Ключи от королевства (СИ)

— Чем сейчас занят благородный рыцарь Адальрик? Он ведь здесь, в замке?

Служанка вскинула на неё удивленный взгляд:

— Нет, мадемуазель! Рыцарь Адальрик покинул Тревию на следующий день после прибытия знатной гостьи из Аремора. Ну, той дамы, которая когда-то была королевой…

Да, Ирис хорошо запомнила тот день.

Она вышивала цветы на лоскуте тонкой ткани, который должен был стать её шейной косынкой (рукоделие и чтение помогали ей коротать однообразные дни ожидания), когда неожиданно услышала грохот подков. Ирис выглянула из окна на внутренний замковый двор. Маркиз Гундахар, величественно восседая в седле, встречал пышный кортеж у самых крепостных ворот, как и полагалось по рыцарскому обычаю. Рядом с хозяином замка, тоже верхом, находились его сыновья, среди которых самым заметным был, конечно же, красавец Адальрик. Это был день, когда Ирис видела его в последний раз, и — когда впервые увидела бывшую королеву Аремора.

Бросив поводья конюшему, маркиз Гундахар степенно направился к украшенному позолотой и гербами дорожному дормезу — даму следовало препроводить в отведённые ей покои. И вот она пошла рядом с ним, величественным жестом положив свою руку в белой шёлковой перчатке с кружевной каймой на тяжёлую металлическую рукавицу маркиза. Опасаясь наступить в конский навоз и глядя себе под ноги, дама слегка наклонила голову с высокой причёской, похожей на корону, и Ирис не смогла разглядеть её лицо.

Вечером в честь высокой гостьи из Аремора маркиз устроил весёлое пиршество с обжорством и обильным возлиянием. И Ирис даже не догадывалась, что там, среди песен труверов, смеха и шуток, решалась её судьба…

А на следующий день в комнату Ирис явились два лучника, и в их сопровождении девушка наконец покинула свою темницу. Она долго спускалась по узкой винтовой лестнице, пока не очутилась перед дубовой дверью, почерневшей от копоти настенных факелов.

Когда Ирис ввели в гостевые покои бывшей королевы, та даже не взглянула на девушку, не ответила на её поклон, а только попросила её подать зеркало с туалетного столика.

Какое-то время Розмунда, сидевшая на кровати с пологом, пристально смотрелась в него, то взбивая кончиками пальцев начёс над высоким белым лбом, то поправляя рыжие завитки на висках. Затем она, по-прежнему не двигаясь с места, послала Ирис за баночками с белилами и румянами, за пудрой для лица, за кисточками для бровей и ресниц. Наклонив голову то к одному, то к другому плечу, она отложила зеркало и долго, изучающим придирчивым взглядом, рассматривала стоявшую перед ней девушку.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— У тебя чудесный цвет лица и волосы удивительно хороши, — наконец произнесла Розмунда пренебрежительным тоном, — но в этом, я полагаю, заслуга твоей матери. Как вижу, тебя не научили, что девушкам из благородных семейств следует отращивать волосы подлиннее, тщательно ухаживать за ними и укладывать в затейливые причёски… Фигура… фигура у тебя, скажем откровенно, незавидная: плечи острые, грудь маленькая, бёдра узкие. Северянки все такие?.. А вот глаза, о да, я узнаю эти глаза! Ты знаешь, что они достались тебе от отца?

— Вы были знакомы с моим отцом? — сразу встрепенулась Ирис, с робкой надеждой вглядываясь в бывшую королеву: вдруг знатная гостья прибыла в Тревию, чтобы освободить её из заточения и забрать с собой?

Но Розмунда не ответила на её вопрос: будто и не услышала его.

— Сколько тебе лет? — продолжала она, не сводя с девушки холодных светло-голубых глаз. — Шестнадцать? Ах, нет, пожалуй, уже почти семнадцать!.. Когда мне было столько же, я жила в нашем родовом замке, с моими родителями, хотя за меня давно сватались лучшие рыцари королевства. Но я была равнодушна к любви, я пылала страстью только к одной-единственной вещи на свете — к власти… Ну а ты любишь власть? Стремишься взойти на трон, мечтаешь возложить на свою голову корону и править Аремором?

Хотя Розмунда старалась держать себя в руках, в её голосе прорывалась затаённая злоба против девушки, которая могла стать препятствием на её пути к ареморскому трону.

— Я ненавидела твою мать! — вдруг, потеряв самообладание, воскликнула она. — Она дала королю то, чего он жаждал больше всего на свете и чего я не могла ему дать; и он стал презирать меня из-за неё. Он мог бы выгнать меня из Аремора, если бы мне не принадлежало в королевстве немало замков, а у моего отца не было много приверженцев. К тому же, я ведь истинная королева, я из рода Монсегюр, некогда владевшего половиной Аремора. Аралуен же была здесь чужестранкой! Ты тоже чужая в Ареморе, ты не можешь быть истинной наследницей королевства! Ты — бастард, а я — настоящая королева!

Всё то время, пока Ирис слушала надменную рыжеволосую женщину, губы её дрожали, а пальчики выдёргивали алые шёлковые нити из вышитых на новой косынке маков.

В душе девушка была глубоко оскорблена тем, как эта незнакомая дама отзывалась о её матери и о ней самой, когда назвала её бастардом. Но это возмущение было ничем по сравнению с теми чувствами, которые вызвало у девушки откровение бывшей королевы. Впервые в жизни Ирис услышала правду о своём отце, которую от неё так тщательно скрывали её близкие, внушая ей, что он был фризом и что, как истинный фризский воин, погиб в сражении. Правда же оказалась столь ошеломительной, сколь и горькой. Она, Ирис, внучка гордого фризского вождя Альбуена, — плод греховной любви, незаконнорожденная дочь короля Фредебода. Бастард!.. И, похоже, эта женщина с холодными глазами и искажённым ненавистью лицом считает её своей опасной соперницей в борьбе за трон. «Так вот откуда ноги растут», — сказал бы истопник Хэйл, узнай он о том, ради чего было затеяно похищение Ирис из монастыря.

О своей догадке Ирис не сказала вслух ни слова, она научилась в Обители Разбитых Судеб мудрому молчанию и всё ещё помнила о монастырских наставлениях. Словно только вчера произнесённые, звучали в её ушах слова старицы Берты: «Лучше слушать, чем быть услышанным; полезнее промолчать, чтобы было время обдумать достойный ответ».

— Итак, — снова напустив на себя высокомерный вид, заговорила Розмунда, — теперь, после того, как я открылась тебе, мне потребуется получить кое-что от тебя. Полагаю, тебе не терпится вырваться из заточения, в которое тебя вверг по моему приказу маркиз Гундахар? Так вот, твоя свобода зависит всего лишь от одного жеста, который тебе ничего не стоит сделать. Ты меня слушаешь?

Розмунда нахмурилась: ей показалось, что девушка мыслями ушла в себя.

— Да, я слушаю вас, мадам, — отозвалась Ирис.

— Ты просто заявишь об отречении от своих прав на престол Аремора в моём присутствии и в присутствии маркиза Гундахара, который скрепит твои слова и клятвы своей подписью. В обмен на эту бумагу я предлагаю следующее: тебя доставят на родину, где, после смерти вождя Альбуена, твой народ сделает тебя своей правительницей. Оставайся в Фризии и живи, как тебе будет угодно. Надеюсь, корона Фризии придётся тебе впору и утолит жажду власти…

Ирис хотела было возразить бывшей королеве, признаться, что никогда не стремилась обладать той властью, в которой эта женщина видела единственный смысл своей жизни. Но она сдержалась, справедливо рассудив, что та либо отнесётся к её признанию с равнодушием, либо, скорее всего, не поверит ей. Как и сама Ирис не верила уговорам особы, не скрывавшей своей ненависти к ней и её матери, а потому ответила:

— Прежде чем принять столь важное решение, я должна хорошо всё обдумать. — И голос девушки в этот раз прозвучал на удивление твёрдо.

Глава 20

В тот день, когда Ирис, сорвавшись с моста, исчезла в студёной воде быстрой горной реки, фризы, ставшие свидетелями этого неожиданного происшествия, разделились на группы. Эберин, движимый надеждой на то, что девушке удалось спастись, предложил пойти вдоль берега реки в поисках её следов. Князь Гримберт, который был уверен, что девушка погибла, тотчас принял решение возвращаться в Туманные Пределы.

— Я не встречал ещё ни одного человека, который справился бы с течением и вышел из реки живым и невредимым, — заявил он землякам, когда коварный мост остался у него за спиной. — Если Ирис и уцелела после падения в реку с такой высоты, то в воде её ждала верная гибель. Она утонула — и с этим ничего нельзя поделать, не в наших силах изменить Судьбу. Видно, самими богами было предрешено, чтобы фризами начала править новая династия.

— Уж не ты ли собрался основать новую династию? — сразу, с недобрым блеском в глазах, прищурился на князя Дван. — Скажи правду, Гримберт! Ты ведь отправился на поиски Ирис лишь для того, чтобы привезти её к Альбуену, сделать своей женой и благодаря этому союзу самому стать вождём?

— А если и так? — по-волчьи оскалился Гримберт. — Разве я — тот, кто по знатности превосходит других воинов Альбуена, тот, кто был женат на его старшей дочери и был отцом его внука, — не достоин занять место короля Фризии?

— Замышлять коварную интригу за спиной у своих соплеменников — удел либо предателей, либо неуверенных в себе честолюбцев, — вступил в разговор фризов граф Ормуа.

— Вы считаете меня бесчестным? — с усмешкой спросил у него Гримберт. — Или, может, излишне тщеславным? Быть тщеславным, по-вашему, плохо?

— Я никогда не говорю: то хорошо, а то плохо, но всегда стараюсь понять, оправдывается ли обстоятельствами тот или иной поступок. Ещё я знаю, что тот, кто одержим жаждой власти, склонен совершать необдуманные поступки во вред своим близким. Будьте осторожны в своих желаниях, князь!

Князь в ответ смерил Эберина неприязненным, почти враждебным взглядом.

— Я недостаточно учён, чтобы вникать в смысл ваших наставлений. В одном я уверен: фризами должен править мужчина. Женщина, а тем более такая юная и неопытная, как Ирис, представляет опасность — как для себя самой, так и для своего народа, ибо порывы её сердца предугадать невозможно. Вы свободны в своём выборе и можете продолжать поиски девушки, хотя ваши надежды, скорее всего, неоправданны. Я тоже вольный человек, и я возвращаюсь домой, чтобы быть рядом с королём Альбуеном, когда он назовёт имя своего преемника.

После этого разговора Гримберт со своими людьми двинулся в сторону Холодного моря, а другой отряд фризов во главе с Дваном и графом Ормуа отправился искать Ирис.

Несколько дней отряд держал путь по побережью, а реке, как и суровым лесам Фризии, всё не было конца-края. И хотя фризы, которых не пугали незнакомые места, всегда умели отыскать верную дорогу (у них на это были тысячи примет), однажды их каким-то чудом всё-таки занесло в самую что ни на есть глушь.

Путники не сразу разглядели маленький лесной домик, крытый корой, который как будто прижался у подножия гигантских сосен. Дверь была открыта настежь, и из неё шёл дымок уютного домашего очага. Но, едва всадники направили к лесному жилищу своих коней, как из-за ствола крайней сосны высунулся некий предмет, похожий на трубу — из тех, которые звучали на праздничных шествиях, рыцарских турнирах или в военных походах. А в следующее мгновение из раструба вылетел огненный шар холодного голубоватого цвета и, упав в двух шагах от всадников, полыхнул ярким пламенем. Огненные языки взметнулись, грозя опалить коней и сидевших на них людей, но тотчас погасли, словно их задул внезапно налетевший сильный ветер. На месте падения шара осталось угрожающе чёрное, выжженное пятно.

— Эй! — громко крикнул Эберин, догадавшись, что это был первый, предупредительный, выстрел и что неизвестный, скрывающийся за стволом, целится в них снова. — Эй, не стреляй! Мы никому не желаем зла; мы всего лишь заблудившиеся путники!

Спрыгнув с коня, Эберин вышел на поляну перед домом, рядом с ним тут же появился Дван. Рыцарь в железных доспехах был чужим в этих местах, но по меховой одежде бородатого великана, по тому, как были заплетены его огненного цвета волосы, было нетрудно догадаться, кто он.

Неизвестный, узнав в одном из чужаков фриза, опустил трубу и медленно вышел из-за дерева. Оказалось, это была женщина — не молодая, но и не слишком старая, в домотканом платье, украшенном на груди ожерельем из янтарных бус и зубов лесных зверей, с алой лентой на длинных седых волосах.

Какое-то время она подозрительно осматривала незваных гостей, чуть ли не принюхивалась к каждому, бормоча:

— Ходят тут всякие… Накормишь, напоишь, хлеба им на дорогу дашь, а они за горло меня: «А ну, давай нам золота, старая ведьма! Говори, где клад зарыла?»

— Нас золото не интересует: мы не кладоискатели, — ответил за всех Эберин.

— Все ищут скрытые в земле сокровища, — возразила ему женщина, — но не все их находят!

Ещё раз настороженно оглядев путников, она наконец пригласила их войти в дом.

— Ешьте, оно силу даёт, — положив на стол, перед утомлёнными путниками, копчёное медвежье сало, сказала хозяйка. — Вы, как я погляжу, давно по лесам бродите и ещё не скоро до своей цели доберётесь. Можете у меня подкрепиться и отдохнуть: я рада живым людям в этой непроходимой глуши. А добрым гостям из Туманных Пределов готова помочь не только делом, но и мудрым советом…

— Как ты узнала, что мы из Туманных Пределов? — удивлённо вскинув на неё глаза, румяный Крис в ожидании ответа перестал жевать.

