Китайские палочки времени

ГЛАВА 14

Народ засуетился. Впрочем, это не обычная суета — со стороны может показаться, что люди хаотично мечутся туда-сюда, но на самом деле их передвижения хорошо организованы. Да, бегают они не строем. Но за один вечер невозможно обучить перемещениям строевым шагом. Да и не нужно это для боя.

Завершаются последние приготовления. Раздается оружие, проверяются ловушки, устраняются не замеченные раньше огрехи в маскировке засад.

Каждый боец получает стимуляторы. Я пожертвовал все свои медикаменты, да и синтезатор всю ночь выдавал какие-то препараты. А местный травник Онуфрий варил отвары, которые тоже должны подстегнуть физиологию бойцов.

Я устроился на наблюдательной позиции — на чердаке трехэтажного дома, самого высокого в деревне. Конечно, я могу видеть происходящее со спутника. Но все же лучше обозревать ситуацию с разных точек, не только сверху. Да и со стороны смотреть привычнее, чем с высоты птичьего полета.

В руках у меня пульт — его я состряпал из трех раций. Это сложное устройство позволит мне контролировать все заложенные мины.

Последние приготовления завершены. Я внимательно слежу за темными точками бронированных машин. С каждой минутой они все ближе.

Наконец машины доезжают до места, где от широкой ленты грунтовой дороги отходит дорога чуть поуже — она идет прямо к деревне. Грохоча и поднимая тучи пыли, громоздкие монстры на колесах все ближе и ближе подъезжают к заминированному участку. Я напрягся, пальцы скользнули по пульту, замерли на нужных кнопках.

Бросив мимолетный взгляд на облако пыли, фиксируемое сенсорами очков, я снова сосредоточиваюсь на втором визуальном слое.

Серая лента, по обеим сторонам которой раскинулись зеленые поля. Лента упирается в кучку простеньких строений, большинство из которых — фикция. Чуть дальше еще одна кучка домиков, это уже жилые здания, туда мы не должны допустить противника ни при каких условиях.

Не должны, значит, не допустим.

В одном месте серая лента дороги усыпана красными точками — это мины. От воспоминания о минах заныли ладони — очень трудно было копать утрамбованную землю дороги. Впрочем, еще труднее было придать ей нетронутый вид.

Черные прямоугольники доезжают до красных точек. Подрывать еще рано, надо подождать, пока машины чуть углубятся на заминированную территорию, иначе, едва первая машина взлетит на воздух, задние подадут назад.

А теперь пора. Слегка дрожащий палец утапливает красную кнопку в черный пластик пульта. Сейчас лучше не отвлекаться, однако я не утерпел, обратился к первому визуальному слою — очень хочется посмотреть на взрыв своими глазами.

И я не пожалел, зрелище того стоит. Вчера при испытании мины я находился слишком близко. Успел заметить лишь свет, жар и волну воздуха. Однако сейчас, издалека, вспышка выглядит удивительно красиво.

Из-под днища громоздкой бронемашины вырвался ослепительно-белый свет, который окутал черный корпус, окружил его сияющей аурой. Воздух вокруг всколыхнулся — частично это вызвано резким его нагревом, частично — дистортионнои волной. Затем до меня долетели отзвуки оглушительного хлопка.

Сияние исчезло. Вокруг корпуса машины пространство все еще вибрирует — мощная броня из композита на основе волокон квазимолекулярного углерода вызвала эффект дистортионного эха.

Затем раздался еще один взрыв, из-под машины вырвались языки багрово-малинового пламени — сдетонировал реактор.

Проехав по инерции еще полметра, броневик остановился. Теперь он представляет жалкое зрелище: по броне змеятся глубокие трещины, местами черный корпус оплыл, сварные швы, скрепляющие отдельные части корпуса, разошлись.

Машина пришла в полную негодность, но композитная броня задержала дистортионную волну. Разрушившись сам, броневик защитил находящихся внутри людей.

Водители прочих машин отошли после шока, некоторые, самые догадливые или самые трусливые, дали задний ход. В этот момент мой палец опять скользнул по пульту, прогремел еще взрыв, задний броневик остановился, окутанный бело-голубым сиянием.

Теперь находящиеся в середине колонны броневики оказались заперты — спереди и сзади дорога заблокирована. Экипажу одной из машин пришла в голову «гениальная» мысль — съехать с дороги и объехать препятствие по обочине.

Уж не знаю, куда он собирался ехать — вперед или назад, продолжить атаку или позорно, но благоразумно спасать свою шкуру.. Теперь уже не узнаю никогда — «гениальная» мысль оказалась предсказуемой. Еще одно движение пальца по пульту, еще одна голубая вспышка, еще один броневик вышел из строя.

Теперь осталось только ждать — мин совсем немного, да и расположены они так, что не причинят серьезного ущерба броневикам. Взорвать их я собираюсь, как только люди выберутся из-под укрытия композитной брони.

Некоторое время ничего не происходило. Сенсоры очков засекли обмен информационными пакетами между броневиками. Агрессоры активно совещаются. Но содержание передач узнать не удалось — чтобы перехватить не предназначенный тебе информационный пакет, нужно обладать оборудованием, которое не каждая спецслужба имеет.

Наконец один из броневиков рванул с места, расталкивая соседние машины. На него обрушился целый шквал инфопакетов — видимо, приказы дезертирам вернуться.

Дезертиры не послушались, за что и поплатились: когда броневик проезжал мимо одной из мин, очередной взрыв разорвал тишину знойного полдня. Не очень удачно — машина находилась не точно над миной.

