Клодиус Бомбарнак

ГЛАВА XXIV

От Ланьчжоу дорога идет по хорошо возделанной местности, обильно орошаемой реками, но такой холмистой, что должна все время кружить и огибать препятствия. Здесь нередко встречаются инженерные сооружения — мосты и виадуки. Многие из них — деревянные, и у пассажиров поневоле замирает сердце, когда дощатый настил прогибается под тяжестью поезда. Не следует забывать, что мы в Поднебесной империи, где даже несколько тысяч жертв железнодорожных катастроф составили бы ничтожнейший процент от четырехсотмиллионного населения.

— К тому же, — говорит Пан Шао, — Сын Неба сам никогда не ездит по железной дороге.

Тем лучше для него!

На сравнительно небольшом участке рельсовый путь тянется вдоль Великой стены, повторяя ее прихотливые изгибы. От этой колоссальной рукотворной преграды, возведенной некогда на границе Китая и Монголии, остались только глыбы гранита и красноватого кварца, служившие ей фундаментом; кирпичные террасы с парапетами неодинаковой высоты; старые пушки, изъеденные ржавчиной и обросшие мхом; а также квадратные сторожевые башни с уцелевшими кое-где зубцами. Непрерывная куртина[101] поднимается к облакам, спускается в долины, изгибается, выпрямляется, исчезает вдали, сливаясь с неровностями почвы.

В шесть часов вечера — получасовая остановка в Тяньшуе. Успеваю заметить лишь несколько высоких пагод. В десять часов мы прибываем в Сиань, где стоим сорок пять минут. Было темно, и я ничего не смог разглядеть.

Понадобилась целая ночь на трехсоткилометровый перегон от этого города до Шаньсяня.

Думаю, что лондонцам вполне бы могло показаться, что в Шаньсяне они как у себя дома. Надо полагать, что у миссис Эфринель сложилось именно такое впечатление. Правда, здесь нет ни Стрэнда[102] с его невообразимой сутолокой, скоплением пешеходов и экипажей, ни Темзы с бесконечными вереницами барж и паровых судов. Но мы очутились в такой плотной завесе тумана, что невозможно было разглядеть ни пагод, ни домов.

Туман держался весь день, и это немало затрудняло движение. Но китайские машинисты хорошо знают свое дело. Их внимательность, старание и сноровка могут быть поставлены в пример машинистам западноевропейских дорог.

Какой тоскливый день! Сколько строк репортерской хроники пропало из-за тумана! Вот уж действительно не повезло нам на подступах к Тяньцзиню! Я не видел ни ущелий, ни оврагов, среди которых вьется колея. В непроглядной мгле мы проехали двести тридцать километров и в десять часов вечера достигли большой станции Тайюань.

С наступлением вечера туман рассеялся, но не успели мы порадоваться, как опустилась ночь.

Выхожу на вокзал, чтобы купить в буфете несколько пирожков и бутылку вина. Хочу нанести Кинко последний визит. Мы выпьем за его здоровье и за будущее счастье с хорошенькой румынкой.

Фарускиар и Гангир чинно прохаживаются по платформе. На этот раз их внимание привлекает не вагон с сокровищами, а головной багажный. Почему-то они разглядывают его с особенным любопытством.

Уж не подозревают ли что?.. Нет, монголы наблюдают за машинистом, кочегаром и двумя молодыми китайцами, только что принявшими состав. Быть может, господина Фарускиара интересуют люди, которым доверена транспортировка императорской казны, а вместе с нею и добрая сотня человеческих жизней?

Дается сигнал к отправлению. Ровно в полночь мы покидаем Тайюань.

Ночь выдалась темная — ни луны, ни звезд. В нижних слоях атмосферы клубятся тучи.

Радуюсь, что легко будет пробраться в багажный вагон. Вряд ли кто заметит.

Мои размышления прерывает Попов:

— Вы еще не легли спать, господин Бомбарнак?

— Собираюсь. Из-за тумана пришлось весь день просидеть в душном вагоне. Захотелось немножко подышать свежим воздухом. А где будет следующая остановка?

— В Шоуяне. Не доезжая этой станции — разъезд, откуда отходит Нанкинская линия.