— Даже спустя годы вы, ребята, мало изменились, — улыбнулась женщина, и от этой улыбки её лицо стало светлее и будто моложе. — Ты, Крис, сын Ховальда, всё такой же краснощёкий крепыш, как в детстве; у Рольфа на лице написано, что любой, кто станет ему угрожать, получит от него крепкую зуботычину; Наке, как и прежде, не отстаёт от Рольфа и тоже не прочь почесать свои кулаки в знатной драке… Ну а Двана так и вовсе не спутать ни с кем иным: кто ещё в Туманных Пределах может похвастать такими огненно-рыжими кудрями? Ладно, не буду вас больше томить! Я — Теодезинда, дальняя родственница вождя Альбуена…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- Теодезинда?! — едва ли не в один голос вскричали фризы.

— Ты ведь уехала в Аремор… — начал говорить Дван, но женщина тут же прервала его:

— Я вернулась. И стала отшельницей.

А вскоре путники слушали рассказ Теодезинды о том, какой была её жизнь после того, как она покинула родной край на берегах Холодного моря. Первый муж Теодезинды погиб совсем молодым, сразу после свадьбы: во время войны с кочевниками, когда фризы во главе с вождём Альбуеном встали под знамёна Аремора. Позже, отправляя свою дочь Аралуен заложницей ко двору короля Фредебода, Альбуен велел Теодезинде сопровождать девушку, чтобы служить ей и помогать советами. В Ареморе в молодую фризскую вдову страстно влюбился знатный вельможа, который пожелал сделать её своей женой. Прошло какое-то время, и Аралуен засобиралась обратно в Фризию. Но Теодезинде не хотелось расставаться с родственницей, которую она считала также своей подругой, и в путешествие молодые женщины отправились вместе. Теодезинда помогала Аралуен нянчится с её малышкой Ирис, а когда девочка подросла, попрощалась со всеми и уехала к мужу в Аремор. Придворная жизнь сначала очаровала молодую женщину, но, чем больше проходило времени, тем сильнее становилась тоска по родной Фризии. С возрастом её пленительная северная красота померкла, и муж Теодезинды охладел к ней. Детей у них не было, и гордая Теодезинда посчитала себя свободной от семейных обязательств. Она уехала из Аремора. Однако показываться в Туманных Пределах не пожелала: осталась жить в лесу, где её приютила дряхлая старуха-ворожея. С тех пор прошли годы; старуха умерла, передав свой дар прорицательства способной ученице, а с ним — и умение обращаться с древней магией. Теодезинда нашла утешение в лесном уединении: вековечные деревья наполняли душу волнением, и ей казалось, что в их шуме она слышит голоса духов и бессмертных божеств. Впрочем, она и вправду слышала их — во время гаданий.

Эберин слушал с большим вниманием рассказ Теодезинды. Судьба этой женщины не могла не взволновать его: ведь она была связана с Ирис кровными узами, а ещё она могла увидеть то, что было скрыто от них, обычных людей, не знакомых с магией.

— Верите ли вы в предчувствия? — обратился он к Теодезинде, как только та умолкла, подбрасывая хворост в огонь очага.

— В правдивость тайного голоса сердца? — Прорицательница повернулась к нему лицом. — Конечно, верю.

— Мой тайный голос сердца, как вы это называете, говорит мне, что человек, которого многие считают погибшим, жив, — продолжал Эберин, глядя Теодезинде в глаза. — Прошу вас, помогите нам найти этого человека. Речь идёт об Ирис…

Теперь пришёл черёд Эберина рассказывать, а Теодезинде — внимательно слушать его.

Потом прорицательница достала из тайника большую деревянную шкатулку с красивыми резными узорами, похожими на тонкое кружево, аккуратно открыла её и извлекла тусклый стеклянный шар. Водрузила его на стол, зажгла веточку от пламени очага, а когда та сгорела, высыпала пепел в крошечное отверстие на шаре. И тут уже над шаром неожиданно затрепетало пламя, а стекло изнутри обволокло молочно-белой пеленой.

Теодезинда начала взывать к богу Заповедных Видений, чьё истинное имя было известно лишь избранным магам и никогда не произносилось вслух. Пламя горело всё слабее и наконец погасло, а над стеклянным шаром, мерцавшим мириадами разноцветных искорок, поднялось белое облако дыма, совершенно скрывшее прорицательницу от зрителей. Когда оно рассеялось, Теодезинда казалась спящей и точно в бреду произносила отрывистые слова:

— Я чувствую… Она жива. Я ощущаю вокруг неё запах камней и железа… слышу звон доспехов, топот копыт… Но я её не вижу… Вокруг неё темнота, как будто наложено заклятие, — я не могу до неё добраться…

— Ты можешь ответить на другие вопросы? — склонившись к прорицательнице, спросил Эберин, охваченный небывалым волнением.

— Спрашивай, — глухо проговорила та.

— Когда Аремору будет грозить смертельная опасность?

— Когда король призовёт чужаков…

— Удержится ли Рихемир на троне Ареморского королевства? А если нет, то к кому перейдёт его власть?

— К тому, кто станет… невидимым.

Едва проговорив эти слова, Теодезинда вдруг широко распахнула глаза.

— Вот и всё, — прошептала она. — Я сделала всё, что было в моих силах…

Теодезинда тяжело вздохнула и пожелала гостям доброй ночи, потому что давно настала пора ложиться спать. Фризы уснули, но Эберин долго не смыкал глаз и много передумал в ночной тишине под храп товарищей, пытаясь сопоставить ответ прорицательницы с тем, что он слышал от Тарсиса. Великий мастер-приор опасался, что гибель Аремору и династии короля Клодина может принести смена власти — когда трон захватит один из Монсегюров: Розмунда или её брат Раймунд. А Теодезинда предрекает крушение королевства в том случае, если Рихемир в борьбе за обладание ареморским престолом обратиться за помощью к чужеземным племенам. Вместе с тем Теодезинда в своём видении допускает переход власти от Рихемира к кому-то другому. К кому? Что значат её слова: «К тому, кто станет невидимым»? Может быть, она хотела сказать: к тому, кто стал невидимым?.. Эберин верил в правдивость тайного голоса сердца, и этот голос говорил ему, что Ирис жива, просто исчезла из виду и, значит, в каком-то смысле превратилась в невидимку для тех, кто её искал. А если он всё же ошибается в своих рассуждениях? И прорицательница вложила в свои слова иной смысл? Что и говорить, обещания прорицателей всегда загадочны и непостижимы; они испытывают терпение тех, кто стремится заглянуть в будущее.

Заснув позже всех, Эберин раньше всех проснулся. Он встал, стараясь не разбудить своих товарищей, но, опоясывая меч, громко звякнул им о стол, стоявший посредине дома.

— Ваше сиятельство, — недовольным голосом окликнул его Дван, подняв лохматую рыжую голову, — ты чего гремишь?

— Я встаю.

— Так ведь ещё рано, темно…

— Чем раньше тронусь в путь, тем быстрее достигну цели.

— И какова же твоя цель? — забеспокоился Дван. — Ты собираешься достичь её в одиночку?

— Дальше нам придётся ехать разными путями. — Эберин шагнул к фризу. — Послушай, друг, я думаю, что Ирис следует искать в двух возможных местах: в Ареморе и в горах Тревии. Из слов прорицательницы я понял, что девушка окружена рыцарями в доспехах и что она находится в замке. Ирис удалось каким-то чудом выбраться из реки, но, к несчастью, она тут же снова попала в руки врагов. Вряд ли маркиз Гундахар действует по своей воле: либо он отвёз девушку ко двору Рихемира, либо удерживает её в своём замке.

— Куда отправишься ты?

— В Тревию. Я предложил бы это путешествие тебе, но, боюсь, ваши с Гундахаром переговоры закончатся кровопролитием. Зная горячий нрав Чёрного Вепря и твою вспыльчивость, нетрудно предположить, что в какой-то момент вы оба возьмётесь за мечи. В Ареморе же у тебя будут союзники: можешь рассчитывать на поддержку Великого мастера-приора. Я уверен, Тарсис будет очень рад встрече с тобой!..

После этих слов Эберин склонился, чтобы обнять друга на прощание, а потом, хлопнув его по спине своей широкой крепкой ладонью, прибавил:

— Ах, да! Отправь кого-нибудь из своих людей в Туманные Пределы: пусть фризы узнают, что их королева жива!

Глава 21

Напрасно Ирис полагала, что Адальрик не искал возможности увидеться с ней. Два или три раза он поднимался по лестнице на башню, где томилась девушка, но, к его огорчению, у дверей её комнаты днём и ночью стояли на страже преданные маркизу, неподкупные воины. Юноша пытался передать узнице записку с утешительными словами, но служанка, которой он доверился, донесла о его намерении своему господину.

И когда понадобилось отправить к фризам гонца с посланием, Гундахар принял решение без малейших колебаний. Любой верный рыцарь мог передать Альбуену письмо и получить ответ, но маркиз остановил свой выбор на собственном сыне. У него были на то особые соображения. Во-первых, он опасался, что Адальрик, влюблённый в узницу со всем пылом легкомысленной юности, не упустит случай показать ей своё благородство, и тогда ему придётся со всей суровостью поставить сына на место. А во-вторых, Гундахару совсем не понравилось пристальное внимание Розмунды к Адальрику: тогда, во время пиршества, в глазах любовницы маркиз прочёл благоволение к его сыну и едва скрытое пренебрежение к себе самому. Женский интерес Розмунды к давнему любовнику, пусть ещё крепкому телом, но всё же заметно постаревшему, угас, и она, представься ей удобный случай, с лёгкостью перебралась бы из постели отца в постель к его сыну. Ревность, позабытое чувство молодых лет, жгучей волной затопила смятенную душу Чёрного Вепря. Отправляя Адальрика гонцом к фризам, он избавлялся одновременно от возможного соперника в любви и от источника неприятностей, связанных с заложницей.

— Не медли в пути, — с суровой заботливостью говорил Гундахар сыну, провожая того в дальнюю дорогу, — а когда передашь письмо фризскому вождю, возьми у него ответное послание и тотчас садись на коня. Знай, что я буду ждать твоего возвращения с нетерпением…

Зашив послание бывшей королевы Аремора в подкладку одежды и набив серебряными скеатами кожаный пояс, на котором висел меч, Адальрик быстро собрался в путь. Подковы его коня звонко простучали по камням замкового двора. Натянув поводья, юноша придержал коня и поднял глаза к окну в самой высокой башне — сейчас, когда за ним не следили со всех сторон любопытствующими взглядами, он надеялся увидеть Ирис. Но, увы, было слишком рано: вероятно, девушка ещё спала, а сырой утренний туман, поднимавшийся из горных ущелий, окутывал башню густыми сизыми клубами.

Вскоре всадник спустился по дороге в долину, а достигнув перевала, снова оглянулся на замок. Каменный исполин, уже ставший розоватым от лучей восходящего солнца, молчаливо и грозно стоял на возвышенном месте. Вздохнув и мысленно послав Ирис прощальный привет, Адальрик пришпорил коня…

В то время, как посланник бывшей королевы преодолевал расстояние от Тревии до Фризии, а князь Гримберт стремился поскорее встретить своего человека с лошадьми, который ждал в условленном месте, фриз из отряда Двана приближался к Туманным Пределам. Это был Крис — именно ему, самому молодому из своих друзей, Дван поручил, как ему советовал Эберин, доставить Альбуену радостную весть.

Крису повезло: вопреки его опасениям, что он не застанет вождя в живых, Альбуен изо всех сил и с завидным упорством сопротивлялся смерти. Бороться с коварным недугом ему теперь помогал шаман из соседнего племени загадочных гистерийцев. И когда Крис вошёл в полумрак Большого дома, то первым, кого он увидел, был древний старик, сидевший у постели вождя с широкой деревянной чашей в руках. Из этой чаши, над которой поднимался зеленоватый пар, шаман поил — заботливо, как мать своего ребёнка, — фризского короля Альбуена.

— Где же моя Ирис? Где мне теперь искать её? — в тоске восклицал Альбуен, слушая рассказ Криса, который всем своим видом и румяным, точно с мороза, лицом излучал радость.

— Не предавайся отчаянию, вождь! Ты обретёшь её! — с участием склонялся к больному старый гистерийский шаман. — Нет никакой причины скорбеть и печалиться. Ведь твоя внучка жива и здорова. И главное, на её поиски отправились друзья — верные и храбрые люди!

Фризы недолго пребывали в безвестности. Через несколько дней дозор привёл к Большому дому молодого человека, в рыцарских доспехах, на которые был наброшен зелёный плащ с изображением чёрного вепря.

Адальрик не знал, кто сидит перед ним, но широкий тяжёлый воротник из медвежьей шкуры, который, ниспадая на кольчугу, прикрывал шею и грудь, подсказал ему, что этот величественный старец и есть верховный правитель фризов. Вождь, как они сами называли его, или король — как его называли в Ареморе. И юноша, который никогда не нарушал рыцарский этикет, склонился перед ним в почтительном поклоне.

Затем, переведя дыхание, Адальрик произнёс таким торжественным голосом, словно выполнял поручение самого короля Аремора:

— Сир, я прибыл к вам с посланием от правителя Тревии маркиза Гундахара. — С этими словами он передал Альбуену письмо, скреплённое печатью бывшей королевы Розмунды.

Альбуен поморщился:

— Не называй меня «сиром», сынок! Оставь эти высокопарные титулы придворным ареморским вельможам: у нас, у фризов, всё проще. — Он взял перевязанный тесёмками свиток из рук посланника, развернул: — Посмотрим, какое у маркиза дело ко мне…

Спустя какое-то время в глубокой тишине Большого дома раздался властный голос вождя:

— Крис, немедленно собери совет старейшин!

Старейшины — главы родов — разместились вокруг очага, в котором жарко пылал огонь. В нескольких словах Альбуен набросал перед ними картину того, что произошло с Ирис с тех пор, как её выкрали из монастыря люди маркиза Гундахара. Сохраняя холодную невозмутимость, присущую фризским вождям, он передал старейшинам условия союза, который предлагала заключить вдова Фредебода, и затем заявил о своём решении:

— Я могу — и я должен — вмешиваться в дела, затрагивающие интересы Фризии, но я не намерен вмешиваться в государственные дела Аремора. Король Рихемир и бывшая королева Розмунда готовы сцепиться в смертельной схватке за обладание ареморским троном, и вряд ли найдётся человек, способный остановить их. Я тоже не буду пытаться сделать это… Но меня вынуждают взяться за меч и поднять фризов на новую войну. Чтобы вернуть Ирис, мою внучку и наследницу, домой, в Фризию, я должен помочь Розмунде одолеть короля Рихемира. Я всё сказал; теперь — ваше слово, старейшины!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Первым отозвался глава рода мореходов Эйвинд по прозвищу Окунь:

— Было бы славно потоптать конями ареморские равнины — не всю же жизнь бороздить ладьями водные просторы! Да и мечам нашим пора дать волю, пока они от ржавчины в труху не рассыпались!..