Но все же реактор сдетонировал, он вообще оказался невероятно уязвимым узлом броневиков. Да и идея поместить его под днищем оказалась не самой лучшей. Хотя эти машины планировалось использовать для набегов на мирные селения. С этой точки зрения такое размещение реактора оптимально: от выстрелов из легкого оружия он надежно защищен, а тяжелого у земледельцев и ремесленников нет. И уж тем более никто из агрессоров не предполагал, что против них могут быть использованы мины.

Все затихло. Даже обмен инфопакетами прекратился — видимо, куцые мозги нападающих только сейчас со скрипом начали осознавать, во что они вляпались.

Наконец агрессоры поняли, что надо что-то делать. Они предприняли самое разумное в данной ситуации — попытались убраться с опасного участка на броневиках.

Машины они, конечно, потеряют, но и минное поле будет обезврежено, после чего они смогут выбраться из-под укрытия брони, не опасаясь, что взрывом заденет их самих. А если повезет, то часть броневиков удастся спасти.

По команде машины засуетились, ринулись в разные стороны, как тараканы от тапка. Мои пальцы забегали по пульту, с хрустом вдавливая кнопки. Броневики скрылись под ярким маревом взрывов. Рассмотреть, что происходит там, невозможно, хотя чип и пытается вычленить из бушующего зарева хоть какую-то информацию.

Несколько раз проглядывали темные силуэты. И если проглядывали они вблизи с установленной миной, то еще одна кнопка вдавливалась в пластик пульта. Если же около промелькнувшего силуэта мины не было, то я запоминал скорость и направление движения машины, с тем чтобы определить, в какой момент он проедет мимо мины.

Все это закончилось через четверть минуты. В голове стоит привычный гул — так бывает после нескольких часов работы в Инсайде, пульсирующий поток крови пытается обеспечить мозг требуемым количеством питательных веществ.

Белое сияние пропало. Отголоски грохота стояли в воздухе еще несколько секунд. Из двенадцати бронемашин восемь остались стоять на минном поле. Семь из них самостоятельно передвигаться уже не способны, но корпус относительно цел. Одна раскололась пополам. Внутри нее виднеются тела в серых комбинезонах. Оголенные участки кожи почернели. Однако я так и не успел рассмотреть, чем вызван столь необычный цвет: то ли кожа обуглилась, то ли буйство дистортионных волн повредило капилляры тела, превратив всю поверхность тела в одну большую гематому.

Однако рассматривать трупы времени нет — сейчас еще достаточно проблем с живыми. Четыре вырвавшихся с заминированного участка броневика резво понеслись к деревне. Ехали уже не по дороге, а возле нее по полю — поняли, что на дороге могут быть еще мины.

Близко к деревне им подобраться не удалось — врага остановила полоса широких траншей и нечто наподобие противотанковых ежей времен Второй мировой войны. Несмотря на свою простоту и легкость в изготовлении, они оказались весьма эффективными и через четыреста с хвостиком лет после изобретения.

Объехать препятствия броневики даже не попытались — слева и справа траншеи упираются в густой лес, окружающий деревню. Машины постояли еще некоторое время, вероятно, проводили визуальное изучение траншей. Когда же таковое изучение не выявило путей преодоления препятствий, экипажи машин начали активно совещаться. Несколько инфопакетов понеслось и к поврежденным броневикам.

Те распахнули люки, изрыгая наружу вооруженных людей. Похоже, они решили собрать все уцелевшие силы около траншей, после чего пересечь их.

Я подождал, пока из поврежденных броневиков выберется побольше людей — от всего минного поля осталась одна мина. Если подорвать ее в нужный момент, то враг понесет значительные потери.

Враг, однако, потери нести не пожелал — вылезшие сразу же бросались к траншеям. Таким образом, в каждый момент на минном поле одновременно находится не так уж много людей. Похоже, не получится одним нажатием кнопки положить половину вражеской армии.

Что ж, древние говорили: мудр тот, кто умеет довольствоваться малым. Я себя глупым не считаю, так что буду изрывать столько народу, сколько есть.

Суетящиеся фигурки людей окутались сферой света. Те, кто стояли подальше, тут же испуганно попадали. Тем, кто стоял ближе, повезло меньше.

Когда вспышка потухла, открылась жуткая картина — в эпицентре взрыва осталась воронка, по краям которой взрывом расшвыряло кучи обуглившегося фарша. Меня слегка замутило, так явно я представил ужасный запах, который там стоит.

Чуть дальше лежат трупы, которые просто разворотило. Резонанс дистортионных волн в полостях организма разорвал несчастным грудные клетки, брюшные полости полопались, выпуская на волю чудовищные фонтаны из клочьев кишок, желудка, ошметков печени, почек и селезенки. Серая жижа, еще минуту назад бывшая мозгом, теперь разбрызгалась по окрестностям.

Те, кто находился еще дальше от эпицентра, практически не пострадали. Полопались капилляры, слегка пострадала клеточная структура мягких тканей, несерьезные внутренние кровоизлияния тоже не смертельны.

Гораздо больше они пострадали морально. Многие, оглядев себя, сразу же вышли из шокового ступора. Принялись орать, пытаться стряхнуть с одежды кровавую жижу, бывшую когда-то их товарищами. Один бандит истошно завопил, когда понял, что острый предмет, вонзившийся в ногу,— осколок чьего-то черепа.

Многие попадали здесь же, физические травмы в сочетании с шоком окончательно их добили. Другие, благополучно проблевавшись, направились к ожидающим их четырем броневикам около траншей. Шли, с трудом переставляя ноги, на ходу пытаясь унять идущую из носа кровь. У меня даже зародилось некое подобие уважения к ним. Те, кто еще не успел покинуть развороченные броневики, в панике рванули наружу. Каждый пытался спасти свою жизнь, не понимая куцым, да еще и затуманенным страхом разумом, что снаружи еще опасней.

