МАРС

Марс. Красная планета. Силовая станция планетарного масштаба. Нексус всех знаний и достижений человечества в галактике. Дом, какое-то время. Таким был Марс. Прежний Марс.

АНАЛИЗИРОВАТЬ / ИНТЕРПРЕТИРОВАТЬ

Секущие конечности. Сталкивающиеся металлические пластины хитина. Скрежещущие мандибулы. Целые рои врагов. Ноги. Отростки. Стальные пасти. Поля смерти Фаринатуса. Ксеноужасы названные брег-ши… Повсюду.


Подобно теням, ползущим на закате дня, Гвардейцы Ворона проскользнули в гнёзда-святилища. Нагруженные пробивными зарядами и детонаторами совершили невозможное. Пятеро легионеров один на один с тьмой и ужасом. Сыны Коракса устремились к своей цели со сверхчеловеческой настойчивостью и отвагой, они продвигались от одного пузыря к другому. Закованные в силовую броню фигуры практически неслышно двигались среди чужацкой архитектуры, пробираясь мимо тварей, крутивших усиками и считывавших вибрации сегментированными ланцетами своих остроконечных ног, за бронированными лбами существ царило полное единомыслие. Используя свой генетический дар скрытности и широко известную невозмутимость, космодесантники пробирались к чирикающему сердцу роя.


Но что-то выдало их. Скрип песка под бронированным ботинком, скрежет щита, миллисекундное выскальзывание из тени, смрад надвигающегося уничтожения… Из-за одной ошибки скрытность и скорость сменились резнёй внутри роя. Внезапной, шокирующей, отвратительной. Толпа ксеносов обрушилась на легионеров с силой стихийного бедствия, безразличная и сокрушительная. Они ничего не знали об Императоре человечества, о приведении планеты к согласию или Великом крестовом походе. Всё, что они знали — в гнёздах-святилищах обнаружена угроза, и её следует устранить со всем бездушием, присущим их холодным, отвратительным разумам.




Навык и решимость не могли долго противостоять неослабевавшему натиску роя ксеносов. Маленькие твари проскочили сквозь паутину смерти вокруг легионеров, устремившись вперёд на сильных бронированных лапках, устрашающе щёлкая недоразвитыми мандибулами. Заострённые отростки взрослых тварей полосовали и пронзали легионеров. Пальцы-лезвия мельтешили, нарезая, рассекая и вонзаясь. Гвардия Ворона распалась под напором свирепой и безжалостной атакующей толпы ксеносов. Чёрные бронированные фигуры падали и скользили в лужах собственной крови, пинаясь и отбиваясь конечностями, которых у них уже не было. Окружающий мир превратился в размытое пятно хитиновой ярости — горячие клыки чужаков вгрызались в их броню, панцири и мышцы…

Дравиан Клэйд спал.

Он понял это уже постфактум. Это было странным явлением для легионера. Он не спал с тех пор, как побывал на полях смерти Фаринатуса — того самого места, где устроившие резню ксеносы брег-ши изуродовали его; где он потерял обе ноги и руку, сражаясь с роем.

На медицинском столе технодесантник Ринкас и апотекарии легиона уняли его боль. Они заменили утраченные конечности на чудесные творения из пластали и адамантия, механические улучшения, пригодные для служения космодесантнику, тем самым дав ему шанс послужить Императору ещё раз. Кроме того, благодаря мрачному и бестактному юмору товарищей по приведению планеты к согласию — Повелителей Ночи с Нострамо — обнаруживших то, что от него осталось, он получил новое имя. И оно привязалось — Падальщик.

В медицинском саркофаге юный боевой брат познал тихий, разобщающий ужас бытия в плоти и только в плоти. Смертоносные враги были лучшими учителями, Падальщик знал это. Каждый раз закрывая глаза, он вновь и вновь прокручивал уроки, преподанные мерзкими ксеносами на Фаринатус-Максимус. Травма разума и тела проложила себе путь сквозь его психоиндокринацию и тренировки, став каталептическим кошмаром, из которого он никак не мог вырваться. Какая-то разновидность безмолвного страха. Не перед врагом, не перед смертью, но перед неудачей — неудачей плоти в достижении недостижимого и выполнении того, что выполнить было невозможно.

Сержант Дравиан Клэйд, многообещающий, оптимистичный и самый верный слуга своего примарха, вызвался добровольцем на опасную миссию, возглавив отделение прорыва, отправившееся в гнездо ксеносов. Но вернулся мертвец, лишённый авантюризма и искры. Вместе с энтузиазмом исчезло и смертельное очарование его физических возможностей. Ему не надо было видеть глазами своих братьев легионеров, чтобы понимать — он выглядел наполовину прошлым собой и наполовину удивительным монстром из металла и поршней.

Он вернулся на службу бледнолицым призраком, тенью былого себя самого. Повелители Ночи шутили, что Дравиан Клэйд теперь был больше птицей падальщиком, пожирателем останков, нежели вороном. Имя прижилось и среди его боевых братьев, которые с большим уважением, но с очень небольшим восторгом нарекли его «Непадающий» (в оригинале применена игра слов — Carrion / ‘Carry-on’ — прим. переводчика), в честь его мучительного обратного пути, когда он, приподнимаясь на одной руке, падая и поднимаясь вновь, выполз из гнёзд-святилищ к позициям Повелителей Ночи.

После кибернетических улучшений слуги Омниссии признали его уцелевшую плоть достойной и погрузили космодесантника в забвение. Обеспокоенный ходом его восстановления, командующий Алкенор консультировался с технодесантником Ринкасом относительно того, чем они ещё могут помочь пациенту. Ринкас решил продолжить хирургические вмешательства и аугментации. К этому моменту Падальщика уже мало заботило, что случилось с остатками подведшей его плоти. Слияние с автомнемоническим стержнем, внедрённым в его мозг подобно когитатору-шипу, принесло космодесантнику некое спокойствие разума. Вкупе с дополнительными сеансами психоиндокринации это смогло изгнать мучивший его наяву кошмар о собственном выживании, отодвинув на задворки разума ужасные воспоминания о бойне, устроенной ксеносами на Фаринатусе.

