Княжий суд

Глава 6

Жизнь в уцелевшем от татарского разбоя Охлопково потихоньку налаживалась. А что с другими моими деревнями? Я вызвал Макара и поручил ему объехать с ратниками мои земли. Вернулся Макар мрачный.

— Нет боле Верешей, князь. Одни головешки. А ведь какая деревня была, только подниматься с тобой люди начали! Колодец там остался, коней напоили. И еще вот…

Он протянул мне небольшой предмет, обернутый тряпицей. Я развернул и ахнул: Спас Нерукотворный! Это же любимый образ русских людей, видел я его и на воинских хоругвях. По краям — обугленные остатки резного оклада. Нижний край деревянной доски обгорел, здесь краска вздулась пузырями, но остальная часть иконы сохранилась! Не чудо ли? Сквозь копоть проглядывал спокойный лик Христа, со строгими печальными глазами. «Когда построю церковь, будет в ризнице как реликвия», — решил я.

— Князь, Чердыни тоже боле нету, пожгли ироды. А вот Обоянь обошли, целы избы там.

Да, придется мне крестьян из погоревших деревушек, как из Смоляниново вернутся, в Обоянь направлять да здесь селить, пока отстроимся.

Много бед принесли татары на нашу землю. Ушли нехристи из земли русской, перестали избы гореть да бабы плакать. Я еще отделался малой кровью, потеряв семерых ратников из макаровских воинов да две деревеньки потерял. Но появилась другая проблема — беженцы. Мимо острога тек ручеек обездоленных людей — бездомных, голодных, оборванных. Из тех, что успели в лесах укрыться. Плена избежали, к избам своим потянулись, а изб-то и нет, пожарище одно. Вот и бродили по земле русской, горе мыкая да пытаясь прибиться к какому-нибудь селению.

Невозможно человеку одному долго выжить — подняться-устоять-выдержать на разоренной земле, особенно если это — женщина, старик или ребенок. Вот детей я жалел, брал к себе в острог, если просились, и родни поблизости не было. Женщинам с огорчением отказывал — свои холопки в Вологде возвращения к родным очагам дожидаются, да еще и освобожденные от татар невольницы все у меня остались — почитай, два десятка наберется. А вот мужиков, да семейных, отбирал. Беседовал — на что годен человек, владеет ли мастерством каким. Молодых в ратники определял, крестьян — в деревню, на привычную им работу.

Вот кузнец попался, да не сам по себе, а с походной кузницей — за плечами тяжеленная сума, а в ней молоточки всякие, клещи. Чаще беженцы налегке шли, а этот инструмент с собой прихватил, видно — заранее думал, как жизнь налаживать после татар, да еще и на новом месте — с нуля, считай. Практичный. Уважаю таких — со сметкой, что наперед думают.

Я обрадовался ему пуще всех остальных. Нужда в кузнеце была великая — лошадей подковать, навесы сделать, плуг заварить. Кузнецу всегда работа найдется — хотя бы из трофейных сабель да пик татарских, в большинстве неважного качества, сделать что-либо полезное в хозяйстве.

Место ему для кузни выделил подальше от изб, у бани.

— Строй кузню. Лес разрешаю взять, холопов бери в помощь, камень на стройке найдешь.

Обрадовался кузнец, что работу и пристанище себе обрел. А я не меньше его был рад.

Через неделю людской ручеек иссяк. Видно, нашли себе место, устроились как-то. И то — горе людское после нашествия татар еще долго народу русскому изживать придется. Пока отстроятся, живность заведут, хозяйство поднимут, в землянках жить придется, пропитание в лесу искать да на уцелевших от пожаров полях колоски собирать. А многим тысячам несчастных, что в полон угнаны, и того не видать. Их участи не позавидуешь. Долго мучиться и стонать людям русским на чужбине — большинство уже не увидит родной земли до конца дней своих. Больные и немощные будут молить Господа, чтобы прибрал, пресек мучения в рабстве. И лишь немногим счастливцам удастся вернуться к родным очагам.

Я обходил свой уцелевший от погромов островок благополучия — поместье мое оживало на глазах. При моем приближении суровые лица беженцев светлели, на лицах женщин я все чаще видел улыбку. Ради этого стоило стараться, вкладываться в дружину, в острог, в переселение холопов. Мне бы сейчас от нежданного прибытка новых людей руки потирать — холопов не меньше стало, чем до татарского вторжения, но саднило душу. Не моими трудами и чаяниями прибавка эта, а через горе людское.

Воинов у Макара с Федором прибавилось. У Федора под началом стало два десятка, а у Макара — двадцать пять воинов. Оба рьяно принялись за обучение новобранцев.

— Федор, ты десятников выбери из ветеранов. А сам во главе их будешь, назначаю тебя полусотником.

Расцвел Федор. Понятно — ласковое слово и кошке приятно. А для воина повышение — признание его заслуг и ратного мастерства.

— Бери пятерых воинов и поспеши в Вологду. Письмо для княгини я отпишу. Небось, волнуется, прослышав о нападении татар под Москвой. И обратно обоз с людьми, что здесь проживали, приведешь.

— Исполню, князь! Когда отправляться?

— Завтра. — Я сумел скрыть довольную улыбку. Федор после повышения был готов рыть землю копытами, хотя я и раньше не мог пожаловаться на его рвение.

Сам же за письмо засел. Давненько я писем не писал. Так… «Доброго здравия, любезная сердцу моему княгиня, жена славная Елена…»

Письмо вышло на удивление длинным, хотя о набеге татар и их бесчинствах в Подмосковье я старался много не писать. Вкратце — о событиях в поместье, о приезде Федора Кучецкого, о делах по защите поместья, а также о том, что с Федором назад обоз с людьми отправить надо. Вот и получилось на целых две страницы.

Утром Федор с ратниками уехал, увозя мое послание.

Я заметил — как-то так получалось в жизни, что наиболее важные дела я поручал Федору, а не Макару. Ну что делать — соперничают они, ревностно следят, к кому больше я благоволю, хоть я старался держаться ровно с обоими десятниками.

Да и как их можно сравнивать. Федор появился у меня на службе раньше, прошел со мной не один боевой поход, и не без оснований считал, что главнее и ближе ко князю — он. Макар же более образован, воспитан, может быть, даже в чем-то по жизни и более опытен. И преимущество его в том, что он не холоп, хоть и боевой, а из боярских детей. Потому он себя и ставил выше Федора.

Я же считал так: они оба воины, а в сече опасность поровну обоим достается, и случись непоправимое — и Федор и Макар в лицо смерть примут. И я тоже не исключение. Потому боевых товарищей своих на голову выше остальных своих людей считал — даже того же Андрея, управляющего имением на Вологодчине.

Хоть и разворотлив и сообразителен Андрей, но смерти в глаза не смотрел, со мной рядом в атаку на ворога не ходил, не мок под дождем на голой земле на ночлеге. А более всего роднит именно сеча — только в боевом походе боярин мог из одного котла с холопом есть, не роняя своего достоинства.

В Москву бы съездить после важных событий, потрясших столпы государства, узнать у Кучецкого — что да как на Руси делается. Ведь одни и те же события видятся сверху не так, как со стороны. Итальянцев опять-таки пошевелить надо, стройка стоит. Пусть и с моей подачи — сам просил повременить с домом. Зато теперь — пора вернуться к стройке.

Ко мне подбежал один из караульных.

— Князь, там тебя требуют.

— Кто смеет?

— Прохожий какой-то.

— Гони его взашей, требовать у себя дома будет. Караульный убежал, но вскоре вернулся.

— Не уходит.

— Плетей всыпь, коли слов не понимает. Или я тебе сам плетей всыплю, коли с такими мелочами мне докучаешь.

Караульный поежился и на всякий случай отошел от меня на пару шагов.

— Еще он говорит, что знает тебя.

Это становилось уже интересно. Заинтригованный, я пошел к воротам.

Завидев меня, второй караульный отворил воро-тину.

Передо мной в страшно грязном и изорванном донельзя кафтане стоял мужчина лет тридцати. Что меня удивило, так это висевшая на поясе сабля. Голова непокрыта, но на ногах — разбитые сапоги.

Я всмотрелся в лицо. Обросшее и грязное, но что-то определенно знакомое угадывается.

Прохожий склонил в поклоне голову:

— Здравствуй, боярин. Караульный у ворот заметил:

— Князь он, князь!

— Здравствуй, человече. Прости — сразу признать не могу, хотя поручиться готов: виделись мы ранее.

— Ну, слава богу, признал. Воевал я под твоею рукою, боярин, на Оке. Помнишь Крюково? Ты воеводою Сводного полка был.

