Когда на небе нет звёзд

– Нет.

– Тебе нужно взбодриться. – Анна засунула руку себе под платье и вытащила из лифчика маленький прозрачный пакетик, где лежали две розовые таблеточки.

– Вот. – она протянула этот пакетик мне. – Найди того, кто тебе по-настоящему понравится, и раздели с ней. Или с ним. Обещаю, вам будет так хорошо, как ты себе даже представить не можешь.

Я взял таблетки.

– Спасибо. А, с тобой мы еще встретимся?

– Зачем? Мне нравятся только самые первые встречи. Дальше уже…

– Нет удовольствия?

Анна улыбнулась мне непередаваемо красиво. Как улыбаются люди, когда хотят, чтобы их запомнили. И поцеловав меня в щеку, развернулась и неспешно зашагала в сторону темных дворов жилых зданий.

– Эй. – окликнул я ее. – Скажешь еще что-нибудь напоследок?

– Перестань быть призраком самого себя. – сказала Анна, не оборачиваясь, продолжая идти.

Я вернулся в бар. Взял у Марка куртку на прокат, и отправился домой.

Я сижу на диване, в гостиной, ем шоколадные печения. Мама в душе, когда она помоется, мы поиграем в шахматы. По телевизору идет детская передача с ведущим в костюме фиолетовой совы. Я переключил на другой канал. Там какой-то плохо рисованный мультик. Я снова переключил. Идет фильм «И тебе и мне», я смотрел его сотню раз. Продолжаю щелкать.

Мама вернулась из душа. Мы продолжили, поставленную на паузу, пару дней назад, партию. Я играю черными, она белыми.

– Как прошел день метели?

– Раздал по бутылке коньяка троим бездомным.

– Это очень хорошо, а то у меня никого не получилось угостить. У меня из офиса то не получилось выбраться… Шах и мат.

У моего короля не осталось клеток, для отступления. И дама никак не может ему помочь, ее путь преграждаю две мои же пешки, которые я вовремя не сдвинул.

– Я тебе поддавался. – говорю я не непроницаемым видом.

– Только если в параллельной вселенной. Я знаю, когда ты поддаешься.

– Про меня все все знают. Я как тот человечек в учебнике по биологии. Над каждой частью тела проставлены циферки, а внизу, в сносках названия и функции всех органов.

– Не преувеличивай. Мы знакомы всю твою жизнь. Ты и должен быть для меня, как раскрытая книга. Ты мой сын, в конце концов.

– А как же мэр?

– Он знает только то, что ты ему говорил.

– Я рассказывал ему все… Хах, и до сих пор рассказываю.

– Ну вот видишь… Черт. – мама случайно пролила молоко на шахматную доску. – Кухня все-таки не лучшее место для этих игр.

– Я понял это, еще когда ты испачкала свою ладью шоколадом.

– Не умничай. Лучше скажи, где тряпка.

– Я их всех выкинул. Они воняли. Возьми салфетку.

– Кстати… хочу, чтобы ты от меня об этом узнал. В общем, мы с мэром вместе, опять. В пятницу идем с ним на шоу темного кукольника, в большом театре. Давно мечтаю попасть туда… Ночевать я тоже буду не дома. Мэр обещал угостить, каким-то очень дорогим вином. И… мы поженимся. Скоро.

– Уверена, что хочешь всего этого?

– Да. К тому же мы, по большому счету и не расставались… Скорее это был длительный перерыв. Я тогда еще уезжала в другой город надолго, помнишь?

– Смутно.

– А, да. У тебя как раз был сложный период.

– Может, потому и был плохой период, что ты от мэра уехала…

– Прекрати. Он к тебе со всей душой.

– Нет у него никакой души. – я не смог сдержать ухмылку. Мама не поняла, что я сказал это несерьезно.

– Хватит.

– Да я просто…

– Нет, погоди. Я понимаю, что мэр может давить…морально. Но, пятнадцать лет назад, когда тебя собирали по кусочкам, и у меня не было ни денег, ни страховки… ничего у меня не было, и сделать я ничего не могла… мэр помог нам. Нашел врачей, выделил лучшую палату, помог с оформлением документов. Мне продолжать?

Я открыл было рот, чтобы напомнить маме о том, на сколько красивой она была, но мама остановила меня жестом руки.

– Подумай, прежде чем сказать что-то про мою внешность. – Мама вздохнула, и добавила: – Может мэр и зло, как ты выразился. Но лично ты не имеешь права ему, что-либо предъявлять. Тебе не за что. Мэр любит тебя. Не тратил бы он на тебя столько времени и сил, не будь это так…

Мной вдруг овладела злоба или, скорее обида. Я редко испытываю такие чувства по отношению к матери. Потому что она редко встает не на мою сторону. Я пожалею о том, что сейчас ей скажу. Знаю, что пожалею. И все-таки открываю рот и, как можно более саркастично, говорю: – Скажи, если окажется, что мэр ставит над пациентами эксперименты или просто жестоко убивает людей у себя в подвале. Я все равно должен буду считать его «хорошим», потому что к нам с тобой он относится «по-особому»? А еще, мне интересно, почему, если мэр такой «хороший парень», он за столько (я сделал ударение на этом слове) лет так и не предложил тебе выйти за него замуж? А ваши «перерывы»? Происходили они из-за чего? Расскажешь когда-нибудь?…

Мама ушла в свою комнату. Сегодня она вряд-ли захочет со мной разговаривать.