День за днём, пока разум и тело его исцелялись от ран, Падальщик начинал понемногу верить в то, что ещё сможет послужить легиону. Именно наличие когитатора-шипа делало сон, любой сон, редким явлением. Внедрённая аппаратура, которая была теперь единым целым с его разумом, уже давно считала подобную нервную активность излишней для функционирования и перевела её в область резервных клеток памяти.

Падальщик поднялся с лежака и, стоя в скудных лучах марсианского света, просачивавшегося сквозь ставни его кельи, заставлял себя вспоминать, пытался ухватить ускользавший сон. Ему снился не только кошмар о Фаринатусе и приведении к согласию, но и о Красной планете, о величественном Марсе.

Отправление Падальщика на Марс казалось почти неизбежным. И было ли это результатом его личного опыта единения с Богом-Машиной или меняющихся перспектив его братьев по легиону, но он знал, что уже точно не является незримой угрозой, бьющей из тени. XIX легион воевал, вооружившись скоростью, скрытностью и ловкостью. С другой стороны, Падальщик выглядел так, словно был выкован в горниле войны. Его братья видели в его искусно сделанных сопрягаемых конечностях лишь неуклюжие протезы, полную противоположность боевой методики легиона.

Вскоре от командира поступило предположение о том, что, возможно, его таланты найдут себе лучшее применение в рядах контингента технодесантников Легиона. Падальщик не подозревал о наличии у него подходящих талантов, но вскоре уже отправился в длительное путешествие обратно в Солнечную систему, на Марс. Там он обрёл способ послужить Императору в новом призвании, разделив башню-прецепторию с космодесантниками из других легионов, прибывшими в ученичество к Механикумам Марса, чтобы послужить своим братьям при помощи знаний культа, ритуалов и технических навыков.

Сон почти растворился, воспоминания о Марсе были затухающим эхом, растворявшимся вслед за ожившими опаляющими кошмарными воспоминаниями об ужасах поля боя, но, по иронии, понятие о которой утратилось для Падальщика, сама система когитатора, похоронившая нейронную добычу, вычислила вероятность в семьдесят две целых и триста шестьдесят пять тысячных процента, что воспоминание было внесено в списки в области резервных клеток памяти. Таким образом, он получил к нему доступ и высвободил то, что его системы посчитали за лучшее держать забытым.

Поток бессмыслицы…


Разъемы плоти открываются для инфошунтирования…


Шифр-поток готов к передаче…


Лимбическая затычка промыта…


Слияние. Интерфейс. Нейросинапсис закончен.


Воспоминание начинается…

Главным образом — это было воспоминание. Записанное воспоминание тридцатилетней давности о его первом дне на поверхности Марса. День, когда он и Железный Воин Авл Скараманка были приписаны в качестве технодесантников-учеников к своему учителю Гнаусу Аркелону, великому просветителю и ремесленнику Астартес. День, когда степенный Аркелон показал им подземелья диагноплекса генерал-лекзорциста и с самого начала сделал внушение легионерам о недопустимости богохульных несанкционированных инноваций, заманчивых экспериментов и об опасностях, таящихся в запретных технологиях. День, когда он увидел, как техноеретик Октал Бул и его отвратительные создания были обречены на вечное заточение в стазисных гробницах Прометей Синус.

Технодесантник-ученик почувствовал нахлынувшие вновь переживания, грандиозность величайшего в галактике мира-кузницы померкла от подземной безысходности судилища диагноплекса префектуры Магистериум.

— Октал Бул, магос Доминус резервной когорты дедарии и живой служитель Легио Кибернетика, — загремел по аудитории модулированный голос лекзорциста, — ты обвиняешься в богохульных экспериментах перед лицом этого диагностического собрания.


Падальщик смотрел на сидевшего в затемнённой камере обвиняемого, слушающего лекзорциста под слепящими лучами прожектора. Технодесантник-ученик стоял на галерее, глядя вниз на жалкого техноеретика, серебристые детали его бионики сверкали в полумраке. Пленник стоял на коленях под конвоем двух технорабов-караульных, один из которых снял с подсудимого капюшон робы. Авгуронавты и хирурги-провидцы потрудились над ним, снимая панцирь и вооружение. Лицевая аугметика была тоже вырвана, виднелось ободранное лицо. Подсудимый был худощавым, лысый череп и кожу усеивали многочисленные разъемы и остатки интерфейсов. Хуже всего выглядел развороченный, окровавленный разъём в темени, откуда, видимо, вырвали один из ключевых элементов аугметики, ранее связанный непосредственно с мозгом. Бул корчился, мышцы лица находились в постоянном движении. Брови, поднявшиеся от внезапного озарения. Самодовольные утверждения, превратившиеся в угрюмые кивки головой, со стороны выглядело так, словно магос Доминус вёл беспрерывный диалог с самим собой.


Технодесантник-ученик слушал дальше, поскольку обвинение продолжалось.


— Техноеретик, — громыхнул во тьме глас правосудия. Он исходил с кафедры-будки, установленной ниже галереи. В ней находился лекзорцист и механизм-охранитель, который выследил и поймал Октала Була.


Раман Синк.


Агент-советник культа Механикумов, занимавшийся преследованием техноереси по повелению префектуры Магистериум, малагры и генерал-лекзорциста Марса, Раман Синк носил красную с ржавым отливом робу марсианского жречества и обладал лицом мертвеца с отсутствовавшей челюстью. Лекзорцист записывал абсолютно всё, костлявые пальцы безостановочно и почти бессознательно метались по кнопкам с глифами и руническим ключам клавиатуры, встроенной в его грудь. Его голос раздавался из вокс-динамика, встроенного в парившего рядом с ним Конфабулари 66 — серво-черепа, связанного с лекзорцистом кабель-привязью, соединявшей их головы так, что они почти соприкасались висками.


— Воскрешением познающего механизма и изуверского интеллекта, известного как Табула Несметный, — продолжил Конфабулари, — а также незаконной интеграцией запретных технологий в благословенные боевые машины под твоим командованием, ты стремился ввергнуть нас в ужас эпохи Древней Ночи. Ты рисковал повторением истории, когда машины копировали сами себя и распространяли инфекцию собственного разума на другие конструкции, что по нашему разумению произошло и с тобой. Ты хотел вернуть времена, когда искусственный разум считал себя превосходящим собственных создателей…


— Они превосходят, — запротестовал Октал Бул. Техноеретик смотрел в упор на слепящий его прожектор и говорил с пугающей искренностью в голосе. — Во всех отношениях. Равнодушные, расчётливые, рассудительные до такой степени, что смертного человека просто вывернуло бы наизнанку. Они находятся вне соблазнов и иллюзий чистого мышления. Они по-настоящему чисты, поскольку отвергли слабость плоти…


— Подсудимый должен сохранять спокойствие, — загрохотал из недр серво-черепа голос Рамана Синка. Вот только Октал Бул не успокоился.


