шелковые ленты обвили их, как языки пламени. Ламашептра проследовал мимо них и подошел к подножию каменных ступеней, так близко, что Архану и Шепсу-хуру пришлось поклониться и посторониться, пропуская царя.

Ламашептра приветственно раскинул руки и одарил Нагаша ослепительной заученной улыбкой.

— Приветствую, кузен, — сказал он Узурпатору. — Я Ламашептра, четвертый, кто носит это имя, сын великого Ламашаразза. Для меня большая честь наконец-то встретиться с тобой.

— Что ж, я доволен, — холодно отозвался Нагаш. Он улыбался одними губами, темных глаз эта улыбка не коснулась. — Сыны Ламии давно не появлялись при дворе царя Живого Города. Мне уже стало казаться, что ты и твой отец намеренно наносите мне оскорбление.

На лицах танцовщиц промелькнуло изумление, но Ламашептра не проглотил наживку.

— Путешествие в Живой Город весьма длительно, кузен, — вкрадчиво произнес он. — Ты мог с тем же успехом сказать, что медленно текущая река или песчаная дорога хотят над тобой посмеяться.

По толпе пронесся нервный смешок, вызвав предостерегающие взгляды со стороны избранных, но Ламашептра притворился, что ничего не заметил.

— Мне бы и в голову не пришло оскорблять того, кто сам достиг столь грозного трона.

— Неплохо сказано, — ответил Нагаш, и в его голосе прозвучала легкая угроза. — И какова же причина этого своевременного визита?

— Какая же еще, кузен? Долг и преданность, — сказал Ламашептра. — И родственные узы. Перед смертью мой благословенный батюшка заставил меня поклясться перед богиней, что я передам его благословение племяннику Сухету, которого он так и не увидел. А также наказал мне передать последнее «прощай» его сестре Неферем. Вот я и проделал столь долгий путь, чтобы выполнить волю отца.

— Ради Неферем и Сухета, но не ради меня, кузен? — спросил Нагаш.

Ламашептра рассмеялся, словно Нагаш очень остроумно пошутил.

— Будто я могу проигнорировать великого царя-жреца Кхемри! Естественно, я прибыл, чтобы выказать тебе свое почтение и заверить в бесконечном уважении Ламии.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — ответил Нагаш. — Столетиями Кхемри ценил уважение Ламии выше, чем любого другого города. Полагаю, что Ламия присоединится к прочим городам Неехары и преподнесет нам небольшой подарок в знак своего уважения.

Улыбка ламийца не дрогнула.

— Уважению невозможно назначить цену, кузен, — сказал он. — Но какой подарок доставил бы тебе радость?

— Тысяча рабов, — пожал плечами Нагаш. — Думаю, это очень скромный дар для такого богатого города.

— Тысяча рабов в год? — слегка нахмурившись, уточнил Ламашептра.

— Разумеется нет, — негромко хмыкнул Нагаш. — Тысяча рабов в месяц, чтобы помочь мне с великим строительством в некрополе. И в интересах мира, конечно.

— Мира. Конечно, — отозвался ламиец. — И я уверен, эта цена куда ниже, чем та, что пришлось заплатить Зандри.

— Безусловно, — согласился Нагаш. — Я рад, что ты все понимаешь.

— Не волнуйся, кузен. Я многое понимаю. — Ламиец кивнул на меньший трон, справа от Нагаша. — Но вот почему-то я не вижу мою знатную тетушку и ее сына. Я столько слышал о легендарной красоте Неферем и очень хочу увидеть ее своими глазами. — Он слегка поклонился в направлении трона. — У меня есть для нее подарок от народа Ламии, свидетельствующий о нескончаемой любви к Дочери Солнца и преданности ей. Надеюсь, ты позволишь мне преподнести его?

— Мы всегда рады получать дары от великих городов, — небрежно сказал Нагаш. — Давай его сюда и позволь мне взглянуть.

Ламашептра широко улыбнулся и сделал знак своей свите. Из толпы телохранителей, придворных и рабов выскользнула невысокая худенькая фигурка и поспешно приблизилась к возвышению. Нагаш увидел юношу, скорее мальчика, не старше пятнадцати лет, но почему-то в ярко-желтом одеянии жрецов Птра. Мальчик остановился около Ламашептры и низко поклонился Нагашу.

Царь Кхемри недовольно воззрился на мальчика.

— Это что, такая шутка? — спросил он.

— Вполне понятная реакция, кузен, — негромко фыркнул Ламашептра, — но заверяю тебя, Небунефер — жрец, получивший полное посвящение. Жрецы Махрака утверждают, что он — один из самых одаренных юношей своего поколения и что Великий Отец предназначил ему особую судьбу. Однако пока он будет служить царице и заботиться о ее духовных потребностях, раз уж она не может участвовать в обрядах в городском храме.

Нагаш с трудом пытался скрыть раздражение. Надо признать, этот ламийский хлыщ весьма умен, но в чем его цель? Может, Жреческий совет подкупил его, чтобы заслать во дворец своего шпиона? А может, Ламашептра — добровольный союзник проклятых жрецов?

Разумеется, Нагаш мог отказаться принять этот дар, но это означало проявить слабость, а Махрак просто начнет посылать жрецов одного за другим, пока не вынудит его согласиться. Нагаш с подозрением посмотрел на мальчишку. Лицо у Небунефера было открытым и уверенным, полным самонадеянности юности. «Интересно, — подумал царь, — какова на вкус его кровь?» И улыбнулся.

— Добро пожаловать, мальчик, — обратился Нагаш к Небунеферу. — Служи царице хорошо и со временем будешь вознагражден.

Небунефер еще раз поклонился, а глаза Ламашептры загорелись торжеством.

— Так где же моя возлюбленная тетушка и ее сын? — снова спросил он. — Я надеялся увидеть ее здесь, сидящей перед гостями и верными подданными, как полагается правительнице.

Нагаш молча посмотрел на Ламашептру долгим изучающим взглядом, поднял правую руку и сделал знак кому-то в тени позади трона.

Из темноты послышался шепот, следом зашаркали шаги. Но оттуда появилась не Неферем и даже не Сухет. Первым из тени вышел старик, хромой и изломанный, с лысой, покрытой шрамами головой, с обвисшими, дергающимися губами и неожиданно пронзительными и лихорадочно-яркими синими глазами. Газид, последний великий визирь Кхемри, повернулся и поманил кого-то из тени, как ребенок, зовущий играть своих товарищей. Он не обращал внимания на лица, уставившиеся на него из толпы. Взгляды, полные ужаса и жалости, давно ничего для него не значили. Нагаш сохранил ему жизнь в ту ночь, когда заживо похоронил брата, но сохранил не из милосердия. Он отдал старика своим вассалам, изобретательно пытавшим его несколько лет подряд. Возраст и страшные муки лишили его когда-то острого разума, и теперь он был всего лишь маленьким ребенком в теле старика. И лишь тогда Нагаш вернул его Неферем и Сухету.

Газид выманил на свет высокого юношу благородной наружности, одетого как аристократ, в юбку и накидку из парчи. На голове у него блестел золотой венец князя. Сухет унаследовал красивые черты своего отца и жестокую манеру поведения своего прославленного деда, а также его пронзительный взгляд и квадратный подбородок. Похоже, даже Ламашептру поразила царственная осанка юноши.

Сухет, сын Тхутепа, держался с исключительным достоинством и уверенностью. Он прошел мимо большого трона с таким видом, словно тот стоял пустым, спустился по каменным ступеням и остановился перед царем Ламии. При виде юного князя по толпе избранных пробежал рокот недовольства. Архан, тот и вовсе смотрел на Сухета как на ядовитую змею.

Ламашептра тепло улыбнулся Сухету, нарочито не обращая внимания на неприязненные взгляды аристократов. Он начал что-то говорить, но слова застряли у него в горле, едва он увидел Дочь Солнца, появившуюся из темноты за троном Нагаша.

На ней было платье чистейшей белизны, подпоясанное ремнем из кожи и отполированной меди, свободно лежащим на бедрах. Длинные черные волосы вымыты с добавлением ароматических масел и заплетены в толстую косу, доходившую до талии. Зеленые глаза царицы, подведенные углем, ярко сверкали, но никаких других бальзамов и красок она на лицо не добавила. Шла она босой и простоволосой, не надев ни тяжелой золотистой накидки, ни прекрасного царского венца, ни золотых браслетов и колец, привезенных из далекой Ламии. Неферем, царица Живого Города и Дочь Солнца, укуталась в страдания. Ее лицо казалось бледной маской, прекрасной, но застывшей, как изображения, вырезанные на саркофагах.

Царица уже не была той юной девушкой, как когда-то. Жизнь и утраты оставили свой след на ее лице, состарив раньше времени. При виде ее в зале зашептались, и даже Ламашептра растерялся. Он отпрянул, словно от удара. На кратчайший миг взгляд его карих глаз метнулся к человеку на троне Кхемри, и царь Ламии медленно, благоговейно преклонил колени перед Неферем.

Зашелестев одеждой, весь двор сделал то же самое. Кто-то опускался на колени грациозно, кто-то просто упал в изумлении. Через несколько мгновений остались стоять только избранные Нагаша, начавшие тревожно переглядываться, и сын царицы Сухет.

Князь повернулся и впервые почти за десять лет увидел свою мать.

Нагаш, сложив ладони домиком и прижав их к губам, внимательно вглядывался в эту пару, пытаясь подавить гнев. Он совершил ошибку. Следовало устроить Ламашептре и Сухету встречу наедине. Он собирался продемонстрировать свою власть над женой Тхутепа и его наследником, позволив на короткое время появиться перед двором, но не учел предрассудки и чувствительность людей. Сухет посмотрел в глаза матери и забыл обо всем. Он кинулся к ней, растеряв все свое величие. Неферем потянулась к нему, как во сне, и только слегка наморщенный лоб выдавал ее потрясение. Князь взял ее руки в свои и почтительно прижался к ним лбом.

Царь Кхемри не обращал ни малейшего внимания на слезливую сцену. Его глаза не отрывались от Ламашептры. Ламиец с благоговением смотрел на мать с сыном, но не смог скрыть расчетливый блеск в темных глазах.

И в этот момент Нагаш понял, что Сухет должен умереть.

За ним пришли глубокой ночью, когда весь дворец спал. Келья Сухета находилась двумя уровнями ниже растянувшегося во все стороны дворца. Это была тесная комнатушка, где раньше хранились специи и вина. Весь этот уровень забросили несколько десятков лет назад, еще во времена Хетепа, и теперь только Кефру и Газид ходили по темным коридорам, и только у слуги Нагаша имелся ключ от комнаты Сухета.

Кефру показывал дорогу, держа дрожащей рукой масляную лампу. Жрец уверенно шел по лабиринтам коридоров и в конце концов остановился перед ничем не примечательной дверью из тяжелого, испещренного вмятинами тикового дерева. Кефру долго рылся в своих одеждах и наконец вытащил длинный ключ из потускневшей бронзы и вставил его в массивный замок.

Механизм издал громкий щелчок. Кефру потянул дверь на себя, но Архан Черный быстро шагнул вперед, грубо оттолкнув слугу. Масляная лампа упала на пол и разбилась. Раамкет и Шепсу-хур вслед за визирем молча ворвались в комнату.

Она была небольшой, каких-нибудь двадцать на шесть шагов. У длинной стены стояли узкая кровать и кедровый сундук для одежды. Напротив кровати располагался узкий стол с маленькой лампой и единственный стул. За этим столом князь ел и читал свитки, приносимые из библиотеки.

Хотя ему разрешалось в строго определенных границах гулять по двору, эта комнатка служила Сухету домом почти десять лет.

Газид приподнялся со своего тюфяка у двери, испуганно открыв рот, и испустил бессловесный, почти детский вопль. Раамкет схватил его за руки и отшвырнул с дороги. Слуга ударился о каменную стену и без чувств рухнул на пол.

Когда оба аристократа приблизились, Сухет встрепенулся на своей узкой кровати. Первым его схватил Раамкет, вцепившись могучей рукой в левую руку князя. Правая рука Сухета стремительно метнулась вниз. Раамкет завопил от боли — возле ключицы, всего в нескольких дюймах от шеи, торчала рукоятка столового ножа.

Шепсу-хур выскочил вперед и ударил князя кулаком в лицо, сломав его орлиный нос и разбив губу. Голова Сухета дернулась назад, ударившись о стену над кроватью, юноша упал. Раамкет и Шепсу-хур схватили его за ноги и грубо стащили на пол. Газид, пришедший в себя, съежился у стены и завыл от ужаса. Сухет сплюнул кровью и попытался вырваться из рук нападавших, но тут на него упала чья-то тень. Нагаш навис над князем, держа в руке две длинные медные иглы.

— Держите его крепче! — приказал он.

В тесной комнате повис запах крови, и у царя от голода закружилась голова.

Шепсу-хур и Раамкет сильнее сжали руки князя, лица их исказились от усилия. Нагаш метнулся вперед, как разящая змея, и воткнул иглы. Тело Сухета дернулось и сделалось неподвижным. При виде этого Газид завыл еще громче.

— Заткните его! — рявкнул Нагаш.

Раамкет начал избивать старика. По кивку царя Шепсу-хур сорвал с князя тунику и отшвырнул ее в сторону.

— Чернила! — приказал Нагаш, обернувшись и протянув руку к Кефру, все еще стоявшему в коридоре.

Жрец замялся, сжимая в руках кисть и чернильницу. Его землистое одутловатое лицо исказилось от страха, но царь не раз давал ему испить своего эликсира, и глаза Кефру тоже заблестели голодом.

— Наверняка есть другой способ, — заикаясь, выдавил он. — Мы не можем этого сделать, хозяин. Только не с ним.

— Ты осмеливаешься возражать мне?! — прошипел царь. — Он из плоти и крови, как все те люди, кого ты хватал на улицах. Он ничем не отличается от рабов, чью кровь ты выкачивал, а потом пил из золотой чаши!

— Он князь! — закричал Кефру. — Сын Тхутепа и Дочери Солнца! Боги нас не простят!

— Боги? — скептически спросил Нагаш. — Ты болван. Теперь мы боги. Секрет бессмертия принадлежит нам! — Он показал на потрясенного князя. — Его тело хранит божественную силу. Только представь, насколько слаще и могущественнее она будет. Может, после него нам в ближайшую сотню лет больше ничего не потребуется!

На лице Кефру отразилось страдание.

— Если тебе требуется божественная кровь, убей жреца! — закричал он. — Если князь умрет, ты потеряешь власть над Неферем, а Ламия объявит нам войну! Ты этого добиваешься?

— Неферем ничего об этом не узнает, — холодно ответил Нагаш, — до тех пор, пока я сам не скажу ей. Ламии тоже никто ничего не сообщит. — Он угрожающе шагнул к Кефру. — Сухет должен умереть. Он слишком опасен, чтобы позволить ему жить. Ты что, не заметил, как смотрели на него люди при дворе?

— Но царица… — заикнулся Кефру.

— Царица здесь не правит! — взревел Нагаш. — И не говори мне, что ты поддался чарам этой ведьмы! Или поддался? Поддался? Потому что если ты предпочитаешь, чтобы я напился крови жреца, то я вскрою твои вены прямо сейчас!

Кефру отпрянул, услышав злобный голос царя, и попал прямо в руки Архана. Визирь вцепился в него железной хваткой. Жрец взглянул в отвратительное лицо Архана, и мужество оставило его. Трясущимися руками он протянул царю кисть и чернила.

Нагаш взял их и снова повернулся к неподвижному телу князя. Глаза его пылали жадностью.

— Пока я наношу символы, приготовь чашу, — приказал он, опускаясь на колени возле Сухета. — И чтобы ни капли не пролилось зря.

Спустя несколько часов Нагаш шел по темному коридору к покоям царицы. Его мантия развевалась за спиной, как крылья орла пустыни. Кровь стучала в висках и пылала в жилах: украденная кровь, царская, наполненная энергией юности.

У двери царицы стояли на страже люди стойкие, жестокие и неподкупные. Будучи тюремщиками царицы, они были готовы умереть в любой миг, лишь бы не нарушилась неприкосновенность ее покоев, но они содрогнулись, как перепуганные дети, при внезапном появлении царя. Глаза Нагаша пылали потусторонним могуществом, словно глаза самого Усириана. Как один, стражи опустились на колени и прижались лбами к каменному полу, дрожа от страха. Царь не обратил на них внимания, пронесся мимо, как ураганный ветер, и левой рукой распахнул тяжелую дверь. Тут же послышались испуганные крики спавших в большой прихожей служанок. Они в ужасе вскакивали со своих тюфяков, взывали к хозяйке и молили богов о помощи.

— Молчать! — заорал Нагаш, сжал руку в кулак и мысленно прочитал заклинание.

Тени прихожей сгустились, как чернила, и поглотили женщин в ледяном объятье. Нагаш проскользнул мимо тюфяков, мимо безмолвных дрожащих тел и ворвался в спальню Неферем.

Комната была роскошной, с блестящими мраморными полами и большой террасой, выходившей на северную сторону, к реке. Неферем быстро поднялась со своего ложа и прикрыла обнаженное тело шелковой простыней. Ее распущенные черные волосы рассыпались по голым плечам, глаза блестели, как у кошки в лунном свете. Впервые на лице Неферем отразился настоящий страх.

Нагаш взглянул на нее, и его снова охватило желание. Он знал, что с могуществом, кипевшим в его теле, могуществом, высосанным из жил ее сына, он может получить от нее все, что захочет, и усмехнулся.

— Я тут кое-что подумал, — медленно произнес Нагаш.

Неферем ничего не ответила. Тело ее сильно напряглось, и Нагаш мгновенно сообразил, что она стоит спиной к балкону. Если он сделает еще хотя бы шаг в ее сторону, она просто бросится вниз. От этой мысли некромант захотел ее еще сильнее.

— Увидев тебя сегодня на приеме рядом с сыном, я понял, что поступил с тобой неправильно, — сказал Нагаш и обвел комнату рукой. — Нехорошо держать тебя запертой тут, как птицу в клетке. У тебя сильная воля, почти такая же сильная, как моя, и ты уже говорила, что скорее умрешь, чем подчинишься мне. Каждый прошедший год только отдаляет тебя от меня, и однажды ты сбросишь свою земную оболочку и присоединишься к мужу в загробной жизни.

На лице Неферем появилось настороженное выражение, а тело слегка расслабилось.

— То, что ты говоришь, — верно, — ответила она. — Но если ты думал, что сумеешь сломить мою волю, дав мне возможность встретиться с Сухетом, то ошибся. Получилось как раз наоборот.

— О, я знаю, — произнес царь. — У тебя очень сильная воля, почти как моя. Теперь я это вижу и пришел сюда, чтобы освободить тебя.

Дочь Солнца озадаченно посмотрела на Нагаша.

— Что это значит? — спросила она.

— Это значит, что у тебя есть выбор, — улыбнулся царь. — Здесь и сейчас я принесу богам клятву, что начиная с этого мгновения я не причиню Сухету никакого вреда. И никогда больше не буду использовать его, чтобы сломить тебя. — Он сделал небольшой шаг вперед. — Ты вольна выбрать собственную судьбу. Или оставайся здесь и правь вместе со мной, или выпей это, и та жизнь, которую ты знаешь, завершится.

Нагаш поднял правую руку. В ней он держал небольшой золотой кубок, до половины наполненный какой-то темной жидкостью. Эликсир был еще теплым, свежим, полученным из юного сердца Сухета. Царица посмотрела на кубок, и лицо ее сделалось неподвижным и спокойным.

— Ты клянешься, что Сухету ничего не угрожает?

— Начиная с этой минуты и навсегда он может поступать так, как хочет, — ответил Нагаш. — Клянусь всеми богами.

Дочь Солнца кивнула, мгновенно приняв решение.

— Тогда дай мне этот кубок.

— Ты уверена? — спросил Нагаш. — Сделаешь глоток, и обратного пути не будет.

Неферем вздернула подбородок и смерила Нагаша надменным взглядом.

— В жизни своей ни в чем не была так уверена, — отрезала она. — Пусть придет тьма. Я устала от этой печальной, ужасной жизни.

Некромант улыбнулся.

— Как пожелаешь, царица, — сказал он и протянул ей кубок. — Выпей все, верная жена. Результат будет быстрым и безболезненным.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Дорога из костей

Кватар, Город Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(— 1744 год по имперскому летосчислению)

Армия Востока шла в сторону Города Мертвых всю ночь и на рассвете тоже, все ускоряя шаг.

Первые полки перевалили через барханы на западном краю Долины Усириана около полудня. Завидев белые стены, мерцающие под обжигающим солнечным светом, воины вскинули руки к небу и возблагодарили Великого Отца за спасение. Спотыкаясь и пошатываясь, они спустились по песчаному склону, ломая ряды, — так их манила прохладная вода, свежая еда и тюфяк в тени, где можно спать, ничего не опасаясь. Командиры сделали нерешительную попытку призвать всех к порядку, но в горле у них пересохло, и после нескольких недель на скудной пище они испытывали такой голод, как никогда в жизни. Следующие полки, в свою очередь перевалив через барханы, увидели, как их товарищи сломя голову бегут к городу, и присоединились к ним. И вот взгляду Рак-амн-хотепа, ехавшего в середине колонны, предстал настоящий поток загорелых тел, хлынувший через каменистую равнину в сторону стен Кватара.

Разразившись бранью, царь остановил колесницу. Толпа растянулась больше чем на милю, и он уже никак не мог их остановить, но поклялся, что устроит командирам разнос еще до того, как закончится день. Его присутствие вынуждало остальных сохранять строй. Он видел нетерпение в глазах воинов, но одного взгляда на разъяренное лицо царя хватило, чтобы вспомнить о дисциплине.

Рак-амн-хотеп, обливаясь потом и наблюдая за своим арьергардом, дожидался, пока мимо пройдут все шеренги. Долгое мучительное отступление не будет закончено, пока последний воин не пройдет сквозь городские ворота.

Возничий вытер вспотевший лоб и вытащил из-за пояса плоскую кожаную фляжку. Сначала он предложил ее царю, но Рак-амн-хотеп стоически отказался.

— Пей, — сказал он возничему. — Я потерплю.

Спустя несколько минут царь услышал скрип и грохот колес и ошеломленно прищурился.

— Так быстро? — пробормотал он. — Во имя всех богов, это все, что осталось?

Немногие колесницы и тяжелые кавалеристы проехали мимо царя в строгом порядке, уставшие, но гордые тем, что честно выполнили свой долг, прикрывая отход армии. Разетрийские колесницы тянули кони, взятые из обоза, ибо ящеры джунглей все до одного погибли от зноя. Проезжая мимо царя, возничие вскидывали оружие, салютуя.

Экреб появился вместе с последними всадниками. Он тоже ехал верхом.

— Что ты сделал со своей колесницей, глупец? — спросил царь.

— Променял ее разбойничьей княгине за чашку воды, — невозмутимо ответил тот.

— И она не пыталась соблазнить тебя?

— Может, и пыталась, но я пил воду, мне было не до нее.

Царь даже умудрился устало хмыкнуть.

— Так что случилось с твоей колесницей?

Экреб вздохнул:

— Мы слишком часто натыкались на камни, разъезжая по дороге туда и обратно. Левое колесо раскололось пополам. К счастью, у кавалеристов оказались свободные кони.

— Есть признаки преследования? — спросил Рак-амн-хотеп.

— Никого с самого рассвета. Как раз перед тем, как зашла луна, на нас напали нумасийцы, но они скрылись на западе еще до зари.

Рак-амн-хотеп покивал.

— Должно быть, они решили, что мы, как обычно, разобьем на день лагерь, — сказал он. — А теперь отстали от нас на полдня пути. Это первая хорошая новость за последние недели.

— И как раз вовремя, — согласился Экреб, показав на толпу, бежавшую через равнину. — Люди дошли до предела.

— Только половина, — раздраженно возразил царь. — Это позор, но винить нужно командиров. Уж поверь, вот немного отдохнем, и я с ними разберусь.

— И тогда в Кватаре поднимется вой и скрежет зубовный, — уныло усмехнувшись, добавил полководец, посмотрел на бегущих через равнину людей и озадаченно наморщил лоб.

Рак-амн-хотеп уже хотел приказать возничему трогать, как вдруг заметил выражение лица полководца.

— В чем дело? — спросил он.

— Не знаю, — медленно произнес Экреб. — Но тебе не кажется, что город какой-то странный?

С этой стороны Долины Усириана город Кватар напоминал мираж в пустыне. Его белые стены, когда-то испачканные красным дождем ужасной чумы Нагаша, за прошедшие годы снова побелели под безжалостным палящим солнцем и мерцали, как глиняный горшок, только что вытащенный из печи для обжига. Город Мертвых светился, словно новенькая гробница, и воины союзных армий бежали к нему, восторженно крича. Ни один из измученных бойцов не заметил, что ворота Кватара до сих пор заперты, хотя в это время в город и из города должны тянуться подводы и люди. Не удивились они и тому, что из городских труб не идет дым.

Воины добегали до прохладной тени под городскими стенами, задыхаясь, падали на колени, а некоторые даже всхлипывали от облегчения. Офицеры смотрели вверх, на городские стены, и звали стражу, чтобы им открыли ворота. Очень скоро их крик подхватили остальные воины, и орали они так, что можно было разбудить и мертвых. В темноте сторожевой будки у восточных ворот очнулись с полдюжины бледных существ. Услышав вопящие голоса, они велели своим воинам просыпаться.

По всей широкой галерее, тянувшейся вдоль крепостной стены, зашевелились тысячи воинов-скелетов. Из-за стены высовывались белые черепа и крутились во все стороны в поисках врага. Гремя и скрипя костями, воины потянулись за луками, стрелами и дротиками с бронзовыми наконечниками. Никто не выкрикивал приказов, никто не трубил в рога. Безмолвные и целеустремленные, воины-мертвецы поднимались на ноги и целились в беспомощных людей внизу.