Вечер. Я весь день лежал на кровати. Потом, когда мама вернулась с работы, я попросил у нее прощения. Она обняла меня, дав понять, что все в порядке. А потом, когда мы сели на диван, сказала, что мэр принял закон.

– Какой закон?

– О стерилизации.

– А. Ясно.

– Что думаешь? Тебя это тоже касается.

– Можешь представить меня родителем? – я улыбнулся себе и положил голову ей на плечо. – Думаю, лицемерно нам с тобой волноваться о таких вещах.

– Почему?

– У тебя полно денег. Мэр – почти твой муж. Ты постоянно предлагаешь мне, посетить с тобой другие города. Крылатым это запрещено, но у тебя есть связи и прочее… Остальные законы мы так же сможем обойти, если захотим, разве нет? А ты что думаешь?

– Не знаю. Мэр ничего не делает просто так. Но пока я не понимаю его. Может, завтра нам удастся нормально поговорить. Хотя я не уверена, что хочу этого.

– Ты не так собиралась сказать. – Я ехидно прищурившись, посмотрел в ее лицо.

Мама отвернула мою голову, спрашивая: – С чего это ты взял?

– Я тоже знаком с тобой всю свою жизнь. Ну, так я прав?

Мама помолчала пару секунд, потом сказала: – Я не уверена, что мэр хочет говорить со мной об этом.

Десятая глава

Марк

Двери ненорбара были заперты. Три десятка постоянных посетителей сидели за столиками напряженные, как никогда. Собрание было внезапным и незапланированным. Не все, кто хотели бы его посетить, смогли прийти. Марка это не тревожило. В лучшем случае, человек было бы тридцать пять.

Бармен пил коньяк, собираясь с мыслями. Как и у всех, настроение у Марка было странное. Самые разные мысли хаотично возникали в его голове, и быстро заменяли друг друга. Ни на чем не удавалось сконцентрироваться. Даже его тетрадь, в которой казалось, были фразы на все случаи жизни, не могла ему помочь.

Когда Марк наконец собрался, и вылез из-за барной стойки, все притихли. Начал он скомкано, озвучив первую же фразу, что пришла ему на ум.

– Я… был уверен, что этого не произойдет.

Затем Марк подошел к самому близкому от себя столику и, окинув взглядом всех посетителей, спросил: – А вы?

– Я тоже, Марк. Я думал это шутка. – сказал кто-то.

– И я.

– Шутка? Интересная мысль. – вдруг из середины зала, выкрикнул какая-то девушка, с короткими, рыжими волосами. – Думаешь, это ирония, абсурд или какой-то подвид сарказма?

– Мы тут серьезные вещи обсуждаем. – сказал Марк.

– А, нет! – продолжила девушка. – Это классический анекдот. Зашли как-то в бар три психа, а бармен им говорит: «Очень скоро вы станете кастратами».

– И в чем шутка?

– В том, что это не шутка.

– Не преувеличивай. «Кастратами» нас никто делать не собирается.

Девушка состроила извиняющуюся гримасу, и произнесла: – Прошу прощения.

– «Пирога» не лишат, а «начинку» испортят. – робко прозвучало от седого мужчины со второго столика. Все неловко засмеялись. Даже Марк не удержался.

Когда смех стих, голос подал высокий мужчина лет сорока, что сидел за седьмым столиком: – Это коснется больше шизофреников, маниакалов и прочих таких… Мне сказали, что с моим нервозом мне нечего бояться.

– А если тик? – спросила полненькая, светловолосая девушка, что сидела за третьим столиком.

– Про тик я не спрашивал.

– А, что с депрессией? – спросил мужчина с пятого.

– Не знаю. Я больше ни о чем не спрашивал, говорю же.

Снова тишина.

– Вряд-ли депрессия считается. – сказал тот же мужчина с пятого столика. – То есть, это же всего лишь депрессия.

– Когда я сказала тебе тоже-самое, ты на меня наорал. – пробормотала кудрявая женщина, сидящая неподалеку от Адама, что полулежал на подоконнике, позади всех и угрюмо молчал.

– Это сейчас не важно. – сказал Марк. – Закон вступит в силу через пару месяцев. До тех пор нужно что-то сделать. Что-то придумать.

– Например?

– Да… Что сделать? И как?

«Сначала хотелось бы понять, кому и для чего этот закон вообще понадобился» – подумал Марк. Затем сказал: – Соберем подписи, для начала.

– Это хорошая идея, Марк! – сказали сразу несколько человек.

«Это моя единственная идея. Пока что» Подумал Марк, а потом вдруг вспомнил то, что невзначай пришло ему на ум пару дней назад: – Еще можно расклеить по всему городу плакаты с протестами.

– А это законно?

– Не очень… А есть еще у кого-нибудь идеи? Хоть какие.

Тишина.

– Этого бы не произошло, если бы «кое-кто»… – Неуверенно сказал мужчина с пятого столика. Не очень громко. Но все услышали.

– «Кое-кто» что?

– И кто?

– Договаривай. – вдруг сказал Адам.