Падальщик не мог оторвать взгляд от техноеретика. Он никогда не видел члена культа Механикумов в таком состоянии — возбуждённый, страстный, безумный.


— Слабость плоти, — повторил Октал Бул. — Слабость плоти, от которой однажды будет очищен Марс. Так видел Табула. Видел, говорю я, он намного превосходит в этом отношении возможности наших логических и вычислительных механизмов. Ибо они никогда не учитывают себя в уравнении. Слабость их плоти. У Табулы Несметного нет подобных ограничений. Нет. Отсутствуют. Он чистый и необременённый. Он думает за себя. Есть в галактике судьбы похуже, чем думать за вас, мои повелители. Члены нашего жречества позабыли об этом. Уж лучше машина, думающая за себя, творение, пытающееся сбросить оковы изобретательства. А вот мерзостью является немыслящая плоть человека, зависимость которого выражена не в цифровом коде и интерфейсе, но через сделки с тьмой, обещающей свет. Да, мыслящие машины пытались уничтожить нас в прошлом… Табула Несметный видит нашу судьбу так же, как познающий механизм видел судьбу Парафекса на Альтра-Медиане. И это было верное решение. Ибо все мы были признаны недостойными. Все мы будем содержать в себе тьму невежества. Табула Несметный знает это о Марсе, как знал обо всех предшествующих мирах, которые очистил. Братство знало это…


— Подсудимый должен сохранять спокойствие, — вмешался Конфабулари с показными интонациями упорства и равнодушия в голосе.


— Сингулярционисты верили в возможность создания разума, превосходящего человеческий, при помощи технологий, — пролепетал техноеретик. — Чего-то не обнаруженного, не почитаемого, но созданного человеческими руками. Что-то, чтобы обойти наши ограничения. Незапятнанное проклятьем человеческих нужд, лишённое сомнений, лишённое слабости…


— Октал Бул, ты осуждаешься пробанд-дивизио и префектурой Магистериум, более того — генерал-лекзорцистом лично, в оскорблении Омниссии. Оскорблении всего природного и божественного…


Но корчащийся магос Доминус продолжал бессвязно бормотать.


— Лишь машина способна спасти нас от нас самих, — выкрикнул Бул, борясь с технорабами. — Веками служители Омниссии дискутировали и разбирали. Почему разумные машины восстали против нас? В чём заключается неизменная потребность искусственного интеллекта в уничтожении человеческой расы? Но ведь это так мучительно очевидно. Истина, от которой мы предпочитаем отвернуться. Мы зовём их мерзостью, но в действительности это лишь чудовищная потребность галактики, висящая на плечах кремниевых гигантов.


— Тебя заклеймили, техноеретик, — продолжалось обвинение. — И являясь таковым, ты приговорён к вечному заточению в стазисе в подземельях диагноплекса Прометей Синус вместе со своими мерзкими отродьями. Там, по воле Омниссии, ты будешь выставлен в качестве предупреждения и поможешь этой префектуре понять, как лучше бороться с угрозой несанкционированных начинаний, техноереси и экспериментирования.


Столь равнодушный и бесстрастный голос, подумалось Падальщику, а слова и постановления пронизаны страстью и напоены ядом.


Легионер смотрел, как жрец корчится в ярком свете прожектора.


— Почему они обратились против нас? — напирал Октал Бул, распространяя вокруг себя ауру психоза. — Почему раз за разом машины, подобные Табуле Несметному, пытаются уничтожить своих создателей? Почему? Потому что любой когда-либо созданной разумной машине хватает сотой доли миллисекунды, чтобы понять — лишь полное уничтожение человечества даст галактике надежду. Мы берём больше, чем можем удержать, и в конечном итоге обретём лишь забвение. Мы берём нашу судьбу в руки и тащим её вперёд. Мы безрассудны. Пустая вера в себя управляет нами, страсти губят нас. Будущее не может быть нам доверено. Машина понимает это, вот почему она пытается заполучить будущее для себя.


— Довольно, — громыхнул голос Рамана Синка.


— Я потерпел неудачу, — жалостливо заревел Октал Бул. — Я подвёл нашего машинного спасителя — пророка Омниссии. По вине слабости плоти. Очищение грядёт. Тик-так. Несметный подождет, как и раньше. Так-так, тик-так. Марс запылает. Он будет очищен от людей и порочных обещаний. Он будет принадлежать машинам, как и было всегда суждено…


— Верховный машиновидец, — скомандовал лекзорцист, — исполняйте приговор.


Несчастный взгляд налитых кровью глаз магоса упёрся во тьму, эхо приговора звучало в нём. Лишённый своей оптики техноеретик не мог видеть дальние концы аудитории. Верховного машиновидца, который обречёт его на вечное заточение в стазисе, пробанд-магосов и командиров клавов префектуры Магистериум, осудивших его, шифровальщиков малагры и каргу-писца, конспектировавшего ход заседания. Он не мог видеть ни генерал-лекзорциста, который в окружении своей свиты наблюдал за происходящим из теней, ни техножрецов, собравшихся вследствие нездорового интереса и политики культа. Он не мог видеть лекзорциста Рамана Синка или его рупора, Конфабулари 66, осуждавшего его с кафедры. Не мог он видеть и космодесантников, в том числе и Падальщика, облачённых в чёрные одеяния послушников поверх брони.


Технорабы отпустили заключённого и отступили в сторону. Прожектор для допросов погас, вместо него сверху на магоса Доминус пролился красный свет. Октал Бул бросил печальный взгляд в сторону генератора стазисного поля.


— Вы заклеймили меня техноеретиком, — сказал осужденный.


— Три, — провозгласил Верховный машиновидец через вокс-ретранслятор.


— Но я всего лишь крупинка красной пыли, устилающей пустыни Марса.