Остальные старейшины поддержали Эйвинда дружным одобрительным смехом и затем, обращаясь к Альбуену, выкрикнули едва ли не в один голос:

— Мы пойдём с тобой, вождь! Мы все готовы!

Альбуен и не ждал другого ответа от своих соплеменников, потому что хорошо знал их. Да и жили фризы дружно испокон веков, воплощая в жизнь золотое правило единства: «Один за всех, и все за одного», и этим отличались от других племён и народов.

— Благодарю вас, друзья и братья, за единодушную поддержку! — Склонив седовласую голову, с теплотой в голосе произнёс старый вождь. — Теперь давайте подумаем — когда и какими силами выступим в поход?

— Вождь, ты ведь уже всё обдумал: говори, а мы послушаем! — крикнул со своего места старейшина Йорн Волчья Шкура, глава рода охотников.

— Да, братья, я всё обдумал, — слушайте! — отозвался Альбуен, подступая ближе к очагу, так, чтобы огонь полностью освещал его лицо. — Выступим из Фризии, как только соберём все наши силы. Завтра и послезавтра собирайте своих сородичей! Всех, кто может носить меч и копьё, кто не разучился сидеть в седле, — в войско! Оставим в Туманных Пределах лишь несколько отрядов… На всякий случай… А сейчас: зовите свои семьи, всех своих сородичей на пир, который я устраиваю в честь своей внучки Ирис — будущей правительницы Фризии!..

Узнав о том, что Ирис жива и здорова, фризы возликовали и, несмотря на то, что внучку вождя удерживали как заложницу, на радостях устроили настоящее празднество. Радость их была искренней, огромной: ведь боги продлили Альбуену срок земного пребывания, чтобы он мог определить судьбу своей внучки и собственными руками возложить на её чело венец правительницы.

Не радовался только князь Гримберт, который возвратился в Туманные Пределы незадолго до появления Адальрика. Злость, тяжёлая досада грызли князю сердце. Он не мог смирится с мыслью, что потерял такую счастливую возможность стать новым фризским королём.

И подумать только — что стало препятствием на его пути? Тревские рыцари маркиза Гундахара, которые оказались у реки в тот самый час, когда девчонка тонула! Если бы не они, Альбуен, не имея больше близких кровных наследников, передал бы власть ему, князю Гримберту, и фризы воздали бы ему почести!.. Проклятые тревы! Спасли девчонку, отняли у него возможность стать королём Фризии, а у его имени — будущую славу!.. Теперь Альбуен поведёт фризов в поход, вступит в новую войну — и всё ради того, чтобы выполнить условия мятежников, которых возглавляет бывшая королева Аремора, ради того, чтобы, освободив Ирис, сделать её своей преемницей… А он, князь Гримберт, потомок легендарного фризского героя Лейфира-Великана, останется ни с чем!

«Что ж, — сказал себе князь Гримберт после долгих размышлений, — Альбуен решил покориться воле женщины? Ну, и пусть покоряется, — только сам! А я встану на сторону мужчины, короля и истинного правителя Аремора! Я помогу Рихемиру одолеть Розмунду, помогу ему добыть победу, а за службу верную попрошу для себя Фризию во владение. Фризы заслуживают нового вождя — и они его получат! Гримберт из рода Лейфира-Великана — король Фризии! Пусть и под властью Аремора, но — король!..»

Исчезновение князя Гримберта обнаружилось на следующее утро, когда к вождю в Большой дом ворвался взволнованный Крис.

— Мой вождь, князь Гримберт тайно покинул Туманные Пределы! — вскричал он. — Он забрал всех мужчин из своего рода, способных воевать, а женщин и детей отправил домой!

Эта весть поразила всех, точно гром, раздавшийся среди ясного неба.

Альбуен нахмурился; гневно заходила его белая, как первый, девственный снег, борода.

— Неужели Гримберт струсил?! — воскликнул старый вождь, и в его голосе прозвучало отчаяние пополам с холодной яростью. — Неужели забыл, что не к лицу фризу прятаться в кустах, когда его соплеменники идут воевать?.. Что ж! Кто хочет трусливо прятаться — пусть прячется!

Он повернулся к старейшинам, которые снова собрались перед очагом Большого дома, и, вскинув руку так, будто призывал их немедленно ринуться в атаку, сказал:

— Мы же смело примем битву! И пусть нам помогут светлые боги!

— На битву! На битву! — закричали старейшины, потрясая оружием. — За Фризию! За Ирис!..

Глава 22

Розмунда не хотела уезжать из Тревии, пока не придёт ответ от фризов и не будут разработаны подробные военные планы. Кроме того, бывшая королева с нетерпением ждала ответа от Ирис на своё предложение. Ей нужно было вырвать у девушки отречение от ареморского престола, чтобы полностью развязать себе руки, и она не сомневалась, что сумеет сломить волю молодой узницы. И как же она была удивлена, когда встретила неожиданный отпор: Ирис не согласилась принять сделанное ей предложение! Розмунда, посчитав ниже своего достоинства говорить с девушкой во второй раз, написала ей письмо, полное угроз и пропитанное лютой ненавистью, которое узнице доставил слуга. Бывшая королева, потеряв терпение и своё обычное хладнокровие, теперь уже не ставила никаких условий: она требовала, чтобы Ирис отказалась от своих прав на ареморский престол. Когда же слуга в очередной раз принёс от узницы отрицательный ответ, Розмунда по-настоящему разъярилась: воля бывшей монастырской послушницы оказалась твёрже стального клинка, и даже заключение в темницу не сломило её.

От природы Розмунда была достаточно терпелива: не напрасно столько лет, будучи замужем за королём Фредебодом, эта честолюбивая властная женщина оттачивала мастерство придворных интриг в ожидании своего звёздного часа. Но в этот раз природная невозмутимость изменила ей. Теперь она была готова на всё, лишь бы немедленно получить то, что ей хотелось получить; при мысли о поражении (упрямство какой-то фризской девчонки, бастарда, становилось препятствием на её пути к цели!) она больше не могла сдерживать ярости, кипевшей в сердце.

— Какие будут распоряжения, мадам? — спросил маркиз Гундахар, явившись на зов своей любовницы и сообщницы.

Он вырос перед Розмундой как из-под земли — как будто каждую минуту ждал встречи с ней, с нетерпением готовился к свиданию, распаляя себя воспоминанием о том, с каким пылом отдавалась ему эта женщина в их первую любовную встречу.

Розмунда оглядела его с головы до ног беглым, едва ли не равнодушным взглядом. Маркиз, в своей неизменной шапке из меха, стоял перед ней, скрестив на груди мощные руки в металлических рукавицах; в его единственном глазу, чёрном, блестевшем, как алмаз, читались страстная любовь и безграничная преданность.

— Мне надоело ждать, когда эта строптивица, бастард Фредебода, сломается и выполнит моё требование, — с заметным раздражением начала Розмунда, гордо выпрямив свой стройный стан, затянутый алым бархатом; отблески пламени, горевшего в камине, играли на рубинах в её ожерелье, в полумраке комнаты вспыхивали то золотые серьги, то серебряные шпильки в рыжих волосах.

Гундахар, казалось, слушал её невнимательно, вполуха, зато взгляд у него был весьма красноречивый, жадный. Больше всего на свете ему хотелось схватить любовницу на руки и, заключив в крепкие объятия, сначала зацеловать её до изнеможения, а потом бросить на ложе. Он с трудом удерживался, чтобы не потерять ясность мысли и понять, чего и зачем от него потребует его королева.

— Проклятие! Да ты совсем не слушаешь меня! — раздался гневный голос Розмунды (она умела читать мысли собеседника по выражению его лица), — и маркиз сразу же подобрался, едва ли не в струнку вытянулся перед ней.

— Так что же я должен сделать? — рассеянно произнёс Гундахар, с усилием подавляя желание плоти.

— Девчонка, видно, не поняла, что сейчас она находится всецело в моей власти, — продолжила Розмунда, снова бросив на него недовольный, с упрёком, взгляд. — Я бы с лёгкостью и без капли сожаления свернула ей шею, как цыплёнку, но… ещё не пришло время. Зато его почти не осталось для другого важного дела! Я хочу заполучить её отказ от прав на престол Аремора до того, как к нашим войскам присоединятся фризы. Ведь всегда остаётся риск, что, после того, как мы свергнем Рихемира, фризы захотят сделать королевой Аремора свою соотечественницу. Наверняка мастер-приор Тарсис располагает какими-то бумагами, которые подтверждают, что дочь фризской княжны Аралуен прижита ею от короля Фредебода. Что же помешает Альбуену, заручившись поддержкой Великого мастера-приора, провозгласить свою внучку истинной наследницей королевства?

Розмунда отошла от камина, сделав шаг к маркизу. И, когда заговорила снова, понизила голос до полушёпота:

— Ты хочешь знать, чего я жду от тебя? — Глаза её блестели. — Полагаю, в твоём замке есть камера пыток?

На короткое время в покоях бывшей королевы воцарилось молчание, только со стороны внутреннего замкового двора доносился какой-то шум да слышались крики конюших.

— Нет, Розмунда, — наконец, сглотнув тугой комок в горле, проговорил маркиз Гундахар, — нет, уволь, только не я. Ради тебя я готов на многое, это правда, но найди кого-нибудь другого для выполнения столь щекотливого задания… Я — правитель Тревии, рыцарь, и я не желаю опускаться до того, чтобы под пыткой заставить беззащитную девушку произнести слова, которых ты ждёшь. Я также не намерен позволять кому бы то ни было проливать невинную кровь в стенах моего замка…

— «Кому бы то ни было»? — переспросила Розмунда, не дав ему договорить; в её надменных голубых глазах вспыхнул столь знакомый маркизу опасный огонёк. — Вот, значит, как ты меня называешь!

От неминуемой ссоры с любовницей, от унизительных для самого маркиза и ничего не значащих для Розмунды оправданий и заверений в преданной любви Гундахара спасло появление слуги.

— Ваше сиятельство, только что прибыли мессиры бароны Галеарты. Просят принять их немедля! — сообщил он, переводя взгляд то на своего господина, то на его высокую гостью, которая так и полыхала от невысказанной ярости.

— Пусть войдут! — велел маркиз, и голос его, от неожиданной мгновенной радости, прозвучал звонче обычного.

Бароны Галеарты — братья Бадвард и Визибад — владельцы скудных земель на самой окраине Ареморского королевства стали союзниками Розмунды, привлечённые её обещанием наградить их за помощь Вальдонским герцогством. Они ещё не знали, что такая же награда ждала Бладаста Маконского, который уже давно спал и видел себя господином Вальдоны. Пока же эти прекрасные плодородные земли принадлежали — как наследственные владения ареморских правителей — королю Рихемиру.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Мадам, мы приносим вам самое искреннее сожаление, — неожиданно заявил — после церемонного приветствия — Бадвард, старший из братьев, склонившись перед Розмундой. — Великая Троица Богов да сохранит вашу светлость! Будьте готовы ко всему: недобрые вести…

Тут голос барона дрогнул, и он умолк, опустив глаза.

— Говорите! — воскликнула Розмунда и побледнела.

— Мадам, мы вынуждены огорчить вас, — подхватил барон Визибад, Галеарт-младший, — ваш брат, граф Раймунд Блокула, по приказу короля взят под стражу и брошен в темницу за попытку покушения на Великого мастера-приора Тарсиса.

— Но это, к сожалению, не единственная неприятная весть, с которой мы прибыли сюда, мадам, — снова заговорил Бадвард, поднимая взгляд на бывшую королеву. — Король Рихемир собрал армию и ускоренным маршем двинулся к Брасиде. Если королевским войскам удастся перейти реку за один день, их передовые отряды ещё до захода солнца того же дня нападут на Макону.

Розмунда нахмурила тонкие брови: вести, услышанные от баронов, ничуть её не устраивали — она предпочла бы остаться в Тревии до появления фризов, чтобы самой возглавить войска союзников и повести их против армии Рихемира. Но теперь выходило, что Рихемир опередил её на несколько шагов, и обстоятельства могли сложиться не в её пользу. Она должна была принять срочные меры, чтобы помешать Рихемиру напасть на её союзника Бладаста Маконского, а значит, следовало немедленно покинуть замок Гундахара.

— Мадам, мы не знаем, что нам делать без вашего брата, — продолжил Бадвард с виноватым видом, — никто не соглашается принять на себя его обязанность обеспечивать мятежников… простите, союзников деньгами и провизией. А некоторые сеньоры не желают идти против короля, по крайней мере, сейчас, когда наши силы разобщены, а его — собраны в кулак…

— Трусы! — вскричала Розмунда, бледнея от злости и досады, — вы упали духом от потери только одного полезного человека… Как же вы задрожите, когда Рихемир одолеет Бладаста и затем велит вздёрнуть вас на виселице, обвинив в измене и мятеже!.. Да поразят вас всех боги праведным гневом за вашу трусливую медлительность!

Оба брата молча смотрели на разъярившуюся женщину; их щёки полыхали то ли от стыда за свою беспомощность, то ли от её упрёков, то ли от восторга перед её красотой. Маркиз Гундахар, пока не проронивший ни слова, также восхитился своей любовницей, успев уже позабыть, к какому бесчестному поступку она его недавно призывала.

— Трусы, неужели среди вас нет никого, кто имел бы мужество покончить с Рихемиром?! — Розмунда продолжала метать громы и молнии. — Моего родного брата я готова принести в жертву ради наших общих интересов, а вы… какие же вы союзники? Какое же, право, несчастье жить в окружении одних только трусов!

После этих слов она бросила на маркиза быстрый, но выразительный и припоминающий взгляд.

