Ключи от понедельника

1246 г. Низовье Волги

До столицы Золотой Орды оставался один дневной переход. Францисканский монах Джованни де Плано Карпини отдыхал у костра после бешеной скачки. Почти без остановок они гнали лошадей от западных границ монгольских земель, стараясь как можно быстрее достичь Сарай-бату. Ровно год посольство папы Иннокентия IV находилось в пути. Для шестидесятитрёхлетнего монаха эта поездка была непростой. Груз ответственности тянул его через полмира в неизведанные земли. Холод, голод, смертельные опасности преследовали путешественников от самых стен Киева. Под грузом невзгод гнулся позвоночник, вытягивались жилы. Когда силы покидали тело, казалось, что всё происходит не с ними, что вся эта поездка – искусственно пристроенные к реальной жизни части историй, сошедших со страниц диковинных книг. В такие минуты хотелось лечь прямо посреди степи в тёплую, жирную пыль и остаться тут навсегда, погрузив сознание в вечный сон. Но долг упорно гнал вперёд, не давая ослабить напряжение воли. Важно было добраться до цели, через преодоление понять, что их усилия не напрасны.

Монах смотрел вдаль и видел, как солнце уходило за горизонт, готовясь затаиться в вечернем сумраке. Природа неспешно гасила и без того блёклые весенние краски, постепенно размывая очертания холмов и бегущей между ними реки. Земля и всё сущее затихало, чтобы не потерять чуткости к происходящему, потому что в темноте мир неосязаем. Невидимое пространство пугает. Оно не отражается разумом, а значит, перестаёт существовать в действительности. Как жизнь складывается из страха и всего остального, так природа состоит из мрака и того, что ему противостоит.

К костру подошли двое. Это были спутники Карпини, польский францисканец Бенедикт Поляк и бенедиктинец Фредерик Эсмонд. Брат Бенедикт присоединился к посольству в Броцлаве. Лучшего проводника и переводчика не сыскать по всей Европе. Поляк был известен своими путешествиями в различные страны, в том числе в Русию. Но главное – это знание многих языков тех народов, через чьи земли им придётся проезжать. Фредерик был пожалован ханом Картаном, когда тот понял, что знание монгольского языка Поляком оставляет желать лучшего. Уже несколько дней они находились в пути, но ещё ни разу толком не поговорили.

Монахи опустились на траву рядом с костром, протянули руки к огню. Их лица были сосредоточены.

– Ещё один день, и мы достигнем ставки Бату-хана, – сказал Фредерик и посмотрел на Карпини. – Пожалуй, пришло время поведать вам, братья, о нравах и обычаях местного племени.

На вид Эсмонду было не более сорока лет. Ростом невысок, но при значительной худобе тела не отличался резкостью повадок. Медленные движения и размеренная речь выдавали человека, уставшего от жизни на чужбине. В суровых глазах читалась тоска и безысходность. Одеяние монаха уже мало напоминало орденское: много раз латанное, перетянутое кожаным сыромятным ремнём. Капюшон истрепался, и Фредерик его не надевал на голову. Вместо него почти до самых ушей он натянул меховую шапку из непонятного животного. Может, так оно и лучше для жизни в этом суровом климате. Все «прелести» здешней погоды путешественники не раз испытали на себе.

– Прежде чем мы выслушаем рассказ о нравах варваров, хотелось бы узнать, где мы находимся? – прерывая собеседника, спросил Карпини. – Я веду дневник. Хочу записать всё, что ты расскажешь.

– Охотно. – Бенедиктинец стал говорить ещё медленнее. – Эта земля принадлежит хану Бату. Он внук самого почитаемого монголами правителя – Чингисхана. Как раз граница его улуса пролегает по левому берегу этой реки. По-монгольски она звучит: «Ак-тюбе» – «Белые холмы». Мне приходилось бывать в этих краях и постичь это дикое племя, да не покарает меня Господь за гордыню.

