Князь Мещерский

3

На фронт Пров приехал без сапог.

Дело было так. Поезд, который вез маршевый батальон к фронту, остановился в каком-то городке – паровозу требовалось пополнить запасы воды. Солдаты сдвинули дверь теплушки, в которой ехали, и с любопытством уставились на станцию и окружавшие ее дома. Те утопали в цветущих садах. Их аромат плыл над городком, перебивая вонь угольного дыма и креозота, которым пропитали шпалы железной дороги.

– Из вагона не выходить! – приказал командовавший взводом унтер. – Стоять долго не будем. Кто отстанет – запишут в дезертиры.

После чего спрыгнул на землю и куда-то убежал. Пров сел на пол теплушки и свесил ноги наружу. Рядом пристроились товарищи – кто поместился. Остальные остались стоять за их спинами. Тут к ним и подошел этот мужичок. Одетый в серую косоворотку, в картузе и с большой холщовой сумой через плечо, он скокнул к вагону и хитро посмотрел на Прова из-под кустистых бровей.

– Добрые у тебя сапоги, служивый, – сказал елейно. – Продай!

– Ну да! – усмехнулся Пров. – А ходить-то в чем?

– Лапоточки дам, – сказал мужичок, засунул руку в суму и достал пару лаптей. – Вот, как раз на твою ногу. Онучки у тебя есть, веревочкой обвяжешь – и ходи. Веревочку тоже дам.

– В лаптях много не навоюешь! – хмыкнул сидевший рядом с Провом Прохор.

– На фронте другие дадут, – успокоил мужичок. – Нешто можно солдату без сапог? А доехать и лаптей хватит. Я тебе рубль заплачу.

– Ты что, дядя?! – возмутился Пров. – Добрые сапоги пять рублей стоят, а то и шесть.

– Так то новые, – не смутился мужичок, – а твои ношенные. Не хочешь рубль, тогда – вот! – Он достал из сумки штоф водки. – Выпьешь дорогой. На фронте не нальют.

– А давай! – махнул рукой Пров, подумав.

Его примеру последовал Прохор. Для него у мужичка нашелся второй штоф и пара лаптей. Набежали и другие покупатели. К возвращению унтера пятеро солдат поменяли сапоги на водку[13]. Унтер разогнал торговцев и запрыгнул в теплушку. Паровоз дал гудок, и поезд тронулся.

– Ну, архаровцы! – сказал унтер, разглядев лапотное войско. – Будет вам по приезде! Да и мне с вами.

– Не сердись, Корнеич! – сказал Пров. – На войну едем. Вместе в окопах гнить. Лучше выпей с нами, окажи уважение обчеству.

Корнеич оказал. Лапотники сели в рядок на нарах и под завистливые взгляды остальных солдат приступили к действу. Пили из котелка, слив в него водку и прикладываясь по очереди. Закусывали сухарями с консервами, благо еды хватало. Хорошо посидели! Поговорили, подымили цигарками – те, кто баловался этим делом. К концу застолья Пров повалился на нары и захрапел. Его примеру последовали и другие выпивохи.

Отрезвление наступило завтра. Поезд прибыл на полустанок, батальону дали команду покинуть вагоны и построиться у насыпи. Маршевый взвод Корнеича вытянулся в две шеренги. Вдоль длинного строя засновали офицеры, разглядывая пополнение. Хитрый унтер запихнул лапотников за спины первого ряда, но не преуспел. Чернявый подпоручик, подошедший к ним, оказался глазастым.

– Так! – сказал зловеще. – Опять лапотники. Друщиц! – повернулся к сопровождавшему его фельдфебелю: – Определяй их в сортирную команду.

– Понял, ваше благородие! – кивнул фельдфебель и скомандовал: – Те, которые без сапог, выйти из строя!

Пров с остальными подчинился.

– Орлы! – сплюнул подпоручик. – Рожи помятые, от самих винищем разит. Куда смотрел, унтер?! – глянул он на Корнеича.

– Виноват, ваше благородие! – опустил тот голову.

