Когда боги спали

25. Похитительница сердец

Она принадлежала к числу редко встречающихся женщин. Одновременно богатых, красивых и могущественных.

К тому же над нею витала тайна, что во времена Демонской луны делало ее и редчайшей женщиной среди мужчин.

Ее герб — символ дома Фатина — представлял собой серебряный кинжал, и об этом ходило много разговоров.

Одни говорили, что герб принадлежал ее покойному, неоплаканному мужу, лорду Фатина, торгашу среди торгашей, настолько очарованному своей женой, что оставил ей все свое состояние. Как утверждали, именно этим кинжалом леди Фатина ускорила переход мужа в мир иной. И то, что эта женщина в богатой траурной одежде носит в качестве герба серебряный кинжал, лишь добавляло достоверности этой истории.

Другие распускали слухи о том, что была она, дескать, некогда любовницей какого-то короля, возможно даже самого Протаруса. По этой версии она проиграла гаремную войну и была изгнана, но с изрядным количеством золота и драгоценных камней. Говорили, что именно тем же серебряным кинжалом она заколола свою соперницу, но смерть эта привела к такому скандалу, что из гарема ее изгнали. И тут всплывал вновь лорд Фатина. Слухи утверждали, что брак был признан, чтобы замять скандал. Говорили даже, что лорд Фатина умер еще до совершения брачной церемонии. Но тем не менее даже находящийся при смерти лорд настолько был очарован красавицей женой, что отписал ей все свои богатства.

Каждый раз, когда карета с серебряными кинжалами на дверцах проезжала по улицам Занзера, зеваки, из числа как людей, так и демонов, начинали вновь пересказывать друг другу эти истории.

Демоны из ее сопровождения расчищали дорогу, а кучер-человек нахлестывал черных лошадей, устремляя экипаж дальше. Громадный охранник-демон, сидя рядом с кучером, внимательно оглядывал толпу.

Внутри же кареты представитель леди Фатина в Занзере докладывал хозяйке о тех приготовлениях, что были сделаны в ожидании ее визита в город.

— Вы сами увидите, моя леди, — говорил этот человек, — что поступили мудро, избрав Абубенсу заботиться о состоянии ваших дел в Занзере.

Абубенсу махнул в сторону окна. Они проезжали мимо экзотического базара, где у лавок странно смешивались люди и демоны, торгуясь над причудливыми продуктами, и где неспешно шествовали семейные пары с кошельками в руках, а за ними поспешали детишки — человеческие и демонские.

— Занзер, без сомнения, является самым удивительным городом во всей истории Эсмира, — сказал Абубенсу. — С тех пор как семь лет назад наш досточтимый король, Ирадж Протарус, избрал его центром своей империи, здесь собирались самые разные существа. Надеясь и не веря, они цеплялись за полу королевской мантии и устремлялись к процветанию.

Абубенсу предостерегающе поднял палец.

— Но, моя леди, Занзер еще и чрезвычайно опасное место, — сказал он. — Конечно, здесь есть люди, занимающиеся честным бизнесом, подобно мне. Но здесь немало и воров, как простолюдинов, так и благородных. А какие здесь интриганы! — Он содрогнулся. — Я расскажу вам истории об интригах и неблаговидных событиях при королевском дворе, вы только рот разинете.

— Расскажешь, расскажешь, — спокойно сказала леди Фатина. — И я с удовольствием в свое время выслушаю твои удивительные истории. Но сейчас у меня кое-что иное на уме. Например, условия моего обитания здесь.

Абубенсу расцвел. Какая же добрая и вежливая у него хозяйка. И как только могут утверждать, что она убила собственного мужа! А она ведь еще и красавица! Абубенсу никогда не приходилось находиться рядом с такой женщиной. А это черное платье так идет ей! А какие полные губы, а какие темные глаза, в которых вспыхивают искры, быть может, обещания.

— Вам понравится дом, который я отыскал для вас, моя леди, — сказал он. — Он расположен на холме. Вид на вечерний Занзер просто сногсшибательный. Особенно на дворец Протаруса. Видите ли, дворец построен из золота, так что, когда загораются фонари и начинают бить фонтаны, так и кажется, что видишь перед собой обитель богов.

— Приятно слышать, — сказала леди Фатина, утирая подбородок сыну, мальчику, едва начинавшему говорить. Звали его Палимак, что на валарийском языке означало «обещание».

— Но откровенно говоря, — продолжала она, — больше всего меня заботит хорошая детская комната.

— Она перестроена в точности согласно вашим пожеланиям, моя леди, — сказал Абубенсу. — Такой великолепной детской комнаты еще ни у кого не было. За расходами не стояли.

— Надеюсь, она не слишком большая, — вмешалась нянька, маленькая кругленькая женщина с большим бюстом. — Обширные пространства пугают детей.

— Твоя комната расположена рядом с комнатой юного хозяина, Скани, — поспешил заверить ее Абубенсу. — Там есть все удобства, так что ничто не помешает тебе все время приглядывать за ним.

Не избавленная от сомнений Скани собралась что-то сказать, но леди Фатина предостерегающе посмотрела на нее. Нянька забрала Палимака из рук леди Фатина, склонилась над ним и начала баюкать, шепотом приговаривая, что, где бы хозяин ни спал, она всегда будет рядом.

Абубенсу продолжал:

— Соседское окружение состоит из столь же богатых и благородных людей, что и вы, моя леди. Дома их расположены достаточно близко, чтобы вам не чувствовать себя в полнейшей изоляции, но и достаточно далеко, чтобы не мешать вашей личной жизни.

— В моем письме я упоминала о том, — сказала леди Фатина, — что сразу же по прибытии хотела бы устроить банкет — для знакомства со светским обществом Занзера.

— Все устроено, моя леди! — радостно улыбаясь, сообщил Абубенсу — Я взял на себя смелость назначить его на вечер через два дня. Приглашения разосланы только самым избранным представителям высшего света. А прислуга, которую я набрал сам, в этот момент как раз занята подготовкой банкета.

— Я просила вас пригласить одну конкретную персону, — сказала леди Фатина, — помимо остальных. Исполнено?

Абубенсу закивал головой:

— Да, моя леди. Лорд Тимур приглашен.

— И он принял приглашение?

Абубенсу замешкался:

— Увы, моя леди, пока еще не подтвердил.

— Но вы ожидаете? — не отставала леди Фатина.

Человек пожал плечами.

— Не могу обещать, моя леди, — сказал он. — В конце концов, он все-таки великий визирь, второй человек по значимости после короля Протаруса.

Абубенсу тут же постарался перевести разговор в другое русло.

— Видите ли, они друзья еще с детства, — сказал он. — Они даже зовут друг друга по именам — Сафар и Ирадж — в приватной обстановке.

Он склонился ниже, сообщая доверительно:

— Хотя говорят, что нынче лорд Тимур не в такой уж и милости у короля. Есть враги, которые нашептывают на ухо его величеству всякие гадости про лорда. — Он трагически пожал плечами. — И кто знает, правду ли они ему нашептывают, моя леди. Так что, может, оно и к лучшему, если лорд Тимур не примет приглашения. Зачем вам эти политические хлопоты?

Леди Фатина сузила глаза.

— Он нужен мне на банкете, — сказала она, и в ее решимости можно было не сомневаться.

— Я попытаюсь, — неуверенно сказал Абубенсу. — Но не буду утверждать, что добьюсь своего, моя леди.

Леди Фатина с улыбкой сказала:

— Я полностью доверяю тебе, Абубенсу.

Она протянула ему шелковый кошелек с деньгами.

— Отблагодари кого хочешь, — сказала она. Абубенсу прикинул кошелек в руке и подивился его тяжести. — А что останется, пусть будет твое. Но чтобы лорд Тимур принял приглашение.

Они въехали на широкую площадь, а дальше, на севере, цветущей стеной вставали деревья королевского сада. За ними возвышались шпили королевского дворца, жутковато поблескивая в свете все еще не зашедшей Демонской луны.

«Интересно, — подумала Нериса, — узнает ли меня Сафар по прошествии стольких лет?»

— Ну просто все, — сказал король Протарус, — просто все упирается в деньги.

Он фыркнул от отвращения, и все члены ассамблеи королевского двора напряглись. От этого фырканья на многие дни вперед зависели их споры, чаяния и ночные кошмары. Союзы создавались, реформировались и раскалывались. В тысячах миль отсюда люди маленькие и большие трепетали, заслышав новость о том, что король изволил фыркнуть.

— Каждый раз, как я собираюсь что-то предпринять, — сказал Протарус, — мне говорят, что это слишком дорого. А когда я — простой степняк — предлагаю решение, с помощью которого можно было бы получить эти самые деньги, мне говорят, что оно неосуществимо!

Король свирепым взглядом обвел ярусы помещения заседаний двора. Сначала взгляд упал на Сафара, великого визиря и второго по значимости человека. Рядом располагался король Лука — официально титулующийся принцем Занзера. Далее — лорд Фари и другие сановные демоны. Ниже сидели королевские генералы и адъютанты. Отдельно от всех сидел Калазарис, ежедневно сокращающий расстояние по служебной лестнице и значимости между собой и Сафаром. Еще ниже устроилось огромное полчище различных чиновников, составляющих иерархию двора.

— Может быть, кто-то объяснит мне, почему так получается, — поинтересовался Протарус. — Ведь я — правитель всего Эсмира. Число моих подданных составляет несколько миллионов. И все из них чем-то занимаются, зарабатывают себе на жизнь и процветают, в то время как у короля нет денег на управление тем самым королевством, в котором они процветают. — Протарус покачал головой. — Вся беда в том, что я слишком щедр, — сказал он. — Я сделал моих друзей богатыми. Дал им дворцы, земли, деньги. Деньги! Опять это слово!

Он посмотрел на Сафара.

— У тебя есть деньги, лорд Тимур, — сказал он. — Почему у меня их нет?

— Вам стоит только попросить, ваше величество, — сказал Сафар. — И я все отдам вам.

Протарус в раздражении забарабанил по трону пальцами, украшенными ювелирными украшениями.

— Я не об этом, лорд Тимур, — сказал он. — И я не из тех монархов. Уж если я что-то подарил, то никогда не попрошу назад.

Лейрия, страж и наложница Сафара, неловко заерзала. Она тоже некогда стала таким даром.

— А дело в том, — пояснил Протарус, — что у вас есть деньги, а у меня их нет лишь потому, что вы тратите только на собственное содержание. — Протарус обвел рукой зал. — А мне приходится содержать целое королевство. Вот мое хозяйство! И куда идут мои деньги? Уж явно не на предметы роскоши. Видят боги, что я человек без претензий.

Никто не осмелился намекнуть, что тут король сильно преувеличивает. Протарус давно расстался со своим солдатским прошлым и, став королем королей, предался различным утехам. Он обзавелся множеством дворцов с полной прислугой, огромными конюшнями прекрасных скакунов на все вкусы и цели, громадными арсеналами разукрашенного оружия и доспехов, разбухшими складами и винными подвалами, немыслимыми гаремами, в которых постоянно обновлялся штат женщин.

Король вздохнул и устало обмяк на троне. Видно было, что прошедшие семь трудных лет правления не прошли даром. Ему еще не исполнилось и тридцати, но выглядел он на десяток лет старше. Гордость его, длинные золотые локоны, поредели, и теперь поверх короны он вынужден был носить золотую изукрашенную каменьями шапочку. В бороде пробивалась седина, а лоб избороздили морщины.

— Поведай еще раз нам о наших трудностях, лорд Тимур, — сказал он. — Да изложи так ясно, чтобы все поняли.

Сафар пробормотал что-то почтительное и встал. Он подошел к Протарусу и махнул слугам, застывшим в ожидании, чтобы те отодвинули огромный занавес позади королевского трона.

Стену покрывал гигантский барельеф Эсмира. Сразу выделялся Божественный Раздел, рассекая большую часть суши с востока на запад. Также четко просматривалась и огромная пустыня, ныне не запретная, некогда разделявшая людей и демонов.

У Сафара на ладони оказалось несколько шариков. Он взмахнул рукой, и от пола до потолка встала тонкая стена дыма, отчего разинули рот все присутствующие, включая и Ираджа. Позади этой дымчатой стены засветился, оживая, барельеф, вызвав хор изумленных звуков у присутствующих. Перед ними находилась ожившая карта Эсмира, по которой двигались крошечные фигурки, деревья колыхались под ветрами, и волны бились о далекие берега.

Сафар низко поклонился Ираджу, охватывая изображение жестом фокусника.

— Узрите ваше королевство, ваше величество, — объявил он.

«Интересно, как Тимур делает это, — подумал Фари. — Нет, не карту оживляет… тут-то как раз все понятно. Пожалуй, и я так бы смог, проконсультировавшись с соответствующими книгами. Но вот эти дымы — это совсем другое дело. Где тут магия? Я ничего не чувствую!»

Именно эта тайна и являлась причиной, вернее одной из причин, желания Фари устранить Сафара.

Настроение Ираджа улучшилось. Он хлопнул в ладоши и сказал:

— О, очень хорошо, Сафар. Очень хорошо!

Придворные также разразились овацией. Лука мрачно потрещал когтями, изображая восхищение.

«К чему все эти драматические и напыщенные жесты? — подумал он. — Можно подумать, здесь не серьезное деловое обсуждение, а какое-то развлечение. Он просто морочит нас, особенно Протаруса».

Лука горько переживал из-за того влияния, которое Сафар оказывал на Протаруса. В положении принца Занзера он считал себя вторым по значимости в Эсмире. Именно он должен был бы давать советы Протарусу, а не этот простолюдин Сафар Тимур.

— Вот здесь расположены самые неблагополучные регионы, ваше величество, — сказал Сафар.

Он взмахнул рукой еще раз, и сквозь дымку стали пробиваться небольшие язычки пламени. По всему королевству таких очагов насчитывалось штук сорок. Разных размеров огоньки — от маленьких, где смуты только начинались, до больших, где ситуация грозила выйти из-под контроля.

— Как их много, — пробормотал Протарус.

Он бросил резкий взгляд на Калазариса и сказал:

— Ты никогда не говорил мне, что их так много!

— А, да, ваше величество, но я могу объяснить, — забормотал Калазарис. — Доклады задерживаются… из-за… трудностей.

Ирадж холодно кивнул ему и обратился к карте.

— Это самая последняя информация, которая поступает ко мне из наших храмов, — сказал Сафар. — И я думаю, впервые мы видим, насколько широкое распространение получили эти неприятные для нас события.

Калазарис с трудом подавлял гнев от столь высокомерных заявлений великого визиря. Главный шпион занимался тем, что показывал королю ту картину, которую тот хотел видеть, убеждаясь, что монарх в состоянии контролировать ситуацию. Этот же Тимур, с его сетью жрецов, просто вонзал нож в спину Калазарису.

