Аномалия
Сергей БРЭЙН

№ 14 (992) 2015


Совершай каждый поступок так,

как если бы он был последним в твоей жизни.

Марк Аврелий

1.

«Люди склонны к жалобам на мироустройство, но знали бы все эти печалящиеся неудачники, как много порой требуется усилий, чтобы мир был устроен именно так!» — думал Ксавье, глядя на разбитую официантом чашку кофе.

В уютном придорожном ресторанчике он назначил встречу заезжему корреспонденту Палмеру из мелкой столичной газетёнки. Снег падал легко и непринуждённо, и на несколько долгих мгновений Ксавье поверил, что ему, снегу, это и действительно ничего не стоит.

— Вы спрашиваете, приходилось ли ему убивать? Безусловно, ведь у него пятеро собственных сыновей и три приёмных дочери! — выныривая из омута размышлений, промолвил Ксавье.

Сквозь витрину, обрамлённую рождественскими мотивами, они наблюдали за Кольтом-воспитателем — несогбенным стариком, увешанным гроздьями детей. Плетень детского сада придавал этой картине ажурность, идиллический вид особой беззаботности.

«Неужели это всё произошло здесь, неужели они не понимают опасности? — в ужасе думал корреспондент. — Ведь здесь уже погибли Клеренси из «Таймс» и Войчек из «Ивнинг стар», но никакого расследования не было даже предпринято!»

— А если бы он был обычным учителем или ветеринаром? Ладно, бес с вами, он и работает учителем и ветеринаром. И после всего, что он здесь натворил, вы полагаете, его боятся? Да, страшно боятся. Но ещё больше — любят. — Ксавье дёрнул челюстью вбок, словно пытался добавить весомости произнесённому.

— Как же это возможно, я слышал, что убийства…

— Молодой человек, позвольте мне кое-что прояснить. Вы приезжаете сюда, суёте нос в чужие судьбы, прикрепляете ярлыки к поступкам. А сами-то вы готовы к поступкам?

— Но причём здесь я? — Палмер недоумённо перевёл взгляд на Ксавье.

На мгновение ему показалось, что его взгляд потянул за собой снежную пелену, и сквозь неё он увидел ресторанную утварь и своего собеседника словно вмороженными в бесконечное пространство леденящего выбора.

— Вот именно, Палмер, вот именно. Человечество не устаёт прибегать к этому трюку. Опросите всех уголовников мира, и вы услышите миллионнократное «причём здесь я?». Но, понимаете ли, друг мой, мы рождены в тончайшем кружеве сплетений причин и следствий, увязывающим нас с мириадами проявлений бытия. Поэтому только готовность к поступку возвышает вас над животной участью быть инертной деталью мира.

— Но, Ксавье, ведь я даже не понимаю о чём речь! Моя предшествующая жизнь никак не связана с предстоящим репортажем.

— Вот именно, Палмер, вот именно. У вас редчайшая возможность осознать свою готовность к поступку вне всякого контекста. Вот прислушайтесь: сейчас среда, двадцатое декабря, идёт снег — и для этого вам нет надобности что-либо делать, и этот день остаётся мимолётным звеном в бесконечной хронологической цепи. Но стоит вам совершить Поступок — и человечество вдыхает этот день в свою духовную плоть, оно вплетает его в Историю, как в великую биографию всего содеянного!

— Но.

— И никаких «но». Я уловил осуждающую интонацию в вашем голосе и не требую ответа, просто призываю вас подумать. А пока скажу, что разрешение на интервью получил, так что ответственность за то, что вы можете напечатать, а что — нет, теперь целиком на вас.

На такую удачу Палмер и не надеялся. До него были всего два случая, когда подобные биографии разрешалось раскрывать.

— Да-да, об Аномалии долго запрещали упоминать, но теперь, когда её удалось локализовать, считается, что всё под контролем.

— Значит, это не слухи, и Кольт действительно работал над Аномалией?

— Это как сказать — работали вообще-то другие.