Первых стрел на равнине почти не заметили. Люди падали замертво, не успев издать ни звука. Стоны раненых и умирающих еще какое-то время тонули в ликующих воплях и отчаянных мольбах открыть городские ворота. Но вот небо затмила туча летящих дротиков, пролившаяся смертельным дождем на взволнованную толпу. Возгласы облегчения сменились испуганными криками; сразу несколько десятков людей были ранены и убиты. Охваченные паникой и смятением воины начали орать и неистово махать руками мрачным силуэтам на стене, решив, что защитники города стреляют в них по ошибке. Командиры отдавали противоречивые приказы: кто-то действовал по наитию, пытаясь собрать своих солдат, а кто-то требовал немедленно отступать назад, к остальной армии.

Когда полетели первые стрелы, Рак-амн-хотеп не поверил своим глазам. Он потер лицо и прищурился против резкого света, надеясь, что ошибся. Затем услышал отдаленные слабые крики, резкие звуки рогов, и ему открылась ужасная правда.

— Боги на небесах, — негромко произнес царь. — Нагаш взял Кватар. Да как же, во имя всех святых…

Экреб выругался и потянулся за мечом.

— Что будем делать, о великий? — спросил он.

Царю казалось, что мир вокруг него стремительно вращается. Он пошатнулся и схватился за борт колесницы, чтобы удержаться на ногах.

— Делать? — эхом повторил он полным смятения голосом. — А что мы можем сделать? Это чудовище все время опережает нас на шаг! Он будто читает наши мысли…

— Если бы это было так, его люди сейчас наступали бы нам на пятки, сбивая нас в кучу, чтобы вырезать всех до одного! — рявкнул полководец. Его слова прозвучали настолько резко, что царю показалось, будто его ударили. — Возьми себя в руки! Нагаш — не всевидящий бог. Он взял Кватар, но нас пока не окружил. У нас еще есть возможность для маневра, но людям нужны распоряжения. Приказывай!

Жесткий тон полководца покоробил Рак-амн-хотепа, но слова произвели нужное действие. Потрясение и отчаяние сменились гневом. Царь снова начал соображать.

— Превосходно, — прорычал он. — Давай выбираться из этой заварухи. — Он посмотрел на видневшийся вдалеке город и горестно покачал головой. — Мы не можем отбить Кватар, мы не в том состоянии. — Отчаяние опять чуть не захлестнуло его, но Рак-амн-хотеп сумел справиться со своими чувствами. — Придется отступать дальше.

Полководец кивнул.

— На юг, по торговому тракту в Ка-Сабар, или на север, к Реке Жизни? — уточнил он.

— Ни то ни другое, — отрезал царь. — Если мы пойдем на север, Нагаш прижмет нас к реке и уничтожит. А Ка-Сабар находится слишком далеко. Без провианта половина армии умрет в походе. — С суровым видом он показал на восток. — Нет, нам придется обойти Кватар и попробовать добраться до Долины Царей. Ее легче защищать, а в конце долины находится Махрак. Там мы сможем найти приют.

Рак-амн-хотеп не стал подчеркивать, что такое отступление означает конец великого похода против Узурпатора. Нагаш будет их преследовать, и начиная с этого дня армиям Востока придется сражаться не ради спасения Неехары, а ради выживания своих народов. Скорее всего, союзу придет конец, и каждый царь будет сам искать способ заключить мир с Кхемри.

Рак-амн-хотеп смотрел на Долину Усириана, чувствуя, как все неумолимо ускользает из его рук.

— Строй кавалерию и колесницы, — велел он Экребу и показал на юго-восток. — Поведешь их вокруг города на случай, если враг попытается перекрыть нам дорогу в долину. Если на тебя никто не нападет, скачи к Вратам Рассвета и захвати укрепления. Там имеются склады продовольствия. Заберем все, что сможем унести, и посмотрим, может быть, ливарцам удастся обрушить Врата после того, как мы пройдем. Так мы выиграем день, а то и два.

Экреб выслушал приказ Рак-амн-хотепа и коротко кивнул. После всего, что ему довелось увидеть во время сражения у фонтанов и отступления, идея уничтожить древние Врата не произвела на него никакого впечатления.

— А ты? — спросил он царя.

— Подойду к городу, чтобы собрать этих проклятых болванов и заставить их отступить, — сказал царь и вытянул руку. — Иди, старый друг. Увидимся в долине, за Вратами Рассвета. К тому времени я придумаю тебе наказание за слишком острый язык.

Экреб взялся за поводья.

— Можешь просто освободить меня от командования и отослать домой, — предложил он. — Конечно, это будет страшным разочарованием, но думаю, я переживу.

— Такого не переживет никто из нас, — возразил царь, и они расстались, чтобы еще раз попытаться спасти армию от полного уничтожения.

Архан проснулся в темноте, ощущая передвижения своих воинов-скелетов, как жужжание ос в голове.

Он сидел на троне из слоновой кости в Кватаре, бледное лицо и руки после вчерашнего разгула были в запекшейся крови. На залитом кровью полу вокруг трона спали несколько бессмертных. Большая часть неживых собратьев визиря к рассвету разбрелась по городу в поисках уединенных убежищ, где можно переждать. Архан стал далеко не единственным бессмертным, за прошедшие годы превратившимся в недоверчивого отшельника.

Визирь некоторое время ничего не соображал, как бывает с внезапно разбуженным человеком. Он ощущал, что часть его армии чем-то занята; возможно, это лучники, расставленные на городских стенах. Хотя нежить была своего рода продолжением его воли, способность визиря чувствовать ее на расстоянии оставалась довольно слабой, несмотря на его растущее мастерство. А сейчас их связь и вовсе сделалась почти неуловимой. Архан вздрогнул, сообразив, что на улице полдень и ненавистное солнце висит прямо над его головой.

Зашевелились и остальные бессмертные, настороженно всматриваясь в темноту тронного зала. Раамкет, одетый в новую юбку и доходивший до коленей плащ из человеческой кожи, быстро вскочил на ноги. Нагаш вполне определенно высказался насчет судьбы Немухареба, царя-жреца Кватара, но про членов царской семьи ничего не сказал. Бессмертный с особым тщанием содрал кожу с детей Немухареба.

— Что происходит? — прошипел Раамкет.

Голос его прозвучал тонко и испуганно, как у ребенка.

— Враг здесь, — прорычал Архан, спрыгивая с трона.

Позади него зашуршала плоть и закапала кровь — воздух всколыхнуло то, что осталось от Владыки Гробниц. По приказу Вечного Царя с Немухареба содрали кожу при помощи колдовства аккуратно и бережно, сохранив все нервы, растянули ее на шестах и расписали некромантскими символами, используя кровь из сердца царя. Когда армия Нагаша уйдет из Кватара, они понесут перед собой развевающуюся кожу и страдающий дух Немухареба как предупреждение тем, кто будет сопротивляться воле Кхемри.

— Проклятые восточные цари заставили свое войско идти форсированным маршем до Кватара, вместо того чтобы остановиться на день, как предполагал Нагаш, — продолжал Архан, чувствуя, как усиливается его ярость.

После нескольких недель травли Акмен-хотепа и его Бронзового Войска в Великой пустыне визирь позволил себе чересчур увлечься празднованием легкого завоевания Кватара, а теперь, вместо того чтобы пригвоздить врагов к городским стенам и уничтожить их, Архану придется останавливать восточные армии с помощью сброда, вытащенного из городского некрополя. Лучники и метатели дротиков на стенах — это все, что у него имеется, а бессмертные будут вынуждены отсиживаться в своих укрытиях до тех пор, пока солнце не перестанет палить.

Испачканные кровью руки визиря невольно сжались в кулаки. Охваченный бешенством, он послал своей мертвой армии приказ.

Пока Архан не мог сделать ничего, только убить как можно больше воинов врага.

Восточный край Долины Усириана превратился в настоящую бойню. Каменистое поле под стенами Кватара было усеяно мертвыми и ранеными людьми, а стрелы все продолжали лететь. Уцелевшие воины союзной армии неслись опрометью, топча друг друга, лишь бы спрятаться от смертельного дождя, но из земли тянулись костлявые руки и хватали их за щиколотки. Люди пронзительно вопили и падали, когда земля начинала колыхаться, — из нее выбирались бесчисленные скелеты, впивались в воинов острыми зубами, вцеплялись в них похожими на когти пальцами.

Те немногие, кому удалось избежать этих клешней, отступали к основному корпусу восточного войска, сея в его рядах страх. Люди, за время долгого, тяжелого перехода дошедшие до предела, дрогнули. Командиры подбадривали их как могли и тут же осыпали гневными ругательствами, пытаясь сохранить порядок, но несколько минут армия союзников была на грани полного краха.

Но как раз тогда, когда казалось, что все потеряно, затрубили рога, перекрывая шум, и земля загудела, как барабан, от топота тысяч копыт — измученная кавалерия хлынула вниз с правого фланга и ринулась в бой. Она пронеслась сквозь шаркающую орду скелетов, топча их, разнося на куски, стирая их копытами в прах, завернула на юг и стала обходить захваченный врагом город.

Атака вернула армии утраченную было отвагу и прекратила панику. Спустя несколько мгновений Рак-амн-хотеп добрался до центра своего войска. Он осыпал отступающих воинов проклятиями, останавливал их неукротимой силой своего духа. Не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы, он приказал полкам выстроиться в боевую линию, чтобы встретить наступающую орду.

Скелеты атаковали волнами, царапали щиты и шлемы измученных копейщиков, но, зная, что царь с ними, воины не отступали, отражая один натиск за другим. Воины в задних рядах подбирали камни и швыряли их в неуклюжие скелеты, разбивая черепа и грудные клетки.

Выдержав пять атак, Рак-амн-хотеп передал приказ сигнальщикам, и армия двинулась в наступление. Воины шли, шаг за шагом прокладывая себе путь сквозь орду мертвецов, и, медленно огибая город, направились к Вратам Рассвета. Со стен Кватара по-прежнему летели стрелы, но на таком расстоянии они не достигали цели.

Прошел час, за ним другой. Уставшие сверх всякой меры, воины обогнули Кватар и теперь двигались на восток. Разетрийский царь занялся арьергардом, сдерживавшим нежить, в то время как остальное войско было уже вне пределов досягаемости скелетов.

Лучники стреляли все реже, запас стрел у них заканчивался, а на сожженной солнцем равнине осталось не больше двух сотен скелетов, пытавшихся остановить войско. Мерзкая толпа сделала еще одну попытку атаковать, но на этот раз воины востока отреагировали с такой яростью, что ни один из вызывающих ужас мертвецов не уцелел.

Непобежденный арьергард вскинул копья и вознес хвалу богам и Рак-амн-хотепу, благодаря за победу, но когда воины обернулись, чтобы отсалютовать царю, они обнаружили, что его колесница пуста. Рак-амн-хотеп лежал на земле в нескольких ярдах от колесницы, а рядом с ним на коленях стоял возничий. Стрела, одна из последних, выпущенных с городской стены, вонзилась храброму царю прямо в горло.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Город Богов

Кватар, Город Мертвых, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Пока Архан Черный пил эликсир, он оставался бессмертным. Боль могла длиться очень долго.

Визирь, издавая булькающие звуки, корчился в липкой луже собственных выделений, задыхаясь под влажным хитиновым покровом из могильных жуков. Одежду и почти всю его кожу они сожрали уже давно, плоть превратилась в месиво, и теперь скарабеи подбирались к нежным внутренним органам. Когда Архан пытался закричать, воздух со свистом вырывался из зияющих дыр в его глотке, а изо рта раздавалось только шуршание и хруст сотен пар жвал.

Нагаш, выпрямив спину, сидел на троне Кватара, и за его спиной шелестела кожа бывшего правителя города. Бессмертные, а также вассалы — цари Нумаса и Зандри — ждали, пока царь выместит свое неудовольствие на визире. Мертвые полководцы Нагаша следили за мучениями Архана с настороженными, подавленными выражениями лиц. Никогда раньше они не видели мук, которые могут претерпевать такие, как они, и все до единого боялись, что станут следующими. Однако царям было еще страшнее. Сехеб и Нунеб, широко распахнув горевшие лихорадочным блеском глаза, лишились чувств, и их ушебти пришлось подхватить царей-близнецов под руки и поддерживать в вертикальном положении до тех пор, пока Нагаш не объявит, что аудиенция закончена. Амн-назир все пил и пил из кубка, стиснув его трясущимися руками, но никакое количество вина и накрошенного туда лотоса не могло затуманить сцену, разворачивающуюся у его ног.

Жуки трудились уже больше часа, из-под кровавых ошметков плоти Архана виднелись желтые кости. Нагаш вытянул руку, его призрачная свита зашелестела, и жуки, оставив обглоданное тело визиря, застрекотали, взлетели и закружились над мраморным полом и обутыми в сандалии ногами бессмертных.

— Ты меня подвел, — сказал Вечный Царь. Он встал с трона и подошел к изувеченному телу Архана. — Я направил врагов прямо тебе в руки, а ты позволил им ускользнуть.

Тело Архана корчилось и дергалось. Он повернул изуродованное лицо к хозяину. В пустых глазницах скопились кровь и слизь. Челюсть неуклюже задвигалась, но изо рта вырвался только тонкий страдальческий хрип.

Вечный Царь протянул руку, из тени позади трона вышел Газид, его слуга. Несчастный слепец нес широкую медную чашу, до краев наполненную густой, исходящей паром красной жидкостью. Он двигался очень осторожно, словно боялся пролить хоть каплю. Бессмертные учуяли запах эликсира, вызвавший у них дрожь. Двое настолько потеряли голову, что сделали пару шагов к чаше, вытянув пересохшие от жажды, посиневшие губы. Нагаш остановил их одним взглядом.

Несколько долгих мгновений тишину в зале нарушали только шарканье шагов слуги по мраморному полу и прерывистое, свистящее дыхание Архана.

Прошло всего семь часов после неудачной засады на городских стенах. Основной корпус войска Нагаша прибыл спустя два часа после заката. Едва царь осознал, что его обманули, он безжалостно погнал войско вперед, но было уже поздно. Армия Востока успела войти в Долину Царей, а ливарцы обрушили за ними Врата Рассвета. Орда скелетов с неутомимостью нежити рыла проход в завале, но потребуются часы, а то и дни, прежде чем они сумеют расчистить путь для армии.

Равнина перед городом мертвых была усеяна трупами. В сражении погибли тысяч пять вражеских воинов, но остальным, а их гораздо больше, удалось уйти. Вечный Царь не обрадовался этой новости.

Газид остановился возле хозяина. Нагаш заглянул в чашу и положил ладонь на красную вздувшуюся поверхность жидкости.

Взгляд некроманта упал на изувеченное тело визиря. Призрачные слуги подлетели к Архану, обвили своими эфирными завитками его руки и ноги и подняли с пола. Он вертикально висел перед хозяином, неуклюже болтаясь в воздухе, как сломанная кукла. Кровь текла по разорванной плоти тягучими струями. Нагаш шагнул вперед и прижал окровавленную ладонь к остаткам лица Архана. Бессмертный замер, кости и хрящи влажно захрустели — колдовская жидкость начала восстанавливать тело визиря. Конечности изгибались и щелкали, их втягивали на место сросшиеся мышцы и сухожилия. Как только сердце Архана заработало в полную силу, кровь потоком хлынула из разорванных артерий и вен, полилась на мраморный пол, но вот сосуды срослись и покрылись бледной пленкой кожи, и кровь перестала течь.

В горле Архана со щелчком восстановились хрящи. Грудь визиря поднялась в мучительном вдохе, он испустил один-единственный страдальческий вопль.

Вечный Царь убрал ладонь с лица Архана. Красный отпечаток его ладони исчез почти мгновенно, впитался, как вода в пересохшую землю. Архан конвульсивно содрогнулся и заговорил, медленно и сбивчиво, потому что губы еще не отросли достаточно, чтобы прикрыть зубы.

— Мы… сделали… все… — шептал он, запинаясь. — Все… что… могли… — Архан снова содрогнулся. Только что появившиеся глаза закатились. — Они… пришли… днем.

— Лучше бы ты сгорел, но выполнил мое задание! — вскричал Нагаш, и огонь в жаровнях заколыхался, словно подул пустынный ветер.

— Так убей меня! — сказал Архан. — Брось в огонь, если это тебя порадует, хозяин.

Нагаш смерил визиря расчетливым взглядом.

— Со временем, возможно. А пока ты будешь мне служить. Мы выступаем в Махрак сразу, как только расчистят проход.

Собравшиеся беспокойно зашевелились, и даже Амн-назир поднял лицо от кубка.

— В Махрак? — хрипло спросил он, словно название ничего ему не говорило.

Сехеб застонал. Нунеб окаменел.

— Это невозможно, — произнес Сехеб трясущимися губами. — Мы не смеем идти на Город Богов! Ты заходишь слишком далеко…

— Ни одному городу Неехары не требуются два правителя, — холодно сказал Нагаш, повернувшись и пригвоздив Сехеба к месту презрительным взглядом. Некромант показал на Нунеба. — Дайте его сюда.

Тотчас же полдюжины бессмертных направились к царям-близнецам, но ушебти шагнули вперед, чтобы защитить царей, их руки метнулись к мечам, висевшим за спиной.

— Нет! — закричал Сехеб и упал на колени. — Прости меня, о великий! Я… я просто оговорился. Я всего лишь хотел сказать, что мы отбросили захватчиков. Запад теперь в безопасности, а наши города заброшены. — Он опасливо осмотрелся и взглянул на Амн-назира, надеясь на его поддержку, но получил в ответ лишь бессмысленный взгляд. — Если ты хочешь завершить уничтожение Разетры и Ливары, так тому и быть, но зачем нападать на Махрак?

— А с кем, по-твоему, мы сражаемся, тупица? — гневно воскликнул Нагаш. — Ты что думаешь, все эти мелкие царьки сами осмелились бросить вызов Кхемри? Нет! Махрак — вот сердце мятежа! Жреческий совет боится меня, потому что я узнал правду про них и их никудышных богов. — Некромант поднял окровавленную руку и сжал кулак. — Когда Махрак падет, все цари сами мне поклонятся и родится новая империя.

Сехеб в ужасе уставился на Вечного Царя. Бессмертные стояли всего в нескольких шагах от него, дожидаясь приказа Нагаша. Собравшись с духом, Сехеб прижался лбом к мраморному полу, как раб.

— Как ты прикажешь, о великий, так и будет, — пробормотал он. — И пусть Махрак падет на колени перед твоим величием.

Нагаш еще немного посмотрел на царей-близнецов и махнул бессмертным рукой, отсылая их.

— Близится последняя битва, — сказал он, когда бледные фигуры вернулись на свои места. — Служите мне хорошо, и все вы будете процветать. И обретете бессмертие.

Некромант еще раз взмахнул рукой, и духи отпустили Архана. Визирь рухнул на пол, все еще слишком слабый, чтобы устоять на ногах, но кожа его уже полностью затянулась. Нагаш внимательно посмотрел на визиря и кивнул.

— Велики будут чудеса грядущей эпохи, — сказал он.

Только боги спасли армию Востока, во всяком случае, воины в этом не сомневались.

Врата Рассвета оказались практически незащищенными, чего не случалось со времен Сеттры. Экреб со своими кавалеристами легко взял укрепления и обнаружил, что склады забиты едой, водой и фуражом, причем в количестве достаточном, чтобы поддержать армию во время похода к Махраку. Войдя в Долину Царей, полки опустошили склады и даже смогли позволить себе несколько часов отдыха, пока инженеры Ливары искали способ обрушить Врата.

Среди воинов разнесся слух, что Рак-амн-хотеп, царь Разетры, убит стрелой, когда сражался, как простой солдат под Кватаром. Хекменукеп, царь-жрец Ливары, все еще цеплялся за жизнь, но никто не знал, надолго ли его хватит. Уцелевшие аристократы начали поговаривать о возвращении домой, и несколько часов само существование армии висело на волоске, но тут разнеслась весть: Рак-амн-хотеп жив! Стрела тяжело его ранила, но, по счастью, не задела жизненно важных органов.

Ливарские инженеры приготовились к обрушению Врат, на стене затрубили рога, и армия выстроилась в шеренги с западной стороны стены. Под звук фанфар через Врата проехала колонна колесниц и медленно двинулась вдоль шеренг. Несмотря на усталость, ливарцы разразились приветственными возгласами — в первой колеснице они увидели своего царя. Все, что он мог пока, — это стоять в колеснице, но его поступок произвел нужный эффект. Моральный дух войска поднялся, и оно было готово выступить в долгий поход к Махраку. Древние укрепления, возведенные первым царем Кватара, с грохотом обрушились, и в воздух поднялась огромная туча известковой пыли.

Уничтожение Врат дало армии два дня форы, и союзное войско воспользовалось этим временем в полной мере; они бежали всю ночь и полдня по широкой пыльной дороге, тянувшейся через священную долину.

На отдых остановились в тени усыпальниц, где до возникновения больших городов хоронили своих вождей древние племена. Эти гробницы испускали огромное могущество, и жрецы союзной армии впитали эту силу с рвением, какого ни разу не проявили за время всего похода. Они призвали духов пустыни и сплели хитрые миражи, чтобы запутать и заманить в ловушку преследователей.

Спустя два дня после битвы при Кватаре небо на западе почернело, как в эпицентре яростной песчаной бури, и союзная армия поняла, что Нагаш и его войско вступили в Долину Царей. Укутавшись в ревущую тьму, бессмертные и полки нежити преследовали союзную армию. Всякий раз, как орды нежити попадали в очередную ловушку, расставленную жрецами, долину сотрясали раскаты грома и странный мистический рев, и зловещие вспышки молний освещали края пыльных туч.

Медленно, но верно расстояние между двумя армиями сокращалось. Бессмертные поняли, как справляться с наведенными миражами, а их некромантическая сила позволяла уничтожать духов, посланных жрецами. Слуги Нагаша вскрыли все древние гробницы в поисках трупов, способных пополнить их ряды, и оставили после себя только руины и пыль. С каждой ночью они подходили все ближе к тем, кого преследовали, и в конце концов арьергарду армии пришлось отражать атаки лазутчиков и легкой пехоты Нумаса.

Однако Долина Царей была словно специально предназначена для успешной обороны. Скопления каменных гробниц мешали массированным кавалерийским атакам и обеспечивали защиту пехотинцам и лучникам. Места, чтобы обойти с флангов отступающую армию, не было, и защитники могли перемещаться от одной линии импровизированных укреплений к другим. Нежить напирала на арьергард, потери его множились, но защитники не подпускали Нагаша к основному корпусу отступающей армии.

Две недели спустя, окутанный тучами пыли, авангард армии Востока дошел до Врат Заката. Воины падали на колени, благодаря богов за спасение.

Врата Заката были значительно старше своего двойника на западе. Некоторые ученые даже утверждали, что огромные каменные обелиски, отмечавшие вход в долину, датируются более ранним временем, чем Великое переселение. Правда, никто из них не сказал, кто в таком случае возвел эти сооружения и для чего. Восемь каменных колонн возвышались над землей больше чем на сотню футов и располагались вдоль древней дороги. Во времена Сеттры по бокам долины начали строить стену, но работы прекратились вскоре после того, как разразилась ужасная чума. Ее сочли знаком недовольства богов, и после этого никто не предпринимал попыток дополнительно укрепить выход из долины. Поселок, в котором когда-то жили строители, находился примерно в миле восточнее Врат. Со временем храмы Джафа и Усириана приспособили под ночлег паломникам, приходившим посетить могилы своих предков в долине. Когда армия Востока заполнила узкие улочки в поисках места для отдыха, поселок вновь закипел жизнью.

Рак-амн-хотепа поместили в заброшенном особняке, когда-то принадлежавшем ливарскому зодчему. Ушебти осторожно принесли его туда в паланкине, заваленном подушками и плащами. Экреб не подпускал к процессии зевак и благожелателей.

Хотя всю армию оповестили о том, что царь чудом выжил, и это в самом деле воодушевляло воинов во время трудного перехода через долину, мало кто знал, что бронзовый наконечник стрелы застрял в позвоночнике Рак-амн-хотепа. Царь мог двигать глазами и слабо промычать что-то в ответ на вопрос, но и только. По сути от него осталась только душа, заключенная в безжизненную оболочку.

Слуги устроили Рак-амн-хотепа в уединенной части дома как можно удобнее, а Экреб и прочие военачальники стали решать, как защитить Врата Заката от орды Нагаша. Рак-амн-хотеп лежал в полумраке и прислушивался к бормотанию в большой комнате особняка. Дюжина жрецов хлопотала вокруг него, перевязывая рану и обмывая тело теплой водой с ароматическими маслами.

Близился рассвет. Внезапно царь услышал какой-то шум на улице и удивленные крики у дверей дома. Разговор в большой комнате резко оборвался, жрецы тревожно переглянулись — шум у двери усилился.

После ранения слух у Рак-амн-хотепа сделался острым, как у летучей мыши. Он слышал, что голоса приближаются, и через несколько мгновений уже не сомневался, что люди направляются к нему. Взгляд царя переместился на дверь.

Жрецы взволнованно поднялись на ноги, услышав тяги в коридоре. Загремела щеколда на двери, в комнату быстро вошел Экреб. Полководец все еще был в белой дорожной пыли, на его красивом лице читалось возбуждение. Не обращая внимания на испуганных и недовольных жрецов, он подошел к царю и поклонился.

— Пришел Небунефер с посланцами от Жреческого совета Махрака, — серьезно произнес он. — Они хотят тебя видеть.

Их взгляды встретились. Для мужчины считалось позором показаться кому-либо в таком искалеченном виде, тем более — для царя, и Экреб был готов отослать явившихся восвояси, если Рак-амн-хотеп этого пожелает. Немного подумав, царь глубоко вздохнул и промычал:

— Да.