И уже не в первый раз Калазарис поклялся про себя, что настанет день, когда он избавится от этого Тимура.

— Похоже, что самая серьезная проблема у нас в Каспане, ваше величество, — сказал Сафар, указывая на прыгающий язычок пламени неподалеку от западного моря.

— Да, да, — сказан Протарус. — Вот потому-то и встал вопрос денег. Нам необходимо отправить туда войска и подавить мятеж. Но казначей сообщил мне, что денег на оплату этой операции у меня нет. Сундуки пусты.

Он окинул взором карту, пересчитывая количество язычков пламени. Наконец взгляд его вновь обратился к горящему Каспану.

— Для Каспана деньги должны быть найдены, — сказал он. — Вопрос: где их взять?

— Налоги, ваше величество, — вмешался Лука. — Вот вам и ответ. Надо больше собрать налогов. Как вы сами говорите, только благодаря вашим усилиям и процветают ваши подданные. И за это процветание они должны с охотой расплатиться.

— Вынужден не согласиться, ваше величество, — сказал Сафар. — Процветание не носит всеобщего характера. В некоторых районах оно возможно, но лишь в тех, что не затронуты эпидемией и засухой. Должен напомнить нашему благородному другу, королю Луке, что эти условия за последние десять лет не просто превалируют в других районах, а еще и ухудшаются.

Фари фыркнул.

— Снова Хадин! — пробормотал он.

Сафар порывисто повернулся к старому демону.

— Но ведь я уже предоставлял вам доказательство, — сказал он. — Как можно не считаться с правдой?

— Да я ничего не отвергаю, — сказал Фари. — Проблемы действительно существуют. И возможно, они вызваны именно какими-то бедствиями в Хадин. Но с чем я решительно не согласен, так с тем, что проблемы эти будут длиться вечность. Ну и раньше случались бедствия. Засуха приходила. Засуха уходила. Эпидемия приходила. Эпидемия уходила. Это нормальный божественный цикл. Только самые благочестивые и набожные могут жить в вечной радости, получая заслуженное благословение.

— Я не собираюсь вступать в перепалку с моим уважаемым коллегой, ваше величество, — сказал Сафар. — Ведь вы хотите выслушать решение, а не дискуссию. И я могу предложить такое решение.

Протарус заерзал:

— Прямо сейчас?

— Я согласен с королем Лукой, ваше величество, — сказал Сафар.

Лука нахмурился. Куда это он клонит?

— Ответ в налогах, ваше величество, — сказал Сафар. — Вот только налоги надо брать не с тех, кто их платит, а с тех, кто не платит.

Калазарис сузил глаза. «Так вот о чем он», — подумал он.

— Обложите налогом меня, ваше величество, — сказал Сафар. — Я не только облагодетельствован вашими дарами, но еще и налогов с них не плачу.

Сафар указал на Луку, затем на Фари, на Калазариса, на всех в зале по очереди.

— Мы все процветаем, ваше величество, — сказал он. — Но ничего не платим за это.

Протарус заинтересовался.

— Я не раз утверждал, что моя щедрость — мой порок и моя добродетель, — сказал он. — Пожалуй, я действительно прощал больше налогов, чем следовало бы.

— Вот именно, ваше величество, — сказал Сафар. — И я уверен, что все мои коллеги с радостью разделят с вами тяжелую ношу в этот непростой момент.

— Ага, налог в связи с чрезвычайным положением, — сказал Протарус. — Может быть, такое название сотрет кислые выражения с некоторых лиц. — Он улыбнулся Луке и Фари. Оба в ответ выдавили из себя улыбки. Затем он вновь обратился к Сафару: — Временный налог, лишь на период чрезвычайного положения. И, говоря политическим языком, лучше его принять единогласно.

— Я не боюсь этой жертвы, — сказал Лука. — Но должен указать, что и этих денег будет недостаточно. Может быть, хватит на Клепан. — Он указал на череду огоньков на барельефе. — А как быть с остальными?

— Король Лука совершенно прав, ваше величество, — сказал Калазарис. — И я также присоединяюсь к его желанию пойти на жертву и разделить с вами бремя трудностей. Но еще я хотел бы выяснить вопрос относительно чрезвычайности. — Он указал на барельеф. — В основе всех наших проблем, ваше величество, находится негативизм во всех его проявлениях.

Протарус заинтересованно поднял голову.

— Мы запугали наших подданных, ваше величество, — продолжил Калазарис. — Все время они слышат только плохие вести. А такая ситуация порождает слухи о том, что дальше будет еще хуже. И тогда слабые люди вовлекаются в мятежи. А добрые честные люди вынуждены лгать сборщикам налогов, когда те приходят за деньгами. И тем самым скрывается огромное количество денег, которое по праву принадлежит вам. Огромное количество, ваше величество. Огромное.

— Это же воровство! — сказал Протарус, сердито представив себе своих злонамеренных граждан, прячущих сундуки с золотом по подвалам.

— Вот именно, ваше величество, — сказал Калазарис. — Воровство. Другого слова и не придумаешь. И я предлагаю покончить с этим немедленно!

— Каким же образом? — спросил Протарус.

Калазарис оглядел всех собравшихся, затем вновь посмотрел на короля.

— Я думаю, что этот вопрос лучше обсудить в приватной обстановке, ваше величество, — сказал он.

— Я не пойду на это, Ирадж, — сказал Сафар. — Может быть, устраивать столь грандиозную ложь в духе Калазариса, но не в моем.

— Откуда ты узнал, что это ложь, — спросил Протарус.

Они вдвоем находились в королевских апартаментах. Менее часа назад Калазарис, при яростной поддержке Луки и Фари, изложил свой план. Сафар возражал столь горячо, что Ирадж отослал этих троих, чтобы иметь возможность наедине переговорить.

— Калазарис резонно замечает, что наличие скверных новостей отрицательно сказывается на делах королевства, — продолжал Ирадж.

— Ложью дел не улучшишь, — сказал Сафар.

— И все же, — сказал Ирадж, — я не вижу, чтобы кто-то собирался лгать. Калазарис просто предложил устроить национальное празднество. Празднество, которое будет способствовать утверждению позитивного в нашем королевстве.

— А как же насчет заклинания? — спросил Сафар. — Заклинания, которое я как великий визирь должен сотворить?

— А что же плохого в том, если мы спросим у богов, когда же закончится это кризисное время? — сказал Ирадж.

— Да то плохо, — ответил Сафар, — что у Калазариса уже наготове ответ, который я должен сообщить всему Эсмиру.

Он поднял палец.

— Один год! — Он с отвращением покачал головой. — Один год… и в мире вновь все станет хорошо.

— Хорошая цифра, — сказал Ирадж. — Если люди узнают, что дела улучшатся через год, они не будут так зажиматься с деньгами, выплачивая налоги. Да я даже смогу поднять эти самые налоги. В связи с чрезвычайностью ситуации, как ты и предлагал.

— Но только для бедных, — усмехнулся Сафар, — а не для богатых.

Протарус вздохнул:

— Это была хорошая идея, Сафар. Не в деньгах даже дело, а в самой идее. К сожалению, я не могу ею воспользоваться.

— Почему же?

Король опять вздохнул:

— Ведь я с ними сажусь за один стол, Сафар. Когда я развлекаюсь, они мои гости. Когда я еду на охоту, они охотятся со мной. В конце концов, они мои друзья. Я не хочу садиться за стол с теми, кто доведен до бешенства моими поборами.

Сафар промолчал. На самом деле он думал, насколько откровенен Протарус в своих заявлениях. Он жаждал этой откровенности, потому что не хотел сердить своего могущественного друга.

— А если мы устроим эту публичную церемонию с заклинанием, — сказал Ирадж, — и ты увидишь, что нам грозит еще много трудных лет, а далеко не один, ты сочтешь за честь сообщить об этом. Так?

Сафар попытался улыбкой разрядить ситуацию.

— Только часть этого дела представляется мне исполненной с честью, Ирадж, — сказал он. — В конце концов, на кону стоит моя честь мага. Ведь если пройдет год, а трудности никуда не исчезнут, мне больше не будет веры.

Протарус долго и пристально разглядывал его. Затем улыбнулся в ответ, но глаза остались непроницаемыми.

— Я понимаю, что эта жертва слишком велика, — сказал он.

На этой неутешительной ноте встреча и закончилась.

Когда Сафар уже собрался уходить, король сказал:

— О, чуть не забыл. Капитан моей охраны говорит, что пора бы Лейрии пройти курс переподготовки во дворце.

— Я непременно передам ей, — сказал Сафар.

Как только дверь за ним закрылась, из боковой комнаты вышел Калазарис. За ним следовали Лука и Фари.

— Хорошо, что вы дали нам сигнал задержаться и послушать, ваше величество, — сказал Калазарис. — Разговор получился весьма откровенным. Я обязан сказать, что вы обращались с ним чересчур спокойно, ваше величество. Чересчур.

Вечером экипаж Сафара подъезжал к грандиозному дворцу. Шел такой сильный дождь, что из виду скрылась даже Демонская луна.

— А кто это такая леди Фатина, Сафар? — спросила Лейрия.

— Я толком не знаю, — ответил он. — Говорят, что она пользуется печальной славой.

— Наверное, она все-таки большее собой представляет, — сказала Лейрия, — коли ей удалось заполучить на банкет самого великого визиря.

Сафар отодвинул занавеску и выглянул в окно, но темень стояла такая, что он увидел лишь отражение собственного лица.

— Тут все дело в моем старшем чиновнике, — сказал Сафар. — Не может устоять перед взяткой. Мне бы надо избавиться от него, но с помощью этих нечестно заработанных денег он представляет собой столь эффективную шестеренку, что лучшего администратора во всем Эсмире не сыскать.

— Ты мог бы и отказаться, — сказала Лейрия. — Но, видимо, ты, как и все мужчины города, сгораешь от любопытства увидеть ее. Говорят, что она просто красавица.

— Я никогда не мог разобраться в причинах появления того или иного мероприятия в моем расписании — то ли в результате взятки, то ли мне действительно по долгу службы надо присутствовать. Впрочем, часок побуду — засвидетельствовать почтение, а затем и ускользну.

— Ну а если она к тому же еще и красавица, то это даже лучше, — сказала Лейрия.

Сафар рассмеялся.

— Да еще и с печальной славой, — сказал он. — Не забудь.

Лейрия рассмеялась вместе с ним.

И Сафар отметил, что в этот вечер она чрезвычайно любопытна.

Нериса увидела, как он вошел.

Дождь заставил гостей припоздниться, и она с отчаянием поняла, что Сафар должен прибыть одним из последних. Вечер выдался очень трудный: Нериса изо всех сил была вынуждена изображать из себя очаровательную и остроумную хозяйку перед группой незнакомцев, в то время как она каждую минуту ждала, что Сафар вот-вот появится.

Ей не хотелось, чтобы он подумал, будто вся эта затея устроена только потому, что ей от него что-то нужно. Леди Фатина и сама в состоянии позаботиться о себе, и ей не нужен мужчина — пусть он и сам великий визирь. Нет, просто это ее долг — представиться обществу. Она и так затянула с исполнением этого долга.

Что же касается девической влюбленности в Сафара, то это было давно и осталось именно там — в прошлом. Сафар в то время был настолько добр, что все понял и не стал ее унижать.

Она настраивала себя при встрече с ним оставаться столь же спокойной и холодной, сколь и надлежит быть леди Фатина.

И тут он показался в дверях. Только что там никого не было, и вот уже ливрейный лакей ведет его.

Кто-то указал на нее, он поднял голову и улыбнулся, когда взгляды их встретились.

Нериса потеряла все свое самообладание. Она погибла.

Глаза у него были такими же голубыми, какими она их помнила.

Сафар оцепенел, увидев, как эта женщина идет к нему. Леди Фатина была красива именно так, как и утверждали люди. А может быть, и еще красивее в этом потрясающем черном платье с низким вырезом, обнажающим жемчужного цвета грудь. Наряд тесно облегал ее изящную тонкую фигуру.

Но когда она оказалась рядом и протянула руку, лицо ее оставалось холодным. Эта холодность, как и тонкая улыбка, оттолкнули Сафара. Эта женщина не нуждалась ни в чьих одолжениях. Его чиновник взял взятку ни за что, так тому и быть.

Но вот их пальцы соприкоснулись, и Сафар ощутил ее дрожь. Он заглянул ей в глаза и увидел, как там пляшут золотые искорки. Он увидел губы, изогнутые в знакомой усмешке.

— Это же Нериса, хозяин, — прошипел Гундара из нагрудного кармана. — Нериса!

Но Сафар и так уже все разглядел и понял. Он испытал потрясение, увидев перед собой восставшую после смерти Нерису, превратившуюся в прекрасную леди Фатина.

Нериса тепло и решительно пожала его руку и прошептала:

— Не выдавай меня. — Вслух же громко произнесла: — Как любезно с вашей стороны, лорд Тимур, посетить мое недостойное жилище.

Сафар пробормотал приличествующую случаю фразу.

— Боюсь, мы начали без вас, мой лорд, — сказала Нериса, указывая на столы с яствами. — Но давайте обойдемся без формальных церемоний и присоединимся к остальным, пока вы еще не умерли от голода. И если у вас затем будет хорошее настроение, мы поболтаем, чтобы лучше узнать друг друга.

Сафар пришел в себя настолько, что смог отвесить неловкий поклон. Плохо соображая, он позволил слуге отвести себя к столу.

Только усевшись, он вспомнил, что оставил Лейрию у дверей, не отдав соответствующих распоряжений. Он повернул голову в ее сторону и увидел каменное лицо. Тогда он послал к ней слугу с распоряжением присоединиться к другим охранникам, устроившимся в буфетной. Но когда слуга подошел к ней с посланием, Лейрия яростно помотала головой, что-то прошипела в ответ и ураганом выскочила из помещения.

Когда же слуга вернулся, Сафар не удивился, услыхав переданные слова:

— Прошу вас поблагодарить лорда, но я подожду его в экипаже.

Скверно.

Затем он услышал смех Нерисы — естественный, такой земной смех, вырвавшийся из-под маски, — и полностью забыл о Лейрии.

Дождь хотя и заставил начаться банкет позже, но он же и прервал его раньше. Гости устремились к выходу, говоря, что все было очень мило, но леди должна понять, что в такую непогоду надо побыстрее оказаться дома.

Нериса вежливо в ответ бормотала слова прощания, не сводя при этом глаз с Сафара, застрявшего в отдаленном уголке у веранды. У нее было такое ощущение, что все прошедшие годы сжались всего лишь до нескольких дней. Все старые чувства обновились и стремительным потоком разрушили ее выношенную годами решимость.