– Я имел в виду не конкретного человека, а в общем… некоторые из вас ведут себя, как идиоты. Да еще и в людных местах! Я не говорю, что всегда…

– Приведи пример.

Люди кажется забыли, зачем вообще собрались. Это начинало действовать бармену на нервы.

Мужчина с пятого столика, его звали Фамин, сказал: – Кто-то льет молоко людям под ноги. Кто-то не умеет справляться со смертью. А ты… – он обратился к девушке по имени Лена, что рассказала анекдот про трех психов в баре: – Ты постоянно разговариваешь с собой.

– Все говорят с собой.

– Все знают, когда можно делать это, а когда нет.

– А Кира не так давно устроил истерику из-за манекена в торговом центре!

– Они валялись там голые, с оторванными руками!

– Не это мы должны сейчас обсуждать. – Марк повысил голос.

– Ты прав. Не Фаму нас судить. – произнесла девушка с третьего столика, по имени Клина, нервно стуча пальцем по столу. – Ты… – Обратилась она к Фамину. – недавно вскрыл себе вены из-за глупой девчонки!

– Она не глупая! И это не твое дело!

– Моя болтовня – сказала Лена. – Тоже не твое дело. Хочу и болтаю, это никому не вредит.

– Это раздражает. – заметил светловолосый парень, сидящий за пятым столиком, вместе с Фамином.

– Ах, раздражает!

– Просто перестань, ладно?

– Ты меня раздражаешь. Может перестанешь быть?

Голос стали повышать все больше людей. Несколько попыток Марка успокоить народ, неосознанно проигнорировались, в следствии чего он просто зашел обратно за стойку, где выпил еще пару порций коньяка. Спустя всего пять минут, ненорбар стал напоминать рынок (самую утрированную его версию).

Через двадцать минут собрание закончилось. Почти все его участники разошлись. Начали заходить обычные посетили.

Весь оставшийся день Марк был молчаливым и раздраженным. Нехотя разливал выпивку. Не слушал и даже не делал вид, что слушает завсегдатаев, что хотели поговорить с ним. Ближе к вечеру, все смеющиеся и громко разговаривающие, люди были обозваны его устами, кретинами и идиотами. В девять часов вечера, Марк вовсе покинул рабочее место, и поднялся к себе в спальню, никому не сказав ни слова.

В полдвенадцатого ночи, Марк лежал на кровати и смотрел в пыльный угол своей спальни. В его висках пульсировало и стреляло. С чего бы это? Коньяк? Кофе? Люди?

– Все в порядке? – спросил Адам, стягивая с ног носки, и ложась на расстеленный ему на полу матрац.

– Да. – ответил Марк. – Просто думаю.

– О чем?

– Мэр. И этот закон… Для чего он вообще нужен? Я не понимаю.

– А разве, мы должны понимать?

Марк проигнорировал вопрос.

– Собрание не так должно было пройти. А я еще думал, что народу приходит слишком мало… Представь, нас было бы на два-три десятка больше? И каждый бы кричал и обвинял остальных в черти чем… Еще Мира звал.

– Чем по твоему, Мир может тебе помочь?

– Не знаю. Может, и ни чем. Я лишь думаю, что если он так жаждет сделать что-то для города, почему бы не заняться этим вместе со мной? С нами.

– Не помню, спрашивал ли я. Почему ты думаешь, что это Мир… как там его уже называют? Крылатый мститель; гроза окон; защитник хаоса и так далее.

– Больше некому. Сам мэр так считает.

– Ну, раз сам мэр… а тебе то откуда знать, как он считает?

– А, это важно?

– Раз, не хочешь говорить, значит важно.

В два часа ночи Марк и Адам до сих пор не спали.

– Нет смысла… Бессмысленный закон. – бормотал бармен, смотря в потолок красными от бессонницы, глазами.

– Помнишь, крылатых тоже хотели стерилизовать лет десять назад? Тогда все тоже казалось окончательно решенным, но что произошло потом?

– Это бессмысленно. – повторил Марк, продолжая игнорировать слова Адама. – Бессмысленно.

На что его друг тихо проговорил: – Прямо, как моя жизнь.

Адам же ерзал на своем матраце, пытаясь улечься поудобнее. Кажется, он попробовал все позы, которые только знал. И ни одна ему не подошла. Когда иссякли последние надежды на комфортный сон, Адам выдохнул: – Я, как будто снова в летнем лагере… Не хватает карт, выдохшегося пива и страшных историй, хотя… Что мы там с тобой обсуждаем?

Марк отвернулся, вздыхая толи зло, толи устало.

– Хочешь, чтобы я заткнулся?

– Я этого не говорил.

– Так скажи. Вдруг поможет?

Бармен вздохнул снова.

– Постарайся говорить… молча. У себя в голове. – произнес он.

– Прости, в своей голове я не могу. Боюсь тамошних собеседников… Не переживай. Как только я найду работу и жилье, тут же уеду. – сказал Адам потянувшись, и добавил. – А ты сегодня раздражительней, чем обычно. Это, кстати, все заметили.