– Брат Фредерик, – осторожно вмешался в разговор Поляк. – Каким таинственным случаем привело тебя в эти далёкие земли, где нет даже упоминания о святой нашей матери Церкви?

– Знать бы, за какие грехи тяжкие ниспосланы мне сии испытания? От любви ли Божьей или от недостатка её? Сам я из Кракова. Предки мои, германцы, сто лет назад осели на польской земле, там родилось и выросло много поколений рода, туда принесли веру нашу братья бенедиктинцы. Пять лет назад Бату-хан с силой своей неразумной огнём прошёл по тысячам жизней. Сколько народу полегло от неуёмной жажды крови и золота! Как вестники ада, пришедшие возвестить о конце времён, монголы окрасили кровью реки и превратили в пепел наши города. «И рассвирепели язычники; и пришёл гнев Твой и время судить мёртвых и дать возмездие рабам Твоим…» – процитировал монах откровение Иоанна Богослова и тяжело вздохнул. – В то время я мог бы отречься от всего, от всех богов сразу, но Иисус вдохнул в меня силу мученика и не оставил в мытарствах. Хан Картан, узнав, что я «факих» – учёный, знающий много языков, забрал меня с собой. С тех пор слово «раб» прочно вошло в мою жизнь. Но мне не пришлось самому распорядиться своей жизнью, а что привело вас в эти забытые Богом дали?

– Долг, – ответил Карпини. – Долг перед Апостольским Престолом и Господином папой Иннокентием IV.

– Как? – всполошился Фредерик. – А Его Святейшество Григорий IV? Неужели почил? Святые мученики!

– Да. Божьей милостью пребывает на небесах! После него был папа Целестин IV, но во главе церкви он пробыл всего семнадцать дней. Господь и его призвал к себе.

Сидящие у костра склонили головы и перекрестились.

– Путь наш сюда был труден и печален, поскольку двигали нами скорби за весь христианский мир. Святая церковь озабочена растущей угрозой со стороны монгольского племени. Наша миссия проста – доставить послание папы императору всех татар хану Угэдэю.

– Что ж, если вы везёте письмо Угэдэю, то надолго опоздали. – На лице Эсмонда промелькнула усмешка. – Он умер пять лет назад.

– Для нас это новость неожиданная, – смутился Карпини. – Слишком тёмен мир стран востока. Очень мало о нём известно.

– Вам стоит поторопиться. Скоро в столице империи, Каракоруме, состоится курултай – это что-то вроде нашего Вселенского собора. Ханы будут выбирать нового Верховного правителя монголов – кагана. Но выборы – простая формальность. Уже известно, что им станет сын Угэдэя, хан Гуюк.

– Это интересно, – сказал Карпини. – Но сначала нам нужно встретиться с Батыем. У нас важное поручение к нему.

– Странно, – ответил Фредерик. – Так хана Бату называют только русы.

– Мы много времени провели в их землях. Князь Василько принимал нас очень радушно. Много рассказывал о жизни в этих краях. Он хорошо знаком с нравами и обычаями монголов. Князь Ярослав дал нам охрану и дары для татарского владыки.

– Народы Русии, – поддержал разговор Поляк, – столь же дики и необразованны, как местные племена, но соседство с просвещёнными странами и осёдлость делает их намного привлекательнее нашему взору.

– Теперь поговорим о грядущем дне, – продолжал брат Фредерик. – Завтра вам предстоит познакомиться с человеком, весьма незаурядным и очень уважаемым среди монголов. Именно он возглавлял поход в наши земли. Весьма молод, ему нет и сорока лет. Не стремится к власти, хотя реально ей обладает. Умён, хитёр, коварен, но справедлив и великодушен.

– Мы думали встретить чудовище, пожирающее людей, Бусириса. Сказано ведь, что придёт с востока царь иного племени, господин беззаконий, богохульник, алчущий золота, губитель, обманщик, враг преданных вере, умерщвляющий людей.

