Книга Мертвых

ГЛАВА 1

В мире много грязи. В мире много плохого и хорошего, доброго и злого. Некоторые из вас любят читать детские сказочки наподобие тех, где сначала все хорошо, потом все время плохо-плохо-плохо, а в конце главные герои все вывозят на своих горбах, и конец - все снова хорошо. Другие предпочитают кровь и оружие, лязг стали и хрип изорванных в клочья глоток, бурю войны. Что ж, у всех разные предпочтения, этого просто так не отменишь. Все мы разные, разве кто-то может с этим спорить?

А еще ничто не в праве считаться новым, если это не первоисточник. Таким образом, наверное, каждая история, кроме самых первых, не может называться "новой и оригинальной". На кой черт я все это пишу? Мне просто нечего делать, и я развлекаю себя тем единственным, что у меня сейчас осталось, и из-за чего я еще вконец не спятил в этой заср... извиняюсь, богом забытой холодной темнице.

Начнем с того, что, как вы уже догадались, у меня все отняли. Даже то, чего у меня и в помине не было, они умудрились дать и тотчас же отнять, чтобы причинить мне как можно больше боли и страданий. Не буду врать: страдал я здесь часто. Пару раз даже впал в истерику и просто плакал, забившись в самый темный - и самый безопасный - угол, не вылезая из него ни днем, ни ночью. Даже справлял свои естественные нужды в том же самом углу, из-за чего, впрочем, пришлось покинуть это свое "начальное" жилье.

Что ж поделать, никто не железный. Моя новая жизнь заставила меня многое переосмыслить, сокрушила все мои идеалы и принципы, которыми я руководствовался все двадцать (первые десять не берем, потому что ума у меня было как у курицы) лет. Все пошло прахом.

Сейчас, вспоминая старые темные картины в тронном зале, где были изображены высокие поджарые рыцари в сверкающих латах, и давнишние легенды, записанные на вощеной бумаге, я лишь смеюсь. Разве могут они действительно кого-то вдохновлять? Разве ложь имеет такую силу над людьми, заставляя весь их здравый смысл сжиматься до одной крохотной точки и исчезать из разума как серый дым? Ну не мог один человек, пусть даже он и являлся когда-то королем, раскидать у Драмма дюжину лучших убийц западных кочевников!

Хотя... Я и сам когда-то верил в легенды. Наверное, в тяжелые моменты жизни нам просто нужно во что-то верить. Без веры мы ничто. А вера в героев - вытекающее. В беде каждый надеется на героя, который придет и спасет их, и ведь были же случаи! Как жаль, что я не один из них - ни тех, ни других. Я просто изгнанник, которого унизили и лишили всякого добра, а напоследок еще и выкинули за третий круг и засунули в самую темную задницу мира.

Хоть за последнее я им благодарен. Только здесь тридцатилетний мальчишка научился выживать и стал более-менее сносным мужчиной со своим видением мира, а не розовой палитрой единорожьего дерьма, схожей с облачными дремами шестнадцатилетних девиц.

А здесь... Здесь все просто: ты умер или выжил. Умер - плохо, выжил - еще хуже, ведь придется выживать и дальше, а это уже чертов замкнутый круг, из которого нет выхода. Признаться, первые десять лет меня постоянно преследовала мысль повеситься или проткнуть свой мозг острой палкой через нос и пошерудить ей там для верности (нездоровые фантазии - побочное), но потом бесконечная пляска со смертью как-то приелась, и жить стало намного - нет, не легче - необременительней. Жизнь без идеалов и стремлений в общем не может быть обременительной...

Чей-то темный силуэт проносится мимо со скоростью падающего ворона.

Я откладываю в сторону крошащийся в пальцах кусок черного угля, на ходу складываю маленький посеревший листочек бумаги в кулек и прячу его в нагрудном кармане, вшитом в тяжелую теплую накидку из белых шкур.

Высовываюсь из пещеры. Длинные, свисающие до плеч грязные волосы какого-то непонятного черно-коричневого цвета обдувает ледяной ветер, кидающий в лицо острые края витающих в воздухе мельчайших льдинок.

Моя левая рука ложится на лук, правая уже вытягивает из небольшого колчана на бедре стрелу и уверенным движением вкладывает ее в тетиву.

Длинная и худющая сгорбленная фигура застывает на миг у больших хвойных деревьев, припорошенных вечным снегом, а затем вдруг срывается и скачет вниз с холма, припадая на все четыре лапы.

Сердце колотится. Всегда страшно. Всегда страшно встречать в этой полной одиночества долине еще кого-то, и особенно если он походит на одного из людоедов.

Нет, не так... Людоедов тут нет. Каждый питается тем, что может достать.

Я могу повернуть обратно и снова вернуться в лоно костра, но просто так нарушение границ моей территории им спускать нельзя. Я не из тех, кто повторяет свои ошибки дважды.

На полусогнутых в коленях ногах я легким шагом подхожу к деревьям и присматриваюсь к едва заметному следу когтей, который оставила здесь тварь. Заставляю руки перестать дрожать.

Так и есть. Шонк - подземный копатель, выходящий на поверхность только учуяв добычу.

Отлично. Может быть, прослежу за ним, и мне что-нибудь перепадет, ведь не ел я уже по скромным подсчетам дней пять, не меньше.

Я спускаюсь вниз по склону, тщательно всматриваясь краем глаза в окружающую меня метель. Вот и он.

Припав к небольшому каменному выступу на краю кривого утеса, возвышающегося над единственной здесь дорогой, лохматый шонк, чья лоснящаяся гладкая шерсть покрыта слоем изморози и застрявших там кусочках промерзлой земли, высматривает что-то в тумане вьюги. Его длинные острые уши размером с две моих ладони едва заметно вздрагивают, ловя только ему понятные вибрации зимнего воздуха.

Я задерживаю дыхание, пытаюсь не шевелиться, чтобы не сбить ему охоту и не выдать себя, ведь в таком случае его перекусом вполне могу оказаться я.

Вдруг до моих неприкрытых ушей доносится цокот копыт. Послышалось?

Я смотрю на шонка. Тот тоже напрягся - видимо, нет.

Не успеваю я и подумать над тем, что делать дальше, серый копатель срывается с места и скрывается вдалеке, одним прыжком преодолев и округлый каменный выступ, и огромное расстояние от утеса до придорожья.

Натянув тетиву, я приближаюсь к выступу и выглядываю за камень.

Девушка. На вид лет двадцать пять или больше. Лицо прикрыто капюшоном, из-под которого выглядывают длинные черные локоны, а на плечах скачет в такт охрипшей вороной лошади небольшой кожаный мешок, бряцающий чем-то металлическим.

Что за?..

Сделать я уже ничего не мог. Или эта девка, непонятным образом оказавшаяся в самом дальнем уголке земли, решила покончить с собой, или лошадь ее окончательно выдохлась, но голодный шонк всегда преследует добычу до победного конца, и этот случай никак не хотел становиться иным.

И вот расплывчатая серая тварь в прыжке отрывается от земли.

Девица замечает его краем глаза. Разворачивается, протягивает руку к висящему на поясе палашу, но уже поздно.

Тощий копатель сбивает ее с седла, на ходу откусывая одним махом голову и заодно перерезая твердым как камень когтем лошади глотку.

Вся троица валится на заснеженную дорогу. Кругом кровь.

Я медленно выдыхаю, успокаивая сердце.

Шонк достает из пасти остатки ее головы и выпрямляется - удачно. Он собирается утащить свою наживу к себе в нору и впасть в летаргию еще дней на тридцать. Вот он уже вкалывает в тело ее свой яд, используя растущую вместо носа кривую трубку, оканчивающуюся острым шипом, но я спускаю тетиву.

Стрела визжит.

Я не сомневаюсь, что шонк услышит, но уклониться от нее уже не сможет.

Дождавшись стука его мертвого тела о лед, я поспешно спускаюсь вниз и развязываю на поясе толстую веревку. Связав за ноги вместе шонка и лошадь, я думаю, как затащить их наверх и быстро, ведь остальные тоже дожидаться не будут: дорога ничья, и охотиться тут может каждый.

Еды мне теперь хватит на месяц...

Я смотрю на обезображенный труп девушки и поправляю себя: на месяц и еще дней шесть.

Сначала создание своего собственного календаря показалось мне неплохой идеей. Первые лет сорок я действительно каждый день оставлял на стене своей пещеры в горах новые черточки, тщательно вырисованные проледеневшим треугольным камнем, но потом, когда их стало столько, что они полностью стали перекрывать двухметровый пласт породы, мне надоело.