Ну точно, вот откуда лицо его мне знакомо! Что мне сразу в нем понравилось, так это сабля на боку. Сам — оборванец оборванцем, а саблю не бросил, не потерял, не продал, не пропил.

— Пошли ко мне, поговорим.

В избе я усадил оборванца на лавку.

— Рассказывай. Сказывай о себе, кто ты, какая нужда ко мне привела?

— Боярин Кочкин я, из служивых. Род мой хоть и старинный, да небогатый. Деревенька на кормление была, да невелика только — четыре двора. Аккурат между Владимиром и Нижним Новгородом. Напали татары, деревню пожгли, холопов — кого убили, кого в полон погнали. Сам едва ноги унес, в лесу прятался. В Коломну пошел, а тут и войне конец. Ну, думаю — хоть в этом повезло, в Москву пойду, в услужение наниматься. А тут ты на глаза попался — с ратниками мимо проезжал. Куда мне без коня за тобой угнаться? Выспросил у ратных людей, где боярин Михайлов обретается. Мне и подсказали. А в этот же день к вечеру татары на приступ пошли, город запалили. Народу сгинуло — тьма! Опять повезло — живой остался. Вот, насилу тебя нашел.

— Как звать-то тебя, боярин?

— Глебом.

— Зачем же ты меня искал, Глеб?

— Под твоею рукою ходил, в сече тебя видел. Знаю — боевой боярин, сам поднялся, не придворный хлыщ. Потому у тебя служить хочу.

Хм, такого поворота я не ожидал. Думал — еды попросит, одежонки. А ведь ей-богу бы помог!

Пока он говорил, я приглядывался к нему и вспомнил его все-таки.

— У тебя ведь двое боевых холопов было?

— Двое, — подтвердил боярин.

— И ты на правой стороне холма стоял, у лощины?

— На правой, — кивнул Глеб.

— Вспомнил я тебя. Присмотрелся и вспомнил.

Я замолчал, раздумывая. Боярин начал беспокоиться:

— Ну так что? Князь, я не подведу!

— Не о том я думаю. На службу — беру! Избу отдельную выделю, хотя и сложно с жильем. Беженцев много пустил, да своих холопов из поместья под Вологдой днями привезут — обоз целый. Вот о чем думки мои. Одежу новую купим, только повремени немного. Коломна-то в руинах, торга там нет. А у меня — сам понимать дол жен, нет здесь никаких припасов. Едва только несколько дней назад от татар свой острог очистил, благо — спалить не успели. Жалованье кладу пока невеликое — десять рублей серебром, коня дам. Негоже служивому боярину пешим ходить. Сабля у тебя есть. А нож?

— Нет ножа, в схватке потерял, ножны только при мне и остались.

— Ну, это дело наживное. На условия мои согласен?

— Согласен, князь. Я бы и раньше под твою руку отошел, да деревенька моя уж больно далеко от поместья твоего была. А теперь и вовсе нет ничего.

— Пойдем, избу выделю.

Я выбрал в ряду самую небольшую избу. И не потому, что боярина унизить хотел, просто когда обоз из Вологды придет, народу будет много, и всех под крышу селить надо. Я мысленно прикинул — воинов получалось почти полсотни, беженцев — столько же, детишек — двадцать, холопов с обозом прибудет человек семьдесят, и выходило около двухсот человек. Изначально я и не рассчитывал, что в моем имении будет столько людей.

Значит, новые избы ставить надо.

Два дня я решал насущные вопросы, из которых главный — питание. Готовить было кому, с женщинами перебор даже. Проблема в другом — из чего? И взять негде продукты, деревни вокруг разорены. Коломна вместе с ее богатым торжищем сожжена. Вот и думай, князь, где муки да крупы да маслица раздобыть. Напуганное войной зверье разбежалось. И охотники добычу теперь не каждый день приносили. А и принесут зайца, что он один — всех сытыми сделает? Рыба выручала покамест. Рыбаков своих я освободил от всех тягот — только они пока не давали людям ослабнуть от недоедания. В первую очередь — детишкам, остальным — поровну. Скудновато выходило, но и поправить стол я пока не мог. Надо в Москву ехать, к Федору зайду, на торге Глеба Кочкина приодену и продуктов куплю.

Тянуть не стал. Оставив поместье на Макара, утром выехал. Обоз из трех подвод трофейных за нами тянулся. Впереди я, обок с боярином, позади — четверо ратников, все русины. В сече я их уже видел — опытные воины.

Встречные на пути оборачивались, дивясь странной картине. Князь в корзно богатом, а рядом оборванец. Но Глеб не тушевался, держался с достоинством.

Уже перед Москвою, на чудом уцелевшем постоялом дворе, удалось плащ шерстяной для Глеба купить, чтобы ветхое его одеяние не так в глаза бросалось. Здесь же, на постоялом дворе, ратников оставил — пусть обоза дождутся. Охрана не столько мне нужна, сколько обозу — особенно когда домой с продуктами возвращаться станем. После войны не все беженцы и погорельцы попрошайничали или к родне подались. Кое-кто в леса ушел да на разбойничью дорогу встал. Кистенем ведь проще еду добывать.

Сами же в Москву подались. Повсюду — страшные следы пребывания татарской орды. Посады разрушены, сожжены, а вот ближе к центру избы и дома были целы.

Глеб осматривался с интересом.

Начинало смеркаться, потому сразу на постоялый двор отправились. Поели досыта, хоть цены ощутимо поднялись.

— А что ты хотел, барин? Война! — вздохнул хозяин. — За продуктами далеко на север теперь подводы посылать приходится. Все татары подчистую выгребли.

Утречком — на торг. Обул-одел Глеба с головы до ног — шапка, рубаха, жилет, кафтан, штаны суконные, сапоги и, конечно, добротный нож. Кошель мой изрядно похудел, но Глеб стал похож на боярина. Теперь с ним и перед Федором показаться не стыдно.

Первым делом к Кучецкому мы и направились. А того, как назло, на месте не оказалось.

Хмурый привратник узнал меня.

— Нетути боярина, уехамши. И будет нескоро, полагаю — ден через десять.

Вот незадача! Выехали из Москвы на постоялый двор, а там уж обоз дожидается.

Кружным путем подались в сторону Твери. Насколько я был наслышан, татары туда не добрались.

Верстах в пятидесяти от столицы купили муки ржаной, круп разных, масла. Были бы деньги — еще бы купил, да дорого все стало, чуть не вдвое от весеннего.

Обоз под охраной ратников я в имение отправил, а сам с Глебом поехал к итальянцу Пьетро Солари. Покочевряжился немного зодчий — де работы много, татары здания храмов порушили несчетно, но обязался Антонио послать, помощника своего.

Вот теперь и домой можно.

Мы отъехали от Москвы верст на десять и догнали длинный обоз. Поравнялись — ратники мои да и холопы с подвод шапки ломают. Оказалось, Федор с воинами уже из Смоляниново возвращается.

Пожелав им добраться спокойно, мы с Глебом обогнали обоз и галопом — в имение. Хоть и с Федором Кучецким я не повидался, а все же продуктов купил, Глеба одел, с итальянским зодчим переговорил. Не зряшной поездка вышла.

Ехал я и размышлял — два обоза сегодня к вечеру прибудут, а вот жилья не хватает. Да что же это такое, только выстрою, кажется, ну — все! Однако — опять мало! В конце концов, ведь не город я строю, а только имение. По жителям — село большое, деревню уж давно переросли, ан таковым его назвать пока нельзя — церкви нет. Ну, так пусть будет острогом. Звучит для современного уха не очень благозвучно, так то уж после покорения Ермаком Сибири, и даже попозже, пожалуй, острогом станут тюрьмы называть. А пока острог — деревянная крепость.

Неожиданно плечо обожгла острая боль, послышался щелчок бича. Задумался я, за дорогой следить перестал! Или расслабился: до имения-то моего верст пять осталось, почитай — дома!

Я остановил лошадь, развернулся. А уж Глеб саблей машет, отбиваясь от двух разбойников. У них тоже сабли в руках — татарские. И работают они ими неумело. А справа у обочины стоит сухощавый жилистый мужик с бичом в руке и злобно щерится. Бич из воловьих жил, длинный. Такой в умелых руках — страшное оружие, запросто кость перешибает.

Потому не стал я ближе подъезжать для сабельного удара. На мне ни кольчуги, ни шлема. Вытащил пистолет и всадил ему пулю в брюхо.

