Кибер-вождь

эпилог

Каким бы комфортабельным ни был корабль, в космическом полете Хиллари не раз посещало ощущение себя песчинкой в беспредельном Ничто. Чувство это было особенно пронзительным, если являлось в промежутке между укладкой в гибернатор и первым вдохом снотворного газа, — ты один, ты ничтожно мал в холодной, равнодушной бесконечности… Но сейчас с Хиллари была Эрла, и мимолетный шок сопоставления микрокосма с макрокосмом не возникал.

Фото невесты пропутешествовало с ним на ТуаТоу, побывало на конгрессе по теории систем и теперь повторно выходило с Хиллари из межпространственного скачка.

«Мальтийский Крест», материализовавшись в недрах вспышки, похожей на цветок, сотканный из полярного сияния, замедлял ход, и гравиторы еле слышно пели, компенсируя перегрузки; покинув мир сжатого времени и плотной оранжевой мглы, корвет вернулся в трехмерную реальность; автоматика, поймав сигналы маяков, подтверждала: «Точка выхода соответствует расчетной».

Рядовым пассажирам «Мальтийского Креста» предстояло перейти на орбитальный лифт, а Хиллари с сопровождающими лицами — на военный бот. Тито Гердзи, как менеджер армейской делегации, добился доступа в радиорубку и все разведал еще до стыковки бота с корветом.

— Обычное десантное корыто, — разочарованно докладывал он Хиллари, когда они собрались у шлюза. — Садиться будем в Норд-Хайде, там ждет флаер из Баканара… Не лучший расклад, Хил.

Тито Гердзи явно не хватало торжественной встречи с оркестром, салютом, почетным караулом и Лоуренсом Гортом, чтобы тот по очереди прижал к своим орденам всех, вместе с Хиллари возивших на презентацию в высший мир новейшее достижение федеральной науки. Почестей на Хиллари сыпалось столько, что досталось и стоявшим рядом, — и вдруг на родине такая тусклая встреча!.. Наверняка Горт не прилетит в Норд-Хайд — очень ему надо высиживать в ожидании на северной транзитной базе.

Но светлое настроение Хиллари ничто не могло омрачить. В его кейсе лежал престижнейший диплом за «Основы робосоциологии», подписанный главой туанской Правительской палаты точных наук; туанцы обласкали Хиллари по полной программе — и очень жалели, что он, как сотрудник оборонного ведомства, не может переехать на работу к ним. А как хотелось бы переманить к себе основоположника новой научной дисциплины!.. Поздно — Горт успел повесить Хилу и Чаку по медали; Чака к тому же повысили в звании. «Ну вот, — вздохнул Чак, — с Этикетом сравнялся!»

На ТуаТоу, под невесомым белым сводом конференц-зала, Хиллари пережил момент восторга, выпадающий ученым раз, редко два раза в жизни. И Ленард Хорст, однокашник и вечный соперник, наконец утратил спесь и признал его победителем. В Городе его ждала подруга, красавица и умница, в «Персевале» — объятия Суванны Виная, в проекте — обожание и энтузиазм сотрудников, еще в мае сего года угрюмых и насупленных, и планы расширения на средства, выделенные подкомиссией. Гессенская премия по робопсихологии готова была упасть ему в руки, чтобы уравнять в заслугах с Карлом Машталером (вот бы и вручал ее сам Машталер!..). А где Гессенская премия — там звание профессора honoris causa[*]…

Все свершилось, все, что еще весной казалось невозможным. Варлокеры собрали миллион с лишним подписей, чем запустили механизм парламентской инициативы, и Григ Ауди протащил через конгресс «Закон об информационной базе мыслящих систем», где говорилось, что память высших киборгов не подлежит чистке, а лишь контролю отклонений. Сандра Вестон кипела ядом, а Энрик готовил к выпуску Тринадцатый Диск и документальный фильм о Хлипе. Консорциум GR-Family-BIC выиграл у аларков тендер в Северной Тьянгале. И самое невероятное — «отец» Банш освоился в проекте, восстановил «дочек» и смог расстаться с ними, найдя нужные слова для прощания.

Что такое перелет на десантном боте и пересадка во вьюжном, морозном Норд-Хайде, если впереди — рождественские каникулы?!