Как выяснилось, сойти с ума не так уж и сложно. Дошло до того, что я одно время перестал оттуда выходить и добывать себе пропитание, а тупо пялился на эти гребаные черточки и думал - в основном о том, что я тут сдохну. Не в силах больше смотреть на потраченные впустую дни, проведенные мною в этой чертовой темнице, я вынужден был уйти оттуда, едва не лишившись разума.

Шесть дней я искал новое жилье. Отморозил два пальца на правой ноге, чуть не потерял от холода нос и левый глаз, когда в него угодила льдинка, и застрял еще на неделю в темной расселине меж хребтами неизвестных мне гор. Кстати, последние оказались обиталищем дюжины шонков, так что пришлось оттуда поспешно сматываться.

Еду я, конечно, с собой прихватить догадался, но она закончилась на четырнадцатый день, а погода все ухудшалась. Снег валил, будто на зло выла протяжнее метель, и из этой бесконечной вьюги теней я отчаялся выбраться. Пришлось отрезать от бока пласты кожи и есть их так - сырыми, лишь бы не упасть в обморок от голода, ведь тогда я бы точно подох.

Нет, я вовсе не напрашиваюсь на жалость, да и обычный человек навряд ли бы тогда выжил, но, во-первых, я находился в изгнании в довольно-таки странном месте, а во-вторых, я вовсе не обычный. То, что со мной сделали в наказание, помогло мне протянуть уже около трех веков и несколько улучшило самочувствие. Бессмертие? Я бы не сказал. Я знал, что если получу рану или не буду есть, то погибну, и это уже отнюдь не бессмертие, а здесь и того хуже - почти бесполезное свойство организма, притупляющее боль.

На двадцатый день боги решили-таки надо мной сжалиться, и погода успокоилась. В течение двух дней еще шел снег, и выл ледяной ветер, но он уже не пытался скинуть меня вниз или вжать в землю до такой степени, чтобы я стал с ней единым целым. Я смог идти дальше.

За сутки я преодолел несколько километров и остановился на ночлег у подножия каменных скал, спрятавшись в разломе, прикрытым с одной стороны толстыми наростами синего льда. От них я отколол несколько маленьких льдинок в форме линз и развел огонь из подготовленного заранее хвороста, хоть и мало надеялся на успех этой затеи.

К ночи объявились аквитлы - такая местная разновидность снежных барсов. Нападать на всю стаю в открытую - чистое самоубийство. Даже один аквитл челюстью запросто прокусывает медведю лапу, заодно ломая надвое и кость, что уж говорить о человеке, существе слабом и неприспособленном.

Я дождался сумерек, взял свой лук и вышел на охоту.

Может быть, я говорю очевидное, но в охоте главное не стать добычей. Был вариант охотиться на кого поменьше, но здешняя фауна не славилась особым богатством чего съестного. Те же аквитлы чаще питались друг другом, чем, скажем, турами или снежными козами. Последних так вообще теперь почти не встретишь.

Затянув потуже завязки своей одежки, сделанной из шкур убитых мной ирбисов (чтобы зверье не учуяло во мне человека), я стал медленно спускаться вниз.

Снег прекратился, и я впервые за долгое время увидел жухлый полумесяц далекой луны и иссиня-черное безграничное небо с россыпью мелких горошинок-звезд.

Я припомнил, каким оно выглядело, когда я еще жил во дворце, и знаете, что я вам скажу: пожалуй, небо - единственное, что ничуть не изменилось. Сегодня мне повезет. Надеюсь.

Первого аквитла я приметил у маленького ручейка с пресной водой, который каким-то чудом не замерз и спускался с самых верхушек гор. Тварь мирно стояла рядом и хлебала ледяную водицу из ручья, даже не замечая меня всего-то дюжиной метров выше.

Я вытянул стрелу и приготовился натягивать тетиву, но нечто вдруг дернуло меня за руку, и я остановился. Глянув в сторону, я с досадой заметил крадущегося к аквитлу шонка по левую руку от меня.

Его продолговатая морда повернулась ко мне и ощерилась сотней кривых клыков, на удивление приемлемо размещающихся на коротких округлых челюстях.

- Понял, - прошептал я, пуская облачко пара. - Он твой.

Я на секунду запнулся. Я мог пустить ему стрелу в лоб как тому, что убил ту странную черноволосую девицу, но вовремя остановил руку, заметив, что тварь, хоть и подкрадывается к огромной кошке, все равно продолжает внимательно за мной наблюдать. Да, шонки наполовину слепы, однако по реакции не уступают и кобрам. Тот же просто был отвлечен близкой добычей - молодняк, чего с него взять.

Я спустился чуть ниже, обогнул небольшую рощицу из низеньких северных березок и вышел к озеру, которое походило на белом фоне склона как огромное жидкое зеркало из чистого серебра.

Я остановился, наблюдая, как клыкастый белый аквитл грызет продолговатую берцовую кость неизвестного мне существа. Ну, вот и моя добыча. Лишь бы поблизости не оказалось его дружков, иначе потрачу впустую стрелы, давшиеся мне тяжелым трудом, и придется улепетывать от голодных барсов.

Я натянул тетиву. Ладонь остановилась напротив щеки, забитые мышцы неохотно напряглись. Я прицелился.

Стрелять не так уж и просто, скажу я вам. Даже спустя стольких лет я так нормально и не научился справляться с луком, через раз промахиваясь или сетуя на чертов ветер, который уносил мою стрелу в сторону, из-за чего не раз моя жизнь оказывалась на грани жизни и смерти, а треть шрамов на моем теле постоянно напоминали мне о моих неудачах.

Вот и сейчас. Успокоиться, вдох-выдох... Задержать дыхание, прицелиться, выпустить стрелу...

- Вот дьявол!

Стрела протяжно взвизгнула, разрезая острым наконечником воздух. Острие почти угодило аквитлу прямо в глаз, и я уже успел обрадоваться, что мой желудок сегодня в очередной раз не свяжется в узел, но внезапно стрела пропала. Просто взяла и исчезла прямо у его носа!

Аквитл поднял морду. Его взгляд ненавистно уставился на меня, и я от неожиданности отшатнулся. Черт!

Я натянул капюшон с башкой ирбиса на лицо и припал к земле, стараясь не двигаться: если побегу, он меня догонит, так что больше особо шанса выйти сухим из воды у меня нет. Им нельзя показывать свой страх, даже если от него сводит колени.

Снежный кот поднялся на все четыре лапы, теперь в его глазах читалась неуверенность.

Я нервничал. Ладони стали липкими от пота, и на лбу проступила испарина. Глаза защипало.

Наконец, аквитл фыркнул и недовольно поплелся прочь, резко подергивая длинным пушистым хвостом, оставлявшим на снегу кривую полосу следа.

Я облегченно выдохнул, слушая, как колотится в груди сердце.

Повезло. Тварь попалась сытая и не стала жрать себеподобного, пусть он и выглядел в ее глазах несколько... странновато. Что поделать, тупая скотина. Одно плохо: с моим умением выбираться из передряг, мое везение сегодня, похоже, на этом и закончится.

Я подошел ближе и присел аккурат у того места, где исчезла моя стрела. Сглотнув, я с опаской протянул руку вперед, но ничего не произошло. Так, это определенно мне не нравится!

Я расчистил снег и провел по гладкому синему льду пальцем, стянув мешающую мне перчатку. Обычный лед, только немного теплый - из небольшой щели посередине дует прямо-таки горячий воздух.

Я огляделся. Убедившись, что поблизости нет никого, кто бы хотел мною полакомиться, вытянул из кожаных ножен на рукояти вытесанный из камня более-менее острый клинок и ковырнул им щель.

Хрустнув, лед не поддался, только у ребристого края трещинки образовалась белая стружка. Я сдул ее и продолжил разламывать промерзшую землю.

Минут через тридцать, когда мне уже вконец осточертело торчать на самом видном месте, обдуваемом всеми ветрами, и пот лил буквально отовсюду, пропитав итак не самую чистую одежку, я пометил это место треугольным валуном (чтобы перетащить его сюда, сил понадобилось еще больше) и вернулся обратно, злой и по-прежнему голодный.

На следующее утро, когда унылое и холодное как подножия этих каменных айсбергов солнце еще даже не вышло из-за расплывчатой линии горизонта, я поднялся с лежанки из старых шкур, пропахших кровью и мясом, и поплелся вниз, рассчитывая осмотреть то странное место в момент, когда ночная опасная живность уже уходит в свои норы, а дневная пока еще лениво потягивается в оных.

Но это сделать мне не удалось. Только я успел добраться до треугольного валуна, как заметил на нем длинные черные следы яда, размашисто прорисованные на камне будто широкой кистью.

