Клинки императора

9

Святилище Хала, Владыки Тьмы, покровителя всех, кто обитает в тени, не было храмом. Это был огромный гробовой дуб, распростерший на добрую четверть акра свои корявые черные ветви, похожие на узловатые, скрюченные артритом пальцы, цепляющиеся за небеса. С каждой ветви, с каждого сучка дуба свисали летучие мыши, настолько плотно друг к другу, что, когда Валин впервые увидел дерево, он принял их за тяжелую черную листву – десятки тысяч летучих мышей, плотно завернувшихся в свои крылья в молчаливом ожидании ночи. Когда опустится тьма, они взмоют в небо мельтешащим, мечущимся безмолвным роем, оставив после себя голые, словно кости, ветви. Даже летом на гробовике не было листьев – летучие мыши действительно заменяли ему листву. Когда они перед рассветом возвращались на свои насесты, кровь, капающая с их клыков, просачивалась в плотную землю между корнями, питая дерево. В отличие от своих собратьев, этот гробовик не нуждался в солнечном свете.

Валину довелось в ходе своего обучения видеть и другие гробовые дубы – они встречались редко, но росли по всему Эридройскому континенту, – однако это дерево, взгромоздившееся на склон невысокого холма над Гнездом, намного превосходило размерами все, которые ему попадались. Внизу, среди складских построек, спальных корпусов и тренировочных площадок, кеттрал возвели также несколько небольших храмов, посвященных некоторым из молодых богов – богу храбрости Хекету, богу боли Мешкенту. Они устроили даже маленькое каменное святилище Кевераа, в надежде, что Повелительница Страха не станет трогать тех, кто ей поклоняется. Однако именно здесь, у подножия древнего гробовика, кеттрал возносили свои самые преданные молитвы. Храбрость и боль – это все, конечно, хорошо, но лишь темнота укрывала солдат, когда они летели на задание, пристегнутые к своим птицам, темнота окутывала их, когда они убивали врагов, и темнота плащом застилала их отступление, когда они растворялись в ночи.

До каждого задания и по возвращении с него солдаты оставляли под дубом свою жертву. Здесь не было монет и драгоценностей, наваленных между корнями, не было свечей и дорогого шелка. Кеттрал знали, что нужно дереву для выживания. Год за годом Валин смотрел, как они цепочкой поднимаются по узкой извилистой тропке, вытоптанной в склоне холма; смотрел, как они становятся на колени и вытаскивают свои клинки; смотрел, как сталь впивается в теплую плоть, как брызжет кровь, окропляя жадные корни. Знал ли об этом Хал и было ли ему до этого дело – оставалось только гадать. Старые боги всегда были непостижимы.

Когда Валин впервые прибыл на острова, мрачное дерево и пропитанная кровью земля под ним, мягко говоря, не вызвали у него приятных эмоций. Династия Малкенианов – род Валина – вела свое происхождение от Интарры, и Рассветный дворец, в котором он провел свое детство, всегда был наполнен светом и воздухом. Сейчас, однако, вид гробовика более чем соответствовал его настроению. Хотя прошла уже почти неделя с тех пор, как заведение Менкера рухнуло в воды залива, он по-прежнему не мог отогнать от себя образ Салии с лицом, залитым кровью. Засыпая, он вновь и вновь оказывался в горящем трактире, слышал голос Салии, умоляющий его о помощи, а просыпаясь, искал пятна ее крови на своей коже.

Он был в ярости на Ха Лин и одновременно чувствовал всю глупость своего гнева. Она сделала верный выбор в трудной ситуации. Как писал Гендран: «Либо умирают твои идеалы, либо ты». Если бы Валин попытался прыгать с телом Салии на плече, он наверняка окончил бы свои дни, нанизанный на одну из расщепленных свай. «Но это должно было быть мое решение!» – гневно возражал он себе, стискивая кулаки. В дополнение к основному обучению каждый из кеттрал овладевал какой-либо специальностью: кто-то готовился стать снайпером, кто-то подрывником, кто-то пилотом, кто-то личем. Командование с самого начала решило, что у Валина может хватить способностей на то, чтобы стать предводителем собственного крыла. Если он пройдет Пробу, то в его власти окажутся жизни других солдат, но власть подразумевает способность принимать решения.