Салон бота был предельно компактен и эргономичен — высотой в рост звездного пехотинца в снаряжении, шириной для двух шеренг нагруженных амуницией бойцов; видавшие виды сиденья утоплены в стены, состоящие из бесчисленных ячеек для вещмешков, оружия и боеприпасов, кислородных аппаратов, биомониторов и вообще всего, дающего десантнику надежду, что до высадки он доживет. Хиллари был рад всему — даже смешанному запаху смазки, защитной пропитки и чистящей пасты. Он слушал бортмеханика, учившего его пристегиваться к креслу, — и кивал с улыбкой. Домой, домой! Пускай в Норд-Хайде хоть буран воет — это возвращение! Почувствовать не индуцированное, а земное тяготение, захлебнуться ветром пополам со снегом — великолепно!

Бот повело; казалось, пол и потолок перекосились. Желудок Хиллари подкатился к горлу, потом сжался. Они хотят показать штабным и штатским, как летают настоящие вояки? Ну, валяйте, парни! Мы не из хилых.

Кораблик подрагивал, тараня атмосферу. Тяжелой рукой Хиллари вынул из панели изогнутый стерженек с утолщениями на концах; микрофон прилип к уху, другой оказался у горла; иначе сквозь ревучий гул не докричишься.

— Алло, Тито! Как слышно?

— О'к, Хиллари. — Лицо Гердзи по ту сторону салона было настороженным и напряженным; он едва смог обозначить губами улыбку.

— Как думаешь, похожи мы снизу на вифлеемскую звезду?.. Там день или ночь, в Норд-Хайде?

— Говорит второй пилот. Сэр, на долготе Норд-Хайда сейчас 20.37. Облачность высокая и плотная. Так что вряд ли кто нас видит, кроме телеметристов. К тому же мы заходим со стороны моря. Полет проходит нормально. Уж внизу-то мы точно окажемся.

— Первая шутка на родной земле; спасибо.

— Рад стараться, сэр.

— Как насчет погоды по прибытии?

— Сплошной привет от Санта-Клауса. Ветер — 15 метров в секунду плюс осадки.

— Именно об этом я мечтал. Меня утомило туанское вечное лето.

К телу постепенно возвращалось чувство привычной тяжести; вот — взвыли планетарные двигатели.

— Добро пожаловать в Норд-Хайд, курорт для экстремалов! Приготовиться к посадке.

— Мне будет неловко войти туда, — бормотал Фанк, выбираясь из машины. — Тем более — вы их предупредили…

— Но когда ты вернешься, я им не сказал, — ответил, вылезая следом, мужчина в черном, с качнувшимся на груди нефритовым кулоном. — Полагаю, там все свыклись и с новым боссом, и с новым директором, а к тебе им не привыкать.

— Я — совсем не тот, кто покинул театр в апреле… Вы понимаете? Я не знаю, как меня примут.

— Нет смысла гадать — надо проверить.

«Большое рождественское шоу — 12 дней, — полыхало над входом в Фанк Амара. — Тайна жизни, чудеса, знамения и дивное рождение! Дети — бесплатно».

Переливался огромный настенный экран, выплескивая свет и фантомные объемы; Деваки превращалась в Майядеву, та — в Деву Марию, и вновь, а то из экрана шел прекрасный ребенок, протягивая руки к прохожим, и из ладоней его рассыпались цветы.

— Если это все придумал Хац, то он — законченный ассимилянт, — вполголоса заметил Фанк, пытаясь по фасаду определить, хорошо ли подготовлен театр к Святкам. — Насколько я знаю, его божества выглядят совсем иначе. Ему следовало подумать и о других разумных…

— Идем же, — позвал мужчина в черном.

Кассовый зал и вестибюль удалось проскочить незаметно, но в фойе!.. Там, увеселяя детвору, Донти жонглировал шариками, Бенита раздавала ангелочков, машущих крылышками, а Мика и Киута показывали свою фантастическую гибкость.

Шарики осыпались градом и покатились по полу; Донти сорвался с места, как снаряд из катапульты, с воплем:

— Фаааааааанк!!!

Ньягонцы обниматься никогда не лезли, ласки у них бесконтактные, но Донти был ребенком, а детям у ньягонцев позволялось все.

Донти не надо было подхватывать — он так оплел Фанка всеми лапами, что и втроем не отодрать.