Обернулся к Глебу — может, помочь надо? Какой там! Один разбойник уже валялся в дорожной пыли, суча ногами в агонии. Второй отбивался яростно, но нить его жизни явно кончалась. Глеб замахнулся для удара, разбойник подставил свою саблю для защиты, а боярин саблю вниз увел да и полоснул татя по шее. Вот и второй готов.

Мы осмотрелись. Никого нигде не видно. Глеб подъехал ко мне, склонился в поклоне.

— Прости, князь, проглядел татей. Поперва намеревался впереди ехать, так ведь пылью не хотел тебе досаждать.

— Не извиняйся, пустое. Эти кровопийцы могли в любой момент напасть, даже из-за спины.

Теперь Глеб скакал впереди, метрах в десяти, а я сзади.

По прибытию в Охлопково я вызвал Макара.

— Не далее как пять верст отсюда тати объявились — напали на меня. Лежат теперь в пыли порубленные; всяк увидит, кто мимо ехать будет, да поостережется. Я вот что думаю, Макар. Мы с боярином Глебом отбились, да их-то и было всего трое. Однако в имение обоз с холопами идет, а следом — с продуктами. Бери людей своих и на десять верст все прочеши, как гребнем. Встретишь татей — вешай без жалости.

— А как мне их узнать? Увижу на дороге кого — с виду может и недоброго, хмурого, а вдруг — то беженец идет? А если мрачность у горемыки такого — от безнадеги, а не думки черной?

— У татей оружие при себе будет — кистень, дубинка или еще что. Дороги должны быть свободными! У государя дела важнее есть, руки до охраны дорог не доходят. Так на то мы — бояре есть.

— Слушаюсь, княже!

Макар объявил сбор и буквально через несколько минут выехал из острога с ратниками, оставив в нем лишь караульных.

Вернулся Макар с воинами уже затемно, когда обоз с холопами и людьми Федора въехал в острог. Территория сразу наполнилась людьми, стало шумною.

Макар подошел ко мне.

— Твое приказание выполнил, князь!

— Успешно?

— Еще как! Шайку целую в лесу обнаружили, семь человек. Кого убили, кого повесили.

— Молодец! Потери есть?

— Обошлось.

— Давай вот что. Раз в неделю, ну — может, в десять дней, по очереди с Федором будете дороги и леса прочесывать. Тати знать должны, что тут — моя земля, и быть на ней с недобрыми намерениями смертельно опасно. Любой обоз или прохожий должен чувствовать себя на моей земле в безопасности. Разбойник — враг хуже татарина.

— Это почему же?

— Потому что нападает только на слабых, и то — со спины.

С тех пор и начали ратники регулярно патрулировать дороги, леса прочесывать. Поперва еще попадались тати, да одних быстро повывели, повесив на деревьях вдоль дороги, другие испугались неизбежного возмездия и ушли с моей земли подальше. Теперь любой из моих холопов, да и просто прохожий, не опасались за свою жизнь и добро. Спокойно стало добираться из Охлопково в другие деревни, ходить в лес по грибы и ягоды.

Отдаленный эффект получился и вовсе неожиданным. Ходоки ко мне заявились, двое мужиков зрелого возраста. Скинули шапки, поклонились.

— Здоровья тебе, князь, и многие лета! Позволь слово молвить.

— Слушаю.

— Хотим на землях твоих поселиться. Дозволишь?

— Почему именно на моих?

— Спокойно тут, безопасно. В других местах тати проклятые все отбирают. А у нас семьи.

— Так вы что, избы поставить хотите?

— Ну да, мы так и сказали.

— Место выделить могу, но зачем мне лишняя обуза? А заниматься чем будете? На полях у меня свои холопы работают. Воздухом семьи не накормишь.

— А нам земли не надобно. Я горшки делаю да ложки режу, а он — валенки катает.

— Ну, коли на земле моей жить хотите да под защитой моей — налог мне платить будете.

— А велик ли?

— Десятина.

Мужики переглянулись:

— Согласные мы.

Мы с Василием — одним из близнецов, вернувшимся с обозом, коего я управляющим назначил, проехали к облюбованному мужиками месту. Небольшая поляна в лесу, недалеко ручей, рядом овраг. Неудобья, одним словом.

— Вот тута мы приглядели, барин. В овраге глина есть, пробовал — жирная, мне такая в самый раз.

Василий посмотрел на меня выжидающе.

Ну что же, если теперь горшки свои будут — очень хорошо. А вот другому мужику, чтоб валенки катать, шерсть овечья будет надобна, а овцами никто здесь и не занимался. «Будем на торгу шерсть покупать, а там посмотрим», — решил я.

— Согласен, по рукам.

Мужики сами за месяц сладили по избенке, затем и хозяйством обзавелись. Полезными они для деревни оказались. В имении и ложки нужны и горшки, и валенки. Зимой в сапогах не походишь, когда снегу по колено да морозы трещат такие, что в лесу деревья ломаются.

Забегая вперед, скажу, что постепенно с моего согласия к ним присоединятся другие люди, и к весне в лесу уже будет стоять деревня о пяти домах.

После вынужденного перерыва продолжилось строительство барского дома. За остаток лета и осень итальянцы дом надстроили, вырос второй этаж. Но вскоре стройка встала — зарядили дожди, дороги развезло. А йотом и зима нагрянула.

Снега сразу много навалило. Хоть и тесновато в избах было, зато тепло. Печи топились исправно, окутывая дымком острог. И лошади не мерзли в теплых денниках. Маленький Тит, главный конюх, ухаживал за лошадьми, как заботливая мать за своими детьми. Холопы под его началом слушались маленького начальника беспрекословно.

Дети, коих много было — из беженцев, — освоили склон холма, обращенный к реке. С визгом и с шумом они катались на санках, бросались снежками.

Спокойно в остроге, сытно и тепло. Наладился санный путь по льду Оки. Надо в Москву ехать к Кучецкому — побрататься да пива попить, пока на границах спокойно, а то не виделись давно. И главное — новости узнать. Не слышно ли тревожных слухов о беспокойных крымчаках или казанцах, не собирается ли Литва с войною на Русь идти?

В Вологде мне жилось спокойнее, татары туда не доходили. А нынешнее имение — как постоялый двор на перекрестке дорог. Все, кто с южных границ нападал — крымчаки, ногайцы, казанцы, — шли на Москву через Коломну. И уходили тем же путем, грабя и опустошая деревни и города. Так что близость имения к Коломне — не столько благо, сколь многие неприятности, заботы и беды. И что острог мой не сожгли — просто счастливая случайность.

Выехал я в Москву со свитой: меня сопровождал боярин Глеб Кочкин, боярский сын Макар и десяток ратников. Причем воины были нужны не только для представительства. На коломенском тракте разбойничьи шайки лютовали, не давая спуску купеческим и крестьянским обозам. А поехали мы по льду реки — это удобнее, чем по дороге. И засады опасаться не стоит — на льду не спрячешься.

Впереди по пробитому санями пути ехали двое дозорных, затем я, обочь держались Макар и Глеб, а уж затем замыкали колонну воины. Завидев княжеский выезд, встречные обозы брали в сторону, а седоки ломали шапки. В принципе такое чинопочитание мне было безразлично, но традиции и заведенные порядки соблюдать надо. Пару раз Глеб даже плетью стеганул по тулупу зазевавшегося возничего, не успевшего шапку снять. Не иначе — рвение свое выказывал.

Благополучно прибыв в Москву, в таком же составе сразу же мы направились к Кучецкому.

На улице уж стемнело, и Федор был в своих хоромах.

Князь вышел на крыльцо, окинул довольным взглядом свиту.

— Здрав будь, Федор!

— И тебе удачи и здоровья, Георгий. Вижу — не пропали втуне мои слова.

— Как не послушать умные слова старшего друга, — подлил я елея.

— Проходи, гостем будь. Эй, Прохор! Лошадей в конюшню, ратников — в людскую, да не забудь покормить.

Мы с Глебом и Макаром прошли за Федором в трапезную.

— Это кто с тобой, что-то я их ранее не видел.

— Боярин Кочкин и боярский сын Макар, из свиты. Федор окинул их внимательным взглядом, задержавшись на Макаре.

— Из Литвы?

— Так и есть, князь.

— То-то вижу — лицо бритое, да одежа но иноземному шита. Инда ладно, служи князю Михайлову ревностно. С Литвою замиримся скоро, посольство наше к Сигизмунду государь направил. Отобедаете?

— Не откажемся, мы с дороги — и прямо к тебе. Замерзли малость и проголодались.

Федор хлопнул в ладоши. Тихо отворилась дверь, появился холоп.

— Накрывай столы, чем Бог посла — 'i. Холоп неслышно вышел.