Экреб снова поклонился и подошел к двери.

— Царь-жрец Разетры приветствует вас, — произнес он в темноту коридора.

Жрецы в комнате склонили головы, быстро отошли к стене и опустились на колени. В дверном проеме показался Небунефер. Старый жрец сменил запыленную одежду на золотое облачение старшего иерофанта Птра. За ним в комнату вошли четверо, в плащах и капюшонах, полностью скрывавших их.

Посланцы приблизились к царю и низко поклонились. Небунефер вскинул руки.

— Да пребудут с тобой благословения Птра Сияющего, о великий! — воскликнул жрец. — Твое имя с благоговением произносят в храмах великого города, и оно сладкой музыкой достигает ушей богов. — Небунефер повернулся и обвел жестом фигуры в капюшонах. — Жреческому совету сообщили о твоих подвигах, великий царь, — серьезно произнес жрец, — и он хочет преподнести тебе этот дар в знак благодарности.

Небунефер еще раз поклонился и отошел в сторону. Четыре фигуры, как одна, подняли руки и откинули капюшоны. Жрецы потрясенно ахнули.

Рак-амн-хотеп увидел перед собой четыре одинаковые золотые маски, сделанные мастером, сумевшим воплотить самую суть богини. Дух захватывало от их совершенства, от их миндалевидных глаз, изящных изгибов щек и обещания, скрытого в полных губах. Чеканное золото блестело и переливалось в свете масляных ламп, казалось, что маски любовно улыбаются царю. Черные тени заливали основание длинных бледных шей жриц. На каждой молодой женщине был ошейник из черных гадюк, охраняющий целомудрие и подчеркивающий преданность богине Асаф.

Жрицы встали у изголовья царского ложа и вытянули свои бледные руки, украшенные сложными рисунками. Рак-амн-хотеп ощутил их прохладные прикосновения — они сняли с него повязки и легко поглаживали лицо. Затем положили руки ему на рану и в унисон начали речитатив.

Заклинание было длинным и сложным, оно требовало точного расчета времени, мастерства и силы. Руки жриц плели вокруг раны царя изящную паутину, выманивая бронзовый наконечник из позвоночника Рак-амн-хотепа и сращивая за ним плоть. Когда они закончили, масло в лампах догорело, а из коридора в комнату проникали косые солнечные лучи.

Три жрицы натянули капюшоны и направились к двери, но четвертая молча всмотрелась в царя и наклонилась над ним так, что безупречная золотая маска оказалась в нескольких дюймах от его лица. Мелькающие языки гадюк задевали подбородок царя.

Большие темные глаза смотрели в глаза царя. Жрица выдохнула, и Рак-амн-хотеп каким-то образом ощутил ее дыхание через маску, словно воздух мог пройти сквозь округлые губы богини. Ее дыхание, нежное и теплое, пахло ванилью.

— Встань, — прошептала жрица. — Встань и восславь Асаф.

С этими словами жрица накинула капюшон на голову и беззвучно выскользнула за дверь. Остальные направились за ней.

Рак-амн-хотеп смотрел им вслед. Он тяжело дышал, тело его слегка дрожало, пальцы дернулись, и царь медленно, с трудом сел. Опустив ноги с ложа, он еще раз глубоко вдохнул и прижал ладони к лицу.

— Слава Асаф, — хрипло пробормотал он.

— Слава Асаф, — торжественно повторил Экреб.

Небунефер улыбнулся:

— Я рад видеть тебя исцелившимся, великий царь. Учитывая все, что ты и твои люди совершили во время долгой войны с Узурпатором, это самое малое, что мы могли для тебя сделать.

Царь Разетры опустил руки и угрожающе взглянул на жреца.

— Будь оно все проклято, давно пора! — прорычал он.

Улыбка Небунефера погасла.

— Прошу прощения?

— Не меньше тысячи человек остались лежать на пути от Фонтанов Жизни, потому что наши лекари не сумели их исцелить, — сказал царь. — И где были жрицы Асаф тогда? — Застонав, Рак-амн-хотеп встал на ноги. — Где были жрецы Махрака, когда чума безумия охватила Кватар? Мы шли и сражались ради вас, Небунефер. Нагаш уже почти у вашего порога, и давно пора тебе и святым отцам вступить в битву!

Старому жрецу не понравился тон царя.

— Мы открыли свои сундуки для тебя и Хекменукепа! — рявкнул он в ответ. — Мы заплатили вашим армиям чуть не вдвое!

— Держись крепче за свое проклятое золото! — заорал Рак-амн-хотеп. — Мы бы сразились с чудовищем, даже если бы это разорило нас! — Царь шагнул к старику, чувствуя, как его гнев усиливается, но вовремя спохватился. Взяв себя в руки, он сделал глубокий вдох и продолжил: — Ты шел с нами, Небунефер. Ты был у Кватара. Ты видел трупы. Десятки тысяч мертвецов… Даже если мы победим, наши города уже никогда не будут прежними. Если бы Жреческий совет был с нами на западе…

— Не все так просто, о великий, — перебил его Небунефер.

— Я слышал рассказы о битве при Зедри, — сказал Рак-амн-хотеп. — И знаю, что Нагаш осквернил Неферем, и это дало ему власть ослаблять ваши заклинания. Но во имя богов! То, что вы, жрецы, могли сделать, чтобы поддержать нас, не приближаясь к полю боя…

— Ты знаешь меньше, чем думаешь, — прошипел Небунефер и хотел сказать еще что-то, но замолчал и сурово уставился на жрецов, все еще стоявших вдоль стен. — Оставьте нас, — приказал он.

Когда они вышли, Небунефер настороженно посмотрел на Экреба, но Рак-амн-хотеп упрямо скрестил на груди руки и произнес:

— Он, как и я, заслуживает того, чтобы услышать это. А может быть, и больше, чем я.

Небунефер нахмурился, помолчал и пожал костлявыми плечами.

— Ну хорошо, — вздохнул он. — Ты знаешь, почему Неферем лишает наши заклинания силы?

Разетрийский царь подумал и ответил:

— Потому что она олицетворяет Соглашение между богами и людьми. Поэтому Сеттра много сотен лет назад и уговорил Жреческий совет позволить ему жениться на Дочери Солнца. Он хотел, чтобы Священное Соглашение скрепило его власть над всей Неехарой, и еще хотел, чтобы Жреческий совет Махрака никогда не смог обратить свое могущество против него.

— Но, — поднял Небунефер палец, — великий царь так и не понял до конца значения своей женитьбы. Дочь Солнца не олицетворяет Священное Соглашение, она — само это Соглашение во плоти.

Рак-амн-хотеп нахмурился, глядя на жреца, и спросил:

— Зачем боги это сделали?

Небунефер едва заметно улыбнулся:

— Как знак веры. Веры в то, что наши потомки будут помнить свое обещание приносить дары и поклоняться богам.

— А Нагаш объявил Соглашение своей собственностью… Боги на небесах, он узурпатор во всех смыслах этого слова!

Небунефер печально покачал головой и сказал:

— Несмотря на весь свой хваленый ум, Нагаш пока не до конца понимает, что он сделал. Если бы он пожелал, он мог бы распоряжаться силой богов в обмен на жертвоприношения и поклонение. Как ни ужасно обстоят дела, все могло быть даже хуже, если бы не самонадеянность Нагаша.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Рак-амн-хотеп. — Раз Неферем — само Соглашение, она является проводником могущества богов.

Старый жрец кивнул.

— Наши подношения больше не доходят до богов, и они больше не благословляют нас своими дарами, — признался он. — Нагаш перекрыл источник нашего могущества, о великий. Мы до сих пор ничего не сделали, потому что не могли.

Рука царя метнулась к горлу.

— Но то, что сейчас сделали жрицы… — начал он.

Небунефер вздохнул.

— Пожизненное поклонение богам изменяет нас. Наши души впитывают божественную силу. И это все, что у нас осталось. — Он кивнул на дверь. — Те четыре жрицы отдали часть своих душ, чтобы ты мог снова подняться на ноги.

— О великие боги, — прошептал Рак-амн-хотеп. — Как же нам остановить это чудовище? Мы должны остановить его у Врат Заката!

— Мы не можем здесь остановить Нагаша, — сказал Небунефер. — Врата плохо укреплены, а твое войско и так сильно пострадало.

— Зато храбрости моим людям не занимать! — прорычал разетрийский царь. — Особенно сейчас, когда зверь дышит у них на пороге.

Небунефер хмыкнул.

— После всего, что совершили твои воины, никто не посмеет сомневаться в их храбрости, — сказал он. — Но если они останутся здесь, то к рассвету будут уничтожены. Спроси своего полководца, если не веришь мне.

Царь посмотрел на Экреба. Тот нахмурился, но неохотно кивнул.

— Он прав, о великий. Стена недостаточно высока, чтобы сдержать врага. Твои люди будут сражаться, если ты прикажешь, но долго они не продержатся.

— И что же нам в таком случае делать? — спросил Рак-амн-хотеп у жреца.

— Уходить, — ответил Небунефер. — Возвращайтесь к себе в города и восстанавливайте армию.

— А как же Нагаш?

— Нагаш намерен завоевать Махрак, — сказал старый жрец. — Он долгие годы мечтал нас унизить, и теперь у него есть такая возможность. — Он посмотрел в лицо царю. — Ты прав, о великий. Настало время и нам уплатить свою десятину крови. Мы будем сражаться с Нагашем у Города Надежды до тех пор, пока вы с Хекменукепом не вернетесь и не прорвете блокаду.

— На это могут потребоваться годы, Небунефер, — отозвался царь. — Ты только что сам сказал, что Жреческий совет бессилен.

На лице Небунефера снова мелькнула слабая улыбка.

— Я не употреблял слово «бессилен», о великий. У нас еще есть ушебти, и город защищен чарами, которые даже Нагашу не так-то легко разрушить. Не бойся. Мы продержимся столько, сколько нужно.

Рак-амн-хотеп начал расхаживать по тускло освещенной комнате. Колени еще дрожали, но, узнав, что пришлось сделать, чтобы вернуть ему подвижность, он хотел пользоваться этим в полной мере.

— А Ламия? — спросил он. — Эти развратники вообще ничего не сделали даже тогда, когда Нагаш завладел дочерью их царя и убил ее сына! Сколько же еще они будут сидеть в сторонке и смотреть, как пылает Неехара?

— Мы много раз отправляли посланников в Ламию, — сказал Небунефер. — Но до тех пор, пока Неферем привязана к Узурпатору, они ничего не будут предпринимать.

Царь горестно хмыкнул.

— По мне, так это и есть самая главная причина, чтобы действовать. — Он посмотрел на Экреба. — Который час?

— Час до полудня, о великий.

Рак-амн-хотеп вздохнул. Еще столько всего нужно сделать, а времени так мало!

— Войско должно выступить отсюда к середине дня, — сказал он полководцу.

Экреб даже сумел усмехнуться.

— Опять долгий поход, — сказал он. — Люди скоро начнут сожалеть о том, что молились о твоем скором исцелении.

— Несомненно, — согласился царь. — Но по крайней мере на этот раз они пойдут домой. — Он повернулся к Небунеферу. — Любые припасы, какие вы можете дать нам…

— Они уже на пути сюда, — перебил его жрец. — Можете взять и повозки тоже. Мы надеемся, что вы вернете их в должное время.

Царь кивнул Экребу. Тот поклонился и торопливо вышел. Несколько мгновений спустя стало слышно, как он резким голосом отдает приказы командирам, ждавшим в большой комнате.

Небунефер низко поклонился Рак-амн-хотепу.

— С твоего позволения, о великий, я должен идти, — сказал он. — В Махраке нужно многое сделать до появления армии Узурпатора.

Царь кивнул, но лицо его оставалось угрюмым.

— Не стану говорить за Ливару, но я и мой народ вас не оставим. Правда, не могу точно сказать, когда мы придем. Возможно, вам предстоит держаться очень долго.

Небунефер улыбнулся и ответил:

— С помощью богов возможно все. До встречи, Рак-амн-хотеп. Или в этой жизни, или в следующей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Вечный Царь

Кхемри, Живой Город, 62 год Ку’афа Коварного

(—1750 год по имперскому летосчислению)

Вечерний ветер, задувающий в открытый проход Двора Сеттры, резко пах гарью. Издали доносились слабые крики и вопли. Кхемри, Живой Город, был объят огнем.

— Объяснитесь! — приказал Нагаш своим бессмертным. Его холодный голос отдавался гулким эхом. — В купеческом квартале третью ночь подряд беспорядки.

Одетые в черное аристократы, всего сто человек, беспокойно бродили по темному двору и тревожно переглядывались. Наконец вперед шагнул Раамкет, решившись ответить.

— Все время одно и то же, — буркнул он. — «Урожай плох. Торговля страдает». Они, как стадо овец, собираются на рынках и блеют одно и то же. А как только стемнеет, наглеют и начинают доставлять неприятности. — Он пожал плечами. — Мы убиваем зачинщиков, когда их ловим, но похоже, что до остальных ничего не доходит.

— Так, может быть, вы слишком с ними церемонитесь? — рявкнул царь. Он нагнулся вперед и вперился гневным взглядом в Раамкета. — Пошли своих людей в квартал, и пусть они убьют всех мужчин, женщин и детей, которых найдут. Нет, лучше посадят их на кол у городских стен, чтобы каждая женщина, что явится за водой, могла насладиться их воплями. Порядок должен быть восстановлен! Ты понял? Убей столько, сколько нужно, чтобы положить конец беспорядкам!

Архан Черный стоял справа от Нагаша, рядом с возвышением. Он сделал большой глоток из своего кубка и уставился в него.

— Убийство стольких людей приведет к обратному результату, — мрачно произнес он. — У нас и так мало рабочих, не говоря уж о городской страже или армии.

Замечание визиря прозвучало в пустоте Двора Сеттры. В зале, когда-то забитом до отказа подобострастными придворными и интриганами-послами, теперь оставались только царь и его бессмертные, да еще кучка рабов и молчаливая царица. Так или иначе, но Черная пирамида поглотила всех.

Это был тяжкий труд, превзошедший все худшие опасения царя. Только на добычу и перевозку мрамора потребовались десятки тысяч рабочих и опытных камнерезов, чтобы правильно отобрать и обтесать массивные черные плиты. Несчастные случаи и ошибки тоже сказывались: то рвался трос, то уставшие рабочие становились невнимательными, и люди в страшных муках погибали под тоннами черного мрамора. За первые десять лет Нагаш потерял половину рабов, вывезенных из Зандри.

И все же работы продолжались. Если темп замедлялся, Нагаш приказывал десятникам трудиться по ночам. Городская стража постоянно присылала в невольничьи лагеря, расположенные за некрополем, игроков, пьяниц и воров в попытке возместить потери. Когда преступники закончились, они отправляли туда любого человека, пойманного на улице после наступления темноты. Большие города тоже продолжали присылать в Кхемри ежемесячную десятину, покупая мир с Узурпатором ценой постоянного притока крови и денег.

И все равно рабочих рук не хватало. Строительство с каждым годом все сильнее отставало от плана, и никто в Кхемри не верил, что оно закончится при жизни Нагаша. Но годы шли, а царь Живого Города не проявлял никаких признаков старения, и его избранные вассалы тоже — их могущество и богатство только возрастали с каждым десятилетием. При дворе пошли шепотки — может, Нагаш и вправду раскрыл глубочайшую тайну погребального культа? Может, он получил благословение богов на то, чтобы править Неехарой и вести ее к новому золотому веку?

Во время больших приемов рядом с Нагашем стала появляться Неферем. Она сидела на меньшем троне, выполняя обязанности царицы, и сплетни становились все мрачнее.

Годы шли, количество смертей возрастало, и срок ежегодной общественной повинности для жителей Кхемри увеличился с месяца до шести, а потом и до восьми. Поля за городом зарастали бурьяном из-за недостатка крестьян, а Кхемри стал тратить золото для покупки зерна на севере. Торговля страдала от нехватки ремесленников и мастеровых, а цены росли. Перспектива такого золотого века не казалась привлекательной.

Ламия первой из больших городов отозвала своих послов и отказалась платить ежемесячную десятину. Остальные последовали ее примеру: Ливара, затем Разетра, Кватар и Ка-Сабар. Они подсчитали, что Кхемри не хватит населения, чтобы собрать достойное войско и силой заставить выполнять свои требования, и не ошиблись. Царь поклялся, что работы на пирамиде будут продолжаться, несмотря ни на что. Нагаш еще раз изменил закон об общественной повинности, и теперь каждый отец и старший сын в городе, будь он благородного происхождения или простолюдин, должен был работать на строительстве постоянно до тех пор, пока пирамида не будет закончена.

Двор быстро опустел. Несколько знатных семейств попытались вообще сбежать из города, надеясь укрыться на востоке. Нагаш приказал послать за ними отряд кавалеристов, пообещав по сто золотых монет за каждого пойманного беглеца. Это была своего рода азартная игра, потому что никто не знал, последуют ли кавалеристы приказу, оказавшись за пределами Кхемри, а отправить с ними бессмертных Нагаш не мог: за то, что его избранные вассалы перестали стареть и обрели могущество, недоступное смертным, им приходилось платить высокую цену. Свет солнца Неехары сжигал их кожу, как огонь, и лишал силы, вынуждая днем искать убежища в самых глубоких подвалах или склепах. Царь долгие десятилетия бился над этой задачей, но так и не нашел решения. Казалось, словно сам Птра восстает против воли Нагаша, бичуя его и бессмертных огнем.

— Жрецы, — мрачно пробормотал Нагаш. — Это все они виноваты.

Он знал, что это правда. Жрецы были освобождены от общественной повинности и проводили дни, прячась в храмах и придумывая способы уничтожить его. Они то и дело спрашивали про Сухета, и Нагаш подозревал, что у них во дворце есть шпионы, которые ищут сына царицы.

Архан беспокойно пошевелился.

— Ты, конечно, прав, хозяин, но что мы можем поделать? Напасть на них все равно что напасть на Махрак. Если мы это сделаем, против нас поднимется вся страна.

Нагаш рассеянно кивнул и перевел взгляд на Неферем. Царица сидела на троне, выпрямив спину, и будто не слышала, о чем они говорят. Ему подумалось: может, она в сговоре со жрецами?

Давать Неферем эликсир было необходимо. Нагаш твердо решил, что будет обладать ее красотой, даже если потребуется тысяча лет, чтобы сломить царицу. Он видел, как эликсир действует на волю его вассалов, — они не в силах устоять перед искушающей тягой, и надеялся, что и царица ему поддастся. Но хотя Неферем стала более покладистой, воля ее не дрогнула.

Правда, она прекратила изводить его вопросами о сыне.

Царь подозревал, что все дело было в этом двуличном жреце Небунефере. Нагаш не сомневался, что это шпион, подосланный Махраком. Он мог свободно входить во дворец и выходить из него, когда сам царь и его бессмертные отсыпались. С этим человеком нужно что-то сделать, решил Нагаш, и как можно скорее. А Махрак потом пусть протестует, сколько влезет.

Тут в открытом проеме двора мелькнула чья-то тень. Бессмертные мгновенно насторожились, руки потянулись к мечам. Нагаш нахмурился. Когда в последний раз на больших приемах появлялись горожане? Двадцать лет назад? Или больше?

— Входи! — приказал царь. Его голос резко прозвучал в тишине. — Что ты хочешь сказать?

После нескольких секунд колебаний в дверном проеме появилась одинокая фигура. Человек приближался к возвышению медленными, неуверенными шагами. Его силуэт четко вырисовывался в лунном свете. Нагаш сразу увидел, что это старик, согнутый и почти уничтоженный годами. Когда тот прошел три четверти пути по длинному гулкому двору, царь узнал его и ощутил прилив гнева.

— Сумеш? Почему ты не возле пирамиды? Что случилось?

Бессмертные зашевелились, когда последний зодчий пирамиды, болезненно шаркая, приблизился к царю. Сумеш выглядел изможденным, а тело его тряслось от старости. Скрюченные пальцы дрожали, а плечи ссутулились.

Сумеш ответил не сразу. Зодчий дошел до основания возвышения, осторожно опустился на колени и обратил лицо к царю.

— О великий, — произнес он дрожащим голосом. — Для меня честь сообщить тебе, что час назад был положен на место последний камень. Черная пирамида построена.

Нагаш несколько мгновений не мог поверить своим ушам. Затем его темные глаза зажглись торжеством.

— Ты превосходно потрудился, зодчий, — сказал он. — Я твой должник и заверяю тебя — ты будешь достойно вознагражден.

Едва последнее слово сорвалось с его уст, Архан подошел к Сумешу со спины и перерезал ему горло от уха до уха. Бессмертные голодно заурчали, увидев, как кровь старика хлынула на мраморные ступени, а труп рухнул на камень лицом вниз. Нагаш посмотрел на алую лужу у своих ног и улыбнулся.

— Похоже, решение нашлось само, — сказал он.

Царь тут же отдал новые распоряжения. Рабов вернули обратно в лагеря и выдали им по дополнительной порции еды и вина. Архана, Раамкета и остальных бессмертных отправили на улицы города подавлять мятеж любыми средствами. Оставив царицу на попечение Газида, Нагаш призвал Кефру, и тот повел его по горящим улицам к некрополю, где ждала пирамида.

Они увидели пирамиду за несколько миль. Она возвышалась над мелкими усыпальницами и словно поглощала лунный свет. Черная пирамида была чернее ночи, ее края на фоне ночного неба казались острыми, как кинжалы. Время от времени по ее отполированной поверхности ползли дуги бледных молний, и толчки невидимой силы омывали кожу Нагаша.

Пирамида притягивала и поглощала темную магию и за двести лет так пропиталась духами десятков тысяч рабов, что энергия пронизывала ее блестящие камни. И вся эта мощь предназначалась для одной-единственной цели: проведения ритуала, не сравнимого ни с чем, что уже совершил Нагаш.

Паланкин пересек широкую площадь, вымощенную плотно прилегающими мраморными плитами, и остановился перед ничем не украшенным проемом в основании пирамиды. Это был всего лишь квадратный проход в стене грандиозного сооружения, достаточно широкий, чтобы в него могли одновременно войти два человека. Нагаш и Кефру вошли в проем, и их поглотила тьма.

Царь повел рукой, и коридор осветился бледно-зеленым мрачным светом, сочившимся из самих камней. На полу, стенах и потолке коридора были выгравированы тысячи замысловатых иероглифов, с особым тщанием размещенных в нужных местах искусными каменщиками. Шагая по идущему вверх коридору, Нагаш проводил пальцами по этим символам, наслаждаясь чудовищным могуществом, заключенным в пирамиде.

— Да, — прошептал он. — Все завершено. Я чувствую, как энергия нарастает.

Кефру шел шагах в шести за ним. На его лице застыл ужас.

— Сумеш превзошел самого себя, — негромко произнес он. — Закончил на несколько месяцев раньше срока.

— Верно, — ответил Нагаш и хмыкнул. Сила, пронзающая его, была намного слаще и крепче, чем вино, и он упивался ею.

Нагаш вел Кефру вверх сквозь перламутровый свет, по извилистым лабиринтам коридоров и по большим пустым помещениям, пульсирующим некромантической энергией. И хозяин, и слуга ориентировались в лабиринте с привычной легкостью. Нагаш перенес в пирамиду все свои колдовские изыскания пять лет назад, когда рабочие бригады приступили к строительству верхней части сооружения, а потом и вовсе переселился в нее. Рабочие отлично знали о том, что пирамида буквально напичкана смертельными ловушками, и не совались дальше ее незаконченных участков.

Наконец царь дошел до самого сердца грандиозной пирамиды, ритуальной комнаты — огромного восьмиугольного зала, с наклонными стенами, образующими многогранный купол над сложным ритуальным кругом диаметром около пятнадцати шагов, который был вырезан прямо в мраморном полу и инкрустирован крошкой оникса и серебром. Тысячи замысловатых иероглифов были высечены на блестящих стенах, каждый выполнен с особым тщанием, чтобы фокусировать энергию смерти, поглощенную пирамидой, и передавать ее в ритуальный круг. Нагаш немного постоял в дверном проеме, изучая взаимодействие энергий, льющихся вдоль стен и пола, затем с мрачным удовлетворением кивнул.

— Безупречно, — сказал он с усмешкой шакала, благоговейно пересек комнату и встал в самом центре круга. — Иди в святилище и принеси мои книги, — приказал он слуге. — Сделать нужно еще очень много, а до рассвета совсем мало времени.

Кефру все стоял на пороге с обеспокоенным лицом.

— Какой ритуал, хозяин? — спросил он тусклым голосом.

— Тот, что возвестит новую эпоху, — ответил царь, опьяненный силой. — Фальшивые боги должны исчезнуть, уступив место истинному владыке человечества.

Стоя к Кефру спиной, Нагаш не увидел выражения ужаса, отразившегося на изможденном лице слуги.

— Ты… ты не можешь думать о том, чтобы убить богов, хозяин. Это невозможно.

Сказав это, Кефру сжался в комок, ожидая вспышки гнева, но оказалось, что Нагаш в благодушном настроении.

— Убить их? Нет. Во всяком случае, не сейчас, — спокойно ответил он. — Сначала мы должны лишить их силы, похищенной у людей. Когда жрецы Неехары умрут, храмы опустеют, и боги больше не будут получать поклонения, которое их питает.

Кефру в ужасе произнес:

— Но это же нарушит Соглашение! А без него земля погибнет!

Нагаш повернулся к слуге.

— После стольких лет ты так и не понимаешь? — спросил он, словно разговаривал с ребенком. — Жизнь и смерть перестанут иметь значение, когда я сделаюсь владыкой Неехары. Больше никто не будет бояться голода или болезней. Подумай об этом! Моя империя станет вечной, и однажды в нее войдет весь мир!