– Все заметили. – повторил Марк. – Всем больше заняться нечем, как следить за моим настроением. Если бы они думали… хоть чуть чуть… над тем, в чем сейчас пытаюсь разобраться я… Бесполезные куски…

Марк вздрогнул, будто смысл его собственных слов дошел до него только сейчас. «Больше позволять себе такое нельзя» подумал он «нельзя говорить подобные вещи вслух»

Адам произнес: – Не называй людей бесполезными. Я такое часто слышу, и мне не очень нравится. – Затем спросил: – Что тебя выбесило? Да, народ разорался, но они запомнили все, что ты им сказал… Что успел сказать.

– Эльвира была права. Оратор из меня никудышный.

– Зато манипулятор очень даже ничего.

Марк повернулся к Адаму, и вопросительно посмотрел на него.

– Ты говоришь робко, иногда тебя почти не слышно. Но все твои слава принимаются к сведению. С мнением всегда считаются, выполняются просьбы… Ты придумал эти собрания, и на них ходят. Продолжать?

– Что ты хочешь этим сказать? Что я нравлюсь людям?

– Конечно нравишься! Со всей своей «добротой» ты не оставляешь им выбора тебя ненавидеть… Лена купила планшеты для петиций и уже обошла парочку домов… Мы по телефону сегодня немного поболтали.

– Значит ли это, что ты пойдешь завтра собирать подписи?

– Нет. Я буду рисовать плакаты.

Марк иронично усмехнулся и произнес: – Этого все равно недостаточно. Я хочу, чтобы люди делали эти вещи, не потому что я им нравлюсь. Я хочу, чтобы они чувствовали мою правоту. Были уверены, в том, что меня стоит слушать.

А еще, думал Марк, я хочу создать что-то большое. Нет, сам хочу быть чем-то большим. И чтобы люди стремились быть частью меня…

Вдруг, Марк подумал: «Плакаты можно не только расклеивать. Их можно держать в руках»

Одиннадцатая глава

Мир

Когда я лежал в больнице, какие-нибудь новенькие пациенты мне часто говорили, что я, наверное, считаю себя полным неудачником из-за того, что и псих и крылатый. Я обычно не успевал ничего на это ответить, потому что, кто-нибудь из «стареньких» пациентов, сидевших поблизости, обязательно говорил, что-то вроде «Он еще и тупой» или «Он еще и уродливый», «Он еще и девственник» и так далее. Мне даже нравилось. Приятно было быть чьей-то традицией. К тому же я знал, что все это делается не из злого умысла, а наоборот.

Пятница. Лизе ни с того, ни с сего захотелось навестить меня. Поболтать, попить чаю, посмотреть какой-нибудь фильм ужасов. Дома ей скучно. Подруг нет, а Расс в командировке. Мой дом то же, очень кстати оказался сегодня пустым. Мама, под руку с мэром, ушла на шоу темного кукольника.

Прямо сейчас Лиза развалилась на диване, в гостиной, безуспешно щелкая каналы, в поиске чего-нибудь интересного. А я вытаскиваю из ящиков все самое вкусное и складываю на поднос.

– Чипсы? Печенья? Крендельки? Через пять минут будет готова пицца. – сказал я Лизе.

– Только чай. Марго вчера сказала, что я тощевата, и мне нужно поправиться. Так что я худею. Мне кажется, я готова стать ходячим скелетом, просто на зло ей…

– Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Ты бы могла сказать об этом раньше. До того, как я засунул пиццу в духовку.

– Прости.

Я разложил чипсы, печенья и крендельки по местам. Вытащил пиццу. И отрезав от нее кусок, забрался с ним на диван к Лизе.

– Что нового? – спросила она.

– Ненавижу этот вопрос. Это… как будто моя жизнь каждый миг должна меняться, только, чтобы я смог развлечь тебя на пару минут.

– Ну так, что нового?

Я ухмыльнулся. Лиза тоже. Затем мы оба принялись смеяться, а, когда прекратили, я произнес ей: – Я встретил девушку в ненорбаре, на день метели. – а потом я рассказал Лизе почти обо всех событиях того дня. И добавил: – Анна, то есть та девушка, думает, что я не такой, как она. А мне наоборот кажется, что нас многое связывает. – Лиза сразу нахмурилась.

– Ну, не совсем все… Скорее только то, что нас обоих устраивают положения вещей.

– А тебя они устраивают?

– Да, я же сказал.

– Мир, почему ты (не знаю, уместно ли такое спрашивать)… почему ты не занимаешься сексом? Тебя отвергают? Или просто не хочешь? Дело в Авроре?

– Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

– Мир, Аврора …

– Она еще не умерла. Она в коме. Это паршиво, но не тоже-самое, что и смерть. – Я не заметил, как повысил голос.

– Прости. Я задела больное место.

– Нет, это ты прости… Понимаешь, я не могу… – только и успел сказать я, как увидел Второго. Он появился из неоткуда, рядом со столом. Затем отступил на пару шагов и сел на пол, пристально глядя на меня. Я делаю вид, что не замечаю его, и сбивчиво отвечаю Лизе – Мне кажется, если я это сделаю, то предам Аврору.

Второй исчез так же быстро, как и появился.

– Предашь? – переспросила Лиза.

– Я буду наслаждаться жизнью, пока она в коме. Разве это честно?

– Но… никакие твои действия не повлияют на ее пробуждение.

– Не факт.

– Факт.

Лиза выключила телевизор, так ничего не найдя.

– Мир. – сказала Лиза.