– Сам знаю, что виноват! – хмыкнул офицер. – Небось, сам с ними водку трескал. Чему вас там, в запасных полках, учат? Ладно, об этом позже. А теперь слушай меня! Сейчас отправляемся в расположение дивизии. По приходу проверю снаряжение. Если у кого-то чего не достает, стоимость пропажи вычтут из жалованья. И не дай бог кто-то надумает штык пропить! А то нашлись умники. Нож хороший[14], его в деревне на самогон мигом сменяют. За утрату оружия виновного ждет трибунал и штрафная рота[15]. Ясно?

– Так точно, ваше благородие! – рявкнул взвод.

– Вольно! Вопросы есть?

– Дозвольте, ваше благородие? – спросил Пров и, получив кивок, продолжил: – Что такое сортирная команда?

– От французского слова «сортир», – усмехнулся офицер. – По-простому – нужник. Будете выгребные ямы чистить.

– А сапоги дадут?

– Нет уж! – хмыкнул подпоручик. – Опять пропьете. Были прецеденты. Походите в лаптях, раз такие умные. Говно в них носить сподручней.

Солдаты за спиной Прова засмеялись.

– Командуй! – велел офицер фельдфебелю.

– Лапотники, стать в строй! – рыкнул тот. – Взвод, равняйсь! Смирно! Правое плечо вперед, шагом марш!

Так начались для Прова фронтовые будни. Впрочем, фронта он поначалу не увидел. Прибывших из запасного полка солдат поместили в отдельном лагере, где принялись обучать[16]. Показывали, как наступать, стрелять по мишеням, колоть штыками чучела. Заставляли повторять по многу раз. Командовали новобранцами унтеры-фронтовики и боевые офицеры. Учили не так, как в запасном полку. Не бежать на врага густой цепью, вопя «ура!», а двигаться вперед перебежками. При этом одни бегут, а другие, лежа, стреляют по врагу – в первую голову по пулеметным гнездам.

– Попасть в пулеметчиков вряд ли удастся, – говорил командовавший учебной ротой поручик с орденом на груди. На левом рукаве его кителя имелась золотистая нашивка за ранение[17], – но бояться их заставите. Собьете им прицел, а это значит, что больше товарищей добежит до супостата.

Учили драться в траншеях, используя малую лопатку и штык-нож.

– С винтовкой несподручно, – объяснял унтер, – длинная она. В траншее не развернешься. Поэтому забросил ее за спину, в одну руку – нож, во вторую – лопату, и действуй! Сейчас покажу. Вот ты! – Он указал на Прова. – Коли меня штыком!

– По-завправдошнему? – поинтересовался Пров, снимая с плеча манлихер. – Или понарошку?

– Как учили, – хмыкнул унтер, – не боись!

Пров и ударил – сильно, со всей дури, однако в унтера не попал. Тот отбил лопаткой направленную в него винтовку, шагнул вперед, и его рука со штыком замерла у живота солдата. Пров от неожиданности сглотнул.

– Вот так! – усмехнулся унтер. – Кто тебя учил колоть, деревенщина? Так не только штык, но и ствол винтовки в тело вобьешь. Замучаешься после вытаскивать. А пока будешь мешкать, тебя заколют или пристрелят. Колоть нужно легко и метить в живот, а не в грудь. Он мягкий, штык не застрянет. Понял?

Пров кивнул.

– А теперь сняли штыки с винтовок, взяли их в одну руку, а лопату – в другую. Будем учиться…

Еще солдатам выдали противогазы и обучили ими пользоваться. Необходимо было плотно пригнать маску к лицу, а затем ходить в ней и даже бегать. Прову и другим солдатам не понравилось: тяжело дышать, окуляры запотевают, из-за чего плохо видно. Но унтера и офицеры следили, чтобы никто не вздумал ослабить в маске ремни. Стекла, чтобы не потели, велели мазать мылом. Еще им показали, что такое газы. Приехавший из расположения штаба дивизии офицер и сопровождавшие его солдаты поставили в поле палатку, чего-то намудрили в ней, и велели всем по очереди входить в противогазах. Пров не почувствовал ничего, а вот Прохор попался. Не затянул как следует ремни, поэтому и хлебнул газку. Из палатки выбрался на четвереньках, а затем, сорвав маску, мучительно кашлял. Лицо его налилось кровью, из глаз текли слезы.