Многие, едва выбравшись из люка, не удерживались на броне — поток паникующих задевал их, сталкивал вниз. Некоторые успевали подняться, снова влиться в поток, броситься прочь. Другие замешкались, и обезумевшие от страха люди спрыгивали прямо на них. Кого-то затоптали насмерть, другие все-таки сообразили закатиться под днища машин.

Поток паникеров не прекращался. Бандиты бежали, сбивая на землю своих товарищей, попавших под взрыв, но выживших. Одного ослепшего, которому дистортионной полной порвало кровеносные сосуды в глазах, сбили с ног. Бежавшие сзади начали спотыкаться, падать, образовалась куча извивающихся тел, пытающихся выбраться.

Время от времени некоторым удавалось выбраться из кучи, но падало в нее все-таки больше, куча все росла. Наконец поток паникеров начал иссякать, а те, кто еще бежал сзади, благоразумно огибали груду тел.

Постепенно колышущийся клубок стал рассасываться. Кто-то уходил на своих двоих, кто-то уползал, волоча за собой переломанные ноги. Наконец на месте груды осталось лишь несколько тел, которые уже не двигались. Некоторое время они так и лежали, потом зашевелились, из-под них вылез ослепший, который и стал причиной давки. Несмотря на то что он пробыл внизу кучи дольше всех, принимая всю тяжесть на себя, руки-ноги у него оказались целы. Он шел несколько секунд, а затем в изнеможении свалился рядом с человеком, у которого из горла вместе с хриплым кашлем вырывались потоки крови и ошметки легких. Вероятно, во время взрыва парень находился близко к эпицентру, но лежал на земле — его практически не обожгло, однако дистортионной волной легкие разодрало.

Те, кто еще могли продолжать бой, уже почти собрались у линии траншей. Из четырех целых броневиков, подъехавших к траншеям, начали выбираться люди. Все силы неприятеля сконцентрировались в одном месте. Несмотря на многочисленные потери, их осталось еще человек семьдесят. Но все же минное поле сработало хорошо — в начале боя армия клана Пылающих Воронов была раза в два больше.

Теперь пульт можно отложить в сторону — мин больше не осталось. Пришла очередь рации — с ее помощью я буду координировать действия «артиллерии» и еще нескольких сюрпризов.

Нажав кнопку передачи, я сказал:

— «Тополь», ответьте!

Через несколько секунд сквозь шорох помех раздалось невнятное:

— «Тополь» на связи, прием.

— «Тополь», батарею к бою! — Я настолько вошел в роль, что начал шпарить заученной когда-то в университете на «военке» терминологией.— Основное направление сорок два ноль.

В это время силы неприятеля приступили к преодолению линии траншей.

— «Тополь», дистанция сто двадцать.

— Есть дистанция сто двадцать! — раздалось через несколько секунд, в течение которых даже сквозь треск помех были слышны скрип собранного за ночь механизма и шум мотора.

— Пли!

Над одним из сарайчиков взметнулась чаша катапульты, выстрелив в небо черной точкой, которая описала дугу и хлопнулась прямо позади толпы нападавших. Немного дальше, чем я предполагал. Похоже, самодельные мины имеют аэродинамические свойства, отличные от свойств тех болванок, с помощью которых мы производили пристрелку.

Враги, похоже, так и не поняли, что же свалилось рядом с ними. Ведь самих мин они еще не видели, поэтому пришли в недоумение: почему это мы швыряемся в них аккумуляторами? Некоторые подошли ближе, обступили аккумулятор, пытаясь понять, в чем же здесь подвох.

Один из них все-таки оказался благоразумным — для него оказалось достаточно предположения, что подвох все-таки есть. А уж в чем конкретно он заключается, дело десятое. Так что этот благоразумный понесся прочь, что-то крикнув своим.

Те поддались стадному инстинкту, понеслись за ним. Это и спасло им жизнь. После взрыва остались лежать лишь пятеро самых медлительных. Или самых любопытных. Как говорится, любопытной Варваре... Но здесь у нас не базар, а бой, так что оторвало им не только нос.

— «Тополь», слушай мою команду! — закричал я в рацию.— Я буду сначала командовать: запустить часовой механизм мины,— а через несколько секунд команду: открыть огонь! Потому что мины слишком уж долго лежат на земле после падения. Теперь, когда Вороны знают, что эти штуки взрываются, они будут отбегать в сторону. И вывести из строя удастся только того, кому эта бандура долбанет непосредственно по кум полу.

— Есть! — с энтузиазмом ответил мне совсем молодой голос.

Способные все-таки здесь люди — я на «военке» три года учил артиллерийскую науку, и то до конца не выучил. А местные за одну ночь освоили. Хотя катапульта, которую мы собрали за ночь, попроще, чем минометы.

Наконец паника в рядах нападающих улеглась. Командиры собрали всех разбежавшихся в плотную толпу. Неужели они не понимают, что мне это на руку? Ведь чем кучнее они соберутся, тем больше народу можно положить одним выстрелом.

— «Тополь», заряжай осколочной! Вправо два-ноль. Дистанция сто пять.

Дистанцию я пересчитал с учетом перелета первой мины и передвижений, совершенных противником, а также вспомнив, что осколочная мина тяжелее обычной.

Надеюсь, что этот выстрел будет удачным — осколочная мина всего одна. Представляет она из себя ту же самодельную мину, только обвешенную заточенными кусочками металла. Предварительно, правда, пришлось покрыть мину листами композита — без этого металлические осколки при взрыве просто расплавились бы. Из-за этого и мина только одна — готового композита у сельчан не было, а его синтез занимает много времени. Только один комплект и успели сделать.

Но уж если попадание будет успешным, то эффект должен оказаться потрясающим.

— «Тополь», активируй таймер мины!