- Оп-па, - прошептал я. - Значит, началось...

В следующую секунду снег взорвался чернотой.

Огромные клубы слипшихся снежинок взлетели вверх. Синий лед, перемешанный кусками черной гниющей плоти, от которой остро смердело мертвечиной, разлетелся на мелкие кусочки, разбрызгивая отвратную коричневую жидкость вокруг.

Одна капля попала на руку. Я прикрыл ей лицо и отпрыгнул в сторону, поспешно избавляясь от накидки, по которой уже распространялась темная дымка, от которой на коже оставались волдыри, а одежда стремительно скукоживалась, обращаясь в прах.

- Дьявол!

Отрезав ножом часть бороды и своей грязной шевелюры, зараженной скверной, я откинул ее куда подальше и стал пятится, уворачиваясь от брызг отрицательной материи (странно, откуда я знаю это название?).

Надо бежать. А как же трещина? К черту ее!

Я за мгновение поднялся наверх. Дрожащими от страха руками собрал весь свой невеликий скарб, закинул лук на плечо и ринулся прочь оттуда, оставляя тронутую скверной землю далеко позади.

В скитаниях по ледяной пустыне я провел еще два года, перебиваясь в большинстве своем обмерзлыми корешками и талой водой. Судя по всему, шел я на север, и чем дальше я шел, тем меньше вокруг становилось живности, и тем больше холодел воздух, неприятно щипая кожу лица.

Стало ясно: пора собираться обратно. Но что стало с землей позади? Стоит ли вообще пытаться и тратить силы, если там меня ждет лишь черная смерть, полная боли и мучений?

Кажется, я видел когда-то в прошлом, как человек гибнет от скверны... Премерзкое дело.

Но, проклятые боги Скадина, кто был тот человек, и когда я все это видел?

Я остановился и сел, погружаясь в глубокие раздумья. Не успел я очухаться, как прошел целый день, и наступила ночь, а в такое время суток шататься по северному краю - гиблое дело. Если днем еще более-менее спокойно, то ночью здесь начинаются настоящие ведьмины танцы с бубнами и всеми прилагающимися жертвоприношениями.

Племя Но'охари славится - хотя среди кого тут славиться, я не знаю - своей кровожадностью и полным отсутствием интеллекта. Хоть его члены и выглядят как люди, на деле же - чистые звери. Еще хуже встречи с одним племенем является встреча сразу с двумя: чуть южнее свои владения держит Ор'крост, и оба пребывают в постоянной войне друг с другом.

Укутавшись в шкуры, я зарылся в снег, но заснуть не удалось. Я все думал.

Кто я? Что я здесь делаю? Я понял, что совершенно забыл свою прошлую жизнь, остались только ощущения, и те не из приятных. Предательство - самое острое из них. Вот холера!..

А может, оно и к лучшему. На кой хер мне воспоминания, если я все равно заперт здесь и знаю, что выхода нет?

Всю следующую неделю я потратил на переход через горы на западную сторону - в бегах от солнца. Как ни печально, а небо начало приобретать светло-красный, почти кровавый оттенок, из-за чего я сделал вывод, что вскоре мое единственное "светило" начнет выжигать на всем сущем свои огненные узоры. Если я останусь, я попросту сгорю.

Отыскав небольшую пещерку, похожую на пустую берлогу медведя (уж очень надеюсь, что он не вернется), я затаился и решил ждать. Заранее я набрал несколько приличных бурдюков воды и пристрелил-таки небольшого, но довольно мясистого аквитла, так что припасов у меня было предостаточно, чтобы переждать бурю на солнце.

Все началось через день. Сначала об угрозе оповестила короткая красная вспышка, тучи загорелись огнем и полыхнули молниями, а после начался дождь - нет, настоящий ливень.

Мир погрузился во тьму, остался только бесконечно тоскливый звук льющейся с неба воды. Я даже сунуть нос из норы не мог - тут же натыкался на образовавшееся вокруг море, подернутое сверху желтой пленкой идущего из-под толщи каменных плит яда.

Как ни странно, а теплее не становилось. Наоборот, ветры сменили свое направление и яростно гоняли холод с севера, едва ли минуя мою пещеру.

Спустя три дня водопад, наконец, прекратился, и отравленная земля вновь покрылась льдом, но это было только начало.

Красное солнце, находящееся в зените все время катаклизма, отражалось от гладкой зеркальной поверхности и разносило повсюду ауру скорой смерти. Лед не плавился, но по совершенно неизвестной мне причине горел.

Желтое пламя плясало на его поверхности. Я слышал крики тех, кто не успел скрыться в своих логовах. Слышал, как визжали вышедшие по глупости на охоту шонки, и чуял запах их шерсти. До меня доносились отголоски смертей животных, звуки войны двух враждующих племен, для которых этот конец света являлся настоящим знамением, и они, не жалея себя, выходили из пещер глубоко под горами и вступали в смертельную схватку с огнем и друг другом.

Я достал из нагрудного кармана маленький амулет на красной нитке - единственная вещь, что связывала меня с прошлым. Пришло время от нее избавиться: на кой мне черт то, чего я совсем не помню?

Я подцепил ногтем маленькое углубление на амулете и вытянул оттуда короткую деревянную щепку красного цвета. Положив щепку под язык, я выкинул ненужный кусок древесины в огонь и закрыл глаза.

Вскоре меня настиг наркотический сон.

Как я и рассчитывал, проснулся я только через месяц, когда огонь пошел на спад. Вот уже две (или три?) сотни лет амулет помогал мне переждать бурю, но теперь все это странное вещество, не знакомое мне, исчерпано. Остается только кусать губы и царапать ногтями стены.

Голодный почище всех шонков вместе взятых, я за раз слопал заранее приготовленное мною мясо аквитла вместе с кореньями, а затем отправился дальше на юг, все еще опасаясь выходить на восточную сторону горных хребтов: там еще никто не будет жить целый год, пока тухнет магический огонь.

Еще через два месяца я вернулся к тому месту, где и начал свое путешествие, казалось, целую вечность назад.

Расчистив замусоренную во время моего отсутствия пещеру у дороги, я соскоблил со стены свой "календарь" и к ночи развел огонь, ощутив, наконец, облегчение. Теперь о тяжелых перевалах можно забыть еще лет на сорок, и дни отмечать я больше не намерен, иначе снова попаду под самую раздачу, не усидев на месте какой-то месяц.

Я закрыл вход потрепанной лошадиной шкурой и лег спать.

Не спалось. Пришлось ворочаться с одного бока на другой, чтобы найти удобную позу для сна, но та, как назло, не находилась. В голове роились неприятные мысли, говорили отдаленно знакомые голоса.

"Такое бывает, - уговаривал я себя. - Ведь было уже. Значит, снова припадок. Снова сходишь с ума. Но все пройдет. В прошлый раз ведь прошло".

Однако не помогло. Так я и сидел, вжавшись в холодную стену пещерки спиной, и думал о той странной трещине во льду, из которой тянуло теплом. Определенно, под землей что-то было, но что? Из-за чего-то же появилась скверна! Магия?

Нет, сейчас, когда я только вернулся, снова выходить в пусть глупо и опасно. Но проверить все равно стоит. Значит, через два года вернусь туда, решено. А когда это - два года? Черт...

Вместо того, чтобы считать дни, я просто решил переждать два затмения. Уж не знаю, означали ли они, что минул указанный мною срок, но за это время скверна уже должна была утихомириться и сгинуть. По крайней мере, я на это надеялся.

Укокошив по пути парочку снежных коз, которых мне посчастливилось встретить на крутых горных склонах, я заготовил с дюжину стрел и снова двинулся в путь.

На этот раз идти оказалось гораздо легче. Я избавился от большей части подкладок и второго слоя шерсти: по сравнению с прошлым годом заметно потеплело. Прихватив с собой мешок с железяками той погибшей девицы, я снова перебрался через хребты и оказался аккурат у той прикрытой льдом пещерки чуть выше "аномалии".

Ночь выдалась беспокойной: снова кошмары. На этот раз только тьма и сотня голосов, талдычащих наперебой друг другу одно и то же: "Пора домой, август, пора домой". Хотя причем тут название месяца, я так и не понял. Ясное дело: бред. Еще бы, я уже месяц жру какие-то странные разноцветные коренья, от которых перед глазами все кружится и хочется постоянно смеяться. Нет, не потому что смешно, а потому что до ужаса страшно.

На рассвете я крепко привязал колчан к поясу, перекинул через голову самодельный лук и стал спускаться, стискивая в левой руке нож.