Кровь оседала сверху мелкими каплями. Валин не обращал на нее внимания. Он не говорил с Лин со времени происшествия у Менкера; он просто не знал, что может ей сказать. По крайней мере, здесь, в мрачной тени гробовика, у него было время, чтобы подумать, чтобы определиться со своими чувствами, не говоря и не делая ничего, о чем он потом мог бы пожалеть… Вот только, взглянув с вершины холма в сторону лагеря, он обнаружил гибкую фигурку, поднимавшуюся по тропе по направлению к нему.

Ха Лин остановилась, чуть-чуть не дойдя до первых нависающих ветвей, и подняла голову, разглядывая дремлющих летучих мышей с выражением отвращения на лице. Валин не сомневался, что, когда наступит время, она, как и все остальные, придет сюда, чтобы принести жертву богу, но ей так и не удалось побороть неприязнь к этому месту. Это было одной из причин, по которым Валин его выбрал: он надеялся, что мрачные ветви и тихий шорох шевелящихся во сне мышей отпугнут девушку. Как бы не так.

Лин поглядела на него, поджав губы; ее глаза, обычно столь теплые и открытые, были сощурены. Она, должно быть, пришла сюда прямо с тренировки – ее черная униформа была вся в глине, а на левой щеке сочился кровью небольшой порез. Но и сейчас, измочаленная и грязная, она полностью владела собой и даже выглядела красивой. «И это, Шаэль побери, еще больше усугубляет проблему», – мрачно подумал Валин. Потому что он не испытывал бы и десятой доли таких мучений, придумывая, что сказать Лейту или Генту, или даже Талалу.

– И долго ты еще собираешься дуться? – наконец спросила Лин, поднимая бровь.

Валин скрипнул зубами.

– Было неправильно ее убивать!

– Валин, – произнесла Лин, – понятия «правильно» и «неправильно» – это роскошь.

– Это необходимость!

– Может быть, для других людей. Но не для нас.

– Для нас в первую очередь! Если у нас не будет представления о том, что правильно, а что неправильно, то чем мы лучше Присягнувших Черепу, которые убивают ради убийства, отнимают у людей жизни, чтобы порадовать Ананшаэля?

– Мы не Присягнувшие Черепу, – согласилась Лин. – Но мы и не рыцари Хекета. Мы не разъезжаем на белых жеребцах, по-идиотски махая тяжелыми мечами и бросая благородный вызов врагам. Может быть, ты не заметил? Мы кеттрал, Валин. Мы убиваем людей. Причем предпочитаем делать это с помощью яда или кинжала в спину. Иногда мы стреляем, когда они не смотрят; если есть возможность, мы делаем это ночью. Может быть, это не очень благородно, но это необходимо. Это то самое, к чему нас готовят.

– Но не служанок же, – упрямо возразил Валин. – Не гражданских.

– Да, служанок! Да, гражданских! Если так нужно. Если они мешают выполнению задания.

– Это было не задание, Кент подери! Мы пытались спасти жизнь этим людям!

– Может быть, это то, чем ты занимался, но я пыталась сохранить жизнь тебе! – отрезала Лин, яростно сверкая глазами. – Девушка была непосильным бременем. Из-за нее ты мог умереть. Я сделала то, что должна была сделать.

– Мог быть какой-нибудь другой способ.

Он думал об этом уже сотни раз. Может быть, он мог бы выскочить в одно из окон. Или, может быть, перепрыгнуть к одному из соседних зданий. Сейчас это был чисто теоретический вопрос. Трактир Менкера пошел ко дну, и Салия вместе с ним.

– Конечно, мог быть какой-нибудь другой способ! А ты мог бы быть сейчас мертв. Все решают шансы, Валин, ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Лин глубоко вздохнула и обмякла, весь гнев внезапно словно вытек из нее, оставив ее слабой и беспомощной.