– Поглядите на него! – сказал командовавший «химиками» поручик. – Решил схитрить. Только газ не обманешь. Убьет мигом, да еще мучиться будешь, легкие выхаркивая. Поняли?

Солдаты мрачно закивали. Вот же придумали, германцы! Чтоб их, на куски порвало, нечисть нерусскую!

Ходил Пров в лаптях, как и другие «умники». Его это не напрягало – привык в деревне, а вот городские мучились. Бурчали, а Пров только смеялся. Лапти – они легкие, а дождь… Что дождь? Вечером скинул лапти и онучки, за ночь просохнут. Это не сапоги. Одна беда – изнашиваются быстро. Но лес рядом, липа в нем растет, лыко есть. Плести лапти Пров умел. Сделал себе кочедык[18] из расплющенного на камне толстого гвоздя, вставил его в рукоять и орудовал, протаскивая лубяную ленту через основу. Плел лапти себе и неумелым горемыкам – не за так, конечно. Кто давал двадцать копеек из жалованья (солдату платили рубль в месяц), кто расплачивался махоркой. Пров не курил, поэтому махру менял на нужные вещи, например, кожу, которой подшивал лапти снизу. Так они носились дольше.

Ну и нужники… Чистить их приходилось часто – гадили солдаты много. Ну, так кормили хорошо. Утром – чай с фунтом хлеба. Днем – щи с говядиной, каша с постным маслом, хлеб, чай. Вечером – каша, хлеб, чай. В постные дни давали рыбу, обычно, сушеных снетков, поэтому щи шли пустые. Мясо, сваренное в щах, доставали из котла и делили на порции. Те выходили большими: солдату полагался фунт мяса в день, правда, сырого, но все равно получалось от пуза. Деревенские так сытно ели впервые в жизни. Не то чтобы дома голодали, но четыре дня в неделю мясо, а в постные дни рыба – это праздник. В деревне мясо ели обычно зимой, когда с наступлением холодов били скот.

Нужники чистили так. Подгоняли к задней части телегу с погаными бочками, зачерпывали ковшами на палках содержимое выгребных ям и наполняли им бочки. Везли те за версту от лагеря, где вываливали в овраг. Грязь, вонь… Товарищи по несчастью морщились, Пров посмеивался. Ему, деревенскому парню, ходившему за скотом, таскать навоз и чистить хлев не в новинку. А грязь… Так помыться можно. Воды хватает, мыло выдают, не ленись – и будешь чистым. Над сортирной командой солдаты посмеивались, золотари становились объектами шуток. Прова они не цепляли. От своего положения он имел прибыток на лаптях. Начальство хвалило его за усердие – военному делу Пров учился добросовестно, поэтому числился в лучших. А все почему? С малых лет привык слушать старших и постигать ремесло. Стал добрым плотником, с наступлением холодов ходил в город на заработки. Умел пахать, косить, ходить за скотиной. В деревне считался завидным женихом, но окрутить его не успели – ушел жить в город. Земли у отца было мало, а вот ртов много, потому Пров, когда ему стукнуло шестнадцать, покинул родной дом. Работал в плотничьей артели, затем устроился на фабрику, где сколачивал из досок ящики. Ходил в вечернюю школу, где научился бойко писать и считать. В деревне на это не было времени – работы много. В городе жить легче. Отработал десять часов – и свободен. Работа не тяжелая – знай, колоти себе молотком. Это не косить и не землю пахать. Пров не пил – хотя по праздникам себе позволял, и не курил, чем выгодно отличался от других рабочих. Хозяин был им доволен и обещал сделать мастером. Но случилась война…

Обучать батальон должны были два месяца, но после шести недель в лагере солдат отправили на фронт. Перед этим «сортирной команде» выдали сапоги.