Она обзывала себя дурой, полагая, что все эти глупые эмоции взорвались под впечатлением встречи. И пусть даже она сохранила нежные чувства к Сафару, но он вряд ли разделяет эти чувства. Он всего лишь проявлял доброту к беспризорной бродяжке. А доброта — не то же самое, что любовь.

Ей вновь удалось взять себя в руки, и, когда удалился последний гость, она пошла к Сафару походкой такой небрежной и легкой, какой и подобает выступать леди навстречу старому доброму другу.

Когда же она подошла к нему, он вскочил на ноги со словами:

— Нериса, ей-богу, я думал, что ты погибла!

И она рухнула к нему в объятия.

Лейрия, нахохлившись в экипаже, пристально вглядывалась сквозь щель в окно. Даже в этом ливне она различала знакомую фигуру Сафара, расхаживающую на фоне широких стеклянных дверей веранды.

Затем она увидела, как к нему приближается другая фигура, изящная, женская. Сверкнула молния, на мгновение ослепив Лейрию. Когда же зрение к ней вернулось, она увидела, как Сафар и хозяйка дома обнимаются.

Последние следы милосердного заклинания Мефидии о забывчивости исчезли, когда Нериса оказалась в его объятиях.

— Нериса, моя маленькая Нериса, — бормотал Сафар. Он целовал ее волосы, щеки, слезы, текущие из глаз, и так крепко прижимал ее к себе, словно боялся, что она вот-вот превратится в призрак и ускользнет прочь.

Затем их губы встретились, и объятия стали совсем другими. Это произошло так внезапно, что не было времени ни на вопросы, ни даже на удивление.

Нериса ластилась к нему, всхлипывала и шепотом произносила его имя. Она оказалась во сне, в старом добром сне, а Сафар, прижимая к груди, целовал ее и бормотал нежные слова. Но вот сон превратился в явь, она ощутила, что он прижался к ней, и она вскрикнула от радости, открываясь ему навстречу.

Она открыла глаза и увидела отражающееся в стекле окна веранды потрясенное лицо мажордома. Но ей было наплевать, и она лишь взмахнула рукой, отгоняя прислугу, в то время как Сафар подхватил ее на руки.

— Да, да, прошу тебя, да, — шептала она, показывая ему дорогу в апартаменты.

А затем они оказались в большой мягкой постели, яростно срывая одежду друг с друга.

— Сбежав из Валарии, — сказала Нериса попозже, — я устроилась в какой-то караван пареньком-прислугой.

Она улыбнулась воспоминанию, удобнее устраиваясь в объятиях Сафара.

— Мне всегда хорошо удавалась роль мальчишки.

Сафар нежно погладил ее грудь.

— Сейчас бы тебе это так легко не удалось, — сказал он.

Нериса хихикнула.

— И в самом деле, такая проблема возникла довольно скоро, — сказала она. — Я внезапно округлилась, став как старая нянюшка. И в один прекрасный день я не смогла натянуть бриджи на бедра. Затем затрещала по швам рубаха. Пришлось ходить ссутулившись в одежде посвободнее.

— Неужели никто ничего не заподозрил? — спросил Сафар.

Она покачала головой:

— Никто. Правда, несколько раз я замечала на себе странные взгляды, но не более.

— Однако между мальчиком из каравана и богатой леди Фатина лежит огромная пропасть, — сказал Сафар.

— Еще бы, — ответила Нериса. — Хотя в то время мне так не казалось. У меня были деньги. То золото, что ты дал мне. Я вложила часть его в караванные товары, получила неплохую прибыль, вложила больше.

Нериса рассмеялась.

— В общем, я обнаружила в себе талант к торговле. Все эти годы мне здорово помогал живущий во мне маленький воришка, я заключала выгодные сделки и приобретала хорошие товары. Спустя некоторое время я скопила столько, что смогла стать младшим компаньоном одного богатого хозяина каравана.

— Случайно не лорда Фатина? — спросил Сафар.

Нериса скривилась.

— Это верно, что его звали Фатина, — сказала она. — Вот только лордом он не был. Всего лишь купцом. Старым, толстым и добрым. По крайней мере, я считала его добрым. Он относился ко мне как к сыну.

Она вновь рассмеялась.

— Как выяснилось, он имел слабость к хорошеньким мальчикам.

Сафар заерзал:

— Ты хочешь сказать, он?..

— Он… ничего, — сказала Нериса. — Фатина был почтенным старым человеком. Он считал неприличным пользоваться своей слабостью. Я так и не узнала, что он чувствовал по отношению ко мне… или к тому мальчику, за которого он меня принимал… пока он не оказался на смертном ложе. И тут он признался во всем. Клялся, что любил меня. И все завещал мне. Вот так я вновь превратилась в женщину… и его вдову. Иначе завещание не имело бы силы, Никто бы не поверил, что он оставил все свое состояние какому-то мальчишке. Так я придумала наш брак. И для того, чтобы оформить необходимые документы, заплатила определенные суммы определенным людям. Ни у кого и вопроса не возникло, почему старик обалдел настолько, что все завешал какой-то алчной бабенке. Но тем не менее пошли слухи, что я убила его. Особенно после того, как я устроила так, что он превратился в дворянина.

— И никто в этом не усомнился? — спросил Сафар.

Нериса оперлась на локоть и усмехнулась. Глядя на нее, Сафар ощутил, как в сердце его зашевелилась любовь, а не только младшая сестра этого чувства — нежность.

— Можно играть и роль короля, — сказала она, — если играешь ее хорошо. Особенно, когда при этом у тебя есть еще и деньги. Кроме того, в Эсмире царил такой хаос, что все встало с ног на голову. Я воспользовалась этим хаосом, направляя караваны туда, куда больше никто не отваживался. И в общем, на трудностях одних, должна признаться, я делала деньги. Но ведь я доставляла им то, в чем они нуждались, и скупала у них то, что им больше не требовалось. И утешала себя мыслью, что я сама дитя несчастья. А потому имею кое-какие права.

— Я тоже так думаю, — сказал Сафар. — Некогда, правда, я утверждал обратное. — Он улыбнулся воспоминанию. — Но в этом мире слишком много страшных воров, воров, которые похищают мечты. Которые ломают тебя. Воров, которые готовы убить все, что ты любишь, при этом требуя, чтобы ты присутствовал при процессе убийства. А потом воруют сердце из твоего тела, чтобы изготовить какое-нибудь магическое снадобье.

Нериса обхватила его и руками и ногами, пытаясь своим мягким телом защитить его от всех обрушившихся на него испытаний и мук.

Она была Нерисой, воровкой из Валарии, и не собиралась позволять обижать кому бы то ни было человека, которого она любила.

Позже она отвела его в детскую, познакомиться с Палимаком. Ребенок проснулся, щуря сонные глазки на свет свечи.

Нериса взяла его на руки, и на Сафара глянуло маленькое пухленькое существо с темными глазами, оливкового цвета кожей и перламутровыми молочными зубами.

— Это Сафар, — сказала она ребенку. — Тот самый, о котором я все время рассказывала тебе. — Она взволнованно улыбнулась Сафару. — А это Палимак. Мой сын.

Палимак повернул пухленькое личико и посмотрел на Сафара, восторженно дергая ножками и улыбаясь. Глазенки его вспыхнули, и потрясенный Сафар увидел, как сонная дымка сменилась желтым сверканьем.

Демонским желтым!

Сердце Нерисы отчаянно застучало, когда она увидела выражение лица ее любимого человека.

Сафар изобразил слабую улыбку и протянул руку. Палимак ухватился за указательный палец.

— Да он силач! — сказал Сафар, извлекая комплимент из глубины своего замешательства.

Нериса отвернулась к ребенку, скрывая свои чувства.

— Конечно, он силач, — сказала она. — Разве не так, мой Палимак? Самый сильный малыш во всем мире!

Ребенок радостно засмеялся. Но тут его вырвало, и он перепачкал и себя, и ночной халат Нерисы.

— Ох, какой же ты плохой мальчик! — рассердилась Нериса. — Я тебя показываю, а ты ведешь себя как поросенок!

И она расплакалась.

Сафар присел с ней рядом и обнял и Нерису и Палимака.

— Что ты плачешь? — спросил он. — С детьми всегда такие неприятности происходят. Такие уж они! Тем не менее мы их любим. Ты спроси у моих сестер, сколько я им неприятностей доставлял! Только спроси. Они тебе поведают, каким отвратительным я был мальчишкой.

Но слова его не успокоили Нерису, а лишь разозлили.

— Да я не из-за этого плачу! — сказала она. — Ты же сам знаешь!

Она извлекла из кармана халата какой-то предмет и бросила его на постель.

— Вот! — сказала она. — Вот твой проклятый старый нож.

Сафар уставился на кинжал. На тот самый серебряный кинжал, который давным-давно подарил ему Коралин.

Нериса вытерла глаза, успокаиваясь.

— Вот затем я и приехала сюда, — сказала она. — Чтобы вернуть этот кинжал. Он твой. Зря хранила. Я к тому же оказалась дурой, тупой, слабенькой дурочкой, решила доставить его сама, а не послать с курьером.

Палимак расплакался, рассердив Нерису.

— Только посмотри, что ты наделал!

Сафар смутился.

— Что же я наделал?

— Я же заметила то выражение на твоем лице, — сказала Нериса. — Ты решил, что перед тобой монстр! Получеловек-полудемон, выродок. Пропади ты пропадом! В конце концов я получила то, о чем мечтала. Осуществила свою девическую мечту. Я повстречалась с моей великой мечтой, Сафаром Тимуром. С человеком такой доброты, что может понять вся и всех. — Она горько рассмеялась. — Как же я заблуждалась. Ничего, это будет хорошим уроком для меня. Ну а теперь Палимак и я заживем своей жизнью. И пропади ты пропадом! Да пропади и я пропадом, что позволила тебе так одурачить меня!

Сафар и сам начал сердиться.

— Это нечестно, — сказал он. — По крайней мере, ты могла бы предупредить меня. По крайней мере, ты могла бы…

Тут вмешался чей-то голос:

— Заткнись, заткнись, за-аткнись-сь!

Сафар хлопнул по карману своей туники.

— А ну прекратите, — сказал он. — Я сейчас не в том настроении, чтобы слушать ваши ссоры с Гундари.

Маленький Фаворит выскочил из кармана на постель и уперся ручками в узенькие бедра.

— Это я не Гундари говорю: «Заткнись», — сказал он.

Он быстро оглядел Сафара, Нерису, затем Палимака. И взгляд его вновь обратился на Сафара.

— Это я тебе говорил: «Заткнись», хозяин, — сказал он. — И тебе, Нериса, тоже. — Он вздохнул. — Ты первая за тысячу лет дала мне сладость, — сказал он Нерисе. — А ты, — сказал он Сафару, — был вполне приличным хозяином. Иначе я бы вообще с вами не разговаривал. В конце концов, если вы намерены совершить обычную для людей глупую ошибку, какое мне дело? Но все же я не могу не вмешаться. Поэтому и говорю: «Заткнись!»

— Какую ошибку? — спросила Нериса.

— Он думает, что у тебя был муж, — сказал он Нерисе. — Муж-демон.

— А она думает, что тебе ни к чему на руках маленький монстр и женщина, которая спала с демоном.

— У меня не было мужа, — сказала Нериса. — Ни демона, ни наоборот. Палимак — подкидыш. Беспризорник. Как и я.

— А мне все равно, спала ты с кем-то или не спала, — сказал Сафар. — Это вообще не мое дело. А если ты думаешь, что я считаю Палимака монстром только потому, что он наполовину демон, то ты очень далека от истины. Он ребенок. Я люблю детей. Спроси у моей матери. Спроси у отца.

— Ну, теперь видите? — сказал Гундара. — Вот такая путаница.

Он стал увеличиваться в размерах, пока не дотянулся до подбородка Палимака и не пощекотал его. Малыш захихикал от удовольствия.

— Почему бы вам не оставить его со мной? — сказал Гундара. — А сами бы отправились в спальню да занялись тем, чем сами считаете необходимым, чтобы заслужить прощение друг у друга.

Маленький Фаворит и ухом не повел, когда двое возлюбленных что-то зашептали, а потом и выскользнули из детской. Он полностью был увлечен малышом со сверкающими желтыми глазами.

— Какая симпатичная штучка, — сказал он. — Глазки прямо как у меня. Ты уже умеешь разговаривать?

Палимак загугукал и засучил ножками и ручками.

— Похоже, что нет, — сказал Гундара.

Он сделался поменьше и прыгнул на грудь малыша. Там он стал строить забавные лягушачьи мордочки, и Палимак, сияя глазами еще ярче, рассмеялся.

— Знаешь, как сказать: «Заткнись»? — спросил Гундара. — Слушай и повторяй. Скажи: заткнись. Заткнись. Зааткнис-сь!

И Палимак произнес свое первое слово:

— Заткнись!

— Вот это по-нашему, — сказал Гундара. — Разве мамка утром не удивится?

— Заткнись, заткнись, — воскликнул малыш. — Заткнись, за-аткнис-сь!

— Насколько мне известно, — сказал Калазарис, — лорд Тимур и эта женщина уже несколько недель проводят время только друг с другом.

— Именно так, мой господин, — сказала Лейрия. Она повернулась к Протарусу: — Информацию лорд Калазарис черпает из моих ежедневных докладов, ваше величество. Докладов, о которых распорядились вы.

Протарус улыбнулся.

— Я хотел услышать об этом из твоих собственных уст, Лейрия, — сказал он.

— Вот и услышали, ваше величество, — сказала она. — Если не считать нескольких часов, которые лорд Тимур уделяет делам, они не расстаются с леди Фатина с того вечера, как встретились.

— Разве это не тревожит тебя, Лейрия? — спросил Калазарис. — Мне казалось, что вы с лордом Тимуром вот уже несколько лет являлись любовниками.

Лейрия пожала плечами.

— Это был мой долг, — сказала она. — Королю известно об этом.

Протарус хихикнул.

— И долг этот не был приятным, — сказал он Калазарису. — Сафар Тимур, мой друг, может быть, и великий визирь Эсмира, но в постели не так велик. — Он обратился к Лейрии: — Не так ли, моя милая?

— У меня мало опыта общения с мужчинами, ваше величество, — сказала она. — А вы такой лев, сир, что меня на других просто не остается.

Протарус разразился хохотом.

— Теперь-то ты понял? — сказал он Калазарису, вытирая глаза. — Уж коли я затаскиваю женщину в постель, то она там и остается! Ты только послушай, как плач поднимается в моем гареме, когда я выбираю одну из них на ночь, а остальным приходится дожидаться своей очереди!