То, что ждало меня там, заставило мою уверенность пошатнуться. Вместо снега на небольшом участке земли - как раз вокруг моего треугольного валуна, превратившегося из крепкого камня в настоящую губку с сотней шедших насквозь круглых дыр - бурлило нечто. Черное и жидкое как грязь, скверна шипела и плевалась кислотным гноем, проделывая в камне новые пятна.

"Пора домой, пора домой!.."

Я осторожно подошел ближе, бросил носком сапога в черную лужу пласт снега. Тот в один миг растаял, обратившись в воду - такую же мрачную, как и все вокруг.

Следующим делом я решил проверить лед. Отколов небольшой кусок синего "зеркальца", я с осторожностью вытянул его вперед и поймал на край одно из брызг. Как я и ожидал, лед мгновенно покрылся черными пятнами и ссохся, едва не зацепив пальцы.

- Дьявол! - выругался я.

Не знаю, почему, но та трещина влекла меня с каждым днем все больше. Я будто знал, что там, под слоем льда и камня, находится нечто, что я просто обязан отыскать. Может, я смогу отсюда выбраться... Хотя нет, бред, отсюда нет выхода.

И как же туда попасть?

Я достал из колчана стрелу, натянул тетиву и под углом выстрелил в треугольный камень. Хрустнув, стрела обломалась, но зато камень тронулся и, как я и рассчитывал, провалился внутрь, образуя вокруг себя большую в метр шириной яму.

С такими свойствами скверна могла бы давно проделать дыру до самой преисподней, но это не так. Вопреки всей своей кислотности скверна уничтожает лишь то, чего касаются либо ее частицы, либо что находится точно над ней, но под ней - никогда. Проблема в том, что брызги, хоть и не трогают поверхность, попадают на все подряд.

Мне повезло: лед истончился, а теперь, когда он сломан, скверна не будет распространяться на то, что внутри, ограничиваясь лишь поверхностью. По крайней мере, я на это надеюсь.

Я попытался разглядеть, что там внутри, но яма была скрыта тенью. Придется лезть самому.

К счастью, поблизости оказалась маленькая чаща с низенькими пожухлыми березками. Пытаться вытянуть такую из земли - дохлое дело, ее корни уходят глубоко в землю, зато с ножом все гораздо быстрее.

Срубив шестерку тонких стебельков, я связал их веревкой вместе и приготовился. Выдохнув, резко кинул их вперед перед собой - прямо на лужу черноты - и сам скакнул вперед, молясь богам.

Ступня скользнула по древесине, вторя нога пошла правее, и я едва не свалился вниз, но успел извернуться и изо всех сил прыгнул вперед, уходя от брызг скверны.

Я хлопнулся на задницу и со стоном перевалился на бок, прикрывая глаза ладонью. Вспомнив про брызги, я поднял голову вверх, но с облегчением обнаружил, что тьма отступила, и я в безопасности.

- Дьявол! - я потер копчик, поднимаясь на колени и ожидая увидеть какой-нибудь страшный секрет создателя этой части мира.

Солнце медленно поднималось выше, и тьма отступала. Вот настал тот момент, когда граница света распространилась на всю волчью яму, и я увидел... ничего. Обычная, мать ее за ногу, яма, внутри которой воняло мертвечиной и гноем скверны, а на донышке лежал небольшой железный сундучок с тяжелым ржавым замком. Ну, это уже плюс. Сколько я здесь уже живу, а людей тут особо не водилось, кроме той девицы. Как она только сюда попала?

Ругнувшись, я схватил сундук и выбрался наружу - черная муть вконец пропала. Везет же, однако...

Я вернулся в пещеру, развел огонь и сел, внимательно осматривая свою добычу.

Сундучок по размеру был небольшим: в половину моего локтя длиной и в ладонь шириной, весь покрытый слоем грязи и возрастной ржавчины. От замка я избавился легко: тот и сам почти рассыпался, так что один легкий удар ножа исправил ситуацию.

Я открыл сундук и чертыхнулся. Разделенный на двенадцать разных частей, он содержал одинаковые по размеру и форме небольшие стеклянные пузырьки, наполненные доверху разноцветными жидкостями.

- Зелья! - охнул я от удивления. Вот так-так, вот это удача!

Я взял один из них. Слегка влажное гладкое стекло приятно хладило ладонь и уверенно держалось в пальцах, вот только, к сожалению, надписей я на флаконах никаких не обнаружил. Принимать зелье и не знать, что оно делает - чистое самоубийство.

Я выложил все двенадцать сосудов на землю перед собой, смахнул со лба пот и разделся, сгорая от жажды. Последнего бурдюка с водой хватило всего на несколько глотков, но спешить пополнять запасы я не стал, больше интересуясь своим приобретенным сокровищем.

В который раз осмотрев сундук, я убедился, что ничего не упустил. Тогда я пару раз шмякнул его об пол - для верности. На землю упал маленький желтый квадрат бумаги, исчерченный знакомыми мне буквами.

Я взял его в руки и напряг зрение. За столько лет читать я совсем разучился, так что времени, чтобы расшифровать все эти знаки, мне понадобилось очень много - закончил я только к вечеру, и то перевел только первые пять наименований.

"Зелье Воспоминаний (желтая, с серебристым отсветом) - 3 шт. Зелье Исцеления (зеленая, мутная, с пузырьками на поверхности) - 1 шт. Зелье Теней (белая) - 2 шт. Зелье Правды (темно-зеленая, наполовину сухая) - 1 шт. Зелье Проклятия (коричневая, с вкраплениями желтизны) - 3 шт...."

И того десять. А остальные два? Ладно, завтра докончу, сейчас надо сходить на охоту.

Я вышел с луком в хорошем расположении духа. Еще бы! Пусть я и без понятия, что делает большая часть этих стекляшек, но одно из них - а именно то, в котором говорилось что-то про исцеление - радовало меня больше всех. С моей-то жизнью хорошее лекарство всегда понадобится, пусть и "1 шт.".

Поохотиться мне в этот раз не удалось.

Уже на подходе к озеру, у которого всегда крутилась добыча, я учуял неестественный запах гнили и человеческого пота - от меня так сильно вонять не могло.

Притаившись, я припал к земле и медленно двинулся к источнику запаха.

Чем ближе я подходил, тем сильнее становились крики людей. Внутри все похолодело. Племена! Но как они забрались так далеко от своих жилищ? Ни разу еще со мной такого не случалось, и больше всего я боялся, что они притащились сюда не по своей воле, а что-то их гнало с севера.

На всякий случай я решил проверить.

Я поднялся чуть выше и зарылся в снег, наблюдая за происходящим.

Длинные черные вереницы одетых в шкуры людей тянулись с севера сюда. Здесь я видел представителей обоих племен: одни трещали при каждом шаге костями убитых врагов, пришитых к одежде, а у других на шеях даже отсюда я видел окровавленные ошметки плоти - уши.

Они даже не обращали друг на друга внимания! Но'охари хмуро тянулись слева, а Ор'кросты шли с другой стороны, сжимая в руках длинные скрюченные копья.

Ни разу я еще не видел их такими подавленными, будто из них вышел весь дух. Кровная вражда так просто не проходит, тем более у племен. Значит, действительно что-то случилось, но что?

Внезапно кто-то схватил меня за шиворот и резко тряхнул, вырывая из снега.

Я вскрикнул. Пнул напавшего по голени и перекатился на живот. Перед глазами на секунду промелькнуло белое обезображенное шрамами лицо воина, чьи гнилые кривые зубы не помещались во рту и росли наружу, а затем еще одно - тот уже замахивался на меня копьем.

Я извернулся, но первый хватки не ослабил.

Вспомнив про нож, я коротко рубанул им по запястью и толкнул его в грудь ногой. Воин вскрикнул, когда его обрубки-пальцы шлепнулись в землю, но не отступил ни на шаг.

Он с рыком кинулся на меня, замахиваясь копьем.

Я вынул из колчана стрелу.

- Тупой ублюдок...

Наконечник глубоко застрял у него в черепе.

Схватив его за горло, я перевалил его тело на другой бок и закрылся от сильного удара копьем, используя труп как живой щит. Все заняло меньше секунды.

Я перекатился, вскочил на ноги и сходу отскочил вбок, уже натягивая тетиву. Последняя коротко тренькнула, и стрела застряла глубоко в глазу члена племени.

Я оглянулся, надеясь, что нас не услышали...

- Дьявол!

Вся сотня чертовых воинов неслась прямо на меня - с криками, но ужаса или ярости?

Я ринулся прочь, понимая, что не успею убежать. Топот ног слышался прямо за спиной. Они быстрые... Слишком много в них звериного, чтобы пытаться спастись бегством...