– Глядите! – упредил фельдфебель. – Пропьете снова – отправитесь в штрафники. На сей счет есть указание. А то взяли моду. Весь тыл в солдатских сапогах ходит[19], а на фронте солдаты босые. Казна для солдат ничего не жалеет: кормят от пуза, сроки носки обмундирования и сапог отменили, меняют по потребности[20]. Оружие есть у каждого, не то, что в начале войны, когда винтовок не хватало и приходилось ждать, когда кого-то убьют или ранят, чтобы забрать. Только воюй!

К фронту шли пешим маршем. Прибыли к вечеру. Батальон раздергали по частям. Взвод Прова попал в третью роту, второго батальона Могилевского полка. Командовал ротой подпоручик, годами как бы не моложе Прова. Но на груди его красовалась медаль, на левом рукаве – нашивки за ранения. Из других офицеров в роте имелись два прапорщика. Командовать взводом определили Корнеича – унтеров в роте не хватало. А вот отделенными поставили опытных фронтовиков. Прову и Прохору достался ефрейтор Поздняков – степенный дядька годами за тридцать.

– Сейчас – на кухню ужинать, – сказал он пополнению. – После размещу.

Покормили их хорошо: кашей с мясом. Хлеба дали – не съесть, и Пров спрятал остатки в мешок.

– Правильно, – одобрил Поздняков. – С утра чаю не будет.

– Отчего? – удивился Пров.

– В наступление пойдем, – пояснил Поздняков. – Воевать лучше натощак. Ежели пуля или штык в брюхо, то с пустым, может, и выживешь. А вот с полным точно помрешь. Каждому дадут по банке консервов, чтобы, после того как германца выбьем, поесть. А сейчас – за мной!

Их отвели к землянке, куда солдат набилось как сельдей в бочку.

– Некогда новую рыть, – сказал Поздняков, – да и незачем. Завтра нас здесь не будет.

Солдаты кое-как улеглись на нарах. Было так тесно, что ворочались по команде – по одному не получалось. Так вот и мучились ночь. На рассвете их подняли и вывели в траншею. Солнце поднималось за спиной, день обещал быть ясным и безветренным.

– Готовьтесь! – предупредил ефрейтор. – Проверьте оружие, снаряжение. Противогазы – особо.

– Их-то зачем? – спросил Прохор.

– Германцы газы готовят, нас об этом упредили. Так что подгоните ремни плотно. Ручные бомбы кидать умеете?

Солдаты промолчали.

– Ясно, – усмехнулся Поздняков. – Недоучили. Позже покажу – тем, кто выживет.

Солдаты занялись оружием. Пров загнал обойму в магазин манлихера и передернул затвор. Поставил оружие на предохранитель, примкнул штык. Привычные действия успокоили его. Ночью он плохо спал – не столько от тесноты, сколько от тяжких дум. Предстоящий бой страшил. Выживет он или сгинет? И как это выйдет у него – колоть штыком живого человека? Чай не свинья, а Божья душа. Мысли эти не давали покоя, и забылся он только к утру. Сон был жутким. Вот Пров бежит в атаку, а навстречу ему немец: огромный и здоровенный, как деревенский кузнец Кузьма. В руках у германца винтовка с блестящим штыком, и тот метит им Прову прямо в живот. «А я вечор брюхо набил», – с ужасом вспоминает Пров и пытается отбить своим штыком германский. Но руки почему-то не подчиняются, и острая сталь входит ему в живот. Пров пытается закричать, но голоса нет…

В траншею Пров выбрался хмурым.

– Ты с чего такой? – спросил Прохор.

– Да снилось всякое, – буркнул Пров. – Как германец меня штыком колол.

– Боисся? – вмешался подошедший ефрейтор.

– Боюсь, – признался Пров.

– Ничего, – сказал Поздняков, – все боятся по первости. Да и по другому разу – тоже. Тут главное до германца добежать, а там страха не будет. Только успевай поворачиваться!

– А где сейчас германец? – спросил Прохор. – Далеко?

– Там его окопы, – указал рукой ефрейтор. – Аршин триста будет. Мигом добежим.

В этот момент за спиной загрохотало, и говорить стало тяжело. Все умолкли. На германской стороне встали огромные черные кусты. Выброшенная взрывами земля опадала, оставляя облака дыма и пыли. Пров и Прохор заворожено смотрели на происходящее: подобного они еще не видели. Сколько это продолжалось, они не знали, но казалось, что вечность. Внезапно грохот стих. Облако пыли, укрывавшее передний край немцев, внезапно окрасилось в желто-зеленый цвет.