Калазарис усмехнулся.

— Всему Эсмиру известна ваша мощь, ваше величество, — сказал он.

Калазарис оценил Лейрию. С первого же раза, когда он увидел восхищение в глазах Лейрии, обращенных на Сафара, он понял, что в один прекрасный день она ему пригодится. И фортуна так распорядилась, что Сафар предал ее, тем самым давая повод Лейрии к мщению. Иначе, даже несмотря на королевское распоряжение, он, Калазарис, не смог бы до конца доверять ее докладам о деятельности Сафара.

— Я думаю, в данный момент мы можем тебя не задерживать, Лейрия, — сказал он. — Завтра в это же самое время придешь ко мне с докладом.

Лейрия, на военный манер, коснулась эфеса сабли и низко поклонилась.

— Очень хорошо, мой господин, — сказала она и вышла.

Протарус задумчиво уставился ей вслед. Затем сказал:

— Должно быть, эта Фатина прехорошенькое создание, коли так приворожила Сафара.

— Она действительно прекрасна, ваше величество, — сказал Калазарис. — Я бы и сам был не против сдаться ей в плен.

— Сомневаюсь, что тебе представится такая возможность, — сказал Протарус. — Лорд Тимур просил у меня разрешения обвенчаться с ней.

Калазарис поднял брови.

— И вы разрешили, ваше величество?

— А почему я должен ему отказать? — ответил Протарус. — Это обычная просьба, с которой мой придворный обращается ко мне согласно закону. Я еще никому не отказал.

— Но мы же ничего не знаем об этой женщине, ваше величество, — сказал Калазарис. — Уже одного этого достаточно, чтобы мы проявили осторожность. Мои шпионы весь Эсмир изрыскали, собирая информацию о ней. И не преуспели. Она словно вдруг откуда-то взялась в один прекрасный день. Богатая дворянка, о которой никто никогда ничего не слышал ранее.

— И к тому же у нее ребенок, — сказал Протарус.

— Да, но чей это ребенок, ваше величество? Тоже тайна.

— Просто не могу представить себе мужчину, который хотел бы обвенчаться с женщиной, бывшей подстилкой другого, — сказал король. — Пусть она и красавица.

— Именно это же чувствую и я, ваше величество, — сказал Калазарис. — И это еще больше усиливает мои подозрения.

— Ты считаешь ее опасной?

— Она не похожа ни на одну из женщин Эсмира, — сказал Калазарис. — Ей каким-то образом удалось сделаться богатой. Чрезвычайно богатой. И она продолжает богатеть каждый день, проявляя поразительную проницательность в делах. Леди Фатина не отвечала взаимностью ни одному мужчине, пока не повстречалась с лордом Тимуром. Но и с ним она не консультируется относительно своих дел, насколько мне известно.

— Ты думаешь, она может влиять на него?

— Возможно допущение, ваше величество. Она женщина с ярко выраженной силой воли. И с амбициями.

Протарус заерзал, постукивая кольцами по подлокотнику трона. Затем сказал:

— Да, пожалуй, она такова. И уже очаровала моего великого визиря. Что же будет дальше?

— Вот именно, ваше величество, — сказал Калазарис. — Что будет дальше?

26. Там, где поджидают добычу вороны

Великий дворец Занзера, место призрачных залов, по ночам наполнялся криками и заговорщицкими шепотками, дующими по темным коридорам подобно иссушающим ветрам. Он провонял интригами и предательствами минувших столетий. За эти годы здесь пролилось немало крови, и кое-где на камнях еще оставались черные пятна недавних убийств.

В этом дворце вознеслось и пало много королей, но не осталось ни одного памятника, отмечающего их благородные поступки. Конец каждого правления объявлялся темным посланником — наемным убийцей. А начало отмечалось торчащей над главными городскими воротами очередной королевской головой. И первыми восхваляли имя нового монарха пирующие вороны.

И теперь, при новом короле, Ирадже Протарусе, интрига и предательство процветали так же, как и прежде. Семь долгих лет ожидали вороны, пока вокруг короля, отталкивая в сторону старых друзей и преданных адъютантов, столпятся амбициозные и испуганные люди. Так всегда случалось в великом дворце Занзера. И скорее всего, так будет.

Сафар сразу же ощутил запах опасности, когда вошел через громадные двери, а стражники отсалютовали великому визирю. В воздухе присутствовала серная вонь темной магии, а каменный идол под его официальной туникой предупреждающе запульсировал.

В том, что Сафара вызвали к королю, не было ничего необычного, однако, когда он шагал по дворцу — Лейрия в нескольких шагах позади, — множество глаз провожали его. Кто-то смотрел задумчиво, в некоторых глазах откровенно сверкала ненависть, но большинство — как хотелось верить Сафару — смотрели сочувствующе.

Когда он оказался у дверей в личные апартаменты Ираджа, они открылись и три существа, униженно кланяясь и приговаривая «Да, ваше величество», спиной выбрались из зала.

Стражник закрыл двери, троица повернулась, и каждый из них по-разному отреагировал на появление Сафара.

Первый, Калазарис, обрадовался.

— Доброе утро, лорд Тимур, — сказал он. — Надеюсь, и день сложится для вас удачно.

— Спасибо, и я надеюсь, — сказал Сафар, кивая главному шпиону.

Второй, король Лука, повел себя надменно.

— Великому визирю, — только и сказал он, кивком отмечая присутствие Сафара.

Сафар тоже кивнул в ответ, но ничего не ответил.

Третий, лорд Фари, выглядел взволнованным.

— Рад вас видеть, лорд Тимур, — сказал он. — Давненько я не имел счастья пребывать в вашей компании. Может быть, как-нибудь вечерком посетите меня в моем недостойном доме?

Сафар слегка склонил голову.

— Быть вашим гостем, лорд Фари, для меня большая честь, — сказал он.

— Да, да, — сказал старый демон. — Конечно, вы ведь всегда так заняты, великий визирь, что вряд ли скоро сможете выбраться ко мне.

— Для вас я всегда свободен, лорд Фари, — ответил Сафар. Он не мог удержаться от того, чтобы не поддразнить демона.

Фари напряженно сцепил когти.

— Пусть наши чиновники переговорят и устроят удобное для нас время, — сказал он.

— Благодарю вас, лорд, — проговорил Сафар, вновь слегка склоняя голову — Я с нетерпением жду вашего любезного приглашения.

Появившийся стражник предложил Сафару пройти в королевские покои. Сафар вежливо раскланялся с троицей и вошел в двери, оставив Лейрию в приемной.

Ирадж сидел за письменным столом, просматривая какие-то доклады. Во всяком случае, делал вид. Низко склонив голову, он держал перед собой бумаги, но взгляд его был устремлен в одну точку, а не на слова и цифры, что указывало на сосредоточенность короля совсем на другом предмете.

Сафар кашлянул, Ирадж вскинул голову и улыбнулся. Но глаза оставались холодными.

— А, вот и ты, Сафар, — сказал он. — Выпей. Устраивайся поудобнее.

Сафар сел и налил себе бокал бренди.

Ирадж сделал вид, что вновь занят бумагами, но пальцы в перстнях выдавали его, постукивая по подлокотнику кресла.

Наконец Ирадж кивнул, отбросил бумаги и поднял голову.

— Видишь ли, Сафар, я чувствую себя несколько неловко, — сказал он. — Но я должен поговорить с тобой как мужчина с мужчиной и как друг.

Сафар, ощутив, как нагревается каменный идол, тоже почувствовал себя неловко.

Он улыбнулся и сказал:

— Я всегда готов, Ирадж.

— Речь идет о твоей просьбе жениться на леди Фатина.

— И что же?

— А ты уверен, что поступаешь мудро, друг мой? — спросил Ирадж. — Насколько мне известно, она красавица. И я поздравляю тебя с тем, что у тебя есть вкус. Но жениться!

— Я люблю ее, Ирадж, — сказал Сафар. — В Кирании, если люди любят, то, как правило, женятся.

Ирадж нервно рассмеялся.

— Так ведь это в Кирании, — сказал он. — А ты ведь теперь не какой-нибудь там сын гончара. Ты великий визирь — второй после меня по значимости человек королевства. Ты можешь обладать любой женщиной по выбору. Хочешь — тащи ее в постель, хочешь — женись, уж если так охота.

— Я понимаю, Ирадж, — сказал Сафар. — Так вот леди Фатина я выбрал именно исходя из этих двух точек зрения.

— Но она может не соответствовать тебе, — сказал Ирадж, — хоть и красавица.

— Для меня она как раз та, которую вряд ли заслуживает сын простого гончара. К тому же она тоже меня любит. Что же мне еще требовать от женщины?

— А я вот что думаю, — сказал Ирадж, наваливаясь грудью на стол. — Тут присутствует обычное романтическое влечение. Ты и сам знаешь свою слабость в этом вопросе. Помнишь Астарию? Тебе казалось, что свет клином сошелся на ней. Ты о своей любви к ней возвестил горам. И даже просил ее стать твоей невестой. И она посмеялась над тобой, если ты помнишь.

— А эта женщина не стала смеяться, — сказал Сафар.

Ирадж с минуту всматривался в Сафара, затем сказал:

— Я спрашиваю лишь потому, что надеюсь, ты передумаешь. — Сафар хотел уже возразить, но Ирадж поднял руку, останавливая его. — Я знаю, что ты упрям, Сафар, — сказал он, — поэтому не отвечай сразу же. Подумай день или два, и мы еще раз переговорим. Я прошу тебя как друг.

Сафар подавил в себе возражение.

— Хорошо, Ирадж, — сказал он. — Я сделаю, как ты просишь.

Он не собирался менять своего решения, но время ему требовалось для того, чтобы выяснить: что же вокруг происходит и как себя вести в сложившейся ситуации. Он попытался шуткой внести облегчение в разговор.

— Если тетушка Ирадж хочет, чтобы я денька два поостыл, она своего добилась.

Протарус не ответил. Глаза его застыли, словно устремленные в отдаленную точку пространства. Но тут же в них проявилась тревога.

— Что ж, с одной проблемой справились достаточно легко, — сказал он, изображая веселье. — Давай займемся следующей.

— Которой?

— Боюсь, что она тоже довольно деликатная, мой друг, — сказал он. — Поэтому постарайся рассуждать здраво, как и раньше.

— Я постараюсь.

— Дело касается заклинания, — сказал Ирадж. — Того самого, обращенного к богам с вопросом, что ждет нас в будущем.

Сафар застонал и, потеряв бдительность, даже криво ухмыльнулся.

— Так вот чем мои коллеги занимались здесь, — сказал он. — А я-то думал, они собрались, чтобы воспеть нашего короля.

Ирадж нахмурился.

— Они ничего не имеют против тебя, — отрезал он. — Я бы не позволил им этого.

Сафар сразу же распознал ложь.

— Ну разумеется, ты бы не позволил, Ирадж, — сказал он. — В конце концов, мы же кровные братья. А ни один порядочный человек не позволит, чтобы оговаривали его кровного брата.

Ирадж смерил его холодным взглядом.

— Ни за что не позволит, — согласился он. Щека у него дернулась. И тем не менее он решительно добавил: — Ни за что!

— И что же нового предлагают мои друзья относительно этого заклинания? — спросил Сафар.

— Фари предлагает компромисс, — сказал Ирадж. — Пусть будет два года, а не один. Мои подданные и этому будут рады. Два года — не слишком долгий срок ожидания эры великого благословения.

— О, даже и название придумали? — сказал Сафар. — Эра великого благословения?

— Назови как хочешь, — сказал Ирадж. — Лишь бы звучало положительно. Смысл же в том, о чем мы и хотим сказать, и сказать весьма решительно, что дела пойдут все лучше и лучше, если только мы принесем соответствующие жертвы богам и наберемся терпения.

— Я отвечу так же, как и раньше, Ирадж, — сказал Сафар. — Я не буду лгать. Два года — такая же ложь, как и один. Или три, или даже пять.

Протарус встревожился.

— Пять лет! — сказал он. — Но ведь ты же не думаешь, что нам придется ждать так долго?

— Да я понятия не имею, — сказал Сафар. — И именно в этом все и дело. И никто не знает. Ни бросальщик костей, ни гадатель по внутренностям, ни любой другой звездочет твоего королевства. Все символы пусты и ничего не сообщают. Такое ощущение, что боги нас не слышат.

— Смеху подобно, — сказал, вспыхивая, Ирадж. — Как это не слышат? Еще как слышат. Иначе как же я оказался на троне? Кто же направлял меня, если не боги? К тому же есть и Демонская луна. И поднимающаяся комета. Твое давнее видение. Все эти знаки предписаны самими небесами!

Сафар счел за благо не спорить. Ирадж зациклился на «божественном предназначении», на той идее, которую они обсуждали еще в юношестве. Но спорить сейчас не только бессмысленно, но и опасно.

— Не знаю, каковы причины, — сказал он, — но сейчас боги молчат.

— Ну так ты скажи за них, — возмутился Ирадж. — Скажи, что через два года все будет хорошо. Предположение не хуже любого другого.

— Я не могу, — сказал Сафар.

— Это оскорбляет твое драгоценное достоинство, — фыркнул Ирадж.

— Что-то вроде этого, — ответил Сафар.

— А вот Фари такие проблемы не беспокоят, — сказал Ирадж. — Он рассказывал, что при Манасии проделывал такие штуки неоднократно.

— Вот и посмотри, чем закончил Манасия, — сказал Сафар.

Ирадж сверкнул глазами.

— Дело не в этом, — сказал он. — Я говорил о достоинстве, а не о Манасии.

— Ну что ж, коли Фари привык лгать, — сказал Сафар, — то пусть и продолжает. Пусть и займется всем этим делом. Празднествами, жертвоприношениями, молитвами. А затем и большой ложью. И дайте мне знать, на какое число все это назначено, чтобы я куда-нибудь скрылся.

— Перестань глупить! — воскликнул Ирадж. — Ты же мой великий визирь! Все решат, что ты встал в оппозицию ко мне и скрылся, чтобы своим отсутствием выразить свое неудовольствие.

— Так дело все-таки в моей позиции? — спросил Сафар.

— Ну хорошо, хорошо, — ответил Ирадж, успокаиваясь. И одарил Сафара своей улыбкой. — Сделай, как я прошу. Просто одолжение другу.

— Не надо спекулировать дружбой, — предостерегающе сказал Сафар. — Вовлекать ее в это дело — губительная ошибка.

Ирадж задрожал от ярости. Сафар уже решил, что друг его сейчас потеряет контроль над собой.

Внезапно Протарус расслабился. Он глубоко вздохнул, опустошил кубок и вздохнул еще раз.

— Какой же ты трудный человек, Сафар Тимур, — сказал он. — Такой же непреклонный, как твои горы.