Кефру потрясенно смотрел на хозяина, и через минуту торжествующая улыбка сошла с лица Нагаша.

— Иди, — холодно приказал он. — Час мертвых давно прошел, а мне еще нужно подготовиться.

Царь несколько часов работал в ритуальной комнате, выстраивая основу для заклинания. Кефру был на подхвате, делая пометки и доставляя колдовские порошки и краски из святилища, расположенного несколькими уровнями ниже. Его лицо, освещенное мерцающей энергией, окружавшей хозяина, было задумчивым и озабоченным.

И когда над далекими горами забрезжила заря, Нагаш сделал передышку.

— Почти все, — сказал он. — Завтра в полночь заклинание будет готово.

Когда взошло солнце, Нагаш вышел из ритуальной комнаты и по извилистым коридорам спустился на уровень ниже, в свою усыпальницу. Многие бессмертные по приказу царя поселились в нижних уровнях пирамиды и сейчас наверняка уже отдыхали в каменных саркофагах.

Усыпальница представляла собой пирамиду в миниатюре, с четырьмя косыми стенами. На стенах были вырезаны символы, украшенные истолченными в порошок драгоценными камнями, которые усиливали их могущество. Когда Нагаш вошел в комнату, они засветились.

В центре комнаты стояло низкое каменное возвышение, а на нем — мраморный саркофаг, сделанный специально для царя. Когда Нагаш подошел к возвышению, Кефру кинулся вперед, подошел к саркофагу и взялся за каменную крышку. С нечеловеческой силой он поднял ее плавным заученным движением и отодвинул в сторону. Внутри каменного гроба лежали надушенные подушки и пучки ароматных трав. Нагаш забрался в гроб и лег. Мраморное убежище проводило энергию пирамиды и помогало освежить мозг и тело, пока он находился в своего рода каталептическом трансе. Как только царь устроился, Кефру снова поднял крышку и приготовился положить ее на место, но в последний миг замялся. Нагаш нетерпеливо посмотрел на слугу.

— Что еще? — рявкнул он. — Я вижу в твоих глазах вопрос. Выкладывай.

— Я… — начал Кефру. — Я прошу тебя изменить решение, хозяин. Твоя пирамида достроена, но Кхемри окончательно пришел в упадок. Если ты нападешь на жрецов, пути назад не будет.

Лицо царя окаменело, превратившись в маску ярости.

— Когда сила окажется в моем распоряжении, я смогу взять тысячу человек и победить любой город в Неехаре. Они не будут уставать, не будут бояться, не будут знать нерешительности и никогда не умрут. Ты болван, Кефру. Тебе не хватает силы воли противостоять жребию и выбрать судьбу самостоятельно.

Кефру опустил взгляд на царя, и его лицо сделалось бесстрастным.

— Вероятно, ты прав, хозяин, — произнес он и задвинул каменную крышку на место. — Хорошего сна.

Нагаша разбудил странный скребущий звук над головой. Сначала он не понял, что именно слышит, потому что был полностью погружен в опьяняющие грезы о мести и завоеваниях. Может, ему почудилось? Или звук родился из сновидений о пылающих городах и равнинах, усеянных белыми костями?

Тут царю на грудь посыпались камешки, и он понял, что это не сон, а гораздо хуже. Кто-то сверлил дыру в его саркофаге.

Послышался металлический скрежет — из дырки вытаскивали инструмент. Мысли путались; Нагаш пытался понять, что происходит, и тут что-то холодное потекло ему на грудь. Масло для ламп, сообразил он, цепенея от ужаса. Кто-то хотел заживо сжечь его в гробу. Зарычав, Нагаш попытался отодвинуть тяжелую крышку, но она не поддавалась. Внезапно раздались громкие крики, масло перестало течь. Значит, сейчас через дырку посыплются раскаленные угли.

Пылая бешенством, Нагаш уперся ладонями в крышку саркофага и проревел яростное заклинание. Сила пирамиды потоком хлынула в него, и каменная крышка с грохотом взорвалась, вспыхнув жаром.

Взрыв в замкнутом пространстве оглушил и ослепил царя. Его пронзила мучительная боль, пронесся порыв воздуха, и зашипело пламя. Загорелось масло, которым пропиталась его одежда. Нагаш пронзительно закричал от боли и гнева, вдохнув огонь, уже протянувший жаркие красные когти к его легким.

Оглушенный и ослепленный, Нагаш мог сделать только одно — снова воззвать к могуществу пирамиды. Из саркофага вырвался ледяной ветер, потушил пламя и сорвал с царя пропитанные маслом одежды. Он прохрипел еще одно заклинание и вылетел из гроба, как летучая мышь, широко раскинув руки.

В комнате раздавались крики, какие-то приказы, проклятия и ругательства. Нагаш сильно ударился о потолок и попытался вернуть себе зрение. Сила закипела в глазных орбитах, причинив новую боль, но цветные пятна перед глазами исчезли.

По всей царской усыпальнице лежали дымящиеся трупы, тела были разодраны на куски осколками взорвавшейся каменной крышки. Четверо оставшихся как раз вбегали в комнату, вскинув руки, словно хотели заставить царя отречься. Нагаш сразу почувствовал их могущество и узнал одеяния. Жрецы!

Один из них, юный жрец Птра, выкрикнул короткое заклинание. Вспышка золотистого света — и из открытых ладоней жреца вырвался столб пламени.

Выругавшись, Нагаш метнулся вправо, споткнулся, но успел прохрипеть заклинание отмены. Святое пламя ударило в потолок, обожгло ему лицо и руки и потухло. Не колеблясь ни мгновения, Нагаш вскинул вверх руку, и из его пальцев вырвались черные стрелы. Они пронзили юного жреца, попав в правую руку, грудь и шею. Жрец рухнул и начал корчиться, захлебываясь кровью.

Громкий голос прокричал заклинание, и Нагаш почувствовал, как задрожал воздух в комнате. Каменные обломки на полу вздрогнули и полетели прямо в него. Царь снова воспользовался своей силой, пронесся через комнату и тем избежал смертельного удара. Несколько осколков вонзилось ему в ногу, но основной поток прошел мимо.

Уцелевшие жрецы сосредоточились на царе. Поддерживающий его ветер перестал подчиняться, словно перехваченный волей другого человека. Это застало Нагаша врасплох, он рухнул на пол как раз тогда, когда вспышка пламени разорвала воздух в том месте, где он только что был. Нагаш больно ударился боком. Жрецы гневно кричали друг на друга, пытаясь скоординировать действия.

Лежа на полу, Нагаш оказался частично прикрытым дымящимися остатками саркофага. Он заметил ноги одного из нападающих и выкрикнул злобное заклинание. Пол под жрецом мгновенно превратился в яму, полную тьмы, и, успев издать единственный полный ужаса крик, тот исчез.

Царь слышал испуганные голоса двух оставшихся в живых жрецов по другую сторону саркофага. Они шепотом пытались решить, что делать дальше. Нагаш быстро отполз в сторону и огляделся, высматривая хоть что-нибудь, что можно было бы обратить против жрецов. Взгляд его упал на три трупа слева. Неожиданно он вспомнил последний разговор с Кефру всего несколько часов назад. Поддавшись порыву, Нагаш протянул руку к мертвецам и начал импровизировать.

Сила пирамиды хлынула через пальцы к трупам. Какое-то время ничего не происходило, но вдруг один из мертвецов пошевелился. Медленно, неуклюже труп перекатился на живот и попытался встать на ноги.

С другой стороны саркофага зашептались еще более взволнованно и внезапно замолчали. Нагаш собрался с силами и пристально уставился на труп. Тот неуверенно поднялся, покачнулся, жрецы заметили его и атаковали. Порыв ветра подхватил мертвеца, вознес его над саркофагом, столб пламени пронзил его грудь, и труп запылал.

Жрецы торжествующе закричали. Нагаш медленно поднялся с другой стороны саркофага и метнул в жрецов целый залп некромантических стрел.

Оба замертво рухнули на пол. Нагаш быстро кинулся к выходу. Теперь, когда упоение битвой отпустило, ужасная боль была готова захлестнуть его. Проклиная все на свете, он снова обратился к силе пирамиды, успокаивая боль и пытаясь залечить раны.

За дверью кто-то стоял. Нагаш, зашипев, вскинул вверх правую руку.

— Это я, хозяин, — сказал Кефру. Слуга вошел в комнату, потрясенно оглядываясь. — Я… я пытался предупредить тебя, — запинаясь, выдавил он. — Но они меня опередили.

— Да уж, — проворчал царь.

Голос, вырываясь из опаленного огнем горла, звучал ужасно. Кефру остолбенел, увидев обожженное тело царя.

— Ты ранен, — дрожащим голосом произнес он. — Пожалуйста, позволь мне заняться твоим горлом.

Он подошел ближе и робко прикоснулся к обожженному горлу царя кончиками пальцев. И в этот же миг правой рукой вонзил острый как игла кинжал прямо в грудь Нагаша.

Оба замерли. Кефру рычал, пытаясь воткнуть кинжал глубже, но Нагаш схватил его за запястье. Острие кинжала вошло всего на дюйм.

— Ты что думал, я не догадаюсь?! — воскликнул Нагаш. — Как еще жрецы могли попасть в мою комнату?

По лицу Кефру скользнул страх, сменившийся суровым выражением, едва он понял, что придется подчиниться неизбежному.

— Ты зашел слишком далеко! — рявкнул слуга. — Ты был самым могущественным жрецом в Кхемри! Ты мог прожить богатую беззаботную жизнь! А вместо этого отказался от всего ради… ради этого кошмара! Это отвратительно! — кричал он. — Разве ты сам не видишь, во что превратился? Ты чудовище!

Кефру навалился на кинжал из последних сил, пытаясь завершить начатое, но оружие не продвинулось ни на волос.

Нагаш выдернул его левой рукой и приставил к груди Кефру.

— Не чудовище, — ответил он. — Бог. Живой бог. Я владыка жизни и смерти, Кефру. Увы, тебе так и не хватило веры, чтобы принять меня. Но теперь я тебе докажу.

Царь сжал левую руку и призвал силу пирамиды. Кефру застыл, глаза его широко распахнулись, рот раскрылся в безмолвном крике. Нагаш стал читать заклинание, выделяя каждое слово и сосредоточив всю волю. Тело слуги начало конвульсивно содрогаться.

Нагаш убрал левую руку от груди Кефру, потянув за собой светящуюся нить энергии. Царь не отводил глаз от Кефру, вытягивая из тела слуги душу. Украденная молодость Кефру вылетела вместе с душой, а тело съежилось и разложилось на глазах у Нагаша, и когда все закончилось, из правого кулака колдуна вытекла всего лишь тонкая струйка праха. Призрак Кефру парил перед царем, стеная от страха и боли.

— Теперь ты будешь служить мне вечно, — сказал Нагаш духу. — Ты привязан ко мне, и моя судьба теперь и твоя судьба.

Колдун повернулся и увидел Архана и других бессмертных. Все они, слабые, ничего не понимающие, только что поднятые из своих гробов, толпились у входа в усыпальницу.

— Что случилось? — выдохнул Архан.

Нагаш холодно смерил своих людей взглядом.

— Нас предали, — ответил он.

Пылая ледяной яростью, Нагаш поднимался по извилистым коридорам вверх, в ритуальную комнату пирамиды. Он быстро соображал, представляя себе картину того, что намеревались сделать враги. Предательство Кефру не могло быть случайным. Он, конечно, обратился к жрецам и предложил провести их в усыпальницу, но Нагаш не сомневался, что у жрецов имелись собственные, более грандиозные планы. Возможно, они прямо сейчас находятся во дворце, ищут Неферем и убеждают ее взять в свои руки управление городом.

Враги действовали без подготовки, наверняка удивленные досрочным завершением строительства пирамиды. Будь у них чуть больше времени, чтобы все спланировать и собрать нужные средства, жрецы могли бы одержать победу. Но они проиграли, и теперь их участь решена.

Царь торопливо вошел в ритуальную комнату и сосредоточился. Все необходимое на месте. Нужно просто произнести заклинание, и эпохе богов и жрецов придет ужасный конец.

Когда Нагаш начал читать заклинание, в Черной пирамиде стала собираться сила. Каждый раб, умерший за время строительства, всего более шестидесяти тысяч душ, был включен царским гневом в единственное ужасное заклинание.

Небо над пирамидой заколыхалось и потемнело. Черные тучи закипели, освещаемые дикими вспышками молний. Плотность и мощь этой сверхъестественной грозы все усиливались, и тьма растекалась над некрополем Кхемри. Там, куда она падала, мертвецы начинали беспокойно ворочаться в своих могилах.

Энергия набирала силу больше получаса, и наконец стало казаться, что небо сейчас расколется под ее жуткой тяжестью. И тогда со страшным пронзительным воплем разразилась неудержимая гроза, и по черному небу пошла рябь.

Тень ярости Нагаша растеклась по всей Неехаре за какие-то несколько минут. Тьма упала на большие города, и каждый жрец и послушник, кого она коснулась, мучительно умер в тот же миг. Только те, кто оказался укрытым за каменными стенами, сумели пережить удар некроманта.

Нагаш сразу понял, что ритуал удался только частично. Он действовал слишком быстро и плохо сосредоточился — мешали гнев и жажда мести. Тысячи умерли, но этого было недостаточно.

Запас некромантической силы в храме таял, но его хватало для еще одного заклинания. Нагаш произнес слова силы. Облако тьмы и пыли потянулось из некрополя и накрыло Кхемри, укутав Живой Город покровом искусственной ночи.

Царь повернулся к бессмертным. Раамкету он сказал:

— Возьми две трети избранных и утопи храмы в крови! Убей каждого жреца и жрицу, которых найдешь!

Архану, Шепсу-хуру и остальным Нагаш велел:

— Идите за мной.

Дюжины тел в мантиях усеяли площадь перед царским дворцом. Нагаш вел двадцать пять своих избранных прямо к Двору Сеттры, где и нашел царицу и верховных жрецов города. Те пререкались, как дети, у каждого имелось собственное представление о том, что делать дальше. Лица почти у всех были мертвенно-бледными; после того как город окутала тьма, они едва не впали в панику.

Взгляды Нагаша и Неферем встретились через большой сумрачный двор. На лице царицы вспыхнуло выражение откровенной ненависти, а жрецы обернулись к царю, глядя на него с гневом и страхом.

— Убейте их, — приказал Нагаш своим людям. — Всех, кроме Неферем. Она принадлежит мне.

Бессмертные не колебались. Выдернув из ножен мечи и кинжалы, они помчались через двор. Верховные жрецы все разом заговорили, начали вскидывать руки и произносить заклинания, но Нагаш был к этому готов. По мраморным плитам побежали тени, вырвавшись из темноты за высокими колоннами, расположенными по обеим сторонам центрального прохода. Тени набрасывались на жрецов, как стервятники, и лишали их воли, как в свое время Тхутепа.

Но верховные жрецы Живого Города были сделаны из более прочного материала, чем покойный брат Нагаша. Амамурти, верховный жрец Птра, отбросил от себя тень и метнул по залу огненное копье. Оно ударило Шепсу-хура в грудь, и тот мгновенно запылал. Бессмертный, охваченный паникой и болью, заорал, кожа его таяла, как жир на плите. Он пошатнулся, отчаянно хватаясь за лицо и грудь, сделал усилие и побежал дальше, сокращая расстояние между собой и ранившим его человеком.

Другой бессмертный рухнул на пол — в него метнули пригоршню камней. Ветер сбивал бессмертных с ног. Архан увидел верховного жреца Пхакта и остановил заклинание, швырнув в того кинжал. Жрец упал на колени, вцепившись в клинок, проткнувший ему горло.

Прежде чем иерофанты успели подготовить новую волну заклинаний, бессмертные напали на них. Мелькали мечи, и людей рубили на куски. Верховный жрец Джафа встретил атакующего прямым ударом, разрубив бессмертного мечом, но другой вонзил кинжал ему в глаз. Архан дотянулся до упавшего верховного жреца Пхакта и добил его.

Нагаш размашистым шагом шел по проходу вслед за воинами, читая новое заклинание. Жрецы падали, он вытягивал жизненную сущность из их тел и привязывал к себе, как сделал с Кефру. Один за другим стонущие призраки взмывали в воздух, подплывали к царю и образовывали вокруг него свиту.

Следующими пали верховные жрицы Асаф и Баст. Им отрубили головы, когда они спина к спине пытались сражаться против бессмертных. Затем настал черед верховного жреца Тахота, причем он молил о милосердии, когда Архан перерезал ему глотку. Остальные отступили, забравшись на возвышение и образовав преграду между царицей и людьми Нагаша. Верховному жрецу Сокта в ногу вонзился кинжал, и он скатился со ступенек. Бессмертный прыгнул на него, как пустынный лев, и впился зубами в лицо.

Остались только Амамурти и верховный жрец Гехеба. Верховный жрец бога земли уже истекал кровью, получив не меньше полудюжины ран, но продолжал отражать нападение, свирепо размахивая окровавленным молотом. Один бессмертный набрался смелости и попытался ударить иерофанта мечом по коленям. Тот размозжил его голову ударом молота, но при этом утратил бдительность. Архан только и ждал бреши в обороне. Стремительно, как гадюка, он прыгнул вперед, опустил свой сверкающий хопеш, и молот иерофанта вместе с рукой запрыгал по каменным ступеням.

Верховный жрец Птра выкрикнул имя своего бога и метнул шипящее пламя вниз по ступенькам на наступающих бессмертных. Оно охватило троих, превращая их в кучи почерневших костей и пузырящейся плоти. Но прежде, чем Амамурти успел произнести еще одно заклинание, в него вонзились сразу три кинжала, один из которых проткнул сердце. Верховный жрец медленно опустился на возвышение рядом с замершей Неферем. Из его открывшегося рта и глаз вытекала жизненная сила.

Нагаш неторопливо прошел вперед, взмахом руки потушил пламя, в котором обугливалось тело Шепсу-хура, поднялся по ступенькам и оказался лицом к лицу с царицей. Только сейчас он заметил перепуганного до смерти Газида, скорчившегося в тени трона Сеттры. Взгляд царя вернулся к Неферем. Дочь Солнца трясло от ярости, она пыталась разорвать путы, которыми Нагаш ее удерживал. Может, раньше ей и удалось бы это, но несколько десятков лет, в течение которых она пила эликсир Нагаша, ослабили ее волю.

— Где эта змея Небунефер? — прорычал царь. — Я знаю, это он участвовал в этом предательстве.

— Его здесь нет, — дерзко ответила царица. — Я отослала его на случай, если жрецам не удастся убить тебя. — Она попыталась шевельнуться, хотела накинуться на царя с кулаками, но воля Нагаша крепко удерживала ее. — Что бы тут ни случилось, он все равно выживет и поднимет против тебя все большие города!

— Ты осмеливаешься сопротивляться мне, законному царю? — взревел Нагаш.

— Ты убил моего сына! — прошипела Неферем сквозь стиснутые зубы. В ее голосе сквозила ненависть. — Кефру мне все рассказал.

— А он сказал тебе, что час спустя ты пила кровь Сухета? — отозвался Нагаш. — Своей вечной молодостью ты обязана убийству.

Из глаз Неферем потекли слезы, но выражение ненависти на лице не исчезло.

— Убей меня, и покончим на этом, — прошипела она. — Теперь ничто не имеет значения. Ты пролил кровь святых людей, Нагаш. Боги уничтожат тебя куда лучше, чем я.

— Думаешь, это ужасно? — осведомился Нагаш, показав на груду искалеченных, окровавленных трупов. Призраки вокруг него зашевелились, жалобно воя. — Это только прелюдия, моя глупая маленькая царица. Я еще и не начинал сеять семена смерти. А когда завершу, Махрак будет лежать в руинах, а со старыми богами будет покончено навеки. А ты останешься рядом со мной и будешь любоваться тем, как я это делаю.

Левая рука Нагаша метнулась вперед, и пальцы сомкнулись на горле Неферем.

— С той минуты, как я тебя увидел, я понял, что должен обладать тобой, — проговорил он. — И наконец это время пришло.

Неферем хотела что-то сказать, но вдруг тело ее словно окаменело — Нагаш начал читать заклинание. Сила хлынула сквозь тело царицы и выплеснулась из глаз и рта потоком мерцающего зеленого света. Ее жизненная сила уходила из нее, перетекая к Нагашу медленным неумолимым потоком. Слабый страдальческий крик сорвался с уст царицы: крик муки и боли.

Неферем задымилась, плоть ее усохла, кожа обвисла и сморщилась. Поток энергии, исходившей от ее тела, уменьшился. Плечи царицы опустились, голова на ставшей похожей на скелет шее поникла, но каким-то образом Неферем все еще была жива.

Нагаш вытягивал из нее жизнь столько, сколько мог. За какую-то минуту Дочь Солнца превратилась в чудовище, но тело ее не умерло, потому что его поддерживали узы Священного Соглашения. Иссохшие ноги подогнулись, Неферем с трудом опустилась на возвышение рядом с троном Сеттры.

Царь молча смотрел на Неферем. Бессмертные в благоговейном ужасе уставились на царя и царицу. За троном, скрытый в темноте, Газид сжал руками голову и зарыдал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Город Богов

Махрак, Город Надежды, 63 год Птра Сияющего

(—1744 год по имперскому летосчислению)

Голубовато-серый дым вился над тысячами храмов Махрака, наполняя воздух ароматами сандалового дерева, ладана и мирры. В узких улицах и на больших площадях, где верующие собирались на молитву и жертвоприношения, раздавался шум, трубили рога, звенели кимвалы и серебряные колокольчики. Жрецы резали быков, коз и ягнят целыми стадами, предавая огню их мясо и кровь. В некоторых домах молодых рабов опаивали вином с добавлением черного лотоса, а затем отводили на жертвенные костры, пылавшие перед Дворцом Богов. По всему Городу Надежды люди в мольбе вздымали к небесам руки, прося о спасении от ужасной тьмы, надвигающейся с запада.

Жители города имели все основания надеяться, что боги вмешаются. В центре города, на окруженной стеной площади, в самом сердце Дворца Богов, лежал Кепт-ам-шепрет, чудесный Расколотый Камень, спасший от вымирания семь племен в смутные времена Великого переселения.

Лишенные домов, лишенные богов, измученные до полусмерти солнцем и бесконечными обжигающими песками, племена добрались до этой равнины и поняли, что больше не могут сделать ни шагу. В те времена их богами были духи деревьев и источников в джунглях, духи пантеры, обезьяны и питона. Здесь, на этих бескрайних пустых землях, исполненные отчаяния племена начали молиться солнцу и синему небу, прося о спасении, и Птра, Великий Отец, был тронут их мольбами. Он протянул руку, и громадный валун раскололся с грохотом, подобным грому.

Ошеломленные люди собрались вокруг расколотого камня и увидели, как из трещин сочится свежая сладкая вода. Племена напились, разрезая до крови руки об острые края трещин, и так принесли первую жертву богам пустыни. Затем было заключено Великое Соглашение, и родилась Благословенная Земля.

Махрак начался со строительства храмов, по одному на каждого из двенадцати богов, и великолепного дворца, где племена могли собраться все вместе и вознести богам хвалу в священные дни года. Медленно, но верно рос вокруг них город, как это происходит со всеми городами: сначала кварталы скромных строений для рабочих, возводящих храмы, потом рыночные площади и базары, где продавцы предлагают свои товары. Прошли века, племена расселились по всей Неехаре, основали новые большие города, но богатство и влияние Махрака только увеличивались, потому что правители искали в храмах мудрых советов и молитв.

Храмы, растущие вместе с растущим состоянием, были колоссальны: храм Гехеба представлял собой огромный зиккурат, закрывавший горизонт с восточной стороны, и освещался ревущим на его крыше пламенем, не гаснувшим вот уже четыре сотни лет. Рядом расползся во все стороны храм Джафа, представляющий собой целый комплекс низких массивных строений черного мрамора, а к западу, за благоухающими садами Асаф, в замысловатом лабиринте, образованном стенами из отполированного песчаника, возвышалась башня Усириана из слоновой кости.

Дворец Богов, обиталище Жреческого совета Неехары, располагался у подножия массивной пирамиды, возвышавшейся больше чем на двести футов. На ее вершине находился огромный золотой диск, ловивший солнечные лучи и отражавший сияние Птра, как маяк, который было видно на много миль с восточных равнин. Все храмы, даже черные обелиски, возведенные на широкой площади в знак повиновения грозному Ксару Ревущему, сверкали золотом, серебром и бронзой и были окружены глинобитными домишками, построенными на таких узких улочках, что солнечный свет проникал в них только тогда, когда сияющий диск Птра был в зените.

Махрак, самый древний, самый большой и богатый город Неехары, стал домом для многих тысяч жрецов, жриц и ученых — и для десятков тысяч торговцев, ремесленников, рабочих и паломников, служивших им. Многие наиболее состоятельные семейства Неехары имели в городе свои резиденции, а в минувшие столетия в Махрак постоянно приезжали благородные визитеры, ищущие благословения или совета. Но все это происходило до возвышения Узурпатора.

С западной стороны клубящиеся сине-черные тучи уже проплыли над Вратами Заката и приближались к Городу Богов. Стоя на зубчатой стене около западных ворот Махрака, Небунефер спрятал тощие руки в складки мантии и с мрачным удовлетворением кивнул. Армии Разетры и Ливары уходили на юго-восток, пыль все еще клубилась в воздухе вдоль южной линии горизонта, но войско Узурпатора даже не собиралось их преследовать.

Нагаш жаждал расплатиться с Советом, несмотря на цену. Небунефер надеялся, что цена окажется выше, чем Узурпатор в состоянии заплатить, впрочем, это его не остановит. Жаркий ветер дул над стеной, нес с собой песок и заплесневелый запах могилы. Воины стояли на стенах, ожидая появления врага. Махраку никогда раньше не требовалась армия, и даже когда в Кхемри пришел к власти Узурпатор, Жреческий совет не хотел о ней думать. Это было бы равносильно признанию, что власть Нагаша превышает власть богов. Однако при каждом храме имелись свои ушебти, а во всей Благословенной Земле не было воинов лучше.