– Я всегда думала, что это произойдет в бою, – произнесла она после долгого молчания. – Хотя бы в какой-нибудь стычке.

Валин замялся, сбитый с толку новым поворотом разговора.

– Ты о чем? Что произойдет?

Лин взглянула ему прямо в глаза.

– Салия была у меня первой. Моя первая жертва.

На островах было принято праздновать первое убийство, так же как гражданские празднуют помолвку или день рождения. Подобно прохождению Халовой Пробы или вылету на первое самостоятельное задание, убийство было ритуалом перехода к новому статусу, необходимым шагом, который должен быть сделан. Сколько бы тебя ни обучали, сколько бы ты ни тренировался, до тех пор пока ты не убил человека, ты не мог считаться кеттрал. И Лин, конечно, была права: никто не ждет, что его первой жертвой будет трактирная служанка, лежащая в обмороке. Такого никому не нужно.

Валин длинно, медленно выдохнул. Охваченный гневом и чувством вины, он даже не думал о том, что значила смерть Салии для его подруги. Хотя он и держал девушку в момент ее смерти, это Лин бросила в нее нож. Она взяла на себя это бремя, причем не ради себя, но для того, чтобы защитить его! Из какого-то позабытого уголка его сознания выплыли слова его отца, жесткие и неуклонные: «Вы с Каденом оба когда-нибудь станете руководителями, и когда это произойдет, запомните одно. Руководитель – это не тот, кто отдает распоряжения. Распоряжаться может каждый дурак. Настоящий руководитель слушает. Он готов изменить свое мнение, готов признать свои ошибки».

Валин скрипнул зубами.

– Спасибо тебе, – проговорил он. Получилось жестче, чем он намеревался, но все же он сказал это.

Лин подняла к нему настороженный взгляд, словно ожидала какой-то уловки.

– Ты была права, – добавил Валин, выжимая из себя каждый слог. – Я ошибался.

– Ох, Ананшаэля ради, Валин! – простонала Лин. – Какой же ты все-таки гордец! Понятия не имею, почему я…

Она оборвала себя.

– Я пришла сюда не за тем, чтобы дать тебе возможность сообщить, что я была права, – объявила она. – Я пришла, потому что меня кое-что беспокоит.

– Беспокоит?

– Трактир Менкера, – пояснила Лин, махнув по направлению к Крючку по ту сторону пролива. – Он не просто рухнул сам по себе.

Валин сдвинул брови. Его мучила та же мысль, но он не был уверен, что эти подозрения обоснованны, а не являются результатом паранойи.

– Строения рано или поздно разваливаются, – сказал он. – Особенно старые. Особенно на Крючке.

– Эдолиец предупреждает тебя о готовящемся заговоре, а потом, спустя неделю, здание, спокойно стоявшее десятилетиями, вдруг случайно рушится через каких-то пару минут после того, как ты оттуда вышел?

Валин дернул плечом, пытаясь унять растущее внутри беспокойство.

– Если вглядываться, все что угодно начнет казаться подозрительным.

– Благодаря подозрениям люди остаются живы, – возразила Лин.

– Из-за подозрений люди сходят с ума, – парировал Валин. – Если кто-то хотел моей смерти, так для этого существуют более изящные способы, чем обрушивать мне на голову целое здание.

– Правда? – подняла брови Лин. – По мне так выглядит вполне изящно. Обычный несчастный случай: еще один притон на Крючке развалился, придавив десяток человек. Ничего слишком подозрительного. Ничего, что позволило бы заподозрить покушение на члена императорской семьи. Хал свидетель, это гораздо изящнее, чем просто перерезать тебе глотку!

Валин поморщился. И тут она была права. Он знал, что она была права, и тем не менее на островах всегда хватало несчастных случаев. Всего неделю назад Лему Геллену раздавило ногу огромным валуном во время учебного задания на Карне. Если начать оглядываться через плечо на каждом повороте, можно докатиться до того, что перестанешь спать и не будешь доверять ни единому человеку.