— Я вовсе не из гордости так поступаю, — сказал Сафар. — Просто меня так воспитали.

— Ну так слава богам, — рассмеялся Ирадж, — что у меня лишь один друг из Кирании. Иначе я давно бы уже сошел с ума.

— Очевидно, что объяснение здесь может быть только одно, ваше величество, — сказал лорд Фари. — Ясно, что великий визирь сошел с ума.

Протарус посмотрел на него с удивлением.

— Сафар сошел с ума? — сказал он. — Да что ты, он всегда был самым здравомыслящим из людей. Конечно, у него были свои глупые причуды типа Хадин, этой навязчивой идеи. Но безумие?

Фари, Лука и Калазарис вели короля по узкому коридору к комнатам, где некогда король Манасия занимался некромантией. Во влажной атмосфере носились запахи бальзамирующих составов, а шаги идущих звучали так неестественно громко, словно действие происходило в нереальном мире.

— Если мне будет позволено сказать, ваше величество, — сказал Фари, — безумие — это то состояние, с которым постоянно приходится сражаться всем магам. Я очень стар и знаю, о чем говорю. Мне довелось повидать немало юных магов, не устоявших против тех сил, которые они же и вызвали. А лорд Тимур забыл, что настоящим могуществом обладает лишь король и магией манипулирует визирь лишь с его монаршьего соизволенья. В конце концов, король правит божественным повелением. Так устроен мир, о чем и объявили нам боги давным-давно.

Лука фыркнул.

— Как же еще это и назвать, если не сумасшествием? — сказал он. — Только сумасшедший станет играть в такие опасные игры. Ведь он имеет дело не с простым монархом. А с королем королей. Абсолютным правителем всего Эсмира.

— Больше всего меня беспокоит его точка зрения на то, что будто бы я собираюсь каким-то образом нанести вред моим подданным, — сказал Ирадж. — Все мои цели — вся моя жизнь — были направлены как раз в противоположную сторону. Я для всех хотел только хорошего. И действительно жду не дождусь наступления эры великого благословения. Мира и процветания, как для людей, так и для демонов. Более того, именно об этом я ему и рассказывал много лет назад, когда мы были еще мальчишками. И я с тех пор лишь окреп в этой решимости. Я считаю ее своей священной обязанностью.

— Но основа проблемы, ваше величество, заключается в том, что лорд Тимур не просто сумасшедший, он — могущественный безумец, — сказал Калазарис. — И это не спекуляция, ваше величество, а факт, подтвержденный моими лучшими шпионами. Лорд Тимур не раз высказывался в том смысле, что гораздо более популярен, нежели ваше величество. Он всерьез полагает, что его обожают все ваши подданные. И что ему надлежит быть королем, а не вам. Вот почему он и проявляет непокорность вашему величеству. Он считает свою репутацию важнее вашей.

К тому времени, когда они вошли в некромантиум короля Манасии, Ирадж был доведен до кипения. Стараясь уберечь гнев короля от напрасного расплескивания, троица принялась показывать ему различные интересные предметы.

Заправлял всем старый демон-маг Фари.

— Видите это, ваше величество? — сказал он, показывая на пробирку, покрытую магическими символами. — В ней содержится напиток, который во много раз усилил бы даже такую могучую способность применительно к женщинам, как вашу. Одна капля на стакан вина, и вы доставите удовольствие сотне девиц.

Затем он продемонстрировал небольшой кошелек. Из него он высыпал на ладонь пригоршню редких драгоценных камней.

— При соответствующем заклинании, ваше величество, — сказал он, — эти камни многократно умножаются числом. Я упоминал об их существовании лорду Тимуру, говоря, что они могли бы помочь решить ваши финансовые затруднения, но он заявил, что тут пахнет черной магией, злой магией, и запретил мне говорить о них.

Затем он взялся за череп, несомненно принадлежавший некогда волку.

— А вот амулет, с помощью которого можно изменять облик, ваше величество, — сказал он. — При мудром применении вы, ваше величество, обрели бы удивительное могущество. Магическое могущество, ваше величество. А это, простите за дерзость, единственное, чего вам недостает. Да что говорить, ваше величество, с таким магическим могуществом вы преспокойно обходились бы без магов, ну разве что необходимые остались для рутинных обязанностей каждого дня.

— И тогда я стал бы подобен Алиссарьяну, — пробормотал Протарус.

— Да, ваше величество, — сказал Фари. — Вы стали бы владыкой обоих миров. Материального и духовного.

— И мне не понадобился бы Сафар, — сказал Ирадж.

Фари пожал плечами.

— Об этом я не думал, — сказал он. — Лорд Тимур настолько могущественный маг, что даже мысль такая в голову не приходит. Но скорее всего вы правы. Он бы вам не понадобился. — Он хихикнул. — Кстати, и я бы тоже. Разве что вы, ваше величество, захотели бы меня взять в наставники в овладении магическими искусствами.

— А разве Сафар отказался бы?

Фари вновь пожал плечами.

— Тут вам лучше судить, ваше величество, — сказал он. — В конце концов, вы были друзьями много лет.

Ирадж стал развивать мысль.

— Но если бы так произошло, — сказал он, — то я бы смог объявить о наступлении эры великого благословения.

Троица продемонстрировала удивление.

— Ну конечно, — сказал Лука.

— Почему бы и нет? — присоединился Калазарис.

— Я должен подумать об этом, — сказал Протарус. — Не хочется отвечать сразу. А то неизбежны ошибки и разочарования.

— Эту истину следовало бы высечь на камне, ваше величество, — сказал Калазарис. — Именно неторопливое раздумье и отличает хорошее от великого.

В этот момент послышался какой-то пронзительный свист. Четыре головы — две человеческие и две демонские — повернулись на этот звук. Он доносился из небольшого перегонного куба, сделанного из хрусталя, украшенного драгоценными камнями и стоящего на эбонитовой подставке. Куб затыкался шарообразной пробкой, переливающейся лиловатым цветом.

Лука обнажил клыки в сладострастной улыбке.

— Вот еще чего вы не видели, ваше величество! — сказал он.

— Чего? — заинтересованно спросил Ирадж.

— Мы приготовили для вас, ваше величество, небольшое развлечение, — сказал Фари.

— Вообще-то ничего запланированного тут нет, — добавил Калазарис. — Все зависело от удачи. Мы молились, чтобы это произошло именно тогда, когда вы окажетесь здесь и сможете увидеть.

— Ненавижу повторяться, — сказал Ирадж. — Но все же что именно?

Хихикая, троица заговорщиков подвела короля к перегонному кубу. Как только он подошел, звук прекратился, а световая пульсация превратилась в ровное свечение.

— Загляните туда, ваше величество, — сказал Фари. — Гарантирую, что вас ждет восхитительное зрелище.

Ирадж с выжидательной улыбкой на губах уставился в куб.

Сформировались какие-то образы.

Король разинул рот.

— О боги, — сказал он. — Да она же прекрасна!

Нерисе показалось, что она слышит чьи-то голоса. Она заворочалась в ванной, приподнимая голову над ароматной водой. Оглядевшись, она не заметила ничего необычного в огромной мраморной ванной комнате. Легкая дымка поднималась над водой ванны, столь громадной, что в ней с легкостью поместились бы четыре Нерисы и вольготно раскинули бы свои члены, дабы позволить ласковой воде обмыть каждую складочку тела.

Убедившись, что вокруг никого нет, а услышанные голоса вызваны ее воображением, она вновь расслабилась, издав вздох восхищения.

Леди Фатина хоть и была богатейшей из женщин, но большую часть жизни провела с грязными караванами, собирая свое состояние. А когда она была всего лишь девочкой Нерисой, то устраивала ванные в бочках с холодной дождевой водой под крышами трущоб.

Абубенсу много хвастался видом дома, восхваляя детскую, переделанную в точном соответствии с пожеланиями хозяйки, но ни словом не помянул ванную комнату. Когда же Нериса открыла для себя ее, то неистово возблагодарила того бога, что создал такую роскошь.

Нериса взялась за огромную губку, плавающую на поверхности воды. С полочки она достала искусно сделанную бутылочку с маслами для принятия ванн — один из подарков, что прислали ей те гости, которых она любезно пригласила на свой банкет. Жидкость в бутылочке была столь густого лилового цвета, что даже светилась.

Она вытащила шарообразную пробку, вылила масло на губку, заткнула бутылочку и стала наносить драгоценную благоухающую жидкость на тело. На шею, на грудь, на плоский живот, на бедра, на икры — вниз до самых кончиков ног, а затем заново вверх, пока вся не заблестела. У нее было такое ощущение, словно все ее тело оказалось обтянуто плотной теплой перчаткой.

Нериса издала еще один протяжный вздох. Она еще никогда не ощущала себя такой чистой, такой изнеженной, такой…

Ей вновь показалось, что она слышит голоса.

Она уронила губку в воду и подняла глаза. Но никого и ничего вокруг не было.

Тут она услыхала высокий пронзительный голосок и улыбнулась.

Минуту спустя вошла Скани, прижимая к боку Палимака.

— Лорд Тимур здесь, моя леди, — объявила нянечка.

— Спасибо, Скани, — ответила Нериса. — Скажи, что я выйду к нему, как только приму ванну.

Скани кивнула:

— Да, моя леди.

Нериса улыбнулась, поглядев на ребенка.

— Ну а как мой дорогой Палимак? — сказала она.

Малыш ткнул в ее сторону указательным пальцем.

— Заткнись! — сказал он.

Скани вздрогнула.

— Нельзя так разговаривать с матерью, — нахмурилась она.

Палимак вновь вытянул палец, но указывая ниже.

— Заткнись! — сказал он сердито.

— Тише, дитя! — проговорила Скани. — Молодой ты господин или нет, а только старая Скани спустит тебе шкуру с задницы, если ты так будешь говорить.

— Не обращай на него внимания, — сказала Нериса. — Он просто старается быть на виду. Если мы не будем обращать на него внимание, он перестанет.

Но Скани огорчилась. Это был удар по ее искусству воспитательницы.

— Понятия не имею, где он мог нахвататься таких слов, моя леди! — сказала она. — Уж я-то точно таких слов не употребляю.

— Заткнись! — вмешался Палимак. Он так завертелся, что Скани была вынуждена опустить его на пол и позволить встать на ножки.

— Прекрати, Палимак! — воскликнула Скани. Но ребенок не обратил на нее внимания. Встав на четвереньки, он двинулся по влажному мраморному полу и остановился, только добравшись до ванны.

Глаза его засветились желтым, когда взгляд упал на бутылочку с маслом для ванн.

— Заткнись! — потребовал он.

Он хлопнул ладошкой по бутылке, и та покачнулась.

— Заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!

И тут, к потрясению обеих женщин, он так наподдал бутылочке, что та полетела с края ванны.

Во все стороны брызнули осколки.

Ирадж отпрянул назад, когда образ взорвался у него перед глазами.

— Маленький шлюхин сын! — рявкнул он.

Тут он посмотрел на куб, увидел, что тот стоит целым и невредимым, и понял, что ничего страшного не произошло. Он от души расхохотался, хлопая ладонями по бедрам.

— Все это выглядело так, словно маленький ублюдок догадался, что мы подглядываем за его мамашей, — фыркнул он.

Трое его новых друзей смеялись вместе с ним.

— Ну а теперь скажите, ваше величество, — сказал Калазарис, — ну разве она не прекрасна?

Ирадж вновь глянул на куб. Он припомнил образ обнаженной купающейся Нерисы, и во рту у него внезапно пересохло. Он почти ощущал запах ее ароматной женской плоти среди благовонных испарений воды.

— Да, — сказал он хрипло.

— Даже я был тронут, ваше величество, — сказал Лука. — А ведь я демон, и меня мало привлекают формы женщин-людей.

— Это блюдо скорее подобает столу короля, — сказал Фари, — а не простолюдину Тимуру.

Глаза Ираджа сузились.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Предлагаю? Да что вы, совсем ничего, ваше величество, — сказал Фари. — Я всего лишь отмечаю очевидное.

— Но лорд Тимур действительно показал себя ревностным сторонником и другом его величества, — сказал Калазарис, обращаясь к остальным.

— Так-то оно вроде и так, — сказал Лука. — И он сам об этом не раз нам говорил… когда ему было выгодно.

— А может быть, это как раз тот самый случай, когда проверяется истинность дружбы, ваше величество, — сказал Калазарис. — Посмотреть, так ли уж глубоки его чувства к вам.

Протарус облизнул сухие губы. Пальцы его забарабанили по пробке куба. Затем он кивнул. Решение было принято.

— Как я понимаю, — сказал он, — Сафар не оставил мне выбора.

— В прошлом Ирадж всегда прислушивался к тому, что я говорю, — сказал Сафар Нерисе. — Он необязательно делал так, как я ему советовал, да и я не всегда поступал, как ему хотелось, но на наших отношениях это не отражалось. По крайней мере, он ничем своего охлаждения ко мне не выказывал.

Стояла ночь, и двое влюбленных, положив между собою Палимака, устроились на постели Нерисы. С того происшествия в ванной ребенок проявлял все признаки беспокойства и мучился кошмарами. По настоянию Сафара Нериса перенесла его к ним на постель, и теперь ребенок спал безмятежно, сунув большой палец в рот.

— Мы вовсе не должны быть мужем и женой, Сафар, — сказала Нериса. — Если хочешь, я буду просто твоей наложницей. Или, поскольку я женщина состоятельная, ты будешь моим любовником.

Сафар улыбнулся, но улыбка недолго блуждала на его губах.

— Дело ведь не в том, женаты мы или нет, — сказал он.

Нериса кивнула. Он уже поведал ей о той громадной лжи, которую потребовал от него Протарус, и о заговоре, в который, как он подозревал, вовлечены Лука, Фари и Калазарис.

— Я просто глупо пошутила, — сказала она.

— По какой-то причине он вдруг резко свернул с дороги, по которой мы раньше шли вместе. И я не знаю, как повернуть его назад.

Нериса содрогнулась.

— У меня такое чувство, словно на моей могиле топчется какой-то негодяй, — сказала она. — Когда я была девчонкой на улицах Валарии, это чувство всегда служило мне предупреждающим сигналом. Я даже не знаю, сколько раз успевала метнуться в сторону и потом лишь заметить крадущегося по переулку охотника за ворами.

— Гундара без устали твердит об опасности с тех пор, как я вышел из дворца, — сказал Сафар. — Он советовал мне бежать.

— Так давай же так и поступим, — внезапно настойчиво заговорила Нериса. — Бросим все и прямо сейчас убежим. О деньгах нечего переживать. Деньги у меня вложены по всему Эсмиру.

— Не могу, — сказал Сафар.

Нериса уставилась на него.