Преданные являлись паладинами богов, воинами, посвятившими жизнь служению своему божеству и защите истинно верующих. В ответ на их преданность боги преподнесли им чудесные дары, соразмерные вере каждого из ушебти и ценности их деяний. В других городах Неехары ушебти охраняли царей-жрецов, живых воплощений воли богов, но в Махраке преданные охраняли храмы и членов Жреческого совета, по своему положению уступавших только богам.

В далеком Ка-Сабаре ушебти Гехеба были темнокожими гигантами с львиными клыками и светящимися глазами. Но в Махраке преданные Гехеба преобразились, превратившись в огромных человекоподобных львов, обладающих грозной силой и быстротой кошек пустыни, со смертоносными когтями на могучих руках. У преданных Джафа были головы черных как смоль шакалов и пальцы, прикосновение которых несло холодную смерть. Ушебти Птра стали золотокожими титанами, настолько красивыми и ужасными, что на них невозможно было смотреть. Голоса их трубили, как рога, а руками они могли разломить меч.

По традиции, каждому храму разрешалось иметь не больше пяти десятков этих воинов, и сегодня они собрались на стене во всем своем блеске: шесть сотен против многих тысяч Нагаша.

Ушебти Махрака были могучими воинами, но не они одни составляли защиту города. В городские стены и фундаменты были вплетены многочисленные вечные силы: духи пустыни и священные слуги богов, и они проснулись, почувствовав приближение орд Нагаша. Эти стражи не были связаны узами Соглашения (во всяком случае в прямом смысле), поэтому воля Дочери Солнца не могла их изгнать. Узурпатору пришла пора узнать, что боги, хотя и связанные обязательствами, все же далеко не беспомощны.

По рядам преданных справа от Небунефера прошло какое-то волнение. Старый жрец повернулся и увидел, как три властные фигуры, облаченные в желтое, коричневое и черное, идут по стене в его сторону. Небунефер низко поклонился, когда приблизился его наставник, Нек-амн-атеп, верховный иерофант великого Птра. По обе стороны от верховного жреца шли Атеп-неру, верховный жрец Джафа, и нахмурившийся, агрессивно настроенный Канзу, верховный жрец Ксара Безликого.

— Неожиданная честь, о святейшие, — произнес Небунефер. — Преданных, безусловно, воодушевит ваше присутствие.

Нек-амн-атеп раздраженно взмахнул рукой, заставляя жреца замолчать.

— Избавь нас от банальностей, — проворчал иерофант. — Время, проведенное среди царей, сильно тебя испортило, Небунефер. В жизни своей не слышал такого жалкого бреда.

Небунефер развел морщинистыми руками и печально улыбнулся. Иерофант родился в Махраке и никогда из него не выезжал. Насколько было известно старому жрецу, Нек-амн-атеп впервые в жизни поднялся на городскую стену.

— Конечно же, ты прав, о святейший, — дипломатично произнес он. — При дворах наших союзников жизнь приятная и беззаботная; она ничем не напоминает суровое существование, которое мы влачим здесь.

Канзу сердито сверкнул глазами, уловив дерзкий тон Небунефера. Но Нек-амн-атеп вроде бы ничего не заметил. Спрятав руки в рукава тяжелого одеяния, иерофант подошел к краю стены и посмотрел на клубы пыли, закрывавшие линию горизонта.

— Жалею, что поддался на твои уговоры, — недовольно произнес он. — Пусть бы наши союзники остались тут и приняли на себя удар Нагаша.

— И чем бы это закончилось, о святейший? — вздохнул старый жрец. — Армии Разетры и Ливары отчаянно сражались, но их силы на исходе. Если бы они остались, как вознамерился Рак-амн-хотеп, мы бы стояли здесь и смотрели, как их убивают.

Нек-амн-атеп что-то раздраженно буркнул и сказал:

— Зато Нагаш потратил бы силы своего войска на то, чтобы уничтожить их, и может быть, слишком ослаб, чтобы бросить вызов нам.

Гнев, вспыхнувший в Небунефере из-за такого бессердечия, удивил его самого. Возможно, он и в самом деле провел слишком много времени среди царей.

— Преимущество на нашей стороне, о святейший, — твердо сказал он. — Мы позволим Нагашу обломать зубы о наши стены, пока союзники восстанавливают свои армии и возвращаются, чтобы закончить начатое.

Атеп-неру повернулся к Небунеферу.

— И сколько это продлится, жрец? — спросил он замогильным голосом. — Два месяца? Десять? Может быть, год?

Канзу раздраженно что-то проворчал, а затем произнес:

— Год? Что за глупость. Сезон войны почти закончен. Увидев, что он не может сломить нашу оборону, Нагаш отправится в Ливару или отступит в Кватар.

Небунефер сделал глубокий вдох, пытаясь скрыть раздражение. Сколько раз нужно повторять одно и то же?

— Какое Нагашу дело до сезонов войны? — спросил он. — Его воинам не нужно возвращаться в Кхемри, чтобы собрать урожай. — Старый жрец пожал плечами. — Как он считает, его несчастные подданные могут и вовсе умереть с голоду. Собственно, мертвыми они станут для него даже полезнее. Нет, он останется здесь, с этой стороны Долины Царей, до тех пор, пока все восточные города не сгорят или не склонятся перед ним. И не заблуждайтесь — здесь он только начинает свою кампанию. Он знает, что мы подняли против него Разетру и Ливару, возможно, даже подозревает, что мы стоим за нападением на Бел-Алияд. Если он завоюет Махрак, война сразу же закончится. Помяните мое слово, он нападет на нас всеми своими силами, и если не сумеет сломить нашу оборону, нам предстоит долгая и тяжелая осада.

Нек-амн-атеп сцепил руки за спиной, все еще глядя на клубящиеся тучи пыли.

— И сколько город сможет выдерживать осаду? — спросил он.

Атеп-неру постучал длинным пальцем по подбородку.

— Недостатка воды у нас нет и не будет, — сказал он. — Все баки полны, а Расколотый Камень по-прежнему остается источником для всех истинно верующих. Ограничивая выдачу провианта, имеющегося на складах, мы можем продержаться три года, если потребуется.

Нек-амн-атеп повернулся к Небунеферу.

— Три года, — эхом повторил он, и лицо его помрачнело. — Думаешь, осада протянется так долго?

Старый жрец вспомнил свой последний разговор с разетрийским царем. «Возможно, вам предстоит держаться очень долго». Небунефер посмотрел в обеспокоенные глаза наставника.

— Только боги могут ответить, — сказал он.

Войско Вечного Царя добралось до святого города через несколько часов после наступления ночи, хлынуло через барханы шипящей волной иссушенной кожи и голых костей. За время безостановочного марша по долине ряды нежити значительно пополнились. Лучники-скелеты из Зандри образовали линию нападения перед стучащими костями копейщиками, а костлявые нумасийские кавалеристы молча ехали позади всех неутомимых воинов, сопровождая бессмертных. Дальше, в самом конце молчаливой скелетообразной орды, по песку ковыляли еще более жуткие создания, ведомые волей своих непреклонных хозяев.

Когда Нагаш выступил из Кхемри к Фонтанам Вечной Жизни, его армия состояла целиком из живых, дышащих людей, а теперь от тех осталось меньше четверти. Ночами вслед за войском крались стаи шакалов, а днем над ними бесшумно вились стервятники. Поживиться им было почти нечем, но запах смерти слишком притягивал их.

Ветер шелестел в рядах нежити, срывая с мертвецов превратившуюся в лохмотья одежду и остатки сухой и тонкой, как пергамент, кожи.

Постоянная воющая пыльная буря вынуждала и бессмертных, и живых воинов шагать, укрыв плечи накидками, а на лица надвигать капюшоны. Люди Зандри и Нумаса оглохли и онемели, слушая непрестанный рев ветра, и пришлось убить многих коней, потому что песок выел им глаза. Так продолжалось несколько недель, пока Нагаш вел войско через пустыню в погоне за армией Востока.

Он рассчитывал встретиться с противником у Врат Заката. Там армия Востока держала оборону в отчаянной попытке не подпустить Вечного Царя к Городу Надежды. Последние несколько дней войска Нагаша шли форсированным маршем в надежде дойти до конца долины и застать врага врасплох, но, когда авангард скелетов-кавалеристов добрался до Врат, оказалось, что на низкой стене никого нет и в поселке за нею стоит жуткая тишина. Бессмертный, командовавший авангардом, отправил гонца в поисках живого нумасийского конника, достаточно сообразительного, чтобы разобраться в следах, обнаруженных на краю поселка. Из того, что сумел понять измученный кавалерист, следовало, что они разминулись с врагом буквально на несколько часов. Когда Нагаш узнал об этом, он приказал армии идти вперед в полном боевом порядке, рассчитывая догнать противника у ворот Махрака.

По безмолвной команде огромное войско, громыхая костями, остановилось в миле от стен святого города. Бессмертные Нагаша натянули поводья своих гниющих лошадей и подняли головы, учуяв течения силы, без устали струившиеся над песками. На полпути между Махраком и наступающей армией проходила колеблющаяся мрачная разделительная линия, где завеса тьмы Нагаша наткнулась на древние защитные чары города. Равнины, находящиеся за этой линией, были светлы и мерцали под серебристым светом Неру.

Небо над Махраком походило на кобальтовый гобелен, затканный сверкающими бриллиантовыми нитями. На городских стенах в больших жаровнях пылали сторожевые костры, излучая расплавленный оранжевый свет. Не было никаких толп впавших в панику солдат, пытающихся протиснуться в ворота Махрака, что порядком озадачило бессмертных. Если судить по мощной энергии, окружающей город, Махрак чувствовал себя на удивление спокойно.

Шли часы. Шеренги воинов подтягивались, авангард посылал гонцов с докладом к Вечному Царю. Вперед снова послали уставших нумасийских кавалеристов, и прошло еще несколько часов, прежде чем всадники выяснили, что союзная армия обошла город и отправилась по домам. Когда известие дошло до бессмертных, они решили, что преследование будет продолжено, и начали перемещать своих неутомимых кавалеристов в южном направлении.

Приказ Нагаша, отданный около полуночи, застал бессмертных врасплох. Нумасийским кавалеристам приказано было укрепить юго-восточный фланг и наблюдать за отступлением армии противника, а резервные полки расположились сразу за основными боевыми порядками. Обозные рабы начали ставить палатки и строить загоны для лошадей, оружейники распаковали походные кузницы, а осадные инженеры потащили свои громоздкие механизмы в сторону города. Следом за ними скрипели и громыхали повозки, груженные корзинами с ухмыляющимися черепами и флягами, полными смолы.

Нападение на Город Богов должно было начаться в предрассветные часы.

Архан Черный шел в предрассветной тьме, мечтая о лошади.

За последние полчаса голодный ветер заметно поутих, но в ушах по-прежнему звенело. Пыль почти улеглась, и будь у Архана сейчас конь, он сумел бы осмотреть армию с одного фланга до другого, в чем, собственно, и состояла задача. Офицерам потребуется хорошая видимость, чтобы командовать своими полками, а ответственным за осаду — возможность наблюдать за падением снарядов во время продвижения к стенам.

Больше восьмидесяти тысяч трупов стояло плотными рядами по двадцать в шеренге, расположившись грубым полукругом, растянувшимся почти на три мили с севера на юг. Еще сорок тысяч копейщиков ждали в резерве, окружив пятьдесят тяжелых катапульт, выведенных на боевые позиции. Между основной линией фронта и резервом находились отряды кавалеристов-нежити с бессмертными во главе и пять тысяч лучников-скелетов. Лучники пойдут вплотную за копейщиками, осыпая врагов на городских стенах непрекращающимся градом стрел, а атакующие двинутся штурмом на главные ворота. Когда ворота падут, будет задействована кавалерия. Она пронесется сквозь пролом, сея хаос и смерть по всему Городу Надежды.

Архан обратил внимание, что никто из живых союзников Вечного Царя в нападении участия не принимает. Нумасийцы остаются на юго-востоке, якобы охраняя фланг от отступающей армии противника. Войско Зандри Нагаш разместил на северном фланге и позволил оставаться в лагере до особого распоряжения. Было очевидно, что Нагаш не доверяет своим вассалам, в особенности теперь, когда дело коснулось Махрака.

После разгрома под Кватаром Архану не доверяли командовать даже отрядами лазутчиков. Собственно, царь запретил ему носить меч и доспехи и даже ездить верхом. Нагаш подверг Архана всем мыслимым и немыслимым унижениям, разве только не приказал идти голым за обозом, и визирь подозревал, что царь не уничтожил его лишь ради того, чтобы он постоянно напоминал остальным бессмертным об участи, которая может их постичь.

Какое-то время Архан надеялся, что наказание будет отменено и он снова обретет расположение царя, но теперь вовсе не был в этом уверен и думал, что же предпринять, чтобы добиться прощения, и возможно ли это вообще.

Визирь шел вдоль боевых порядков позади кавалеристов, разыскивая совершенно определенного бессмертного. Почти все бледные фигуры насмешливо отдавали ему салют или презрительно хмыкали. Архан шел с бесстрастным лицом, но запоминал каждое оскорбление. Если я впал в немилость, думал он, то это может случиться и с вами, а когда это произойдет, я буду наготове.

Наконец, почти в центре линии, он заметил того, кого искал. Шепсу-хур сидел в седле на своем коне-скелете, положив бронзовый шлем между ног, и точил кинжал. Словно ощутив тяжесть взгляда Архана, он замер и повернулся в седле. С его обгоревших рук свалились обрывки ткани. Увидев своего бывшего хозяина, он с любопытством повернул к нему изуродованное лицо. Немного подумав, он убрал кинжал в ножны, тронул коня и подъехал к визирю. Как и остальные бессмертные, Шепсу-хур не использовал поводья. Мертвому коню не требовалась уздечка, его направляла исключительно воля хозяина.

— Теперь уже скоро, — сказал Архан вместо приветствия, когда бессмертный приблизился.

Шепсу-хур кивнул. Его высохшая кожа при каждом движении скрипела и потрескивала.

— Я удивлен, что ты к нам не присоединился, — произнес он хриплым голосом. — Думал, Нагаш допустит тебя к командованию, когда пойдем в атаку. Глупо не воспользоваться твоими талантами, когда столь многое поставлено на карту.

Грубая лесть могла бы согреть сердце смертного, но Архан почувствовал только обиду на хозяина.

— Прошли недели, — пробурчал он. — Полагаю, Нагаш обо мне забыл. Я уверен, что Раамкет или еще кто-нибудь начал интриговать, чтобы занять мое место, когда я впал в немилость.

Шепсу-хур мрачно кивнул:

— Раамкет, конечно, и мне кажется, это для тебя не новость. Ты оказал себе плохую услугу, просидев столько лет в своей башне.

— Верно. — Визирь внимательно посмотрел на Шепсу-хура, думая, испытывал ли этот бессмертный хоть иногда такое же недовольство властью Нагаша, как и он сам. Неужели только ему одному хотелось освободиться от цепей хозяина? Наверняка нет. — Как по-твоему, много ли сторонников у Раамкета при дворе? — спросил он.

Полководец пожал плечами, на землю опять посыпались клочья одежды и кожи.

— Думаю, немного. Он никогда не был слишком популярным, особенно в самом начале, но теперь, когда привлек к себе внимание хозяина, это наверняка изменится. — Шепсу-хур задумчиво посмотрел на Архана. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто оцениваю свои возможности, — осторожно ответил тот.

Шепсу-хур кивнул и только хотел что-то сказать, как сзади послышались крики, а вдоль боевых порядков раздалось несколько тяжелых ударов — катапульты начали стрелять. Над головами копейщиков дугой пронеслись вспышки мертвенно-бледного зеленого света — это заколдованные черепа полетели к стенам Махрака. Рядом громко затрубили рога. Справа, в нескольких десятках ярдов, Архан увидел языки заколдованного пламени. Фаланга иссохших мертвецов с белыми щитами и большими мечами появилась на склоне высокого бархана позади ждущих кавалеристов: трупы царских телохранителей Кватара, вынужденные служить Нагашу, несли развевающийся штандарт своего прежнего царя. Сам Вечный Царь стоял за рядами Стражи Гробниц, окруженный своей призрачной свитой и несколькими рабами. Около него пресмыкался Раамкет. Рядом с Нагашем стояла Неферем, ее иссохшее лицо искажалось привычной маской горя.

Архан ощутил безмолвный приказ некроманта, подобный жужжанию роя голодной саранчи в мозгу. Конники зашевелились. Шепсу-хур выпрямился в седле.

— Начинается, — проскрипел он, кивнул Архану и надел шлем. — Поговорим о Раамкете и его сторонниках, когда сражение завершится, — пообещал он.

Катапульты снова выстрелили, метнув свои вопящие снаряды в сторону города. Загрохотав костями, деревом и металлом, двинулись первые полки копейщиков. Они неумолимой волной катились к городским стенам. Архан почувствовал, как под поступью восьми тысяч ног задрожала земля.

— Как по-твоему, сколько времени это займет? — спросил он полководца.

Шепсу-хур глянул на Город Надежды.

— Час. Может, меньше. Как только ворота проломят, город обречен. — Он пожал плечами. — Возможно, они сдадутся раньше, чем это случится.

— А что, Нагаш разве заинтересован в капитуляции?

Бессмертный посмотрел на Архана сверху вниз и обнажил в ухмылке клыки:

— Вечный Царь пообещал, что каждому, кто притащит к нему живого жреца, он даст столько золота, сколько весит жрец. Остальных нужно убивать на месте.

Визирь удивился:

— Убивать? Не обращать в рабство?

Шепсу-хур помотал головой:

— Сегодня век старых богов заканчивается. Храмы сожгут, а всех истинно верующих предадут смерти.

— Люди Нумаса и Зандри будут в гневе, — заметил Архан, вспомнив реакцию царей во дворце Кватара. — И могут взбунтоваться.

Шепсу-хур повернул коня и оглянулся.

— Люди Нумаса и Зандри могут оказаться следующими, — фыркнул он и поскакал вперед.

Архан посмотрел на кавалерию, тронувшуюся с места вслед за безжалостными копейщиками, перевел взгляд на безмолвные стены Города Богов. В воздухе потрескивала невидимая энергия, она, словно тучи, сгущалась над марширующей армией. Ветерок тронул мантию визиря, взметнул вверх струйки пыли и песка. Архан не понимал, кто вызвал этот ветерок, — то ли Нагаш, то ли идущее в наступление войско поколебало невидимые силы.

На вершине ближайшего бархана Нагаш, Вечный Царь, наблюдал за тем, как идет на штурм его армия, и обдумывал судьбу Махрака.

По всей равнине, там, куда упали не долетевшие до городских стен вопящие черепа, пылали костры. Пока некромант смотрел, катапульты выпустили следующий залп, на этот раз многие снаряды попали в цель. Они ударялись о городские стены и взрывались, рассыпая тошнотворный фейерверк зеленых костей и обломков песчаника, или загорались прямо на крепостных стенах.

Полки копейщиков шли медленным, размеренным шагом, широкой линией надвигаясь на западную стену Махрака, и уже почти добрались до линии, отделявшей завесу некроманта от оборонительных чар города.

Нагаш повернулся к царице.

— Уничтожь их, — приказал он Неферем, показывая на освещенную звездами равнину.

Вечный Царь уже собирал силу, призывая энергию Черной пирамиды, расположенной в сотнях миль отсюда. Как только защитные чары ослабнут, колдовской покров падет на Город Надежды.

Первые ряды копейщиков уже дошли до линии защитных чар. Неферем подняла иссохшие руки и испустила долгий, безысходный вопль.

Внизу, на равнине, ветер усиливался, взметая ленты песка. Полки копейщиков продолжали идти вперед под огнем катапульт, следом надвигались тридцать отрядов легкой кавалерии, ведомые третью бессмертных. После кавалерии шли тысячи лучников-скелетов, держа наготове луки. Основная тяжесть сражения ляжет на их плечи; как только копейщики дойдут до городских стен, лучники будут убивать защитников города, стреляющих сверху.

Поступь копейщиков выбивала ровный уверенный ритм по песчаной земле.

Они пересекли барханы. Катапульты выпустили очередной залп. Восемь гигантских фигур, каждая высотой шестнадцать футов, сделанные из костей и толстых, как тросы, сухожилий, подняли громадные дубины, сделанные из корабельных мачт и соединенные толстыми полосками бронзы. Эти гиганты, созданные по образу и подобию металлических гигантов Ливары, нападут на городские ворота и разобьют их в щепки, освободив проход для кавалерии.

Над равниной кружился песок. Некромантский покров тьмы начал рассеиваться. Тысячи скелетов продолжали идти вперед, их побитые шлемы и наконечники копий тускло поблескивали под угасающим светом звезд.

Защитные чары города не исчезли.

На какое-то неуловимое мгновение Вечный Царь растерялся, но тут же усилил мощь своего приказа, заставив войска ускорить движение. Гиганты стали шагать шире, быстро догоняя наступающие полки. Над головой кипели тучи пыли, освещенные изнутри каким-то демоническим сиянием. Ветер ревел яростно, подобно взбешенному льву. Затем послышался оглушающий треск, словно на солнце раскололся валун, и на войско нежити пролился огонь.

Из туч вылетали камни размером с колесо повозки, за ними тянулся пылающий след. Раскаленные камни падали в плотно сомкнутые ряды копейщиков, и в фонтанах песка и пламени в воздух взлетали их кости. Каждый взрыв отдавался по равнине, как удар молота, один следовал за другим с такой скоростью, что удары сливались в титанический грохочущий рев.

В рядах копейщиков образовались огромные бреши, но воины-скелеты не испытывали ни колебаний, ни страха. Повинуясь невидимому хлысту царской воли, они смыкали ряды и продолжали идти. Трупы стремились вперед, остатки их одежды сгорали на ходу. Катапульты продолжали стрелять, но, пролетая сквозь тучи, черепа взрывались и устремлялись на восток, падая прямо на скелеты.

Нагаш в бешенстве повернулся к царице, схватил Неферем за волосы и резко повернул ее голову, разрывая иссохшую кожу на шее.

— Уничтожь чары! — приказал он. — Уничтожь немедленно!

Неферем с трудом подняла руки, лицо ее исказилось ужасом и болью. Она завыла, как потерянная душа, выплакивая свои страдания небесам, но безрезультатно.

Бессмертные оказались под куполом защитных чар. Огненные камни продолжали падать, и бессмертные ускорили шаг, прокладывая себе путь между копейщиками и стремясь к воротам. Гиганты мчались следом, безжалостно топча попадавшихся на пути копейщиков. Одному гиганту камень попал прямо в лоб, раздробив уродливый череп.

Обезглавленный монстр зашатался, восстановил равновесие и пошел дальше.

Когда атакующие кавалеристы были менее чем в сотне ярдов от городских стен, земля перед ними начала вздыматься и взорвалась. Высоко в небо взлетел фонтан песка. Кавалерия, не успевшая остановиться, врезалась в стену вздыбленной земли и исчезла из виду.

Какое-то время Нагаш не видел вообще ничего, затем из облака пыли, вращаясь, вылетело что-то небольшое, похожее на глиняный черепок. Оно ударило гиганта в грудь и разлетелось на мелкие осколки. Некромант сообразил, что это был обломок скелета лошади.

Пыль начала рассеиваться. Из ее клубов вылетали все новые и новые ошметки.

Гиганты почти добрались до завесы пыли и песка. Они подняли дубины, начали широко размахивать ими, разгоняя клубы пыли, и тогда стали видны мощные существа, очертаниями похожие на львов. Одно из них остановилось перед гигантами и прыгнуло вперед, вытянув лапы.

Оно ударило гиганта в грудь. Когти разодрали грудную клетку и глубоко вонзились в живот.

Чудовище было величиной с гиганта, с львиноподобным телом и мощным хвостом, но голова зверя принадлежала не льву. Бурая грива, желтые глаза с вертикальными зрачками и при этом человеческое лицо. Сфинкс обнажил огромные клыки и вонзил их в шею гиганта, переломив узловатые позвонки. Под весом чудовища гигант рухнул. Сфинкс разодрал его на куски своими саблеподобными когтями.

Из оседающей пыльной тучи выпрыгивали новые сфинксы, их шкуры покрывали обломки костей и лоскуты разорванной ткани. Сфинксы метались между уцелевшими гигантами, слишком быстрые для их громоздкого оружия, и рвали их клыками и когтями. Один за другим гиганты падали на землю.

Над равниной дугой взвились тучи стрел и посыпались на сфинксов — это уцелевшие лучники вступили в бой. Чудища подняли головы, перекусывая стрелы на лету так, словно это были всего лишь надоедливые мухи, и снова вернулись к своему вызывающему ужас делу.

Копейщики под защитой стрел продолжали продвигаться вперед, но теперь они наступали по одному или разрозненными группами по пять-десять скелетов. Равнина была усыпана дымящимися костями и обломками оружия и доспехов.

Оскалившись, Нагаш поднял лицо к небесам и яростно взревел. Внизу, на равнине, уцелевшие скелеты услышали его рев, пошатнулись, повернулись и начали отступление.

Сфинксы метались под стенами Махрака, как голодные коты, злобно глядя на остатки войска некроманта. Останки кавалеристов и их бессмертных командиров хрустели под их лапами. Никто из всадников не уцелел.

Огромные звери запрокинули головы и вызывающе зарычали вслед отступающим скелетам. Они стояли посреди обломков костей, оставшихся от орды Нагаша, и на их человеческих лицах было выражение гнева и торжества одновременно.