Земля дрожала, сердце - тоже.

Я оглянулся. Прямо в меня летело копье.

Я поскользнулся на льду, и это спасло меня от верной гибели, однако костяное острие копья с зазубринами вонзилось мне в бок, под ребра, прямо рядом с сердцем.

Я рухнул вниз, покатился по склону к озеру и со всплеском рухнул в ледяную воду.

Взгляд затуманился. Напуганное зверье разбегалось в разные стороны, и даже серые силуэты шонков, которые притаились чуть выше, медленно отдалялись, закапываясь в свои подземные норы.

Я выдохнул, ветер свистел в ушах.

Озерцо мгновенно стало красным от крови. Вокруг галдел народ, оба племени собрались вокруг и собирались покончить со мной, выловив меня за капюшон, но внезапно что-то на севере заревело.

Все замолчали. Из последних сил я повернул голову.

Там на горизонте расцветал огромный черный цветок. Темный туман заволакивал небо, и море смерти разливалось по горам, погребая все на своем пути. Даже сейчас мне было ясно, что это конец.

Они побежали. Побежали, хотя, наверное, ясно понимали, что не успеют, как и я понимал.

Через минуту скверна добралась и до нас. На секунду черная волна зависла в воздухе у меня над головой, шипя и плюясь как загнанный в угол зверь, а потом ринулась вниз.

Очнулся я только под утро с адской жаждой и скромной мыслью, что я умер. Ан нет, все еще жив, и копье торчит аккурат из левого бока, поигрывая лучами солнца на идеально гладком ровном древке.

Я застонал. Стиснул древко у наконечника и попробовал его выдернуть, но не тут-то было. Зазубренное, зараза!.. Вообще не представляю, как я еще жив.

Я огляделся, с содроганием вспоминая про волну тьмы, но вокруг все выглядело таким нетронутым, будто мне все привиделось. Но копье-то здесь!

Только подняв правую руку над собой, я понял, как сильно ошибался над всеобщей "нетронутостью". От пальцев до самого плеча, видного из-за ободранной шерсти, моя кожа стала черной как ночь и треснула в нескольких местах, обнажая кровавое жилистое мясо.

Меня стошнило прямо в воду.

Подгребая целой рукой, я вытащил свое тело на берег и попробовал перевернуться на бок, чтобы доползти своего убежища, но все тело внезапно охватила волна нечеловеческой боли.

Закончив кричать, я закусил зубами шерстяной воротник и пополз на спине, ощущая, как из меня вместе с кровью выходить жизнь, а черная зараза с каждой секундой распространяется все дальше.

Я взвыл. Боль все хуже...

"Ползи! Ползи! Или ты хочешь сдохнуть? Здесь?! Вот же-ж... экая анафема...".

Перед глазами все плясало, с каждым ударом сердца из раны выливалось все больше крови.

"Зараза! Ползи, ползи! Ты обещал себе, что умрешь только на свободе, так что ползи!".

И я полз. Полз, как только мог, дрыгаясь в конвульсиях и оставляя за собой длинный алый след на снегу. Все - чтобы выжить. И выбраться. Как я об этом забыл? Как я мог забыть, что мечтал о свободе?

Это открыло во мне второе дыхание.

Едва живой, я добрался до своей пещеры и ввалился внутрь, хватаясь трясущимися в лихорадке пальцами за сундук.

- Зелье Исцеления, мать вашу, - прохрипел я. - Одна штука, чтоб тебя. Лишь бы помогло...

Зеленая, мутная, с пузырьками на поверхности.

- Где же ты? Черт! - стекляшки все время выскальзывали из рук, и я боялся, что они разобьются. После долгих копаний я, наконец, выудил из сундучка нужный мне флакон и положил его рядом с собой, заготовив нож.

Надо вытащить, иначе мне конец. И вовремя выпить зелье, потому что я могу просто снова свалиться в обморок, и тогда уже никакая магия меня не спасет.

Я выдохнул, стараясь успокоиться. Прижал острие ножа к воспаленной коже вокруг наконечника и...

- А-а-а!

Переборов себя, я рванул копье, и то с треском разрываемой кожи вырвалось наружу. Снова крик, снова страдания, и снова бесконечные волны боли, захлестывающие с головой.

Я успокаивал себя мыслью, что случалось и хуже. Когда я сломал обе ноги в горах. Пришлось вправлять. И у меня не было зелья, а теперь есть. Лишь бы не испоганить.

Я зажал края рваной раны пальцами и залпом выпил зелье, вытянув зубами пробку, а после погрузился в долгий сон, полный лихорадочного бреда.

"Я иду по темному коридору дворца, на каждом углу стоит стража.

Я нервничаю, руки неприятно дрожат. Вокруг царит клубящийся мрак, и я буквально ощущаю висящее в воздухе напряжение. Сейчас или никогда. Надо решаться, иначе...

Внезапно чья-то рука утягивает меня за статую оборотня в старых железных доспехах.

- Нат, чтоб тебя волки съели!

- Ладно тебе, Август, - мимолетный поцелуй в щеку. - Кстати, я говорила тебе, что когда ты злишься, ты становишься ну очень привлекательным?

- Да, каждый раз, когда я злюсь. А злюсь я теперь часто.

Я едва вижу во тьме ее лицо, но яркие зеленые глаза горят озорным безумным огоньком, таким холодным, что по спине бежит холодок. Что бы она там ни говорила, а все не так...

- Я даже не знаю, - мурлычет она мне на ухо, - сдержусь ли...

- Мы на приеме, Нат. Тут толпы людей шастают туда-сюда и ищут зрелищ, а на каждом чертовом углу стоят стражники. Как думаешь, что они сделают если застанут нас вдвоем?

- Ну, думаю, мигом растреплют все и всем, и твой любезный дядюшка с радостью сошлет тебя в какую-нибудь далекую пустошь, а меня сожжет на костре.

- Именно, - мои руки тем временем уже блуждают по ее спине.

- А если мы сделаем так?

Внезапно она пропадает. Я со вздохом удивления отхожу, но продолжаю чувствовать ее тело руками, не понимая, что происходит. Мои пальцы, кстати, тоже становятся невидымими.

- Так тебе спокойнее? - слышу я ее голос.

- Вот это да! Где ты этому научилась?

- Должна же я как-то поддерживать свою репутацию ведьмы, э? Ну-ну, не хмурься, Август, так ты становишься похожим на своего покинувшего этот мир старика, а он мне никогда не нравился.

- Ты и не скрывала... Но я тебя не вижу.

- Я не прочь попробовать нечто новое.

- Как вам будет угодно, госпожа...".

Не знаю, сколько я там провалялся без сознания, но потрепало меня знатно. После моего "чудесного" возвращения в этот мир, я выблевывал свои внутренности еще дня два подряд, не в силах даже подняться с пола, и вскоре в пещере начало смердеть почище всякой помойки, из-за чего пришлось ее оставить.

Сбитый с толку догадками о том, как мне удалось выжить, и куда делась вся живность, я двинулся обратно на юг, надеясь, что хоть там все осталось нетронутым, и я отыщу хоть какой-нибудь приемлемой еды.

К сожалению, хоть рана от копья и зажила начисто - от нее остался только лишь кривой красный шрам - следы скверны на теле остались, пусть и прекратили распространяться дальше по телу, и рука неимоверно болела. Пришлось искать выход: я начал ведрами жрать коренья, от которых в голове гулял ветер и от которых я становился тупее и медлительнее.

Я сделал вывод, что это все-таки проклятие, но зелье принимать не торопился. Кто знает, лечит оно хворь или накладывает еще одну - в делах с магией и алхимией всегда надо держаться от обеих подальше.

Через месяц таких мук я сдался и залпом выпил сразу две штуки, уже в который раз лишаясь чувств на целых три недели. Зато чернота схлынула, остались только глубокие рваные раны, гниющие по краям, но и они со временем зажили - не пришлось отпиливать и руку.

Таким макаром я прожил еще двенадцать лет, все больше углубляясь на юг, где оказалось так же пусто, как и на севере. Похоже, я остался один... Я и эти проклятые жухлые растения, которыми мне приходилось питаться, чтобы не сдохнуть от голода.

Каждый день я думал, как возможно выбраться отсюда, решимость оказаться на свободе снова горела во мне, но чем дальше я шел, тем абсурднее казалась эта идея. Кажется, нет конца этой чертовой пустыне...

А потом случилось нечто.

Я как обычно целый день вспоминал в подробностях все проведенные здесь дни, медленно подбираясь к прошлой жизни, которая, как назло, вечно от меня ускользала. Я сошелся на том, что провел в этой дыре вот уже три с половиной сотни лет.