Гундахар поморщился: ему было неприятно осознавать, что его отказ подвергнуть Ирис пыткам Розмунда называла трусостью. Однако, какие бы пылкие чувства ни испытывал маркиз к своей любовнице, ни за что на свете он не согласился бы выполнить подобный приказ. Скорее уж он заставит себя не грезить о соблазнительном теле Розмунды, чем тронет хотя бы один волосок на голове Ирис…

— Говоря откровенно, мадам, вы слишком много с нас спрашиваете. Убить короля Рихемира нелегко, — возразил старший из баронов-заговорщиков. И неожиданно, набравшись храбрости, прибавил: — Убейте его сами, мадам, если сумеете.

— Мои руки уже и без того в крови, которая не отмоется даже в священной воде Брасиды, — холодно ответила Розмунда, в душе изумлённая таким поворотом беседы. — Но я готова и на новое злодеяние, если мне удастся. Теперь давайте думать, что нам предпринять? Сколько с вами прибыло людей? Достаточно ли хорошо они вооружены и готовы ли немедля выступить в поход?

Трое мужчин как будто лишь теперь осознали со всей ясностью, что именно эта женщина взяла на себя руководство не только мятежом, но и всей военной кампанией.

— Ну что ж, сидеть сложа руки и ждать, когда в Тревии появятся фризы, некогда: нет времени и смысла нет, — продолжила Розмунда, получив ответы на свои вопросы. — Нужно отправить к Альбуену гонца с приказом двигаться сразу на Макону. Я со своими людьми и рыцарями баронов Галеарты немедленно выезжаю к Бладасту. Ты, маркиз, соберёшь своих рыцарей и тоже направишься в Макону, — там и встретимся. Полагаю, в долине Брасиды, мы и дадим бой армии Рихемира. Для него это будет большая неожиданность — появление союзных войск тогда, когда он рассчитывает сразиться только с Бладастом!

Бароны Галеарты снова в откровенном восторге воззрились на женщину.

— Хорошо придумано! — поддержал Розмунду старший из братьев. — Ведь вправду, нас там никто не ждёт, — и король, и его советники уверены, что глава мятежа — граф Раймунд!

— В этом вся суть, — отозвалась бывшая королева таким тоном, что всем стало ясно: её стратегическое решение верное и другого быть не может.

Чёрный Вепрь промолчал. Его угнетало мрачное состояние тревожности и подозрений; он ждал момента, чтобы остаться наедине с Розмундой и спросить о её истинном отношении к Бладасту Маконскому. До маркиза доходили слухи о том, что вдову Фредебода связывала с графом какая-то фривольная интрижка, но он хотел знать, осталась эта связь в прошлом или продолжалась и ныне. Однако в тот день ему так и не удалось развеять свои подозрения и услышать ответ из уст самой Розмунды: покинув покои в сопровождении баронов Галеарты, бывшая королева отправилась в Макону.

Глава 23

Ирис поднималась по узкой тропинке, между колючим кустарником и сухими травами, от которых исходил горько-пряный аромат. Горы, совсем голые — ни деревца, ни кустика, — чёрные в свете закатного солнца, вставали перед её взором: дикие, страшные и пустынные, точно в каком-то ином, неизвестном, мире. Холодный сильный ветер бил девушке в лицо, рвал на ней одежду, со злостью трепал волосы, откинув с её головы капюшон плаща.

Но Ирис, упрямо сжав губы, поднималась всё выше и выше, и с каждым шагом даль открывалась перед ней всё шире и шире. Ещё несколько шагов — и девушка замерла на краю обрыва. Камень, сорвавшийся из-под ноги, с гулом покатился в пропасть. Дальше идти было некуда, можно было только… лететь. Ирис наклонилась, чтобы заглянуть в бездну, и внезапно её охватило неожиданное и мощное чувство неизбежности полёта. Она сама не понимала, откуда возникло это странное желание, которому было невозможно сопротивляться. Ирис взмахнула руками и… смело шагнула в бездну. Медленно, с невероятной плавностью и непередаваемым словами восторгом, она воспарила над бескрайними далями; она то ныряла с головой, как в воду, в белоснежную гущу облаков, то выныривала из них с ощущением свежести и обновления. Она не сразу смогла понять и принять на веру, что исполинские крылья, рассекающие лазурь неба, принадлежат не ей, а тому дивному существу, на спине которого она сидела. Ирис узнала Тайгета, — и душу её наполнило безграничное ликование…

— … Мадемуазель! Мадемуазель Ирис!.. Ваше высочество, проснитесь! — Раздался голос служанки, и Ирис, перед тем, как открыть глаза, почувствовала, что кто-то трясёт её за плечо.

Так это был всего лишь сон… — с горькой досадой подумала Ирис, и радость в её сердце тотчас сменилась тоской.

Девушка села в постели, провела рукой по лицу, точно смахивала, как паутину, остатки сновидения, и с безмолвным вопросом воззрилась на служанку.

— Вы как-то спрашивали меня о господине Адальрике, — заговорила та с видом лукавой заговорщицы, посвящённой в сердечные тайны своей госпожи. — Так вот, мадемуазель Ирис, спешу вас обрадовать: благородный рыцарь Адальрик этим утром вернулся в замок и сейчас разговаривает со своим отцом, его сиятельством маркизом!

Щёки Ирис тут же вспыхнули от предчувствия долгожданной встречи, а её сердце забилось радостно и вместе с тем тревожно, как голубка, по неосторожности попавшая в сети птицелова. Сколько дней она грезила о красивом юноше, сколько бессонных лунных ночей томилась, воображая, как он целует и ласкает её! И вот он… здесь…

Первым желанием Ирис было тотчас написать Адальрику записку, чтобы служанка тайком передала её молодому рыцарю. Но она передумала: ей не хотелось, чтобы в их отношениях, которые сама Ирис называла первой любовью, она выступала навязчивой просительницей. И дело было не только в строгом монастырском воспитании: девушка от природы обладала гордым нравом. А с тех пор, как её заточили в замке и ей открылась тайна её происхождения, она многому научилась: и придворному этикету, и тонкостям взаимоотношений между малыми и большими сеньорами, и умению управлять своими желаниями. Отправить сыну маркиза, человека, который действовал заодно с Розмундой, письмо с просьбой о свидании, казалось Ирис глупой и унизительной затеей. То, что когда-то между Адальриком и нею промелькнула любовная искра, могло оказаться заблуждением. Конечно, она по-прежнему хранила в своей памяти первое любовное признание, а в сердце пыл того чувства, которое она испытывала к Адальрику. Но остался ли сам Адальрик верен словам, произнесённым им на берегу Брасиды? Может быть, для него то была лишь игра и теперь, узнав, что она просит о встрече, он станет смеяться над нею? А ведь ей суждено стать правительницей Фризии, а может, даже королевой Аремора…

Никогда ещё Ирис не испытывала такого волнения, как в тот день, когда узнала о возвращении Адальрика. Она была уверена, что встретится с возлюбленным уже сегодня, — и стала ждать.

Ожидать пришлось долго: целый день. Лишь когда стемнело, и Ирис, готовясь ко сну, расплетала косы (её волосы отросли, приобретя волшебый серебристый оттенок), Адальрик появился в её покоях.

Наконец Ирис наяву увидела снившееся ей лицо, те же серебристо-серые глаза, всё такие же иссиня-чёрные локоны, как бы в беспорядке упавшие на плечи. И всё же Адальрик изменился: за то время, что они не виделись, он возмужал, у него резче выступали скулы и более тяжёлым стал крепкий бритый подбородок.

В нерешительности, не зная, что сказать друг другу, молодые люди какое-то время молчали. Перемены, которые произошли во внешности обоих за время разлуки, были столь заметны и удивительны, что каждому из них казалось, будто прошла целая вечность.

— Хотелось бы мне знать, отчего наша встреча не состоялась раньше, — первой, преодолев смущение и вскидывая на юношу сияющие глаза в трепете длинных ресниц, заговорила Ирис. — Я очень огорчилась, узнав, что вы покинули замок, не попрощавшись со мной. Согласитесь, это было невежливо с вашей стороны. Разве благородные рыцари так поступают с дамой своего сердца?

— Вы, вероятно, не поверите мне на слово, но я искал встречи с вами, клянусь Великой Троицей Богов! — принялся оправдываться Адальрик. — К сожалению, на свете существуют вещи, которые намного сильнее наших желаний и возможностей. Я и сам был удивлён, когда увидел, что такой волевой человек, каким я всегда считал своего отца, добровольно подчинился влиянию другого человека. За вами, мадемуазель, был установлен строгий надзор, но прошу вас: за то, что вы оказались на положении узницы, не вините одного лишь моего отца.

— Скажите, благородный рыцарь, скажите мне правду, — выслушав ответ юноши, продолжила Ирис с невозмутимым видом, — когда вы вместе с вашим отцом отправились в монастырь, чтобы похитить меня, вам уже была известна цель этого похищения? Вы знали, чего потребует от меня мадам Розмунда и что я… незаконнорожденная дочь короля Фредебода?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Нет, мадемуазель, мне это было неведомо, — твёрдо произнёс Адальрик, посмотрев девушке прямо в глаза. — Когда отец позвал меня с собой в Аремор, я знал, что он едет на встречу с королём, которому я и был с честью представлен. После разговора с королём, при котором я, разумеется, не присутствовал, отец отправился повидать, как он сказал, одного «старого доброго друга». Много позже я догадался, что это было любовное свидание… Но теперь уже и для вас не тайна, что вдова короля Фредебода и мой отец — давние любовники. Я не знаю, каким был приказ короля, который должен был выполнить мой отец, когда выехал в Фризию на ваши, мадемуазель, поиски. Мне было известно лишь то, что следовало найти некую девушку, внучку короля фризов, чтобы затем сопроводить её в наш замок. Если бы я знал тогда, что вы — дочь короля Фредебода, разве осмелился бы столь дерзко говорить с вами во время нашего путешествия?

— Ах, вот как! — воскликнула Ирис, и хмурое облачко тотчас набежало на её гладкий белый лоб. — Стало быть, для вас дочь короля Аремора значит гораздо больше, нежели внучка правителя Фризии? И того признания в любви на берегу Брасиды могло не быть, знай вы тогда, что имеете честь говорить с наследницей ареморского престола, не так ли?

— Прошу вас, мадемуазель, не будьте столь строги в своих суждениях! Оба ваши титула, несомненно, заслуживают самого высокого почтения, но у тревов только один сюзерен — король Аремора, — попытался объясниться Адальрик, однако Ирис не стала слушать его.

— Ответьте мне ещё на один вопрос, — сказала она, прервав юношу. — Вы покинули Тревию, чтобы выполнить приказ мадам Розмунды?

— Я выполнял поручение маркиза Гундахара, моего отца, пусть он и действует заодно с мадам Розмундой, — признался Адальрик. — Чего бы ни требовал от меня мой отец, разве я могу ему перечить? Он — маркиз, правитель Тревии и рыцарь, он принимает решения в интересах и на благо своего народа. Да прикажи он мне отправиться за край обитаемых земель или в бескрайние пески Злодейской пустыни, прямо в тыл враждебных кочевых племён, я и минуты не буду раздумывать!

— Благодарю вас за откровенность, — с этими словами, произнесёнными ровным тихим голосом, Ирис отошла к окну.

Был поздний вечер, и в сгустившихся сумерках очертания замковых башен казались совсем чёрными, зловещими; шум и оживление, обыкновенно царившие во внутреннем дворе, в этот час рассеялись, — слышались лишь окрики часовых на крепостной стене. Космы тумана поднимались из горных ущелий, жались к холодным мокрым камням.

Ирис смотрела на ставшую привычной её взору картину — и тоска, которая отчего-то стала горше после признаний Адальрика, всё сильнее сжимала сердце; девушка с трудом сдерживала слёзы. Она стояла спиной к юному рыцарю: чтобы он не мог стать свидетелем её минутной слабости.

— Мадемуазель Ирис, — после долгого молчания вновь заговорил Адальрик, — на самом деле для меня был очень важен этот разговор. Мне не хотелось, чтобы между нами оставались какие-то тайны, невысказанные упрёки, обиды и недоразумения… Видите ли, я намерен сделать вам предложение…

Решительно начав, юноша в смущении вдруг умолк, глядя куда-то себе под ноги.

Ирис тоже молчала в ожидании, по-прежнему не шевелясь, но зоркий наблюдательный взгляд наверняка заметил бы, как напряглась её спина.

— Предложение руки и сердца. — Адальрик преклонил перед девушкой колени, вскинул на неё глаза и, набрав в грудь больше воздуха, выпалил на одном дыхании: — Станьте моей женой!

Сколько раз он оттачивал эту торжественную фразу — и про себя, и вслух: стоя перед зеркалом и потом, когда поднимался по бесконечно длинной лестнице в башню, где томилась дорогая его сердцу узница. Сколько раз в своих мечтах он отдавал любимой девушке своё пылкое сердце и верную руку; всю свою жизнь он был готов посвятить ей одной… Он не был уверен, что ему хватило бы решительности произнести эти слова перед Ирис, зато напутствие отца придало ему храбрости. «Почему бы, пользуясь счастливым случаем, не попытать удачу? — сказал маркиз Гундахар сыну, завершая их долгий разговор. — Девушка благосклонна к тебе: не заметить это может только слепой. Пусть она и дочь короля, но ведь и ты не какой-нибудь безвестный сеньор из захудалого рода! Ты — истинный рыцарь, наследник правителя Тревии, и ты стоишь любого самого благородного ареморского дворянина!»

«Отец прав: я достоин стать мужем такой девушки, как Ирис», — твердил про себя Адальрик, радуясь, что маркиз благословил его на брачный союз, какими бы ни были его цели.