— Видимо, очень трудно отказаться от положения великого визиря, — сказала она. — Трудно себе представить, какой властью он обладает.

— Для меня это ничего не значит, Нериса, — ответил Сафар. — Меньше всего я думаю об этом. Более того, мои мальчишеские мечты простирались лишь до того, чтобы унаследовать славное имя моего отца как величайшего гончара Кирании.

— Так давай отправимся в Киранию, — сказала Нериса. — Ты так много говорил о ней в Валарии, что она стала олицетворять для меня рай на земле. Давай отправимся туда вместе. Я стану твоей женой, простой деревенской женщиной, у которой на коленях сидит Палимак, а в животе у меня растет его сестренка. — Глаза у нее заблестели. — Вот моя сокровенная мечта, Сафар, — сказала она. — Так почему бы нам вдвоем не сделать наши мечты явью?

Он взял ее за руку и сказал:

— Я бы очень этого хотел, но судьба распорядилась иначе.

И он поведал ей историю о двух женщинах — одна из видения в пещере Алиссарьяна, другая, живая, Мефидия, могущественная колдунья.

В конце он сказал:

— Обе они настаивали, чтобы Ирадж и я вместе шли по одной дороге. И в конце этой дороги находится ответ на мучающий меня вопрос. О загадке Хадин.

— Что ж, я не колдунья, — сказала Нериса, — и уж точно — не видение в пещере. Но мне ясно, что Протарус сбился с этого пути. Ты сказал, что он резко свернул с пути, и неизвестно, как вернуть его обратно на эту дорогу. А ты не думал, что, может быть, эта дорога уже кончилась? Я имела в виду, дорога для вас двоих? И что ты должен идти дальше, оставив Протаруса в его безумии?

— Да, — чуть ли не прошептал Сафар. — Я думал об этом. Но Ирадж не сумасшедший. Он всего лишь король, что, по моему мнению, уже само по себе сумасшествие. Я помню, как много лет назад говорил ему об этом.

— И тем не менее, — сказала Нериса. И еще решительнее добавила: — И тем не менее!

Сафар задумался на минуту, затем проговорил:

— Я сделаю еще одну попытку. Завтра мы вроде бы должны встретиться. Я должен предоставить ему этот последний шанс.

— Ты не должен ему ничего, — сказала Нериса. — Ты обманываешь себя, Сафар. Неужели же ты этого не понимаешь?

Сафар пожал плечами:

— Я ничего не могу с собой поделать.

Он посмотрел на Палимака, затем на нее, встревоженно нахмуренную.

— Больше всего меня беспокоит то, что вы оба оказались в опасной ситуации из-за меня, — сказал он. — Если Ирадж задумал недоброе, то он доберется не только до меня, но и до вас. Я думаю, первым делом утром вам надо уехать.

Нериса согласилась. В конце концов, она несла ответственность за Палимака.

— В двадцати милях от Занзера, у перекрестка, стоит деревня, — сказала она. — Абубенсу приготовит экипаж. Я скажу ему, что собираюсь осмотреть это место, что не так уж далеко от истины. Район действительно многообещающий.

— Я знаю эту деревню, — сказал Сафар. — Если все пойдет хорошо, я пришлю курьера, и он скажет вам, что можно возвращаться обратно. А если не получится, то приеду к вам сам.

— Один из моих караванов, идущий в Каспан, двинется через пустыню примерно послезавтра, — сказала Нериса. — Мы сможем уйти с ним.

Палимак заворочался. В полумраке его глаза засверкали золотом.

Внезапно он закрыл лицо ладошками и заплакал.

Нериса стала его успокаивать.

— Все хорошо, мой маленький, — заворковала она. — Мамочка с тобой. Она ото всех тебя защитит.

Во дворе Лейрия, сжавшись в тени, наблюдала за домом.

Услыхав хлопанье крыльев, она резко повернула голову на звук.

Раскинув большие крылья в ночном воздухе, над землей кружил ворон. Облетев поместье, он устремился к дому.

Поднимаясь кругами все выше и выше, он вскоре растворился в красном свечении Демонской луны.

Лейрия вновь устремила взгляд на дом, в глубине которого разнесся детский плач.

Ей еще никогда не доводилось слышать такого отчаянного, одинокого плача.

27. Побег из Занзера

Ирадж расхаживал по королевским покоям как пойманный лев. Золотые волосы разлетались из-под короны подобно гриве, борода торчала вперед. Сузив глаза, он кривил губы, как в оскале.

Сафар, стоя в центре зала, наблюдал за этим расхаживанием, ощущая, как нарастает злоба короля.

— Я мог бы приказать, — сказал Ирадж. — Я мог бы просто потребовать от тебя сотворить это заклинание.

— Да, мог бы, — сказал Сафар.

— И ты бы подчинился?

Сафар глубоко вздохнул:

— Нет.

— Даже под угрозой жестокого наказания?

— Да.

— Я мог бы лишить тебя и титула и состояния, — сказал Ирадж.

— Я понимаю.

— Я мог бы даже лишить тебя жизни, — сказал Ирадж. — Неужели ты так упорен в своем решении, что пошел бы и на это?

— Давай я попробую ответить тебе так, — сказал Сафар. — Если бы ты был на моем месте и на кону стояла бы твоя честь, что бы ты ответил на угрозы?

Ирадж помолчал.

— Я ведь и не угрожаю, — сказал он. — Я просто указываю на возможный исход.

— Тем не менее, — сказал Сафар. — Как бы ты ответил?

— Это не одно и то же. Я Ирадж Протарус!

— А я — Сафар Тимур!

Этот ответ не был рассчитан на то, чтобы доставить приятное вопрошавшему. Ирадж сверкнул глазами на спокойно стоящего с выражением решительности на лице Сафара. Король не выдержал первым, пронзенный взглядом голубых глаз Сафара.

Он остановился и сказал:

— Мне сказали, что ты считаешь себя более популярным, нежели я.

Сафар удивленно поднял брови.

— Я бы назвал такое утверждение ложью, — сказал он, — но оно не заслуживает даже и такого названия.

— Что? — вскинулся Ирадж. — Уж не хочешь ли ты оскорбить меня?

— Я ничего не хочу, — сказал Сафар. — Но если ты веришь таким утверждениям, то сказанное мною — не оскорбление, а правда.

Ярость Ираджа внезапно сменилась мукой. Глаза его наполнились слезами.

— Ну почему ты не хочешь подчиниться мне, Сафар? — воскликнул он. — Мы же друзья. Нет, больше чем друзья. Больше даже чем кровные братья. Клянусь, что люблю тебя больше матери, больше отца, больше любого сына, рожденного от меня.

— А я могу ответить лишь еще одним вопросом, — сказал Сафар. — Если ты любишь меня, то почему так настойчиво заставляешь меня поступиться тем, что я считаю святым для себя?

Мука короля вновь сменилась яростью.

— Потому что я твой король! — загремел Ирадж. — И я считаю необходимым просить об этом у тебя ради блага всего Эсмира!

Сафар не ответил. Да и что тут можно было сказать.

Ирадж успокоился. И словно в горести покачал головой.

— И все же ты отказываешься, — сказал он.

— Отказываюсь, — ответил Сафар.

— А если я поставлю вопрос о нашей дружбе? — спросил Ирадж. — Ведь между нами действительно существует кровная связь. Мы поклялись, что отдадим друг другу то, что попросим друг у друга, — отдадим по доброй воле и без колебаний. И если я попрошу тебя ради нашей дружбы, ты подчинишься?

— Что бы я ни сделал, — сказал Сафар, — это станет концом нашей дружбы. Если я соглашусь, то это будет мой последний поступок в качестве твоего друга. Если я откажусь, ты посчитаешь, что нас больше ничего не связывает. В любом случае все будет кончено. Готов ли ты пойти на такой риск, Ирадж?

Протарус горько рассмеялся.

— Чем я только не рисковал в своей жизни, — сказал он. — Семьей? Ха. Я убил собственного дядю. И вырезал его жен и детей, чтобы они не стали моими врагами. Честью клана? Этим я рисковал с самого начала. Так что, если бы я споткнулся на своем пути и потерпел поражение, имя Протарус опозорилось бы до скончания времен. Состоянием? Ба! В этом смысле я такой же, как и ты, Сафар. Я понимаю, что немного привираю себе, когда говорю, что я король и, стало быть, владею чем хочу. Это привычка, как напиваться помногу и часто. Но по пути к Занзеру я рисковал одним состоянием за другим. Но добычу из одного дворца я ставил на кон, чтобы выиграть следующий. Жизнью самой? Никто не скажет, что я неохотно бросал ее навстречу любому вызову. Да я рисковал ею множество раз, лишь бы испытать само это волнующее ощущение.

Сафар внезапно вспомнил, как Ирадж длинными прыжками мчался по склону горы навстречу банде демонов. Тогда это казалось поступком настоящего героя. Но ради чего? Ради спасения каравана торговца? А ведь в этом караване Ирадж не знал ни души. Что ему было до них? Там не было невинных душ — ни детей, ни целомудренных девиц, ни матери его, ни бабушки, ни человека, один взгляд на которого вызывает жалость в сердце.

Затем он вспомнил, что и сам как безумный устремился вслед за Ираджем. Он помнил это ясно. Он вновь увидел заснеженные валуны, попадающие под ноги. Увидел демонов с клыками, когтями и устрашающего вида саблями. Увидел их скакунов, похожих на гигантских кошек. И вспомнил свои ощущения. Ощущения страха, от которого стыла кровь в жилах. Ощущения потрескивания в воздухе магии демонов, такой могучей магии, с которой, кажется, никогда не совладать. Ощущение злости при виде Астарии, которую тащат по снегу за черные волосы. Ощущение холодного, отстраненного удовлетворения от первого своего убийства.

Он посмотрел на Ираджа и впервые по-настоящему оценил этого человека, за которым шел все эти годы. И тут же пришло и некое понимание себя самого. Но пришло оно с уколом разочарования. Подобно Ираджу, он оказался заложником событий, вопящим о священных целях, в то время как речь шла о чистой воды эгоизме. Он сделался человеком, который поднимает себя над остальными, считая свои действия благородными лишь потому, что узрел видение Хадин.

И впервые Сафар усомнился. А какая разница? В этом мире лжи еще одна ложь ничего не изменит. Магия вовсе не священнодействие. И он сам не жрец, служащий богам. У него нет ни храма, ни алтаря. Да и сами боги молчат. Почему бы не сделать так, как просит Ирадж, и не объявить о наступлении эры великого благословения? Объявить об этом, а затем взяться за работу как проклятому, чтобы приблизить наступление этой самой эры?

Тут же пришла мысль и о том, что если не поступить так, значит уничтожить человека, которого он называл своим другом. Человека, который уже готов рискнуть последним, что осталось у него, — дружбой с Сафаром.

Он уже собрался сказать о своем решении, даже раскрыл рот, но тут заговорил Ирадж:

— И вот, наконец, дружба. Моя любовь к тебе. Этим я не рисковал. И хочу ли? Не могу сказать. Но, прежде чем сделаю это, я хотел бы спросить: что собой представляет эта дружба, эта любовь? Да и существует ли она? Или, может быть, все эти годы ты морочил мне голову?

— Ты же знаешь, что это не так, — сказал Сафар.

— Я знаю? — спросил Ирадж, злобно улыбаясь. — Я?

— Ну конечно, — сказал Сафар. — Поэтому-то мы и спорим. Как спорили раньше. Как будем спорить впредь. Мы разные люди, у нас разные взгляды на вещи. Но это обычные противоречия между друзьями.

— Однажды, давным-давно, я устроил тебе проверку, — сказал Ирадж. — И если ты помнишь, ты плохо прошел ее.

Сафар пожал плечами.

— Тогда я был лишь мальчишкой, охваченным похотью, — сказал он. — Это ничего не значит.

— Тогда же я сказал, — продолжил Ирадж, — что еще раз устрою тебе проверку. И похоже, этот день наконец настал.

— Ты говоришь о заклинании? — спросил Сафар. — Ты хочешь, чтобы я солгал ради нашей дружбы?

Он уже собрался сказать: хорошо, коли так, я согласен. Но Ирадж покачал головой, заставляя его смолчать.

— Нет, — проговорил он. — Ты сказал, что здесь дело касается твоей чести. Я не буду просить тебя запятнать честь. Человек чести не будет просить об этом у своего друга.

Это заявление застало Сафара врасплох. Неужели все закончено? Неужели все успешно разрешилось?

— Но вот тебе проверка, Сафар Тимур. Проверка человека, который клянется, что является моим другом. Небольшая проверка, которая не составит тебе большого труда.

— И в чем же она заключается? — спросил Сафар встревоженно.

— Однажды я отдал тебе женщину, — сказал Ирадж. — Девственницу, которую сам жаждал страстно. Астарию. А теперь прошу того же от тебя, хотя эта женщина и не девственница и, стало быть, является даром менее ценным.

Ирадж глубоко заглянул в потрясенные глаза Сафара.

— Отдай мне леди Фатина, — сказал он. — Она нужна мне самому.

— Как же ты можешь просить об этом? — оцепенело спросил Сафар. — Ты же знаешь, что она станет моей женой.

Ирадж пожал плечами.

— Ты потом сможешь забрать ее, — проговорил он. — И жениться, если захочешь. Нет ничего постыдного в том, чтобы вторым, после короля, получить удовольствие. К тому же тебе очень понравилась Лейрия. И стало быть, я дал тебе даже двух женщин, а не одну. Двух, Сафар! А взамен прошу лишь одну.

— Но это же глупо, Ирадж! — воскликнул Сафар. — Допустим, я даже обдумаю твою просьбу, но ведь и в этом случае эта женщина не моя, чтобы я мог отдавать ее кому-то. Она принадлежит сама себе.

— А я могу представить, что и Астария и Лейрия чувствовали примерно то же самое, — сказал Ирадж. — Но ведь тебя это не остановило.

Ошеломленный Сафар не знал, что ответить. Ирадж же в это время извлек из кармана какой-то предмет.

— Держи, — сказал он. — Я готов даже подсластить нашу сделку, хотя почему у нас происходит сделка, я не понимаю. Ведь согласно нашей клятве мы все должны отдавать друг другу по доброй воле, не задавая никаких вопросов.

Ирадж бросил этот предмет в раскрытую ладонь Сафара. Тот опустил глаза и увидел небольшой золотой амулет. С поблескивающей цепочки свисала прекрасной работы лошадь.

— Давным-давно подарил мне этот амулет Коралин, — сказал Ирадж. — В благодарность за спасение его каравана. Ты ведь помнишь, не так ли? Тогда же ты получил магический кинжал.