- Пора выбираться, - прошептал я. - Пора выбираться... Но как?

Ответ пришел сам собой.

На закате я вышел из своего жилища, чтобы набрать кореньев и настрогать для себя коры, как услышал снизу голоса. Я снова устроился у дороги, и, похоже, на этот раз удачно.

Заинтригованный услышанным, я прихватил с собой мешок и спустился на несколько уровней ниже, устроившись в зарослях колючего кустарника, припорошенного снегом.

Их было пятеро, и все на конях: один седой старик с козлиной бородкой и в богатой заячьей шубе и четыре солдата в дешевых ржавых доспехах, надетых поверх таких же серых кольчуг. На каждом из стражников красовались объемные круглые шлемы, украшенные красными птичьими перьями, и длинные алые плащи, ярко выделяющиеся на общем фоне.

Старик что-то бормотал. Он повел своего гнедого вперед, отделившись от общей группы, и скрылся в чаще хвои. Выглядел он, мягко говоря, обеспокоенным. Лицо белее снега, волосы, не прикрытые шапкой (что за?..), растрепаны и походили на извивающихся змей, и глаза - безумные глаза, которые я сам часто вижу в отражении, - что-то искали в округе. В общем, ничего примечательного.

Желая узнать, как они тут оказались, я пробрался ближе к солдатам и прислушался.

- На кой хер мы вообще сюда приперлись? - один из них поежился от холода и стянул с головы шлем. Я ужаснулся: половина его лица напрочь отсутствовала. Словно у восковой статуи, левая часть его головы, лишенная всяких волос, оплыла вниз, покрытая безобразными красными шрамами от ожогов, от которых даже меня воротило.

- Прекращай ныть, Ник, - сплюнул второй, здоровый и неповоротливый как медведь. - Задрал уже...

- А тебе самому это не надоело? - продолжал возмущаться "шрам". - Каждый херов раз, как только находится самое грязное дело, отправляют именно нас! Да я еще только в нужнике не копался, Деррит. Хотя помяни мое слово: вот-вот нас туда и отправят.

- Угу, - третий баюкал на руках внушительных размеров моргенштерн. - Мы только закончили разгребать дерьмо под Бренной, вернулись домой, а тут опять: ведите, говорит, старика в эту дыру, так еще и намагиченную по самые помидоры. Кокнут тут нас, точно кокнут! Гребаный Эрик, чтоб его черти побрали!

Последний, отмалчивающийся до этого момента и имевший на плече алую повязку - главарь банды, вдруг предложил:

- Я тут подумал... Делать нам здесь все равно нечего. Того и гляди выглянет из-за угла какая-нибудь тварь и схавает за милую душу...

- Хватит темнить, Борк, говори, как есть, - прогудел "медведь".

- Я что предлагаю: можно облегчить жизнь и себе, и старичку.

Губы "шрама" вытянулись в безобразную ухмылку двуликого.

- Прикончим его сами, а Эрику скажем, что, мол, виноваты, не уследили: старика сожрал шонк? Получим, ясен пень, втрое меньше, зато хоть выберемся живыми.

- Именно. Все согласны? - он дождался, пока каждый из трех кивнет. - Единогласно.

"Плевать! Говори, как вы сюда попали!".

- А как же его дочурка? - поднял глаза от земли "моргенштерн". - Вдруг она объявится? Тогда нам точно плахи не миновать, ведь нас за ней-то посылали.

- Да она, на хрен, уже сдохла. Ежели не от зверья, то от погоды точно. Холод собачий, сволочь! А тут говорят еще похуже бывает.

Хоть в чем-то он прав.

Я задумался. Дочурка? А не та ли девица, которую убил шонк? Вовремя же они спохватились.

На противоположной стороне дороги послышалась сдавленная ругань. Старик выбрался из рощи и направился обратно к солдатам.

- Эй, остолопы! Где вы там ошиваетесь? Шевелите задницами, надо найти ее к концу недели, иначе застрянем тут навеки!

Те многозначительно переглянулись. Они дождались, пока старик подъедет ближе, а потом третий медленно размахнулся утреней звездой и - шмяк! Голова почтенного господина треснула как переспелый арбуз и разлетелась на сотни мелких частей, заливая снег кровью и ошметками мозга.

- Убираемся отсюда, - буркнул капитан и достал что-то из нагрудного кармана.

- А труп?

- Леший с ним, здесь все равно ни души. Растащат всякие твари, никто и носом потом не поведет. Все готовы? Ну, раз так, погнали.

Нечто маленькое и блестящее упало в снег. Капитан прижал его каблуком и запрыгнул на скакуна. Раздался тихий стеклянный хруст, а затем воздух перед ним замерцал.

С раскрытым ртом я наблюдал, как прямо из ниоткуда впереди появляется большой в два метра диаметром волшебный портал, окрашенный в синие цвета. Он замерцал у краев, а потом середина резко пропала и стала черной как скверна.

Дождавшись, пока портал станет стабильным и скрутится в спираль, солдаты повели коней внутрь и исчезли.

Я опомнился. С собой был только мешок с сундуком и ножом, который я догадался взять, а все остальные вещи остались в пещере, но времени возвращаться не было.

Я сорвался с места и рванулся к порталу, стремительно сворачивающемуся к одной малюсенькой черной точке, сквозь которую едва проступали очертания внешнего мира. Не успею!

"Должен!".

Я прыгнул.

Пролетев несколько метров, я вскрикнул и с грохотом свалился в снег, железно звякнув мешком за спиной. Снег все так же падал вниз и за секунду покрыл меня с головой, погода ухудшалась, и мороз начинал становиться неимоверным.

Я перевернулся на спину и открыл глаза в надежде, что я все-таки вернулся обратно, но та обратилась в прах.

- А-а-а! - от подступающей к горлу злобы я пнул камень и закрыл лицо руками, не в силах сдержать слезы. - Дьявол!

У меня был единственный шанс! Единственный шанс выбраться из этой сраной дыры, но я его упустил, испоганил, снова! Я перевернулся на живот и взвыл от безысходности, не зная, что делать дальше.

Разбитость? Нет. Полная ничтожность, дери тебя козел!

Где-то через полчаса я успокоился и поднялся с земли, понимая, что могу простыть и слечь от лихорадки. Не сейчас, не теперь, когда я узнал, что выход все-таки есть.

Я вспомнил про мертвого старика, оглянулся.

Лошадь, естественно, давно сбежала, протянув за собой всадника еще пару метров, из-за чего итак неприятное зрелище стало еще хуже, но мой желудок знавал виды и похуже. Нет, больше заниматься людоедством я не стану, даже когда мяса так не хватает. Может быть, еще отыщу лошадь, по теперь, перед возвращением домой, человечина встала бы в горле. А я знал, что вернусь. Несмотря ни на что. Должен быть еще способ...

Я стянул с мертвеца всю одежду, решив осмотреть ее при свете огня в пещере.

В логово я вернулся только спустя четыре часа, буквально носом вспахав весь снег в округе. Я убедился, что подобрал все, да еще и отыскал осколки той странной штуки, из которой появился портал. Их было много - около двух десятков мелких стекляшек, - и вместе они, судя по всему, образовывали небольшой синеватый шарик. Ничего особенного, из них я не получил ни толику информации, зато узнал примерную форму нужной мне вещицы.

Я развел костер, подвесил над ним котелок с водой (привет от девицы) и стал внимательно осматривать окровавленное шмотье отошедшего в мир иной старика.

Сапоги - новехонькие, кожаные - оказались аккурат моего размера, и я без лишних размышлений сменил на них свои обноски. К сожалению, это единственное, что мне подошло, зато в остальном добра оказалось не меньше.

Брюки пошли на растопку вместе с приятной наощупь льняной рубахой - человек не из бедных, но к богачам тоже не причислялся. Или за триста лет порядки несколько поменялись, и сильные мира сего перестали доказывать всем, что они лучше? Навряд ли.

Ощупав жилет, я нашел в нем потайной нагрудный карман и выудил оттуда сложенную в несколько раз свежую карту. Меня охватил трепет. Я с замиранием сердца пробежался глазами по знакомым названиям и спрятал карту к себе, чтобы лишний раз не отвлекаться и потом взять с собой: многое осталось прежним, но еще большее заметно изменилось.

На поясе обнаружился увесистый кошель, до горловины набитый серебряными монетами. На месте солдат я бы обобрал беднягу до нитки, но им, походу, деньги были не важны. Понимаю, своя шкура всегда дороже.

- Так, ремень тоже сгодится...

Шуба - полная хрень, в такой тут не прожить и дня при такой погоде, зато дыры залатать сойдет. Так, а что это тут у нас внутри?