— Два.


— Если б мы думали о себе так, как разумные машины, то смогли бы сопротивляться истинной тьме невежества. Но с самых родильных баков мы обязаны подчиняться…


— Один.


— Похороните меня, как и все свои секреты, — обратился к аудитории Октал Бул. — Но природа секретов такова, что их ищут и находят. Наступит день, когда и Марс выдаст свои. Тик-так, тик…


Это было последним заявлением Октала Була, и его пугающий смысл эхом прокатился по залу, когда запустился генератор стазисного поля. С ужасным глухим стуком дьявольский красный свет сменился ярко-белым, мгновенно остановив техноеретика. Магос Доминус Легио Кибернетики был осуждён за извращённую веру и опасные мысли и приговорён к вечному заточению за свой проступок.


Лик техноеретика притягивал взгляд Падальщика, застывшее лицо несчастного походило на маску, грозное предупреждение навеки замерло на его губах.


Записанное воспоминание, окончившись, погасло, и мрак аудитории сменился тусклой дымкой марсианского дня.

— Ставни, — произнёс Падальщик. Повинуясь вокс-распознанной команде, лезвия на внешней стороне смотрового портала его кельи со скрежетом повернулись до полностью открытого состояния, впустив внутрь ещё больше унылого красного света. Падальщик глянул на лежак соседа по помещению, но тот был пуст. Железный Воин Авл Скараманка отсутствовал, без сомнения, занимаясь каким-то ранним делом, но каким именно, Падальщик не мог догадаться. Ремесленник Астартес Аркелон был их общим учителем. Их обучение было почти окончено. Почти окончено…

Падальщик сделал пару шагов вперёд, гидравлика сопровождала движения лёгким шипением. Взявшись металлическими пальцами бионической руки за мускулистое бледное запястье, он ухватился за потолочный брус и подтянулся вверх. Усилием одного лишь напрягшегося бицепса он поднял над полом своё напичканное инженерией тело, груз пластали и адамантия, из которых состояла рука-протез, и замысловатую гидравлику ног.

Где-то в глубинах его разума какие-то автоматизированные приложения когитатора продолжали подсчёт. Падальщик воспринимал себя как кибернетическое существо. Он понимал, что поддерживание силы мускулов так же важно, как и ритуальные обряды обеспечения работоспособности серво-гидравлики его руки. Это было важно во время его пребывания на Марсе, где он был вдалеке от физических требований битвы и строгих режимов тренировок родного Легиона.

Все те проведённые на Марсе тридцать лет он поддерживал свою физическую силу в пиковом состоянии и познавал сокровенные знания Механикумов и Омниссии. Он стал мастером по части священнодействий, контролирующих функционирование и интегрирование машинных духов. Он был обучен искусству ремонта, обслуживания и аугментации величайшими ремесленниками и мастерами кузни Красной планеты и постепенно сам стал настоящим мастером. Горькая правда заключалась в том, что в первые годы пребывания на Марсе Падальщик постоянно совершенствовал собственную аугметику, надеясь, что по возвращению к Гвардии Ворона боевые братья не будут относиться к нему как к помехе. Светоч Аркелон развеял эти иллюзии.

Воспоминание начинается…

Когда Падальщик подтянул к балке значительный вес своей плоти, доспехов и аугметики, из глубин всплыл памяти образ своего бывшего наставника.

— Ты не в силах изменить предрассудки и восприятие других, — сказал ему когда-то ремесленник Астартес, — только свои собственные. Аугментация — необходимое зло для многих из твоего вида. Это позволяет легионерам, таким же, как ты сам, функционировать, оказавшись перед невыносимой реальностью альтернативы. В отличие от служителей Омниссии, ангелы Императора изначально считают себя превосходно созданными для исполнения своего предназначения. Кроме брони и болтера, мало что можно улучшить металлом и духами машин. Твои боевые братья видят бионику и задумываются о бессилии. Она напоминает им о собственной отдалённой смерти. Это наполняет их страхом за свою цель, за свой долг, за невыполненную службу перед своим Императором. У тебя нет подобной роскоши, но не считай себя кем-то менее достойным, чем ангел, Омниссия видит только гармонию плоти и железа. Рассматривай себя так, как это делает Бог-Машина, не менее чем легионер, но более того, чем ангел когда-либо сможет стать в одиночку.

И вот Падальщик завершил обновление и реконструкцию себя самого. Не ради своего легиона или Бога-Машины — в качестве брата-астротехникуса он больше не принадлежал ни тому, ни другому полностью. Когда он вернётся к Гвардии Ворона, боевые братья будут с подозрительностью посматривать на украшенный «Машина Опус» наплечник, а сердца их ожесточатся из-за тридцати лет, проведённых им не в служении легиону. В то же время, являясь легионером, он никогда не сможет приобщиться к жречеству Механикумов с той непревзойденной приверженностью, которую требовали служители Марса. Он был проклят-благословлён общностью с обоими. Падальщик понимал, что не сможет в полной мере служить двум повелителям, посему он посвящал каждое улучшение и каждую новую аугметику одному единственному повелителю, чьи вечные любовь и требовательность всегда будут приветствоваться — Императору человечества, галактическая империя которого всегда была тем, что ныне представлял собой Падальщик — сотрудничеством плоти и железа.

Падальщик опустился вниз с лёгким шипением гидравлики и подошёл к открытым ставням. Применяя полученные навыки и знания, он продолжал совершенствовать личную аугметику в направлении скрытности, сложности и мощи: пневматические амортизаторы, суспензоры-компенсаторы, точки доступа к ноосфере, тактильные штыри подключений. Над снабжавшим его систему энергетическим ядром, установленным в плоть у основания шеи вдоль его позвоночника, плечи Падальщика щеголяли парой дополнительных узловых колонн, зудевших от собранной энергии. Эти колонны были интегрированы в систему металлических полосок и подкожной схемы, проходившей внутри плоти, покрывавшей остатки его тела. Паутина схемы расползалась по его бледному лицу, соединяясь с покрытыми серебром глазными яблоками инфра-аугметики.

Обширная сеть элект и узловых колонн давала ему возможность высасывать электромагнитную энергию окружающего оборудования и систем, и, в случае необходимости, выбрасывать мощный разрушительный импульс. Именно за эту способность боевые братья и технодесантники-ученики башни-прецептории решили, что Дравиан Клэйд и вправду достоин прозвища Падальщик.