— Покойной ночи, господин Попов,

— Покойной ночи, господин Бомбарнак!

И вот я опять один.

Решаю прогуляться по всему поезду. На минуту останавливаюсь на площадке перед вагоном с сокровищами. Все пассажиры, кроме китайских жандармов, видят последние сны — последние, разумеется, на Великом Трансазиатском пути.

Возвращаюсь обратно. Начальник поезда, кажется, крепко спит.

Отворив дверь багажного вагона, проскальзываю внутрь и легким покашливанием даю знать Кинко о своем приходе.

Стенка ящика раздвигается, загорается лампочка.

В обмен на пирожки и бутылку вина получаю благодарности и, как было задумано, пью с моим славным румыном за здоровье Зинки Клорк. Завтра я с ней непременно познакомлюсь.

Без десяти час. Через несколько минут мы минуем разъезд. Нанкинскую линию еще только начали прокладывать. Она обрывается на пятом или шестом километре, где строится сейчас виадук. Пан Шао говорил мне, что это будет самое большое сооружение в долине Чжу. Китайские инженеры успели пока что возвести опорные столбы, высотою около ста футов. В месте соединения Нанкинской ветки с Великой Трансазиатской магистралью установлена уже стрелка, позволяющая перегонять поезда на новую линию. Через три-четыре месяца ее собираются закончить.

Чтобы не быть застигнутым врасплох во время стоянки, прощаюсь с Кинко, иду к выходу и вдруг слышу на задней площадке шаги.

— Берегите, Кинко! — говорю я вполголоса.

Лампа сейчас же гаснет; мы оба замираем.

— Створка, задвиньте створку, — напоминаю румыну.

Он закрывает ящик.

Конечно, это Попов, больше некому. Что он подумает, если застанет меня здесь?

Однажды я уже прятался между тюками, когда в первый раз явился в багажный вагон. Ну что ж, спрячусь еще разок, за ящиками Фулька Эфринеля, даже при свете фонаря, он не заметит меня.

Но это не Попов!

Ба! Да тут не один человек, а несколько! Вот они пробираются через вагон, отворяют дверь и выходят на переднюю площадку…

Это пассажиры, можноне сомневаться, но только зачем они здесь… и в такой час?

Попробую разузнать! Если предчувствие не обманывает меня, эти люди что-то затевают…

Осторожно подхожу к передней стенке вагона, прислушиваюсь. Несмотря на грохот поезда, голоса звучат довольно внятно.

Тысяча и десять тысяч чертей! Да ведь это Фарускиар разговаривает по-русски с Гангиром. Он, он, я не ошибаюсь!.. И с ними четыре монгола… Что им здесь понадобилось? Почему они собрались на площадке перед тендером? О чем совещаются?

Слышу почти каждое слово.

— Скоро мы будем у разъезда?

— Через несколько минут.

— И можно быть уверенным, что у стрелки дежурит Кардек?

— Да, так мы условились.

Условились? О чем, с кем, и кто такой этот Кардек?

Разговор продолжается.

— Нужно подождать, пока не покажется сигнал, — говорит Фарускиар.

— Зеленый огонь? — спрашивает Гангир.

— Да, он будет означать, что стрелка переведена.

Не схожу ли я с ума? Не снится ли все это? О какой стрелке они говорят?

Проходит полминуты. Собираюсь с мыслями. Надо скорее предупредить Попова.

— Сигнал!.. Вот зеленый сигнал!

Возглас Гангира приковывает меня к месту.

— Это значит, что поезд будет пущен по Нанкинской ветке, — подтверждает Фарускиар.

По Нанкинской ветке!.. Но мы все тогда погибнем!.. В пяти километрах — долина Чжоу, где строится виадук. Следовательно, поезд несется в пропасть…

Да, не напрасны были подозрения майора Нольтица! Он не обманулся насчет великолепного Фарускиара! Директор правления Великой Трансазиатской магистрали — отъявленный злодей, который втерся в доверие компании лишь за тем, чтобы выждать подходящий случай и подготовить внезапный удар. Случай представился, когда на горизонте стали маячить миллионы китайского императора. И если Фарускиар защищал от шайки Ки Цзана сокровища Сына Неба, то только потому, что сам позарился на добычу. Нападение бандитов на поезд расстраивало его преступные планы. Вот почему он так храбро сражался! Вот из-за чего он рисковал жизнью и вел себя как герой! А ты, бедняжка Клодиус, оказался настоящим болваном! Еще раз быть одураченным, снова плюхнуться в лужу… Ну и осел!..