Ксавье посмотрел на часы и задумался, есть ли шанс рассказать всю историю лаконично — к обеду его уже ждали в префектуре. Сложность заключалась в том, что у этой истории имелись два начала — ведь для самого Кольта его служба в Галактической Детекции началась с того, что его вышвырнули из Академии за неуспеваемость. Причин здесь была тьма: он присматривал за детьми Кэрриджа, попавшего в больницу, и за его же заболевшей псиной, поддерживал гуманитарную миссию Зелёных, участвовал в миссионерских разработках для дальних планет. В общем, причина была в том, что он был хорошим человеком, добрым и безотказным. Он полагал, что о нём забыли — и о нём действительно забыли. Когда же открыли дальние галактические горизонты и потребовалось необозримое количество клерков для массовой обработки документации, вспомнили обо всех, кто, казалось, навсегда канул в недрах Департамента. Так он и сидел, перебирая бумаги, — хороший человек на бесполезной работе. К работе над Аномалией он не имел никакого отношения. Ксавье затронул и историю самой катастрофы. До сих пор астрономы не готовы ответить, когда возникла Аномалия.

Впервые её обнаружил лейтенант Клементино в обычном рейде планетарного патруля у малой планеты Дензери — телескоп «Мерсенн» зафиксировал необъяснимый орбитальный дрейф этого небесного тела. Клементино ещё чудовищно повезло, что эффект сказывался в малых временных масштабах. Когда отказало управление звездолёта, он был на капитанском мостике и собирался надкусить искусственное яблоко, выращенное в его знаменитой на весь флот оранжерее. Клементино ощутил невыносимое жжение в кисти, отшвырнул яблоко на панель управления, звездолёт резко развернулся и нырнул на миллионы километров обратно по траектории. Но Клементино был не из робких. Он заметил, что все процессы на корабле протекают словно в какой-то нерешительности: рукоятки сопротивлялись нажатию, переключатели срабатывали ещё до прикосновения к ним. Чем дальше корабль удалялся от этой странной западни, тем увереннее себя чувствовали обычные физические явления. Так что, проведя оперативное совещание с Центром, Клементино вновь пошёл в атаку. Он обнаружил верхнюю границу управляемости звездолёта, включил все приёмники, детекторы, датчики, линии связи с Центром и приступил к наблюдениям. Первое, что экипаж увидел на экранах, была огромная скала на Дензери, оторвавшаяся от подножия и рухнувшая в океан в нескольких километрах севернее. Через несколько минут прямо по курсу корабля возник астероид — но сканограмма окрестностей не выявила никаких траекторий, по которым он мог бы оказаться здесь, он просто возник из ничего. Астероид летел прямо на них. И вновь, покидая это гибельное место, Клементино попытался изменить динамику двигателей, почувствовал знакомое нарастание тяги при развороте, но внезапно весь корабль словно подняло на гигантской волне и выбросило далеко за пределы адской зоны.

Неизвестно, долго бы ещё соображал Клементино, но в последний момент его руки взмыли вверх против его желания, проделали несколько замысловатых рубленых жестов и вновь рухнули вдоль тела, навсегда решив для своего владельца вопрос о свободе воли в ортодоксальном ключе. И вот тогда он, наконец, сообразил, что попал в область аномальной каузальности — нарушенной причинно-следственной связи.

Уже следующая посланная миссия — «Гэлэкси» — погибла полностью, поскольку за те месяцы, что потребовались на её подготовку, аномальная зона разрослась в тысячи раз, и её граница поглотила ничего не ожидающий корабль. Именно тогда впервые задумались о создании каузального патруля. Наивные, они и не предполагали, что придётся не просто создавать несколько боевых единиц, но задействовать весь звёздный десант.

Это были золотые времена для научно-исследовательской шатии, ринувшейся на технологический абордаж катастрофы. Ещё бы, ведь весь бюджет Департамента был разделён между ними и военными!

Разрабатывались спиральные детекторы, выявляющие приближение Аномалии, дальнобойные гибернаторы, подавляющие причинное расслоение, но катастрофа близилась: Солнечная система была уже недалеко от разрастающейся бездны. Успешное оружие чуть не запоздало со своим изобретением: это были магнитокаузаторы, благодаря которым стало возможным подтягивать следствие к породившей его причине. К сожалению, сначала у них недоставало мощности. В тот год огромный язык Аномалии полоснул Солнечную систему до Марса: за несколько минут была разрушена миллиардолетняя гравитационная картина — один из спутников Юпитера исчез в мгновение ока, и галактическая гвардия четыре месяца нагнетала гравитацию приборами, до тех пор, пока на место исчезнувшего спутника не пригнали несколько крупных астероидов.

Пока изобрели широкополосный магнитокаузатор, прошло десять лет — и ещё десять лет выравнивали разрушенные области в заселённых мирах. Именно тогда теоретики предсказали, что закрыть Аномалию невозможно — её можно только локализовать. Звёздные войска боролись с каузальностью уже на внешней границе, необходимо было срочно выделить место со сложным ландшафтом для остаточной части Аномалии.