– Что?

– Помнишь нашу учительницу по изобразительному искусству? Ее кажется звали Инна или Изольда… Точно, Инна Лен.

– Помню.

– Когда мне было пятнадцать, я пожаловалась ей, что я никому не нравлюсь, что у всех есть парни, а у меня нет… в общем все, что мне казалось важным в то время, я ей выплеснула, просто ни с того ни с сего. Инна была хорошая, не смотря на некоторые моменты… Только ей я и не боялась жаловаться… Я тогда так плакала, что она принялась гладить меня по голове, приговаривая что-то вроде «Все у тебя еще будет. Любовь приходит, когда совсем ее не ждешь». Хах… А я ей на это, чуть ли не закричала: «А что, если я всегда жду?!»… Никогда не видела, чтобы учителя так громко смеялись… Я хотела обидеться но, не знаю, мне казалось, не смотря на это, она меня понимает. А потом, спустя шесть лет, в одно зимнее воскресение, я познакомилась с Рассом.

– История со счастливым концом.

– Я тогда ее тоже ждала. В то воскресение.

– Кого ее?

– Любовь.

Не прошло и часа, как в каком-то непонятном, настроении, мы попрощались с Лизой.

Я медленно иду по улице. Поздний вечер. Холодно. Скользко.

Чайная лавка, в которую я направляюсь, находится довольно высоко. Добираться туда тяжело, особенно, если в лицо тебе дует морозный ветер. И все-таки оно того стоит, там продают самый вкусный черный чай во всем городе. Да что там, во всем мире. Зеленый правда так себе. Но я все равно его не пью, так что это не имеет значения. Я перехожу дорогу. Сворачиваю налево. Впереди очищенный ото льда бордюр. Можно какое то время идти, не боясь поскользнуться.

Я прохожу мимо недостроенного офисного здания. Вокруг него высокий непреступный забор. «Заберемся?» – спросила бы Аврора, иди она рядом со мной «Мне, вдруг, так захотелось туда». Я спросил бы «А как мы пройдем через забор?» Аврора ответит «Я знаю тайный лаз». Она такая. Знает все тайные лазы во все недостроенные здания. Не успеваем мы одуматься, как уже бегаем по бетонному полу, пинаем банки из-под пива и прячемся друг от друга за стальными балками. Мы словно забыли, что нам уже не по пятнадцать лет, и просто делаем то, что внезапно захотелось сделать. Аврора удивляется, почему никто из нас не проворачивал подобное раньше. Я удивляюсь следом. Мы немного говорим на эту тему, а потом продолжаем страдать ерундой: Прыгаем, дурачимся. Целуемся на самом краю бетонного пола: я расправив крылья; Аврора подняв руки…. Позже мы медленно спустимся вниз, целуясь через каждые двадцать две ступеньки. На улице Аврора скажет мне «Раньше подобные места казались чем-то захватывающим. А на деле ничего особенного. Пустое пыльное здание. Даже ни одного маньяка-каннибала под лестницей не нашлось». Я отвечаю «Я тоже считал стройки рассадником приключений. А ты взяла, и привела меня на одну из них. Тем самым, разрушила эту иллюзию» Аврора громко повторяет мои слова «Разрушила иллюзию! Я какая-то злодейка, получается. Не хватает злобного смеха и… еще чего-нибудь злобного». Я возразил, приобняв ее и прижав к себе «Ты не злодейка. И никогда не будешь злодейкой»

Справа от меня проезжая часть, освещенная старыми фонарными столбами. Слева, ровным строем растут деревья, чьи длинные склонившиеся ветки, похожи на тонкие руки, будто приглашающие на танец. Чуть подальше большой, жилой дом. Давным-давно там была больница. Сейчас что-то вроде общежития. На первом этаже, сколько не прохожу мимо, в окнах всегда горит бледно голубой свет. Я ненавижу этот свет, он меня пугает. Я ненавижу все, чего боюсь.

Через дорогу планетарий. Я был там в детстве, еще до его ремонта. Мне показывали мультик про каплю воды. Было еще что то, я уверен, например звездное небо и планеты, но мне запомнилась только капля. Сейчас я пройду художественную гимназию, сверну за угол и вот, я у чайной лавки. Кстати, только я называю это место чайной лавкой. Вообще, это магазин, носящий название «Чай и не только». Иногда там проводят акцию – купи две пачки кофе, и получи шоколадку в подарок. Если шоколад с орехами, то я покупаю кофе. Если это обычный молочный, то беру только чай.

Я вспомнил наш разговор с Лизой. «Никакие твои действия не повлияют на ее пробуждение» Повторил я, коверкая голос. Я люблю Лизу, но… мне надоели советы людей, думающих, что они знают об этой жизни намного больше меня. Когда как, в действительности, все знают о жизни… Да никто ничего о ней не знает!

Я думаю, это не так уж плохо – зацикливаться на прошлом. Возможно, кому то жить дальше просто не дано. И вообще, что это за односторонняя система? Почему я не могу никому говорить, например: «Никогда не забывай об этом. Зациклись. Остальное ничего не значит» а мне «Забудь и живи дальше» могут, и даже считают своим долгом.

Второй снова появился воплоти. Одетый в белую пижаму и коричневые тапочки, он идет чуть поодаль от меня, втянув шею в плечи, и зажав руки в подмышках.