– Я тоже был уверен, что когда приходит Антихрист, он приходит ко всем и каждый – его частица. Но проведя время здесь, понял: они плод бедствия мира, в котором живут. Со своей культурой и ценностями. Жизнь лошади тут ценнее человеческой. Об этом нужно помнить всегда.

– Поэтому наша святая миссия, – с жаром заговорил Поляк, – нести слово Господа в эти земли! Мы будем посланниками и знаменосцами Иисуса. Никто не должен усомниться в нашей правоте. Только просвещение поможет отодвинуть срок их сошествия в бездну, где их страдания будут столь невыносимы и бесконечны.

– Это так, брат мой, – спокойно ответил Карпини. – Но ветру нельзя указать, куда дуть. Сейчас нам стоит беспокоиться не об их душах, а подумать о том, как выполнить миссию и не потерять при этом наши просвещённые головы.

Послы папы прибыли в Сарай-бату уже под вечер. Ставка хана встретила путников необычно яркой радугой, явлением очень редким в это время года. «Хороший знак. – подумал Карпини. – Бог нас не оставит». Гостей поразило огромное количество юрт, шатров, перемешанных с глиняными домами. Жилища кочевников тянулись почти до самого горизонта. В воздухе пахло дымом и жареным бараньим салом. Левая сторона Ак-тюбе, где располагался город, была почти безжизненна. Степь только начинала окрашиваться в привычные тона. Этот унылый бурый пейзаж иногда оживлялся поднятой ветром пылью, которая, закручиваясь в спираль, неслась по необъятным просторам ханства, легкомысленно и беззаботно обдувая белевшие повсюду кости. Правый берег, напротив, был покрыт густой растительностью, и высокий кустарник подбирался к самой реке, склоняя ветви в воду.

Шатёр Батыя сразу бросался в глаза. Во-первых, он стоял на единственной здесь возвышенности, возле самой реки, окружённый двойным кольцом нукеров. С одной стороны, отвесная стена обрыва уходила прямо в воду. С другой, у подножья, расположился тесный ряд повозок и юрт из лучшей сотни личной охраны хана – «непобедимых». Шатёр золотистого цвета был огромен и сиял, особенно сейчас, на закате. К входу вела дорожка. Вдоль неё горело восемь костров в жертвенниках, сложенных из камней и глины. По краям в два ряда стояли тургауды хана.

– Этот шатёр ранее принадлежал королю Венгрии, Беле IV, – увидев удивление спутников, произнёс Эсмонд. – Вас ждёт ещё много неожиданного. Приближаться к нему нельзя. Без приглашения туда могут войти только приближённые хана и члены его семьи. На этот счёт очень строгие правила.

От юрт охраны отделился всадник и направился в сторону послов. Его конь не был похож на монгольских – коренастых, приземистых, с длинными хвостами и гривами. Этот красавец был скорее арабских кровей. Отличаясь особой статью, он буквально танцевал под наездником, настолько движения его были грациозны. Поравнявшись со путниками, монгол что-то заговорил на своём языке. Фредерик выслушал его и перевёл:

– Его зовут Елдегай. Он «баурши» – это что-то вроде управляющего при дворе хана. Сиятельный знает, что мы приехали. Нам следует идти за ним.

Делегация двинулась мимо ханского шатра вглубь селения. Возле одной из юрт Елдегай остановился и спешился. Рукоятью хлыста он приподнял полог и сделал знак следовать за ним. Монахи вошли внутрь. В нос ударил резкий запах влажной овечьей шерсти. Посреди жилища в очаге горел огонь, слабо освещая внутреннее убранство. Пол был выстлан коврами и циновками. У стены на сундуке стояли деревянные миски, наполненные пшеном, и чашки с водой. Елдегай заговорил.