– Внимание! – раздалось за спиной. – Всем слушать меня!

Пров оглянулся. Позади их траншеи стоял командир роты.

– Наши снаряды разбили баллоны с газом, – продолжил подпоручик. – Сейчас он накрывает германские траншеи. В них не лезть, а также в окопы и блиндажи. Живых там не будет, а вот газу хлебнуть можно. Так что перепрыгиваем и бежим дальше. Приготовить противогазы! Все из траншеи!

Поручик засвистел в свисток. Солдаты дружно выскочили на бруствер.

– Рота! Газы! Вперед!..

Бежать было тяжело. Пот градом катился с лица Прова и скоро захлюпал в маске. Желто-зеленое облако приближалось медленно – так казалось Прову, но, наконец, он нырнул в него. Видно было плохо, и Пров едва не свалился в траншею. Но вовремя заметил и перепрыгнул, а через десяток шагов и облако кончилось. Видно стало лучше, хотя через окуляры маски смотреть было несподручно. Внезапно перед Провом возник черт в темной одежде и с нечеловеческой рожей. Черт уставился на солдата и застыл. «Ах ты, нечисть!» – подумал Пров и ткнул черта штыком. Тот со скрипом вошел в тело нечистого и застрял. Пров изо всех сил рванул на себя манлихер, и штык, окрашенный кровью, выскочил наружу. Черт прижал руки к груди и повалился на траву.

– Не бей так сильно! – сказали над ухом. – Чему вас учили?

Пров оглянулся: рядом стоял Поздняков. Маски на его лице не было.

– Сымай противогаз! – велел ефрейтор. – Газы кончились.

Пров с радостью стащил маску с лица и сунул ее в сумку.

– Не стой! – приказал Поздняков. – Одного германца заколол, молодец, но их еще до хрена. Вон видишь? – Он указал рукой.

Пров увидел спины убегавших от них немцев. Они были совсем близко.

– Вперед, братцы! – раздался в стороне голос командира роты. – За ними! Не отпускай!

И Пров побежал. «Это был не черт, а германец в маске, – сообразил на ходу. – И я его заколол. Надо же!»

Без противогаза бежать было легко. В несколько прыжков Пров настиг ближайшего немца и ткнул его штыком повыше крестца. Клинок вошел в тело германца на ладонь – в этот раз Пров бил легко. Немец осел на землю, и Пров разглядел на его лице маску. «Они не сняли противогазы, – понял солдат, – потому и бегут медленно. А мы – шибче!» От этой мысли ему стало весело, и он наддал. Догнал следующего, ткнул штыком, перепрыгнул упавшее тело, и устремился далее. Над головой засвистели пули, но он не обратил на это внимания. Траншея возникла внезапно. Пров увидел над бруствером лицо в каске, немец целился в него из винтовки. Грохнул выстрел, но пуля прошла мимо – второпях немец промахнулся. Пров на бегу развернул винтовку и ударил окованным затыльником приклада по каске. Голова немца мотнулась, он отлетел на шаг и упал на дно траншеи.

«Ага! – вспомнил Пров. – Тут с манлихером не развернуться». Он отомкнул от винтовки штык и забросил ее за спину. Извлек из чехла лопатку, взял ее в левую руку, а рукоять штыка – в правую. Сделал это в считанные секунды – сказались тренировки. Спрыгнув в траншею, Пров побежал направо и через несколько шагов увидел немца. Тот стоял у бруствера и целился в кого-то из винтовки, Прова он не видел. Солдат подскочил и ударил немца клинком в бок.