Всё шло строго по расчётам, операция завершалась на орбите Юпитера, но один из солнечных парусников вошёл в область действия Аномалии. Неизвестно, как сработала автоматика, но на огромной территории Аномалия стала закрываться. Капитану парусника было необходимо срочно выбрать одно из трёх мест для заземления этого всепожирающего зева, и он выбрал самую захолустную местность во Вселенной — наше поселение.

Паника длилась недолго — позиционирование прошло точно по границам городка, и за прошедшие годы Аномалия не сместилась ни на дюйм. Иногда здесь происходили необъяснимые вещи, но к чудесам человек привыкает так же быстро, как и к сложностям.

Прошли три года, и только этого времени хватило, чтобы аналитики построили, наконец, теорию, объяснившую случившийся природный катаклизм. Цели этого проекта были сугубо научными — в конце концов, проблем Аномалия теперь практически не доставляла, а погибших в этой катастрофе уже не вернёшь.

Модель тут же похоронили бы в архивах, но нашёлся один фанатик, просчитавший все последствия одной из маловероятных причинно-следственных траекторий: уравнения говорили, что, так или иначе, локализация изредка будет нарушаться — не чаще раза в год, и тогда во внешнем мире будут происходить масштабные трагедии. Первая из них случилась через полгода после этого доклада. Правительству удалось списать взрыв на терроризм. Но за доклад и за докладчика взялись уже серьёзно.

Быстро вычислили следующий прецедент — им оказался выход из строя одной из самых больших атомных станций планеты — с вероятной гибелью двадцати миллионов человек. Эксперт трассировал событие по уравнениям и выяснил, что помешать ему может только смерть семерых человек в области Аномалии. Конечно, никто не стал ничего публиковать. Спецслужбы решили, что цена спасения им вполне подходит — их же всегда в качестве расходного материала больше устраивают люди. Но когда стали искать исполнителя — выяснилось, что его нет. Никто не соглашался. Никто не соглашался из тех, кто имел допуск к такого рода секретам.

Были разосланы тайные циркуляры по возможным психологическим характеристикам претендента, и случилось так, что упившийся начальник одного из спецотделов в поезде проболтался о сложных поисках своему случайному попутчику — им был Кольт.

На следующий день Кольт послал запрос в Департамент, с соблюдением всех формальностей, — он предложил свою кандидатуру. Его мотали по всем инстанциям — что да как, но он молчал и упрямо предлагал себя. Сколько его не спрашивали о его мотивах убить семерых незнакомцев, он неизменно отвечал одно и то же: «Я слишком люблю людей. Двадцать миллионов жизней стоят того».

Время поджимало, и в результате его все-таки прислали в город. В тот же день он переехал к нам и ещё до вечера устранил указанных диаграммой людей, предотвратив теракт.

Впоследствии он осуществлял и другие убийства, пожары, взрывы. Тяжёлая это жизнь, ведь он убил в этом городке и лучшего воспитателя, и лучшего врача, и лучшего инженера.

Палмер встрепенулся, с усилием сжал плечи, покрутил головой.

— И когда же произошло последнее убийство?

— Ровно год назад, — услышал он глубокий, полный печали и одиночества голос.

Палмер обернулся — в грудь ему упёрлась двустволка. Кольт-воспитатель выглядел хмуро и сосредоточенно.

— Подождите, что вы имеете в виду… Так это… — Он резко повернулся к Ксавье. — Так это вы написали главному редактору запрос на интервью? Вы инициировали эту поездку в своих низменных целях, вам нужна была жертва?

— Жертва нужна не нам, она нужна Аномалии, — ответил Ксавье. — Вы же понимаете, все достойные люди у нас уже послужили расплатой за ваше беззаботное существование.

— Скажите-ка, друг мой, — неожиданно добавил он, — у вас есть дети?

— Трое, — с дрожью в голосе ответил Палмер.

— Тогда вы точно знаете цену детской жизни. — Он помолчал. — Через восемь часов произойдёт землетрясение в Оклахоме. Погибнут восемьсот школьников, и двести пятьдесят детей будут погребены под завалами детского сада. Или трое ваших детей потеряют отца. Помните, я спросил вас, готовы ли вы к поступкам? Так каков ваш выбор? ТМ

Загрузка...