А цели маркиза были вполне определённы: ради родственной близости Ирис к ареморской династии, ради крови легендарного Клодина в её жилах он и задумал этот брак. Он рассчитывал выгодно женить сына на наследнице короля Фредебода, которую прочили на престол Аремора, надеясь, что такой союз поможет его собственному возвышению. Ведь, что и говорить, оставаясь в своём замке в титуле маркиза Тревии, Гундахар особого благополучия не достиг. Военная слава на миг озарила его деяния на службе у короля Фредебода, но после огромных потерь тревов в сражении против кочевников рассеялась как дым. Увы, ему не удалось стать ни великим полководцем, ни маршалом королевской конницы, а пришлось смириться с положением королевского вассала. Хотя больше всего на свете Чёрный Вепрь мечтал о том дне, когда Тревия обрела бы своего собственного короля.

В последнее время, наблюдая за действиями тщеславной Розмунды, за интригами Рихемира (король, посылая его в монастырь как наёмного убийцу, тем не менее не поверил в его преданность и отправил в его отряде своего человека, который должен был убить Ирис в случае измены маркиза), Гундахар размышлял о том, что человеческая судьба подобна игре в кости. С хитростью и умением вовремя принять важное решение можно достичь больших высот, а можно рискнуть и потерять голову, канув в безвестность.

Маркиз — сначала не без любопытства, а потом с азартом бывалого охотника — присматривался к отношениям между своим сыном и Ирис. Он уже имел случай убедиться в том, что не ошибся в своих догадках: когда во время привала на берегу Брасиды увидел, как девушка поцеловала Адальрика. Чёрный Вепрь стал раздумывать. Необходимо было довести до конца честолюбивый план, который он вынашивал в течение многих лет. И первым шагом для этого должен был стать брачный союз между Адальриком и наследницей короля Фредебода.

Кроме того, узнав от своих шпионов о том, что Розмунда в самом деле выражала благосклонность к Бладасту Маконскому, маркиз подумал, что такое решение было бы самым чувствительным наказанием для обманщицы за его попранную любовь. Не без злорадной ухмылки он представлял, каким будет лицо Розмунды, когда она узнает, что все её усилия были тщетны и что главный приз в борьбе за власть достался не ей. Гундахар без промедления стал готовиться к проведению брака — обряд следовало устроить до того, как он со своими рыцарями выступит из Тревии. Маркиз был уверен, что Ирис ничего не оставалось при данных обстоятельствах, как дать своё согласие…

— Стать вашей женой? — в изумлении переспросила Ирис, резко обернувшись к Адальрику лицом; щёки девушки пылали то ли от внезапно вспыхнувшей радости, то ли от гнева. — Вы сами это придумали… или вам подсказал ваш отец?

— Причём здесь мой отец? — не слишком уверенно возмутился Адальрик и поднялся с колен.

— А разве вы явились ко мне не по его повелению? Вы же сами признались, что не смеете перечить вашему отцу, чего бы он ни требовал от вас, — напомнила ему Ирис.

Она снова нахмурилась, но, сдержав гнев, смешанный с болью и разочарованием, холодно произнесла:

— Я знаю, благородный рыцарь, что вы, ваш отец и все ваши союзники так усердно пытаетесь устроить моё будущее на свой лад, как будто я ваша собственность. Но своей личной жизнью, уж не взыщите, я буду распоряжаться сама. И когда придёт час надеть на голову брачный венец, я выберу себе мужа по собственному усмотрению!

Выслушав неожиданно резкую отповедь девушки, Адальрик растерялся. На мгновение их взгляды встретились, и юноше почудилось, что Ирис сейчас заплачет. Но нет, она держалась стойко, а блеск в её чёрных глазах, который он принял за слёзы, был всего лишь отражением горящих свечей.

Глава 24

Эберин ехал по землям, принадлежавшим Тревской марке, уже второй день. Проведя ночь у подножия горы, он подкрепился подстреленной на торфяных болотах и зажаренной на костре куропаткой и двинулся в путь. На небе разливалась яркая, светлая заря. Взобравшись на вершину склона, Эберин остановил коня и какое-то время смотрел, как, просыпаясь, вставали из мрака — гряда за грядой — каменистые исполины. Камень господствовал в здешней местности: тревы строили из него свои дома, огораживали им свои владения, укрепляли возделанную на склонах скудную рыхлую почву, чтобы она не осыпалась. Стены, сложенные из грубых серо-бурых камней, стояли так прочно, что казались вытесанными из одной цельной глыбы.

Оглядев нижние владения маркиза Гундахара, Эберин тронул коня и начал подниматься по утоптанной тропе к крепостному городу. Дорогу к замку Чёрного Вепря ему подсказали крестьяне из деревеньки, благополучие которой зависело от сочной солнечной лозы: виноградники они разбивали на каменных террасах, постепенно — поколение за поколением — отвоёвывая землю у суровых гор. Чем выше поднимался Эберин, тем уже становилась извилистая горная тропа. Наконец всаднику пришлось спешиться и продолжить путь, ведя коня под уздцы. Шагая между кряжистыми склонами, Эберин выбрался на перевал, откуда уже можно было видеть замок, огороженный крепкими стенами — этой опорой правителя тревов, дающей ему чувство уединения и недосягаемости, защитой его земли и его власти. И, вглядываясь в эти мощные стены, Эберин подумал, что для заточения важных узников места, надёжнее этого, не найти не только во всей Тревии, но и в целом Ареморском королевстве.

На фоне светлеющего неба чётко рисовался купол святилища с алтарём Великой Троицы Богов и горделиво взлетала к облакам башня донжона. Казалось, именно эти два здания, под сенью которых строилась и разрасталась вотчина маркиза Гундахара, олицетворяли собою его власть.

Поднимаясь по отлогому кряжу всё выше и выше, Эберин испытывал всё большее нетерпение: ему хотелось, чтобы его надежды оправдались, и Ирис оказалась здесь, в замке Чёрного Вепря, а не в цепких и беспощадных руках Рихемира. По какому-то необъяснимому наитию, которое прорицательница Теодезинда называла тайным голосом сердца, Эберин твёрдо знал, что сумеет договориться с маркизом Гундахаром и на выгодных для того условиях освободить Ирис из заточения.

Тропа, по которой можно было добраться до замка Чёрного Вепря, теперь бежала по хребтине невысокого увала. Эберин уверенно, как будто эта дорога была ему хорошо знакома, шёл впереди; следом за ним брёл его конь. У огромного, с грязными пятнами моха, камня тропа разветвлялась, расходясь в разные стороны. Недолго думая, Эберин взял вправо — так расстояние от увала до замка казалось короче. Как оказалось, его выбор был неверным.

Тропа, заросшая вереском, не уводила к замку — она резко обрывалась вниз. Зимой здесь с горы сошла лавина, и теперь отвесная скала, словно стёсанная ударами гигантского молота, белела выступами. Эберин не успел отойти от края: земля внезапно ушла из-под ног, осыпалась — и мгновение спустя голубоватая дымка провала поглотила человека.

Эберин, кувыркаясь, упал на дно этой сумрачной могилы, усеянной трупами животных и камнями. К счастью, его падение смягчили заросли прижавшейся к склону карликовой ивы, густо покрытой гибкими веточками. От удара о землю Эберин коротко вскрикнул. Вместе с нестерпимой болью на него огромной волной нахлынула темень.

Когда сознание вернулось к Эберину, он обнаружил себя лежащим на старом соломенном тюфяке, в тёмном углу жилища, высеченного в горе и напоминавшего пещеру. Вспомнив, что с ним случилось, Эберин осторожно дотронулся до колена, беспокоившего саднящей болью, ощупал разбитый лоб, распухшую скулу и рану на бедре с наложенной на неё повязкой. Он не сразу заметил человека в дверном проёме — тот нетерпеливо переминался с ноги на ногу, выжидая, когда Эберин обратит на него внимание. Это был сутулый седовласый старик, с измождённым телом, костлявыми плечами и худыми узловатыми руками. Домотканая льняная рубаха высоко подвязана верёвкой, ноги обёрнуты кусками грубой кожи с ремнями.

— Меня зовут Ансварт, я живу один, — представился он Эберину, когда их взгляды наконец встретились. — И вы у меня в гостях.

Хозяин пещеры неспеша приблизился к графу и дал ему какое-то горячее питьё, размешав в нём отвратительное на вкус снадобье.

— Благодарю. Вы спасли мне жизнь, — отозвался Эберин, с трудом осилив питьё. — Имя моего рода вряд ли известно в здешних краях, но вы можете звать меня просто Эберин.

— Вас спас мой пёс, — уточнил Ансварт, усмехнувшись в длинные седые усы. — Мы как раз загоняли дикую козу, когда услышали ваш крик. Не иначе, как светлые боги покровительствуют вам: ведь, не окажись мы с моим верным Гунтом поблизости, вас ждала бы медленная мучительная смерть. Кости у вас целы, но серьёзно повреждено бедро, а вывихнутое колено мне удалось вправить.

Старик умолк, поставил пустую чашу на пол, прямо у постели Эберина, и снова повернулся к нему лицом.

— Я не знаю, кто вы и откуда идёте, но не буду расспрашивать вас об этом. Если захотите — расскажете мне сами. А вот о продолжении пути не стоит и думать, пока не заживут ваши раны. Сейчас вам нужно отдохнуть как следует и набраться сил.

Эберин ответил старику благодарным взглядом и, почувствовав, как по телу разливается благодатное тепло, смежил тяжёлые веки.

Прошло всего два дня с тех пор, как граф Ормуа, чудом выжив после падения на дно провала и оказавшись в пещере Ансварта, решился довериться своему спасителю. Он рассказал старику о короле Рихемире, который втягивал Аремор в пучину кровавых бедствий, о Великом мастере-приоре Тарсисе, который пытался защитить королевство, о тайных кознях врагов и их пособников. Уже на следующий день, едва рассвело, Ансварт отправился в крепостной город на вершине горы: потолкаться среди прохожих на узких улочках, послушать, о чём сплетничает или беспокоится местный люд. Возвратился он с недобрыми вестями; главной и самой злой среди них было упоминание о войне между королём Рихемиром и мятежными сеньорами.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Слушая последние новости, которые рассказывал старик, Эберин не мог подавить тревожных мыслей о судьбе Аремора. Он представлял самое дурное: войска союзников, возглавляемые мятежными сеньорами, не стали сражаться с армией Рихемира; когда королевская армия подошла к Маконе, Бладаст без боя сдал своё графство…

Мысленно Эберин уже спешил в замок Бладаста на подмогу, намереваясь взять на себя командование войсками союзников; он уже словно воочию видел, как Рихемир, наголову разбив мятежных сеньоров, захватывает их земли, расширяет свои владения и вместе с этим укрепляет свою власть на ареморском престоле. А это означало, что все усилия короля Фредебода сохранять мир с соседями, как и мечты мастера-приора Тарсиса возвести на трон истинную наследницу, напрасны… Но стоит ли обращаться к графу Бладасту? Тот ли это человек, который согласиться помочь сторонникам незаконнорождённой дочери усопшего короля? Не сильно ли запутался он в сетях коварной хищницы Розмунды?..

Эберин слишком близко принимал к сердцу интересы Аремора и в прошлом в достаточной мере делил с Фредебодом его труды, чтобы забыть, сколько неприятностей доставили королю брат и сестра Монсегюры, эти волки в овечьей шкуре, произносившие сладкие слова, но жаждавшие власти и престола. Граф Эберин Ормуа, господин Сантонума, не был таким. Он стремился только к тому, что возвышает душу, мечтал о прекрасном будущем для Ареморского королевства и уважал только то, что разумно. Как и мастер-приор Тарсис, считавшийся его наставником, он стремился к истине и справедливости.

Король Сиагрий обручил своего старшего сына и наследника с дочерью графа Гослана Монсегюра в интересах своей династии и Аремора. Всем представлялось, что после Сиагрия, властно державшего в твёрдых руках кормило власти, не останавливавшегося перед тем, чтобы показать врагам силу своего оружия, его преемник продолжит расширять владения королевства. Однако Фредебод, под влиянием Великого мастера-приора Тарсиса, который с одинаковой решимостью распоряжался в светских и церковных делах, обеспечил стране спокойное, мирное правление.

Граф Гослан Монсегюр-Блокула считался при дворе великим хитрецом. Он всю жизнь трезво и с разумной долей цинизма смотрел на вещи и мечтал о том дне, когда Аремором станет править один из его детей: сын Раймунд или дочь Розмунда. Король Фредебод, сочетавшись браком с Розмундой, не догадывался, что в лице его юной красавицы-жены, которую ему сосватал отец, в его дом вползла змея.

Граф Эберин Ормуа был тем человеком, который, пережив казнь отца, обвинённого в заговоре против короля Сиагрия по навету Раймунда, мог бы удержать Фредебода от роковой ошибки. Но он не стал вмешиваться в интриги ареморского двора. Он просто сложил с себя маршальские полномочия и уехал из Аремора, чтобы оставшиеся годы провести в гордом уединении под сенью родительского дома…

Несколько дней и ночей подряд метался Эберин, не находя себе покоя. Взбудораженный, не помня о еде и отдыхе, он весь был во власти дурных предчувствий. Как-то среди ночи, не выдержав этой пытки, Эберин встал с постели, дошёл до порога, держась за стену, но, пройдя ещё несколько шагов по тропе, осел на землю. У него открылась рана в бедре, из-за большой потери крови совсем не осталось сил. Ансварт, разбуженный стоном раненого, перетащил его обратно в постель. Эберин тут же забылся в тяжёлом тревожном сне.

А ближе к рассвету, когда рана снова напомнила о себе мучительной болью, он вдруг услышал голос, который звал его по имени.

— Кто ты? — спросил Эберин, пристально вглядываясь в темноту.

— Твой друг, — ответил из неё некто безликий.

— Что тебе нужно?

— Я хочу спасти твою жизнь и престол Аремора.

— Моя жизнь в опасности?

— В смертельной.

— Из-за интриг Монсегюров?

— Из-за самозванца.

— Что же он собирается сделать?

— Избавиться от тебя.

— За что?

— За разоблачение, которым ты можешь погубить его.

— Но я в силах защитить себя и Аремор!

— Ты один и ты ранен. Ты не сможешь защитить ни себя, ни Ирис, ни королевство, пока не окрепнешь. Оставайся здесь и жди знака, который даст тебе Судьба.

— Как я об этом узнаю? Каким он будет, этот знак Судьбы?