– Ферфлюхте швайн! – крикнул немец и сполз на дно траншеи. Пров побежал далее. По сторонам раздавались выстрелы, свистели пули, неподалеку затрещал пулемет, но Пров словно не слышал этого. Внезапно траншея вывела его в окоп. Там двое немцев возились у пулемета. Один откинул крышку ствольной коробки, второй заправлял в нее ленту. Прова они не видели. Солдат рванулся вперед. Ближнего к нему немца он ударил штыком в спину и, оставив тот в теле врага, махнул лопаткой. Заточенная до бритвенной остроты боковая грань перерубила второму немцу горло и застряла в хребте. Германец издал хрип, схватился руками за торчавший снаружи край лопатки и сполз на дно окопа. Потерявший оружие Пров, стащил манлихер и снял винтовку с предохранителя. «А ведь я сегодня не выстрелил ни разу», – вспомнил он и настороженно глянул в траншею, заходившую в окоп с другой стороны. Бежать далее расхотелось. Так и стоял, ожидая появления врага. Но тот не пришел. Зато совсем рядом раздалось «ура!», топот ног, и в окоп спрыгнул командир роты.

– Молодец! – похвалил, разглядел трупы на дне. – Силен! Двоих зарезал. То-то, смотрю, пулемет замолчал. Прижал он нас… Как фамилия? – спросил Прова.

– Рядовой Курицын! – вытянулся Пров.

– Фамилия у тебя не геройская, – усмехнулся подпоручик, – но сам орел. Скольких германцев убил?

– Так это… – задумался Пров. – Всего шестеро наберется. Двоих в поле заколол, двоих в траншее прибил: одного – прикладом, другого – штыком, ну и этих… – Он кивнул на мертвых немцев.

– А еще захватил вражеский пулемет, благодаря чему рота смогла ворваться в траншею противника. А это, между прочим, вторая линия обороны, которой мы овладели с малыми потерями. Орден Славы тебе, солдат, и чин ефрейтора! Лично похлопочу.

– Рад стараться, ваше благородие! – гаркнул Пров.

– Старайся! – кивнул подпоручик. – Глядишь, и сам благородием станешь. За три Славы офицерский чин дают.

Командир роты убежал, а Пров остался стоять, не зная, что делать дальше. Таким его и нашел Поздняков.

– Чего застыл? – спросил сурово.

– Да вот…

Пров рассказал про разговор с командиром.

– Везет тебе, деревенщина! – хмыкнул ефрейтор. – В первом же бою отличиться! Орден, да и чином меня догнал. Хотя заслужил. Видел я, как ты бежал. Шагов на полсотни других опередил, в траншею первым спрыгнул. Думал, скосит тебя германец, а оно вон как вышло. За пулемет спасибо. Коли б не ты, многих бы положил. И без того досталось. В моем отделении двое убитых и трое раненых. Тебя не зацепило? Кровь на гимнастерке.

– Это не моя, – сказал Пров.

– Добре, – кивнул ефрейтор. – Приводи себя в порядок и иди туда, – он указал в сторону, откуда пришел. – Скоро кухня подъедет. Чаю попьем, хлеба поедим.

– А германец? Воевать более не нужно?

– Экий ты ненасытный! – засмеялся Поздняков. – Куда более? Побили их всех. Мы сегодня две германские траншеи захватили, а такое редко бывает. Далее без нас разберутся. Вон, гляди! – Он указал рукой в сторону, противоположной той, откуда рота наступала.

Пров выглянул. Траншея располагалась на гребне холма, и отсюда хорошо было видно, как по расстилавшему внизу лугу ползли вдаль зеленые стальные коробочки. Из их башен торчали прутики пушек.

– Что это? – спросил Пров.

– Наши броневики. Мы с тобой через газ шли, а они сбоку проскочили. Теперь погонят германца! Иди!

Поздняков убежал. Пров вытащил из убитых штыки и лопатку, очистил лезвия от крови, потыкав их в землю, а затем вытерев о мундиры покойников. Странно, но тот факт, что он убил их, Прова не взволновал. Они же в наших стреляли! И вообще черти в противогазах. Чего жалеть?

На убитых Пров нашел кобуры с пистолетами. Ранее он их не заметил: немцы упали на них, прикрыв телами. Подумав, Пров снял кобуры вместе с ремнями и сунул в вещевой мешок. Пригодятся. Пистолет носить солдату не позволят, а вот на подарок сгодятся. «Один командиру роты дам, – решил Пров, – чтоб про орден и чин не забыл. Второй – Корнеичу, мне с ним служить». Ободренный этой мыслью, он забросил мешок на плечи и затопал в указанном направлении.