– Ослепительный Бату-хан приветствует на своей земле послов Великого правителя всех христиан, – начал переводить речь монгола брат Фредерик. – Сейчас нам следует отдыхать, чтобы завтра предстать перед ликом мудрейшего.

«Дворецкий» развернулся и вышел. Послы остались одни.

– Что ж, неплохое начало, – сказал брат Бенедикт, усаживаясь на корточки у огня. – Во всяком случае отрубленных голов на кольях я не видел.

– Завтра встречаемся с ханом, – задумчиво произнёс Эсмонд, глядя с порога на удаляющуюся фигуру Елдегая. – Запомните: при входе в шатёр ни в коем случае не наступайте на порог. У монголов это считается попранием чести хозяина и карается смертью. Перед входом горят восемь светильников, вы их уже видели, будем проходить мимо них. По поверьям они очищают разум от скверных мыслей. Перед дверью нужно трижды преклонить левое колено. С ханом разговаривать на коленях, пока он сам не предложит встать. Остальное в руках Господа.

– Ох, правда твоя, брат Фредерик, – сказал Карпини. – Ещё одна просьба к тебе. Нужно перевести послание Его Святейшества папы на язык варваров.

Монах порылся в сумке, достал свиток и протянул его Фредерику. Тот бережно развернул письмо, пробежал глазами содержание и сказал:

– Этого не потребуется.

В назначенный час к юрте подъехал Елдегай. Его сопровождали десять пеших нукеров. Монахи уже были готовы следовать в ставку хана.

– Кто это? – увидев столько людей, с тревогой спросил Карпини.

– Провожатые в ад, – невозмутимо ответил Фредерик.

Приблизившись к шатру, послы увидели, что путь внутрь преграждает рослый воин, одетый в длинный овечий чапан и войлочные сапоги. Его голову украшал шлем с меховым подбоем, а на поясе висела изогнутая сабля, отделанная драгоценными камнями. «Это Арапша, сотник личной охраны Бату-хана», – шепнул брат Фредерик. Арапша какое-то время придирчиво рассматривал гостей, потом что-то сказал, обращаясь к Елдегаю. «Он спрашивает, есть ли у нас оружие? – перевёл толмач. – А Елдегай ответил, что мы не воины, а люди Бога – шаманы». Сотник сделал шаг в сторону и пропустил послов в шатёр.

Памятуя о странных обычаях татар, монахи перешагнули через порог и вошли. Внутреннее убранство поразило их. Красивейшие китайские и персидские ковры, на которых лежали шёлковые подушки, занимали всё огромное пространство жилища. Девять массивных золотых светильников в человеческий рост освещали массу непонятных золотых предметов, расставленных вдоль стен. Сам шатёр был разделён на две части плотной парчовой занавеской. Елдегай указал на пол с правой стороны, приглашая садиться. Через некоторое время в шатёр стали заходить люди. Все они были богато одеты в роскошные халаты, украшенные вышивкой и драгоценными камнями. На головах многих красовались мусульманские тюрбаны или шлемы из драгоценных металлов.

– Кто эти люди? – спросил Карпини.

– Не знаю. Скорее всего, нойоны – князья, военачальники хана.

Когда все собрались, на середину вышел Елдегай и крикнул: «Внимание и повиновение!» Когда все стихли, он аккуратно отдёрнул занавеску и перед взором собравшихся предстал грозный Бату-хан. Собравшиеся встали, сложили руки на груди и пали ничком на землю. Монахи последовали их примеру. Владыка кивнул в знак одобрения. Все сели на свои места. Только теперь Карпини мог разглядеть хана.

Хан Бату, скрестив перед собой ноги, сидел на возвышении в низком и широком кресле, отделанном золотом. Строгое, чуть вытянутое лицо его не было типичным для жителя этих мест, только разрез глаз выдавал его принадлежность к этому племени. Он был одет в длинный шёлковый китайский халат, вышитый золотыми драконами, и сапоги с изогнутыми вверх носами, а голову его украшал золотой шлем с огромным алмазом. С шлема свисали четыре хвоста чернобурых лисиц. В руках Батый сжимал изогнутую саблю с длинной рукоятью, усеянную рубинами. На груди хана висела овальная золотая пластина с изображением головы рычащего тигра.