— Ты почувствуешь его сердцем…

Слабые отзвуки таинственного голоса растаяли, и теперь со стороны дверного проёма до Эберина долетали звонкие птичьи голоса. Эберин открыл глаза и увидел, что пещера заполнена дневным светом. Он не мог, как ни старался, найти объяснение тому, что слышал. Может быть, ему всё приснилось? Может, это был бред, вызванный горячкой и слабостью? Тогда отчего у него такое ощущение, будто ему доводилось и прежде слышать этот голос? Кто мог прийти в пещеру, чтобы предупредить его? Кто ещё мог знать о тайне, которую он поклялся хранить до решительного часа?..

Увидев, что раненый проснулся, Ансварт поспешил подойти к нему со своим питьём, настоянным на целебных травах.

Боль в ране затихла, и Эберин осторожно приподнялся.

— Я слышал голос, — заявил он в надежде узнать от старика объяснение тому, что произошло перед рассветом.

— Голос? Чей? — Ансварт посмотрел на него, широко открыв удивлённые глаза. — Кроме нас двоих здесь никого не было.

Эберин не собирался спорить со стариком — у него не было причин не верить ему.

Глава 25

Ирис, с рукодельем в руках, сидела на круглой бархатной подушке в глубокой нише у окна. Лицо её было задумчиво и печально. После размолвки с Адальриком, когда юноша на своё предложение руки и сердца получил от неё отказ, они больше не виделись. Вопреки внешней невозмутимости, которая изумляла служанок (те судачили о гордячке с севера, и их шепотки долетали до ушей маркиза), тайная тревога и страх перед неизвестным будущим мучили девушку. Она могла только гадать, какое наказание за строптивость придумает для неё Чёрный Вепрь, но твёрдо знала, что никакие силы не принудят её уступить.

Ах, если бы только она не была наследницей ареморского престола, если бы её судьба не соприкоснулась с судьбами могущественных людей королевства, всё могло бы сложиться иначе!.. Кажется, она смогла бы даже отказаться от титула правительницы Фризии, уступив его самому храброму и мудрому мужчине племени, и посвятить себя простой и уютной семейной жизни… Оба титула, которые ей пророчили и из-за которых возникло столько жарких споров, она с радостью обменяла бы на титул благочестивой супруги молодого маркиза Тревии. Да, наверное, она бы согласилась на это, но — в иных обстоятельствах! В иных! Ведь она понимала, что, даже если бы помыслы Адальрика были чисты и далеки от выгоды, он не сумел бы избавиться от влияния своего отца. Робкий и нежный росток любви, который мог бы в скором времени превратиться в пышный и яркий цветок, был безжалостно затоптан тяжёлым сапогом маркиза Гундахара. Возможный брачный союз, который мог бы соединить два пылких сердца и осчастливить две молодые жизни, рассыпался под гнётом корыстных желаний и тщеславных стремлений…

Ирис невольно вздрогнула, услышав протяжный ржавый скрип, — обитая железом дверь открылась, впуская в покои незнакомую посетительницу.

Волосы, с медовым отливом сквозь седину, выбивались из-под глубокого капюшона, надвинутого на морщинистый лоб; уголки бледного рта были чуть приподняты как будто в смутной улыбке; светло-голубые глаза, под поредевшими, тоже седеющими бровями, глядели пытливо, зорко.

Женщина вошла смело, но, сделав пару шагов в сторону Ирис, вдруг остановилась. Слегка склонив голову, она приветствовала девушку, однако с места так и не сдвинулась.

— Няня, ты ли это? — вскричала изумлённая Ирис и, вскочив с каменного выступа, бросилась в объятия гостьи. — Но что же с тобой сделалось за те годы, что мы не виделись? Ты поседела и высохла, твой стройный стан сгорбился, руки стали костлявы и жилисты! А ведь я помню, что прежде ты была первой красавицей в Туманных Пределах!

— Настала зима для розы, и она поблекла под дыханием Холодного моря, — ответила Теодезинда с грустной улыбкой. Она погладила девушку по волосам и прибавила ласковым голосом: — Зато ты, моя маленькая Ирис, выросла и превратилась в настоящую красавицу!

Ирис медленно отстранилась от неё и, вздохнув, не удержалась, чтобы не признаться:

— Ах, няня, всё-таки ты счастливее меня; ты познала любовь человека, который был для тебя дороже всех на свете. Мне только семнадцать лет, я хочу жить, любить и быть любимой, а моё сердце уже разбито!

— Девочка моя, кто же посмел причинить тебе такую боль?! — с горечью воскликнула Теодезинда. И тут же тихо прибавила: — Хотя я, кажется, догадываюсь…

После этих слов она пристально вгляделась в лицо Ирис, в её глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами, и спросила:

— Разве его признание в любви к тебе было неискренним?

Ирис отошла к окну; какое-то время она молчала, и со стороны могло показаться, что вниманием девушки завладели слуги, суетившиеся в замковом дворе.

— Я верю его словам, но моё сердце не верит, — наконец снова заговорила Ирис, продолжая смотреть в окно. — Я не знаю, как это случилось… но я вдруг перестала тосковать о любимом человеке. Иногда я всё же думаю о нём, вот только больше не мечтаю так, как прежде… Когда-то мне казалось, что всё в моей жизни заранее определено, всё ясно и ни в чём нет сомнений. Но в последнее время мною овладела странная тревога, и будущее уже не кажется таким безоблачным… Однажды вечером мне взгрустнулось и захотелось помолиться звёздам, что так приветливо и ярко сияли над моей головой. Я молилась им о своём народе, о всех родных и друзьях, а потом прошептала: о, звёзды, очи богов! вы видите, как я страдаю; что со мной будет? Откройте мне мою судьбу! Вдруг слышу — вдали на улице пение и радостные ликующие крики — оказалось, мимо замка проходил свадебный кортеж… Удивительно, правда?

Ирис повернулась и, интересуясь мыслями собеседницы по поводу своих размышлений, посмотрела на неё с мучительным сомнением.

— Ничего удивительного, что звёзды дали тебе знак, ответив на твой вопрос, — высказала своё мнение Теодезинда, — скоро ты будешь невестой.

— Невестой, — может быть; женою, — никогда! — вскричала Ирис, задрожав от внезапного негодования. — Я знаю, маркиз Гундахар может устроить обряд бракосочетания без моего согласия, он может насильно потащить меня к алтарю и поставить рядом со своим сыном. Он задумал женить своего сына на наследнице ареморского престола — и он это сделает, не важно, при каких обстоятельствах. Я больше не вольна распоряжаться своей судьбой, но я остаюсь хозяйкой своему сердцу и… своему телу. Как бы я ни жаждала любви, как ни мечтала когда-то принадлежать любимому, но теперь я не взойду с ним на ложе, пусть он и назовёт меня своей женой…

— Священный обряд бракосочетания без взаимных обетов и с принуждением не имеет законной силы, — вставила Теодезинда, выслушав девушку.

— Для кого-то, может, и не имеет, — с грустной усмешкой отозвалась Ирис. — Но, насколько я знаю маркиза Гундахара, он не входит в число людей, свято чтящих законы и традиции. По крайней мере, в тех случаях, когда ему это невыгодно.

Ирис снова умолкла, но потом, будто вспомнив о чём-то важном и пока ускользавшем от её внимания, живо спросила:

— Скажи, няня, а с кем ты приехала? Кто позволил тебе навестить меня? Неужели сам маркиз?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Приехала с купцами, — просто ответила Теодезинда. — Если я захочу чего-нибудь, ты знаешь, — достигну любой ценой. Вот, захотела повидаться с тобой и приехала. Как я смогла попасть в эту башню? Ну, об этом узнаешь в своё время.

— Но как ты узнала, что меня похитил маркиз Гундахар и что искать меня следует в Тревии?

— И об этом я расскажу тебе позже, — загадочно улыбнулась Теодезинда. И неожиданно спросила: — Хочешь выйти отсюда?

— Выйти? — изумилась Ирис. — Сейчас? Вместе с тобой?.. Но как?..

Ничего не говоря в ответ, Теодезинда взяла девушку за руку и решительно увлекла за собой. Они тихонько спустились по винтовой лестнице — мимо застывших в неестественных позах стражей — и прошли позади огромной замковой кухни. Ирис не удержалась от любопытства и, замедлив шаг, заглянула в дверной проём. Картина, представшая перед её взором, была удивительна и так же необъяснима, как зрелище неподвижных, словно уснувших на ходу, стражников. Вся кухонная прислуга была точно скована во времени и пространстве: каждый человек замер на месте, застыл, подобно каменному изваянию, в момент выполнения каких-то действий. У женщин, ощипывавших и потрошивших птицу, руки замерли над куриными и утиными тушками; рубщик мяса застыл с занесённым над головой топором; девушки, нарезавшие овощи, превратились в статуи в то самое мгновение, когда сплетничали о приглянувшихся им рыцарях, — на их лицах сияли лукавые улыбки.

— Что здесь случилось? — удивилась Ирис, обращаясь к няне. — Это… какая-то магия?.. Они ведь оживут, правда?

— Не волнуйся, милая, — успокоила девушку Теодезинда. — Всё встанет на свои места, как только мы окажемся за пределами замка. Все эти люди даже не заметят ничего необычного: время замедлило свою поступь, но только не для них.

— Няня, ты… волшебница? — догадалась Ирис. — Но где ты этому научилась?

— Терпение, моя девочка, терпение! Я же тебе обещала всё рассказать в своё время! — отозвалась Теодезинда со смутной улыбкой, которая так красила её немолодое лицо, придавая ему загадочное очарование.

Спустя какое-то время беглянки очутились у замковых ворот, на подъёмном мосту, где в этот час суетились в своих заботах горожане и крестьяне из горных селений: слышались крики, хохот, брань; порою человеческие голоса заглушались ослиным рёвом, конским ржанием или грохотом тележек.

Женщины шли быстро, без остановок, ни на мгновение не замедляя шаг, хотя погони за ними пока не было. Наконец крепостные стены остались далеко позади, и теперь приходилось подниматься по крутым каменистым склонам, цепляясь руками за кусты. По дороге идти было опасно: со стороны замка путник выглядел на ней как на ладони. Небо темнело, опускалось всё ниже, нависало над горами рваным пологом грозовых туч. Когда и башни замка, и зубцы крепостной стены совсем исчезли из виду, Теодезинда предложила Ирис устроить короткий привал.

Беглянки как раз вышли на покрытое изумрудным мхом плато, поросшее жидкими кустиками вереска, и расположились у скопления валунов — от дороги их скрывала отвесная скала.

— Камни, камни… кругом только голые скалы и камни, — заговорила Ирис, переведя дыхание и озираясь. — Если бы ты знала, няня, как давно я мечтаю вернуться домой, в родную Фризию! Вдохнуть запах сосновой хвои, услышать шум набегающих на берег волн, ощутить на губах солёный вкус Холодного моря!.. Скажи, разве ты не тосковала по Туманным Пределам?

— Нет, поначалу не тосковала! — отозвалась Теодезинда и, сразу став задумчивой, повела дальше: — Мой новый муж окружил меня такой заботой и любовью, что я ни дня не жалела о том, что уехала в Аремор, покинув родину. В то время у меня было много друзей среди знати, богатые купцы с семействами посещали меня, жёны советников, разные чужестранцы. Было весело и спокойно… А как народ любил короля Фредебода! Он был не просто правителем, он был отцом страны, пока не женился на Розмунде, дочери Гослана Монсегюра… Она истерзала бы не только Фредебода, но и само государство. Король боялся и жены и тестя… Хвала Великой Троице Богов, старый граф ушёл из земной жизни до того, как в Ареморское королевство вторглись кочевники, иначе он довёл бы его до полного разорения! Король Фредебод сумел отразить нашествие лишь благодаря тому, что заключил союзы с правителями соседних стран. Среди них был и наш вождь Альбуен…

Теодезинда помолчала, а потом, быстро взглянув на задумавшуюся девушку, прибавила:

— Что бы ты ни думала о связи короля Фредебода с твоей матерью, знай: они любили друг друга.

Ирис не успела ответить ей — небо внезапно потряс удар такой силы, что обе женщины невольно вздрогнули. А в следующее мгновение на горы обрушился ливень.

— Нужно найти укрытие! — крикнула Теодезинда и, вставая, увлекла за собой девушку.

Дождь лил не переставая. Одежда на Ирис промокла насквозь, в башмаках хлюпала жидкая грязь, она пропитала и подол камизы, доходившей до щиколоток, и полы накидки.

Беглянки то и дело спотыкались о корни и камни, падали — влажная поверхность скал ускользала из-под ног — и вновь поднимались, торопясь спуститься к ущелью. Сквозь упругие дождевые струи, хлеставшие по лицу, Ирис с трудом разглядела небольшую травянистую полянку, на которой они очутились.

Прямо перед беглянками зияло чёрное отверстие пещеры.

Глава 26

Маркиз Гундахар не находил себе места от ярости, клокотавшей в груди; многодневное напряжение, усиленное злостью от неудач, становилось невыносимым. Он был вынужден признать, что не всё пошло по его плану и что его тщеславные замыслы встретили неожиданное препятствие. Впрочем, это было не так уж и важно. Многолетний опыт подсказывал ему, что любая ошибка в достижении цели — это лишь полезный урок и подготовка к настоящей, большой, игре. По мнению Гундахара, тот, кто верил, что способен завершить игру по плану от первой до последней буквы, и слепо следовал событиям, был обречён на гибель. Чёрный Вепрь считал непредсказуемость своей сильной стороной и был уверен, что она присуща немногим людям.

Наверное, поэтому его так удивил и вывел из себя поступок Ирис. Кто бы мог подумать, что девчонка, воспитанная монашенками в смирении и послушании, способна на побег?.. Маркиз ещё не успел прийти в себя от злого изумления, когда Адальрик заявил, что девушка отвергла его, как стража донесла о побеге заложницы. Никто толком не смог объяснить, как это случилось; только один стражник с трудом вспомнил, что накануне побега в башне каким-то чудом появилась богатая купчиха. Её пытались прогнать, но она разложила свой товар — горки разноцветных пряностей из далёких восточных стран — и их запахи, смешиваясь, загустили воздух. Этот крепкий острый аромат щекотал в носу, от него сильно слезились глаза и страшно кружилась голова. А потом… потом вдруг оказалось, что из башни исчезла не только купчиха, но и узница.