За Городом Надежды забрезжили первые лучи зари.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Владыка мертвых земель

Махрак, Город Надежды, 63 год Джафа Ужасного

(—1740 год по имперскому летосчислению)

Рабы начали работу в сумерках, сразу же после того, как солнце скрылось на западе, за колдовскими тучами. Они настороженно приближались к черте тьмы группами по пятьдесят-шестьдесят человек, треть группы волокла тележки, а остальные собирали сломанные кости и порванную кожаную упряжь и как можно быстрее грузили все это. За собирателями костей присматривали лучники, стоявшие сразу же за разделительной линией, готовые застрелить любого раба, если у него сдадут нервы и он попытается сбежать до того, как тележку наполнят доверху. Чем ближе рабы подходили к стенам Махрака, тем страшнее им становилось.

Архан Черный стоял на том же самом невысоком бархане, с которого Нагаш отдал приказ атаковать город, и следил за работой группы собирателей костей, находившейся на несколько сотен ярдов впереди остальных. Рядом с визирем на песке сидел писец, расположив на коленях складной столик и приготовившись делать записи. У них за спиной началось движение в большом палаточном городке, раскинутом осаждающими. Они просыпались после дневного сна и готовились к очередной утомительной ночи — следить за линией тьмы и ждать, когда город сдастся.

Спустя четыре года после неудачного начала осады вся равнина с западной стороны от Махрака была засыпана обломками костей, порванными доспехами и сломанным оружием. Бессчетные тысячи воинов снова и снова шли на штурм, но всякий раз их уничтожали пылающими камнями или же они гибли под лапами сфинксов.

Полк за полком направляли они, используя всевозможные тактики, какие только могли придумать Нагаш и его бессмертные. Они устраивали тщательно продуманные ложные атаки и передвижения флангов, надеясь обмануть защитные чары. Поддерживали натиск свирепой бомбардировкой камнями из катапульт и десятками неуклюжих гигантов. Даже пытались прорыть туннели, но все без толку. Защита Махрака была столь же неутомимой, как и неживые воины Нагаша. Месяцы складывались в годы, и долина перед городом превратилась в склад костей.

Потери оказались настолько большими, что осаждающим пришлось заставлять рабов расчищать дорожки в этих завалах, чтобы войска могли передвигаться. Загружали полные тележки, а затем кости сваливали в огромные груды в тылу, где рабы рылись в останках в поисках годных частей для восстановления воинов или создания гигантов. Еще дальше на запад отряды стервятников прочесывали некрополи Кхемри, Нумаса и Зандри, вскрывали могилы крестьян, чтобы пополнить поредевшую армию Нагаша.

Для поддержания осады требовались такие усилия, что накопленной энергии Черной пирамиды стало не хватать. После первого года осады Раамкет был отправлен обратно в Кхемри собирать для жертвоприношений новые души. Ходили слуги, что из Зандри вниз по реке ежемесячно приплывали баркасы, полные рабов с севера, и все они умирали в глубинах пирамиды.

Вечный Царь ясно дал понять своим вассалам: займет это десять лет или десять тысяч лет, но осада будет продолжаться до тех пор, пока от Города Богов не останется и следа.

Архан прищурился, вглядываясь во все сгущающийся сумрак за разделительной линией и оценивая продвижение отряда мусорщиков.

— Две сотни ярдов, — сказал он. Кисть писца зашелестела по папирусу. — Пока ничего.

Группа сильно опередила остальных мусорщиков. Рабы брели по колено в сломанных костях. Небо над ними оставалось ясным, как и ожидалось. Весь последний год осаждающие самыми разными способами испытывали защиту города, собирая сведения о том, как она действует, в надежде наконец-то придумать, как ее снять. Они выяснили, что группы в сто и меньше человек могут пересекать линию тьмы, не вызывая града стрел, и спокойно ходить на расстоянии в четверть мили от города. Зайдя дальше, они становятся добычей сфинксов.

Спорили о том, сколько именно духов пустыни охраняют Махрак. Многие наблюдатели утверждали, что не больше полудюжины, а остальные настаивали, что по меньшей мере два десятка. Сложность заключалась в том, что духи появлялись и исчезали, как им было угодно, как раз в той самой четвертьмильной зоне перед городскими стенами. Они могли уходить в песок, вновь появляться из пыльной тучи, ударять со страшной скоростью и снова исчезать. Несмотря на все усилия, войскам Нагаша до сих пор не удалось ранить ни одного сфинкса, не говоря уж о том, чтобы убить.

Однако если воины Нагаша не могли войти в Махрак, то и выйти оттуда они никому не давали. За последние два года нумасийские патрули захватили множество отрядов фуражиров, и после мучительных пыток пленники признавались, что город находится в отчаянном положении. Продовольственные склады Махрака опустели давным-давно. Кони кончились, крысы тоже. У храма Баст случилась драка, когда толпы умирающих от голода горожан явились за священными кошками. Грозным ушебти Махрака, самым ужасным святым воинам во всей Неехаре, приходилось обращать свою силу против истинно верующих жителей города в отчаянной попытке поддерживать порядок.

Поначалу эти известия радовали Нагаша. Казалось, что город может пасть в любую минуту, но вскоре царь помрачнел. Махрак продолжал держаться одну ужасную ночь за другой, а цари Разетры и Ливары на юге наверняка снова готовили свои армии к сражению.

Внимание Архана привлек топот копыт на дальнем конце бархана. Визирь украдкой кинул взгляд через плечо и увидел гонца в накидке с капюшоном. Тот неуклюже сползал с седла хилой кобылы. Нахмурившись, Архан снова повернулся к рабам, подкрадывавшимся к городу. С каким бы известием ни прибыл гонец, Архан об этом скоро узнает. Вряд ли это что-нибудь важное.

Гонец медленно взобрался на бархан, шумно дыша. Архан слышал, как приближаются его тяжелые шаги, чуял исходящую от него вонь. Визирь с отвращением скривил губы. Гонец заговорил сиплым, дребезжащим голосом.

— Сначала мы предлагали кости. Теперь жертвуем львам пустыни плоть и кровь, — сказал он.

Архана охватило холодное раздражение. Когда-то давно он заставил бы этого человека сильно поплатиться за дерзость.

— У тебя для меня сообщение? — прорычал он. — Или ты решил, рискуя жизнью, зря потратить мое драгоценное время?

Гонец удивил его, невозмутимо хмыкнув.

— Пески времени быстро утекают у нас между пальцами, Архан Черный, — негромко произнес он.

Раздражение сменилось гневом. Архан резко повернулся к гонцу, сжав кулаки, и обнаружил, что смотрит в землистое, затравленное лицо Амн-назира, царя-жреца Зандри.

Бессмертный с трудом удержался и никак не выказал удивления. Взяв себя в руки, он с подозрением покосился на писца, завороженно наблюдавшего за их разговором.

— Оставь нас, — приказал Архан писцу. — Я сам передам царю свои наблюдения.

Писец попытался возразить, но тут же передумал, заметив злобный взгляд Архана. Не сказав ни слова, он схватил свои вещи и торопливо исчез за барханом. Когда он отошел достаточно далеко, Архан снова повернулся к царю.

— Что все это значит? — прошипел он.

Ввалившиеся глаза Амн-назира чуть расширились, то ли от тона визиря, то ли потому, что слова Архана с трудом доходили до его одурманенного вином и корнем лотоса сознания. Амн-назир едва заметно улыбнулся, обнажив гниющие зубы.

— Хотел своими глазами увидеть, как низко пал гордый визирь, — негромко ответил он.

Архан снова разозлился. Он широко раскинул руки.

— Так любуйся! Наслаждайся, о великий! — насмешливо произнес он.

Царь-жрец снова улыбнулся. Из уголка его рта вытекла струйка слюны, он рассеянно вытер ее дрожащей рукой.

— Даже самые могущественные из нас не ограждены от гнева Нагаша, — заметил он.

Архан проглотил колкий ответ. Какой смысл отрицать это? Амн-назир видел, как он корчился, подобно червю, во дворце Кватара. Визирь вспомнил последние слова Шепсу-хура перед тем, как тот отправился навстречу своей судьбе под стены Махрака. «Люди Нумаса и Зандри могут оказаться следующими».

Со стороны Махрака послышался гул и следом — вопли. Выругавшись, Архан повернулся к равнине и увидел, что побоище уже началось.

Три сфинкса стояли на задних лапах над впавшими в панику рабами и лупили вопящих людей огромными, скользкими от крови передними лапами. Тела взлетали в воздух, как соломенные куклы, разорванные когтищами чудищ. Половина рабов были уже мертвы, а остальные в панике помчались назад к разделительной линии.

— Ну давай, — сердито пробормотал Архан, внимательно оглядывая равнину костей. — Вылезай, будь ты проклят!

Один из сфинксов лениво прыгнул в гущу перепуганных рабов, раздавив сразу нескольких тяжелыми лапами и схватив еще одного клыками. Он перекусил раба пополам, выплюнул его и прыгнул к следующей жертве, но тут земля вокруг рабов содрогнулась, и сфинкс подпрыгнул, как испуганный кот.

Массивные создания вылезли из земли по обеим сторонам сфинкса. Зазубренные клешни величиной со взрослого человека цапнули монстра за лапу, суставчатые хвосты, составленные из блестящих костей, укололи чудовище в бок жалом длиной в меч. Три конструкции из костей, сделанные в форме громадного могильного скорпиона, окружили дух пустыни и жалили его в бока снова и снова. Сфинкс отчаянно заревел от ярости и боли.

Раненый сфинкс отступал, волоча поврежденную заднюю лапу и лязгая зубами. Скорпионы безжалостно наступали, собираясь напасть на сфинкса сразу с трех сторон. Внезапный порыв ветра взметнул над ними тучу пыли, и собратья сфинкса прыгнули. Львиноподобные монстры вынырнули из песчаного вихря, хватая своими мощными челюстями хвосты скорпионов. Кости затрещали, обломки полетели в воздух, а духи уже терзали скорпионов.

Через несколько секунд злополучной засаде пришел конец. Шесть чудищ обошли растерзанных скорпионов кругом, повернулись спиной к убегающим рабам и нырнули в водоворот песка. Их темные шкуры смешались с клубящимся песком и исчезли из виду.

Архан посмотрел на изломанных скорпионов и раздраженно покачал головой. Шесть месяцев труда и заклинаний — все пропало за несколько секунд. Визирь поморщился.

— Ну, зато на этот раз нам удалось ранить одну зверюгу, — горестно пробормотал он. — Полагаю, это достижение.

Амн-назир что-то пренебрежительно пробурчал, что вызвало приступ мучительного кашля.

— Нагаш серьезно просчитался, — сказал наконец царь. — Он держит нас тут несколько лет, в то время как наши города превращаются в руины, а наши враги собираются с силами. Если бы мы сразу пошли на Разетру и Ливару, то закончили бы войну в течение месяца. А теперь…

— Что? — оборвал его Архан, с подозрением прищурившись.

Царь помялся.

— У каждого есть предел терпения, — произнес он так тихо, что бессмертный едва расслышал.

Визирь всмотрелся в измученное лицо царя.

— Мы или выдержим, или погибнем, — ответил он.

— Все люди погибают, — сказал Амн-назир. — Иногда хорошая смерть лучше, чем жалкая жизнь.

Архан покачал головой:

— У тебя была возможность восстать против Нагаша много лет назад, но ты предпочел преклонить перед ним колени. Теперь слишком поздно.

— Может быть, — загадочно произнес царь. — А может быть, и нет.

— Хватит играть в детские игры, — взорвался Архан. — Или говори прямо, или молчи.

— Как хочешь, — отозвался Амн-назир. — Царь-жрец Ламии сейчас на пути сюда, а с ним — армия.

Глаза визиря расширились.

— Ты уверен? — спросил он, но едва вопрос сорвался с губ, понял, как глупо это прозвучало.

Амн-назир усмехнулся, наслаждаясь удивлением Архана.

— Мои лазутчики видели его вчера. Завтра он будет здесь.

Провалившаяся засада была забыта. Архан лихорадочно пытался сообразить, каковы будут последствия появления ламийцев.

— Армия, — пробормотал он. — Но зачем? Кого намерен поддержать Ламашиззар — Нагаша или Махрак?

Амн-назир пожал плечами:

— Ламийцы знамениты тем, что умеют держать нос по ветру. Ламашиззар наверняка почуял, что чаша весов колеблется, и решил обернуть это в свою пользу.

Архан подумал и спросил:

— Велика ли ламийская армия?

— Пятьдесят или даже шестьдесят тысяч, — ответил царь. — Пехота и тяжелая кавалерия, все в странных иноземных доспехах.

Визирь покачал головой. В лагере у Нагаша, у стен Махрака, людей в два раза больше.

— Если Ламашиззар выступит против Вечного Царя, он покойник.

— Если будет сражаться один — да, — медленно произнес Амн-назир, кивая.

Бессмертный и царь некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Что, люди Нумаса тоже задумали мятеж? — спокойно спросил Архан.

— Я не могу отвечать за Нумас, — ответил Амн-назир с непроницаемым лицом.

Архан шагнул к царю.

— Ты болван, что сказал это мне, — прошипел он. — За такие сведения Нагаш щедро вознаградит меня.

Амн-назир не испугался угрозы.

— И кто же сейчас играет в детские игры? — осведомился он. — Ты что, до сих пор думаешь, будто твой хозяин способен испытывать чувство благодарности? Даже если ты прошепчешь все, что я тебе тут сказал, прямо в ухо Нагашу и он тебе вдруг почему-то поверит и решит действовать, ты и вправду считаешь, что это что-нибудь изменит?

— Так зачем ты ко мне с этим подошел? — рявкнул визирь. — Ты прав. У меня больше нет ни власти, ни влияния. Когда царю хочется позабавиться, он дает мне черную работу, а едой обеспечивает ровно настолько, чтобы я мог влачить жалкое, никчемное существование.

Он собирался сказать еще кое-что, но от стыда придержал язык. Долгие годы ему давали лишь капли драгоценного эликсира, и это причиняло бесконечные страдания. Придя в отчаяние, Архан стал питаться кровью животных. Горькая кровь лошадей, шакалов, даже стервятников частично утоляла жажду, но никак не могла восстановить жизненные силы.

Уже не раз за последние несколько лет Архан подумывал, не исчезнуть ли ему в пустыне, чтобы вернуться обратно в Кхемри. Он знал, где глубоко в Черной пирамиде спрятаны колдовские книги Нагаша, и знал, что где-то в них записан рецепт ужасного эликсира. Этот рецепт навсегда освободит его от Нагаша, но долгие мили по палящей земле между Махраком и Живым Городом пугали Архана в его нынешнем ослабленном состоянии.

— Ты знаешь о Нагаше и о его могуществе больше всех, — сказал Амн-назир. — И кому, как не тебе, мечтать о его низвержении. Это твой шанс — возможно, единственный — избавиться от него. Если придешь к Ламашиззару и расскажешь ему о тайнах Нагаша, этого будет достаточно, чтобы склонить чашу весов.

Архан нахмурился.

— Склонить чашу весов? — Гнев вернулся. — Все эти храбрые разговоры о мятеже всего лишь твои фантазии, так? Ты вообще ни о чем не говорил с Ламашиззаром. Насколько тебе известно, ламийцы думают, будто Махрак вот-вот сдастся, и идут сюда, чтобы снискать благосклонность Нагаша. Ты хочешь использовать меня как прикрытие, поднять вопрос о мятеже и оценить реакцию Ламашиззара до того, как рискнешь собственной шкурой!

В первый раз с начала разговора в мутных глазах Амн-назира вспыхнул гнев.

— Думай, что хочешь, визирь, — холодно произнес он. — Я и не говорил, что знаю ход мыслей Ламашиззара. Но это не меняет ни единого слова из того, что я сказал тебе. — Он поднял трясущиеся руки и натянул на голову капюшон. — Мы с тобой лучше всех знаем, во что превратится Неехара, если Нагаш победит. Махрак долго не продержится, и Ламашиззар наверняка это почуял. Когда это случится, тьма пойдет на восток, а Вечный Царь станет владыкой мертвой страны. Мы стоим на краю, Архан. И это наш последний шанс отойти от края и не рухнуть в пропасть.

Архан ответил не сразу. Он уставился на усыпанную костями равнину, вспоминая Бел-Алияд, Бхагар и Кхемри.

— Владыка мертвой страны, — пробормотал он и глубоко вздохнул. — Я должен это обдумать, о великий. Ты сказал, что Ламашиззар будет здесь завтра?

Визирь оглянулся, но Амн-назир уже отошел и взобрался в седло своей тощей клячи. Архан смотрел ему в спину и думал о будущем.

В дюжине миль к юго-востоку от Махрака тянулась неровная гряда плоских холмов, отделенных друг от друга узкими каньонами с отвесными стенами и предательскими оврагами. Столетиями эта местность служила укрытием для разбойников, до тех пор, пока Хетеп, отец Нагаша, более двух столетий назад совершенно безжалостно не очистил ее во время военного похода на юг. Многие холмы были чуть не насквозь продырявлены пещерами, в некоторых имелись скрытые колодцы и тайники для провианта, построенные разбойниками. Умный полководец мог спрятать в этой труднопроходимой местности целую армию. Именно это и сделал Рак-амн-хотеп.

Потребовалось больше трех месяцев, чтобы перевести сюда все полки. Они шли ночами, чтобы скрыть поднятую пыль, и не разводили костров, пользуясь несколькими жаровнями, спрятанными глубоко в пещерах. Сначала сюда пришла кавалерия, наладила дозоры, чтобы не подпускать нумасийских лазутчиков, и расставила часовых у тайников с продовольствием, которое сюда привезли повозки, отправленные перед пехотой. К тому времени как в лагерь прибыл сам разетрийский царь, там собрались более сорока тысяч воинов. В следующие несколько недель прибыли еще двадцать тысяч, и армия почти достигла былой численности.

Однако это войско было всего лишь бледным подобием той гордой армии, что выступила в поход на Кхемри четыре с половиной года назад.

В нем не было ни людей-ящеров из джунглей с их громадными боевыми зверями, ни стремительных колесниц с запряженными в них шипящими саблезубыми рептилиями. Каждую лошадь в Разетре отправили на военную службу, каждого ветерана и неоперившегося юнца вооружили и обрядили в тяжелые чешуйчатые доспехи. Провал этой кампании будет концом для города. Некому станет работать на мельницах, в кузницах или торговать на рынках. И джунгли снова поглотят Разетру.

Рак-амн-хотеп полагал, что то же самое можно сказать и про Ливару. Весь последний месяц сюда прибывали воины города ученых, и ошибиться было невозможно — ряды копейщиков пополняли старики и неуклюжие юные писцы. Рак-амн-хотеп представил себе опустевшие, гулкие библиотеки, инженерные и философские школы. В Ливаре больше не было огромных боевых машин и чудесных небесных лодок, и возможно, уже никогда и не будет.

С гор на западе дул легкий ветерок, яркая Неру висела высоко в небе, а царь Разетры стоял на холме и смотрел, как прибывают последние отряды. Его ушебти, закутанные в накидки с капюшонами, стояли рядом. У подножия большого валуна сидели на корточках два писца, проверяя списки припасов и делая на восковых табличках пометки тупыми медными стилосами. Рядом с писцами остановился Экреб, внимательно изучил их записи, подошел к царю и кивнул Рак-амн-хотепу и высокому стройному человеку справа от царя.

— Все готово, — негромко произнес атлетического вида воин. — Полки взяли провиант для похода и готовы выступить с первыми лучами солнца.

Рак-амн-хотеп серьезно кивнул.

— Дозоры надежные? — спросил он.

— Последние несколько месяцев нумасийцы патрулируют не особенно активно. Редко отъезжают больше чем на несколько миль от лагеря, а то и вообще не высылают патрули. — Он вздохнул. — Надеюсь, это не означает, что Махрак капитулировал.

Они уже давно не имели никаких известий из Города Надежды. За эти годы небольшие отряды лазутчиков умудрялись подобраться довольно близко к Махраку и привезти новости о ходе осады, но Рак-амн-хотеп отозвал их всех, когда начал отправлять войска на север. Он не хотел рисковать — вдруг лазутчик попадет в плен и под пытками выдаст расположение армии!

Помолчав, отважный царь покачал головой:

— Если бы Махрак пал, войско Нагаша уже неслось бы на Ливару.

Однако интуиция подсказывала царю, что город близок к краху. То, что они столько продержались, уже было своего рода чудом. Он вспомнил о Небунефере. Интересно, жив ли еще старый жрец?

Ушебти зашевелились. Один из них показал на юг. Царь всмотрелся в сумрак.

— А вот и они, — произнес Рак-амн-хотеп.

Облако пыли, поднятое колонной, казалось грязным пятном на освещенном луной небе. Сначала Рак-амн-хотеп увидел несколько колесниц, очевидно, это были царские ушебти, а следом показалась раскрашенная в темные цвета повозка, которую тащила шестерка лошадей. За ливарской царской повозкой по пересеченной местности шагал полк копейщиков.

Пока царь смотрел, из тенистого узкого прохода выехали двое разетрийских лазутчиков и поскакали навстречу колонне. О чем-то коротко переговорили, и один из лазутчиков поскакал впереди повозки и телохранителей, указывая путь к холму, на котором стоял Рак-амн-хотеп. Второй лазутчик повернул коня и повел копейщиков к ближайшему оврагу, где они могли поесть и несколько часов поспать перед завтрашней атакой.

Рак-амн-хотеп сделал знак своим спутникам и начал спускаться с холма навстречу повозке. Первыми рядом с ним оказались ливарские ушебти. Выйдя из колесниц, они почтительно склонили головы перед царем Разетры.

Обшарпанная повозка — последнее, что осталось от блистательного передвижного двора Хекменукепа, — загрохотала колесами и остановилась несколько минут спустя. Рабы тут же подбежали к ней, распахнули деревянные дверцы и развернули лесенку. Появился царь Ливары.

После битвы у фонтанов Хекменукеп исцелился. В уголках его глаз залегли глубокие морщины, и двигался он гораздо осторожнее, чем прежде, но в остальном, казалось, пребывал в добром здравии. Он спустился на землю и подошел к Рак-амн-хотепу. Следом за ним шагал серьезный молодой человек в царских одеждах.

— Рад встрече, старый друг, — торжественно произнес Хекменукеп, повернулся и показал на своего спутника. — Позволь представить тебе моего сына и наследника, князя Кхепру.

Кхепра шагнул вперед и поклонился разетрийскому царю.

— Это большая честь, — сказал он низким голосом с юношеской серьезностью на лице.

Рак-амн-хотеп любезно кивнул молодому человеку.

— В ответ позволь представить тебе моего сына, — произнес он, указывая на изящного нарядного юношу, стоявшего чуть поодаль. — Это князь Шепрет.

Услышав свое имя, юноша в мантии шагнул вперед и поклонился, откинув с лица покрывало и обнажив резкие орлиные черты и выразительные зеленые глаза.

— Честь для меня, — сказал Шепрет.

Хотя внешне он был чуть ли не полной противоположностью своему плотному и коренастому отцу, стальной тон и резкие манеры очень походили на отцовские. Хекменукеп улыбнулся Рак-амн-хотепу.

— Похоже, мы с тобой мыслим одинаково, — сказал он.

— И в самом деле, — отозвался Рак-амн-хотеп. — Самое время молодому поколению проявить себя.

Но Хекменукеп правильно понял взгляд, сопровождавший слова разетрийца.

Оба царя прекрасно понимали, что это последний шанс спасти свои дома. Если им не удастся разгромить Нагаша, их города обречены. И пусть лучше сыновья сражаются и погибнут на поле боя, чем встанут на колени перед Узурпатором.

— Надеюсь, ты хорошо заботился о моем войске в эти последние месяцы, — сказал Хекменукеп, меняя тему.

Царь Разетры кивнул.

— Все готово, — ответил он. — И теперь, когда и ты прибыл, выступим завтра на рассвете. Нет смысла ждать дольше, нас в любой момент могут обнаружить лазутчики Нагаша.

Хекменукеп кивнул.

— Узурпатор ничего не подозревает? — уточнил он.

— Насколько нам известно, он понятия не имеет о том, что мы здесь, — сказал Рак-амн-хотеп. — Он занят Махраком, а его нумасийские союзники очень плохо охраняют фланги. Мы нападем на нумасийский лагерь завтра, промчимся сквозь него, как молния, и вылетим на позиции Нагаша раньше, чем он поймет, что происходит.

— А что армия Зандри? — спросил Хекменукеп. — Где она находится?

Рак-амн-хотеп покачал головой:

— Мы предполагаем, что она стоит дальше на севере, охраняет северный фланг Узурпатора, а это слишком далеко, чтобы как-то повлиять на нашу атаку. К тому времени как они смогут присоединиться к битве, все уже будет решено.

Хекменукеп обдумал план и кивнул. Оба царя знали, что их войско сильно уступает армии Нагаша в численности. Неожиданность — вот что жизненно важно, если они надеются победить.

— Будем молиться, чтобы нас не заметили еще несколько часов, — сказал он. — Будущее Неехары полностью зависит от нас.

В тридцати ярдах от них у большого камня лежали двое и внимательно слушали. Голоса обоих царей далеко разносились в холодном ночном воздухе. В конце концов все забрались в ливарскую повозку и направились в долину, где дожидался основной корпус армии.

Два нумасийских лазутчика подождали еще с полчаса, хотя эхо грохочущих колес давно растаяло. Медленно и осторожно они выползли из своих маскировочных ям и, как тени, скользнули к подножию холма, где стояли их кони. Не сказав ни слова, оба лазутчика запрыгнули в седла и помчались через пустыню с новостью к своему хозяину.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ Конец всего

Махрак, Город Надежды, 63 год Джафа Ужасного

(—1740 год по имперскому летосчислению)

Ламийская армия добралась до Махрака поздним утром следующего дня. Пели фанфары, над войском развевались сотни желтых шелковых стягов. Первыми под яркими разноцветными вымпелами шли полки тяжелой кавалерии, объезжая осажденный город с северной стороны. Серебряные подвески, вплетенные в конскую упряжь, сверкали на солнце, составляя резкий контраст со странными угольно-черными кольчугами и поножами кавалеристов. Следом за тяжелой кавалерией ехали небольшие отряды конных лучников на лоснящихся тонконогих лошадях. Короткие мощные луки лежали поперек деревянных седел, напоминая страшное оружие бхагарцев.