– Мы никогда не узнаем этого наверняка, – сказал он, глядя через пролив. Крючок лежал разноцветной мешаниной домов и лачуг, ясно видимый по ту сторону узкой полоски воды. – Я мог бы всю неделю рыться в развалинах и все равно ничего бы не нашел.

– Может быть, – осторожно начала Лин, – ты не тот человек, кому стоит рыться в развалинах. Тебя последние восемь лет обучали командовать крылом; я овладеваю благородным искусством стрельбы из лука. Однако у нас есть полдюжины братьев и сестер, которых учат взрывать мосты и рушить здания.

– Подрывники, – кивнул Валин.

– И я подумала, что кто-нибудь из них может более компетентно сказать, был ли трактир подготовлен к случившемуся.

Валин задумался над предложением.

– Это значило бы раскрыть свои карты. Мне придется признаться, что я что-то подозреваю.

– Разве это так уж плохо? Может быть, тот, кто пытается тебя убить, в следующий раз хорошенько подумает.

– Мне не надо, чтобы они хорошенько думали, – возразил Валин, подняв брови. – Мне надо, чтобы они вообще не думали или хотя бы как следует выпили перед этим.

– Все, что я хочу сказать: хуже от этого не станет.

Кажется, она снова была права. Валин окинул взором лежащий внизу лагерь. Строения выглядели так, словно были аккуратно нарисованы на плане – складские помещения, столовая, спальные корпуса, командный центр… Которое из них обрушится ему на голову в следующий раз? В котором из них засел предатель или предатели? Можно было ждать, на каждом шагу оглядываясь через плечо и предчувствуя новое нападение, или начать действовать самому.

– Похоже, у меня не такой уж большой выбор, – признал он. – Кого ты посоветуешь?

– Я могу дать тебе две попытки, – ухмыльнулась Лин, – но думаю, ты угадаешь и с одной.

– Гвенна. – Валин тяжело вздохнул. – Помоги нам Хал!

По всей видимости, Лин тоже была не в восторге от открывающейся перспективы, но прежде чем она успела ответить, в небе над ними скользнула темная тень, беззвучная и стремительная. Подняв голову, Валин увидел кеттрала – широко распластав крылья, он заходил на сброс груза на поле внизу.

– Птица на посадке, – произнесла Лин, прикидывая траекторию полета кеттрала над островом, начинавшуюся где-то над низкими утесами на северо-западе. – Похоже, они прилетели…

– Из Аннура, – закончил Валин. – Фейн вернулся.

Столовая кеттрал, низкое одноэтажное здание, заставленное скамьями и длинными деревянными столами, мало походила на заведение Менкера, да и на любой другой из трактиров на Крючке. Начать с того, что здесь не подавали эль. Всем, кому хотелось чего-нибудь покрепче, чем черный чай, приходилось переправляться на ту сторону пролива. Далее, здесь не было шлюх и вообще гражданских – одни кеттрал, как и повсюду на Карше. За столами постоянно кто-то сидел: те, кому предстояло лететь на задание, заправлялись сухарями и сухофруктами, те, кто вернулся, налегали на тушеное мясо. Кухонные рабы трудились дни и ночи напролет – еда требовалась солдатам в любое время. Как правило, приходившие сюда люди были сосредоточены на своей трапезе, любые разговоры были тихими и немногословными. Сейчас, однако, влетев в дверь, Валин и Лин обнаружили, что это место вполне можно было принять за трактир, и притом достаточно преуспевающий.

Казалось, в зал столовой втиснулась половина Карша; вокруг столов было не протолкнуться, и Валин подумал, что он, должно быть, одним из последних заметил летящую с севера птицу. Люди сидели тесными кучками – здесь члены одного крыла, там горстка кадетов, – но все они разговаривали одновременно.

Где-то в этой толкучке он потерял Лин, но сейчас Валина интересовал только один человек в дальнем конце помещения. Адаман Фейн сидел рядом с дверью, ведущей в кухню. Казалось, он был больше занят своим куском говядины, чем разговором, однако Валин заметил, что между глотками Фейн успевал отвечать на вопросы сидящих вокруг ветеранов. Компания у него подобралась суровая – Гирд-Топор, Пленчен Зее, Веррен из Раалте, – и Валин, несмотря на все свое нетерпение, медлил, прежде чем протиснуться в их кружок.