— Есть активировать таймер!

— «Тополь», после активации немедленно доложить и ждать команды к открытию огня.

Несколько секунд из рации доносилось сосредоточенное пыхтение.

— Таймер активирован! — раздалось наконец. Несколько мгновений я ждал. Надеюсь, что задержку рассчитал правильно и что парнишка доложил сразу же после активации. Надеюсь, что они успеют выстрелить сразу после моей команды. Иначе весь минометный... то есть катапультный расчет — трех человек — сначала разорвет, затем поджарит.

— «Тополь», пли! — проорал я, когда рассчитанные несколько мгновений истекли.

Снова взметнулась чаша катапульты. Гулкий стук ее пластиковых конструкций известил врага об очередном подарке.

Атакующие понеслись в разные стороны, надеясь убежать как можно дальше от места падения мины. Однако никто из них не знал, куда упадет снаряд. Так что бежали они, высоко задрав головы, пытаясь предугадать траекторию. А так как бег с задранной головой чреват последствиями, то эти последствия не замедлили сказаться, вылившись в многочисленные столкновения и падения.

Кого-то опять затоптали. В голове промелькнула мысль, что в разгроме неприятеля в большей степени будет виновата их собственная паника, а уже потом наши действия. Впрочем, уже через секунду эта мысль канула в небытие, я понял — никакая паника не способна оказать такого эффекта, как самодельная осколочная мина.

Мина сработала гораздо лучше, чем я предполагал. Даже несмотря на то что с задержкой я все-таки напортачил и взрыв произошел еще в полете. Воздух озарился чудовищной вспышкой, на фоне леса загорелось новое солнце, очертания пейзажа вокруг зарева всколыхнулись, исказившись линзой пространственного искривления.

Эффект оказался сногсшибательным. В прямом смысле этого слова — многих Воронов сшибло с ног, повалило на землю. Остальным помогло лишь то, что они все-таки успели убежать подальше.

Новоиспеченное солнце унаследовало от мины набранный при падении импульс. Продолжая движение мины, взрыв обрушился с неба на землю, оставляя за собой сияющий хвост. Движение как-то сместило дистортионную волну, что вызвало эффект призмы — хвост оказался окрашен во все цвета радуги.

И эта комета с пронзительно-белым ядром и радужным хвостом ударила о поверхность земли, чтобы тут же исчезнуть. В месте ее падения все было выжжено, чуть поодаль остались трупы, порванные волной пространственного искажения, простреленные кусочками металла, обожженные. Трупы, которым посчастливилось оказаться подальше от эпицентра, пострадали в меньшей степени, некоторые из них даже шевелятся и стонут. Хотя нет, те, которые стонут, еще не трупы. То есть трупы, но не сейчас, а в перспективе.

Тех, кто находился еще дальше, обожгло не слишком сильно, да и дистортионная волна лишь слегка потрепала. Зато шквал летящих с огромной скоростью ошметков металла накрыл и их.

Даже не будучи заточенными, железяки нанесли бы огромный ущерб — летели они со скоростью пули. Да еще дистортионная волна вызвала эффект остаточной вибрации, благодаря которому при попадании в тело осколки эффективно разрывают мягкие ткани и дробят кости. И без того огромная убойная сила осколков усилилась благодаря специальной обработке металла — на поверхности сделано много крупных заусенцев, которые разрывают тело еще лучше.

Жаль, что осколочная мина была всего одна. После взрыва численность вражеских сил уменьшилась вдвое. Еще бы одну такую мину, и можно идти праздновать победу.

Впрочем, оставшиеся тридцать-сорок человек можно перестрелять и из ручного оружия, не прибегая к тяжелой артиллерии.

— «Тополь», вправо три-пятьдесят, дистанция восемьдесят!

У меня есть секунд десять, пока катапультеры меняют настройку механизма, а мотор от грузовика тянет вниз, в боевое положение, чашу на упругой пластиковой палке. И это время я намерен потратить с пользой.

Поднимаю с пола винтовку, конфискованную вчера у трупа убитого в перестрелке отморозка. Конечно, я предпочел бы бластер деда Ивана — с ним я уже свыкся. Но на таком расстоянии бластер бесполезен.

Конечно, окно можно просто открыть. Но мне вдруг захотелось чего-то эффектного. В сознании замелькали кадры из самых разных старых голливудских блокбастеров, в которых главный герой прикладом вышибает стекло.

Размахиваюсь, бью по стеклу. Руки заныли, окно же осталось целым. Ну конечно, сейчас стекла только в старых фильмах и остались. А все прогрессивное человечество давно уже перешло на пластик.

Решаю, что лучше обойтись без эффектных жестов. Открываю окно обычным способом, просовываю наружу дуло. Вообще об окне надо было позаботиться заранее. Никудышный из меня тактик.

Припадаю глазом к окуляру, навожу на самого рослого из атакующих. Плавное движение указательного пальца, промах. То ли виноваты дрожащие руки, отбитые после неудачного удара по окну, то ли оттого же удара сбилась оптика.

Перевожу дуло вправо на тот же угол, на который предыдущий заряд отклонился влево. Попадание. Правда, не в грудную клетку, куда я целился, а в лоб. Череп развалился, выпуская мозги на волю.

То ли солдат оказался вундеркиндом, то ли это просто серое вещество распределилось по земле очень тонким слоем. Трудно поверить, что меньше двух килограммов мозгового вещества способны покрыть такую большую площадь.

Я бросил винтовку на пол, метнулся к рации. И вовремя — из нее раздался голос:

— Есть вправо три-пятьдесят, дистанция восемьдесят!