— Какие новости, Федор?

— Нонче летось, а может, и ранее снова крымчаков ждем.

— Тьфу ты, напасть какая, — чертыхнулся я. Федор усмехнулся.

— Так ведь грамота о дани и замирении к государю возвернулась. Магмет-Гирей окромя пленных ничего не получил. Доносят лазутчики, что на базарах в Перекопе, Кафе да и других Магмет объявил, чтобы его воины и мурзы готовились по весне к новому походу на Русь.

— Неймется же этому кровопийце! До сих пор на базарах в Крыму русских рабов полно, а он уж о новом походе помышляет.

— Потому и предупреждаю. Имение-то твое цело?

— Охлопково, где острог у меня, уцелело, успели ратники мои отряд казанцев в нем истребить. А вот Чердынь и Вереши пожгли вороги. Я к тебе после набега татарского приезжал, да привратник доложил — тебя дома нет и долго не будет.

— Да, знаю, он мне докладывал по приезде моем. Да что мы все о делах да о делах! Давайте откушаем, стол уж накрыт.

Уговаривать нас не пришлось — дружно набросились на еду, только косточки у жареных кур трещали. Федор винцо сначала попивал, да глядя на нас и у него аппетит проснулся. Вкушая яства, возносили тосты за государя, за хозяина дома — многие ему лета! А еще — за победу русского воинства предстоящей весной, если крымцы походом на Русь пойти осмелятся.

Когда мы уже наелись, Федор неожиданно сказал, поднимаясь из-за стола:

— Ну, пусть люди твои отдохнут, поедят неспешно без нас, а мы уединимся.

Касаясь рукой моего плеча, Федор увлек меня в свой кабинет.

— Садись. Князь Иван Воротынский в опалу попал. Слышал?

— Нет еще.

— Знал ведь, что делать должно на Оке, а смолчал — прямить, вишь ты, младому Вельскому не схотел, как действовать надобно было! Вот и, не дав отпору на порубежье, к Москве татарву допустили! — гремел Федор. — Если бы не Хабар Симский, — ай да молодец какой! — мудростию своею и приступ на Рязань отразил, и грамотой о подданстве Крыму сумел завладеть, от хана Магмета ее отнять, без силы — заметь! — это ж какая поруха чести государя нашего могла быть, смекаешь?

Федор встал, нервно прошелся по комнате.

— Коломну сожгли, сколько же народа побили!

— Знаю, пожар видел.

— Будет оборонительный рубеж на южной границе, а Коломна — оплотом его! Коломну государь отстраивать хочет. С обоими Алевизами, Большим и Малым, зодчими фряжскими уж разговоры вел. Каменную крепость возводить потребно — накрепко путь татарам на Москву загородить. Но и начальствовать дружиною в сей крепости надежный, проверенный муж должон. Который загодя разуметь способен, — помолчав, добавил он. — Вот я и думаю подкинуть ему мысль — тебя воеводою в Коломну поставить.

— Так ведь нет города, одно пожарище.

— Это сейчас. Погоди маленько, мощную крепость воздвигнем, с пушками и сильным гарнизоном. Чтобы как кость в горле у татар стояла, дабы не от Москвы рать государеву двигать.

— А почему меня?

— Вот дурья голова! Ты деревянный острог на пустом месте воздвиг, оборонил его. Неуж с каменной крепостью не справишься? А кремль будет! И не меньше московского: зодчие есть, строители государевы, деньги из казны.

— Так ты же говорил — татары весной снова в набег пойдут, крепость построить не успеем.

— А мы сейчас ее строить и не будем. Вот разобьем татар, тогда и начнем.

— Ты моего согласия спрашиваешь?

— И не думаю! Ты князь, службу государю верно исполняешь, к тому же — побратим мой. Кого же еще мне государю предлагать? Странно ты, князь, глаголишь! Не пойму я тебя, сколько знаю. Вот и предложения твои о воинском деле, что государю писал, ценю! Другому намекни только, ужом лезть будет. Скромность, конечно, украшает, но, на мой взгляд — то о девицах сказано. Неужель тебе прозябать охота в имении своем — как бишь его?

— Охлопково.

— Ну да, Охлопково. А то — Коломна! Город, да акой — вторая столица будет! Под твоею рукой! Не торг, а торжище! На стрелке двух рек, ни один купец не минует. Город на кормление даю, а ты кочевряжишься! — горячился Кучецкой.

— Государь может и не дать, — тихо предположил я.

— А я на что? Я ведь стряпчий государев, коли ты забыл. И слово мое не последнее.

— Считай, уговорил.

— Ха-ха-ха! Уморил, ей-богу уморил! Ты к весне готовься. Холопов и прочий люд, в руках оружие держать не могущий, — убери. Думаю, призовет тебя по весне государь на службу. Ты же и над яртаулом начальствовал, достойно проявил себя. Прошлым летом рать послали невеликую и воеводой поставили князя неопытного. Учел государь ошибки сии, рать заранее собирает, на полки князей да бояр опытных ставить будет. Встретим татар, как подобает. Не ошибусь, если скажу — на берегу Оки неприятеля встречать будем. Пушек много готовит, стрельцов пищалями вооружили — целый полк. Ну да сам потом увидишь.

— Спасибо за известия, Федор, да за слова доверия добрые твои.

— Сочтемся.

— Да мне и так неудобно перед тобой — ты мне словом и делом помогаешь, а я тебе пока — никак.

— Эва! А в Вологде? А в Разбойном да Посольском приказах не ты ли зело полезен мне был? Каждый чин или столоначальник на верных ему людях держится. Только ежели ты рядовой — пущай даже боярин, голос твой, как комариный писк, его и не услышит никто. А ежели будешь ты в воеводстве начальствовать, особенно в таком славном городе, как Коломна, где государь часто бывать изволит, тебя и увидят и услышат. А если у тебя таких верных друзей-побратимов — не один? Вот и разумей!

Я молчал. Все, что боярин говорил, было верно. Не виноват я, что не карьерист. Ну не по мне это — подлаживаться под чужой обычай. Да, чин боярский присвоил поневоле, приняв радения настоятеля Саввы, но к нему я не стремился. И звания княжеского не добивался, а получил его от государя в награду. Я наивно полагал, что добился всего своими трудами, а выходило, что без помощи и крепкой руки Федора, а может быть, и других его знакомых так и сидел бы в Вологде простым горожанином.

— Пойдем к боярам твоим; то, что им слышать ненадобно, я уже сказал. Вечер впереди, почему бы нам еще вина не выпить?

Выпили мы в этот вечер изрядно. Глеб еще как-то держался, а Макар уснул, уронив голову на стол.

Проснулся я вместе со своими боярами в одной комнате. На столе стоял жбан холодного кваса и кувшин рассола. Мы по очереди жадно припали к ним — во рту было сухо.

Федор уже на службу в кремль уехал.

Мы немного перекусили. Попросив дворецкого передать благодарение боярину за хлебосольство, мы покинули гостеприимный дом Кучецкого, сели на коней и выехали из Москвы.

Над предложением Федора стоило поразмышлять на свежую голову.

— Что-то ты, князь, опять невесел, — по возвращению в имение заметил Макар, — видимо, не самые хорошие новости ты в первопрестольной узнал?

— Так и есть, Макар. Опять татары в поход на Русь сбираются.

Макар сокрушенно покачал головой.

Время летело быстро, глядишь — солнышко пригрело, снег начал таять, ручьи зажурчали. А только земля просохнет — татары нагрянуть могут. Стало быть — снова обоз в Вологду направлять, оставляя в остроге только боевых холопов. Успеть бы только отсеяться, иначе останемся осенью без урожая. Цены на рожь и другие продукты и так сильно взлетели, потому без своего урожая — никак!

В делах и заботах пролетела зима. Лед на реке потемнел и вздулся. В один из апрельских дней река вскрылась. Лед лопался с оглушительным грохотом, все обитатели острога вышли на холм понаблюдать за началом ледохода. Льдины наползали одна на другую, образуя заторы. Вода бурлила и разливалась. И вскоре луг у подножия холма скрылся под водой.

А еще через месяц снег сошел окончательно, дороги начали подсыхать. Земля постепенно прогревалась, и в один из дней мой новый управляющий Василий заявил, что пора сеять.

— Бери всех холопов. Мужикам — пахать, женщинам и детям — из тех, что постарше — вслед за ними сеять. Как закончим сев, снова отправим женщин и детей в Вологду. В других деревнях этой весной сеять не будем.

Василий понимающе посмотрел на меня и кивнул головой.