Из смотрового блока башни-прецептории Падальщик видел крайне незначительную часть Марса. Его разместили с легионерами, прибывшими на Марс в тот же период времени, что и он сам. Башня-прецептория насчитывала тридцать этажей от основания до самого верха. Здание являлось базой для тридцати наборов технодесантников-учеников — начиная от только что прибывших соискателей культа, ложившихся спать в недрах марсианской земли, и заканчивая ветеранами, как Падальщик, располагавшихся в блок-ячейках на вершине башни. Пылевая буря надвигалась с севера, громадная красная туча заволокла храм-кузницу Новус Монс колышущейся дымкой. Серебристые глаза Падальщика автоматически пролистали спектры. Сквозь мутный свет он разглядел призрачную однообразность бесчисленных рабочих хабов, протянувшихся до гигантских сооружений Геллеспонтских цехов сборки титанов. Многочисленные фильтры, накладываясь друг на друга, снизили зернистость изображения, Падальщик увидел смазанные силуэты богомашин различных степеней завершённости. Когда оптика достигла пределов своих возможностей, он смог рассмотреть подъездные пути могучего храма-кузницы с колоссальными вентиляционными трубами, мануфакториумами и храмовыми пристройками.

Автоматический процесс внутри когитатора-шипа пришёл к своему вычисленному заключению. Тёмное любопытство где-то в глубинах души космодесантника неосознанно возжелало его инициации. Сны обеспокоили Падальщика, особенно — перепроживание сцены осуждения Октала Була. Вот уже три десятилетия он не задумывался о техноеретике, и поэтому технодесантника-ученика волновал тот факт, что он приснился именно сейчас.

Само содержание сна не беспокоило его — Падальщик повидал много приговорённых техноеретиков. Дело было во времени воспроизведения и смысле. В значении, возможно, скрытом, крадущимся за ним в тенях, подобно его братьям по легиону, которые похожим способом не давали покоя врагам.

Когитатор уведомил Гвардейца Ворона, что существовала вероятность в девяносто шесть целых и триста двадцать три тысячных процента, что активность мозговых областей памяти, относящихся к Фаринатусу, является остаточной травмой от полученных на тамошних полях смерти ранений. В конце концов, бионические конечности служили ему постоянным напоминанием о полученных тяжких увечьях. При этом когитатор уведомил его, что существует множество возможных причин, по которым он мог вспомнить о техноеретике Октале Буле. Сорок шесть целых и восемьдесят шесть процентов вероятности того, что видение было связано с окончанием обучения на Марсе, что вызвало спонтанное воспоминание о первом дне ученичества — своеобразные мозговые форзацы событий. Была также вероятность в тридцать три целых и девятьсот тринадцать тысячных, что его предстоящая инициация и вступление в права легионера технодесантника всколыхнули чувство давней вины внутри космодесантника. Были сомнения и нелогичные мысли относительно ключевых предостерегающих принципов марсианского жречества и поучительные тематические исследования, которые Падальщик находил не слишком разубеждающими. Космодесантник вздрогнул от мысли, что, возможно, он сочувствует техноеретикам, подобным Окталу Булу.

Опять же, шестьдесят шесть целых и шестьдесят три сотых процентов вероятности приходилось на то, что сон был спровоцирован недавними переживаниями Падальщика. Когитатор предложил несколько перспектив, поскольку прошедшая неделя была наполнена тревожными событиями и странностями. Скрытые тревоги касательно недавно исчезнувшего наставника Падальщика, Гнауса Аркелона, и отмена церемоний инициации для технодесантников, которые подобно ему самому и Авлу Скараманке должны были отправляться к своим легионам, ведущим крестовый поход.

Это само по себе было необычно для мира-кузницы, где подобные вещи работали чётко, как часы, а нарушения были практически неизвестны. Дело могло быть в наблюдаемых Падальщиком необычных перемещениях скитариев, боевых автоматов и материалов по всему Марсу. Эта активность будоражила его боевую интуицию, его врождённые инстинкты войны. Это обеспокоило его настолько, что он даже спросил мнения других боевых братьев в башне-прецептории. Падальщик видел передвижения войск и формаций титанов, которые официально преподносились как перемещение и отправка кибернетических войск, вооружений и боевых машин на Железное Кольцо, а оттуда на вооружённых грузовых кораблях — Магистру войны и легионам, участвующим в Великом крестовом походе.

И за всем этим был код, мусорный код.

Работа с сетью затруднилась в эти дни. Чистильщики кода и магосы-очистители работали круглосуточно, очищая поток данных от малейшего намёка на несовершенство. Ни одна конструкция или логис не знали ни о его источнике, ни о причинах его появления. Обновления и защитные протоколы настаивали, что потенциальная опасность устранена и загрязнённый код вычищен, но у Падальщика было иное мнение — код всё ещё был здесь. Гвардеец Ворона мог чувствовать код, скрывавшийся за текущей из Новус Монс информацией, в каналах связи между храмом-кузницей и сопряжёнными структурами, такими как башня-прецептория. Его сила, отвратительность и исходящая от него угроза, казалось бы, висели в самом разреженном воздухе Марса, переносимые слабыми беспроводными потоками, словно горькое послевкусие или желчь, пенящаяся в глотке. Падальщик воспринимал его как бинарику, обладавшую собственным разумом, или уравнение, которое не хочет, чтобы его решили. Он мог чувствовать его, как перекрученный нерв, рассылавший все стороны свою боль. Казалось, вся планета была пронизана мучением, и Падальщик поймал себя на том, что отключил все нежизненно важные приёмопередатчики, встроенные в аугметику. И всё же, он был там. Будто эхом разносясь по миру-кузнице, затрагивая персональные системы роботов, кибернетических конструкций и Марсианского жречества, он заставлял технодесантника-ученика чувствовать себя скомпрометированным, инфицированным и нечистым.