Я еще раз провел пальцами по внутренней стороне правого рукава и замер. Между двумя слоями кожи едва ощущался смутный силуэт чего-то круглого, чего-то, что хотели скрыть.

Тут же выхватив нож, я проделал в рукаве дыру и хохотнул, не веря своей удаче. Стеклянный камень! Совсем такой, какой использовали солдаты для портала. Да, черт возьми!

Я хотел разбить его на месте, но повременил.

Магия - штука нестабильная. Для портала нужны две стороны: отправляющая и принимающая, причем последняя обязательно должна уметь колдовать, чтобы направить дыру в пространстве в нужное русло. Что будет, если я разобью его сам, один? Не застряну ли я между мирами?

- И откуда я это знаю? - пробормотал я под нос. - Ладно, потом разберемся.

Я вздохнул. Второго такого шанса навряд ли представится, а ждать следующего возвращения гильдии солдафонов можно и до очередного Пришествия, что отнюдь не скоро.

Но до утра потерпеть стоит. Собраться с силами, хорошенько подумать и, в конце концов, подготовиться.

- Завтра так завтра. Решено.

Я отбросил шубу в сторону, и тут раздался тихий стук. Приподняв меха, я увидел на полу маленькую записную книжицу, обернутую в несколько слоев черной кожи.

Взяв ее в руки, я вздрогнул. Такая мягкая...

- Дьявол.

Я развязал шнуровку и пролистал несколько желтых страниц, исписанных непонятным размашистым почерком. Нет, прочитать я ее не смогу: слишком сложно. Может быть, потом, когда вернусь к себе подобным.

Я с грустью завернул книжицу в кожу и отложил, закрывая глаза. Надо отдохнуть.

Проспал я долго - почти два с половиной дня - так что сразу пришлось приниматься за работу. Я сходил за хворостом, просушил влажные от снега ветки и подкинул их в костер, собирая все свои вещи.

А потом я решился. Сломал лук, кинул его в огонь вместе со стрелами и колчаном. Уничтожил все, кроме ножа, сундука и нужной мне одежды, и долго наблюдал за тем, как вся моя жизнь здесь горит синим пламенем.

"Все или ничего. Если не получится, то пора бы уже принять смерть. Нельзя так жить".

Я вытащил синий шарик и сильно сжал его в руке. Хрустнуло. А затем мир пропал.

- Дьявол!

Я выбрался на берег, отплевываясь от холодной соленой воды. Смахнул ее с век и осторожно разлепил глаза. Мой мозг вдруг взорвался от обилия красок, и я пораженно вздохнул.

Лес. Нет, не белый хвойный лес, в котором таилась опасность и рыли свои норы шонки, скрывая их от врагов, а настоящий, лиственный, весь зеленый от растущих на ветвях плоских листьев. Ветер дул, и он приветливо шумел, порождая в моей душе бурю эмоций.

Выбрался. Наконец...

Я рассмеялся. Стянув с себя опостылевшие шкуры, я остался в одних штанах и, перевернувшись на спину и лежа в воде, стал любоваться предрассветным лазоревым небом.

Оно было таким чистым и спокойным, что захватывало дух. А солнце! Такого огромного и желтого солнца я не видел никогда в жизни.

Я протянул руку вперед и ощутил на ладони мягкие теплые лучи. Закрыл глаза. Как оказалось, зря.

Первый труп, что приплыл из моря, коснулся моей ноги. Волны выбили нас на берег, тяжелая туша, закованная в латные доспехи, навалилась на меня сверху, и ужасно раздутое посиневшее лицо, в котором копошились насекомые, оказалось прямо у моего носа, а волосы, пропахшие тиной и водорослями, залезли прямо в рот.

Стащив с себя мертвеца, я с криком отшатнулся. Я залез в рот и вытащил оттуда длинную черную прядь. Тошнота подступила к горлу, я поморщился и проблевался.

Едва отдышавшись, я выпрямился и смахнул слезы с глаз. Я посмотрел на спокойное море. На голубом горизонте, медленно плывя по волнам в мою сторону, виднелись черные точки - сотни маленьких черных точек, - от которых даже досюда смердело мертвечиной.

И массивные темные обломки корабля, чей парус до сих пор спокойно развевался на торчащей из воды мачте.

Под шум прибоя я ждал, пока весь этот ужас доплывет до берега. Зачем? Не знаю. Может быть, кто-нибудь выжил, и я смогу помочь.

Но через час я понял, что ошибался. Вот уже тридцать тел прибило к линии берега, а ни одно из них не подавало никаких признаков жизни. Решив, что пора уходить, я прошел вдоль покачивающихся в такт волнам обломкам корабля и вдруг услышал сдавленное хриплое дыхание человека.

Я прислушался. Шум шел откуда-то из-под досок. Там!

Я кинулся к носовой части, от которой остались по большей части лишь щепки, и оттолкнул в сторону тяжелую бочку, набитую железяками.

Труп. Или нет?

Я вытащил его на берег, перевернул на спину и прислушался к дыханию. Живой! Дьявол, и что мне делать?

- Эй, слышишь меня? - я ударил его по щеке, пытаясь привести в дыхание. Чернявый устало разлепил глаза и что-то невнятно прохрипел. - Чего? - я склонился ближе.

- Черная... дыра по середине, - сказал он. - Разрушила корабль, и мы все...

Под рукой разлилась кровь. Я глянул на его рану и чертыхнулся: вся его грудная клетка у сердца была изорвана в клочья, и при большом желании я даже мог наблюдать, как бьется его сердце. При таких поражениях не живут, а зелья у меня больше нет.

- Облегчим страдания, а? - я вытащил из мешка на плече свой нож.

- Что? Нет! - "мертвец" попытался оттолкнуть меня рукой, но та оказалась безнадежно слабой. Он дернул туловищем, старался отползти, и хрипло кричал, а я уже вынимал каменный клинок из ножен. - Нет! Нет! У меня жена, дети, господин, прошу!

Как только острие вонзилось в сердце, он вздрогнул и замер. Я поднялся. Ну, вот и все.

Поразительно. На моей памяти я в первый раз убил человека, и это "новое" ощущение ничуть не отличалось от того, которое возникало, попади моя стрела, скажем, в шонка. Ничего, пусто. Может быть, годы, проведенные в первобытном мире, научили меня не придавать большого значения морали?

Я стянул с него штаны, забрал у другого мертвеца легкую курточку и хотел отыскать еды, но та, к сожалению, пропала, не выдержав влияния соленой воды. Зато вина наплыло - хоть телегами вози. Я набил бутылками мешок и пошел прочь.

Только в пути я понял, о чем он говорил.

"Черная... дыра по середине. Разрушила корабль...".

Он описывал портал, мой портал. Видимо, он появился прямо в корабле и проделал в нем дыру, заодно облучив всех людей отрицательной материей, из-за чего большинство погибло, а оставшиеся умерли при крушении. Что ж, такое случается...

Получается, я виновен в их гибели. Но чувствовал ли я себя виновным? Ничуть. Я только был счастлив, что выбрался из своей ледяной темницы, а сколько людей при этом лишилось жизни - не моя проблема. Магия, как говорится, всегда берет свое.

Я остановился на маленькой уютной полянке в лесу. Хоть и было прохладно, даже этот северный ветер не мог сравниться с собачьими морозами края земли, а мягкая сочная трава под ногами приятно успокаивала, заставляя забыться. Гляди-ка, почти ничего не изменилось.

Я думал, чем можно перекусить, ведь лук я по дурости уничтожил и с собой не прихватил, но потом нашарил взглядом маленький кустик с красными ягодами - бери не хочу!

Хотел бы я описать это великолепное ощущение словами, но я, знаете, как-то разучился красиво складывать предложения. К сожалению, конечно, ведь сейчас я именно этим и занимаюсь.

Воодушевленный и отдохнувший, я двинулся дальше, пытаясь отыскать дорогу, ведущую в город. Больше всего мне, пожалуй, не хватало общения, а без людей этот процесс становится несколько... однообразным.

Я хотел избавиться от одиночества, и шанс был. Я снова дома, ха-ха!

Не успел я этому нарадоваться, как вдруг где-то в кроне деревьев тренькнула тетива арбалета. Я попробовал увернулся, отклонился влево и вдруг почувствовал острую боль в правом плече.

- Дьявол!

Я, шатаясь, поднялся на ноги. Выдохнув, схватился за кончик болта, выглядывающий из окровавленной плоти, и рванул на себя.

- Черт! За что?