Гундахар не сомневался, что беглянки не уйдут далеко в горах, и тотчас выслал за ними своих лучших следопытов, — но тем не менее он испытывал тревогу. И находился под впечатлением дерзкого поступка Ирис. Всё-таки что-то от храброго решительного вождя Альбуена передалось его внучке. Но ведь: одно дело сбежать от похитителей в лесах родной Фризии, спасая свою жизнь от наёмного убийцы, и совсем другое — согласиться принять помощь от сомнительной незнакомки, да ещё отправиться вместе с ней в горы на ночь глядя.

После того, как следопыты вернулись в замок с пустыми руками (ливень смыл все следы беглянок), Чёрный Вепрь сгоряча едва не велел рубить им головы, но потом заставил себя успокоиться. Теперь главное — разобраться в сложившейся (к сожалению, не в его пользу) обстановке и избрать путь, по которому следует двигаться дальше. Прежде всего нужно принять сторону того, кто сильнее, у кого значительный перевес в войне, и привести тревских рыцарей под его знамёна. А всё остальное он сможет решить позже. И то, как поступить с Ирис, когда она окажется в его руках, тоже.

Когда в замок пришла весть о том, что королевская армия в первом же сражении нанесла войскам мятежных сеньоров, которых возглавили Бладаст Маконский и Розмунда, ощутимый удар, маркиз приказал герольдам трубить военный сбор.

В замковом дворе и за стенами крепости загремели трубы, застучали барабаны. Не только весь двор, но и башни, и бойницы, и кровли домов кишели народом. Цепляясь за вбитые в стену железные скобы факелов, за решётки и водосточные трубы, горожане висели на них, точно колбасные гирлянды в мясной лавке. Иные, те, кому повезло занять место на улице, приподнимались на цыпочках, вытягивали шеи, чтобы лучше видеть: никому не хотелось пропустить зрелище, которого в Тревии не видели уже больше семнадцати лет. В последний раз жители марки провожали своих рыцарей на войну, когда их призвал на помощь король Фредебод. Тогда в смертельной опасности оказался весь Аремор — нашествие кочевников, которые вторглись в земли королевства из Злодейской пустыни, угрожало гибелью всем феодам. Маркиз Гундахар, возглавивший тревских рыцарей, с честью выполнил свой долг вассала, однако, весть о больших потерях среди его воинов ужаснула Тревию. Когда стало ясно, что королевская армия под предводительством маршала Эберина Ормуа близка к победе, Чёрный Вепрь увёл своих уцелевших рыцарей домой и после этого больше не ввязывался ни в какие сражения. Впрочем, значительных войн с тех пор не велось: Фредебод заключил со своими соседями мирные соглашения, и все годы его правления Ареморское королевство наслаждалось спокойствием и процветанием.

Наконец распахнулись главные ворота крепости, опустился подъёмный мост, и по нему звонко зацокали копыта. Маркиз Гундахар, верхом на вороном коне, покидал свой суровый замок, затерянный среди горных вершин, упиравшихся в небо. Рыцари, оруженосцы, вельможи, — всего почти три сотни всадников, — сопровождали его под трепещущими на ветру зелёными знамёнами с изображением чёрного вепря. С крепостного вала простые горожанки махали им руками, дамы — кружевными платочками; некоторые шумно вздыхали и утирали слёзы.

Через несколько дней пути отряд тревских рыцарей появился у стен замка Бладаста Маконского, где был разбит лагерь короля Рихемира.

Здесь Чёрного Вепря радостно встретили сеньоры и неприветливо сам король. Гундахар сразу понял, в чём дело: ведь, если бы он выполнил тайное поручение короля, который отправил его в Фризию, то давно присоединился к нему. Скорее всего, шпионы Рихемира уже донесли ему, что Чёрный Вепрь не только пощадил бастарда Фредебода, но и удерживал девушку в своём замке заложницей. И ещё: что маркиз, королевский вассал, действовал заодно с графиней Монсегюр. Уже ни для кого не оставалось тайной, что племянника короля Фредебода и Розмунду никогда не связывала особая симпатия, а сейчас они и вовсе откровенно ненавидели друг друга. Эта ненависть стократно усилилась борьбой за ареморский престол, и привела противников к войне.

— А ведь ты меня бессовестно обманул! — начал свои обвинения Рихемир, после того как сеньоры, покинув королевский шатёр, оставили его наедине с маркизом. — Обманул как старого друга, и предал — как своего сюзерена. Не выполнив мой приказ, ты пренебрёг моими интересами. А это уже измена — измена королю! Думаешь, я не разгадал хитрый ход Розмунды — выкрасть внучку фризского вождя, чтобы сделать её заложницей и иметь влияние на фризов? Она с самого начала не была уверена, что вдвоём с Бладастом сумеет одолеть мою армию, и понимала, что с воинами вождя Альбуена надежд на успех у них всё-таки больше… Но ты, Гундахар! Как ты мог так поступить со мной? Чем она тебя опоила? Как случилось, что ты, блестящий пример для всего ареморского рыцарства, предпочёл эту скользкую гадину своему королю и другу?.. О, эта наглая тварь из змеиного гнезда Монсегюров ещё будет ползать у меня в ногах, будет целовать мои сапоги и в слезах умолять о пощаде!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Гундахар, услышав угрозы короля в сторону своей бывшей любовницы, невольно вздрогнул.

— Не следует забывать о том, что эта женщина была супругой вашего дяди, сир, и королевой Аремора, — сказал он в защиту Розмунды.

— Я не говорю, что её нужно казнить или до смерти замучить, — ответил Рихемир, при этом бросив на маркиза недовольный взгляд. — Пусть живёт! Но я больше не потерплю её присутствия ни в моём дворце, ни в Ареморе! Пусть уезжает в свой замок и сидит там тише мыши: я больше не желаю слышать ничего, что связано с родом Монсегюр!

Уловив сомнение в угрюмом лице Чёрного Вепря, король, чтобы успокоить его, поспешил подкрепить свои слова клятвой:

— Клянусь Священной Троицей Богов: кровь Розмунды не будет пролита! Я возьму её в плен, заставлю отречься от честолюбивых надежд, изгоню её из своего королевства, но жизнь ей сохраню!

Какие бы чувства ни испытывал Рихемир к маркизу-изменнику, какую бы ярость ни вызывал у него подлый поступок друга юности, в начавшейся войне ему дорога была любая помощь. И втайне он был очень рад тому, что тревы пришли, чтобы встать под его знамёна, а не на подмогу мятежникам. Его даже не волновал вопрос, по какой причине маркиз столь неожиданно переметнулся из лагеря Розмунды на его сторону.

И он сделал вид, что поверил объяснению Гундахара, когда тот с убедительным видом заявил:

— Я здесь, потому что Аремор в опасности. Я не сторонник междоусобицы, но в войне с мятежными сеньорами буду твёрдо стоять на вашей, сир, стороне. Разве я могу оставить своего короля одного в столь тяжёлое для страны время?

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

Видя, что король колеблется, хмурит лицо и как будто, не простив его измены, ищет новые обвинения, маркиз решительно повторил:

— Сир, я не могу вас теперь покинуть. То, что я снова стою перед вами как ваш покорный вассал, есть не что иное, как воля провидения.

Рихемир долго не отвечал. Когда же ответил, словно камень свалился с души Чёрного Вепря, дождавшегося наконец-то желанных слов.

Король и маркиз разошлись, внешне миролюбиво, как старые друзья, а внутренне — без доверия друг к другу. У Рихемира, впрочем, для этого было куда больше оснований. Хотя Гундахар тоже не забыл, что король и прежде не слишком доверял ему: человек, который напал на Ирис в лесу, был подослан Рихемиром на случай, если маркиз не выполнит поручение своего сюзерена.

На следующий день пёстрая, сияющая доспехами королевская армия начала осаду крепости, в которой укрывались, понеся большие потери в первом сражении, мятежники. Бладаст Маконский, опытный вояка, оставаясь под защитой крепостных укреплений, решил измотать Рихемира длительным сопротивлением и потом выскользнуть из окружения. Гундахар, не менее проницательный рыцарь, читал его мысли, как свои собственные, и вынужден был предпринять какой-то шаг, чтобы уничтожить главные силы мятежных сеньоров. Собрав военный совет, Чёрный Вепрь в кратких словах призвал короля действовать решительно, не давая противнику времени на передышку, и вскоре катапульты были придвинуты к стенам крепости.

Огненные стрелы, подобно роям больших злых ос, по единому приказу полетели в осаждённый город. То в одном месте, то в другом вспыхнули пожары. Воины союзников и жители крепости бросились гасить огненные снопы, взметнувшиеся в небо, которое очень скоро закрыли тяжёлые дымные тучи. Пользуясь смятением защитников крепости и паникой среди горожан, Чёрный Вепрь, которому король передал командование армией, приказал подкатить к воротам таран.

Раздался удар, подобный глухому удару грома — предвестнику ужасающей своей сокрушительной силой бури… потом ещё один, и ещё и ещё… Удары раскачиваемого бревна из громадной сосны сыпались всё чаще, бодрее, злее; стены содрогались, земля гудела, будто из неё рвались наружу неведомые мощные и сердитые духи. Вдруг послышался страшный треск — ворота не выдержали упорного натиска тарана…

Маркиз Гундахар, сверкая доспехами, в облаке пыли и дыма, устремился в крепость, увлекая за собой тревских рыцарей и воинов короля.

В эти минуты маркиз думал не о победе, которую он добыл для Рихемира, и даже не о собственной славе. Злорадное и почти сладостное чувство мести росло, как буря, и наполняло душу Гундахара. Он думал о своей попранной любви, об изменах коварной любовницы, о её чёрной неблагодарности. В предвкушении их встречи, когда он представлял Розмунду в унизительном для неё положении пленницы, сердце Чёрного Вепря билось сильно и радостно. Это и было для него настоящей победой: насладиться позором той, которую он когда-то любил, но которая предпочла ему неудачника Бладаста, графа Маконского.

Маркиз Гундахар летел на своём коне сквозь тучи дыма; полы его плаща, развевающиеся по ветру, полыхали зелёным пламенем, в котором металось ожившее изображение чёрного вепря. И хотя сражение на улицах города продолжалось, отовсюду уже неслись восторженные крики королевских воинов: «Победа! Победа!»…

Да, в тот день чаша весов склонилась в пользу короля Рихемира. И Бладаст и Розмунда поняли это.

Глава 27

Ночью у Эберина внезапно наступил кризис. Боль в ране была острее и мучительнее, чем прежде; жар, охвативший всё тело мужчины, — сильнее, и ему самому уже казалось, что он сгорит в этой неожиданной лихорадке. Наутро он проснулся хотя и слабый, но с ясной головой. Ансварт как и прежде хлопотал возле него, заставлял пить травяные настои и ещё какое-то целебное варево. Затем, оставив раненого отдыхать и набираться сил, старик вместе со своим псом отправился добывать еду.

Его не было весь день; не возвратился Ансварт и к вечеру, когда на горы обрушился ливень, и Эберин не на шутку встревожился, не случилось ли со стариком какой беды на охоте. Горы ведь не всегда благосклонны к людям, даже к тем, которые с ними дружат, и не всегда отвечают взаимностью на любовь. Ловушки в ущельях, оползни, да мало ли какие неприятности поджидают человека среди скал?..

Когда тревога и ожидание стали слишком тягостны, Эберин, надеясь, что сумеет помочь старику, решил отправиться на его поиски. Граф Ормуа не мог допустить, чтобы человек, который спас ему жизнь, погиб из-за того, что не дождался помощи.

Напрягая все мускулы тела, Эберин встал и, как в прошлый раз держась за стену, направился к выходу из пещеры. Ливень лил не переставая, и завеса из хлёстких упругих струй скрывала то, что творилось снаружи. А там непогода разыгралась так, будто начался всемирный потоп. Вода, обрушившаяся с неба на горы, гудела; воздух сотрясали удары грома.

Когда Эберин добрался наконец до выхода, раздался невероятно мощный удар, расколовший небо, и из этого раскола в землю ударила гигантская молния. Удар пришёлся на скалу, наполнив пещеру ужасающим грохотом. В то же мгновение на голову Эберина посыпалась каменная крошка, а потом на него рухнул отколовшийся обломок скалы…

— А вот и укрытие! — громким голосом, стараясь перекричать шум ливня, сказала Теодезинда. — Ирис, поторопись!

— Няня, постой! Кажется, я видела там человека! — отозвалась девушка, но сама тут же, без страха и колебаний, устремилась следом за Теодезиндой.

Войдя в пещеру, женщины огляделись по сторонам. Казавшаяся поначалу кромешной темнота отступила, и в слабом отблеске факела они увидели лежавшего под обломками мужчину. Не раздумывая ни мгновения, женщины принялись отбрасывать каменные осколки.

Теодезинда опустилась на колени рядом с мужчиной, наклонилась, осторожно ощупывая его голову, плечи, ноги.

— Что с ним? Он жив? — с тревогой спросила у неё Ирис, тоже склонившись к незнакомцу.

— Голова задета обломком камня, но, — хвала Великой Троице! — цела. — Теодезинда посмотрела на девушку и едва заметно улыбнулась. — Будет жить! Мужчина он крепкий и ещё молодой, так что быстро на ноги поставим!

Эберин дышал слабо, неровно и прерывисто, хотя в себя не приходил. Он словно забылся в тяжёлом, глубоком сне. Губы у него были стиснуты, пряди каштановых, с серебристыми нитями, волос, слипшиеся от крови, закрывали лицо.

Убедившись, что смертельной угрозы нет, Теодезинда убрала волосы с лица мужчины и принялась врачевать рану. Прежде всего она промыла её каким-то отваром, который нашла в пещере среди запасов Ансварта, а потом посыпала порошком из кожаного мешочка (такие мешочки во множестве висели у неё на поясе). Однако от порошка рана начала как будто ещё сильнее кровоточить. Теодезинда наложила на неё повязку, пропитанную какой-то мазью.