Возле кухни толпились солдаты. Среди них Пров с радостью разглядел Прохора. Поздняков сказал, что в отделении убило двоих, среди них мог быть дружок. Прохор тоже обрадовался.

– Живой! – сказал, хлопнув Прова по плечу. – А я тревожился. Видел, как ты бежал, а потом в германскую траншею сиганул. Думал, что прибьет тебя германец.

– Это я их прибил – четверых в траншее зарезал, – похвалился Пров. – Их благородие сказал, что орден мне за это и чин ефрейтора.

– Да ну? – не поверил Прохор.

– Вот тебе крест! – Пров перекрестился. – Я пулеметчиков уничтожил. Командир сказал, что б, кабы не я, они бы многих положили.

– Это точно! – согласился Прохор. – Голову нельзя было поднять. В отделении Фрола и Акима убили. Увезли их. Похоронят в родной земельке.

– А это чья? – удивился Пров.

– Польская. А ты ерой! – Прохор снова хлопнул друга по плечу. – Причитается с тебя.

Стоявшие рядом солдаты загомонили, поддерживая.

– Так взять негде, – развел руками Пров.

– Отделенный сказал, что скоро дальше пойдем, – сообщил Прохор. – Будем деревней проходить, купим самогону.

– Так тут поляки, – засомневался Пров. – Они, поди, наших денег не берут.

– Найдем за что, – понизив голос, сказал Прохор. – Ты, это, чаю возьми и отойдем.

Пров так и поступил. Повар влил ему в котелок черпак чаю и дал ломоть хлеба. Пров отошел в сторону и присел на траву. Прохор пристроился рядом. Пров кусал хлеб и запивал его горячим чаем, а дружок тихо шептал на ухо.

– Ты, как бежал, немца заколол. Сам-то далее порскнул, а я приотстал. Тут пулемет начал стрелять. Я за этим немцем схоронился. Гляжу: унтер ихний, а не солдат, и в кармане что-то выпирает. Я залез рукой, а там… Глядь!

Прохор оглянулся и протянул кулак. Раскрыл его, и Пров увидел лежащие на грязной ладони часы.

– Серебро, – сказал Пров. – Идут, проверил. Ты немца убил, значит, твои. Хочешь – отдам, а скажешь – на самогон сменяем. Все по слову твоему будет.

Пров задумался. Часов у него никогда не было, и он мечтал их купить. Стоили часы дорого. Зарабатывал он неплохо, и мог себе позволить, но требовалось помогать родителям с младшими – жили они бедно, так что не сложилось. Несколько мгновений жадность в нем боролась с рассудком, и рассудок победил. Бог с ними, часами, другие будут.

– На обчество пустим, – сказал другу. – Сменяем на самогон и сало. Давно сала не ел.

– Держи! – Прохор протянул ему часы.

– Не, – помотал головой Пров. – Сам займись. У тебя это ловчей выйдет. Только сторожко: за мародерство могут и под суд отдать – Корнеич предупреждал.

Прохор кивнул и спрятал часы в карман. Пров доел хлеб и допил чай. Как раз вовремя. К кухне подошел Корнеич и велел поредевшему взводу строиться. Пров распустил горловину вещевого мешка, достал кобуру с ремнем и подошел к взводному.

– Вот, господин унтер, – сказал, протягивая кобуру. – Подарок вам. С убитого немца снял.

– Ух ты! – воскликнул унтер, достал из кобуры пистолет и некоторое время рассматривал. Затем сунул обратно. – Красивый. Только зря ты мне его дал. Ротный увидит и заберет. Скажет: «Не по чину унтеру. Казенный наган носи!»

– У меня для него другой есть, – успокоил Пров.

– Ну, ты жох! – рассмеялся Корнеич. – А вообче молодец! Слыхал про твой подвиг, а еще – про орден и чин, которые тебе подпоручик обещал. Теперь точно получишь, не забудет.

Он отвернулся от Прова и скомандовал:

– Взвод! В колонну по два становись!