Взялись за работу всем миром. Чтобы ускорить сев, сначала отсеялись на пригорках, где земля прогрелась сильнее, затем — в низинах. А буквально на следующий день после окончания сева первый обоз с женщинами и детьми был готов к отправке в Вологду.

— Федор, ты сопровождаешь обоз до Смоляниново. Как доставите — день отдыха, и — назад. Еще ходку надо будет успеть сделать — убрать из имения всех, кто не нужен для обороны.

Федор посерьезнел — он все понял с полуслова.

Острог после отъезда обоза изрядно опустел: не слышны были уже детские голоса, женский смех. Оставшиеся холопы и воины чувствовали нараставшее напряжение.

Через двадцать дне пустой обоз вернулся.

Дав лошадям денек передохнуть, я снова отправил обоз в Вологду, вывезя из острога остальных холопов. Теперь со мной оставались только ратники.

Хлопотно, накладно, но зато я вздохнул спокойно, зная, что принял все меры, уберегая своих людей.

Весна подходила к концу. Знать, государь скоро будет призывать бояр с дружинами на службу.

Я устроил смотр своим ратникам. Я не сомневался: Федор и Макар — люди серьезные и смотрят за вооружением и обучением воинов, но не помешает и самому проконтролировать.

Федор с Макаром построили ратников перед воинской избой. Каждый воин стоял в полном вооружении рядом со своим оседланным конем.

Я окинул взглядом шеренгу. Выглядит она куда как внушительно: полсотни воинов, и все при саблях и пищалях.

С Глебом, Макаром и Федором я начал обходить строй. Ощупывал и осматривал все: сбрую у лошадей, самих коней, одежду и вооружение воинов. Мелкие недочеты, вроде истершихся ремней сбруи, подношенных сапог у бойцов да легкой ржавчины на оружии, у некоторых воинов были. Я даже не ругался, только глянул укоризненно.

— Вот что, начальники. Давненько я смотра не проводил, на вас надеясь, да, видно, переоценил. Даю день на исправление недочетов.

Сидя в своей избе, я слышал, как Федор и Макар распекали своих ратников.

— Вы что же, сукины дети, обленились? Сабли Должны быть острыми и смазанными. А у вас ржа завелась — хорошо, что не паутина! Перед князем нас позорите! Привести оружие и сбрую в порядок! А у кого руки не из того места растут, те будут безвылазно на вышке дежурить. Разойдись!

На вышке дежурить бойцы не любили. Наверху все время дул ветер, площадку на дереве раскачивало, да и случись приспичить по нужде — еще спускаться надо.

Ближайшее будущее меня не на шутку тревожило, поэтому я решил пообщаться с призраком из манускрипта. Все-таки предстояли серьезные события — вдруг услышу что дельное?

Попытавшись вспомнить, когда же я в последний раз общался с древним духом, понял, что делал это довольно давно, еще в Вологде.

Задвинул задвижку на двери, дабы не вошел кто неожиданно. Запросто могут посчитать, что их князь общается с потусторонними силами и, никак сам — порождение дьявола. Не отмоешься потом, если раньше не разбегутся, как от чумного.

Вот и свернутый рулончиком манускрипт, который я благоразумно захватил с собой, будучи в Вологде.

Усевшись на лавку, я прочел заклинание, по-прежнему не понимая его смысла.

Заклубился туман, возникло лицо призрака, духа — для себя я его называл «Стариком Хоттабычем».

— Давненько ты меня не вызывал, князь.

— Дела мирские, знаешь ли, — все некогда. Это тебе хорошо, никаких забот и волнений.

Привидение хихикнуло.

— Чего на этот раз узнать хочешь?

— О нашествии татарском.

— Для государя твоего все обойдется, отступятся татары. Много войска соберет господарь Василий, и не решится Магмет-Гирей в большую войну ввязаться, хотя малые стычки будут — не без того.

— Что мне уготовано?

— Воеводой Сторожевого полка будешь, из сечи живым вернешься.

— А… — я открыл уже рот для следующего вопроса, но призрак продолжил:

— Отыщи Мертвый Лог — это от Коломны на Озеры, недалече от Бабурино, если не знаешь.

— Зачем он мне?

— Топь зыбкая на торфянике, однако ж через нее путь есть.

Видение померкло, туман исчез.

Вот так всегда — ни «здравствуй», ни «прощай». Исчезает, когда захочет, не объяснив толком ничего. На фига мне этот Мертвый Лог? Что хотел сказать «Старик Хоттабыч»? Но ведь не зря сказал, явно хотел надоумить меня на что-то. И это «что-то» связано с неким неизвестным пока для меня эпизодом из татарского нашествия, в котором мне суждено будет принять участие.

Поразмышлял я немного, но слишком мало информации пока, чтобы делать какие-либо выводы. Вот что: съезжу-ка я завтра к этому Бабурино, сам погляжу; авось, что-нибудь дельное и придет в голову.

С утра пораньше, в сопровождении Федора и Демьяна-охотника я выехал в сторону Озер. Дорога вилась вдоль Оки.

Мы уже проехали несколько верст, поднимаясь по широкой живописной долине реки, то приближаясь к потоку воды, то удаляясь от него, там, где пойма расширялась. Однако старались не терять реку из виду, чтобы не сбиться. Совет призрака — найти некую топь, гиблое место, диссонировал с тем, что я видел перед собой. Тропа вела по северному склону через сосновый бор с кустами можжевельника, раскинувшийся на песчаной террасе. Среди сосен сиротливо зеленели редкие клены, трепетали листьями на ветру липы. Свежий аромат кружил голову, дышалось легко и свободно.

Мощный поток воды устремлялся то к одному берегу, то к другому, подмывая уступы пойменной террасы и оставляя следы своих метаний — многочисленные старицы.

Я посмотрел на противоположный склон поймы. Он был круче и выше, с оврагами, прорезанными бурными весенними талыми водами. «А ведь татарам, если попытаются здесь переправиться, непросто будет с такого склона к воде спускаться», — отметил я про себя. А преимущества защитников водного рубежа для меня были очевидными. Да и стрела татарская от одного берега до другого не долетит. Вся надежда на внезапность, чтобы врасплох наших застать. Ну так зевать не надо!

Дальше долина реки резко поворачивала на юг, змейка Оки с каменистыми перепадами терялась за высоким склоном с редкими березовыми колками. Лес начал редеть.

Чтобы не заблудиться, Федор уточнял направление у редких путников.

Через час пути один из путников, судя по лотку — из бродячих коробейников — ответил:

— Да вот оно, Бабурино. Только одесную берите. Влево топь будет. Уж сколько там людей да живности сгинуло! Потому Мертвым Логом прозывается.

Федька поблагодарил коробейника. Когда он скрылся за поворотом, я приказал:

— Нам — влево, к топи.

— Княже! Смилуйся! Ты не расслышал, что коробейник сказал? Топь же там!

— Вот нам туда и надо.

Федька вжал голову в плечи, пробурчал что-то себе под нос и перекрестился.

Мы проехали еще немного. Теперь тропа шла через березовый лес.

За деревцами открылось поле, поросшее изумрудной сочной травой — осокой, хвощем, рогозом. А где же Лог? Я ведь представлял себе, что «мертвая» земля — это земля, на которой ничего не растет. Стало быть, не добрались мы еще, дальше двигаться надо. Но метров через пятьдесят Демьян сказал тревожно:

— Княже! Нельзя вперед, возвертаться надо.

— Мы же не добрались еще.

— Княже, ты присмотрись-ка. Трава слишком зеленая и сочная — как на болотах, а где луг начинается, смотри — вон тростник какой вымахал, и живности никакой не видать. Перепела не бегают, мышей не видно — даже лягушек не слышно.

Мы остановились. К Демьяну надо прислушиваться — он охотник, у него опыт большой, глаз острый, и в природе подмечает то, что другим видеть не дано.

— Князь! — заорал Демьян внезапно. — Не стой на месте — поворачивай назад!

Я попробовал было развернуть коня, однако это оказалось непросто. Копыта его уже были не видны, ноги медленно погружались в изумрудную траву. Напрягся конь — сам почуял гибель неминучую, дернулся, с чавканьем освобождая ноги, и — назад. Уф, вырвались!

Так вот он, оказывается, какой — Мертвый Лог! С виду — как поле ровное, а на самом деле — торфяник зыбкий. Медленно засасывает, незаметно сперва. Хорошо, что Демьян заметил — настороже был. А если бы рысью кони шли, да забрались подальше?