– Погоди-ка, Вал, – произнес кто-то, придерживая его за рукав. – Я бы на твоем месте не стал влезать в эту милую беседу, если ты не хочешь, чтобы тебе проломили голову.

Повернувшись, Валин увидел Лейта: с насмешливой улыбкой пилот показывал в сторону, откуда он только что пришел. Лейт был на ладонь ниже Валина, и к тому же довольно худощав, но у него была свободная, непринужденная манера держаться, которая в совокупности с острым языком обеспечивала ему место в любом разговоре и делала его словно бы выше, чем он был в действительности. Большинство кадетов на островах держались несколько нахально – высокое мнение о самом себе просто необходимо, если ты считаешь, что можешь занять место среди горстки самых смертоносных людей в империи. Самоуверенность Лейта, однако, несмотря на то, что он был таким же кадетом, как и Валин, была совсем другого толка. Он заставлял свою птицу летать быстрее, чем многие из ветеранов, выполнял маневры, от которых у Валина, наблюдавшего за ними с земли, скручивало живот, и никогда не упускал случая похвастаться своими подвигами. Он доводил до белого каления половину инструкторов; другая половина забавлялась от души, но предсказывала ему скорый конец еще до того, как он пройдет Пробу. Впрочем, несмотря на всю свою браваду, товарищ он был веселый и легкий в общении, а это можно было сказать далеко не обо всех кадетах. Они с Валином были в хороших отношениях.

– Пошли, – сказал он, обнимая Валина за плечи, чтобы увести его подальше от толкучки. – Наш столик вон там, в углу.

– Фейн привез вести о моем отце.

– Ты отлично умеешь видеть очевидное, – похвалил Лейт. – Так же, как и восемь дюжин остальных, находящихся здесь. Брось! Фейн летел всю ночь и больше половины дня; едва ли ему хочется сейчас говорить с тобой.

– Мне нет дела до того, что ему хочется… – начал Валин, но в этот момент он заметил Лин, делавшую ему знаки с дальнего конца столовой. Она сидела за тем самым столиком, на который показал Лейт, вместе с несколькими другими кадетами.

– Пошли, – снова повторил Лейт не без сочувствия в голосе. – Мы сидим здесь уже больше часа. Мы тебе все расскажем.

Они протиснулись к низкой скамье, где уже сидело четверо – Ха Лин, Гент, Талал и тихий парень по имени Феррон, у которого, по общему мнению, не было шансов пройти Пробу. Непредвиденное прибытие Фейна встряхнуло Валина, и он нетерпеливо присоединился к общему разговору.

– Ну что? – спросил он, оглядывая лица собравшихся в поисках какого-либо намека.

– Жрец, – коротко отозвался Гент. – Какой-то Кентом занюханный жрец, которому понадобилось немного больше власти.

– Уиниан Четвертый, – добавил Лейт, освобождая для Валина место на скамье. – Сомневаюсь, что в будущем кто-нибудь из жрецов, если в будущем вообще будут жрецы, захочет взять себе имя Уиниана Пятого.

– Жрец? Чей жрец? – спросил Валин.

Он покачал головой, не веря услышанному. Ладно, если бы отец погиб в битве или пал от руки подосланного иноземного убийцы… но чтобы Санлитуна убил какой-то жирный прелат?

– Интарры, – ответил Лейт.

Валин кивнул. «Даже не один из Присягнувших Черепу…»

– Как это произошло?

– Старый добрый способ, – отозвался Гент и добавил, сопровождая слова жестом: – Нож в спину, и готово дело.

– Гент, – тихо одернул его Талал, кивая в сторону Валина.

– Что? – возмущенно вопросил тот. Потом до него дошло. – Ох, прости, Вал! Я как обычно: вежливости во мне не больше чем в бычьем члене.

– Значительно меньше, – заметил Лейт, сочувственно хлопая Валина по плечу. – Короче, суть в том, что все это выглядит довольно примитивно: бьющая через край гордыня, жажда власти… Обычные будни нашего омерзительного мирка.