Прежде всего надо помешать злодеям исполнить гнусный замысел. Надо спасти поезд, несущийся на всех парах к недостроенному виадуку. Надо спасти пассажиров от ужасной катастрофы. На сокровища, которыми хотят овладеть злоумышленники, мне наплевать, как на старую хронику. Ведь дело идет о жизни многих людей и о моем собственном спасении!..

Хочу побежать к Попову — и не могу сдвинуться с места. Ноги словно свинцом налились. Голова отяжелела.

Неужели мы катимся в бездну? А может быть, я и в самом деле схожу с ума? Ведь Фарускиар и его сообщники тоже разделят нашу участь и погибнут вместе с нами…

В эту минуту со стороны паровоза раздаются крики, крики людей, которых убивают… Нет сомнения! Машиниста и кочегара зарезали. Я чувствую, как поезд сбавляет скорость.

Теперь все понятно: один из бандитов умеет управлять локомотивом. Замедление хода позволит им всем соскочить на полотно и избежать катастрофы.

Наконец мне удается побороть оцепенение. Шатаясь, как пьяный, едва добираюсь до ящика Кинко и сообщаю ему в нескольких словах о случившемся.

— Мы пропали! — восклицаю я в отчаянии.

— А может быть, и нет. — Он стремглав выбегает из вагона и лезет на тендер.

— Идите! Идите сюда! Скорее!

Не помню, как мне это удалось, но уже через несколько секунд я оказываюсь рядом с ним в паровозной будке. Ноги скользят в крови — в крови машиниста и кочегара, сброшенных на путь.

Фарускиар и его сообщники исчезли. Но прежде, чем убежать, один из них отпустил тормоза, усилил подачу пара, набил топку углем, и теперь поезд мчится с чудовищной скоростью.

Еще несколько минут, и мы поравняемся с виадуком в долине Чжу.

Кинко не теряет самообладания и мужества. Но — увы! — он не знает, как обращаться с регулятором, как отключить подачу пара, как перевести тормоза.

— Нужно сказать Попову! — говорю я.

— Нет, медлить нельзя! Осталось одно средство.

— Какое?

— Усилить огонь, — спокойно отвечает Кинко, — закрыть все клапаны, взорвать локомотив…

— Неужели только это отчаянное средство может остановить поезд, прежде чем он достигнет виадука и сорвется в пропасть?

Кинко энергично подбрасывает в топку уголь лопату за лопатой.

Давление увеличивается, котел бурлит, пар со свистом вырывается из клапанов. Скорость резко возрастает — уже больше ста километров.

— Скажите всем, чтобы скорее бежали в задние вагоны! — кричит мне Кинко.

— А вы сами?

— Торопитесь, торопитесь, время не ждет!

Он изо всех сил налегает на рычаги, закрывая клапаны и отдушины.

— Прочь, прочь отсюда! — приказывает мне румын.

Мгновенно слезаю с тендера, пробегаю через багажный вагон, бужу Попова и кричу не своим голосом:

— Назад!.. Все назад!..

Проснувшиеся пассажиры толпятся в проходах, устремляясь в задние вагоны…

Вдруг раздается ужасающий взрыв, за которым следует резкий толчок.

На какое-то мгновение поезд замирает, а потом, увлекаемый силой энерции, продолжает катиться вперед, проходит еще с полкилометра и останавливается…

Попов, майор, Катерна, я и большинство пассажиров — все мы тотчас же спрыгиваем на полотно.

В темноте перед нами смутно рисуются строительные леса и очертания мостовых опор, поставленных для будущего виадука в долине Чжу.

Еще каких-нибудь двести шагов, и поезд Великой Трансазиатской магистрали был бы поглощен бездной.