— В монастыре нам говорили, что знахарские средства от лукавого и что только молитвы и лекарства, семикратно освящённые Великой Троицей Богов, всегда действуют наверняка, — шёпотом заметила Ирис, внимательно наблюдавшая за няней.

— Я училась искусству врачевания у настоящей лесной колдуньи, старухи, столь древней, что она и сама не помнила свой возраст, — тоже тихим голосом ответила ей Теодезинда. — Она говорила, что врачевание травами и плодами, которые родит мать-земля, это не знахарство, а настоящая наука со своими законами… Ирис, милая, положись на меня и доверяй мне, как делала до этих пор. Самое большее, что мы можем сделать для раненого, — это остаться здесь, с ним, пока он не окрепнет. Ливень смыл наши следы, не оставив маркизу Гундахару ни малейшей надежды отыскать нас, и ещё… Знаешь, мне отчего-то кажется, что Чёрному Вепрю сейчас совсем не до нас…

Ирис молча кивнула, соглашаясь со словами няни, и перевела взгляд на незнакомца.

Его лицо было искажено болью, но и за этой болезненной гримасой проступали, словно скалы в тёмном ущелье, черты благородной мужественности и достоинства. Ирис долго изучала это лицо, привлекательное даже в страдании, и вдруг её охватило странное чувство. Ей показалось, что она где-то его уже видела, но где, не могла вспомнить.

Вдвоём с Теодезиндой они, намучившись с тяжёлым, неподвижным телом, перетащили раненого на соломенный тюфяк, который, как они догадались, служил ему постелью.

Тем временем ливень почти прекратился, шум дождевых струй стал едва слышным. Где-то в скальных нишах заворковали в своих гнёздах голуби, им вторили стрижи, обрадовавшиеся зарозовевшему в лучах восходящего солнца небу.

— Ну что ж, всем нам не мешало бы подкрепиться, а в этой пещере, как я поняла, съестных припасов не найти, — заявила Теодезинда, оглядевшись. — Зато я вижу здесь охотничьи снасти и слышу голоса птиц: я отправляюсь за дичью. А ты, Ирис, останешься присматривать за мессиром графом. Мне придётся поручить его твоим заботам…

— Графом? — удивлённо переспросила Ирис. — Так ты его знаешь, няня?

— Доводилось встречаться, — улыбнулась Теодезинда. И прибавила: — Это он настоял на том, чтобы продолжить поиски, когда другие уже были готовы поверить в твою гибель. Тайный голос сердца сказал ему, что ты жива.

Женщина подобрала с пола сеть, похожую на рыболовную, запаслась горстью каких-то семян и вышла из пещеры.

Эберину казалось, что он погрузился в сон, в тот сон, который зовут вечным. Повсюду царила глубокая, ничем не нарушаемая тишина. Но вот незнакомый нежный запах пахнул ему в лицо, чья-то тёплая ласковая ладонь коснулась его лба. И от этого прикосновения, от волнующего терпкого аромата, напоминавшего весеннее разнотравье, умытое дождём, у Эберина перехватило дыхание. Значит, он всё-таки не умер!

Эберин открыл глаза и увидел рядом с собой юную девушку: она исподлобья внимательно рассматривала его, а, встретив его взгляд, смущённо улыбнулась.

— Кто вы? — спросил Эберин и сделал попытку сесть на своей постели. Его лицо тотчас исказилось от стучащей молотом в виски головной боли.

— Вам ещё рано вставать. — Девушка принудила его снова лечь. — Больно? — спросила она и осторожно потрогала повязку на его голове.

— Рыцарям не принято жаловаться на боль от удара камнем. Впрочем, настоящие рыцари никогда ни на что не жалуются.

Эберин усмехнулся, выдержал паузу и, с теплотой в голосе и взгляде, прибавил:

— Благодарю вас, мадемуазель, за то, что нашли меня и спасли. Прежде я не слишком верил в магию и чудеса, но теперь мне кажется, что эти горы заколдованы: всякий раз, когда я попадаю здесь в беду, меня кто-то находит и спасает.

Их взгляды снова встретились — и Ирис вдруг вздрогнула. Точно молния проскочила между ними, и её ударило прямо в сердце. Карие глаза мужчины такого необыкновенного оттенка, что казались зелёными, на мгновение вспыхнули, и Ирис поняла, что и он испытал нечто подобное.

— Поблагодарите за это мою няню, когда она вернётся, — пробормотала девушка и, смутившись ещё сильнее, поспешно отвернулась. — Она ушла на охоту.

— Вашу няню?

— Это она вернула вас к жизни. Она — целительница.

После этих слов Ирис подала раненому чашку с горячим настоем. Эберин послушно выпил и почти сразу крепко уснул. А когда проснулся, головная боль прошла; он чувствовал себя обновлённым, родившимся заново и слабым, как дитя.

— Всё-таки вы мне не приснились, милая фея! — воскликнул Эберин, увидев девушку и не сдержав радости от новой встречи; глаза его оживились и весело заблестели.

Ирис по-прежнему сидела рядом с ним и лёгкими прикосновениями влажным лоскутом протирала его лицо. И вновь он ощутил тот особый запах, который издаёт молодое девичье тело, и чуть не задохнулся от нахлынувшего сладостного желания.

Правда, в этот раз девушка была не одна: чуть поодаль некая женщина ощипывала тушку дикого голубя.

Вероятно, это и есть целительница, о которой упоминала девушка, подумал Эберин. А внимательно разглядев женщину, удивлённо воскликнул:

— Теодезинда? Вот так встреча! Стало быть, это тебе я обязан спасением своей жизни? Но как ты здесь оказалась? Что привело тебя в Тревию?

— Я слышала твой разговор с Дваном, — начала отвечать Теодезинда, при этом не отрываясь от своего занятия. — Как только фризы покинули мой дом, чтобы отправиться в Аремор, я пошла по твоим следам. Ты же помнишь, граф, кто я такая и каким даром обладаю? Прорицателям дано увидеть и предугадать то, что скрыто от обычных людей. Провидение ведёт нас по пути, где настоящее пересекается с прошлым и будущим. А боги порой бывают так милостивы к нам, что позволяют даже вмешиваться в будущее, чтобы предотвратить беды, несущие гибель целым народам. Бывает, несчастье, случившееся с одним человеком, так или иначе влияет на судьбу целой страны. Твоя гибель, граф Эберин Ормуа, была бы невозместимой утратой для Аремора.

Эберин был из тех, кто верил, что незаменимых людей не существует, и всякий раз, когда речь заходила о его жизни, он лишь пренебрежительно усмехался. И теперь, выслушав ответ прорицательницы, граф не замедлил возразить:

— Ничего бы не случилось. Ничего непоправимого.

— Такие люди, как ты, Эберин, должны жить, а не умирать, — возразила ему Теодезинда, вскинув на него суровые глаза. — Ты нужен Аремору! Ты нужен тем людям, которые идут за правдой и хотят мира и благополучия в своей стране. Бессмысленная война, которую развязали тщеславные алчные вельможи, должна закончиться, иначе обескровленное Ареморское королевство станет лёгкой добычей для чужеземного врага. Помнишь, каким было пророчество, когда ты спросил меня о смертельной опасности для Аремора?

Эберин кивнул:

— На мой вопрос ты ответила, что это случится, когда король призовёт чужаков.

— Борьба вокруг престолонаследия раскручивается вовсю, — продолжала Теодезинда, — она стала причиной войны, от исхода которой зависит судьба королевства. Тем сеньорам, которые видят в Рихемире зло и которые не пожелали встать под его знамёна, следует объединиться и остановить его, пока не погибли тысячи мирных людей. Их единственной опорой сейчас можешь стать только ты, граф Эберин Ормуа, маршал короля Фредебода! Знай: перед тройственным алтарём я просила Великих Богов укрепить твой дух, ниспослать тебе силу и мужество, чтобы спасти Аремор от гибели и разрушения. Доверься зову своего сердца, как я доверилась видению, которое мне открыли боги, — и следуй своему предназначению!

— Моё предназначение… — задумчиво повторил Эберин. И потом, вспомнив что-то, вдруг спросил: — Если ты знала, что, кроме меня, больше некому возглавить сеньоров, которые не признали Рихемира своим королём, отчего молчала до этих пор? Отчего, услышав мой разговор с Дваном, не призвала меня возвращаться в Аремор, чтобы я смог собрать войска?

— Провидение ведёт нас к цели, но не всегда прямыми или короткими путями, — ответила Теодезинда со свойственной ей загадочной улыбкой. — Ты хотел найти внучку вождя Альбуена — и вот она, Ирис, перед тобой! Вы встретились, и это главное. Твой час настал, граф Эберин Ормуа! И разве ты не разглядел знак Судьбы?

Эберин в изумлении воззрился на прорицательницу. Он хотел спросить, откуда ей известно о таинственном голосе, поведавшем ему о некоем знаке Судьбы, но благоразумно промолчал. В конце концов, Теодезинда обладала даром провидения, и её проницательность имела объяснение. Но вот о знаке Судьбы он хотел бы узнать подробнее. Голос сказал ему, что он почувствует его сердцем… Могло ли оказаться знаком Судьбы странное беспокойство, охватившее его с того момента, как он увидел Ирис, и не отпускавшее его даже теперь, когда он как будто свыкся с её присутствием?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Но свыкся ли?.. Эберин чувствовал, что с ним творится неладное. Он вдруг усомнился в своей твёрдой воле, в своих собственных силах. Тем не менее он противился мысли, что его сомнения связаны с Ирис, видя в ней не очаровательную молодую женщину, а скорее дар, ниспосланный судьбой. Если Ирис была знаком Судьбы, то ему следовало бы удержаться от этого неожиданного соблазна: ведь она — наследница короля Фредебода и его будущая королева. Он сделает всё, чтобы возвести её на престол Аремора, и затем будет служить ей, как преданный вассал…

Когда Эберин принимал из рук девушки чашу с целебным питьём, то вдруг подумал, что готов поцеловать её, и тут же рассердился, отгоняя мятежные мысли. Он сделал последний глоток и, перед тем как уснуть, спросил, не встречала ли Теодезинда во время охоты старика с собакой. И снова прорицательнице удалось удивить его, когда он услышал её ответ: «Ансварт — хозяин этих гор, дух ущелий, пещер и гротов. Не тревожься о нём: здесь он везде у себя дома»…

Наутро Эберин всё ещё выглядел утомлённым, но рана на голове, как и ссадины на лице, начала подсыхать и затягиваться коркой. Он сумел встать с постели и, шатаясь, выйти из пещеры.

На фоне голубого неба в рассветных лучах багровели вершины гор. Воздух после ливня казался звонким, хрустальным; остро пахло мхами и мокрым камнем.

— Рада видеть тебя на ногах, мессир граф, — радостно приветствовала Эберина прорицательница. — Как ты себя чувствуешь?

— Немного дрожат ноги, а в остальном — хоть сейчас в битву! — бодро отозвался Эберин, но тут слабость на мгновение качнула его в сторону.

Ирис, которая сидела у костра, вскочила на ноги и помогла ему опуститься на бревно. И Эберин, помимо своей воли, улучил момент и как будто случайно прижался щекой к её щеке. Ирис ничем не выдала своего возмущения, и граф успокоился, решив, что девушка не заметила его уловки. Зато его самого прикосновение к тёплой нежной коже заставило на время забыть обо всех своих ранах.

Усевшись на бревне, рядом с Ирис, Эберин скосил глаза на её изящные щиколотки. Затем, сделав над собой усилие, перевёл взгляд на пламя костра.

На огне кипел котелок, в котором вместе с кусками мяса варились какие-то странные плоды и коренья. Теодезинда продолжала суетиться у костра: готовила съестные запасы, заворачивала их в сухие листья и перевязывала травой.

— Мы куда-то собираемся? — наконец спросил Эберин.

— Да.

— Куда?

— В долину Брасиды. — Голос Теодезинды звучал решительно. — Там нас ждут фризы во главе с вождём Альбуеном и остатки разбитых войск союзников. Туда мастер-приор Тарсис ведёт сеньоров, готовых сражаться за истинную наследницу ареморского престола. Там мы дадим бой армии Рихемира…

— Может, сначала всё же стоило бы попробовать с ним договориться? — высказал своё мнение Эберин, вспомнив о своей находке в монастырском архиве.

— Ты благороден и честен, граф Ормуа, — отозвалась Теодезинда с тихим вздохом, — такой же честности ты ищешь в других людях. Ты ищешь справедливости…

И потом прибавила с горькой усмешкой:

— Но ты заблуждаешься насчёт Рихемира: он не станет слушать тебя.

Глава 28

Ареморские сеньоры, присягнувшие Рихемиру в день его восшествия на престол, поздравляли его с победой. Все знали, что мятеж союзников, которых возглавили Бладаст Маконский и Розмунда, подавил Чёрный Вепрь, тем не менее лавры победителя достались королю.

Разгневанный король в отмщение за измену и бунт отдал замок господина Маконы на разграбление своим сеньорам и их солдатам. Жители замка, кто мог, спасались бегством в деревни или леса соседней Вальдоны. Среди тех, кто успел оставить крепость до того, как в неё ворвались солдаты королевской армии, были также граф Бладаст и графиня Монсегюр. Ходили слухи, будто главари мятежа бежали, облачившись в монашеские рясы.

В первую же ночь после падения Маконской крепости — оплота мятежных вассалов в замке было устроено грандиозное пиршество.

Солдаты притащили всё, что нашли в кладовых замка: куски вяленого окорока, колбасы, круги сыра, сушёную рыбу, мочёные яблоки, солёные грибы, пшеничный и ржаной хлеб; из разграбленного погребка графа Бладаста выкатили несколько бочек вина. Всеми овладело разнузданное веселье.

Рихемир восседал за столом, в тяжёлой мантии из пурпурного бархата, с венком из золотых листьев лавра на голове, держа в руках священный скипетр, некогда принадлежавший королю Клодину. Высокомерно поглядывая на перепившихся буйствующих сеньоров, Рихемир втайне упивался своим долгожданным могуществом.