Бенита завертелась — куда ангелов сложить?! — потом спохватилась и выкрикнула:

— Люди, Фанк вернулся! Позовите Хаца!

Публика в фойе смешалась, гомон заглушил музыку, лившуюся из динамиков, а над головами уже показался бюст Коэрана, разгребавшего дорогу длинными ручищами:

— Пропустите директора. Пожалуйста. Извините. Я прошу меня пройти!

— Фанк, автограф! Фанк, с тобой можно сняться? Дайте хоть потрогать! — не терялись взрослые посетители, обступив Фанка с повисшим на нем Донти, который ни за что не хотел выпускать экс-директора. Пробился и Хац — в теплом жилете и трико с подогревом.

— Ну, Фанк, здравствуй. Мы заждались. Ты насовсем, надеюсь?

— Га-га, он с нами, — басил Коэран, ощупывая Фанка здоровенной ладонью. — Будет работа!

Мужчину в черном сразу опознали как некое ответственное важное лицо; вопросы на него сыпались самые непосредственные, каких и Доран не выдумает:

— Это правда, что Пророк купил театр? Здесь будет храм или театр? А Фанк опять директор?

— Прошу минуту тишины! — агент высоко поднял ладони, а зычный голос его заставил окружающих замолкнуть. — Я отвечать не уполномочен. Вам все объяснит Фанк.

— Пожалуйста, на трибуну, — Коэран поднял Фанка вместе с Донти на плечо; он и не такие силовые трюки мог проделывать. — Ашшш!! Все слушаем!

Фанк огляделся — десятки, сотни любящих, любопытных, устремленных на него взглядов. Ждут его слова. Его — годами скрывавшего свою природу, жившего под угрозой разоблачения, в постоянном страхе перед шантажом Борова. Ни звука в упрек, ни знака отторжения, ни выкрика: «Эй ты, кукла!» Они приняли его, простили ему все и ждали, что он будет для них тем же, прежним Фанком. Иного они не хотят.

— Друзья, — проговорил он наконец, — я рад, что вы пришли к нам в театр…

— К нам, к нам, — кошкой урчал Донти ему в ухо и терся щекой.

— …и вдвойне рад, что могу снова служить вам как артист. Театром владеет Мартин Рассел; вы знаете, кто это. Директор — Хацирас, он вам хорошо знаком по сцене, и я ему целиком доверяю. А я… я буду кибер-консультантом…

Ответом был обвальный хохот.

— Да что в этом смешного?..

— Молчи! — тряхнул плечом Коэран.

— А петь ты будешь? — просунулся ближе паренек в возрасте между верой в сказки и первой любовью. — Петь с Диска? Пророк разрешил тебе?

Фанк поискал глазами агента; тот кивнул.

— Да, могу. Но без записи. И своим голосом.

— Гитару! — замахала руками Бенита. — Сейчас же!

— Что, прямо здесь? Я…

— Да, Фанки. Иначе я измучаю себя жестокой голодовкой, — шепнула Бенита с лукавством.

— Ты давишь на меня, злодейка!.. — прошипел Фанк.

Бегом принесли гитару; в фойе набились все, кто был в театре, и новые прибывали с улицы. Кое-как очистили круг для певца. Стойко терпели, пока он настраивал инструмент.

— Вот. Эта песня… она главная.

Черный ветер хлестал бот снежными вихрями, и те на нагретой обшивке обращались в водяную пленку, над которой трепетала пелена слабого пара; вода стекала по бортам и улетала с ветром, рисуя на плитах вытянутую мокрую тень приземлившейся машины. Густые, как ночь, сумерки ненастного позднего вечера висели низким куполом над Норд-Хайдом, но громадное, могучее сияние осветителей на башнях не давало тьме накрыть базу. За летящими потоками хлопьев, казавшихся прозрачно-серыми, виднелись горы пусковых станков, кубы ангаров, а у земли непрерывно двигались огни — у военного транспорта нет ни дня, ни ночи, ни праздников.