«Ты ведь в курсе, что неправ?» произносит он.

«Может быть. Но я волен делать со своей жизнью что угодно. В том числе и быть не правым».

Второй молчит. Я говорю снова: «Это, как сон, приснившийся в обычную ночь, такую же, как и все предыдущие. И неожиданно оказавшийся самым приятным, самым волшебным, нереальным… и реальным… прекрасным, насыщенным, красочным и ярким сном в твоей жизни. Сном, после которого последующие сновидения кажутся такими же скучными, как будни. Сон, в который ты при всем желании, ни как не можешь вернуться…» Я раздраженно вздохнул и добавил «Ты никогда меня не поймешь. Ты этого не видел. Ты появился позже»

У меня был идеальный фантастический момент! Никакие больше ощущения, события, и люди не сравнятся с ним. А лишь отдаленно будут напоминать о том, чего уже не вернуть. И как мне не зацикливаться на этом?… Когда Аврора проснется, обязательно попробую взлететь с ней снова.

Внутри магазина уютно и вкусно пахнет. У входа стоит автомат с печеньем.

Я купил чай и кофе. Продавец приветливо вручил мне шоколад, с цельным лесным орехом.

Когда я уже выходил из магазина, запнулся о порог и чуть не упал. Я дал себе пару секунд, перевести дыхание. А потом вдохнув, как можно больше воздуха, чертыхнулся, наверное, на всю улицу.

«Что это с тобой?» спрашивает Второй.

«Это зовется плохим настроением. Город со своими подозрениями. Незнакомка со своими напутствиями. Мэр с моей мамой.... Да еще и небо затянуто. Проклятые облака».

«Но оно, по-прежнему красивое. Как будто обсыпано пудрой» сказал мне Второй, глядя наверх с наивными искорками в глазах, словно ребенок.

«Дело не в красоте» отвечаю я почти ласково «Дело в звездах. Когда я ночью смотрю на небо, мне хочется видеть звезды. С ними приходит этакое ощущение, что есть нечто большее, чем наша маленькая планета, понимаешь? Ощущение, что не все так просто… На что мне эти облака?»

«Раньше тебе нравились облака» говорит Второй.

Ухмыльнувшись, я ответил ему «Когда-то и ты мне нравился»

Я дома.

Сижу на диване. Пью чай. Смотрю по телевизору прямую трансляцию, почти завершившегося шоу темного кукольника.

Его постановки мне, в отличие от мамы, никогда особо не нравились, но финальные песни и танцы… это всегда что-то потрясающее.

Вверх по экрану поднялись синие складки занавеса. На сцене стоят девушки, в одинаковых позах – прямые спины и ноги, руки и головы опущены. Пять девушек по центру, изображают собой небольшой круг, остальные равномерно распределились по всей оставшейся площади сцены. Они подсвечены так, что полностью их разглядеть нельзя.

Глава шоу, стоит в самом углу сцены и бесстрастно наблюдает за залом. В такие моменты, он, как никогда, оправдывает свое сценическое имя.

Раздался звонок колокольчиков, как из музыкальной шкатулки. Девушки начали двигаться колокольчикам в такт, плавно и грациозно, но между каждым движением делают крохотные паузы, что и отличает их движение от движения человека.

Свет на сцене стал ярче, я разглядел их кукольные лица. Не осталось ни каких сомнений, что это марионетки. Они очень красивые. Прекрасные. Совершенные.

Девушки передвигаются по залу абсолютно синхронно, делают пируэты и встают в красивые позы… Вдруг быстро заиграли барабаны, колокольчики ушли на второй план, но не это главное. Куклы заплясали очень быстро в такт барабанам, уже без каких бы то ни было пауз, от человеческих движений не отличить. Они, танцуют, как люди… Они танцуют лучше людей. Волосы и руки развиваются, когда девушки кружатся, а их руки изворачиваются, словно змеи. Может, это обман. И на сцене, ни какие не куклы, а загримированные танцовщицы? Тем временем девушки продолжают неистово кружиться и вращаться. И, когда быстрее танцевать уже просто невозможно, сцена замирает, а музыка заканчивается теми же колокольчиками, с которых все и началось.

Зал аплодирует стоя. Зажегся ослепительный свет. Темный кукольник вышел на середину сцены и пригласил всех желающих, подняться к нему и рассмотреть «кукол» (он сделал ударение на этом слове) поближе.

Мама говорила, что после шоу, на первом этаже театра будет прием с вкусной едой и танцами. Поэтому ждать ее стоит скорее всего под утро, или на следующий день.

Я выключил телевизор, вымыл свою кружку и уже собирался подняться к себе, как в дверь постучали.

Я отпер дверь. На пороге, розовая от холода и дрожащая всем своим телом, стоит Лиза.

Я оцепенел на секунду. Затем, затянув ее внутрь и заперев дверь, спросил: – Тебе на столько скучно дома?

– Не люблю, когда мы с тобой вот так, по-дурацки прощаемся. – сказала она, снимая пальто и шапку, кидая их на пол. – Чем собирался заняться?

– Собирался лечь спать.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Не знаю. Пока что, все хорошо.