Позади трона висел бронзовый щит, слева стоял шест с девятью конскими хвостами. Справа на копье висело чёрно-белое знамя с изображением серого кречета, несущего в когтях чёрного ворона. Перед джихангиром лежал колчан с тремя стрелами и лук.

В шатёр вошли рабы, неся золотые чаши, наполненные пенным кумысом. Гости брали угощение с золотых подносов и вновь замирали, впиваясь взглядом в хозяина. Хан поднял кубок и начал говорить. «Эту чашу я пью за Великого Правителя, Сотрясателя Вселенной, – зашептал перевод брат Фредерик, – ушедшего от нас править небесным миром. Он смотрит на нас с "Повозки вечности", это созвездие Большой медведицы, и видит, как мы несём его Священное имя, вселяя ужас во всё живое, до последнего моря». Джихангир выпил до дна, а оставшиеся капли вылил на руку и провёл ею по груди. Гул одобрения пронёсся под сводами шатра.

Вдруг на пороге возник ещё один гость. Сгорбленный старик в сверкающей кольчуге поверх парчового чапана, в стальном шлеме с назатыльником трижды преклонил колени и направился прямо к хану. Перед троном старик упал на колени и что-то тихо сказал. Батый указал ему место слева, рядом с собой. «Это Субэдэй-Багатур, – зашептал Фредерик, – полководец и воспитатель Бату. Он прошёл полмира с его дедом. Теперь разоряет другие полмира с внуком. Видишь золотую пластину на груди хана? Это пайцза. Она дарована его отцу самим Чингисханом. Даже у Гуюка, будущего правителя империи, такой нет. Её обладателю дозволено всё. А когда всё дозволено, жизнь человеческая перестаёт быть даром богов».

Карпини слушал рассуждения Фредерика и тайком разглядывал нового гостя. Встречаться с тяжёлым взглядом полководца было всё равно что смотреть в бездну ада. Что-то дьявольское таилось в его облике. Единственный глаз Субэдэя буквально сверлил монаха, проникая прямо в душу. Через правую глазницу старика тянулся огромный рубец, который рассекал лицо от лба до щеки. Длинные чёрные волосы частично скрывали уродство, но не делали лицо привлекательнее, скорее наоборот, подчёркивали дикую, первобытную сущность их обладателя. Правая рука не двигалась. Как напоминание о прошлых битвах, она влачила бесполезное существование в полусогнутом виде. Кисти рук пестрели причудливыми узорами, назначение которых монаху были непонятно. Но сила, исходившая от них, была столь велика, что Карпини ни на секунду не усомнился в их дьявольском происхождении.

Батый заговорил, и брат Фредерик заметно заёрзал от охватившего его волнения. «Хан приветствует вас в своих владениях и поражён смелостью божьих людей, рискнувших в одиночку проделать столь долгий и полный опасностей путь. Со времён Искандера Двурогого ни один посланник западных земель не достигал этих пределов. Вероятно, обстоятельства толкнувшие послов на это, весьма серьёзны».

– Великий хан, – заговорил Карпини, вставая на колени. – Александр Македонский сеял хаос и разорение в восточных землях. Мы же пришли с миром, неся слово Господина нашего небесного Иисуса Христа и наместника Бога на земле, Его Святейшества папы Иннокентия IV.

Монах открыл сумку, достал свитки, протянул их вперёд, приложив руку к груди. Елдегай стремительно передал послание хану. Батый, читая письмо, цокал языком и приговаривал: «Дзе, дзе». «Он соглашается с папой», – шепнул Фредерик. Это Карпини понял и без перевода. Всё написанное монах знал наизусть.