Сафар все прекрасно помнил. Этот самый кинжал, который все считали гербом Нерисы, сейчас он носил с собой, заткнув за пояс.

— Коралин сказал, что настанет день, когда я увижу совершенного скакуна. Даже не скакуна, а мечту воина. И тогда мне надо будет лишь отдать этот амулет владельцу, и тогда тот не сможет отказать мне. Что ж, Сафар, мне так и не встретился этот скакун. Но не думай, я уверен, что этот скакун существует в природе.

Он сжал непослушные пальцы Сафара вокруг амулета.

— Теперь это твое, друг мой. Я отдаю это тебе за женщину. Более того, обмен даже не равноценный. Разве женщина может сравниться с чудесным скакуном?

Последовало молчание. В таком молчании из тени выходит убийца. Злости Сафара сейчас хватало на то, чтобы действительно позвать убийцу. Возможность была — они одни находились в королевских апартаментах. И оружие было — кинжал за поясом, обжигающий магией его пальцы. Он с трудом одолел припадок желания, чуть не поглотившего его. Если бы он так поступил, ужасные последствия оказались бы неминуемы.

В этот самый момент Нериса и Палимак должны были направляться к деревушке у перекрестка. И если он сейчас зарежет Протаруса, им уже не скрыться. Надо выиграть время. Вот единственный способ.

И пока он подыскивал слова, старался сочинить какой-то ответ, Ирадж сказал:

— Что-то ты слишком долго тянешь с ответом, Сафар. Ты не выдержал испытания.

Протарус резко повернулся и широким шагом двинулся к небольшой дверке, ведущей из апартаментов.

У двери он задержался.

— Но я не настолько жестокий человек, чтобы не дать тебе и другой возможности, — сказал он. — Сегодня же вечером пришли ко мне леди Фатина. И все будет забыто.

И он удалился.

Выйдя из дворцового поместья, Сафар нырнул в какой-то переулок и скинул с себя официальный плащ. Богатый придворный костюм, изукрашенный символами великого визиря, полетел в какую-то навозную кучу. Сафар остался в простой грубой тунике и бриджах обычного солдата. Затем, опустив голову, он поспешил прочь, при этом стараясь не мчаться, чтобы не привлекать к себе любопытные взоры. Вскоре он оказался в огромном квартале демонов, раскинувшемся до задних ворот Занзера. Демонши, отрываясь от своих постирушек, провожали его глазами. Детишки выкрикивали оскорбления или толпой бежали вслед, прося подаяние. А громадные демоны-мужики выглядывали из таверн, чтобы спьяну вызывающе обозвать этого человеческого червя, рискнувшего в одиночку показаться на их улицах.

Сафар не обращал ни на кого внимания, опуская глаза под взглядами демонш, отмахиваясь от маленьких попрошаек и попросту пропуская мимо ушей оскорбления.

Он двигался к маленькой полуразвалившейся конюшне у задних ворот. Утром он встал до рассвета, совершил несколько поспешных приготовлений к реализации того плана, что они с Нерисой обсудили ночью, затем вернулся домой, чтобы упаковать необходимое до подъема слуг. После этого он отвел свою лучшую лошадь в конюшню у ворот. Он оставил ее на попечение заспанного конюха, присовокупив монет ровно столько, чтобы о животном хорошо позаботились, но при этом не возникли подозрения.

И все это время он молился, чтобы удача его не покинула и чтобы эти приготовления не оказались лишними. Первым признаком удачи он счел отсутствие Лейрии и во дворце, и в доме. Он предположил, что она отправилась на свои «тренировочные курсы» — очевидная отговорка, под которой Протарус и Калазарис вызывали своих шпионов на доклады и инструктаж.

Добравшись до конюшни, он подумал, что вот и еще кусочек удачи. Иначе Лейрия прекратила бы его деятельность еще в том переулке, где он скинул плащ. А то, хуже того, пришлось бы и прирезать ее. Впрочем, Сафар сильно сомневался, что способен на такие действия, чем бы они ни оправдывались. Шпионка она или нет, но все же за долгое время, проведенное вместе с нею, он отдал ей кусочек своего сердца.

Оказавшись в полуразвалившемся строении, он никого не обнаружил. Окликнув конюха, ответа он также не получил. Выудив из кармана несколько монет и положив их на виду, на лавку, он отправился на зады конюшни, где его должна была дожидаться лошадь и упряжь.

Перед стойлом он застыл. Лошадь его стояла уже оседланной, с притороченными мешками, и даже сабля свисала с седла. Рядом стояли еще две оседланные лошади, готовые в дорогу. Но для кого готовые? Он подошел ближе и вновь застыл. Обе лошади были его собственные!

Захрустела солома. Он резко развернулся, выхватывая единственное оружие — небольшой серебряный кинжал.

Перед ним стояла Лейрия, в доспехах и в полном вооружении. Он чуть не бросился на нее с кинжалом, но вовремя остановился. Как он и боялся, решимости и ненависти на этот поступок у него не хватило.

— Что ты тут делаешь? — требовательно спросил он.

Лейрия выставила перед собой руки, показывая, что они пусты. Он опустил взгляд ниже и увидел, что сабля ее покоится в ножнах.

— Я пришла, чтобы помочь тебе, Сафар, — сказала она.

Сафар разразился смехом.

— Ну еще бы, конечно, — сказал он. — Вот только помочь, чтобы отправиться куда? В могилу?

— Я не виню тебя за такие мысли, — сказала она. — Но ты все же должен признать, что я еще ни словом, ни поступком тебе не навредила. Помнишь, как некогда я сказала тебе, что никогда не предам тебя, Сафар Тимур? И не предавала.

— А как же тогда назвать то, что ты шпионила за мной?

В глазах Лейрии отразилась мольба.

— Если бы я отказалась сотрудничать с королем и Калазарисом, — сказала она, — меня бы заменили кем-нибудь другим. Тем, кто не питает к тебе никаких чувств, Сафар. А я тебя люблю, ты же знаешь. Даже сейчас, когда сердце твое занято другой женщиной.

Сафару хотелось поверить в это, но он отчаянно боялся, что именно в этот момент он может увидеть желаемое, но не действительное.

— Кроме того, — сказала Лейрия, — ты никогда не ошибался. Ты никогда не был предателем. Никогда не вступал в заговоры. Что же плохого могла я рассказать о твоих невинных развлечениях, дружеских встречах или длинных ночах, проведенных за чтением книг по магии? Однако одного я им не сказала. Я ничего не сказала о ребенке. О Палимаке.

— Да что ты говоришь? — сказал Сафар. — Они же знают о его существовании. Это не секрет.

— Они не знают, что он наполовину демон, — сказала она. — Ты скрывал это от меня, Сафар, но я узнала. Я видела его глаза. Как ты думаешь, что представил бы себе Ирадж, узнай он об этом? Его великий визирь в руках у женщины, у которой вместо ребенка монстр? Палимак конечно же не монстр, но Ираджу было бы не до того. Особенно теперь, когда он окружен Лукой, Фари и Калазарисом, нашептывающими ему самые мерзкие вещи.

— Ну что ж, спасибо и на том, — сказал Сафар. — Но это уже не имеет никакого значения. И вообще, на твоем месте я бежал бы прочь изо всех сил. У меня с Ираджем все кончено!

— Я знаю это, Сафар, — сказала она. — У вас все было кончено еще до этой утренней встречи. Все уже было решено. Ирадж и не сомневался, что ты ему не подчинишься. Ему нужен был предлог покончить с тобой. Чтобы объявить Сафара Тимура преступником. Чтобы очернить твое имя. Он боится тебя, Сафар. Он считает тебя соперником по трону и по любви подданных. Но более всего, мой милый Сафар, он боится твоей магии. Он завидует тебе.

Она помолчала, увидев, как подозрение исчезает из его глаз, как эти глаза из ледяных превращаются в плещущие голубым воды озера Кирании.

— Я сожалею, что так получилось, — сказал он и пожал плечами. — Вот уж не думал, что так все произойдет.

— Я понимаю, — сказала Лейрия.

— Я думал, она погибла.

— И это я понимаю.

— Мне стыдно за то, как я обошелся с тобой.

— Не обращай внимания, — сказала Лейрия. — Сейчас не время для извинений и покаяний, любимый.

Она глубоко вздохнула и сказала:

— А теперь соберись с духом, и я расскажу тебе, что произошло. Мне следовало сделать это в первую очередь, но тогда ты счел бы это уловкой. Ловушкой. Нериса и Палимак не смогли сбежать. Они по-прежнему в Занзере.

— Что? — выкрикнул Сафар.

— Ее выдал Абубенсу, — сказала Лейрия. — Экипаж так и не прибыл. Он всяческими уловками задерживал ее, пока не стало ясно, что поздно искать другой экипаж. А теперь дом ее находится под охраной. Охранников не много, но она знает об их существовании и не решается бежать.

— Сколько у нас времени? — спросил Сафар.

— Не знаю, — сказала Лейрия. — Самое большее — несколько часов. Они бы перевезли ее и быстрее, но боятся тебя. Кроме того, им еще надо собраться как с духом, так и с силами, чтобы выступить против тебя. И можешь не сомневаться, что когда они придут за тобой, то окружать их будут не солдаты, а лучшие маги Фари и вынюхиватели колдовства. Вот как они боятся тебя.

Лейрия указала на лошадей:

— Все готово. Можем ехать.

И они поскакали. Бешеный стук железных подков, крики и проклятия сопровождали их бешеную скачку по улицам. Они промчались через многолюдную рыночную площадь, сбивая с ног покупателей и опрокидывая лотки. Они пролетали по паркам, перепрыгивая через изгороди и поднимая фонтаны грязных брызг. Но когда они оказались у подножия холма, на котором стоял дом Нерисы, то остановились, спешились, стараясь не шуметь, и спрятали лошадей среди деревьев.

Затем среди бела дня они крадучись двинулись к дому, используя для укрытия каждый камень, ямку и кустик. Их заметила какая-то юная нянька с двумя малышами и поспешила прочь. Пока они прятались у какой-то изгороди, на них наткнулся садовник, и Лейрия легко и осторожно скрутила его, связав кожаной упряжью.

Поместье патрулировали четыре охранника. Три демона и человек-громила.

Они убили всех четверых, быстро и тихо.

— Я приведу лошадей, — сказала Лейрия, повернулась и побежала с холма.

Двери отворились, и Нериса бросилась в объятия Сафара.

— Я боялась, что ты никогда не придешь, — сказала она. — А еще больше боялась, что придешь. Ведь они же за тобой охотятся, а не за мной.

— Если бы так, — сказал Сафар. — Но если король приговорил меня, то и ты осуждена. А теперь — быстрее! Бери Палимака. Мы должны бежать!

Вскоре они оказались на широкой лужайке, на которую с грохотом вылетела Лейрия, ведя за собой еще двух лошадей.

Пока Нериса садилась в седло, Сафар держал Палимака. Ребенок молча трепетал. Глаза его из желтых становились карими и наоборот.

Наконец Нериса села и нагнулась за ребенком.

Сафар поднял ребенка, и тут внезапно закричал Гундара:

— Они приближаются, хозяин! Они приближаются!

Сафар неуклюже развернулся, все еще держа ребенка на руках. У подножия холма показались всадники — люди и демоны, — отчаянно пришпоривающие лошадей. Затем послышалось дьявольское завывание разнюхивателей колдовства, и перед солдатами выскочили эти ужасные псы. Сафар ощутил порыв магии, отшатнулся назад, натыкаясь на лошадь Нерисы, которая заржала и отпрянула в сторону. Он услыхал, как она закричала, умоляя отдать ей ребенка.

Но времени уже не было.

Следующий порыв магии, сильнее первого, налетел на него, как сильный ветер, иссушая траву жарой.

Он умудрился блокировать заклинание, но отвел лишь часть его. Он отвернулся, закрывая собою ребенка и принимая порыв спиной. Жара проникла сквозь одежду, опаляя кожу. Он сжал зубы от боли, и тут же донесся крик Гундара:

— Заткнись!

И Палимак отозвался:

— Заткнись!

И боль пропала.

Он положил ребенка на землю и распрямился, рукой шаря в кармане. Разнюхиватели магии уже подлетели, но он успел швырнуть шарики, и те взорвались, испуская языки пламени и дым.

Злобные твари, вопя от страха и боли, разбежались.

Вокруг заклубились красные, зеленые и желтые дымы.

Тут донесся грохот копыт приближающихся солдат, и сквозь дым Сафар увидел, как Лейрия, с саблей в руке, врезалась в эту массу, оставляя за собой вопящих от боли демонов и людей, рубя налево и направо. Она прорвалась насквозь, развернула скакуна и атаковала сзади. С губительной ее сабли потоком лилась кровь.

И вот уже Нериса соскочила с лошади и оказалась стоящей рядом с ним. Из-за дыма выскочил разнюхиватель магии, разинув пасть. Он уже готов был вцепиться в Сафара, но Нериса хлестнула его хлыстом прямо поперек морды, и та превратилась в кровавую маску, а тварь рухнула на землю, да так близко, что до нее дотянулся Палимак и ударил крошечным кулачком, приговаривая:

— Заткнись! Заткнись!

Нериса подхватила Палимака с земли. Прижимая его к бедру одной рукой, другой она размахивала хлыстом.

И тут воздух пронзительно запел, и на них обрушилась темная туча стрел.

Достигнув верхней точки полета, они медленно, очень медленно начали падать вниз, вниз, вниз.

В тот самый момент, когда они ударили, Сафар бросился сверху на Нерису и ребенка. И только его тело, а не магия представляло их единственную защиту. Он услышал, как стрелы кругом него впиваются в землю, и уже решил, что чудом ли, неточными прицелами, но они спасены. И тут же крякнул от боли, когда одна из стрел глубоко вонзилась ему в бедро. И вновь крякнул, получив в плечо вторую. Как же было больно, видели боги, как было больно, но ему было наплевать, потому что он ощущал под собою тепло тела Нерисы. А из-под нее доносился плач Палимака. А стало быть, они оба были в целости и сохранности.

Он откатился в сторону, ломая стрелы о землю.

Сафар вскочил на ноги, с каждым вдохом становясь все спокойнее и сильнее.

Из-за пояса он вытащил кинжал. Небрежно, словно в его распоряжении было все время мира. С холодным интересом отметил он, как Лейрия продолжает избивать солдат. Она оказывалась и тут, и там, повсюду, даруя смерть, как сладостнейший из даров. Но она устала, и устала ее лошадь. Он увидел, как споткнулся скакун, увидел, с каким усилием поднимается ее рука с саблей.