Кто-то спрыгнул с дерева. Тяжелые сапоги стукнули оземь, и из тени деревьев вышел щуплый бледный мужик, целясь в меня из арбалета.

- Долбаный ты ублюдок, - я, шипя, сплюнул. - Что, бородавки на роже до мозга добрались?

Он оторвался от прицела.

- Так ты не из этих?

- Выражайся яснее, - я приложил к ране край рукава, останавливая кровь.

Бородавочник ткнул пальцем в красную нашивку на плече моей куртки.

- Стащил с мертвеца.

- Вор?

Я поморщился.

- Нуждающийся.

- Вон оно как. А ты не многословен, братец, - еще один болт сверкал наконечником. - Откудыть я знаю, что отпущу, а ты потом меня ножичком в бочок не пырнешь?

- Отпустишь, и я тебе вивисекцию проведу, - мрачно пообещал я в ответ.

- Виви... Чаво?

- Не важно. Убери махину, поговорим спокойно.

- Не, тут у нас похороны, братец, я итак на тебя отвлекся. Ходют тут, знаешь ли, всякие, вот я впереди и иду. Особенно вот эти, - он снова кивнул на куртку, - сволочнее всех сволочей. Грабят, девок портят, а потом сядут на свою пасудину, и ищи их...

- Пираты?

- Угу, - бородавочник, наконец, отпустил арбалет. - Ну, ты извиняй, мил человек, не рассчитал малость. Почапали, рану перевязать надо.

- Само заживет.

Он хохотнул.

- Бессмертный, что ль?

- Оно самое, - честно признался я, но за ним все равно пошел.

Мы дальше углубились в чащу и свернули на узенькую лесную тропку, скрываясь в тени деревьев.

- А с пирантами ентими что случилось-то? С кого ты курточку стащил?

- Потопли они. На корабле плыли и потопли.

- Хо-хо! - он вдруг хлопнул меня по больному плечу.

- Дьявол!

- Извиняй, извиняй, - бородавочник помог мне удержаться на ногах. - Два раза должен буду: за увечье и за новость хорошую. Радость-то какая, утопли! Ха! Надо нашим рассказать, не поверят. А как утопли?

- Без понятия.

- Одна посудина али две?

- Одна.

- Эх, жаль, их-то две было. Ну, ничего, с остальными сами расправимся, уж будь покоен. Ты только это, держись, зенки не закрывай, ща дойдем.

Вздохнув, я кивнул.

- Надо потом глянуть. Они там все, у берегу?

- Ага.

Мужичок остановился и мельком принюхался, косясь в мою сторону.

- В баньку бы тебе, дорогой. Ты уж прости, но тебе не помешает.

- Вот и первое желание.

- Заметано. Пропарим так, шо все дерьмо на раз выйдет. Станете чистым как в первый день своей жизни, милгосподин.

Мне почему-то стало плохо. Показалось, что первый день моей жизни вовсе не был таким радужным, как думал этот "дрогой" моему сердцу человек, чуть не пристреливший меня из арбалета.

Лес стал редеть, и за деревьями замаячил большак.

- Ты из городских?

- Не, мы ребята из деревни. Она тут, недалеко, с километр от тракта. Видишь? - он указал пальцем куда-то вдаль.

- Нет.

- Ну, ничего, еще увидишь. Как только Митяся закопаем, так сразу.

- Похороны у вас, так?

- Они самые, похороны. На днях наш мясник местный окочурился, от трясучки его снесло, так мы его подале от урочища решили закопать. Мало ли, зараза какая, а нам еще жить охота.

- Предусмотрительно.

- Вона наши, кстати, и коняка телегу с Митясей тащит. Видал?

- Видал, видал, - кровь уже насквозь пропитала более-менее новую куртку. Дьявол! Что за издевательство? Так на каждый раз одежки не хватит. Ну, зато хоть деньги есть на первое время. - Слушай...

- Карпин.

- Слушай, Карпин, у вас в селе для меня местечка не найдется? Деньги есть, все оплачу.

Мужичок цокнул языком и задумчиво почесал затылок, перебрасывая арбалет на плечо.

- Ну, местечко-то всегда найдется, только толк бы был. Мы, знаешь ли, гостей любим, но чужих не привечаем. У нас каждый своим делом занят: кто хлебушек свежий печет, кто животину разделывает...

- Ясно. Значит, никак?

- Отчего ж. Вот ты, допустим, оленей стрелять можешь? Митяся-то нам каждый раз из лесу свежатины тащил, этим и подрабатывал. Я бы сам взялся, да вот только господина нашего снова мор какой-то взял: еще зерна требует. А откудыть у нас еще, а? Вот и торчим в поле целыми днями: я, да мужики мои. Еще и скот этот дохнуть начал... В общем, еда нужна, милгосподин.

- Устроим. В лесах-то ваших зверья много или придется весь день за одним бегать?

- А как же, полно, только этим и славимся. Только знаешь, непостоянно.

- М?

- Ну, иногда пойдешь - сразу на кабана набредешь, а иногда до зари по дебрям лазаешь, только белку разве что и пристрелишь.

- Не беда. Так как, договорились?

- Договорились!

Мы пожали друг другу руки и продолжили путь. Пока, как ни странно, все складывается просто на удивление прекрасно. А потом он спросил:

- А тебя как звать?

Я запнулся.

- Не знаю, - не стал я врать. Август - слишком уж пафосно, и не подходит ни теперешнему мне, ни сельским людям. Сразу примут меня за какого-нибудь "господина", и хрен я с ними сдружусь. А больше имен я не знал.

Карпин подозрительно прищурился, сбавляя шаг.

- Контуженный, али сам из ентих... пиратов?

- Контуженный. Помню только как трупы нашел, больше ничего не помню.

- Ну-у-у... На плече мешочек приличный, в мешочке - сундук железный. Кажись, ценное чего. Вижу нож под сундуком и книжицу какую-то. Остальное - хлам, а вот на поясе мошна примечательная. Шрамы на роже, да и везде, так думаю, руки крепкие, мозолистые - работали ими много. Еще говоришь стрелять умеешь. В глазах вижу: убивать тоже. Наемник чай?

Я присвистнул.

- Отдаю тебе должное, Карпин, ты просто до ужаса наблюдателен.

- А то ж, - он зарделся от удовольствия, от чего бородавки по цвету почти сливались с кожей. - Я ведь как: гляну, допустим, на овечку, так сразу признаю, сколько ей годков то стукнуло, кормили как, да и, чего уж таить, могу и кожу не щупать, на глаз выберу.

- Истинный мастер, - хмыкнул я, сильнее прижав кусок ткани к кровоточащей ране. Перед глазами двоилось. - Долго еще?

- Вот же ж, пришли, - мы вышли из-за деревьев и ступили на ровный наезженный тракт. Карпин махнул рукой. - Марилька! Марилька, глухая ты тетеря! Ходь сюды, помощь твоя надобна!

Митяся, Мариля... Просто сборник народного фольклора, мать его за ногу...

- Необычное имя.

- Марилька-то? Да не, эт мы ее так называем, а так она... не помню уже, старый стал, башка плохо варит.

Конечно, он лукавил. Несмотря на редкую проседь в висках и с десяток бородавок, которые его несомненно не только уродовали, но и порядком старили, выглядел он лет на сорок пять-пятьдесят и двигался вполне себе плавно и ровно. Да и стрелял, походу, тоже ничего.

Я оторвал от него взгляд и резко остановился, едва не наткнувшись на подскочившую к нам черноволосую девчушку. Она хмуро оглядела меня, а потом повернулась к Карпину:

- Чего звал?

Он ткнул в мое плечо пальцем.

- Зашей, поранился человек.

- Угу, поранился, - Марилька состроила гримасу. - Как же, дуй. Карпин, научился бы ты сначала головой думать, а потом из своей деревяшки стрелять, - она без лишних слов стянула с плеча куртку и деловито осмотрела рану, больно тыкая в ее края пальцем.

- Ай! - я отстранился. - Да ладно, сама заживет.

- Ну, как хочешь, - черноволосая пожала плечами.

- Шей, шей, это у него уже бред начинается.

- Так он же сам сказал, - возмутилась она. - Чего нитки зря тратить, раз он сам не хочет?

- Штопай, баба, кому сказал!

- Тьфу ты, - сплюнула Мариля, сцапала меня за запястье и потащила в сторону телеги, на которой лежал внушительных размеров деревянный гроб, прикрытый грязной белой парусиной. Я не сопротивлялся. - Идем, на холме зашью, а пока прокатишься рядом с Митясей. От него несет, конечно, но от тебя тоже пованивает не меньше. Сдружитесь.

Я усмехнулся. Прелестно, просто прелестно.