Иногда, я на весь день могу забыть, что у меня есть крылья. Иду, бегу, ем, чищу зубы, не важно. Но вот наступает ночь, и я снова о них вспоминаю.

Я ворочаюсь на кровати. Рядом пытается заснуть Лиза. Я вздыхаю и говорю: – Кое-что, мне никогда им не простить.

– Кому им?

– Крыльям. Не представляешь, как неудобно спать. Видела когда-нибудь хоть одну птицу, лежащую на спине? Я тоже нет.

– Так перекатывайся на бок.

– Ты не любишь, когда к тебе поворачиваются спиной. И, когда дышат в лицо, тоже.

– Я эгоистка, но не на столько.

Я перевернулся на бок, спиной к Лизе.

Окно напротив кровати открывает вид на мамин сад с розами, лилиями, яблонями и вишнями, а также соснами и огромным тополем. Из-за этого стена над моей головой, каждую ночь превращается в театр света и тени.

– Видишь тени деревьев на стене?

– Угу – сонно промычала Лиза.

– Если долго вглядываться, то переплетенные, толстые и тонкие ветки, что колышутся на ветру, превращаются в странный такой… сюрреалистичный мультик, бессюжетный, расслабляющий. В детстве, что бы удобней было не это смотреть, я перекладывал подушку, и ложился ногами к стене. Сейчас я так уже не делаю. Даже не помню, когда перестал, и почему.

Лиза чуть бодрее спросила: – Может, боишься?

– Чего мне боятся?

– Ну, не знаю…Того, что больше, не сможешь увидеть эти тени… то есть мультик. Я многое бросала по такому же принципу. Боялась разочароваться, не ощутив прежних чувств.

– Например?

– Не твое дело.

– А точнее?

– … Я не слушаю одну песню. Уже несколько лет.

– Песню?

– Не смейся надо мной. Это прекрасная песня. Она мне слезы по щелчку выдавливала. Такая… тебе не понять. Спи.

– Хорошо.

Я прищурил глаза и стал смотреть на полку, что висит на стене. Потом перекинул взгляд пол. Затем, на стену. На плинтуса…

Моя комната понравилась мне с самого переезда. Пол цвета какао, бледно-синие стены и потолок, бежевый, круглый ковер из овечьей шерсти. Мама думала, что я, как и многие дети буду бояться по ночам большого шифоньера или стенного шкафа, поэтому расставила по всей комнате множество шкафов маленьких и средних размеров. Под моей кроватью, по этой же причине, тоже находится выдвижной шкаф. Раньше там были игрушки, сейчас не знаю, какой то хлам. Еще в моей комнате нет стола. Учился и делал уроки я, обычно, либо в маминой спальне, либо в гостиной, а играть я всегда любил на полу. Рисовать на ковре, конечно, было неудобно, так что я подкладывал большую энциклопедию, да и рисовал я не часто.

Размышления о комнате действует, лучше, чем счет овец. Я чувствую, как засыпаю…

…Я в каком-то зале. Огромные, желтые стены. Большие, флуоресцентные, люстры на потолке. Пол выглядит, как плитка в процедурном кабинете больницы. Много света. Играет музыка. Повсюду шампанское; много людей, женщины, мужчины, все яркие и разноцветные, и на лицах у них одно выражение: бесстрастный взгляд, а на губах легкая улыбка. Моя мама стоит в длинном, золотом платье. Какая же она красивая… Я заметил, что на моих ногах ничего нет, остальные тоже босые.

Когда музыка сменилась. Зал закружился в вальсе, или в чем-то, похожем на вальс. С моей мамой танцует мэр. А я сижу за столом, и ем кусочки шоколада, сыра, и пью шампанское. На мне, единственном, нет костюма. Вместо него, обычная пижама.

Вдруг мэр куда-то исчез, а на его месте уже, танцую я… пытаюсь кружиться так, чтобы не наступить маме на ноги. Мне даже нравится. Я заметил, что танцую не хуже остальных; ровно держу спину, легко поднимаю маму над своей головой … Потом я увидел, что у мамы трясутся руки, она же не обращала на это никакого внимания. Я оглянулся на остальных, с ними тоже что-то не в порядке: кто-то очень часто моргает, кто-то весь трясется, какая-то женщина режет себе бедра ножом для масла, а мужчина, что танцевал с ней, душит себя. Еще были те, кто очень громко смеялся… Мама подтянулась к моему лицу, я подумал она хочет поцеловаться и испугался, но она успокоила мня, погладив по голове. И когда волнение прошло, мама прижалась губами к моему уху и прошептала : «Ты слабак».

Это прозвучало без какого либо осуждения, скорее, как простая истина… Весь зал повторил шепотом ее слова.

«Ты слабак»

Потом они повторили их еще раз. И еще раз. И снова…

«Ты слабак»

«Ты слабак»

Их слова становятся громче с каждым разом. Чего они хотят от меня? Какой реакции? Мне заорать на них? Попытаться перебить? Может, убить их всех? Не знаю, что должен делать и вообще то, знать не хочу. Так что я просто смотрю в их лица и жду.

«ТЫ СЛАБАК» – этот раз прозвучал на столько громко, что все стеклянные тарелки, бокалы и люстры одновременно взорвались. Я вздрогнул и зажмурился. А когда открыл глаза… понял, что проснулся.