Телескопический трап и удобное место для посадки — привилегия генералов и делегаций VIP. Одевшись в стеганые куртки с капюшонами, пассажиры бота вышли в непогоду ждать перронный автобус — сбившись за шасси, спиной к ветру, задернув капюшоны до носа. Не там встали! Очень скоро их вытеснил на открытое место слоноподобный тягач — мигая проблесковыми вертушками, эта махина с трубным мычанием высунула бивни-захваты, и возвращенцы с ТуаТоу уступили натиску, а то забодает. Смеху и остротам не было конца: «Едва высадившись, они были раздавлены тупым снарядом», «Печальный конец триумфальной миссии», «В надгробной речи Лоуренс Горт сказал…». Чем еще греться и бодриться на продувном ветру?

Тягач утащил бот в пургу, и на какое-то время пятеро скитальцев остались одни в беснующемся полумраке. Но явился автобус — и они были спасены.

Здание вокзала в Норд-Хайде тоже оказалось насквозь армейским — простота, чистота и казенность. Штампуя отметки о прибытии в паспортах и медицинских сертификатах, серый киборг на пропускном пункте для приезжих объяснил, что флаер «Морион» (ура, свой!..) готовится к вылету, а пока надо посидеть в зале ожидания.

— Там стоит елка, — добавил он, словно хотел утешить невезучих путешественников, — а в буфете можно согреться.

Двое новоприбывших — по петлицам из инженерных войск, а на самом деле из разведки — сказали, что принесут выпивку на всех; как-никак Рождество, они не при исполнении, и комендантский патруль не станет придираться сейчас к необычно веселым офицерам.

Зал был воплощением военщины — на полстены федеральный орел над скрещенными саблями, а по периметру — эмблемы аэрокосмических войск, вот и все украшения; ряды одинаковых кресел и табло объявлений для пассажиров; указатели — «Туалеты», «Убежище», «Багажное отделение» — ярче, чем мишени на стрельбище.

Отправив багаж по трубе на досмотр и хранение, Хиллари, Гердзи и уорэнт-офицер в должности «ассистент докладчика» (тоже из разведки) пошли сквозь вытянутый в длину зал к центру, где почему-то скопились ожидающие. И причина, оказалось, не в елке, которую на Колумбии заменяла «роданидия иглолистая» чарующего лилового цвета, наряженная лентами, звездами и херувимами.

С каждым шагом по проходу между кресел Хиллари все больше убеждался, что вернулся прямиком в родной проект. Сперва «Морион», а теперь и Дымка собственной персоной. Распустив по плечам пышные волосы, в венчике нимба и какой-то воздушной хламиде с похожими на крылья рукавами, дочь Чары стояла у елки и громко читала нараспев:

Ее слушали офицеры, их жены и дети, кому выпала нелегкая участь ждать рейсового транспорта в такую ночь, — всего человек пятьдесят. Виднелось несколько синих курток и кепи — это сэйсиды; в иссиня-черных пальто и беретах — военные моряки. В другое время сэйсиды держались бы особняком, но сегодня — канун Рождества, и если ангел поет, то для всех, без различия.

— Сядем, — шепнул Хиллари, хотя был уверен, что Дымка их уже заметила, опознала его и с радара оповестила своих: «Здесь Кибер-шеф».

Позади и в стороне от елки стояла ширма из голубого нетканого материала с блестками, на легкой раме, какими пользуются уличные лицедеи в Городе. Дымка удалилась, развеваясь, под аплодисменты зрителей, а с другой стороны из-за ширмы вышел Этикет в серебряной короне, в мантии (то есть — в вывернутой наизнанку противолучевой накидке) и с посохом, в котором многие узнали щуп-миноискатель, но атмосфера мистерии заставляла верить, что это мантия и посох, и ничто другое. К лицу координатора была подвешена черная борода.

— Я царь Ирод, — грозно объявил Этикет, — я повелитель всех окрестных стран. Кто мне не повинуется? Я властвую, мне все покорно. Воины мои, солдаты вооруженные, предстаньте перед своим победителем!

С деланым маршевым топотом показались из-за ширмы Денщик и Ковш со скотобойными шокерами, в шлемах из кулинарной фольги и бумажных плащах.

— Царь наш, зачем призываешь, — спросили они хором, — что нам повелеваешь?

— Идите, истребите всех невинных младенцев.

— Пойдем и убьем! — громко ответили киборги, сделав «налево — кругом!»; когда они скрылись за ширмой, послышались выстрелы шокеров и приглушенные крики. Кое-кто из детишек начал всхлипывать и прижиматься к матерям.