— Пли! — заорал я, тыкая пальцем в кнопку передачи. На этот раз эффект оказался минимальным. Вероятно, в полном соответствии с теорией Дарвина выжили лишь самые приспособленные, которые могут успешно лавировать между летящими минами. Так что после этого взрыва на земле остались лежать всего трое.

Я продолжал командовать катапультой, умудряясь в паузах обстреливать неприятеля из винтовки. Правда, не следовало мне, бросившись к рации, швырять винтовку на пол — оптический прицел сбился окончательно. Так что пришлось стрелять без него, с пояса.

Следующая мина упала прямо под ноги одному из Воронов. Он в ужасе застыл на месте. Не успев остановиться, на него налетел другой, и они оба упали прямо на мину.

Когда прогремел взрыв, их разорванные и обуглившиеся тела взмыли высоко вверх.

«Голые бабы по небу парят — в баню попал артиллерийский снаряд»,— промелькнул в голове стишок, выученный все на той же «военке».

Следующая мина оказалась последней. Она сократила атакующую армию еще на три единицы живой силы. После чего катапультеры по моему совету принялись метать деревянные колоды. Эффект нулевой, но зато враги еще какое-то время шугались. Лишь после пятого или шестого чурбака они поняли, что мины кончились. После этого Вороны перешли в наступление, но как-то вяло, без энтузиазма.

Их встретила еще одна линия окопов, на этот раз с сидящими в них людьми. Завязалась перестрелка. Однако атакующие ничего не могли сделать — нет линии огня. А вот обороняющимся это не мешает. На мгновение они появляются над окопом, жмут на курок и снова ныряют на дно траншеи.

Некоторые Вороны проявили чудеса изобретательности. Но они даже не предполагали, что я уже предугадал многое из того, что только что изобрели они.

Один из нападавших спрятался за удобно стоящим сарайчиком. Наивный. Похоже, он считает нас совсем дураками, которые оставили строение прямо перед окопом. Специально, чтобы они прятались. Неужели трудно догадаться, что если сарай здесь стоит, то он нам для чего-то нужен?

Я дождался, пока примеру находчивого врага последуют его коллеги. Когда за сарайчиком укрылось достаточно много Воронов, я надавил на пульте очередную кнопку.

Раздался хруст, скрежет. Стена сарая, за которой так уютно устроились атакующие, завалилась, придавив особо находчивых. Атак как ее утяжелили самыми неподъемными бандурами из найденных в деревне, то несчастных придавило капитально.

Один из атакующих увидел крушение сарая и понял, что самые простые решения предугаданы обороняющимися. До этого он бежал к углублению в земле, чтобы использовать его как окоп. Но случай с сараем заставил его резко изменить направление и понестись прямо на окопы обороняющихся. Это спасло его от смерти. Точнее, отдалило от нее на несколько мгновений — парня все равно подстрелили.

Менее догадливые все-таки попрыгали в яму. Когда их там набилось достаточно, в пульт вдавилась очередная кнопка. Прогремел взрыв. Самый обычный, основанный на окислении вещества. Сплошная химия, никаких манипуляций с высшими формами энергии. Зачем тратить высокоэффективные мины, если в таком маленьком пространстве Воронов набилось, как селедок в бочке? Хватило небольшого кусочка наскоро синтезированной пластиковой взрывчатки, начиненной гвоздями.

Это так ничему и не научило атакующих. Они проваливались в замаскированные ямы, подрывались на зарядах взрывчатки, напарывались на внезапно появлявшиеся из-под земли колья.

Наконец остался всего один. Он даже не подумал сдаться, чем заслужил мое уважение. Парень спрятался за стволом единственного на всем поле дерева, время от времени высовываясь, чтобы выстрелить.

Я долго колебался, раздумывая, стоит ли нажимать последнюю кнопку на пульте или дождаться, пока у бедняги пройдет горячка боя и он сдастся. Но, когда после его выстрела из окопа донесся полный боли крик, я вдавил в пульт красный прямоугольник пластика.

В ветвях дерева зашуршало, затрещали ломающиеся ветви. На то место, где только что стоял боец, рухнул здоровенный тюк. А сам вояка взлетел вверх и остался болтаться вниз головой.

Бой завершился.

Несколько секунд ничто не нарушало тишину — все пытались осознать свою победу. А потом тишину нарушил пронзительный детский голосок, донесшийся из дома, в котором собрались все дети, старики и несовершеннолетние. Несчастный ребенок голосом, полным страдания, спросил:

— Мама, ну теперь-то мне можно сходить пи-пи?

— Теперь можно,— так же громко ответила ему женщина, даже не подозревающая, что их диалог, затаив дыхание, слушает вся деревня.— Теперь можно, папа уже победил злых дяденек.

Только тогда народ окончательно осознал, что злых дяденек действительно больше нет. В воздух взметнулись головные уборы: кепки, самодельные каски, банданы, непонятно откуда взявшаяся посреди лета ушанка. Оглушительное «ура» разорвало тишину. Народ повыскакивал из окопов, бросился обниматься.

Вволю наобнимавшись, люди принялись обсуждать подробности битвы. По улицам деревни понеслись мальчишки, тыкая в стороны палками с криками «пиф-паф».

Ребятня постарше сгрудилась вокруг высокого, но щуплого подростка. Затаив дыхание и пораскрывав рты, они слушали авторитетные россказни паренька о том, что можно собрать не только мину из аккумулятора и фонарика, но и кварковый дезинтегратор из обычного компьютера.

Некоторые поверили, начали наперебой просить сконструировать дезинтегратор, кто-то предложил свой компьютер. Паренек смутился, покраснел, запыхтел. Но тут же нашелся, заявил, что жутко занят. Похоже, это заявление лишь укрепило его авторитет.