И тут налетело большое заклинание. Он ждал его. За этим заклинанием ощущалось присутствие Фари, этого старого проклятого демона. А вот и слабое ощущение присутствия Луки. Сафар презрительно фыркнул. Так, а где же Калазарис? Сафар вновь фыркнул, ощутив стойкий запах заговора. А, вот ты где, сын шлюхи. Но не Фари нуждался в этом заклинании.

В нем нуждался Ирадж.

Сафар представил, как Протарус скрывается где-то в безопасном месте, во дворце. Скорее всего, в некромантиуме.

Фари был осторожным старым демоном и вовсе не рассчитывал на то, что маги одолеют Сафара. Поэтому-то он и сотворил это могучее заклинание, взяв по капле крови от каждого. Построив заклинание на внутренних силах каждого из заговорщиков. Он взял у Луки ядовитую ненависть его отца. Для верности одну каплю от Калазариса. И одну от себя. И наконец, одну от Ираджа, поскольку нет ничего более смертельного, чем вражда друга.

Этому Сафара обучал и Аспер.

Затем Фари смешал кровь в снадобье. Снадобье, над которым пришлось немало потрудиться. А затем они выпили его, передавая кубок из рук в руки.

«Бедный Ирадж, — подумал Сафар. — Наверняка он и понятия не имел, что теперь навеки связан с ними этим снадобьем».

Затем Фари должен был сотворить заклинание. Но какое?

А! Какое же еще, как не это!

Сила четырех!

И это он тоже узнал у Аспера.

Сафар окликнул Гундара, который тут же вскочил на плечо.

Маленький Фаворит забормотал заклинание, вертя головой во все стороны. И вот он ткнул пальцем на восток.

— Вон там, хозяин! — воскликнул он.

Прежде всего Сафар увидел блеск Демонской луны над дворцом. Затем показался некий образ, принимающий все более определенные черты волчьей головы. С клыками, длинными, как у демона. Злобные глаза его двигались.

И вот волк увидел его. И взвыла тварь злобно и радостно, устремляясь вперед и увеличиваясь в размерах.

Но Сафар боялся не головы. Вслед за нею пустынным смерчем мчалось убийственное заклинание. И столь мощное, что Сафар не мог остановить его.

Сафар кончиком кинжала, заблестевшего в свете луны кроваво-красным, указал на голову.

Отыскав центр головы, он взмахнул кинжалом. Разрез для Луки. Два разреза для Калазариса. Три — для Фари. И четырежды — для Ираджа.

Затем вновь нацелил кончик в центр. Прямо между сверкающими глазами волка.

Он ощутил силу ненависти этих глаз. Ощутил первый порыв обжигающих магических ветров.

На кончике кинжала он сосредоточил все свое могущество, всю волю. И выкрикнул:

— ПРОТАРУС!

Раздался грохот небожественного грома, и голова волка разлетелась на куски. Послышался далекий вой. И в небесах стало пусто, а воздух успокоился.

Он огляделся и увидел, как солдаты бегут с холма. Лейрия подошла, ведя за собой лошадь, истекающую кровью от многочисленных ран.

— Их там еще больше, Сафар, — сказала она. — Посмотри с холма. Сотни солдат. Они собираются с духом. И вскоре вновь пойдут в атаку. Дело еще не закончено.

— Я не могу убить его, — сказал Сафар. — Я сделал ему больно, но убить не могу. Времени не было.

— Ирадж не даст тебе другой возможности, — сказала она.

— Ну так и мы ему не дадим, — сказал Сафар.

Он повернулся к Нерисе:

— Мы направимся к той деревне сразу же, как…

Нериса раскинулась на земле. Из ее груди торчала стрела. Кровь растекалась по тунике.

Рядом на корточках сидел плачущий Палимак и бормотал снова и снова:

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Словно пытался заставить замолчать саму смерть. А может быть, и действительно пытался.

Сафар ничего не ощущал. Он был слишком потрясен, чтобы горевать, совершенно парализован, чтобы думать. Лишь в груди, где некогда жило сердце, ощущал он холодный камень.

Его потянули за рукав.

— Мы должны идти, Сафар, — сказала Лейрия. — Жаль, что она погибла, но мы ничего не можем поделать.

Голос ее зазвучал издалека, как у чайки, кричащей над просторами моря.

Затем он прозвучал ближе:

— Сафар! Они будут здесь с минуты на минуту!

Лейрия бросилась к телу Нерисы. Мягко подхватив Палимака, она принялась утешать его, но получалось у нее неуклюже, как у солдата.

Она поднесла ребенка к Сафару и ткнула ему в руки. Сафар никак не отреагировал, и ей пришлось по очереди каждую его руку прижать к малышу, заставляя обнять его.

— Они и ребенка убьют, Сафар, — сказала она. — Ребенка Нерисы!

Сафар вышел из оцепенения и крепко прижал к себе Палимака.

— Не позволю, — сказал он. — А этого сына шлюхи я убью, клянусь, убью!

— Убийство подождет, — сказала Лейрия. — Сначала нам надо скрыться.

Так они и сделали. Лейрия ехала впереди, а Сафар вез малыша. Но как им удалось скрыться, он бы не смог сказать. Он помнил лишь, как позади и с флангов что-то кричали солдаты. Слышал, как хлопали двери и закрывались ставни, когда они мчались по улицам города. Помнил вопли и кровь у ворот. Со свистом промелькнул пригород. И как они запутывали следы, пересекая ручьи и прячась в лесах.

Наконец они добрались до той деревни, где планировали встретиться Сафар и Нериса.

Только там Сафар ожил. Сердце по-прежнему оставалось каменным, но он ощущал, как внутри что-то согревается.

Оживляла и согревала его ненависть, желание отомстить.

Палимака с Лейрией он отослал. Возможно, она и спорила, но он не помнил. Он лишь смутно припоминал, что она должна была вернуться к какому-то числу. Но вот к какому, он сразу же забыл, как только она уехала.

По деревне протекал широкий ручей. Сафар осмотрел берега и отыскал залежи глины. Чистой белой глины.

Он собрал все необходимое и взобрался на холм, что возвышался над деревней. С холма открывался вид на Занзер, на дворец, где король Протарус, сидя на троне, правил этим краем.

Сафар разложил перед собой все свои вещи. Затем собрал дров и развел небольшой костер. Когда костер прогорел, Сафар разделся до набедренной повязки и обмазал тело золой.

Отрезав первый кусок глины серебряным кинжалом, он принялся лепить модель дворца Ираджа.

И теперь, днем и ночью, ночью и днем, он сидел за работой, оплакивая Нерису и размышляя о мести.

Эпилог Расплата

Заклинание было готово.

И вся ненависть Сафара исчезла, перейдя в макет великого дворца.

Он припомнил каждый кусочек пережитой горечи и все их вложил в созданное чудовище. Частью поместив в позолоченных башенках, частью — в округлых куполах. На каждом парапете изобразил он лик какого-нибудь зла. Злобы, предательства, убийства и похоти. Лепил и лепил, пока весь дворец не покрылся ликами ненависти.

А в недрах дворца, глубоко внутри, где жили лишь крики истязаемых да лязганье цепей, которыми несчастные были прикованы к своей муке, он поместил самую страшную ненависть. И все это было сделано ради Нерисы.

Удовлетворенный, он оглядел макет. Оторвав от него взгляд, он увидел перед собой мерцающий под Демонской луной настоящий Занзер и великий дворец, где Ирадж Протарус восседал на своем золоченом троне. Интересно, о чем думает Ирадж и что он видит перед собой, когда отрывается от лицезрения многолюдного своего двора? Кто у него теперь в друзьях? И кто его враги? Ирадж мог бы бросить к воротам этих загадок самую большую армию, но так и не одолел бы этих вопросов. Разрешить их не смогли бы ни люди в доспехах, ни рогатые демоны.

Сафар припомнил головоломку из книги Аспера:

Сафар бросил прощальный взгляд на мерцающий город и прекрасный дворец, о котором мечтал тот, другой человек. И отвернулся Сафар.

До конца сотворения заклинания оставался лишь один штрих. Он обложил модель по кругу сухими ветками, пропитанными креозотом. Они издавали маслянистый запах, не очень приятный, но и не очень противный. Он все посыпал порошком, образуя концентрические круги красного, зеленого, желтого и черного цветов. Из порошка всех цветов он просыпал широкую тропинку перед воротами. И к этой тропинке приложил серебряный кинжал, добиваясь четкого и глубокого отпечатка. Затем он прижал рядом амулет со скакуном, так, чтобы отпечаток вставал на дыбы над отпечатком лезвия.

Покончив с этим, он очистил кинжал и амулет, чтобы на них не осталось и крошки порошка. Затем осторожно убрал предметы в седельную сумку.

На гребне холма, из-под большого валуна, пробивался родничок, создавая небольшую лужицу. Сафар обмылся в ней, пока вода не стала черной.

Затем он вышел из воды, блестя на солнце мокрой кожей и оставляя за собою темную лужицу своей скорби.

Потом он тщательно оделся в чистую тунику, бриджи и широким кожаным поясом опоясал талию. Надев сапоги, он нацепил шпоры и огляделся, обдумывая, что же дальше предстоит сделать.

Но все уже было сделано.

Поэтому он сел на камень и принялся ждать, хоть и сам не зная точно, чего же он ждет.

Он думал о Кирании. Пред ним предстал обновленный образ горы Невесты с ее свитой, и пахнуло весенним запахом обещания новизны и свежести. Он увидел широкие оттаявшие поля долины, покрытые свежими зелеными побегами, прорывающимися через остатки снегов. Увидел он просыпающиеся после зимней спячки сады, набухающие почки, где вскоре появятся вишни, персики и яблоки. Увидел он заспанных мальчуганов, гонящих коз на пастбище, хихикающих деревенских девушек, поддразнивающих ребят, увидел ворчащих старушек, отбивающих на камнях набившуюся за зиму в одежду копоть. На озеро возвращались птицы, заполняя воздух песнями ухаживаний и вызовов. Он увидел, как над покрытыми серыми сланцевыми пластинами крышами поднимаются дымки очагов, и ощутил запахи жареной баранины, нашпигованной чесноком, и свежеиспеченного хлеба, и подрумяненного на огне сыра с хрустящей корочкой. Он увидел, как за столом сидят отец, мать и сестры, которые хихикают и перешептываются, и все вместе поедают сваренную матерью овсянку, набираясь сил перед новым днем. Он услышал, как, прося подоить ее, блеет Найя и как мать кричит:

— Вставай, Сафар, ленивый мальчишка!

Сафар вскинул голову. До него донесся звук приближающихся лошадиных подков, и он улыбнулся, увидев, как на тропинке показалась Лейрия, верхом, ведущая за собой еще одну лошадь. К бедру она прижимала саблю, а за спиной у нее болтался Палимак, что-то гугукающий приветственно этому миру из корзиночки, обложенной одеялами.

Лейрия озабоченно хмурилась, но, когда она увидела его улыбку, тревога исчезла с ее лица, и она улыбнулась в ответ, и теплая надежда распустилась в ее темных глазах, подобно бутонам полей Кирании.

Она подъехала к нему, улыбаясь все шире, готовая с радостью принять любое его предложение.

И тут она увидела модель дворца, окруженного сухими ветками и осыпанного порошком, и жемчужнозубая улыбка исчезла.

— Ты готов? — спросила она дрогнувшим голосом.

Сафар ответил вопросом на вопрос:

— Какой сегодня день?

— Как, тот самый, когда я и обещала вернуться. День празднества, на котором Ирадж объявляет о наступлении эры великого благословения. — Она указала вниз, на подножие холма. — Все крестьяне только об этом и говорят.

Сафар кивнул, вспомнив последнее данное им наставление Лейрии. Именно в этот день она и обещала вернуться.

— Значит, готов, — сказал он.

— Вот и хорошо, — сказала Лейрия, — иначе мне пришлось бы стукнуть тебя по голове, связать и увезти отсюда.

Сафар понял, что она не шутит.

— Он еще охотится за мной?

— Весь Эсмир охотится за тобой, — сказала она. — Солдаты рыщут по всем селениям, мечтая о толстом кошельке, обещанном за твою голову.

Сафар рассмеялся.

— А я-то все время был тут, — сказал он. — В каких-нибудь двадцати милях от его ворот.

— Не изображай из себя такого уж умника, — ответила Лейрия. — По пути сюда я видела патруль, направляющийся в эту деревню. Часть пути я даже проделала вместе с ними. Сержант рассказал мне, что ходят слухи о каком-то безумном жреце, поселившемся на этом холме, и что это не кто иной, как переодетый Сафар Тимур.

Она пожала плечами и вновь улыбнулась.

— К счастью, он не слишком доверял этим слухам и, перед тем как заехать сюда, отправился обследовать еще несколько мест.

Сафар посмотрел на нее, отыскивая ответ на незаданный вопрос.

— Ты уверена, что тебе нужно именно это? — спросил он. — Ты можешь уехать прямо сейчас. Отдай мне ребенка и отправляйся на поиски более лучшей жизни.

— Заткнись! — воскликнул Палимак. Он смотрел прямо на Сафара. Карие глаза превратились в желтые от радости, что он увидел его. — Заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!

И Сафар услыхал, как из корзиночки с одеялами донесся голос Гундара:

— Сам заткнись! Как же мне надоело это «заткнись». Все время только и слышу: заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!

Лейрия расхохоталась, так что лошадь ее прянула в сторону от громкого звука.

— Вот тебе и ответ, Сафар Тимур! — воскликнула она.

И тогда он опрокинул кувшин с маслом на модель дворца. И поджег ветки, и раздул огонек, пока пламя, ожив, не заревело.

А потом он вскочил в седло, и они поехали прочь.

Когда они промчались мимо перепуганных крестьян, с холма донесся грохот. Мгновение спустя раздался второй громовой звук — издалека, но громче, гораздо громче, так громко, словно сами боги пробудились.

И тут вся северная сторона неба озарилась пеленой пламени, столь яростного, что на его фоне исчезла и Демонская луна.

Но они не оглянулись. И не остановились подождать, пока расчистится небо, пока не покажется то оплавленное место, где некогда стоял великий дворец Занзера. Где появлялись и исчезали короли со времен незапамятных.

И где последний король — король королей — Ирадж Протарус, владыка всего Эсмира, превзошедший величием самого Завоевателя Алиссарьяна, дождался назначенного судьбою часа и ушел своим путем.

До родного дома оставалась тысяча миль или более. Но манящий образ его вставал из дымки прямо перед глазами Сафара.

Он вел свой маленький отряд решительно и стремительно. Через пустыни, поля и широкие каменистые равнины, раскинувшиеся до тех самых гор, где он родился.

Он вел их в Киранию. В далекую Киранию, где по заснеженным перевалам караваны уходят к ясным горизонтам.

Он вел их туда, откуда больше никогда не уйдет.

Туда, где заканчивается эта история.