— Всех ли убили?

— Всех, царь Ирод; одна Рахиль не дает свое дитя убить, а хочет твоей милости просить.

— Кто такая эта непокорная?! Привести ее тотчас сюда, передо мной поставить!

Вывели Чару в рубище из отрепьев, со слабо шевелящимся свертком на руках; она так его стискивала, что ясно было — не отдаст.

— Как ты смеешь, Рахиль, не давать ребенка бить моему верному воину?! — стукнул Ирод в пол посохом.

— Царь, помилуй — он у меня один-единственный и такой маленький, никому зла не сделал!

— Нет ему пощады. Воин, коли его!

Ковш сделал движение жалом шокера, будто кинжалом. Чара вскрикнула:

— Нет мне больше жизни, зачем жить и тосковать?!

А за ширмой запели в несколько голосов:

— Не плачь, Рахиль, не плачь напрасно!

— Отцвело его тело, душа уцелела! Бог примет дитя в свои руки — возьмет в жители райской обители!

Показалась Дымка, сразу начав звонко укорять:

— О Ирод! За твою злость придет гибель, сойдешь в ад кромешный на вечные муки!

— Нет меня сильнее, не устрашусь я никого! Я буду вечно царствовать и лютовать, соперника не зная! — бахвалился Ирод. Хиллари поймал себя на том, что не воспринимает актеров как своих киборгов; они словно принадлежали иному миру. Сейчас наступит расплата… И вот она — медленно ступая, появилась Лильен с белым лицом, в саване, с косой; голос зловещий, чуточку вкрадчивый:

— Я — Смерть справедливая и всемогущая, госпожа всего мира. Хватит тебе, Ирод проклятый, на свете жить; пора идти в черную обитель за страшные твои грехи.

— Ах, Смерть, погоди, дай мне час срока для прощания и покаяния!

— Поздно ты спохватился, окаянный. Не вечно тебе неповинных губить, не вечно чистую кровь лить. Нет тебе срока и на полчаса — вот тебе острая коса!

Удар. Уронив посох и пошатнувшись, Этикет попал в руки Маски и Косички в облике чертей; приплясывая и строя рожи, они увели Ирода под предводительством Смерти, а Дымка воздела руки:

— Темный владыка в ад провалился, светлый Младенец вновь народился! Слава в вышних богу, и на земле мир, и в человеках благоволение!..

Зал ожидания дружно зарукоплескал; особенно старались ребятишки, радуясь победе над злым царем и тому, что дитя в свертке у Чары вновь заворочалось и запищало. Хлопая, Хиллари встал — да, вон и Селена, сидит в первом ряду…

— …а нам, артистам, дайте от щедрот за представление! — Дымка поклонилась и пошла по рядам с тарелкой. Хиллари сунулся в карман и сообразил, что при нем нет наличных, одна карточка.

— Вам понравилось, мистер Хармон? — Дымка дошла и до него; лицо ее лучилось, но в улыбке пряталась наивная хитринка.

— М-да, весьма. Нравоучительно.

— Мы надеемся, что так. Мы старались.

Серые складывали ширму, команда Чары убирала реквизит. Селена поднялась с места, но с ней заговорили двое контрастных молодых людей, бледный рыжеволосый моряк и темнокожий сэйсид, и она не могла подойти ни к своим, ни к Хиллари, помахала ему издали рукой, и все. Зато рядом сразу оказался Этикет:

— Поздравляю с прибытием, босс.

— Это ты подстроил? Я не поверю, что совпадение случайное.

— Разумеется, нет. Все дело в точной координации и расчете по минутам.

— Значит, трюк с автобусом, который задержался…

— Вторая шутка на родной земле, мистер Хармон. Водитель автобуса…

— …и кибер на КПП, пославший нас сюда…

— Все они наши.

— Да, и пьеса неплохо отрепетирована. Как ты согласился играть Ирода?..

— Чара его попросила, — вмешалась Дымка; трое детишек тянулись прикоснуться к ее ангельским одеждам, а другие пятеро вились вокруг Лильен, Маски и Косички, хоть и побаивались их нарядов. — Гонорар мы делим пополам с солдатами. А сценарий написал нам дядя Фанк.