В голове как взорвалось — так это же ловушка! Верная смерть для заехавших на поле. Именно сюда татар заманить надо! Вот почему о Мертвом Логе мне призрак поведал. Подожди, что-то он еще говорил…

Я сосредоточился, припоминая. Вроде что-то про путь через топь. Надо поискать. Может, это и не торная дорога, а всего лишь тропинка. Да нет, не будут местные тропинку протаптывать.

— Федор, Демьян, привязывайте лошадей к деревьям. Демьян, надо проход через топь найти.

— А он есть ли?

— Есть, — уверенно ответил я.

— Ну, коли так — сыщем. Только надо палки срубить. Ими перед собой путь щупать, а коли в трясину затягивать кого зачнет, так за нее сосед вытянет.

Демьян среди деревьев отыскал подходящие ветки, срубил, очистил и вручил мне и Федору.

— Я иду впереди, а ты, князь, — за мной. И не отставай. Федор пусть страхует. По следам конским не пойдем — понятно, что топь там.

Демьян осторожно шел вдоль границы луга. Присмотревшись, и в самом деле можно было понять, где его граница — здесь трава была выше и зеленее. Это ведь мы втроем на лугу этом были, а если сюда десяток конный влетит? Да на всем скаку? Да по инерции — дальше проскочит? Только путь, проход безопасный для нас самих искать надо, иначе вся затея не имеет никакого смысла. А проход должен быть. Призрак меня ни разу не подводил.

— Есть, князь! Вот тут — твердь! — обрадованно закричал Федор.

— Тогда идите с Демьяном вперед, на другой конец Лога. Думаю — топь закончится вон там, у тех деревьев.

Демьян осторожно двинулся вперед, проверяя перед собой путь слегой. И ведь нашел, чертяка! Был проход, причем в несколько метров шириной, так что нам удалось-таки добраться до деревьев на той стороне.

— Ну что, князь, обратно двинемся?

— Нет, Демьян, погоди. Проход обозначить как-то надо. Представь себе: ты на другом конце топи — там, откуда мы пришли. Времени у тебя в обрез, ты на коне. Потому проход должен быть издалека приметен, но при условии, что обозначение его будет непонятно для других.

— Понять-то я понял, да что-то ты мудришь, князь. А ежели на обеих сторонах прохода у деревьев верхушки надломить? Вот у этого дерева и на том конце?

— Попробуй, а я погляжу.

Демьян ловко залез на дерево, ударом тяжелого боевого ножа подсек верхушку и отогнул ее в сторону. Со стороны дерево стало приметным. Для непосвященного непонятно — то ли молния в дерево попала и расщепила вершину, то ли ветер сломал во время бури.

С предосторожностями мы вернулись назад по обнаруженному проходу. Демьян напротив начала прохода снова сломал верхушку дерева. С этой стороны была прекрасно видна надломленная вершина дерева на другой стороне. Прекрасно! Теперь у нас есть два ориентира. И знаем о нем только мы трое. А другим знать пока ни к чему.

Домой мы вернулись уже к вечеру. Конечно, Демьян и Федор остались в недоумении — блажит князь, что ли? Но я был доволен. Не обманул призрак, нашел я Мертвый Лог и проход. А главное, понял, что это — действительно смертельная ловушка для непосвященных. Пусть западня теперь ждет своего часа.

Ждать пришлось недолго. Уже через два дня в Охлопково прибыл пропыленный гонец от наместника, вручивший мне приказ — со всеми ратниками немедля прибыть к месту сбора у Коломны.

Долго ли ратнику собраться? Сало, сухари, крупу в мешочке — в походный мешок и — готов.

Назавтра и прибыли в Коломну.

Город представлял собой жалкое зрелище. Нашим глазам открылось почти сплошное пепелище. Восстановление шло медленно, но наиболее шустрые уже успели поставить новые избы, желтеющие бревнами.

Завидев прибывающие рати, жители всполошились, и некоторые из них, припомнив недавние события, стали покидать разоренный город.

Войск собралось много, ратники заполонили все поля, луга и даже поляны в непосредственной близости от города.

На этот раз командовать войском и руководить обороной прибыл сам государь Василий Иоаннович. Для него и его многочисленной свиты натянули большой шатер. Ставку видно было издалека по большому великокняжескому стягу, возвышавшемуся над шатром.

Размещение Большого полка государь определил на Девичьем поле. Так называли его потому, что в давние времена отсюда золотоордынские баскаки отбирали самых красивых девушек в гаремы хана. Под стенами Голутвина монастыря государь распорядился поставить полк Правой руки. Передовой полк ушел к устью реки Осетр, а полк Левой руки — еще дальше, к Ростиславлю.

Воеводами полков государь на этот раз назначил не молодых и самонадеянных бояр, а воинов опытных, одержавших не одну победу. И что особенно радовало меня — в рати было много пушек. Большие и малые, чугунные и медные, с внушительным обозом огненных припасов — пороха, ядер, картечи.

Я получил назначение воеводой Сторожевого полка, принял знамя полка. Место мне указали значительно правее полка Правой руки — практически на фланге, на берегу Оки.

Перед нами была Ока, создававшая естественную преграду. Однако же и я, и другие воеводы да бояре помнили, что в прошлом году Ока не явилась непреодолимой преградой для татар.

Я прибыл в полк со своею дружиной. Писарь представил мне роспись полка — список численного состава.

— Бояр собери!

Писарь побежал собирать начальствующих людей.

Вскоре у меня в шатре собрались все бояре, по сути — начальники своих больших и малых дружин. Представившись, я ознакомился с каждым лично — кто, откуда, сколько людей в дружине, опытны ли ратники и чем вооружены. Меня интересовало все, потому что от опыта, подготовки и вооружения дружины каждого боярина зависела боеспособность моего полка в целом. Впечатление, пусть пока и предварительное, складывалось пока благоприятное. Неопытных, не испытавших боев среди бояр не было. Да и фамилии боярские не были запятнаны трусостью. А судя по тому, как уважительно говорили со мной бояре, то и я им был знаком — и тоже заочно, по разговорам среди дворянства или людей, служивших под моим началом.

— Итак, полк в сборе. Государем поставлена задача — выдвинуться на правый фланг и стоять на берегу Оки, пресекая попытки татар переправиться через нее.

— Так ведь татар еще не видно, — почти разом воскликнули несколько бояр.

— Зато в прошлом году проморгали — и что в итоге? Проверьте людей и коней, завтра с утра выдвигаемся.

Утром довольно большая колонна Сторожевого полка снялась с бивуака и вытянулась по дороге на Серпухов. Я выбирал место для лагеря. Пожалуй, вот здесь удобные позиции — берег возвышается над урезом воды, есть деревья, где можно укрыть лошадей.

— Привал! Разбить лагерь!

В центре лагеря поставили шатер — для воеводы и помощников. Опытные воины нарубили веток и сделали шалаши для ночевки, постелив в них лошадиные потники. Воины помоложе отмахнулись — чего шалаши городить? Лето ведь! Опытные вояки переглянулись, усмехнулись. Под утро у воды даже летом прохладно и промозгло, а в шалаше — в самый раз.

Я обошел с боярами берег, выделяя каждому участок для обороны.

— Стоять накрепко! Коли помощь нужна будет, гонца шлите немедля. За спиной нашей ратей нет. Москва за нами! Поэтому — не подведите. На вас надежда — защитить землю русскую от супостата.

Бояре стали расставлять караулы.

Себе я выбрал позицию на правом фланге. Дальше, в сторону озер и Серпухова, войск не было.

Стояли день, второй, третий… неделю. О татарах ничего не было слышно.

Ничто так не расхолаживает людей, как безделье. Сначала ратники, коротая время, играли в кости. Потом я заметил двоих пьяненьких. Мне это сильно не понравилось. Задержав провинившихся, я собрал бояр.

— Чьи ратники?

Выступил старый седой боярин.

— Мои.

— Почему выпивши? Боярин покраснел:

— Высеку мерзавцев.

— И поделом будет! На первый раз — но тридцать плетей прилюдно. Увижу еще раз — отошлю всю дружину с боярином к государю, да с грамоткой срамной. Пусть он сам судит — я грех на себя брать не буду.

Собрали весь полк, за исключением дозорных. Экзекуцию свершили свои же — из дружины, где служили провинившиеся. Боярин сам следил, чтобы били не для вида, а в полную силу.

Ратники других дружин смотрели понуро. Понимали: не прибавляет непотребство сие в военное время доблести, геройства, духа воинского. Но и спустить прегрешение нельзя. Сегодня нескольким прощу — завтра половина может напиться. А ну как татары нагрянут? И как всегда, неожиданно? Большая часть полка ведь поляжет! Да ладно бы — уложив перед тем гору ворогов. А то ведь бесславно сгинут, да еще и путь на Москву без прикрытия оставят!