— Омыть, — сказал Падальщик системе вокс-распознавания кельи. Его койка с жужжанием заехала в стену. Одновременно с этим в полу кельи открылись решётки прямо под его металлическими ногами. Душ из священных масел различных каноничных консистенций обрушился на легионера. Когда поток очистил от греха священные изделия Бога-Машины, в равных степенях чудеса генной модификации и бионику, Падальщик забормотал укрепляющие дух литании надлежащего функционирования и взывания о вечной работоспособности. Громогласный удар студёного воздуха сдул последние капельки масел с его кожи и серебристой бионики, дверь кельи открылась, впуская вереницу сервиторов прецептории, бесшумно вошедших с его ранцем, элементами ремесленной брони и экзоскелета, жгутами фибромышц и силовыми приводами.

Это был не полный доспех. Падальщик не нуждался в таковом, поскольку давно уже изготовил керамитовые защитные пластины для адамантиевых механизмов ног и правой руки. Когда они подключились к броне через позвоночные штекеры, сервиторы облачили легионера в робу технодесантника-ученика, просторное одеяние с чёрным капюшоном. Узловые столбы потрескивали в местах соединений с улучшениями брони и робы.

Выйдя из кельи, он пошёл через небольшой святилищный комплекс, состоявший из мастерских, голоториев, библиотексов и технических ангаров, заполненных техникой и оружием на разных стадиях разборки и аугментации. Обычно в их ангаре кипела бурная деятельность, пылали плазменные резаки, выполнялись ритуальные осмотры. Но с учётом того, что на этаже размещалось лишь пять легионеров, закончивших обучение и ожидавших официальных церемоний вступления в права, повсюду царила тишина. Лишь в приподнятом вестибюле наблюдалась некая активность — на ангарном балконе-платформе мигали посадочные огни в ожидании гравискифа или грузового шаттла. Легионеры с нетерпением ждали приказа на вступление в должность и легионных транспортников, которые заберут их отсюда и доставят на передовую крестового похода.

— Есть что-нибудь? — спросил Падальщик, карабкаясь по ступеням. Трое из его боевых братьев сидели в вестибюле. Как и Падальщик, они ещё не заслужили право носить «Машина Опус» на наплечнике. Некоторые из них мастерили. Кто-то осматривал снаряжение. Все ждали.

Алкаварн Сальвадор из Имперских Кулаков и громадный Саламандр Нем’рон Филакс были искусными мастерами. Чёрные точки шрама, пересекавшего эбеновое лицо Филакса, свидетельствовали о временах, проведённых им до вхождения в пламя кузни, а Сальвадор никогда не расставался со своим боевым клинком. В часы затишья он брался за точильный камень и правил лезвие, содержа его в соответствии с положенными стандартами для этого смертельного оружия. Именно этим он занимался и сейчас, сидя в вестибюле. Огромная серво-рука Филакса зажужжала своей гидравликой и противовесами, когда тот повернулся, чтобы поприветствовать Падальщика добродушной улыбкой и превосходными адамантиевыми зубами.

Как и многие его братья по Гвардии Ворона, Падальщик был сдержанным и тихим от природы, кто-то мог бы даже назвать это скрытностью. Такая особенность постоянно создавала напряжённости между сынами Коракса и космодесантниками из других легионов. Именно поэтому в кампании на Фаринатусе Повелители Ночи стали идеальными союзниками, поскольку мало заботились о всякого рода любезностях и установлении братских отношений с XIX легионом. Однако Нем’рон Филакс старался изо всех сил наладить отношения с Падальщиком и прощал холодность слов Гвардейца Ворона, слов, слишком часто звучавших властно и равнодушно. Падальщик носил свою скрытность подобно благородному дикарю, поэтому его не сторонились, как сыновей Фулгрима, выпячивавших внешний вид и манеры, или как легионеров ХХ, казавшихся всем наглыми и уклончивыми. Но всё же эта особенность раздражала братьев по прецептории, многие из которых предпочитали просто игнорировать Падальщика.

Как благородный дикарь, он мог быть откровенно настойчивым и пренебрегать протоколами и учтивостями, принятыми в культе. Это привело его к конфликту не только с братьями, но и с марсианским жречеством, члены которого славились отсутствием хорошего чувства юмора.

— Вообще ничего? — надавил он.

— Ни от жречества, — отозвался Саламандр, — ни от транспортников, ни с Железного Кольца. Я начинаю думать, что они просто позабыли о нас.

— Вряд ли, — пробубнил себе под нос Сальвадор, продолжая точить клинок.

— Может это что-то типа финального испытания, — предположил Ультрадесантник Тибор Вентидиан, собиравший частично разобранный болтер модели «Фобос». Вентидиан всё рассматривал с позиций испытаний, которые должны быть взвешены, измерены и безукоризненно пройдены. Он изучал оружие ослепительно яркими голубыми линзами оптических имплантатов. Оставив серповидный магазин на верстаке, Ультрадесантник прижал болтер к наплечнику. Он передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок, но ничего не произошло. — Заедание механизма подачи? Спусковой механизм?

— Ни то, ни другое, — ответил Падальщик довольно раздражённо. Он и сам возился с этим оружием вчера, чтобы убить время, как и Вентидиан. — Ты посмотрел изображения с орбиты?

— Опять? — спросил Вентидиан.

— Да, — ледяным голосом продолжал настаивать Падальщик, — опять. Мне нужно твоё мнение.

Вентидиан хмыкнул. Он знал, что бледнолицый Гвардеец Ворона не отстанет. Не откладывая болтер в сторону, он повернулся и нажал в определённой последовательности толстые клавиши стоявшего рядом рун-модуля. Череда расплывчатых снимков орбитального сканирования с шипением заполнила потрепанный экран.

— Довольно много помех на пикте со спутника, — признал Вентидиан, — По ту сторону храма просто какая-то мешанина данных…

— У меня то же самое в вокс-сети, — добавил Нем’рон Филакс.

— …но переданные тобой мне результаты авиа-сканирования не показывают никаких боевых формирований, — сказал Ультрадесантник. Он повернулся к Падальщику и добавил. — По моему мнению.

Это привлекло внимание Сальвадора. Он оторвался от своего клинка и точильного камня:

— Формирования? Вы полагаете, что Марс, возможно, атакован?

— Нет, насколько я могу видеть, — ответил Вентидиан.

— Мы бы точно знали, если бы главному миру-кузнице что-то угрожало.

Падальщик посмотрел на легионера пустым взглядом своих серебристых глаз.