Все куда-то шли, кричали, хлопали друг друга по плечам... Больше всех досталось мне: почему-то местные решили, что без меня они бы никогда не выиграли битву. Кто-то запел песню, тут же нестройный хор голосов принялся подпевать. На противоположной стороне улицы раздалась другая песня. Постепенно запели все, и каждый пел свое.

Никто не стоял на месте, люди шли. При всей хаотичности передвижений как-то получилось, что народ сконцентрировался в центре деревни. Там меня и нашел Дмитрий.

— От лица всех жителей деревни я выношу тебе огромную благодарность за все, что ты для нас сделал,— заявил он.— Думаю, что жители соседних деревень присоединятся к этому заявлению. От бесчинств клана Пылающих Воронов страдала вся округа.

Дмитрий оглянулся на стоящих рядом людей из других деревень. Те закивали, то ли подтверждая, что действительно страдали от бесчинств, то ли давая понять, что присоединяются к благодарности.

— Да ладно вам,— смутился я. — В конце концов, мы все вместе победили. Так что вам друг друга благодарить надо.

— Без твоих идей победа далась бы чрезмерно высокой ценой. Слишком многие пали бы в этом бою.

Мне пришлось согласиться, возражать было нечего.

— Дмитрий, а сегодня кто-нибудь... погиб? — задал я вопрос, вертевшийся у меня на языке последние полчаса.

— Нет, к счастью,— ответил Дмитрий.— Все живы. Только вроде бы ранили кого-то. Онуфрий!

Откуда-то из толпы выскочил лекарь.

— Савву ранили,— заявил он.— В ногу. Самый последний из Воронов, перед тем как на дерево взмыть, его и зацепил. Но страшного ничего, через неделю танцевать будет.

— Ну значит, ничего серьезного. На Саввке-то все быстро заживает.

— И ведь главное, что странно,— продолжил лекарь.— Выстрелом ему ногу зацепило. А он в окопе сидел. Я сто раз там все посмотрел, никак понять не могу: как с того места этот Ворон в ногу попасть умудрился? Там же ж ежели не высовываться, то и в голову не попадешь. А уж ниже-то — и подавно. Как же ж он умудрился-то в ногу? А?

— Да как Саввка постоянно в переделки попадает, так и здесь. Ладно, надо бы победу отпраздновать. Ты до вечера-то с нами останешься? — обратился он ко мне.

— Нет, я уж и так задержался. А мне еще как-нибудь до города добраться надо.

— Что значит «как-нибудь»? Мы тебя живо домчим, с ветерком. Жаль, что Савва ранен, он как раз в город собирался. Но все равно, найдем кого-нибудь.

— Да нет, неудобно,— возразил я.— Вы тут праздновать будете, а человек должен меня катать? Я уж сам как-нибудь.

— Никаких «как-нибудь»! — встрял в наш разговор мужик из толпы.— Я тебя домчу. А праздник... Что я, праздников не видел? У меня этот праздник в жизни не первый и, надеюсь, не последний. Пропущу один, ничего страшного. Зато с таким интересным человеком пообщаюсь.

Я увидел, что мужик предлагает помощь вовсе не из вежливости и не в благодарность за спасение деревни, ему действительно хочется поехать со мной. Я согласился.

Мужик, которого, как выяснилось, зовут Фомой, предложил взять один из четырех уцелевших броневиков и ехать в нем. Я отказался, мне совсем ни к чему привлекать внимание. Поехали мы на обычном грузовике.

Вывести машину на дорогу оказалось проблематичным — мешали траншеи, противотанковые ежи, останки восьми раскуроченных броневиков.

Но наконец все трудности оказались позади. Как мне было обещано, поехали мы с ветерком. Фома все расспрашивал меня о том, где я научился всем этим военным премудростям. Я честно ответил: специально этому не обучался. Правда, три года протирал штаны на «военке» в университете, но там студентов рассматривали в основном как бесплатную рабочую силу. Так что знаний я там получил немного. Да и те, что получил, в здешних условиях применить невозможно: ни минометов, ни прочей военной техники поблизости не наблюдается. Вот и пришлось воспользоваться собственной смекалкой и ресурсами Сети.

Фома попросил, чтобы я записал ему адреса тех сайтов, которыми пользовался. Достав блокнотик, я застрочил. Названий оказалось десятка два — тут и тематические сайты, посвященные античным и средневековым боевым механизмам, и официальный ресурс Министерства обороны, и сайты по физике и химии, которые помогли мне рассчитать механизм катапульты, сконструировать мины и синтезировать взрывчатку.

Когда все подробности сегодняшней битвы оказались обсужденными, мы перешли на обычный треп. Зазвучали анекдоты, потом в ход пошли реальные байки из жизни. Уже который раз за последние сутки я вспомнил «военку» — вот где настоящий кладезь солдатского юмора. Апофеозом моего повествования стал подробный отчет о последовавших за обучением военных сборах.

Целый месяц вдали от цивилизации в походных условиях сурового солдатского быта и не менее сурового армейского юмора. В моей памяти начали всплывать даже такие истории, которые я позабыл за прошедшие несколько лет, — никогда не рассказывал их, потому что даже в чисто мужской компании их юмор показался бы слишком грубым и дурно пахнущим. Но теперь, когда моим слушателем является простой деревенский человек, рассказать их оказалось очень легко. Фома громко хохотал. И это было не то грязное похохатывание, когда смешной кажется сама пошлость истории. Нет, Фома действительно наслаждался комичностью описываемых ситуаций.

И это в нем мне очень понравилось. Да и остальные жители этого мира совсем иные, не такие, как в моем времени,— более открыты, простодушны, чистосердечны. Им незнакомы условности. Если они следуют традициям, то потому, что верят в их правильность, а вовсе не потому, что так принято. Если они проявляют чувства, то это действительно чувства, а не их имитация.

