Кочегар

- Как тебя зовут?

- Энджел.

У нее открытый взгляд зеленых глаз, черные распущенные волосы до плеч, зовущие губы, высокая грудь.

Его любимый типаж.

- Раздевайся, Энджел.

- Да.

Пока она неторопясь, явно провокационно обнажает свои прелести, он хочет узнать о ней побольше. Секс, как говорится, не повод для знакомства, но все же…

- Твое имя означает «Ангел»?

- Да. Откуда ты знаешь английский?

- Я был на курсах.

- Зачем тебе мертвый язык?

Он хотел узнать о ней побольше, а вопросы задает она…

- Для общего развития.

- Понятно.

У нее розоватые соскИ молодой нерожавшей девушки, крупные ареолы. Грудь небольшая, идеальной чашеобразной формы. Ему нравится такая грудь.

- А тебя как зовут? — спрашивает она, бросая бюстгальтер на спинку стула.

- Энтри.

- Забавно, наши имена начинаются одинаково.

- Да. Забавно.

- Ты из рабочих или элита?

- Из рабочих, Энджел. Я кочегар.

- У меня еще не было кочегаров, — она медленно спускает трусики, соблазнительно повиливая бедрами.

Когда она ложится в скрипучую кровать (этому публичному дому давно следовало бы обновить мебель), он молча снимает робу и идет к ней.

- Как ты любишь? — спрашивает она.

- Я люблю всегда быть сверху. Психотерапевт говорит, что так проявляется моя неудовлетворенность социальным статусом.

- Сверху… — повторяет она, оценивая его фигуру. — А сколько ты весишь?

- Девяносто шесть.

- А. Ну это еще ничего. Но тебе придется доплатить по десятке за каждый килограмм свыше девяноста.

- Я доплачу.

- А у тебя не слишком большой прибор?

- Стандарт.

- А. Ну, ладно… А то, знаешь, нынче всякое бывает. Был у меня один, с тридцатисантиметровым. Я думала, умру.

Не отвечая, он ложится сверху и быстро входит в нее. Едва он начинает работать, как ее напряженность, вызванная опасениями, сразу сходит на нет и уже через тридцать секунд она начинает стонать, ноги ее непроизвольно поднимаются, подергиваются, обхватывая его корпус, пальцы сводит судорога, а лицо искажается гримасой наслаждения. Ему кажется, она несколько переигрывает. Но, в конце концов, каждый зарабатывает, как умеет. Она проститутка, он — кочегар.

Она стонет, кричит, бьется в оргастическом припадке. Еще минута и он тоже чувствует, как быстрыми горячими толчками вытекает из него давно застоявшаяся жидкость.

Еще через минуту он встает. Она остается лежать в кровати, разбросав ноги, еще пульсируя. Тягучими каплями вытекает из нее и падает на простыню то, чем он ее наполнил. Он надевает робу.

- Тебе правда было хорошо со мной? — спрашивает он.

- Правда. Было очень здорово! — отвечает она еще хрипловатым от недавней страсти голосом.

- О'кей. Пока, Энджел.

- Пока, Энтри. Приходи еще.

Внизу, в холле, он направляется к стойке, возле которой ожидает хозяйка заведения. Он протягивает ей семьсот шестьдесят трэндов. Хозяйка благодарит и желает хорошего дня.

Уже подойдя к двери, он оборачивается.

- Скажите, эта… девушка, Энджел, она…

- Что–нибудь не так? — хмурится хозяйка. — У нас все девушки отбираются по стандартам, из хороших семей — не наркоманов, не деградантов…

- Нет — перебивает он. — я не о том. Она не продается?

- Нет, извините. Мы не продаем девушек второго класса эффективности.

- Жаль.

- Извините.

Энтри (N3, модель SQ2R9–18) выходит из публичного дома и отправляется на 23–ю улицу, где стоит старенький завод по переработке отходов, на котором он, вместе с еще четырьмя такими же андроидами, работает кочегаром. По дороге он подносит к оптике запястье, привычно проверяя уровень заряда. Восемьдесят семь процентов — это очень хорошо. С тех пор как он стал тратить на секс на три сотни больше, позволяя себе девушек второго класса, работоспособность его увеличилась почти на двадцать процентов.

Энтри идет и с тревогой думает о слухах, которые последнее время все чаще и чаще муссируются по радио: люди окончательно деградируют и стремительно вымирают. Скоро не станет сексуальных партнеров. А старенькие генераторы эмоций все никак не могут усовершенствовать, чтобы они давали хотя бы пятую часть того заряда, который дает самка человека. Эх!..