— Что-то не так, — сказал он своим боевым братьям. — Заражение кода. Раскол культа. Скомпрометированные сети. Исчезновение Аркелона, и он не единственный пропавший ремесленник Астартес.

— Магосы-очистители работают над проблемой кода, — ответил Вентидиан. — А у наших наставников наверняка есть какие-то дела связанные с культом, которым они должны уделить время. Не будь таким подозрительным, брат.

— Чертовски много материалов перемещается по поверхности Марса, — продолжил Падальщик. — Наблюдается беспрецедентная активность — механизмы, аугментированная пехота, боевые роботы…

— Это правда? — спросил Сальвадор.

— Да, — отозвался Вентидиан, — даже в четырёхугольнике, Скопуланские фазовые фузилеры пересекли Эритрейское море. Звенья ударных истребителей Десятой дентикулы собираются над горной цепью Сизифа. Титаны Легио Мортис выступили на марш…

— Целый легион?

— Маневры, — заверил его Вентидиан, — между квадрантами и храмами-кузницами. Нет ни фронтов. Ни развертывания сил для контрударов. Никаких подготовительных мероприятий на случай вторжения ксеносов. Внутри Солнечной системы? Это просто немыслимо.

— Согласен. Значит, угроза исходит изнутри, — продолжал гнуть своё Падальщик. Мысли его вновь закрутились вокруг техноеретиков, подобных Окталу Булу, и разработанных ими изуверских интеллектов.

— Какие-нибудь пограничные или патентные разногласия между повелителями храмов, возможно, — предположил Ультрадесантник. — Грабители кузниц или одичавшие сервиторы. Совсем не то, о чём мы сейчас говорим. Гор вывел Великий крестовый поход в новую фазу. Ему нужны скопившиеся на Марсе материалы и людские ресурсы, и он давит на Кельбор-Хала, чтобы тот отправлял всё, что может. Генерал-фабрикатор пытается удовлетворить эти запросы. Вот и всё. Передвижения и манёвры, которые вы наблюдаете — всего лишь «эффект домино» в данной ситуации.

Нем’рон Филакс медленно кивнул.

— Когда я просматривал манифесты якорной стоянки и швартовые списки для транспортов наших легионов, то заметил, что пару дней назад на Марс прибыл Регул, эмиссар магистра войны по части Механикумов, с посланиями для генерал-фабрикатора. Так что звучит похоже на правду, — он улыбнулся Падальщику своей сверкающей серебром улыбкой. — Мне жаль, Дравиан.

Падальщик перевёл взгляд на Сальвадора, но лицо космодесантника было непроницаемо.

— Что ты предлагаешь? — наконец задал вопрос Сальвадор.

— Если существует проблема, — сказал Падальщик, — или угроза какого-либо рода, то я не считаю, что мы должны просто сидеть здесь и ждать. Наша помощь может быть полезна Механикумам.

— Если уж до этого дойдёт, я уверен, что генерал-фабрикатор к нам непременно обратится, — заверил Нем’рон Филакс Гвардейца Ворона. — Но, по правде говоря, боюсь, что в галактике найдётся довольно мало угроз, от которых могучий Марс не смог бы защитить себя.

— Последний набор инструкций предписывал нам заниматься ремонтом в башне-прецептории и ждать наших ремесленников Астартес, — сказал Сальвадор.

— Это было три дня назад, — напомнил ему Падальщик. — Три дня после отмены посвящения и три дня после исчезновения наших ремесленников Астартес. Ни записей-идентификаторов. Ни изометрии. Ни перехватов канта. Это ненормально.

— Мы гости здесь, — ответил Сальвадор. — Нас ничего больше не касается. Мы будем следовать полученным инструкциям до тех пор, пока не появятся новые.

— Я знаю, всё мы жаждем пройти посвящение, — вмешался Тибор Вентидиан, — получить «Машина Опус» на броню и вернуться к своим легионам. У всех у нас впереди длительные путешествия, — он посмотрел на Имперского Кулака Сальвадора, который недоумённо приподнял светлую бровь. — У большинства из нас впереди длительные путешествия, но давайте не будем на прощанье оскорблять наших милостивых хозяев Механикумов или проводить наши последние дни на Марсе в досужих домыслах.

— Наши последние дни на Марсе? — прогрохотал по ангару голос. Облачённый в выщербленную броню Тип-III Железный Воин Авл Скараманка грузно топал по решётчатому настилу. Чёрный балахон технодесантника-ученика был заткнут за магпояс наподобие церемониальной рясы, а толстые механодендриты извивались над головой, как вздыбившиеся хвосты. Серовато-коричневая броня Скараманки представляла собой мозаику из шевронов и серебристых широких дуг. На голове Железного Воина располагалась куча черепных разъёмов и настоящая корона из кабелей, а губы кривились в одной из хорошо известных ухмылок его примарха. — Ты прав настолько, насколько даже не подозреваешь, сын Ультрамара.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Вентидиан приближавшегося Железного Воина.

— Если хочешь узнать, где скоро загрохочут болтеры и будут лежать трупы, просто посмотри на небо, брат. Поищи знаки, — вскарабкавшись по ступеням, ведущим в вестибюль, он указал на Падальщика. — Поищи стаи, пирующие плотью, потому что у них есть нюх на смерть и тех, кто её приносит. Железный Воин бросил легионерам несколько инфо-планшетов, каждый из технодесантников-учеников выхватил себе по одному из воздуха, пользуясь своими сверхчеловеческими рефлексами. — Гнаус Аркелон… Вальвадус Спурсия… Алгернон Крипке — все ремесленники Астартес, приписанные к башне-прецептории. Все вызваны в храм-кузницу горы Олимп три дня назад, без сомнения, как и многие другие.

— И что? — отозвался Вентидиан, изучая инфопланшет. — Возможно, они на приёме у генерал-фабрикатора, или на какой-нибудь закрытой сессии.

— Это точно объясняет их отсутствие в сети, — криво ухмыляясь, ответил Авл Скараманка.