Да, иногда они жесткие, даже жестокие. Но эта жестокость — не в душах. Жесток их мир. Поступая жестоко, они делают так не потому, что это нравится им, а потому, что по-другому просто нельзя. Когда же они оказываются в другой среде, меняется и их поведение. В кругу семьи или друзей они становятся совсем другими: отзывчивыми, сочувствующими, готовыми помочь.

И они нравятся мне гораздо больше, чем жители «левой» ветви реальности, где люди абсолютно правильные, но какие-то неживые. Там больше порядка и помочь готов каждый, а не только близкий человек. Но это происходит не оттого, что они сознательно выбирают такой стиль поведения,— просто они не знают ничего другого. Может ли понять человек, что значит слово «порядок», если он никогда не видел беспорядка? Можно ли говорить о добре с тем, кто никогда не видел зла?

Но, похоже, я слишком углубился в философствование и совсем отвлекся от того, о чем говорит мне Фома. Конечно, для меня очень насущно определить, какая же ветвь реальности лучше,— мне ведь нужно выбрать одну из них. Но выбирать надо потом, а с Фомой я разговариваю сейчас, поэтому надо сконцентрироваться на разговоре. А ведь древние говорили: самый важный момент в твоей жизни — тот, который происходит сейчас; самый важный для тебя человек — тот, с которым ты говоришь в данный момент; самый важный выбор — тот, который ты должен сделать сейчас.

Потому что только здесь и сейчас мы можем что-то менять. Прошлого уже нет. Будущее ещё не наступило. В каждый момент времени есть только то, что находится здесь и сейчас. Да, прошедшие события нужно помнить и анализировать. Да, нужно планировать будущее. Но нельзя лить тем, чего нет сейчас.

Так говорили древние, и я согласен с ними — наши далекие предки были умнее нас. Да, они не знали о строении атома или о тонкостях фотосинтеза. Но незнание заставляло их думать. А наше знание внушает нам ложные иллюзии, говорит, что нам уже незачем думать, что нам достаточно знать.

Поэтому я всегда прислушиваюсь к мудрости предков. Решил послушаться и на этот раз, сосредоточился на том, что происходит здесь и сейчас,— на разговоре с Фомой.

Тот продолжал историю, начало которой я прослушал и поэтому не сразу понял, о чем идет речь. Но к середине истории я в общих чертах уже восстановил пропущенный фрагмент. Наконец он завершил повествование о том, как хитрый торговец хотел впарить ему втридорога неисправные реакторы для грузовиков, но сам же оказался в дураках.

Рассказывал он хорошо, с яркими деталями, разыгрывая передо мной диалоги в лицах. Бурно жестикулировал обеими руками, но при этом умудрялся крутить руль. К концу истории я помирал со смеху. А когда Фома изобразил, какое лицо было у торговца, когда тот понял, как ловко его провели, то я всерьез испугался за целостность своих брюшных мышц. Уже потом я испугался за Фому — показывая лицо торговца, он выпучил глаза настолько, что это оказалось против всех правил анатомии.

— На себе не показывай! — сквозь смех выдавил я.— Примета плохая!

После истории с торговцем-обманщиком, который оказался обманутым, наступила моя очередь рассказывать. Я вспомнил похожую историю про то, как однажды на рынке меня попытались обвесить. После чего рассказывать снова принялся Фома.

Постепенно с юмористических происшествий из жизни мы перешли на просто интересные. Потом я рассказал о своей работе. А точнее, обеих работах — сначала о «Хронотуре», потом о предсказании будущего.

— Слушай,— оживился вдруг Фома.— Я тебе такое сейчас расскажу! Ты лучшим в мире предсказателем будущего станешь.

«Теперь уже не стану»,— подумал я.

Через несколько дней Развилка. После этого пропадет связь с обоими будущими мирами, их архивы станут недоступны. Так что о будущем мы будем знать только то, что уже успели узнать раньше. Мне придется искать другой источник приработка. Тем более что и «Хронотур» тоже накроется медным тазом.

Но Фому я прерывать не стал. Пусть расскажет. Да и интересно — что же такое могло бы вдруг взять да и сделать из меня самого великого предсказателя?

— В каждом крупном городе мира,— начал Фома,— до Развилки существовал эдакий секретный информационный центр. К Сети он подключен не был. То есть был, но только вбирал в себя информацию. Собирал, анализировал. После Развилки про них забыли, не до того стало. Но они еще какое-то время действовали автономно, без персонала. Ну это неважно, что после Развилки было — до нее еще лет десять. Важно то, что там содержатся данные обо всем, что было. Если завладеешь этими данными, то миллионы на предсказаниях заработаешь.

«Ошибаешься, Фома,— пронеслось в голове,— до Развилки всего несколько суток. И если бы такой центр действительно существовал бы, то он оказался бы для меня невероятно важен. Но не потому, что я надеюсь миллионы заработать. А потому, что я должен принять решение. А для этого мне важно знать как можно больше».

Но, к сожалению, такого центра нет. Это легенда.

Человечеству всегда нужна была мифология. И она всегда была. Правда, в разное время и мифология была разной. Вначале были тотемные звери и духи предков, потом — Тесей и Геракл, еще позже — Робин Гуд и Вильгельм Телль.

Потом пришел черед «научной» мифологии. НЛО, контактеры, озеро Лох-Несс. Вспомнили про Атлантиду и объявили, что она действительно была, но затонула в результате тектонических процессов.

Теперь появились новые мифы. Но от старых они не отличаются абсолютно ничем.

А в любой мифологии обязательно присутствуют истории о Великой Халяве. Нет, конечно, чтобы добыть сокровища, надо победить дракона или перебраться через непроходимые горы.