Валин обменялся с Лин быстрыми взглядами. Один неудовлетворенный чем-то жрец с ножом в руке не очень-то походил на великий заговор; но с другой стороны, культ Интарры – одно из крупнейших религиозных течений в империи. Если Уиниан представляет собой лишь часть чего-то более крупного, кто знает, куда это может привести?

– Как ему удалось к нему подобраться? – спросил Валин. – Моего отца всегда окружали полдюжины эдолийских гвардейцев, стоило ему показаться из своих личных покоев.

– Видно, он плохо подобрал эти полдюжины, – развел руками Лейт.

– Ошибки иногда случаются, – кивнула Лин. – Мы слышали что-то о том, что твой отец, возможно, сам приказал гвардейцам оставить его.

Валин пытался как-то увязать это предположение с тем, что помнил из своего детства, но идея о том, что его отец мог сам отказаться от охраны, казалась абсолютной бессмыслицей.

– Командование до сих пор стоит на ушах, – заметил Талал, рассеянно теребя один из железных браслетов на своей руке. – С тех пор как пришло известие об убийстве, крылья только и делают, что летают туда-сюда, днем и ночью. Возможно, кто-то из командиров считает, что за этим стоит что-то большее.

Это высказывание было вполне в манере лича: взвешенное, продуманное, осмотрительное. Личи с раннего возраста обучались держать свои тайны при себе; те, кто плохо учился, вскоре оказывались болтающимися на конце веревки. Талал не был исключением – он относился к миру с гораздо большей осторожностью, чем Лейт или Гент.

– Что может быть больше? – спросил Гент, пожав плечами. – Уиниан предстанет перед судом, а потом его казнят.

– Как говорит Гендран: «Смерть проясняет все», – согласился Лейт.

– А что моя сестра? – спросил Валин. – С ней все в порядке? Кто сейчас правит империей?

– Притормози, – посоветовал Лейт. – Успокойся. С Адер ничего не случилось. Ее повысили до главы министерства финансов. Регентом назначен Ран ил Торнья.

– Отличный выбор! – одобрил Гент. – Можешь себе представить, что бы было, если бы какой-нибудь бюрократ пытался сейчас удержать военных?

Валин покачал головой. Смерть его отца ничего не проясняла, а вся эта дополнительная информация – о жреце Уиниане, о кенаранге, назначенном на регентство, о предстоящем суде – лишь еще больше затемняла дело.

Внезапно столовая показалась ему слишком маленькой. Скопление людей, гул разговоров, вонь жарящегося мяса и подгорелого сала разом обступили Валина, его начало подташнивать, голова закружилась. Приятели-кадеты просто пытались ему помочь, просто снабдили его информацией, о которой он сам просил; однако в небрежном тоне, с каким они обсуждали смерть его отца, было что-то такое, отчего ему хотелось кого-нибудь ударить.

– Спасибо, – сказал Валин, с трудом поднимаясь на ноги. – Спасибо за новости. У меня еще остался часик до второго колокола, чтобы немного вздремнуть. Я, пожалуй, лучше им воспользуюсь.

– Ты что, решил заморить себя голодом? – вопросил Гент, подсовывая ему через стол миску с творогом.

– Я не голоден, – буркнул Валин, прокладывая себе дорогу к выходу.

Только оказавшись снаружи и проделав половину пути к своему бараку, он заметил, что Ха Лин последовала за ним. Он и сам не знал, вызвало это у него досаду или радость.

– Тебе, наверное, было тяжело все это вынести, – тихо сказала она, за несколько быстрых шагов догнав его и пристроившись рядом. – Я сожалею.

– Ты не виновата. Никто не виноват. Смерть – это нормально. Разве не этому нас учили последние восемь лет? Ананшаэль приходит за всеми нами.

– Смерть – это нормально, – согласилась она. – Убийство – нет.

Валин принужденно пожал плечами.

– Умирают по-разному. От гангрены, от старости, от ножа в спину… При любом раскладе все попадают в одно место.