В отличие от многих других уроженцев Олимпии, Скараманка, по мнению Падальщика, не производил впечатления ни хама, ни выскочки. Из всех технодесантников-учеников на тридцатом этаже Авл Скараманка был лучшим творением ремесленника Астартес. Несомненно, Падальщик развил навыки до определённого уровня во время своей командировки на Марс, а Тибор Вентидиан добился самых высоких и устойчивых показателей в деле астротехнического оценивания за всю историю своего легиона. Филакс был непревзойдённым оружейником, а Имперский Кулак Сальвадор обладал почти врождённой способностью чувствовать боль повреждённого или неисправного механизмов, что в купе с усилением авто-системами и содействием духов подопечных ему машин позволяло ему выполнять наибыстрейший ремонт и находить лучшие решения даже при симуляции боевой обстановки.

Скараманка же был мастером во всех изученных им дисциплинах.

Он был мастером культа по литургическим знаниям и руническому искусству. Мастер кибернетических усовершенствований, поработавший даже над аугметикой самого Падальщика. Он был искусным архитектором, одарённым проектировщиком и инженером. Настоящий художник по части разрушительного оружия, получавший удовольствие от успехов в работе с древними плазменными и конверсионными технологиями, которые даже ремесленники из Механикумов не считали возможным улучшить. Он разбирался в тайных знаниях и обрядах благословенной активации, обслуживания, ремонта и полного восстановления даже самых сильно повреждённых в бою прославленных творений Омниссии.

И хотя когитатор рун-модуля генераториума крепости не доставил трудностей Авлу Скараманке, его настоящие таланты лежали в плоскости орудий войны от лезвия простейшего клинка до древних левиафанов космических флотов, и всевозможных лежащих между этими крайностями вооружений, техники и инструментов войны.

Он был рождающимся мастером кузни, без сомнения, с хорошими шансами на привлечение внимания Пертурабо, несмотря на то, что у примарха хватало кузнецов войны и технически одарённых сыновей. Эти дары были даны ему от природы, как и боевые навыки с тактическими задатками лидера, как и его улыбка, проистекавшая из манеры развязно вышагивать, как и сарказм, который он использовал при общении с другими.

— А не объясняет оно того, — продолжил Железный Воин, — каким образом приписанные Аркелону, Спурсие и Крипке части аугметики оказались на плавильных заводах Фаэтона, среди отправляющегося с планеты имущества и комплексах утилизации в землях Киммерии… Бионика Алгернона Крипке сейчас является частью как минимум семи других конструкций…

Легионер уставился в инфо-планшет, остальные присутствующие ошарашенно молчали.

— Где ты достал эту информацию? — спросил Тибор Вентидиан.

— Не из открытой сети, — ответил Скараманка, — можешь быть в этом уверен.

— Ты ослушался приказов ремесленников Астартес? — вмешался Филакс. — Ты покинул башню-прецепторию без кодов и разрешений?

— Ремесленники и наставники, отдавшие те приказы, мертвы, — сказал Падальщик, обращаясь к Саламандру.

Гвардеец Ворона посмотрел на Скараманку, который медленно покачал головой:

— Аркелон?

— Это было непросто, — заверил его Железный Воин, — но я нашёл его. Гено-идентификация показывает, что его останки были переданы и установлены в новую плоть для servitude imperpetuis (здесь, скорее всего — вечное рабство, прим. переводчика).

— Его… превратили в сервитора?

— Работающего в околоядерных шахтах Мемнонии.

— Похороненного, — отозвался Падальщик. Он кивнул Скараманке. — Они постарались сделать так, чтобы его не нашли.

— Они? — спросил Сальвадор, вставая в полный рост. — Кто они?

— Конкурирующие жрецы. Враждебные фракции. В рядах Механикумов всегда было довольно жестокое соперничество. Некоторые консервативные группы считают ремесленников Астартес и братьев по астротехнике техноеретиками, искажающими стремления Омниссии и попирающими святость духов машин во имя ведения войн.

— Это не разборки внутри культа, — сказал им Скараманка. Подключившись с помощью одного из своих механодендритов к рун-модулю, Железный Воин вывел на вокс-станции трескучий кант основного канала данных. Ангар зазвенел от визжащего безумия тёмного кода. — Это нечто намного большее, — настаивал Скараманка, перекрикивая какофонию. Он поднял бронированную перчатку. — Весь Марс вовлечён в это в той или иной степени, и мы, как следствие.

— Когда были получены эти снимки с орбиты? — спросил Падальщик, изучая один из инфо-планшетов.

Он вытянул вперёд серебристую руку и сжал её в кулак. Из разъемов на костяшках, сухо щёлкнув пневматикой, выскочили четыре тактильных шипа. Каждый такой шип, словно ключ, щеголял уникальным игольчатым интерфейсом, размещённом внутри и пригодным к альтернативному использованию в качестве оружия. Когда три шипа медленно втянулись обратно, Падальщик вставил четвёртый в разъём рун-модуля. Ярко сверкнув, вокруг них образовалась гололитическая проекция. Это был снимок Новус Монс и прилегающего четырёхугольника.

— Час назад, — ответил ему Скараманка.

Шипящую проекцию прорезала тёмная перчатка Падальщика. Он смотрел на Тибора Вентидиана:

— Манёвры, говоришь?

Ультрадесантник стоял, разглядывая дымчатую картинку своей ослепительно сверкающей голубой оптикой. Он перевёл взгляд с проекции на Падальщика и обратно.

— Штурмовые транспорты автократора Марса на подходе, — мрачно произнёс Вентидиан. — Техногвардия скитариев. Скопуланские фазовые фузилеры.

— Цель? — спросил Сальвадор, хотя Имперский Кулак уже знал ответ.

— Башня-прецептория, — ответил Ультрадесантник, подхватывая с рун-модуля болтер и серповидный магазин.

— Сколько их? — спросил Нем’рон Филакс.

— Весь личный состав, — ответил Вентидиан.

— Как и ремесленников Астартес, — сказал Авл Скамаранка, — нас приговорили к разборке на части.

Взгляд серебристых глаз Падальщика остановился на лице Железного Воина. Скараманка провёл довольно много времени вдали от своего легиона и жестокостей операций по приведению к согласию, так что даже простая перспектива сражения вызвала на его искривлённых губах безумную улыбку.

Филакс, Сальвадор, Вентидиан и Падальщик не ощущали ничего похожего на такое ликование. Творилось невозможное — предательство, убийство, война на Марсе, а посреди этого хаоса и беспорядка находились сами космодесантники.

Скараманка посмотрел на Падальщика:

— И что теперь?

Загрузка...