После конных лучников вышагивали длинные колонны копейщиков под шелковыми знаменами, принадлежавшими разным аристократическим домам. На копейщиках были темные металлические доспехи, такие же, как и на кавалеристах. Мечи и наконечники копий тоже были сделаны из металла.

Последними шли пехотинцы. Издали могло показаться, что это тоже копейщики, только им не хватало щитов, а количество воинов в полках было меньше обычного. У каждого воина на плече лежал шест, но, приглядевшись, становилось понятно, что это вовсе не копье. Собственно, эти шесты вообще не походили ни на какое известное оружие. На треть они состояли из твердого дерева толщиной с мужское предплечье и заканчивались утолщением из темного металла, а остальные две трети были изготовлены из неотшлифованной бронзы, скрепленной с деревянной частью ободками из того же темного металла. Мастеровые сделали на них резьбу, так что они напоминали чешуйчатую шкуру ящеров, а бронзовый наконечник походил на клыкастую крокодилью пасть. Челюсти открыты, внутри видна темная полость.

Верховые Зандри, встречавшие ламийцев, смотрели на странных воинов с любопытством и опаской. Все знали, что Ламия — место далекое и экзотическое, а ее народ торгует с таинственными варварами из Шелковых Земель далеко на востоке, и то, что зандрийцы увидели, вполне соответствовало этим представлениям.

Армия остановилась в нескольких сотнях ярдов от позиций Зандри и быстро начала вбивать колышки по периметру, словно собиралась устраивать тут лагерь. Из центра войска двинулась процессия ярких повозок. Несомненно, в них ехали сам ламийский царь и его свита. Новоприбывшие, казалось, не обращали никакого внимания ни на мрачных, уставившихся на них зандрийцев, ни на усыпанную костями равнину перед Махраком, ни на клубящуюся тьму в небе.

Того же нельзя было сказать про жителей осажденного города. Когда показались первые желтые знамена, новость сразу же разлетелась по грязным, заваленным трупами улицам Махрака. К тому времени как ламийская армия остановилась перед лагерем Зандри, полдюжины ушебти поднялись на северную стену города. Они несли хрупкого человека в мантии, весившего не больше ребенка. Медленно и осторожно поставили они Небунефера на ноги, помогли ему положить сморщенные руки на зубцы стены и отошли на почтительное расстояние.

Небунефер смотрел, как появились повозки царя Ламии, а следом за ними катились тяжело груженные повозки обоза. Ум старого жреца оставался все таким же острым, что казалось почти противоестественным. На опыте он убедился, что длительное голодание помогает концентрировать мысли, по крайней мере на короткое время.

Судя по всему, ламийцы не собирались снимать осаду. Десять долгих лет они наблюдали за тем, как разворачивается война против Нагаша, но не поддерживали ни одну из сторон. Небунефер считал, что они хотят увидеть, кто берет верх, и только потом на что-то решаться. Похоже, сейчас они приняли решение.

К жрецу подошел ушебти, поклонился и протянул ему небольшую глиняную чашку с дымящимся напитком. Небунефер взял ее обеими руками, радуясь теплу, хотя солнце светило жарко. Сделал глоток чая — ламийского чая, с горечью подумал старый жрец, привезенного за большие деньги из Шелковых Земель и купленного храмом много лет назад. Когда этот чай заваривали на воде из Расколотого Камня, он приобретал деликатный цветочный вкус. Это все, что осталось у жрецов. Они по нескольку раз заливали кипятком крохотные листики, а потом съедали их.

Никто не знал, сколько обитателей Махрака осталось в живых. Сотни погибли во время бунтов, когда продовольственные запасы подошли к концу, многие сотни умерли позже, когда все настолько ослабли, что уже не могли бунтовать. Целые семьи запирались в домах и посылали самых крепких на поиски еды, а когда надежда таяла — в аптеки за быстродействующим ядом. В городе не осталось ни одной неразграбленной аптеки, и только благодаря усилиям жрецов Гехеба и Асаф в нем еще не разразилась чума.

Ходили слухи о каннибализме в самых бедных кварталах, где отчаявшиеся, умирающие с голоду семьи ели трупы с улиц. Жреческий совет объявил, что подобные деяния будут караться смертью, однако ни один из антропофагов не был найден. На самом деле никто просто не хотел знать, сколько правды в этих рассказах.

Небунефер пил свой чай медленно, морщась от колик в животе, и смотрел, как ламийцы организуют царскую процессию для встречи с Узурпатором. Мысли его то и дело возвращались назад, к последнему разговору с царем Разетры. Хотелось бы знать, что сталось с Рак-амн-хотепом и где он сейчас. Многое могло случиться с человеком за четыре года. Может быть, царь намерен сдержать свое обещание, но если так, Небунефер боялся, что разетрийцы опоздают.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — произнес замогильный голос прямо над ухом Небунефера.

Старый жрец заморгал, пытаясь сообразить, откуда исходит голос, повернул голову и увидел вытянутое, с ввалившимися щеками лицо Атеп-неру, верховного жреца Джафа. За время долгой осады иерофант стал походить на труп еще больше, чем раньше, но, видимо, он не так сильно страдал от лишений и голода, как Небунефер и прочие жрецы.

— Атеп-неру, рад тебя видеть, — произнес Небунефер. Он не говорил, а едва слышно шептал, несмотря на ламийский чай. — Прошло много времени с тех пор, как ты покидал свой храм. Я уже боялся худшего. — Он показал на север. — Полагаю, ты пришел, чтобы посмотреть на прибытие ламийцев.

Верховный жрец Джафа обеспокоенно нахмурился.

— Ничего подобного, — сказал он. — Я пришел, чтобы пригласить тебя во Дворец Богов. Нужно принять решение.

Небунефер отхлебнул чая и поморщился — желудок снова скрутил спазм.

— Мне нечего добавить, — проговорил он, устало покачав головой. — От имени нашего храма будет говорить Нек-амн-атеп, как всегда. Он все может решить сам.

— Нек-амн-атеп мертв, — напрямик сказал Атеп-неру. — Принял ночью яд. По праву старшинства теперь ты верховный иерофант Птра.

Небунефер долго не мог ничего ответить. Он смотрел на чашку в руках, пытаясь справиться с болью в сердце.

— Буду молиться, чтобы Усириан судил его по-доброму, — выговорил он наконец. Потом глубоко вздохнул и выпрямился. — Что нужно решить?

Атеп-неру скрестил на груди тонкие руки.

— Нек-амн-атеп настаивал на пассивном сопротивлении Нагашу, — сказал он. — Теперь, когда он ушел, Канзу высказывается за решительные действия.

Старый жрец понимающе кивнул. Верховный жрец Ксара становился все более несдержанным и сумасбродным по мере того, как тянулась осада.

— И что он предлагает?

— Нападение, разумеется, — отозвался Атеп-неру. — Причем с участием не одних ушебти. Он хочет привлечь к этому каждого оставшегося в живых горожанина. Бросить вызов, пока у нас еще есть силы сражаться.

Небунефер покачал головой и произнес:

— Это будет не сражение, а массовое самоубийство.

— Вот и я так думаю, — ответил Атеп-неру. — Канзу болван, но он сумел переманить на свою сторону многих членов Совета. Мне нужна твоя поддержка, чтобы предложить более разумное решение.

— Например? — осведомился старый жрец.

— Ну как же! Разумеется, сдаться! — воскликнул Атеп-неру. — То, что нам следовало сделать давным-давно, избавив народ от страданий. — Иерофант раскинул руки. — Нагаш наверняка и сам видит, что мы в безвыходном положении. С каждым проведенным здесь днем богатство городов Узурпатора и его союзников истощается. Я уверен, он и сам стремится к переговорам, чтобы покончить с осадой.

— Допустим, это так. Но как же наши союзники? Ведь мы их предаем, — вздохнул Небунефер.

Атеп-неру нахмурился сильнее.

— Наши союзники нас давно бросили! — отрезал он. — Прошло четыре года, Небунефер, а они так и не явились. Никто нас не спасет, кроме нас самих.

Небунефер внимательно посмотрел на Атеп-неру и увидел в его глазах абсолютную убежденность. Старый жрец вздохнул, чувствуя себя более изнуренным, чем когда-либо за свою долгую жизнь. Он повернулся, еще раз взглянул на ламийский лагерь и печально покачал головой.

— Ступай, — сказал Небунефер. — Собирай Совет во Дворце Богов. Я… — он взглянул на свою чашку, — я допью чай.

Иерофант коротко кивнул.

— Значит, увидимся во дворце. Но не заставляй нас слишком долго ждать. Раз сюда явился Ламашиззар, наше положение сделалось еще более опасным.

Атеп-неру круто развернулся и торопливо направился к лестнице.

Небунефер посмотрел вслед уходящему иерофанту и снова обратил взгляд к ламийской армии. Глядя, как развеваются на ветру их шелковые стяги, он сделал еще один глоток чая. Ощущение утраты пронзило его, как меч во время битвы.

Должно быть, это последний день Махрака. Отважное сопротивление города подошло к концу, и не важно, погибнут они в атаке или начнут торговаться, как хозяйка за дешевую ткань на рынке. Это все, что им осталось, других возможностей нет.

Старый жрец выпил горьковатые остатки чая и долгим взглядом уставился на пустую чашку. Затем вытянул руку и швырнул чашку за городскую стену.

Небунефера неожиданно озарило — существует и третья возможность.

Ламийцы не стали утруждать себя и посылать гонца в палатку Вечного Царя, чтобы потом дожидаться аудиенции. Спустя час после прибытия организованная процессия направилась в центр лагеря Нагаша. Ламийцы объявили о своем появлении ревом труб, звоном кимвалов и колокольчиков, оглашая окрестности праздничным шумом. Когда процессия зашагала по лагерю, воины Зандри отошли в сторону, дивясь на кавалеристов в темных доспехах, на черный лакированный паланкин, который несли во главе процессии, и на ярко одетых слуг с дюжинами свертков и деревянных шкатулок в руках.

Новость о прибытии армии разнеслась по лагерю. Уцелевшие бессмертные побросали все свои дела и явились прислуживать царю. Стража Гробниц расступилась и позволила бледнокожим аристократам войти в огромную, похожую на пещеру палатку своего хозяина.

Архан Черный проскользнул в палатку вместе с ними и быстро скрылся в тени в дальнем углу тускло освещенного помещения. Он осматривал толпу в поисках Амн-назира или царей-близнецов Нумаса, но нигде не видел смертных вассалов Нагаша.

Вечный Царь уже был здесь, сидел на троне Кхемри в глубине палатки. Рядом находился его слепой слуга Газид, а вот Неферем не было. Даже ее небольшой трон отсутствовал. Очень интересно. Архан прислушивался к свистящим шепоткам своих собратьев-бессмертных. Многие думали, что Ламашиззар достиг совершеннолетия и поэтому явился принести клятву верности Нагашу. Другие предполагали, что юный царь вознамерился бросить вызов их хозяину и потребовать возвращения в Ламию Неферем. А некоторые считали, что Ламашиззар решил вмешаться от имени жрецов Махрака. Архан скрестил на груди руки и стал внимательно наблюдать.

Пение рогов и звон кимвалов приближались. Двор Нагаша притих. Повинуясь тихому приказу Вечного Царя, Газид захромал по проходу между бессмертными и вышел из палатки.

Музыка смолкла, но через несколько мгновений снова заиграла, на этот раз мелодично и негромко. Полотнища, закрывающие вход, откинули, и внутрь вошли два десятка музыкантов в разноцветных нарядах, заполнив палатку хрустальными звуками серебряных флейт, кимвалов и колокольчиков. Ламийцы не обращали внимания на отвратительное сборище в полутемном помещении. Они быстро выстроились по обе стороны от входа и продолжали играть. Первые придворные Ламии потянулись к трону Нагаша.

Каждый одетый в шелк аристократ подходил к Вечному Царю с прекрасным подарком: рулонами тончайшего шелка, шкатулками с изящными нефритовыми и позолоченными ожерельями. Придворные кланялись перед троном и отходили вправо или влево, выстраиваясь в шеренги вдоль прохода.

Спустя несколько долгих минут, когда последний придворный поклонился и плавно отступил на свое место, снова громко затрубили рога, а музыканты у входа заиграли крещендо. Наконец наступила тишина, и Ламашиззар, юный царь-жрец Ламии, вошел в переполненную палатку.

Только в прошлом году до осаждающей армии долетел слух, что Ламашептра, царь Города Зари, все же скончался, не выдержав напряжений долгой жизни, полной праздности и излишеств. Уже на склоне лет он зачал с одной из своих жен сына, и его наследник, Ламашиззар, теперь достиг совершеннолетия. Юный царь, одетый в темные доспехи, такие же, какие носила вся его армия, только украшенные, шел, горделиво выпрямив спину, прямо к трону Нагаша. Шлема на ламийском царе не было, его длинные кудрявые черные волосы ниспадали на квадратные плечи. Большие карие глаза были проницательными и блестящими, как у ястреба. Юный царь благосклонно одаривал двор Нагаша ослепительной улыбкой. Необычная дубинка из дерева и металла лежала на сгибе левой руки, как скипетр. Как и шесты у его воинов, дубинка царя была сделана в виде крокодила с распахнутой пастью.

Ламийский царь подошел к Нагашу, не выказывая ни малейших признаков страха, и почтительно поклонился. Вечный Царь смотрел на Ламашиззара холодным недобрым взглядом. Губы его презрительно искривились. Призрачная свита Нагаша испуганно застонала.

— Ты забыл свое место, мальчишка, — бросил Нагаш. — На колени перед тем, кто выше тебя.

Полный ненависти голос некроманта прорезал тишину, словно ножом. И тут бессмертные беспокойно зашевелились — ламийский царь запрокинул голову и засмеялся.

— Годы неласково обошлись с тобой, кузен, — сказал Ламашиззар. — Неужели тебе изменяет зрение? Я больше не мальчик, но царь великого города, равный тебе, я тепло приветствую тебя и предлагаю дары, чтобы продемонстрировать почтение.

Среди бессмертных послышалось потрясенное шипение. Они смотрели на Ламашиззара с откровенным изумлением, решив, что молодой человек безумен. Архан подвинулся ближе, теперь ему стало особенно интересно. Нагаш выпрямился, вцепившись в подлокотники трона.

— И что это значит? — холодно осведомился он.

Ламашиззар выглядел удивленным.

— Значит? Да просто я хотел вновь подтвердить, что тесные узы связывают наши города. Я с большим интересом слежу за твоей кампанией, кузен. Мне стыдно, что ты так надолго застрял здесь, под Махраком, поэтому первое, что я решил сделать в качестве законного царя Ламии, — это собрать армию и прийти тебе на помощь.

Нагаш слегка подался вперед.

— Ты здесь, чтобы помочь мне? — медленно спросил он.

— О да, — ответил Ламашиззар, и когда продолжил, его поведение заметно изменилось. Лицо утратило веселость, в голосе появилась жесткость. — Ради любви к Кхемри и ради моей тетушки, твоей царицы, воины Ламии готовы отдать Махрак в твои руки. То, в чем боги отказывали тебе в течение четырех долгих лет, мы дадим за один день.

В палатке повисла тишина. Архан пристально всматривался в Нагаша, ожидая приступа ярости. Но губы некроманта неожиданно тронуло подобие улыбки.

— И какова твоя цена? — спросил Вечный Царь.

Ламашиззар снова поклонился.

— Мне бы и в голову не пришло искать выгоду в твоем тяжелом положении, — произнес юный царь. — Я всего лишь хочу, чтобы Кхемри и Ламия продолжали наслаждаться тесной дружбой, как это и было всегда со времен Великого Сеттры.

Лицо Нагаша посуровело.

— Хватит притворяться, — прорычал он. — Чего ты хочешь?

Юный царь развел руками.

— А чем ты можешь поделиться? — спросил он, повернувшись и с улыбкой посмотрев на бессмертных, и Архан заметил холодный расчетливый блеск его глаз. — Мы хотим власти, — объявил ламиец, вновь обернувшись к Нагашу. — Поделись с нами секретом вечной жизни, и Махрак твой.

Дерзость требования потрясла Нагаша.

— Ты забываешься! — воскликнул Вечный Царь.

Ламашиззар медленно покачал головой.

— О нет, — возразил он. — Заверяю тебя, кузен, я ничего не забыл. Это ты запутался и привел свое царство на край гибели.

Юный царь показал на восток, в сторону Махрака, и продолжил:

— Ты побеждал одну армию за другой, но город жрецов продолжает тебе сопротивляться. В конце концов все они вымрут от голода, может, через шесть месяцев, может, через два года, но даже тогда город не падет. Ты не сможешь пройти сквозь их ворота и ограбить их храмы, а твои враги воспрянут духом и будут и дальше сопротивляться тебе, в то время как твои собственные города превратятся в прах.

— И ты воображаешь, что сможешь восторжествовать там, где не смог я? — вскричал Нагаш.

Ламашиззар снова улыбнулся, но взгляд его оставался напряженным.

— Тогда наши кости усеют поле у Махрака, а ты ничего не потеряешь, — ответил он.

Бессмертные зачарованно следили за поединком двух царей. Вечный Царь пришел в бешенство, но Ламашиззар не дрогнул. Юный царь очень тщательно продумал свою позицию и не сомневался, что возьмет верх. Архан пристально наблюдал за выражением лица Нагаша и с удивлением отметил в нем напряжение, какого никогда не видел раньше. Возможно, Ламашиззар не ошибается.

Пока Нагаш обдумывал предложение юного царя, полотнище, закрывающее вход, отлетело в сторону, и внутрь вбежал бессмертный. Не обращая внимания на царившее в палатке напряжение, он низко поклонился царю и громко произнес:

— Жреческий совет прислал к тебе представителя на переговоры о перемирии!

Ламашиззар услышал новость, и глаза его удивленно распахнулись. Торжествующая улыбка исчезла. Нагаш на своем троне отпустил подлокотники и расслабился. Его глаза заблестели.

— Твое предложение о помощи выслушано, — заявил Вечный Царь Ламашиззару. — Но она не потребуется.

Ламийский царь опять повернулся к Нагашу и поклонился.

— В таком случае я ухожу, — спокойно произнес он. — Возможно, позже мы снова сможем поговорить.

Нагаш усмехнулся. Окружавшие его призраки в ужасе заметались.

— О, это безусловно, — сказал Нагаш. — Мы поговорим, и очень скоро.

Ламашиззар повернулся и величественно покинул палатку вместе со своей свитой. Богатые дары остались там, куда их положили, образуя кривую дорожку к выходу. Нагаш смотрел вслед ламийцам, наслаждаясь их смятением.

Когда вышел последний придворный, некромант сделал жест своей когтистой рукой.

— Давайте сюда этого посланца, — приказал он.

Спустя несколько минут полотнище, закрывающее вход, откинули, и двое бессмертных ввели в палатку сморщенного старика. Они шли по проходу к трону и поддерживали его под руки, так что ноги старика в сандалиях едва касались земли. Архану этот хрупкий иссохший смертный показался обыкновенным грязным попрошайкой, но Нагаш кинул на него всего один взгляд и быстро вскочил на ноги.

Бессмертные подошли к трону и заставили посланца опуститься перед Вечным Царем на колени. Нагаш посмотрел на старика, и лицо его зажглось торжеством.

— Какой неожиданный подарок, — произнес он. — А я-то думал, что найду тебя, забившегося в угол где-нибудь в городском храме. Или спрятавшегося за спинами этих болванов, что придумали так называемый Совет. Они послали тебя сюда с предложением мира, Небунефер? Чтобы уговорить меня сдержать гнев?

Небунефер уперся рукой в колено и медленно, с трудом поднялся на ноги. Бессмертные снова подались к нему, но на этот раз старый жрец метнул в них суровый взгляд. От старика исходили волны жара, он словно светился, как кусок металла, вытащенный из кузнечного горна. Оба мертвых полководца отпрянули и злобно зашипели.

Старый жрец повернулся к Нагашу.

— Я пришел на переговоры от имени жителей Махрака, — произнес он почти шепотом.

Нагаш задумчиво прищурился.

— Горожане убедили Совет сдаться? — уточнил он.

Небунефер презрительно усмехнулся, глядя на Вечного Царя.

— Ты напыщенное ничтожество, — проскрипел он. — Я здесь, чтобы обсудить условия твоей капитуляции.

Все головы повернулись одновременно. Бессмертные открыли рты, поражаясь наглости жреца, и один за другим начали смеяться. Вскоре в полумраке палатки хохотали все, однако Нагаш заставил их замолчать безмолвной командой.

— Твой драгоценный город находится на грани гибели, а ты явился сюда, чтобы насмехаться надо мной? — прошипел некромант.

— Думаешь, это шутка? — рявкнул в ответ старый жрец. — Твоя осада провалилась. За четыре года ты и на десять ярдов не приблизился к городу. Между твоим лагерем и стенами Махрака лежат сотни тысяч костей! Правду сказать, мы давно потеряли счет отраженным атакам. — Небунефер скрестил руки на груди. — Город никогда не сдастся такому, как ты, Нагаш. Боги этого не допустят.

— Боги! — пренебрежительно хмыкнул Нагаш. — Эти бестелесные шарлатаны. Их время закончилось. Грядущая империя — моя империя — будет вечной!

Небунефер хрипло засмеялся и сказал:

— Сеттра думал точно так же, но теперь жуки поедают его внутренности. И ты ничем от него не отличаешься, Нагаш. Ты просто еще один тиран, который возвысится и падет, как и все прочие, а когда ты умрешь, боги будут ждать тебя, чтобы судить. Наверняка они уже ждут не дождутся этого.

— Ни один бог не сможет меня судить! — взревел Нагаш. — Я сжег их храмы и убил их жрецов! Скоро их драгоценный город станет моим, а их имена навеки забудутся!

Небунефер покачал головой.

— Ты болван, — сказал он. — Заносчивый болван, считающий себя равным богам. Однако тебе не хватает ума, чтобы понять одну простую вещь: до тех пор, пока существует Соглашение, богов низвергнуть невозможно. Они связаны с нами точно так же, как мы связаны с ними, и ничто, сделанное тобой, этого не изменит. Неужели ты не понимаешь? Твой горестный поход против богов был обречен с самого начала!

Старый жрец откровенно провоцировал некроманта, Архан сразу это заметил, но не понимал, с какой целью. Однако Нагаш словно ослеп. Он так долго мечтал добраться до Небунефера после его предательства в царском дворце! А теперь старый жрец оказался в его руках.

Нагаш стиснул кулаки, сделал шаг к старому жрецу и вдруг застыл на месте. Глаза его расширились, на лице появилось торжествующее выражение.

— Ну конечно, — прошептал он. — Ответ все это время лежал прямо передо мной!

Вечный Царь испустил дикий вопль радости и метнулся вперед, схватив старого жреца за горло.

Глаза Небунефера широко распахнулись. Он вцепился в запястья Нагаша, пытаясь вырваться из хватки некроманта, но не мог соперничать со сверхъестественной силой царя. Нагаш оторвал старика от земли и встряхнул его, как тряпичную куклу.

— А я его не видел! — вскричал Нагаш, хохоча, как сам Владыка Тьмы. — Сила богов была у меня в руках, а я этого не понимал! Махрак обречен, Небунефер, и ты умрешь, зная, что именно ты виновен в его гибели!

Небунефер все еще пытался сопротивляться, цепляясь за запястья Нагаша, но силы его угасали. В глазах старого жреца пылала неприкрытая ненависть. Тут раздался слабый треск, словно отломился сгнивший сучок, и голова Небунефера неестественно запрокинулась.

Нагаш отшвырнул тело старика.

— Ведите сюда царицу! — прокричал царь. — Низвержение старых богов сейчас свершится!

В этот миг полотнище, закрывающее вход, снова отлетело в сторону. Внутрь, спотыкаясь, вошел гонец, весь в грязи и полумертвый от усталости.

— Идут армии Разетры и Ливары! — выдохнул он. — Будут здесь через час!

Бессмертные потрясенно зашипели, но Нагаш, Вечный Царь, только усмехнулся.

— Они опоздали, — произнес он.

Союзные армии неслись по равнине, подобно ураганному ветру, устремляясь к лагерю нумасийцев. Авангард войска составляли восемь тысяч тяжелых кавалеристов под предводительством Экреба. Остальная армия шла следом. К небу взвивались огромные фонтаны пыли, но ради скорости войска решили не таиться. Если боги с ними, нумасийцам не хватит времени организовать оборону.

Экреб в бешеной скачке подставлял лицо ветру, чувствуя прилив дикой радости. Последняя битва с врагом неотвратимо приближалась, и казалось, что тяжесть всех горьких поражений наконец-то свалилась с его плеч. По крайней мере, сейчас у них есть преимущество.

Экреб скакал в гуще войска, направляя своего могучего коня на высокий песчаный бархан, а потом устремляясь вниз. Перед ними лежала еще одна равнина, примерно полмили в длину, и заканчивалась еще одним рядом высоких барханов. Над ними клубились темные тучи, а над северной линией горизонта виднелись верхушки храмов Махрака.

Поперек равнины выстроились полки нумасийских всадников: двенадцать тысяч кавалеристов, готовых к бою. Над их рядами развевались знамена царей-близнецов.

Увидев авангард союзников, нумасийцы обнажили мечи. На отполированной бронзе заиграло солнце. И в одно мгновение радость Экреба испарилась. Каким-то образом их обнаружили.