Кто же, как не он?.. Тихий, спокойный, скромный, но внимательный и умный затворник смог создать простую и до глубины души достающую притчу-напоминание. Memento mori[*]. Помни о смерти, Хиллари Хармон. В свой самый радостный час торжества помни, что ты — Человек и в вечность перейдут твои дела, творения и дети, тобой порожденные.

Селене никак не удавалось отделаться от ухаживаний офицеров; сэйсид по имени Готтард тоже летел в Вангер и обещал встретиться, когда будет свободен. Сейчас Селена уже не напоминала потерянную невротичку, какой была после плена, — глаза ее блестели, губы играли, жесты были полны живости. Хиллари нравилось, что представлять его проект в Вангере будет симпатичная девушка, а не начетчик армейских уставов, но не мешало бы выяснить, как определились у Селены отношения с киборгами, державшими ее на цепи.

Полезно и то, что она будет вдали от Фосфора. Болезненные привязанности — стойкие, от них нелегко избавиться; пусть ее странное чувство к киборгу утихнет в разлуке и сойдет на нет.

Дымка занялась детьми — уж очень тем хотелось, чтобы с ними поговорил ангел; Хиллари отвел Этикета в сторону:

— Ну-с, координатор, твои наблюдения? Коротко.

— ЦФ-7 инсталлировалась успешно; с Чарой и ее группой можно работать. Пока сказывается остаточная память у Косы и Лильен; их копии наложились на опыт войны. Чара ими командует здраво и крепко; месяца три с ними побудут двое наших, затем отчет — и, если все нормально, можно будет отозвать их в Баканар.

— Прочие группы?

— Меньше всего хлопот с Мастерицей. Дети Сумерек — более проблемные, с ними не заскучаешь. Фосфора после коррекции отправили, как вы решили, стажером на баканарский могильник отходов.

Это решение Хиллари и Этикет приняли вместе. Обслуга могильника — вся из киборгов, охрана — надежнейшая, и, что приятно, у Этикета там есть связи. Присмотр обеспечен круглые сутки — сервер могильника держит каждого киборга на луче и контролирует любое перемещение. Вытребовать Фосфора в проект для контроля можно за час.

Селена и Чара подошли к Хиллари одновременно, с разных сторон.

— Я так рада за тебя, Хил! Мы смотрели записи с конгресса; это было замечательно.

— Ох, Сель, со стороны всегда все выглядит чудесно. А каково мне было продвигать идею… оппоненты там ой какие маститые. И главное — ни черта не понимали в том, что я толкую!.. Как готовность, Чара?

— Мы прошли инструктаж и работали в центре детской реабилитации, — суховато ответила мать-одиночка. — По сводке, в Вангере нуждаются в социальной помощи около трех тысяч детей и подростков. А нас — всего пятеро…

— Справитесь; у вас есть наработка по наркоманам. Как Маска?

Бойкий Готтард вновь вышел на Селену с веселым зовом: «Сель, можно тебя на секунду?..»; это позволило Хиллари и Чаре побыть наедине.

— Я должна поблагодарить вас за то, что вы стерли у Маски воспоминания о войне. С ними ей трудно было бы вживаться в новый образ…

Хиллари не жаждал и не добивался благодарностей. И никому не докладывал, что Маска получила новый мозг взамен отданного Снежку, а из архива ее личности удалили память о конгрессмене.

О войне Маске расскажут другие.

— Это дело прошлое; не будем к нему возвращаться. Меня беспокоит направление ее мыслей — она и раньше не была усидчивой и смирной; что сейчас?

— ЦФ-7 не сделала ее паинькой. Порой проступает уличное воспитание; приходится одергивать.

— Я серьезно рассчитываю на ваш авторитет, Чара. Кстати, о представлении — затея стоящая. Будете продолжать?

— Все Святки; пусть к нам привыкают в Вангере.

— Успеха вам! Будут сложности — обращайтесь к мисс Граухен. Ко мне — в крайнем случае.

— У меня есть просьба, — Чара неназойливо помешала ему уйти. — О Гильзе. Мистер Хармон, ее разум цел в копии…

— Так, это вопрос финансовый, — голос Хиллари стал строже. — Я не намерен покупать ей тело, поскольку ни в коей мере не считаю себя ответственным за ее гибель. Айрэн-Фотрис тоже не пойдет на расходы ради ваших чувств. Рассчитывайте на себя. Если сделаете целевой взнос в размере стоимости тела с мозгом — я поддержу это. Зарабатывайте где хотите, но легально; источники дохода будут проверяться.