Я не хотел, просто не мог допустить такое, чтобы при одном упоминании моей фамилии дворянство презрительно носы воротило! Потому и дисциплину старался держать жестко.

И я, чтобы занять людей, да и воинское умение дружин посмотреть, устроил тренировочные бои. Одна дружина на другую ходили стенкой. Естественно, отбиралось равное число воинов с каждой стороны. Условие одно — никакой крови.

В первой схватке сошлись до полусотни воинов бояр Левашова и Селиванова. Полукругом стояли ратники других дружин, подбадривая знакомцев криками. Оба ряда ратников укрылись за щитами, медленно сошлись, раздался сильный глухой стук — шеренги столкнулись щитами. Строй почти тут же сломался, учебный бой разбился на отдельные схватки. Кое-где перешло на рукопашную. Ни одной дружине не хотелось уступить. Начавшись как учебный, бой грозил перерасти в банальную свалку с разбитыми носами и помятыми ребрами.

— Разведите своих! — приказал я боярам. Стенки нехотя разошлись в стороны, ратники, тяжело отдуваясь, построились в шеренги.

Я встал посредине.

— То, что я сейчас увидел, никуда не годится! Почему сломали строй? Запомните: ваша сила в монолитности, сплоченности. Каждый укрывает щитом свой левый бок и правый бок соседа! Поодиночке супротив конницы никому не устоять! Копья вперед и держать строй! Ежели твой товарищ из передней шеренги упал, воину из второй шеренги — тут же занять его место! И держать строй, во что бы то ни стало держать! Вклинится в шеренгу татарин — и ну саблей махать по вашим шеям и спинам, другим дорогу расчищая. Все тогда, вся шеренга пропала. А врагу того и надо — в брешь тут же другие супостаты ворвутся. Нового вам, братцы, я ничего не сказал. Но что я увидел? Кулачный бой! Завтра будут показывать свое умение дружины Лодыгина и Репнина. Готовьтесь! А сейчас — р-разойдись!

Вот только посмотреть учебный бой нам не удалось. Позавтракав, ратники начали собираться на поляне, шумно обсуждая, кому и где стоять в шеренге. Десятники уточняли — кому что делать, чтобы не ударить в грязь лицом перед князем. Их команды перекрыл глухой звук разрыва. Еще один… Послышалось сразу несколько взрывов, всколыхнувших землю. С деревьев шарахнулись в испуге встревоженные вороны. Где-то далеко громыхнули пушки. Неужели началось?

По моему приказу трубачи сыграли тревогу, и воины бросились по местам. У нас ничего не происходило, и все с тревогой прислушивались — не повторятся ли пушечные залпы?

После полудня прискакал гонец.

— Татары объявились, на Большой полк вышли. Немного — видно лазутчики прощупать оборону хотели. Государь велел из пушек бить, отогнали. У вас как — спокойно?

— Пока ни одного татарина не видели.

— Государь велел в оба смотреть!

— Исполним.

На ночь я усилил караулы, удвоив посты. Татары — народ коварный, запросто вырезать могут дозорных — особливо, если те придремлют.

Обошлось. Как всегда поутру дымки от костров поднялись, смешиваясь с легким туманом над Окой. Бойцы готовили нехитрое варево. Прибежал один из дозорных.

— Князь-воевода, по-моему — татары переправляются.

— По-твоему или на самом деле? Сам ли видел? — тревожился я.

— Дык, дымка над рекой, не видно ни зги, только плеск слышен.

— Молодец, иди на пост.

Я оставил за себя товарищем воеводы боярина Соковнина, приказав ему вывести бойцов на позиции.

— Только чтобы тихо, без трубачей. А я проверить хочу: дозорный доложил — подозрительные всплески на воде.

— Пустое — знать, рыба поутру играет.

Нет уж, по мне так лучше перестраховаться, чем недобдеть и проиграть бой. Я подозвал Федора и Макара.

— Седлайте лошадей, надо берег осмотреть. Сбор ей дружине!

— И то дело, — обрадовался Федор, — засиделись ужо здесь, ожидаючи.

Макар молча кивнул головой. Посмотрев с тревогой в сторону реки, скользнул рукой по поясу с пистолетом и пошел за Федором готовить ратников к выступлению.

Через четверть часа мы уже выезжали из расположения лагеря.

Ехали шагом, всматриваясь в заросли кустарника в пойме реки, поглядывая на речную гладь. Проехали несколько рощиц — никого! Неуж почудилось дозорному?

Мы доехали до Мертвого Лога и повернули обратно, уверившись, что все пока спокойно.

Однако и версты не одолели, как из рощицы внезапно вылетели татары и понеслись прямо на нас. «Много, сотни полторы» — успел прикинуть я. Обычно они, атакуя, сначала издалека, по своей привычке, стрелами забрасывают, только не на этот раз. Вероятно, луки не брали, боясь намочить. Лук ведь, коли в воду попал, для стрельбы уже не годен. Его сушить потом долго придется, да и то в оправке.

Кинулись они на нас с визгом, бешено крутя саблями.

— Назад! Уходим!

— Князь, к полку прорываться надо! — закричал Глеб.

— Молчи, боярин, так надо.

Мы развернулись и рванули галопом.

— За мно-о-ой! — крикнул я и обернулся назад.

— Демьяна ко мне и Федора!

Ратники передали приказание дальше по цепочке.

Бойцы, обогнав колонну, догнали меня и теперь скакали рядом.

— Передайте дальше: всем держаться за вами, в сторону — ни шагу!

Вот и знакомые деревья, впереди — топь.

Я свернул вправо, за мной — мои воины. Пока держались колонной по двое.

Вот и сломанная верхушка дерева.

Ну, Господи, — помоги, не дай нам погибнуть в топи страшной смертью!

Не останавливаясь, я поднял руку: «Внимание!», и мой конь вступил на изумрудную траву узкого прохода. За спиной слышалось тяжелое дыхание коней моих дружинников.

Я повернул голову. Из-за деревьев гурьбой вылетели татары. А как же иначе? Нас мало, взыграл у татар охотничий азарт — решили догнать и добить. Тем более — я впереди, в красном княжеском корзно. То-то пленник знатный в их руки попадет! За такого от русского царя хороший выкуп получить можно. Вот и рванули нам наперерез, всем скопом.

Да только скорость их стала падать, а потом конники и вовсе встали, растерянно озираясь, попытались развернуть лошадей. Да поздно, уже успели почти до середины луга доскакать. И ведь, казалось бы, ничего не предвещало беды — вон же русские на лошадях через тот же луг рысью скачут.

Мы выбрались на другой конец лога, выйдя к спасительному ориентиру — дереву с приметной верхушкой.

— Внимание, всем стоять, здесь топь! — громко крикнул я.

Услышав мое грозное предостережение, бойцы замерли на месте, с ужасом оглядываясь вокруг, оборачиваясь назад и удивляясь тому, что татары, сократив путь, так до них и не добрались.

А лошади татарские уже по брюхо увязли, не чувствуя под собой опоры, и дико ржали, животным своим нутром предчувствуя близкий конец. Бросали татары лошадей, оружие, пытаясь вернуться на твердь пешком. Да куда там! Ноги их увязали все глубже и глубже. Вот по колени их засосал обманчиво привлекательный луг, некоторых и вовсе по пояс. Татары кричали:

— Урус, мы сдаемся, брось аркан, помоги выбраться!

— Я вас не звал, сами сюда дорогу нашли — сами и выбирайтесь!

Последними, отчаянными усилиями татары хватались за зыбкие кочки, головы друг друга, да чем больше барахтались, тем быстрее увязали в трясине. От истошных криков десятков гибнущих татар леденели души, кони фыркали, перебирая ногами, испуганно косились на ненасытную топь. С каждым мгновением на поверхности болота оставалось все меньше голов. С перекошенными от животного страха лицами, широко открытыми ртами татары жадно хватали воздух. И вот последняя голова скрылась в чавкнувшей трясине, поглощая свою жертву. Наступила тишина.

Ратники мои сами испугались, глядя, как на их глазах уходили в топь люди и кони. И недоумевали — ведь только что сами через луг скакали — и ничего, живы все.

Ко мне осторожно подъехал Глеб.

— Князь! Как такое возможно? Мы проехали, а они — утопли? Неуж чудо свершилось?

— Проход через топь есть, мы с Федором да Демьяном отыскали. Потому сюда татар и завел — в ловушку. Теперь ты понял: если бы пробиваться к нашим начали, боюсь — немногие в живых бы остались. А так — гляди: мы все живы, а татары — где они?