В центре вражеских боевых порядков цари-близнецы подняли руки. Рога протрубили одну-единственную ноту, и нумасийцы двинулись в наступление.

В громадном лагере осаждающих выли рога, призывая войско нежити на битву. Бессмертные выскочили из палатки Нагаша так быстро, что и глазом не уследить, запрыгнули на своих коней-скелетов и помчались в разные стороны раздавать приказы и расставлять по местам десятки тысяч воинов, чтобы отразить неожиданную атаку врага.

От нумасийских царей на юге не было вестей, но обрывочные сообщения указывали на то, что кавалерия успела построиться и выйти навстречу противнику. Полководцы Нагаша выбрали гряду невысоких холмов в нескольких сотнях ярдов за лагерем нумасийцев, чтобы расставить там свои первые боевые порядки; полки копейщиков поспешно передвигались на юго-восток и выстраивались там вдоль склона, а гонцы мчались на юг, призывая зандрийских лучников к немедленным действиям. Буквально за несколько минут основной корпус армии Нагаша — сотня тысяч живых мертвецов, пехотинцев и кавалеристов — уже выдвинулся вперед, выстраиваясь углом на юго-восток, чтобы создать стену из костей и металла на пути наступающих сил Востока. За боевыми порядками осадные инженеры хлестали кнутами рабов, переставлявших тяжеленные катапульты.

Среди всего этого хаоса восемь полков воинов-скелетов, весь резерв числом сорок тысяч, повинуясь яростной воле Нагаша, направился к линии, разделяющей свет и тьму. Вечный Царь шел вслед за ними, окруженный Стражей Гробниц и толпой рабов. Два десятка перепуганных рабов несли на плечах каменный саркофаг царицы.

Архан Черный тащился позади мрачной процессии, отчаянно мечтая о своих доспехах и мече. Ему хотелось вернуться в свою обветшалую палатку и одеться к сражению, невзирая на злобный приказ Нагаша. Уж лучше пусть его снова пытают, чем лишиться головы, столкнувшись с вражеским конником.

Впрочем, визирь понятия не имел, что бы стал делать, будь он сейчас в доспехах и с оружием. С кем сражаться? Подспудно он надеялся, что сможет вернуть расположение Вечного Царя, если хорошо проявит себя в бою, но что потом? Опять вымаливать у хозяина капли его ужасного эликсира?

В воздухе потрескивала энергия. Выли рога, и земля содрогалась от поступи десятков тысяч ног. Архану казалось, что шатаются сами основы мира.

Двигаясь словно во сне, визирь шел следом за хозяином.

Резервные полки остановились, не доходя несколько дюймов до разделительной линии. Свет и тьма, созданные двумя враждующими магиями, перемещались, захлестывая разлагающиеся лица воинов. Издалека, с запада тяжелой поступью приближались гиганты.

Нагаш появился в самой гуще скелетов. Его мантия развевалась под порывами кладбищенского ветра, поднявшегося за армией нежити. В левой руке он держал могущественный Посох Веков, увитый страдающими душами призрачной царской свиты.

Некромант вышел на край тьмы и почувствовал, как его захлестывает сила городских защитных чар. Саркофаг царицы поставили на землю у него за спиной. Нагаш повернулся и вытянул вперед правую руку. Духи, окружавшие посох, перелетели к каменному гробу, сдвинули крышку и вытащили наружу иссохшее тело Неферем. Она висела среди них, как сломанная кукла, роняя на землю обрывки грязной одежды и лоскуты кожи. Газид, стоявший рядом с гробом, повернул слепое лицо к царице и горестно завыл.

Нагаш потянул царицу к себе. Тьма заколыхалась в ответ на присутствие некроманта.

— Ты ключ, — сказал он, глядя сверху вниз на искаженное страданием лицо царицы. — Ты — воплощение Соглашения. Иди и открой городские ворота.

Некромант поставил Неферем на землю. Она пошатнулась, поворачивая голову то туда, то сюда, словно заблудившийся ребенок. С губ сорвался страдальческий стон. И тогда Нагаш грубо вытолкнул ее за границу тьмы.

Тотчас вокруг царицы поднялся свирепый ветер, в воздухе раздался громкий треск. С маской ненависти на лице Нагаш пошел за Неферем. Несколько мгновений спустя за ним последовало войско. Десятки тысяч живых мертвецов проникли сквозь защитные чары.

Архан оскалил гнилые зубы, ощутив внезапный прилив энергии, хлынувшей от песков вокруг Нагаша и его воинов. Ее почувствовали даже рабы, они кричали и закрывали лица, ожидая, что их сейчас же поразит безжалостный гнев богов. Газид испустил еще один отчаянный вопль и ринулся вперед, вскинув руки к небесам.

С каждым шагом Неферем ярость ветра усиливалась, он взметал вверх побелевшие кости и фонтаны песка и пыли. От земли поднимались волны зноя, хотя собирающиеся на небе тучи закрыли солнце.

Нагаш упорно вел Неферем и свое войско вперед. Он чувствовал, как на защитных чарах все усиливается напряжение. Заклинание было направлено на то, чтобы защищать истинно верующих от тех, кто угрожает Городу Богов. Но мертвая царица, связанная узами с Нагашем, совмещала в себе и то и другое.

Темные тучи сердито кипели над головой, в воздухе сильно запахло серой. Вспышки оранжевого света пронизывали тучи, и на наступающее войско уже пролились первые струи огня. Жестокие удары грома раскалывали небо, и на землю падали камни, словно чары начали растрескиваться от напряжения.

Пылающие камни прокладывали огненные дорожки среди наступающих войск. Один горящий снаряд понесся, как стрела, прямо на Неферем и Нагаша, но, не долетев, рассыпался на куски и взорвался за дюжину ярдов от цели. Царицу омывало волнами невыносимого зноя, скручивая ее одежды и ставшую похожей на пергамент кожу. Нагаш погрозил посохом небу и торжествующе закричал.

С каждым шагом ревущий ветер и обжигающая жара усиливались. Тучи клубились все сильнее, а град огненных камней поутих. Теперь тучи изнутри сотрясались почти непрерывными ударами, от которых воздух над войском дрожал. Дуги фиолетовых молний хлестали по равнине, как кнут десятника.

Войско прошло почти полпути до города, когда появились сфинксы. Они возникли из клубящейся пыли, как призраки, сфинксы рычали и лязгали зубами, глядя на кошмарный облик Неферем. Вихри пыли окончательно превратили в лохмотья ее дорогой наряд и сорвали золотой венец, а кожа сползала с царицы, как ветхая ткань. Но Неферем шла вперед, подгоняемая ревущим ураганом и яростной волей Нагаша. Вой духов пустыни и ветер заглушали крики царицы. Встряхивая своими грозными головами, сфинксы отступали от нее, как побитые собаки.

Зной все усиливался, словно рядом топилась огромная печь. Нагаш заметил, что его мантия задымилась, и остановился. Его войско тоже остановилось, но Неферем он заставлял идти вперед, продолжая безжалостный натиск на древние чары. Позади некроманта разделительная линия стиралась. Нечестивая тьма, как чернила, растекалась вслед за Нагашем.

Снова раздался раскат грома, на мгновение Неферем озарило яростной вспышкой молнии, и тело ее заполыхало, но воля Нагаша продолжала толкать царицу вперед. Руки Неферем упали, когда огонь поглотил сухожилия и высохшие мышцы, а роскошные волосы сгорели, рассыпая яркие искры.

Мимо Вечного Царя метнулась чья-то фигура и шагнула в пылающий костер. Газид, верный до последнего вздоха, последовал за своей царицей. Его кожа моментально почернела, и одежда вспыхнула.

Сфинксы завыли и начали корчиться в муках — магические защитные чары рассыпались, не выдержав напряжения. Сделалось так жарко, что казалось, будто сам воздух светится. От Неферем остался только скелет, окутанный оранжевым и фиолетовым пламенем.

Архан, находившийся в полумиле от нее, ощущал такое напряжение в воздухе, словно его кожу скоблили тупыми ножами. Все рабы вокруг него погибли, из глаз и ушей у них сочилась кровь.

И вдруг, без предупреждения, напряжение исчезло, взорвалось, как пузырь, и над полем костей повисла оглушительная тишина. Неферем догорела, и тело ее превратилось в прах. Почерневший труп Газида лежал в нескольких ярдах в стороне, а руки его по-прежнему тянулись к возлюбленной царице.

Пыль, и песок дрожащими завесами опускались на равнину. Испустив последний, затихающий рык, сфинксы превратились в ленты дыма, ослабевший ветер их рассеял, и на Махрак, Город Богов, опустилась тьма.

На равнине, усеянной костями, Нагаш вскинул руки к небу и торжествующе взревел.

— Эпоха богов кончилась! — прокричал он. — Отныне и впредь народ Неехары будет поклоняться мне, Вечному Царю!

Нагаш ударил своим древним посохом, и воины-скелеты хлынули вперед. Среди них шли трое гигантов. Подняв свои массивные дубины, они надвигались на городские ворота. Через несколько минут начнется избиение жителей Махрака.

На юго-востоке затрубили рога. Архан сообразил, что это подошла армия Востока, как раз вовремя, чтобы увидеть падение Махрака.

Внезапно визирь споткнулся — его хлестнула свирепая воля хозяина. С другой стороны превратившейся в кладбище равнины Нагаш приказывал бессмертному: «Сейчас же отыщи Амн-назира и вели ему напасть на ламийцев!»

Визирь попытался ответить, но некромант уже думал о чем-то другом. Архан упал на колени посреди трупов рабов. Их страдальческие лица смотрели на него, а выражение ужаса и боли наверняка, как в зеркале, отражало его собственное.

Архан Черный с трудом поднялся на ноги и отправился на поиски царя Зандри.

Весть о гибели Дочери Солнца сотрясла Город Богов, пронеслась над сражающимися армиями и достигла самых дальних уголков Неехары. Каждый жрец и послушник, каждый отважный ушебти ощутил ее как ледяной клинок, вонзившийся глубоко в сердце. А когда клинок выдернули, они почувствовали, что сила богов вытекает из них, как кровь, и остановить этого не сможет ни один целитель. Беспомощные, потрясенные, они поняли, что Соглашение разорвано и боги отвернулись от них навеки.

Это было началом конца. Неехара потеряла благословение.

Рак-амн-хотеп и Хекменукеп тоже почувствовали, что Соглашение разорвано, и поняли, что это предвещает. Их ушебти в ужасе закричали, начали рвать на себе бороды и бить кулаками в грудь, но все напрасно — подаренная богами сила покидала их.

Цари догадались, что предрекает эта ужасная перемена, но ни один из них не произнес ни слова. Их воины по-прежнему шли вперед, и до столкновения с мертвой ордой Узурпатора их отделяло всего несколько минут.

Настал конец всему, и все, что им оставалось, — сражаться, пока тьма не поглотит их.

Бессмертные Нагаша разразились ликующими воплями, когда гиганты подошли к северо-восточным воротам города. Осада закончилась, и победа уже ждала их.

На поле боя, как раз перед рядами нежити, полки нумасийских конников отступали под натиском армии Востока. Плотная стена ливарских и разетрийских копейщиков, растянувшаяся более чем на две мили, теснила вражескую кавалерию. Когда копейщики оказались на расстоянии пятидесяти ярдов от скелетов, цари-близнецы подали сигнал, и нумасийцы начали отступать по всему фронту, быстро проскочив в узкие проходы, оставленные между шеренгами мертвых пехотинцев.

Как только нумасийцы ушли с дороги, полки лучников-мертвецов шагнули вперед, сомкнули ряды и подняли черные луки. Тучи стрел затемнили небо над полем боя, и финальная битва началась.

На севере в лагере Зандри царило смятение. Люди падали на колени и умоляли богов о прощении, выкрикивали проклятия и грозили кулаками гигантам и скелетам, осквернившим стены Махрака. Громовые удары гигантов, сокрушавших ворота города, эхом разносились по равнине.

Охваченные горем и гневом, воины Зандри накинулись на Архана с кулаками и кинжалами, когда он попытался пройти в палатку царя. Рыча от злости, бессмертный не обращал внимания на их жалкие удары и просто откидывал этих идиотов с дороги. Раза два мимо просвистели стрелы, но на них визирь тоже не обратил внимания.

Около палатки Амн-назира назревала драка. Гонцы от бессмертных яростно ругались с телохранителями и слугами царя Зандри, а те просто обезумели от гнева. Визирь заметил дюжину одетых в шелк придворных царя Ламии, стоявших в стороне. Они проводили настороженными взглядами Архана, протиснувшегося мимо спорщиков и вошедшего в палатку.

В палатке стояли Амн-назир и Ламашиззар, окруженные дюжиной ушебти. Телохранители мгновенно повернулись к Архану и обнажили свои ужасные мечи, но оба царя торопливо вмешались. Когда ушебти отошли, Амн-назир с благодарностью склонил голову перед Арханом. Ламашиззар с непроницаемым лицом изучал бессмертного. Архан почувствовал, что помешал жаркому спору.

— Ты принял решение? — спросил Амн-назир.

Архан повернулся к царю Ламии.

— Ты предлагал мощь своей армии в обмен на дар вечной жизни, — произнес бессмертный. — Вечный Царь никогда не откроет тебе тайны эликсира, а вот я могу.

С оглушительным треском городские ворота рухнули. Скелеты, стоявшие под стенами Махрака, ринулись вперед, неуклюже протискиваясь сквозь пролом. Гиганты предпочли перелезть через стены.

Сразу за воротами располагалась широкая площадь, на которой с решительным видом выстроились шесть сотен священных воинов. Ушебти Махрака вверили свои души богам, которые больше не слышали их молитв, и были готовы сражаться и умереть, верные своим обетам. Они атаковали орду скелетов с яростью урагана, уничтожая нежить сотнями. Когда гиганты перелезли через стену, ушебти подрубили им ноги, и те рухнули на землю.

Защитники города сражались, как легендарные герои, но их сила ослабевала с каждым ударом, и все больше и больше вражеских копий находили цель. Один за другим великие ушебти погибали, сокрушенные гигантскими руками или истекая кровью от множества ран. Скелеты напирали, оттесняя воинов от ворот. Нагаш командовал своей армией весьма искусно, используя переулки и боковые проходы, чтобы разделять и окружать защитников, а потом хоронить их под валом костей и металла.

К моменту гибели последнего ушебти от их сверкающих клинков пали все три гиганта и почти пятнадцать тысяч скелетов. Это было последнее деяние обреченных, дар веры и чести перед лицом всепоглощающей ночи.

Не обращая внимания на павших героев и низвергнутых богов, тысячи уцелевших скелетов обрушились на городские храмы. Нагаш, окруженный Стражей Гробниц, направился к Дворцу Богов.

Вопящие черепа прочерчивали светящиеся дуги колдовского огня в воздухе над полем боя. Армии Востока и Запада схлестнулись, разя друг друга копьями, топорами и мечами. Воины Разетры и Ливары сражались с ожесточением, оставляя глубокие бреши в рядах нежити, но они значительно уступали врагу числом. Союзные цари отправили на поле боя все свои полки, но противник все равно неотвратимо окружал их с флангов. Медленно, но верно войско нежити смыкалось на боевых порядках союзных армий, как крокодильи челюсти. Почуяв победу, половина бессмертных в сопровождении кавалеристов поскакала на правый фланг. Нумасийские цари увидели это и поняли, что настал решающий момент. Как только кавалерия окружит союзников, исход битвы будет предрешен.

Сехеб и Нунеб натянули поводья и замахали своим командирам. Без фанфар и труб кавалерийские полки двинулись, поворачивая к правому флангу противника. Когда бессмертные со своими легкими кавалеристами оказались на пути у наступающей нумасийской кавалерии, близнецы подали еще один сигнал. Мечи, сверкнув, вылетели из ножен, нумасийцы прибавили скорости, перейдя на рысь.

Бледные лица повернулись к ним. Бессмертные ухмылялись, как шакалы, салютуя оружием.

Сехеб и Нунеб ухмыльнулись в ответ и тоже отсалютовали, а потом одновременно опустили свои мечи по зловещей дуге.

— В атаку! — закричали близнецы.

Их соплеменники откликнулись леденящим душу ревом и пением труб.

Нумасийская кавалерия обошла бессмертных и их всадников с фланга и внезапно начала крушить их. Бессмертные, никак не ожидавшие подобного, опешили, потеряв на этом несколько драгоценных мгновений. Почуяв их смятение, живые мертвецы просто не стали сопротивляться. Кавалеристы-ветераны косили скелеты, как пшеницу, и очень быстро их бледнокожие предводители оказались окружены дюжинами сверкающих мечей.

Рыча от страха и бешенства, тридцать бессмертных попытались прорубиться сквозь окружение и присоединиться к своим соратникам, беспомощно наблюдавшим за битвой с расстояния в милю, но удалось это лишь нескольким.

На противоположной стороне поля боя Экреб и союзная кавалерия насторожились, услышав пение труб нумасийцев.

— Это сигнал, — сказал полководец. — Вперед.

Экреб все никак не мог прийти в себя после того, как нумасийские цари предложили переговоры. Он как раз собирался отдать авангарду союзных армий приказ об атаке на вражеских конников, но тут цари-близнецы внезапно опустили оружие и поскакали вперед под белым флагом. Они сказали разетрийскому полководцу, что насмотрелись достаточно ужасов, пока служили Нагашу, и отрекаются от клятвы верности ему. Армия готова перейти на сторону восточных царей, если те согласятся.

Главная сложность состояла в том, что времени на переговоры не оставалось. Армии уже двигались вперед, и преимущество неожиданности было скоротечным. Экребу пришлось самому решать, можно ли доверять близнецам. Одного взгляда в их затравленные глаза хватило, чтобы убедить покрытого шрамами полководца. Он слишком хорошо понимал, что они чувствуют.

Союзная кавалерия поскакала на запад, по неглубокому оврагу, указанному нумасийскими кавалеристами. Он скрывал их от дальнего правого фланга противника почти целую милю. Скелеты уже ушли далеко вперед, неотвратимо обходя с флангов армию Востока, зато их арьергард оказался беззащитен перед внезапным нападением союзной кавалерии.

Нумасийцы направились дальше, сея смятение в тылу боевых порядков врага. Сехеб и Нунеб честно держали данное слово. Свирепо ухмыльнувшись, Экреб поднял тяжелый меч.

— За Разетру! За Ливару! Во славу богов! В атаку! — прокричал он.

Отчаянно взревев, союзная кавалерия с грохотом ринулась вперед, грозно сверкая мечами в полумраке. Копейщики-мертвецы, с бессмысленным рвением сосредоточившиеся на вражеской пехоте, не замечали, что опасность пришла сзади, до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Нагаш вышел на огромную площадь, раскинувшуюся перед Дворцом Богов, и услышал далекое пение рогов на юго-западе и возбужденный рев тысяч живых голосов. Он как раз собирался приказать Страже Гробниц штурмовать дворец больше никому не нужных жрецов, но остановился и сосредоточился, глядя на поле боя глазами своих бессмертных полководцев. То, что он увидел, вызвало у некроманта поток брани.

Нумасийцы его предали! Они уже убили половину его бессмертных, а остальных вынудили бежать и теперь жестоко их преследовали. Правый фланг его армии подвергся внезапной атаке вражеской кавалерии и был готов вот-вот рухнуть. Центр и левый фланг пока держались, но офицеры были не в состоянии командовать своими лишенными разума солдатами.

Приступ бешенства охватил некроманта. Как ему хотелось сейчас распахнуть двери Дворца Богов и полюбоваться тем, как эти болваны из Жреческого совета начнут пресмыкаться перед ним, ползать на брюхе, умолять пощадить их никчемные жизни! Но оказалось, что его лишают законного вознаграждения в какой-то сотне ярдов от цели!

К счастью, его резервы сейчас не на боевых позициях. Они неистовствуют на улицах Махрака, уничтожая городские храмы. Придется взять командование полками на себя и немедленно вывести воинов из города. Благодаря этому у него будет более чем достаточно сил, чтобы отразить атаку на правом фланге и перехватить инициативу у врага. Но прежде всего необходимо пополнить войско.

Притягивая силу Черной пирамиды, Нагаш начал читать Заклинание Призыва. Мертвецы Махрака зашевелились по всему городу.

На поле боя правый фланг армии Нагаша немного оживился под хлесткими ударами воли некроманта, но под натиском кавалерии Экреба и копейщиков Разетры скелеты опять отступили. Уцелевшие бессмертные не позволили союзной армии полностью окружить правый фланг. Но войска Нагаша оказались отрезаны от своего лагеря, их оттесняли к стенам Махрака.

Бессмертные в бешенстве смотрели на север, не понимая, куда делась армия Зандри. К ним отправили почти дюжину гонцов с требованием немедленной поддержки, но ни один из них не вернулся.

В хаосе сражения бессмертные так и не заметили, что их катапульты бездействуют, и не увидели дыма, поднимающегося в колдовском сумраке от их палаток.

Пока воины Зандри громили лагерь Нагаша, войско Ламашиззара построилось и отправилось на юг, чтобы приблизиться к армии некроманта с севера. Воины свернули свои яркие желтые стяги и испачкали лица золой, чтобы хоть как-то замаскироваться в тени, окутавшей город. До вражеского правого фланга им оставалась сотня ярдов, когда первая часть подкрепления некроманта, спотыкаясь, стала выходить из ворот Махрака.

Ламашиззар, сидевший верхом на угольно-черной кобыле и следивший за продвижением армии, приказал полкам людей-драконов идти в атаку.

Мертвецов Махрака Нагаш немедленно отправил в бой. Разложившиеся тела мужчин, женщин и детей, спотыкаясь, выбирались из ворот и падали на копья, а в это время Вечный Царь формировал новые полки скелетов внутри города и отправлял их за ворота. Сам некромант вышел последним во главе Стражи Гробниц. Бессмертные, увидев своего повелителя, воспряли духом и удвоили усилия в центре и на левом фланге. Сражение бушевало уже больше двух часов, и армия Востока заметно слабела. Нагаш перебросил резерв на правый фланг и приготовился к контратаке. Ему приходилось управлять огромным войском да еще и поддерживать покров тьмы над их головами, и это быстро истощило его магические силы. На разрушительные заклинания их уже не хватало.

И тут царь заметил армию в черных доспехах, медленно приближающуюся с севера.

Проклятые ламийцы! Или они обратили людей Зандри в бегство, или воины Амн-назира тоже предали его, как и трусливые нумасийцы. Не важно. Царь понимал, что действовать нужно немедленно, иначе у его войска не останется пространства для маневра. Его прижмут к стенам города и сотрут в порошок силами, наступающими с трех сторон.

Нагаш переместил резервные полки на север, подкрепив центр Стражей Гробниц. Отдав еще ряд безмолвных приказов, он вернул контроль над армией бессмертным, а сам направился на север в окружении своих телохранителей. Вечный Царь собрал остатки своих угасающих магических сил и начал читать заклинание.

По приказу Ламашиззара четыре полка людей-драконов выбежали перед сомкнутыми рядами копейщиков и построились в плотные квадраты по четыре ряда. Передний ряд каждого полка упал на колени, а следующий положил на плечи впереди стоящих драконьи посохи.

Пять полков скелетов надвигались на людей-драконов, грохоча деревом, металлом и костями. Зрелище было жуткое, но люди-драконы не зря считались элитой ламийской армии. Лишь немногим, кроме них, хватало храбрости и смекалки, чтобы обращаться со смертельно опасным драконьим порошком, который изготавливали алхимики на далеком Востоке.

Скелеты приближались плотными рядами, неумолимо надвигаясь на шеренги ламийцев. Но тут люди-драконы вытащили из склянок, висевших у них на поясе, длинные дымящиеся хлопковые веревки. Они дули на фитили, чтобы те не погасли, а расстояние между ними и врагом все сокращалось. Два полка из четырех прицелились своими драконьими посохами в самый центр вражеских рядов. Белые щиты армии некроманта представляли собой в сумраке отличную мишень.

Когда до скелетов осталось пятьдесят ярдов, Ламашиззар отдал людям-драконам приказ. Каждый воин прикоснулся горящим фитилем к небольшой дырочке, высверленной в посохе. Две тысячи драконов выплюнули языки огня, и в ряды противника с оглушительным грохотом, воняя серой, полетели свинцовые ядра размером с камень для пращи.

Звук был отвратительным, Нагаш никогда ничего подобного не слышал, а сразу следом раздался ужасный треск — град невидимых снарядов пронзил плотные ряды его войск. Щиты разлетались в щепки, в воздух летели кости и обломки оружия. Ужасный град сыпался на полки некроманта, пробивая ряды насквозь, снаряды жужжали в воздухе, как разгневанные шершни. Что-то сильно ударило царя в левое плечо. Жгучая боль заставила его забыть про слова заклинания. Нагаш пошатнулся, поднес правую руку к плечу и увидел кровь. В мантии и доспехах зияла дыра размером с кулак.

На какой-то миг зрение некроманта застлала пелена вонючего черного дыма, а когда оно прояснилось, Нагаш потрясенно увидел, какие разрушения причинила его армии атака ламийцев. Больше всех пострадала Стража Гробниц — почти три четверти полка погибло. Едва ли не треть его войска была уничтожена. Уцелевшие упорно шли вперед, но первые два ряда врагов поменялись местами с последними, и эти ужасные посохи снова были направлены на его воинов.

На северо-востоке затрубили рога. Нагаш услышал конский топот и понял, что в бой вступила ламийская кавалерия. Всадники в черных доспехах промчались сквозь толпу восставших трупов Махрака, уничтожив последние силы Нагаша и решив исход битвы.

Покров тьмы над головой редел, пропуская на землю тонкие лучи яркого солнечного света. Среди бессмертных раздались вопли ужаса. Нагаш, Вечный Царь Кхемри, проревел неистовое проклятие, и мир вокруг него вспыхнул цветами голодного пламени.