Слух у них отменный — нет сомнений, семейка прислушивалась, чтобы знать, что ответит босс на просьбу. Он уловил взгляд Маски — недоверчивый, исподлобья.

«Прошлого нет, — подумал Хиллари. — Царь Ирод мертв, все рождается вновь. У всех нас есть шанс построить жизнь на других началах…»

— Рейс 402 на Вангер — пассажиров просят пройти на посадку, — громко и безжизненно объявил голос сверху.

— Я отправляюсь с боссом, — сказал Этикет Чаре. — Кажется, мы удачно сыграли сегодня? Выручка составляет сто двадцать восемь арги; половина — твоя, как договорились.

— Где я найду такого Ирода в Вангере? — озадаченно покачала головой Чара.

— Поищи среди людей — из них получаются настоящие Ироды, — посоветовал Этикет.

Помедлив, Этикет протянул ей руку. Чара не сразу ответила, но — рукопожатие состоялось.

— Вот уж не думала, что это когда-нибудь случится…

— Я тоже. Но с тех пор, как ты хотела убить меня, мы оба изменились. Адрес для контакта я тебе дал; чтобы связь сохранилась — обязательно пользуйся им.

— Я посмотрела в справочнике, что такое Вангер, — бубнила Маска, пока брали багаж из трубы. — Это у полярного круга. Там живут вахтовым методом. Как там может быть столько подростков? Их там что, забывают, как кошек?..

— Вангер имеет обширные подземные коммуникации, — пояснил Готтард, принимая свою сумку с транспортера; кажется, этот черно-синий решил всю дорогу не отставать от Селены. — Там микроклимат, пригодный для жизни. Летом бродяги обитают на поверхности, зимой уходят под землю, вьют там гнезда.

— Уау! Как ньягонцы! Или аларки. А что они там едят?

— Крыс и йонгеров. Или выходят на добычу по помойкам, делают подкопы к складам. Вангер — крупный узел транспортной сети на Севере, туда можно добраться морем или на караване платформ. Тамошнее манхло — тяжелый народ.

— И что их на юг не тянет?..

— Большой город — много еды. Им хватает.

— Их вылавливают? — серьезно спросила Косичка.

— Да, — ответила Селена, знавшая Вангер не хуже Готтарда. — Этим для тренировки занимаются сэйсиды. Правда, Гот?

— Мы ловим, а не охотимся, — примирительно улыбнулся тот. — Нельзя им там жить. Взрослое манхло их давит, обирает — дети же. Бывали и случаи канниба…

— Стоп мотор! Если хочешь расписать моим киберам про вангерские катакомбы — сделаешь это, когда я скажу, — пресекла его Селена. — И без страшилок. Договорились?

— Так точно, — Гот козырнул ей, словно старшему по званию.

— ОН ТУГО КЛИНИТ К НАШЕЙ КОМАНДИРШЕ, — радировала всем Коса. — ОТОШЬЕМ ИЛИ КАК? ЧТО ДО МЕНЯ — ТО НЕ ЛЮБЛЮ Я КРЫС ЛЕТУЧИХ. ПОЧЕМУ ЕЙ РЫЖИЙ НЕ ПРИГЛЯНУЛСЯ? МОРЯЧОК КРАСИВЕЙ, А ОНА СЭЙСИДУ ГЛАЗКИ СТРОИТ.

— НАДО ВЫЯСНИТЬ, С КАКОЙ ПЛАНЕТЫ ЭТОТ КУЧЕРЯВЫЙ. ОН, МОЖЕТ, АЛЬТИЙСКИЙ ШПИОН, — присоединилась Лильен. — ЕСЛИ ОН ЕЕ ОБМАНЕТ — ЗНАЧИТ, СКОТ, А ЕСЛИ ПРЕДЛОЖИТ ЖЕНИТЬСЯ — ВОТ ТОГДА ПОРЯДОК.

— ТАК СРАЗУ! ОНИ СЕГОДНЯ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, КАК УВИДЕЛИСЬ! — Маске были незнакомы чудеса с первого взгляда.