Мертвый Лог к тому времени оправдал свое название: мирно зеленела трава и — пусто! Никого! Ни людей, ни лошадей.

— Жутковато что-то, князь! Ажио мороз по коже! — съежился Глеб.

— Война! Привыкай, боярин! Вы все живы, и это сейчас главное. — Я привстал на стременах: — Всем в колонну по двое, возвращаемся!

Я первым направил лошадь на скрытую твердь прохода. За мной ехали Федор и Демьян, а уж за ними — все остальные. Теперь ратники жались к ним поближе, боязливо поглядывая на такую внешне ласковую изумрудную травку. Боялись — до испарины, до дрожи в коленях боялись. И только когда выбрались к лесу, расслабились.

— У-ф-ф, пронесло, — отдувался, крестясь, Федька. — Благодарствую, святой угодник Николай! Слава Христу и Пречистой матери Его! Спаси и сохрани от такой смертушки.

Ратники радовались нежданному спасению, благодарили небесных покровителей. А я с теплом вспоминал бестелесного помощника из подземелья. Если бы не его совет, трудно сказать, чем закончилось бы столкновение моей дружины с отрядом татар.

Несколько минут постояли, посмотрели на ровное зеленое поле, только что — на наших глазах — поглотившее большой отряд татар. Как будто привиделось все! Но ведь были татары, и видели их все!

— Все, хлопцы, передохнули и — в лагерь! В пути соблюдать тот же порядок, каким двигались сюда, и — глядеть в оба.

Ехали молча. Все были подавлены увиденным. Для ратника ранение и даже сама смерть в бою — дело обыденное, но умереть вот так бесславно никто не хотел.

В лагере было спокойно, и бояре удивились, заметив, что я с дружиной долго отсутствовал. Узрев возбуждение вернувшихся воинов, обступили меня, горя желанием услышать подробности.

— Отряд татар встретили, — пояснил я. — Полторы сотни.

— Никак убегли?

— Кто?

— Да вы.

— С чего решили, что я от них бегать должен?

— Так сам говоришь — их полторы сотни, а у тебя втрое меньше, и даже раненых нет.

— Утопил я их. Бояре переглянулись.

— В Оке?

— Зачем реку поганить? В топи. Увлек их за собой и на болотце направил. А когда они поняли, что худо дело, поздно было. Никто из западни не выбрался. Кто-нибудь слышал про Мертвый Лог?

Бояре переглянулись, пожали плечами. Лишь один бороду потеребил, стараясь припомнить давние слухи.

— Слышал я что-то от холопа своего — он из этих мест, да думал, сказки бает.

Бояре разошлись, оживленно обсуждая бескровную победу моей дружины. Видно, до конца не верилось им, что, встретив втрое превосходящего противника, можно от него уйти без единой царапины, да еще истребив ворога!

Ратников же моих обступили воины из других дружин. Разговоров о необычной топи хватило до вечера. Дружинники уже оправились от увиденного, и теперь наперебой рассказывали о деталях «болотного побоища» и о помощи нечистой силы, оказавшейся на этот раз на нашей стороне.

Я вызвал Макара.

— Собирайся в дорогу. Поедешь в Коломну, в ставку. Там главному воеводе доложишь о стычке с отрядом татар и о том, что с ними дальше случилось — сам ведь в этом участвовал. Возьми ратников для охранения и езжай!

Наш полк продолжал бдительно нести дежурство на берегу. Однако больше переправляться через Оку татары на нашем участке не отваживались. Видно, убоялись. Ведь ни один их человек из переплывших на наш берег назад не вернулся. Стало быть, выводы правильные сделали — сюда соваться нельзя.

Так, без происшествий, мы простояли в лагере еще месяц.

Бояре вздыхали.

— На войну ушли, а как же урожай? Без хлеба ведь остаться можем!

Конец нашим ожиданиям положил гонец, примчавшийся из ставки.

— Государь всея Руси князя Михайлова со товарищи в Коломну призывает!

— Чего случилось-то, не знаешь? — забеспокоились бояре.

— Между нами — конец войне!

— Что, никак договор подписали? — допытывались они.

— Не, ушли татары в степи! Наши лазутчики за ними шли аж до Рязани. Думали — обманки, сделают крюк и возвернутся в другом месте. Нет, совсем ушли в Дикое поле.

— Ну и — слава богу!

Собрались мы быстро. Уж не знаю, как весть об окончании войны к ратникам просочилась, только ехали все в Коломну веселые, песни пели.

Еще издалека в лагере, где располагалась ставка государя, заметно было скопление конных, царило оживление.

В шатер к государю воеводы да бояре ополчения набились под завязку. Поднялся государь, в ратной форме. Все затихли.

— Призвал я вас, большие дворяне, для вести радостной! Милостью Божией устояла святая Русь — ушли нехристи. Узрев на южной окраине Московии великую силу нашу, убоялись они брани честной, обратно в степь Дикую подались, яртаулом разогнашася на многие версты! Благодарю всех за службу верную — не допустили земле терпеть горе и скорбь великую от людей крымских. Возрадуйтесь, православные, и ведите людей ратных по домам с ликованием! Конец сей войне объявляю! Велю трубити большой набат!

Бояре зашумели радостно, закричали:

— Слава государю!

На поле перед шатром прозвучала команда: «Бить большой набат!» Раздался громовой грохот барабана, запели трубы, зазвенели накры.

Василий Иоаннович поднял руку.

— На том рати распускаю, воеводам сдать дьяку приказа Разрядного знамена и в списки смотренные но разумению своему занесть хоробрых мужей, кто справно служил и бился явственно, да пищальников и пушкарей, рассеяние ворогу учинившим!

Государь внимательно оглядел присутствующих бояр. Он явно кого-то хотел отыскать взглядом. И тут его взор остановился на мне.

— Князь Михайлов, задержись!

А я уж было настрополился со всеми к выходу.

— Правду люди бают, что ты татар немало утопил, а всех своих людей уберечь сумел от погибели?

— Истинно так, государь! — склонился я в поклоне.

— Поведай.

И я рассказал, что от стариков слышал о топи, что Мертвым Логом называется, о проходе, который там должен быть, только старики уж забыли, где проход тот, пришлось самому искать. Да пригодилось вот.

— И что, все утопли? — заинтересовался государь.

— Все до единого сгибли, с оружием и лошадьми. Даже и следа не осталось.

— Ты гляди, какая оказия татарам вышла! Да, велика земля русская, и много на ней ирепонов для ворога, кои ему преодолеть не можно. Покарал Господь душегубцев, и безвинная кровь пала на чело их! И так со всяким будет, кто Русь воевать придет! — гневно пристукнул он посохом.

Я слушал слова государя всея Руси, верил, а еще — знал по истории, что не пройдет и года, как пойдет походом Магмет-Гирей на Астрахань, да недолго будет торжествовать победу: выманят его из города ногайцы, вчерашние союзники, и умертвят.

Я уж думал, на том и отпустит меня государь, утолив свое любопытство. Ан не тут-то было.

— Да ты присядь, князь, дозволяю.

Я уселся в кресло, напротив государя, восседавшего на походном троне в окружении рынд.

— Встречался я уж с тобой, помню. Сподвижники мои зело мнения о тебе высокого, а тут еще и татарам конфуз учинил. Это ж надо додуматься — проход в топи найти и ворога в нее заманить! Еще боле укрепился я в решении — назначить тебя воеводой коломенским.

Я встал.

— Помилуй Бог, государь! Так и Коломны-то нету ноне, пепелище одно.

— Сядь и не перечь! Горячности своей меру знай! Скажу тебе, чтобы ведал, что грядет. Задумал я город страдальный сей возродить, опорою своей иметь. Потому пошлю к тебе в Коломну итальянцев, зодчих Алевиза Большого и Алевиза Малого. Кремль каменный возводить станут. Да такой, чтобы не только прежней лепотой воссиял, а твердыней стал неприступной, и ни один ворог более Коломну не одолел. Да пушки в крепости той поставлю, супостату на страх. Ну а уж посады людишки сами отстроят. Деньги и материалы какие на постройку потребны будут — не твоя забота. Для Коломны все найдем. Крепость эта — как ключ к Москве. О том помни!

Я сидел, оглушенный известием. Хотя и намекал мне Кучецкой о таком назначении, да как-то не верилось.

Я молчал, ожидая, когда государь продолжит разговор.

— Не задерживаю тебя более. И не благодари, не люблю сего. Службу токмо неси верно и честно, о крестном целовании помня, и твой государь о тебе не забудет, не оставит благостию. Ступай, князь, к дружине своей — победу торжествовать. С Богом!