Но все равно награда в конце пути — не что иное, как халява. И этого ничуть не меняет тот факт, что предварительно надо пройти множество испытаний. Как говорится, ради халявы человек способен на любые подвиги.

Образ Халявы менялся в зависимости от эпохи и культуры так же, как и образ героев. Но он всегда оставался. Сначала это была волшебная лампа с джинном внутри и не менее волшебная пещера сокровищ. Потом мы все ждали мудрых инопланетян, которые прилетят к нам с миром и ладут вакцину от рака. Или прилетят с войной, но мы их победим и отнимем вакцину.

Теперь вот воплощением Халявы стал таинственный информационный центр, хранящий в себе все тайны мира.

— Фома, нет никакого информационного центра,— попытался я образумить собеседника.

— А я тебе говорю — есть!

— Фома, это просто легенда, миф. Причем миф не очень складный — ты сам себе противоречил, когда рассказывал. Какая же это секретная лаборатория, если ты про нее знаешь?

— Так это она в ваше время секретной была! А потом, когда никаких государств не стало, государственная тайна уже перестала тайной быть. Те, кто знали про центр, много раз пытались в него экспедиции организовать. Глупые — надеялись, что информация о прошлом еще что-то сможет пленить. Некоторые хотели все вернуть, как было. Другие поняли, что вернуть ничего нельзя, надо по-новому жить. Но надеялись, что та информация поможет им при новом порядке у руля оказаться. Ну это неважно все. Важно, что затевались экспедиции. А хорошую экспедицию из нескольких человек не собрать — тут серьезная подготовка нужна. Значит, рассказать кому-то все нужно. Вот все наружу и выплыло.

— Но все равно те, кому это рассказали, должны хранить тайну. Уж если хочешь изменить мир, то не стоит кричать об этом направо и налево.— Сказав это, я мысленно усмехнулся. Уж я-то об этом знаю лучше, чем кто-либо другой.

— Так они хранили! — После этих слов Фомы я собирался обвинить его в непоследовательности. Однако он продолжил, не дав мне вставить и слова: — Сначала хранили. А потом, когда все экспедиции провалились и стало понятно, что найти его нельзя, все эти секреты ни к чему стали. Ну а те, кто в экспедициях участвует, им же хочется похвалиться друзьям. Мол, вот я какой, чуть было весь мир с ног на голову не поставил, только мелочь помешала. Вот так, за кружкой пива, тайна и перестала быть тайной.

— А знаешь, Фома, почему эти экспедиции не смогли до информационного центра добраться?

— Конечно, знаю, туннель, по которому идти надо, завалило.

— Это сами участники экспедиций так сказали, чтобы не смеялись над ними. А на самом деле они туда добраться не смогли, потому что никакого центра нет.

— Да как же нет, когда я там был?

— Как это был? Ты же говоришь, что туннель завалило?

— А там, оказывается, не только по туннелю пробраться можно. И другие пути есть. По крайней мере, один есть точно. Тут ведь какое дело, путь хитрый очень, просто так я бы его никогда не отыскал. Да и искать долго не стал бы. Посмотрел бы, что пройти никак нельзя, да и пошел бы делом занялся. Но тут так получилось, обмывал я сделку одну удачную... А, так я ж тебе рассказывал — про этого торговца, который некондиционные реакторы мне всучить хотел.— Фома уставился на меня, как бы пытаясь по моему лицу понять, понял ли я, о какой истории он сейчас говорит. Я кивнул, мол, понял, не дурак. Фома продолжил: — Ну обмывал я, значит, эту сделку. И наобмывался. А сидел я в трактире, спьяну начал с другими посетителями разговаривать. Сначала о том, о сем поговорили. А потом зашел разговор об этом информационном центре. Этот краснорожий мне и говорит...

— Погоди, какой еще краснорожий?

— Да не знаю я, он не представился. Совместное питье пива — не повод для знакомства. Значит, говорит мне этот краснорожий — нету этого информационного центра. Сказки это все для детишек маленьких. Ну прямо все как ты говорит.

— Вот уж спасибо, что с краснорожим меня сравнил!

— Да погоди ты, я не сравнивал. Я говорю, что он мне теми же словами шпарил, что и ты только что. А я тогда и сам в это не верил. Да только у меня ж полбочки пива и животе булькало...

— Не вместится в тебя полбочки.

— Так бочки разные бывают! Есть и совсем маленькие. Да только не в бочках дело. А дело в том, что меня пиво за язык тянет этому красномордому наперекор сказать. Пусть сам и не верю в это, а лишь бы наперекор. Ну я и говорю — есть, мол, этот центр. Сам там бывал.

— Во-во. И мне ты сейчас то же самое говорил. Может бить, в тебе и сейчас полбочки плещутся?

— Да погоди ты ехидничать! Говорю ему — бывал я там. Мне ж с пива похвалиться хочется. Неважно чем. Говорю, дивай пари заключать, что еще раз туда дойду. И заключили. А наутро он подкатывает ко мне — или, говорит, иди в этот центр, или отдавай ту партию реакторов, на которую вчера спорил. А мне без реакторов из города никак нельзя возвращаться. И не в том даже дело, что на общественные деньги куплены,— меня б поругали да и забыли бы. А вот то, что я этим перед городскими деревню нашу опозорил, — того бы наши никогда мне не забыли. Так что я два дня крутился вокруг того места, где этот центр находиться должен. Все искал, как туда пробраться.

— И как? Пробрался?

— Угу,— ответил Фома и взглянул в окно.— А вот и город. Тебя где высадить?

— Погоди, ты лучше сначала расскажи: а как пробрался-то? И вообще где этот центр находится?

— А зачем? Ты ж в это все равно не веришь.

— А ты все-таки расскажи. На всякий пожарный.