— ЭТО ЖЕНСКАЯ ТАЙНА. ВОТ СХВАТИТ ТЕБЯ — ПОЙМЕШЬ, — Лильен по себе знала, как это происходит.

— ПРОСЛЕДИМ, ПОНАБЛЮДАЕМ, — резюмировала Чара. — В ОБИДУ СЕЛЬ ДАВАТЬ НЕЛЬЗЯ; ХАРМОН ЕЩЕ В МАЕ ВЕЛЕЛ НАМ: «ЗАБОТЬТЕСЬ О НЕЙ». ЭТО ПРИКАЗ.

— РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ, — по привычке среагировал Денщик. — КОНЧИЛИ В ЛЮДСКИЕ ДЕЛА ЛЕЗТЬ.

— А КОГО-ТО НЕ СПРАШИВАЛИ, — отпарировала Маска, — А КОМУ-ТО ВЕЛЕНО ПРИСМАТРИВАТЬ И БОЛЬШЕ НИЧЕГО. МЫ, МОЖЕТ, ЛУЧШЕ ЗНАЕМ, ЧТО ИМ НАДО, — и, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, принялась сквозь зубы напевать хулиганский мотивчик: — Бац-бац, кислота — Тыр-тыр, провода — Дым-дым, комбинат — Это яд, это яд…

— МАСКА, ПЕРЕСТАНЬ, — велела Чара, — ТЫ ПОРТИШЬ НАМ ИМИДЖ.

«Хармон вернул мне дневник, — продолжила она мысленные записи, — сказав, что это — важно для науки. Я должна сохранить привычку писать то, что думаю. Меня это устраивает, даже если потом дневник попадет в музей робосоциологии и его будут изучать. Пусть исследуют; надеюсь, это хоть сколько-нибудь послужит взаимопониманию между людьми и нами. Мы и они — разные, но, чтобы сблизиться, надо найти нечто общее. Они поймут, как сильно мне хочется вернуть Гильзу; им тоже знакомо чувство утраты. Тело стоит дорого; недешево обойдется и заказной дизайн — мы решили, что внешность ее должна быть той же, что и раньше. Сколько лет потребуется, чтобы скопить нужную сумму, — восемь, десять?.. Время не имеет значения; мы поставили цель, и мы добьемся. Мы расскажем ей о Рыбаке, а Косичка скопирует тот вечер, когда они объяснились. Память должна быть полной, а помнить следует все — и худшее, чтобы не повторилось, и лучшее, чтобы в душе было светло. Хармон еще не выдумал, как детерминировать для нас понятие „душа“, но это слово он из дополнительного словаря не вычеркнул…»

Снопы света автобусных фар приближались; Лильен отошла за щит ветрового ограждения, села на корточки, смела ладонью снег и быстро, чтобы никто не увидел, нацарапала гвоздем на бордюрном камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ. Она оставляла надпись всюду, где можно это сделать незаметно. Лильен верила, что эти слова и заложенная в них истина — залог и знак того, что их чувство не угаснет, не остынет, что они встретятся вновь.

— Лильен! — позвала Селена, выглядывая из-за щита и закрывая лицо от колючего снега. — Сейчас же в машину!..

Двери со вздохом схлопнулись, приняв пассажиров; глыба автобуса отвалила и двинулась к месту посадки.

На остановке не осталось никого; ветер потряхивал щитовую конструкцию, наметал новые слои снежинок на пологие сугробы.

С отъезда начиналась новая история — о подземельях Вангера, где живут одичавшие дети и дикие взрослые. После святочных представлений и чертям, и ангелам предстояло натянуть непромокаемые комбезы со светящейся нашивкой СОЦИАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ» на груди, изучить карту катакомб и спускаться в глубокие шахты, откуда тянет мертвечиной, жареными крысами и гниющими отбросами.

Стелла, с каждым днем поднимаясь все раньше и выше, растопит снег и высушит взлетно-посадочные площадки базы Норд-Хайд, ветер принесет пыль с далеких холмистых пустошей, редко поросших стелющимся кустарником, и ничто не напомнит о том, как в Сочельник уезжала отсюда семья Чары.

Ничто, кроме царапин на камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ.

Надпись останется надолго, пока не сотрут ее время и ветер, несущий песок.