На часах три сорок пять. Лизы в кровати нет.

В час дня, когда остатки снов окончательно рассеялись, я спрыгнул с кровати и спустился вниз. Потом взял трубку телефона и набрал номер Лизы. Спустя два гудка она ответила: – Да?

– Привет, это Мир. Почему ты ушла?

– Не могла заснуть.

– Почему ничего не сказала?

– Не хотела будить.

Я неуклюже посмеялся в трубку.

– А почему ты вообще ко мне приехала?

– Я не… – Лиза выдохнула так, будто тоже собиралась рассмеяться, но вовремя остановила себя. – Я не знаю, Мир. Правда. Ладно, я не могу сейчас говорить. У меня тут… – Лиза перешла на шепот. – Марго.

– Мать Расса?

– Я не знаю других Марго.

– Теперь не шепотом.

– Она ушла в туалет.

Я молчу.

– Понимаешь. – говорил Лиза. – Я не хочу, чтобы она услышала, как я называю ее имя.

Снова молчу.

– Вдруг Марго решит, – продолжает Лиза. – что я о ней сплетничаю, или того хуже.

– А я подумал, из-за того, что ты называла ее Марта, когда вы только познакомились.

– Смешно.

– Ага, целых пять букв не могла запомнить.

– Ах так. Ну ка, скажи мне Мир, какого числа мы отмечаем «Единение»?

– Эм.

– День и месяц. Всего четыре цифры.

Я молчу.

– Мы каждый год его отмечаем.

– Назови что-нибудь другое.

– Мой день рождения.

Все еще молчу.

– Я так и думала. Пока, Мир. – она положила трубку.

Что это с Лизой? Она ведь, знает мое отношение к цифрам и датам, и ко всему что связано с цифрами и датами.

Я вспомнил, как учился в детстве… Учеба всегда была мне ненавистна. Моей маме тоже. Еще бы, ей приходилось учить меня.

Помню, как-то мне нужно было написать один доклад, и я потом ей его зачитывал; вяло, лениво, постоянно сбиваясь и путаясь в собственных словах. Выглядело это примерно так: « – В каком-то году, в какой-то день, во всем мире было принято решение отказаться от деления планеты на страны и государства. Остались только города. Эммм… стр… страны готовились к этому десять лет… А еще… многие были не довольны, то есть против! Да, против… и тринадцатого марта… такого-то года, недовольство дошло до своего пика и началась всемирно… или гражданская… Началась война, между теми, кто за единение, и теми, кто хотел оставить, как есть… Через три года и восемь месяцев этой ужасной войны, победило единение. Поэтому, вся планета празднует этот праздник «Единение»… Как-то так»

«Ужасной войны?» – спросила меня тогда мама, когда сама решила прочитать мой «доклад».

«– Ну да ужасной, много, ведь, людей, умерло…

– Ты можешь на много лучше.

– Раз, не написал лучше, значит лучше и не мог.

– Может, ты чего-то не понял из учебника?

– Я ничего не понял… Разве мы пришли к единству? То есть, ты сама говорила, что чуть ли не каждый город, в который ты ездила, презирает все остальные города. У всех свои законы и порядки. А в некоторых городах, так вообще к крылатым относятся хуже, чем здесь.

– Хочешь, я дам другую тему? Например «Аквариум», напиши про наш город.

– Он был основан кучкой сектантов. Что тут еще добавить?

– Где ты услышал это слово?

– В больнице»

Маме только и оставалось, что вздохнуть и поставить мне «удовлетворительно».

И правда, что еще можно было написать про наш город? Ни тогда, ни сейчас история Аквариума, мне совсем не была интересна. Группа людей, называющих себя «Чистыми» решили обосноваться на полуострове. Это произошло, когда война уже близилась к концу. Во всех бедах, что творились с человечеством, «Чистые» винили телефоны, телевизоры, радио, холодильники. В общем все, связанное с электричеством или вроде того. Причина, почему они так думали, была известна лишь им одним.

Город разрастался, переселялось все больше людей. Основной причиной было желание начать все заново, на новом месте. Принципы и убеждения «Чистых» со временем, смягчились, но не сошли на нет. У нас до сих пор много чего отсутствует. Я конечно не знаю, как живут в других городах, но мама то часто путешествует. Она рассказывает мне почти все. Так же, мэром Аквариума может стать лишь потомок основателей. А их у нас не так много.

Двенадцатая глава

Мир

Я говорил, что с Марком мы познакомились в больнице пять лет назад, когда оба принимали душ? Он был жутко тощим и бледным, что-то шептал себе под нос. А, когда я поздоровался, он сказал мне: «Из-за сильного напора воды, трубы гудят. Шум такой, словно они пытаются что-то сказать, а что, непонятно. Непонятно. Почему нельзя сказать нормально? Если им что-то нужно, почему не сказать – Эй, Марк, сделай-ка для нас это и это, мы будем очень благодарны»

Я не понимаю Марка. Он страдал галлюцинациями и маниакальными идеями, но таблетки и правильная их дозировка, помогли почти полностью излечиться. Ему бы только получить разрешение у сестры, и он может уехать из города навсегда. И отправиться в любое место… Не сразу, конечно, будут еще волокита с документами и всякие проверки, но это того стоит. Что его держит тут?